Новая политическая реальность глобализации
реклама
Евстифеев Р.В. (Владимир - Москва) докторант очной докторантуры Российской академии государственной службы при Президенте РФ (Москва), доцент Владимирского филиала РАГС (Владимир), кандидат политических наук Новая политическая реальность глобализации: «возвращение государства» или «бесполярный беспорядок»? В последние десятилетия XX и в начале XXI в. одной из главных детерминант, определяющих течение не только социально-экономических, но и политических процессов, становится глобализация. Тематика глобализации проникает в различные сферы научного знания, становится частью политической практики и, что естественно, является объектом многочисленных спекуляций и наукообразных суждений. Несмотря на вполне понятный интерес к глобальным изменениям и вызовам, сформировавшимся в последней четверти XX века, они все же важны не сами по себе. Дело в том, что именно они в глобальном масштабе предъявили новые требования к функционированию государства, взаимодействию государства и общества, к взаимоотношениям государств друг с другом. Процессы глобализации, понимаемые как общие для большинства государств изменения в социальной, политической, экономической и культурной сферах, в целом могут восприниматься как некий магистральный путь для развития человечества. Понимание направленности и характера этого пути может помочь выстраиванию индивидуальных траекторий государств в общем марше человечества к будущему. В связи с этим отметим, что попытки понять, куда движется мир, являются очень древней интеллектуальной игрой. Данная игра, при всех различиях в предлагаемых моделях, подразумевает, тем не менее, наличие некоторых общих (и близких к аксиоматическим) установок, которые можно свести к следующим тезисам. Во-первых, для участников этого интеллектуального предприятия характерно признание существования общей судьбы человечества и наличия общего вектора развития. Данный тезис, при внимательном рассмотрении отнюдь не представляется очевидным, и традиция разбивать человечество на обособленные и движущиеся своими путями группы также довольно хорошо просматривается на интеллектуально-историческом горизонте (достаточно вспомнить российского мыслителя Данилевского, немецкого историка и философа О.Шпенглера и английского историка А.Тойнби. Во-вторых, этот общий вектор развития и общая судьба чаще всего олицетворяется в историческом развитии одной или несколькими определенными группами людей, объединенных в народы, нации, государства. При этом, обычно, теоретики, выдвигающие такие теории, сами относятся к именно к этим определенным группам человечества и достаточно легко обосновывают превосходство своей группы над другими. В-третьих, таким образом, общая судьба человечества почти всегда видится не суммативно, как результирующая всех путей развития различных частей человечества, а весьма избирательно, в соответствии с политическими и зачастую мифологическими и мифологизированными факторами. Естественно, одни из первых примеров такого видения процесса развития человечества дают религиозные системы. Еще до возникновения мировых религий (в одной из которых термин «богоизбранный народ» стал вполне легальным) на уровне первоначальных мифологических представлений мы уже встречаем попытки объяснения общего тренда развития, который тогда, кстати, виделся весьма бесперспективным. Тем не менее, несмотря на предрекаемую горькую судьбу, уже с поэтических построений Гесиода (а именно о нем идет речь) мыслящее человечество начинает ощущать общность своего пути в будущее. В дальнейшем свои проекты такого пути предлагали и Платон, и Аристотель и тысячи других известных и не очень мыслителей. Сама же реальность, ведущая к общему будущему человечества, возникла, скорее всего, гораздо позже. О сроках начала процесса глобализации идут дискуссии и будут, видимо, идти еще долго, а диапазон этих сроков, которые указывают различные авторы, весьма широк: от 1500 года до начала XX века. Не оставаясь в целом в стороне от этих споров, мы все же последуем дальше к тому моменту, когда глобализация начинает оказывать определяющее воздействие на политический облик мира и отдельных стран, и даже претендует на то, чтобы предложить что-то взамен привычным формам национальных государств. Прежде чем рассмотреть те проблемы и опасности (и возможности), которые несут в себе глобализационные процессы для современных государств и их политического будущего, следует обосновать выбор точки зрения на эти процессы, выраженный в применении термина «вызов». Как один из параметров, определяющих развитие человеческих обществ, «вызов-и-ответ» был предложен Арнольдом Тойнби1. Правда, для современного и адекватного его применения в рамках политической науки идею Тойнби необходимо существенным образом скорректировать. Дело в том, что методологически позиция Тойнби основывается на уверенности в том, что история развивается через достаточно автономное развитие цивилизаций, представляющих собой малосхожие и редко взаимодействующие друг с другом общества. Однако, движущей силой изменений этих обществ являются не внутренние причины, а резкие изменения условий жизни, которые Тойнби называет «вызовом». Речь идет именно о «вызове» внешней среды, но не только природной, но и социальной, например, со стороны другой цивилизации. Общество, которое не может дать адекватного ответа на внешние перемены, не успевает перестроиться и изменить образ жизни и продолжает 1 Тойнби А. Постижение истории. М., 1991. жить и действовать так, как будто «вызова» нет, как будто ничего не произошло, движется к пропасти и гибнет. Воспользовавшись данным методологическим приемом, но отставив свойственную Тойнби абсолютизацию этого принципа и не настаивая на его универсальности, обратим внимание на глобальные процессы, рассматривая их как своего рода вызовы национальным государствам и мировому сообществу в целом. При этом, вполне возможно, что некоторые вызовы будут иметь всеобщий характер, ставя перед большинством стран схожие задачи, а некоторые могут быть вызовами только для одной или скорее для группы стран. Влияние глобализационных вызовов второй половины XX века выразилось в том, что большое количество стран мира таки или иначе вынуждены были проводить реформы, направленные на повышение эффективности государства, взаимодействия государства и общества. Именно в это время, кстати, и возникает сама идея эффективности государственного управления, во многом заимствованная из практики хорошо работающих бизнес-организаций. Именно в это время появляется обеспокоенность за саму судьбу государства. В каждой стране были, безусловно, свои уникальные обстоятельства, делающие такие реформы необходимыми, но реформы в том числе были вызваны целым рядом причин, общих для различных государств и имеющих глобальный характер. Среди этих причин необходимо указать на изменения во взаимодействии государства и общества, которые происходили на протяжении всего XX века и уже ко второй половине столетия приобрели необратимый и инновационный характер, кроме того, на эти объективно происходящие и субъективно осознаваемые изменения наложились изменения в политикоадминистративном устройстве миропорядка, которые произошли в конце 80-х начале 90-х годов в связи с разрушением социалистической системы и исчезновением СССР. Нельзя забывать и о чисто экономических причинах, связанных с желанием остановить рост удорожания содержания государственной власти, минимизировать убытки, причиняемые предпринимателям и экономике в целом злоупотреблениями государственных служащих (коррупция). Для нас важно отметить, что самое непосредственное и часто определяющее участие в осмыслении проблем, выработке адекватного языка их описания и, наконец, в продуцировании этих изменений принимала политическая наука1. Политико-административные реформы конца XX века во многом связаны с осознанием и признанием не только учеными и политиками, но и рядовыми гражданами того факта, что отсутствие эффективного государственного управления является серьезной преградой на пути развития страны. Вместе с тем, это осознание совсем не придало понятию эффективного управления однозначности и определенности, сегодня эффективное государственное управление – это конгломерат достаточно разнородных концепций, которые далеко выходят за рамки просто управления как такового, воплощая в себе всю полноту отношений между правительством, гражданами страны и различными организациями, то есть, по сути, являясь политическим концептом. Не останавливаясь подробно на ходе и итогах реформирования политикоадминистративных систем в различных странах в последние 30 лет2, отметим, что в целом направленность этих процессов была очевидной - уменьшение роли нации-государства путем передачи его функций, с одной стороны, на межгосударственный уровень, а с другой — на более низкие, начиная с правительственных агентств и завершая муниципалитетами. Это привело к появлению новых методов административно-политического управления, фрагментации публичного (общественного) сектора, сокращению полномочий Евстифеев Р.В. Песня варяжского гостя: российская политическая наука в чертогах государственного управления// Без темы. Научный общественно-политический журнал. №2, 2006. 2 Евстифеев Р.В. Государственное управление как предмет политической науки: размышления у парадного подъезда //Государственное управление в XXI веке: традиции и инновации. Материалы 5-й международной конференции факультета государственного управления МГУ им. М.В. Ломоносова (31 мая – 2 июня 2007 г.). М., 2007. 1 гражданской службы и к созданию новых условий организации самого общества и управления им. Отсюда явная направленность большинства административных реформ на: 1) сокращение роли государства, децентрализацию; 2) отказ от амбиций править обществом, опираясь на приватизацию этого управления; 3) поиски новых форм социального регулирования, которые обсуждаются и разрабатываются в рамках концепции управления. Российский вариант реформ, по крайней мере, на уровне деклараций вполне соответствовал данному мэйнстриму, однако, практическая реализация, кажется, закончилась неудачей, оформленной откровенным признанием Президента В.В. Путина на встрече с зарубежными политологами в сентябре 2007 года. Говоря об административной реформе (коснувшейся, впрочем, пока только федеральных органов исполнительной власти) Президент отметил: «в течение последних трех с лишним лет стало ясно, что это для нашей действительности неэффективная модель»1. Такая оценка во многом вызвана не только неудачами в реализации неплохой в целом модели, но еще и с тем, что сам вышеупомянутый «мэйнстрим», то есть общее видение политико-административных преобразований, сегодня стремительно видоизменяется, и происходит это под непосредственным воздействием изменившихся глобальных процессов, которые с полным основанием можно назвать новой генерацией глобальных вызовов. Дело в том, что в последние несколько лет образ сегодняшнего и, тем более, грядущего мира, создающийся в головах профессиональных исследователей и просто читающей публики, претерпевает стремительные изменения. И это не только изменения образа. По всей видимости, за этим стоят действительно глубинные процессы, происходящие в нашем мире. Встреча Президента РФ В.В.Путина с участниками международного дискуссионного клуба «Валдай». 14.09.2007. Сочи – http://www.kremlin.ru/appears/2007/09/14/2105_type63376type63381type82634_144011.shtml. 1 Будущее мира всегда интересовало общественную мысль. И последние 20 лет в этой сфере существовал вполне определенный мэйнстрим, связанный с признанием главенствующей роли США в мире. Понятно, что этот мэйнстрим был и остается особенно хорошо заметным в американской политической науке. Правда, были и свои маргиналы, предупреждавшие, что ничем хорошим это закончиться не может и рано или поздно мыльный пузырь американского превосходства должен лопнуть. Конечно, среди таких маргинальных мыслителей довольно много было не очень адекватных и даже откровенно неадекватных людей, но все же, нельзя не отметить долгий и плодотворный путь против течения таких разноплановых и разноуровневых интеллектуалов как Ноам Хомский, Иммануил Валлерстайн, Майкл Хардт, в какой-то степени и Элвин Тоффлер и многих-многих других. Например, одной из самых популярных работ в лагере сторонников теории упадка США часто называют книгу Пола Кеннеди (Paul Kennedy) «Подъем и падение великих держав» («The Rise and Fall of the Great Powers»). Написана она была более 20 лет назад, в 1987 году, но уже тогда Кеннеди утверждал, что империи всегда становятся слишком большими, и не могут поддерживать свою жизнедеятельность, так как военные расходы разрушают их экономику. Как известно, через несколько лет после выхода книги «холодная война» закончилась, и Соединенные Штаты остались единственной сверхдержавой, что дало многим основания посмеяться над неудавшимися, как тогда казалось, пророчествами. Даже в критических работах (отметим еще раз, что их все же было не мало), на подобии книг Ивана Иланда (Ivan Eland), статей и выступлений Томаса Каротерса (Thomas Carothers), Фарида Закария (Farid Zakaria) и других, была видна надежда на то, что трудные времена минуют и все вернется на круги своя. Не говоря уж о мыслях виднейших деятелей неоконсервативной волны, типа Роберта Кагана (Robert Kagan), на взгляд которых трудности, конечно, есть, не все гладко и просто и кое-что придется поменять – но магистральная линия сомнению не подлежит. Начальным элементом определенного переосмысления развития глобальных процессов в XXI веке в мире стали трагические события 2001 года, оказавшие большое влияние на американскую политическую мысль. Стоит сравнить два текста, подписанные человеком, традиционно не относимым к американским (а значит и вообще) интеллектуалам, но все же очень влиятельным в деле создания и продвижения определенных общепринятых точек зрения. Речь идет о нынешнем президенте США, который весной 2002 года подписал стратегию национальной безопасности, стратегию выживания США в новом опасном мире. А в 2006 году подписал новую версию этой стратегии. Так вот, лицо растерянного американца проявилось в полной мере только в последнем документе (март 2006), который начинался с жестких слов почти что эпической силы: «America is at war» («Америка в состоянии войны»). Отметим также, что именно в этом документе впервые появились слова о том, что «Соединенные Штаты находятся в ранней стадии длинной борьбы, подобной той, с которой наша страна, сталкивалась в первые годы Холодной войны». Чтобы завершить разговор об этом, нельзя не процитировать шедевр тогдашнего американского государственно-патриотического интеллектуализма, посвященный ответу на вопрос, а почему США должны защищать свободу и справедливость во всем мире? Цитируем дословно: «Соединенные Штаты должны защитить свободу и справедливость, потому что эти принципы правильны и истинны для всех людей». Заданная американским истэблишментом планка интеллектуального осознания происходящего, конечно, никак не могла и не может удовлетворить всех тех, кто действительно стремится понять, что происходит. Однако сил, чтобы преодолеть мэйнстрим интеллектуальной и малоинтеллектуальной среды самого мощного государства в мире, потребуется еще очень много. Стоит отметить, что с 2006 года знаки испуга и боязни за будущее мира и собственного государства начинают ярко проявляться не только в работах интеллектуалов - проявление подобных чувств стало одним из главных открытий в выступлениях политиков, претендовавших на участие в президентской гонке в США 2008 года. Почти все они посчитали необходимым успокоить нацию и мир, и высказать свои соображения по поводу того, как перестать бояться за свое будущее. Барак Обама (Barack Obama) прямо писал о необходимости обновления американского мирового лидерства, причем афористично и несколько загадочно заявлял, что Америка не может встретить все новые глобальные угрозы в одиночку, но и мир не может встретить их без Америки1. Джон Маккейн (John McCain) честно отмечал, что Америке нужен президент, который может победить террористических противников, угрожающих развитию свободы во всем мире, при этом лучшие дни США, конечно, впереди2. Джон Эдвардс (John Edwards) призывал к восстановлению морального лидерства США3. провозглашала, что Хиллари у Клинтон следующего (Hillary Clinton) американского оптимистично президента будет возможность повторно представить Америку миру и, опять же, восстановить лидерство4. Рудольф Джулиани (Rudolph Giuliani) настаивал на том, чтобы начать строить новый реалистический мир (естественно, с США во в главе)5. Митт Ромни (Mitt Romney) восклицал, что пора преодолеть рознь политических лагерей, чтобы объединяться вокруг смелых действий и построить сильную Америку и более безопасный мир. При этом Ромни, как и почти все кандидаты, не предлагал ничего нового, настаивая на том, что американцы «должны Renewing American Leadership// «Foreign Affairs», July/August 2007. An Enduring Peace Built on Freedom. Securing America's Future // «Foreign Affairs», November/December 2007. 3 Reengaging With the World // «Foreign Affairs», September/October 2007. 4 Security and Opportunity for the Twenty-first Century// Foreign Affairs , November/December 2007. 5 Toward a Realistic Peace // «Foreign Affairs», September/October 2007. 1 2 усилить свои вооруженные силы и экономику, достигнуть энергетической независимости, оживить альянсы и союзы»1. Во всех этих выступлениях сквозила, с одной стороны, явная неуверенность в будущем США, а, с другой стороны, осознание необходимости что-то менять, причем такое сознание, когда не очень понятно, что именно надо менять. Сочетание неуверенности и непонятности как раз, видимо, и рождает у привыкших к рациональным объяснениям всего и вся интеллектуалов настоящий испуг. Большое внимание, уделенное в предыдущих строках взглядам американских мыслителей, публицистов и политиков совсем не говорит о том, что в других частях света не шла интеллектуальная работа по осмыслению происходящих в мире изменений. Однако, именно в США, стране, претендовавшей и в какой-то степени претендующей до сих пор на исключительную роль в мировой политике и экономике, рождается несколько иной уровень осознания грядущих перемен и другой уровень напряженности восприятия этих перемен. Представляется, выраженных в что многообразие выступлениях, книгах взглядов и и дискуссиях предположений, современных исследователей, с некоторой долей утрирования можно свести к четырем базовым угрозам, принадлежащим к новой генерации глобальных вызовов, проявившихся только в начале XXI века и напрямую касающимися роли государства в этом новом мире. Эти вызовы можно обозначить как два неожиданных (даже нежданных) возвращения и два не очень приятных превращения. Возвращение истории. Одним из явных вызовов, который вызревает на наших глазах, является изменение понимания сущности движущих сил историко-политического 1 Rising to a New Generation of Global Challenges// «Foreign Affairs», July/August 2007. процесса. Точнее, возвращение самого понимания возможности существования этих движущих сил. Наиболее ярко этот вызов выражен в недавно вышедшей книге одного из идеологов неоконсерватизма Роберта Кейгана, которая так и называется: «The Return of History and the End of Dreams» («Возвращение истории, конец мечтам»). Однако, заимствуя у Кейгана данную метафору, мы все же несколько иначе ее понимаем, поскольку для видного неоконсерватора главное – доказать необходимость проведения жесткой американской внешней политики для поддержания лидерства США в мире. Нас же больше интересуют сами изменения, произошедшие в системе двигателей истории и приведшие не к возвращению истории времен холодной войны (как у Кейгана), а к возвращению самой истории, если угодно в гегелевском ее понимании. Если в конце XX века большинство исследователей справедливо, основываясь на фактах, утверждали о приходе новой (третьей) волны демократизации (С.Хантигтон), а в более радикальном варианте вообще о «конце истории» (Ф.Фукуяма), то в начале XXI века стало ясно, что никакого «конца истории» не предвидится; оценки перспектив «триумфального шествия демократии» стали более осторожными, а в публицистике, которая всегда быстрее реагирует на изменения реальности, вообще уже впрямую говорят о кризисе либеральной демократии (Ф.Закария) и даже о «демократическом откате». При этом сама реальность подсказывает и журналистам и ученым сюжет, мимо которого невозможно пройти. Речь идет о соревновании XXI века между традиционными демократическими государствами, 30 лет идущими по пути повышения своей эффективности в рамках либерально-демократической модели, и странами, которые далеки от демократических идеалов и которые часто называют авторитарными. Даже сама возможность такого соревнования относительно неожиданное и новое явление, не говоря уж о том, что демонстрирующие свою экономическую эффективность «не очень» демократические страны оказались достойными конкурентами, которых уже можно опасаться. «Возвращение великих авторитарных держав»1 в высшую лигу мировых политических и экономических игр является главным вызовом современной демократической модели организации обществ. Чтобы проиллюстрировать силу этого вызова, нельзя не привести красноречивые заголовки статей в серьезных изданиях, демонстрирующих страх перед неожиданно появившимся врагом и даже некоторую растерянность: «Диктатура и демократия - что эффективнее?» («The Wall Street Journal», 18 июня 2007); «Мир раскалывается... на кону демократия» («The Times», 03 сентября 2007); «Конец мечтам, возвращение истории» («Policyrevew», август 2007); «Конец «демократии» («The Economist», Великобритания, октябрь 2007); «Свертывание демократии. Возвращение грабительского государства» (Foreign Affairs, March/April 2008). И это только малая часть всех статей и обзоров, отмечающих серьезные изменения в балансе между демократическими формами правления и авторитарными. Стоит отметить, что положение России по отношению к этому вызову весьма двусмысленное. С одной стороны на уровне деклараций мы признаем ценности демократии, с другой стороны в этом проявляющемся соревновании между демократическими и авторитарными странами Россию пока нельзя безоговорочно определить ни в одну из соревнующихся команд. Такое пограничное положение может быть удобным какое-то время, внося определенное, может быть иногда необходимое, напряжение во взаимоотношениях с партнерами и конкурентами. Но если новое «великое противостояние» будет развиваться, оставаться над «схваткой» будет все сложнее и сложнее. Совершенно не случайно последний мировой политологический конгресс, прошедший в Японии, в Фукоуке, проходил под знаком вопроса: «Is democracy working?» («Работает ли демократия?»). Этот показательный знак вопроса в теме конгресса говорит о том, что интеллектуальная работа по осознанию реального места демократии в мировом политическом процессе далеко не 1 Azar G. The Return of Authoritarian Great Powers// Foreign Affairs , July/August 2007. закончена и есть глубокие сомнения в том, что демократия «работает» везде одинаково и с одинаковым успехом. Правда, ответ на этот вопрос среди представленных на конгрессе выступлений был чаще всего положительный. Но вполне возможно, что через какое-то время осознание новых глобальных вызовов может дополнить этот ответ следующим образом: «Is democracy working? Certainly. But not the only one» «Работает ли демократия? Конечно. Но не только она одна». Если все это принять во внимание, то окажется, что главный камень в фундаменте, на котором основано положение о преимуществах либеральной демократии, шатается настолько сильно, что его устойчивость в будущем вызывает большие сомнения. Отсюда и страх американских аналитиков перед возникающей реальностью, которую не только трудно интерпретировать как благоприятную для США, но в которой вообще непонятно как выживать (обратим внимание на недавнюю статью на эту тему Фарида Закария «Будущее американской державы. Как Америка сможет пережить взлет остальных держав»1). Возвращение государства. Другим вызовом, который можно считать принадлежащим к новой генерации глобальных проблем, по мнению многих исследователей, становится конфликт между эффективностью (и вообще необходимостью!) национального государства и развивающейся экономической, культурной и политической глобализацией. Причем основную тенденцию в этом конфликте можно выразить двумя словами – возвращение государства. То, что с государством что-то происходит, стало уже во второй половине XX века. На дистанции в 2-3 десятка лет сформировалась уверенность, что возможности нации-государства в современном мире серьезно ограничиваются формированием международных финансовых рынков, интернационализацией 1 Zakaria F. The Future of American Power. How America Can Survive the Rise of the Rest // Foreign Affairs , May/June 2008. бизнеса и капитала, не говоря уж о глобальных открытых информационных сетях. Ограничиваются настолько, что можно говорить об исчезновении, вымывании государства. Но, оказалось, что дойдя до края в своем стремлении вывести из-под ведения государства как можно больше вопросов (во многом в результате частичного демонтажа государства социального благополучия), общества наталкиваются на такие серьезные проблемы, разрешить которые никакие межгосударственные образования не в состоянии. Это хорошо просматривается, например, в сложностях европейской интеграции, которая, казалось, должна была стать апофеозом постмодернистского снятия государства. По всей видимости, сегодня перед национальным государством встает вопрос, который когда-то нации-государства уже решали – как усилить управленческую способность государства (state capacity), то есть способность государственных организаций формулировать всеобщие правила и внедрять их в политику, управление, экономику и общество с минимальными отклонениями от политических намерений. И на этот вопрос начинают находиться ответы. По всей видимости, эпоха упадка национальных государств проходит, а это означает, что многие правила игры, сотворенные в эту эпоху, будут пересмотрены. Несмотря на заклинания и мрачные пророчества, национальное государство оказалось довольно живым объектом и умирать (размывать, разменивать свой суверенитет) не собирается. Об этом, кстати, написана и последняя книга автора концепции «конца истории» Ф.Фукуямы, красноречиво озаглавленная – “State Building. Governance and World Order in the Twenty-First Century” (в русском переводе - «Сильное государство. Управление и мировой порядок в XXI веке»1). Перефразируя несколько мрачное название одной статьи (правда, там речь идет о политических классах) можно сказать так: 1 Фукуяма Ф. Сильное государство. Управление и мировой порядок в XXI веке. М., 2007. «The State Is Not Dead: It Has Been Buried Alive» («Государство не умерло: его похоронили живым»)1. Отметим, что в России «похороны» государства, к счастью, не удались. Более того, начиная с 2000 года, мы наблюдаем зримое усиление позиций государства во всех сферах нашей жизни. Несмотря на то, что неоднократно руководство страны в лице Президента и других руководителей заявляли, что нужно уходить от чрезмерного вмешательства государства в экономику, тенденция пока остается однозначной – политико-административные преобразования начала XXI века привели к росту влияния государства. Является ли данный феномен российским ответом на происходящие в мире изменения, или это реакция на ослабление российской государственности в 90е годы, покажет время. Но уже ясно, что либеральные принципы построения и развития государства требуют пересмотра, если не полной замены. Тем более, что к нам возвращается не совсем то государство, которое было при смерти, и о котором американская политическая наука знала больше всех. И этот новый облик государства становится еще одним пугающим признаком кажущегося враждебным для Америки мирового порядка XXI века. Превращение глобализации в глобализацию с «не западным лицом». Вызвавший много шума в 2005 году доклад, подготовленный Национальным разведывательным советом (National Intelligence Council), «Mapping the global future»2 запомнился, прежде всего, широко обсуждаемыми сценарными разработками, тогда как там были и другие интересные предположения и предсказания. Один из них связано с дальнейшим развитием процессов глобализации, которая все больше и больше начинает приобретать, как сказано в докладе Waal van der, J., Achterberg P., Houtman D. Class Is Not Dead: It Has Been Buried Alive: Class Voting and Cultural Voting in Postwar Western Societies (1956-1990)// Politics and Society. 2007, №35. 2 http://www.cia.gov/nic/NIC_2020_project.html. 1 «non-Western’ face», незападное лицо. Рост китайской и индийской экономик приведет, по мнению авторов доклада, к тому, что к 2020 году многие стандарты и нормы глобализирующегося мира будут задавать уже не западные страны во главе с США. И если в 2005 году, в год релиза этого доклада, все это выглядело как довольно смелое предположение о далеком будущем, то сегодня, кажется, это далекое будущее уже критически приблизилось. Еще более радикальный прогноз был дан экономистам агентства «Голдман Закс» в октябре 2003 г. в докладе «Dreaming with BRICs: The path to 2050» («Мечтая вместе с «БРИК»: Путь к 2050 г.»)1. По их мнению, радикальные изменения в соотношении размеров экономик и общего соотношения сил западных и незападных стран приводят к тому, что к 2050 г. лидирующую роль в глобальной экономике будут играть 4 незападные страны: Бразилия, Россия, Индия и Китай (так называемые страны «БРИК»). Согласно данному прогнозу, к 2025 г. ВНП Бразилии, России, Индии и Китая составит половину от ВНП 6 самых крупных экономик современного «западного» мира (США, Япония, Германия, Великобритания, Франция, Италия). А к 2040 г. страны «БРИК» будут иметь ВНП больший, чем эти страны. Естественно, все это приведет и к политическим последствиям и, прежде всего, к возможностям и способностям развивающихся стран самим выбирать пути своего развития без участия США. Несмотря на столь тревожные прогнозы, сегодня американские исследователи предпочитают осторожно говорить о «поствестернизации», предполагая, что западным странам во главе с США все же удастся перевести ситуацию в менее радикальный вариант все того же западного влияния на остальной мир, причем с использованием преимущественно «мягкой силы» (soft power) или даже как сегодня говорят smart power («умной силы»). Однако сквозь эту осторожность также проглядывают испуганные глаза американского интеллектуала, лишающегося идейной основы собственного превосходства. Eurasia 2020. Global trends 2020 Regional Report (April, 2004). – http://www.cia.gov/nic/PDF_GIF_2020_Support/2004_04_25_papers/eurasia_summary.pdf 1 Нетрудно заметить, что по большому счету речь идет о конкуренции между американской концептуальной идеей о модернизации стран третьего мира, понимаемой как вестернизация и американизация при ведущей роли США, и о создании новой концепции вхождения в группу современных стран с созданием собственных уникальных путей развития. Превращение глобализации в глобализацию с «незападным лицом» будет означать, что в этом споре побеждает отнюдь не американская точка зрения. При этом рушатся все основы глобальной стратегии США, в которой главенствующее положение занимает тезис об уникальном положении Соединенных Штатов в мире после распада СССР, откуда и следует установка на практическое преобразование мира в соответствии с американскими ценностями. Характерно, что первые черты растерянности в этой сфере можно было заметить уже в 2000 году, в более ранней версии доклада Национального разведывательного совета, «Global Trends 2015» («Глобальные тренды 2015»). Именно там, при объяснении основных трендов развития России была использована креативная, но труднопереводимая на русский язык фраза: «Many Russian futures are possible». Сегодня спустя восемь лет этот глубокомысленный вывод американского интеллектуально-разведывательного сообщества можно было бы распространить и на весь мир. Превращение полярного мира в «бесполярный беспорядок». Четвертый глобальный вызов настолько нов, что его осознание пока происходит не в головах политиков и государственных деятелей, и даже не в головах академических исследователей этих процессов. Этот вызов пока осознается на уровне дискуссий публицистов и интеллектуалов, связанных с практической работой в сфере международных отношений. Следует пояснить, что для развития любой страны важным является ее место в современном мире. А это место, в свою очередь, зависит не только от внутренних кондиций общества, но и во многом от того мирового порядка, который господствует на данный момент. История знает уже существование двухполярного мира, который имел место во время соперничества двух сверхдержав; знакомо нам и пусть краткое и не очень убедительное развитие однополярной модели, которую сегодня открыто критикуют по обе стороны океана. Казалось, что мир логически вступает в эпоху многополярности и об этом достаточно красноречиво говорил в своей нашумевшей речи в Мюнхене в феврале 2007 года Президент России В.Путин. Об этом же не менее красноречиво говорит и нынешний Президент России Д.Медведев. Однако, как оказалось, грядущая многополярность встречает на своем пути серьезные препятствия, и не только со стороны самого сильного государства на планете. Возникающий на наших глазах миропорядок можно оценить как «unpolar disorder», или по-русски «бесполярный беспорядок»1 [15], где полюсом силы неожиданно и ненадолго может стать любое государственное и негосударственное образование, как это, к сожалению, уже случилось с международным терроризмом. В связи с этим привычное стремление любого государства стать полюсом силы или быть поближе к такому полюсу стремительно обесценивается или, вернее, качественным образом меняет свою значимость. Данный вызов во многом определяет не только контуры внешнеполитической доктрины государства, но и все внутриполитическое устройство, крайне зависимое сегодня от претензий страны на определенное место в стремительно меняющейся иерархии общепланетарного масштаба. Таким образом, появление новых движущих сил развития историкополитического процесса, преждевременные «похороны» национального государства и возвращение его в новом обличии, проявление незападного лика глобализации и зарождение «бесполярного беспорядка» с большим количеством вступающих в глобальную игру новых участников (еще раз воспользуемся ярким выражением Ф.Закария - «the Rise of the Rest»), создают 1 Richard N. Haass. The Age of Nonpolarity. What Will Follow U.S. Dominance // Foreign Affairs, May/June 2008. атмосферу, рождающую испуг перед ставшим вдруг неясным и тревожным будущим. Государства, традиционно последние несколько сотен лет игравшие главную роль в международных отношениях начинают осознавать, что эта их роль, если и не исчезает, то очень сильно деформируется и на ее поддержание необходимо тратить определенные ресурсы. Сегодня, по всей видимости, мир в целом переживает довольно сложный период. Звонкая и шумная ярмарка демократии с небольшой кунсткамерой авторитаризма начинает утихать, карусель политико-демократических преобразований замедляет свой бег, и мы еще сами не знаем какой фестиваль ждет нас в будущем. Главное – какой урок извлечет из этого Россия и как будет скорректирован и до этого-то не слишком прямой путь России к эффективному государству и к достойному месту в международной политической системе.
