Пленники Северной войны. Не бывает войны без пленных. Участь их незавидна. И хотя международные конвенции в той или иной степени защищают их права, военнопленные и прежде и теперь нередко становятся жертвами произвола и мести. В войнах последнего времени вариантов обращения с пленными не так много. Их содержат в специальных лагерях или даже на свободе в тыловых населенных пунктах, привлекают в той или иной степени к принудительным работам, дозволяют так или иначе принимать помощь с родины или от международных филантропических организаций, а по заключении мира возвращают на родину. Все прочее считается сегодня варварством и военным преступлением. Несколько иначе было во времена Петра Первого. Вариантов для взятых на войне в плен существовало существенно больше – как хороших, так и не слишком. Очевидно, что судьба пленного сильно зависела от категории, к которой он изначально относился: был ли он знатной особой, генералом, простым строевым офицером, солдатом или и вовсе – гражданским лицом: в те времена и простых жителей нередко тоже брали в плен. Такое отношение к мирным жителям определялось несколькими обстоятельствами. Во-первых, как один из методов разорения вражеской территории – население оттуда выводилось и поселялось на своей (так, опасаясь прихода Карла XII , Петр приказал переселить полностью всех жителей Дерпта). Во-вторых – как способ компенсировать нехватку специалистов – в плен брались люди специальной квалификации. В-третьих – существовал частный промысел военнослужащих, захватывавших рабов для себя или на продажу (в том числе и для продажи за выкуп). Иногда люди оказывались в плену просто нечаянной силой обстоятельств – скажем, поморские рыбаки, оказавшиеся на пути архангельской экспедиции командора Лёве в 1701 г., томились в шведском плену года до 1710 г. Разумеется, выходили законы, требующие соблюдать гуманитарные стандарты того времени, но соблюдались они плохо – в итоге новорожденный Петербург был в годы Северной войны крупнейшим невольничьим рынком, на котором из частных рук продавались рабы любого пола и возраста. Самым печальным был вариант, когда, через несколько перепродаж, пленник Северной войны оказывался на Востоке – у каких-либо кочевников, татар или турок. Таких случаев было немало – были и примеры возвращения на родину из такого рабства спустя годы и десятилетия. Но бывали и чудесные судьбы – в качестве примера, конечно же, стоит помянуть Марту Скавронскую, служанку (или воспитанницу?) лифляндского пастора Глюка, ставшую, в конце концов, российской императрицей Екатериной I. При этом сам пастор, переселенный в Москву и открывший там первую в России гимназию, является скорее примером пленного специалиста уникальной квалификации. Что касается комбатантов, то есть тех, кто был взят в плен с оружием в руках, то в те времена стороны не гнушались использовать их по прямому назначению – то есть, опять же, с оружием в руках. Варианты бывали разные: скажем, в неудачном для союзников сражении под Фрауштадтом в рядах саксонцев были батальоны… французов, прежде в полном составе попавших в плен к австрийцам в сражении при Бленхейме (13 августа 1704 г. н.ст.) Войны за испанское наследство и уступленных австрийским императорам дружественной Саксонии для другой войны. Эти батальоны, впрочем, переметнулись к шведам при первой возможности. Другой пример: эскадрон взятых ранее в плен шведских драгун входил в состав отряда князя Бековича-Черкасского, отправленного Петром в 1717 г. на Хиву. Эту экспедиция постигла катастрофа, и некоторое количество шведов оказалось на невольничьих рынках Средней Азии. Известно, что подразделения пленных шведских кавалеристов, сосланных в Сибирь, использовались местными воеводами в качестве вооруженной силы для подавления восстаний ясачных народов. Вообще же, в годы Северной войны в Сибири да и по всей России находилось огромное количество шведов, занимавшихся самым разным ремеслом – в зависимости от образования и опыта. Исключительно ценились, скажем, шведские горные мастера – в преддверии отпуска их на родину по окончании войны вышел даже специальный, инициированный Берг-коллегией, указ, разрешавший (немыслимое прежде на Руси дело) вступать иноверцам в брак с православными: на случай, если кто-то из них ,женившись, останется в стране насовсем (и действительно, такие были). Вообще, шведские пленные внесли заметный вклад в изучение российской глубинки – целый ряд содержательных мемуаров был потом издан в Европе, некоторые и вовсе занимались полноценными научными исследованиями в области географии, этнографии и пр. В некоторых местах именно шведские полковые музыканты познакомили местное население с европейской музыкой. Здесь стоит отметить, что российский плен вдохновил некоторых шведов и на творчество – поэтическое, музыкальное – их произведения изданы на родине авторов и стали частью шведской национальной культуры. Следует сказать пару слов о материальной стороне, то есть о содержании военнопленных. Источников этого содержания было несколько – многие офицеры и генералы получали средства с родины. Это облегчалось потенциальной возможностью своего рода взаимозачета – поскольку там тоже были пленные офицеры и генералы. Кроме того, в России существовала централизованная касса, из которой осуществлялась поддержка военнопленных и которая пополнялась из Швеции – ей управлял шведский министр Карл Пипер, вместе с фельдмаршалом Реншильдом захваченный при Полтаве. Рядовые же шведские пленные иногда получали содержание от российской казны, а иногда зарабатывали на хлеб собственным трудом. Заслуживают интереса судьбы знатных и высокопоставленных пленников. Наверное, первым тут стоит упомянуть князя Андрея Хилкова, дипломата, посланного Петром в 1700 г. в Швецию с целью дезинформировать Карла XII о мирных намерениях России. С началом войны он был арестован и так и скончался в плену в 1718 г. Печальна также судьба герцога К.-Е. де Кроа – несчастного командующего русских войск под Нарвой в 1700 г. Он содержался в Ревеле под арестом и умер уже в 1702 г., успев, однако, наделать долгов: его мумию выставили на обозрение в Ревельской церкви Нигулисте (Св. Николая) – любопытствующие вносили плату в пользу заимодавцев герцога. Лишь в середине XIX в. останки де Кроа спрятали внутрь саркофага, стоящего там и сегодня. Другим значительным пленником Нарвы в 1700 г. стал Яков Долгорукий – тот самый старший современник царя Петра, что привез ему из Франции приснопамятную астролябию. История плена этого человека весьма занимательна: после Полтавы планировался обмен его на фельдмаршала Реншильда. Сомнений в том, что обмен состоится, похоже, не имелось и Долгорукий даже смог получить у графини Реншильд поручительство по своим долгам на 3000 далеров. Между тем летом 1711 г. шведские власти зачем-то решили перевезти Долгорукого и несколько других русских пленных на новое место – в северный Умео. Перевезти по морю на шхуне – команда ее составляла 20 человек, русских пленных было – 44. Перед отбытием князь дал "реверс": письменное обязательство воздержаться от побега. Путешествие проходило в довольно приятном ключе: все держались по-приятельски, вместе даже высаживались на одном из островов и охотились(!). Накануне "операции" Долгорукий заявил, что поспорил с одним из русских полковников, смогут ли экипаж и охрана сдвинуть корабль и протащить волоком (стоял мертвый штиль), и что он, князь, в случае успеха угощает всех пивом. Тащили все, даже некоторые из пленных, и все было исполнено к общему удовольствию. Слово князь сдержал, купил бочонок пива у шкипера, который и был совместно выпит. . Однако на следующий день, сразу после заутрени, русские восстали, захватили шхуну и принудили экипаж вести ее в Ревель, к тому времени бывший уже в руках Петра. Долгорукий со товарищи привезли в Россию капитан-лейтенанта Яна Эллерса, главу охраны, вроде бы "в гости" и "представить царю", однако потом Эллерс год просидел в плену, затем стал ходатайствовать, чтоб его отпустили домой; получил ответ, позволяющий идти куда угодно, но не в Швецию. Тогда Эллерс сбежал в Финляндию к генералу Любеккеру – и угодил в объятия родного правосудия, где с него спросили за халатность и возможное сотрудничество с врагом. Обескураженная графиня Реншильд потребовала возмещения из денег, что отпускались на содержание русских пленных, с тем чтобы потом уже сам Долгорукий возвращал долг пленным соотечественникам... Было много препирательств, в частности, русская сторона ответила, что Долгорукий долгов платить не обязан, так как его не разменивали, а он сам добыл себе свободу... Денег князь не вернул. Что касается фельдмаршала Реншильда, то он был обменян лишь в 1718 г. на двух генералов – "пленников Нарвы": И. Ф. Трубецкого и А. М. Головина. Трубецкой, кстати, еще в 1703 г. вместе с А. А. Вейде и И. И. Бутурлиным пытался бежать из Швеции, однако, неудачно. В итоге в 1710 г. Вейде поменяли на коменданта Риги генерала Нильса Стромберга, а Бутурлина – на генерал-майора Мейерфельдта. А раньше всех из плененных в 1700 г. генералов свободу получил Л.Н. фон Алларт – инженер-генерал, отвечавший за осадные сооружения, позднее, в Полтавском сражении командовавший дивизией, прошедший Прутский поход и оставивший интереснейшие воспоминания. В 1700 г. Алларт считался генералом не русской, а саксонской службы – Август Сильный поменял его в 1705 г., с денежной доплатой, на генерал-лейтенанта А. Горна, взятого саксонцами в плен. Не дожили до обмена и скончались в плену также: взятый под Нарвой первый генерал-фельдцейхмейстер русской армии, царевич А. А. Имеретинский, отпущенный без выкупа в 1710 г., но до России так и не доехавший; генерал А. Л. Левенгаупт, тот, что капитулировал у Переволочной, умер в Москве в 1719 г.; фельдмаршал М. Стенбок, попав в плен в 1713 г., находился в Копенгагене до 1717 г., когда и умер; обменивать его на кого-либо Фридерик IV категорически не хотел. И, наконец, упомянем еще один вариант судьбы военнопленного, отличный от вышеприведенных. Дело в том, что Эстляндия и Лифляндия, бывшие до войны шведскими провинциями, стали, с точки зрения России, с 1713 г. естественной частью Русского государства. А, стало быть, все тамошние уроженцы – стали русскими подданными. Что открывало им дорогу в русскую армию. Скажем, генерал В. Шлиппенбах (тот самый пушкинский "пылкий Шлиппенбах"), плененный под Полтавой, будучи уроженцем Прибалтики, перешел на русскую службу и в 1714 г., например, сражался при Гангуте против своих прежних товарищей по оружию. Разумеется, если бы он при этом попал бы в шведский плен, то был бы с позором казнен – как нарушитель присяги.