Историко-научные исследования и логическое представление

Г.П.Щедровицкий
Историко-научные исследования и логическое представление науки
В своем докладе проф. Р.Коэн напомнил нам, что в анализе науки и
процессов ее исторического развития нельзя ограничиваться только логическими аспектами. Как бы широко мы ни понимали логику, она не
может дать полного и исчерпывающего представления науки. Мы вынуждены считаться, с тем, что столь же важными и существенными являются другие представления науки и научной деятельности  социологические, культурологические, социально-психологические, а также
 экономические и политические.
Сегодня мы можем и должны представлять науку как: 1) особую
технологию специальной профессиональной деятельности, 2) совокупность знаковых и знаниевых «машин», 3) систему норм особого вида человеческой деятельности, 4) совокупность культурных значений, 5)
наборы и системы ценностей и ценностных ориентаций, 6) особым образом организованные группы людей, 7) определенные организацииучреждения, 8) особый способ жизни людей и т.п. И если историк науки
ставит своей задачей не только описание явлений из той области, которую он интуитивно относит к науке и «научному», но также и объяснение механизмов и закономерностей развития всех этих явлений и науки
в целом, то он непременно должен будет обращаться ко всем перечисленным выше представлениям и как-то объединять их в своих рациональных реконструкциях истории.
Основная трудность современной работы в области истории науки
состоит в том, что мы не знаем, во-первых, как связаны между собой все
эти представления науки, как составить из них одну общую модель, а вовторых,  как каждая из этих плоскостей существования науки влияет
на процесс исторического изменения науки, какой вклад делает каждая
из них в этот общий и суммарный процесс. По сути дела, это  типично
системная ситуация, и мы вынуждены строить системную модель
науки.
Но какие бы трудности не вставали здесь перед нами в построении
структурной модели объекта и в связывании ее с эмпирической историей, историей фактов, бесспорным, на мой взгляд, является то, что мы
должны такую модель построить, и без нее ни один вопрос истории
науки не может быть решен аналитически и собственно научным способом.
Р.Коэн напомнил нам о дискуссиях по поводу «критерия демаркации» К.Поппера, критерия, отделяющего «научное» от «ненаучного».
Эти дискуссии были весьма полезными в том плана, что они привлекли
к этой проблеме внимание многих талантливых исследователей. Но они
были вместе с тем, на мой взгляд, бесперспективными, ибо не были ори-
ентированы на те формальные условия, которые только и дают возможность хоть как-то ответить на этот вопрос. Таким непременным формальным условием является наличие модели науки. Неважно, будет ли
эта модель плохой или хорошей  критика и улучшение моделей будет
следующим очередным делом,  но наличие хоть какой-то правильно
построенной модели есть непременное условие.
На первый взгляд может показаться, что в этом утверждении содержится парадокс: я утверждаю, что условием сортировки и разделения
эмпирического материала по «ящикам» научного и ненаучного является
модель науки, но с не меньшим основанием можно говорить, что мы
сможем построить адекватную модель науки только после того как на
эмпирическом материале решим, что относится к науке, а что не относится. Но это возражение, на мой взгляд, будет поверхностным, а тезис,
сформулированный мною выше, представляется мне единственно продуктивным. Я хотел бы пояснить это аналогией. Разделение движений
на равномерные и ускоренные, равноускоренные и неравноускоренные,
становится возможным лишь после того, как мы запишем математические уравнения этих движений. До этого различие равномерных и неравномерных движений фиксируется интуитивно, но не может быть никаких критериев строгого отделения одного от другого.
Это  лишь один пример важности моделей науки. Чтобы мы могли говорить о «науке», «научном» и «ненаучном», чтобы мы могли обсуждать происходящие и возможные изменения науки, устойчивость
одних элементов и неустойчивость других, чтобы мы могли создавать
представления о разумном, о различных культурных типах подхода к
«природе», о «стилях» мышления и т.п., нам всегда нужна соответствующая модель.
Именно в этом я вижу вторую важную проблему нашей дискуссии, и
в этом же заключен главный вопрос, который я хотел бы адресовать
профессору Коэну: каким образом будут решаться поставленные им
проблемы и задачи  путем ли построения соответствующих моделей и
связанного с ними научного и квазинаучного анализа или же путем понятийных спекуляций, развертывающихся на материале общеизвестных
культурных смыслов и значений. От ответа на этот вопрос зависит общая стратегия работы и те результаты, которые мы можем надеяться получить.
Ситуация, в которой мы находимся и вынуждены работать, характеризуется, как я уже говорил, наличием многих разных представлений
науки, и каждому из этих представлений может соответствовать своя
особая модель. Таким образом, мы имеем дело с типично системной
проблемой и вынуждены будем строить системную модель науки. И тогда важнейшим для нас, естественно, станет вопрос о плане и порядке
построения этой модели: с каких представлений и частичных моделей
нужно начать и в какой последовательности, двигаясь методом восхож-
дения от абстрактного к конкретному, привлекать другие представления
и модели.
Соглашаясь с профессором Коэном в том, что наиболее абстрактные
и наиболее общие представления науки  культурологические и социологические  имеют большее и может быть даже первостепенное значение, я вместе с тем хочу подчеркнуть непреходящее значение логического представления и утверждаю, что это представление имеет во многом автономное и самостоятельное существование, может развертываться независимо от других представлений и точно так же имеет особое
и самостоятельное значение для работы историка науки 1.
Однако, эффективность использования логических представлений
науки в реконструкции ее истории сильно ограничена и затруднена недифференцированностью и многозначностью самих понятий «логика» и
«логическое», и, к сожалению, логики, обсуждающие этот вопрос, не
могут произвести необходимых уточнений, ибо сами не представляют
себе статуса и строения логики как науки. Чтобы показать это и вместе с
тем внести необходимые уточнения в нашу дискуссию, я продемонстрирую здесь схему основных смыслов слов «логика» и «логическое» 
схему, полученную в онтологии теории деятельности и теории науки. На
ней все эти смыслы не только разделены, но и организованы в единую
систему, помогающую понять, почему и примерно как появились новые
смыслы и менялись старые.
Мы употребляем слова «логично» и «нелогично» в применении к
процессу человеческого мышления и рассуждения и соответственно
этому оцениваем как правильные или неправильные продукты этого
Этот пункт является очень сложным, он касается сути системных методов
исследования и может быть правильно понят только при особом представлении
методологии и ее отношения к собственно теоретическим разработкам. Если мы
имеем дело со сложным системным объектом, то его общие и целостные определения являются исходными и решающими в анализе. Можно сказать, что
«конкретное» определяет характер «абстрактного», но эта зависимость выявляется и устанавливается в процессе сведения. Когда же мы начинаем выведение,
скажем, псевдогенетическое развертывание моделей и всей теории, то мы рассматриваем «абстрактное» как независимое и определяющее «конкретное», как
то, что кладется нами в основание всего выведения и в своем объективном существовании не зависит от всех других свойств и проявлений объекта. Таким
образом, общие и целостные определения объекта нужны нам для того, чтобы
правильно выделить и определить его «ядро», те «единицы», которые могут рассматриваться как его абстрактные представления. Эта работа осуществляется в
методологической плоскости, а дальнейшее обратное движение, от абстрактного
к конкретному, осуществляется уже в плоскости теоретической.
1
процесса  знания. Процессы мышления и знания образуют, следовательно, первую область существования логического.
Но мы употребляем слово «логическое» в отнесении также к средствам, используемым человеком в процессе рассуждения и мышления.
По сути дела, все эти средства, выступающие в роли эталонов знания и
мысли, являются «телосом» логического, поскольку именно они определяют структуру и эффективность человеческой работы. В этом плана не
только логика, но и любая наука, взятая в совокупности ее методов и
понятий, является областью существования «логического»  второй областью.
Еще больше оснований говорить о логическом имеем мы в том случае, когда обращаемся к собственно логическим нормам мышления и
рассуждения, к тому, что Аристотель фиксировал, скажем, в правилах
силлогизма и им подобных. Сколько бы мы ни спорили об отличии собственно логических норм от общенаучных, о природе их и границах, которые отделяют логические нормы от нелогических, бесспорным является их существование. Даже более того: именно этот вид и эту форму
существования мы считаем главными для «логического», а уже названные выше области существования  конкретные знания, процессы
мысли, общие понятия, научные методы и системы специальных наук 
определяем как вторичные, как область реализации норм логики.
Но кроме того, существует еще конструктивно-технические и псевдонаучные знания об этих нормах мышления, знания, необходимые логику-методисту для его конструктивной, нормативной работы. Поэтому
мы можем утверждать, что все эти знания являются такой же областью
существования логического, его особой формой выражения. Именно эту
область имеют в виду обычно, когда говорят о логике, ибо традиционная
логика, как она развивалась от Аристотеля до наших дней, не является
наукой в точном смысле слова, а представляет собой совокупность нормативных и конструктивно-технических знаний, неправильно интерпретируемых в духе и в идеологии естественной науки. Это будет уже четвертая область существования логики и логического.
Существуют еще и философские знания, относящиеся к той области,
которую Аристотель суммарно назвал «логосом». Логос  это все то, в
чем существуют и действуют законосообразность и необходимость. А
знания, фиксирующие этот вид существования, естественно становятся
формой представления и выражения логического.
Наконец, мы можем говорить еще о логике как науке, науке в точном смысле этого слова, имеющей в качестве объекта нечто естественно
существующее и подчиняющееся законам. Гегель, который пытался создавать науку логику, считал, что это будет наука о понятии и механизмах его развития. Но точно так же мы можем говорить о логике как
науке о мышлении или науке о знаниях. И это тоже будет область «ло-
гического», но теперь уже заведомо в другом смысле, в смысле «принадлежащего к определенной науке».
Если теперь еще, обсуждая вопрос о существовании «логического» и
его формах, разделить знания, их объекты и действительность различных знаковых форм выражения, то мы сразу получим еще одно, резкое
увеличение числа тех «предметов», которые мы можем характеризовать
как «логические». В этом контексте мы должны будем говорить о «логосе» как особой области существования логического, о действительности
норм, действительности конструктивно-технических знаний, действительности научной логики  и все это, точно так же, будут разные области существования логического.
Я привел эту грубую и недостаточно дифференцированную картину
только для того, чтобы показать необходимость различений и строгих
ограничений смыслов слов «логика» и «логическое», когда мы говорим
о роли логики в историко-научных исследованиях. Каждое наше утверждение должно будет пониматься и интерпретироваться по-разному, будет ложным или истинным в зависимости от того, какое из этих значений слова «логика» мы берем. Обсуждение всего этого круга вопросов
 очень трудоемкое дело, требующее времени и специальной аудитории. Поэтому я ограничусь еще только одним замечанием, касающимся
возможности применения логики как науки о знаниях и мышлении.
Б.С.Грязнов справедливо отметил в своем докладе, что использование средств и методов логики в исследованиях по истории науки не было до сих пор ни успешным, ни эффективным. Но он вместе с тем полон
оптимизма и полагает, что к концу XIX и началу XX столетия логика
достигла такого уровня развития, который необходим и достаточен для
логического анализа науки. В противоположность ему я  глубокий
скептик и, более того, могу утверждать, что современная логика ничего
не может дать историко-научному исследованию.
Обычно различают  и этот момент зафиксирован также и в докладе Б.С.Грязнова  две возможных функции логики в отношении к историко-научному исследованию. Одна из них состоит в том, чтобы оснастить исторические исследования эффективными средствами и методами, другая  в том, чтобы дать истории науки представление об объекте, претерпевающем историческое изменение,  знаниях, их организациях и системах или о мышлении и научном исследовании как реализации этого мышления. Можно показать, что современная логика ничем
не может помочь как в первом, так и во втором плане. Но из-за недостатка времени я остановлюсь кратко только на втором.
До сих пор традиционная логика, или, точнее, та логика, о которой
говорит Б.С.Грязнов, рассматривает только один вид логических единиц
 знание, зафиксированное в предложении, утверждении или высказывании. И несмотря на то, что в современной методологии непрерывно
обсуждаются проблемы моделей, научных фактов, языков науки, метода и т.п., постоянно говорится о проблемах и задачах, тем не менее логика не меняет своих схем и не делает никаких попыток учесть это различие и многообразие объектов. Между тем ни модели, ни факты не являются знаниями в собственном смысле этого слова. Это обстоятельство
приводит к необходимости создания новой, совершенно иной логики,
которая с самого начала будет исходить не из схем предложения или
высказывания, а из принципа множественности логических единиц и несводимости их как по функциям, так и по строению к знаниям.
Чтобы зафиксировать эту оппозицию терминологически, я буду говорить в дальнейшем, с одной стороны, об эпистемологии, а с другой
стороны, о теории науки и буду противопоставлять их логике, хотя, может быть, именно слово «логика» было бы наиболее точным названием
для них (в особенности потому, что само слово «эпистемология» в переводе на наш язык означает «теория знания»).
Новая логика  мы называем ее «содержательно-генетической» и
рассматриваем в качестве теории мышления и его организованностей 
знает по крайней мере восемь типов основных единиц и еще несколько
сложных инфра-, или супер-, единиц, объединяющих исходные единицы.
В число единиц первого уровня входят: 1) «факты», называемые
также «единицами эмпирического материала»; 2) «средства выражения» (весьма условное название, используемое за отсутствием другого,
более подходящего), среди которых окажутся «языки» разного типа
(описываемые в методологии и логике), оперативные системы математики, системы понятий, заимствованные из других наук или созданные специально в качестве средств в рамках этой же науки, представления и понятия из общей методологии и т.п.; 3) методические предписания или системы методик, фиксирующие процедуры научноисследовательской работы; 4) онтологические схемы, изображающие
идеальную действительность изучения; 5) модели, репрезентирующие
частные объекты исследования; 6) знания, объединяемые в систему теории; 7) проблемы и 8) задачи научного исследования.
Сейчас принято, изображая эти единицы в рамках одной системы 
обычно в рамках научной дисциплины, или, точнее, того, что называется
«научным предметом»,  зарисовывать их в виде блок-схемы, особым
образом изображающей состав, а иногда и функциональную структуру
этого целого. В одном из возможных вариантов состав научного предмета представлен на схеме.
Любая достаточно развитая наука может быть представлена в таком
наборе блоков: если эта наука уже сложилась, то блок-схема будет служить изображением существующих в ней предметов, а если она еще
только складывается, то  выражением конструктивных требований к
ее будущим «предметам» или их проектам.
В зависимости от задач исследования и, естественно, способов употребления самой схемы на нее будут накладываться «сети» из различных
связей и отношений, а параллельно этому в плоскости теоретического
описания науки будет строиться фиксированная иерархия разных системных представлений.
Основная трудность, возникающая при решении этой задачи, связана с тем, что между всеми блоками, входящими в систему научного
предмета, существуют отношения и связи рефлексивного отображения.
Средства для распутывания этих отношений и связей дает анализ
процедур и механизмов научно-исследовательской деятельности, отображаемых на блок-схеме в виде процессов функционирования и развития научного предмета. В зависимости от того, какой процесс мы выделяем, блок-схема и стоящий за ней предмет выступают либо в виде искусственно преобразуемого объекта, либо в виде естественно меняющегося целого, либо в виде «машины», перерабатывающей некоторый
материал. Так, например, если мы выделим из системы научного предмета блоки «эмпирический материал» и «теоретические знания» и будем
считать, что цель и назначение науки состоит в переводе «фактов» в
форму «теоретического знании», то вся система научного предмета выступит в виде «машины», осуществляющей эту переработку. Но точно
таким же образом мы сможем выделить задачи преобразования или конструирования в соответствии с «фактами», поступающими в блок эмпи-
рического материала, блоков «модели», «методики», «онтологии»,
«средства выражения». Тогда внутри системы научного предмета мы
должны будем выделить еще несколько «машин», осуществляющих
конструирование и преобразование.
Особое место в системе научного предмета занимают «проблемы» и
«задачи»; они фиксируют отношения несоответствия между наполнениями других блоков системы науки и определяют общий характер и
направление процессов научно-исследовательской деятельности, перестраивающих эти наполнения.
Кроме того, каждый научный предмет существует и изменяется в
широком окружении: других научных предметов, математики, общей
методологии и философии. Из этого окружения он может получать эмпирический материал, онтологические представления и схемы, а также
средства выражения для содержаний, образующих наполнение всех блоков. Некоторые из элементов окружения  например философия и методология (но не математика!)  управляют функционированием и развитием научных предметов; в частности, определяющим для всех научных предметов является изменение и развитие категорий мышления,
осуществляемые в рамках и средствами философии и методологии.
Системы, образующие наполнение всех блоков научного предмета,
построены в соответствии с определенными категориями; можно сказать, что категории задают строение систем наполнения, а также управляют всеми мыслительными движениями внутри них и переходами от
одних систем к другим в рамках общей структуры предмета. Поэтому
всякое принципиальное изменение в способах фиксации и описания какого-либо объекта средствами науки означает вместо с тем изменение
аппарата категорий, характеризующих наше мышление, и, наоборот,
смена основных категорий, определяющих уровень и способы нашего
мышления, должна привести и приводит к перестройке наполнений всех
блоков научного предмета.
Я привел это очень краткое и беглое описание научного предмета,
как он предстает с точки зрения «содержательно-генетической» логики,
чтобы противопоставить его традиционным логическим представлениям
о знании и его строении. Если мы хотим, чтобы логика помогла истории
науки, то мы должны отказаться от традиционных логических представлений о знании, находящем свое выражение только в предложении (как
единственной логической единице), и перейти к представлениям о целостном научном предмете, взятом в его сложном внутреннем строении
и во всех внешних связях с другими системами мира науки  как минимальной единице, функционирующей и развивающейся в историческом процессе. И только тогда мы сможем сказать, что логика, понимаемая в самом общем смысле  как наука о мышлении и научных предметах, дает истории науки представления об объекте.
Конечно, и такое логико-методологическое представление не даст нам
полного и исчерпывающего представления науки. Но оно даст нам то
абстрактное основание, которое позволит нам ответить на вопрос, что
такое наука, чем «научное» отличается от «ненаучного», а затем даст
нам возможность связать с этим представлением другие представления
 социологические, культурно-исторические и социальнопсихологические.