СОВЕТСКИЙ МЕНТАЛИТЕТ: ИСТОЧНИКИ И ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ (СОЦИАЛЬНЫЙ И ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ). Материалы межвузовской конференции – Армавир: Армавирский государственный педагогический ин- ститут, 1994 – с. 37-38 Литвинов В.П. ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ – АНАЛИТИК СОВЕТСКОГО МЕНТАЛИТЕТА (ЭКСПОЗИЦИЯ МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЙ ПРОБЛЕМЫ) 1. Разговоры о «менталитете» народа или эпохи звучат как содержательные, пока мы не ставим вопроса о его научном определении. Менталитет как научный объект не определяется. Может быть, максимум того, что может сделать теоретическая наука в изучении менталитета, это построение некоторой типологии ментальности при аналогии с типологией характеров в Гронингенской психологической школе. Не имея онтологии объекта, мы получаем теоретическое представление менталитета как набора признаков в системе пересекающихся параметрических оппозиций. И если проблема менталитета считается социологической, то типологическая теория менталитета может строиться по идеалам понимающей социологии Макса Вебера. Возможности исследовательского метода подсказываются структурализмом (лингвистическим, психологическим и др.). 2. Можно поставить вопрос более радикально: должно ли исследование менталитета непременно планироваться как теоретическое? Если мы избираем понимающую социологию как адекватную научную рамку для нашей исследовательской задачи, то она ведь допускает и ориентацию на научное понимание индивидуального. Доминирующим методом станет интерпретация советского менталитета как феномена, не подлежащего обобщению даже в идеально-типологических терминах. Известно, что понимание неповторимого в течение веков было прерогативой искусства, и сегодня ещё художественная литература способна больше сказать о советской ментальности, чем научная социология. 3. Но предположим, что мы делаем понимающую социологию в этом аспекте равномощной художественной литературе путём заимствования опыта последней. Это будет значить, во-первых, что мы от гносеологии откровенно переходим к герменевтике; во-вторых, что мы оформляем мыслительное пространство, в котором литературные феномены (текст, автор, персонаж, сюжет и пр.) получают интерпретацию в качестве научно-герменевтических феноменов (напр. идеальное описание, модельный фокус рефлексии, модельный индивид, модельное событие, - или что-то в этом роде); в-третьих, что мы с порога задолжали научному сообществу методологическое оправдание нового подхода (смена парадигмы, характер научных вопросов, статус фактов, форма аргументации, конвенции относительно доказательности и прочее в этом роде). 4. При такой смене исследовательской позиции мы можем взять наследие Высоцкого (тексты и фонозаписи) в качестве релевантного случая саморефлексии советского менталитета. Иначе говоря, мы обязаны предположить, что менталитет (если он вообще есть какая-то реальность) находит в некоторых деятелях культуры своих классических выразителей. (А кто лучше Высоцкого выразил советские 60-е и 70-е годы, если взять их как уникальный в истории менталитет?) Нам остаётся проинтерпретировать Высоцкого как говорящего нам о советском менталитете с позиций рефлектирующего советского человека (не диссидента!). Работа будет выполнена герменевтически чисто, если мы одновременно поймём (проинтерпретируем) себя как исследователей, контролирующих адекватность своих понятий и методов.