Поэзия возвышенного и героического (по творчеству К. Батюшкова)

Поэзия возвышенного и героического (по творчеству К.
Батюшкова)
Константин Батюшков прожил по меркам века ушедшего жизнь долгую, но имел
несчастливую и драматическую судьбу. Тридцати трех лет от роду болезнь его души приняла
необратимый характер, и, неизлечимо больной, он провел вторую половину своей жизни,
отгородившись от мира черным занавесом безумия. В 1830 году его навестит младший его
товарищ Александр Пушкин. Батюшков его не узнает. В том же году Пушкин напишет: «Не
дай мне Бог сойти с ума...»
Часто в своих стихах Батюшков зовет себя «певцом любви». Это обман, а скорее,
заблуждение относительно самого себя. Муза поэта изображает нам все, что угодно: тени
друзей, судьбы мира, извлекает из античной мифологии образы богов и героев, мыслит о
судьбе, свободе, силе, рисует величественные пейзажи, но интимные переживания, чувства,
сопутствующие им, - редкие гости на страницах его книг. А если и появляются, то Батюшков
так искусно драпирует их в мифологические одежды, так изысканно и туманно передает их,
что трудно разглядеть истинные переживания его лирического героя. А чего же еще ждать от
этого странного человека, героя Отечественной войны, пережившего отчаяние в сожженной
Москве и триумф победы в Париже. Он и Пушкину, тогда еще лицеисту, советовал не
увлекаться «безделками», а тратить время на темы важные, героические.
Итак, Константин Батюшков, человек внешности совершенно не геройской, а скорее
заурядной, но внутренне совершенный герой, в своей поэзии пытается мыслить категориями
возвышенного, что позволяет, по мысли поэта, наиболее адекватно изобразить порядок
вещей и событий в мире. Вот, например, отрывок из стихотворения «Воспоминание»:
И в зеркальных водах являл весь стан и рощи,
Едва дымился огнь в часы туманной нощи
Близ кущи ратника, который сном почил.
О, Гейльсбергские поля! О холмы возвышенны!
Где столько раз в ночи, луною освещенный,
Я, в думу погружен, о родине мечтал.
В приведенном отрывке есть все, что необходимо для такого рода произведений: и
напыщенные переносы ударений, превращающие строфы в подобия ребусов, и искажения
слов, и державинская медь окончаний и рифм, и неоправданно длинные речевые периоды словом, все то, что отвечало эстетике жанра. И вместе с тем внутренняя музыка стихов, их
неповторимый звук, какая-то неземная, католическая торжественная их поступь не
оставляют возможности усомниться в том, что Батюшков - поэт истинный и высокий. И
конечно, ему дано знание своей судьбы. Еще в двадцатилетнем возрасте он напишет:
Как ландыш под серпом убийственным жнеца
Склоняет голову и вянет,
Так я в болезни ждал безвременно конца
И думал: Парки час настанет.
Возвышенное и героическое в их обыденном понимании представляют собой личное
мужество поэта, который осознал трагическое содержание жизни. Свои чувства и
переживания он выражал в доступном ему языке и образах. Его гений не развился до
пушкинского. Не изобретая в поэзии ничего нового, пользуясь исключительно подручными
средствами, из того материала, который позволял сочинять лишь баллады и оды, он
выстраивает изящные и психологически тонкие сюжеты, которые и сейчас обладают каким-
то очень актуальным, современным звуком.
Я чувствую: мой дар в поэзии угас,
И Муза пламенник небесный потушила;
Печальна опытность открыла
Пустыню новую для глаз,
Туда меня влечет осиротелый Гений,
В поля бесплодные, в непроходимы сени,
Где счастья нет следов,
Ни тайных радостей неизъяснимых снов.
Подобное чувство звука в наше время имел, пожалуй, только Бродский, и поэтому
иногда кажется, над плечом его парит тень Батюшкова.
Многое соединилось в его судьбе: и личная драма, и личная неустроенность человека
необеспеченного, для службы не созданного, беспокойного. Миссия поэта ни славы, ни денег
не сулила. И тогда истинное героическое содержание жизни стало единственным ее
содержанием. Батюшков не сфальшивил ни в одном стихотворении. Возвышенная его Муза
возлежит на терниях реальности. Какими бы литературными штампами и приемами ни
маскировал ее поэт - острые шипы выпирают и терзают его душу.
...Исполненный всегда единственно тобой,
С какою радостью ступил на брег отчизны!
«Здесь будет, - я сказал, - душе моей покой,
Конец трудам, конец и страннической жизни».
Все сбылось.
...Рисунок середины прошлого века: спиной к зрителю у открытого окна невысокий,
коротко остриженный человек в долгополом сюртуке и ермолке - все неподвижно и
скованно, как будто время остановилось. Это Константин Батюшков.