В.В. Люкевич доктор филологических наук, профессор (Могилевский государственный университет им. А. А. Кулешова, г. Могилевск) Данная статья представляет собой анализ сонетов Юргиса Каземировича Балтрушайтиса – русского и литовского поэта-символиста, переводчика, дипломата. В основе анализа – сонеты, написанные в период с 1897 г. по 1931 г. СОНЕТЫ ЮРГИСА БАЛТРУШАЙТИСА На сегодняшний день нам известно 6 сонетов Ю. Балтрушайтиса, написанных на русском языке. Хронологически они выстраиваются так: 1. "Передо мной все тот же шум глухой ...", 1897 г.; 2. "Я весь поник пред Господом моим ...", ок. 1901 г.; 3. "Уже в долинах дрогнул трепет томный ...", ок. 1903 г.; 4. "Весна не помнит осени дождливой ...", ок. 1903 г.; 5. Вешние струны ("Раскрылся к цвету хмурый север ..."), 1918 г.; 6. "Как снег повторен цвет полей ...", 1931 г.. Порядок рифмовки в них: № 1 – аБаБвГвдЕдЕ; № 2 – аБаББаБаввДДгг; № 3 – АбАббАбАввГГдд; № 4 – АбАббАбАВггДщд: № 5 – АбАбВВггДееДжж; № 6 – ааббвгвдгд. Выполнены Я 4 – №№ 1, 5, 6, Я5 – №№ 2 (2 стопы – Я4, 2 стопы – Яб), 3, 4. Явно разошлись с каноном жанра сонеты №№ 1, 5, 6. В первом – два катрена связаны терцетом, рифмовка в них не сквозная. Стихотворение "Вешние струны" (№ 5) напоминает сонет количеством стихов – 14 (3 катрена, 1 дистих). Сонет № 6 – безголовый (1 катрен, 2 терцета). Сонет № 1 композиционно (позицией катренов и терцета), графически (нет явного выделения ни катренов, ни терцета), синтаксисом (состоит всего из 2-х сложных предложений), наконец, характером рифмовки лишь смутно напоминает о сложившемся в веках стереотипе жанра. Связь с последним только в сочетании (но не "сонетном") катренов с терцетом, да в традиционном для сонетной формы в русской поэзии размере – ямбе. Терцет ("... Все тот же сон на берегах ... / Все те же сосны вековые / Стоят, как стражи на часах ...") разграничивает предложения, связывает синтаксически и логикой движения художественной мысли-эмоции катрены. В нем заявлены лейтмотивы (берега, суша, неподвижность, сон), противоположенные лейтмотивам первого катрена (океан, вечный "шум глухой" волн, "яростный прибой"). Лейтмотивы, связанные с природными и метеорологическими явлениями (океан – вечное волнение, движение, яростный прибой), фиксирующие переходные состояния на "стыке" земной тверди, воды и воздуха, солнечных лучей (осенняя ночь, туман) проецируются в духовный мир лирического субъекта. Фиксированная реальная ситуация – лирический герой на берегу океана коротает пасмурную осеннюю ночь. В переносном же, метафорическом, символическом плане – он на грани, разделяющей, как терцет предложения, бытие (движение, волнение, ярость прибоя, огонь сомненья) и небытие (покой, неподвижность, сон). В мироздании все сбалансировано, уравновешено. С чем – в шестикратной анафоре "все тот же" (вариант "все те же сосны вековые"). Лирический субъект не только созерцатель, он – "дитя знакомого смятенья", ему неуютно под давящим покровом "осенней ночи и тумана". "Упорный, как огонь сомненья" – это не только о яростном прибое или покое на берегах океана (здесь возможно двоякое прочтение), но прежде всего о лирическом субъекте. Позиция его в лейтмотивах, взывающих к жизнетворчеству, проявлена в первом катрене. Терцету дана иная функция – антитезы лейтмотивам первого катрена. Не потому ли он соседствует с ним? Во втором, ставшим финалом, катрене усилен мотив сопротивления берега, суши, холмов океанской волне. В символике этой антитезы, форсированной финальной метафорой ("Все тот же давящий покров осенней ночи и тумана") – возрастающая энергия сопротивления лирического субъекта грозящему небытию. Она скрыта в образно-эмоциональной константе этого небытия (давящий покров). В данном случае преодоление канона определено логикой художественности – образно-эмоционально, без заклинания, сентенции воплотить мироощущение, активную позицию лирического субъекта. В сонетах №№ 2, 3, 4 образно-эмоциональные картины, точнее, пейзажные зарисовки сопряжены с заклинаниями, философскими сентенциями, которые обычно высказываются в терцетах, преимущественно последних. Картина мира, контрастная, полная противоположностей, противостоянии (сонет № 1), в сонете № 2 воспринимается уже как целесообразная, стройная, гармоничная: Я весь поник пред Господом моим, – Пред таинством полуночи бездонной И чудом дня Его с рассветом золотым, Поющего в долине пробужденной. Позитивный опыт, освобождение души лирического субъекта от сомнений, "сумрака призрачных страстей" выражены в патетических интонациях восхищения "таинством полуночи бездонной", "чудом пня", "воздухом благовонным". Этой цели служат синтаксический параллелизм /"Заря ль сверкнет сквозь воздух благовонный. / Иль на поля вечерний ляжет дым"/, старославянская, книжная лексика (таинство, поник, полуночь, благовонный, возношусь, дольний, храм). Заклинание спящих духовно пробудиться, следовать путем, найденным лирическим субъектом, к храму заключено в последнем терцете: Восстаньте, спящие у Божьего порога, И воздевая руки к небесам, Войдите, поздние, во храм! В финале сонета, как и во втором катрене, выделены последние стихи: в отличие от основного четырехстопником. размера Сменой (ямб-пятистопник) размера акцентирована лирического субъекта по отношению к себе и ближним: они выполнены волевая позиция ... В пространства вечные – за Ним. ________________________________ Войдите, поздние, во храм! Сонеты №№ 3, 4 мажорны по преобладающим эмоциям, пафосу. Их эмоциональное поле создано картинами бурно наступающей весны. Они ярки, излучают энергию жизнетворчества: Уже в долинах дрогнул трепет томный... Как изумруд, сияет мурава... И дольше день зиждительно-истомный, И светлым зноем пышет синева... №3 Весна не помнит осени дождливой... Опять шумит веселая волна, С холма на холм взбегая торопливо, В стоцветной пене вся озарена... №4 Дистрибуция лейтмотивов в обоих сонетах явно в пользу "зиждительных" духовно: "снова жизнь могуча и нова!"; "человек ... слагает в песню светлые слова"; "славить жизнь и труд ее поземный..."; "усыпить людской души сомненье"; "дыханьем силы снизойди" (№ 3); весна "Здесь лист плетет, там гонит из зерна Веселый стебель..."; "Звонка, говорлива, В лесах, полях раскинулась она..."; "Среди цветов, средь радостного пенья. Проворен шаг, щедра ее рука» (№ 4). В пользу жизнетворческого начала и анафоры 3-6 стихов катренов сонета № 3. Союз "и" (перечисления, добавления) усиливает впечатление необратимости, энергии наступления весны и духовного обновления. Многоточия после каждого катрена, части стихов, даже в средине стихов, увенчивающие очередной штрих картины, как бы напоминают о том, что многие константы бурно наступающей весны остались за "кадром". Обращениями ("О, нежный ландыш! Божий василек!", "О, вешний луг!", № 3; "О, яркий миг, поверивший в века!", № 4), заклинаниями ("Ко мне дыханьем силы снизойдя!", № 3), вынесенными в терцеты, лирический субъект "переключает" энергию весны на себя, свой духовный мир, настроенный на созидание, на жизнетворчество. Последние из предложенного перечня сонетов и/или их жанровых вариаций память жанра фиксируют или соблюдением присущего ему количества стихов (14:3 катрена и дистих, № 5), или обычной для сонета фиксацией строф (катрен и 2 терцета, № 6). В основе эмоционального поля упомянутых произведений – "аритмия сердца": сохраненные в памяти пейзажи родины, Литвы, основной настрой ранней лирики, первых сонетов. В сонете № 5 явно узнаются литовские холмистые поля; ее климат: "Раскрылся к цвету хмурый север"; "То в синий лен, то в красный клевер / Свои холмы простор облек". Здесь, как и в сонете № 6, сохранен и основной мажорный настрой первых сонетов, что отражено и в заглавии – "Вешние струны". Эмоционально-духовный опыт лирического субъекта последних сонетов богаче. Он много страдал ("грудь, дышавшая лишь болью", "уст, познавших горечь дней, И час ущерба, жребий стожа", № 5), многое принес в жертву (зыбкие сны, трудные слезы, рок к нему был неумолим, заставил от многого отречься № 6). Но еще с большей напористостью он отстаивает свою прежнюю оптимистическую позицию. В сонете № 5 она "озвучена" даже – в заглавии (струны), метафоре-символе "Пусть кубок пламени и звона / В час жизни пенится полней...". Символика звона, струи (вести) дополнена символикой пламени (духовное горение). Конкретизирована и символика весны. Не весна – пора обновления, цветения вообще, а ее апогей (май, яблоня в цвету, синий лен, красный клевер, № 5). В последнем сонете – "далекий май". Обнадеживающие, мажорные аккорды терпеливого ожидания, надежды обновления, воздаяния в должный срок за утраты звучат в заключающих сонеты катрене и дистихе (№ 5), терцетах (№ 6). Ни в одном из упомянутых 6-ти сонетов Ю. Балтрушайтис не шел слепо за каноном. Наиболее заметные отступления от него (№№ 1, 5, 6) вызваны конкретными творческими задачами: отказ от декларативности, "лобового" выражения позиции (сонет № 1), возвращение на круги своя, "аритмия сердца", но не самоповторение в форме и изобразительности (№№ 5, 6). В последних сонетах более богатым жизненным опытом отягощена и символика. Библиографический список 1. Балтрушайтис Ю. Дерево в огне. Вильнюс,1983. 2. Балтрушайтис Ю. Лилия и серп. М., 1989. 3. Сонет серебряного века. Русский сонет конца XIX - нач. XX века. / Сост. Федотов О.И. М., 1990.