Кокшаров С.Ф.

Кокшаров С.Ф.
Загадки средневековых кузнецов
С начала 70-х гг. XX в. жители Советского района Ханты-Мансийского АО
Тюменской области узнали об одном из интересных археологических памятников –
Шаман-горе. Впервые заговорили о ней работники Арантурского лесничества
Комсомольского лесхоза, которые в 1970 г. были направлены на р. Большая
Умытья, одному из крупных притоков р. Конды. В течение нескольких сезонов эти
люди, называвшиеся в народе химарями или вздымщиками, занимались сбором
сосновой смолы или живицы, ценнейшего сырья для химической и электронной
промышленности. Находясь длительное время в тайге, они не могли не заметить,
что Шаман-гора, возвышаяся над окружающей местностью, хорошо выделялась на
фоне беломошных боров густыми зарослями черемухи, шиповника и малины.
После осмотра склонов холма рабочими были найдены первые монеты
царской чеканки. Количество монет и прочих диковинных предметов,
представляющих археологическую ценность, возросло после того как на вершина
холма была срезана ковшом бульдозера. Таким образом, была подготовлена
площадка для посадки вертолетов, а также оборудован въезд на Шаман-гору. После
дождей и таяния снега из разрушенного культурного слоя начало вымывать
керамику, железные ножи, наконечники стрел и украшения из стекла и бронзы.
Наиболее частые посетители Шаман-горы – рабочие лесхоза, рыбаки и охотники –
уже тогда пришли к выводу, что в прежние времена на этом месте действовало
святилище коренных жителей этих мест – вогулов (манси).
Следующий этап в изучении Шаман-горы связан с работами археолога А.Е.
Старкова, подготовившего отчет по результатам исследований. В 1993 г. его
группа проводила сплошное изучение низовьев реки Большая Умытья и,
естественно, не обошла вниманием Шаманку, о которой все были много
наслышаны. Алексей Евгеньевич заложил шурф в центре площадки и, изучив
стратиграфию, найденные монеты и черепки глиняной посуды, пришел к выводу,
что холм возник на месте древнего укрепленного поселения. Появление монет на
Шаман-Горе он также объяснил функционированием на этом месте святилища
манси.
Через десять лет к исследованиям Шаман-Горы приступили ученые
г.Екатеринбурга. Археологи Института истории и археологии УрО РАН, Угорского
научно-исследовательского центра Уральского госуниверситета приступили к
раскопкам. В 2004–2006 гг. на вершине холма были заложены три раскопа.
В ходе работ было установлено, что самые ранние следы пребывания человека
на данном месте относятся к каменному и бронзовому веку. Первые жилища и
укрепления появились на Шаманке лишь в раннем железном веке. Затем, по какимто причинам они оставили это место, и вернулись сюда лишь через несколько
веков. С XI-XII вв. по XV-XVI вв. здесь непрерывно существовала средневековая
крепость, историческое название которой, к сожалению, не сохранилось до нашего
времени ни в письменных источниках, ни в памяти коренных жителей.
В период с XI по XVI вв. средневековая крепость отстраивалась пять раз.
Дважды она сгорала, но, что удивительно, вновь возводилась на прежнем месте.
Подобная картина была прослежена нами и при раскопках городка Эмдер.
1
Несмотря на всё уничтожающие пожары, городок не переносился на новое место, а
вновь восстанавливался.
Долговременность городка, исследованного на Шаман-горе, объясняется тем,
что он являться военно-политическим центром, и был достаточно значимым для
средневековых рыболовов и охотников. Более чем вероятно, что в нем проживала
туземная знать, позиционирующая себя по отношению к рядовым общинникам по
образу жизни, по поступкам и т.д. Это великолепно демонстрируют нам данные
фольклора обских угров и материалы археологических раскопок, происходящие из
погребений и поселений Приобья. Лидеры таежных коллективов, известные по
письменным источникам под названием больших (сборных) и малых «князей»,
стояли во главе раннегосударственных объединений так называемых остяковогульских княжеств. Накануне присоединения Сибири к Русскому государству
бассейн р.Конды входил в состав наиболее крупного Пелымского княжества, хотя в
рамках данного объединения кондинские «князья» обладали значительной долей
самостоятельности.
Казалось бы, спасаясь от пожара, жители должны были оставить в домах и
побросать в панике множество вещей. Однако, это не так. Крепость оставлялась
людьми не внезапно, и они успевали спасти и унести имущество в другое место. О
причинах гибели городка можно только гадать. Он мог дважды осаживаться,
грабиться и сжигаться, а обитатели угонялись в рабство… С другой стороны, в
городке могла разразиться страшная эпидемия после чего, он уничтожался в огне…
Все версии имеют право на существование, но в любом случае, продолжение
исследований поможет прояснить историю этого исторического памятника.
Наибольший интерес представляют для нас находки из средневековых слоев.
Прежде всего, это железные изделия – топоры. В коллекции с Шаман-горы
имеются обломки лезвий от секир, форму которых установить не возможно, и два
топора различной степени сохранности. От одного из них сохранилась часть обуха
с намечающимся лезвием, другой уцелел почти полностью. В нем даже сохранился
фрагмент топорища, зафиксированный в обухе железными клинышками. После
реставрации он обрел свой первоначальный облик и украсил экспозицию Музейновыставочного центра г. Советский. Оба датируются X-XIII вв., подобные изделия
широко бытовали на территории Восточной Европы и вошли в археологическую
литературу под называнием бородовидных топоров. Аналогии им обнаруживаются
и среди древностей Новгорода Великого.
Каким же образом топоры новгородского облика могли оказаться на в
таёжных дебрях Обь-Иртышья?
Если допустить, что они действительно были произведены древнерусскими
кузнецами, то можно говорить о двух возможных путях проникновения топоров в
Западную Сибирь.
С одной стороны, обнаружение топоров новгородского облика в зауральской
тайге, на средневековых городищах и могильниках рр. Тавды, Конды и Северной
Сосьвы указывает на состав экспорта, поступавшего из русских земель. В этой
связи уместно вспомнить давние связи, установленные новгородскими торговцами
с югричами, которые нашли отражение в русских письменных источниках XI-XII
вв.
Прежде всего, существование так называемой меновой торговли
зафиксировано в рассказе новгородца Гюряты Роговича, датированном 1096 г.. Это
одно из первых сообщений, указывающих на знакомство новгородцев с
2
обитателями Югры. В представлении рассказчика «Югра же это люди, говорящие
на непонятном языке, и соседят они с Самоядью в северных краях». Несмотря на
трудности общения, Югра каким-то образом поведала отроку (слуге) Гюряты
Роговича удивительные сведения о неких других людях, живущих в горах,
упирающихся в морское побережье «высотою как до неба». Причем, судя по
рассказу, они говорят на языке непонятном уже для самих югричей. Живя в горах
(или внутри гор), они общаются с пришельцами на неведомом языке через «оконце
малое, и оттуда говорят, и не понять языка их, но показывают на железо и делают
знаки руками, прося железа; и если кто даст им нож ли, или секиру, они в обмен
дают меха». Для нас важно, что среди предметов, предлагаемых к обмену на меха,
упоминаются «секиры» или топоры. Вполне естественно, что эти изделия,
произведенные русскими кузнецами, отличались хорошим качеством и заслуженно
пользовались повышенным спросом у местного населения.
Некоторые новгородские купцы поддерживали очень тесные связи с местным
населением и чрезвычайно дорожили этими отношениями. Они даже шли на
откровенный сговор с югорскими вождями (князьями) или прямое предательство,
чтобы сохранить их расположение к себе. Свидетельством тому является разгром в
1193 г. новгородской рати под предводительством воеводы Ядрея, отправившейся
на Югру.
Из летописи можно узнать, что поражение было обусловлено военной
хитростью югричей, которые неоднократно заманивали новгородцев в осажденный
ими городок. С другой стороны, отсутствовало единство и среди осаждающих.
Некоторые из новгородцев тайно поддерживали связи с югричами. Один из них, по
имени Савка откровенно призывал князя Югорского убить своего же землякановгородца: «Если, князь, не убьешь Якова Прокшинича и отпустишь его в
Новгород живого, то ему, князь, удастся опять воинов привести сюда и землю твою
опустошить». Участники похода, сочувствующие Савке, были наказаны уже по
возвращению на родную землю: «… И тогда пришли оставшиеся в живых из
Югры, и убили Сбышку Волосовича, и Негочевича Завида, и Мстислава
Поповича…, а другие мехами откупились. Сделано это было им за то, что совет
держали с Югрой на своих братьев…».
Печальный финал похода воеводы Ядрея, завершившийся людскими
потерями, свидетельствует о том, что отдельные русские вещи, в том числе и
топоры новгородских ремесленников, могли попадать к жителям Сибири и в
качестве военных трофеев. Между тем, военные неудачи не останавливали ушлых
новгородских предпринимателей. Наиболее удачливые из них объединились
позднее в богатую купеческую корпорацию, получившую глубоко символичное
название Югорщина.
Другую небезынтересную мысль относительно появления в Сибири
немногочисленных
предметов
древнерусского
вооружения
высказывает
екатеринбургский археолог А.П. Зыков. Он допускает, что какая-то их часть
действительно может быть связана с проникновением военно-торговых отрядов
новгородцев. Однако он не абсолютизирует значение импорта, и допускает
возможность производства части оружия и защитного снаряжения – наконечников
копий, тесел, пластинчатых доспехов, шлемов – местными мастерами. Свое мнение
археолог подкрепляет наблюдениями, сделанными им при микроструктурном
металлографическом анализе массовой серии железных изделий – ножей.
Несколько слов о том, что позволяет изучить данный анализ.
3
Известно, что металлы, состоят из множества мелких кристалликов (зерен), то
есть имеют кристаллическую структуру. Металлографический анализ позволяет
изучить особенности этой структуры, а также объяснить причины выявленных
изменений. Они неизбежно возникают при кузнечной обработке. Так, например,
чтобы рассмотреть под микроскопом и распознать следы кузнечной сварки,
изучаемый образец металла необходимо подготовить. Он шлифуется, полируется и
протравливается. В качестве травителя может быть использована соляная кислота,
оказывающая на металл химическое или электрохимическое воздействие и
растворяющая отдельные кристаллы.
При этом на металлическом шлифе
возникает микрорельеф и становится видна структура образца.
Сравнивая образцы, отобранные из ножей, А.П. Зыков выявил основные
особенности западносибирского кузнечного ремесла. По его мнению, к
традиционным технологическим схемам местных мастеров, безусловно, относится
так называемое пакетирование – многослойная сварка полос железа и стали. Этот
способ прослеживается с кулайского времени (ранний железный век) и сохраняется
вплоть до исчезновения кузнечного производства у сибирских аборигенов.
Полученные в результате пакетирования ножи были слишком мягкими и
требовали упрочения. Это достигалось поверхностной цементацией, при которой
происходило насыщение металла углеродом. Данная технология сохранила свое
значение до позднего средневековья. Ее особенностью являлось то, что она не
сопровождалась последующей закалкой. Другим способом упрочения и улучшения
структуры металла являлась термическая обработка или закалка. Отмечается
абсолютное преобладание закалки изделий из железа в холодной воде. Однако во
все периоды степень применения термообработки была не очень велика (не более
25%). Примечательно, что к аналогичным выводам А.П. Зыков пришел и при
исследовании других категорий железных орудий, в том числе и топоров.
В качестве иллюстрации археолог привел результаты микроструктурного
исследования лезвия топора из Рачевского городища. Оно показало, что в качестве
заготовки была использована многослойная пакетная полоса, скованная из
многочисленных слоев железа и малоуглеродистой стали. Качество сварки слоев
заготовки высокое. На оправе заготовка была свернута пополам и концы ее
скованы, что и завершило формовку изделия. Конечные операции, в частности
сварка заготовочных полос на лезвии, завершались по остывшему металлу. Об
этом свидетельствуют линии сдвигов в ферритных зернах и забитый шлаками
сварочный шов между пакетными зонами. Ссылаясь на Б.А. Колчина, А.П. Зыков
пишет, что такая примитивная архаичная технология не характерна для
древнерусских топоров. Скорее всего, заключает автор, рачевский топор был
изделием местных западносибирских кузнецов, ориентировавшихся при его
внешнем оформлении на восточнославянские образцы.
Металлографический анализ топоров и их обломков с Шаман-горы пока не
проводился, но, как было показано выше, эти исследования дадут весьма
интересные результаты. Может оказаться, что некоторые вещи действительно
изготовлены на русских землях и их обнаружение к востоку от Урала отражает
контакты восточно-европейского населения и сибиряков. С другой стороны,
местные кузнецы были прекрасно осведомлены об ассортименте продукции своих
западных коллег и пытались преподнести свои изделия, хотя бы по внешнему
облику, как вполне конкурентоспособные. Дополнительное доказательство
сказанному было получено при раскопках другого средневекового городка Эмдер.
4
На его территории обнаружены остатки кузницы, кузнечный инструмент, отходы
производства (шлаки) и калачевидное кресало новгородского облика. Самое
интересное, что огниво представляло собой кузнечный брак, и было просто
выброшено за ненадобностью. Кстати сказать, кресала близкие по облику
новгородским также обнаружены при раскопках на Шаман-горе.
В заключение следует отметить, что масштабы кузнечного производства на
территории древней и средневековой Югры были настолько велики, что
длительное время покрывали растущие потребности местных жителей. Это
продолжалось до тех пор, пока в Сибирь не хлынул целый поток железных изделий
из Восточной Европы.
Дешевый импорт основательно подорвал местное
кузнечное ремесло, не выдержавшее такой жесткой конкуренции.
5