Влияние русской литературы на творчество Акутагавы Рюноскэ
реклама
Исследовательский проект по литературе на тему: «Влияние русской литературы на творчество Акутагавы Рюноскэ» Научный руководитель: Васильева Ирина Александровна Автор: Згурская Вероника Станиславовна I. Введение II. Основная часть 1. Жизнь и творчество Акутагава Рюноскэ 1.1. Первое открытие 1.2. Второе открытие 1.3. Третье открытие 2. Влияние русской литературы на творчество Акутагава Рюноскэ 2.1. Влияние Н.В. Гоголя 2.2. Влияние А.П. Чехова III. Заключение IV. Список литературы V. Приложения 1 I. Введение В первой половине XVII века японское правительство, опасаясь развития отношений с европейскими странами и распространения христианства, издало указ, согласно которому был запрещён въезд иностранцев в Японию и выезд японцев за границу под страхом смертной казни. Япония надолго стала «закрытой» страной. Однако политика «самоизоляции» в конечном счёте себя не оправдала. Во второй половине XIX века правящий класс Японии решил совершить переворот сверху. В 1868 году сёгун передал политическую власть императору, который на протяжении веков (с XIII века) был лишь номинальной главой государства. Феодальная система была ликвидирована, Япония пошла по капиталистическому пути развития. Этот переворот, полностью изменивший жизнь японцев в то время, называется революция Мэйдзи. Япония быстро делала первые шаги к сближению с Западом, превращаясь из малоизвестной Западу страны в мировую державу. Это был период исканий в японской литературе, когда традиционное и новое то сливались, то расходились к противоположным полюсам. Появилось огромное количество групп, течений, направлений, многие из которых опирались лишь на западную культурную традицию, пренебрегая национальной; другие же, наоборот, призывали возвратиться к корням, к традиционной японской классике. Японская молодёжь была увлечена Россией, Францией, Германией, Англией, открывая в них массу нового и интересного. Для начинающих японских писателей всегда существовала опасность стать эпигонами, раствориться в западной культуре. К сожалению, со многими именно это и случилось – в рассматриваемый период было создано много подражательных по отношению к западной литературе произведений. В эти трудные времена и писал Акутагава Рюноскэ. Однако его творчество сильно выделялось из нескончаемого потока единообразной литературы, лившегося на книжные полки Японии того времени. Исследователь творчества этого японского писателя Н.Гривнин считает, что с полным правом Рюноскэ можно назвать родоначальником современной японской литературы. Большой заслугой Акутагавы можно считать то, что во многом благодаря ему японская литература влилась в поток мировой. Влияние Акутагавы на японских писателей огромно. Признают они это или нет, но нельзя сомневаться, что так, как писали до Акутагавы, писать после Акутагавы уже было невозможно, что так, как понимался реализм до Акутагавы, пониматься после Акутагавы он уже не мог. И удалось ему это, в первую очередь, именно потому, что он сумел слить воедино национальное и мировое, что и определило качественный скачок современной японской литературы. Вот почему правильно понять и 2 оценить творческие позиции Акутагавы — значит правильно понять основные направления японской литературы двадцатого века. "Я не жду, что получу признание в будущие времена. Суждение публики постоянно бьет мимо цели... Тем более я - простой литератор... Иногда я представляю себе, как через пятнадцать, двадцать, а тем более через сто лет даже о моем существовании уже никто не будет знать. В это время собрание моих сочинений, погребенное в пыли, в углу на полке у букиниста на Канда (район Токио, где расположены книжные магазины) будет тщетно ждать читателя..." - так безотрадно представлял свою посмертную творческую судьбу Акутагава Рюноскэ. Акутагава в этом предсказании ошибся. Книга новелл японского писателя украшает нашу "Всемирную библиотеку", где его имя соседствует с самыми великими писателями, он издается и переиздается на всех континентах, он является признанным мировым классиком, в Японии ежегодной премией имени Акутагава Рюноскэ награждают лучших писателей, а ведь он прожил всего 35 лет. Для писателя-прозаика такой возраст, за редким исключением, является младенческим. "Он хотел жить так неистово, чтобы можно было в любую минуту умереть без сожаления", - писал Акутагава в последнем автобиографическом произведении. И он жил неистово. Путь его в литературе отнюдь не однолинеен. Его творчество пестрит многообразием вопросов, которые он поднимает, проблем, которые он затрагивает. Однако наметить основное направление его движения можно. Начав с новелл об эгоизме, с критики несовершенства человека, он перешел к критике социальной несправедливости и, наконец, к критике несовершенства общества в целом. В «Словах пигмея», одном из итоговых произведений писателя, есть такие слова: «Уничтожить рабство — значит уничтожить рабское сознание. Но нашему обществу без рабского сознания не просуществовать и дня» [1]. Познакомившись с творчеством Акутагавы Рюноскэ, изучив статьи ученых и литераторов, исследовавших его жизненный путь и его вклад в мировую литературу, прочитав несколько восторженных отзывов почитателей его таланта, я задалась вопросом – так почему же такой талантливый писатель до сих пор для многих читателей остается таким закрытым и непонятным? Ответ оказался слишком прост. Тут всплывает на поверхность 3 извечная проблема, существующая еще со времен возникновения первых цивилизаций, проблемой взаимопонимания Запада и Востока. Слишком различны культуры этих миров, обычаи, традиции, слишком не похожи друг на друга формировавшиеся столетиями их искусства. Более того, проблему понимания японской литературы усугубляют трудности перевода, не дающие возможность дословно передать мысль автора без искажения. Я уверена, что Акутагава Рюноскэ является именно тем писателем, творчество которого может оказаться интересным для русского читателя. Он писал во времена становления японского реализма, когда Япония открылась всем западным влияниям. Его интересовала прежде всего нравственная сфера человеческой жизни. И можно с уверенностью сказать, что именно русская литература заставила Акутагаву встать на путь обличителя человеческих пороков, не только каждого человека в отдельности, но и всего общества в целом. Гоголь, Чехов, Толстой, Достоевский — об их влиянии на него говорит сам Рюноскэ. И не только на словах – доказательства этого мы можем видеть во всех его произведениях. Начиная с метода, с помощью которого он и пишет свои рассказы, и заканчивая даже иногда сюжетами – очень многое было почерпнуто из русской литературы. И в данной работе была предпринята попытка найти ключ к творчеству мэтра классической японской прозы, Акутагавы Рюноскэ, - а именно через изучение влияния на него Н.В. Гоголя и А.П. Чехова. 4 Основная часть II. 1. Жизнь и творчество Акутагавы Рюноскэ 1.1. Первое открытие Акутагава Рюноскэ родился в Токио 1 марта 1892 года. Когда ему исполнилось девять месяцев, его мать сошла с ума, и младенца передали на воспитание в бездетную семью старшего брата матери. Дядя, давший мальчику свою фамилию и ставший ему буквально отцом, был человеком состоятельным, а также большим ценителем и знатоком японской культуры. Именно он ввел Рюноскэ в мир искусства, сумев еще в детстве привить ему любовь к японской и китайской классике. Акутагава со школьных лет увлекался чтением японской и китайской классики; в одиннадцать лет он уже редактирует и оформляет рукописный журнал, который «издает» совместно с одноклассниками; с четырнадцати лет принимается читать Франса и Ибсена; а в двадцать, учась на литературном отделении высшей школы, без памяти погружается в чтение европейских поэтов, прозаиков и философов, в том числе Бодлера, Стриндберга и Бергсона. В 1913 году Акутагава поступил на отделение английской литературы Токийского императорского университета и вскоре взялся за первые опыты в беллетристике. В то время в молодой буржуазной Японии, стремившейся сравняться с Западом и в материальном, и в духовном плане, организация литературного мира сложилась первоначально в чисто феодальном стиле. Писатели объединялись в некое подобие цехов или кланов, окружали себя учениками в роли "подмастерий", нещадно их эксплуатируя. Все издания находились под строгим контролем того или иного «клана». Их влияние не распространялось только на одиночек, имевших протекцию непосредственно в журналах или располагавших достаточными средствами, либо на студентов университетов, принятых в соответствующий цех сразу же после первого произведения. Всем остальным необходимо было "войти в ворота", то есть пойти на выучку к влиятельному литературному покровителю. Впрочем, это имело и свои плюсы. Молодой писатель стремился попасть к мастеру, которого он уважает, а, учитывая, что в ту пору в Японии не существовало издательской редактуры, начинающий проходил у своего учителя необходимую школу писательского мастерства. 5 По статье А.Н.Стругацкого «Три открытия Акутагавы Рюноскэ В 1915 году молодой Рюноскэ пришел в дом к своему любимому писателю Сосэки Нацумэ. Хоть все двери в литературу были и без того широко распахнуты перед Акутагавой (он принадлежал к университетскому литературному обществу и активно участвовал в его печатном органе, его рассказы «Маска хёттоко» и «Расёмон» уже были опубликованы в солидном ежемесячнике), он все же счел необходимым "войти в ворота" Нацумэ. На это были свои причины. В 1885 году литературовед Сёё Цубоути опубликовал трактат «Сущность романа», во многом определивший характер новой японской литературы. Автор призывал писателей отказаться от традиционной японской поэтики с ее дерзкой метафорой и острой фабулой и взять на вооружение европейскую технику описания, сформулировав новый литературный метод "сядзицусюги" - отражать, как есть, или, по другому, быть верным действительности (что, как мы видим, есть следствие влияния западного реализма). В то время Япония буквально утопала в разноголосице разнообразных и зачастую противоречивых западных влияний. Все, чего западная литературная традиция достигла за столетия эволюционного развития, обрушилось на Японию буквально в одночасье: и романтизм, и сентиментализм, и реализм, и натурализм, и первые декадентские и модернистские течения. Принцип «сядзицусюги» устраивал многих. Но при этом воспринят он был с неописуемым простодушием: писатели принялись описывать все, что перед глазами, не заботясь ни о занимательности, ни о сюжете, ни о стилистике, не пытаясь проанализировать увиденное, искать его связи с политическим, экономическим, социальным состоянием страны. Нацумэ Сосэки был одним из немногих, кому удалось соединить японскую и европейскую поэтики, достигнув объемного реализма. Этот же литературный метод исповедовал и Акутагава, сумев выхватить важную для себя мысль из "Сущности романа": "Главное - описание чувства, потом уже нравов и обычаев... Чувство - это мозг произведения". И именно поэтому он пошел в ученики к Нацумэ – он искал у него подтверждение своей правоты. Новеллы о парадоксах психологии - "Ворота Расёмон", "Нос", "Бататовая каша" принесли ему известность. Акутагава был назван лучшим современным писателем Японии. Именно тогда, после долгих тщетных поисков, он наконец нашел свой путь в литературе. Акутагава сделал свое первое открытие: — Литература должна заниматься не описанием чувств, а исследованием, анализом психологии. Но анализ предполагает инструмент. Что может быть инструментом 6 литературного анализа психического мира? Только одно: событие. Событие приводит в движение спящую в обычном состоянии человеческую психику, провоцирует ее на самые разнообразные проявления в поступках, выворачивает ее наизнанку. Событием может быть и вселенская катастрофа – например, война; и личное несчастье – например, неразделенная любовь; и подлая мелочь жизни – например, приобретение новой шинели. Выбор события – это дело автора, выбор зависит от задачи, которую ставит перед собой автор, от личности героя произведения, от множества других факторов и является в конечном счете актом литературного мастерства. Акутагава выбирает основой своих рассказов разнообразные исторические события. Сюжетные завязки его новелл, рисующих парадоксы и внезапные повороты человеческой психики, восходят к средневековым анекдотам и к эпизодам из военно-феодального эпоса. Он стремился еще и еще раз подчеркнуть, что быт и нравы, время действия и обстановка не играют для его анализа никакой роли. Психология человека, говорил Акутагава, не изменилась за все эти века, и он вправе анатомировать ее на фоне сколько угодно гротескных обстоятельств, если они помогут в достижении его цели. 7 1.2. Второе открытие Квазиисторические новеллы о парадоксах психологии («Ворота Расёмон», «Нос», «Бататовая каша») скоро завоевали Акутагаве признание читателей и издателей и выдвинули Акутагаву в ряды лучших авторов того времени. Но сам Акутагава потерял спокойствие. Он почувствовал, что с его методом что-то не так – то ли с методом, то ли с применением этого метода. Слишком интеллектуально, слишком от головы. Стремясь разобраться в своих сомнениях, он затронул саму проблему искусства, тогда и появился на свет один из лучших его рассказов – «Носовой платок». В этом рассказе профессор Токийского императорского университета мечтал облегчить взаимопонимание между народами Запада и своим народом. Причем это понимание, по его мнению, должно было строиться на основе бусидо, «пути воина», системы морали и поведения самурая. Именно требование жесткой самодисциплины и добродетельной жизни сближает дух бусидо с духом христианства. Профессор читал Стриндберга, когда к нему пришла посетительница – почтенная и изящно одетая мать одного из студентов. Она рассказала ему о том, что юноша умер и что она пришла передать профессору его последние слова. Некоторое время они обменивались малозначительными репликами, причем профессор заметил одно странное обстоятельство: ни на облике, ни на поведении дамы смерть родного сына не отразилась. Профессор поразился, от холодности и спокойствия соотечественницы ему стало не по себе. Но тут профессор уронил веер и, полезши за ним под стол, увидел руки гостьи, изо всех сил мявшие и комкавшие носовой платок. Гостья улыбалась только лицом, всем же существом своим она рыдала. Проводив гостью, профессор вновь уселся в кресло на веранде. Мысли его были полны героическим поведением этой дамы, и он с гордостью думал о том, что дух бусидо поистине вошел в плоть и кровь японского народа. В эту минуту рассеянный взгляд его упал на раскрытую страницу книги. «В пору моей молодости, – писал Стриндберг, – много говорили о носовом платке госпожи Хайберг... Это был прием двойной игры, заключавшийся в том, что, улыбаясь лицом, руками она рвала платок. Теперь мы называем его дурным вкусом...» 8 Профессор растерялся и оскорбился. Оскорбился не за даму, а за свою взлелеянную схему, в которую так четко укладывалось это происшествие. Так выглядит краткое содержание этого рассказа. Те, кто знаком с историей Японии того времени, могут с уверенностью сказать, что автор в своем рассказе высмеял одно из модных течений того времени, которое охватило все слои населения, - идею сближения Запада и Востока на основе бусидо. Но у рассказа есть «второе дно», не столь очевидное, как первое, но от этого не менее важное. Читатель далеко не сразу осознает, какая проблема возникает в конце рассказа. Профессор смутно ощущает что-то неясное, что грозит разрушить безмятежную гармонию его мира. Пытаясь объяснить себе это ощущение, он готов заподозрить Стриндберга в попытке осмеять бусидо. Если бы он смог отвлечься от любимой идеи, он сумел бы понять, какую проблему ставит перед читателем (и перед собой) автор. Проблему соотношения жизни и искусства. В глазах знатоков театра сценический прием госпожи Хайберг давно уже стал банальностью. Но миллионы женщин и до и после госпожи Хайберг при разных обстоятельствах и по разным причинам стискивали зубы, комкали носовые платки, чтобы не вскрикнуть, не показать своей боли, и никто никогда не называл это «дурным вкусом». И совершенно не важно, почему они это делали. В данном случае не в этом дело. Дело в диковинной метаморфозе, которую претерпевает восприятие нами человеческого поведения, когда оно переносится из реальной жизни на сцену, на экран или на страницы книг. Какова психологическая природа этой метаморфозы? В чем секрет адекватного перевода с бесконечно разнообразного языка жизни на язык искусства? Вот в этом, как мне кажется, и состоит глубинная суть, «второе дно» рассказа «Носовой платок». Это и есть главная его проблема, которую не то что решить – просто увидеть не дано профессорам – приверженцам бусидо. Вскоре Акутагава пришел к выводу, что искусство должно быть совершенным. В заметках «Об искусстве» Акутагава подчеркнул, что совершенство состоит в полном воплощении художественного идеала, в противном же случае служить искусству просто не имеет смысла. Именно это занимало Акутагаву в 1919 году, в двадцать семь лет. 9 В то время до Японии уже дошли отголоски ужасных событий, развернувшихся в Европе. Но Акутагава был далек от всего этого. Войны, революции, стихийные бедствия казались ему чем-то преходящим, не заслуживающим внимания художника. В лучшем случае они могли служить событиями, приводящими в движение скрытые механизмы человеческой души. Единственная, неповторимая, значимая реальность жизни – это искусство, исследующее эти механизмы. «Человеческая жизнь не стоит и одной строки Бодлера», – провозгласил он. Во всяком случае, жизнь, не связанная со служением искусству. Через несколько лет в газете "Осака майнити" была опубликована одна из самых блестящих и страшных новелл Акутагава "Муки ада", где художник пожертвовал жизнью любимой дочери для создания своего лучшего шедевра. Закончив его, он удавился. Так Рюноскэ Акутагава сделал свое второе открытие, но оно обрадовало его далеко не так сильно, как первое. 10 1.3. Третье открытие Рюноскэ Акутагава вел размеренную жизнь японского литературного мэтра: по обусловленным дням принимал в своем кабинете литературную молодежь, совершал лекционные поездки по стране, побывал в Китае и в Корее... Но это были лишь вылазки в мир, главное - он непрерывно, почти бешено работал. В первой половине 20-х годов «натуральная школа» пошла на спад. Роли издателей и писателей поменялись: теперь уже не издатель униженно просил у маститого мастера «все равно что, по вашему усмотрению», а маститые литераторы толпились в прихожей издателя в трепетном ожидании приема. Теперь издатель определял, что нужно писать и чего писать не следует, издатель требовал – и издатель платил. Началась расплата за десятилетнее господство серости и безыдейности. В этом хаосе дешевых соблазнов, измен высоким идеалам Рюноскэ Акутагава работал как одержимый. Из всех адептов «большой литературы» не склонил головы только он один. Издатели отлично понимали, что помыкать им нет никакой выгоды, – громадный неиссякаемый талант все время держал его в фокусе читательского внимания. Но сам-то он не находил покоя. Поиск – вот что составляло суть его деятельности. Он стремился нащупать во всем многообразии вековой истории нечто главное, некий философский камень, который чудесным образом раз и навсегда решит для него все мучившие его проблемы. Его коллеги публично жаловались, что писать больше не о чем, а он едва успевал переводить дух – мысли и чувства лились с кисти на бумагу, облекаясь в форму. Пожалуй, ни один писатель не может похвастать такой жанровой и тематической мозаикой, какую являло собой творчество Акутагавы Рюноскэ. Рассмотрим для примера литературные произведения Акутагавы с декабря 1921 по август 1922 года. «В чаще». По словам А. Стругацкого, «поразительное литературное произведение, совершенно уникальное в истории литературы, поднявшее откровенный алогизм до высочайшего художественного уровня» [2]. Несколько человек рассказывают о произошедшем убийстве, все по-разному, и читателю трудно установить, что же произошло на самом деле в чаще леса и в дебрях человеческих взаимоотношений. Причем в словах каждого – своя, правда и своя, существенная причина лгать. 11 «Генерал». Простой и суровый рассказ, раскрывающий облик профессионального вояки-фанатика в четырех очень точно подобранных аспектах: генерал и солдаты, генерал и враги, генерал и искусство, генерал и новое поколение. «Усмешка богов». Рассказ, который сделал бы честь любой антологии современной научной фантастики. Хоть повествование идет о внедрении христианства в Японию, но именно в этом рассказе наиболее полно раскрывается дух японской нации. «Сад». История гибели старинной семьи, пришедшей в упадок после переворота Мэйдзи. И в теме, и в настроении явственно ощущается могучее влияние Чехова, а именно – пьесы «Вишневый сад». «О-Гин». Мастерски написанная новелла о гонениях на христиан в Японии XVII века. По определению Н. Фельдман, переводившей Рюноскэ, «его «христианские» рассказы неизменно представляют собой соединение иронии и восхищения – иронии, направленной на объективную сторону религии, и восхищения субъективным миром верующего» [3]. А также не менее интересные рассказы и новеллы «Вагонетка», «Повесть об отплате за добро», «Барышня Рокуномия», «Чистота О-Томи», «Три сокровища». Но Акутагава все не находил покоя. Оказывается, найти и сформулировать принцип много легче, чем выяснить его пригодность на практике. Идея возвышения искусства над жизнью оборачивалась какой-то странной и неприятной стороной, возбуждая сотни тысяч мучительных «зачем?» и «почему?». Да, искусство – это процесс отражения действительности в образах, причем понятие «отражение» никак не может быть сведено к отражению в плоском зеркале, понятие «действительность» должно включать в себя и его внутренний мир, а понятие «образ» существенно зависит от специфики данного вида искусства. Это вытекало из опыта культуры всех времен и народов, это четко подтвердилось опытом Акутагавы. Но этого, оказывается, было мало. Философский камень оказался не там, где его с такой бешеной энергией искал Акутагава - не в прекрасном дворце человеческой культуры, а в грубом и монолитном фундаменте, на котором этот дворец был воздвигнут. Искусство существует лишь постольку, поскольку существует потребитель искусства. Если отбросить частные мысли о том, что потребителями искусства являются «околокультурные недоучки и образованная, располагающая досугом элита», и принять, что потребителем искусства должен быть народ, то на месте хаоса возникает стройная система: народ из чрева своего порождает искусство, 12 а искусство, в свою очередь, оплодотворяет лоно народа. Именно так Акутагава Рюноскэ сделал свое третье открытие. Но для него было уже поздно. Мир стоял на пороге великих войн. Громы исполинских классовых столкновений дошли наконец до его сознания, и каким же ничтожным показался он себе со своими метаниями и поисками в горних высях чистого искусства! Он уже знал, что своим третьим, и последним, открытием вынес приговор самому себе прежнему, и мечтал только удержаться на ногах. Он писал: «Шекспир, Гете, Тикамацу Мондзаэмон когданибудь погибнут. Но породившее их лоно – великий народ – не погибнет. Всякое искусство, как бы ни менялась его форма, родится из его недр». Но, как бы парадоксально это не было, он не верил, что его работа представляет для народа какую-либо ценность. И он был убежден, что ему дорога к народу закрыта. Начали сказываться годы напряженной работы, мучительные болезни, вечный ужас перед сумасшествием, неотвратимо, как ему казалось, унаследованным от матери. Наступила пора окончательно разобраться в себе. И он написал знаменитые «Диалоги во тьме», своеобразнейшую самоисповедь, представленную в виде бесед-диспутов с Совестью, Искусством и Вдохновением. Ушла совесть, перестало давать радость искусство. Но еще осталось Вдохновение. Ради него нужно стоять на ногах. Однако жизненные силы начали покидать Акутагава Рюноскэ. Он страдал от нервного истощения, по ночам его душили кошмары, являлись страшные призраки давно ушедших людей. Но он продолжал работать. Впервые в жизни он взял объектом своего анализа не личность, а общество в целом. Не желая связывать себя конкретными деталями быта, он перенес действие своего нового произведения в фантастическую страну. «Я населил мир моего рассказа сверхъестественными животными. Более того, в одном из этих животных я нарисовал самого себя». Так в 1927 году появилась на свет сатирическая утопия «В стране водяных» – разительная пародия на буржуазную Японию и страшная карикатура на самого автора, плоть от плоти, кровь от крови этой Японии, ее порождение и ее жертва. В предчувствии неминуемой и близкой гибели он попытался освободиться от бремени «целой жизни», перенеся ее на бумагу. Так родились автобиографические "Зубчатые 13 колеса" и "Жизнь идиота", считающиеся вершиной его творчества и всей довоенной японской литературы. И, все же, освободиться ему не удалось. Рюноскэ Акутагава, приняв смертельную дозу веронала, покончил жизнь самоубийством 4 июля 1927 года в возрасте тридцати пяти лет. Подводя итоги его пути как писателя, мы можем разделить его творчество на четыре периода: 1912 – 1914 годы – период ученичества 1915 – 1917 годы – период поиска темы. Но уже тогда в его первых новеллах можно увидеть черты, характерные для зрелого Акутагавы: острый сюжет не как самоцель, а как средство максимально выразительного раскрытия психологии поступков человека, интерес к судьбе маленького человека («Ворота Расёмон», «Бататовая каша», «Нос»). 1917 – 1922 годы – период критики нравов, когда были созданы новеллы, вскрывающие человеческие пороки, в первую очередь эгоизм («Паутинка»), рисующие несовершенство людей и общества, в котором эти люди живут. Они охватывают самые разные стороны жизни человека, главным образом духовной: проблемы морали и религии, в том числе буддизма, христианства («Усмешка богов»), бусидо, проблемы взаимосвязи искусства и жизни («Носовой платок»). 1921 – 1927 годы – Акутагава приходит к большим темам современности, создав множество остросоциальных произведений, перейдя от критики несовершенств индивида к критике несовершенств социальной системы в целом («В стране водяных»)[4]. 14 По статье А.Н.Стругацкого «Три открытия Акутагавы Рюноскэ 2. Влияние русской литературы на Акутагаву Рюноскэ Акутагаву Рюноскэ читают на всех континентах, причем круг его читателей непрерывно увеличивается. Литературоведы и критики тщательно исследуют его творчество, многие его рассказы были успешно экранизированы, а в Японии ежегодно одна из высших литературных премий – премия Акутагавы – присуждается молодому писателю. Но несмотря на это, современному читателю, по большей части, он остается неизвестен.. На изучение всего многообразия творчества Акутагавы Рюноскэ могут уйти годы; ведь о том длинном и трудном жизненном пути, который он прошел, обо всех его исканиях, обо всех идеях и открытиях, которые он сделал, пишутся целые книги. Поэтому в данной работе будет затронута лишь малая часть его творчества, но именно та часть, которая касается лично нас, живущих в России, – я хочу рассмотреть влияние русской литературы на творчество этого японского классика. Можно с уверенностью утверждать, что русская литература оказала огромное воздействие на всю японскую литературу в целом. Возможно, русская литература была для японского общества даже более значимой, чем западноевропейская. В предисловии к русскому изданию своих новелл Акутагава писал: «Среди всей современной иностранной литературы нет такой, которая оказала бы на японских писателей и даже скорее на японские читательские слои такое же влияние, как русская. Даже молодёжь, не знакомая с японской классикой, знает произведения Толстого, Достоевского, Тургенева, Чехова. Одного этого достаточно, чтобы стало ясно, насколько нам, японцам, близка Россия… Тот факт, что современная японская литература испытала на себе огромное влияние современной русской литературы, объясняется, несомненно, тем, что вся мировая литература в целом испытала на себе влияние русской литературы. Моё предисловие кратко, но его написал японец, который считает ваших Наташу и Соню нашими сёстрами» [5]. В произведениях Рюноскэ очень хорошо прослеживается влияние Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, Н.В. Гоголя и А.П. Чехова. Но влияние Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского можно назвать всеобъемлющим, охватывающим разные литературные жанры и направления. Так, «социальный роман» Достоевского оказал влияние на само становление японского реализма, им зачитывались многие японские писатели того времени, и именно в стиле реализма писал Акутагава Рюноскэ. В творчестве Достоевского Акутагава нашел подтверждение своих взглядов на то, как должно выглядеть реалистическое произведение. Личность героя должна прослеживаться на психологическом уровне, реализм не должен 15 вылиться в принцип «отражай, как есть», он должен исследовать человеческую сущность во всех ее проявлениях, а, главное, исследовать внутренний мир человека под влиянием различных внешних факторов. Но в данной работе не ставится задача подробного изучения влияния Толстого и Достоевского на творчество Акутагавы. Можно лишь добавить, что отдельные мысли, одни из многих, развитых в их сложных, «полифонических» произведениях, взяты за основу некоторых новелл и рассказов Акутагавы Рюноскэ. В данной работе подробно будет рассмотрено влияние на Акутагаву Рюноскэ таких русских писателей, как А.П.Чехов и Н.В.Гоголь. 16 2.1. Влияние Н.В.Гоголя Только прочитав краткое жизнеописание Акутагавы Рюноскэ, представленное в первой части моей работы, можно сразу увидеть следы влияния Н.В. Гоголя на его творчество – ведь именно ему, а, конкретно, его циклу «Петербургских повестей», Акутагава обязан изобретением своего метода написания рассказов. Если кратко, то метод заключается в следующем: для анализа человеческой психологии, его натуры, образа мыслей, характера, необходимо использовать событие. Именно оно провоцирует человека на необычные поступки, которые в полной мере позволяют исследовать характер и сущность этого человека. Этот метод как нельзя более кстати подходил Акутагаве Рюноскэ. Открытие этого метода вытекает из анализа таких повестей, как «Невский проспект», «Нос», «Шинель», «Портрет». Ведь все герои этих произведений неожиданно попадали в необычную для них обстановку, случалось какое-то из ряда вон выходящее событие, которое меняло ход их мыслей и выявляло потайные черты их характеров, которые не проявлялись в обычной жизни. Наиболее же полно все влияние гоголевских традиций на Рюноскэ раскрывается в новеллах «Нос» и «Бататовая каша». Именно в них Акутагава предстает перед нами преемником наследия Гоголя. Сейчас я хочу поподробнее остановиться на аналитическом сопоставлении произведений «Шинель» и «Бататовая каша». Как уже упоминалось в первой части работы, чтобы раскрыть внутренний мир героя с помощью события, Акутагава направил свою мысль на его поиски в прошлое. Причём, на авторство идей Акутагава не претендует — его сознательная роль заключается в том, чтобы в старых сюжетах обнаружить новый смысл. В основе «Бататовой каши» лежит древний анекдот о том, как бедный самурай всю жизнь мечтал «нажраться» бататовой каши и как он ею объелся, когда сильные мира сего потехи ради предоставили ему эту возможность. Однако Акутагава построил на этом непритязательном анекдоте откровенный парафраз "Шинели" Гоголя, что подтверждается многими прозрачными моментами, бесспорно указывающими на первоисточник. Акакий Акакиевич — “маленький человек”, до крайности забитый, нищий, “вечный титулярный советник”, служащий в департаменте. Фамилия его “вещественная” — Башмачкин, Акакий означает “смиреннейший”. Герой Акутагавы — “литературный брат” Акакия Акакиевича, бедный самурай в мелких чинах, служащий при дворе могущественного феодала. “Его настоящее имя в старинных хрониках, к сожалению, не упомянуто. Вероятно, 17 то был слишком заурядный человек, чтобы стоило о нём упоминать”. Говорящие фамилия и имя Башмачкина Акакия Акакиевича, а также отсутствие имени гои (служащего самурая мелкого чина) только подчёркивают обречённость героев в этом мире. Что касается внешнего вида героев, то и тут герои выглядят схоже и совершенно непритязательно. Оба героя могут похвастаться своей невезучестью: Башмачкин обладает особым свойством "ходя по улице, поспевать под окно именно в то самое время, когда из него выбрасывали всякую дрянь, и оттого вечно уносил на шляпе арбузные и дынные корки и тому подобный вздор". Гои не везёт с желанной кашей — в случае больших праздников, на которые её готовили, ему хватало её "весьма немного, только смазать глотку". Одеваются они тоже очень бедно и невзрачно: потёртую шинель Башмачкина сослуживцы называют капотом, старая одежда и облупленный меч гои тоже не добавляют ему популярности. Мало того, словно бы не удовлетворяясь этими общими чертами сходства между своим героем и Акакием Акакиевичем, Акутагава вводит в рассказ абзац, который уже совершенно недвусмысленно указывает читателю на первоисточник. У Гоголя мы читаем: «Только если уж слишком была невыносима шутка... он произносил: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?» И что-то странное заключалось в словах и в голосе, с каким они были произнесены. В нем слышалось что-то такое преклоняющее на жалость, что один молодой человек... который, по примеру других, позволил было себе посмеяться над ним, вдруг остановился, как будто пронзенный, и с тех пор как будто все переменилось перед ним и показалось в другом виде». Акутагава пишет: «Лишь когда издевательства переходили все пределы... тогда он странно морщил лицо – то ли от плача, то ли от смеха – и говорил: «Что уж вы, право, нельзя же так...» Те, кто видел его лицо или слышал его голос, ощущали вдруг укол жалости... Это чувство, каким бы смутным оно ни было, проникало на мгновение им в самое сердце. Правда, мало было таких, у которых оно сохранялось хоть сколько-нибудь долго. И среди всех немногих был один рядовой самурай, совсем молодой человек... Конечно, вначале он тоже вместе со всеми безо всякой причины презирал красноносого гои. Но как-то однажды он услыхал голос, говоривший: «Что уж вы, право, нельзя же так...» И с тех пор эти слова не шли у него из головы. Гои в его глазах стал совсем другой личностью...» Наконец, аналогию завершает масштаб сокровенных желаний героев: Акакий Акакиевич «питался духовно, нося в мыслях своих вечную идею будущей шинели», а красноносый бедолага самурай мечтал «нажраться» бататовой каши. На этом сюжетная аналогия заканчивается и начинается эксперимент. Акакий Акакиевич гибнет, потому что невозможно оказалось для маленького человека перенести 18 потерю того, что составляло весь смысл его существования, хоть это и была всего-навсего новая шинель. Маленький человек вырастает в трагическую фигуру. Ведь не случись несчастья, он прожил бы отпущенные ему дни и скончался бы, тихо, словно его никогда и не было на свете. А что бы стало с Акакием Акакиевичем, спрашивает Аркадий Стругацкий, если бы у него не отняли его шинель, а, напротив, подарили бы ему десяток шинелей, сотню шинелей, завалили бы его шинелями? Что стало бы с гои, грезившем о бататовой каше, если бы поставить перед ним котел этой каши, десять котлов, море? Что происходит в психике маленького человека, когда его маленькие мечты осуществляются с лихвой? [6] Именно этот эксперимент поставил Акутагава в своем рассказе. Несчастный гои пришел в ужас от количества желанной каши. Он едва одолел маленький котелок. Мечта его при встрече с перспективой полного удовлетворения перешла в панический страх, а страх — в сожаление об утраченной мечте. Но в конце концов исчезло и сожаление. Маленькому человеку намного легче и проще жить без всяких желаний. Таким образом Акутагава Рюноскэ показал, что даже такой ограниченный образ, как образ маленького человека, не обязательно должен сводиться на нет заложенным в нём набором качеств и желаний. Акутагава задумался над тем, что у медали может быть две стороны, а у проблемы — как минимум два пути решения. Неспособность гои больше есть бататовую кашу явилась его символическим освобождением, получением им неожиданной душевной свободы. И если у Гоголя «свободу действий» герой обретает только в ином мире (фантастическом), то в рассказе Акутагавы Рюноскэ "маленький человек" уже в этом мире видит луч света — намёк на возможность полного освобождения. 19 2.2. Влияние А.П.Чехова Говоря о влиянии на японских писателей таких русских писателей, как Чехов, Гоголь, Толстой, Достоевский, новеллист Дзиндзай Киёси сравнивает его с «каплей дождя, незаметно впитывающейся в землю». Химический состав этой «капли» был органичен для воспринимающей его почвы [7]. Но ближе всего для японской души оказался А. Чехов. У японцев даже есть свой портрет Чехова: человек небольшого роста, с теплыми и нежными глазами, сама скромность и немногословность, в которой заключена мудрость. Очевидно, что этот портрет русского писателя создан в духе национальных японских традиций: величие в малом. Эстетика японцев внешним чертам ложной значительности противопоставляет значительность слабого и малого. Популярность Чехова в Японии объясняется не только симпатией к автору и актуальностью поднятых им проблем, но и определенным родством чеховской поэтики и поэтики японского классического искусства. Восприятие Чехова в Японии необходимо рассматривать в контексте национальной художественной традиции. Лаконизм чеховского рассказа, его мягкие тона, тончайшие нюансы, склонность писателя оставлять произведения недосказанными, а также внимание к деталям — эта повествовательная манера, не привычная для западного читателя, для японцев была органичной. Чехов возводил краткость в своеобразный эстетический принцип, он говорил, что писатель должен не утопать в мелочах, а уметь жертвовать подробностями ради целого. Один из крупнейших писателей XX века, Сига Наоя, писал: «Когда мы читаем произведения Чехова, то постоянно чувствуем теплые глаза автора, которыми он смотрит на своих персонажей. Человек не всегда по своей природе красив или мужествен. Иногда он бывает безобразным или глупым. Можно даже сказать, что Чехов чаще описывает именно таких людей, но он никогда не смотрит на них злыми глазами. Он нежен к ним, защищает их. Поэтому под пером Чехова безобразное не выглядит безобразным и глупое не выглядит глупым. И читатель чувствует в этом тихую красоту. Эта красота, наверное, результат большого таланта и любви Чехова к людям» [7]. Такое чеховское отношение к объекту художественного изображения понятно и очень близко японцам, воспитанным на национальной классике с ее особым вниманием к 20 человеческой личности не в ложногероическом обличье, а в естественности своего индивидуального существования[7]. Влияние Чехова не обошло стороной и Акутагаву Рюноскэ. Он оказался очень близок Акутагаве и по творческой манере, и по мироощущению. Последняя и самая известная пьеса Чехова «Вишневый сад» вдохновила Акутагаву на написание очень схожей по духу новеллы «Сад». Эта новелла разбита на три небольшие главы: «Начало», Продолжение» и «Конец». Сад старинной семьи с годами все более и более запустевал. После смерти отца старший сын переселяется в главный дом, а флигель, где он жил раньше, снимает директор местной школы. Сад рушится все больше, и директор предлагает посадить в нем фруктовые деревья, чтобы от него была хоть какая- то польза. Но старший сын так и не сумел воспользоваться советом. Вскоре он умирает, сад запущен окончательно. Таково «Начало». «Продолжение» Домой возвращается блудный и теперь смертельно больной средний сын. Он пытается что-то сделать, чтобы привести сад в порядок. Сад действительно становится чуть лучше, в нем уже не царит прежнее запустение. Но болезнь мешает среднему сыну придать саду прежний вид. Умирает и он. «Конец». Гибнет сад вместе с семьей. И на его месте выстроена железнодорожная станция. Из краткого пересказа можно заключить, что сюжет новеллы не имеет ничего общего с сюжетом «Вишневого сада». Идея же совпадает почти полностью. И там и здесь присутствует образ сада, олицетворяющего уходящее прошлое. В век крупных исторических перемен смешно, более того, глупо цепляться за нечто совершенно бесполезное. И в России, и в Японии это было не время любоваться красивым садом. И там и здесь есть люди, не знающие, как спасти сад, а вместе с ним и свою жизнь. Но, в отличие от героев Чехова, средний сын в рассказе «Сад» предпринимает слабые попытки. Здесь Акутагава развивает мысль, высказанную Петей Трофимовым в «Вишневом саде»: «…чтобы начать жить в настоящем, надо сначала искупить наше прошлое, покончить с ним, а искупить его можно только страданием, только необычным, непрерывным трудом». И правда, Акутагава делает среднего сына грешным – в молодости он сбегает от своей жены с девушкой из чайного дома и возвращается только после смерти отца. И он никак не может взглянуть в глаза своему прошлому: «Средний сын сидел взаперти у себя в комнате и даже днем большей частью дремал. В этой комнате в божнице стояли таблички с именами 21 покойных отца и старшего сына. Он задвигал дверцы перед божницей, чтобы не видеть этих имен». И только тяжелый труд, вдвойне губительный для смертельно больного, позволил искупить его прошлые грехи: ««Посмотри, братец как будто улыбается!» – обернулся младший брат к матери. «О, сегодня дверца божницы открыта!» - заметила его жена». Но это был труд лишь одного человека, не поддерживаемый никем, и он оказался бессилен остановить процесс гибели сада, а, иными словами, старого общества. Акутагава говорит о том, что для того чтобы спасти общество, каждый человек должен приложить к этому все свои силы. Акутагава глубоко переосмыслил этот рассказ, глубоко проник в систему образов «Вишневого сада». Если бы он пошел по пути внешней схожести, то исказил бы основную идею – ведь вишневые сады в Японии не являются исключительным атрибутом дворянства. Поэтому в его новелле «Сад» символом уходящей эпохи является декоративный сад, настоящий атрибут японского дворянства. Пьеса Чехова, конечно, значительно сложнее коротенькой новеллы Акутагавы. Акутагава разрешил ту же тему, что и Чехов, но другими средствами. «Сад» как бы нарисован пунктиром, конфликт чуть обозначен. Но, прочитав новеллу, мы ясно ощущаем смерть старой Японии и нарождение новой, будто прочли большое многоплановое произведение. Чехов рассказывает о смерти старого и нарождении нового трагикомично, иронично. Акутагава создал новеллу, напоминающую притчу. Краткий сопоставительный анализ этих двух произведений, на мой взгляд, убедительно свидетельствует о несомненном влиянии, которое оказало творчество Чехова на Акутагаву, в частности, когда его взволновала тема гибели феодальной и нарождении буржуазной Японии[8]. 22 III. Заключение Проблема взаимопонимания Запада и Востока всегда существовала в разных видах искусства, в том числе в литературе. И пока для обычного читателя возможен только один путь ее разрешения – через близость художественного слова. Но и тут он сталкивается с проблемой – ведь восточная литература, а, в нашем случае, японская – в целом очень специфична. Ей характерна неторопливость, «задумчивость». Она не терпит «бездумного скольжения по поверхности», а глубокий смысл часто заключен в нескольких словах. Западный читатель, привыкший к стремительным развитиям сюжета, к бурным переживаниям героев, не может сразу приспособиться к своеобразному стилю японских классиков. Многие бросают книгу, не прочитав до конца даже первого произведения. Однако все отзывы, оставленные после прочтения произведений известнейших японских писателей, к примеру, таких, как Акутагава Рюноскэ, полны восхищения мудростью авторов и их глубоким пониманием жизни. Как сделать творчество японских авторов доступным для понимания неискушенного русского читателя? Возможно, есть такой способ, и я его предлагаю в заключение к своему реферату: ведь именно через русскую литературу можно попытаться хоть немного приблизить к нам этот далекий Восток. В своих произведениях Акутагава затронул и развил идеи наших классиков, а потому и очень близкие русскому читателю. Тема маленького человека, которую оставил нам в наследство Н.В. Гоголь, стала одной из основных тем творчества японского писателя. Акутагава сумел по-новому взглянуть на маленького человека и пришел к выводу, что у «медали есть как минимум две стороны», а у проблемы - как минимум два пути решения. И в рассказе «Бататовая каша» Акутагавы Рюноскэ маленький человек обретает возможность духовного обновления. А.П. Чехов оказался близок японскому писателю по стилю и идеям – ведь это один из немногих русских писателей, который ставил краткость и лаконизм, а также внимание к деталям превыше всего. Некоторые детали в его произведениях становятся символами (что для эпохи модернизма было вполне характерно). Так появился «сад» - символ уходящей дворянской культуры. И для Акутагавы, как и для Чехова, символом уходящей эпохи и становления нового, буржуазного строя оказался сад (новелла «Сад»). Но нельзя говорить об Акутагаве Рюноскэ только как о писателе - заимствователе. Он сумел извлечь главное из произведений наших писателей и применил это «главное» со 23 свойственным ему литературным мастерством, со своей спецификой стиля. Он привнес множество своих собственных идей в мировое литературное наследие. И, может быть, люди заинтересуются влиянием таких известных русских писателей, как Гоголь, Чехов, Толстой, Достоевский на японскую литературу, и, сначала ознакомившись с японскими произведениями, непосредственно связанными с нашей литературой, потом все больше и больше станут интересоваться и национальным творчеством писателей Страны Восходящего Солнца. 24 IV. Список литературы: Акутагава Р. Новеллы. М., 1974. Гоголь Н.В. Шинель. М., 1984. Гривнин В.С. Акутагава Рюноскэ. М., 1980. Стругацкий А.Н. Три открытия Акутагавы Рюноскэ. М., 1974. http://www.sdelanounih.ru/o-vliyanii-f-m-dostoevskogo-na-akutagavu-ryunoske-otcakorotkogo-rasskaza/ http://ricolor.org/rz/iaponia/jr/cu/3/ Сноски: 1. Гривнин В.С. Акутагава Рюноскэ. 1980, с.7 2. Стругацкий А.Н. Три открытия Акутагавы Рюноскэ. 1974, с.11 3. Гривнин В.С. Акутагава Рюноскэ. 1980, с.53 4. Гривнин В.С. Акутагава Рюноскэ. 1980, с.10 5. http://www.sdelanounih.ru/o-vliyanii-f-m-dostoevskogo-na-akutagavu-ryunoske-otca korotkogo-rasskaza/ 6. Стругацкий А.Н. Три открытия Акутагавы Рюноскэ. 1974, с.16 7. http://ricolor.org/rz/iaponia/jr/cu/3/ 8. Гривнин В.С. Акутагава Рюноскэ. 1980, с.168 25 V. Приложение Рассказы Акутагавы Рюноскэ, упомянутые в работе: «Бататовая каша» «Ворота Расёмон» «В стране водяных» «Носовой платок» «Муки ада» «Паутинка» «Сад» «Слова пигмея» «Усмешка богов» В данном приложении приводится наглядный пример подробного сопоставительного анализа «Бататовой каши» и «Шинели» методом составления сравнительной таблицы: Критерии Н.В. Гоголь «Шинель» сравнения 1. Тема Рюноскэ Акутагава «Бататовая каша» Тема этих произведений - человеческое страдание, вызванное невозможностью существования в бездуховном обществе, где происходит принижение и стирания личности, где всё решает звание 2. Основа Анекдот о чиновнике, потерявшем Анекдот о самурае, всю жизнь сюжета шинель мечтавшем «нажраться» бататовой каши 3. Герои. Акакий Акакиевич Башмачкин — Бедный самурай, имеющий мелкий Социальный “маленький человек”, до крайности чин (гои), служащий при дворе статус забитый, нищий, занимает низший могущественного феодала. «...Его чиновничий чин, “вечный настоящее имя... в старинных титулярный советник”, служащий в хрониках... к сожалению, не департаменте упомянуто. Вероятно, то был слишком заурядный человек, чтобы стоило о нём упоминать» 26 4. Возраст «Акакию Акакиевичу забралось уже Гои перевалило за сорок. «...Кто за пятьдесят лет”. Он выглядит бы с ним ни встречался, никому и в ужасно: виноват «петербургский голову не приходило, что этот климат». человек когда-то был молодым» 5. Портрет «…низенького роста, несколько Маленький рост, усы реденькие, героя рябоват, несколько рыжеват, подбородок совсем крошечный, несколько даже на вид подслеповат, красный нос, как будто его надули с небольшой лысиной на лбу, с сквозняки на перекрёстках морщинами по обеим сторонам щёк Судзаку. Всегда в одном и том же и цветом лица, что называется выцветшем суйкане и в одной и геморроидальным». «...Вицмундир у той же измятой шапке эбоси. него был не зелёный, а какого-то «...Один-единственный серо- рыжевато-мучного цвета». Из-за голубой суйкан и одна- узенького, низенького воротничка единственная пара штанов шея его «казалась необыкновенно сасинуки того же цвета, однако длинною, как у тех гипсовых вылиняло всё это до такой котёнков, болтающих головами, степени, что определить которых носят на головах целыми первоначальный цвет было уже десятками русские иностранцы» невозможно». «Гои не носил нижних хакама, сквозь дыры проглядывали худые ноги...» 6. Речевая «Акакий Акакиевич изъяснялся Гои красноречием тоже не характеристи- большею частью предлогами, отличался. Его речь чаще всего ка героя наречиями и, наконец, такими состояла из следующих фраз: частицами, которые решительно не «Очень извиняюсь», «покорно имеют никакого значения». У него благодарю», «да как же это так». была привычка “не оканчивать фразы». 7. Цель в жизни Акакий Акакиевич “питался духовно, Красноносый самурай мечтал нося в мыслях своих идею будущей “нажраться” бататовой каши. Вся шинели... С этих пор как будто его жизнь была пронизана этим самое существование его сделалось желанием. “Он и сам... не очень как-то полнее, как будто бы он отчётливо это осознавал. Люди 27 женился...” Сущность его жизни иногда посвящают свою жизнь составляют любовь к буквам и таким желаниям, о которых не любовь к новой шинели знают, можно их удовлетворить или нельзя. Тот же, кто смеётся над подобными причудами, — просто ничего не понимает в человеческой природе”, — иронизирует автор 8. Отношение Акакий Акакиевич “жил... в своей “Никто не знал, когда и каким героя к своей должности”. “Мало сказать: он образом этот человек попал на службе служил ревностно, — нет, он служил службу к Мотоцунэ. Достоверно с любовью. Там, в этом было только, что он с весьма переписыванье, ему виделся какой- давнего времени ежедневно и то свой разнообразный и приятный неутомимо отправляет одни и те мир”. Переписывание — его же обязанности” духовный мир, где он нашёл укрытие от убогости жизни. “Он, видно, так и родился на свет уже совершенно готовым, в вицмундире и с лысиной на голове” 9. Отношение В департаменте Акакия Акакиевича “В самурайских казармах на гои окружающих к не уважали. “Сторожа не только не обращали не больше внимания, герою вставали с мест, когда он приходил, чем на муху”. Относились к нему с но даже не глядели на него, как удивительной холодностью и будто бы через приёмную пролетела равнодушием. “Скрывая под простая муха”. Над ним маской ледяного равнодушия свою посмеивались, острили, поступали с детскую и бессмысленную к нему ним холодно и деспотически, враждебность, они при сыпали на голову бумажки необходимости сказать ему чтолибо обходились исключительно жестами”, “...без устали обсуждали его нос и усы, его шапку и его суйкан” прямо при гои, прицепляли клочки бумаги к узлу волос на 28 макушке 10. Отношение Акакий Акакиевич жил так, ”как будто Гои “был настолько лишён героя к бы никого и не было перед ним...”, самолюбия и был так робок, что окружающим не обращая внимания на просто не ощущал сыпавшиеся на него насмешки несправедливость как несправедливость”. “Но ни одного слова не отвечал...“ 10. Знаком принадлежности к По распоряжению богатого Осуществлени “благородному сословию” в России человека, решившего посмеяться е мечты считалась шинель. Поэтому над мечтой гои, По распоряжению приобретение шинели Тосихото было велено принести Башмачкиным повлияло и на его горные бататы. В душе гои было поведение, и на его духовный мир. неспокойно: ему хотелось оттянуть “С лица и поступков его исчезло угощение бататовой кашей. “Так само собою сомнение, легко явился ему случай нерешительность — словом, все «нажраться бататовой каши», но колеблющиеся и неопределённые терпеливое ожидание в течение черты”;“...существование его стольких лет казалось теперь сделалось как-то полнее, как будто совершенно бессмысленным”. Гои бы он женился...”. Заимев видел котлы с бататовой кашей, вожделенную шинель, Башмачкин “столбы горячего пара, напитанные почувствовал себя выше Петровича, запахами бататов и виноградного шинель даёт ему право не заметить сиропа”. От обилия лакомства он портного, с которым только недавно пришёл в ужас и чувствовал уже было связано осуществление мечты себя сытым. “Он с самого начала всей его жизни. Значит, Акакий видеть не мог этой каши”. Акакиевич не лишён амбиций, о “Половину котелка он, превозмогая которых он, возможно, и не себя, кое-как одолел”. Гои понял, подозревал. что никогда в жизни больше в рот не возьмёт бататовой каши. Мечта Далее в департаменте герой 29 его при столкновении с поручает шинель, против перспективой полного обыкновения, “в особый надзор удовлетворения перешла в швейцару”, требуя должного панический страх, а страх — в почтения к себе и своей одежде. безнадёжное сожаление об Наличие шинели сказывается и на утраченной мечте. Исчезло и его образе жизни. Дома он ничего не сожаление. Жизнь потеряла пишет, вечером выходит на улицу. смысл, осталась одна зияющая Начал обращать внимание на пустота. “Маленькому” человеку пешеходов, красиво одетых дам, на гораздо проще и легче жить без оживлённые улицы. Это было для всяких желаний него новостью, потому что он по вечерам на улицу не выходил несколько лет. Акакий Акакиевич оказался в другом мире, открывшемся для него благодаря шинели. После ограбления Башмачкин стал кричать на будочника, “что он спит и ни за чем не смотрит, не видит, как грабят человека”. На следующий день он не идёт на службу, что нарушает привычный ритм его жизни. Впервые герой решил добиться правды. Показал характер писарям: наотрез сказал им, что ему нужно к частному, обманул их, что “пришёл... за казённым делом”, даже, к большому удивлению, пригрозил им жалобой. Башмачкин первый раз в жизни высказал своё мнение “значительному лицу”, что “...секретари того... ненадёжный народ...”. И высказал это мнение 30 почти предложением, то есть изменения, пусть хоть и незначительные, произошли и в его речи. Сколько же должен был выстрадать герой, чтобы в нём проснулся человек! 11. Отношение Башмачкину автор отказывает в Акутагава не щадит своего героя автора к герою чувстве собственного достоинства, в за пустую, лишённую смысла желании бороться за свою честь, в мечту, уничтожающую его как любви — во всём, что делало бы человека. В обличении Акакия Акакиевича неповторимой ничтожности своего героя от личностью. И никто из окружающих иронии он переходит к сатире и и не предполагал наличия у него сарказму. Автор пишет, что гои души. Но все-таки Гоголь смог найти был рождён “для всеобщего и почувствовать ее. Он уверен, что в презренья”, обвиняет его в том, каждом человеке, пусть даже в что он не предпринимает никаких “маленьком”, очень важно видеть попыток как-то изменить свою живую душу. жизнь — плывёт по её течению сквозь насмешки, издевательства, “И Петербург остался без Акакия Акакиевича, как будто бы в нем его и никогда не было. Исчезло и скрылось существо, никем не защищенное, никому не унижения. Правда, писатель иногда как бы пытается оправдать его, отмечая, что ему не было чуждо сострадание (сцена истязания собаки мальчиками), но дорогое,<…> но для которого все же таки, хотя перед самым концом жизни, мелькнул светлый гость в виде шинели, ожививший на миг бедную жизнь, и на которое так же тут же показывает, что гои устыдился не своей беспомощности, а того, “что вмешался не в своё дело и тем себя унизил”. потом нестерпимо обрушилось несчастие, как обрушивалось на Возможно, автор потому так суров царей и повелителей мира... “. к гои, что он “родился” намного позже своего литературного “брата” и никак не изменился за 31 все это время 12. Роль Фантастический эпилог «Шинели» В рассказе Акутагавы фантастики в истолковывали по-разному. Версия фантастическим образом является сюжете большинства исследователей лиса — один из распространённых произведения творчества Гоголя такова: животных образов японского фантастический сюжет повести — фольклора; считается, что она это нравственное предостережение обладает волшебной силой, может “значительным лицам”. Автор быть оборотнем, наводить злые вершит суд над злом в ирреальном чары. мире, так как пробудить в людях чувство сострадания, любви к ближнему невозможно земными Богатый человек, решившийся исполнить мечту гои, чтобы посмеяться над ним, отправляет способами лису в качестве посланца в поместье. Она должна была предупредить людей, что “Тосихото вознамерился вдруг пригласить гостя” и просит выслать к часу Змеи “ему навстречу в Такасима людей, да с ними пригнать двух коней под сёдлами”. Гои с наивным восхищением и благоговением взирал на лицо Тосихито, “который даже лисицу обводит вокруг пальца”. Акутагава вводит образ лисы с целью ярче выставить наружу в поведении красноносого гои шутовские черты. Он уже не иронизирует над своим героем, а выставляет его на посмешище. Выводы: Говорящие фамилия и имя Башмачкина Акакия Акакиевича, а также отсутствие имени гои подчёркивают обречённость героев в этом мире. Общество, в котором они живут, основано на угнетении человека человеком, и поэтому губительно отзывается на 32 этих «маленьких», и потому бесправных людях. Они подобны заведённым роботам, и любое вмешательство, даже совсем незначительное, могло бы нарушить их отлаженный механизм жизни, что и случилось. И Акакий Акакиевич гибнет, потому что невозможно оказалось для маленького человека перенести потерю того, что составляло весь смысл его существования, хоть это и была всего-навсего новая шинель. Маленький человек вырастает в трагическую фигуру. Но судьба гои распорядилась иначе. Его мечта исполнилась в избытке. Несчастный гои пришел в ужас от количества желанной каши. Он едва одолел маленький котелок. Мечта его при встрече с перспективой полного удовлетворения перешла в панический страх, а страх — в сожаление об утраченной мечте. Но в конце концов исчезло и сожаление. Маленькому человеку намного легче и проще жить без всяких желаний. Таким образом, Акутагава Рюноскэ показал, что даже такой ограниченный образ, как образ маленького человека, не обязательно должен сводиться на нет заложенным в нём набором качеств и желаний. Акутагава задумался над тем, что у медали может быть две стороны, а у проблемы — как минимум два пути решения. Неспособность гои больше есть бататовую кашу явилась его символическим освобождением, получением им неожиданной душевной свободы. 33
