Ерофеев H.A. Туманный Альбион. Глава II. Источники

ГЛАВА ВТОРАЯ
Источники
адача настоящей главы — очертить круг источников,
З
на основе которых в свое время в России складывались
представления об Англии и англичанах. Тот же круг
послужил исходным материалом, позволившим теперь,
спустя полтора века, воссоздать эти представления.
Печатное слово
оворя об источниках, на первое место следует поставить печатное слово. Виды его весьма многообГразны:
очерки, заметки в периодической прессе, мемуа-
ры, художественные произведения, труды по экономике, географии, статистике, истории, работы научные,
научно-популярные, даже учебники. О книгах путешественников будет сказано особо.
Для историка, изучающего общественную мысль прошлого, печатное слово имеет первостепенное значение,
пожалуй, даже большее, чем архивные источники. Как
справедливо замечает французский исследователь Р. Ремон, «факты общественного мнения (opinion) не оставляют следов в архивах» 1 . Кроме того, печатное слово
не только отражает существующие взгляды и представления, но *и само служит орудием их формирования.
Печатное слово в николаевской России находилось в
особом положении. Правительство Николая I подобно
своим предшественникам, но с еще большей строгостью
и настойчивостью стремилось взять под контроль все
проявления духовной жизни общества, и в первую оче1
Remond R. Les Etats Unis devant l'opinion franchise, 1815 —1822.
P., 1967, p. 6.
*
24
*
редь печатное слово. Режим Николая I установил «систему опеки, самой полной и строгой, какая только была
употребляема в русской жизни» 2.
Результаты этой опеки описывали многие. «Кругом
глушь, молчание, все было безответно, бесчеловечно,
безнадежно», так характеризовал духовную атмосферу
той поры Герцен3. О том же писал Бакунин: «Люди
задыхались. Всякая человеческая мысль подвергалась
гонению... Кто осмеливался думать иначе, чем это было
предписано...немедленно исчезал»4.
Так оценивали эпоху не только представители прогрессивного лагеря. Буржуазный либерал Кавелин говорил в 1874 г., оглядываясь на 30—40-е годы: «Страшное бессмыслие, отсутствие всяких социальных, научных и умственных стремлений, тоскливый и рабский
биготизм (ханжество.— Н. Е.), самодержавный и крепостной status quo как естественная норма жизни, дворянское чванство и пустейшая ежедневная частная
жизнь, наполненная мало искренними родственными
отношениями, сплетнями и пошлостями дворянского
кружка, погруженного в микроскопические ежедневные
дрязги, придворные слухи, допотопное хозяйство, светские этикеты и туалеты»5. «На какое рабское, скотское
молчание осуждены мы жестоким тиранством,— записывала в 1847 г. в своем дневнике современница событий Попова.— Что далее, то хуже!» По сравнению с
этой эпохой даже правление Александра I, которое в
свое время вызывало немало нареканий, представлялось
идиллией. «О, благословенное царствование Александра,— записывала та же Попова,— счастливое время,
когда мысли и душа не знали стеснения!» 6
Даже официальный историограф Николая I признавал давящую атмосферу эпохи: «Самая возможность
обсуждения в печати всяких общественных и политических вопросов представлялась тогда как бы государственной ересью, господствовало убеждение, что одни упПыпин А. И. Характеристики литературных мнений от 20-х до
50-х годов: Исторические очерки. СПб., 1906, с. 94.
3 Герцен А. И. Собр. соч.: В 9-ти т. М., 1955—1958, т. 6, с. 388.
4 Бакунин М, А. История моей жизни.— Собр. соч. и писем 1 В 4-х т
М„ 1934—1935, т. 1, с. 37.
5 Кавелин К. Д. Собр. соч.: В 4-х т. СПб., 1897—1900 т 3 с 1082—
1083.
• Попова Е. И. Дневник. СПб., 1911, с. 11.
2
* 25 *
равляющие страной в состоянии сообразить, что именно
нужно и полезно для управляемых» 7.
Общее чувство, которое доминировало в правящих
кругах и определяло поведение властей, можно охарактеризовать одним словом — страх, страх перед народом.
Восстание декабристов на всю жизнь оставило у Николая I глубокий след. Его биограф указывает: «При малейшем нарушении общественного спокойствия и дисциплины Николай имел привычку повторять: се sont mes
amis du quatorze» (это мои друзья 14 декабря) 8.
Господствующие классы России имели достаточно оснований для страха. Главная угроза, конечно, исходила
от низов, задавленных крепостничеством. Дальновидные
люди среди самих крепостников понимали эту опасность. Царский министр Н. И. Киселев писал М. С. Воронцову в 1852 г.: «Чем более я всматриваюсь, тем более страшусь восстания (jackerie), грозящего спокойствию и существованию дворянства»; автор ссылался на
опыт Франции, где, по его словам, «упрямство аристократии произвело революцию со всеми ее гибельными
последствиями»9. Его адресат был с ним полностью
согласен. «Мы стоим на вулкане»,— писал он Киселеву. Страх Киселева был ему понятен: «Я разделяю этот
страх,— и подобно вам желаю урегулировайия из страха» 10. Под «урегулированием» Воронцов имел в виду
регламентирование крестьянских повинностей для пресечения вопиющих злоупотреблений со стороны помещиков. Французский путешественник маркиз Кюстин, посетивший Россию, утверждал, что эта страна — «котел
с кипящей водой, котел крепко закрытый, но поставленный на огонь, разгорающийся все сильнее и сильнее.
Я боюсь взрыва»". Взрыва боялся и начальник корпуса
жандармов Бенкендорф, который имел достаточно
материалов, чтобы оценить обстановку. В годовом отчете II I отделения за 1839 г. он писал, что «крепостное
состояние есть пороховой погреб под государством» 12.
Воронцов был недалек от истины, говоря о вулкане:
7
8
9
10
11
12
Шильдер Н. К.. Император Николай Первый: Его жизнь и царст
вование. СПб., 1903, т. 1, с. 467.
Там же, с. 312.
Заблоцкий-Десятовский А. Н. Граф Киселев и его время. СПб.,
1882, т. 2, с. 325—326.
Там же, с. 327—328.
Кюстин А. Николаевская эпоха. М., 1930, с. 135.
Цит. по кн.: Нифонтов А. С. Россия в 1848 г. М., 1949, с. 13.
* 26 *
протест угнетенной массы крепостного крестьянства
выливался как в многочисленные восстания 13, так и в
другие формы протеста, в частности в индивидуальные
выступления крестьян против помещиков. Семенов-ТяньШанский в своих воспоминаниях, ссылаясь на свидетельства многочисленных родных и знакомых, отмечает,
что на протяжении 30—50-х годов XIX в. вплоть до реформы «не проходило года без того, чтобы кто-либо из
помещиков в ближайшей или более отдаленной округе
не был убит своими крестьянами. В газетах об этом,
конечно, никогда не писали, но известия о таких случаях были совершенно достоверны»14. В отчетах министерства внутренних'дел, составлявшихся для царя, фигурировал особый раздел с указанием числа помещиков,
убитых своими крепостными. Чиновник, много лет составлявший эти отчеты, позднее признавался, что «число
это год от году увеличивалось, несмотря на то что совершавшие преступления умирали большей частью под ударами кнута, то есть подвергались мучительной казни» 15.
Ощущение страха, которое постоянно переживали
имущие классы, порой усиливалось до паники. Так было,
в частности, в 1848 г. под влиянием событий на Западе.
Характеризуя атмосферу, которая господствовала в Петербурге в октябре 1848 г., Анненков с протокольным
лаконизмом писал: «Страх правительства перед революцией, террор внутри, предводимый самим страхом, преследование печати, усиление полиции, подозрительность,
репрессивные меры без нужды и без границ, оставление
только что возникшего крестьянского вопроса в стороне,
борьба между обскурантизмом и просвещением, ожидание войны»16.
Навязчивой идеей властей был страх перед «подрывными силами». Стремясь пресечь распространение опасных идей, правительство вело настоящую войну против
культуры и просвещения во всех их видах, в особенности против литературы. Получила широкую известность
13
14
15
16
Советский исследователь за период с 1826 по 1861 г. насчитывает
1186 крестьянских восстаний, см.: Хромов П. А. Экономическое
развитие России в XIX—XX вв. М., 1950, с. 25.
Семенов-Тяньшанекий П. П. Мемуары. Пг., 1917, т 1 Детство и
юность (1827—1855 гг.), с. 134—135.
Щербачев Г. Д. Двенадцать лет молодости: Воспоминания.— Рус
ский архив, 1870, кн. 1, с. 124—125.
Анненков П. В. Литературные воспоминания. М., I960, с. 529.
* 27 *
фраза министра просвещения Уварова, выразившего
желание, «чтобы наконец русская литература прекратилась», а он получил возможность «спать споквйно»".
Орудием борьбы против литературы в руках правительства служила цензура. На протяжении этих десятилетий ее правила несколько раз менялись, каждый раз
делаясь все строже. Особенно суровым был цензурный
устав, принятый в 1848 г. Герцен назвал эту цензуру за
ее строгости «осадной» 18. Характер цензурных уставов
той эпохи, их свирепость и бестолковость достаточно
подробно освещены в существующей литературе, поэтому здесь нет необходимости подробно об этом говорить.
В количественном отношении печатная продукция
тех лет была довольно бедной: в 1825 г., по подсчетам
журнала «Московский телеграф», всего в России вышло
600 новых книг (1827, кн. 1, с. 10). Следует учесть,
что только половина из них публиковалась на русском
языке: остальное выходило в Польше и Прибалтике на
польском, немецком и других языках ' 9 . Из произведений литературы следует вычесть и большое количество
макулатуры вроде сонников. Число новых книг увеличивалось медленно: с 1825 по 1835 г. оно выросло лишь до
800 названий, причем снова половину составляли произведения на иностранных языках. Приводя эти данные,
Полевой в журнале «Сын отечества» жаловался: даже
если к этому количеству книг прибавить примерно 50
повременных изданий, писал он, все равно, учитывая население России, общее число останется ничтожным. Для
сравнения он приводил данные о Франции, где в 1839 г.
вышло в общей сложности 6 тыс. книг и журналов
(1840, кн. 1, с. 155—156).
Еще больше огорчала Полевого бедность самой литературы. В том же журнале он писал, что большая часть
русских книг — это просто печатные листы, сложенные
два и более раз и «облеченные в лоскут цветной бумаги». Если считать книгами лишь то, что «прибавляет
сумму наших знаний», заявлял Полевой, то их очень
мало (1840, кн. 5, с. 169—170). Белинский в «Отечественных записках» также жаловался на то, что среди
17
18
19
Лемке М. К- Николаевские жандармы и литература 1826—1855 гг.
СПб., 1908, с. 287.
Герцен А. И. Собр. соч., т. 1, с. 435.
Десятилетие министерства народного просвещения за 1833—•
1843 гг. СПб., 1864, с. 97.
*
28
*
новых изданий мало ценного (1842, кн. 6, отд. 6,
с. 47—49).
Весьма скромными были и тиражи тогдашних книг.
«Московский телеграф» считал, что тираж книги в
1200 экз.— это «заповедная граница, которую переходят
весьма редко избранные счастливцы» (1827, кн. 2, с. 11).
Сказанное оставалось справедливым и для более поздних лет.
Не лучше обстояло дело и с повременными изданиями. Их общее число было ничтожным: если не считать
правительственных и ведомственных органов, то по всей
России в те годы выходило не более десятка журналов,
большей частью в Петербурге и Москве. Власти подозрительно относились к 'частным изданиям и под первым предлогом спешили их закрыть: такая судьба постигла многие органы печати, в том числе один из лучших журналов того времени — «Московский телеграф».
Разрешение на новые периодические издания давались
с величайшей неохотой.
Тиражи их также были незначительными — обычно
они не превышали 500 экз. Исключением являлась «Библиотека для чтения», которую издавал Сенковский:
она имела 4—5 тыс. подписчиков, Чернышевский считал это неслыханным успехом 20 . К этому рекорду в
40-е годы удалось приблизиться только «Отечественным
запискам», которые сумели довести число своих подписчиков до 3 тыс.21
Не в лучшем положении находились и газеты. Даже
самая распространенная из них — «Северная пчела» —
имела всего около 3 тыс, подписчиков 22. По подсчетам
того же исследователя, общее число подписчиков на все
периодические издания в 1843 г. не превышало 12 —
15 тыс. человек23.
Различные виды печатного слова играли неодинаковую роль в формировании тогдашних представлений об
Англии, неодинаковое место они занимают и в нашей
работе.
20
21
22
23
Чернышевский Н. Г. Очерки гоголевского периода русской лите
ратуры.— Поли. собр. соч.: В 15-ти т. М., 1939 —1955, т. 3, с. 48.
Энгельгардт Н. А. Очерк истории русской цензуры в связи с раз
в и т и е м п еч а т и ( 1 7 0 3 —1 9 0 3 ) . С П б . , 1 9 0 4 , с . 1 6 0 .
Там же.
Там же, с. 160—161.
* 29 *
Самое сильное влияние на современников оказывала,
вероятно, художественная литература. Описания живых
людей и характеров, обстановки и поступков прочно
фиксируются в сознании и держатся долго: достаточно
напомнить такие национальные образы, как Обломов,
Пиквик и Скрудж. «Литература,— пишет французский
исследователь,— своими рассказами о путешествиях, романами и театральными пьесами играет решающую
роль в создании национальных типов» 2\ Особенное
воздействие оказывают, конечно, талантливые произведения выдающихся писателей, поскольку образы, созданные ими, отличаются глубоким реализмом и оставляют наибольший след.
Однако историк, изучающий духовную жизнь эпохи,
не может ограничить себя анализом только высокохудожественных произведений —■ не только в них находят
отражение идеи, убеждения и представления людей. Некоторые исследователи, в частности уже цитировавшийся Ремон, считают, что для изучения духовной жизни
прошлого массовая, в том числе и посредственная, литература даже важнее, поскольку в ней точнее отражается
вкус среднего человека эпохи и его взгляды. По мнению
того же автора, самым ценным источником для исследователя являются такие массовые и популярные
издания, как альманахи и компиляции, которые «лучше
отражают общественную мысль, которую они же и питают» ". Аналогичную мысль высказывает и финский
исследователь Кипарский2в.
Весьма активно в создании образа Англии и англичан участвовала тогдашняя пресса. В отличие от литературы, где читатель, как правило, находил мысли, продуманные и поставленные в некую связь, газеты и журналы ограничивались поставкой, так сказать, сырого
материала, хотя и препарированного в определенном
духе.
Как уже говорилось, положение прессы в николаевской России было незавидным. Правительство категорически воспрещало журналам заниматься «политикой»,
т. е. информировать читателя о политической жизни за
рубежом и в особенности комментировать эти сообще24
25
26
Guyard M.-F. Litterature comparee. P., 1969, p. 24.
Remond R. Op. cit., p. 9.
Kiparski V. English and American Characters in Russian Fiction.
В., 1964, p. 10—11.
* 30 *
ния. Конечно, полностью закрыть этот канал информации и прекратить печатание сообщений из-за границы
оно не могло, но крайне ограничивало его. Основное место в журналах занимали официальные материалы —
распоряжения властей и объявления. Единственная частная газета, которой разрешалось помещать на своих
страницах сведения из-за границы и комментировать
их —«Северная пчела», орган Булгарина и Греча,— давала очень тщательно процеже,нные новости. За границей эту газету считали русским официозом. Действительно, III отделение систематически инспирировало это
издание. Бенкендорф, благоволивший к Булгарину, поучал его, что для газеты «главнейшая цель состоит в
утверждении верноподданнических чувствований и в направлении к истинной цели, то есть преданности престолу и чистоте нравов»27.
Информация из-за границы в русской прессе была
очень скудной и сильно отставала во времени, поскольку в основном ограничивалась перепечатками из иностранных газет и журналов. В связи с этим возникает
вопрос: в какой степени эту заимствованную информацию можно считать отражением русских представлений?
Может быть, в таких случаях перед нами вовсе не русские взгляды на англичан, а французские или немецкие?
Подобные сомнения вряд ли оправданны: с помощью
ножниц редакторы строго отбирали чужую информацию.
Кроме того, такая информация при переводе, как правило, получала определенную окраску, дополнялась определенным комментарием. Поэтому можно считать, что
заимствованные из иностранной прессы сообщения об
Англии отражали в конечном счете- именно русские
представления.
И все же при всей слабости тогдашней русской прессы и тяжелом положении печатного слова следует подчеркнуть их огромное воздействие на умы. И здесь надо
учесть характерное для той эпохи своеобразное отношение к печати. Широкое распространение печатных изданий в наше время, их массовость и дешевизна, настоящий водопад, который ежедневно обрушивается на читателя, затрудняют понимание тогдашнего отношения к
прессе. Между тем именно бедность печатного слова, его
дороговизна и недоступность заставляли не только боль27
Лемке М. К. Указ. соч., с. 245.
* 31 *
ше его ценить, охотнее слушать, но и сильнее ему доверять. «На протяжении первой половины XIX в.,— говорит американский исследователь,— в Европе престиж
письменного слова стоял в зените» и порождал мысль
о его всемогуществе — отсюда мысль, что «одно лишь
словесное выражение идей способно изменить существующие порядки». Не случайно в те годы многие были
убеждены, что французская революция конца XVIII в.
явилась прямым следствием литературы эпохи Просвещения28. Вероятно, в какой-то степени это убеждение и
побуждало царское правительство так ревниво следить
за печатью.
Современники признавали немалое влияние тогдашних журналов. «Ни в одной стране, исключая Англию,—
писал Герцен,— влияние журналов не было так велико» 29 . Автор статьи в «Сыне отечества», укрывшийся
за инициалами «В. В. В.», отмечал: «Нет сомнения, что
у нас критика имеет на читателей более влияния, чем в
других просвещенных государствах» (1936, кн. 4, с. 47).
Надо учесть и то обстоятельство, что действительный
круг читателей тогдашних журналов был гораздо шире,
чем число подписчиков: каждый номер прочитывали несколько человек.
Такое отношение читателей к печатному слову должно было находить отражение в позиции авторов и издателей, порождая у них чувство ответственности. Полевой
в «Московском телеграфе» утверждал, что «журналист
должен в своем кругу быть колонновожатым», должен
указывать обществу цель, воспитывать и направлять
мысль, «возбуждать деятельность в умах и будить их
от этой пошлой, растительной бездейственности, которая
составляет величайший недостаток большей части русских» (1831, кн. 1, с. 79—80). Понимание журналистской
деятельности как подвига во имя просвещения и прогресса отличает лучшие журналы того времени.
Это чувство долга и'ответственности было присуще
всей передовой литературе: она видела в своей деятельности выполнение гражданского долга. В журнале «Европеец» Киреевский четко сформулировал эту мысль:
Ни в одной земле текущая словестность не имеет такой
значительности, как в России... В других странах она
28
29
одно из выражений образованности», в то время как в
России она «главнейшее, если не единственное» (1832,
кн. I, с. 102). В глазах передовых публицистов и художников слова литература представляла собой единственный путь служения идеалам и в то же время форму общественной деятельности, поскольку другие пути и формы были закрыты. Анненков справедливо замечал:
«Люди той эпохи видели в занятии искусством единственную оставшуюся им тропинку к некоторого рода общественному делу: искусство составляло почти спасение
людей, так как позволяло им думать о себе как о свободомыслящих людях»30. Именно это чувство придавало
передовой русской литературе убежденность и то, что
Чернышевский называл «энциклопедичностью» 3\ т. е.
широту интересов.
Русские в Англии
дним из самых влиятельных источников формирова-ия
тогдашних представлений об Англии и англичанах были
рассказы очевидцев, русских людей, побывавших в этой
стране. Показания очевидцев всегда пользуются особым
авторитетом: ведь трудно усомниться в истинности
того, что другие люди видели собственными глазами.
Кто в эти годы ездил в-Англию? Прежде чем ответить на этот вопрос, следует сказать несколько слов вообще о заграничных путешествиях того времени.
Обычай путешествовать за границей не был в тогдашней России широко распространен. Правительство
с осуждением смотрело на тех, кто выезжает, даже временно. Николай I в беседе с князем Меньшиковым говорил: «Я признаюсь, что не люблю посылок за границу. Молодые люди возвращаются оттуда с духом критики, который заставляет их находить, может быть
справедливо, учреждения своей страны неудовлетворительными» 32.
Разумеется, жизнь заставляла мириться с выездами,
а порой и посылать людей за границу, но правительство
30
31
32
Monas S. Third Section. Cambridge (Mass.), 1961, p. 134.
Герцен А. И. Собр. соч., т. 3, 1956, с. 464.
32
2
Анненков П. В. Указ. соч., с. 340.
Чернышевский Н. Г. Избр. соч. М.; Л., 1950, с. 679.
Дневник кн. Меньшикова, запись от 6 февраля 1834 г. Цит. по кн.:'
Лемке М. К. Указ. соч., с. 45—46.
Н. А. Ерофеев
* 33 *
стремилось сохранить в своих руках строгий контроль
за поездками и по возможности их ограничивало. В мае
1832 г. III отделение сообщило повеление царя: «...впредь
за границу не увольнять никого без дозволения его величества»33, т. е. вообще воспретить всякие выезды.
Впрочем, вскоре этот запрет был снят. 26 сентября
1835 г. были установлены ограничения на поездки за
границу в целях обучения 34. Новые строгости последовали в 1844 г.: людям моложе 25 лет выезд был воспрещен, жена могла ехать только в сопровождении мужа.
Одновременно за выдачу заграничного паспорта была
установлена высокая плата (700 р.) 35. Герцен резко
критиковал эти новые правила36. В 1849 г. под влиянием
страхов, вызванных революционными событиями в Западной Европе, за русскими за границей была организована слежка 37.
Общее число лиц, выезжавших за границу в те годы,
установить трудно: официальная статистика была случайной, отрывочной и страдала неполнотой. Она учитывала только «дворян и к ученому сословию принадлежащих». По официальным данным, в 1816 г. за границу
выехало 698, в 1833 г.—1178 чел38. Однако, когда всем
русским за границей был в 1849 г. отдан приказ немедленно возвратиться на родину, прибыло более
40 тыс. чел 39 . Одновременно I I I отделение, ссылаясь
на «высочайшее повеление», потребовало от министерства иностранных дел срочно представить и в будущем
представлять каждые полгода точные сведения обо всех
российских подданных, находящихся за рубежом 40. Но
такие данные и далее по-прежнему оставались неполными.
Еще более скупыми были сведения о числе русских
в Англии. Российский посланник А. Матушевич в письме
из Лондона в 1830 г. объяснял это так: «Поскольку ино33
34
35
36
37
38
39
40
Ц е н т ра л ь н ы й г ос у да рс т ве н н ы й а рх и в О к т я бр ьс к о й ре в о л ю ц и и ( да
л е е : Ц Г А О Р ) , I I I о т д. , 3 э к с п . , ф . 1 0 9 , о п . 1 1 7 , е д. х р . 8 4 , л . 1
Та м ж е , е д. х р. 2 3 1, л. 1 — 3 .
О т п ла т ы ос в о бо ж да л и с ь л и ца , е ха в ш и е н а ле ч е н ие.
Герцен А. И. С о бр. с оч., т. 9, с. 163— 164
ЦГАОР, I I I отд., 1 эксп., ф. 109, оп. 5, ед. хр. 458.
Т а м ж е , 3 э к с п . , ф . 1 1 9 , е д. х р . 7 8 , л . 3 0 . О ф и ц и а л ь н ы й о бз о р , с о
ст а в ле н н ы й ди ре к т о р о м в н у т р ен н ег о де па р т ам е н та м ин и с те рс т в а
и н ос т ра н н ы х дел П о ле н о в ы м в 1 8 3 4 г.
Нифонтов А. С. Указ. соч , с. 73.
ЦГАОР, III отд., 1 эксп., ф. 109, оп. 5, ед. хр. 458, л. 1.
* 34
•
странцы могут покидать Англию без паспортов и въезжать в нее на тех же основаниях, министерство, ведающее иностранцами и дающее им разрешение на пребывание, классифицирует их только по алфавиту имен, не
упоминая об их национальности, в Лондоне трудно дать
достаточно точный список имен, которого требует императорское министерство». Посланник приводил всего
13 имен, из которых 5 были поляками 4i. В 1849 г.,
несмотря на распоряжение из Петербурга, сведения о
числе и составе русских в Лондоне так и не были получены 42.
Мотивы выезда определяли состав выезжавших. Литературовед и цензор профессор А. Никитенко в рецензии, опубликованной в журнале «Библиотека для чтения», делил всех русских путешественников за границу
на три группы: выезжающих для удовольствия, по нужде и для пользы. «Класс людей, отправлявшихся за границу для удовольствия,— утверждал автор,— самый
многочисленный». За ним следовал класс выезжавших
«по нужде», т. е. для лечения, но в действительности и
здесь большинство ехало ради развлечений. Самая
меньшая часть едет «для пользы» — по деловым мотивам, для ознакомления с европейской культурой, экономикой и техникой. Никитенко ратовал за всемерное
развитие именно этого рода поездок (1846, кн. 2, отд. 5,
с. 39—50).
Чувства, которые испытывал Никитенко, разделял и
автор хроникальной заметки в журнале «Иллюстрация».
Глядя на пароход с отъезжающими за море, он писал,
что люди «бегут не из Петербурга, но от себя; они
хотят размыкать в иностранных ресторанах тоску, которую нажили в России бездействием... Многих ли увлекает на запад наука и желание изучить европейскую
образованность с тем, чтобы усвоить ее с пользою для
отечества? Многих ли отрывает от этих берегов необходимость недуга или торговых дел? Нет! Нет! На ред41
42
Донесение российского посланника в Лондоне Матушевича. —
Ц Г А О Р, I I I отд., 1 э к с п., ф. 1 0 9, о п. 5, е д. х р. 2 8 6, ч. 2 ( 1 8 3 0),
л. 2 6 — 2 7. В к о нце с вое го д о к ла да Ма т у ш е вич д о ба вл ял : «Я не
премину использовать все средства, чтобы такой список составить»
(Там же, л. 27). Однак о в дела х I I I отделения, где наход итс я эта
переписка, обнаружить ег о мне не удалось.
Ц Г А О Р , I I I о т д . , 1 э к с п., ф. 1 0 9 , о п. 5 , ед . х р . 4 5 8 ( 1 8 4 9 ) .
* 35 *
2*
ком лице встречаем мы утешительное да!» (1846, № 16,
с. 252).
Цели, которые преследовали выезжавшие, определяли
и направление их путешествий. Один молодой человек,
говоря о том, что он надеется получить от поездки за
границу, писал: «В Германии узнаю всю глубину
учености; у англичан научусь политике; во Франции
увижу, как должно наслаждаться жизнью» 43. Историк
Погодин также отождествлял отдельные страны с определенными видами пользы: «Во Франции жить можно
всего веселее, в Англии свободнее, в Италии — приятнее, в Германии спокойнее»44. Для многих пребывание
во Франции обещало прежде всего именно удовольствие, Германия представлялась родиной учености, Италия — страной искусства, Англия — страной политики и
политической свободы.
В соответствии с этими представлениями каждая
страна Западной Европы привлекала к себе особый контингент путешественников. Охотнее всего русские дворяне ехали, разумеется, во Францию, и прежде всего в Париж. Здесь они рассчитывали развлечься, позаимствовать светский лоск и последние моды. Париж был
Меккой для жуиров. Этот город, по словам Герцена,
«чаровал русских»45. Стремлению в Париж способствовали длительные культурные связи с Францией и широкое распространение в дворянской среде французского
языка.
В Германию отправлялась иная категория людей: на
знаменитых немецких курортах в Эмсе, Мариенбаде
и др. всегда было много русских, в особенности немецкого происхождения и прибалтийской знати. Молодые
люди, интересовавшиеся немецкой философией и умозрительными науками, посещали лекции знаменитых
ученых и философов в Гёттингене, Мюнхене и Берлине.
К. Маркс в письме Л. Кугельману 12 октября 1868 г.
писал: «Русские аристократы в юношеские годы воспитываются в немецких университетах и в Париже. Они
гонятся всегда за самым крайним, что дает Запад. Это
О путешествии. Избранные сочинения и переводы в прозе и стихах. Труды благородных воспитанников университетского пансиона: В 2-х ч. М., 1825, ч. 2, с. 77.
14 Погодин М. П. Год в чужих краях, 1839. Дорожный дневникВ 4-х ч. М., 1844, ч. 4, с. 230.
45 Герцен А. И. Собр. соч., т. 5, с. 582.
43
* 36 *
чистейшее гурманство, такое же, каким занималась
часть французской аристократии в XVIII столетии...»46.
Вероятно, эта характеристика действительна и для первой половины XIX в.
Третьей страной, манившей русских, была Италия:
магнитом служили ее прекрасная природа и произведения искусства. Поездка в Италию была постоянной мечтой всех художников, хотя действительное число людей
искусства, которым удавалось поработать в этой стране, было незначительным ".
Чем могла привлечь к себе Англия? Она не располагала фешенебельными курортами с европейской славой,
а Лондон никак не мог конкурировать с Парижем по части развлечений. В Англию отправлялись в основном те,
кто принадлежал к третьей и самой малочисленной группе деловых людей и ученых. Помещики и аристократия
не любили ездить в Лондон. А. П. Заблоцкий-Десятовский, крупный чиновник, описывая в «Отечественных
записках» свой краткий визит в Англию, писал, что в
этой стране у всякого приезжего быстро возникает желание как можно скорее уехать: здесь, заявлял он, «за
все надо платить и платить дорого. Большая часть путешественников под влиянием этого чувства недолго остаются в Англии и спешат возвратиться на материк».
Правда, прибавлял он, если вы устоите против этого
первого желания, то не пожалеете: в этой стране есть
что посмотреть (1849, кн. 1, отд. 8, с. 9).
Булгарин в одном из своих газетных фельетонов в
«Северной пчеле» так обобщал впечатления русских от
Лондона: «Лондон для северных туристов — terra incognita, страна неизвестная! Наших туристов пугают
старинные слухи о чрезмерной дороговизне лондонской
жизни, о лондонской скуке, о холодности, чопорности,
принужденности лондонского общества... Английская
жизнь, точно, скучна для человека общежительного,
привыкшего к обществу разговорчивому, фамильярному,
так сказать, к обществу любезному» (1851, № 117).
Кроме того, привыкшему к безделью русскому помещику вряд ли мог понравиться энергичный деловой ритж.
46
47
М а р к с К - , Энг ел ь с Ф . С о ч . 2 - е из д . , т . 3 2 , с. 47 2 .
«Италию воспевали, Италией грезили все те, чья душа алкала эс
тетических наслаждений»,— писал об этом времени П. Н. Сакулин (Из истории русского идеализма. Князь В. Ф. Одоевский, пи
сатель-мыслитель. М., 1913, т. 1, ч. 2, с. 5).
* 37 *
лондонской жизни. Если к этому присоединить слабое
знание русскими дворянами английского языка, то станет понятным, почему, по словам Герцена, «в Лондон
русские ездили на скорую руку, сконфуженные, потерянные» 48.
Статистика не дает возможности установить численность русских в Англии. Русский эмигрант И. Головин
утверждал в 1858 г., что русских в Англии в сто раз
меньше, чем во Франции 4Э. Не беря эту цифру целиком
на веру, можно предположить, что действительно
соотношение безусловно было в пользу Франции.
Наиболее заметную группу русских в Англии составляли дипломаты и чиновники. Некоторые из них прожили в ней довольно долго, например князь X. А. Ливен, занимавший должность российского посла с 1812
до 1834 г. (правда, заметного следа в дипломатии он не
оставил). Его жена княгиня Д. X. Ливен, урожденная
Бенкендорф (сестра начальника I I I отделения), весьма
активно проявляла себя в сфере светской жизни и в политике, о чем свидетельствует ее переписка 50.
Более яркую фигуру представлял сменивший князя
Ливена на посту посла А. Матушевич: он сыграл важную роль в попытке русской дипломатии улучшить отношения с Англией и прийти с ней к соглашению.
Нередко со специальными поручениями Англию посещали русские чиновники. В 1838 г. промышленные
центры посетил чиновник ведомства мануфактур
А. К. Мейендорф: наряду с официальным докладом,
оставшимся в недрах министерства финансов, он опубликовал анонимно статью в «Журнале мануфактур и
торговли» (1839, кн. 7, отд. 2, с. 100—102).
В 1851 г., также по поручению министерства финансов, три чиновника посетили Всемирную выставку в
Лондоне51.
Вторую большую группу русских составляли ученые
и техники. Среди них были инженеры, специалисты
в различных областях техники, например инженер
48
49
50
51
Г ер ц е н А . И . С о б р . с о ч . , т . 6 , с. 1 7 3 .
Головин И. Г. Десять лет в Англии. Л., 1858, с. 1.
Lieven D. Princess Letters during her Residence in London, 1812 —
1834/Ed. by L. G. Robinson. L., 1902.
Каменский Г. П., Самойлов Л. Н., Шерер А. А. Обозрение Лон
донской всемирной выставки по главным отраслям мануфактурной
промышленности. СПб., 1852.
* 38 *
П. П. Мельников (1807—1880), один из строителей Николаевской железной дороги, который посетил Англию
для изучения железнодорожного дела, крупный фабрикант С. И. Мальцов и др. Ученые ехали в Англию также
для установления связей в научных кругах. Некоторые
из них, например медик Р. Ниберг, астроном И. Симонов (участник кругосветного путешествия Беллингсгаузена), специалисты по сельскому хозяйству Я. Линовский и С. Маслов и другие, оставили более или менее
подробные отчеты о поездке52; от других путешественников — казанского химика Дубовецкого, физика Кнорра, лингвиста из Дерпта Р. Ленца до нас не дошло ничего. Что касается князя А. Лобанова, много лет работавшего в английских архивах над историей Англии в
XVI в., то он не опубликовал своих впечатлений о стране, зато издал в Париже семь томов исторических материалов об эпохе Марии Стюарт 53.
Третью группу русских в Англии составляли люди,
навсегда покинувшие родину. Во второй четверти XIX в.
в Англии их было немного: русская политическая эмиграция появляется только после 1848 г. 54
Среди русских политических эмигрантов, избравших
в качестве убежища Англию, следует назвать прежде
всего Герцена, перебравшегося туда в 1849 г. из Парижа
после поражения революции 55. Его пребывание на берегах Темзы, прерывавшееся лишь краткими отъездами
на континент, затянулось до конца жизни. Здесь, в Лондоне, в 1857 г. он начал издавать знаменитый журнал
«Колокол», первое нелегальное издание, предназначенное для русских читателей.
52
53
54
55
Ниберг Р. Путешествие по Германии, Италии, Швейцарии, Фран
ции, Англии и Нидерландам в 1828—1829 гг. СПб., 1831; Симо
нов И. М. Записки и воспоминания о путешествии по Англии,
Франции, Бельгии и Германии в 1842 г. Казань, 1844; ЛиновскийЯ.
О средствах к распространению улучшенного хозяйства.— Москви
тянин, 1845, кн. 1, 2; Он же. Об окончательном отменении хлеб
ных законов, предлагаемом сэром Робертом Пилем, и о влиянии
этой реформы на промышленность, на общественную и государст
венную жизнь Великобритании! М., 1846; Маслов С. А. О поездке
по Англии в 1851 г. М., 1851; Брашман Н. Д. Об английских уни
верситетах.— Журнал министерства народного просвещения, 1843,
ч. 3, кн. 4, с. 1—30.
Lobanoff A. (ed.). Lettres inedits de Mary Stuart. P., 1840. T. 1—7.
Анненков П. В. Указ. соч., с. 300.
'
Судя по дневнику Герцена, об эмиграции из России он начал ду
мать значительно ранее: первая запись этой мысли относится к
3 февраля 1845 г., см.: Герцен А. И. Собр. соч., т. 9, с. 233.
* 39 *
Участник университетского кружка Герцена — Огарева Н. И. Сазонов, избежавший суда и ссылки, с на чала 1840 г. проживал в Париже, часто наведываясь
в Лондон. После того как в 1850 г. он, несмотря на приказ царя, отказался вернуться в Россию, Сенат лишил
его всех прав состояния56. Сазонов сотрудничал в ряде
заграничных журналов, в том числе и в «Полярной
звезде» Герцена.
В 1843 г. покинул Россию И. Г. Головин. Лишенный
российского подданства, он проживал попеременно то в
Париже, то в Лондоне, а с 1856 г. окончательно обосновался в Англии и принял английское подданство.
Среди русских эмигрантов выделяе тся фигура
В. С. Печерина. Талантливый ученый, Печерин преподавал в Московском университете древние языки, но
неожиданно бросил все и в 1836 г. уехал из России
Главной причиной отъезда, по словам Печерина, был
его «непомерный страх России или скорее страх Нико
лая I»57 . Много лет спустя он вспоминал: «Я в первый
раз свободно вздохнул, когда дилижанс высадил меня
на площади в Базеле 23 июня 1836 г.»58 С детства он
идеализировал Англию, считая ее «страной разума и
свободы»5Э. Вступив за границей в монашеский орден,
Печерин провел большую часть жизни католическим
священником в Англии и Ирландии. Герцен, который
видел его в эмиграции, объясняя обращение Печерина,
писал: «Бедность, безучастие и одиночество сломили
его»60. Сам Печерин в заметках, относящихся к последним годам жизни, не скрывал, что сожалеет об этих годах, потерянных для жизни 61.
Декабрист Н. И. Тургенев, оказавшийся во время
восстания за границей и, таким образом, избежавший
репрессий, делил свое пребывание между Англией,
Францией и Италией. Некоторое время в Лондоне в те
годы проживал и русский революционер М. А. Бакунин.
С 1843 г. в Лондоне находился также русский худож ник Габерцеттель.
56
57
58
59
60
61
Ц Г А О Р , I I I о т д. , 1 э к с п . , ф . 1 0 9 , о п . 5 , е д. х р . 4 2 5 ( 1 8 4 9 ) , л . 3 4 .
Печерин В. С. Замогильные записки. М., 1932, с. 115.
Там же, с. 1 01.
Там же, с. 135.
Г ер ц е н А . И . С о б р . с о ч . , т . 6 , с. 3 3 8 .
Веселовский А. Н. Западное влияние в новой русской литерату
ре. М., 1916, с. 222—223.
* 40 *
Деловые люди — промышленники, коммерсанты
и т. п.— составляли малочисленную группу русских, на
что указывал Никитенко в уже цитированной статье в
«Библиотеке для чтения». Как было бы хорошо, восклицал он, если бы «не одни ученые, но сами производители посвящали два-три года на практическое изучение
разных операций и приемов своего дела в странах, наиболее славящихся процветанием земледелия, мануфактурной торговли» (1846, кн. 2, отд. 5, с. 47).
Призыв Никитенко остался без внимания. Как показывает выборочный подсчет, сделанный нами (официальные данные на этот счет отсутствуют), в списке из
72 человек, чье социальное положение было указано в
одном донесении из Лондона, к категории деловых людей относились лишь пятеро, причем двое из них были
поляками е2 . Русские фабриканты и коммерсанты редко
бывали за границей и не знали ее. Публицист Жуков
подтверждает это: «Наше купечество, торгующее
преимущественно произведениями земли, имеет по большей части самое темное, сбивчивое понятие о землях
заморских, о странах басурманских» 63..
Условным названием «туристы» мы можем обозначить пятую и самую многочисленную группу людей,
ехавшую в Англию без определенной цели, просто из
любопытства и для общего ознакомления со страной. Эта
группа вербовалась из различных социальных слоев,
и Англия, как правило, составляла для них не единственную, а подчас даже не главную цель путешествия,
но всего лишь последний и зачастую самый короткий
этап обширного турне по Западной Европе.
Таков круг русских наблюдателей, которые служили
источником сведений и представлений об Англии.
Литература путешествий
ели Англию- вообще посещали немногие, то еще
меньше людей публиковало свои наблюдения. Русская
литература путешествий, в особенности при сравнении с
другими странами, выглядела в те годы очень
62
63
ЦГАОР, I I I отд., 1 эксп., ф. 109, ед. хр. 286, ч. 2 (1Б30), л. 26 —
Донесение из Лондона от 29 августа (10 сентября* 1830 г.
Жуков И. А. Руководство отчетливо и выгодно заниматься сель
ским хозяйством. М., 1848, с. 75.
* 41 *
ьедно. «Журнал министерства народного просвещения»
справедливо замечал: «Число наших соотечественников,
гуляющих по Германии, Франции и Англии, довольно
значительно, но мы еще так бедны путешествиями»
(1839, кн. 3, отд. 6, с. 72). П. А. Вяземский в письме
А. И. Тургеневу б февраля 1833 г. пенял ему на то, что
тот слишком скупо делится с соотечественниками своими наблюдениями о Западной Европе: «Ведь это скучно, что все вы ездите по белому свету и никто ничего
нам не рассказываете, вы, коим от господа бога, не в
пример другим, грамота далась. Читаем же мы с жадностью сплетни других путешественников; еще жаднее
читали бы ваши»84. Впрочем, и сам Вяземский, которому
грамота «далась» не хуже, чем другим, побывав за
границей, в том числе и в Англии, ограничился несколькими скупыми строчками в частных письмах.
Литература путешествий как особый жанр в России
появилась довольно поздно, и первые сведения и впечатления о Западной Европе, в частности об Англии,
черпались долгое время из иностранных сочинений —
французских и немецких. Некоторые из них в конце
XVIII и начале XIX в. были переведены на русский
язык 6\
Зачинателем этого жанра в России следует считать
Н. М. Карамзина. Его «Письма русского путешественника», опубликованные сначала в журналах 66, вышли в
виде отдельной книги в 1797—1801 гг.", а затем были
переизданы в собрании его сочинений 6S. «Письма» имели
огромный успех и оказали сильное и длительное
влияние на развитие в России жанра путешествий.
64
65
66
67
68
Ос таф ьевс ки й ар хи в князе й Вя земск их: В 5 - ти т. С П б., 18 99 — 191 3,
т. 3, с. 220.
Всем ир н ый пу те шест во вате л ь, или Позна н ие стар ого и н ов ого све
та, то есть описание всех по сие время известных земель в четы
рех частях света, изданное аббатом де ля Портом, а на россий
с к и й я з ы к п е р е в е де н н о е с ф р а н ц у з с к о г о . С П б. , 1 7 8 3 — 1 7 9 4 . Т . 1 —
1 4 ; С П б. , 1 8 1 1 — 1 8 1 6 . Т . 1 — 2 7 ; Ар х е н г о л ь ц И . А н г л и я и И т а л и я .
М., 18 02 — 180 5. Ч. 1 — 6; Кар т и на Ло н до на: Пер. с нем. С П б., 180 7;
Кар ти на н ы не шнег о естес тве нн ого и по ли ти ческ ого сос тоя ния А нг
л и и : П е р . с н е м . М . , 1 7 9 5 ( п о с л е дн е е с о ч и н е н и е п о з д н е е б ы л о и з
да н о е щ е р а з п о д н а з в а н и е м : П у т е ш е с т в и е г - н а М о р и ц а п о А н г л и и
в п ис ь ма х: П ер . с н е м. М ., 1 8 0 4. Ч. 1, 2 ).
М оск овс ки й ж ур нал, 1 79 1 —17 9 2; Аглая, 17 94 — 179 5.
Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. СПб., 1797 —
1801. Т. 1—5.
Карамзин Н. М. Собр. соч.: В 8-ми т. СПб., 1803 —1804.
*
42
*
Успех этого сочинения объясняется рядом его несомненных достоинств, и прежде всего яркой литературной формой, отвечавшей вкусам века. Карамзин не ограничивался изложением фактов — они сопровождались
лирическими отступлениями, воспоминаниями, описаниями природы. Некоторые авторы на этом основании высказывают мнение о сильной зависимости Карамзина от
Стерна 69, однако автор капитального исследования
«Писем» Сиповский убедительно опроверг это утверждение, отметив существенные различия между названными писателями, и доказал, что, несмотря на некоторое
влияние Стерна, сочинение Карамзина представляет собой вполне оригинальное и самостоятельное произведение, обладающее внутренним единством70.
Однако успех «Писем» объяснялся еще и другими
причинами. Писатель был хорошо подготовлен к наблюдениям: молодой Карамзин был отлично знаком с
важнейшими направлениями духовной жизни Европы,
внимательно следил за событиями на Западе, знал историю. Поначалу,он разделял самые передовые идеи —
в ту пору был республиканцем, горячим сторонником
Французской революции и поклонником Робеспьера.
Известие о гибели последнего заставило его разрыдаться
". Такая позиция позволяла ему внимательно и с
пониманием следить за событиями. Как известно, политические взгляды Карамзина на протяжении последнего
десятилетия XVIII в. претерпели существенные сдвиги
вправо72, что сказалось на содержании «Писем». Писатель дважды перерабатывал их текст: первый раз в
1794 г., когда путевой дневник он превращал в журнальные статьи, второй раз в 1797 г., когда готовил издание
в виде отдельной книги. Уже в журнальных статьях он
убрал все, что относилось к Французской революции.
Сиповский, скрупулезно проследивший эволюцию текста, сопоставив два издания — журнальное и книжное,
насчитал 950 изменений, зачастую весьма существенных 73.
69
70
71
72
73
Rothe N. N. М. Karamzins europaische Reise. Der Beginn des rus sischen Romans. Bad Homburg, 1968, S. 165.
Сиповский В. В. Николай Михайлович Карамзин, автор «Писем
русского путешественника». СПб., 1899, с. 242—243.
Tourgueneff N. La Russie et les Russes. P:, 1847, t. 1, p. 321.
Кислягина JI. Г. Формирование общественно-поли"фческих взгля
д о в H . М . К ар а м з и н а, 1 7 8 5 —1 8 0 3 . М . , 1 9 7 6 .
С и п о в ски й В . В . У к аз . соч . , с. 1 70 .
* 43
*
Не оставались неизменными и взгляды Карамзина
на Англию, хотя их проследить труднее, поскольку раздел книги, посвященный этой стране, в журнальном варианте не появлялся. Однако известно, что смолоду
Карамзин отдал серьезную дань англоманству74. Впоследствии это увлечение прошло. Но, несмотря на изменения в его оценках отдельных сторон английской жизни, Карамзин в целом оставался высокого мнения о
культуре этой страны, в частности о ее литературе, которую хорошо знал. Новейший исследователь взглядов
Карамзина английский HCTODHK А. Кросс полагает, что
личное знакомство писателя с Англией разочаровало его
и прежняя англомания превратилась в «умеренную
англофилию» ".
В своих письмах Карамзин нарисовал широкую панораму,
уделив большое внимание духовной жизни страны.
Отдельные зарисовки свидетельствуют о зоркости автора
и нередко отличаются меткостью. Конечно, он нередко
пересказывал мнение своих предшественников, в
особенности французов, но с большим тактом и художественным вкусом. Нередко также он повторял уже
сложившиеся стереотипы, но это не только не умаляло
их доходчивости, но, напротив, повышало ее. Многие
последующие путешественники нередко повторяли его.
В 1817 г. издал свой дневник краткого пребывания в
Лондоне писатель Свиньин, позднее издатель журнала
«Отечественные записки»76. В 1821 г. вышло сочинение
«Прогулка за границу» Сумарокова; он был племянником знаменитого драматурга и автором нескольких театральных пьес. Свое путешествие автор совершил в
1817—1818 гг.; в Англии он провел несколько месяцев
и посвятил ей целый том (третий) 77.
Число сочинений, посвященных Англии, на протяжении последующих десятилетий возрастало медленно: за
четверть века с небольшим (1825—1853 гг.) было опубликовано всего около десятка книг и брошюр на эту
тему.
74
75
76
77
В своих «Письмах» он пишет: «Было время, когда я, почти не
в и да в а н г л и ч а н , в о с х и щ а л с я и м и и в о о бр а жа л А н г л и ю с а м о ю
приятнейшею для моего сердца землею» {Карамзин Н. М. Собр.
соч., т. 5, с. 264).
Cross A. G. «By the Banks of the Thames». Russians in Eighteenth
Century Britain. Newtonville (Mass.), 1980, p. 263.
Свиньин П. П. Ежедневные записки в Лондоне. СПб., 1817.
Сумароков /7, Я. Прогулка за границу. СПб., 1821,
* 44 ♦
После Сумарокова прошло целых десять лет, пока
вышло новое произведение, излагавшее впечатления от
пребывания в Англии. Автор его, доктор медицины Ниберг, ограничился скупым перечислением английских
коллег, с которыми он имел встречи, а также кратким
описанием некоторых медицинских учреждений и госпиталей Лондона. Тощая книжка Ниберга представляет
собой скорее научный отчет, чем рассказ путешественника78.
Столь же лаконичным было сочинение публициста
Глаголева, изданное в 1837 г. Автор совершил свое путешествие еще в 1825—-1827 гг. Англии в нем отведено
всего 25 страниц, где в основном перечисляются музеи
и общественные здания Лондона 79.
Более содержательным было сочинение Греча, который находился в Англии в 1837—1838 гг. Страницы, посвященные Англии, составляют около одной пятой всего
сочинения80. В молодости Греч отдал дань либеральным
идеям, но после 1825 г. налет либерализма испарился:
вместе с Булгариным он начал издавать газету «Северная пчела», ставшую официозным рупором царизма и
реакции. В книге Греча главное место занимают описания внешнего вида Лондона — улиц, дворцов и церквей.
Профессиональный 'журналист, автор много места уделил также английской прессе и издательскому делу.
Видимо, опасаясь столкновения с цензурой, он ни словом
не обмолвился о политике и ограничился зарисовками
деталей быта и нравов.
Недолго — всего десять дней — прожил в Лондоне в
1841 г. Д. А. Милютин, тогда лейтенант, позднее фельдмаршал и военный министр. Визит его в Англию составлял часть длительного путешествия по Европе. Дневник
Милютина, впервые опубликованный в 1974 г., содержит
немало интересных наблюдений и мыслей81.
Т ак ж е кр атк о о поез дк е в Ан г л ию ра сск а за л
И. М. Симонов, профессор астрономии Казанского университета. Симонов, участник кругосветного путешест78
79
80
81
С м . вы ш е, при м еч. 52 .
Г л а г о л е в А . Г . З ап и ск и р у с ск о г о п у т е ш ес т в ен н и к а с 1 8 2 3 п о 1 8 2 7 г
СПб., 1837; 2 -е изд. СПб., 1845.
Греч И. И. Путевые записки из Англии, Германии и Франции
СПб., 1839.
Английский дневник Д. А. Милютина 1841 г. — В кн.: Проблему
британской истории. М., 1974, с. 188 —217.
* 45 *
вия Беллингсгаузена, пользовался известностью в научном мире, был членом Петербургской академии наук.
Научные сюжеты занимают основное место и в его
книге82.
Еще меньше места Англии уделил известный историк и публицист М. П. Погодин, профессор Московского
университета, близкий к славянофилам. В его книге 83
этой стране уделено всего 40 страниц. Впрочем, его
пребывание в Лондоне длилось всего пять дней. Естественно, как и у других подобных визитеров, в книге
Погодина главное место занимают описания английской
столицы, ее музеев, театров, дворцов, сопровождающиеся
беглыми оценками.
Совсем бессодержательным является сочинение публициста, писателя и переводчика Корсакова, который
посвятил Англии всего 24 страницы, заполнив их в основном сведениями, выписанными из справочников84.
Самым крупным по объему сочинением об Англии
явилась книга харьковского профессора права Пауловича, серба по национальности. В Англии он пробыл пять
месяцев в 1840 г. Судя по заглавию, его сочинение было
задумано как часть большого труда, но продолжения не
последовало85.
Две брошюры, вышедшие в 1851 г., были посвящены
Лондонской всемирной выставке. Крупный предприниматель и помещик Кошелев, участник славянофильского кружка, провел в Англии более двух месяцев и подробно описал некоторые экспонаты выставки, главным
образом сельскохозяйственные орудия, приложив зарисовки 86. Секретарь русского Общества сельского хозяйства Маслов на 20 страничках дал официальный отчет
о своей поездке и контактах с английским обществом
сельского хозяйства87.
82
83
84
85
86
87
Симонов И. М. Записки и воспоминания о путешествии по Англии,
Ф р а нции, Бе л ьг ии и Ге р ма нии в 1 8 4 2 г. П о л о ж ите л ьная р е це нз ия
на к н иг у б ы л а о п у б л и к о ва н а в « Б иб л и о т е к е д л я чт е н ия » ( 1 8 4 4 ,
кн. 5, отд. 5, с. 36).
Погодин М. Л. Год в чужих краях, 1839; Дорожный дневник
СПб., 1844.
Ко р с а к о в Н . А . Р а с с к а з о пу т е ш е с т ви и по Г е р ма н ии, Г о л л а нд и и,
Англии и Франции в 1839 г. М., 1844.
Паулович К. П. Замечания о Лондоне: Отрывки из путешествия
по Европе, части Азии и Африки. Харьков, 1846.
Кошелев А. И. Поездка русского земледельца в Англию на все
м и р ну ю в ы ст ав к у . М . , 1 8 5 2.
Маслов С. А. О поездке по Англии в 1851 г. М, 1851.
Особняком в литературе об Англии стоит большая
статья одного из лидеров славянофильства, Хомякова,
опубликованная в «Москвитянине». В статье отсутствуют традиционные описания города: автор пытался нарисовать портрет Англии и ее народа, сопроводив свою
зарисовку размышлениями о судьбах страны 88.
Такова русская литература путешествий, находившаяся в распоряжении читателей, которые хотели познакомиться с Англией и англичанами. Что же русские
читатели могли в ней почерпнуть?.
Литература путешествий является одним из важнейших, если не самым важным, источников формирования этнических представлений. В рассказах путешественников мы находим самые разнообразные сведения
о чужих странах и народах-—об их экономической и политической жизни, быте, культуре и психологии. Наряду
с конкретным фактическим материалом в них можно
встретить ценные догадки и мысли. Литература путешествий всегда пользовалась и пользуется в наши дни
чрезвычайной популярностью и авторитетом и расходится
большими тиражами. Некоторые авторы благодаря
своей наблюдательности, знаниям и художественному
таланту оказали значительное влияние на многие поколения читателей, создав в их умах запомнившиеся
образы страны и внушив определенное отношение к ее
народу.
В то же время литературе путешествий нередко присущи определенные недостатки. Они коренятся и в объективных условиях, и в некоторых особенностях человеческой психики.
Объективные условия, в которых находится любой
приезжий и чужую страну, не благоприятствуют наблюдению. Даже в тех случаях, когда пребывание иностранца достаточно продолжительно, круг наблюдений,
доступный ему, как правило, ограничен — той или иной
местностью и средой. Что касается русских путешественников, то все они побывали только в Лондоне и не выезжали за его пределы. Между тем столица Англии была
в те годы центром политики, деловой жизни и торговли,
в ней процветали ремесла, но вся промышленность, на
которой зиждилось могущество страны, была располо88
* 46 •
Хомяков А. С. Письмо об Англии.— -Ноли. собр. соч : В 8-ми т.
М., 1900, т. 1.
* 47 *
жена вне его — в северо-западных и центральных графствах. Обо всем этом, как и сельском хозяйстве, Лондон не мог дать никакого представления. Добавим, что
пребывание русских путешественников в Англии было
обычно весьма кратким — чаще всего несколько дней,
редко недель. Большинство из них к тому же не знали
английского языка. Таким образом, у них было очень
мало возможностей для непосредственного наблюдения.
Естественно, что в наблюдениях иностранцев всегда
очень много субъективного. Впрочем, это обычно не мешает путешественникам возводить сугубо частные явления в правила и делать широкие и поспешные обобщения, которые при проверке оказываются необоснованными. Таково свойство человеческого ума: как пишет
американский психолог, мы всегда, «имея перед собой
наперсток фактов, спешим сделать из них бочку обобщений» 89. Во французской литературе нередко приводился пример английского путешественника, который
после краткого пребывания в гостинице города Блуа в
своем дневнике записал: «В Блуа женщины рыжи и
сварливы». Многие обобщения иностранных путешественников напоминают этот анекдотический случай.
Нельзя игнорировать и то влияние, которое оказывают заметки предшественников: они часто списывают
друг у друга. И это не всегда плагиат: просто принадлежность к общей культуре создает тождественное отношение к увиденному, общую его оценку, а порой предопределяет и сам рассказ. Как замечает французский
исследователь, «любой автор, который пытается зафиксировать литературный образ чужой страны, желает он
этого или нет, не может начисто избежать трафаретов,
созданных повторением...». Ссылаясь на те образы Германии и немцев, которые фигурируют постоянно во французской литературе, автор пишет, что они «являются
доказательством силы и длительности влияния клише,
созданного литературной традицией»90. Другой исследователь считает, что все рассказы путешественников не
что иное, как простые пересказы друг друга, и «выяснить, что каждый из них увидел сам, а что он заимствовал у других, очень трудно» 91.
™ Allport G. Nature of Prejudice. N. Y., 1958, p. 163 90
Pistorius G. L'image de rAllemagne dans le ro
roman francais entre
deux guerres (1919—1939). P., 1964, p. 118,
201. 91 Guyard M.-F. Op. cit., p. 41.
* 48 *
Таковы многочисленные подводные камни, которые
подстерегают каждого, кто пытается, увидев чужое, понять его и описать. Многочисленные ошибки в сообщениях иностранцев о чужой стране и народе не долж ны нас удивлять. Еще Белинский заметил, что «часто
путешественники вредят себе и своим книгам дурною
замашкою видеть в той или другой стране не то, что в
ней есть, но то, что они заранее еще у себя дома решились в ней видеть, вследствие односторонних убеждений, закоренелых предрассудков или каких-нибудь
внешних целей и корыстных расчетов...». Факты, замечал Белинский, «можно исказить, и не выдумывая...
Стоит только обратить внимание на те факты, которые
подтверждают заранее составленное мнение, закрывая глаза на те, которые противоречат этому мнению» 92.
И Белинский давал путешественникам совет: «Если вы
въезжаете в чужую землю с целью изучить ее нравы и
обычаи, вы должны забыть на время, что вы гражданин
своей земли, и сделаться совершенным космополитом:
иначе вы ничего не поймете»93.
Учитывая многочисленные трудности, с которыми,
как мы видим, связано наблюдение над чужими народами, некоторые исследователи в своем критическом
отношении к рассказам путешественников идут слишком далеко, отрицая за ними вообще какую-либо ценность. Немецкий публицист заявляет: «В чужую страну
едут только для того, чтобы найти подтверждение своим стереотипам»94. Известно выражение, что путешественники вообще везут из дома свои наблюдения в собственном багаже, но, конечно, его не следует, разумеется, понимать буквально.
Все указанные слабости были свойственны и рассказам русских путешественников. Не обладая серьезным
знанием английской экономики и политической жизни,
ее социальных проблем, они старались не касаться этих
сторон и ограничивались рассказом о том, что видели
непосредственно. В их книгах мы находим описания
улиц Лондона, мостов и памятных мест, художественныхгалерей и зрелищных предприятий.
92
93
94
Белинский В. Г. Поли. собр. соч.: В 13-ти м. М., 1953—1959, т. 6,
с. 59—60.
Там же, т. 7, с. 307.
,ь
Stackelberg K--G. Alle Kjeter lugen: Vorurteile fiber Menschen und
Volker. Dusseldorf, 1965, S. 121.
* 49 *
Нехватку собственных наблюдений они обычно восполняли заимствованиями из различных иностранных
справочников и из произведений предшественников.
Петербургский журнал «Иллюстрация» высмеивал такого рода литературу. Путешествие, по словам журнала,
«пишется обыкновенно по чужим сочинениям. Например: видел музеум (тут выписки из Карамзина). Осматривал собор —тут некоторая ученость, заимствованная
за несколько грошей у церковного пономаря. А там разные наблюдения, разные описания, выписанные из путеводителя» (1845, № 1, с. 9).
Конечно, заимствование некоторой части фактического материала — статистических данных и т. п.—
вполне законный прием в подобных трудах. Без них не
обошелся и Карамзин95. Однако в его «Письмах» эти
умеренные заимствования, сделанные умело и с должным тактом, органически влиты в повествование и не выглядят как чужеродные куски.
Большинство авторов после Карамзина поступали
иначе, не останавливаясь перед прямым переписыванием. Особенно бесцеремонно действовал Паулович:
его пухлая книга в сущности простой пересказ, порой
дословный перевод известного немецкого путеводителя
Егера96. Ни словом нигде не обмолвившись о своем
источнике, Паулович списывал из него целыми главами.
Довольно много заимствовал и Греч. Из общего объема
книги цитаты со ссылками на авторов составляют почти
20%, но не менее 7% текста, заимствованного из различных источников, не отмечено автором. Такими же заимствованиями полны и другие сочинения русских путешественников: журнальная карикатура не очень сильно
преувеличивала положение дел. В оправдание писателей
можно лишь заметить, что в ту эпоху на подобную практику заимствования смотрели несколько иначе, чем в наши дни. В результате такого отношения к чужому материалу одни и те же фактические данные и сходные опи-,
сания кочевали из одного сочинения в другое, отличаясь
только формой.
95
96
Сиповский приводит сочинения, из которых Карамзин черпал не
которые сведения, а также труды, которые в той или иной мере
п о в л и я л и н а ф о р м у и с о де р ж а н и е « П и с е м р у с с к о г о п у т е ш е с т в е н
ни ка», с м.: С ипо вски й В. В. Ук аз. соч., с. 244 — 32 6.
Jaeger A. Neuestes Gemalde von London: Ein Wegweiser durch die
englische Hauptstadt. Hamburg, 1839. Bd. 1, 2.
* 50 •
Поверхностный характер наблюдений не мешал
большинству авторов выносить весьма категорические
суждения по самым разным вопросам, в том числе о
быте англичан (с которым почти никто из русских наблюдателей не соприкасался), об их национальном характере, и даже решительно оценивать достоинства и
недостатки английского народа. Видимо, сами авторы
не отдавали себе отчета в слабости своего знания и в
трудностях, связанных с наблюдением и пониманием чужого народа. Глаголев, например, высказывался довольно откровенно: «На театре политическом, как и во
всех художественных, можно по первым сценам составить себе более или менее верное понятие об общих
чертах главных актеров»97. Впрочем, в этом отношении
наши путешественники не отличались от всех, писавших и пишущих про чужие народы.
Итак, рассказы русских путешественников, подобий
всем сочинениям этого жанра, страдали поверхностным знанием, этноцентризмом, а порой и предубеждением. О многих из них можно было бы сказать то же,
что в 1829 г. написал «Вестник Европы» по поводу рассказов иностранцев о России: «Что за охота господам
иностранцам ездить к нам в Россию как будто нарочно
для того, чтобы, ничего в ней не видевши, рассказывать
после небылицы в лицах, частные случаи представлять
в виде господствующих обычаев и причуды одного или
двух человек приписывать всему высшему классу или
даже всей нации?!» (1829, кн. 11, с. 236).
Все эти критические замечания не Должны тем не
менее умалять значение этой литературы для изучения
русских представлений об Англии и англичанах: ведь
нас здесь интересует не столько то, что в Англии было
на самом деле, сколько то, что видели там русские
люди. И с этой точки зрения слабости указанной литературы для нас не столь уж существенны. Можно
даже сказать, что некоторые из этих слабостей, и в частности повторение одних и тех же фактов и общих мест
и их одинаковое толкование, имеют даже положительную сторону — они позволяют более четко различать
тот общий образ страны, который в те годы сложился в
России.
97
Глаголев А. Г, Указ, соч., с. 159.
'""
* 51 *
Английская культура в России
сточником сведений и представлений об Англии
И
была культура этой страны, культура в широком
смысле — не только литература и искусство, но также
наука и техника.
Значительную информацию давала, конечно, литература, и в первую очередь художественная, поскольку
именно она обрисовывала быт народа, отражала его
психологию, нравы и т. п. Определенный образ Англии
создавался и благодаря сочинениям английских философов, историков, моралистов, экономистов, путешественников, книгам по технике, морскому делу и пр. Эти
работы становились известными в России в английском
оригинале либо в переводах на французский и немецкий языки. Из-за границы в те годы ввозилось немало
книг и журналов: по официальным данным, в 1833 г.
в Россию было ввезено 280 тыс. томов различных изданий, в 1843 г.— около 600 тыс. томов98.
Для знакомства с английской культурой широкой
публики серьезным препятствием являлось слабое распространение английского языка. В образованных кругах русского общества долго господствовал французский язык: знание его считалось почти обязательным.
Как выразился Никитенко, «знание французского языка
служит как бы пропускным листом для входа в гостиную ^хорошего тона"»". Менее распространенным был
немецкий язык. Но английский язык знали гораздо
меньше. Характерный факт, приводимый «Северной пчелой»: из 312 заграничных периодических изданий, выписанных через петербургский почтамт на 1848 г., более половины (158) было на немецком языке, 109 или
более одной трети — на французском и только 45, или
всего около 15%,— на английском (1847, № 236). Во
время визита в Петербург в 1847 г. Р. Кобдена, как
признавала «Северная пчела», «почтенные ученые наши
объяснялись посредством толмача» (1848, № 68).
Интерес к английской культуре и английскому языку
стал заметно нарастать в начале XIX в. В эти годы в
некоторых кругах русского дворянства возникает мода
Десятилетие министерства народного образования, 1833—J343,
с. 97. Р Никитенко А. В. Дневник. М., 1955 т.
1, с. 11,
98
* 52 *
на все английское, в том числе и на английский язык,
который, по выражению Алексеева, в это время «порою
вступает в соперничество с французским языком» 10 °.
На протяжении 20-х годов знание английского языка в
среде дворянства и образованных людей увеличивалось,
а с конца 30-х годов изучение его приняло довольно
широкие масштабы. В начале 40-х годов «Отечественные
записки» замечали, что «с некоторого времени у нас
особенно занимаются английским языком» (1843, кн. 6,
отд. 6, с. 69). Об этом свидетельствовал и рост учеб ной литературы. Первые грамматики английского языка— П. Жданова, П. И. Суворова и В. С. Кряжева,
вышедшие еще в конце XVIII в.,— видимо, в 20-е годы
уже не отвечали возросшим требованиям. В 1827 г.
«Московский телеграф» жаловался, что издание учебников английского языка для русских сильно отстает: уже
давно изданы грамматики немецкого и французского
языков, а английской «сколько-нибудь сносной нет у
нас». «Скоро ли мы дождемся английской грамматики?»— спрашивал автор (1827, кн. 9, с. 54).
Потребность в подробном словаре английского языка для русских впервые удовлетворил словарь Банкса,
опубликованный в конце 30-х годов 101 . Затем в 40-е
годы одно за другим вышли пособия для изучения английского языка Кочмана, Зейденштюкера, Гласко и
Гасфельда 102. По этому поводу «Отечественные записки» писали: «Беспрерывное появление книг и книжек,
служащих для обучения английскому языку, надо считать приятным свидетельством, что изучение этого языка значительно распространилось в нашем отечестве»
(1845, кн. 2, отд. 6, с. 60).
Для удовлетворения растущего числа людей, изучавших английский язык, в 40-е годы в Петербурге возникли курсы Гасфельда и Турнерелли (последний перед
100
101
102
Алексеев М. П. Английский язык в России и русский язык в Анг
лии.— Учен. зап. Ленингр. ун-та. Сер. филол., 1945, вып. 9, с. 96.
Банкс Я. Англо-русский словарь. М., 1838. Т. 1, 2.
Кочман Г. Учебная книга английского языка для русских. СПб.,
1843 (рец. на нее: Отечественные записки, 1843, № 6, отд. VI,
с. 69); Начальные правила для обучения английскому языку в
пользу русского юношества под руководством Зейденштюкера.
СПб., 1844; Гласко Э. Самоучитель английского языка, или Ру
ководство научиться без помощи учителя читать, писать и гово
рить по-английски. СПб., 1848. Ч. 1, 2; Гасфельд И. Английские
уроки. СПб., 1849.
* 53 *
этим несколько лет преподавал английский язык в Казанском университете). В 1851 г. «Северная пчела» заявляла, что «английский язык считается ныне необходимою принадлежностью образованного молодого человека» (1851, № 214). В некоторых городах возникали
английские библиотеки для чтения: «Московский телеграф» сообщал, что в Москве первая из них появилась
в 1824 г., в 1826 г. она имела уже три отделения (1827,
кн. 11, с. 236—238). Знание английского языка ширилось, на что указывали некоторые английские путешественники 103. По словам одного из них, умение говорить
на английском языке даже в провинции «вовсе не является редкостью в России» 104.
И все же это знание значительно отставало от знания
французского и немецкого языков. Сказывалась сила
традиции: французский язык оставался более «престижным» в обществе, чем английский. Без второго можно
было обойтись, а без первого — почти невозможно. Кроме того, изучение английского языка было более дорогим: английских гувернеров и учителей в России было
меньше, чем французов и немцев, и, как правило, оплачивался их труд выше. Найти английского гувернера или
учителя к детям удавалось не всем дворянским семьям,
особенно в провинции, и содержание его не всем было
доступно.
Таким образом, английский язык чаще усваивался
в среде богатых дворян, в основном аристократии.
Слабое распространение английского языка приводило к тому, что знакомство с английской литературой
долгое время осуществлялось через «посредников», т. е.
благодаря переводам с французского и немецкого 105.
Особенно активным «посредником» являлся французский язык. Впрочем, так обстояло не только в России,
но и в других странах Европы. Эту роль французский
язык продолжал играть и в начале XIX в. В 1827 г.
«Московский телеграф» призывал покончить с таким
положением и перейти к непосредственному знакомству
с английской литературой: «Если суждено нам еще неElliot Ch. В. Letters from the North of Europe. L, 1832, p. 381.
lot Wilbraham R. Travels in Trans-Caucasian Provinces of Russia L
s. d., p. 161.
105 См.: Заборов П. Р. «Литература-посредник» в истории русскозападноевропейских связей XVIII—XIX вв.— В кн.: Международные связи русской литературы. М.; Л., 1963, С. 69.
103
сколько времени перенимать у других, пока другие начнут перенимать у нас, то англоманию решительно предпочесть должно галломании... Впрочем, не должно впадать из одной крайности в другую, и нашим литераторам, однако ж, пора бы бросить забавную привычку
знакомиться с литературой английской через французские переводы» (1827, кн. 11, с. 237). «Московский вестник» в том же году опубликовал любопытную «Сцену в
книжной лавке», где воспроизводился следующий разговор между книгопродавцом и переводчиком:
Переводчик:
Кто из авторов вошел сегодня в моду?
Книгопродавец:
Из французских Вальтер Скотт.
Его романы славно сходят.
Его с французского у нас все переводят,
Так за француза он слывет (1827, кн. 8, с. 481).
С Шекспиром русская публика начала знакомиться
в переводах на французский и немецкий языки. В середине XVIII в. А. П. Сумароков перевел на русский
язык трагедию «Гамлет». В 80-е годы XVIII в. в России интерес к Шекспиру резко возрос, а в 1786 г. его
пьесы начали ставить на русской сцене. Однако еще долго
его переводили не с английского языка, а с французских
и немецких переводов 106 . Погодин еще в 1827 г. в
«Московском вестнике» возмущался тем, что даже
Шекспира на русский язык переводят только с немецкого или французского: «Не стыдно ли литературе русской, что у нас до сих пор еще нет ни одной его трагедии, переведенной с подлинника?!» (1827, кн. 3, отд. 1,
с. 217).
Первой трагедией Шекспира, переведенной непосредственно с английского, был «Гамлет», изданный в виде
отдельной книги в 1828 г. В последующие годы его переводчик М. П.. Вронченко, а за ним и другие издали
все основные пьесы Шекспира ш.
Знакомство публики с английской литературой в
русских переводах начинается по крайней мере с середины XVIII в. Д. Дефо и Г. Фильдинга начали переводить еще в 60-е, Л. Стерна — в 70-е, С. Ричардсона —
в 80-е годы. В последние десятилетия XVIII в. на рус106
107
* 54 *
См.: Шекспир и русская культура. М.; Л., 1965, с. 35 —37.
Там же, с. 250—251.
* 55 •
ском языке появились произведения Дж. Беньяна,
С. Джонсона, О. Голдсмита и ряда других. Большой популярностью пользовались повести писательницы
Ф. Берни.
Из поэтов ранее других — еще в 60-е годы — на русском языке был издан А. Поп, в начале 70 -х годов —
Д. Мильтон. Начиная с 80-х годов русская публика
смогла познакомиться с Э. Юнгом, Д. Томсоном и другими английскими поэтами.
В первой четверти XIX в. ознакомление с английской
культурой в России делает громадные успехи. «В истории англо-русских литературных отношений,— пишет
М. П. Алексеев,— первая четверть XIX столетия примечательна тем, что в это время заложен был прочный
фундамент для будущего литературного обмена, для
живой, непосредственной связи между писателями обеих
стран»108 . С 1815 г. русскому читателю стал известен
В. Скотт — сначала по французским переводам, а затем
и по русским. Последние сперва появлялись в журналах, а в 20-е годы — в виде отдельных книг. Исторические романы Скотта способствовали усилению интереса
к истории во всей Европе, в том числе и в России. По
мнению Б. Г. Реизова, влияние Скотта объяснялось в
значительной степени его попытками решить некоторые
проблемы, волновавшие тогдашнюю Европу109, прежде
всего национальную проблему. В России Пушкин, Гоголь, Белинский и Чернышевский высоко ценили произведения Скотта, и он оказал заметное влияние на развитие жанра исторического романа в России, в особенности на творчество А. Бестужева, М. Загоскина, Н. Полевого, И. Лажечникова и др. 110
Большое значение имело и знакомство с творчеством
Ьайрона. По мнению М. П. Алексеева, оно относится к
1818 г., хотя произведения английского поэта во французских переводах были известны и ранее. С начала
20-х годов Байрон уже широко известен в России.
«В письмах писателей то и дело мелькает его имя с
108
109
110
[Алексеев М. П.] Русско-литературные связи (XVIII век — поло
в и н а XI X в . ) . М . , 1 9 8 2 , с. 2 2 4.
Реизов Б. Г. Творчество В. Скотта. М.; Л., 1965, с. 494.
См.: Орлов С. А. Исторический роман В. Скотта. Горький, I960,
с 19—42; Кулешов В. И. Литературные связи России с Запад
ной Европой в XIX в. (первая половина). 2-е изд М 1977 с 96—
101.
"
' '
* 56 *
отзывами о его произведениях; о них беседуют в дружеских кружках; быстро растут их переводы, стихотворные и прозаические, вначале с французского, но затем,
все чаще, и с английского подлинника». Свободолюбивая лира Байрона оказала глубокое и сильное воздействие на русскую поэзию. Не случайно цензура всеми
силами старалась не допустить либо искалечить переводы его произведений 1И.
На протяжении 30-х годов в русских переводах появились романы М. Эджворт, Э. Бульвер -Литтона,
Ф. Марриета и др.
В 40-е годы начинается увлечение русской публики
Ч. Диккенсом. Хотя первое знакомство с ним состоялось еще в 1838 г., когда в журналах были опубликованы отрывки из «Пиквикского клуба», однако признание
к нему пришло в России несколько позднее. Этому способствовало и появление более тщательных переводов,
в особенности повести «Оливер Твист» на страницах
«Отечественных записок» в 1841 г. в переводе с английского А. С. Горковенко.
Творчество Диккенса оказало'известное воздействие
на русских писателей. По мнению Катарского, «реалистический роман Диккенса оказался по своему «причастен» к борьбе за господство реалистического метода
в русской литературе» И2.
Не менее существенным был вклад этого писателя в
формирование «образа Англии». Особенно важную роль
в этом отношении сыграли такие произведения, как
«Оливер Твист», «Николас Никльби» и «Тяжелые времена», которые открыли русскому читателю глаза на
острые социальные проблемы Англии. Как пишет немецкий исследователь, до появления романов Диккенса
в представлениях об Англии за границей фигурировали
главным образам лорды и путешественники, «другая,
более мрачная сторона Англии стала известной на континенте главным образом благодаря романам Диккенса» из. Нарисованные им реалистические картины английской жизни, быта и психологии способствовали складыванию более отчетливых представлений об этой
111
<112
113
См.: {Алексеев М. П.] Русско-английские литературные связи,
с. 403—410. Ср.: Жирмунский В. М. Байрон и Пушкин. Л., 1979.
Катарский И. Диккенс в России. Середина XIX в. М., 1966, с. 220.
Leonhardt R. W. Das Englandbild der Auslander— In: Kirsch H -C.
England aus erster Hand. Wien, 1969, S. 338.
;
* 57 *
стране и ее народе. Созданная им галерея английских
характеров формировала образ вполне реального англичанина.
Наряду с Диккенсом к социальным проблемам,
возникшим в ходе промышленной революции, обращались и другие анг лийские писатели (Э. Гаскелл,
Ш. Бронте и др.). Но только Диккенс за горькой судьбой отдельных людей труда сумел разглядеть более общие социальные проблемы, ярко и правдиво воссоздать
атмосферу английского города эпохи промышленного
переворота, беспросветную нужду масс, чудовищный
эгоизм и жестокость буржуазии.
Таким образом, можно сказать, что английская литература была достаточно известна в России, чтобы повлиять на представления об Англии и англичанах.
Материал для формирования образа англичан давала
не только художественная литература, но и произведения
ученых и публицистов. Труды английского философа И.
Бентама, экономиста А. Смита, математика И.
Ньютона, юриста У. Блекстона, медика У. Бьюкена,
моралиста Д. Гервея и многих других были известны в
русских переводах уже в XVIII в. Хотя следует признать,
что контакты ученых обеих стран не были особенно интенсивными. Об этом можно судить по такому факту.
Автор капитального труда по истории Вольного экономического общества, перечисляя связи этого общества с
другими странами, называет многие, ни словом не упоминая об Англии114.
Определенное влияние на формирование образа
Англии и англичан оказывали также товары и техни ка, поступавшие в Россию из этой страны.
Английские товары к началу XIX в. были хорошо
известны в России и славились не только своей дешевизной, но и высоким качеством. Автор популярной
географии писал: «...всему свету известны английские
сукна, разные шерстяные, бумажные и шелковые материи, золотые, серебряные и стальные вещи, фарфор,
фаянс и великое множество других изделий, в коих
прочность и отменная чистота в отделке не оставляют
ничего желать лучшего»И5. Вне конкуренции была и
114
115
Ходнев А. И. История императорского Вольного экономического
общества с 1765 по 1865 г. СПб., 1865, с. 88—90.
Пятунин А. Новейшая всеобщая география. СПб., 1844, с. 47.
английская сталь. «Для вещей высшего достоинства
всегда употребляется английская сталь»,— замечал
«Журнал мануфактур и торговли» (1837, кн. 10, отд. 2,
с. 19). Высокая репутация английских изделий способствовала тому, что русские фабриканты и ремесленники иногда занимались подделкой и ставили на свои
изделия английское клеймо. Порой, писал «Москвитянин», на русском изделии ставились «английские буквы
без всякого смысла». Автор заметки утверждал, что
«много таких вещей с английскими клеймами уходило
в Персию» (1851, кн. 2, с. ПО). Видимо русские купцы
были уверены, что и в Персии английские товары ценятся высоко.
Высокое качество английских товаров подкрепляло
мнение об искусстве и трудолюбии англичан, их умении
во все вносить прочность и добротность.
Сложнее обстояло дело с английской техникой.
В России отлично знали, что Англия в те годы занимала
ведущее место по уровню изобретательской мысли, шла
впереди всех в отношении качества машин, их производительности и дешевизны. Примерно в 20-е годы она
стала переходить к машинному производству самих
машин. Передовыми методами славилось и английское
сельское хозяйство. В этих условиях следовало ожидать,
что русские промышленники и помещики, которые хотели организовать производство, должны были обращаться за уроками и опытом к самой передовой стране, т. е.
к Англии.
Но на деле происходило иначе. Как ни покажется
странным, передовые методы промышленного производства и ведения сельского хозяйства на протяжении всей
первой половины XIX в. воспринимались, как правило,
не непосредственно из Англии, а из Франции и Германии, реже из других стран Западной Европ ы, т. е.
из стран, которые сами заимствовали многое у
Англии.
Правда, бывали и исключения. Например, Л. М. Полторацкий в своем имении Авчурино Калужской губернии применял самые передовые методы, заимствованные из Англии,— плодопеременный севооборот, травосеяние, выписывал английские машины и разводил
породистый скот, полученный из Англии. Полторацкий
был лично знаком с крупнейшим знатоком сельского
* 58 *
* 59 *
хозяйства в Англии А. Юнгом и переписывался с ним ив.
Однако подавляющее большинство русских помещиков либо вообще отказывались вводить новшества в
своем хозяйстве, либо использовали опыт французов
и немцев. Хотя имя Юнга было в России известно ш,
наиболее популярными оставались книги немецкого
агронома Тэера118. Скот для улучшения русской породы
также обычно закупали в Пруссии и Голландии. Даже
сельскохозяйственная техника — начиная с простых серпов до более сложной — привозилась в основном из Германии.
Такая же картина наблюдалась и в промышленности.
Можно утверждать, что до начала 30-х годов английские машины в России были очень слабо известны.
В 1829 г. русское правительство закупило в Англии несколько текстильных машин — мотальных, сновальных,
шлихтовальных и др.— и выставило их для обозрения.
«Журнал мануфактур и торговли», сообщая об этой
выставке, писал: «Некоторые фабриканты сняли уже
рисунки с оных, а другие заказали для себя сделать
здесь такие же». Как сообщал журнал, «по снятии с
них моделей... дабы всякий желающий мог по образцу
их устроить подобные», машины будут отправлены в
Москву на фабрику купцов Рогожиных для опробования их в работе (1829, кн. 5, с. 130). Освидетельствовать
их было поручено фабрикантам, хорошо знакомым с
текстильным производством. В своем «Донесении» эксперты в 1831 г. писали: машины эти «заслуживают полного внимания фабрикантов, имеющих технические заведения, ибо они совершенно различествуют от обыкновенных станов, устроены правильнее и с помощью силы,
приводящей их в действие, дают ткани несравненно более и лучшего качества, нежели на станах обыкновенных» (Там же, 1831, кн. 5, с. 38).
Формулировки заключения свидетельствуют о том,
что эти машины ранее были неизвестны в России
и представляли собой самую свежую техническую но116
117
118
Земледельческий журнал, 1829, кн. 26, с. 209—246.
Там же, 1823, кн. 3, с. 432—433.
Таер А.. Д. Основания теоретического и практического сельского
хозяйства. М., 1828; Он же. Основания рационального сельского
хозяйства. СПб., 1831. Ч. 1, 2. (М., 1830—1835. Ч. 1—5); Он же.
Описание новейших и общеполезных земледельческих орудий. М.,
1834.
* 60 *
винку. О слабой информированности русских специалистов в области английской техники, в частности текстильной, свидетельствует и новейший советский исследователь 119.
В результате, несмотря на хорошо всем известное
превосходство Англии во всех отраслях промышленного
производства, в особенности в обработке металлов, текстиля и в машиностроении, образцы промышленной продукции и техники русские специалисты искали где угодно— в Пруссии, Франции, но только не в Англии. В этом
отношении характерен такой эпизод. Когда в 1829 г.
русское правительство приняло решение назначить при
дипломатических миссиях за границей специальных
агентов министерства финансов по мануфактурной промышленности для наблюдения за новыми изобретениями в области промышленного производства и снабжения России информацией по' этим вопросам, первый
агент был направлен в Париж. В 1830 г. с той же
целью направили людей в Вену, Берлин и Гамбург.
Лишь позднее последовали назначения агентов в Лондон, Берн и Прагу 1 2 0 . Только в начале 30-х годов
агент министерства финансов по промышленности,
прикомандированный к Парижу, барон А. Мейендорф,
по распоряжению правительства отправился в Англию,
чтобы собрать сведения о новейших промышленных
усовершенствованиях. Между прочим, ему дали задание ознакомиться в Англии с ассортиментом товаров,
изготовляемых для стран Востока, ибо именно на восточных рынках возникала конкуренция русских и
английских промышленников. С этого времени начинается внедрение в русскую промышленность английской
техники.
Чем объяснить тот удивительный факт, что передовая английская промышленность и ее сельское хозяйство позднее всего стали предметом внимания и заимствования?
Одна из причин — строгие запреты, которые до
1826 г. были наложены в Англии на вывоз машин.
Английское правительство всячески препятствовало
утечке технических секретов, воспрещая отъезд за
119
120
Исаев Г. С. Роль текстильной промышленности в генезисе и раз
витии капитализма в России. 1760—-I860. Л., 1970.
Киняпина Н. С. Политика русского самодержавия в области про
мышленности (2J)—50-е годы XIX в.). М., 1968, с. 213.
* 61 *
границу квалифицированных мастеров. Окончательно
ограничения были сняты только в 1842 г., и с этого момента вывоз машин из Англии во все страны, в том
числе в Россию, стал быстро увеличиваться. Автор
статьи «О состоянии льняной промышленности в Европе» в «Журнале мануфактур и торговли» объяснял,
почему до сих пор в России не пользуются английскими машинами по обработке льна: «Вывоз с их машин
из Англии сопряжен с бесчисленным множеством затруднений. Надлежит вывезти их тайно и по частям,
под различными адресами и в различные порты, потом
собрать в каком-либо одном месте для доставления в
Россию. Сколько потери времени! Сколько издержек!..»
(1841, кн. 7, отд. 3, с. 23).
Однако дело было не только в запретах — ведь в
сельскохозяйственном производстве запретов не существовало. Не меньшее значение имела та дистанция,
которая отделяла российскую экономику от англий ской. Условия, в которых развивались английская промышленность и сельское хозяйство,— наличие свободного труда и дешевой рабочей силы, развитый транс порт и кредитно-денежная система — резко отличались
от того, что имело место в России. Кроме того, лишь
немногим русским предпринимателям была доступна
сложная и дорогая английская машинная техника.
Еще меньше в их распоряжении было грамотных рабочих, способных ею управлять. В 1829 г. «Журнал мануфактур и торговли», говоря о выписке из-за границы
новой техники, предупреждал: «Выписка сия должна
производима быть с большой разборчивостью и всегда
соответствовать характеру национальной простоты в
производстве работ и особенной ловкости русского рабочего» (1829, кн. 3, с. 23).
С аналогичным предупреждением к русским предпринимателям в журнале «Московский телеграф» обращался автор, подписавшийся «Фабрикант» (1830, кн. 10,
с. 158). Видимо, необходимость осторожности в этом
деле понимали многие.
Преимущественное обращение за опытом к Франции
и Германии объяснялось также традиционными связями и контактами, а также более широким знанием языков этих стран.
62 *
Англичане в России
сточником формирования этнических представлений
И
служили сами англичане, приезжавшие в Россию.
Русское правительство еще со времен Петра практи-
ковало приглашение на службу иностранцев, в особенности специалистов. Эта практика продолжалась и
в первой половине XIX в. В то же время власти, опасаясь «зловредного духа», обставляли приезд иностранцев ограничениями. На протяжении этих десятилетий действовало положение 1808 г., согласно которому
иностранцы, прибывшие в Россию, должны были иметь
на руках паспорта с визой российского консульства.
По прибытии они сдавали эти паспорта и взамен получали «вид», справку, дающую право проживания только по определенному адресу; каждые три месяца этот
вид подлежал продлению. Для перемены адреса требовалось разрешение губернатора. С 1814 г. вместо трехмесячных были введены годовые виды" 121. В целях
увеличения притока специалистов в 1828 г. было разрешено иностранным мастеровым въезжать в пределы
Российской империи по представлению только «вандербуха» — книжки о приписке к цеху)22. Однако, учитывая
опасности, связанные с таким притоком, в 1839 г.
III отделение распорядилось усилить надзор за иностранными мастерами и подмастерьями1гз.
Состояние русской статистики не позволяет установить точное число англичан, приезжавших в Россию.
Приходится ограничиваться приблизительными подсчетами. Согласно официальным данным, приводимым в
«Журнале министерства внутренних дел», в 1830 г.
в четыре города России — Петербург, Москву, Ригу и
Одессу — из-за границы прибыло 2708 человек, в 1831 г.—
2022 (1835, кн. 5) 12 \ В последующие годы численность приезжавших оставалась примерно в тех же
пределах.
Основная масса прибывала из германских государств
и Австро-Венгрии: согласно тем же данным, в 1830 г.
подданные этих государств составили 1493 человека,
121
122
123
124
ЦГАОР, III отд., 3 эксп., ф. 109, оп. 3 (1826), ёд. хр. 113, л. 3—12.
Там же, оп. 113 (1828), ед. хр. 120, л. 10.
Там же, оп. 124 (1839), ед. хр. 37, л. 1—2.
Некоторое уменьшение приезда связано, вероятно, с эпидемией
холеры.
**'
*
б3
*
или 55%, а в 1831 г.— даже 59% (1195 человек). Англичан было меньше всего: в 1830 г. — всего 10%
(288 человек), а 1831 г.— немногим более 9% (192человека). Примерно такую же долю они занимали и в
последующие годы.
Еще труднее определить общее число англичан, живших в те годы в России. «Северная пчела» в начале
1832 г. утверждала, что в Петербурге в это время проживало 14 256 иностранных подданных (1832, № 3).
Однако советский историк-демограф считает, что в действительности в Петербурге в 1818 г. их было около
35 тыс. человек. Расхождение в данных он объясняет
тем, что значительная часть иностранцев принимала
русское подданство125.
Какую часть этого иностранного населения составляли англичане? Для приблизительной ориентации мы
можем принять за основу данные о составе приезжих.
Если исходить из соотношения, которое было в 1830 и
1831 гг., то из 14 256 иностранцев, которые проживали
в Петербурге в те годы, англичане должны были составлять не более 1500 человек, а если исходить из
данных Копанева, то около 6 тыс. человек. Английский
путешественник Дж. Холмэн, посетивший Петербург в
1822 г., оценивал число англичан, проживающих здесь,
в 3 тыс. человек 126.
Хотя англичан, как и других иностранцев, в Россию
привлекало, по выражению «Московского телеграфа»,
«желание золота» (1827, кн. 1, отд. 2, с. 6), т. е. поиск
легкого заработка и обогащения, социальный состав
этой группы иностранцев имел некоторые особенности.
Российская официальная статистика, приведенная в
«Журнале министерства внутренних дел» в 1835 г.,
распределяла приезжавших на четыре группы: предприниматели, ремесленники, педагоги (гувернеры и
воспитатели) и люди, которые ехали «для своего удовольствия». Среди приезжавших англичан эти группы
соответственно составляли 27, 23, 16 и 34%. Для сравнения заметим, что среди немцев соотношение было
иным —23, 63, 7 и 7% (1835, кн. 5). Иными словами,
зажиточные люди и капиталисты составляли среди
англичан 61%, а среди немцев — всего 30%.
Бросается в глаза большое число путешествующих
англичан. В основном это были богатые люди: в те
годы поездка в Россию стоила дорого, и позволить ее
себе могли немногие. Английский автор писал в начале
30-х годов из Петербурга: «Расстояние сюда с наших
островов такое большое, что эту поездку могут себе
позволить только люди, располагающие собственностью» 127 . Это обстоятельство имело тот результат,
что в глазах русских принадлежность к английской нации сама по себе уже предполагала богатство и титул.
В то время в России, да и не только в России, англичанин нередко отождествлялся с «лордом». В XVIII в.,
пишет французский исследователь, путешествие за границу для своего удовольствия— туризм — считалось
привилегией англичан, «каждый турист считался милордом, а каждый милорд —^богачом»128.
Среди приезжих англичан, как мы видели, 23% составляли ремесленники. Однако в действительности
многие из этих людей в России занимали должности
техников и надсмотрщиков. Некоторые были специалистами своего дела и управляли заводами и фабриками,
главным образом в тяжелой и текстильной промышленности, т. е. в отраслях, где авторитет английской техники
стоял особенно высоко. Отец и сын Армстронги на
протяжении нескольких десятилетий управляли правительственным металлургическим заводом в Петрозаводске. Шотландец Р. Бэрд, прибывший в Россию еще при
Екатерине в 1786 г., управлял чугунолитейным заводом
в Петербурге, Кларк — там же железоделательным заводом, а Вильсон — в Колпине под Петербургом. Другой Вильсон в 20-е годы был директором Александровской хлопчатобумажной мануфактуры в Петербурге,
Крисп — канатной фабрики в Херсоне, Д. Шоу — прядильной фабрики в Петербурге, Дж. Торнтон — шерстяной мануфактуры в Петербурге.
Немало было английских специалистов и в других
отраслях. Известны имена нескольких английских медиков. Посты лейб -медиков занимали шотландец
Дж. Уайли (при Павле I и Александре I) и А. Кричтон
(при Александре I). Первый, кроме того, руководил военно-медицинской службой, а второй — гражданской
Копанев А. И. Население Петербурга в первой половине XIX в
М.; Л., 1957, с. 20.
Holman J. Travels through Russia. L., 1825, vol. 2, p. 128.
Elliot Ch. В. Op. cit., p. 368.
Reboul P. Myth anglais dans la litterature francaise sous la Res tauration. Lille, 1962, p. 26.
3 H. А. Ерофеев
♦ 65 *
125
126
* 64 *
127
128
медицинской службой в России. Третий английский
врач — Лейтон — в 20-е годы заведовал медицинской
частью в русском флоте. Некоторые английские врачи— Г. Вильяме, Гиббс, Э. Мортон — работали в петербургских госпиталях и имели обширную частную
практику. Инженер Д. Элтон с 1832 по 1837 г. руководил работами по реконструкции военного порта в Се вастополе: под его началом находилось 1200 рабочих.
Крупный английский ботаник и энтомолог К. Стивен в
20-е годы заведовал Никитским садом в Крыму и подарил Московскому университету большую коллекцию насекомых. Англичанин Роджерс в те же годы был директором сельскохозяйственной школы в Москве. В России
несколько лет работали английские художники Д. Доу,
К. Портер, Э. Майлс и К. Робертсон. Портреты русских
военных деятелей, а также Александра и членов его
семьи кисти Доу сохранились в русских коллекциях.
С 1804 по 1831 г. в России жил ирландский музыкант,
композитор и пианист Д. Филд, у которого учились
Алябьев, Верстовский, Гурилев, Грибоедов. В русском
флоте служили некоторые английские моряки: приглашение английских моряков на русскую службу имело к
началу XIX в. уже довольно давнюю традицию.
Педагоги составляли незначительную часть англичан
в России.
До конца XVIII в. их было вообще очень мало. По
мнению М. П. Алексеева, «уже в начале XIX в. положение резко изменилось. Преподавателей английского языка,
англичан-гувернеров и гувернанток, наконец, нянекангличанок у нас становилось все больше и они сделались приметной и характерной особенностью многих
типических русских дворянских семейств в течение ряда
десятилетий». Этот факт нашел отражение в ряде произведений русской литературы первой половины XIX в.
от Пушкина до второстепенных писателей 129. Некоторые
англичане преподавали в высших учебных заведениях,
например Э. Турнерелли в Казанском университете, С.
Уорранд — в Петербургском, Т. Эванс — в Московском.
Английский путешественник утверждал, что «русские
считают, что английские няньки превосходят всех
других» 13°. Конечно, среди английских педагогов, 129
[Алексеев М. П.] Русско-английские литературные связи, с. 489— <3°
Elliot Ch. В. Op. cit., p. 368.
* 66 *
ском переулке (English back-line). Здесь легко можно
вообразить, что ты находишься в Лондоне, настолько
многочисленны вывески с такими классическими надпи-
как и среди других иностранцев, встречались люди, не
подготовленные к этой профессии. Англичанин Джонс,
побывавший в Москве в середине 20-х годов, признавался, что некоторые английские гувернантки, которых
он зстретил в России, вероятно, были на родине поварихами или прислугой: «Их разговор выдает бедность
их познаний, отсутствие способностей и плохое воспитание», они пишут с грамматическими ошибками. Автор
признавался, что ему стыдно за таких «педагогов» ш.
Англичан в России можно было встретить и среди домашней прислуги и лакеев. Англия славилась своими
скаковыми лошадьми, и англичане нередко служили в
России грумами. В начале 30-х годов «английские грумы в России в моде, так же как в Англии модны швейцарцы в роли лакеев» 13\
Среди англичан, проживавших в России, значительную часть составляли коммерсанты и предприниматели.
Широкие торговые операции вели в России английские
купцы Андерсон, Моберли, Гарднер, банкиры Гиллебранд, Холидейс и др. Карр и Макферсон были собственниками крупного машиностроительного завода в
Петербурге, Кейзелет, Краун и Даниельсон основали
большую пивоварню в Петербурге, Ф. Гарднер — завод
фарфоровых изделий в Вербилках под Москвой, Эгертон и Хаббард — прядильную фабрику в Петербурге.
Личные контакты с англичанами способствовали созданию о них определенных представлений, однако эти
контакты складывались труднее, чем с другими иностранцами. Подавляющее большинство англичан рассматривали свое пребывание в России как кратковременное и не очень стремились узнать русских и научиться
их языку. Вдобавок — в отличие от немцев и
французов — англичане держались крайне обособленно.
Об этом говорят они сами, в частности А. Гранвилл,
посетивший Петербург в середине 20-х годов133. Англичане
стремились селиться в Петербурге, в одном районе.
Английский священник Р. Поул замечает, что, «за
исключением, вероятно, только таких предпринимателей, как Бонар, Томсон, Торнтон, и еще одного-двух домов на Английской набережной, большинство наших соотечественников проживают в так называемом Англий131
132
133
Jones G. M. Travels. L., 1827, vol. 2, p. 76.
Ra mble R. Travelling Opinions. L., 1836, p. 22.
G r a nvil le A. B. Sa in t P ete r sb o ur g . L. , 18 2 8, vo l. 1 , p. 48 2 — 4 83 .
67
3*
сями, как „Джон Смит, портной" или „Томас Вильяме,
драпировщик"» 134.
Тем не менее англичане, проживавшие в России, без-
условно способствовали формированию определенных
представлений об этом народе. Английский мастер, надсмотрщик, коммерсант или богатый путешественник
многим казался типичным представителем английского
народа в целом, а в его поведении усматривали отражение национальных особенностей.
Таков основной круг источников, которые в те годы
служили материалом для создания представлений об
англичанах и их стране. На протяжении всей первой
половины XIX в. этот круг все время расширялся.
Более подробными становились упоминания об этой
стране в прессе и литературе, учащались контакты
между людьми обеих наций, английская культура
становилась в России все более известной и доступной,
новые английские товары появлялись в продаже. Это
означало увеличение потока информации, а сама
информация становилась все более подробной и
разнообразной, позволяя уточнять и углублять
знания. В результате к середине XIX в. об Англии и
англичанах в России было известно уже так много, что
возникли условия, которые позволяли без особого
труда составить себе довольно отчетливое
представление как о стране в целом — ее экономической и политической жизни, ее культуре и быте,—так
и о народе—его специфически национальных чертах.
Представления, которые прежде господствовали в
умах лишь немногих наиболее информированных
людей, теперь получили гораздо более широкое
распространение.
134
Paul R. В. Journal of a Tour to Moscow. L., 1836, p. 161.