Сергей Тимофеевич Аксаков утверждал

Сергей Тимофеевич Аксаков утверждал, что литературно обработал сказку,
которую он слышал ещё в детстве из уст ключницы Пелагеи. Видимо, эта
ключница Пелагея была личностью неординарной! Вряд ли сюжет "Аленького
цветочка" был ей знаком непосредственно из французского фольклора. Скорее
его источником послужила литературная сказка мадам Лепренс де Бомон
"Красавица и Чудовище", 1756г..
Русский перевод четырёхтомника де Бомон, куда входила и эта сказка,
появившийся в самом конце XVIII века, назывался "Детское училище, или
Нравоучительные разговоры между разумною учительницею и знатными
разных лет ученицами, сочиненные на французском языке госпожой Ле
Пренс де Бомон". По-видимому, она была услышана Пелагеей в устном пересказе. Сама
сказительница украсила ее чисто русскими мотивами, народными оборотами речи, пословицами и
поговорками.
Есть в "Аленьком цветочке" и элементы вычурной восточной сказки. Это можно объяснить тем, что
прежде Пелагея служила у астраханских купцов-персов и была знакома с затейливым узорочьем
восточных сказок. А ее маленький слушатель, Сережа Аксаков, зачитывался сказками "Тысячи и
одной ночи".
Хотя обе сказки имеют большое сходство в сюжете, основных деталях и в
развитии действия, внутренне они различны. Аксаковскую сказку интересно
сравнивать с текстом сказки мадам Лепренс де Бомон, особенно с точки зрения её
отличий от мотиваций, языка и духа литературы эпохи Просвещения, нашедших
отражение во французской литературной сказке.
Сказка де Бомон «Красавица и Чудовище» построена на причинно-следственных,
рациональных связях, в то время как русская сказка существует в ином
измерении, где рациональное способно объяснить лишь часть миропорядка, а
большинство объяснений лежит на пути духовных постижений.
Неспроста, видно, в заколдованном дворце на беломраморной стене возникают
"словеса огненные". Для русского читателя того времени, воспитанного в
православной культуре, это мгновенно узнаваемая реминисценция на библейские
"огненные слова на Валтасаровом пиру ". В "просвещенческой" сказке де
Бомон слова Чудовища появляются, конечно, в книге - основном инструменте
познания мира в системе Западного Просвещения.
Весь язык Аксаковского литературного текста по-барочному пышен и затейлив, не
в пример более сухому французскому тексту. Текст имеет все чётко обозначенные
каноны русской народной сказки: обязательные зачины абзацев; постоянно
повторяющиеся закреплённые характеристики персонажей, такие как "девица,
красавица писаная", "яства сахарные, питья медвяные" и пр.; троекратные
повторы, общие сказочные формулировки-присловья, такие как "скоро сказка
сказывается, не скоро дело делается", "стали жить-поживать" и проч.
Всё текстовое пространство «Аленького цветочка» перенасыщено символами:
вода — граница иной реальности, волшебный лес, по которому бродит купец —
сама жизненная стихия, путающая планы, сбивающая с пути, “дорога торная” —
верный путь.
Гостинцы, которые выбирают купеческие дочери — со смыслом. Старшей нужен
золотой венец “из камениев самоцветных, и чтоб был от них такой свет, как
от месяца полного, как от солнца красного, и чтоб было от него светло в
тёмную ночь, как среди дня белого” (исследователи полагают, что это символ
западной цивилизации, опирающейся на силу разума и власти, внешний блеск и свет
Просвещения). Средняя хочет “тувалет из хрусталю восточного, цельного,
беспорочного, чтобы, глядя в него, видеть всю красоту поднебесную” (часть
литературоведов видит в этом символ восточной мудрости, позволяющей в
созерцательной неподвижности прозревать иные миры и сохранять секрет вечной
молодости).
Но самым сложным оказалась просьба младшей дочери — “аленький цветочек,
которого бы не было краше на белом свете”. Это самое сложное задание.
“Коли знаешь, что искать, то как не сыскать, а как найти то, чего сам не
знаешь? Аленький цветочек не хитро найти, да как же узнать мне, что
краше его нет на белом свете?” Действительно, как?
Собственно, ставится вопрос об иррациональном критерии выбора, которым
может послужить только озарение. “Находил он во садах царских,
королевских и султанских много аленьких цветочков такой красоты, что ни
в сказке сказать, ни пером написать; да никто ему поруки не даёт, что
краше того цветка нет на белом свете, да и сам он того не думает”. Когда
купец видит аленький цветочек, ему не требуются рациональные подтверждения,
ему просто ясно, что искомое найдено: “У честного купца дух занимается:
подходит он ко тому цветку; запах от цветка по всему саду ровно струя
бежит; затряслись и руки и ноги у купца, и возговорил он голосом
радостным: «Вот аленький цветочек, какого нет краше на белом свете, о
каком просила меня дочь моя любимая»”.
Отличается и ментальный дух сказки, особенно это заметно в мотивациях
персонажей. В сказке де Бомон "купец, рассудив, что хоть перед смертью
детям на хлеб оставит, набил ларец золотом да и уехал". У Аксакова купец
думает не о практическом, а о духовном: "Лучше мне с дочерьми повидаться,
дать им своё родительское благословение, и коли они избавить меня от
смерти не захотят, то приготовиться к смерти по долгу христианскому и
воротиться к лесному зверю, чуду морскому..."
Чудовище у де Бомон тоже иное. Оно не слишком "развитое", не речисто, хотя и
выказывает доброту. Аксаковский Зверь лесной, Чудо морское производит
впечатление сложной натуры, великодушной и страдающей, оно выражает свои
мысли и чувства не просто литературно, но изысканно.
В то же время Аксаков описывает ужасную внешность Чудовища подробно, с
"азиатским" смаком: "руки кривые, на руках ногти звериные, ноги
лошадиные, спереди-сзади горбы великие верблюжьи, весь мохнатый от
верху до низу, изо рта торчали кабаньи клыки, нос крючком, как у беркута,
а глаза были совиные".
Превращение в Чудовище в русской сказке также было незаслуженным, злая
волшебница постаралась, "прогневавшись на покойного родителя" царевичакоролевича. Зато изображение сестёр-завистниц Красавицы хотя и даётся со
всеми их недостатками и происками, но в финале они не подвергаются никакому
назидательному наказанию, просто поздравляют сестру, а там "весёлым
пирком, да за свадебку". Морализаторства в русской сказке чувствуется
меньше.
Это интересно: В русской сказке есть одна деталь, которая ещё в детстве
вызывала у меня вопросы. Рассказывая о своей горькой жизни в заколдованном
облике, Зверь лесной, Чудо морское жалуется девице-красавице, что за истекшие
тридцать лет жизни в таком виде он "залучал в свой дворец заколдованный
одиннадцать девиц красных, а ты была двенадцатая".
Эти предыдущие одиннадцать девиц - в среднем по одной девице раз в два с
половиной года - не полюбили Чудовище, только с этой двенадцатой ему,
наконец повезло.
Первый вопрос: Странно, почему красавица не озадачилась вопросом, что стало
с теми одиннадцатью девушками, что не прониклись?
Второй вопрос: Перед каждой ли из тех одиннадцати Чудо лесное рассыпалось
таким же образом, как перед ней, величало каждую "госпожой своей" и клялось,
что "любит её пуще себя самого"?
О, загадочная славянская душа... ;)))
Несколько слов об истории создания сказки.
Сказка "Аленький цветочек" была написана С.Т.Аксаковым для внучки Оленьки
одновременно с "Детскими годами Багрова-внука" и помещена в приложении к
этой книге, "чтобы, — по признанию самого автора, — не прерывать рассказа о
детстве".
В письме к сыну от 23 ноября 1856 г. Сергей Тимофеевич писал об этом так: "Я
теперь занят эпизодом в мою книгу: я пишу сказку, которую в детстве я
знал наизусть и рассказывал на потеху всем со всеми прибаутками
сказочницы Пелагеи. Разумеется, я совсем забыл о ней; но теперь, роясь в
кладовой детских воспоминаний, я нашел во множестве разного хлама
кучу обломков этой сказки, а как она войдет в состав "Дедушкиных
рассказов", то я принялся реставрировать эту сказку…"
И далее:
"Прочитав в несколько дней "Открытие Америки" и "Завоевание Мексики",
я принялся и за "Детское училище". При этом чтении случалось со мной
обстоятельство, которое привело меня в великое недоумение и которое я
разрешил себе отчасти только впоследствии. Читая, не помню который том,
дошел я до сказки "Красавица и Зверь"; с первых строк показалась она мне
знакомою и чем далее, тем знакомее; наконец, я убедился, что это была
сказка, коротко известная мне под именем: "Аленький цветочек", которую
я слышал не один десяток раз в деревне от нашей ключницы Пелагеи.
Ключница Пелагея была в своем роде замечательная женщина: очень в
молодых годах бежала она, вместе с отцом своим, от прежних господ своих
Алакаевых в Астрахань, где прожила с лишком двадцать лет; отец ее скоро
умер, она вышла замуж, овдовела, жила внаймах по купеческим домам и в
том числе у купцов персиян, соскучилась, проведала как-то, что она
досталась другим господам, именно моему дедушке, господину строгому,
но справедливому и доброму, и за год до его смерти явилась из бегов в
Аксаково.
Дедушка, из уважения к такому добровольному возвращению, принял ее
очень милостиво, а как она была проворная баба и на все мастерица, то он
полюбил ее и сделал ключницей. Должность эту отправляла она и в
Астрахани. Пелагея, кроме досужества в домашнем обиходе, принесла с
собою необыкновенное дарование сказывать сказки, которых знала
несчетное множество. Очевидно, что жители Востока распространили в
Астрахани и между русскими особенную охоту к слушанью и
рассказыванью сказок.
В обширном сказочном каталоге Пелагеи вместе со всеми русскими
сказками находилось множество сказок восточных, и в том числе
несколько из "Тысячи и одной ночи". Дедушка обрадовался такому кладу, и
как он уже начинал хворать и худо спать, то Пелагея, имевшая еще
драгоценную способность не дремать по целым ночам, служила большим
утешением больному старику. От этой-то Пелагеи наслушался я сказок в
долгие зимние вечера. Образ здоровой, свежей и дородной сказочницы с
веретеном в руках за гребнем неизгладимо врезался в мое воображение, и
если бы я был живописец, то написал бы ее сию минуту, как живую.
Содержанию "Красавица и Зверь", или "Аленький цветочек", суждено было
еще раз удивить меня впоследствии. Через несколько лет пришел я в
Казанский театр слушать и смотреть оперу "Земира и Азор" - это был опять
"Аленький цветочек" даже в самом ходе пиесы и в ее подробностях".
С.Т.Аксаков "Воспоминания".
Биографическая справка:
Сергей Тимофеевич Аксаков родился 20 сентября (1 октября) 1791 г. в Уфе в
среднепоместной дворянской семье.
Аксаков умер в ночь с 29 на 30 апреля (12 мая) 1859г.
В историю он вошёл как русский писатель и переводчик с французского многих
классических литературных трудов, общественный деятель, литературный и
театральный критик, мемуарист, автор книг о рыбалке и охоте.
Ещё в гимназии, и будучи студентом Казанского университета, Аксаков страстно увлекался
постановкой любительских спектаклей, в которых ему самому удалось проявить недюжинное
актёрское дарование. В дальнейшем он проявил себя на взрослой любительской сцене.
Еще в 1830-е годы в беседах с Н.В. Гоголем С.Т.Аксаков много рассказывал о своём детстве,
проведённом в родовом имении, о родственниках и знакомых. Автор «Мёртвых душ» убеждал
друга записать “воспоминания прежней жизни” о “душах живых”. С середины 1840-х годов на
страницах московских повременных изданий стали появляться рассказы из жизни семьи
помещиков Багровых, прототипами которых явились дед и родители писателя. “Даром чистого
вымысла я вовсе не владею”, — признавался Сергей Тимофеевич, считавший себя лишь
“передатчиком” и “рассказчиком” действительных событий. В 1855–1856 годах Аксаков объединил
рассказы о Багровых в «Семейную хронику». Но это была ещё не та книга, о которой он говорил в
морозное утро 1854-го.
«Дедушкины рассказы» были готовы в 1858 году. Главный герой книги, получившей в итоге
название «Детские годы Багрова-внука», Аксаковская “повесть воспитания” проникнута
“совестливой мыслью”, а истинность чувств героя поверяется природой — величественной и
разнообразной… История Серёжи Багрова стала классикой автобиографической прозы о детстве.
Ею восхищались И.С.Тургенев, А.И. Герцен, М.Е. Салтыков-Щедрин… Л.Н. Толстой в письме к В.П.
Боткину говорил, что произведение С.Т. Аксакова “необыкновенно успокоительно и поразительно
ясностью, верностью и пропорциональностью отражения”, но в то же время признавал: “Нету в
нём сосредоточенной, молодой силы поэзии, но равномерно сладкая поэзия природы разлита по
всему, вследствие чего может казаться иногда скучным”. И действительно, “равномерно сладкое”,
глубокое и ровное дыхание поэзии пронизывает аксаковский сон о золотых детских годах — сон,
делающий явным тайное.
Сказка об аленьком цветочке — из числа детских грёз-воспоминаний Аксакова.