ВОПРОСЫ ПЕРИОДИЗАЦИИ И ХРОНОЛОГИИ ТАГАРСКОЙ

Н.Ю. КУЗЬМИН
(Ленинград)
ВОПРОСЫ ПЕРИОДИЗАЦИИ И ХРОНОЛОГИИ ТАГАРСКОЙ КУЛЬТУРЫ
1. Наиболее дробная из существующих периодизация и хронология памятников тагарской
культуры была разработана сотрудниками Красноярской археологической экспедиции в
результате дополнения и уточнения предложенной ранее периодизации М.П. Грязнова:
баиновский этап – VIII в. до н.э., черновский – VII в. до н. э., подгорновский – VI в. до н.э.,
биджинский – V в. до н.э., сарагашенский – IV в. до н.э., лепешкинский – III в. до н.э.,
тесинский (ранняя группа) – II в. до н.э., тесинский (поздняя группа) – I в. до н.э.
Механистичность полученной схема, где каждому этапу отведен практически один век,
очевидна. Ясна и исходная посылка исследователей: определить во всей совокупности
материала такие отдельные группы памятников (не поддающиеся дальнейшему членению и
обладающие характерным набором признаков), которые были бы хронологически
последовательны, т.е. создать относительную хронологию памятников и на основе ее – абсолютную. Однако при решении этой задачи были смешаны две проблемы – хронологии и
периодизации, – точнее, проблема хронологического уточнения разрешалась за счет более
дробной периодизации (без достаточных на то оснований), что привело к определенным
ошибкам в той в другой области.
2. Первоначальная периодизация М.П. Грязнова (этапы: баиновский – VII-VI вв. до н.э.,
подгорновский – VI-V вв. до н.э., сарагашенский – IV-III вв. до н.э., тесинский – II-I вв. до н.э.)
с определенными корректировками хронологического порядка вполне соотносима с четырьмя
этапами С.А. Теплоухова и тремя ста(68/69)
диями С.В. Киселева, что подтверждает правильность группировки археологического
материала, в определенной мере отражающей реальность конкретно-исторических изменений в
жизни тагарского общества. При этом основные признаки, характерные для памятников разных
этапов, были выделены, но вопрос о смене этапов (стадий) не был разработан в полной мере:
является ли эта смена повсеместным и синхронным явлением, или же изменения происходили
постепенно и неравномерно в разных коллективах, т.е. возможно ли для одного
хронологического отрезка сосуществование памятников, относящихся по ряду признаков к
разным этапам применяемой классификации? От решения этих вопросов зависела и датировка
комплексов вещей. Решились же они весьма своеобразно: памятники переходного типа с тем
или иным набором новых черт были объединены в отдельные хронологические группы. При
этом не было обосновано ни их типологическое сходство или различие с памятниками
смежных этапов, ни их хронологическое соотношение с ними. Так, между четырьмя старыми
этапами появились три новых – черновский, биджинский и лепешкинский.
3. Развернутой характеристики памятников черновского этапа, выделяемого Г.А.
Максименковым, нет, а из отдельных выступлений исследователя критерии его выделения не
ясны. При старой датировке баиновского и подгорновского этапов хронологического места ему
не оставалось. После того, как М.П. Грязнов удревнил баиновский этап до VIII в. до н.э.,
казалось, должно было последовать удревнение и последующих этапов, однако
хронологическую лакуну (VII в. до н.э.) занял черновский этап. Подгорновский этап не только
не был удревнен, но и более того, "подрезан" сверху, т.к. V в. до н.э. необходимо было отвести
выделяемому М.П. Завитухиной биджинскому этапу. В настоящее время существует лишь
краткая характеристика этих памятников (Завитухина, 1968). Стратиграфически прослежено,
что они позднее подгорновских и по ряду признаков отличаются от сарагашенских: однако,
почему данные памятники обязательно должны отражать хронологические различия, а,
например, не этнографические, и не могут сосуществовать с ранней группой сарагашенских, не
доказано.
4. За последние годы, в связи с раскопками серии сарагашенских могильников сотрудниками
новостроечных экспедиций, представление о памятниках данного этапа существенно
изменилось. Становится все более очевидным, что период бытования
(69/70)
сарагашенских памятников значительно превышает IV в. до н.э., а расширение его
хронологических границ должно происходить как за счет удревнения, охватывая как минимум
V в. до н.э., так и удлинением во времени, включая III в. до н.э.
Удревнение начальной даты сарагашенского этапа приходит в противоречие с крайне спорным
тезисом о значительно позднем появлении в тагарской культуре некоторых типов вещей и
предметов искусства, например, оленных блях, имеющих ранние аналогии в Восточном
Казахстане и Причерноморье, а в тагарской культуре датирующихся на два века позднее.
Неправомерность данного положения отмечал, в частности, С.С. Черников. Другое дело, что
бытование некоторых типов вещей было в тагарской культуре довольно длительным, но это
обстоятельство не должно завышать первоначальную дату их появления и распространения.
В расширенной периодизации тагарской культуры третьим веком до н.э. датируется
лепешкинский этап, соответствующий третьему этапу С.А. Теплоухова, выделенному на
материала раскопок 1924 г. кургана у д. Лепешки, содержавшего две коллективные могилы с
миниатюрным бронзовым инвентарем. Сотрудники Среднеенисейской экспедиции исследовали
на юге Хакассии несколько курганов генетически связанных с позднесарагашенскими
могилами, но обладающих достаточно устойчивым комплексом признаков, позволяющих
сопоставить их с выделяемыми М.Н. Пшеницыной раннетесинскими памятниками II в. до н.э.
(одиночное расположение курганов, впускные тесинские грунтовые могилы в насыпи,
подквадратная каменная ограда, обширная и глубокая могильная яма с наземным входом с
западной стороны; большое число погребенных – до 190, характерные положения умерших,
трепанационные отверстия на черепах; небольшое число вещей по отношению к количеству
погребенных, специфические формы сосудов, бронзовые миниатюры, отсутствие оленных блях
и т.д.). Данные памятники непосредственно связаны с наиболее поздними сарагашенскими
могилами (захоронение 50-60 человек, часто в них погребены нарушенные трупы,
разрозненные кости; единично встречаются бронзовые миниатюры в сочетании с
уменьшенными вещами, оленные бляхи; как правило, такие могилы сожжены), которые могут
датироваться III в. до н.э.
Изучение раннетесинской группы памятников (II в. до н.э.) помогает понять и объяснить
происхождение специфического пог(70/71)
ребального обряда в поздних тесинских склепах (операции с телами умерших, трепанация,
моделировка черепов глиной и др.). Находки в последних ряда предметов, имеющих аналогии в
памятниках хунну, позволяют датировать их I в. до н.э. Спорным остается вопрос о датировке
финальной даты их существования, хотя еще С.А Теплоухов и С.В. Киселев допускали
возможность их бытования в I в. н.э.
5. Исходя из вышеизложенного, кажется правомерным относить памятники тагарской культуры
к трем основным периодам, отражающим наиболее значительные изменения в жизни общества:
I) раннетагарский (VIII-VI вв. до н.э., где баиновские памятники являются переходными
карасук-тагарскими, а подгорновские характеризуют своеобразие первого периода становления
культуры; 2) среднетагарский или сарагашенский (V-III вв. до н.э.), характеризующийся
значительными изменениями в погребальной практике, а также наиболее устойчивыми связями
со скифским миром; 3) позднетагарский или тесинский (II в. до н.э. – I в. н.э.), отражающий
особенности изменения культуры в новую гунно-сарматскую эпоху.
Все сказанное не исключает возможности выявления относительно последовательных групп
памятников для каждого периода и переходных между ними, однако эти вывода должны
базироваться на сопоставлении материалов полностью раскопанных могильников.
Определенные трудности в изучении памятников тагарской культуры связаны с отсутствием
надежно обоснованной абсолютной хронологии и четкой типологической схемы изменения
вещей. При создании последней следует учитывать специфику погребального инвентаря,
который при общей тенденции к миниатюризации вещей может быть достаточно
унифицированным для погребений и значительно отличаться от вещей, используемых в то же
самое время в быту.