В.Я. Лакшин: «У Булгакова мы не найдём традиционного религиозного сознания. Но нравственное сознание его было глубоким и прочным. В русской литературе XIX века с именем Достоевского была связана категорическая максима: если Бога нет, то “всё позволено”. Это умозаключение, испытанное гениальным писателем на судьбах Раскольникова и Ивана Карамазова, подтверждалось практикой революционного нигилизма, всегда питавшегося атеизмом. В своём яром натиске богоборчество само становилось подобием веры, открывая дорогу бесчестию (Булгаков проверил это на судьбах Русакова, Пончика-Непобеды). Однако ещё в XIX столетии русская литература искала и некий “третий тип сознания”, глубоко нравственного, далёкого от воинственного атеизма, но не имевшего примет традиционной веры. Чехов, например, воспринимал своё “неверие” как недостаток, а искание веры ставил в заслугу ищущим душам, но своею личностью и творчеством явил наглядный пример нравственности, имеющей опору в самосознании человека, а не вне его — в ожидании Божьей кары или воздаяния. Булгакову был близок этот тип миросозерцания: ведь, помимо всего, он врач, естественник, как и Чехов. Сын профессора богословия с уважением относился и к церковной истории, и к некоторым сторонам обрядовости, правда, скорее как к привычной дани верованию отцов, чем потребности души. “Вольнодумство”, свободный ум соединялись в нём с твёрдой верой в справедливость и добро — гуманистический эквивалент христианства. Не надо смотреть на великий роман как на катехизис. Скорее это зеркало взыскующей души художника. Безусловная вера безотчётна, она вопросов себе не ставит. А то, что изображено в таком романе, как “Мастер и Маргарита”, это вопросы художника к себе и к жизни, попытка понять нечто новое для себя, разобраться в целях и смысле бытия. На страницах книги отразилось всё: его жажда идеала, его отчаяние при виде торжествующей пошлости или мелкого повседневного зла, с которым пусть уж расправится компания Воланда, а со злом покрупнее — очистительный Огонь. И рядом с этим — неизменная для автора притягательность веры в добро и карающую совесть». П.В. Палиевский: «Мы замечаем, что он (автор) посмеивается и над дьяволом. Странный для серьёзной литературы XX века поворот, где дьявола привыкли уважать. У Булгакова что-то совсем не то. Он смеётся над силами разложения, вполне невинно, но чрезвычайно для них опасно, потому что мимоходом разгадывает их принцип. После первого изумления безнаказанностью всей “клетчатой” компании глаз наш начинает различать, что глумятся-то они, оказывается, там, где люди сами уже до них над собой поглумились... Заметим: нигде не прикоснулся Воланд, булгаковский князь тьмы, к тому, кто сознаёт честь, живёт ею и наступает. Но он немедленно просачивается туда, где ему оставлена щель, где отступили, распались и вообразили, что спрятались... Работа его разрушительна — но только среди совершившегося уже распада. Без этого условия его просто нет; он является повсюду, как замечают за ним, без тени, но это потому, что он сам только тень, набирающая силу там, где недостало сил добра, где честь не нашла себе должного хода, не сообразила, сбилась или позволила потянуть себя не туда, где — чувствовала — будет правда. Собственное же положение её (нечисти) остаётся незавидным; как говорит эпиграф к книге: “часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо”. Всё разорённое ею восстанавливается, обожжённые побеги всходят вновь, прерванная традиция оживает и т. д. Конечно, и источник авторского спокойствия оттуда. Он тоже издалека — соединён с началами, которых разложению не достать. Роман наполнен этим настроением, которое не выговаривается прямо, но даёт ему весь его внутренний разбег». Под финалом понимается последняя глава романа «Прощение и вечный приют» и эпилог. В них писатель заканчивает рассказ обо всех героях, которые появлялись на страницах книги. Финал булгаковского романа перекликается с «Божественной комедией» Данте (В.П.Крючков. «Мастер и Маргарита» и «Божественная комедия»: к интерпретации эпилога романа М.Булгакова.//Русская литература, 1995, №3). В третьей части Дантовой «Комедии» (в «Рае») герой встречается с Беатриче, которая ведёт его к Эмпирею, огненному центру рая. Здесь из ослепительной точки струятся потоки света и пребывают Бог, ангелы, блаженные души. Может быть, об этом свете говорит Левий Матвей? Сам себя герой-рассказчик у Данте помещает не в Эмпирей, а в Лимб — первый круг ада, где обитают античные поэты и философы и ветхозаветные праведники, которые избавлены от вечных мук, но и лишены вечной радости соединения с Богом. Герой Данте оказывается в Лимбе за то, что имеет с христианской точки зрения порок — гордыню, которая выражается в стремлении к абсолютному знанию. Но этот порок одновременно достоин и уважения, потому что принципиально отличается от смертных грехов. В последней главе романа Булгаков рисует загробный мир, напоминающий Лимб. Мастер и Маргарита, расставшись с Воландом и его свитой, переходят «в блеске первых утренних лучей через каменный мшистый мостик» (2, 32), идут по песчаной дороге и радуются тишине и покою, о которых мечтали в земной жизни, а теперь будут наслаждаться ими в вечном доме, увитом виноградом. Почему же Мастер не заслужил света? В книге И. Л. Галинекой дан очень простой ответ: свет уготован для святых, а покой предназначен «истинному» человеку (указ. соч., с.84). Однако необходимо объяснить, что не позволяет причислить булгаковского Мастера к святым? Можно предположить: и в жизни, и за смертным порогом герой остаётся слишком земным. Он не хочет преодолевать в себе человеческое, телесное начало и забыть, например, свою великую, но грешную любовь к Маргарите. Он мечтает остаться с ней и в загробном мире. Второе предположение — Мастер не выдержал испытаний и отчаялся, он не принял подвига, который был уготован ему судьбой, и сжёг свою книгу. Воланд предлагает ему продолжить роман об Иешуа и Понтии Пилате, но Мастер отказывается: «Он ненавистен мне, этот роман... Я слишком много испытал из-за него» (2, 24). Третье предположение — сам Мастер и не стремился к божественному свету, то есть не имел истинной веры. Доказательством этому может служить образ Иешуа в романе Мастера: автор изображает Иешуа как нравственно прекрасного человека, что недостаточно для верующего (посмертное воскресение так. и не показано). Следует признать, что награда светом уставшего от жизни Мастера была бы неубедительной, она противоречила бы художественной концепции романа. А кроме того, между Булгаковым и Мастером много общего, поэтому Булгаков, как и Данте, не мог наградить райским сияниемблаженством героя, похожего на себя. При этом Мастер, с точки зрения автора, безусловно положительный герой. Он совершил творческий подвиг, написав во времена воинствующего атеизма книгу об Иешуа Га-Ноцри. То, что книга не была закончена, не умаляет поступка её автора. И ещё, жизнь Мастера украсила настоящая, верная любовь, та, что сильнее смерти. Творчество и любовь для Булгакова — высшие ценности, которые искупили отсутствие правильной веры у героя: Мастер и Маргарита не заслужили рая, но избежали ада, получив покой. Так Булгаков выразил свой философский скептицизм, столь характерный для писателей XX века. Описывая Мастера в финале, Булгаков не даёт однозначного толкования. Здесь следует обратить внимание на состояние главного героя, когда он идёт к своему вечному (то есть последнему) приюту: «...слова Маргариты струятся так же, как струился и шептал оставленный позади ручей, и память Мастера, беспокойная, исколотая иглами память стала потухать. Кто-то отпускал на свободу Мастера, как он только что отпустил им созданного героя» (2, 32). Память о романе, о земной любви — это единственное, что оставалось у Мастера. И вдруг «память потухает», а значит, возвышенные любовные переживания для него умирают, становится невозможным творчество, о котором герой так мечтал в земной жизни. Иными словами, Мастер получает телесно-душевный, а не божественный покой. Зачем Мастеру сохранять творческие силы, если никто не прочитает его произведений? Для кого писать? Булгаков не доводит изображение судьбы Мастера до ясного конца. Так каков же финал романа Булгакова — счастливый или трагический? Кажется, что писатель сознательно не даёт прямого ответа на этот вопрос, потому что в данном случае любой определённый ответ был бы неубедителен. Булгаков, может быть, сознательно сделал финал своего романа двусмысленным и скептическим, в противовес торжественному финалу «Божественной комедии». Писатель XX века отказывается утверждать что-либо наверное, рассказывая о трансцендентальном мире, призрачном, неизвестном. В загадочном окончании «Мастера и Маргариты» проявился художественный вкус автора. На первый взгляд финал романа трагичен. Мастер, совершенно отчаявшись найти понимание в современном обществе, умирает. Маргарита умирает, так как не может жить без любимого человека, которого она любит за доброе сердце, талант, ум, страдания. Иешуа умирает, так как людям не нужна его проповедь о добре и правде. Но Воланд в конце романа вдруг говорит: «Всё будет правильно, на этом построен мир» (2, 32), — и каждый герой получает по своей вере. Мастер мечтал о покое и получает его. Маргарита мечтала о том, чтобы всегда быть с Мастером, и остаётся с ним даже в загробной жизни. Понтий Пилат подписал смертный приговор невиновному человеку и мучается за это бессмертием и бессонницей почти две тысячи лет. Но в конце концов исполняется и его самое заветное желание — встретиться и говорить с бродячим философом. Берлиоз, который не верил ни во что и жил в соответствии с этим убеждением, уходит в небытие, превратившись в золотой кубок Воланда. Так что же: мир устроен справедливо и поэтому можно со спокойной уверенностью жить дальше? Булгаков опять не даёт определённого ответа, и читатель сам может выбрать ответ для себя.
