kriminalnaya-ksenofobiya-i-tolerantnost-konflikt-lingvisticheskih-interpretatsiy-na-materiale-tekstov-smi

ISSN 0321–3056 ИЗВЕСТИЯ ВУЗОВ. СЕВЕРО-КАВКАЗСКИЙ РЕГИОН.
ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ. 2010. № 5
УДК 81’.371
КРИМИНАЛЬНАЯ КСЕНОФОБИЯ И ТОЛЕРАНТНОСТЬ:
КОНФЛИКТ ЛИНГВИСТИЧЕСКИХ ИНТЕРПРЕТАЦИЙ
(НА МАТЕРИАЛЕ ТЕКСТОВ СМИ)
© 2010 г. М.Н. Черкасова
Ростовский государственный университет путей сообщения,
Rostov State Transport University,
пл. Ростовского стрелкового полка
Rostovskiy strelkoviy polk narodnogo opolcheniya
народного ополчения, 2, г. Ростов-на-Дону, 344038,
Sq., 2, Rostov-on-Don, 344038,
up-del@rgups.ru
up-del@rgups.ru
Рассматриваются некоторые признаки криминальной ксенофобии и экстремизма с точки зрения их лингвистической
интерпретации. Разграничиваются такие явления, как призыв и побуждение, оскорбление и обида.
Ключевые слова: криминальная ксенофобия, экстремизм, толерантность, лингвистическая интерпретация, призыв,
побуждение, обида, оскорбление.
The article touches upon some features of criminal xenophobia from the point of view of linguistic interpretation. Such phenomena as call and inducement, insult and offensive are distinguished.
Кeywords: сriminal xenophobia, extremism, tolerance, linguistic interpretation, call, inducement, insult, offensive.
Под криминальной ксенофобией, исходя из определения самих терминов (ксенофобия < гр. xenos –
чужой + phobos – страх, боязнь: ненависть, нелюбовь,
нетерпение, неприязнь к кому- или чему-л. чужому,
незнакомому, непривычному) [1, с. 196] и законодательных материалов, будем понимать деятельность,
направленную на разжигание межнациональной и
межконфессиональной ненависти и вражды. А. Р. Ратинов ксенофобию определяет как «негативное, эмоционально окрашенное, иррациональное по своей
природе (но прикрывающееся псевдорациональными
обоснованиями) отношение субъекта к определенным
человеческим общностям и их отдельным представителям – “чужакам”, “иным”, “не нашим”» [2, с. 6] и
считает, что крайнее проявление ксенофобии находит
выражение в криминальном экстремизме, или национальной, религиозной, социальной вражде и ненависти [2, с. 8]. Таким образом, мы имеем дело со специфической формой речевого поведения, которое терминируется в научной литературе, как «язык вражды», «речь ненависти» (hate speech в англоязычных
странах), «речевая агрессия», «вербальная агрессия»,
«словесный экстремизм», «интолерантность». Это –
термины, составляющие понятийный аппарат исследований, посвященных проблемам на стыке лингвистики, психологии, социологии, журналистики, юриспруденции, педагогики, культурологии, конфликтологии, имиджелогии и т. д. [3].
Работы, которые ведутся в этом направлении, объединяет текст с «потенциально опасными речевыми
конструкциями», или составляющими языка вражды,
речевыми формами агрессии, конфликтогенными
единицами, и т. д. Вербальные формы агрессии становятся предметом рассмотрения лингвистической
экспертизы. При рассмотрении спорного текста в
рамках предлагаемого исследования возникают такие
проблемы: 1) с одной стороны, конфликт в контексте
самого текста (герой/герои – автор, редакция; автор –
читатель/читатели), то, что происходит при описании
конфликта на межнациональной или религиозной
почве или при опубликовании интервью; 2) конфликт
самих лингвистических экспертиз (специалисты поразному оценивают предложенный для анализа
текст). Происходит конфликт конфликтов или полярная интерпретация текста. Е. С. Кара-Мурза также
говорит о парадоксальности самого конфликта лингвистической экспертизы, так как «только юристы
уполномочены этот конфликт разрешить согласно
законодательным нормам, но только лингвисты владеют научно обоснованными приемами выявления
истинных смыслов текста и замыслов конфликтующих сторон, обнаружения “подводных течений”, манипулятивных приемов, употребляемых основными
сторонами конфликта» [4, с. 49].
Парадигма «бесконфликтности» сменяется конфликтологической парадигмой, которая является
145
ISSN 0321–3056 ИЗВЕСТИЯ ВУЗОВ. СЕВЕРО-КАВКАЗСКИЙ РЕГИОН.
ключом к пониманию «неизбежности противостояния
в социальных взаимодействиях и их позитивной роли
в совершенствовании и гармонизации этих взаимодействий…» [5, с. 4]. В связи с этим такое понятие,
как «толерантность», имеющее во многом противоположное значение «ксенофобии», становится актуальным, так как «непротивленцы», «терпящие нетерпимость» порождают безответственность. Нельзя не
согласиться с А. Р. Ратиновым, что «пресловутое
“терпеть нетерпимость” – это тоже своего рода экстремизм, только с обратным знаком, что, на наш
взгляд, в свою очередь, нетерпимо» [2, с. 8]. Именно в
конфликте конфликтов, в нашем случае в конфликте
лингвистических интерпретаций и происходит выявление природы конфликта, его механизма и инструмента, возможно также прогнозирование дальнейшего
развертывания того или иного столкновения с точки
зрения криминальной ксенофобии.
В процессе ее диагностирования лингвистыэксперты сталкиваются с трудностями в определении
юридизированных понятий и смежных с ними явлений. Происходит разграничение терминологической и
общеупотребительной лексики. Например, являясь
синонимами в общеупотребительном контексте, единицы не могут быть идентичными в юридическом
поле. В статье будут рассмотрены дифференцирующие признаки «призыва» и «оскорбления» как речевого деликта.
Широкий резонанс вызвала лингвистическая экспертиза по делу об избиении подростками в СанктПетербурге девятиклассника Тагира Керимова не
только в прессе, но и среди самих лингвистовэкспертов. В частности, Е. Галяшина, член правления
Гильдии лингвистов-экспертов по документационным
информационным спорам, выступила с требованием
провести повторное исследование (Российская газета,
01.09.09). Предметом спора стали фразы «Крысам –
крысячья смерть», «Россия для русских», призывы
«Убивай хача, мочи хача!», «Бей хача!», «Бей чурбанов!», «Бей черных!» в отношении представителей
этнокультурной группы народов Кавказа (Комсомольская правда, 29.08.09), в которых эксперт не увидела экстремистского содержания и соответственно
пришла к выводу, что действия нападавших «не носили ксенофобского характера».
Представленный выше материал – побудительные
предложения. А. Н. Баранов предлагает дифференцировать призывы и побуждения, так как, по его мнению, и с этим нельзя не согласиться, «важным признаком классических призывов следует считать их
включенность в политическую коммуникацию – распространение через СМИ, произнесение политическими субъектами или их представителями на митингах, собраниях и других общественных мероприятиях» [3, с. 434]. В этой связи необходимо разграничивать такие принципиально важные явления, как «призыв» и «побуждение», поскольку призывы к определенному виду деятельности (унижение национального
достоинства, осуществление массовых беспорядков
… по мотивам идеологической, политической, расо-
ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ. 2010. № 5
вой, национальной или религиозной ненависти либо
вражды и т.д.) расцениваются как уголовно наказуемое деяние, а побуждения не рассматриваются в рамках Уголовного кодекса РФ.
В словаре З. Е. Александровой [6, с. 415] в качестве синонимов к слову «призыв» приводятся такие
единицы, как «зов», «лозунг», «мобилизация», «воззвание», а единица «побуждение» имеет синонимы
«импульс», «толчок», «стимул». Налицо различное
семантическое наполнение, хотя и очень близкое.
МАС разграничивает эти единицы русского языка
(призыв и побуждение), на наш взгляд, как общее и
частное: побуждение – желание или намерение сделать что-либо, т.е. речь идет об обобщенном наименовании действия, а призыв в большинстве случаев
имеет политическую окраску, такое созначение, как
«выражение общего дела, стремление к достижению
общей цели, к совместным целенаправленным действиям» (см. значение 3: «обращение, в краткой форме
выражающее руководящую идею, политическое требование» [7, с. 412]).
На наш взгляд, призывы а) «Убивай хача, мочи хача!», «Бей хача!», «Бей чурбанов!» «Бей черных!»
(инцидент с Тагиром Керимовым) и б) «Режь русских
свиней!» (массовые беспорядки в Кондопоге) однозначно расцениваются как экстремистские в отличие
от таких фраз, как: «Вот кого надо вешать, так это
банкиров!», «Да все они сволочи!» (Комсомольская
правда, 26.02.09). Выражение же «Крысам – крысячья
смерть!» не может рассматриваться как призыв к экстремистской деятельности, хотя и носит ярко негативную оценку («крыса» – слово из лагерного жаргона, имеет яркую презрительную окраску: заключенный, обкрадывающий своих сокамерников [8, с. 369]),
так как не ясно к представителям какой группы, этноса, национальности относятся эти слова.
Существуют конкретные рекомендации по диагностированию криминальной ксенофобии, в которых
приводятся списки «запрещенных» слов и выражений,
речь в них идет об «этнических лексемах-ярлыках»,
которые очень кратко, обидно, несправедливо называют представителей различных этнических групп (азеры, хачики, хачи, черножопые, чурки, чучмеки и т.д.)
[9, с. 120].
Действительно, интерпретация того или иного высказывания зависит от ситуации, контекста, прагматической направленности, интенции автора текста.
Фраза «Режь русских свиней!» в Кондопоге послужила призывом, сигналом к массовой драке на национальной почве в Карелии (Известия, 22.07.08). Лингвисты сходятся во мнении, что зоосемантические
метафоры, в данном случае «свиньи», могут быть
расценены как агрессивные, оскорбительные. Причем
в словосочетании существительное + относительное
прилагательное (русские свиньи) с конкретизатором
«русские» оскорбительное значение слова «свинья»
для номинации лица лишь усиливается, так как происходит так называемое двойное оскорбление: 1) человек назван «свиньей» и 2) задет определенный этнос – «русские». Само же побудительное предложе-
146
ISSN 0321–3056 ИЗВЕСТИЯ ВУЗОВ. СЕВЕРО-КАВКАЗСКИЙ РЕГИОН.
ние с призывом «резать» выступает как призыв к
осуществлению противоправной деятельности.
При интерпретации такого явления, как «криминальная ксенофобия», «экстремизм» часто происходят
перегибы не только в заключениях лингвистической
экспертизы, но и в оценке самих признаков этих явлений. Формальные вещи становятся поводом для возбуждения уголовного дела или серьезной штрафной
санкции. Например, в Петербурге фраза «Граждане
пассажиры! Будьте осторожны, в метро цыгане!»,
сказанная дежурной по эскалатору, которая хотела
предупредить о возможном воровстве, вызвала бурю
негодования со стороны правозащитной организации
«Мемориал» (Комсомольская правда, 31.03.09), которая посчитала возможным трактовать слово «цыгане»
в предложенном контексте как «воры».
Действительно на первый взгляд создаѐтся негативный этнический стереотип. Но при этом утверждение о криминальности данной этнической группы
в высказывании отсутствует. Несправедливо было бы
также отрицать, что речь может идти об аллюзии, намеке на криминал со стороны данной этнической
группы, тем более что высказывание начинается со
слова-предупреждения «осторожно». Говорить о тиражировании и транслировании негативного образа
этнической группировки, в случае с цыганами, при
помощи различных каналов связи (зрительных, слуховых и т.д.) нам не представляется возможным. Эту
фразу нельзя расценивать, на наш взгляд, даже как
«мягкий язык вражды» (подробнее см.: [10]). Речь
может идти о некорректном поведении, которое возникло в результате сверхобобщения, «ложной идентификации» [2], когда отдельные свойства отдельных
представителей этноса трактуются как системные для
всех членов этнической группы. В результате лингвоюридического анализа предлагаем расценивать эту
фразу как «обидную». Но явление «обида» не входит
в поле «криминальная» ксенофобия» с сегментом
«оскорбление» (в нашем случае на национальной
почве, по мотивам расовой ненависти). При этом диагностирование явлений «обида» и «оскорбление» в
рамках медиадискурса представляется чрезвычайно
важным, так как случаи привлечения к суду за «оскорбление» в средствах массовой информации становятся обыденным явлением, с одной стороны (оскорбления на национальной почве – одна из самых
любимых тем журналистов), с другой – СМИ все чаще пишут об участии лингвистов в судебных делах
подобного рода. Оскорбление в поле вербальной агрессии следует рассматривать как речевой акт, отражающий культурно-национальную специфику коммуникации, в котором реализуется интенция коммуникативного давления на адресата речи.
Наиболее ярко оскорбление проявляется на уровне
лексики, так как слова в зависимости от социокультурного национального языкового пространства могут
приобретать «агрессивную», чуждую окраску, восприниматься как сегмент «язык вражды». Аналогичный пример можно привести со словом «негр», «черный», являющимся оскорбительным для афроамери-
ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ. 2010. № 5
канского населения и «черный», «кавказец», «лицо
кавказской национальности» – для жителей Кавказа и
Средней Азии (грузин, армян, таджиков, азербайджанцев и т. д.). Таким образом, нейтральное на первый взгляд слово «черный» в разных языках имеет
разное значение, но одинаковую коннотацию оскорбления, уничижительного наименования лица определенной национальности. Заметим, что в русском языке номинация по национальному признаку становится
очень часто предметом судебных разбирательств. Показателен пример с объявлением в метро СанктПетербурга, когда дежурная по эскалатору сообщила
по громкой связи: «Граждане пассажиры! Будьте
осторожны, в метро цыгане!» (Комсомольская правда, 31.03.09). Эта фраза получила резонанс, так как
оскорбленные цыгане написали жалобу. Употребление слова «цыгане» было истолковано представителями указанной национальности как «воры», а значит,
как оскорбление. Часто просто номинация национальности становится предметом возмущения и расценивается как агрессивный выпад: «Глава вайнахской диаспоры Махмет Матиев считает, что местные власти сознательно выдавливают кавказцев из
республики. На их стороне и общественное мнение, и
пресса: – Почему все время подчеркивают, что мы
чеченцы? Мы граждане России!» ((Комсомольская
правда, 31.08.07).
Проанализируем лексикографическую характеристику слова «оскорбление» в общеупотребительном
языке.
Словарь В. И. Даля «оскорблять» трактует как
«обидеть, огорчить, опечалить и раздражить словом
или делом, нападать на кого, судить кого неправо,
кривосудом», а «оскорбитель, оскорбительница» как
«обидчик, огорчитель, нападчик» [11].
В МАСе [12] «оскорбление» восходит к глаголу
«оскорбить»: «крайне обидеть, унизить кого-л.; уязвить, задеть в ком-л. какие-л. чувства». Анализ современной прессы показал, что оскорбление стало довольно-таки регулярным явлением, которое проникает в условно закрытый, регламентированный и ритуализованный институциональный дискурс: В марте
2005 года вице-спикер Жириновский и депутат Савельев после взаимных оскорблений и плевков перешли к рукопашной. Их с энтузиазмом поддержали два
десятка коллег (Комсомольская правда, 17.11.07);
Директор Галина Кривовичева за оскорбление ученика получила выговор. (Комсомольская правда,
22.02.08); 450 тыс. руб. по решению суда должен заплатить Г. Зюганов за оскорбление губернатора Кемеровской области А. Тулеева. В одном из своих выступлений Зюганов сказал, что Тулеев устроил в области «паханат». (АиФ. № 8. 08).
Словарь синонимов русского языка [6] под «оскорблением» понимает «обиду», «осквернение», а при
объяснении таких слов, как оскорбитель, оскорбительно, оскорбительный, оскорбить, оскорбиться,
оскорблять, оскорбляться предлагает воспользоваться словарными статьями: обидчик, обидно, обидный,
обидеть /осквернить, обидеться, обижать / осквер-
147
ISSN 0321–3056 ИЗВЕСТИЯ ВУЗОВ. СЕВЕРО-КАВКАЗСКИЙ РЕГИОН.
нять, обижаться соответственно. «Обида» понимается как «оскорбление, унижение, пощечина, щелчок».
Таким образом, общекультурная трактовка слова
«оскорбление» совпадает с понятием «обида», причем
В. И. Даль подчеркивает, что слово может быть инструментом обиды или оскорбления. «Оскорбить» и
«обидеть» – равные понятия, слова-синонимы в общенародном языке, в бытовом дискурсе.
В тематической группе «обида» словарясправочника Р. И. Яранцева [13] приводятся следующие фразеологические единицы, характеризующих
эмоции человека: ударяться (входить) в амбицию;
держать (иметь) сердце; надувать губы; быть в
претензии; принимать на свой счѐт; проглотить
пилюлю; наступать на ноги; задевать за живое;
лезть в бутылку. Диапазон семантических значений
устойчивых единиц гораздо шире семантического
наполнения «оскорбление», не все единицы выступают в качестве синонимов из-за коннотативных оттенков. С точки зрения происхождения «обида» и «оскорбление» также различны: «обида» восходит к зависти, недоброжелательности (желанию зла), ненависти, а «оскорбление» – к скорби, горю, печали,
ущербу [14]. М. Фасмер проводит границу между обидой и оскорблением, что подтверждает тезис: «обида»
не равно «оскорбление». В слове «обида» доминирует
выражение эмоционального состояния, а в «оскорблении» присутствует и материально выраженный
компонент «утрата чего-л.», «причинение ущерба».
Г. В. Кусов также говорит о социологизированности
оскорбления, так как оскорбление – социальный проступок, а обида – состояние души [15], следовательно,
«обида» и «оскорбление» – явления разного порядка.
Таким образом, можно говорить о многообразии
оскорбительного инструментария и о его неоднозначной трактовке. В этом случае происходит столкновение
понятия «оскорбление» и смежных ему «обида»,
«унижение», «угроза», «упрек», «хамство» и т.д. Перечисленные единицы входят в поле конфликтогенности,
а это в свою очередь часто требует социально-правовой
и лингвистической оценки в контексте правового поля.
Происходит «встреча» лингвистики и юриспруденции,
сталкиваются не только два смысла – общеупотребительный и юридизированный, но речь о «конфликте
интерпретаций» именно на фоне этих смыслов.
В рекомендациях Гильдии лингвистов-экспертов
также разграничиваются понятия «оскорбить», «унизить», «обидеть» и подчеркивается, что понятия оскорбления и унижения существуют и в правовом и в
лингвистическом толковании, в то время как «обида»
правовой трактовки не имеет.
ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ. 2010. № 5
Итак, конфликт лингвистических интерпретаций –
ключ к выработке методики диагностирования криминальной ксенофобии в различных текстах. При
лингвоюридической трактовке текста важен анализ
единиц как с точки зрения общеупотребительного, так
и юридизированного дискурсов, так как оцениваются
не сами факты, приводимые в печатном тексте, оценивается авторская презентация (интерпретация,
оценка) этих фактов.
Литература
1. Комлев Н.Г. Словарь иностранных слов. М., 1999. 672 с.
2. Ответственность за разжигание вражды и ненависти.
Психолого-правовая характеристика / под ред. А.Р. Ратинова. М., 2005. 256 с.
3. Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста:
теория и практика: учеб. пособие. М., 2007. 592 с.
4. Кара-Мурза Е.С. Лингвистическая экспертиза как
процедура политической лингвистики // Политическая лингвистика. 2009. № 1 (27). С. 47 – 71.
5. Непшекуева Т.С. Внутриличностный конфликт как
лингвистический феномен: автореф. дис. … д-ра филол.
наук. Краснодар, 2006. 43 с.
6. Александрова З.Е. Словарь синонимов русского языка
/ под ред. Л.А. Чешко. М., 1971. 600 с.
7. Словарь русского языка: в 4 т. Т. 3. / АН СССР, Ин-т
рус. яз.; под ред. А.П. Евгеньевой. М., 1987. 752 с.
8. Квеселевич Д.И. Толковый словарь ненормативной
лексики русского языка. М., 2005. 1021 с.
9. Диагностика толерантности в средствах массовой информации / под ред. В.К. Мальковой. М., 2002. 352 с.
10. Верховский А. Общий анализ результатов мониторинга //Язык мой… Проблема этнической и религиозной
нетерпимости в российских СМИ. М., 2002. С. 42 – 43; Кожевникова Г. Язык вражды и выборы: федеральный и региональный уровни. По материалам мониторинга осени –
зимы 2007 – 2008 годов. М., 2008. С. 9 – 11.
11. Даль В. Толковый словарь живого великорусского
языка. Т. 2. М., 1989. 779 с.
12. Словарь русского языка: в 4 т. Т. 2. / АН СССР,
Ин-т рус.яз.; под ред. А.П. Евгеньевой. М., 1986. 736 с.
13. Яранцев Р.И. Словарь-справочник по русской фразеологии: ок. 800 фразеологизмов. 2-е изд., стереотип. М.,
1985. 304 с.
14. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. 3. М,. 1986. 576 с.
15. Кусов Г.В. Оскорбление как иллокутивный лингвокультурологический компонент: автореф. дис. … канд. филол. наук. Волгоград, 2004. 27 с.
Поступила в редакцию
22 января 2010 г.
148