Революционная законность и задачи советской защиты в
реклама
МОСКОВСКАЯ КОЛЛЕГИЯ ЗАЩИТНИКОВ А. Я. ВЫШИНСКИЙ Революционная законность И ЗАДАЧИ СОВЕТСКОЙ ЗАЩИТЫ РЕДАКЦИОННО-ИЗДАТЕЛЬСКИЙ СЕКТОР МОСОБЛИСПОЛКОМА МОСКВА 1934 А. Я. ВЫШИНСКИЙ РЕВОЛЮЦИОННАЯ ЗАКОННОСТЬ И ЗАДАЧИ СОВЕТСКОЙ ЗАЩИТЫ (ИСПРАВЛЕННАЯ И ДОПОЛНЕННАЯ СТЕНОГРАММА ДОКЛАДА НА СОБРАНИИ МОСКОВСКОЙ КОЛЛЕГИИ ЗАЩИТНИКОВ 21 ДЕКАБРЯ 1933 г.) РЕДАКЦИОННО - ИЗДАТЕЛЬСКИЙ СЕКТОР МОСОБЛИСПОЛКОМА МОСКВА 1934 ОГЛАВЛЕНИЕ От президиума Московской областной коллегии защитников .................................................4 Что такое законность .....................................................................................................................5 Разложение буржуазной законности ...........................................................................................7 Социалистическая законность и ее задачи................................................................................12 Задачи советской защиты ...........................................................................................................17 От президиума Московской областной коллегии защитников Докладом тов. Вышинского отмечена роль и значение советской защиты на данном этапе социалистического строительства. В настоящих условиях революционная законность есть прежде всего средство охраны общественной собственности и укрепления социалистической дисциплины труда. «Революционная законность нашего времени направлена своим острием против врагов и вредителей, против хулиганов и расхитителей общественной собственности. Основная забота революционной законности в наше время состоит в охране общественной собственности, а не в чем-либо другом» (Сталин. Доклад на пленуме ЦК и ЦКК 7/1 1933 г.). Это никоим образом не означает забвения интересов личности трудящегося, ее потребностей, условий ее культурного роста. Наоборот, «социализм означает, не сокращение личных потребностей, а всемерное их расширение и расцвет, неограничение или отказ от удовлетворения этих потребностей, а всестороннее и полное удовлетворение всех потребностей культурно-развитых трудящихся людей» (Сталин. Доклад XVII съезду партии). Где пренебрегаются права и потребности трудящегося, там ущемляется революционная законность. Советский защитник - ближайший помощник суда в борьбе за революционную законность. В тех случаях, когда гражданин советской страны противопоставляет себя трудовому коллективу, становится на путь правонарушения, советский защитник призван всемерно облегчить ему возврат на открытую и широкую дорогу, по которой сплоченно под руководством коммунистической партии идут миллионы и десятки миллионов трудящихся. При выполнении этих сложных и ответственных задач советский защитник должен вооружиться ясным пониманием политической обстановки, в которой он работает, пониманием своего места в системе судебной работы и конечно специфики своей деятельности. Анализ всех этих моментов, данный в докладе тов. Вышинского, делает ознакомление с ним необходимым для каждого судебного работника и прежде всего для каждого ЧКЗ. Публикуя этот доклад, президиум МОКЗ убежден, что усвоение его содержания сыграет большую роль в поднятии качества советской защиты. Председатель Московской областной коллегии защитников Л. Фейгельсон. Что такое законность Товарищи! Здесь собрались члены коллегии советской защиты. Основная тема моего доклада - революционная законность и задачи защиты в условиях нынешнего этапа социалистического строительства, характеризующегося чрезвычайно интересными и в высокой степени знаменательными особенностями. Сама по себе эта тема - большая, я бы сказал, огромная тема, захватывающая ряд больших и многосторонних проблем социалистического строительства, пролетарского государства, диктатуры рабочего класса. Я едва ли поступил бы правильно, если бы сделал попытку при изложении своего доклада ответить на все те вопросы, которые могут и должны быть затронуты в связи с этой темой. Сделать это мне раньше всего не позволило бы мое ограниченное время. Вот почему среди тех проблем, которые больше всего связаны с вопросом о революционной законности на данном этапе пролетарской революции, с одной стороны, и с вопросом о роли, месте и задачах советской защиты в борьбе за революционную законность на этом этапе, - с другой, приходится делать выбор, и я не могу скрыть здесь от вас большого своего затруднения. На чем остановиться, какую тему избрать из числа тех, которые законно и естественно напрашиваются в связи с проблемой, поставленной в моем докладе? Я хочу остановиться прежде всего на вопросе, который у нас мало затрагивается и потому, смею думать, мало до сих пор разработан. А между тем, этот вопрос представляет, мне кажется, значительный интерес. Когда мы говорим о революционной законности, то мы, разумеется, не можем оторвать этот вопрос от общего вопроса о законности, «как таковой», о природе законности или, как выражаются в буржуазной науке, о «правовой природе» законности. Мне кажется, что в первую очередь нужно обратиться именно к этому вопросу, показав, что представляет собой «законность» буржуазная и в чем именно заключается принципиальное отличие ее от законности пролетарского государства, являющейся законностью особого рода - революционной, социалистической законностью, стоящей на страже интересов социалистического строительства, играющей роль могущественного орудия в руках рабочего класса, строителя нового социалистического общества. Едва ли станут оспаривать, что всякая законность, т.е. законность во всяком государстве является воплощением всего общественно-политического строя этого государства. Законность любого государства, каково бы оно ни было, - государством ли феодалов и крепостников, или современным капиталистическим, полуфашистским или фашистским государством, безразлично, - неизбежно отражает черты и особенности данного общественно-политического строя. Законность, как и право, есть лишь возведенная в закон воля господствующего класса, воля, содержание которой определяется, как это сказано еще в «Коммунистическом манифесте», материальными условиями существования этого класса. Было время, когда законность воплощалась в так называемом «кулачном праве», - понятии, как будто совсем несовместимом с понятием законности. Потом настало время, когда законность нашла свое воплощение в «Конституционном» праве, в новом праве буржуазии и созданной ею теории так называемого правового государства, покоящейся на фикции всеобщей воли, народного суверенитета и проч., тогда как в действительности это «правовое» государство было чистокровным государством лавочников, фабрикантов и банкиров. «В парламентской республике, - писал К. Маркс в своем «18 Брюмера Луи Бонапарта», - господство буржуазии после того, как она объединила все свои элементы и сделала государство государством своего класса, обнажило голову. Таким образом, только революция создала форму, в которой господство класса буржуазии нашло свое наиболее всестороннее, всеобщее и последнее выражение"... (изд. Партиздата, 1932, 91). Вот что представляет собой это хваленое «правовое государство», - олицетворение такого же, по существу, кулачного права, но только более утонченного, более рафинированного, более «цивилизованного», чем кулачное право варварского средневековья. Однако в современных фашистских и полуфашистских государствах уничтожается и это различие: срывается последнее «правовое покрывало», прикрывавшее эксплуататорскую сущность буржуазного государства. На место мнимого «права» становится подлинное бесправие, настоящий, ничем не прикрытый, классово эксплуататорский произвол, буржуазный террор. Образец фашистской «законности» дал известный так называемый судебный процесс в Лейпциге, так называемый потому, что это был не судебный процесс, а глумление над судом, издевательство над правосудием, самое беззастенчивое и наглое надругательство над всем тем, что обычно связывается с понятием правосудия. Это на одном полюсе истории. На другом полюсе мы имеем подлинную законность пролетарского государства, законность, которая олицетворяет собой всю сумму исторического опыта рабочего класса, ведущего борьбу со своими классовыми врагами, и все те требования, которые предъявляются победами рабочего класса на фронте социалистического строительства к новым, культурно и по-новому построенным человеческим отношениям. С этой настоящей законностью, - потому-то она и называется социалистической законностью, - не могут идти ни в какое сравнение «законности» каких бы то ни было государств, каких бы то ни было периодов человеческой истории. Задача законности всякого классового общества, как только она возникает, лежит в том, чтобы обеспечить устойчивость данного государственного строя, устойчивость тех социально-политических отношений, которые возникли на определенной базе общественно-экономического развития данной страны. Но развитие общества, как вы знаете, совершается диалектически. Точно также подчиняется логике развития общественных отношений и законность. Это важно отметить для того, чтобы со всей отчетливостью и во всей полноте представить себе неизбежность такого исторического развития буржуазной законности, которое должно было на известной стадии этого развития привести и привело к отрицанию этой законности. Если сейчас перед кемнибудь из нас встанет вопрос - чем и как объясняется факт такого позорного крушения законности в буржуазном обществе, какое мы наблюдаем в фашистских странах, факт ликвидации последних остатков той законности, которая в течение длительных исторических сроков являлась в руках господствующего в этих государствах эксплуататорского класса одним из могущественных средств подавления трудящихся, то, если исходить из диалектического понимания развития буржуазной законности, ответ на этот вопрос будет довольно простым. Причины разложения и гибели буржуазной законности те же, что и причины разложения и гибели буржуазного парламентаризма и буржуазной демократии. Крайнее обострение внутрикапиталистических противоречий, напряженность внутреннего положения капиталистических стран, усиление революционного брожения в рабочих массах - вот что толкает буржуазию на ликвидацию последних остатков парламентского режима, буржуазной демократии и буржуазной законности. Победа фашизма в Германии и в других капиталистических странах, как это подчеркнул т. Сталин на XVII съезде партии, означает слабость буржуазии, неспособной дальше властвовать методами парламентаризма и буржуазной демократии. Не могу отказать себе в удовольствии привести небольшой, относящийся к этому вопросу отрывок из знаменитой работы К. Маркса «18 Брюмера Луи Наполеона». Написанная 65 лет тому назад эта работа гениального основоположника научного социализма не потеряла своего значения и своей остроты и сейчас. Вот этот отрывок: «Буржуазия верно поняла, что оружие, выкованное ею против феодализма, обращалось против нее самой, что все созданные ею средства образования поднимали бунт против ее собственной цивилизации, что все сотворенные ею боги отреклись от нее. Она поняла, что все так называемые гражданские свободы и органы прогресса восставали против ее классового господств а, угрожая ему одновременно со стороны его общественного основания и со стороны его политической вершины, следовательно, стали «социалистическими». В этой угрозе и в этом восстании она справедливо видела тайну социализма, оценивая таким образом его смысл и тенденцию вернее, чем так называемый социализм оценивает самого себя, этот социализм все не может понять, почему это буржуазия упорно отворачивается от него, - все равно, хнычет ли он сантиментально о страданиях человечества, провозвещает ли христианское тысячелетнее царство и всеобщую братскую любовь, болтает ли гуманистически о духе, образовании, свободе или же измышляет доктринерскую систему примирения и благополучия всех классов. Не поняла буржуазия одного, что, последовательно рассуждая, ее собственный парламентский режим, ее политическое господство вообще должно также быть осуждено, как нечто социалистическое. Пока господство буржуазии не организовалось вполне, не нашло своего чистого политического выражения, антагонизм других классов против буржуазии также не мог выступить в чистом виде, а там, где он выступал, не мог принять того опасного характера, при котором всякая борьба против государственной власти превращается в борьбу против капитала. Если буржуазия видела в каждом проявлении общественной жизни опасность для «спокойствия», как же она могла удержать на вершине общества режим беспокойств а, свой собственный режим, парламентский режим, живущий, по выражению одного из ее ораторов, в борьбе и борьбой? Как может парламентский режим, живущий прениями, запретить прения? В парламенте все интересы, все общественные учреждения претворяются в общие мысли, трактуются как мысли, - как же могут какие бы то ни было интересы учреждения стать выше мышления и импонировать как символ веры? Ораторская борьба на трибуне вызывает газетную борьбу, дебатирующий клуб парламента необходимо дополняется дебатирующими клубами салонов и трактиров, депутаты, всегда апеллируя к народному мнению, дают тем самым право народному мнению высказать свое действительное мнение в петициях. Парламентский режим предоставляет все решению большинства, — как же не захотеть огромному большинству вне парламента также подавать свой голос? Если вы на вершине государства играете на скрипке, то можете ли вы удивляться, что стоящие внизу пляшут? Итак, осуждая как «социализм» то, что она раньше превозносила как «либерализм», буржуазия признается, что в ее собственных интересах она должна быть избавлена от опасности самоуправления, что для восстановления спокойствия в стране надо прежде всего успокоить ее буржуазный парламент, что для сохранения в целости ее общественной силы должна быть сломлена ее политическая сила, что отдельные буржуа могут продолжать эксплуатировать другие классы и невозмутимо пользоваться благами собственности, семьи, религии и порядка лишь под условием, чтобы буржуазия как класс, наряду с другими классами, была осуждена на политическое ничтожество; что для спасения ее кошелька с нее должна быть сорвана корона, а защищающий ее меч должен вместе с тем, как дамоклов меч, висеть над ее собственной головой». В этой блестящей, убийственной для буржуазии характеристике буржуазной демократии, буржуазного порядка и буржуазной конституционной законности, Маркс гениально предугадал путь, двигаясь по которому буржуазия должна была прийти к тому, к чему она в действительности и пришла в настоящее время, к ликвидации своей «демократии» и своего парламентаризма, к открытому провозглашению своей звериной диктатуры, к отмене законности и утверждению голого бесправия. Разложение буржуазной законности Обратимся, однако, к анализу самой природы буржуазной законности. В основе буржуазного общества лежит частная собственность. Вот почему интересам защиты частной собственности и собственника, интересам защиты всего общественного строя, признанного охранять частную собственность, на которой он покоится, и подчинена законность буржуазии. Истина далеко не новая, но я считаю необходимым обратиться к ней сейчас лишь потому, что с этих позиций надо проследить дальнейшие судьбы законности буржуазно-капиталистического общества. Частная собственность является основным условием существования и господства буржуазии. Законность в капиталистическом обществе призвана обеспечить устойчивость этой частной собственности, а, следовательно, устойчивость господства данного эксплуататорского класса, в руках которого она представляет собой чрезвычайно острое и гибкое оружие. Интересные страницы посвятил этому вопросу еще Маркс в первом томе «Капитала». Описав историю роспуска феодальных дружин, которые по словам Джемса Стюарт «везде бесполезно наполняли дома и дворы», описав насильственное изгнание крестьян с их земель и захват ленд-лордами общественных земель, описав весь этот знаменитый исторический процесс «пожирания людей овцами», о котором говорил Томас Мор в своей «Утопии», описав далее процесс расхищения церковных имуществ, давший толчок усилению процесса эксплуатации народной массы в XVI столетии, и расхищение Стюартами государственного имущества, раздаренного любовницам, вельможам и фаворитам, Маркс добавляет: «Прогресс XVIII столетия выражается в том, что закон сам становится орудием расхищения народной земли,... хотя крупные фермеры прибегают еще к своим особым приватным методам. Парламентская форма грабежа - это Bills for enclosures of Commons, - законы об огораживании общественных земель, т.е. декреты об экспроприации народа». Эти замечательные слова в высшей степени ярко характеризуют природу буржуазной законности, которая всегда служит делу подлинного ограбления масс для того, чтобы на развалинах их благосостояния создать благосостояние небольшой кучки эксплуататоров. «Сам закон», говорит Маркс, «становится орудием расхищения народной земли». Вот какова была «законность» на заре капиталистического общества, когда современный, уже загнивший капитализм еще только нагуливал себе молодые румяные щеки. Дальше Маркс говорит: «Расхищение церковных имуществ, мошенническое отчуждение государственных имуществ, грабеж общинных земель, совершенные с беспощадным терроризмом, превращение феодальной собственности и собственности клана в современную частную собственность - таковы идиллические методы первоначального накопления». А законность, а законы той эпохи? Они являются выражением «идиллии» первоначального накопления, охарактеризованного Марксом далеко не идиллическими словами: расхищение, грабеж, беспощадный терроризм. Важно сейчас подчеркнуть не самый факт классовой борьбы новых капиталистов со старыми дворянами-феодалами; важно отметить, что эта борьба одного эксплуататорского класса с другим велась при помощи мошеннических приемов, прямых преступлений. Буржуазия вела эту борьбу, как разбойник на большой дороге, а ее законность и законники не только «при сем присутствовали», но и санкционировали этот денной грабеж своим авторитетом, внушая уважение к «священной и неприкосновенной» частной собственности, основе основ всего капиталистического строя. Роль законности здесь такова, что она и ее служители оказываются прямыми соучастниками грабежа, происходящего на глазах у всего мира. Можно ли при таких условиях говорить о том, что в капиталистическом обществе когданибудь существовала «правовая почва», на которой заправилы капиталистического общества не пытались сводить свои счеты со своими классовыми врагами? Можно ли говорить о том, что в истории буржуазного общества действительно существовала когданибудь законность, которая не была бы запятнана кровью, не была бы прямым издевательством над интересами и нуждами трудящихся масс, миллионы рабочих и крестьян? На все эти вопросы можно дать только отрицательный ответ. Так рождается и расцветает частная собственность. Так же рождается и буржуазно-капиталистическая законность и та самая «правовая почва», на которой 70 слишком лет тому назад в знаменитом Кельнском процессе коммунистов буржуазия впервые пыталась скрестить с коммунистами свое оружие. Теперь, спустя несколько десятков лет, в Лейпциге тоже процесс, тоже суд, также сводятся исторические счеты между классом угнетателей и рабочим классом, выдвинувшим на арену борьбы лучших, своих представителей в лице Димитрова и его товарищей, исторические счеты, смысл которых буржуазия уже не в состоянии затушевать никакой «правовой почвой». Буржуазная законность, представляя собой грубую, варварскую силу подавления трудящихся, в то же время была облачена в призрачные формы, которые нужны были эксплуататорам для того, чтобы дурачить людей, не посвященных в тайны буржуазной юриспруденции. Сейчас пришел конец мишуре законности; исчезли последние иллюзии, и буржуазная «законность» выступает в своем настоящем виде. Лейпцигский процесс не случаен, ибо в нем отражается последний завершающий этап общественно-исторического развития буржуазного общества и буржуазной идеологии. Его с удивительной точностью и полнотой предсказали наши учителя Маркс и Ленин, предвидевшие этот бесславный конец буржуазной демократии и буржуазного права. Еще 23 года тому назад, в 1910 г., в связи с Магдебургским съездом германской социал-демократической партии, Ленин, характеризуя позиции, которые занимали на этом Магдебургском съезде немецкие оппортунисты во главе с немецким социал-демократом правого крыла германской с.-д. Франком, дал блестящий анализ тенденции исторического развития законности буржуазного общества, тенденции, неизбежно ведущей это буржуазное общество к прямому столкновению со своей собственной законностью, которая «неизбежно должна разлететься вдребезги, раз дело коснется основного и главного вопроса о сохранении буржуазной собственности». 23 года тому назад Ленин писал: «Теперь близится время, когда эта полувековая полоса германской истории должна в силу объективных причин, должна смениться иной полосой. Эпоха использования созданной буржуазией законности сменяется эпохой величайших революционных битв, причем битвы эти, по сути дела, будут разрушением всей буржуазной законности, всего буржуазного строя, а по форме должны начаться (и начинаются) растерянными потугами буржуазии избавиться от ею же созданной и для нее ставшей невыносимой законности! «Стреляйте первые, господа буржуа!» - в этих словах выразил в 1894 г. Энгельс своеобразие положения и своеобразие тактических задач революционного пролетариата» (Ленин, 2-е изд., т. XIV, стр. 381). Не менее замечательно и то, что тогда же Ленин подчеркнул всю принципиальную разницу между взглядами на сущность законности пролетарских революционеров, с одной стороны, и мелкобуржуазных оппортунистов, - с другой. По этому вопросу мы находим в той же работе Ленина следующие мысли: «Два мира идей: с одной стороны, точка зрения пролетарской классовой борьбы, которая может в известные исторические периоды идти на почве буржуазной законности, но которая неизбежно приводит к развязке, прямой схватке, к дилемме: «разбить вдребезги» буржуазное государство или быть разбитым и задушенным. С другой стороны, точка зрения реформиста, мелкого буржуа, который за деревьями не видит леса, за мишурой конституционной законности не видит ожесточенной классовой борьбы, в захолустьи какого-нибудь маленького государства забывает великие исторические вопросы современности» (XIV, 378). Было время, когда буржуазия сбрасывала со своей дороги правовые институты и юридические заклинания, которыми феодалы пытались оправдать свое сопротивление победоносной буржуазной революции. На место свергнутого феодального права буржуазия воздвигла свое новое право и воздвигла ему новые алтари, заставив поклоняться этим алтарям и другие классы. Пришло время, когда характер общественных отношений и рост противоречий внутри самого капиталистического общества лишил буржуазную законность тех ее особенностей, при помощи которых буржуазия могла держать рабочий класс в узде. А ведь главное предназначение, главная историческая задача буржуазной законности в том и заключалась, чтобы держать рабочий класс в узде, при помощи законов действовать на сознание трудящихся масс так, чтобы подчинить себе их волю, и если нужно, сломать эту волю, если необходимо, уничтожить самого человека. Для этого буржуазия не останавливается ни перед чем. Для этого воздвигнуты каменные мешки, казематы, каторги, галеры, тюрьмы, виселицы и т. п. Однако на известном этапе своего развития буржуазия сталкивается с такой исторически создавшейся обстановкой, когда эта законность теряет свою силу и способность служить буржуазии для закрепления ее господства. Парламентский режим и буржуазная законность не только угнетают и подавляют пролетариат, но и дают ему известные возможности развертывать борьбу за свое освобождение, При этом для эксплуататоров возникают такие трудности, которые в их собственных глазах лишают буржуазную легальность ее обаятельности и привлекательности. Нечего и говорить, что для рабочего класса уже очень скоро становится очевидной классовая роль буржуазной законности, что очень скоро у трудящихся масс начинают испаряться «правовые иллюзии», и открываются глаза на подлинную суть этого «правового» порядка и законности. Такова диалектическая логика исторического развития, вызывающего к жизни силы, с которыми господствующие классы эксплуататоров оказываются не в состоянии справиться. Для правящих клик буржуазии остается один выход устранить эту законность, используемую для борьбы против них их классовым антагонистом. Именно это и происходит в настоящее время в буржуазных странах, ликвидирующих свой «правовой строй», свою законность, свою демократию. Ленин предвидел крушение буржуазной законности не только в том смысле, что рабочий класс, выросший и оказавшийся в достаточной мере классово сознательным и дисциплинированным, сумеет рассчитаться с этой законностью так, как рассчиталась со всем буржуазным строем и буржуазным государством пролетарская революция в СССР; он предвидел неизбежность крушения буржуазной законности под ударами самой буржуазии. Буржуазная законность, как сила, как рычаг в руках буржуазии, регулирования общественных отношений одряхлела. Одряхлела буржуазия, одряхлела и буржуазная законность. Пришло время сдать ее в архив. На место законности, которая отслужила свое время в буржуазном обществе и которая, дряхлея, загнивая, клонясь к своему окончательному уничтожению и крушению, разделяет судьбу самого капиталистического общества, на место этой законности выступают неприкрытые методы прямой расправы буржуазии, неприкрытые никакими судебными приговорами, никакими судебными формулами, никакими статьями законов, кроме одних, - чрезвычайных законов. Об этом ярко говорит статистика жертв белого террора в капиталистических странах. В 1932 г. в капиталистических странах было убито 345 тыс. человек, ранено 250 тыс. человек, арестовано и брошено в капиталистические застенки 650 тыс. человек. Это далеко, конечно, не полные данные. Действительные цифры гораздо выше, но и опубликованные данные в высокой степени характерны, особенно в той части, которая говорит, сколько убито за последний год по сравнению с 1930 г. в капиталистических странах по суду и сколько без суда. Оказывается, что в 1930 г. было казнено без суда 65,5% всех убитых, казнено по суду 34,5%. В 1931 г. казнено без суда 80,2%, казнено по суду 19,8%. В 1932 г. убито, т. е. казнено без суда, 97,7%, казнено, т.е. убито по суду, 2,3%. В 1933 г. убито по суду 2%, а без суда убито почти 98%. А где же закон? Где же буржуазная законность? Где же эта самая «правовая почва» как права всеобщего равенства? Ее нет, потому что ее никогда и не было. «Правовая почва» всегда была в этом отношении иллюзией, которой эксплуататорские классы пользовались для того, чтобы затемнять сознание трудящихся масс, для того, чтобы крепче держать их в повиновении. Пришло время, когда нужно от этого отказаться, когда, грубо говоря, «овчинка не стоит выделки», и можно действовать гораздо проще и дешевле, убивая на месте всякого, посягнувшего на буржуазный строй. Для буржуазии оказывается удобнее прямо раздавить «преступление» солдатским сапогом своей фашистской диктатуры, чем запускать всю эту громоздкую, сложную и довольно опасную с точки зрения организации общественного мнения машину легальной юстиции. Поэтому вы и видите здесь эти колонки, идущие в обратно пропорциональном направлении: чем больше становится убитых без суда, тем меньше становится убитых по суду. В странах капитала теперь убитых по суду почти не бывает, а убитых без суда - подавляющее, колоссальное количество. Случайно это или не случайно? Конечно, это не случайно. В этом историческом факте отражается сущность победы фашизма в Германии и некоторых других странах. Но эта победа фашизма свидетельствует о слабости самой буржуазии, ибо фашизм является признаком того, что «буржуазия уже не в силах властвовать старыми методами парламентаризма и буржуазной демократии, ввиду чего она вынуждена прибегнуть во внутренней политике к террористическим методам управления...» (Сталин). В высокой степени интересно проанализировать тот процесс, который в наши дни завершился окончательным крушением буржуазной «правой почвы» и буржуазной законности. Стоит вспомнить например такой факт, как международный съезд судей в Вене (1912 г.), который В. И. Ленин тогда же охарактеризовал, как съезд буржуазных юристов и судей, объявивших поход против участия народа в отправлении правосудия. Уже на этом международном съезде судей господа Игенсберки - предтечи современных Бюнгеров - вели в среде немецких юристов открытую борьбу против суда присяжных. На съезде шла открытая пропаганда против суда присяжных и против принципа выборности судей, против старых «либеральных» правовых принципов вообще. Очень интересно отметить целый ряд аналогичных явлений уже в наши дни, в годы, непосредственно предшествующие фашизации современных буржуазных государств. Так например в 1930 г. на Франкфуртском съезде германских криминалистов выступал австрийский фашист граф Гейспах, доказывавший, что исходным положением при оценке права и нравственности должна быть не отдельная личность, а вся нация в целом. При этом имелась в виду необходимость растворить интересы человека, интересы подсудимого во вполне реальном требовании двигавшегося yже в то время к власти фашизма - не считаться с интересами человека, стоящего перед судейским столом. Гейспах прямо говорил: «если деяние нравственно оправдано, то нечего считаться с интересами человека, оказавшегося на скамье подсудимых. Если ставится вопрос об имуществе, чести, достоинстве и плодовитости (это тоже очень важно) нации, то все право должно быть предоставлено суду. Считаться нужно только с требованиями того, насколько расправа с виновником будет нравственно оправдана». Умберто Као, один из наиболее видных итальянских теоретиков уголовного права, в своей брошюре «Фашистская уголовная доктрина» выступает против так называемой юридизации уголовного права и защищает наиболее «древнюю и достойную традицию» римского права. Как знамя нынешнего права он предлагает «топор и розгу», «Топор и розга - это эмблемы консульского и императорского Рима, учителя права и обладателя мощи». От Германии и Италии не отстает и наша ближайшая соседка Польша. В 1932 г., всего полтора года тому назад, в Польше вступил в действие новый уголовный кодекс. Новый кодекс полностью отражает собой господство тех же фашистских идей, строящих всю систему права на топоре и розге. Он вводит так называемые «обеспечивающие меры», - такие меры, которые в высокой степени расширяют право репрессий, не стесняясь непосредственными требованиями закона. Польский уголовный кодекс допускает назначение этих репрессий как самостоятельно, так и в виде дополнительной санкции, причем в отношении рецидивистов и «тому подобных преступников» они назначаются, как говорится в законе, «в меру необходимости». Ясное дело, что большинство здесь присутствующих вместе с докладчиком неизбежно подпали бы под действие этого уголовного кодекса в качестве «рецидивистов» борьбы за социализм и были бы посажены в казематы, где их и держали бы «в меру необходимости». Вы видите таким образом, что, в сущности говоря, то, что мы сейчас наблюдаем в буржуазных странах и особенно ярко в фашизированных странах современного капитализма, - процесс крушения и окончательной ликвидации всех старых буржуазно-демократических правовых институтов, - является не случайным, а исторически обусловленным, оказывается исторически неизбежным. Буржуазия должна была прийти и не могла не прийти к этому. Уголовное право не единственный пример. Когда в некоторых буржуазных государствах государственные деятели думают о создании кодекса частной торговли, кодекса морали, когда они мечтают о создании своего уголовно-хозяйственного права, острие репрессий которого должно направиться против фальсификации, биржевых обманов, против «недобросовестной» и «злостной» конкуренции, то это, разумеется, не достигает цели, задача оказывается неразрешимой, порочным кругом, ибо нельзя серьезно бороться с обманом в общественном строе, который по существу культивирует обман. Сейчас в силу обострения классовых противоречий, в силу тягчайшего кризиса, который давит буржуазию со всех сторон, буржуазия прибегает к ликвидации своей законности, так как рассчитывать на легальные методы борьбы со своими классовыми противниками она уже в значительной степени не может. Буржуазная законность сейчас, как и всегда, на всем протяжении существования буржуазного государства является грубой. Такой она была на заре капиталистического развития, такой же она остается и теперь. Разница только в том, что промежуток времени между зарей, молодостью, юностью капиталистического общества и собачьей старостью, которую оно переживает сейчас, был заполнен попытками как-то замазать звериную сущность этой законности, приодеть и причесать ее на конституционный лад. Сейчас дело меняется. Беспощадное время срывает с буржуазной законности маски, разоблачает то, что было до сих пор прикрыто демагогической мишурой конституционности, с исчерпывающей полнотой разоблачая и антикультурную сущность того, что называется буржуазной законностью - буржуазным правом, буржуазной правовой почвой. Именно сейчас, когда покрывало этой законности сброшено, и когда ее звериная сущность разоблачена и обнажена до предела, отвратительные рубцы, покрывающие тело и лицо этой законности, становятся для всех ясными. Теперь они никого не могут обмануть, сколько бы «правовой» косметики на эти ланиты не было положено. Буржуазная законность погибает, сходит на нет. Сохранявшаяся до сих пор иллюзия правового государства окончательно исчезла и рассеялась. Она разделяет судьбу буржуазного общества, которое клонится к упадку, загнивает, переживает свои последние дни. Победы Гитлера, победы польских и итальянских фашистов - это явление временное, явление преходящее. Они пришли, они и уйдут. Весь вопрос во времени. Будем надеяться, что это произойдет скорее, чем они думают об этом сами. Факт остается фактом. Вся система капиталистических отношений сгнила. Она едва держится на своих ногах. Те рычаги, демократии и законности, при помощи которых она до сих пор регулировала свои общественные отношения, приводила в подчинение своей воле, ослабели. Вот почему буржуазия считает, что эти рычаги нужно вообще выбросить в мусорный ящик истории. Нужно выбросить и такой рычаг, как право и законность. В этом отношении буржуазная законность переживает судьбу всей буржуазии, всего буржуазного общества. Иначе и быть не могло. Я уже приводил по интересующему нас вопросу несколько замечательных мест из Ленина и Маркса, который в своей знаменитой «Классовой борьбе во Франции», анализируя положение, создавшееся во Франции после победы Наполеона и учреждения 3-й республики, говорил следующее: «Имея всегда перед глазами покрытого рубцами, непримиримого, непобедимого врага, -непобедимого потому, что его существование является жизненной потребностью самой буржуазии, - господство буржуазии, освобожденное от всех оков, должно было непременно превратиться в терроризм буржуазии». «Терроризм буржуазии» есть окончательное разоблачение лживости и лицемерия буржуазного права и буржуазной законности. Социалистическая законность и ее задачи. От этих вопросов перейдем непосредственно к вопросам нашей законности, законности революционной, законности, которую мы сейчас называем по праву социалистической законностью, потому что ее основой является охрана и защита социалистической общественной собственности, потому что, как говорил Сталин, «основная забота революционной законности в наше время состоит, следовательно, в охране общественной собственности, а не в чем-либо другом». Здесь раньше всего достойно внимания то обстоятельство, что тогда, как история буржуазной законности говорит нам о все большем и большем падении и разложении этой законности, об ослаблении тех связей, при помощи которых она действовала, организуя определенные общественные отношения, в условиях пролетарской диктатуры мы можем констатировать процесс все большего и большего укрепления революционной законности. Там - процесс разложения, загнивания, законности буржуазного государства; у нас - все большее и большее усиление, укрепление законности, организация все новых и новых общественных связей при помощи советских законов, которые являются активной, организующей, действующей творческой силой. Это не случайно. Законность, как и вся система общественных отношений, рычагов, связей, приводов, является, - о чем я уже сказал в начале своего доклада, - выражением, концентрацией всех особенностей общественнополитического строя данного общества. Если строй этот больной, если он разлагается, идет к гибели, то ясно, что все его мышцы, звенья, рычаги ослабевают, и аппарат разваливается. Этой дребезжащий аппарат уже никого не удовлетворяет. Немецкие фашисты организовали судебный процесс, при помощи которого они хотели расправиться с коммунистами в Германии. Но они не смогли справиться с этой задачей. Они получили результаты, обратные тем, к которым стремились. Они намеревались мобилизовать общественное мнение против коммунизма и марксизма, а вышло так, что общественное мнение - и при том, буквально, всего мира, - оказалось мобилизованным против них самих!... Почему? Потому что объективный ход вещей направляется против них, как против партии умирающего, обречённого на слом общественного класса. При всей «ловкости рук», при всем шулерском искусстве режиссеров Лейпцигского процесса, этот процесс с треском провалился на глазах у всего мира. Вместе с тем провалилась и фашистская «законность», оскандалилось и фашистское «право», демонстрировавшее в течение всего процесса удивительные образцы «судебного» произвола и бесправия. Про буржуазную законность можно с полным основанием сказать: «Finita la comedia». Комедия буржуазного права окончилась: оно разоблачено до конца!.. Буржуазная законность в настоящее время одряхлела, исчерпала себя. Сейчас для буржуазии более полезно перейти к методам прямой расправы, прямого подавления своего классового врага. Так как аппарат законности оказывается неспособным служить целям подавления в прикрытой, замаскированной форме, как это было до сих пор, то нужно его без всякого стеснения и церемоний сломать и взяться за более надежное оружие, - за топор, виселицу и гильотину. Такова логика развития буржуазной юстиции... Советское государство растет и крепнет. Несмотря на непрекращающуюся классовую борьбу, несмотря на возрастание на отдельных участках социалистического строительства жестокого сопротивления классовых врагов, которые оказываются более изобретательными и умными, более гибкими и эластичными, чем ожидали некоторые из нас, наши успехи растут. В речи по докладу т. Кагановича на пленуме ЦК нашей партии т. Сталин указал, что классовый враг в деревне учел изменившуюся обстановку в деревне и соответственно изменил свою тактику. А многие наши товарищи в деревне и в городе не учли новой обстановки, не сумели изменить своей тактики, как это нужно было, следуя требованиям времени. История, как говорил Ленин, гораздо хитрее и умнее, чем даже самые передовые представители наиболее передовых классов. Классовый враг оказывается часто хитрее и изворотливее, чем кажется многим. В силу этого и самая борьба оказывается гораздо более сложной и трудной, чем можно было бы ожидать. На известном этапе этой борьбы становится гораздо труднее пользоваться теми методами и средствами, которые раньше полностью себя оправдывали. Несмотря на подавляющие успехи социалистического строительства, наличие жестокой классовой борьбы ставит перед органами революционной законности совершенно новые и громадной исторической ответственности задачи. Но как бы ни отличались эти задачи на данном этапе социалистического строительства от аналогичных задач на предшествующих этапах, это все же задачи той же революционной законности, особенность которой заключается раньше всего в том, что с каждым годом пролетарской революции эта законность все более и более крепко становится на ноги. В истории революции не было периода, когда наша новая революционная законность и наше социалистическое правосознание не стояли бы на службе рабочего класса в борьбе его со своими врагами. Это видно уже из того, что еще в октябре 1918 г. был издан декрет, который требовал точного соблюдения законов. Переход к новой экономической политике не порождал вопроса о революционной законности, а вызывал лишь необходимость в ее укреплении. Совершенно неправильно некоторые буржуазные, да кое-кто и из наших ученых, историю революционной законности ведут от нэпа, до введения которого у нас якобы не было революционной законности, а было революционное правосознание. Не говоря уже о том, что абсолютно неправильно самое противопоставление революционной законности и революционного правосознания, нужно решительно отклонить такое понимание революционной законности, которое самый ее источник видит в новой экономической политике, а не в диктатуре пролетариата, являющейся единственной и подлинной основой и революционной законности и революционного правосознания. Революционная законность возникла в первые же дни Октябрьской революции. Вместе с ней она развивалась, крепла и росла. Революционная законность на всем протяжении пролетарской диктатуры неизбежно являлась и является активной и творческой силой социалистического строительства. Но само социалистическое строительство в разные эпохи пролетарской революции и пролетарской диктатуры принимает различные формы, в зависимости от всей совокупности общественно-политических условий. Когда т. Сталин говорит о периодах диктатуры, то он указывает, что бывают периоды, когда на первый план выступают задачи военного характера. Однако задачи непосредственно социалистического строительства тогда не исчезают, а несколько отодвигаются на второй план. Бывают другие периоды пролетарской диктатуры, когда на первый план выступает мирная, культурная, организаторская работа, революционная законность и т.д. В эти периоды роль и значение революционной законности как рычага, при помощи которого складываются, организуются и регулируются общественные отношения, выступает более сильно и ярко, чем было до того. Но не было периода в истории пролетарской революции, когда бы революционная законность молчала, как, по Горацию, молчат «во время войны музы». В той или другой степени голос революционных советских законов всегда звучал на всем протяжении пролетарской революции и звучал достаточно крепко и настоятельно. Но характерно сейчас не это. Характерно то, что чем больше ширятся успехи социалистического строительства, а это значит, что чем больше мы подходим к грани, когда на место классового общества, освободившегося сначала от эксплуататорских классов, а потом от классов вообще, станет бесклассовое социалистическое общество, чем более мы приближаемся к этому бесклассовому социалистическому обществу, которое обусловливает отмирание самого государства, - тем ярче становится роль и значение революционной законности. Роль и значение революционной законности не уничтожаются, не уменьшаются, а, наоборот, возрастают все больше и больше. Голос, требования, повеления социалистической законности становятся все более и более настойчивыми, все более и более категоричными, становятся все более и более мощными. Это совершенно неоспоримый факт. 10 лет тому назад были изданы законы, благодаря которым явились к жизни и вы, и мы. 26 мая 1922 г. был издан декрет о так называемой советской адвокатуре, а 28 мая 1922 г. - декрет о создании советской прокуратуры. Вы старше нас на два дня, хотя во многом мы вас опередили и обогнали и прежде всего в деле осуществления задач, которые возлагаются на органы пролетарской диктатуры. Надо расти, товарищи, и как можно скорее! Но 10 лет тому назад мы еще не имели ни таких законов, как закон 7 августа, все историческое значение которого я не должен доказывать здесь, на этом высококвалифицированном собрании советских юристов, ни таких законов, как закон от 8 декабря 1933 г., закон, представляющий громадное значение не потому, что статья 128-я с санкцией не свыше 5-ти лет потом превратилась в статью с санкцией не ниже 5-ти лет, а потому, что декрет 8 декабря поновому ставит вопрос об ответственности за качество социалистического строительства. Декрет 8 декабря - это декрет о качестве самого социалистического строительства. Это есть декрет, который прямо отвечает на то, что говорил Ленин в 1921 г., когда он определял, по какому руслу и направлению должна идти смычка между социалистическим городом и крестьянской деревней. Он говорил: «В свое время были нужны эти декларации, заявления, манифесты, декреты. В свое время эти вещи были необходимы, чтобы народу показать, как и что мы хотим строить, какие новые и невиданные вещи. Но можно ли народу продолжать показывать, что мы хотим строить? Нельзя. Самый простой рабочий в таком случае станет издеваться над нами. Он скажет: «что ты все показываешь, как ты хочешь строить ты покажи на деле, как ты умеешь строить. Если не умеешь, то нам не по дороге, проваливай к чёрту». И добавлял: «И будет прав». Вот установка, которую давал Ленин в 1921 г. и которая, по существу, является установкой по вопросу о качестве продукции. Но тогда мы не могли издать такого закона, как закон от 8 декабря. Точно также мы могли тогда пропагандировать идею неприкосновенности социалистической собственности, но не могли выйти на историческую арену с законом от 7 августа, провозглашающим, что социалистическая собственность священна и неприкосновенна. Чем ближе мы подходим к разрешению окончательных задач социалистического строительства, - а пока мы еще не пришли к социалистическому обществу, когда не будет ни прокуроров, ни защитников, когда не будет законов и никакой законности, а будут иные связи и иные общественные отношения, построенные в совершенно ином плане, - до этого момента мы не можем ослабить действия и силы революционной законности, а, наоборот, укрепляем, усиливаем ее, все время подчеркивая требования, которые предъявляются со стороны социалистической законности ко всей массе трудящихся, и самые эти требования мы формулируем не мягче, а жестче, настойчивее, решительнее, действуем гораздо более резко в формулировке, а главное - в реализации этих требований. Теперь мы крепче и яснее говорим о том, что задачи подавления и принуждения мы решаем не только в отношении наших классовых врагов, но и в отношении неустойчивых элементов из среды самих трудящихся несколько иначе ставится теперь и задача, которую Ленин в 1919 г. намечал в статье «Как организовать соцсоревнование», когда он говорил о том, что перед нами стоит задача «очистки земли Российской от всяких вредных насекомых, от блох -жуликов, от клопов - богатых и др.», когда он говорил о максимальной гибкости форм и методов воздействия, предвидя даже возможность «исправления исправимых элементов из богачей, буржуазных интеллигентов, жуликов и хулиганов»... Мы ставим теперь более решительные, более императивные требования по отношению к самим трудящимся, и особенно по отношению к коммунистам. С другой стороны, на новой базе могущественного социалистического хозяйства мы можем еще больше сузить сферу применения мер массовых репрессий, шире и смелее применяя меры воспитания, приспособления неустойчивых людей к условиям трудового общежития. Именно в этих условиях оказывается возможным такое предприятие, как строительство Беломорско-Балтийского канала, когда десятки тысяч бывших бандитов, вредителей, контрреволюционеров, спекулянтов, расхитителей и т.д. и т.д. заслужили не только своим трудом досрочное освобождение и амнистию, но были даже удостоены высших наград Советского государства. Я жалею, что не все могли присутствовать на том великолепном, поистине историческом заседании Президиума ЦИК СССР, когда совершилось вручение орденов героям Беломорско-Балтийского канала. Здесь, в зале Президиума, в одном ряду находились в ожидании вручения орденов Ленина и Красного трудового знамени работники ОГПУ во главе с т. Ягодой и так называемые «преступники», и среди них человек, которого никто не знал в этом зале, человек, который получил орден Красного трудового знамени. Этот человек сказал приблизительно так: «Я имел в прошлом много судимостей за бандитизм в Одессе, а теперь я возрожден и клянусь, что отдам все свои силы на социалистическое строительство, а если нужно, то и самую свою жизнь на защиту моего нового социалистического отечества». Мы, товарищи, люди не сантиментальные, но эти слова глубоко трогают. Они обнаруживают самую сокровенную сущность и особенность законности пролетарской революции, как великой культурной силы... Законность пролетарской революции растет вместе с ростом и расцветом самой пролетарской революции. Законность социалистического государства крепнет и приобретает все большее и большее общественное значение. Эта законность все больше и больше крепнет, приобретает все большую и большую общественную базу, общественное значение, потому что чем дальше развивается революция, тем все более возрастает значение законности не только в качестве силы принуждающей (хотя и в этом качестве тоже), не только в качестве формы организации насилия над классовым врагом и его агентурой, которые сопротивляются наступлению рабочего класса, но и в качестве олицетворения всего культурного, всего прогрессивного, всего подлинно человеческого. Буржуазная законность, как и само буржуазное общество, построена на корысти, на грабеже, на алчности, на хищничестве. Поэтому она и украшена такими перлами, как безработица, проституция, преступность и т.д. и т.п. Наше социалистическое общество уже освободилось от многих из этих «украшений», перешедших к нему по историческому наследству. Революционная законность на каждом этапе пролетарской революции приобретает все новые и новые оттенки, все новые и новые особенности не только, как орудие насилия и подавления, но и как средство организации новых отношений на основе новых и более высоких общественных и политических принципов. Замечательно, что в своей статье «Великий почин» Ленин, говоря о пролетарской диктатуре, указывал на то, что «экономической основой этого революционного насилия, залогом его жизненности и успеха является то, что пролетариат представляет и осуществляет более высокий тип организации труда по сравнению с капитализмом» (XXIV, 336). Почему буржуазная законность обречена на уничтожение? Почему ее лицо извращено и искажено злобой, ненавистью, связанной с применением насилия, подавления и уничтожения? Потому что буржуазная законность олицетворяет собой низший общественный уклад, низшую форму общественных отношений, покоящихся на эксплуатации экономически сильным экономически слабого. Почему насилие пролетарской революции (все-таки насилие, всетаки принуждение, все-таки подавление) озарено светом будущего? Потому что это революционное насилие, насилие пролетарской революции, оправдывается теми высшими принципами, на которых строится новый более высокий, чем капиталистическое общество, общественный уклад, которым прокладывается дорога к новому социалистическому обществу. Революционное насилие является в то же время и проявлением высокого акта человеческой воли, направленного на то, чтобы построить новый, более высокий общественно-экономический уклад жизни. В этом оправдание революционного насилия, в этом оправдание наших репрессий, как бы они ни были порой резки и решительны. В этом оправдание тех ударов нашего закона, - в виде наших уголовных репрессий, - которые мы бросаем на головы и наших врагов и недисциплинированных, непокорных пролетарскому государству сынов самого рабочего класса, трудящихся масс, подавляя сопротивляющихся государственным требованиям, принуждая их к дисциплине пролетарского государства, к повиновению государству Советов. Социалистическая законность потому и крепнет вместе и одновременно с процессом укрепления Советской власти и государства, что социалистическая законность есть сила культурная, потому что деятельность нашей судебной системы, наших органов прокуратуры а, следовательно, и защиты, нашей исправительно-трудовой системы - это культурная деятельность. Все эти органы, как и вся система советской юстиции, - это культурные учреждения, все это рычаги культурного развития, рычаги нашего движения вперед. Вот почему Ленин говорил, что надо учиться бороться за законность культурно. Вот почему Сталин соединяет вопрос революционной законности с вопросом культуры. Ленин говорил: «Наш главный враг – некультурность». Об этом Ленин писал еще в своем письме на имя Сталина, говоря: «Нет сомнения, что мы живем в мире беззакония, и что местное влияние является одним из величайших, если не величайшим противником установления законности и культурности»... Доказывая необходимость установления единой законности, Ленин говорил, что «основным злом во всей нашей жизни и во всей нашей некультурности является попустительство исконно-русского взгляда и привычки полудикарей, желающих сохранить законность калужскую в отличие от законности казанской»... Вот как органически связывал Ленин вопросы культуры и вопросы законности. Это объясняется тем, что в руках рабочего класса, осуществляющего свою государственную власть, строящего свое новое социалистическое общество, революционная законность и система учреждений, работающих на фронте революционной законности, являются одним из рычагов, поднимающих человеческую культуру на более высокую ступень исторического развития. С этой точки зрения, товарищи, и надо говорить о наших задачах. С этой точки зрения надо говорить и о задачах советской защиты. Задачи советской защиты Задачи советской защиты нужно рассматривать не столько с точки зрения института, как одного из звеньев в системе учреждений, осуществляющих работу судебного порядка, сколько в качестве еще одного из культурных рычагов. И я прямо скажу: когда мы сейчас еще встречаемся с недооценкой роли защиты на фронте революционной, социалистической законности, то недооценка эта является ничем иным, как результатом некультурности. Я это говорю для того, чтобы подчеркнуть, что, к сожалению, в настоящее время в некоторых кругах работников наших органов юстиции оживают взгляды, которым надо дать решительный отпор, взгляды, которые как раз определяются недооценкой роли, места и значения на данном этапе нашего социалистического строительства органов советской защиты. Мы, например, встречаемся сейчас с явлениями такого порядка. С одной стороны, оживает пренебрежение к защите и к роли защитника на суде. В этом очень часто бывают виноваты сами защитники. Один прокурор, мой товарищ, рассказывал мне такого рода случай: я, говорит он, хотел посмотреть, что представляет собой этот защитник, и когда он пришел ко мне по какому-то делу, - с ходатайством по делу своего подзащитного, - я занял очень строгую позицию и начал его укорять: «как вы, защитник, беретесь защищать такого чуть ли не бандита?» Мой защитник моментально скис и начал оправдываться: «я, мол, и сам понимаю, что это неладно, но ведь положение такое». Несомненно, такого рода «защитники» укрепляют позиции тех, кто пренебрежительно относится к защите и защитникам. К сожалению, у нас немало защитников, которые не хотят ни с кем ссориться и очень хотят понравиться прокурорам, с которыми они имеют дело, рассуждая так, что «как бы потом чего не вышло», если не понравишься. Ряд работников органов юстиции точно также занимает в этом вопросе неправильную позицию. Они думают, что говорят последнее слово теории и практики пролетарского государства, когда ликвидируют, - по крайней мере в своем представлении, - советскую защиту и предлагают (не знаю, насколько верно, что такой случай имел место даже в Москве) не допускать защитников к суду за 10 верст, а то и больше: «гоните, говорил один из таких «деятелей» защитников в шею и не давайте им никакой общественной работы». Не знаю, насколько верно, что именно так говорил один член суда. (Голос: верно!). Многие или во всяком случае некоторые (правда, их становится за последнее время меньше, но кое-кто еще остается) думают, что отрицание защиты, отрицание необходимости работы защитников в советском суде является своего рода последним словом революционной теории процесса. Увы! В этой новизне старина слышится. Я бы хотел напомнить этим товарищам «Русскую историю» М.Н. Покровского (т. IV, стр. 118), где между прочим можно прочесть о том, как накануне эпохи «великих» реформ (1861 - 1864 гг.) относились к адвокатуре в старых чиновничьих подьячих судах. Эти люди очень близки в своих формулировках в отношении защиты к тому, что в 1933 г. говорят на этот счет кое-какие работники советского суда в Москве. Старые подьячие тоже смотрели на защитников как чуть ли не на мошенников, которых нельзя в суде пускать дальше передней и которых лучше всего отправить туда, куда Макар телят не гонял, чтобы эти защитники не докучали своей хлопотливостью, не причиняли лишнего беспокойства... Те, которые говорят: «гони адвокатов за 10 верст от московского городского суда», в сущности говоря, делают это под неизжитым еще впечатлением затхлых и чуждых нам исторических традиций. Они вовсе не выдумывают ничего нового, никакого «революционного пороха», они просто-напросто повторяют глупости, которые были впору старинным подьячим, приказным и т.п. «культурным» людям, но которые вовсе не к лицу деятелям пролетарской революции. Мы должны дать отпор таким взглядам. Мы должны требовать от работников юстиции, прокуратуры, суда уважения и доверия к советскому защитнику, как к работнику юстиции. Иначе нам советская защита не нужна. Если партия и правительство организовали защиту, если партия и правительство признали необходимым в помощь суду допустить защитника, то это обязывает суд, в помощь которому дан защитник, необходимый ему, по мнению партии и правительства, и обязывает прокурора, который ведь тоже дан суду в помощь, а не для командования над судом, сделать ясный и неизбежный для себя вывод о том, что перед советским судом должно быть полное равноправие и защитника и прокурора. И защитник и прокурор должны пользоваться в судебном зале и вне судебного зала одинаковым доверием и одинаковым уважением, прежде всего, со стороны органов самой советской юстиции. Для этого, конечно, необходимы определенные предпосылки, для этого коллегия защитников должна быть советской. Наполеон был не так глуп, как кажется иным. Правда, не адвокаты «погубили Францию», но они были одной из тех сил, которая возглавляла буржуазную, революцию в качестве ее авангарда. Адвокатура, являясь буржуазным институтом, разделяет судьбу буржуазии. Адвокаты и впредь будут разделять судьбу буржуазии, пока они будут рекрутироваться из ее остатков, или пока они будут заражены идеологией этого класса. Когда буржуазия, борясь с феодализмом, играла прогрессивную революционную роль, то такую же роль играла и ее адвокатура. Когда после прихода к власти пролетариата буржуазия превратилась в контрреволюционную силу, а она не могла впоследствии в нее не превратиться, то, совершенно естественно, и дореволюционная адвокатура должна была разделить судьбу этой самой буржуазии и идеологически, и органически, превратившись в один из отрядов буржуазной контрреволюции. Адвокатура разделила эту судьбу, возглавляя антисоветское движение, как и подавляющее большинство нашей старой так называемой буржуазной интеллигенции, зараженной, как говорит Сталин, «болезнью вредительства», составлявшего тогда, несколько лет тому назад, своего рода моду. И это не случайно. Буржуазная интеллигенция сделалась авангардом буржуазии в борьбе с пролетарской революцией. Но с тех пор прошло много лет. Общественные отношения за это время резко изменились. Резко изменилось отношение к советской власти и старой интеллигенции, и в том числе и части советской адвокатуры. В ряды советской защиты влились за это время новые кадры, в значительной степени изменившие самый облик нашей защиты, в значительной степени обновившие ее. Но в этом направлении не все еще сделано. В самой защите сохранилось еще немало старых адвокатских традиций и адвокатских недостатков. Ряд защитников все еще не умеет брать по отношению к советскому суду правильный тон. К нашему суду они нередко относятся, как к старому суду, к нашим народным заседателям относятся нередко, как к присяжным заседателям. Отсюда этот ложный пафос «адвокатских» речей, бьющих мимо цели, не доходящих до сознания наших судей. Отсюда и наблюдающаяся нередко отчужденность, взаимное непонимание между судом и защитой, между защитой и прокуратурой. Сохранились еще у ряда наших защитников остатки старой буржуазной идеологии, с трудом уступающей место новым взглядам, новому отношению к действительности. Немало еще есть защитников, не понимающих своих задач и своей роли в советском суде, не понимающих разницы между советским судом и буржуазным судом, как и между советским государством и буржуазным государством. С другой стороны, и наши судьи и прокуроры тоже иногда относятся к нашей защите так, как к старым «адвокатам», не замечая происшедших в этой области изменений, не понимая, что сейчас положение защитника, оказывающего юридическую помощь прежде всего и в громадном большинстве случаев трудящимся, резко отличается от положения защитника, бравшего на себя защиту интересов нэпмана, спекулянта и т.п. представителей старого общества. Между тем, эти изменения далеко не безразличны. При изменившемся положении дел роль защитника вырастает в подлинное общественное служение, в активное участие в деле социалистического строительства. Но именно поэтому сейчас так настоятельно - и особенно по сравнению с тем, что было прежде, - перед нашей защитой стоит проблема окончательной ликвидации пережитков традиций буржуазной адвокатуры в среде советских защитников. А такие пережитки имеются и очень серьезные. В чем они заключаются? Прежде всего они заключаются в том, что советский адвокат рассматривает свою работу в советском суде больше с точки зрения интересов своего клиента, чем с точки зрения интересов пролетарского государства в целом. Конечно, стоящая перед защитником задача в высокой степени трудна. С одной стороны, он должен защищать того, кто совершает преступление против советского государства, а, с другой стороны, защищая виновного в этом, он не должен упускать из виду интересов самого пролетарского государства. Задача трудная. Но трудная задача не есть неразрешимая, и нужно ее все-таки решить. Каким образом? Здесь можно мыслить несколько решений. Первое решение. Я защищаю своего клиента и ничего остального знать не знаю. Для меня вся задача защиты сводится к защите данного обвиняемого, независимо ни от чего другого. Я защищаю обвиняемого «как такового», я должен его «защитить» во что бы то ни стало - всеми доступными мне, как защитнику, средствами. В этом все. В этом вся моя задача, в соответствии с чем я и должен вести свою «линию» на суде. Моя линия - это линия моего подзащитного, интересы которого для меня, как его защитника, превыше всего! Я служу «материальной истине»... Второе решение. Я защищаю своего подзащитного «постольку, поскольку»; защищаю таким образом, чтобы не столько защищать, сколько самому не прогадать. Не важно, что в результате такой «условной» защиты, я не использую имеющихся у меня материалов в пользу моего подзащитного; не важно, что вся защита превратится при таких обстоятельствах в формальность, «видимость» защиты. Не важно, потому что такая защита не повредит обвинению, а, следовательно, и государству, интересы которого представляет обвинитель. Следовательно, рассуждает такой защитник, я выполню свой общественный долг, если я не очень упорно и ретиво буду защищать «преступника», хотя у меня и нет уверенности, что мой клиент действительно виновен. Не ясно ли, что и первое и второе решения неправильны? Первое решение неправильно потому, что «материальная истина», которой хочет добросовестно служить такой защитник, не может быть отделена от всех общественно-политических условий, в которых было совершено преступление и в которых совершается суд над подсудимым. Неправильно такое решение потому, что, ограничивая свою задачу лишь интересами своего подзащитного, как «такового», независимо от интересов общества и государства, защитник вступает в противоречие с самим собой, как гражданином и как советским гражданином в особенности. Ошибочность и недопустимость второго решения ясна настолько, что едва ли нужно подробно на нем останавливаться. Это целиком гнилое решение, вредное и опасное, карьеристское, чиновничье, антисоветское по существу. Защитник, убежденный в том, что подсудимый неправильно привлечен к ответственности, обязан представить суду все имеющиеся в его распоряжении данные в доказательство правильности своей точки зрения. Он обязан бороться за свое убеждение до конца, «не взирая на лица», не допуская никакого компромисса. Он должен понимать, что его общественный долг заключается не в том, чтобы, отказываясь от борьбы с обвинением, «щадить» обвинение, оберегая таким своеобразным способом «престиж» государственной власти, не желая «компрометировать» предъявленное обвинение. Задача и обязанность защитника помочь суду, а, следовательно, и советскому государству, выяснить настоящую суть дела, настоящее лицо обвиняемого, найти настоящее, соответствующее действительности и интересам пролетарского государства решение данного вопроса. «Условной» защитой такой задачи не разрешить. Поэтому второе решение - гнилое, не наше решение. И есть третье решение. Это, конечно, самая трудная позиция. Вести свою защиту таким образом, чтобы поднять ее на высоту интересов пролетарского государства, - вот в чем заключается эта позиция; защищая обвиняемого, не упускать из виду, что советское государство окружено врагами, что оно не освободилось еще полностью от многих остатков капиталистических классов, пытающихся взорвать это государство изнутри, что каждое сколько-нибудь серьезное преступление носит антигосударственный характер, является взрывчатым элементом. Задача заключается в том, чтобы, защищая, помнить, что судебный зал является той лабораторией, где формируется общественное мнение, где, иначе говоря, складываются отношения, которые, смыкаясь за стенами этого судебного зала с другими общественно-политическими отношениями, вырастают в определенную политическую силу. Вот почему защита в советском суде должна исходить из глубоко принципиальных основ. Принципами советской защиты должны быть принципы социалистического строительства. Мы имеем немало прекрасных примеров, когда защита строилась именно на этой основе, без ущерба для профессиональных задач защиты, и это даже в таких острых политических процессах, как Шахтинский процесс, как процесс Промпартии, процесс электровредителей и т. д. В этих процессах наша защита умела представить все свои аргументы в защиту подсудимого, не сходя с принципиальной почвы, общей с судом, с обвинением, со всей страной, с почвы именно интересов социалистического строительства, интересов государства пролетарской диктатуры. Подобных примеров можно привести немало. Таким образом, мы должны уметь построить защиту обвиняемого на основе принципиального отношения к важнейшим вопросам социалистического строительства. Если эта задача удачно решается, то удачно решается и все остальное. Но в том-то и беда, что сама коллегия защитников, сама адвокатская среда еще не окончательно освобождена от старых идей и навыков, от старой психологии, так что сплошь и рядом борьба защиты с неправильно предъявленным к данному лицу обвинением переходит в борьбу с советским судом, а в отдельных случаях и с самим советским государством. Это можно иллюстрировать хотя бы ссылкой на один московский процесс, где ошибки обвинения вызвали со стороны некоторых защитников такие выступления (я имею здесь в виду дело так наз. коломенских поваров), которые оказались направленными не против неправильного обвинения, а против советского обвинения, превратились чуть ли не в антисоветское выступление. Тот, кто наблюдает судебные процессы и ведет судебную работу, знает, как очень часто едко сказанное адвокатское слово бьет не по обвинению, а гораздо дальше обвинения. Этого вы отрицать не можете. Вот почему я и говорю о необходимости для защитника такта, меры, о необходимости политического чутья. Опровергая обвинителя, нападающего на подсудимого, советский защитник не должен забывать о том, что этот обвинитель, облеченный доверием пролетарского государства, действует во имя интересов нашего государства. Как бы казалась защитнику ошибочной позиция обвинителя, он должен помнить, что перед ним - представитель советской власти, он должен, защищая своего подзащитного, как подсказывает ему его долг, но не забывать, что в результате того, как он будет парировать удары своего противника, он будет содействовать организации, формированию общественного мнения, что он может объективно, даже не желая этого, стать знаменем обывательских, мещанских, контрреволюционных, враждебных советской стране настроений. Часто защитник забывает, что он объективно поставлен в такое положение, что к нему, как к гоголевскому Акакию Акакиевичу, когда он ходил по улице в своей знаменитой шинели, прилипает всякая дрянь. Его тяжелая обязанность - говорить слова защиты в пользу того, кого он сам осуждает, как преступника против советского государства. Вот почему я говорю: товарищи, роль прокурора на суде гораздо легче. Прокурор не может попасть в такое положение, когда он своей работой объективно мобилизует общественное мнение против суда. Положение прокурора благоприятствует ему, как общественному деятелю, и всякий шаг его может быть воспринят, как шаг того, кто стоит на страже общественных интересов, интересов пролетарского государства. Положение защитника во много раз труднее. Положение защитника на суде таково, что ему надо нередко поднимать свой голос в пользу того, кто, очень часто, - если хорошо и правильно проведено следствие, - в глазах всего нашего общества является врагом советского строя. Спокойно, толково и внушительно поднять голос в защиту такого человека, опровергая обвинение, внеся в обвинительную версию свои поправки и изменения, опровергая обвинительные данные и даже всю концепцию обвинения, задача в высшей степени трудная и ответственная. Эту задачу можно и нужно решить, только поднимая защиту на величайшую принципиальную политическую высоту. Я должен сказать, что, к сожалению, не всегда и не все защитники способны выполнить эту задачу именно так. Иногда они, что называется, лебезят мелким бесом перед судом и даже перед обвинителем, как бы оправдываясь, что защищают, иногда наперекор всем фактам и довольно бестактно намекают на то, что бедный человек невинно угнетаем советской властью, а вот он, защитник, добрый человек, заступается за невинно обиженного; иногда он не решается использовать в интересах подзащитного всех, имеющихся в его руках данных, говорящих в пользу обвиняемого. Иногда он уклоняется от борьбы, не борется, а «ходатайствует». От защиты в советских условиях требуется очень много. Если в буржуазном суде может защищать всякий, даже не окончивший семинарии, то в советском суде защищать гораздо труднее и не всякому это дано. Вести работу и защитника и консультанта не так-то легко, потому что всякое твое слово, как австралийский бумеранг, может вернуться обратно и ударить тебя же самого. Хорошо, если ударит только тебя, - ты сам за это отвечаешь, - а если ударит других, общее наше дело, что тогда? Отсюда может быть только один вывод, одно требование, которое мы предъявляем сейчас к членам коллегии советской защиты - это требование высокой принципиальной чистоты позиций защитника, советского защитника, его высокой политической квалификации и подготовки. Это, несомненно, неразрывным образом связано с тем, что советская защита должна строиться, как общественная работа. На деле нередко мы видим обратное. Защита строится как личное, частное дело. Недавно мне было сообщено о таком имевшем место в Башкирии факте, как отказ защитника подать кассационную жалобу обвиняемого, приговоренного к высшей мере. Кассационный суд это дело вовсе прекратил и осужденного освободил от всякого наказания. А защитник отказался. Почему? Может быть потому, что он ничего не понял в этом деле. Может быть, он боялся себя скомпрометировать «неуместной защитой» - это еще хуже... Ведь защитнику в не меньшей степени, чем прокурору, вверяется судьба человека. Из своей прокурорской практики я знаю, что прокурор часто надеется на защитника. Ну, думает он, если я немного перегну, то ведь есть защитник, он меня поправит. А защитник думает: как бы мне не пересолить в своей защите? И получается иной раз, мягко говоря, нечто вроде издевательства и над судом, и над делом, и над живым человеком... Первое требование, которое надо предъявить к защитнику, это высокое чувство политической ответственности высокая политическая квалификация, высокая выучка, хорошая школа, общественная дисциплина, словом все те качества, которых требует от защитника уменье отстаивать свою точку зрения и бесстрашно выступать в борьбе за то, во что он верит, не из интересов клиента, а из интересов социалистического строительства, из интересов нашего государства. Через наши органы юстиции в подавляющем большинстве проходят трудящиеся, сделавшие ошибку, соскользнувшие на стезю преступления, причем каждый из них нам дорог, как каждый кирпич в нашем социалистическом строительстве. К каждому из них надо относиться чутко и бережно, надо всесторонне разобраться в деле. Мы не заинтересованы в том, чтобы наполнять тюрьмы, а потом при помощи разных комиссий разгружать их. Это не наше дело, не наша задача. У буржуазии в борьбе с преступностью есть только одно средство - сажать и сажать. Буржуазная «законность» может только давить, разлагать, уничтожать людей. Мы ставим себе другие задачи. Мы ликвидировали в основном эксплуататорские классы и теперь добиваем их остатки... Но классовое сопротивление наших врагов не стало слабее, наоборот, в иных случаях оно стало даже упорнее и сильнее. Классовая борьба стала сложнее. Забравшись в колхоз, кулак продолжает вредить, используя еще политически неграмотного, несознательного колхозника, которого науськивает на расхищение общественной собственности, на уничтожение скота и т.д., а сам старается остаться в стороне. Сложность обстановки острее ставит на очередь на данном этапе вопрос об интересах трудящихся, которые попадают на скамью подсудимых, в поле нашего зрения, в орбиту нашего влияния. А наш аппарат не является совершенным, и попавший в орбиту нашего влияния иногда подобен тому, кто попадает под автомобиль. Вот почему нужна скорая помощь. Оказывать эту помощь закон обязывает не только прокурора, но и защитника, которому государство вручило важнейшее дело юридической помощи трудящемуся населению. Исходя из общих для всей советской юстиции задач, - будь то прокуратура, следственный аппарат или суд, - исходя из общих для них всех задач социалистической революционной законности, защитник может выполнить сейчас громаднейшей общественной важности дело, помогая исправлять, улучшать, доделывать то, что не доделано, выправлять линию там, где она отклоняется в ту или другую сторону, помогая выправлять эту линию в борьбе, которую ведет партия, правительство, наша общественность, рабочий класс и колхозное крестьянство за новые бытовые формы и против уродств старого быта. Эта задача громадная, а между тем ей не уделяется должного внимания. У меня сейчас есть письмо из одного города УССР. Это письмо говорит о том, что местный коллектив защитников превратился в отвратительную лавочку, где торгуют кассационными жалобами по делам, связанным с высшей мерой, приблизительно следующим образом: кладите сюда 500 р., - напишем жалобу, а нет, - так убирайтесь вон. – «Позвольте, у меня нет таких денег!» - «Вы классово чуждый элемент, на вас хорошее пальто, - заложите»... Отвратительная практика, позорящая самую идею коллектива. Торгашеские настроения нередко проявляются в борьбе известной части защитников против коллективов защитников, за восстановление частных кабинетов. Почему это имеет место? Потому что организация коллективов защитников, в частности в Москве и в ряде других городов, поставлена на неправильную основу, потому что эти коллективы превратились в «добровольно-принудительное» сожительство людей, ничего общего между собой не имеющих, в организации, где процветают уравниловка, безответственность, политический карьеризм, где верховодят не лучшие, а худшие, наиболее юркие и способные к приспособлению деляги. Но это, товарищи, потому, что в первую очередь в этом виноваты вы сами. И сейчас как противовес, как реакция против тех ошибок, которые были допущены в деле организации коллективов защитников, в частности в Москве, выдвигается и пропагандируется идея восстановления старых частных кабинетов. Нужно, товарищи, дать этому не меньший отпор. Путь развития советской защиты лежит не через частные кабинеты, а через общественные формы организации работы советских защитников, через консультации, через коллективы. Но это не значит, что можно оправдать принудительные методы организации таких коллективов. Коллективы должны быть построены на абсолютно добровольных началах, представлять собой организацию лучшей части наших защитников, идейно и добровольно ставших на путь коллективной работы. Только при этих условиях коллективы защитников могут занять в нашей системе достойное место, только при этих условиях мы можем быть гарантированы от всякого рода извращений, наблюдаемых в этой области, сводящих эти коллективы к каким-то казенным учреждениям, не блещущим, к сожалению, ни талантами, ни качеством своей практической работы. Такие коллективы не могут быть созданы в два счета, по приказу сверху, в административном порядке. Такие коллективы должны вырасти в результате большой подготовительной работы, умелого подбора людей, проникнутых взаимным доверием и уважением к взаимному труду, без этих условий коллективы будут представлять собой коллективы только по названию, не будут пользоваться необходимым авторитетом, будут тормозить успехи развития советской защиты. Исходя именно из этих соображений, нужно со всей ясностью и четкостью поставить вопрос о судьбе таких коллективов. Их лучше всего распустить. Нечего цепляться за форму, которой не соответствует содержание. В этих коллективах сейчас немало людей, которые готовы в любую минуту уйти из этой организации. Я не колеблясь скажу, - пусть уходят скорее, пусть уходят все те, кому эти коллективы не по душе, которые работают в этих коллективах скрепя сердце, которые, участвуя в работе этих коллективов, по существу этим прикрывают лишь свое отрицательное отношение к коллегиальной работе. Вместо многих и многих десятков таких коллективов, с такими «колхозниками», лучше остаться при нескольких, но настоящих, подлинных коллективах, которые всем своим содержанием работы, всем своим отношением к взятым на себя обязанностям могут показать образцы подлинной советской общественности в области организации труда советских защитников. Коллегиям защитников необходимо, очевидно, пережить эту неизбежную ломку. Им необходимо от погони за количеством перейти к качеству этих организаций, - пусть будет меньше так называемых коллективов защитников, но пусть каждый из этих коллективов будет удовлетворять всем тем требованиям, какие мы предъявляем к организации подлинной советской общественности. Некоторые, конечно, спросят, не означает ли это необходимости вернуться к частным кабинетам, к частной практике? Нельзя себя обманывать, нужно со всей откровенностью признать, что в течение известного периода времени, который уйдет на перестройку форм организации советской защиты, другого выхода у нас нет. Ликвидируя неправильно и в нездоровых условиях организованные коллективы защитников, мы несомненно вынуждены столкнуться с неизбежным восстановлением, на определенный период времени так называемой частной практики. Вся задача должна в этом случае заключаться в правильной организации руководства и контроля за этой практикой. Вся задача должна заключаться также в том, чтобы этот переходной период был как можно более коротким, чтобы эта перестройка, опирающаяся на принцип добровольного сотрудничества, добровольный характер будущих коллективов защитников, прошла возможно скорее и возможно безболезненнее. Мы все должны об этом серьезно подумать. Некоторым коллективам к создавшемуся положению может служить развертывание работы различных консультаций, организуемых нашими профессиональными союзами. Нужно помнить, что перестройка всей работы, всех методов работы нашей защиты требует и времени и серьезных усилий. Повторяю еще раз - путь развития советской защиты лежит через коллективы, но коллективы защитников могут преодолеть стоящие перед ними трудности, лишь показав на деле свое преимущество перед «частником». Борьбу против восстановления частных кабинетов, против самих частных кабинетов нужно вести самым настойчивым и решительным образом, но эту борьбу нужно вести образцовой постановкой работы в коллективах, высоким качеством этой работы. Поставив работу коллективов на требуемую политическую высоту, добившись высокого технического совершенства этой работы, мы добьемся разгрома частных кабинетов, тем более, что они будут лишены той общественной поддержки, которая обеспечена борьбе за организацию коллективов, удовлетворяющих всем тем требованиям, о которых было сказано уже выше. Нужно пожелать, чтобы уже сейчас была начата дружная и энергичная работа по перестройке нашей защиты, в соответствии с новыми и высоко ответственными требованиями, предъявляемыми сейчас к судебной деятельности. Нужно поскорее изжить в среде советских защитников старую адвокатскую психологию со всеми теми ее особенностями, которые являются отвратительным наследием старого буржуазного общества. Нужно поскорее добиться организации подлинной советской защиты, достойной нового социалистического общества... Отв. редактор А. Шляпочников. Техредактор Л.М. Гурвич. Сдано в производство 13/IV-34 г. Подписано к печати 17/V-34 г. Мособлит № 25704. Зак. № 16 Бумага 82x110 2¾ п.л. Тираж 15.000 Типография Мособлисполкома
