Путешествия по Киргизским степям и Туркестанскому краю А

Путешествие по Киргизским степям и Туркестанскому краю.
А. Макшеева
С.-ПЕТЕРБУРГ.
Военная Типография (в здании Главнаго Штаба).
1896.
ОГЛАВЛЕНИЕ.
Первое путешествие в 1848 году.
I. Наше положение в Оренбургской Киргизской степи в 1848 году. Начальник Оренбургскаго края Обручев и его
отношение к Киргизской степи. Заведение степных укреплений. Войска в укреплениях. Снабжение укреплений и
сообщения с ними. Топографический очерк пути от Орска до Раима. Степные походы. Набеги хивинцев в
окрестности Раима. стр. 6
II. Мой первый поход на Сыр-Дарью. Приезд в Оренбург и назначение в степь. Приготовление к походу. Состав
транспортов и отрядов. Выступление. Походная обстановка. Пал. Переправа чрез Орь. Шевченко. Джангыс-агач.
Основание Карабутакскаго форта. Дела с хивинцами 26 мая. Уральское укрепление. Поход чрез Кара-Кум.
Последний переход. Раимское укрепление и передовые посты. Пребывание в Раиме. Поездки в окрестности.
Известия из съемочнаго отряда. Начало метеорологических наблюдений в Раиме. Спуск шкуны Константин.
Известия из Оренбурга о холере................... стр. 22
III. Плавание по Аральскому морю. Описная экспедиция. Выступление экспедиции из Раима. Сыр-Дарья от
Раима до Кос-Арала. Форт и ватага на Кос-Арале. Кос-Аральские рыбаки. Состав и обстановка описной
экспедиции. Северные берега моря; остров Куг-Арал и полуострова Кара-тюбе и Куланды. Остров БарсаКильмас. Западный берег моря. Южный берег мора. Открытие Царских островов. Окончание
кампании............................ стр. 50
IV. Возвращение на линию и занятия в 1849 и 1850 годах. Обратное плавание по Сыр-Дарье. Обратное
путешествие до степи. Возвращение в Оренбург и представление отчетов. Записка о военной экспедиции в Хиву.
Описание Аральскаго моря. Статистика Пермской губернии.... стр. 75
ПРИЛОЖЕНИЕ:
О военной экспедиции в Хиву. В чем состоит трудность экспедиции в Хиву? Обзор пространства между
пределами России и Хивою. Моря Каспийское и Аральское. Пути к Хиве. От Сарайчикова чрез Усть-Урт. От
Оренбурга по западному берегу Аральскаго моря. От Орска чрез Сыр-Дарью. Сравнение путей к Хиве. Выбор
пути для экспедиции. Сила, состав и пункты выступления экспедиции. Время и продолжительность экспедиции.
Обоз. Устройство этапов и разделение отряда на эшелоны. Заключение............................ стр. 82
Второе путешествие в 1851 году.
V. Второй поход на Сыр-Дарью и осмотр степных укреплений. Смена Обручева Перовским. Мое назначение в
степь. Набеги ак-мечетских киргиз на окрестности Аральска и разбитие русскими коканской крепостцы Кошкурган в 1850 году. Поход на Сыр-Дарью и инспектирование укреплений. Осмотр окрестностей Аральска. Угон
табуна в Уральском укреплении. Уральский казак Соколов. Охота на кабанов. Оренбурское укрепление и
следствие о злоупотреблениях его начальника. Ксендз—солдат. Чумекеевский аул. Возвращение в Оренбург и
знакомство с Перовским................... стр. 106
VI. Представление отчетов и дальнейшия работы. Мое положение при Перовском. Составление правил для
следования транспортов по степи и исправление маршрутов. Предложение о новом способе транспортировки
тяжестей в степныя укрепления. Составление правил о почтовом сообщении между укреплениями и линиею.
Уменьшение гарнизонов в степных укреплениях. Установление отчетности по степным укреплениям.
Составление плана и сметы Казалинскаго форта. Дальнейшая судьба форта ………… стр. 117
ПРИЛОЖЕНИЯ:
1. Извлечение из отчета о движении транспортов по степи в 1851 году. Состав транспортов. Следование их
в укрепления и обратно. Меры для облегчения следования транспортов. Следование легкаго отряда с
2
инспектором укреплений...................стр. 124
2. Извлечение из отчета о степных укреплениях в 1851 году. Фортификационное устройство укреплений и
постройки в них. Заготовление сена, топлива и овощей. Положение гарнизонов и состояние здоровья в
укреплениях. Устройство поселений при укреплениях. Хлебопашество в Аральском и других укреплениях.
Прочие промыслы поселенцев. стр. 129
3. Записка о нижней части реки Сыра, как оборонительной линии. Долина праваго берега р. Сыра от устья до
Кош-кургана. Обезпечение района Аральскаго укрепления с фронта. Необходимость устройства форта на Сыре
выше укрепления. Выбор места для форта. Определение силы форта. Примерное распределение войск,
находящихся в Аральском укреплении. Места на Сыре, выше Казалинскаго форта, которыя, в случае
надобности, могут быть заняты. Польза занятия пункта на Куване.....стр. 147
Третье путешествие в 1853 году.
VII. Занятия, предшествовавшия ак-мечетской экспедиции. Перемена направления нашего движения в
Среднюю Азию. Дело с коканцами и хивинцами 4 марта 1852 года. Мнение о Якуб-Беке султана Ахмеда. Мысль о
соединении линиею передовых укреплений оренбургскаго и сибирскаго ведомств. Командировка Бларамберга.
Составление реляции о походе Бларамберга. Летняя кочевка Перовскаго. Опыт летучей почты. Работы в виду
предстоящей экспедиции в Ак-мечеть. Четырех месячный отпуск и исполнение поручений Перовскаго в С.Петербурге. Проект занятия низовьев Сыр-Дарьи.................... стр. 154
ПРИЛОЖЕНИЕ:
Предположение о занятии низовьев р. Сыра. Цель занятия Сыр-Дарьи. Недостаточность Аральскаго
укрепления в этом отношении. Выбор пунктов на правом берегу Сыра под укрепления и определение величины
гарнизонов. О средствах к существованию укреплений на реке Сыре. Об отношениях укреплений к киргизам.
Необходимость признать за государственную границу русло Куван-Дарьи. Об экспедиции для занятия праваго
берега реки Сыра..................стр. 168
VIII. Третий поход на Сыр-Дарью, в составе ак-мечетской экспедиции. Мое назначение в экспедицию.
Приготовительныя работы в Оренбурге. Выезд. Войска, назначенныя для занятия низовьев реки Сыра.
Движение войск с линии до Аральска. Движение экспедиционнаго отряда от Аральска. Ускорение походнаго
движения. Прибытие под Ак-мечеть. Состав и числительность отряда. Крепость Ак-мечеть и расположение
наших войск. Молебен и сигнальныя ракеты. Устройство батарей и артилерийский огонь. Ведение траншей.
Переговоры с неприятелем. Постройка бараков и обилие работ. Первая рекогносцировка к Сагазы. Вторая
рекогносцировка к Сагазы, исправление дороги и разстановка передовых постов. Поиск к Джулеку. Последний
период осады. Штурм Ак-мечети 28-го июля. После штурма на перевязочном пункте. Потери наши и
неприятельския. Пленные и трофеи. Войска, оставленныя во вновь занятом крае. Награды....................стр. 182
ПРИЛОЖЕНИЯ:
1. Ведомость о численности русских войск под Ак-мечетью. стр. 218
2. Список лиц офицерскаго звания, бывших под Ак-мечетью. стр. 219
3. Ведомость о численности отряда, производившаго поиск к Джулеку. стр. 222
4. Диспозиция к штурму Ак-мечети.......................... стр. 223
5. Ведомость об умерших, убитых, раненых и контуженных во время ак-мечетской экспедиции................... стр.
226
6. Ведомость предметов, взятых, в виде военной добычи, в Ак-мечети стр. 227
7. Ведомость о числе войск, оставленных в Ак-мечети и принадлежащих к ней укреплениях и постах................
стр. 228
8. Приказ по Оренбургскому корпусу, от сентября 12 дня 1853 года. стр. 229
IX. Занятия на Сыр-Дарье после взятия Ак-мечети. Мое назначение по взятии Ак-мечети. Пребывание в Акмечети. Передвижение в Кумыш-курган. Первое письмо к Перовскому. Пребывание в Кумыш-кургане. Второе
письмо к Перовскому. Прием посольства от Хаджи-Ниаза. Дело с коканцами 24-го августа. Поездка в Ак-мечеть.
Воспоминание об Осмоловском. Обратное следование на линию. Представление отчетов. Последнее письмо к
Перовскому и оставление Оренбурга. Нападение коканцев на форт Перовский 14—19 декабря и разбитие их. стр.
3
230
ПРИЛОЖЕНИЯ:
Чертеж 1. План коканскаго укрепления Джулек. Чертеж 2. План Кумыш-курганскаго укрепления. Чертеж 3, и в.
План плотины Карабугут.
ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ МАКШЕЕВ.
(Русский Инвалид. 1892 г., № 77.)
(Некролог).
2-го апреля скончался член военно-ученаго комитета главнаго штаба, почетный член конференции
Николаевской академии генеральнаго штаба генерал-лейтенант Алексей Иванович Макшеев.
Дворянин Новгородской губернии, А. И. Макшеев родился 12-го мая 1822 года, получил воспитание сначала в
Новгородском графа Аракчеева корпусе, а затем в Дворянском полку (ныне 2-е военное Константиновское
училище), 18-го августа 1842 года произведен в прапорщики лейб-гвардии в Литовский полк и, спустя два года,
поступил в Николаевскую академию генеральнаго штаба. По окончаний курса в академии, А. И. Макшеев просил
об определении его на службу на нашу дальнюю восточную окраину, был командирован в отдельный
Оренбургский корпус, куда и прибыл в декабре 1847 года, а в январе 1848 года был произведен в поручики, с
переводом в генеральный штаб штабс-капитаном.
В том же году, по распоряжению командира отдельнаго Оренбургскаго корпуса, штабс-капитан Макшеев был
командирован в Киргизскую степь, причем в одну из экспедиций, на пути следования в Раимское укрепление, по
поручению начальства, избрал пункт для возведения промежуточнаго поста между Аральским и Раимским
укреплениями; в июле того же года он был отправлен па шкуне «Константин» с лейтенантом Бутаковым в
Аральское море, для описания берегов, и за отличное исполнение этого поручения награжден орденом св. Анны
3-й степени.
По возвращении в Оренбург, штабс-капитан Макшеев был назначен старшим адъютантом Оренбургскаго
корпуса по части генеральнаго штаба, а в 1850 году был командирован в Пермскую губернию для составления
статистическаго ея описания. Посвятив более полугода на собрание необходимых сведений, Алексей Иванович,
по возвращении в Оренбург, был командирован (в 1851 году) для осмотра степных укреплений, причем ему было
поручено обозреть в окрестностях Аральскаго укрепления, на урочище Казалы, место для возведения там
предполагаемаго форта.
В 1852 году А. И. был произведен в капитаны, а в апреле следующаго года, по распоряжению командира
отдельнаго Оренбургскаго корпуса, командирован в распоряжение атамана Оренбургскаго казачьяго войска
Падурова, назначеннаго начальником экспедиции, предпринятой для очищения от коканских укреплений
низовьев реки Сыр-Дарьи. 4-го мая 1853 года отряд выступил из Орской крепости в Киргизскую степь, 3-го июля
прибыл в Ак-мечеть и осадил эту крепость. 21-го числа капитан Макшеев, с личным конвоем генерал-майора
Падурова, был послан для взятия и раззорения коканской крепости Джулек. Исполнив поручение, он 26-го июля
возвратился к Ак-мечети и 28-го участвовал в штурме этой крепости, за что и награжден орденом св. Анны 2-й ст.
с Императорскою короною.
По взятии Ак-мечети, Алексей Иванович был оставлен временно в занятом нами крае, для руководства
производившимися там рекогносцировками, выбора мест для наблюдательных постов в окрестностях Ак-мечети
и для приведения в оборонительное положение бывшаго коканскаго укрепления Камыш-кургана. По окончании
возложеннаго на него поручения, капитан Макшеев, в октябре 1853 года, возвратился в Оренбург и в ноябре был
назначен на службу в штаб командующаго войсками 3-го, 4-го и 5-го пехотных корпусов, находившагося тогда в г.
Бухаресте. Прибыв к месту назначения в феврале 1854 года, Алексей Иванович находился при осаде крепости
Силистрии, во время которой участвовал в рекогносцировках, произведенных под личным начальством генераладъютанта князя Горчакова, ночью с 16-го на 17-е мая, под сильным неприятельским огнем, находился в
траншеях на правом фланге для расположения передовой цепи и прикрытия траншейных работ, а 28-го мая
участвовал в наступательном движении к крепости Силистрии, произведенным под начальством генералфельдмаршала князя Варшавскаго, графа Паскевича-Эриванскаго.
За боевыя отличия, оказанныя им во всех этих делах, капитан Макшеев награжден орденом св. Владимира 4-й
4
степени с бантом. В ноябре 1854 года Алексей Иванович, по Высочайшему повелению, был прикомандирован к
Императорской военной академии (ныне Николаевская академия генеральнаго штаба) в должность адъюнктпрофессора по военной статистике, и в апреле 1856 года произведен в подполковники. В 1857 году он был
командирован, по Высочайшему повелению, заграницу на год, для собрания сведений по военным наукам и
военной организации и для изучения военной статистики. При этом ему было указано, сверх главнейших
государств Европы, посетить Бельгию, Швейцарию, Испанию, Алжирию, Египет, Сирию и Турцию. По
возвращении из командировки, Алексей Иванович, в августе 1859 года, произведен в полковники, в декабре 1860
года утвержден профессором военной статистики, а в ноябре 1864 года назначен членом совещательнаго
комитета главнаго управления генеральнаго штаба.
В марте 1866 г. Алексей Иванович был произведен в генерал-майоры и в июне 1867 г., по Высочайшему
повелению, командирован в Туркестанскую область для изучения края в стратегическом и статистическом
отношениях. 18-го июля он отправился из Орска по Оренбургской линии в Киргизскую степь и Туркестанский
край. Проехав через Семипалатинск на Сибирскую линию, он в декабре 1867 г. возвратился в Петербург. В марте
1871 г. Алексей Иванович был утвержден в звании заслуженнаго профессора и в следующем 1872 г. принимал
деятельное участие в занятиях международнаго статистическаго конгресса. В последнюю нашу войну с Турциею
в 1877—1878 гг. Государь Император, обратив особое внимание на отличную службу офицеров генеральнаго
штаба во время военных действий и видя в этом результаты плодотворной деятельности Николаевской
академии генеральнаго штаба, соизволил объявить ему, вместе с прочими членами конференции академии,
Монаршее благоволение. В августе 1879 г. Алексей Иванович был произведен в генерал-лейтенанты, а в апреле
1880 г. назначен почетным членом конференции Николаевской академии генеральнаго штаба, с оставлением и
членом военно-ученаго комитета главнаго штаба.
Как знаток наших средне-азиятских окраин и много трудившийся над изучением Востока, Алексей Иванович
оставил несколько весьма ценных литературных трудов, помещавшихся в свое время в «Военном Сборнике»,
«Русском Инвалиде», «Морском Сборнике», «Вестнике Географ. Общества» и др., а также издаваемых им в виде
отдельных книг и брошюр. В числе их мы можем назвать: 1) Описание низовьев Сыр-Дарьи, «Морской Сборник»
1856 г. т. XXIII, № 9; 2) Степные походы, «Русский Инвалид» 1856 г. №№ 19 и 20; 3) Показание сибирских казаков
Милюшина и Батарышкина, бывших в плену у коканцев с 1849 по 1852 г., «Вестник Русскаго Геогр. Общества»
1856 г., кн. IV; 4) О военной статистике в России, «Вестник Русскаго Географич. Общества» 1858 г. № 9; 5)
Заметки о современном Египте, по поводу сочинения: L'Egypte contemporaine, par Paul Merruau, «Вестник
Русскаго Географ. Общества» 1860 г. № 2; 6) Очерк современнаго состояния Алжирии, там же, № 3; 7) Сборник
сочинений офицеров Николаевской академии генеральнаго штаба, под редакцией полковника Макшеева (книга);
8) Военно-статистическое обозрение Российской Империи. С.-Петербург, изд. 1867 г. (книга); 9) Остатки
стариннаго города на Сыр-Дарье. «С.-Петербургския Ведомости» 1867 г., № 60; 10) Еще несколько слов о
развалинах Джаны-кента, «Русский Инвалид» 1867 г., № 87; 11) Поход в пустыню Гаркур. (Перевод с
французскаго). «Военный Сборник» 1869 г., № 6; 12) Географическия сведения книги Большого чертежа о
киргизских степях и Туркестанском крае. С.-Петербург, издание 1879 г.; 13) Исторический обзор Туркестана и
наступательнаго движения в него русских. С.-Петербург, изд. 1890 г.; 14) Описание Аральскаго моря, «Записки
Географ. Общества» 1851 г., кн. V; 15) Военно-статистическое обозрение Пермской губернии. С.-Петербург,
издание 1852 г.; 16) Оренбургский край, «Военно-Энциклопедич. лексикон» т. IX, издание 1855 г.; 17) О
рыбоводстве на озере Великом, Боровичскаго уезда. Памятная книжка Новгородской губернии на 1864 г.; 18)
Географические, этнографические и статистические материалы о Туркестанском крае, с картою. «Записки
Географ. Общества» т. II, 1871 г.; 19) Из дневника русскаго путешественника по Алжирии, «Всемирный
Путешественник». С.-Петербург, изд. 1869 г.; 20) Вместе с П. П. Семеновым составил доклад 8-й сессии
международнаго конгресса, бывшей в С.-Петербурге в 1872 г.; 21) Хивинская экспедиция, 1839 г. «Русская
Старина» 1873 г.; 22) Несколько дополнений к биографии Якуб-Бека, напечатанных в труде А. Н. Куропаткина
«Кашгария». С.-Петербург, 1879 г., 23) Рекогносцировка истока Яны-Дарьи в 1853 г. Напечатано в труде барона
А. В. Каульбарса «Низовья Аму-Дарьи». Записки Географ. Общества, т. IX, 1881 г.; 24) Изследование карты
Джунгарии. С.-Петербург, 1881 г.; 25) Список ученых и литературных трудов профессоров академии
генеральнаго штаба и офицеров, получивших в ней образование. По поводу 50-ти-летняго юбилея академии. С.Петербург, 1882 г.
Многочисленные ученики и сослуживцы Алексея Ивановича Макшеева с самым теплым чувством помянут
светлую личность покойнаго. Обладавший большими познаниями, как профессор, всегда скромный и
приветливый, Алексей Иванович представлял собою редкое сочетание прекрасных качеств ума и сердца.
Н. Д.
5
________________________________________________________
Заслуженный профессор (военной статистики) Николаевской Академии Генеральнаго Штаба, Алексей
Иванович Макшеев скончался 2-го апреля 1892 г. По складу своего ума, стремившагося при изследовании
проникать в глубь предмета, и по роду занятий это был историк по преимуществу. Предмет, избранный А. И.,
которому он посвятил всю свою жизнь, было изучение Туркестанскаго края, куда он попал в молодые годы.
Начав свою службу в Генеральном Штабе в Оренбурге (в 1848 г.), А. И. принимал участие в тогдашних степных
походах и экспедициях, которые дали ему возможность близко познакомиться с краем. Вынесенныя им из
командировок наблюдения он выражал в представляемых им отчетах и проектах. Воспоминаниям об этой живой,
богатой, впечатлениями эпохе своей жизни и посвящены записки А. И., интересныя, как свидетельство
непосредственнаго участника в нашем движении в глубь Средней Азии и как наблюдения одного из первых
изследователей края. А. И. так сильно заинтересовался раскрывшейся перед ним новой страною, где только-что
начиналась русская колонизация, что посвятил себя всего изучению ея климатических, бытовых и исторических
условий. Перейдя из Оренбурга в действующую армию в Молдо-Валахии (в 1854 г.), он обратился к Милютину с
просьбой о назначении его по военно-учебной части или при Академии, чтобы иметь возможность на досуге
разработать собранный им за шести-летнюю службу в Оренбурге матерьял. Назначенный (в 1855 г.) адъюнктпрофессором при Николаевской Академии Генеральнаго Штаба, А. И. продолжал заниматься излюбленным
предметом, посвящая ему свои лекции и труды. В том же 1855 г. он был избран в действительные члены
Географическаго Общества, которое еще и раньше, и впоследствии печатало его статьи в своих записках.
Средней Азии посвящены почти все ]сочинения А. И. Его близкое знакомство с представляющеюся для русской
деятельности широкою ареною в Азии внушило ему мысль о неправильной у нас постановке военной истории.
Вот что писал он Начальнику Академии (в 1858 г.) во время своего путешествия заграницу, где подготовлялся к
занятию кафедры военной статистики, слушая знаменитых профессоров в Берлине и Париже и изучая новейшую
литературу по занимавшим его предметам:
«Мне кажется, это один из главных недостатков нашей Академии заключается в том, что она целиком берет
военную науку с запада и не обращает достаточно внимания на особенности собственно русскаго историческаго
опыта и призвания. Академия много толкует напр. о Тюреннах, Монтекукулях и проч. и, если не ошибаюсь, ни
слова не говорит о Чингиз-Хане, Тамерлане, Шах-Надире и пр. и особенно о Ермаке, в то время, когда мы давно
не воюем по примеру Монтекукули, часто имеем дело с азиатскими полчищами и постоянно продолжаем дело
Ермака. Говорят, что в действиях азиатских полководцев и наших казаков-героев, завоевавших Сибирь, нет
военнаго искусства, нет науки. Да, в смысле немецкой систематичности и догматической непогрешимости,
стоившей нам так много в последнюю войну (в 1855 г.) — ея нет действительно, но есть наука живая,
практическая, чувствуемая в Азии, кому удавалось принимать участие в нашем движении на восток» и т. д.
Мысль о Средней Азии не покидала А. И. и во время его путешествия; о ней он думал, когда предпринимал
поездки в Алжирию и Египет. В одном из писем к Начальнику Академии он высказал, по поводу этих поездок,
свой взгляд на роль России в Азии: «Как ни далеки Алжирия и Египет от нашего отечества, но изучение
современнаго состояния этих стран и мест имеет для нас во многих отношениях практический интерес. Россия
поставлена географическим положением между Европой и Азией, между миром образованным и
невежественным. Заимствуя семена цивилизации с запада, она разносит их далеко на восток. Может быть, в
этом и заключается главное историческое назначение нашего отечества. Как бы то ни было, но на западе наши
отношения территориальныя, экономическия и политическия все более и более устанавливаются, тогда как на
востоке остается еще широкое поприще для самой разнообразной деятельности. Со времен Иоанна IV и даже
ранее мы неустанно стремимся к востоку и хотя достигли уже в этом отношении громадно-широких результатов,
но далеко не имеем еще права сказать, что дело наше кончено и дальнейшее стремление прекратилось. Нет,
оно не могло прекратиться, потому что оно есть следствие не столько политических разсчетов, сколько
потребностей самого народа. Разбор историческаго хода постепеннаго движения нашего в Азии, начиная от
Ермака до заведения укреплений в Киргизской степи и на Амуре, вполне подтверждает эту мысль. Если, кроме
этого, примем в соображение, что параллельно нашему движению в Азии с севера на юг, совершается
англичанами такое-же движение с юга на север, то убедимся, что вопрос о нашем стремлении на восток в
настоящее время никак нельзя считать окончательно решенным, и потому изучение всего, что может клониться к
его разъяснению, должно быть для нас близко. Мне удалось познакомиться с этим вопросом практически, во
время 6-ти летняго служения в Оренбурге и частаго пребывания в Киргизской степи в то время, когда там только
что началась заводиться русская оседлость, строились первыя укрепления и делались попытки земледельческих
поселений. Мне бы хотелось теперь дополнить свои наблюдения сравнением. В Алжирии я бы желал посмотреть
поближе на природу африканских гор и степей, на быт и характер кабилов и кочующих арабов, на отношения к
6
ним французов, на систему администрации, на успехи колонизации и т. п., а в Египте на долину р. Нила,
имеющую много общаго с долинами рек Сыр-и Аму-Дарьи, на систему ирригационнаго земледелия, на свойства
степей, находящихся вне долины Нила и особенно около Суэцкаго перешейка, на отношения европейцев к
стране и проч.».
Эти слова показывают нам историка с глубоким взглядом на изучаемую им страну. Культуртрэгерство России в
Азии — вот основная идея всей деятельности А. И. Ею он был проникнут и в своих путешествиях, и в
кабинетных трудах, которыми он занимался почти до самой смерти. Многолетнее изучение Туркестана он
положил в свое серьезное изследование «Исторический очерк Туркестана и наступательнаго движения в него
русских». Он собрал довольно большую библиотеку по истории и географии занимавшаго его края.
Думаем, что путешествия этого полезнаго деятеля будут прочтены с интересом и по живости их изложения, и
как страничка из русской истории на наших средне-азиатских окраинах. Что же касается начал, проводимых А.
И., то они самыя гуманныя, о чем могут засвидетельствовать все, знавшие покойнаго. Гуманность была основою
его жизни.
Путешествия по Киргизским степям и Туркестанскому краю А. Макшеева.
Во время службы, с 1848 по 1854 год, в Оренбургском крае мне удалось принять деятельное участие в только
что начинавшемся тогда непосредственном движении русских в Киргизскую степь и на Сыр-Дарью. Три лета
(1848, 51 и 53 годов) я провел в степи, а остальное время в занятиях, касавшихся русской колонизации в ней.
Оставив край, я продолжал заниматься вопросом об отношениях России к Средней Азии, и для расширения
массы личных наблюдений о природе степей и оазисов, о кочевых и оседлых обитателях их и об отношениях
европейской цивилизации к мусульманскому востоку, предпринял в 1858 и 1859 годах путешествия по Алжирии,
Египту, Сирии и вообще Турции, а в 1867 году обозрел весь вновь занятый нами Туркестанский край. Таким
образом, у меня накопилось довольно много разнообразных материалов. С 1870 года, в свободное от служебных
занятий время, я начал приводить в порядок свои готовыя уже, но еще ненапечатанныя заметки и изследования,
касающияся русскаго движения в Киргизския степи и Туркестанский край, приурочивая их к путешествиям моим в
эти страны, и в 1877 году окончил эту работу, хотя и продолжал затем дополнять ее новыми, случайно
написанными заметками. Из этой работы я выделил только лекции о наступательном движении русских в
Среднюю Азию, читанныя мною в Академии Генеральнаго Штаба в 1866, 67 и 68 годах. Значительно
дополненныя новыми данными и указаниями, оне составляют предмет особаго труда, который, однако, едва-ли
будет приведен к окончанию.
Первое путешествие в 1848 году.
I.
Наше положение в Оренбургской Киргизской степи в 1848 году.
Начальник Оренбургскаго края Обручев и его отношение к Киргизской степи.
В 1848 году начальником Оренбургскаго края был генерал от инфантерии Обручев, сменивший Перовскаго
после хивинской экспедиции 1839—40 года. Имя Обручева займет со временем одно из самых почетных мест в
истории развития наших отношений к Средней Азии. До него, в течение более ста лет владения киргизами
Малой Орды, влияние наше на них было так слабо, что мы должны были еще оберегаться от их набегов
содержанием значительнаго числа войск на Оренбургской линии и принятием других, не менее дорогих, а иногда
и несколько странных мер.
Так, в 1830 году предпринято было окапывание рвом и валом всей неприкрытой рекою Уралом новой линии от
Орска до Троицка, для обезпечения ея от прорывов, степных пожаров и угона скота. Часть земляных работ была
уже окончена; довершение же остальной было отсрочено, по причине значительной выкомандировки башкир для
хивинской экспедиции, и совершенно оставлено Обручевым. До него Киргизской степи мы основательно не
знали, а между тем нередко отправляли через нея большия экспедиции, которыя, как непринаровленныя к
местным условиям, сопровождались большею частью неудачами и значительными потерями. Таковы были,
кроме несчастной экспедиции князя Черкасскаго в Хиву в 1717 году, походы генерал-майора Траубенберга для
преследования калмыков в 1771 году, полковника Берга — для изследования Усть-Урта в 1824—25
7
году, генерал-адъютанта Перовскаго — в Хиву в 1839—40 году и другие.
Генерал Обручев, заведением укреплений в степи, обезпечил Оренбургскую линию от набегов киргиз и
приобрел на них непосредственное влияние, а безпрестанным передвижением отрядов между укреплениями и
линиею для прикрытия сплошной топографической съемки степи, начатой с 1843 года, приучил войска ходить по
степи, как у себя дома. Таким образом, не увлекаясь лично дальними предприятиями в Среднюю Азию, он
обезпечил их успех для последующих деятелей. Конечно, многое, сделанное Обручевым, было вызвано
обстоятельствами, временем, но заслуга всякаго администратора в том и состоит, чтобы понять требования
времени и действовать сообразно с ними.
Заведение степных укреплений.
Заведение укреплений в Оренбургской Киргизской степи, как главнейшая мера для упрочения в ней русскаго
влияния, было сделано по инициативе Обручева. До него в степи существовало только
одно Новоалександровское укрепление, основанное в 1834 году на северовосточном берегу Каспийскаго моря, у
Мертваго Култука, при начале залива Кайдак или Карасу, с целию обуздания соседних кочевых племен и
открытия ближайших торговых сношений с Хивою; но, по неудачному выбору места, оно не могло приобрести
никакого значения, ни на суше, ни на море.
Вследствие дурного свойства климата и воды, открылась значительная смертность в гарнизоне, недостаток
корма лишил возможности содержать лошадей в укреплении и, следовательно, действовать на окрестныя
кочевья, а неудобство плавания в Кайдак и трудность выгрузки под крепостью делали ее безполезною для
торговли. Поэтому в 1846 году укрепление было перенесено Обручевым на полуостров Мангишлак к ТюкКараганскому заливу, защищенному от всех ветров, и названо Новопетровским, потому что при Петре Великом
здесь существовало уже русское укрепление, во время экспедиции князя Черкасскаго.
Из Новопетровскаго укрепления, переименованнаго впоследствии (в 1857 году) в Александровский форт,
кроме места стоянки для морских судов, предполагалось образовать промежуточный торговый пункт между
Астраханью и Хивою, на том основании, что на Мангишлаке издавна производился размен товаров между
промышленниками астраханскими, приплывавшими сюда на судах, и хивинскими, приходившими с караванами.
Но это предположение не осуществилось, так как со времени построения укрепления хивинские караваны
перестали ходить на Мангишлак и Александровский форт сохранил, до основания в 1869 году Красноводска,
только значение единственнаго русскаго оседлаго пункта на всем восточном берегу Каспийскаго моря.
Внутри Киргизской степи были основаны Обручевым в 1845 году два укрепления: Оренбургское на реке Тургае
и Уральское на реке Иргизе, переименованныя в 1868 году в города Тургай и Иргиз. Заведение этих первых
русских поселений в Оренбургской Киргизской степи было вызвано следующим обстоятельством. В начале
сороковых годов киргизския степи были взволнованы мятежным султаном Кенисарою Касымовым. Кенисара со
своею шайкою свободно гулял по широким степям и не боялся преследования русских. Когда против него
высылались отряды с Оренбургской линии, он уходил в сибирскую степь, а когда направлялись отряды из
Сибири, он опять являлся в Оренбургской степи и так далее.
Наши отряды не успевали догонять его в течение лета, так как на сбор и снаряжение их, после появления
Кенисара вблизи линии, терялось очень много времени. Это заставило Оренбургское начальство просить
разрешения выставить отряды в глубь степи осенью, с тем, чтобы весною они могли прямо начать
преследование Кенисары. Но тут естественно явился вопрос: как обезпечить зимнее пребывание отрядов в
степи? Началась переписка по этому вопросу, в которой от временного зимняго пребывания отрядов в степи
незаметно перешли к их постоянному пребыванию там, к устройству укреплений.
В следующем 1846 году Обручев предполагал устроить третье степное укрепление, около соединения реки
Темира с Эмбою, с тем, чтобы привести в большую покорность Адаевский род, кочевавший с батырем Исетом
Кутибаровым около северовосточных берегов Каспийскаго моря, и чтобы этими тремя укреплениями положить
начало передовой линии, которая обезпечивалась бы с праваго фланга двух-сотенным казачьим отрядом,
состоявшим при султане-правителе западной части орды, около Калмыковской станицы, а с леваго — Улутауским укреплением сибирскаго ведомства, впоследствии упраздненным.
Но это предположение было отложено, вследствие возникшаго в это время вопроса о занятии пункта на СырДарье, для приобретения большаго влияния на отдаленных киргиз и на наши политическия и торговыя сношения
с средне-азиатскими ханствами, и приведено в исполнение только в 1862 году, основанием генералом
Катениным Эмбинскаго поста. Устройство перваго русскаго укрепления на Сыр-Дарье вызвано было также
случайностью. В 1846 году департамент генеральнаго штаба отправил корпуса топографов капитана Лемма в
8
Оренбург, для определения астрономических пунктов в степи, по которым бы можно было установить
производившуюся там съемку. Генерал Обручев, желая воспользоваться этим случаем для приобретения
положительных сведений о местности около Сыр-Дарьи, отправил с Леммом единственнаго свободнаго в то
время от занятий офицера генеральнаго штаба капитана Шульца. Шульц принял на Сыр-Дарье камыш за траву и
в своем донесении написал, что около урочища Раим, в 60 верстах выше устья реки, можно накашивать до
миллиона пудов душистаго сена. Это известие обрадовало Обручева. Наградив Шульца, он стал просить
разрешения построить на Раиме укрепление. Из Петербурга ему возражали, но он настаивал, говоря, что если
мы не займем низовьев Сыр-Дарьи, то могут занять англичане!...
Ему дали, наконец, разрешение и в следующем 1847 году он отправился сам на Сыр-Дарью, взял с собою
значительный отряд и все необходимое, как для устройства укрепления, так и для содержания его гарнизона в
течение года. По прибытии на место, увидав с высоты Раимскаго мыса массу камыша в долине Сыра, сзади
котораго нельзя было и предполагать травы, он был поражен и мог только произнести: «так это Раим»! Не легко
было заботливому до мелочности генералу оставлять войско в степи, не обезпечив их вполне; но возвращаться
с ними назад, после всей предыдущей переписки с министерствами и после громадных расходов на снаряжение
войск в степь, было выше его сил, и он основал укрепление.
Таким случайным образом осуществилась, наконец, мысль о заведении русскаго поселения в низовьях СырДарьи, занимавшая более ста лет тому назад основателя Оренбургской линии Кирилова! Для успокоения своей
совести, Обручев оставил Шульца в Раиме отыскивать траву. Шульц, конечно, ея не нашел и упорно настаивал,
что трава обратилась в камыш, вследствие сильнаго разлива Сыра. Долго продолжалась по этому поводу
переписка, но когда отыскались способы к дальнейшему обезпечению укрепления, помимо Шульца, дело о его
донесении было предано забвению. Не будь, однако, ошибки капитана Шульца, мы бы, может быть, до сих пор
не были на Сыр-Дарье, а не только в Ташкенте, Кокане и Самарканде.
Войска в укреплениях.
Степныя укрепления, обезпечившия линию от нападений киргиз и водворившия спокойствие в самой степи,
потребовали отделения с линии относительно незначительнаго числа войск. До 1837 года в Оренбургском крае
было 16 линейных баталионов, в том числе 12 на самой линии, а с этого времени только 10, из которых 6 на
линии, а 4 внутри края. Из 6 оренбургских линейных баталионов, бывших на линии, 4 ½ остались на ней (2 роты
1-го батальона в Уральске, 2-й и 3-й баталионы в Оренбурге, 5-й в Орске и 6-й в Троицке) и только 1 ½
переведены в степь (2 роты 1-го баталиона в Новопетровское укрепление и из 4-го батальона 2 роты в Раимское
и по одной в Оренбургское и Уральское); прочие 4 оренбургских линейных баталиона остались по прежнему при
уральских горных заводах (7-й, 8-й и 9-й) и в Уфе для исправления обязанностей внутренней стражи (10-й).
Уральское казачье войско посылало в Новопетровское укрепление 2 и в Раимское 3 сотни, а Оренбургское
войско — в Оренбургское и Уральское укрепления по 2 сотни казаков.
Для казаков Новопетровскаго укрепления лошади покупались на месте от казны, а все прочие казаки
выкомандировывались на своих лошадях. Казаки менялись ежегодно на половину. Башкиро-Мещерякское войско
перевозило тяжести в степныя укрепления и впоследствии занималось в них также сенокошением. Конноартилерийская бригада Оренбургскаго казачьяго войска оставалась на месте внутри края, а степныя укрепления
были снабжены разнокалиберными орудиями из крепостей Оренбургской и Орской, при чинах гарнизонной
артилерии. Таким образом, степныя укрепления, при самом начале своего существования, когда еще не
выяснилось их значение и когда они возбуждали сильное неудовольствие хивинцев, потребовали
незначительнаго числа войск, а впоследствии гарнизоны их были даже уменьшены.
Снабжение укреплений и сообщения с ними.
Все необходимое для устройства и существования степных укреплений доставлялось: в Новопетровское
укрепление морем из Астрахани и частию из Гурьева городка, а в остальныя посредством выкомандирования
раннею весною транспортных команд Башкиро-Мещерякскаго войска с подводами и наймом верблюдов у киргиз.
Приготовление всего необходимаго для отправки в степь и снаряжение транспортов составляло предмет
особенной заботливости Обручева. Он сам лично входил во все мелочи, составлял списки отправляемых
предметов, распределял их, укладывал на подводы и прочее, и все служащие при нем, волею-неволею, должны
были в это время усиленно работать.
Такая лихорадочная деятельность, сначала в Оренбурге, а потом в Орске, откуда отправлялась большая часть
транспортов в степь, не нравилась никому и потому о мелочности Обручева пускались в ход самые забавные
анекдоты. Разсказывали, например, что однажды он приказал своему писарю привести составленный им список
9
предметов, отправляемых в степь, в алфавит, и когда писарь, за неимением предметов на букву а и б,стал
писать вино, Обручев обругал его пьяницей и приказал писать абраза. Si non e vero, e ben trovato, хотя
справедливость требует сказать, что Обручев был человек не только грамотный, но и образованный. Гораздо
вероподобнее другой разсказ, характеризующий между прочим безпредельную наивность башкир. Тяжести были
уже разложены на подводы, корпусный командир осмотрел в меру ли оне нагружены, то есть нет ли на которой
более двадцати пудов, и удостоверясь, что все хорошо, приказал смазывать телеги и запрягать лошадей.
Обходя в это время снова транспорта, он видит, что один башкир пропускает мазилку сквозь все колесо и деготь
безполезно льется на землю.
Заботливый до крайности о казенном интересе, Обручев быстро подходит к башкиру, берет у него мазилку и
начинает сам показывать как нужно смазывать колеса. В это время другой башкир подкатывает к нему свою
телегу и с добродушием говорит: «бачка! смажь и мне». . . Мелочность Обручева была конечно неприятна для
служащих при нем, но за то в высшей степени благодетельна для войск, заброшенных в дальния укрепления, в
безприютную степь. При нем гарнизоны степных укреплений не нуждались ни в чем необходимом, не болели от
пренебрежения их незатейливыми потребностями и не роптали на свою невеселую обстановку, а привыкали к
ней скоро и легко. Гораздо справедливее можно сделать упрек Обручеву другого рода. Увлекаясь до крайности
сбережением интересов казны, он тем самым наносил ей ущерб и вредил краю. Так ежегодное
выкомандирование в степь, почти на целое лето, значительнаго числа башкир с подводами было чрезвычайно
обременительно и даже разорительно для них, а между тем, вопреки мнению Обручева, стоило казне гораздо
дороже вольной наемки подвод.
Казна тратила огромныя суммы на прокормление в степи башкир и их лошадей дорогим провиантом и
фуражем и на вознаграждение за палых лошадей. Кроме ежегоднаго отправления транспортов, сообщения с
степными укреплениями производились постоянно раз в месяц чрез наемных почтарей из киргиз, а по временам,
посредством высылки небольших отрядов и команд. Для сообщения же Новопетровскаго укрепления с
Астраханью и Гурьевым городком употреблялся летом казенный пароход, совершавший между означенными
пунктами ежемесячные рейсы, и состояло при укреплении два почтовых судна; а зимою раза два или три бумаги
доставлялись из укрепления в Гурьев и обратно чрез наемных киргиз.
Топографический очерк пути от Орска до Раима.
С оснований укрепления на Сыр-Дарье, дорога из Орской крепости, чрез Уральское укрепление, в Раимское
сделалась нашим главным операционным путем в киргизския степи и в Среднюю Азию, и потому заслуживает
обстоятельнаго разсмотрения. Пройдя по ней с войсками три раза взад и вперед, на основании этих личных
наблюдений, представлю характеристику ея.
По топографическим свойствам, дорога от Орска до Раима разделяется Уральским укреплением на две части:
северную, удобную для движения транспортов и отрядов и даже для устройства местами поселений, и южную,
крайне затруднительную для движения и невозможную для оседлаго населения, по причине сыпучих песков и
недостатка воды и подножнаго корма.
Северная часть дороги в первые годы направлялась сначала по левому берегу реки Ори, потом, после
переправы через эту реку, пересекала притоки реки Иргиза, затем шла вдоль последней, по правую и по левую
сторону ея. Маршрут от Орска, по переходам, был следующий:
1. Речка Мендыбай ... 23 вер.
2. Река Орь ...... 22 «
3. « Орь ...... 16 «
4. « Орь после переправы ....... 18 «
5. Речка Тасты-Бутак ....... 22 «
6. Лощина с весеннею водою ...... 20 «
7. Речка Аще-Сай ... 22 «
8. Речка Уй-Мула ... 22 вер.
9. « Кара-Бутак ....... 20 «
10. « Аще-Бутак ....... 17 «
11. « Яман-Кайраклы ....... 15 «
12. « Якши-Кайраклы ....... 20 «
13. Река Иргиз .... 23 «
14. Иргиз после переправы на половине перехода........ 24 « [14]
15. Иргиз против горы Мана-аулие ... 23 вер.
10
16. Иргиз у могилы Достала ........17 «
17. Иргиз при урочище Кызыл-яр ..... 24 вер.
18. Иргиз ...... 25 «
19. Укрепление Уральское ....... 14 «
Итого .... 387 верст.
В северной части пути, от Орска до Сыр-Дарьи, воды везде довольно, особенно в начале лета, когда самыя
маленькия речки не успевают еще пересохнуть. Переправа через речки в брод несколько затруднительна,
особенно для транспортов, по причине крутости спусков и вязкости грунта, и через реку Иргиз — по причине
сильной песчаности дна и берегов, а через реку Орь, имеющую при переправе 6 сажен ширины, более аршина
глубины и весьма значительную быстроту, в весеннее время приходилось даже наводить мост. В северной части
пути не встречается также недостатка в подножном корме. Степь покрыта ковылем, а по берегам речек
растилаются иногда поемные луга.
Особенно богаты травою берега реки Ори, по которым в последние годы киргизы стали производить
сенокошение в значительных размерах, оставляя для пастбищ скота ковыльную степь. Топливом в северной
части пути служит кизяк или сухой скотский помет, находимый в степи, и иногда коренья некоторых растений,
древесной же растительности здесь нет никакой. Подобныя же свойства имеют и другия дороги, по которым
ходили транспорты с линии в степныя укрепления, а именно: от Илецкой защиты, вдоль реки Илека, до
Карабутакскаго форта — 378 верст и 16 переходов; из Орской крепости в Оренбургское укрепление — 415 верст
и 20 переходов, и между укреплениями Уральским и Оренбургским — 197 верст и 8 переходов.
Южная часть пути к Сыр-Дарье направляется от Уральскаго укрепления, сначала по солонцеватой равнине, а
потом по западной окраине песков Кара-Кум. Маршрут этой части пути до озера Камышлы-баш остался до
настоящего времени без всякой перемены, именно:
1. Озеро Джалангач ....... 20 вер.
2. « Китай-куль ....... 16 «
3. Речка Джалавлы ... 36 «
4. « Копани-Терекли ....... 32 «
5. « Джулюс ... 17 «
6. « Кара-кудук ....... 18 «
7. « Дунгурлюк-Сор ... 30 «
8. « Куль-кудук ....... 31 «
9. Речка Алты-кудук ....... 16 вер.
10. « Ак-джулпас около Аральскаго моря ....... 18 «
11. Речка Ак-кудук ....... 11 «
12. « Сапак ... 15 «
13. Озеро Камышлы-баш ....... 30 «
14. Укрепление Раимское ....... 25 «
Итого ..... 315 верст.
Южная часть пути имеет совсем другой характер, чем северная. Водные бассейны находятся только в начале и
в конце его, но и в них вода неудовлетворительна. В озере Джалангач она сильно солоновата. Озеро Китай-куль,
вследствие жаров, иногда совершенно пересыхает; так было в 1848 году и транспорты должны были
направляться в сторону, к Тополан-кулю, где вода была переполнена крупными инфузориями. Речка Джалавлы в
жаркое время местами пересыхает. Озеро Камышлы-баш, входящее в систему ирригационнаго хлебопашества
сыр-дарьинских киргиз, то осушается, то наполняется водою, которая, не имея течения, застаивается и сильно
портится. Затем, на всем остальном протяжении, слишком в двести верст, вода добывается исключительно из
кудуков или копаней, ям аршина в два глубиною, вырытых в небольших котловинах, среди сыпучих песчаных
бугров или барханов. Кудуки могут быть вырыты не везде, а только в известных местах.
По западной окраине песков Кара-Кум они находятся на переход разстояния одни от других и определяют
собою древнейший и безспорно лучший, если не единственный, сколько нибудь удобный, путь к Сыр-Дарье. Ни в
каком другом направлении нет кудуков, отстоящих друг от друга так близко, а между тем путь лежит чрез
сыпучие пески, тогда как здесь только захватывает окраины их и затем большею частью следует по
солонцоватым равнинам. Тем не менее, однако, дорога по западной окраине Кара-Кума чрезвычайно трудна,
особенно для больших отрядов и транспортов.
Вода в кудуках вообще дурна, хотя не производит заметно вреднаго влияния на здоровье людей. Количество
11
ея, не смотря на обилие копаней на этом месте, бывает часто недостаточно для большого отряда и это
заставляет делить его на эшелоны. В 1851 году копаней было разработано:
На Терекли ... 35
« Джулюге ... 30
« Кара-кудуке ... 28
« Дунгрлюк-Саре ..... 26
« Куль-кудуке ....... 43
На Алгы-кудуке .... 28
« Ак-Джулпасе ...... 26
« Ак-кудуке ........ 17
« Сапаке ........ 13
Эти числа можно принять за пропорциональныя количеству воды на различных станциях, так как в 1851 году
было употреблено наибольшее усилие для разработки копаней. И не смотря на такое значительное число их и
на относительно небольшую величину эшелонов, на некоторых стоянках, особенно на Ак-кудуке и Сапаке,
недоставало воды для напоения лошадей и верблюдов. Опыт 1851 года положительно доказал, что, для
безпрепятственнаго прохода по западной окраине Кара-Кума, эшелон не должен иметь более тысячи голов
различнаго скота.
Далее, кудуки, не обделанные ничем скоро засоряются и заносятся песком; потому каждый раз необходимо их
расчищать, выбрасывая вон всю накопившуюся грязь и даже воду, и затем давать несколько часов времени
накопляться свежей воде. Самое вычерпывание воды из кудука должно производиться с соблюдением
тщательнаго порядка, иначе он скоро засаривается и вместо воды получается грязь. Отсюда является
необходимость отделять от отряда значительное число людей для очистки кудуков и для караула при них.
Наконец, так как кудуки расположены среди глубоких сыпучих песков, то доступы к ним чрезвычайна трудны, а
для подвод почти невозможны.
Поэтому отряд по необходимости должен располагаться вдали от кудуков, в двух, трех и более верстах, а
такое удаление от водопоя в высшей степени утомительно для людей и лошадей. Недостаток воды на пути от
Уральскаго укрепления до Раима — сопровождается еще крайнею бедностью подножнаго корма. Степь
безотрадно гола и только местами встречаются: на солонцеватых равнинах сухой ковыль, да полынь, по
берегам солончаков, озер и Аральскаго моря — осока и камыш, и в песках — ржаник, разбросанный так редко,
что лошади много нужно исходить пространства, чтобы насытиться. Зато в песках довольно много кустарников,
саксаула, джангила или гребенщика, джюзгуна и прочих, весьма удобных для топлива.
Степные походы.
Недостаток пресной воды в южной части Киргизской степи был причиною господствовавшаго в прежнее время
мнения, что войска могут двигаться там только зимою, когда снег заменяет воду. Но опыт доказал, что в эту пору
года глубокие снега, затрудняющие движение и отнимающие возможность подножнаго корма, сильные морозы
при недостатке закрытий и топлива и жестокие бураны, или снежныя мятели при резком ветре, гибельны для
людей, лошадей и верблюдов. Лишения и потери, понесенныя отрядами полковника Берга в 1825—26 году и
генерал-адъютанта Перовскаго в 1839—40 году, произошли именно от этих причин. После этого генерал
Обручев отвергнул совершенно зимние походы и стал посылать отряды в степь исключительно только летом.
Правда, в это время жары в степи едва выносимы и воздух редко освежается дождями и грозами, вода в реках и
озерах испаряется, застаивается и портится, а подножный корм высыхает, но против всего этого можно принять
действительныя меры для облегчения и сбережения войск.
При здоровости степного климата вообще, необходимо было прежде всего предохранить людей от палящаго
летняго зноя. Киргизы достигают этого надеванием на себя шубы или нескольких халатов один на другой,
забранных в кожаные шаровары, и на голову — малахоя, или меховой шапки; но такую одежду могут
употреблять только верховые люди, а не пешие. Генерал Обручев, известный своею любовью к соблюдению
форм, в степи не требовал однако этого ни от кого, а пешим солдатам сам приказал быть во время жары не
только без ранцев, но даже без шинелей, в однех рубашках, имея перевязь с патронного сумою через плечо
и ружье в руках.
В такой форме солдаты стояли даже на часах на бивуаках и в укреплениях. Ранцы же и шинели возились на
артилерийских орудиях, подводах или верблюдах. Эта мера так облегчала солдат, что в самую сильную жару
они делали переходы, иногда в 35 верст, не имея ни одного человека отсталаго. Во избежание же недостатка
12
воды и подножнаго корма, Обручев старался направлять транспорты и отряды в степь весною, когда воды везде
довольно и трава не успела еще выгореть. Наконец, желая еще более облегчить следование их с линии на СырДарью, он решил построить в 1848 году небольшой форт на 50 человек гарнизона, на половине разстояния
между Орском и Уральским укреплением, именно на реке Карабутаке, и предполагал основать другой подобный
же форт между Уральским и Раимским укреплениями, но последнее предположение не осуществилось,
вследствие естественных затруднений местности.
Кроме этих мер, Обручев в особых инструкциях давал начальникам степных отрядов советы, вынесенные им
из опыта. Опытом был разрешен главный вопрос о степных походах, опытом же должны были выработаться и
второстепенные вопросы, касающиеся подробностей их выполнения. В первые годы после основания Раимскаго
укрепления, например, мы не умели ходить чрез пески Кара-Кум так хорошо, как выучились после. Случалось
также, что из двух одинаковых эшелонов, следовавших на переход разстояния один от другого, в одном не было
ни больных людей, ни палых лошадей, тогда как в другом болезненность и смертность развивались сильно, и это
происходило единственно от того, что одним эшелоном начальствовал человек опытный, знающий степь, а
другим новичек.
В 1848 году огромный транспорт из одноконных подвод, находившийся под начальством лиц, бывших первый
раз в степи, едва дотащился до Раима; в 1851 году, когда он был составлен из меньшаго числа, но за то
пароконных подвод, когда им управляли люди, знающие степь, транспорт прошел Кара-Кум почти также легко,
как и северную часть степи; наконец, в 1853 году 1-й эшелон экспедиционнаго отряда прошел прекрасно пески,
тогда как 2-й эшелон, находившийся под начальством новичка, имел много больных людей и палых лошадей. К
сожалению, опыты степных походов, оставаясь почти до последняго времени личным достоянием людей,
бывалых в степи, не доводились до общаго сведения и не служили даже предметом преподавания в
Неплюевском кадетском корпусе, приготовлявшем офицеров для степной службы.
Набеги хивинцев в окрестности Раима.
Заведение укреплений и постоянное движение русских отрядов в степь не встретили никакого противодействия
со стороны киргиз, народа спокойнаго, которым очень легко управлять, если его знать и относиться к нему
разумно; но возведение наших дальних укреплений, Новопетровскаго и особенно Раимскаго, на земле, которую
хивинцы считали своею, возбудило сильное неудовольствие в последних. До прихода русских на Сыр-Дарью,
хивинцы безпрекословно собирали подати с киргиз, кочевавших в низовьях этой реки, и пошлины с караванов,
ходивших из Бухары на Оренбургскую линию. Основание Раима грозило им прекращением этих поборов, и
потому они употребили все усилия, чтобы удалить русских, но, конечно, без всякаго успеха.
20-го августа 1847 года, т. е. через месяц после основания русскаго укрепления на Сыре, явилось около
хивинской крепостцы Джан-кала, находившейся на левом берегу реки, 70-ю верстами выше Раима, скопище
хивинцев, силою в 2.000 человек, под начальством хивинскаго бека Хаджа-Ниаза и киргизских султанов
Джангазы Ширгазыева, называвшаго себя ханом, и Ирмухамеда (Илекея) Касымова. Часть скопища
переправилась на правую сторону Сыра, разграбила более тысячи киргизских семейств, из двадцати одного
семейства забрало с собою женщин, стариков и детей, бросила тридцать младенцев в воду, умертвила четырех
караульных батыря Джан-хаджи, известнаго по своему влиянию на Чиклинский род и по своей непримиримой
ненависти к хивинцам, и после этих неистовств возвратилась на левую сторону реки к крепости.
Начальник Раимскаго укрепления, подполковник Ерофеев, известясь от Джан-хаджи о неистовствах хивинцев,
явился против Джан-калы 23-го августа, с отрядом в 200 казаков и солдат, посаженных на лошадей, при двух
орудиях. К нему присоединился батырь Джан-хаджа с 700 киргиз, и сюда же плыл по Сыру поручик Мертваго на
шкуне Николай, вооруженной двумя орудиями. Подполковник Ерофеев, вызываемый на бой свежими следами
грабежа, и открытием хивинцами пальбы по отряду, немедленно ответил им сильным ружейным и картечным
огнем и несколькими конгревовыми ракетами. Хивинцы, приведенные в ужас, бросились в бегство. Тогда батырь
Джан-хаджа с 250 киргизами переправился вплавь через реку, очистил Джан-калу и преследовал бегущих до
Куван-Дарьи.
Поспешное бегство хивинцев навело такой ужас на Хиву, что тамошняя чернь ожидала уже нашествия русских,
но результаты поражения хивинцев ограничились только тем, что пленные киргизы были освобождены и часть
награбленнаго скота (3 тысячи верблюдов, 500 лошадей, 2 тысячи рогатаго скота и 50 тысяч баранов)
возвращено хозяевам. Последствия дела 23 августа могли бы быть гораздо значительнее, если бы река Сыр,
считавшаяся в это время государственною границею, за которую запрещено было переходить, не удержала
наших войск от дальнейшаго преследования.
13
Во второй половине ноября того же года, на реке Сыре явилось скопище хивинцев, простиравшееся до 10.000
человек, под начальством Рахманберды-бея, сына бывшаго хивинскаго хана Илгпезера и дяди властвовавшего в
это время Мухамед-Амина. В числе начальствовавших лиц находились также Хаджа-Ниаз и Илекей. Имея в виду
уничтожение наших степных укреплений, с помощью батыря Исета Кутебарова, приобретшаго значительное
влияние на киргиз, кочевавших в юго-западной части степи, хивинцы хотели сначала разграбить Джанхаджинскую орду и запастись, таким образом, даровым продовольствием на целыя зиму и лето. Переправясь
через реку Сыр по льду в разных местах, выше и ниже Раима, и быстро проникнув партиями в пески Кара-Кум,
они разграбили множество дюрткиринских и чиклинских аулов, на пространстве от Сыра до Малых Барсуков и
до урочищ Терекли и Калмас, забрали в плен женщин, перерезали стариков и разбросали по степи младенцев.
Кроме того, они захватили два каравана: один купца Зайчикова (Деева) из 75 верблюдов, шедший с товарами
на 25 тысяч рублей серебром с линии в Раим, а другой двух казанских татар, постоянно торговавших в степи и в
Бухаре, из 30 верблюдов.
На караван Зайчикова они напали около копаней Алты-кудук, причем взяли в плен двух русских приказчиков
Ивана Голицына и Якова Мельникова. Подполковник Ерофеев направил из укрепления в Кара-Кум отряд из 240
казаков и конных солдат при двух орудиях. Высылаемыя из этого отряда партии встречались с хивинцами в
течение четырех дней, с 24-го по 27-е ноября, и везде разбивали их, не смотря на громадное неравенство сил.
Во всех делах у нас было убитых 2 и раненых 6, а у неприятеля убито 340 и взято в плен 6 человек. Хивинцы
принуждены были отложить нападения на степныя укрепления и воротиться домой, но они успели захватить с
собою пленных и почти весь награбленный скот.
Возвратившийся в Оренбург летом 1849 года приказчик Голицын разсказывал, что по привозе в Хиву, он был
посажен в тюрьму, где и просидел более полугода, а потом был отдан на поруки одному землевладельцу, у
котораго употреблялся сначала как работник, а потом как приказчик. Во время плена он вел записки, но к
сожалению до сих пор не публиковал их.
Ночью на 6-е марта 1848 года опять явилось на правом берегу Сыра хивинское скопище в 1.500 всадников,
большею частью из воинственнаго туркменскаго племени Ямуд. Скопищем начальствовали: ямудский хан АбдулХалик, хивинский бек Хаджа-Ниаз и киргизские султаны Джангазы и его двоюродный брат Буре. Хищники грабили
и резали киргиз в течение всей ночи и половины следующаго дня, а 300 ямудов не побоялись даже наездничать
под выстрелами укреплений и напасть на сыр-дарьинскую пристань. Насытясь наконец грабежем и убийствами,
они ушли за Сыр-Дарью.
Не смотря на время года, хивинская шайка была весьма доброконна, что дало ей возможность произвести
набег совершенно неожиданно, в то время, когда лошади Раимскаго укрепления по случаю безкормицы, паслись
вдали от него. Новый начальник укрепления, подполковник Матвеев, выслал только для защиты пристани 50
человек пехоты.
После третьяго хивинскаго набега, сыр-дарьинские киргизы приведены были в крайнюю нищету. У кого
остались верблюды, те откочевали к Уральскому укреплению, а остальные до новаго хлеба питались рыбою и
этим поддерживали свое существование. К счастью, это был последний хивинский набег на них, но
неприязненныя отношения хивинцев к нам не кончились, и вскоре в Оренбурге получено было известие о
движении их по Усть-Урту и о намерении напасть на наш транспорт, долженствовавший следовать в начале мая
с линии на Раим.
II.
Мой первый поход на Сыр-Дарью и пребывание в Раиме.
Приезд в Оренбург и назначение в степь.
Разсмотрев в главных чертах наше положение относительно Киргизской степи при генерале Обручеве,
обращаюсь к личным моим путешествиям и работам, касающимся этой страны.
23-го декабря 1847 года я приехал на службу генеральнаго штаба в Оренбург, а летом 1848 года мне удалось
уже совершить продолжительное путешествие по Киргизской степи. Генерал-квартирмейстер главнаго штаба,
генерал-адъютант Берг, письмом к корпусному командиру просил командировать меня и двух других молодых
офицеров генеральнаго штаба, Каведеева и Лео, в степь, для узнания порядка движения отрядов и
ознакомления с местностью.
14
Вследствие этого, сначала мне назначено было идти с отрядом, долженствовавшим из Новопетровскаго
укрепления начать съемку Усть-Урта; но вскоре полученныя сведения о сборище хивинцев на Усть-Урте
заставили корпуснаго командира отложить эту съемку, и я получил предписание состоять при отряде,
назначенном производить съемку в песках Кара-Кум, и при этом: во 1-х, вести подробный путевой журнал по
дням и, сверх того, составить описание пройденнаго пространства, имея в виду в особенности: а) главнейшие
предметы местности, заслуживающие внимания в военном отношении, именно: пути, реки, озера, болота,
колодцы, горы, пески, пастбищныя и луговыя места и прочее, и б) сведения о киргизских родах и аулах, также и о
соседних азиятских владениях, в той мере, в какой представится случай таковыя собрать, и во 2-х, избрать
между Уральским и Раимским укреплениями промежуточный пункт, для устройства форта, подобнаго
Карабутакскому.
Перед самым же выходом в степь, корпусный командир словесно приказал мне состоять при командире 2-й
бригады 23-й пехотной дивизии, генерал-майоре Шрейбере, назначенном для начальствования над отрядами и
транспортами в степи и для инспектирования укреплений, а по прибытии в Раим, дозволил отправиться с
лейтенантом Бутаковым в Аральское море для описи его берегов; разумеется я не упустил случая
воспользоваться этим дозволением.
Приготовления к походу.
По получении назначения в степь, необходимо было озаботиться средствами к существованию на все время
пребывания в ней, так как в степных укреплениях торговых лавок в то время еще не было. Хотя каждому
офицеру и выдавалась в степи солдатская порция сухарей, крупы, мяса и водки, но, по непривычке к солдатской
пище, мне все-таки пришлось запастись на полгода значительным количеством провизии, именно: пшеничными
сухарями и мукою, коровьим маслом, закупоренным в бутылки, чаем, сахаром, вином, сигарами и проч.
Затем оказалось необходимым, кроме белья, летней одежды и обуви, взять с собою походную посуду,
походную мебель, то есть складную кровать с тюфяком, стол и стул, сбрую для одной верховой и пары
подъемных лошадей и прочее. И все это нужно было принаровить, с одной стороны, к насущным потребностям,
а с другой — к возможности перевозки на паре несчастных лошадей, обреченных в течение всего похода
ежедневно и безсменно тащить свой груз, не смотря ни на сыпучие пески, ни на вязкие солончаки, ни на
совершенный порою недостаток воды и подножнаго корма.
Лошади офицерам давались казенныя, взамен подъемных денег, на которыя Обручев был скуп. Кроме того,
для бивуаков офицерам выдавались джуламейки, то есть небольшия киргизския кибитки, или круглыя войлочныя
с остроконечным верхом палатки. Я не знаю ничего удобнее для похода джуламейки. Она отлично защищает, как
от палящаго зноя, так и от холода и дождя, может быть открыта для вентиляции с любого бока и сверху,
ставится и убирается необыкновенно скоро, никак не более, как в пять минут. Одно неудобство, что она
несколько тяжела; верблюд везет не более двух, а подвода не более трех джуламеек.
Окончив большую часть приготовлений, я выехал из Оренбурга на почтовых 2-го мая и с небольшим через
сутки прибыл в Орскую крепость. Спокойная круглый год крепость и станица принимала во время отправления
транспортов в степь необыкновенно оживленный вид. По улицам сновали казаки, башкиры и киргизы, пешие и
конные, а около везде были обозы, лагери, табуны лошадей и прочее. Корпусный командир со свитою и
служащие в Орске суетились с ранняго утра до глубокой ночи.
Состав транспортов и отрядов.
Транспорты и отряды были организованы и отправлены в степь в следующем составе и порядке.
Небольшой отряд для заложения Карабутакскаго форта, под начальством генеральнаго штаба штабскапитана Герна, и отряд для съемки в песках Кара-Кум, состоявший, под начальством корпуса топографов
прапорщика Яковлева, из 7-ми топографов, 160-ти оренбургских казаков, 50 казенных верблюдов, 15 подвод и
нескольких штук порционнаго скота, выступили 8-го мая. При последнем отряде находился генеральнаго штаба
поручик Каведеев.
Транспорт Уральскаго укрепления, состоявший подвод из 500, под прикрытием двух сотен Оренбургских
казаков и двух орудий с прислугою и под начальством войскового старшины Иванова, выступил 10-го мая.
Транспорт Оренбургского укрепления такой же величины выступил несколькими днями позже.
Транспортов Раимскаго укрепления было два: тележный и верблюжий.
Тележный транспорт, состоявший из 1.500 башкирских одноконных подвод, под прикрытием роты пехоты,
двух сотен Оренбургских казаков и двух орудий с прислугою, выступил 11-го мая. При нем следовал генерал-
15
майор Шрейбер, а также лейтенант Бутаков с флотскою командою и со шкуною Константин, построенною в
Оренбурге и разложенною по частям на подводы, с тем, чтобы, по собрании ея в Раиме, начать опись
Аральскаго моря.
Верблюжий транспорт, состоявший из 3.000 верблюдов при 565 киргизах, под прикрытием полуторы сотни
Уральских казаков и одного орудия, выступив позже тележнаго, догнал последний 25-го мая на реке Иргизе.
Кроме главнаго верблюжьяго транспорта, направлено было несколько позже из Илецкой защиты в Раим еще 600
верблюдов, под прикрытием полуторы сотни Уральских казаков.
Таким образом, в 1848 году, не считая Новопетровскаго укрепления, было выкомандировано в степь: более
2.500 башкирских одноконных подвод и 3.600 киргизских верблюдов, поднявших вместе, по всей вероятности, не
многим менее 100.000 пудов тяжестей, рота пехоты, 10 ½ сотен казаков (7 ½ Оренбургских и 3 Уральских) и 7
орудий с прислугою.
Выступление.
11-го мая выступил из Орска в степь главный раимский транспорт, при котором я находился. 1.500 подвод
выстроились, по направлению пути, в две линии, каждая в три нити, и заняли в глубину более версты. Рота
пехоты с двумя орудиями поместилась впереди между линиями, а две сотни казаков по бокам и сзади.
Отслужили напутственный молебен и транспорт тронулся. Корпусный командир проводил его версты три и
потом, став со свитою на возвышенности, пропустил его мимо себя и простился со всеми. Я ехал с вожаками
киргизами впереди и был уже далеко, когда за мною прискакал адъютант корпуснаго командира, вспомнившаго,
что он не простился со мною.
Первое впечатление, которое произвела на меня Киргизская степь, было в высшей степени грустное. Солнце
ярко палило необозримую равнину, покрытую желтым, уже высохшим, ковылем. Пыль от повозок широкою
полосою закрывала часть горизонта. Кругом все было тихо и только скрип от телег мерно и уныло нарушал эту
мертвую тишину. Казаки и башкиры повесили носы. Солдаты затянули было песню, да скоро умолкли. Даже
лошади, как будто предчувствуя, что им предстоит дальний и трудный путь, лениво и вяло тащили свои возы.
Только киргизы, наши вожаки и посыльные, безпечно и весело ехали впереди, глазея по сторонам, как будто
находя особенную красоту в этой безграничной пустыне.
Вечером, когда транспорт остановился на ночлег, люди занялись уборкою лошадей и приготовлениями к
отдыху. Жара уже спала и стало темнеть. Явились огни. Около котелков, в которых варилась незатейливая
походная пища, образовались мало по малу группы отдыхающих после утомительнаго перваго перехода, и
отовсюду послышались бойкия речи русския, татарския и на языке, которым говорят русские с татарами и
понимают друг друга. Среди общаго оживления особенно резко выдавались вблизи, в солдатском лагере,
веселыя остроты и смех и вдали тихая песнь башкира, сопровождаемая звуками чебезги. Потом все смолкло,
все успокоилось, и тишина нарушалась только фырканьем и ржаньем лошадей, да мерными окликами часовых
вокруг лагеря. А небо было чисто и ясно, воздух легок и освежителен после удушливаго дня, и на душе никаких
забот и тревог, незаметно подъедающих жизнь в городе. Ночь сгладила тяжелое впечатление дня, я стал
привыкать к степи и мало по малу полюбил ее.
Походная обстановка.
С следующаго дня походная жизнь приняла однообразную форму. Транспорт выступал с ночлега в 6 часов
утра, двигался со скоростью от 3 до 4 верст в час, имея на половине пути часовой привал, и оканчивал переход
за полдень. Черепашье движение, при однообразной обстановке степной природы и совершенном отсутствии по
пути человеческаго жилья киргизских аулов, откочевавших далеко в сторону от русских отрядов, и еще во время
жары против солнца, сплошь обливавшаго ярким светом равнинную поверхность, от которой некуда отвести
усталые глаза, было томительно и физически и нравственно. Но наступал наконец момент приближения к
ночлегу. Я с вожаком и несколькими казаками уезжал вперед выбирать место для расположения транспорта.
Вожак, сделавший со мною все походы в степь, почтенный старик Агау, знал топографию степи до мельчайших
подробностей, как свои пять пальцев. Хотя он не говорил по русски, но мало по малу мы выучились понимать
друг друга.
В первое же время переводчиком между нами был один из посыльных, Алмакуров, хорошо говоривший по
русски. В молодости Алмакуров был лихим джигитом, молодцем, и любил заниматься барантою, угоном чужого
скота. Однажды он вздумал побарантовать у нас на линии, но был схвачен и отдан в солдаты. Таким образом он
неожиданно совершил путешествие в Архангельск, Петербург и Финляндию; по прослужении же 25 лет в
Вильманстрандском пехотном полку получил знак отличия безпорочной службы и унтер-офицерское звание,
16
вышел в отставку, вернулся на родину, женился и сделался снова кочующим киргизом, но больше не ходит на
баранту. Установка транспорта на ночлег, в известном порядке, в первые дни была весьма затруднительна,
вследствие непонимания башкир по русски, и продолжалась гораздо более часа, но потом, когда все поняли,
чего от них требуют, дело пошло как по маслу и исполнялось с поразительною точностью в самое короткое
время.
Когда, по окончании всех хлопот о транспорте, утомленный, я входил под тень своей джуламейки, умывался и
принимался за чай, то чувствовал такое довольство, наслаждение, какое не может дать город со всем его
изысканным комфортом. Умственныя силы освежались вместе с физическими, мысли собирались мало по малу
и являлась потребность говорить и слушать. В это время завязывались оживленные разговоры с лицами
самыми разнохарактерными по своему развитию, начиная от образованнаго доктора до наивнаго башкира. В
начале похода предметом разговора в отряде была ожидаемая встреча с хивинцами. Интереснее всех
соображений по этому поводу было политическое суждение одного башкирскаго зауряд-хорунжаго. «А что наш
царь не возьмет Хиву и не усмирит хана? что хан? дрянь! Взял бы его, да посадил на тот устров, где здох
Пунапарта, да и дело с концем. Так нет. А отчего? Оттого, что урус хитер, все делает тихо, зато хорошо, не то,
что наш брат башкур, или кыргыз. Вот кыргыз гулял себе на воле и никого не знал. Урус дал ему красный кафтан
и кыргыз доволен и рад, а получил кафтан, так работай. Урус и запряг его на пристяжку, а там запряжет и в
корень, а там и нагайка будет. Так было и с нашим братом башкуром!»
Вечерняя беседа оканчивалась всегда роскошным для степи ужином, блюда в три, которыя умел приготовлять
из самых худших материалов мой человек Марковей. Он сделал со мною все без исключения походы по степи,
удивлял всех наших спутников своим проворством и умением применяться без суеты к какой бы то ни было
обстановке. Все алчущие, жаждущие и страждущие обращались к нему, так как у него всегда находились и
лишний кусок чего нибудь, и посудина другая с водою. Не смотря на частыя поездки в степь, он не выучился ни
слова по татарски, но тем не менее командовал киргизами, и те его понимали и охотно исполняли его
приказания, потому что он постоянно поил их чаем. Марковей был неоценен для степных походов, и когда,
спустя много лет после совершения их, мне пришлось снова ехать в Сыр-Дарьинский край, я предложил ему,
давно уже сделавшемуся крестьянином Новгородской губернии, сопутствовать мне, он согласился и исполнил
принятую на себя обязанность также великолепно, как в былое время.
Пал .
На другой день после нашего выступления мы видели вдали пал, то есть огонь, пущенный киргизами по степи,
чтобы сжечь старый ковыль и дать возможность безпрепятственно расти свежему, и долго любовались, как
отдельные сначала огоньки постепенно сливались в непрерывныя нити, сопровождаемыя сильным заревом. По
желанию генерала Шрейбера, Шевченко нарисовал акварелью эту импровизованную иллюминацию и подарил
ему свой рисунок.
Переправа через Орь.
14 мая транспорту нужно было переправиться через реку Орь, и так как вода была высока, то генерал поручил
мне с лейтенантом Бутаковым навести плавучий мост. Дело было нелегкое, так как, употребляя на возведение
моста бревна и канаты, следовавшия в укрепления, мы не имели права их разсекать. Тем не менее, в несколько
часов мост был готов и по нем безпрепятственно были проведены войска, орудия и подводы. После переправы
транспорту была дана первая дневка в степи.
Т. Г. Шевченко.
На первом переходе я познакомился с Т. Г. Шевченко, который, служа рядовым в Оренбургском линейном № 5
баталионе, был командирован, по просьбе лейтенанта Бутакова, в описную экспедицию Аральскаго моря, для
снятия береговых видов. Я предложил несчастному художнику и поэту пристанище, на время похода, в своей
джуламейке, и он принял мое предложение. Весь поход Шевченко сделал пешком, отдельно от роты, в штатском
плохеньком пальто, так как в степи ни от кого и от него в особенности не требовалось соблюдения формы. Он
был весел и повидимому очень доволен раздольем степи и переменою своего положения. Походная обстановка
его нисколько не тяготила; но, когда, после продолжительнаго похода, мы приходили в укрепление, где имели
возможность заменять сухари и воду свежим хлебом и хорошим квасом, Тарас Григорьевич шутливо обращался
к моему человеку с словами: «дай братец квасу со льдом, ты знаешь, что я не так воспитан, чтобы пить голую
воду». Он много разсказывал о своих мелких невзгодах, но о крупных политических никогда не говорил ни слова.
Особенно свеж у меня в памяти следующий разсказ Шевченко о школе, в которой он учился: «По субботам,
перед роспуском по домам, всех нас, и правых и виновных, секли, причитывая четвертую заповедь. Обязанность
17
эту исполнял консул, то есть старший в классе. Я никуда не ходил в отпуск, но когда был сделан консулом, то
зажил отлично, все мне приносили из дому гостинцы, чтобы не больно сек, и скоро я обратился в страшнаго
взяточника. Кто приносил мне довольно, тому давал не более двух — трех легких розог, в течение которых
успевал прочитывать скороговоркою обычную заповедь, но кто не приносил ничего или мало, над тем с чувством
и разстановкой читал: «помни... день... субботний...» и так далее. В своей краткой автобиографии, помещенной в
Кобзаре, Шевченко не упоминает о своем консульстве, и потому очень может быть, что разсказ его о
субботниках, характеризующий вообще прежния малороссийския школы, был применен им к себе ради краснаго
словца.
Зато едва-ли подлежит сомнению другой его разсказ о начале его солдатской жизни. «Когда меня привезли в
Оренбург, то представили корпусному, дивизионному и бригадному начальникам и затем в Орской крепости —
баталионному и ротному командирам. По мере понижения ступеней военной иерархии, со мною обращались все
грубее и грубее и когда очередь дошла до ротнаго командира, то он пригрозил мне даже розгами, если я дурно
буду себя вести. Чтобы оградить себя от опасности, я прибег к очень простой и как оказалось весьма
действительной мере: купил очень много водки и весьма мало закуски, пригласил ротнаго командира и
нескольких офицеров на охоту и упоил их. С тех пор отношения наши сделались наилучшими, а когда угощение
начинало забываться, я повторял его». Единственная книга, которую Тарас Григорьевич имел с собою, была
славянская библия; впрочем он читал ее мало и никогда ничего не писал.
Джангыс-агач.
26-го мая, не доходя несколько верст до Карабутака, мы увидали влево от транспортной дороги Джангысагач, одно дерево, и поскакали к нему. Это единственное на всем пути от Орска до Раима дерево было осокор,
толщиною у корня сажени в две в обхвате и вышиною сажен в пять. На нем было гнездо тальги, птицы из
породы орлов. Киргизы считали это дерево священным,аулие, и украшали его разными тряпками. Не менее
священно было оно и для русских странствователей в летние жары по степи, ярко освещенной палящими
лучами солнца и не имеющей нигде вершка тени, где бы зрение могло отдохнуть. Мало кто из верховых
проезжал по дороге, не завернув к Джангыс-агачу и не отдохнув под его тенью. Но теперь и киргизы и русские
лишены этой ограды, потому что какому-то пьяному казачьему офицеру вздумалось, для своей потехи, срубить и
сжечь дерево. И этот варварский поступок остался безнаказанным, как будто это не уголовное и не самое
гнусное преступление. Вид Джангыс-агача сохранился в альбоме киргизской степи, изданном Залесским в
Париже.
Основание Карабутакскаго форта.
Утром 21-го мая, после молебствия, совершеннаго священником, следовавшим в Раим, в присутствии генерала
Шрейбера и других лиц из транспорта, который имел в этот день дневку, был заложен на реке Карабутаке форт
на 50 человек гарнизона. По окончании закладки, строитель форта генеральнаго штаба штабс-капитан Герн
пригласил нас к себе на обед. Мы пропировали до поздняго вечера и когда возвращались в лагерь, то, по
незнанию отзыва, чуть не были подстрелены слишком уже исполнительными башкирами, занимавшими
аванпосты. На другой день священник, обиженный, что его не пригласили на обед, и успевший уже, по
собственному его выражению, наполниться духом, то есть спиртом, обратился в сторону форта и торжественно
подняв руки к верху, произнес: «да не будет благословения Божия над фортом сим!» Возглас этот
сопровождался нескончаемыми причитаниями попадьи, любившей еще более мужа наполнять себя духом. Это
был один из многих скандалов, которыми отличалась согласная чета в походе и потом в Раиме.
Дела с хивинцами 26-го мая.
Надежда на встречу с хивинцами вскоре оправдалась, но к сожалению не для всех. Из четырех эшелонов,
состоявших под начальством генерал-майора Шрейбера, только первым двум, то есть съемочному отряду
прапорщика Яковлева и уральскому транспорту войскового старшины Иванова, удалось подраться с хивинцами,
а раимские транспорты — повозочный и верблюжий узнали о неприятеле когда уже он бежал восвояси.
26-го мая генерал Шрейбер не имел обычных дневных рапортов из первых двух эшелонов и только на другой
день, во время движения нашего транспорта от Мана-аулие к Достановой могиле, получил донесение от
войскового старшины Иванова, но такое безтолковое и безграмотное, что из него нельзя было ничего понять,
кроме что Иванов имел дело с хивинцами и потерял девять казаков и несколько крестьян рыбаков, следовавших
при транспорте. Чтобы разъяснить дело, Шрейбер, взяв с собою меня и человек 15 казаков, поскакал в
уральский транспорт, но и там мы ничего не разъяснили: Иванов также безтолково разсказывал, как писал. Тем
не менее, Шрейбер, приказав переписать донесение, исправленное граматически, поторопился его отправить в
18
Оренбург, не дождавшись рапорта от прапорщика Яковлева, который был получен только на третий день.
Согласовать оба показания оказалось невозможным без разследования, которое было поручено корпусным
командиром генералу Шрейберу и произведено последним в Уральском укреплении, на обратном пути из Раима,
следовательно: во 1-х, слишком через месяц после самаго дела и во 2-х на месте, где находилась большая часть
лиц из отряда войскового старшины Иванова и ни одного человека из отряда прапорщика Яковлева.
Разследование это показало некоторыя неверности донесения Иванова, но не разъяснило дела вполне.
Разскажу сначала дело 26-го мая с хивинцами по реляциям и произведенному разследованию, а потом приведу
замечательный разсказ о нем очевидца, слышанный и записанный мною уже тогда, когда разследование было
окончено, и выскажу свои личныя соображения о деле.
В 10 часов утра прапорщик Яковлев, пройдя Достанову могилу, увидел, что вдали, местах в трех, показались
партии вооруженных всадников, каждая человек в тридцать. Тогда, приказав отряду взять вправо к реке Иргизу и
послав киргиза к войсковому старшине Иванову, находившемуся в нескольких верстах сзади его, сообщить о
появлении этих партий, сам с поручиком Коведеевым, четырьмя казаками и вожаком отправился вперед, для
личнаго удостоверения в их намерениях.
Подъехав на довольно близкое разстояние к вооруженным всадникам, Яковлев выслал вперед вожака для
объяснения с ними, а казаков спрятал в овраге реки Иргиза. Лишь только вожак отделился от Яковлева, как на
него напало несколько всадников, но он был спасен выехавшими в это время из оврага казаками. Убедясь, таким
образом, в неприязненных намерениях этих людей, Яковлев вернулся к своему отряду и занялся устройством
его для обороны. Съемочный отряд был поставлен в каре, один бок котораго примыкал к реке Иргизу, а
остальные составились из 15 подвод, 50 неразвьюченных верблюдов, уложенных на землю и 160 спешенных
казаков, размещенных в четыре линии, три боевых и четвертая из коноводов. В 11 часов неприятель, в числе
около 600 человек, переправился через Иргиз и посредством выстрелов пустил по ветру, с севера, пал на
съемочный отряд, в намерении истребить его огнем.
Прапорщик Яковлев, как опытный степняк, деятельно занялся тушением пала с севера, а между тем сам
пустил другой на юг, дабы, в случае еслибы ему не удалось потушить первый пал, иметь возможность отвести
отряд на выжженное место. Таким образом намерение неприятеля не увенчалось успехом и с этой минуты
действия обеих сторон ограничились перестрелкою, продолжавшеюся до 4-х часов по полудни, когда неприятель
отступил.
Прапорщик Яковлев преследовал его около часа, а потом поручил это дело хорунжему Жаринову, с 50-ю
казаками, который вернулся в лагерь около полуночи и привел с собою 9 аргамаков. В продолжение всего дня в
отряде Яковлева не было ни одного убитаго и раненаго, а о потерях неприятеля судить было трудно, так как
азиятцы имеют обыкновение убирать тела убитых; в донесении Яковлева было сказано только, что Жаринов, во
время преследования, положил на месте человек десять хивинцев.
Войсковой старшина Иванов, получа известие от Яковлева о появлении неприятельских партий, сначала этому
не поверил и когда увидел впереди пал, то сказал: «врут они, собачьи дети, просто кабана палят, не надуют.»
Съемочный отряд во время движения охотился перед тем на кабанов. Вскоре, однако, взяв с собою 14 казаков,
Иванов пустился вперед, для личнаго удостоверения в полученном известии, и когда приблизился к съемочному
отряду, неожиданно был окружен массою неприятеля. Каким образом казаки могли быть окружены в степи
неожиданно? вопрос этот можно объяснить только тем, что большинство их, начиная с начальника, были пьяны.
Говорят, что окруженный неприятелем, Иванов приказал казакам спешиться, но они его не послушались. Тогда
он схватил пику у одного из убитых уже казаков и, обороняясь ею, успел, без шапки и эполет, ускакать назад с 5ю казаками; остальные 9 остались в руках неприятеля.
Опасаясь ответственности за напрасную потерю людей, Иванов, в рапорте своем, умолчав о своевременном
получении известия от Яковлева и о распоряжениях своих вследствие этого известия, донес, что толпа хивинцев,
выехав из оврагов, напала на партию казаков, разставлявших ведеты, и захватила, таким образом, 9 человек; но
несправедливость этого показания вскоре обнаружилась. Обезглавленныя тела нескольких погибших казаков
были нами найдены близ того места, где стоял съемочный отряд во время дела. Хивинцы преследовали
Иванова, но не посмели напасть на его транспорт, устроенный в каре, а бросились в сторону к реке Иргизу, где
захватили 5 работников компании рыбнаго промысла на Аральском море, безпечно ловивших рыбу в версте от
транспорта и не знавших ничего о близости неприятеля. Из них 3 человека погибли, а 2 спаслись потом из плена.
Прискакав в транспорт, Иванов собрал легкий отряд, перешел с ним за реку Иргиз и погнался за бежавшим
туда неприятелем. Отряд состоял из 84-х казаков и одной 6-ти фунтовой пушки, а в рапорте был показан в 115
казаков при 3-х офицерах, желавших, не участвуя в деле, получить за него награды. Иванов преследовал
19
неприятеля до самаго заката солнца и вернулся в лагерь на другой день утром, часа в 4 или в 5. Во время
преследования с нашей стороны потери не было, а хивинцев было положено на месте, по показанию Иванова,
около 50-ти человек; кроме того, взято в плен 4 человека и отбито у неприятеля 38 аргамаков и 26 верблюдов.
Пленные показали, что хивинцев в деле 26 мая было около 2.000, что они провели в дороге 50 дней и по
причине недостатка подножнаго корма сильно изнурили своих лошадей, и что с ними было 1.000 верблюдов, но
на поиск они взяли только 36, из которых 26 попали в руки русских.
Вот все данныя, по которым корпусный командир мог сделать свои заключения о деле 26 мая. За это дело
прапорщик Яковлев был произведен в подпоручики, поручик Коведеев получил орден Анны 3-й степени с
бантом, а войсковой старшина Иванов попал под следствие. Он был виноват в том, что, во 1-х, получа известие
от Яковлева, немедленно не дал знать об этом генералу Шрейберу, и тем лишил главный отряд возможности
принять участие в деле и окончательно поразить хивинцев; в 2-х, позволил неприятелю неожиданно окружить
себя и чрез это потерял 9 казаков; в 3-х, не предупредил чинов ввереннаго ему транспорта о близости
неприятеля и чрез это потерял еще несколько человек и наконец, в 4-х, сделал ложное донесение.
Все это произошло от излишней привязанности к горячим напиткам, совершенной безграмотности и
неразвитости Иванова, ставивших его в полную зависимость от офицеров. Но с другой стороны нельзя не отдать
справедливости его личной храбрости и лихому преследованию хивинцев, о котором приведу разсказ очевидца,
одного из двух освободившихся из плена рыбаков, который осенью того же года плыл со мною по Сыр-Дарье от
Кос-Арала до Раима.
«Мы ловили рыбу, так в версте от колонны, вдруг, вижу я, на нас несутся всадники. Братцы! худо! закричал я и
не успел вымолвить этих слов, как нас схватили и потащили на арканах. Проволочив версты с три, меня
представили к ихнему набольшему. Тот что-то сказал, меня посадили на лошадь и везли верст пять к тому месту,
где стояли их верблюды, доставшиеся после, вместе с погонщиками, в руки Иванова. Меня снова ссадили с
лошади и волочили на аркане верст тридцать. Дорогой я заметил, что недалеко от меня, бежит, также на аркане,
один из моих товарищей. Я не боялся смерти и молил только Бога, чтобы отсекли голову, не мучая перед этим.
При каждом движении всадника я думал, что настала уже моя последняя минута. Вдруг слышу пушечный
выстрел! Маленько бы повернее и картечь положила бы многих, по к несчастию никого не задела. Однако
хивинцы смешались, напрасно их старики суетились и кричали, никто их не слушал и все скакали без оглядки.
Слышу топот коней близок. Наши, подумал я, дернул аркан, он опустился и я упал на землю. Смотрю — точно
наши.
Впереди всех летит Иванов и за ним два — три казака, а остальные, сердечные, еле тянутся. Увидав меня,
Иванов остановился, проговорил «ба! кажись наш. Поймай любого аргамака из отбитых и жди моего
возвращения» и снова понесся вперед. Он дрался лихо как простой казак, с пикой в руке вносился в ряды
неприятельские и много тел положил на месте. Если бы хивинцам вздумалось обернуться назад, они увидели
бы, что бегут от трех или четырех храбрецов и верно устыдились бы своей трусости. Не успели наши отъехать,
ко мне бежит аргамак. Вы не верите? Правда, оно похоже на сказку, а было так. Когда он поровнялся со мною, я
закричал пррр... у, и он остановился, как вкопаный. Я сел на него и хотел было попридержать, как аргамак мой
понесся во всю прыть.
У меня не хватило сил удерживать его, я опустил поводья и он пошел шагом. Тут я встретился с моим
товарищем, едущим тоже на аргамаке. Мы поехали вместе вперед и скоро достигли какого-то озера, слезли с
лошадей, напились воды, отдохнули маленько и, не дождавшись Иванова, который верно вернулся другим
путем, решились ехать назад одни, но едва могли сесть на лошадей, так разболелись наши пятки, а до тех пор
мы не чувствовали боли. Мы вернулись к лагерю ночью, но не смели в него въехать ранее утра. Рана,
полученная мною в этот день, скоро зажила и я остался на Кос-Арале, а товарищ мой должен был вернуться на
родину, потому что раны мешали заниматься рыболовством».
По всем этим данным и по последующим известиям видно, что одна и таже толпа хивинцев делала нападения,
сначала на Яковлева, а потом на Иванова, и что первый прекрасно отбился от неприятеля, а последний нанес
ему решительное поражение. С этим положением не согласуются только два обстоятельства; но, по моему
убеждению, они произошли от известной доли неточности донесений Яковлева, на которое не было обращено,
при разследовании, должнаго внимания. Первое касается числительности неприятеля. Яковлев говорит, что
перед ним было хивинцев около 600 человек, а пленные показали, что в деле 26 мая их было до 2.000; но это
ничего не доказывает: с одной стороны Яковлев мог ошибиться в счете неприятеля, скрываемаго от него дымом
от палов, а с другой пленные могли увеличить его число.
20
Гораздо существеннее другое обстоятельство. Каким образом Жаринов и Иванов могли преследовать одного и
того же неприятеля и не встретиться! Хотя в донесении Яковлева и говорится, что Жаринов, во время
преследования, положил на месте человек десять хивинцев, и отбил 9 аргамаков, но Яковлев сам не был этому
свидетелем, писал со слов другого, и потому мог ошибиться. Ошибка его тем более вероятна, что в своем
донесении он не обозначает даже направление преследования неприятеля. По всем соображениям, Жаринов
следовал только позади Иванова и подобрал несколько отбитых последним аргамаков. Таким же образом на
другой день после сражения высланная из главнаго эшелона партия нашла еще 4 хивинских аргамаков, а потом
находили их киргизы, рыскавшие по пути преследования Иванова.
О поводах к набегу хивинцев пленные единогласно показали следующее: батырь Исет-Кутебаров просил у
хивинскаго хана защиты от русских, обижающих подведомственных ему киргиз и требующих насильно от них
верблюдов. Хан послал шайку в 600 вооруженных хивинцев, под начальством бея Вайса, который прибыв к
Исету, нашел его жалобы несправедливыми, но, уступая убедительным просьбам батыря, решился напасть на
русские отряды, следовавшие к Раиму. В действительности же инициатива набега принадлежала, как оказалось
впоследствии, самим хивинцам. Недовольные устройством русскаго укрепления на Сыр-Дарье, они несколько
раз пытались взять его, но безуспешно и потом решились напасть на следовавшие к нему транспорты,
уничтожить их и тем лишить укрепление средств к дальнейшему существованию.
В тот же день, то есть 26 мая, другая шайка хивинцев явилась в окрестностях Новопетровскаго укрепления,
которое не нравилось им столько же, как и Раим, но она была разбита русскими.
Корпусный командир, удостоверясь в справедливости полученных им сведений о сборище хивинцев, отправил
в степь отряд из роты пехоты и четырех сотен казаков, под начальством подполковника Чигиря, которому придал
генеральнаго штаба поручика Лео. Отряд этот проводил дополнительный раимский транспорт из 600 верблюдов
от Илецкой защиты до Уральскаго укрепления и потом вернулся назад, не встретив нигде неприятеля, поспешно
бежавшаго после дела 26 мая по направлению к Усть-Урту.
В первой половине июля в Раиме было получено известие чрез лазутчика, что хивинский хан весьма
недоволен результатами дела у Достановой могилы. Из шайки в 2.000 человек, отправленной в поход, не
вернулось еще в Хиву 700 человек, а возвратившиеся представили только 7 русских голов. В двадцатых августа,
встреченные нами, во время плавания на Аральском море, ордынцы на урочище Аджибай, на западном берегу
моря, сообщили, что хивинцы, нападавшие на наши отряды, еще возвращаются домой небольшими партиями в
пять, десять человек, пешие, оборванные, голодные и изнуренные. Одна из подобных партий прошла мимо них
дней за десять, значит в половине августа, но многие еще не вернулись. Как сильно подействовала на Хиву
неудача похода видно из того, что он был последний. Хивинцы поняли, наконец, что борьба с нами им не под
силу, и прекратили враждебныя действия, ограничив свое нелепое домогательство об оставлении русскими
Раимскаго и Новопетровскаго укреплений миролюбивыми представлениями чрез посланцев, которые приезжали
в Оренбург в 1848, 1849 и 1852 годах.
Уральское укрепление.
30 мая транспорт прибыл в Уральское укрепление и расположился лагерем в нескольких верстах от него.
Укрепление построено редутом, котораго каждый бок имеет 55 сажен длины и состоит из бруствера со рвом
обыкновенной полевой профили; внутри все строения, жилыя и холостыя, сложены из сырого кирпича и покрыты
камышем. Это первое оседлое жилье, после трехнедельнаго похода, произвело на всех чрезвычайно приятное
впечатление, которому много способствовали и встреча с новыми лицами, и еще более свежий хлеб после
сухарей, прекрасный холодный квас после теплой воды и вообще более разнообразная пища. Трехдневный
отдых около укрепления видимо освежил всех, и по ночам, при ясном небе и серебристом свете луны, в лагере
долго раздавались то протяжные, то веселые звуки русской хоровой песни.
В Уральском укреплении раимский транспорт, тележный и верблюжий, переформировались в эшелона, в 500
повозок и 1.000 верблюдов каждый. Прикрытие было усилено из уральскаго транспорта, что составило всего: 1
роту пехоты 5 ½ сотен казаков и 4 орудий. При первом эшелоне следовал лейтенант Бутаков с своею командою,
а при втором, выступившем в дальнейший поход 3 июня, генерал-майор Шрейбер.
Поход через Кара-Кум.
Переход через пески Кара-Кум был чрезвычайно труден. Тележный транспорт был снаряжен в Орске крайне
скупо из одноконных подвод, поднимавших по 20 пудов груза. До Уральскаго укрепления грунт дороги был
большею часто твердый, недостатка в воде и подножном корме не было и жары стояли еще не сильныя, потому
транспорт дошел благополучно. В это время можно было даже наблюдать, чтобы во время движения он не
21
растягивался, и если неисправность в какой либо подводе останавливала все следующия за нею, то ее
отдергивали в сторону и по исправлении снова вводили в линию. Но в Кара-Куме, вследствие сыпучих песков,
сильнаго недостатка в воде и подножном корме и усилившейся жары, утомление лошадей дошло до крайности.
Подводы растягивались во время движения на 10, 15 и даже на 20 верст, порядка не было никакого, лошади
падали, в телеги подпрягали казачьих лошадей, делали безпрестанныя дневки, и при всем том транспорт едва
дотащился до Раима.
Верблюжий транспорт дошел до Уральскаго укрепления также благополучно, потому что следовал отдельно от
тележнаго; но здесь верблюды были соединены с повозками в три совершенно одинаковых эшелона. Мера эта
оказалась крайне непрактичною. Желание согласовать ход верблюдов, делающих обыкновенно от 4-х до 5-ти
верст в час, с ходом измученных лошадей, еле тянувших свои возы, вредило верблюдам. Кроме того, каждый
эшелон был так велик, что для него недоставало воды в кудуках. Кудуки в состоянии напоить до 1.000 голов
скота, а в эшелоне их было до 2.000. От этого, конечно, еще более терпели несчастныя лошади.
Положение войск было не многим лучше, чем упряжного и вьючнаго скота. Переход оканчивался только к
вечеру и потому люди, находясь в походе значительную и самую неблагоприятную для этого часть дня, томились
от медленнаго и неправильнаго движения, с непрерывными остановками для поджидания подвод и оказания им
помощи, от пыли, которая в песках покрывала лицо толстым слоем на подобие маски, наконец от нестерпимой
жары и жажды. На половине перехода давался привал на один час, но так как он приходился обыкновенно в
самую жаркую пору дня и на безводном месте, то, отымая только время от ночлега, не освежал, а еще более
утомлял людей. Самый ночлег приносил им мало отдыха.
За остановкой огромнаго и разнокалибернаго транспорта, начинались трудные хлопоты о водопое, особенно
при расположении его далеко от кудуков, заботы о лошадях и верблюдах и прочее; а на ночь значительная часть
людей выходила в караулы. Начальство, заботясь более всего о буквальном исполнении инструкции корпуснаго
командира, в которой на первом плане было поставлено охранение целости и безопасности транспорта,
совершенно забывало о сбережении сил войск и наряжало на службу даже более третьей части всего числа
людей. Люди, не имея отдыха, утомлялись и конечно не могли отправлять самую караульную службу должным
образом. А между тем ее можно было значительно облегчить уменьшением несоразмерно большого числа
постов, внутри вагенбурга при повозках и верблюжьих вьюках, для охранения казеннаго имущества, и вне его,
для обезпечения транспортов от нечаяннаго нападения.
Верблюды, укладываемые на ночь на одном из фасов вагенбурга, около своих вьюков, не требовали также
особенно бдительнаго наблюдения. Что же касается до караулов при конских табунах, то ослабить их
действительно не представлялось возможности, потому что угон лошадей в степи — вещь не трудная, при
темноте южных ночей и при склонности киргиз к подобным предприятиям, и потому еще, что в песках подножнаго
корма слишком недостаточно, чтобы можно было загонять табуны на ночь внутрь вагенбурга, как это делалось
до Уральскаго укрепления. Еще менее следовало бы ослаблять заботы о водопое, но на этот предмет не было
обращено должнаго внимания и не назначалось даже ни особых передовых команд для очищения кудуков, ни
караулов для соблюдения порядка при водопое. Вследствие этого войска, утомленныя следованием с
транспортами, сами должны были терять несколько часов времени на очистку копаней и при безпорядочности
водопоя не все могли иметь сколько-нибудь сносную воду, а многия лошади, не говоря уже о верблюдах,
оставались и вовсе без воды. В довершение всего, отдых был не полон, даже для людей не занятых службою.
Ночи в степи были иногда свежи, а между тем нижние чины не имели никакого прикрытия, кроме шинели,
которая служила им и постелью и одеялом, а джуламейки давались только офицерам.
Внимательно наблюдая во время похода за всем, что касалось движения, бивуачнаго расположения,
обезпечения и сбережения всех составных частей транспорта и его прикрытия, я пришел к убеждению в
несостоятельности многих правил, предписанных по этим предметам инструкциею; но, как молодой офицер,
совершавший в первый раз степной поход, не имел возможности не только посягнуть на нарушение их, но даже
заявить о своем убеждении корпусному командиру, написавшему инструкцию на основании личнаго опыта.
Поэтому при генерале Обручеве я ограничился только тем, что высказал некоторыя из своих мыслей в одной
представленной ему работе; а в 1851 году, когда при изменившейся обстановке я отправился вторично в поход,
то попытался привести их в исполнение. Опыт увенчался полным успехом и новый корпусный [43] командир,
генерал-адъютант Перовский, приказал принять к руководству все мои соображения, как о походном движении,
так и о снаряжении транспортов и отрядов в степь; но об этом предмете буду иметь случай говорить в другом
месте.
Последний переход.
22
На Камышлы-баше мы в первый раз встретили киргизские аулы. Это были жилища агенчей, землевладельцев,
обнищалых в конец от варварских набегов хивинцев. В грязных кибитках из камыша, заменявшаго кошму
(войлок), не видно было никакого имущества. Мужчины и женщины еле были прикрыты какими-то лохмотьями, а
дети, даже старше двенадцати лет, ходили голыя. Ни у кого не было ни лошади, ни коровы, ни барана, а только у
немногих осталось по козе. В таком бедственном положении находились в 1848 году все киргизы, занимавшиеся
земледелием в окрестностях Раима.
19-го июня утром, оставив транспорта, я поехал вперед в Раим с султаном Гали, который приезжал встречать
свою жену, следовавшую с нами от Уральскаго укрепления. Мы проехали все 25 верст легкой рысью, ни разу не
переменяя аллюра, по киргизски. На первый раз такая езда была тяжела, но потом я к ней привык и находил, что
она самая спокойная и для всадника, и для лошади. Только на половине дороги мы остановились на минуту,
чтобы выпить по чашке кумыса, который имел на меня точно такое же действие, как и киргизская езда. Первая
чашка была неприятна, но потом я почти пришел к убеждению киргиз, что нет в мире напитка лучше кумыса.
Подъезжая к Раиму, мы встретили много солдат, шедших небольшими группами встречать своих жен,
выписанных Обручевым с мест их жительства и следовавших с нашим транспортом. Один из солдат спросил
меня нет ли в транспорте его жены, с которою он не видался девять лет. Я был смущен его вопросом, потому что
несколько дней тому назад она родила на походе; но, после минутнаго колебания, решился сказать ему правду.
Почтенный служивый вовсе этому не огорчился и, как разсказывали потом, встретил жену и ребенка нежно и
ласково, но когда угостил себя с радости водкою, то побил родильницу за неверность, а на другой день опять
был к ней добр и нежен.
Раимское укрепление и передовые посты.
Раимское укрепление было построено в виде неправильнаго многоугольника, на мысу нагорнаго берега СырДарьи, круто возвышающагося саженей на 17 над разливами реки, которые образуют, с востока и запада от
мыса, озеро Раим и Джалангач, а с юга — проток между ними, шириною в пол версты и глубиною более сажени.
Берега озер, проток и значительная часть береговой полосы Сыра, имеющей от одной до двух верст ширины,
были в 1848 году сплошь покрыты густым и высоким камышем. Остальная часть береговой полосы выделялась
из разливов, благодаря замечательным по своей простоте и целесообразности гидравлическим работам
туземцев, по преданию Каракалпаков, живших здесь еще в начале прошлаго столетия.
Желая образовать из раимских разливов хорошия зимовки и даже места, удобныя для ирригационнаго
хлебопашества, они дали реке определенное русло, устроив вдоль ея, на протяжении 20-ти верст от Тальбугута
до Аман-уткуля, насыпь в аршин высоты и толщины, а для прекращения наплыва воды из верхних разливов
насыпали от Тальбугута, перпендикулярно к реке, плотину до нагорнаго берега, в 280 сажен длины, около
сажени ширины и аршина два вышины. Эти две насыпи, уменьшив количество воды в раимских разливах,
образовали около реки полосу сухой земли, удобную для жилья и для хлебопашества. Для поддержания же на
ней растительности, туземцы пускали иногда воду в долину, прорывая для этого береговую насыпь. Водворясь
на Раиме, русские прибавили к туземным работам еще одну.
Тотчас по основании укрепления явилась неотложная необходимость в устройстве удобнаго сообщения его с
берегом реки, где была заведена пристань для судов. С этою целью гарнизон укрепления немедленно приступил
к возведению плотины через проток, соединяющий озеро Раим и Джалангач. Работы производились в холодное
осеннее время и большею частию в воде, потому усилили болезненность и смертность, обычную на новом
месте, при обилии вновь возводимых построек. Плотина, в версту длины, была готова только к осени 1848 года,
а до этого времени сообщение Раима с пристанью производилось, посредством будар и других мелких лодок, по
расчищенному среди камыша проходу.
Местоположение Раима, вдали от реки и особенно от моря, при господствовавшем во время его основания
мнения о пассивном значении укрепления и о непроходимости Сыр-Дарьи, как государственной границы,
естественно вызвало занятие нескольких передовых постов, именно: у пристани на Сыр-Дарье для обережения
мелких судов и шлюпок; на острове Кос-Арале,прикрывающем устье Сыра, для охранения судов,
предназначенных к плаванию по морю; наконец, на ближайших в укреплении переправах чрез Сыр —
Тальбугуте и Аман-уткуле. На каждом из этих постов держалось до 50-ти человек и устраивались казармы и
другия строения, а также окопы со рвами.
Пребывание в Раиме.
В Раиме, в ожидании окончания сбора шкуны, мне пришлось прожить более месяца. Постройки в укреплении,
такия же как и в Уральском, далеко еще не были сделаны все, и потому я поместился среди площади в кибитке,
23
обращенной дверьми к полуразрушенной могиле батыря Раима, от которой получили название урочище и самое
укрепление. Могила считалась у киргиз священною, и потому оставлена Обручевым среди укреплений
нетронутою; но впоследствии была разрушена, по распоряжению инспектировавшаго в 1852 году степныя
укрепления подполковника Т.
Возвратясь в Оренбург и обедая на кочевке у корпуснаго командира генерала Перовскаго, Т., среди общей
тишины, начал разговор: «А вот в Раиме была киргизская могила, так я приказал ее разрушить». — «Зачем»?
сухо спросил Перовский. — «Да она безполезна,» наивно продолжал Т. — «А Вы видали полезныя могилы»?
еще суше заметил Перовский. — Т. смешался и ни слова более не говорил о своих находчивых распоряжениях.
В кибитке жил со мною Т. Г. Шевченко. По утрам он рисовал с меня портрета акварелью, но сходство ему не
удалось и потому он его не кончил. Руки и отчасти платье доделал потом казак Чернышев, родной брат
известнаго художника, и в таком виде портрет сохранился у меня. Я дорожу им, как прекрасною картинкою и как
памятью о Шевченке.
Общество в Раиме было небольшое, но дружное. В это время существовал еще общий стол, который спасал
офицеров от скуки одиночества и пьянства и давал им возможность иметь прекрасный обед за дешевую цену.
Конечно, все привозное было страшно дорого и недоступно для бедных офицеров, но они получали даром мясо
от казны и зелень с огородов около пристани и могли приобретать дешево рыбу. При мне купили раз живого
осетра в пуд весу за 50 копеек. Впрочем, такая дешевизна происходила отчасти от того, что сырдарьинские байгуши, бедняки киргизы, не понимали еще хорошо значения денег. Разсказывали, что в первое
время по прибытии на Раим солдаты расплачивались с ними, вместо серебряных денег, мундирными
пуговицами.
Общий стол продолжался однако не долго и теперь, к сожалению, не существует ни в одном из русских
степных поселений. После обеда я часто отправлялся на пристань, где Бутаков с своими матросами деятельно
собирал шкуну Константин. Сделав поход от Каспия до Арала, матросы бодро работали с ранняго утра до
поздняго вечера, несмотря ни на палящий зной, ни на мириады комаров. Только купанье днем и полога ночью
спасали их несколько от этих невзгод. К пристани часто приходил байгуш киргиз, оставшийся около Раима, во
время прибытия сюда русских, и получивший за это в потомственную собственность клочек земли на берегу
Сыра. Бедняка звали Джул-барсом, потому что, для потехи русских, он забавно представлял из себя тигра. Где
он теперь и осталось ли у него потомство — не знаю.
Поездка в окрестности.
Во время пребывания в Раиме, мне удалось сделать, вместе с начальником укрепления подполковником
Матвеевым и капитаном Шульцем две поездки в окрестности: первую 27 июня, в которой принял также участие
генерал Шрейбер накануне своего отъезда из Раима, в долину Ак-герик, для осмотра киргизских пашен; а вторую
9 июля на Тальбугут и вдоль береговой Сыр-Дарьинской насыпи, для осмотра так называемых сенокосов
укрепления. Впечатления этих поездок были совершенно различны. В долине Ак-герик мы нашли действительно
обширныя поля, покрытыя почти поспевавшим уже хлебом, тогда как на берегу Сыра — ни одного клочка земли
с чистою луговою травою, без примеси камыша. Около Сыра только местами встречались сухия места с мелким
камышем, вместе с кой какою травою, а большею частию нам пришлось пробираться верхами по воде, иногда по
брюхо лошади, среди камыша высотою в два конных всадника. Впрочем о хлебопашестве и сенокошении на
Сыре я буду говорить при более обстоятельном, вследствие накопившагося опыта, разсмотрении местных
угодий около Раима в 1851 году.
Известия из съемочнаго отряда.
В начале июля в укреплении получено было известие от подпоручика Яковлева о новой встрече съемочнаго
отряда с хивинцами. 3 июля около переправы Майлибаш показались в виду отряда две партии вооруженных
всадников, из которых одна, человек в 150 устремилась на Яковлева, а другая, человек в 100, на отдельную
съемочную партию топографа Христофорова, состоявшую из 20 казаков. Яковлев, выдержав первую атаку
хивинцев, сам понесся вперед и, прогнав их за Сыр-Дарью, поскакал выручать Христофорова, котораго
неприятель уже теснил, но, увидя приближение к нему помощи, отступил. Встреча с хивинцами не имела никаких
неприятных последствий. Гораздо серьезнее было бедствие, вскоре постигшее съемочный отряд. С 11 числа в
нем открылась сибирская язва, и в несколько дней положила более половины всего числа лошадей, так что
казаки должны были возвращаться на линию пешие, неся на себе все свое имущество, даже седла.
Начало метеорологических наблюдений в Раиме.
11 июля прибыли в Раим кантонисты, назначенные для производства метеорологических наблюдений. Наливка
24
барометров, установка инструментов и открытие наблюдений были поручены мне. С этою целью еще до отъезда
в степь я познакомился с инструментами и их употреблением, под руководством дерптскаго ученаго Нешеля,
занимавшагося в Оренбурге сверлением артезианскаго колодца. В 1847 году Нешель совершил, вместе с
корпусным командиром, путешествие в степь и весьма оригинальным образом. В Орске он в первый раз в жизни
сел верхом на лошадь, да еще степную, и упал с нея. Тогда, не решаясь сесть вторично, он прошел пешком до
Раима и обратно, то есть 1.500 верст, и конечно не взлюбил степь, а о Раиме сложил даже четырестишие:
Раим стоит на высокой горе,
Недалеко от Аральскаго моря;
Кто на этой горе не бывал,
Тот в свете горя не видал.
Нешель был весьма ученый и симпатичный человек, но сильно каверкал русский язык и никак не мог различить
слов: жесть, честь, шерсть, шесть, шест и проч.
По наливке барометров и установке инструментов, постоянныя метеорологическия наблюдения в Раиме были
начаты, под руководством медиков укрепления, но потом, не известно по какой причине, прекратились и вновь
начаты в Казале только с конца 1862 года.
Заметка о Стодарте и Коноли.
17 июля явился в Раим приказчик купца Баранова, торговавший в Бухаре, с известием, что бухарский караван в
3.000 верблюдов, идущий в Оренбург, а также и посланник со слоном, назначенным в подарок государю от
хана, прибыли к Майлибашу и просят из укрепления содействия для переправы через Сыр-Дарью. Начальник
укрепления с небольшою свитою и конвоем отправились к переправе и пробыли там несколько дней. Мы с
нетерпением ожидали его возвращения, потому что приказчик обещал Бутакову прислать с ним приобретенную
им на бухарском базаре книгу, оставшуюся после погибших в 1844 году в Бухаре Стодарте и Конали. Ожидаемая
книга оказалась сборником описаний и рисунков мундиров французских войск времен Империи. Трудно
определить к чему была нужна такая книга английским путешественникам по Средней Азии?
Подпоручик Яковлев, бывший свидетелем в Бухаре их ареста, разсказал мне об этих путешественниках
следующее: «В 1841 году, когда отправлялись наши миссии, — генеральнаго штаба капитана Никифорова в Хиву
и майора Бутенева в Бухару, капитан Коноли был в Хиве, а полковник Стодарт в Бухаре, оба в качестве частных
путешественников. Из Хивы Коноли пробрался в Ташкент и Кокан, откуда, по настоянию хана, ушел в Бухару со
свитою, человек в тридцать индейцев, среди которых были, как говорят, два англичанина. По прибытии в Бухару
Бутенева, Коноли жил при нем, а Стодарт за городом, куда перебрался потом Коноли, и вскоре оба
переселились в город. Бутенев сделал им визит, но не застал их дома, на другой день они ответили ему визитом,
а на третий их посадили в тюрьму за какия-то бумаги. Вскоре находившихся при них людей вывели на базар,
одели и отпустили на родину, а вещи Стодарта и Кополи продали, бумаги же и карты сожгли. Бутенев запретил
своей свите и конвою покупать что либо из вещей английских путешественников».
Спуск шкуны Константин.
19 июля шкуна Константин была готова и в присутствии чинов укрепления, собравшихся к пристани, спущена
на воду. День был нестерпимо жаркий. В ожидании молебствия, я отправился купаться, но не на свое обычное
место. Долго я плавал то по течению, то против, наконец устал, приплыл к стоящей около берега бударе и
придержался за нее. Отдохнув немного, я лег на спину и, оттолкнувшись от будары ногами, почувствовал, что я
под водою, начал барахтаться и никак не мог выплыть на верх. Момент инстинктивных усилий вынырнуть
прошел и дал место сознанию в их безполезности и в необходимости покончить свои дни в глубине Сыр-Дарьи; я
успокоился физически и нравственно, — и вдруг почувствовал прикосновение воздуха, открыл глаза и вижу, что
плыву на спине далеко от берега широкой и быстрой Дарьи. Тогда, собравшись с последними силами, я
направился к берегу и доплыл до него, только гораздо ниже будары. Несколько часов потом я чувствовал
сильное биение сердца.
Известия из Оренбурга о холере.
24 июля были получены печальныя известия из Оренбурга. В городе свирепствовала опустошительная холера,
похитившая, в течение десяти дней, более четверти всего народонаселения, то есть 3.000 человек из 11.000
умерли. Все письма были наполнены длинными списками умерших. Перечитывание списков производило на
всех тяжелое впечатление; но вскоре оно уступило место иным чувствам и мыслям. На другой день мы
прерывали всякую связь, не только с Оренбургом, но и с Раимом, и отправлялись в неизведанное еще никем
море, где, Бог весть, что еще нас ожидало.
25
III.
Плавание по Аральскому морю.
Описная экспедиция.
Основывая укрепление на Сыр-Дарье, в 60 верстах от ея устья, генерал Обручев обратил внимание и на
Аральское море. Море это — одно из самых малых на всем земном шаре, так что многие географы называют его
даже озером, а между тем оно основательно не было известно и служило предметом многих гипотез. Желая
пополнить этот пробел в географической науке, Обручев озаботился принятием мер для приобретения о нем
положительных сведений. Вместе с этим, в видах извлечения из моря возможных выгод, ему удалось составить
компанию рыбнаго промысла на нем, в которой приняли участие главным образом П. В. Голубков и другие
московские капиталисты.
По распоряжению Обручева, в начале 1847 года в Оренбурге были построены два двух-мачтовыя судна: одно
военное Николай, а другое частное Михаил. Первое назначалось исключительно для изследования моря, а
второе для заведения на нем компанейскаго рыболовства. Оба судна были потом разобраны и весною
перевезены на подводах за тысячу верст на Раим, где они снова были собраны и спущены на воду. Шкуна
Николай тотчас-же выступила в море, под командою бывшаго моряка, поручика Мертваго; но первое плавание
ея, по позднему времени, ограничилось только окрестностями устьев Сыра. Весною 1848 года шкуна снова
выступила в море и обозрела северный его берег. Между тем в Оренбурге было построено другое военное
судно, Константин, несколько больше перваго, которое таким же образом было доставлено на Раим: на нем
лейтенант Бутаков должен был в том-же году начать систематическую опись Аральскаго моря.
Выступление экспедиции из Раима.
Шкуна Константин, имея длины от руля до носа 53 фута, сидела в воде, без баласта — носом 3 фута 7 дюймов
и кормою 3 фута 9 дюймов, а с баластом носом 3 фута 6 дюймов и кормою 5 футов 5 дюймов; но так как глубина
фарватера Сыр-Дарьи между отмелями не всегда превышает даже 3 фута, то, для провода шкуны в море,
оказалось необходимым все тяжести описной экспедиции нагрузить на шкуну Николай. 25 июля, когда все
приготовления экспедиции были окончены, священник отслужил напутственный молебен, мы разместились на
шкунах и в 8 часов вечера, после теплых прощаний, пустились в путь, отсалютовав укреплению
семью [52] выстрелами. С берега кричали ура! бросали шапки вверх, и посылали нам попутныя приветствия,
пока не стемнело и шкуны не скрылись за изгибом реки. Ночь была чудесная, но мириады комаров, не отступно
преследуя нас до самаго утра, не давали никакой возможности успокоиться ни на минуту.
Сырь-Дарья от Раима до Кос-Арала.
Сыр Дарья течет в глубоком и крутоберегом корыте, так что, в разстоянии сажени и много двух от берега, вода
покрывает уже рост человека, а далее глубина достигает местами до пяти саженей. Тем не менее берега реки
ниже Раима, и острова, которыми она богата, низменны и почти сплошь покрыты камышем, заливаемым,
особенно в половодие, водою. Поэтому Сыр-Дарья от Раима до устья представляет только две удобныя
переправы, Аман-уткуль, 14 верстами ниже раимской пристани, и Хан-уткуль — 9 верстами ниже Аман-уткуля.
Обилие камышей не дает удобств для летняго пребывания киргиз, около берегов Сыра, но за то зимою
привлекает к ним множество аулов. Непосредственно защищая от холода и ветров, камыш служит кроме того
топливом и кормом для скота, а также и материалом для плотов или сал, на которых киргизы ловят рыбу,
преимущественно сазанов, и переправляются через реку.
При устьях Сыра, верст на 15, образуются отмели, между которыми фарватер весьма мелок, узок, извилист и
подвержен частым изменениям. По позднейшим наблюдениям Бутакова, зимою, когда лед лежит во многих
местах на самом дне, течение воды продирает себе под ним путь и промывает, таким образом, к весне
фарватера в 3 ½ и 4 фута; но к осени они заносятся опять до 2 и 2 ½ футов. Обмеление устьев происходит,
конечно, от осаждения песку и илу из переполненной ими мутной речной воды, при встрече ея с морскою водою.
Процесс образования мелей и островов на Сыр-Дарье совершается так быстро, что прибрежным жителям легко
за ним наблюдать. Если, например, сала оторвется от берега, и отплыв на середину, остановится на довольно
мелком месте, то можно сказать наверное что в скором времени тут образуется остров. Служа преградою для
свободнаго течения воды, сал останавливает несущияся с водою частицы песку и илу, которыя накопляясь
образуют мало по малу мель, а потом и низменный островок.
26
Плавание наше по Сыр-Дарье было сопряжено с большими затруднениями: шкуны то припирались к берегам,
то устремлялись из главнаго русла в боковые прораны или рукава, то становились на мель, так что, несмотря на
быстроту течения реки, мы прибыли к Кос-Аралу только через двое суток.
Форт и ватага на Кос-Арале.
Кос-Арал, по русски прибавляющийся остров, прикрывает Сыр-Дарью с моря и огибается с двух сторон
устьями этой реки, из которых южное совершенно обмелело и заросло камышем и кугою. Главное-же русло
севернаго устья находится между Кос-Аральскою косою и ближайшими к ней островами; фарватер идет здесь у
самаго берега косы. На конце ея поместилась в 1847 году рыболовная ватага; но вскоре,
вследствие моряны, ветра с моря, коса залилась и это заставило рыболовов перенести ватагу на другое место,
находящееся верстах в пяти от устья. Для прикрытия ватаги и морских судов, около нея был устроен форт с
гарнизоном в 50 или 60 человек из числа раимских солдат, по большей части больных, которым было полезно
морское купанье. Обе шкуны прошли мимо ватаги и форта к выходу в море, где моряки и занялись перегрузкою
тяжестей с Николая на Константин, продолжавшейся двое суток.
Среди безконечных мелей, по которым тащились в буквальном смысле этого слова наши шкуны, увидал я
казака, ловящаго рыбу, сел к нему в будару и отправился к форту. На берегу, в нескольких шагах от места, где
мы пристали, спокойно гуляло стадо серых гусей. Я спросил своего спутника что это за гуси? И он совершенно
неумышленно ответил остротою: «были они вольные, да крылья подрезали, так и обрусели». Природа КосАрала не привлекательна. Кроме песку и камыша ничего нет. Я заметил впрочем особый вид камыша, который
стелется по земле, имеет до пяти сажен длины и своими отростками в коленах прикрепляется к почве.
Устройство форта поразило меня своею оригинальностью.
Гарнизоннный инженер, разбивавший его, расчитав линию огня по числу гарнизона, придал форту фигуру
треугольника, котораго каждый бок имел 20 сажен длины; тем не менее почти все постройки он поместил внутри
форта. Бруствер был сделан из местнаго материала, то есть из сыпучаго песку, и обшит камышем. Казармы и
все службы были построены также из камыша и небольшого количества сераго кирпича, привезеннаго, кажется,
из Раима. Из этого можно судить о прочности построек и об удобстве жизни в них; впрочем, благодаря морским
купаньям, цынготные здесь скоро поправлялись. Рыболовная ватага обстроена была не лучше форта. Ватага
состояла из 20 работников, считая в том числе приказчиков и кормщиков, и при них находилось, кроме шкуны
Михаил, несколько кочевых лодок, на которых отважные рыбаки пускались даже в открытое море. Главный
предмет рыболовства составляли осетры, но попадались также сомы, замечательные по своей величине. Икра,
клей и соленая рыба доставлялись в Оренбург на волах.
Кос-Аральские рыбаки.
Кос-Аральские рыбаки, прибывшие сюда из приволжских губерний, не унывали в неприютной чужой и дальней
стороне и если забиралась иногда к ним на душу тоска, то запивали ее чарою зеленаго вина. Один работник
разсказывал, что раз он пропил в вечер сорок рублей ассигнациями; впрочем, это произошло от того, что ему
пришлось платить за сивуху едва-ли не дороже, чем в трактирах платят за донское или мадеру. При отсутствии
казенной и вольной продажи спиртных напитков, рыбаки давали солдатам, получавшим казенную порцию, по
четвертаку, а иногда и по полтиннику, за чарку сильно разведеннаго вина. Отдавая дань бахусу, рыбаки не
забывали и прекраснаго пола, если можно назвать этим именем весьма некрасивых и не отличавшихся
большою нравственностию нищих киргизок.
Рыбаки одевали их в замысловатыя платья, сшитыя, например, из разноцветных и разноузорных платков,
взятых, разумеется, у старшаго приказчика в счет жалованья. Забирая постоянно в долг и платя за все при
расчете в тридорога, они конечно не могли потом вернуться на родину и оставались на Кос-Арале, пока не
рушилась компания и не прекратилось рыболовство на Аральском море. Один из приказчиков компании, Николай
Васильевич Захряпин, человек весьма умный, наблюдательный, отлично знавший по татарски и чрезвычайно
красноречивый, но по временам сильно запивавший, разсказывал мне много курьезнаго о рыбаках. Приведу два
разсказа Захряпина.
«Раз, несмотря на строжайшее запрещение приближаться к южному хивинскому берегу Аральскаго моря, мы
забрались в одно из устьев Аму-Дарьи и вышли на берег. Вскоре мы увидали за камышем человека, должно
быть каракалпака, спокойно накачивавшаго воду на свою пашню. В это время один из моих спутников
прицелился в него и хотел уже выстрелить, но я вырвал у него ружье, сказав: «что ты делаешь?» — А что,
Николай Васильевич, ведь он татарин, так отчего же его не подстрелить».
В другой раз мы вышли в море не надолго и разумеется в первые же дни рыбаки выпили всю водку и съели
27
крупитчатые калачи, так что остались на одних черных сухарях, а ветер, между тем, не пускал нас назад в
Дарью. Сижу я на одном конце палубы, а на другом собрались в кучку рыбаки и слышу толкуют обо мне. — А что,
братцы, говорит один, вот уж несколько дней у нас нет ни вина, ни калачей, плохо! — Ну, коли нет провианту, кто
же виноват? замечает другой. — Известно кто — начальник. — А виноват начальник, так надо его наказать,
чтобы другим не было повадно. — И то надо, только как же его наказать? — Да как, камень на шею и в воду. Я
сижу ни жив, ни мертв, зная, что у этих людей от приговора до дела недалеко. Вижу, подходят ко мне. — А вот,
Николай Васильевич, мы к тебе. Сам знаешь окромя сухарей, у нас нет никакого провианту, ни водки,
ни калачей. Ты начальник и не заботишься о нашем продовольствии. Вот мы и порешили тебя наказать, то есть
камень на шею, да и в воду. Так уж ты, Николай Васильевич, помолись Богу и приготовься к концу. — Я собрался
с духом и начал им говорить: Братцы! коли я вправду виноват, то казните меня, на то ваша воля.
Только разберите сначала толком, точно ли я виноват, чтобы потом не было у вас на совести, что погубили ни
за что, ни про что, человеческую душу. Вспомните, братцы, что я взял из дому всего довольно; калачей и водки
хватило бы с умеренностью без малаго на две недели, а вы все съели и выпили в несколько дней. Я бы не прочь
вернуться в Дарью за новой провизией, да, видите сами, ветер не пущает. На то Божья воля, а не моя вина.
Судите, братцы, и решайте, как Бог положит вам на душу. — Едва я кончил свою речь, как один из рыбаков
сказал: а что, братцы, ведь Николай-то Васильевич, пожалуй, и не виноват? — Да и то не виноват, отвечал
другой. — Значит уж надо оставить его в покое? — Известно надо, что же нам трогать невиннаго человека. — И
толпа вернулась на свое место». Впоследствии я имел случай лично убедиться в обаятельном красноречии
Захряпина, когда он держал речь толпе недовольных им киргиз.
Состав и обстановка опасной экспедиции.
30-го июля шкуна Константин вышла в море для описи. На шкуне находилось 27 человек, в том числе 4
офицера; но в маленькой офицерской каюте помещалось 7 человек: начальник описной экспедиции Алексей
Иванович Бутаков, я, корпуса штурманов прапорщик Ксенофонт Егорович Поспелов, корпуса топографов
прапорщик Артемий Акимович Акишев, рядовые Шевченко и Вернер, и фельдшер Истомин. Последний, за
неимением больных во все время экспедиции, заведывал хозяйством на шкуне и записывал показания лота и
лока, а во время стоянки на якоре охотился на берегу. Каюта наша была так тесна, что в ней не было
возможности ни стоять, ни сидеть; поэтому днем все были большею частию на палубе, а я оставался на ней и
ночью.
При неудобстве помещения, мы терпели большой недостаток в пище и даже иногда в воде. Понятно, что,
отправляясь в экспедицию не из европейскаго порта, а из небольшой крепостцы, только что возникшей в
отдаленной и пустынной стороне, мы не могли запастись ничем и должны были довольствоваться тою почти
совершенно испортившеюся провизиею, которая была приготовлена в Оренбурге задолго до экспедиции,
хранилась, вероятно, в сыром месте и потом провезена, во время сильной жары, более тысячи верст. Черные
сухари обратились в зеленые от плесени, в солонине завелись черви, а масло было так солоно, что с ним
невозможно было есть каши; только горох, конечно без всякой приправы, не изменял нам, но его давали всего
два раза в неделю, по середам и по пятницам. Бутаков вывешивал иногда на ванту кусок солонины и когда пили
рынду, закусывал им, предварительно сняв с него ножем белый слой червей и посыпав перцем тех, которые уже
забрались в поры мяса; но, мне кажется, он это делал, не ради гастрономической причуды или даже голода, а
единственно для ободрения команды.
По крайней мере, я не мог следовать его примеру и во все негороховые дни питался исключительно остатками
своей провизии, то есть чаем с сухарями или лепешками и рисом. Убогая наша трапеза принимала праздничный
вид, когда кому-нибудь удавалось застрелить на берегу птицу другую, или выудить около шкуны несколько
маленьких рыбок вроде сельдей, но это случалось редко и только раздражало наш апетит. Раз Истомин убил с
десяток бекасов и морскую ворону или баклана (pelecanus carbo), птицу, считающуюся не съедобною, и все
принялись за нее, с презрением отнесясь к бекасам, слишком уже миниатюрным для наших тощих желудков.
Вода по временам была также дурна, как и пища. Хотя в двух железных ящиках вмещалось до 150-ти ведер и
хотя речная вода вообще всегда мутная, но скоро отстаивающаяся и во всех отношениях прекрасная,
сохранялась в них долго; но мы запасались ею только два раза, в устьях Сыра и Аму-Дарьи, и затем наливались
водою из кудуков, которая на другой же день начинала портиться и делаться негодною для употребления.
Однажды колодезная вода так испортилась, что мы принуждены были ее вылить, не заменив свежею, и суток
двое или трое употребляли в пищу морскую воду. Белье же мыли постоянно в морской воде и хотя переменяли
его часто, до двух раз в день, но во всю экспедицию не могли избавиться от насекомых.
При этой некомфортабельной обстановке, единственными развлечениями нашими в свободное от занятий
28
время служили: чтение, хватившее только на начало кампании, шахматы, купанье в глубине моря около шкуны,
разумеется в штиль, а главное — высадки на берег; но последния не всегда были безопасны. Из гребных судов
мы имели только двухвесельную шлюпку и будару — или длинный челн. Шлюпка, привезенная в жару из
Оренбурга, растрескалась и сильно текла, пробовали заливать ее варом, но мало помогало, а на бударе нельзя
было и подумать пуститься в море, когда оно волновалось, между тем море изменчиво и за штилем скоро
наступало сильное волнение. Помню я две — три поездки, когда волны перекидывались уже за борты шлюпки
или будары и когда все бледные, как смерть, молча гребли или отливали шапками воду; но море нас щадило, мы
возвращались благополучно и при первом случае снова вверялись непостоянной стихии. Да, можно привыкнуть к
опасностям, можно даже полюбить их, когда побуждением к преодолению их является такая сила, как
любопытство увидеть новый, неизведанный еще никем, уголок земли.
Каждый из нас с любовью и энергиею занимался своим делом, ставя на второй план лишения и опасности, с
которыми оно было сопряжено. Результаты работ описной экспедиции давно уже сделались достоянием
географической науки, но оставалась одна работа, почти никому неизвестная, а между тем заслуживающая
внимания. Говорю о прекрасном акварельном альбоме видов Аральскаго моря, Т. Г. Шевченко. По особым
обстоятельствам, альбом не был допущен до представления, вместе с другими описными работами, и подарен
самим художником Карлу Ивановичу Герну, приютившему его в Оренбурге, у себя в доме. Несколько лет тому
назад я обратился к семейству покойнаго Карла Иваныча с просьбою отыскать альбом и позволить его издать,
но, не смотря на сочувственныя отношения к моей просьбе, ни один из видов Аральскаго моря Шевченки до сих
пор еще не отыскался.
Северные берега моря: остров Куг-Арал и полуострова Кара-тюбе и Куланды.
Выйдя из устьев Сыра 30-го июля, шкуна направилась на запад к Куг-Аралу. Ветер нам не благоприятствовал и
зыбь была сильная. Бутаков сердился на море, называя его расплескавшимся стаканом воды, и думал уже
вернуться в Дарью. Ночью шкуну сорвало с якоря, но мы успели удержаться на месте. Я жестоко страдал
морскою болезнью и во все время кампании не мог вполне освоиться с качкою. Остров Куг-Арал находится всего
верстах в тридцати от устья Сыра, но шкуна шла это пространство двое суток и бросила якорь за Южным
мысом в час пополудни 1-го августа. Выйдя на берег, мы взобрались на примыкавшие к нему обрывистые
глинистые утесы, которые возвышались саженей на 25 над поверхностью моря, и с вершины их могли видеть
весь остров, имеющий вид солонцеватой степи, и ближайшие к нему берега морей Малаго (кичкине-денгис) к
северу от Куг-Арала и Большого (улу-денгис) к югу от него.
Незадолго до нас, Куг-Арал был театром печальнаго происшествия, о котором разсказывал нам Захряпин. В
январе 1848 года сюда перекочевало по льду несколько аулов с Кос-Арала, где, по большому скоплению киргиз с
их стадами, чувствовался недостаток в подножном корме и топливе. Откочевавшие киргизы расчитывали весною
вернуться назад, но дождь и происшедшая от того гололедица представляли затруднения для перегона скота и
особенно верблюдов. Поэтому, только часть киргиз возвратилась назад, и то с большими потерями, а прочие, в
числе 46-ти душ обоего пола, остались на Куг-Арале; но вскоре, для перемены подножнаго корма, перекочевали
на остров Бюгаргунды.
Здесь, в начале июля, толпа Усть-уртских киргиз (Чиклинскаго рода, Карабашевскаго отделения) напала на них
и, угнав весь скот (500 баранов, 85 штук рогатаго скота, 20 верблюдов и 16 лошадей), лишило их, не только
всего имущества, но и средств к дальнейшему существованию. Боясь вторичнаго нападения, киргизы
перекочевали на солах на остров Киндерли.В продолжение почти трех недель они питались оставшимися при
них двумя или тремя баранами, но этот скудный запас уже приходил к концу и их ожидала голодная смерть,
когда, 24-го числа, показалось в виду рыболовное судно Михаил, возвращавшееся из залива Перовскаго в СырДарью. Рыбаки, увидав подаваемые им с острова сигналы, придержались к нему, стали на якоре и, узнав о
положении знакомых им киргиз, взяли их на шкуну и перевезли на Кос-Арал, где и высадили 27-го июля.
2-го августа, шкуна Константин, благодаря попутному ветру и спокойствию моря, прошла с 3-х до 11-ти часов
по полудни до мыса Кара-тюбе, за которым и стала на якоре. На другой день мы вышли на берег. Прибрежье
было усеяно окаменелыми раковинами различных пород, в отдельных экземплярах и в конгломератах, иногда
весьма значительной величины, из которых можно было бы выделывать вазы, столы и другия вещи. Мыс Каратюбе еще выше и утесистее, чем южный на Куг-Арале. Я взбирался на Кара-тюбе с большими усилиями и риском
и был уже саженях в двух от вершины, как увидел, что более лезть нельзя и принужден был спуститься вниз, для
отыскания другаго входа. С высоты Кара-тюбе видны, с одной стороны, тоже голая солонцеватая степь, а с
другой часть моря, окаймленная берегами Куг-Арала, Куланды и Барса-Кильмаса.
4-го августа, с 8-ми часов утра до 8-ми часов вечера, шкуна шла к полуострову Куланды, получившему
29
название от словакулан или дикая лошадь, и стала на якорь за юго-восточным его мысом. Берег перед нами был
низменный, но он возвышался вправо от шкуны мысом, а влево известковыми высотами, заметными с моря с
дальняго разстояния. Утром, когда мы отправились на берег, отмель не допустила к нему шлюпку ближе, чем на
полверсты, и мы принуждены были пройти это пространство пешком по воде.
Выйдя на песчаный берег, усыпанный, впрочем, каменьями, мы увидали саранчу, которая облаками налетела
на камыш и в короткое время обгладала его так, что остались одни только стебли. За камышами и кустарниками
подымался сажени на три над уровнем моря нагорный берег с каменистою солонцеватою почвою и весьма
скудною растительностью. Повернув направо, мы пошли к мысу. Вдоль берега были разбросаны куски каменнаго
угля, вероятно вымытыя морем. Самый большой из них имел более фута в длину и ширину и до 5-ти дюймов в
толщину и находился под водою у самаго берега. Находка эта сильно порадовала Бутакова, мечтавшаго о
пароходстве на Аральском море, и он принялся отыскивать пласты угля. Следуя далее, я нашел весьма
интересный бугор, довольно значительной высоты, образовавшийся весь из осадков окаменелых раковин, но
среди их попадались также и куски окаменелаго дерева. Все собранныя мною окаменелости и штуфы с берегов
Аральскаго моря я передал потом Нешелю, который, разобрав их, препроводил, если не ошибаюсь, в музей
Горнаго Института.
В полуверсте за бугром возвышался другой, от котораго начинался низменный перешеек, длиною с полверсты
и шириною местами не более двух саженей, соединяющий полуостров Куланды с мысом Изень-Арал и
повидимому все более и более заливаемый водою. Таким образом Изень-Арал имеет вид острова, в 170 сажен
длины, около 80 сажен ширины и от 6 до 7 сажен высоты над водою. Южная сторона мыса, выставленная
действию волн, обнаруживает постепенно подмываемую и разрушающуюся известковую скалу, в которой
образовалось десятка с полтора небольших ущелий, окруженных обрывистыми иногда навесно склоняющимися
контрфорсами. Восточная оконечность мыса состоит из перпендикулярной стены, у подошвы которой лежат
несколько больших и весьма много малых обломков утеса. Северная сторона не так обрывиста и представляет
даже возможность для всхода. Вообще весь мыс окружен, более чем на версту, множеством различной
величины подводных камней. Вечером мы все собрались к отмели и, меняясь друг с другом дневными
наблюдениями, добрались до шкуны.
Остров Барса-Кильмас.
6-го августа в два часа пополудни шкуна направилась к острову Барса-Кильмас, отстоящему от Изен-Арала
верстах в 30; а на другой день в 6 часов утра стала на якорь у западнаго его берега. 8-го числа я и Акишев с 8
матросами, взяв с собою провианта на неделю, высадились, для осмотра острова и производства на нем
полуинструментальной съемки, в масштабе 2-х верст в дюйме, и устроили свое временное жилье из парусины.
Между тем шкуна, налившись водою из кудуков, под утро следующаго дня снялась с якоря, и пользуясь
попутным ветром, направилась снова к полуострову Куланды, для продолжения розысков каменнаго угля. Вскоре
после ухода шкуны задул крепкий порывистый ветер и море забушевало страшно и повидимому надолго. Трое
суток продолжалась буря, постепенно однако ослабевая, и только 11-го августа ветер стал совсем стихать и
море начало успокаиваться.
Поздно вечером того же числа, когда уже стемнело, Акишев и большинство матросов вернулись со съемки,
сделав в течение дня, вероятно, не менее пятидесяти верст, так как остров растягивается от запада к востоку
слишком на 20 верст. Все они были до крайности утомлены и мрачны. За чаем почтенный мой товарищ
убедительно просил меня пить в прикуску, чтобы поберечь сахар, потому что шкуна, может быть не вернется. Но
что в таком случае значило бы несколько лишних кусков сахару?.. Из группы матросов, молча поедавших
выброшеннаго морем мертваго осетра и потом свареннаго, послышалась только раз начатая речь: «шкуна
наверное погибла в бурю и нам придется, братцы, помереть голодною смертью», но на нее не последовало
никакого ответа. Я удалился из ставки к берегу моря и стал обдумывать вопрос: следует ли расчитывать
наверное на возвращение шкуны и ничего не предпринимать, или взять во внимание возможность несчастия и
теперь же, пока еще не поздно, принять меры для спасений команды?
Шкуна может совсем не вернуться, если она погибла, или вернуться гораздо позже срока, если она получила
сильное повреждение, а между тем через три дня у нас не будет провианта и начнется голод со всеми его
страшными последствиями, и тогда замеченное мною мрачное настроение команды разовьется до размеров, с
которыми уже трудно будет совладать. Следовательно, если принимать меры, то необходимо теперь, а после —
будет поздно, необходимо с утра же воспользоваться установившимся штилем, чтобы отправить оставленную
нам будару на Кос-Арал дать о нас весть. Но возможно ли пуститься на бударе в открытое море, не имея на пути
никакого пристанища, на случай непогоды? и вероятно ли, чтобы эта щепка проплыла благополучно от 100 до
30
150 верст? Однако другого, лучшаго, средства я не мог придумать, а оставлять трудное наше положение на
произвол случайностей — не считал себя в праве. После долгих колебаний, я наконец решился: утром, если
шкуна не вернется и штиль установится, собрать команду, объяснить им свои соображения и предложить двум
охотникам отправиться на Кос-Арал и, дав там весть о нашем положении, просить о немедленной высылке
шкуны Николай или даже носовых лодок с провиантом.
Если же охотников не явится, то я решился отправиться сам с моим человеком, думая, что все равно как не
погибнуть, и даже лучше погибнуть разом в глубине моря, чем умирать на пустынном острове медленною
голодною смертью. Приняв решение, я успокоился и думал уже отправиться спать, как вдруг увидал вдали над
морем фальшфейер. Я тотчас вернулся в ставку и приказал собрать побольше кустарнику и зажечь костер,
чтобы показать место нашей стоянки. На другой день утром, когда мы свиделись с Бутаковым, он встретил меня
словами: «я вытерпел около Куланды сильнейший шторм и крепко боялся, но больше за вас, чем за себя. Если
бы шкуну разбило, я бы собрал из обломков лодку и достиг бы Сыр-Дарьи, а вы все умерли бы с голоду».
Бутаков сообщил мне также, что он отыскал на Куланде, на глубине 6-ти футов, пласт каменнаго угля, толщиною
в один фут, именно на нагорном берегу, верстах в трех к западу от бугра окаменелостей и в версте от моря.
Вскоре после свидания с Бутаковым, мы увидали с острова приближающуюся шкуну Михаил, а вечером,
окончив съемку, вернулись на Константин.
Шкуна Михаил, возвращаясь от мыса Узун-Каир на полуострове Куланды в устье Сыр-Дарьи, завернула к
Барса-Кильмасу и 13 августа высадила к нам приказчика Захряпина, желавшаго воспользоваться случаем, чтобы
получше изучить с нами море, и находившагося при нем Кос-Аральскаго киргиза, старика Альмобета, хорошо
знавшаго окрестности Аральскаго моря. Впоследствии оказалось однако, что Альмобет не мог отличить с моря
те самыя урочища, которыя, вероятно, прекрасно знал с суши, и потому, как вожак, был нам не настолько
полезен, насколько мы ожидали; но тем не менее он иногда сообщал любопытныя сведения.
Так например, по поводу Барса-Кильмаса, он разсказывал, что, хотя теперь остров необитаем, но до
последней зимы на нем безвыходно кочевали, семь лет сряду, много киргизских аулов, со стадами верблюдов и
баранов, и что в это время, находясь в безопасности от грабежей хивинцев и своих одноплеменных
барантовщиков, киргизы значительно разбогатели скотом; зимою же, боясь русских судов, откочевали на берег и
были тотчас ограблены. По всей вероятности, однако, Барса-Кильмас не имел и до прихода русских судов
постояннаго населения. Зимою, когда часть моря, отделяющая остров от материка, покрывается льдом, БарсаКильмас привлекает к себе аулы нетронутостью подножнаго корма и обилием кустарника, топлива. При
наступлении же весны поселенцы не всегда имеют возможность откочевать и остаются на нем, таким образом,
на год, а при теплых зимах и на несколько лет. Это составляет невыгоду перекочевки на остров, о которой
намекает самое его название: Барса-Кильмас значит дойдет и не вернется.
14 августа в 4 часа утра шкуна Константин направилась опять к Куланды и в 2 часа пополудни стала на якорь
близь известных возвышений, огибающих небольшой залив, который может служить довольно хорошею
гаванью. Здесь шкуна запаслась водою из кудуков, но запас не пошел в прок. Вода стала портиться еще скорее
барса-кильмаской, что мы принуждены были скоро ее вылить и довольствоваться, в течение нескольких дней,
как я уже сказал, морскою водою. На другой день шкуна обогнула юго-западный мыс Куланды, называемый УзунКаир и отстоящий от Изен-Арала верстах в 20-ти, и вторично стала на якорь. Узун-Каир, имея в основании
известковый камень, покрыт песчаными наносами, поросшими большею частью камышем и кустарником. Мыс
продолжается под водою каменистою косою, шириною сажен в 25, и окружен кроме того песчаными отмелями и
косами. Мелко сидящая в воде шкуна прошла через них благополучно.
Западный берег моря.
16 августа в 10 часов утра шкуна направилась на юго-запад к западному берегу моря, и приблизилась к нему на
другой день вечером, а с 16 по 25 августа следовала вдоль него до мыса Ургу-Мурун, в разстоянии от двух до
пяти и более верст от берега. Во все это время шкуна остановилась на якорь только на ночь и редко когда днем,
вследствие довольно свежаго ветра, дувшаго постоянно с севера, и совершеннаго неимения удобных мест для
якорных стоянок. Западный берег, ограничивая Усть-Урт, возвышающийся над уровнем моря саженей на 75,
тянется почти прямою линиею, по крайней мере не образует заметных заливов и взгроможден неправильными
каменистыми обвалами и утесами, нередко совершенно вертикально упирающимися в море.
Усть-уртския высоты наиболее высоки и обрывисты около середины западнаго берега, по мере же
приближения к югу заметно понижаются. Глубина моря у подножья Усть-Урта вполне соответствует высоте и
крутости последняго. Когда шкуна приближалась к западному берегу, глубина моря, обыкновенно не
превосходящая 15 морских саженей, начала быстро возростать, так что, с наступлением ночи, шкуна стала на
31
якорь, в двух верстах от берега, на глубине 26 саженей, а на другой день стояла; также верстах в двух от берега,
на 37 саженях.
Утесы Усть-Урта, разнообразясь безпорядочным размещением и разноцветностью слоев каменистых пород,
производили при солнечном освещении какой-то волшебный вид с моря. Взор обманывался невольно, и на этих
пустынных берегах рисовались храмы, башни, шатры, колонны и прочее. Вследствие такого разнообразия
рисунков, весьма трудно было распознать действительное очертание берегов, и хотя со шкуны производилась
съемка их, но верность ея была сомнительна по многим причинам.
Во 1-х, съемщик не имел возможности с достаточною точностью определять направления движения шкуны и
пройденныя ею разстояния, так как она двигалась с уклонениями от прямого курса и с неравномерною
скоростью.
Во 2-х, он еще менее мог делать правильно засечки, так как на берегу не было таких резко выдающихся
предметов, которые бы, при движении шкуны, по своему виду не мешались бы с другими и не терялись из глаз.
В 3-х, очертание берегов между засечками он делал на глаз, который в этом случае сильно обманывал, тем
более, что мы шли в различном разстоянии от берега, но в каком именно сами не знали.
В 4-х, вожак не мог отличить с моря береговых урочищ и называл их гадательно, так что надписи на съемке
были положительно неверны.
Наконец, в 5-х, мы не могли выходить часто на берег, для проверки съемки. Возвратясь в Оренбург и
представив съемки берегов Аральскаго моря, я высказал все недостатки их и предложил, приняв некоторыя
меры для исправления неудовлетворительных работ, ждать окончания описи; но генерал Обручев, увлекаясь
новизною географических сведений, приказал переделать, по привезенным съемкам, все карты, имевшияся в
генеральном штабе Оренбургскаго корпуса. Приказание это оказалось, конечно, преждевременным, потому что,
на следующий год, по окончании описи Аральскаго моря, пришлось вторично переделывать карты. Я не уверен
впрочем, что и в настоящее время западный берег Аральскаго моря установлен совершенно правильно.
Во время плавания вдоль Усть-Урта мы пытались выдти на берег три раза. В первый раз попытка наша была
неудачна. 19 августа вечером шкуна стала на якорь, казалось, весьма в близком разстоянии от берега. В числе
десяти человек мы сели на шлюпку с намерением осмотреть чинк или край Усть-Урта и взобраться на него; но,
против ожидания, мы плыли около часа, а берег казался все в том же разстоянии от нас. Наконец, когда мы
приблизились к нему настолько, что могли отличить довольно мелкие береговые предметы, то, к крайнему
огорчению, увидели, что утесы совершенно отвесно упираются в море и около них бушует бурун. Убедясь в
невозможности не только взобраться на высоты Усть-Урта, но даже пристать к берегу, мы должны были
вернуться назад.
Между тем дырявая шлюпка уже успела наполниться водою, ветер стал свежеть и море разыгрываться, а
шкуна виднелась едва заметною точкою на горизонте. Бутаков посадил на каждое весло по два матроса, всем
сидевшим на шлюпке приказал выливать из нея шапками воду, а сам, управляя рулем, разсказывал, для
придания бодрости команде, забавные анекдоты. В это время было, однако, не до анекдотов; не обращая на них
внимания, все предались работе. Гребцы напрягали крайния усилия, от которых могли сломаться весла и тогда
не было бы никакого шанса на спасение, потому что запасных весел мы не имели. Прочия лица, сидевшие в
шлюпке, безостановочно выгребали из нея воду, но волны, перекидываясь через борт, снова подбавляли нам ее.
Одна волна так сильно ударила в спину сидевшаго на носу, что тот свалился в шлюпку. И ни одной улыбки, ни
одного слова по этому поводу, все молча продолжали работу. Когда шлюпка приближалась к шкуне, Бутаков
закричал: «спасательныя машины». Нам были брошены на веревках пустыя бочки, но мы ими не
воспользовались и собственными усилиями добрались до шкуны.
В другой раз нам удалось пристать к берегу, образовавшему небольшой заливчик, скалистые берега котораго
были покрыты осетрового икрою, выброшенною вероятно весною; но на вершину Усть-Урта мы не могли
взобраться.
Наконец, в третий раз мы выходили на берег на урочище Аджибай, где кочевало в это время несколько
кибиток. Желая воспользоваться близостию человеческаго жилья, чтобы достать свежаго мяса, котораго мы не
имели давно, Бутаков отправил на шлюпке Поспелова, но лишь только последний вышел на берег, как раздался
ружейный выстрел. Думая, что кочевники напали на наших, Бутаков, забрав с собою оружие, немедленно
отправился сам на бударе, но оказалось что выстрел был сделан Поспеловым по красному гусю (flamingo).
Кочевники же, то есть киргизы (Чиклинскаго рода, Джакоимова колена, Карабашевскаго отделения) и туркмены
приняли нас дружелюбно. В разговорах с нами они выражали свое неудовольствие на хивинское правительство,
32
завидовали участи киргиз, находящихся в подданстве России, и изъявляли желание перекочевать в нашу степь,
еслибы не боялись мщения Хивы. Хивинский хан, говорили они, недоволен устройством русской крепости на
Сыр-Дарье, но мы понимаем, что русские основали ее не для враждебных действий, а для облегчения торговли
с Хивою же помощию Аральскаго моря, и видим, что они никакого зла нам не делают, напротив киргизы им
подвластные, благоденствуют.
На чистосердечие этих отзывов конечно нельзя было полагаться, так как карабашевцы пользуются в степи
незавидною репутациею; но они не скрыли от нас печальных для хивинцев последствий дела 26 мая при
Достановой могиле и в заключение дружественной беседы променяли нам барана за чекмень (кафтан).
Благодаря карабашевцам и скорому прибытию шкуны в заливКин-камыш, в котором вода была пресная из АмуДарьи, мы подкрепили свои силы, истощенныя слишком продолжительным уже постом. Залив Кин-камыш,
находящийся в юго-западном углу Аральскаго моря, мелок и по берегам зарос камышем и кугою, потому
неудобен для якорной стоянки, особенно при господстве на море северных ветров, от которых он не закрыт.
Шкуна не могла приблизиться к мысу Ургу-Мурун ближе чем на 10 верст.
Южный берег моря.
В сороковых годах, после наделавшей столько шума хивинской экспедиции, наша политика в Средней Азии
была крайне осторожна. Из боязни возбудить недоверчивость Англии, министерство графа Нессельроде делало
иногда такия распоряжения, которыя не только не соответствовали достоинству и интересам России, но и не
могли быть исполнены на месте. Поэтому лучшие непосредственные деятели, чтобы не ронять кредита России
на дальних ея окраинах, принуждены были обходить эти распоряжения, принимая последствия на свой страх и
ответственность. Между такими распоряжениями особенно странны были два запрещения: одно гарнизону
Раимскаго укрепления и вообще всем русским переходить, за чем бы то ни было, на левый берег Сыра, и другое
— не только рыболовам, но и описной экспедиции Аральскаго моря приближаться к южному, хивинскому его
берегу. В интересах России и науки, Бутаков не мог подчиниться этому пункту данной ему инструкции. Нарушая
его, он оправдывался противными ветрами, штилем и прочее, но после успеха дела, оправдания эти оказались
излишними.
25-го августа, в час пополудни, шкуна направилась от Ургу-Муруна на северо-восток и, сделав верст 25,
увидела перед собою остров Токмак-Ата, а влево обозначился другой небольшой островок, оказавшийся
впоследствии косою перваго. Тогда шкуна переменила курс на северо-запад. Между тем, ветер стал свежать и
заставил нас, обогнув островок, искать за ним убежище. На следующий день ветер стих совершенно и затем в
остальные дни августа и в первые дни сентября стоял сначала глубокий штиль, а потом подул северо-восточный
ветер. Шкуна принуждена была лавировать, через что, хотя весьма мало, подвигалась вперед. Таким образом
мы две недели находились около южных берегов Аральскаго моря и успели довольно хорошо осмотреть остров
Токмак-Ата и устья двух главных протоков Аму-Дарьи, именно Талдыка Улу-Дарьи.
Остров Токмак-Ата получил свое название от находящейся на нем могилы одного святаго. У хивинцев
существовало предание, что пока этот святой будет покровительствовать им, ни одно чужеземное судно не
подойдет к устьям Аму-Дарьи. Другое предание гласило, что к северу от острова находится пучина, втягивающая
в себя всякое приближающееся судно. Наша экспедиция достаточно доказала нелепость этой молвы.
Остров Токмак-Ата, имеющий в длину от северо-запада к юго-востоку верст 25 и в ширину верст 5, вообще
низмен, песчан и покрыт в изобилии кустарником, а берега его обросли камышем; но в двух местах есть
глинисто-солонцеватыя высоты, именно в восточной части острова, где находится могила святаго, и в югозападной. На острове виднелось довольно много аулов, но постоянных кочевок на нем, говорят, не бывает.
Только с августа месяца сюда приходит на поклонение много богомольцев, а зимою раз в год ездит по льду и
сам хан. Богомольцев не пускают на остров, пока особые чиновники не соберут для хана растущую здесь в
большом изобилии ягоду джиду, для сбережения которой строго запрещается рубить кустарник. Токмак-Ата
отделяется от материка проливом с пресною водою, шириною версты 4 и глубиною фута в два и даже меньше.
Хивинцы сообщаются через него в брод или посредством небольших лодок, на которых управляются на шестах.
К востоку от Такмак-Ата южный берег моря вообще низмен, песчан и оброс камышем и кугою. Отмели отходят
от берега так далеко, что только на разстоянии нескольких верст от него море достигает глубины одной сажени.
На всем протяжении южнаго берега в море впадает многими рукавами Аму-Дарья, образуя заливы Кин-камыш,
Талдык, Иске Теце-баш. В заливах Талдык и Иске, куда впадает главный рукав Аму Улу-Даря, глубина нисходит
до двух и даже до одного фута, а в залив Теце-баш, куда впадает Янги-су, мы не входили. Пресная вода
выбивается в море от всего южнаго берега верст на 15; но при продолжительных северных ветрах, она
смешивается с морскою, даже в заливах.
33
Во все время нашего плавания вдоль южнаго берега Аральскаго моря, на нем виднелись и днем и ночью
сигнальные огни, а наравне со шкуною следовала партия, человек в сто, богато одетых всадников на прекрасных
аргамаках. Однажды во время осмотра нами на шлюпке одного из устьев Аму-Дарьи мы подошли к берегу так
близко, что могли переговариваться с хивинцами, «Берекиль! берекиль! (подите сюда! подите сюда!) кричали
они, у нас есть все, что нужно балыкчам (рыбакам) и мы охотно вам выменяем». Захряпин разсуждал с ними до
тех пор, пока можно было делать промеры, а когда шлюпка села на мель и не могла далее идти, мы повернули
ее назад. Тогда несколько всадников бросились за нами в воду, но мы уплыли, так как не имели ни малейшей
охоты тащиться на аркане в Хиву.
По ночам, когда шкуна стояла на якоре, на глубине нескольких футов, мы принимали меры осторожности от
нападения близких соседей, хотя и не верили в возможность такой предприимчивости с их стороны, но Альмобет
сильно трусил и постоянно уговаривал Бутакова удалиться от хивинскаго берега. Раз днем, во время
лавирования шкуны, на горизонте показалось что-то белое. Мы все приняли это за паруса и думали, что скоро
встретимся с которою нибудь из наших шкун, но Альмобет уверял, что это хивинский флот. «Я говорил вам,
сказал он, что у сартов есть парусныя суда, вы не верили, вот и вышло по моему. Я бы не боялся, еслибы у нас
было несколько судов, а с одним что сделаешь». Мы все однако ошиблись: белевшая вдали точка была ничто
иное, как птица баба (pelecanus onocrutalus).
7-го сентября, во время лавирования в юго-восточной части Арала, вдали от берегов, матрос Сохнов, первый
канканер и весельчак на шкуне, заметил с мачты какую-то землю среди моря. Бутаков взял направление,
указанное Сохновым, и мы скоро увидели низменный и песчаный островок, длиною версты в две и шириною
сажен в 50. Как первое открытие на Аральском море, Бутаков назвал остров именем виновника описной
экспедиции, Владимира Афанасьевича Обручева.
Открытие Царских островов.
8-го сентября ветер начал отходить к западу. Лейтенант Бутаков, не имея надежды, по случаю приближения
глубокой осени, при постоянно дующих северо-восточных, противных ветрах, успеть осмотреть восточный берег
со множеством прилегающих к нему песчаных островов, решился приблизиться к Кос-Аралу, лавируя в открытом
море большими галсами и делая, между прочим, промер. С этою целью в 9 часов утра шкуна снялась с якоря и
направилась на северо-запад. 9-го сентября в 6 часов утра в левой руке открылся какой-то остров. Приняв его за
Барса-Кильмас, Бутаков переменил курс на север, расчитывая в скором времени увидать Куг-Арал. В 2 часа
пополудни действительно открылась перед нами в правой руке земля, но которая, по своему виду и очертанию
берегов, не походила на Куг-Арал.
Вскоре мы убедились, что это Барса-Кильмас и что прежде пройденный нами остров — новое открытие. В 6
часов вечера шкуна стала на якорь по середине между Барса-Кильмасом и Куланды, а на другой день перешла к
мысу Узун-Каир, чтобы избавиться от сильнаго волнения и запастись пресною водою и солью из находящегося
там озера с самосадочного солью. На всем пройденном пространстве среди моря, глубина его нигде не
превосходила 15-ти сажен.
12-го сентября в 6 часов утра шкуна направилась от Узун-Каира к новому острову. Волнение на море было
сильное: волны горами подымались вверх и стремительно опускались вниз, шкуна почти лежала на боку, вода
хлестала за борт, по палубе не было возможности ходить, а в каютах все падало. На этот раз однако я не
страдал морскою болезнию, должно быть освоился несколько с качкою. В полдень мы увидели остров, а в 6
часов вечера шкуна стала на якорь около западнаго его берега. Выйдя на берег, мы были
встречены сайгаками, которые с удивлением смотрели на нас, подпускали весьма близко и не разбегались даже
после выстрела; но на следующие дни удалились на противоположную от нашей стоянки часть острова,
покрытаго почти сплошь кустарником. С 13-го по 19-е сентября Акишев с 7-ю матросами, производя съемку,
подробно осмотрел весь остров, не в дальнем разстояния от котораго оказались еще два другие, меньшей
величины. Бутаков назвал главный из вновь открытых островов именем Государя Императора Николая, другой,
который мы осматривали 21-го, сентября в честь Наследника и третий именем Его Высочества генераладмирала Константина, а всю группу — Царскими островами.
О существовании этих островов до 1848 года не было известно. Отстоя от Усть-Урта, Куланды и БарсаКильмаса не менее, как на 60 верст, они не видимы ни с одного берега, а окрестные жители, не имея парусных
судов, с которыми бы могли пускаться в открытое море, ограничиваются только, и то весьма редко, самым
близким береговым плаванием. Зимою же море, отделяющее острова от берегов, если и замерзает, то не
всегда; но и в эти редкия зимы, окрестные жители, не имея никакой нужды переходить через него поперег и
подвергать себя без цели опасностям от буранов, не могли на них наткнуться. Наконец, судя по местным
34
признакам и потому, что об островах не существовало никаких, даже темных преданий, до которых азиятцы
большие охотники, с достоверностью можно заключить, что до 1848 года на них никогда не вступала
человеческая нога.
Восьмидневное пребывание на острове Николай I освежило нас всех и физически и нравственно. В это время,
вместо почти невозможной для употребления солонины, мы питались постоянно свежим сайгачьим мясом. В
первые три дня было съедено нами 13 сайгаков, или, полагая средний вес каждаго в пуд, 13 пудов свежаго мяса,
тогда как во все шестьдесят дней нашего плавания по морю солонины израсходовано 20 пудов. Средним числом
в день приходилось на каждаго человека во всю кампанию менее 1/2 фунта солонины и в эти три дня более
шести фунтов свежаго мяса; следовательно мяса в эти дни съедалось в 12 раз более против обыкновеннаго. За
то все люди повеселели и снова явилась у них готовность к новым трудам.
В матросском кружке затеялись песни и пляски. Сохнов, на пространстве какой-нибудь сажени, выделывал
ногами такия штуки, которым бы позавидовал любой канканер из Мабиля. Альмобет был в восторге от острова и
умолял Микелея, как называл он Николая Захряпина, перевести его туда, со всем семейством и родными, для
кочевки, обещая за это, что все они будут служить ему рабами в течение нескольких лет. Поселение киргиз на
острове было бы однако вовсе не выгодно для будущаго развития пароходства на море, потому что оно не
замедлило бы значительно истребить саксаул и сайгаков, тогда как, оставаясь не заселенным, остров с
удобством мог бы снабжать пароходы топливом и порою свежим мясом. Захряпин имел относительно острова
свои виды. Он нашел полезным перевести на него ватагу, которая бы, пользуясь своим центральным
местопребыванием среди моря, могла, без потери времени, производить лов рыбы, как в открытом море, так и в
устьях рек Сыр и Аму, и временно успел осуществить свою мысль: часть Ког-Аральских рыболовов провела зиму
1849—50 года на острове Николай I.
21-го сентября утром шкуна перешла к низменному и песчаному острову Наследника, который тянется в длину
от севера к югу верст на 9, имеет ширину от 100 до 200 сажен и сплошь покрыт густым камышем, заглушившим
всякую другую растительность, и отчасти саксаул. Во время съемки острова матросы бросали в слои сухаго
камыша, из котораго с трудом пробивался свежий, куски зажженнаго трута. Когда съемка окончилась, все
вернулись на шкуну, солнце закатилось и стало темно, перед нами явилась великолепнейшая иллюминация.
Сначала засветились отдельные огоньки, а потом, разростаясь мало по малу, слились в одну непрерывную
полосу в девять верст длины. Земли не было видно, видны были только огонь и вода.
Окончание кампании.
Эта ночь ознаменовалась еще другим радостным событием, именно переменою ветра, который давал нам
возможность направиться к Сыр-Дарье. Записывая ежедневно, со дня выступления из Орской крепости,
состояние погоды, я заметил, что дувший постоянно северо-восточный ветер сменялся на несколько дней
южным через каждый лунный месяц, и за неделю предлагал пари, что около 21-го сентября ветер начнет
изменяться. Предсказание мое оправдалось блистательным образом. Шкуна снялась с якоря и при ярком свете с
острова Наследник направилась к Ког-Аралу, а 23-го сентября в 6 часов утра бросила якорь в устье Сыра и
окончила, кампанию.
IV.
Возвращение на линию и занятия в 1849 и 1850 годах.
Обратное плавание по Сыр-Дарье.
Моряки оставались зимовать на Ког-Арале, а я должен был возвратиться в Оренбург. 25-го сентября, простясь
с своими товарищами по морскому плаванию и угостив матросов, я отравился в Раим на косовой лодке с
Запряпиным и рыбаками. Погода была пасмурная, по временам накрапывал дождь и ветер нам не
благоприятствовал. Большую часть пути мы тащились на бичеве, и должны были провести две ночи в сырых
камышах под дождем. Несмотря однако на эти неудобства, я смотрел на плавание по Сыр-Дарье, после
морскаго путешествия, как на прогулку и был даже доволен скудною трапезою из одной рыбы, которою угощали
меня гостеприимные рыбаки. Во время пути меня удивила громадная популярность, которою пользовался
Захряпин среди сырдарьинских киргиз.
С берегов, на которых разместились уже аулы на зимовку, постоянно слышались ему теплыя приветствия:
«аман Микелей! аман!» Раз, во время дождя, мы пристали к левому берегу Сыра и взяли несколько
35
заготовленных киргизами снопов сухаго камыша, чтобы сварить на них уху. В это время собралась толпа
незнакомых Захряпину киргиз и с бранью отняла снопы. Захряпин не препятствовал, но стал им держать
поучительную речь, после которой киргизы натащили нам со всех сторон множество снопов и стали сами
помогать разводить огонь. После того, вдвоем с Захряпиным, я отправился в ближайший аул, чтобы посмотреть
житье-бытье киргиз, и дойдя до него хотел войти в первую попавшуюся кибитку, но хозяйка старуха загородила
мне вход. Захряпин с одушевлением начал ей говорить и видимо было, как старуха постепенно умилялась и из
грозной защитницы своих пенатов обращалась в смиренную кающуюся грешницу.
На речь Захряпина собралось множество киргиз разнаго пола и возраста, и когда он кончил и хотел удалиться
со мною, старуха взвыла и на коленях умоляла нас войти в ея жилище. За нею все, на перебой, упрашивали нас
к себе. Нищета киргиз была выше всякаго описания. С приходом русских на Сыр-Дарью они очутились между
двух огней. С одной стороны, хивинцы начали делать на них набеги, и при этом безпощадно отбирали у них все
имущество, резали для потехи стариков и детей, насиловали женщин и даже малолетних девочек, если оне
настолько были крепки, что не падали от брошенных в них шапок, а с другой стороны, русские, требуя от киргиз
преданности, не ограждали их от неистовств хивинцев.
Вследствие этого, киргизы боялись хивинцев и не доверяли русским. Искоренить это недоверие можно было
только мало по малу и в этом отношении Захряпин, скромный, никому неведомый и случайный деятель на нашей
дальней окраине, оказал, быть может, более пользы, чем оффициальные представители русской власти на СырДарье. Своим красноречием и тактом он умел действовать на киргиз и направлять их умы к иному, более
благоприятному для нас, взгляду на вещи. Кроме нищеты, киргизы поражали безобразием своих лиц,
искаженных оспою и сифилисом.
Обратное путешествие по степи.
В Раиме я прожил у гостеприимных медиков несколько дней, в ожидании отправления оказии на линию. Кроме
меня в Оренбург возвращались капитан Шульц и еще несколько офицеров. Нам были даны верховыя лошади, 6
подвод для поднятия багажа и провианта и конвой в 15 казаков, под начальством старшаго из пяти офицеров,
поручика Топчевскаго. Кроме того, с нами же должны были следовать: жена султана правителя Араслана с
свитою и воловий обоз с кампанейскою рыбою.
3-го октября мы выступили из Раима. На другой день Шульц, желавший разыгрывать роль
главнокомандующаго, а не простого путешественника, нашел, что Топчевский не способен начальствовать
конвоем и составил об этом акт, который и разослал для подписи офицерам. Я не подписался, но
прочие офицеры, все молодые прапорщики, не могли последовать моему примеру. Вследствие этого акта,
Шульц дал приказ об отрешении Топчевскаго и о личном вступлении своем в начальствование отрядом, как
называл он наш скромный конвой.
В приказе все офицеры, кроме меня, были росписаны по дежурствам, а мне было поручено заведовать
авангардом, ариергардом, боковыми отрядами и аванпостами, а на ночлеге устанавливать вагенбург. Как ни
комичен был этот приказ, но я показывал вид, что исполняю его. С этих пор Шульц ежедневно упражнялся в
сочинении приказов, иногда весьма оригинальных, например в таком роде: до сведения моего дошло, что
сборища хищных чиклинцев, дюрткаринцев, кара-сакаловцев, чуменеевцев и прочее и прочее рыскают по Каракумам, в намерении напасть на наш отряд, потому предписываю всем чинам его принять меры и прочее. Между
тем дорогой мы не встречали ни одной посторонней души и следовательно не могли получить ни от кого никаких
сведений о сборищах.
Любя развивать свои фантазии при полном спокойствии, — Шульц двигался с своею командою медленно,
делая по одному переходу в день, тогда как легкие отряды делают обыкновенно не менее двух переходов,
особенно в осеннее время. К счастью холода стояли еще не сильные и мы имели на ночлегах прекрасные дрова
из разбросанных по дороге транспортных телег.
13-го октября, когда мы подошли на ночлег к речке Джалавли, казаки привели несколько совершенно голых
киргиз, скрывавшихся в камышах. Не зная как к ним отнестись, Шульц поручил их мне. Я сделал словесный
допрос каждому по одиночке и из сбивчивых показаний их убедился, что это были барантовщики, пойманные на
месте преступления и по киргизскому обычаю раздетые до нога и отпущенные на свободу, и что их должно быть
всего восемь человек. Казаки, посланные мною по окрестным камышам, отыскали и привели остальных. Киргизы
были страшно голодны, пять суток ничего не ели и только сосали кости палых лошадей, находимых ими по
транспортной дороге. Кроме того, они сильно страдали от холода. Мы накормили и отогрели их около костра, но
одеть не могли. Не смотря на холод мы сами не имели ничего теплаго и по неволе были в летней одежде.
36
Насытившись киргизы изъявили желание не безпокоить нас более и удалиться, но я не мог их отпустить, потому
что, в благодарность за гостеприимство, они наверное бы попытались угнать наших лошадей и привести нас в
такое же положение, в каком находились сами.
По неволе пришлось их караулить. Чтобы облегчить в этом случае казаков и по возможности оградить киргиз
от холода, последние были посажены в кружок около тлевших угольев, связаны одною веревкою и накрыты
общею кошмою (войлоком). Конечно, в таком положении им неудобно было спать, но казаки вовсе не спали,
боясь угона своих лошадей. Другая подобная ночь была бы для нас невозможна, а между тем до Уральскаго
укрепления, где мы могли сдать подозрительных киргиз, оставалось еще 72 версты, или три перехода. С
большими усилиями я убедил Шульца дойти до укрепления в один день, но этот день был крайне тяжел для
бедных киргиз. Чтобы отогревать их, я уезжал вперед и по временам раскладывал костры, от которых потом
приходилось казакам насильно их отгонять.
В Уральском укреплении мы пробыли двое суток и в это время я ездил в кочевку султана Гали, переведеннаго
сюда из Раима дистаночным начальником. Гали зарезал для меня барана и угощал пилавом, кумысом, чаем и
прочее. Это было мое первое посещение богатаго киргиза.
От Уральскаго укрепления Шульц решился, по моему настоянию, идти по два перехода в день, так как холода
начали усиливаться и делаться весьма ощутительными при недостатке теплой одежды и дров. С нами
перекочевывало довольно много киргиз, разодетых по праздничному. У двух киргизок седла были малиновыя
бархатныя, украшенныя цветными каменьями, а стремена серебряныя. Киргизы развлекали нас дорогою
скачками.
В Карабутаке мы отдыхали целые сутки. Форт был уже окончен; он был построен на крутом, скалистом берегу
речки того же имени, в виде редута, три бока котораго имели по 17, а четвертый 13 сажен длины. Вал сложен из
местнаго камня и окружен рвом с подъемным мостом. В одном углу вала поставлено орудие, а в другом устроена
сторожевая башня. Внутри форта сделаны казармы из привознаго с линии леса. Издали форт походил на
рыцарский замок. На ночлеге у переправы через Орь я чуть было не поссорился с Шульцем. При выступлении с
ночлега наш вожак заявил, что у него украли ружье. Шульц приказал вожаку осмотреть все подводы, не
исключая и офицерских, и когда, исполнив это и не найдя ружья, вожак вернулся, Шульц обвинял его в
возбуждении напраснаго подозрения на чинов отряда и приказал его наказать.
Такой шемякин суд возмутил меня до крайности. Не было ни малейшаго сомнения, что ружье украл кто-нибудь
из конвоя и спрятал в камышах, с тем, чтобы взять его на обратном пути в укрепление. Объяснив это Шульцу, я
просил его отменить произнесенный приговор и не выступать с ночлега, пока ружье не отыщется, а чтобы
придать вес своей просьбе прибавил, что относительно личнаго оскорбления, сделаннаго мне осмотром моей
подводы, я оставляю за собою право потребовать удовлетворение по прибытии на линию. Шульц извинился,
исполнил мою просьбу и ружье было отыскано.
Возвращение в Оренбург и представление отчетов.
26-го октября мы прибыли в Орскую крепость. Хотя киргизы считают ее дурною крепостью и называют джаманкала, но, после труднаго полугодоваго странствования по степи, она произвела на меня неизъяснимо радостное
впечатление и показалась обетованною землею. Я прожил в Орске трое суток и вернулся в Оренбург 31-го
декабря, представив по начальству, кроме съемок берегов Аральскаго моря, во 1-х, путевой журнал следования
транспорта от Орской крепости до Раима, во 2-х, записку о Кара-кумах, в которой изложил причины
невозможности избрания пункта для промежуточнаго между Уральским и Раимским укреплениями форта,
подобнаго Карабутакскому, наконец, в 3-х, путевой журнал плавания по Аральскому морю.
Записка о военной экспедиции в Хиву.
Вскоре по возвращении моем из полугодового путешествия по Киргизской степи и Аральскому морю, генерал
Обручев поручил мне составить подробное соображение о военной экспедиции в Хиву, с целью завоевания
ханства. Приступая к этой работе, я разобрал предварительно топографический архив генеральнаго штаба и
выбрал из него все, что давало какия-либо данныя для предстоящаго труда, и в то же время перечитал все,
какия только мог достать, сочинения о Киргизских степях и Хивинском ханстве. Затем, на основании собранных
таким образом данных и личнаго знакомства со степью, составил записку о военной экспедиции в Хиву и
представил ее Обручеву 22-го марта 1849 года. Какое он сделал из нея употребление и где она теперь? мне
неизвестно. В записке я сделал потом незначительныя редакционныя поправки и дополнения, отчасти
напечатанныя в Русском Инвалиде 1856 года №№ 19 и 20. В этом виде я помещаю ее в приложении, как
материал, не лишенный значения, хотя бы только историческаго, относительно изучения путей к Хиве и
37
воззрений на самый поход к этому традиционному в Оренбурге предмету военных действий. Для меня-же лично
работа эта особенно дорога, потому что дала направление дальнейшим моим занятиям, натолкнув на подробное
изучение Средней Азии и на изследование вопроса о степных походах.
Описание Аральскаго моря.
Осенью 1849 года опись Аральскаго моря была окончена лейтенантом Бутаковым и прапорщиком Поспеловым.
Первый плавал в этом году на шкуне Константин, а второй на шкуне Николай. В последнюю свою поездку из
устья Сыра в Малое море Поспелов не погиб с командою, единственно благодаря своему присутствию духа.
Море бушевало страшно, волны бросали шкуну с боку на бок, перекатывались через нее и каждую секунду
угрожали потоплением. Матросы, надев белыя рубахи, приготовились к смерти и отказались от работы. Тогда
Поспелов сам стал рубить мачту. Энергия начальника подействовала на подчиненных и они последовали его
примеру. Мачты были свалены в море. Затем, по приказанию Поспелова, все убрались в каюты и заколотили
люки. Двое суток просидела команда внизу, а на третьи, когда море стало затихать, вышла на палубу, приладила
как-то паруса на уцелевших реях и благополучно добралась до устья Сыра. Поспелов был человек сведущий по
своей части, предприимчивый, энергичный и вместе с тем чрезвычайно скромный, добрый и мягкий. По
окончании описи он несколько лет оставался на Сыр-Дарье, но мало по малу стал впадать в меланхолию,
постепенно угасал и наконец скончался, оставив по себе самыя теплыя воспоминания во всех, кто его знал
близко.
По окончании описи Аральскаго моря я составил, по своим заметкам, отчетам Бутакова и топографическим
работам бывших при нем топографов, систематическое описание моря и 28-го марта 1850 года представил по
начальству, один экземпляр корпусному командиру, а другой генерал-квартирмейстеру Главнаго Штаба. Вскоре,
по Высочайшему повелению, статья моя была препровождена в Русское Географическое общество и напечатана
в V-й книжке его записок (1851 года). Она составляет и до настоящаго времени единственное описание
Аральскаго моря, но далеко неудовлетворительное. Во 1-х, для исторических известий о море у меня были под
рукою только два сочинения: Гумбольдта «Asie centrale» и Левшина «Описание киргиз-казачьих орд и степей».
Во 2-х, для составления самаго описания я мог пользоваться одними работами нашей описной экспедиции,
которыя, при всей своей добросовестности, были далеко не полны и может быть даже недостаточно точны,
вследствие кратковременности наблюдений и неудовлетворительности имевшихся для этого научных пособий.
Я сомневаюсь, например, в верности астрономических наблюдений, так как раз, во время сильной качки,
хронометры, в числе трех, упали и остановились, и только после поочереднаго поднятия и встряхивания их,
вновь пошли, сомневаюсь в точности топографических съемок со шкуны, в верности названий некоторых
урочищ, в определении высот нагорных берегов и прочее. В 3-х, из рек, впадающих в Аральское море, СырДарья описана только на небольшом протяжении, на основании наблюдений весьма кратковременных, а
описание Аму-Дарьи извлечено из записок покойнаго генерала Генса и не проверено по другим источникам.
Статистика Пермской губернии.
Вскоре по окончании описаний Аральскаго моря, я был командирован в Пермскую губернию, для составления
военно-статистическаго описания ея. Работа эта продолжалась целый год; но с весны 1851 года, в управление
Оренбургским краем генерал-адъютанта Перовскаго, вся моя служебная деятельность была исключительно
посвящена Киргизским степям, или, вернее, нашей в ней колонизации.
Приложение к главе IV.
О военной экспедиции в Хиву.
В чем состоит трудность экспедиции в Хиву.
Трудность военной экспедиции в Хиву, с целью завоевания ханства, заключается не столько в силе
сопротивления, которую могут оказать хивинцы русским войскам, сколько в преодолении препятствий для
движения, представляемых самою природою. Поэтому, чтобы судить возможно ли удачное исполнение подобной
экспедиции, и если возможно, то при каких условиях — прежде всего надо обратить внимание на физическия
данныя пространства, отделяющаго русския границы от Хивы, и разсмотреть главнейшие и кратчайшие пути,
пролегающие по этому пространству в пределы ханства.
Обзор пространства между пределами России и Хивою.
38
Самые кратчайшие пути к Хиве идут от западной части Киргизской степи, находящейся в ведении
Оренбургскаго управления. В топографическом отношении ее можно разделить на четыре полосы.
Северная полоса, ограничивающаяся с севера и запада рекою Уралом, с юга чертою от Бударинскаго
форпоста, чрез место бывшаго Эмбинскаго укрепления, к Уральскому укреплению, и с востока чертою от
Уральскаго укрепления к Орской крепости, не представляет больших неудобств для движения войск. Русские
отряды привыкли уже ходить по различным направлениям этой полосы. Здесь повсюду встречаются речки, хотя
небольшия, но с водою хорошею и достаточною для отряда какой угодно величины. Здесь также не может быть
большого недостатка в подножном корме, особенно принимая во внимание привычку местных лошадей к
степным травам. Здесь, наконец, не встречается ни сыпучих песков, ни вязких солончаков, так много
затрудняющих движение отрядов, в особенности если при них находятся орудия и повозки.
Полоса, лежащая южнее черты от Бударинскаго форпоста к Мугаджарским горам до Каспийскаго моря и УстьУрта, заключает в себе большия пространства песку, обширные солончаки и озера с водою, негодною для
употребления. Здесь протекают реки Уил, Сагиз и Эмба с их притоками; но вода в них большею частью
горькосолоновата. Вообще в этой полосе и преимущественно в южной ея части, особенно обильной
солончаками, встречается большой недостаток в воде и подножном корме; водопои редки, а травою, здесь
растущею, могут без нужды и во всякое время питаться только верблюды. Кроме того, движение по этой полосе
затруднительно по обилию солончаков, которые в сырое время делаются совершенно непроходимыми для войск
и тяжестей.
Между Каспийским и Аральским морями находится возвышенная равнина Усть-Урта, окруженная со всех
сторон обрывистым чинком. По твердости и ровности грунта, Усть-Урт не представляет неудобств для
следования войск и тяжестей, но за то еще беднее водою и подножным кормом, чем предыдущая полоса. Здесь
нет не только ни одной речки и ни одного преснаго озера, но даже копани очень редки и вода в них находится на
значительной глубине, не всегда в достаточном количестве и большею частью дурного качества. Травы
и кустарники, растущие по Усть-Урту, хороши для корма верблюдов, но годны для лошадей только привычных к
подобной пище.
К северу и востоку от Аральскаго моря находятся обширныя пространства сыпучих песков. На севере тянутся
двумя полосами пески Большие и Малые Барсуки, которых разделяет довольно высокий кряж, имеющий
характер Усть-Урта. К востоку от Малых Барсуков находится солонцеватое пространство, примыкающее с другой
стороны к пескам Кара-кум, которые простираются почти от реки Иргиза до самой Сыр-Дарьи. Полоса, лежащая
между реками Сыром и Куваном, частию покрыта песчаными холмами, а частию глиниста и сравнительно с
окружающими местностями довольно плодородна. От Куван-Дарьи на юг к пересохшей Яны-Дарьи находятся
пески, прерывающиеся глинистыми полосами. Берега Яны-Дарьи состоят из жирной глины, на которой растет в
изобилии саксаул. Между Яны-Дарьею и рекою Аму простираются пески Кызыл-кум. Вся эта полоса
представляет важныя неудобства для движения войск: следование их и особенно тяжестей крайне
затруднительно по песчаному грунту; на этом пространстве, кроме Сыр и Куван-Дарьи, нет ни одной реки и вода
добывается исключительно из одних копаней, разстояния между которыми бывают иногда слишком велики для
обыкновенных переходов и вода в них не всегда хорошаго качества и в достаточном количестве; наконец,
растительность в песках слабая, потому подножный корм скуден. Впрочем, вообще вода, и подножный корм в
песках лучше, чем на солонцеватом грунте.
Моря Каспийское и Аральское.
Из разсмотрении пространства, заключающегося между пределами России и Хивою, видно, что, за
исключением северной полосы, вся остальная часть его представляет весьма важныя затруднения для
движения войск; но так как к южной части этого пространства примыкают моря Каспийское и Аральское, то здесь
не лишнее обратить внимание на вопрос: не могут ли они, по своему географическому положению,
способствовать к облегчению похода в Хиву перевозкою войск с одного берегового пункта на другой?
Каспийское море представляет все удобства для перевозки войск, потому что нет большой трудности
сосредоточить для этой цели около Гурьева достаточное число пароходов и парусных судов, взятых из
Астрахани; но Каспийское море находится еще слишком далеко от Хивы и весьма не многим сокращает поход;
кроме того, пути от него пролегают тоже или чрез Усть-Урт (Например — дорога от Новопетровскаго укрепления.
Она имеет, впрочем, преимущество над Старо-Ногайскою от Сарайчикова, потому что сокращаем путь верст на
150 и минует самую трудную часть последней дороги до подъема на Усть-Урт.), или чрез пески, лежащие от него
к югу (Например — дорога от Красноводской косы, по которой шел Муравьев в 1810 году и которою, если можно
воспользоваться в случае экспедиции, то скорее войсками Кавказскаго, чем Оренбургскаго корпуса.). Вот почему
39
Каспийское море едва-ли может иметь важное значение для экспедиции в Хиву.
Аральское море, в отношении перевозки войск, представляет совершенно противоположныя выгоды и
недостатки Каспийскому. Посредством его можно миновать большую часть безводнаго пространства; но за то
перевозочныя средства на нем в настоящее время весьма недостаточны для этой цели. На три шкуны,
находящийся на Аральском море, из которых две военныя и одна частная, едва-ли можно посадить за один раз,
кроме людей экипажа, более ста человек.
Принимая во внимание господство на море северо-восточных ветров, можно допустить, что суда достигнут
устья Аму или острова Токмак-Ата в незначительное число дней; но на обратный путь их за следующею партиею
может потребоваться гораздо более продолжительное время. Шкуна Константин возвращалась в 1848 году от
острова Токмак-Ата к устью Сыр-Дарьи целый месяц. Из этого уже видно, что перевозка весьма небольшаго
числа людей к устьям Аму должна продолжаться, при настоящих средствах, несколько месяцев, и потому для
значительной экспедиции решительно невозможна, тем более, что, при выступлении войск с линии раннею
весною, амбаркация может начаться, например, у залива Сары-Чаганак, никак не ранее июня месяца, и
кавалерия, при настоящих средствах, не может быть перевезена по морю (Чтобы можно было воспользоваться
Аральским морем, для перевозки войск, необходимы пароход и баржи, приспособленная к помещению не только
пехоты, но и кавалерии. Заведение пароходства на море потребует больших издержек, в особенности если
окажется, что куландинский каменный уголь негоден для этой цели; но сухопутная экспедиция может обойтись
едва-ли не дороже, и, кроме того, флотилиею Аральскаго моря скорее всего можно упрочить политическое
влияние России на хивинское ханство и развить торговлю с Среднею Азиею.
В случае экспедиции чрез Аральское море, остров Токмак-Ата может служить хорошим складочным пунктом.
Для занятия его и прекращения сообщения с берегом потребуется весьма незначительное число людей. Остров
может быть занят совершенно неожиданно, а съестные припасы, равно как и военные, и войско, назначенное
для экспедиции, могут быть подвозимы постепенно, без всякой опасности со стороны неприятеля, на судах,
буксируемых пароходом. Для дальнейших действий должно тщательно изследовать пролив, отделяющий остров
от берега и устья Аму-Дарьи, после чего перевести на шлюпках людей с частию запасов на твердый берег и
утвердиться на Аму в том пункте, с котораго она начинает быть судоходного. Этот пункт должен находиться от
берега моря, судя по Сыр-Дарье, верстах в двадцати. Тут можно устроить укрепление, которое и послужит
основанием действий вдоль по Аму.).
Пути к Хиве.
Сделав краткий географический очерк пространства, заключающагося между юговосточными границами
России и Хивою, обратим внимание на главнейшие пути, идущие от означенных границ в пределы ханства.
Сарайчиковская станица, Оренбург и Орская крепость суть три пункта оренбургской пограничной линии, от
которой отходят главнейшия дороги к Хиве, именно: от Сарайчикова чрез Усть-Урт (старая Ногайская дорога); от
Оренбурга по Илеку, Исенбаю, Темиру и западному берегу Аральскаго моря; от Орской крепости чрез СырДарью. Остальные пути описаннаго пространства не требуют отдельнаго разсмотрения, как потому, что они не
кратчайшие, так и потому, что имеют все те же свойства, выгоды и недостатки, как и главные, находящиеся с
ними в одной и той же полосе.
Обращаясь к разсмотрению главнейших путей к Хиве, необходимо заметить, что разстояния по ним
определяются, более или менее точно, в верстах и переходах от 20-ти до 30-ти верст.
От Сарайчикова чрез Усть-Урт.
Старая Ногайская дорога издавна служила главным путем сообщения с Среднею Азиею. По ней в 1717 году
вел свои войска князь Александр Бекович Черкасский (Князь Черкасский, выступив из Гурьева, следовал по
близости моря и переправясь через Эмбу, направился через колодцы Учь-кан, Мынсу-алмаз к пескам Сам и
отсюда к западному берегу Аральскаго моря.). С основания Оренбурга дорога эта утратила свое первостепенное
значение, но в 1825—26 году по ней шел с отрядом полковник Берг для изследования Усть-Урта и в 1841 году
возвращался из Хивы капитан Никифоров.
Маршрут от Сарайчикова:
коп. Джаныбек...... 104 вер.
река Сагиз....... 30 «
коп. Думбоян...... 30 «
река Эмба........ 52 «
коп. Тас-чигил..... 49 «
40
Далее до следующаго водопоя встречаются во многих местах засоренныя копани.
коп. Тюлин....... 42 «
« Иркибай....... 33 «
род. Биняу у подъема на
Усть-Урт........ 106 «
коп. Чакан....... 44 «
« Джантын...... 25 «
« Сыркебай...... 24 «
« Терескен...... 16 «
На эти колодцы выходит караванная дорога от Мангишлака (верст 400).
коп. Каска........ 8 «
« Джаннак...... 20 «
коп. Сартымбет..... 7 вер.
« Сапак....... 12 «
« пресные...... 19 «
« Саспак....... 13 «
« Джул-Джитырген...... 28 «
« Ак-кудук..... 15 «
« Суня-темир..... 18 «
« Табын-су...... 31 «
« Табын-су...... 4 «
« Табын-су...... 30 «
озеро Айбугир...... 70 «
« Айбугир у спуска с Усть-Урта........ 28 «
бывш. укр. Кыз-Кала ... 38 «
гор. Куня-ургенч..... 28 «
хан. дом Чербак .... 38 «
гор. Иллалы....... 30 «
« Ташаус....... 28 «
« Шават....... 32 «
« Хива......... 33 «
Итого . . . 1.085 вер.
Самая трудная часть старой Ногайской дороги от Сарайчикова до Усть-Урта, на протяжении 446-ти верст.
Несмотря на пересечение ея двумя реками, Сагизом и Эмбою, водопои здесь так редки, что по необходимости
должно проходить это пространство усиленными переходами от 30 до 50 верст и при всем том приходится
останавливаться на безводных местах раза четыре (два раза между Сарайчиковым и Джаныбеком и два раза
между Иркибаем и Биняу). Но постоянные усиленные переходы, в числе 12, чрезвычайно трудны для войск,
особенно если войска не могут быть хорошо удовлетворены на местах ночлегов.
Вода в копанях здесь вообще горька и в недостаточном количестве. В подножном корме встречается также
недостаток. Здешния травы питательны для верблюдов, но слишком едки для лошадей, особенно весною и
летом; местами встречается впрочем камыш, при нужде годный для пищи лошадей. Обилие солончаков делает
движение по этому пути возможным летом только в сухое время, а зимою в сильные морозы.
На Усть-Урте разстояние между колодцами только в двух местах превосходит величину обыкновеннаго
перехода. Все пространство до Айбугира, в 384 версты, можно пройти в 15 переходов, из которых только один в
44 версты (от Биняу до Чакана), четыре более чем в 30 верст (от Суня-темира до Айбугира) и только в одном
месте (между Табын-су и Айбугиром) придется ночевать без воды. Но и здесь колодцев вообще мало, и вода в
них большею частию дурного качества. Подножный корм состоит из одного почти джюсана (полыни).
Далее до Хивы путь, в 255 верст, идет чрез оседлую часть ханства, где нет недостатка в воде и подножном
корме, и может быть пройден в 10—12 обыкновенных переходов.
Всего от Сарайчикова до Хивы 1.085 верст и 39 переходов, в том числе 17 усиленных; на безводных местах
придется ночевать по крайней мере 5 раз.
От Оренбурга по западному берегу Аральскаго моря.
41
Путь из Оренбурга в Хиву по западному берегу Аральскаго моря, как кратчайший, приобрел значение главнаго.
По нем было направлена в 1830—40 году зимняя экспедиция генерала адъютанта Перовскаго, а в 1842 году по
нем прошел в Хиву подполковник Данилевский.
Маршрут от Оренбурга по западному берегу Аральскаго моря:
бывш. Эмбинское укр. . . . 462 вер.
речка Аты-джаксы..... 22 «
род. Чаинды....... 31 «
« у горы Намаз-тау . . 23 «
« у горы Карача-тау . . 36
« Речка Чеган против горы Хаджа-Берген..... 28 «
речка Чеган....... 26 «
род. Ачу-Тасты после подъема на Усть-Урт...... 26 «
коп. Сар-кудук (куль-куд.) 40 «
« Тюбя-кудук..... 39 «
« Исень-Чагыл .... 15 «
уроч. Каскаджул на Аральском море....... 36 «
род. Акты-кенды...... 58 вер.
« Ак-булак...... 35 «
разв. Давлет-гирея .... 42 «
род. Каска........ 50 «
уроч. Аджибай...... 40 «
« Кара-гумбет (спуск с Усть-Урта)...... 34 «
озеро Айбугир (подъем на Усть-Урт)....... 31 «
тоже........... 28 «
тоже........... 28 «
залив Ак-Чеганан ... 24 «
гор. Хива........ 255 «
Итого . . . 1.399 вер.
Начало пути от Оренбурга до бывшаго Эмбинскаго укрепления, в 452 версты или 15—20 переходов, не
представляет особенных затруднений для движения войск. Вода и подножный корм находятся на всем этом
разстоянии в достаточном количестве и хорошаго качества.
От бывшаго Эмбинскаго укрепления дорога идет сначала вдоль речек Аты-джаксы, Чаинды и Чегану, по
солонцеватой равнине, где встречается уже недостаток в хорошей воде и в подножном корме. Потом она
подымается на Усть-Урт; подъемов есть несколько, но лучший, сколько известно, пролегает по оврагу Ачу-Тасты.
Отсюда дорога приближается к пескам Большие Барсуки и направляется вдоль западных окраин их к
Аральскому морю. Вода добывается здесь из копаней, которыя довольно редки и в небольшом количестве, от
одной до шести, не более; воды бывает достаточно для водопоя от 100 до 1000 верблюдов. Подножный корм
состоит из джюсана и бююргуна, а для топлива попадается тюясунгар и террескен. Все пространство от бывшаго
Эмбинскаго укрепления до Аральскаго моря, в 322 версты, можно пройти в 11 больших переходов, в том числе 5
в 30—40 верст.
От урочища Каска-джул караванная дорога по западному берегу Аральскаго моря идет по гребню Чинка. При
урочище Тайкы или при Кара-гумбете она спускается вниз к Айбугиру и идет берегом озера до урочища
Каскаджула, при котором снова подымается на Усть-Урт, продолжая идти по берегу озера. Дорога до Айбугира
представляет важныя затруднения для движения войск. Колодцы чрезвычайно редки, так что придется делать
форсированные переходы от 35-ти до 60-ти верст. Вода в колодцах горька и солена и в недостаточном
количестве, так как на Усть-Урте редко где находится более двух или трех колодцев вместе. Подножный корм
состоит почти исключительно из бююргуна, джусана и баялыг. В Айбугире вода пресная и по берегам его растет
камыш. Весь этот путь, в 370 верст, можно сделать в 10—12 больших переходов, в том числе 6 форсированных.
Далее до Хивы остается 255 верст или 10—12 обыкновенных переходов.
Всего от Оренбурга до Хивы по западному берегу Аральскаго моря 1.399 верст или 55 переходов, в том числе
11 усиленных.
От Орска чрез Сыр-Дарью.
42
Путь от Орска, чрез Сыр-Дарью был пройден и положен на карту еще в 1740—41 году геодезистом Муравиным;
но он приобрел для нас особенное значение с основания в 1847 году укрепления на Сыре. С этих пор дорога от
Орска до Сыр-Дарьи стала нам весьма хорошо известною. Маршрут между Сыр-Дарьею и Аму-Дарьею был снят
капитаном Никифоровым, следовавшим в 1841 году в Хиву, а в 1842 году была произведена нашими
топографами рекогносцировка оседлой части хивинскаго ханства.
Маршрут от Орска в Хиву:
Уральское укрепл...... 387 вер.
Римское укрепл...... 315 «
Переправа чрез Сыр-Дарью:
колодезь......... 14 «
канава.......... 38 «
озеро Кара-Куль...... 20 «
укр. Бишь-Кала...... 9 «
проток Джиль-куван ... 16 «
река Куван-Дарья .... 16 «
тоже........... 33 «
тоже........... 40 «
тоже........... 37 «
уроч. Яман-Чаганак на Куване.......... 38 «
коп. Сайкудук...... 22 вер.
« Айр-тау...... 6 «
« Кара-батырь..... 24 «
« Биль-кудук..... 39 «
« Худояр....... 32 «
« Зангари....... 18 «
От этих копаней дорога идет то песками, то солонцеватыми долинами пересохшей Яны-Дарьи: коп. Каска........ 10
«
« Джауказган..... 25 «
« Джилау.......
« Алты-кудук..... 14 «
безводное место...... 33 вер.
город Кипчак на Аму-Дарье 5 вер.
тоже у горы Кок-тюбе..... 44 «
« Мангыт...... 22 «
озеро Камышлы-баш. ... 39 «
« Клычь-ниаз .... 18 «
тоже........... 19 «
« Ташоус..... 15 «
озеро Доу-кара...... 19 «
« Шавот...... 32 «
долина Аму-Дарьи..... 68 «
« Хива....... 33 «
Итого . . . 1.500 вер.
От Орска до Уральскаго укрепления 387 верст или 19 переходов. Дорога идет по рекам Ори, Иргизу и их
притокам и не представляет затруднений для движения войск. Вода и подножный корм на всем этом
пространстве находятся в достаточном количестве и хорошаго качества.
От Уральскаго укрепления до Раима 315 верст или 14 переходов. Дорога идет сначала по солонцеватому
грунту, а от колодцев Терекли до самой Сыр-Дарьи по западным окраинам песков Кара-кум. Вода в песках
добывается исключительно из копаней, разстояние между которыми определяет величину перехода. На всем
этом пространстве ощутителен также недостаток в подножном корме. Несмотря, однако, на трудность движения
по пескам, на недостаток воды и подножнаго корма, пески Кара-кум не могут составить препятствия для
движения наших войск, которыя достаточно с ними познакомились в походы 1846, 1847 и 1848 годов.
Сыр-Дарья не имеет около Раима брода, а по быстроте течения устройство через нее плавучаго моста
43
затруднительно; потому придется производить переправу на судах и плотах. От Сыр-Дарьи до Куван-Дарьи или
вернее до протока Джиль-куван, на протяжении 97 верст, или 4 переходов, дорога не представляет больших
затруднений. В воде и подножном корме, сколько известно, большого недостатка встретиться не может. Канавы,
проведенныя туземцами для орошения полей, дают возможность располагать временем и местом ночлегов и
привалов по произволу, но с другой стороны, по крутости берегов, оне представляют невыгоду для самаго
движения войск, которая, впрочем, легко может быть отстранена людьми передового отряда, снабженными для
этой цели шанцевым инструментом (В 81 версте от Раима и в 16 от Джиль-кувана, находилась в 1841 году
хивинская крепостца Биш-Кала Бабаджан, в которой прожил некоторое время капитан Никифоров и которая
была уничтожена впоследствии батырем Джан-ходжею; верстах в 9-ти северо-восточнее ея находятся
развалины Джаны-кента.).
По Куван-Дарье вверх до урочища Яман-Чагнак 164 вер. или 6 переходов. Дорога идет по солонцеватой
долине, находящейся между левым берегом Кувана и песками (Капитан Никифоров переправился через Джилкуван на косовых лодках, а чрез Куван-Дарью по плотине. Далее путь Никифорова отдалялся от Аральскаго моря
верст на 200 и был значительно кружнее пути, пройденнаго близ моря Муравиным, но трудно полагать, чтобы
для прохода войск можно было найти более удобную и кратчайшую дорогу; по крайней мере попытка
Никифорова приблизился к Аральскому морю не увенчалась успехом; он встретил непроходимые пески. Что же
касается до маршрутов, составленных по разспросам киргиз, то на них едва ли можно положиться.). Здесь также
недостатка в воде нет и переходы могут вполне зависеть от начальника. Вероятно, можно найти кой-какой
подножный корм (Из записанных показаний киргиз видно, что на Куван-Дарье находились следующия хивинския
крепостцы: Чаганай-ходжа, верст в 20 выше Яман-Чаганака, Киногребай-Сатык, верстах в 30 выше предыдущей,
и Чиркалы, верст на 15 выше. Существуют ли они в настоящее время — неизвестно.).
При урочище Яман-Чаганак дорога в Хиву отходит вправо от Куван-Дарьи и следует, на протяжении 190 верст
или 7 переходов, до копаней Алты-кудук бугристыми и кочковатыми песками, прерывающимися солонцеватыми
долинами. Дорога эта очень затруднительна для повозок. Вода добывается исключительно из копаней, число
которых весьма ограничено, потому что их засыпает песком, и вода показывается не ближе, как на глубине
четырех и пяти саженей.
Разстояния между копанями только в двух местах превышают величину обыкновеннаго перехода. Подножнаго
корму, состоящаго из джюсана, боялыч и селсу, также саксаула, на всем этом пространстве достаточно.
От копаней Алты-кудук до самой Аму-Дарьи, на протяжении 227 верст или 7 переходов, дорога идет песками
Кизыл-кум, прерываемыми по временам солонцеватыми полосами. На всем этом пространстве дорога бугриста
и кочковата, травы и топлива достаточно, но воды, за исключением Камышлы-баш или Дау-кара нигде нет.
Озеро это начинается от копаней Алты-кудук в 116 верстах и тянется вдоль караванной дороги на 38 верст;
затем от Дау-кары до самой Аму-Дарьи опять идет безводное пространство в 68 верст. Снежная вода
сохраняется в ямах только до июля месяца.
После переправы чрез Аму-Дарью у Кипчака остается до Хивы 120 верст или 5 переходов (Другая дорога от
Кипчака вверх по Аму:
город Мангыт......22 вер.
« Китай.......19 «
« Гурлен......29 «
город Яны-Ургенчь .... 29 вер.
« Ханки.......16 «
« Хазар-асп.....33 «
За Хазар-аспом плодородная долина Аму-Дарьи съуживается, впрочем, по реке встречаются еще селения,
хотя гораздо реже.). Дорога пролегает чрез города и селения ханства и не представляет уже затруднений для
движения войск.
Всего от Орска до Хивы 1.500 верст или 62 перехода, в том числе 7 усиленных; на безводных местах придется
останавливаться не менее 3-х раз.
Сравнение путей к Хиве.
Разсмотрев отдельно каждый из трех главных путей к Хиве, сравним их между собой.
Относительно протяжения: первый путь простирается на 1.085, второй на 1.400 и третий на 1.500 верст; но
если-бы можно было воспользоваться Каспийским морем, для перевозки войск к Мангишлаку и Аральским морем
от Кара-Тамака до Айбугира, или от Сары-Чаганока до устья Аму-Дарьи, то протяжение сухопутнаго похода
44
сократилось-бы по первому пути до 950-ти, а по второму и третьему до 1.000 верст, и вместе с этим
сокращением миновались-бы самыя трудныя части путей и две важныя переправы через реки Сыр и Аму.
Относительно числа переходов, определяемаго разстояниями между водопоями, надобно заметить, что
первый путь можно сделать в 39, второй, в 55 и третий в 62; но эти цыфры обратно пропорциональны величине
переходов, так как средний переход на первом пути — 28, на втором — 251/2 и на третьем — 24 версты. Самый
трудный путь в этом отношении первый, так как здесь из 39 переходов — 17 придется сделать усиленных, от 30
до 50 верст каждый, и не менее 5 раз останавливаться на безводных местах. Затем почти также труден второй
путь, где, разсчитывая только на 11 форсированных маршей, от 35 до 60 верст каждый, можно избегнуть
безводных ночлегов. Наконец на третьем пути всего 7 усиленных переходов (до 40 верст), но придется
останавливаться на безводных местах 3 раза.
Относительно предметов бивуачной потребности, то есть воды, подножнаго корма и топлива, трудно с
положительною уверенностию сказать, который из трех путей представляет большия удобства; но, основываясь
на наблюдении, что в песках копани многочисленнее, мельче и с лучшим качеством воды, чем в солонцеватых
равнинах, и что относительно растительности песчаная почва имеет также преимущество пред солонцеватою,
можно полагать, что дорога по восточную сторону Аральскаго моря лучше обезпечена, чем пути по западную его
сторону.
Наконец, относительно условий грунта, первый путь затруднителен, и то не во всякое время года, только от
Сарайчикова до Усть-Урта (около 450 верст) и второй от бывшаго Эмбинскаго укрепления до Аральскаго моря
(более 300 верст), оба, по причине обилия солончаков. Что-же касается до третьяго пути, то по значительной
части своего протяжения он пролегает по пескам (по Кара-куму верст 200 и по Кизыл-куму верст 400), движение
по которым чрезвычайно трудно для войск и особенно для колеснаго обоза, без котораго никак нельзя обойтись,
в виду необходимости артиллерии и переправочных средств чрез реки Сыр и Аму.
Выбор пути для экспедиции.
Из сравнения главных путей к Хиве видно, что все они имеют весьма важные недостатки и хотя путь по
западную сторону Аральскаго моря несколько короче и имеет преимущество в отношении условий грунта, но за
то уступает пути по восточному берегу моря по величине переходов и может быть также и относительно
количества и качества предметов бивуачной потребности, так что трудно произнести окончательный приговор,
которым из них выгоднее воспользоваться. При предположении возможности перевозки войск по Аральскому
морю все пути уравниваются по длине, и в этом случае последний приобретает преимущество над остальными,
так как дорога до Сары-Чаганока знакомее других и с нею свыклись наши войска. Не принимая же во внимание
Аральскаго моря, едва-ли не с одинаковыми шансами можно воспользоваться путем чрез Усть-Урт или чрез
пески. Поэтому, чтобы не затрудняться выбором дороги, при составлении предположений о походе в Хиву,
лучше всего принять во внимание большее или меньшее удобство сосредоточения войск и принадлежностей
экспедиции на том или другом пункте линии.
Сила, состав и пункты выступления экспедиции.
Сила экспедиции в Хиву должна соображаться с препятствиями для удачнаго достижения цели,
представляемыми природою и неприятелем. Первое условие требует по возможности меньшаго числа войск,
потому что с малым отрядом легче преодолеть трудности пути, чем с большим. Второе тоже не требует больших
сил. Хивинцы не имеют постояннаго, регулярнаго войска; но, в случае надобности, ополчения их составляются
скоро из Узбеков, Сартов, Туркмен, Каракалпаков и Киргиз. Таким образом являются толпы ордынских
всадников, громадныя по числу, но не имеющия никакого военнаго образования. Наши войска не раз уже
вступали в бой с подобными толпами, не обращая никакого внимания на несоразмерность сил, и всегда
оставались победителями.
Что же касается до укреплений хивинских городов, то они так не важны в фортификационном отношении, что
не потребуют ни большого числа войск, ни больших усилий для их овладения; к тому же Хивинцы, сколько
известно, и не отличаются способностью к упорной обороне: в августе 1847 года гарнизон укрепления Джан-кала
бежал при первом выстреле из нашего орудия; а во время экспедиции полковника Берга к Аральскому морю,
жители Кунграда не покинули город и не бежали в Хиву, а остались только вследствие настоятельных убеждений
и уверений хана, что он заблаговременно известит их о действительной опасности (Сведение это заимствовано
из показания бухарца Гариф Атамиева, отобранного в 1826 году.).
Русские неоднократно предпринимали походы к Хиве. Еще в начале XVII столетия ходили туда войною яицкие
казаки (О походах яицких казаков в Хиву в Уральском войске сохранились предания, записанная Рычковым в
45
Оренбургских истории и топографии, и есть свидетельство у известнаго автора «Родословной истории о
Татарах, Хивинскаго хана Абульгази». В «Истории Оренбургской» (глава 4-я § 70, примечание 9-е) говорится, что
донской казак Нечай с шайкою до 800 человек, прибыв на Яик, разорив Сарайчиков и основав около 1584 года
первое городище выше нынешнего Уральска, отправился на поиск в Хиву и т. д. В «Оренбургской Топографии»
(часть 2-я, глава 2-я) разсказывается это несколько иначе, именно, что в первое время поселения казаков на
Яик, некто из них, по прозванию Нечай, собрав шайку в 500 человек, пошел с нею на Хиву. Далее гораздо
подробнее, но сходно с предыдущим, описываются обстоятельства самого похода и затем повторение
предприятия Нечая, совершенное другим казаком, Шамаем с шайкою в 300 человек.
В «Родословной истории о Татарах», (издан. Академ. наук, том 11-й, стр. 346) говорится, что в 1011 году, то
есть по нашему счислению в 1602 году, Яицкие Уруссы, в числе 1.000 человек, делали нападение на Ургенч, но в
другом месте (страница 396) это происшествие отнесено к году рождения Абульгази, то есть к 1014, или по
нашему к 1605; самое же описание обстоятельств набега совершенно сходно с разсказом о походе Нечая.).
Затем в 1717 году отправилась в Хиву экспедиция князя Бековича Черкасскаго, состоявшая из 600 драгун (полк),
1.400 яицких казаков и 500 гребенских, 300 человек пехоты (2 роты), посаженных на коней, и 100 человек
артилеристов, при 6 орудиях, и других чинов, всего около 3.000 человек, а с Ногайскими Татарами, Калмыками,
Черкесами и людьми при караване до 4.000.
Наконец, экспедиция в Хиву генерал-адъютанта Перовскаго в 1839 году состояла из 3 тысяч пехоты (3 ½
баталиона) и более 2 тысяч кавалерии (около 3 полков) и артилерии, при 22 орудиях и 4 ракетных станках,
всего, с многочисленным штабом около 5 ½ тысяч, а с киргизами до 6 тысяч человек. Отряды Яицких казаков и
Бековича были исключительно конные, а в войсках Перовскаго главную часть составляла уже пехота.
С перваго взгляда, кажется, что пехота не должна иметь большого значения в экспедиции, имеющей цель
наступательную против неприятеля, войска котораго составляются исключительно из одной конницы, потому что
пехота может прекрасно обороняться против кавалерии и даже наносить ей значительный вред, но не может
совершенно разбить и уничтожить ея и тем достигнуть главнейшаго средства к успешному окончанию войны. С
другой стороны, однако, пехота не только полезна, но даже необходима для экспедиции, как для поражения
неприятеля ружейным огнем, имеющим особенную важность в действиях против невежественных азиятцев, так и
для овладения укрепленными городами и селениями. Пехота имеет в степных походах еще то преимущество,
что снаряжение и содержание ея требует меньших хлопот и издержек, а препятствия, представляемыя природою
для движения по степям, имеют на нее несравненно меньшее влияние, чем на конницу.
Кавалерия необходима в экспедиции, как для обезпечения движения отряда от внезапных нападений и для
рекогносцировок, с целию разведывания о неприятеле и о местности, так и для боя, то есть для атак и
преследований. Обилие кавалерии однако невыгодно, потому что она трудно преодолевает препятствия,
представляемыя природою; неизбежный недостаток воды и подножнаго корма могут сильно ее изнурить и
разстроить. Для поддержания кавалерии необходимо иметь зерновой фураж, но это значительно увеличивает
обоз и вместе с тем трудность движения.
Самый способный род кавалерии для степного похода, без сомнения, казаки. Они способнее регулярной
кавалерии, не только в отношении обязанностей малой войны, но и для боя против нестройных азиятских
полчищ. Кроме того, заводския лошади регулярной кавалерии решительно не годятся для степи. Здесь нужны
лошади степныя, привыкшия и зимою и летом ходить под открытым небом, на скудном корму, и способныя пить
не только болотную воду, но даже горькую и соленую. По замечанию полковника Берга, лошади Уральских
казаков и Букеевской орды лучше выносят недостаток корма и воды, чем лошади Оренбургских казаков и
Башкирцев. Поэтому главную силу конницы для экспедиции в Хиву лучше составить из Уральских казаков, тем
более, что они опытнее в военном деле Оренбургских и хивинцы с меньшею охотою вступают в бой с
бородатыми казаками.
Артилерия необходима для экспедиции более по огромному нравственному влиянию, которое она производит
на азиятцев, чем по материальным выгодам; впрочем и в этом отношении она может принести значительную
пользу. Нет никакой однако надобности придавать экспедиции значительное количество артилерии, а также
орудий большого калибра, потому что среднеазиятские народы почти совершенно не имеют полевой артилерии,
а между тем излишния тяжести при экспедиции могут значительно затруднить ея следование по степи. Гораздо
лучше ограничиться небольшим числом мелких и горных орудий, но за то иметь несколько станков с боевыми
ракетами, которые должны производить огромное нравственное влияние на азиятцев.
В составе экспедиции желательно было-бы иметь небольшое число опытных сапер, для попутнаго
исправления дорог и для осадных и минных работ, и при них гальваническую батарею.
46
На основании высказанных соображений и данных, можно снарядить экспедицию в Хиву от отдельнаго
Оренбургскаго корпуса из: 3-х баталионов пехоты, 2-х полков Уральских и Оренбургских казаков, пешей батареи,
сформированной из Оренбургскаго артилерийскаго гарнизона и заблаговременно обученной, и конной батареи
Оренбургскаго казачьяго войска, всего в составе с небольшим 5 тысяч людей и 2 тысяч лошадей.
Экспедиционному отряду удобнее всего собраться, перед выступлением в поход, в Оренбурге; но чтобы
Уральским казакам не делать излишняго передвижения в противоположную сторону, их можно направить прямо
из Сарайчикова. Разделение отряда на две отдельныя колонны не представляет особенных невыгод, так как
каждая из них достаточно сильна для самостоятельных действий, а пред выступлением в ханство обе оне могут
соединиться у Айбугира.
Время и продолжительность экспедиции.
Недостаток воды в южной части пространства, заключающегося между юго-восточными границами России и
Хивой, был причиною господствовавшаго до настоящаго времени убеждения, что поход в Хиву лучше всего
предпринимать зимою, когда снег может заменить воду; но опыты экспедиции полковника Берга в 1825—26 году
и генерал-адъютанта Перовскаго в 1839—40 году не подтвердили этого мнения. Правда, зимний поход
избавляет войска от важнаго неудобства, но с другой стороны влечет за собою множество других. Глубокие
снега, трудность движения по ним и добывания для скота подножнаго корма, жестокие холода, при недостатке
топлива, и бураны, при невозможности укрыться от них, могут быть гибельны для войск. Летом жары в степях
бывают нестерпимы и воздух редко освежается дождями и грозами, но против зноя можно принять
действительныя меры для облегчения и сбережения отряда, тем более, что степной климат, говоря вообще,
здоров. На этом основании, в настоящее время, степныя походы совершаются почти исключительно летом, с
прекращения весенней распутицы около 1-го мая до ноября. Походы бывают особенно удобны весною, когда
трава в степи не успела еще выгореть, воды всегда довольно и жары не так сильны, и осенью, когда, при ясном
небе, солнце не палит уже так сильно, как в июле месяце.
Продолжительность экспедиции определяется главным образом разстоянием до предмета действий. Приняв
за нормальную величину перехода от 20-ти до 30-ти верст и сообразив топографическия условия путей, было
выведено, что до Хивы можно дойти от Оренбурга в 55 переходов и от Сарайчикова в 39. Ясно однако, что такой
продолжительный поход не может быть совершен без дневок; но с другой стороны частыя дневки в степи
невыгодны, потому что, растягивая время похода, увеличивают обоз, и кроме того, на всем пространстве от
Эмбинскаго укрепления и от Сарайчикова до Айбугира нет хороших бивуачных мест, а останавливаться на
местах, скудных водою и подножным кормом, едва-ли облегчит следование войск.
При этом последнем условии нет никакой надобности назначать заранее дневки, систематически через 2 и 3, 3,
3 и 4 и так далее перехода, но лучше предоставить такое назначение колонным начальникам, которые могут
соображаться в этом случае с местными условиями и со степенью утомления войск. В виду же необходимости
предварительных разсчетов о продолжительности похода, заранее можно назначить только общее число дневок.
Принимая в соображение, что при движении больших транспортов от Орска до Аральска, на протяжении 700
верст и 33 переходов, им дается всего 4 или 5 дневок, что составит средним числом одну дневку на 7 переходов,
для похода в Хиву можно считать достаточным одну дневку на четыре перехода.
Тогда оренбургская колонна употребит на поход около 70 и сарайчиковская около 50 дней; таким образом
последняя колонна может выступить с линии 20 днями позже первой. Считая на устройство дел в Хиве и на
отдых войск около 40 дней и на обратный поход около 70 дней, вся экспедиция может быть окончена в полгода,
то есть, если она выступит с линии 1 мая, то вернется к 1 ноября. Это крайний срок, который желательно было
бы по возможности сократить, потому что в ноябре, по случаю наступления холодов и буранов, движение войск
по степи затруднительно. Если же обстоятельства задержат экспедиционный отряд в пределах ханства далее
назначеннаго времени, то лучше уже оставить его там на зимовку, обезпечив продовольствие реквизициею.
Обоз.
Отряд, совершающий движение по степи, должен иметь с собою все необходимое на все продолжение похода,
и потому обоз при нем всегда бывает относительно весьма значителен; но если отряд отправляется в дальнюю
экспедицию, то обоз увеличивается до громадных размеров и в свою очередь увеличивает трудность
экспедиции, граничащую с невозможностью. Вот почему, при составлении предположения о дальней степной
экспедиции, расчет величины обоза составляет самую важную и вместе с тем самую трудную задачу, от
счастливаго разрешения которой зависит главным образом успех предприятия.
47
Обоз может быть составлен из вьючных верблюдов, или из подвод, конных или воловьих. Перевозка тяжести
по степи несравненно удобнее на верблюдах, чем на подводах, потому что верблюды больше лошадей и быков
выносят жажду и почти везде находят для себя подножный корм и значит не нуждаются в возке фуража, наконец
без утомления проходят те места, чрез которыя едва можно провести подводу, как например через пески.
По этим причинам обозы при степных отрядах составляются преимущественно из верблюдов; но есть
предметы, которые, по своей тяжести, громоздкости, или по каким либо другим свойствам, препятствующим
образованию из них вьюков, нельзя иначе везти, как на подводах, как например артилерийския орудия, понтоны
и прочее. Вьюк самаго крепкаго и сильнаго верблюда не превышает 16 пудов; но средним числом можно
положить на верблюда 12 пудов, с тем, чтобы не принимать уже в расчет запасных верблюдов, которых
обыкновенно полагается 1 на 10, так как, по мере движения отряда и расходования провианта,
освобождающиеся из под него верблюды образуют достаточный запас.
Вьюк верблюда необходимо составлять из двух частей, совершенно равных, не только по весу, но иногда даже и
по объему. Подводы воловьи удобнее конных только в том случае, когда следуют отдельно, но в составе отряда
они замедляют его движение, и потому лучше иметь одни конныя подводы и то в самом ограниченном числе.
Употребление же в упряже верблюдов, не смотря на кажущуюся выгоду, едва ли может быть с пользою
осуществлено.
Величина обоза определяется главным образом количеством необходимаго на все время похода
продовольствия, то есть провианта и сухого фуража.
Солдат получает в степи по 1 ¾ фунта сухарей, ½ фунта круп и ½ фунта мяса в сутки, по 3 винных порции в
неделю, по 2 фунта соли в месяц и, кроме того, по мере надобности, известное количество сушеной капусты,
уксуса, перцу, луку, табаку и других противуцынготных средств, а также чаю и сахару; всего, за исключением
мясной порции, для которой скот гонится обыкновенно при отряде и иногда добывается у кочующих киргиз, около
двух пудов в месяц. Продовольствие 5-ти тысяч человек в течение 6-ти месяц составит 60 т. пудов, на поднятие
которых понадобится 5 тысяч верблюдов.
Зернового фуража понадобится на лошадь, полагая средним числом только по 1-му гарнцу в сутки, около 4-х
четвериков в месяц, или около 3-х пудов; а на 2 тысячи лошадей в течение 6-ти месяцев — 36 тысяч пудов, на
поднятие которых потребуется 3 тысячи верблюдов. Огромность числа верблюдов, необходимаго для поднятия
самаго незначительнаго количества фуража служит причиною, что в степных походах лошади почти всегда
находятся па подножном корме и только в крайних случаях им выдается фураж. Здесь надобно однако заметить,
что поддержание сил лошади — предмет большой важности и требует со стороны начальника не только
постоянной заботливости, но и значительной опытности. Лошадь нужно поддерживать, когда она еще не
потеряла своих сил, иначе ея ничем не поправишь и сколько бы ее ни откармливали, пойдет «не в коня корм».
По мере расходования провианта и фуража, верблюды, освобождающиеся из-под вьюка, могут быть с пользою
употреблены для облегчения движения пеших людей; но частию они заменяют слабых и усталых верблюдов,
отпускаемых совершенно из отряда.
Кроме провианта и фуража, при отряде, необходимо еще везти следующие предметы:
Артилерийские, как-то порох, снаряды, патроны и прочее, боевыя и сигнальныя ракеты, а также запасныя
колеса и оси, деготь и коломазь, походныя кузницы со всеми принадлежностями и прочее.
Инженерныя, как-то: гальваническую батарею, со всеми принадлежностями, понтоны иди разборныя лодки,
бурдюки (кожанные мешки), ведра, лопаты, заступы, мотыги, топоры, косы, серпы, веревки и другие предметы,
необходимые как для исправления дорог, так и для бивуака.
Госпитальные припасы и принадлежности. Войлочныя палатки. Для сохранения здоровья людей необходимо
иметь при отряде употребляемыя среднеазиятскими кочевыми народами войлочныя палатки, называемыя
кибитками и юламейками; последния меньше первых и потому удобнее для похода. Юламейка во многих
отношениях имеет преимущество над парусинною палаткою; разстановка ея не требует никаких
предварительных приготовлений и оканчивается не более, как в пять минут; свет и свежий воздух пускается в
нее сверху, снизу и с любого боку, по произволу; во время зноя яркий свет не сквозит через палатку, а это
обстоятельство не маловажное, если принять в соображение, что тень в степи едва-ли не также дорога, как
самая вода; наконец даже зимою юламейка в значительной степени укрывает от холода и бурана.
Единственное неудобство ея заключается в тяжести, особенно после дождя; на верблюда вьючится только две
юламейки. Это обстоятельство служит причиною, что степные отряды не всегда имеют возможность везти при
48
себе достаточное количество их на все число людей, полагая 2 или 3 на генерала и по 1 на штаб-офицера, на 3-х
обер-офицеров и на 16 нижних чинов. В случае недостатка юламеек, необходимо, по крайней мере, иметь для
нижних чинов кошмы (войлоки) на подстилку на бивуаках.
Офицерския и солдатския вещи. Генерал Непир, говоря об армии в Индии на походе (Статья Непира
переведена на русский язык в Военном Журнале 1850 года № 3.), справедливо заметил: «в военное время все
обозы, без различия, должны быть перевозимы на «счет казны». Он говорит, что «офицер, получивший деньги
на подъем, может лишиться своих верблюдов, без вины своих деньщиков или своей собственной.
Если же, по уставу, он может иметь лишь определенное число вьючных животных, то есть столько, сколько
достаточно для подъема всего нужнаго, для сохранения его здоровья и пользы службы, то лишившись одного
верблюда, он может потерять и все необходимое к службе, или, по крайней мере, подвергнуться важным
лишениям. Вот почему в военное время не должно дозволять офицерам иметь собственных вьючных лошадей,
потому что, если этою частью будет заведывать правительство, то офицер почти никогда не подвергнется
опасности лишиться своих вьюков. Армия на походе всегда имеет запасных верблюдов и такия средства,
которыми не может владеть частный человек».
Вещи нижних чинов, не только артельныя, но даже и те, которыя носятся в ранцах, необходимо возить также
на казенных верблюдах, так чтобы на рядовом, кроме платья, ружья и сумы с патронами, не было ничего. Летом,
в сильныя жары, следует дозволять солдатам снимать с себя верхнее платье и оставаться в однех рубашках, а
шинели укладывать на свободных верблюдов. При этом только условии пеший солдат без усталости делает
самые большие переходы, не редко в 35 верст, без излишних привалов и дневок, что весьма важно.
Соображая количество вещей, необходимых в степном походе для каждаго чина, можно положить: генералу от
4-х до 12-ти верблюдов, штаб-офицеру 2, обер-офицеру 1, нижним чинам 1 на 20 человек; но в случае
недостатка верблюдов, можно сократить эти числа на половину. Нижним чинам, как пешим, так и конным,
следует давать одинаковое число верблюдов, на том основании, что, хотя кавалерист и может укласть
значительное количество вещей в переметныя сумы на верховую лошадь, но зато ему необходимо дать
средство иметь при себе все нужное, не только для себя, но и для своей лошади.
На все означенные предметы, при самом щедром расчете, не потребуется и 1 тысячи верблюдов;
следовательно на весь обоз экспедиционнаго отряда понадобится около 9-ти тысяч верблюдов.
Устройство этапов и разделение отряда на эшелоны.
Для уменьшения обоза при экспедиционном отряде, можно устроить на пути следования этапныя укрепления и
снабдить их запасами продовольствия с тем, чтобы экспедиционный отряд имел возможность возить с тобою
только то количество запасов, которое необходимо на время следования от одного укрепления до другого, а не
на все время похода. Перед экспедициею в Хиву 1830—40 года были устроены заблаговременно этапныя
укрепления Эмбинское и Акбулакское (Чушкакульское); и теперь, в случае похода в Хиву, было бы полезно
устроить, хотя во время самаго следования экспедиционнаго отряда, этапы на Эмбе, около северозападнаго
берега Аральскаго моря и у Айбугира. Конечно, они потребуют для своего занятия особых гарнизонов, но можно
избегнуть увеличения войск, а вместе с тем запасов и перевозочных средств, отделением для этой цели
нескольких сотен казаков, так какия, для действий в пределах ханства, не предвидится надобности в
значительном количестве кавалерии.
Следование отряда, имеющаго большой обоз, облегчается также разделением его на эшелоны, на переход
разстояния один от другого. Отряд Хивинской экспедиции 1839—40 года делился на 4 эшелона; но, для
управления отрядом, удобнее делить его на 3 эшелона, с тем, чтобы начальник находился в среднем. Впрочем,
недостаток воды на ночлегах может заставить отряд разделиться на гораздо большее число эшелонов, что
особенно неудачно при больших переходах, как на Усть-Урте. В таком случае, во избежание слишком большого
разстягивания отряда, можно устроить движение так, что в то время, когда нечетные эшелоны стоят на ночлегах,
на переход разстояния один от другого, четные двигаются между ними, и наоборот. Таким образом на каждый
эшелон придется в сутки 12 часов движения, что соответствует величине переходов на Усть-Урте, и 12 часов
отдыху.
Заключение.
Что касается самаго порядка движения экспедиционнаго отряда по степи, расположения его на бивуаках и
способов действия против неприятеля, в открытом поле и при осаде и обороне укреплений, то входить в разбор
этих общих вопросов степной войны не представляется удобным в специальном изложении предварительных
соображений о военной экспедиции в Хиву.
49
Второе путешествие в 1851 году.
V. Второй поход на Сыр-Дарью и осмотр степных укреплений.
Смена Обручева Перовским.
1 апреля 1851 года в Оренбург приехал фельдъегерь с известием о смене генерала от инфантерии Обручева
генерал-адъютантом Перовским. Известие это было так неожиданно, что никто не хотел ему верить, думая, что
оно выдумано по поводу 1 апреля. Оно было неожиданно для самого Обручева, потому что борьба,
предпринятая против него командующим Башкиро-Мещерякским войском, полковником Беклемишевым, вовсе не
обещала подобнаго исхода. Обручев сдал командование корпусом начальнику штаба и уехал из Оренбурга; но,
встретив на дороге другого фельдъегеря, с приглашением не выезжать из Оренбурга до прибытия новаго
начальника края, вернулся и снова вступил в командование корпусом.
Мое назначение в степь.
В это время назначения в степь уже были сделаны, но Обручев переменил их и командировал, для
заведывания транспортами и для инспектирования степных укреплений, Оренбургскаго казачьяго войска
полковника Падурова, а в помощь к нему меня. Кроме того мне поручено было осмотреть все окрестности
Аральскаго (бывшаго Раимскаго) укрепления и в особенности около урочища Казалы, с тем чтобы я мог
приобрести верный взгляд на степень важности тех или других предположений по означенному укреплению, в
военном и хозяйственном отношениях, и дать, в случае надобности, удовлетворительный отчет по этому
предмету. То же самое предложено было мне иметь в виду и при осмотре других укреплений.
Набеги ак-мечетских киргиз на окрестности Аральска и разбитие
русскими казанской крепостцы Кош-курган в 1850 году.
Поручение об осмотре окрестностей Аральскаго укрепления вытекало из известнаго желания начальства
ближе познакомиться с ними, дабы иметь возможность принять, наконец, действительныя меры для ограждения
их от набегов соседей. В 1848 году набеги хивинцев на окрестности Аральска прекратились, но с 1850 года
начались такие же набеги киргиз, кочевавших около Ак-мечети и других коканских постов, находившихся в
бассейне Сыра ниже Туркестана, в ведении Якуб-бека, сделавшагося впоследствии правителем Кашгарии. Так в
ночь на 16 февраля 1850 года шайка ак-мечетских киргиз разграбила до 20 аулов Чумекеевскаго рода,
кочевавших верстах в 50 от Аральска, причем убила 6 наших киргиз и угнала до 1 тысячи лошадей и до 25 тысяч
баранов; а в ночь на 25 августа того же года новая шайка, в 400 человек, под начальством батыря Бухарбая,
брата Байкадама, убитаго чиклинцами, разграбила последних на Казале и на урочище Арык-балык, убила 11
человек и угнала 1 ½ тысячи лошадей, верблюдов и коров и до 21 тысячи баранов.
Первый угон остался безнаказанным, а после второго начальник Аральскаго укрепления майор Дамис
направился, 26 августа, с отрядом в 150 человек пехоты, сотни казаков и двух орудий, вслед за шайкою, но шел
так медленно, что но догнал ее, а 8 сентября прибыл к ближайшей нам коканской крепостце Кош-курган,
отстоящей от Аральска в 240 верстах и расположенной на правом берегу Джаман-Дарьи, выше соединения
последней с Караузяком. Крепостца имела вид редута, в 12 ½ сажен в боку, с башнями по углам, состояла из
вала в 2 сажени высоты с соразмерною толщиною и была окружена рвом; ворота, обращенныя к реке, не имели
прикрытия. 9 сентября киргизы, присоединившиеся к отряду Дамиса, в числе до 200 человек, переправясь чрез
проток Караузяк и приблизясь к Кош-кургану, потребовали возвращения угнаннаго у них скота, но вместо ответа
были встречены ружейными выстрелами.
Тогда майор Дамис открыл по крепостце огонь из орудий. Видя, однако, упорство сидевших в ней, он решился
взять Кош-курган приступом. С этою целью 70 человек переправились чрез Караузяк вплавь, и, оцепив крепостцу
со всех сторон, стали бросать в нее зажженые снопы камыша и вскоре произвели в ней пожар. Тогда солдаты
полезли на стену, но сверху в них бросали камни и глыбы глины. Крепостца была взята в час пополуночи.
Защитники ея, не смотря на свою малочисленность, оборонялись до последней крайности. Их было: 4 коканца и
при них 6 женщин и 4 ребенка, да накануне нападения в крепостцу прибыло 6 киргиз и 2 киргизки, всего, во время
приступа, в Кош-кургане было 22 человека мужчин, женщин и детей. Из них 2 коканца, 3 киргиза и 1 киргизка,
всего 6 человек были убиты во время дела, а остальные, затем, 2 коканца, 3 киргиза, 7 женщин и 4 ребенка,
всего 16 человек были взяты в плен и долго потом содержались в Аральске, особенно начальник кургана Мурза-
50
Раим, между тем, как он вовсе не участвовал в киргизских набегах.
В крепостце было найдено только 5 ружей, 1 шашка, 6 лошадей и 33 барана; остальное имущество частью
сгорело, частью было расхищено киргизами, ворвавшимися вслед за русскими. На другой день после взятия
Кош-кургана майор Дамис пошел обратно и прибыл в Аральское укрепление 16 сентября.
Урок, данный коканцам за грабежи подведомственных им киргиз, не мог принести желаемаго результата: 3
ноября Кош-курган был снова занят коканцами, а в феврале 1851 года ак-мечетские киргизы опять угнали у
наших киргиз, кочевавших в Кара-куме, около 75 тысяч голов скота, но последние, в свою очередь, разграбили
коканских киргиз, кочевавших около Джулека.
Поход на Сыр-Дарью и инспектирование укреплений.
15 мая я выехал из Оренбурга в Орск, откуда следовал вместе с Падуровым при транспорте до Аральска. Весь
путь был совершен благополучно, и только на Камышлы-баше пропало из транспорта несколько башкирских
лошадей, ловко скрытых игенчами-киргизами, скопившимися на озере в значительном числе, вследствие набегов
ак-мечетских киргиз. Обратный путь, чрез Уральское и Оренбургское укрепления, в Орскую крепость мы сделали
налегке, с конвоем в 25 уральских казаков. Подробности о следовании транспортов и об осмотре степных
укреплений помещены в приложениях 1 и 2.
Осмотр окрестностей Аральска.
На Сыр-Дарье мы пробыли три недели, в течение которых инспектировали укрепление и осматривали его
окрестности вниз по Сыру до устья ея и вверх до Майлибаша. На поездку вниз по Сыру на лодке мы употребили
несколько суток, в течение которых осматривали хорошо известныя уже мне места и форты Аман-уткуль и Когарал с рыболовного ватагою, а вверх по Сыру ездили верхом осматривать тоже знакомыя мне места около
Тальбугута и в долине Айгерике, и затем я занялся подробною рекогносцировкою праваго берега Сыра от истока
Казалы до Майлибаша. На Уч-урге мы видели переправу через Сыр бухарскаго каравана.
Товары перевозились на лодках, высланных из укрепления, и на салах или камышевых плотах; и те и другие
тащились плывущими лошадьми. Каждый раз их относило вниз по течению версты на две—на три. Несчастныя
лошади с утра до ночи работали, переплывая реку взад и вперед, несколько утонуло, других с большими
усилиями вгоняли в воду. Переправа продолжалась два дня. С Уч-урги я возвратился в укрепление на лодке,
осмотрев по пути старинный курган Кара-тюбе, развалины хивинскаго укрепления Джан-кала, сад Тулюн, и
прочее.
Осмотр мой низовьев реки Сыра вверх по Майлибаша мог быть дополнен производившимися в 1851 году
прапорщиком Рыбиным топографическими рекогносцировками, в масштабе 5 верст в дюйме, праваго берега
Сыра, от Майлибаша до коканской крепостцы Кош-курган и пространства между реками Сыром и Куваном от
Аральскаго моря до меридиана Майлибаша. Рыбин только-что окончил первую из этих рекогносцировок и
располагал приступить ко второй. Я просил его не довольствоваться при этом однеми топографическими
работами, а делать также письменныя заметки о всем, что он встретит замечательнаго относительно местности,
жителей, развалин старинных построек и прочее, и он любезно сообщил мне потом эти заметки. Результаты
моей рекогносцировки помещены в приложении 3.
Угон табуна в Уральском укреплении.
В Уральском укреплении, по окончании инспектирования его, я сидел вечером 29 июля у начальника
укрепления майора Лобанова. Майор был добродушный старик, а майорша, не смотря на непервую свою
молодость, большая любительница наряжаться. Перед окнами, посреди укрепления, перетянуты были веревки,
на которых красовались крахмаленныя юбки майорши. Вся обстановка и даже самые разговоры живо
напоминали мне «Капитанскую дочь» Пушкина. По площадке прошла разряженная барабанщица, первая
красавица укрепления. Указав на нее, майорша вздохнула и простодушно объяснила мне, почему сожалеет о
том, к кому она направляет свои стопы.
Затем вышла распорядиться ужином, но чрез минуту вернулась испуганная, с восклицанием: «Тарасинька! у
нас табун угнали». При этих словах с бедным майором едва не сделался удар, он растерялся, не мог ничего
сказать и опустился на диван. Предоставив его попечениям супруги, я вышел из комнаты и в сенях столкнулся с
солдатом, принесшим печальное известие. Табунный караул состоял из 30 казаков при офицере и располагался
станом верстах в шести от укрепления, но самый табун пасся еще шестью верстами далее, под прикрытием
всего двух казаков. Оба казака были легко ранены, а весь табун угнан, так что не осталось даже лошади, на
которой бы можно было дать поскорее весть в укрепление. К счастью, наш конвойный табун пасся отдельно.
51
Разсказав обо всем Падурову и получив от него разрешение гнаться за хищниками, я послал за конвойными
лошадьми, приказал уральцам захватить хлеба и через полчаса отправился в путь. Прибыв в стан караула, я
был поражен господствующею в нем невозмутимою тишиною; оказалось, что все караульные казаки, не
исключая офицера, были пьяны и спали мертвецким сном. Едва отыскав одного из двух раненых казаков,
оставшихся трезвыми, я посадил его на лошадь, чтобы он указал мне место, откуда был сделан угон. Ночь была
темная и мы долго блуждали, отыскивая след табуна, пока не наткнулись на стог сена, принадлежавший
укреплению. Убедившись в безполезности ночного поиска, я спешил уральцев и стал ожидать разсвета. Вскоре
ко мне присоединились несколько киргиз, присланных Падуровым.
Когда стало светать, я отправил казаков и киргиз по одиночке в разныя стороны и приказал тому, кто откроет
след табуна, дать обычный маяк, то есть тройной круговой вольт в одну сторону, а прочим собираться к маяку,
сам же остался при стоге. В это время ко мне подъехал, верхом на годовом жеребенке, караульный казачий
офицер при табуне с рапортом, о чем уж не знаю! Я приказал ему собрать свою команду, вернуться в укрепление
и явиться так к коменданту; но он не соглашался, доказывая, что не имеет права оставлять своего поста при
табуне и что если он потерял последний, то обязан его отыскать, потому должен остаться при мне. Видно было,
что он но отрезвился еще от вчерашней попойки.
Строгим тоном я повторил ему приказание, посоветовав при этом слезть с жеребенка и идти пешком во
свояси, что он наконец и исполнил. Вскоре вдали замечен был маяк, команда моя собралась, мы поскакали по
следу и через час увидели впереди табун. По счету в нем оказалось 350 лошадей — число подходящее к составу
гарнизона. Прогнав табун в укрепление, я спросил майора, все ли в нем лошади, на что получил утвердительный
ответ, — значит угона не было и табун шарахнулся сам собою; но в тот же день вечером оказалось, что в нем не
достает 50 лошадей. Был послан из укрепления небольшой отряд казаков на поиск. Казаки нашли и отбили
лошадей у киргиз, но у них вторично их отогнали. По следствию, которое тянулось долго, оказалось, что табун,
охраняемый 30 казаками, был угнан всего тремя киргизами.
Уральский казак Соколов.
Во время отыскивания табуна, внимание мое невольно обратилось на одного уральскаго казака, по фамилии
Соколова, который поразил меня своею опытностию, сметливостию и предприимчивостию. Соколов окончил уже
свой 25-летний срок службы, но так привык к походам, что оставался в степи вместо своего сына. Он прибыл на
Сыр-Дарью в 1847 году и при постройке шкуны Николай обратил на себя внимание генерала Обручева, который
приказал ему приходить к себе каждый день пить водку. На следующий день, когда корпусный командир с своего
свитою садился обедать, явился Соколов. На вопрос, что ему нужно, Соколов смело отвечал: «Ваше
Высокопревосходительство изволили приказать мне ежедневно приходить пить водку». Корпусный командир
указал ему на графин, стоявший на отдельном столике.
Соколов подошел к столику, презрительно посмотрел на миниатюрную рюмочку, отвернул полу своей шинели,
вытащил из кармана огромный стакан и вылил в него весь графин. Что ты делаешь? невольно спросил
экономный хозяин. «Я, Ваше Высокопревосходительство, старовер и из чужой посуды не пью», бойко отвечал
Соколов. Между тем, для него решительно все равно было из чьей посуды пить, лишь бы только побольше. В
этом я имел случай убедиться не раз. Впрочем, узнав, что он был болен и по свойству болезни не должен пить
водки, я не давал ее Соколову, пока он не выздоровел, но зато потом, в конце похода, он постоянно получал
двойную и иногда тройную порцию и всякий раз благодарил меня, что спас его от болезни, с которой совестно
было бы показаться жене.
Охота на кабанов.
По дороге из Уральскаго укрепления в Оренбургское было много кабанов и мы занимались охотою на них. В
борьбе с кабанами казаки переломали свои пики, а некоторые и сами были ранены; зато убили восемь
животных, но не могли их есть по случаю поста, строго соблюдаемаго уральцами, и принуждены были
обременить ими свои повозки. Раз два казака гнали на меня огромнаго кабана. Я стоял с парою винтовых
пистолетов на берегу небольшой лощины, покрытой водою, и приготовился его встретить. Кабан вбежал уже в
воду, я взвел пистолет и хотел спустить курок, но в это мгновение один из казаков, увлеченный преследованием,
перескочил с лошади на кабана и сидя на нем верхом, стал рубить его саблею по спине. Кабан повернулся
назад, но с той стороны другой казак колол его с лошади пикою. Кабан вертелся кругом с минуту и пал мертвым.
Оренбургское укрепление и следствие о злоупотреблениях его начальника.
Оренбургское укрепление обстроено лучше Уральскаго и Аральскаго, благодаря близости Наурзумскаго бора,
впрочем существенная разность заключалась только в том, что постройки были покрыты тесом. Мы пробыли на
52
Тургае две недели, потому что кроме инспектирования пришлось, по предписанию Перовскаго, производить
следствие о злоупотреблениях начальника укрепления майора М., заключавшихся в корыстном отношении его к
казенному имуществу и в жестоком обращении с нижними чинами. Следствие подтвердило оба эти обвинения.
По отчетам показывалось казеннаго сена прежняго заготовления 54,850 пудов и нынешняго 21,000, а по
измерению оказалось сена прежняго заготовления только 14,910 пудов и нынешняго 66,530 пуд. Такая
несообразность произошла от того, что майор продал зимою значительное количество сена киргизам и чтоб
пополнить этот недостаток задержал в укреплении всех транспортных башкир, в числе около 1,000 человек,
более чем на месяц, тогда как в Аральском укреплении, вдвое больше Оренбургскаго, оставлено было для
сенокошения всего 200 башкир на три недели.
Между тем, расходы казны на содержание башкир с их лошадьми в степи были огромны. С нижними чинами
майор обходился крайне жестоко и несправедливо. Один казак показал на инспекторском смотру, что майор
сильно наказал его розгами за то, что у одного из майорских баранов, которых он пас, повредился курдюк. В
штрафном журнале пехотной роты, между прочим, было записано, что такой-то рядовой был наказан 600
розгами за то, что ударил собаку, принадлежавшую начальнику укрепления. И не смотря на все подобныя
злоупотребления, майор оставался после следствия довольно долго на своем месте. Сильная, но не
безкорыстная рука молча покровительствовала ему в Оренбурге.
Следственное дело было положено под сукно, а через несколько времени после того, как генерал Перовский
послал ко мне одну бумагу с резолюцией доложить ему о майоре, я представил письменный доклад, но и тот был
спрятан под сукно. Мало того, майор был еще настолько смел, что испортил карьеру, а может быть далее
погубил двух прекрасных офицеров, которые боле других лиц укрепления негодовали на его злоупотребления и
по молодости лет неосторожно выражали свой протест. Один из них, только что выпущенный из корпуса
прапорщик, начал борьбу против ненавистнаго майора самым ребяческим образом. В укрепление прибыл купец
с красными товарами. Прапорщик отправился к нему и узнав, что майорша купила себе на платье ситцу, взял
того же ситцу для одной из солдаток.
В следующее воскресенье майорша явилась в новом платье в церковь, но увидав точно такое же платье на
солдатке, упала в обморок, а вечером майор отдал приказ по укреплению, чтобы жены нижних чинов не смели
носить немецкаго платья. Этот знаменитый приказ был отменен Падуровым, по неотступной просьбе явившихся
к нему солдаток. Со времени обморока майорши, майор возненавидел прапорщика, стал к нему придираться и
кончил тем, что отдал его под суд за дерзость. С другим офицером, инженером, майор поссорился из за щепок,
оставшихся после построек, и тоже отдал его под суд. Уехав из Оренбурга в конце 1853 года, я не знаю чем
кончилось дело этих двух молодых людей.
Кзендз-солдат.
В Оренбургском укреплении мне пришлось натолкнуться на курьезную личность. Раз часовой на одном посту
отдал мне честь самым оригинальным образом. Сделав на караул, он выставил ружье вперед левою рукою, а
правою снял шапку и раскланялся. Оказалось, что это кзендз, разжалованный в солдаты. Он кончил курс
богословских наук в Риме, получил ученую степень бакалавра и, возвратясь в Царство Польское, так надоел
своими интригами другим кзендзам, что те упрятали его сначала куда-то на исправление, а потом в солдаты. В
укреплении он продолжал интриговать, за что его не любили даже его товарищи по несчастию, а на
инспекторском смотру показал претензию на фельдмаршала Паскевича, что отдал его в солдаты вопреки
каноническому праву.
Чумекеевский аул.
Окончив инспектирование и следствие, мы должны были отправиться в путь, но так как по случаю сибирской
язвы, свирепствовавшей в укреплении, преимущественно среди лошадей, конвой наш стоял в 30 верстах от него,
то решено было путевой провиант перевезти до конвоя на волах, а нам проехать это пространство в тарантасе
на тройке лошадей. Такое решение не понравилось однако казачьему офицеру, принимавшему провиант, и он
долго спорил, что для природнаго казака оскорбительно ехать на волах, наконец покорился силе необходимости.
Выехав из Оренбургскаго укрепления, мы встретили, версты за две до конвоя, огромный и богатый аул киргиз
Чумекеевскаго рода и вышли из тарантаса. Нас обступила толпа киргиз и киргизок. Падуров, бывший в
молодости, в течение полугода, в плену у киргиз, отлично изучил их язык и нравы. Он был в веселом
расположении духа, шутил с киргизами, обнимал киргизок, натравливал их на бывшаго с нами прапорщика,
который от них бегал, и в довершение всего схватил двух красавиц, посадил в тарантас и умчался с ними, но
проскакав с версту, отпустил. Киргизы, хорошо понимая шутку, хохотали от души.
53
Возвращение в Оренбург и знакомство с Перовским.
Возвратясь в Оренбург 27 августа, я нашел у себя на столе письмо и в нем другое, тоже запечатанное, с
французскою надписью на имя генерала Перовскаго, в собственныя руки; при этом ко мне не было приложено
никакой записки. Только по почтовому штемпелю можно было видеть, что письмо из Троицка, но в Троицке я не
имел ни души знакомой. Я был в недоумении, что это значит и что мне делать? Отдать письмо по
принадлежности? но может быть в нем был пасквиль и как же мне явиться с ним в первый раз к начальнику,
который меня не знает?
Между тем, не отдавать — не считал себя в праве... На другой день Падуров и я представлялись корпусному
командиру. Перовский принял нас ласково, распрашивал о степных делах и наконец отпустил. Тогда, попросив
дозволение остаться минуты на две, я передал письмо, оговорив те недоумения, которыя меня тревожили.
Перовский распечатал письмо, которое оказалось написанным на двух почтовых листах, с виньетками и стихами.
Он посмотрел на виньетки, прочел в слух, «прощаюсь, ангел мой, с тобою», и, обратясь ко мне, сказал с
улыбкою: «так вот вы какия письма мне передаете! Это должно быть от какого-нибудь сумашедшаго. Я разузнаю
и сообщу вам». Впоследствии, однако, он никогда ни слова не говорил мне об этом письме и не знаю до сих пор,
от кого оно и что в нем было написано.
VI. Представление отчетов и дальнейшия работы.
Мое положение при Перовском.
Сентябрь месяц я весь употребил на составление отчетов о движении транспортов в степныя укрепления, о
степных укреплениях и об обозрении нижней части реки Сыра, как оборонительной линии. Эти отчеты послужили
исходными пунктами для дальнейших моих работ при генерале Перовском. Я работал у себя на дому и имел во
всякое время прямой доклад у корпуснаго командира. По этим докладам Перовский изучал мало знакомыя ему
дела степных укреплений, часто со мною спорил, но в конце почти всегда соглашался с приводимыми мною
мыслями. Работать при таких условиях было чрезвычайно приятно, но зато в высшей степени утомительно, так
как я не имел не только помощника, но даже собственнаго писаря.
В течение года я так устал, что принужден был взять четырехмесячный отпуск для отдыха. Этим
обстоятельством воспользовались, положение мое несколько изменилось, и потому, сделав ак-мечетскую
экспедицию, я оставил край и отправился на Дунай. Но нравственная моя связь с делом развития русской
колонизации в киргизской степи так упрочилась, что и теперь, по прошествии почти тридцати лет после того
времени, когда мне приходилось принимать непосредственное участие в нем, я не могу без удовольствия
вспомнить этого периода моей жизни.
Составление правил следования транспортов по степи и исправление маршрутов.
Прочитав отчет мой о движении транспортов по степи в 1851 году, извлечение из котораго помещено ниже
(прил. 1), Перовский одобрил все изложенныя в нем предположения. Затем, согласясь со мною, что
установившияся до сих пор правила для следования транспортов по степи недостаточно согласованы с
местными условиями, поручил мне составить новыя. Исполнив эту работу, на основании, отчасти, прежних
правил, а, главное указаний личнаго опыта, я просил подвергнуть ее тщательному обсуждению особой комиссии,
составленной из специалистов, но Перовский не счел нужным прибегать к этой мере. Разсмотрев правила сам,
он одобрил их, приказал напечатать и принять к руководству транспортам, отправлявшимся в Аральское
укрепление весною 1852 года, а через год, перед походом в Ак-мечеть, правила были пересмотрены мною вновь,
перепечатаны и вторично утверждены для руководства при движении по степи колонн экспедиционнаго отряда.
Таким образом некоторыя из вынесенных мною из опыта мыслей о порядке движения транспортов и отрядов по
степи, о сторожевой службе, о сохранении здоровья людей, о сбережении лошадей и прочее, получили права
гражданства в войсках Оренбургскаго корпуса.
Вместе с составлением правил, я исправил маршруты с линии в степныя укрепления, так как прежния были
крайне неверны и затрудняли маршевыя распоряжения транспортных начальников.
Предложение о новом способе транспортировки тяжестей в степныя укрепления.
Ободренный постоянным успехом своих докладов, я решился высказать Перовскому давно занимавшую меня,
но казавшуюся в то время чрезвычайно смелою, мысль об изменении главнаго способа транспортировки
тяжестей в степныя укрепления. Ежегодное выкоманднрование для этой цели, на летние страдные месяцы от 2х до 3-х тысяч башкир с лошадьми и телегами было для них крайне тяжело и разорительно, и в то же время не
дешево обходилось самой казне, которая тратила большия суммы на прокормление во время степного похода,
54
лишних людей и лошадей и на вознаграждение за палых лошадей. Вычислив приблизительно ежегодныя потери
башкир и казны от этой операции, я пришел к убеждению, что в видах не только сбережения башкир от
окончательнаго разорения, но и самаго казеннаго интереса, было бы полезно заменить обязательный наряд
башкирских конных подвод вольным наймом подвод казачьих. Перовский согласился с этою мыслью и приказал,
в виде опыта, доставить в 1852 году тяжести в ближайшия степныя укрепления на вольнонаемных подводах.
Опыт увенчался полным успехом, казна сберегла экономии на 15 тысяч рублей, и с тех пор обязательный наряд
башкирских подвод был совершенно прекращен. Таким образом, отказываясь от даровых вспомогательных
средств, местное начальство сократило местныя издержки, сняло с народа тяжелую повинность и развило в крае
новую отрасль промышленности — извозничество.
Составление правил о почтовом сообщении между укреплениями и линиею.
Весною 1852 года, по отправлении транспортов в степь мне удалось сделать другую экономию казне,
приведением в порядок почтоваго сообщения между степными укреплениями и линиею, производившагося раз в
месяц, посредством верховых почтарей из киргиз. После взятия Ак-мечети, почтовое сообщение между
укреплениями получило, как будет сказано дальше, большее развитие.
Уменьшение гарнизонов в степных укреплениях.
Отчет о степных укреплениях, извлечение из котораго помещено далее (прил. 2), сопровождался таким же
успехом, как и о транспортах. Согласясь с большею частию мер, предложенных в отчете и поручив мне вести
переписку по приведению их в исполнение, Перовский с своей стороны прибавил к ним еще одну, довольно
крупную. Не придавая укреплениям значения пунктов, упрочивающих порядок и русское влияние в степи и
допуская некоторое политическое значение только за одним Аральским укреплением, он нашел возможным
уменьшить гарнизоны Уральскаго и Оренбургскаго укрепления, так как, с его точки зрения, первое служило
только этапным пунктом между линиею и Сыр-Дарьею, а второе находилось совершенно в стороне от этой
операционной линии и могло быть даже совсем упразднено. Уменьшение было сделано ровно на половину и в
каждом из двух укреплений было оставлено по взводу пехоты, сотне казаков и несколько орудий. Эти части
разместились во всех оставшихся свободными постройках и следовательно гораздо просторнее прежняго.
Установление отчетности по степным укреплениям.
По поводу составления отчета о степных укреплениях я представил корпусному командиру еще следующее
предложение.
До сих пор инспектирующим степныя укрепления давалось только весьма неполное предписание о том, что
подлежало их осмотру, но не давалось никакой формы, по которой бы следовало составлять отчет, и не
обозначалось какия именно ведомости должны прикладываться к отчету. Такой порядок чрезвычайно затруднял
и начальников укреплений, и инспектирующих, и самое высшее начальство. Начальники укреплений, недоумевая
какия именно сведения необходимы инспектирующему и в каком числе экземпляров, представляли ему часто
ведомости вовсе ненужныя и в лишнем числе экземпляров и не доставляли необходимых. Инспектирующие
требовали от них или слишком много ведомостей, или довольствовались тем, что получали.
В первом случае, при составлении отчетов, они затруднялись обилием разных бумаг, ведомостей, записок,
просьб и прочее, и неимением формы для приведения всего этого в порядок, и проводили, за составлением
отчетов, в усиленных личных трудах, весьма много времени, в течение котораго степныя дела задерживались.
Во втором случае инспектирующие не имели достаточно данных для составления отчетов. Случайныя свойства
отчетов затрудняли, вероятно, и высшее начальство.
Во избежание этих неудобств, я полагал полезным установить такой порядок. Начальник каждаго укрепления
представляет инспектирующим годовой отчет о вверенном ему укреплении и находящихся в нем войсках и
прикладывает к нему ведомости. Инспектирующий, по осмотре укрепления, делает на полях этого отчета свои
замечания и распоряжения и записывает в особую книгу все полученные им, независимо от отчета, записки,
рапорты, просьбы и проч. и сделанныя по ним распоряжения, а по возвращении на линию представляет
корпусному командиру: а) означенные отчеты со всеми приложениями, которые потом должны храниться в
одном из отделений корпуснаго штаба в целости, а не раздробляться по управлениям; б) записку о тех
предметах, находящихся в этих отчетах, которые требуют разрешения, или должны быть доведены до сведения
корпуснаго командира; в) книгу, в которой записаны особые рапорты, просьбы и прочее. Следовательно, вместо
инструкции инспектирующим степныя укрепления, достаточно было бы установить сущность и форму годового
отчета о степном укреплении. Перовский согласился с этим предложением и я составил форму отчета, но к
сожалению не сохранил у себя черновой.
55
Составление плана и сметы для Казалинскаго форта.
Кроме отчетов о движении транспортов и о степных укреплениях, я представил еще записку о нижней части
реки Сыра, как оборонительной линии, помещаемую далее в подлиннике (прил. 3), как для характеристики
ограниченности наших стремлений того времени на азиятских окраинах, так и для объяснения причин
возникновения новаго русскаго оседлаго пункта на Сыре, сделавшагося впоследствии городом.
Прочитав записку, Перовский одобрил мое предположение об устройстве форта выше Казалы, на 130 человек
гарнизона, и поручил мне составить необходимые для этого планы и сметы. Исполнив эту работу, я представил
(30 декабря 1851 года): во 1-х, проекты планов форта и построек в нем; во 2-х, сметы о количестве материалов,
потребных на каждую постройку, и в 3-х, общую ведомость о всех потребных для форта материалов, с
обозначением какие из них есть в Аральском укреплении и какие нужно привезти с линии.
Форт предполагалось устроить между канавами Ак-чик и Киргиз, которыя усиливали бы его оборону, так
как находились от него на ружейный выстрел, могли быть очищены и наводнены из Сыра и к стороне форта
срезаны на нет. На канавах, в две сажени шириною каждая, полагалось иметь легкие накидные мостики, которые
могли сниматься в случае опасности. Самый форт должен был иметь форму редута, обыкновенной полевой
профили, в 30 и 32 сажени длины в каждом боку, а всего по линии огня 124 сажени. На двух углах редута должно
было присыпать барбеты для помещения двух орудий.
Внутри форта, параллельно его бокам, предполагались две казармы с кухнями, лазарет с комнатою для
фельдшера, две офицерских квартиры, в одну комнату с передней каждая, магазин и конюшни; вне форта могли
быть устраиваемы, по мере надобности, местными средствами Аральскаго укрепления, второстепенныя
постройки, как то: ледник, баня, временной загон для лошадей и прочее. Постройки, назначенныя внутри форта и
вошедший в смету, предполагалось возводить из сырца, с печами из жженаго кирпича, с полами из битой глины
и с потолками и крышами из камыша; нары в казармах положено делать деревянныя.
Дальнейшая судьба форта.
Перовский, разсмотрев составленные мною проекты и сметы, утвердил их, но вскоре все дело о форте
получило совершенно другой оборот. В Оренбург приехал новый начальник инженеров, генерал-майор Богданов.
С видом знатока он стал доказывать, что можно делать своды из сырого кирпича и потом обжигать их изнутри, и
по поручению Перовскаго проектировал для Казалинскаго форта громадное сооружение оборонительной
казармы из 50 сводчатых казематов, в 6 сажен в поперечнике каждый. Такие широкие размеры форта ясно
показывали желание Перовскаго сменить им Аральское укрепление, основанное его предшественником, к
которому он относился с видимым нерасположением.
Тогда в одном из письменных докладов я возстал против этой задней мысли, доказывая, что на правом берегу
нижней части течения Сыра нет места более удобнаго для самостоятельнаго укрепления, как то, которое занято
в настоящее время. От устья реки до истока из нея Казалы, полуостров Раим и в военном и в хозяйственном
отношениях пункт самый выгодный; а долина Сыра выше Казалы слишком удалена от Аральскаго моря и хотя
имеет довольно хорошие луга, но так низменна, что на ней невозможно избрать удобнаго пункта для
самостоятельнаго укрепления, подобно Аральскому. Значит, если в низовьях Сыра должно существовать
укрепление, то нет причины, чтобы оно было на другом месте, а не на полуострове Раиме, тем более, что
главное неудобство этого пункта, недостаток корма для лошадей и скота, может быть устранено привозкою сена
вниз по реке с Уч-урги и Казалы, на особо устроенных на этот предмет больших лодках.
Доставка таких лодок с линии сопряжена, конечно, с издержками, но оне вознаградятся значительно меньшим
отпуском в укрепление овса. Что же касается до проекта Богданова, то, считая его, по несостоятельности
теоретической основы, нелепым, я счел неуместным о нем даже упоминать. Тем не менее, однако, летом 1853
года, во время похода Перовскаго к Ак-мечети, проект начал приводиться в исполнение, а к осени было уже
готово три каземата.
В одном из них поместился на жительство сам строитель со своим семейством и я обедал у него на
возвратном пути из Ак-мечети, но вскоре сильная трещина предупредила инженера об опасности и едва успел он
выбраться, как казематы повалились и вместе с ними пропало даром много тяжелаго труда. Форт начали строить
по системе новаго начальника инженеров, генерала Бюрно, но и эта система оказалась неудобною, и пришли
опять к тому, с чего начали. Только задняя мысль Перовскаго осуществилась. В 1855 году Аральское
укрепление, с поселением, было перенесено на место Казалинскаго форта и названо фортом № 1, а в 1868 году
из поселения при нем образовался город Казалинск.
Выбирая место для небольшого форта, я никак не думал, чтобы на нем образовался впоследствии город.
56
Еслибы я мог это предвидеть и если-бы Сыр-Дарья не считалась тогда нашею государственною границею, то
конечно указал бы на гору Кара-тюбе, как на место, более удобное для города, чем настоящее, низменное и
размываемое водою из реки Сыра, которая делает здесь крутой поворот.
1-е Приложение к главе VI.
Извлечение из отчета о движении транспортов по степи в 1851 г.
Состав транспортов.
В 1851 году состав транспортов был следующий:
Башкирских подвод. Киргизских верблюдов.
Оренбургский
955 однокон.
—
Карабутакский
148 «
—
Уральский
1.297 «
—
Аральский из Орска 530 парокон.
1.920
« Илецка
59 «
833
Итого
2.989 «
2.753
Сверх чинов пехоты и артилерии, следовавших при транспортах для укомплектования гарнизонов укреплений,
при каждом из них, за исключением Карабутакскаго, находилось по сотне казаков, а при Орско-Аральском 1 ½
сотни и, кроме того, одно орудие.
Сравнительно с 1848 годом, транспорты Оренбургский и Уральский значительно увеличились, а Аральский
уменьшился, но в общем итоге количество подъемной силы осталось почти тоже самое. Снаряжение
транспортов не изменилось, только в Аральском одноконныя подводы заменены пароконными, и это
обстоятельство имело весьма благоприятныя последствия относительно перехода через Кара-кум. Величина
прикрытия уменьшилась вдвое, благодаря спокойствию внутри степи.
Следование их в укрепления и обратно.
Все транспорты выступили из Орска 22 мая, за исключением части Аральскаго, вышедшей из Илецкой защиты
10 мая. Транспорты: Карабутакский, Уральский и Аральский (1,975 подвод и 1,920 верблюдов) следовали
сначала вместе. В Карабутаке к ним присоединился транспорт из Илецкой защиты и 31 мая была дана всем
дневка. Далее транспорты шли двумя эшелонами, на переход разстояния один от другого: впереди Уральский
(1,297 подвод) и сзади Аральский (589 подвод и, 2,753 верблюда). 12 июня, во время дневки в Уральском
укреплении, Аральский транспорт укомплектовался для дальнейшаго следования до 700 слишком пароконных
подвод с тяжестями в 22 пуда каждая, и до 2,800 верблюдов, под прикрытием 120 человек пехоты, одного орудия
и 3 сотен казаков; а с 15-го на речке Джаловлы разделился на два эшелона, из которых первый был составлен из
всех башкирских подвод, под прикрытием пехоты, орудия и сотни казаков, а второй из всех верблюдов, под
прикрытием 1 ½ сотни казаков; кроме того, ½ сотни казаков были отправлены вперед для заблаговременной
очистки кудуков в Кара-кумах.
В песках к транспорту присоединились еще пол сотни казаков с орудием, высланных из Аральска, для
усиления его прикрытия. Транспорт прибыл в Раим 28 июня. Киргизы с верблюдами, по прибытии к месту
назначения и по складу провианта, тотчас были отпущены по домам, а башкиры с подводами оставались
некоторое время в укреплениях, где занимались сенокошением для лошадей гарнизонов, и потом возвратились
на линию, откуда уже и были распущены. Впрочем, башкиры с подводами оставались в укреплениях в полном
своем составе только из Оренбургскаго и Карабутакскаго транспортов, затем из Уральскаго всего 125 человек, а
остальные части пошли на укомплектование Аральскаго транспорта, а частию немедленно возвратились на
линию; наконец, из Аральскаго транспорта оставались для сенокошения только 200 башкир.
По приблизительному расчету, башкиры пробыли в степном походе следующее число дней:
В передний путь В укреплении На обратном пути Итого
Оренбургскаго транс. 955 чел. 21
31
18
70
57
Карабутакскаго 148
8
10
7
25
Уральскаго 1061
21
5
17
43
« 126
21
25
17
73
« 111
38
3
32
73
« 59
50
3
32
85
« 200
38
21
32
91
Аральскаго 330
В среднем выводе 3,000 башкир с подводами пробыли в степи на казенном продовольствии ровно два месяца.
Во время похода в транспортах пало от болезней и от изнурения башкирских лошадей:
В передний путь В укреплении На обратном пути Итого
В Оренбургском из 955 лош. 4
54
31
89
« Карабутакском « 148 «
—
2
1
3
« Уральском « 1,297 «
23
12
37
72
« Аральском « 1,178 «
37
5
173
215
Итого из 3.578 лош.
64
73
242
379
Число это гораздо менее, сравнительно с предыдущими годами, но все еще было весьма значительно.
Меры для облегчения следования транспортов.
Успешное, сравнительно с предыдущими годами, следование Аральскаго транспорта следует приписать,
главным образом, снаряжению его из пароконных подвод, а не одноконных, как было прежде, но все еще
подводы были тяжелы и даже при проходе через Кара-кум, когда число их было значительно увеличено, каждая
подымала более 20 пудов грузу. Не менее благоприятное влияние на успешный ход транспорта имели
следующия распоряжения при проходе чрез Кара-кум: во 1-х, совершенное отделение верблюдов от подвод, в
особый эшелон; во 2-х, заблаговременная высылка особой команды для очистки кудуков и наряд команды для
присмотра за правильностью водопоя; наконец, в 3-х, совершение переходов утром с 2-х, 3-х или 4-х часов до
наступления сильных жаров. Кроме того, опыт указал еще на необходимость других мер, принятие которых
зависело от усмотрения корпуснаго командира, именно:
Во 1-х, в транспортах пало на первых же переходах довольно значительное число лошадей, преимущественно
из тех башкирских юрт, которыя расположены в горных и лесных местах, и многия из них не везли даже
тяжестей, не были в упряжи и значит не могли быть изнурены, следовательно, пали единственно от перемены
дубравнаго корма на степной; потому полезно было бы не наряжать башкир из горных и лесных мест в степь.
Во 2-х, лучшия лошади из Уральскаго транспорта пошли на укомплектование Аральскаго, для успешнаго
прохода через Кара-кум. Мера эта, вызванная необходимостью, была несправедлива в отношении башкир. Те из
них, которые лучше сберегли своих лошадей и заслуживали бы за это поощрения, должны были отправиться с
ними сами, или отпустить их, под ненадежным присмотром других, в Аральск и таким образом нести большую
службу, нежели их товарищи, менее заботившиеся о своих лошадях. Принимая в соображение подобную
неравномерность службы, полезно было бы считать башкирам поход в Аральское укрепление за 1 ½ или за две
очереди.
В 3-х, в Каракуме подножный корм весьма плох, а поход, по причине песков, крайне труден; поэтому, для
поддержания лошадей, полезно давать им в Каракуме ежедневно 2 или 3 гарнца овса в передний путь и, по
крайней мере, по 1 в обратный. Правда, овес значительно увеличит транспорты, но для поднятия его могут быть
употреблены верблюды. Вообще, полезно было бы доставлять в Аральское укрепление большую часть
предметов на верблюдах, которые для похода в песках несравненно удобнее подвод.
В 4-х, большое число палых лошадей во время обратнаго следования Аральскаго транспорта следует
приписать тому обстоятельству, что оне пробыли в укреплении несколько дней почти совершенно без корма.
Было бы полезно на будущее время, по прибытии транспорта в Аральское укрепление, отгонять башкирских
лошадей, недели на две на Айгерик или Казалу, под прикрытием части башкир, а другие могут в это время
заняться работами для укрепления. Тогда лошади, сделавшия трудный переход чрез Кара-кум, успеют
58
отдохнуть, поправиться на хорошем корму и быть годными для возобновления похода. Полезно также
предписать всем начальникам укреплений, чтобы они отводили для транспортов места, имеющия хороший
подножный корм, хотя бы и в некотором отдалении от укрепления, а не самыя плохия, как это делают они
обыкновенно.
В 5-х, желательно было бы иметь при каждом транспорте ветеринара, или, по крайней мере, хорошаго
коновала.
Наконец, в 6-х, в транспортах, при которых следуют в прикрытии пешие люди, для сбережения их сил и
здоровья, необходимо иметь по несколько порожних подвод для усталых, бочку с водою и достаточное
количество кошем (войлоков), которыя и выдавать людям на каждом ночлеге для подстилки, чего в прежнее
время никогда не делали и люди спали на голой земле.
Следование легкаго отряда с инспектором укреплений.
Для сравнения, как велика разность в скорости движения по степи между большим и малым отрядами,
представляется следующий расчет марша легкаго отряда, сопровождавшаго инспектора укреплений от
Аральска, чрез Уральское и Оренбургское укрепления, в Орскую крепость. Отряд состоял из 5-ти офицеров, 26ти уральских казаков, 7-ми нестроевых и 4-х киргиз, всего из 42 человек, с 50-ю лошадьми и 8-ю повозками.
Выступив из Аральска 18 июля, отряд прибыл в Уральское укрепление 26-го, следовательно на 9-й день, тогда
как на эти же 315 верст транспорта употребил 14 суток, не считая дневок. От Уральскаго до Оренбургскаго
укрепления, 197 верст или 8 обыкновенных переходов, отряд прошел с 31-го июля по 4-е августа, менее чем в 5
дней. Наконец от Оренбургскаго укрепления до Орска, 415 верст или 20 переходов, с 17-го по 24-е августа, в 8
дней. Всего отряд сделал, в течение 22-х дней, 927 верст, с двумя довольно продолжительными отдыхами в
Уральском и Оренбургском укреплении и с переменою в первом из них только одних казенных лошадей. При
этом все лошади были сбережены как нельзя лучше. Дорогой их поддерживал овес, выдаваемый упряжным
лошадям по 2 гарнца в сутки и верховым по одному и даже менее.
2-е приложение к главе VI.
Извлечение из отчета о степных укреплениях в 1851 году.
Фортификационное устройство укреплений и постройки в них.
Фортификационныя работы в степных укреплениях заключаются единственно в бруствере со рвом
обыкновенной полевой профили. Ни в одном укреплении оне не были вполне кончены и затем никогда не
исправлялись. Нигде не присыпано гласисов и везде, кроме Карабутакскаго форта, построеннаго из камня,
эскарпы осыпались, рвы засорились, брустверы осели и прочее. Внутреннее пространство в укреплениях так
тесно, что множество построек по необходимости располагается вне их, без всякой защиты. Гарнизонные
инженеры, разбивавшие укрепления, рутинно держась правил полевой фортификации, не приняли в
соображение, что строгая соразмерность линии огня и величина укрепления с величиною гарнизона не пригодна
для степных укреплений, так как, устраиваясь на продолжительное время, они требуют, для помещения
гарнизона, лошадей, провианта, имущества и проч. множество построек, которыя нет возможности вместить в
рамки, означенныя этою соразмерностью.
Кроме того, инженеры не обратили внимания на то, что по самому свойству неприятеля, укрепления могут
иметь целью только первоначальную защиту от нечаяннаго нападения, а никак не правильную оборону. Плохой
тот комендант, который бы в случае нападения ордынцев, стал сидеть за бруствером, а не вышел в поле и не
разбил неприятеля. В степи нет надобности в сильных укреплениях, но необходимы такия, которыя бы
достаточно ограждали людей и имущество гарнизона от нечаяннаго, воровского вторжения и поддерживали в
нем военную бдительность, но этому именно условию и не удовлетворяет ни одно из степных укреплений.
Все постройки в укреплениях возведены из сырого кирпича и покрыты камышем, и только в Оренбургском,
благодаря близости Наурзумскаго бора, тесом. В каждом укреплении строится церковь: в Аральском (во имя
Воскресения Христова) и Уральском (Святаго Владимира) из жженаго кирпича, а в Оренбургском (Св. Георгия)
деревянная. Не смотря на безпрерывныя работы, укрепления, особенно Аральское, далеко не обстроены
окончательно. Многия предполагаемыя постройки заменяются еще временными землянками, а другия готовыя
предназначаются уже к сломке по негодности.
Постройки из сырого кирпича, сделанныя среди лета, когда каждый слой кладки хорошо просушивался на
59
солнце, оказываются весьма прочными; но слепленныя осенью, в сырое время, разваливаются очень скоро.
Построек недостает, однако, большею частью холостых, жилыя же почти все окончены, но оне имеют большие
недостатки: во 1-х, ни в одной из них нет двойных рам, отчего зимою, при сильных ветрах и морозах, доходящих
до 25°, чины гарнизона сильно терпят от холода; во 2-х, во всех жилых помещениях полы землебитные, отчего
постоянно поднимается пыль, вредная для слабогрудых и способствующая зарождению необыкновеннаго
множества блох; в 3-х, нары в казармах сложены из сырого кирпича и покрыты камышевыми матами вместо
матрацов, отчего еще более увеличивается неопрятность помещения. Для сбережения здоровья людей было
бы полезно устроить в жилых строениях двойныя рамы, деревянные полы и деревянныя же подвижныя нары
(Ходатайство это, равно как и другия, изложенныя в отчете, было уважено корпусным командиром.).
Заготовление сена, топлива и овощей.
Кроме нескончаемых работ по постройкам, нижние чины занимаются заготовлением для укрепления сена и
топлива, а также огородами, бакчами и проч.
Степныя укрепления нуждаются в значительном количестве сена, для прокормления лошадей казачьих,
артилерийских, подъемных и проч. Годовая пропорция сена в Карабутакском укреплении простирается до 10
тысяч, в Уральском и Оренбургском укреплениях свыше 50 тысяч, а в Аральском около 100 тысяч пудов.
Обширные поемные луга в долине Тургая стелются близ самаго Оренбургскаго укрепления и в долине Иргиза и
Тилькори в разстояния от 3 до 25 верст от Уральскаго укрепления. В Карабутакском форте покосныя места вниз
по речке Карабутаку и по реке Иргизу, отстоящему от форта верстах в 30, несравненно хуже, а в Аральском
укреплении, по берегу реки Сыра, хотя постоянно улучшаются, но едва-ли могут когда-либо достигнуть до
степени полнаго удовлетворения потребностей гарнизона в сене.
Покосныя места в Аральском укреплении составляет полоса земли по берегу Сыра от Тальбугута до Амануткуля, в длину около 20-ти верст и в ширину от 10 до 100 саженей. Качество сена в этой полосе видимо
улучшается. В начале существования укрепления, среди густого камыша, травы было вовсе не заметно, но
потом мало по малу она (острец, ржаник и кой-где вязел) начала преобладать над камышем и последний стал
уже так мелок, что годится для фуража. Кроме того, самая полоса покосов с каждым годом расширяется
вследствие того, что для заготовления годовой пропорции сена, травы все-таки недостаточно и по
необходимости приходится, кроме ея, захватывать сплошной камыш, на месте котораго, на следующий год,
начинает уже появляться трава. Но с другой стороны, видимо, расширение этой полосы достигло крайних
пределов, потому что далее, от слишком значительнаго задержания разливов плотинами, образовались солонцы
и перестал расти самый камыш.
Таким образом, несмотря на некоторое улучшение сенокошения, не представляется надежды на полное
обезпечение сеном лошадей гарнизона. Зимою оне изнуряются до такой степени, что к весне приходят в
совершенную негодность к употреблению и только пробыв несколько недель на подножном корме, возвращают
свои силы. Чтобы иметь всегда в укреплении лошадей сытых и способных к быстрому и продолжительному
движению, необходимо: во 1-х, не ограничивать в зимнее время ежедневную дачу сена лошади 30-ю фунтами,
потому что она далеко еще не так хороша, чтобы этого количества было достаточно, и во 2-х, выдавать, хотя по
одному гарнцу овса на лошадь с октября месяца по март.
Мера эта, однако, недостаточна, так как по экономическим расчетам не может распространиться на летние
месяцы, когда табуны пасутся на подножном корме, верст за 20 и иногда даже за 50 от укрепления, что
представляет важныя неудобства в отношении активной его силы. Лучшим средством для отстранения этих
неудобств представляется устройство возможности пользования для укрепления лугами, находящимися в
долине Сыра выше истока Казалы, посредством заведения там передового поста, преимущественно для
кавалерии.
Топливом, заготовляемым гарнизонами, служит в Аральском укреплении исключительно камыш, а в прочих,
кроме камыша, кизяк и иногда корни и стебли некоторых диких растений и мелкий кустарник. В ближайших
окрестностях Аральскаго укрепления, вследствие осушения береговой полосы для покосов, камыш оскудел и
явилась опасность совершеннаго истребления этого единственнаго материала для топлива. Чтобы
предупредить истребление камыша, следовало бы залить береговую полосу снова водою, но тогда укрепление
лишилось бы своих покосов.
Огороды и бакчи во всех укреплениях, благодаря удобству поливки, находятся в хорошем состоянии.
Особенно хороши огороды в Аральском укреплении, занимающие по берегу Сыра, среди сенокосов, версты две
в длину и разделяющиеся на части по командам. Здесь разводятся всевозможныя овощи (капуста, редька,
60
редиска, брюква, репа, морковь, свекла, горох, бобы, лук, горчица, салат, укроп, петрушка, шпинат, огурцы,
арбузы, дыни, тыква, кукуруза и в виде опыта джугара) и только картофель, вследствие сырой почвы на берегу
Сыра, не удается; но заготовление овощей на зиму встречает препятствие в недостатке хорошей соли, так как
местная, употребляемая в укреплении, весьма слаба. В видах поощрения огородничества, было бы полезно
отпускать в степныя укрепления, для соления овощей, небольшое количество илецкой соли (В Аральском
укреплении сделаны также попытки заведения двух садов: одного на берегу Сыра и другого на берегу озера
Раима.
Поводом к этой попытке послужил сад Тулюп, основанный, вместе с мечетью и медрессе, одним муллою на
левой сторон Сыра, шестью верстами ниже разрушенной крепости Джан-кала. Сад состоял из довольно больших
и тенистых деревьев тальника, тополя, джиды и тута и содержался в порядке учениками муллы. По основании
Раима, мулла, из боязни русских, откочевал на Куван-Дарью, где и умер, а два сына его вернулись к саду, но не в
состоянии уже были его поддерживать. Поэтому деревья из сада были впоследствии перевезены в Аральское
укрепление, но вскоре затем самое укрепление было упразднено. Таким образом погиб сад Тулюп, но он убедил,
по крайней мере, в возможности садоводства в низовьях Сыра. Один артилерийский офицер, штабс-капитан
Ромишевский, с любовью занялся этим делом и уже к 1853 году имел удовольствие поднести генералу
Перовскому, возвращавшемуся из завоеванной им крепости Ак-мечеть, блюдо возделаннаго им самим
винограду. Не смотря, однако, на эти блестящие опыты, садоводство до сих пор слабо развивается.).
Положение гарнизонов и состояние здоровья в укреплениях.
Занимаясь постоянно работами по постройке, по заготовлению сена, топлива, овощей и даже, в виде опыта,
хлеба, нижние чины в укреплениях не имеют времени ни на какия собственно военныя упражнения и из строевых
войск обратились в рабочия команды. Такое положение тяжело для людей и невыгодно в смысле военном (В
отчете я не решился предложить радикальныя меры для устранения этого зла, так как хорошо знал, что не
представлялось никакой надежды на увеличение средств, отпускаемых на устройство и содержание
укреплений.). Войска не всегда могут во время дать руку помощи несчастным киргизам, грабимым соседями.
Иногда служба отправляется даже видимо небрежно.
При другой обстановке гарнизонов, случай угона тремя киргизами 400 лошадей, из-под караула в 30 казаков,
был бы не мыслим. В Уральском укреплении замечается в этом отношении особенная беззаботность, и потому
начальнику его предписано: иметь при укреплении всегда готовый конный резерв, не менее как в 30 казаков,
лошади которых должны стоять на корму в конюшне и не употребляться ни в какую работу; кроме того, строго
наблюдать, чтобы солдаты, казаки и поселенцы, отправляясь по каким-либо надобностям из укрепления на
пашни, в табун, за топливом и прочее, следовали непременно партиями, были хорошо вооружены и принимали
должныя меры осторожности.
Нижние чины в укреплениях содержатся по возможности хорошо. Больных в лазаретах средним числом за год
было: в Оренбургском укреплении 32 человека, в Уральском — 28 и в Аральском, несмотря на двойное
количество гарнизона, только 25.
Господствующею болезнию во всех укреплениях была цынга, развившаяся преимущественно зимою, от
тесноты помещения, обилия работ в холодную и ненастную погоду и иногда некоторых недостатков в пище.
Теснотою помещения особенно страдает Карабутакский форт. Для устранения этого представляется два
средства: или увеличить форт и внутри его поставить другую казарму для части гарнизона и для лазарета, или,
не увеличивая его, возвести эту казарму вне. Последняя мера избавила бы чинов гарнизона от трудной работы
расширения форта, при каменистом грунте, и не представила бы особенных неудобств в оборонительном
отношении. Форт, сам по себе сильный, можно сказать даже неприступный для азиятцев, будучи занят
пехотинцами и артилеристами, мог бы служить цитаделью, под выстрелами которой находились бы казачья
казарма и другия постройки, приспособленныя к обороне (Перовский разрешил эту меру и теперь, вокруг
маленькаго первоначальнаго форта, в котором остался только склад провианта и казеннаго имущества, выросло
мало по малу целое селение.).
Вообще же, во избежание развития цынги, начальникам укреплений предложено: держать в летнее время
нижних чинов более на воздухе, чем в тесных и душных казармах, а в зимнее время очищать воздух в покоях,
посредством отдушин, наблюдать, чтобы больные и слабые по возможности отделялись от здоровых, чтобы они
не сидели на одном месте, а имели бы движение и прочее. Для облегчения гарнизонов в работах, генерал
Обручев начал выкомандировывать в укрепления на известное время башкирския сенокосныя команды, но эта
мера оказалась слишком тяжелою для башкир и невыгодною для казны. Кроме того, она не избавляет чинов
гарнизона от особенно трудных осенних и зимних работ, как например по добыванию топлива среди глубоких
61
снегов. Наконец, относительно пищи надобно заметить, что хотя вообще она хороша, но однообразна, и в
частности случались некоторые недостатки. Так, в Аральском укреплении зимою мясо было не всегда хорошаго
качества, вследствие изнурения порционнаго скота от недостатка корма. Иногда в укреплениях являлся
недостаток в водке, табаке и даже в некоторых овощах. Вследствие этого начальникам укреплений предложено:
в случае худобы быков принимать от подрядчиков баранов, своевременно обращаться с требованиями
предметов, необходимых для нижних чинов, и вообще прилагать особенное попечение, чтобы они имели всегда
хорошо выпеченный хлеб, хороший квас и пищу сытную и по возможности разнообразную.
После цынги, главныя болезни были простудныя, развивавшияся преимущественно осенью и зимою, и
тифозныя. Простудным болезням особенно содействует местоположение Оренбургскаго укрепления на
возвышенности, имеющей отлогий покатости во все стороны и подвергающейся влиянию всех ветров.
Зимою бураны действуют здесь необыкновенно сильно. Случалось, что нижние чины ходили в это время к столу
в кухню не иначе, как по веревке.
Случалось даже, что снег покрывал все постройки в укреплениях и чины гарнизона вылезали на улицу с
чердаков, чрез слуховыя окна, чтобы отгрести снег от наружных дверей и прочистить ходы. При этих условиях
люди поставлены, между тем, в необходимость брать постоянно воду, не ближе, чем за версту от реки Тургая. В
Аральском укреплении и в Карабутакском форте доступ к воде также затруднителен, по причине крутости
спусков, а в Уральском вода в Иргизе близка, но зато летом во время жаров солоновата и производит поносы.
Для предотвращения этой болезни, начальнику укрепления предложено: в течение июня, июля и августа
месяцев подвозить воду, для питья и варенья пищи, из озера, находящагося верстах в 5-ти от укрепления.
Сифилис в укреплениях распространен, вследствие неизбежных сношений нижних чинов с окрестными
байгушами, среди которых болезнь эта сильно развита. Особенно внимание аральских медиков было обращено
на местныя воспаления, сопровождавшия венерическия и другия язвы и весьма наклонныя к омертвлению.
Говоря о болезнях, господствовавших в степных укреплениях, нельзя умолчать о сибирской язве, которая хотя
редко поражала людей, но на лошадях часто свирепствовала в Оренбургском укреплении, в течение летних
месяцев, с мая по август. В это время киргизы никогда не держат здесь никакого скота. По замечанию туземцев,
развитие этой болезни находится в зависимости от степени разлития реки Тургая, урожая травы бидемк,
растущей в окрестностях укрепления и обилия слепней. Когда, вследствие большого разлива, трава бидемк
густа, то она стелется по земле, и под нею слепни, находя для себя теплоту, разводятся в изобилии, а вместе с
ними развивается и сибирская язва.
Наоборот, когда вследствие слабаго разлива, трава бидемк редка, то стоит на корне и не дает убежища
слепням от холода, и в эти годы нет сибирской язвы. Так в 1850 году трава бидемк была очень редка,
вследствие-ли того, что большая часть ея была выжжена, или вследствие незначительности разлива реки
Тургая, но слепней почти вовсе не было и не было также язвы. В 1851 году язва почти вовсе не касалась табуна,
пасшагося верстах в 40 от укрепления по Тургаю, где слепней было мало, и обнаружилась только на лошадях,
оставшихся при укреплении. Конечно, сибирская язва происходит не от слепней, но несомненно, что, обилие их
способствует развитию этой болезни.
Чтобы убедиться в этом, надо видеть мучения несчастной лошади, когда она бывает облеплена оводом до
такой степени, что почти невозможно отличить ея масти, когда она бьется из всех сил и наконец падает от
изнеможения. Порча крови, происходящая от этих мучений, без сомнения содействует развитию язвы. Для
предохранения лошадей Оренбургскаго укрепления от слепней, генерал Обручев прибегнул было к мере
довольно дорогой, но без всякаго успеха. По его приказанию была сделана для всех лошадей одежда из
парусины, пропитанной дегтем, но лишь только лошадей одели и пустили в табун, как оне испугались друг друга
и разбежались по степи во все стороны, и потом с большим трудом удалось их собрать и раздеть.
Устройство поселений при укреплениях.
Войска в укреплениях, не смотря на постоянныя работы, добывают на месте только сырой кирпич, сено,
топливо и огородныя овощи, затем все необходимое получают с линии и следовательно обходятся казне дорого.
В видах облегчения расходов казны, генерал Обручев думал развить в укреплениях местную
производительность и с этою целью обратил, прежде всего, внимание на женатых нижних чинов. Он выписал их
семейства с мест родины, приказал разбить для них подле укреплений особенныя слободки и предоставил им
заводить свои небольшия хозяйства. Этими мерами и небольшими льготами он надеялся привязать нижних
чинов к местам новаго своего поселения и удержать их от возвращения на родину, по получении отставки.
Расчеты эти не могли, однако, оправдаться. Не имея капиталов, женатые нижние чины, живя в землянках, все
62
свое хозяйство ограничивают небольшими огородами, да содержанием домашних птиц. Затем в 1849 г. Обручев
завел, в виде опыта, при каждом укреплении по одному земледельческому поселению из казаков Оренбургскаго
войска, в следующем составе:
В Новопетровском из .... 18 семейств.
« Аральском из .... 26 «
« Оренбургском из... 10 «
« Уральском из .... 10 «
« Карабутакском из .... 4 «
Поселенцы помещены подле укреплений, в особых слободках, разбитых по утвержденному плану и
обнесенных небольшим бруствером со рвом. Дома поселенцев довольно велики и удобны, но холостых построек
устроено еще очень мало.
Хлебопашество в Аральском и других укреплениях.
Главное занятие поселенцев, по мысли генерала Обручева, должно было заключаться в хлебопашестве и
потому необходимо обратить внимание на первые опыты русскаго хлебопашества в окрестностях Аральскаго и
других укреплений.
Земледелие на Сыр-Дарье подчинено совершенно иным условиям, нежели внутри России. Долина Сыра,
подобно долинам Аму в Хивинском ханстве и Нила в Египте, весьма плодородна, но только при условии
искусственнаго орошения, требующаго значительных работ по устройству арыков (каналов и канав разной
величины), резервуаров и плотин. В ближайших окрестностях Аральскаго укрепления представляются только
два места, которыя изрезаны арыками во всех направлениях, отличаются удобством орошения и употребляются
с давних времен киргизами под пашни. Это долина Айгерик и берега озера Камышлы-баша. Долина Айгерик,
направляющаяся к северу от нижних частей протока Казалы и имеющая в длину около 30 и в ширину местами до
10 верст, орошается водою, скопляемою в низовьях Казалы, посредством распруживания плотин Анетей и Бикбау и считается киргизами самым плодородным местом по Сыру. Что же касается до берегов озера Камышлыбаш, то они осушаются под пашни, задерживанием воды плотиною Кара-бугут, устроенною на протоке,
соединяющем его с рекою.
При постепенном осушивании берегов Камышлы-баша, киргизы всегда бросают полосу, освободившуюся изпод воды в прошлом году, так как трудно бывает ее поливать и, сверх того, влажная, илистая полоса становится
сухою и солонцеватою. По словам киргиз, Айгерик и озеро Камышлы-баш, в отношении земледельческаго
хозяйства, находились в прежнее время в тесной зависимости друг от друга. Так, когда земля на Айгерике
истощалась, то долину пополняли водою и в то-же время возстановляли плотину Карабугут и устраивали поля по
берегам озера Камышлы-баш, по мере его высыхания. Озеро высыхало в несколько лет, в течение которых
долина Айгерик, находясь под водою, возстановляла свои силы к производству вновь хлеба.
Так, в 1841 году, во время рекогносцировки полковника Бларамберга, вода покрывала Айгерик до самаго озера
Акная и в 1847 году занимала еще значительную часть долины, но в 1848 году сохранялась только в южных
озерах или резервуарах, около которых сосредоточивались преимущественно пашни. Если система поочередной
обработки Айгерика и Камышлы-баша действительно существовала, то с прибытием русских на Дарью, она
видимо начала нарушаться. Так озеро Камышлы-баш осушалось и по берегам его разводились пашни, а между
тем долина Айгерик не была залита. В начале пришельцы мало соображались с местными условиями, которыя
не были ими порядочно разведаны, и руководились более или менее случайными обстоятельствами.
На другой год по основании Аральскаго укрепления, поселенцев еще не было, но в виде опыта был сделан
посев хлеба казною на берегу озера Камышлы-баш на урочище Чумышкуль и в долине Айгерик. Так как берег
озера был довольно возвышен, то для орошения его была вырыта глубокая канава, около которой образовалось
до 40 десятин пахотной земли, которую и заняла казна, пополам с киргизами, под посевы.
Опыт был весьма удачен, но особенное внимание в этом году обратили на себя киргизския пашни на Айгерике.
Урожай на них был так хорош, что осенью игенчи (земледельцы) отправили во внутрь степи хлеба более, чем на
2 тысячах верблюдах. С тех пор такого урожая уже не было, да и число игенчей значительно уменьшилось.
многие из них, разбогатев скотом, бросили хлебопашество и откочевали в степь, а другие, боясь мщения
хивинцев за миролюбивое соседство с русскими, перебрались на Куван-Дарью.
В 1849 году прибыли в укрепление поселенцы. Руководясь опытом прошлаго года, начальник укрепления
указал им под пашни урочище Чумышкуль; но вода в Камышлы-баше так понизилась, что поливка их сделалась
невозможною, а углубление старой канавы и проведение нескольких новых было не под силу поселенцам, и
63
потому они оставили указанное им место и осенью посеяли озимой хлеб на другом месте, тоже на берегу озера
Камышлы-баш (в вершинах его, против горы Темирга). Всходы были хороши, но весною на пашнях оказалась
соль и рожь перестала рости. Казенный хлеб на Айгерике (озеро Макпаль-куль) не дал даже в 1849 году всходов,
вследствие задержания киргизами воды для своих пашен.
В 1850 году посевы на Айгерике, поселенские (на озере Анетее или Джалтырь-куле) и казенные (верстами
тремя южнее горы Якши-Айгерик) дали довольно удовлетворительные урожаи.
В 1851 году было засеяно поселенцами на том же урочище Анетей пшеницею, ярицею, овсом и просом более
100 десятин. Всходы были очень хороши, но, во время нашего пребывания в укреплении, прорвалась плотина
Анетей и залила пашни, поэтому урожай хлеба был неудовлетворителен, именно пшеница родилась только самчетверт, ярица сам-друг, а с овса не сняты были даже семена.
После этих опытов необходимо было наконец выбрать постоянныя места для пашен поселенцев. В видах
справедливости генерал Обручев желал, чтобы им были даны места, не занятыя киргизами. Но хлебопашество
на Сыр-Дарье производится так давно, что трудно предполагать, чтобы киргизы не воспользовались до сих пор
всеми удобными для этого местами, и если такия места могли представиться, то только по берегам Сыра,
покрытым сплошными камышами, необходимыми для киргизских зимовок и находящимися далеко от
укрепления, как-то выше Тальбугута и ниже Аман-уткуля.
Кроме того, для обработки этих мест потребовались-бы огромныя работы, и еще сомнительно, чтобы оне
увенчались успехом. Генерал Обручев думал, между прочим, осушить под поселенския пашни озеро Раим.
Озеро это имеет дно илистое и на берегах его, орошаемых водою, растет камыш, но лишь только берег осыхает,
камыш перестает расти и является солонцеватая почва. Это дает право думать, что озеро Раим имеет
совершенно одинаковыя свойства с озером Камышлы-баш и что пашни на них не будут довольствоваться
орошением раз в год, как это делается на Айгерике, а потребуют постоянной поливки, удобоисполнимой только
при незначительном их количестве и при устройстве множества резервуаров и канав разной величины.
Кроме того, при постепенном осушении озера, гниение воды, особенно в камышах, может иметь вредное
влияние на здоровье гарнизона Аральскаго укрепления и в особенности поселенцев, живущих на самом берегу
озера. Так по берегам озера Камышлы-баш, постепенно осушаемаго уже несколько лет, воздух весьма тяжел и
едва-ли здоров для людей, не привыкших к нему. Приняв во внимание все эти обстоятельства, поселенцы
остановились на выборе под пашни долины Айгерик. Выбор этот оправдывался, между прочим, еще тем, что
берега озера Камышлы-баш были заняты беднейшими игенчами, и отнимать у них пашни значило-бы лишать их
последних средств к существованию, между тем как долина Айгерик, считающаяся самым плодородным местом
по Сыру, была временно брошена большею частию игенчей, из боязни набегов сначала хивинцев, а потом
коканцев, и на ней земли могло быть достаточно как для поселенцев, так и для небольшого числа киргиз, даже с
разделением долины на несколько полей.
Поселенцы намеревались осенью 1851 года открыть плотины Анетей и Бик-бау и залить долину водою, а
будущею весною закрыть снова плотину Бик-бау, чрез что вода в долинах останется только в озерах или
резервуарах, а остальныя места осушатся и на них можно будет устраивать пашни. Расчет этот соображен с
прежними действиями киргиз, но для заведений постояннаго хлебопашества на Айгерике недостаточен, потому
что низовья Казалы могут служить хорошим резервуаром для орошения долины только при высокой воде в
Сыре.
Чтобы не подвергаться случайности низкой воды, опытные киргизы полагали необходимым провести канаву от
низовьев Казалы до плотины Бик-бау, длиною примерно около 10 верст, шириною в три сажени и глубиною в
одну сажень, и таким образом всю воду протока Казалы обратить на орошение полей Айгерика, а для
обезпечения их от совершеннаго потопления упрочить плотину Бик-бау и устроить в ней надежный шлюз.
Средство это казалось тем более верным, что, по словам киргиз, в протоке Казалы вода никогда не пересыхает,
имеет глубину более сажени и течение постоянное. Предположение это могло-бы быть исполнено поселенцами
вместе с киргизами, которым в таком случае необходимо дать участие в пашнях на Айгерике. Подобное же
вознаграждение необходимо сделать и для тех киргиз, которые могли-бы понести какия-либо потери от занятия
русскими Айгерика.
Четырехлетние опыты хлебопашества на Сыре достаточно выяснили занимающий высшее начальство вопрос:
может-ли Аральское укрепление в настоящем своем положении иметь надежду на обезпечение своего
продовольствия местными средствами, посредством развития русскаго или киргизскаго хлебопашества.
Настоящее число поселенцев при Аральском укреплении слишком незначительно, чтобы могло кормить его
64
гарнизон, а между тем оно уже затрудняет местное начальство приисканием для них достаточнаго количества
пахотной земли. На Сыр-Дарье почти все удобныя для хлебопашества места заняты киргизами и составляют
единственный источник их пропитания, поэтому они отдают свои пашни весьма неохотно и при этом вероятно
теряют несколько убеждение в справедливости и безкорыстной заботливости русских об их благосостоянии.
Кроме того, русское хлебопашество на Сыре не может быть так успешно, как киргизское, и не столько от
незнания пришельцами местных условий, сколько от несоответственности этих условий с их привычками и
характером. Сыр-Дарьинский киргиз по необходимости весьма умерен в пище.
Он заботится только о поддержании своего существования и для скуднаго куска хлеба готов на самыя трудныя
работы. Для нескольких пудов ячменя или проса он проводит на значительное протяжение канаву, пригодную
часто на один только год, потом засевает клочек земли в несколько квадратных сажен и около этого клочка
проводит в работе день и ночь. Днем каким-нибудь черпаком, повешанным на перекладину, он едва успевает
накачивать воду из канавы на пашню, а ночью постоянным криком оберегает свои посевы от зверей и птиц, и это
продолжается в течение всего периода созревания хлеба.
Русский не будет довольствоваться тем, чем киргиз, и если даже необходимость заставить его работать из
куска хлеба, то из куска сытнаго, какого не лишены у нас даже нищие. Ему нужно не несколько квадратных
сажен, а целое поле, а между тем он не станет работать так усиленно и с таким самопожертвованием, как киргиз.
Значит, пашня его не может быть также хорошо обработана и дать такой урожай, как киргизская. До сих пор
поселенцы, делая, по приказанию начальства, малоуспешные опыты хлебопашества, жили на счет казны, и если
они обезпечат со временем свое существование собственными средствами, то, конечно, не земледелием, и
следовательно нельзя расчитывать, чтобы Аральское укрепление могло когда-либо кормиться одним русским
хлебопашеством на Сыре. Что-же касается до киргизскаго хлебопашества, то укрепление может пользоваться им
двумя способами: наймом киргиз для обработки пашен и покупкою у них хлеба.
Первый способ многим кажется выгодным, потому что Сыр-Дарьинские киргизы так бедны, что часто не имеют
семян для посева и в таком случае готовы принять на себя какия угодно обязательства относительно обработки
пашен, лишь бы им были даны семена и некоторое участие в урожае, но такия сделки неминуемо повели-бы к
порабощению киргиз и потому ни под каким видом не могут быть допущены. Второй способ, то есть покупка
киргизскаго хлеба, не может обезпечить Аральское укрепление в настоящем его положении, потому что в
ближайших окрестностях его, на которые оно утвердило свое влияние, вследствие частых набегов хивинцев и
коканцев, игенчей мало, да и те так обнищали, что едва производят хлеб на собственное свое продовольствие.
Следовательно, Аральское укрепление может надеяться на продовольствование местными средствами только
тогда, когда расширит круг своего непосредственнаго влияния, как на весь правый берег Сыра вверх по крайней
мере до Майлибаша, так и на пространство между реками Сыром и Куваном, на котором находится много
удобных к хлебопашеству мест и живет значительное число игенчей, и когда обезпечит вполне земледельцев
всего этого района от хищных набегов хивинцев и коканцев.
Опыты хлебопашества в других укреплениях производились без искусственнаго орошения и имели еще
меньший успех. В Уральском укреплении поселенския пашни находятся верстах в 20-ти к западу от укрепления,
на местности, лишенной всякой возможности к поливке. Всходы хлеба бывали хороши, но потом засыхали и в
конце концев поселенцы едва собирали семена. Трехлетняя попытка хлебопашества неудалась и не дает
никакой надежды в будущем.
В окрестностях укрепления киргизы сеют хлеб только на Китай-куле, но эта местность находится в сорока
верстах от укрепления, хлеб родится па ней с помощию усиленной поливки, к которой русские поселенцы
неспособны, и наконец, было-бы несправедливо отымать Китай-куль от бедных игенчей. Что же касается до
берегов Иргиза, то сомнительно, чтобы они были пригодны для хлебопашества, так как во многих местах сильно
песчаны, а в других высоки и неудобны для поливки.
В Оренбургском укреплении поселенцы сеют хлеб в ближайших лощинах и низменностях, но и здесь, также
как в Уральском укреплении, засуха постоянно истребляла всходы, и только в 1851 году, благодаря дождям,
хлеб родился порядочно. Из этого видно, что не только на Сыр-Дарье, но и вообще в Киргизской степи успешное
хлебопашество возможно только при условии ирригации.
В Карабутакском форте поселенския пашни разбросаны по лощинам и низменностям, в разстоянии от 2 до 15
верст от форта. В 1850 году, первом для полевого хозяйства поселенцев, не только хлеба и овощи, но и травы
были поедены на корне мышами, появившимися во множестве в окрестностях форта и во многих других местах
степи; в 1851 году всходы хлеба были удовлетворительны.
65
Вообще трехлетние опыты русскаго хлебопашества в Киргизской степи неудались и не дают надежды на успех
в будущем. Поселенцы не всегда собирали даже посеянныя семена и потому не только не могли помогать
хлебом укреплениям, но содержались сами на счет казны. Даже огороды их находятся несравненно в худшем
положении, чем принадлежащие чинам гарнизонов.
Мысль генерала Обручева об устройстве в степи русских земледельческих поселений оказалась
несостоятельною. Но из этого несвоевременно было-бы заключать, чтобы самыя поселения были безполезны.
Ошибка генерала Обручева заключалась не в устройстве поселений, а в том, что он непременно хотел им
придать характер земледельческий, и вследствие этого заставлял поселенцев волею-неволею тратить труды и
время на безплодную обработку земли и отвлекал их от других занятий. Если-бы он предоставил поселенцам
свободу труда, то, конечно, они бы скоро обезпечили свое существование другими, более выгодными для них
промыслами, и принесли бы несомненную пользу не только укреплениям, но и вообще развитию нашего влияния
в степи.
Прочие промыслы поселенцев.
Такими промыслами на первое время являются следующие. Скотоводство может служить поселенцам для
сбыта мяса в укрепление и для перевозки товаров и казенных тяжестей на линию и обратно, но развитие этого
промысла затрудняется в Аральском поселении недостатком сенокосных и пастбищных мест, а в Оренбургском
— частым появлением сибирской язвы, от которой оно уже потеряло в два года своего существования 60
лошадей, 37 штук рогатаго скота и 80 баранов. В 1850 году, во избежание потери от язвы, Оренбургские
поселенцы отправили свой скот на летния кочевки киргиз, оставив при себе, для полевых работ, только самое
необходимое число лошадей, но язва не пощадила и этих последних. Звероловством и особенно охотою на
кабанов занимаются поселенцы Уральскаго и Оренбургскаго укрепления и Карабутакскаго форта. Кабанина
обезпечивала мясное довольствие не только поселенцев, но отчасти и гарнизонов укреплений. Рыболовством
занимаются поселенцы всех укреплений, так как в степных речках рыбы много и она почти не ловится киргизами.
Наемка поселенцев на казачью службу в укреплениях служит также подспорьем для обезпечения их
существования на первое время. Но главным промыслом поселенцев, который должен упрочить их положение,
представляется мелочная торговля с киргизами. С перваго взгляда кажется, что, по недостатку капиталов,
поселенцы не могут выдерживать торговой конкуренции с большими оренбургскими капиталистами,
разсылающими в степь своих приказчиков, но опыт показал, что такая разсылка не в состоянии удовлетворить
вполне потребностей киргиз и что, следовательно, конкуренция не опасна для поселенцев. Мелочная торговля
дает им хорошие барыши и из земледельцев они естественно стремятся обратиться мало по-малу в мелких
промышленников, в торговцев, в горожан. Таким образом сила вещей изменяет сама собою характер
несоответствовавшаго ей административнаго мероприятия.
3-е приложение к главе VI.
Записка о нижней части реки Сыра, как оборонительной линии.
Долина праваго берега Сыра, от устья до Кош-кургана.
Долина праваго берега реки Сыра, начиная от ея устья до Коканскаго укрепления Кош-курган (390 верст),
разделяется на три части, из которых каждая имеет свой отличительный характер.
От устья реки до истока Казалы (150 верст) долина Сыра низменна, покрыта густым камышем, залитым водою,
и не представляет никаких удобств, особенно в летнее время, к переправе через реку, за исключением трех
мест, где нагорный солонцеватый берег близко подходит к Сыру, именно: Хан-уткуль, Аман-уткуль и Таль-бугут.
От истока Казалы до переправы Майлибаш (60 верст) долина Сыра также низменна, но не залита водою и судя
по всем признакам должна быть плодородна. Окаймляясь с севера песками Кара-Кум, она имеет ширину против
истока Казалы около 15 верст и против урочища Уч-урга около 10 верст, а от могилы Баг-кара до Майлибаша
тянется уже узкою полосою.
Все это пространство изрезано канавами различной величины, что доказывает, что прежде здесь
производилось хлебопашество в довольно больших размерах. Ныне же, из боязни нападений со стороны
коканцев и хивинцев, киргизы вовсе не кочуют на этих местах, не смотря на то, что последния покрыты
прекрасными лугами, на которых растет ржаник, острец, частию вязел и мелкий камыш. Переправы через Сыр
здесь везде возможны, но удобнейшими считаются: Майтюбек, Кара-тюбе, Уч-урга, Сакутты и Майлибаш.
66
Надобно однако заметить, что ниже Уч-урги, по ту сторону Сыра, встречается множество весьма широких и
глубоких канав, которыя во время полноводия препятствуют движению караванов и потому в июне и июле
месяцах лучшими переправами должно считать Уч-ургу и Майлибаш.
От Майлибаша до Кош-кургана (около 180 верст) к реке Сыру примыкают сначала пески Кара-Кум, а потом
солонцеватая степь, потому правый берег безплоден и даже узенькия полоски лугов встречаются здесь редко.
Обезпечение района Аральскаго укрепления с фронта.
Аральское укрепление основано по середине самой нижней части течения реки Сыра, верстах в 70-ти от ея
устья и в 80-ти от истока Казалы. Оно владеет морем и обезпечивается спереди фортами, устроенными на Косарале и на ближайших к укреплению переправах Аман-уткуле и Таль-бугуте. Затем, только одна переправа Хануткуль остается на этом пространстве незанятою. Для наблюдения за нею, а также для обезпечения коннаго
табуна, который пасется обыкновенно в летнее время по берегу Сыра от Аман-уткуля до острова Балыкчи-косарал, было бы полезно держать на Хан-уткуле наблюдательный пост, не более, как в 15 казаков, которые могут
быть отделены из числа 50-ти, находящихся на Аман-уткуле.
Необходимость устройства форта на Сыре выше укрепления.
С правой стороны Аральское укрепление с своими угодьями и кочующими около него киргизами прикрыто
морем, а с левой оно не имеет никакого обезпечения, между тем как в этой именно стране и находятся самыя
удобныя места по Сыру, как-то: плодородная долина Айгерик, урочище Арык-балык и пространство, лежащее
выше Казалы. Неприязненныя шайки имеют всегда возможность, переправясь через Сыр выше Казалы,
неожиданно явиться на одном из означенных урочищ и даже под самым укреплением, разграбить киргиз и потом
безнаказанно ускакать за Сыр, прежде нежели в укреплении успеет сформироваться команда, для
преследования их, как это и было 6 марта 1848 года. Поэтому, чтобы обезпечить с левой стороны район
Аральскаго укрепления от неожиданных нападений, необходимо устроить передовой форт в плодородной
долине Сыра, находящейся выше истока Казалы, или того пункта, от котораго река начинает иметь
везде свободныя переправы. Устройство такого форта принесет следующия выгоды:
1) Обезпечит, как уже сказано, Аральское укрепление и кочующих около него киргиз от нечаянных нападений.
2) Это вселит в туземных киргизах, пришедших в крайнюю бедность от частых грабежей хищников, более
доверия к русским и даст им возможность постепенно поправить свое состояние.
3) Обезпечит русское и киргизское хлебопашество на Арык-балыке, Айгерике и прочее, и тем будет
способствовать развитию этой важной отрасли промышленности в окрестностях укрепления.
4) Даст поселенцам возможность вполне владеть водою протока Казалы, необходимою для хлебопашества на
Айгерике.
5) Предоставить во владение русских незанятыя ныне никем луга, лежащие по Сыру выше Казалы, и тем
обезпечит фуражное довольствие подвижного резерва укрепления.
6) Даст возможность возобновить по Сыру выше Казалы хлебопашество, оставленное ныне киргизами из
боязни коканцев и хивинцев.
7) Облегчить содействие бухарским караванам при переправе их через реку Сыр, производимое ныне
высылкою из укрепления барказов, или даст возможность держать перевоз для караванов и для
перекочевывающих киргиз поселенцам и тем откроет для них новый промысел.
Выбор места для форта.
Вверх от истока Казалы до самаго Майлибаша, правый берег Сыра чрезвычайно низмен и едва превышает
уровень реки во время ея полноводия. Не только гор, подобных Кара-тюбе, лежащей на левой стороне Сыра, но
даже несколько возвышенных мест, удобных для возведения на них форта на всем этом пространстве
совершенно нет; поэтому, при выборе пункта для форта, приходится обращать исключительное внимание на те
места, которыя имеют командование над окрестностями в несколько футов и почти даже дюймов. С другой
стороны, выбор пункта облегчается тем, что долина Сыра, начиная от истока Казалы до Уч-урги и даже до
могилы Сакутты, имеет почти одинаковыя свойства и значит одинаковыя удобства для заведения поселения, с
тою только разницею, что, по мере отдаления от Казалы, увеличивается разстояние от камышей, годных для
топлива, потому что эти камыши растут только по притоку Казалы.
Принимая в соображение эти и другия обстоятельства, лучшим местом для возведения передового форта
оказывается то, которое находится в 2 ½ верстах выше истока Казалы, в версте выше переправы Майтюбек и в
67
полуверсте от берега Сыра, между канавами Ак-чик и Киргиз и около могилы Тукач, как значится в прилагаемом
при сем плане, снятом инструментально в масштабе 200 сажен в английском дюйме (План этот, сохранившийся
у меня, не считаю особенно нужным воспроизводить здесь.). Это место находится в 45 верстах от Аральскаго
укрепления по сухому пути и слишком в 90 верстах от Сыр-Дарьинской пристани по реке. Оно имеет
преимущество перед другими, лежащими по Сыру выше: во 1-х, потому что ближе от укрепления, во 2-х, требует
значит менее гарнизона для форта, в 3-х, имеет лучшее и безопаснейшее сообщение с укреплением, в 4-х,
непосредственно владеет протоком Казалы и прикрывает хлебородное урочище Арык-балык; в 5-х, с
утверждением на нем не оставляется до самаго устья реки ни одной не занятой переправы, и в 6-х, лучше
другого пункта обезпечивается топливом.
Место около могилы Тукач несколько выше окрестных и, должно полагать, никогда не заливается водою, что
подтверждают и киргизы. Оно имеет также постоянное сухое сообщение со степью. Киргизы говорят, что и
окрестныя места, не смотря на свою низменность, тоже не заливаются, чему можно поверить, потому что
обозрение долины производилось во время полноводия реки Сыра и протока Казалы, а между тем залитых
здесь мест не встречалось.
Берега Сыра выше Казалы и берега самаго протока, судя по всем данным, должны быть весьма плодородны.
По Казале и по другим канавам, лежащим вблизи ея, разбросаны ныне кой-где небольшия киргизския пашни, на
которых хлеб родится с поливкою очень хорошо. В луговых и пастбищных местах предполагаемый около могилы
Тукач форт также никогда не будет иметь недостатка, так как из них состоит вся долина Сыра от Казалы до Учурги и далее. Топливом для форта может служить камыш, который растет в изобилии по левую сторону протока
Казалы, а также кустарник чингил (весьма колючий) и джангыл или гребенщик; как тот, так и другой растет во
множестве на выгонных местах вблизи истока Казалы. При всех этих выгодах избранное место имеет одно
неудобство, заключающееся в том, что летом здесь бывает необыкновенное множество комаров и слепней,
скопляющихся особенно около камышей и кустарников чингила.
Определение силы форта.
Казалинский форт не имеет назначения быть самостоятельным пунктом, а только передовым постом для
Аральскаго укрепления, поэтому величина гарнизона его не должна быть слишком значительна, иначе она
ослабит главный пункт. С другой стороны, форт должен иметь не одну оборонительную силу, а даже и
наступательную, для того, чтобы иметь возможность не только наблюдать за окрестными местами, но и
преследовать иногда даже значительныя партии хищников. Соображая эти условия, можно положить для
гарнизона форта: человек 50 пехоты и одно орудие с соразмерным числом артилерийской прислуги собственно
для обороны самаго пункта и человек 60 казаков и одно орудие на случай преследования хищников.
Примерное распределение войск, находящихся в Аральском укреплении.
Казалинский форт и другие посты и форты, расположенные по Сыр-Дарье, требуют около трети всех войск,
находящихся ныне в этом крае, и затем в самом Аральском укреплении останется около двух третей (В
подлиннике помещено подробное распределение войск в Аральском укреплении и по его передовым частям.).
Отделение трети гарнизона Аральскаго укрепления для передовых постов и фортов может быть допущено, но
дальнейшее усиление последних на счет укрепления кажется уже неудобным и еслибы потребовалось такое
усиление или занятие новых пунктов по Сыру или за рекою, то необходимо будет увеличить число войск в этом
крае.
Места по Сыру выше Казалинскаго форта, которыя в случае надобности могут быть заняты.
При настоящих обстоятельствах Казалинский форт достаточен для обезпечения леваго фланга района
Аральскаго укрепления и для владения плодородною долиною Сыра до Уч-урги и далее; поэтому устройство
фортов по Сыру выше могилы Тукач оказывается излишним; впрочем, еслибы представилась к этому
надобность, то могут быть заняты под форты следующия места:
Кара-тюбе — гора, лежащая в полуверсте от берега реки Сыра и по прямой линии в 4-х верстах выше места,
выбраннаго для предполагаемаго форта, а по реке около 5-ти верст. Она имеет в длину, вдоль течения, около
75-ти сажен, в ширину около 50-ти и в вышину около 5-ти. К юго-западной стороне ея примыкает уступ, длиною
сажен в 50. Гора имеет грунт земли глинисто-солонцеватый и покрыта чингилом, гребенщиком и еще каким-то
низеньким кустарником, имеющим ягоды, похожий на вид и на вкус на мелкий вишни. Киргизы говорят, что гора
эта искусственная и что на ней был когда-то город. Кругом Кара-тюбе разстилается во все стороны равнина,
покрытая небольшим камышем с травою, несколько худшею, однако, чем на правом берегу Сыра. Против горы
производится иногда переправа через реку.
68
Полуостров Уч-урга, около котораго переправляются обыкновенно нынче бухарские караваны, когда идут в
Россию, есть луговая низменность, окруженная с трех сторон Сыром, а с четвертой к ней примыкают песчаные
бугры. Полуостров не заливается водою, да если бы и был подвергнут наводнениям, то мог бы избавиться от них
устройством небольшой береговой насыпи, подобной той, какая находится по берегу Сыра от Таль-бугута до
Аман-уткуля. В окрестностях полуострова находятся лучшия и обширнейшия покосные луга по Сыру, но зато
может встретиться недостаток в топливе.
Место между могилами Сакутты Муртук, откуда луговыя места начинают тянуться уже по Сыру узкою
полосою, может быть тоже занято в случае надобности под форт, равно как и около переправы Майлибаш, к
которой подходят уже пески Кара-Кум.
Выше Майлибаша, сколько известно из рекогносцировок подполковника Бларамберга в 1841 году и
прапорщика Рыбина в нынешнем году, не представляется уже по Сыру до самаго Кош-кургана мест, удобных к
занятию под форты.
Польза занятия пункта на Куване.
Занятие мест по Сыру выше Казалинскаго форта не имеет, как уже сказано, существенной необходимости и
важности для Аральскаго укрепления. Гораздо полезнее было бы, для обезпечения наших владений на Сыре и
для развития в них самобытных промыслов, занять удобный и сильный пункт на Куване. Киргизы, кочующие
зимою между реками Сыром и Куваном, имеют летния кочевки в наших степях, платят русским кибитный сбор и
считаются русскими подданными. Игенчи, остающиеся и летом на этом пространстве, с возведения Аральскаго
укрепления начинают считать тоже свои земли как бы принадлежащими русским и желают, сколько известно,
избавиться от невыгоднаго для них подданства Хиве.
Сами хивинцы, которых число здесь ограничивается, может быть, несколькими человеками, разделяют
некоторым образом мнение игенчей относительно права владения местами, окрестными Аральскому
укреплению. Ходжаниас, хивинский чиновник, собирающий подати с киргиз, кочующих между реками Аму и
Сыром и имеющий местопребывание в крепости, устроенной на Куване против Кош-кургана, не берет зякета с
киргиз, кочующих, хотя и по ту сторону Сыра, но вблизи Аральскаго укрепления, и тем признает влияние
последняго большим, нежели оно есть на самом деле. Конечно, по праву хивинцы считают пространство между
Куваном и Сыром своею собственностью, но своими же владениями они считают и многия другия места,
лежащия в нашей степи и на деле давно принадлежащий русским.
Утверждение русских на Куване лишит хивинцев опоры в этом крае и влияния на него. Они оттеснятся на Аму и
наши владения отделятся от хивинских пустынною полосою песков, Кизыл-Кум, простирающеюся на несколько
сот верст. Тогда хивинцы лишатся возможности с удобностью делать нападения на Сыр и все выгоды в этом
отношении перейдут на сторону владеющаго краем.
Кроме того, занятие пространства между Сыром и Куваном русскими и обезпечивание его от насильственных
действий хивинцев привлечет в этот край многих киргиз, разовьет в нем упавшее ныне, но, сколько известно,
еще довольно значительное земледелие, и из этого пространства может со временем образоваться
плодородный и населенный оазис земли, в роде хивинскаго ханства. Тогда упрочится наше влияние на
киргизскую степь и приобретется твердая опора для политических и торговых сношений с Ташкентом, Коканом,
Бухарою и проч. внутри самой Средней Азии.
Третье путешествие в 1853 году.
VII.
Занятия, предшествовавшия ак-мечетской экспедиции.
Перемена направления нашего движения в Среднюю Азию.
В 1852 году в Оренбурге произошла перемена в направлении нашего движения в Среднюю Азию. До этого года
оренбургское начальство, при всех своих политических соображениях, имело в виду исключительно Хиву, а с
этого времени обратило преимущественное внимание на Кокан. Такая перемена не была задумана заранее, а
произошла также случайно, как завелись случайно русския поселения в Оренбургской киргизской степи и на
Сыр-Дарье. Еще весною 1852 года, когда с одной стороны на окрестности Аральска был сделан из Ак-мечети
69
новый набег, в котором приняли непосредственное участие коканцы и даже хивинцы, а с другой министерство
предлагало оренбургскому начальству занять все низовье Сыр-Дарьи, для связи передовых укреплений
оренбургскаго и сибирскаго ведомств, генерал Перовский отказался от движения вперед, а летом того же года,
вследствие обстоятельства неважнаго и вызваннаго им самим, начал это движение, по собственной инициативе
и вопреки желания свыше. Разскажу по порядку обстоятельства, приведшия Перовскаго к ак-мечетской
экспедиции.
Дело с коканцами и хивинцами 4 марта 1852 года.
Непрерывавшиеся с 1850 года набеги ак-мечетских киргиз вызывали подобные же набеги со стороны наших
киргиз. Сначала эти обоюдные грабежи имели характер обыкновенной взаимной киргизской баранты; но в марте
1852 года в ней приняли непосредственное участие коканцы и даже хивинцы. Скопище составилось под
начальством самого ак-мечетскаго Якуб-бека, из гарнизонов подведомственных ему коканских укреплений
Джулека, Ак-мечети, Кумыш-кургана, Чим-кургана, Кош-кургана и хивинскаго укреплений Ходжениаса, а также из
киргиз, кочевавших в окрестностях этих укреплений. Число коканцев простиралось до 1,000 человек, а хивинцев
до 130. Последние вооружились для захвата султана Ирмухамеда Касымова, или просто Илекея, бежавшаго к
нам из Хивы и попавшаго, не смотря на свое прошлое, в милость Перовскаго. Скопище собралось у Кумышкургана, переправилось через реку Сыр у Кош-кургана, следовало степью и вечером 3 марта, прибыв на Айгерик,
разграбило до 100 киргизских аулов.
Начальник Аральскаго укрепления майор Энгман, получив известие о грабеже, производимом на Айгерике, в
тот же день выступил из укрепления, с отрядом из 100 человек при одном горном единороге. На другой день к
нему присоединилось несколько киргиз и в 4 часа пополудни он нагнал скопище на урочище Акчи-булат. Майор
Энгман открыл огонь из единорога. Хищники разсыпались и окружили его отряд со всех сторон двойною цепью,
на разстоянии близкаго ружейнаго выстрела; но огонь из единорога и ружей заставил их податься назад. Не
смотря, однако, на это, многие наездники подъезжали к самому отряду и вступали с казаками в бой на пиках.
Перестрелка продолжалась до сумерок.
С разсветом другого дня скопища уже не было на поле битвы, оно поспешно бежало к Кош-кургану, угнав с
собою только незначительную часть награбленнаго им скота (около 2 ½ тысяч голов). Быстрое и неожиданное
появление нашего отряда и стойкость его во время дела изумили коканцев и дали им повод думать, что русские
направятся для разорения их укреплений, оставленных без защиты, что и послужило причиною поспешнаго
бегства шайки. В деле 4 марта в нашем отряде убитых не было, а ранено 4 человека, а у неприятеля убито до
100 человек и ранено очень много, в том числе начальник киргиз батырь Бухарбай. 5-го и 6-го марта майор
Энгман стоял на месте, собирая брошенный неприятелем в степи скот, а 10-го вернулся в укрепление, возвратив
разграбленным киргизам 53 тысячи баранов и небольшое число лошадей, верблюдов и рогатаго скота.
Мнение о Якуб-беке султана Ахмеда.
Дело 4 марта 1852 года было единственное, в котором знаменитый впоследствии Якуб-бек непосредственно
сражался с русскими. Вслед затем он был отозван и на его место назначен Батырь-басы. До этого же дела он не
принимал личнаго участия в набегах ак-мечетских киргиз на наших, хотя эти набеги делались, конечно, с
согласия, а может быть даже и по инициативе его; по крайней мере, так думали в Оренбурге и в Киргизской
степи.
Покойный султан — правитель восточной части орды Ахмед-джан-тюрин, выдававшийся из ряда киргизских
султанов отличным знанием русскаго языка и известною степенью европейскаго образования, выразился
письменно о Якуб-беке так: «он не знает сегодня будет ли грабить своих соседей завтра. Все это случается по
внезапным приказаниям ташкентскаго Куш-бека, от котораго он зависит, или от собственной нужды в деньгах. И
в том, и в другом случае, ак-мечетский бек тотчас же посылает всегда готовую шайку на грабеж киргиз, обирает
их до последней крайности и только те ордынцы, которые безпрекословно исполняют при этом все тяжкия
требования хищников, не подвергаются насилию».
Приводя слова султана Ахмеда, не могу не вспомнить разсказы младшаго его брата, воспитывавшагося в
Неплюевском кадетском корпусе, о грустной кончине этого достойнаго во всех отношениях человека, одинаково
уважаемаго как русскими, так и киргизами. Окруженный семьею, султан умирал в страданиях, после
продолжительной и тяжкой болезни, и ничего уже не мог говорить. Мулла читал отходную мерным заунывным
голосом. Когда он дошел до того места, где говорится о загробной тишине, молчании, и произнес арабское
слово сакын, молчание, султан сделал напряжение и тихо сказал сакын мулла, молчи мулла!
Мулла не обратил на его слова ни малейшаго внимания. Султан сделал новое усилие и громко, явственно
70
повторил:сакын мулла! Мулла продолжал с невозмутимым спокойствием. Тогда султан собрал все оставшияся в
нем силы, приподнялся на постели, с энергией и достоинством произнес: «Султан Ахмед приказывает
тебе сакын мулла!» и с этими словами упал на подушку мертвый. А мулла продолжал читать. И вы не
остановили этого осла? невольно вырвалось у Осмоловскаго, слушавшаго разсказ. — Как же можно, отвечал
разсказчик, ведь он не успел бы тогда вовремя напутствовать душу брата, оставлявшую его тело.
Мысль о соединении линиею передовых укреплений оренбургскаго и сибирскаго ведомств.
Весною 1852 года было прислано из С.-Петербурга, на заключение Перовскаго, мнение генерал-адъютанта
Анненкова, производившаго перед тем ревизию в Западной Сибири, о необходимости связать между собою
линиею передовыя степныя укрепления оренбургскаго и сибирскаго ведомств (Аральск и Копал). Докладывая это
мнение Перовскому, я выразил мысль, что если правительство находит необходимым двигаться в Среднюю
Азии вперед, то следует согласиться с предложением Анненкова, так как исполнение его вполне возможно; если
же оно предпочитает оборонительную роль наступательной, то можно даже снять Аральское укрепление, так как
последнее не приносит нам существенной пользы, не ограждает даже караванов и окрестных киргиз от набегов
хивинцев и коканцев, а между тем стоит очень дорого.
На это Василий Алексеевич Перовский ответил: «если бы я был моложе, то согласился бы с предложением
Анненкова, а теперь не могу. За мною неудача хивинскаго похода, а что если она повторится на Сыр-Дарье и у
меня не хватит здоровья и может быть даже жизни, чтобы ее исправить? Хорошо начинать дело, когда есть
надежда его кончить, а вы видите мое здоровье. Аральское укрепление само по себе действительно безполезно,
но снять его нельзя, потому что там построена церковь. Напишите отрицательный ответ и мотивируйте его как
знаете». Это были подлинныя слова человека сильнаго, влиятельнаго и с характером, но они не были им
сдержаны.
Не прошло двух—трех месяцев, как коканцы помешали нашей съемке в степи и Перовский послал отряд взять
Ак-мечеть, а когда это предприятие не удалось, отправился туда, на следующий год, сам, не смотря на сильныя
возражения из С.-Петербурга; затем, по взятии Ак-мечети, устраивая Сыр-Дарьинскую линию, уничтожил
Аральск, не смотря на церковь. Таким образом мы сделали экспромтом еще шаг в Азию, вопреки
первоначальнаго желания даже самого руководителя этим делом и как бы в подтверждение вывода из векового
опыта, что наше движение на восток подчиняется историческому закону, который стоит выше личных желаний и
произвола.
Командировка полковника Бларамберга.
Почти одновременно с отправкою отрицательнаго ответа на мнение Анненкова, Перовский утвердил
представленное корпусным обер-квартирмейстером полковником Бларамбергом предположение о производстве
в течение предстоящаго лета топографических съемок, в числе которых была и рекогносцировка части степи,
окрестной Ак-мечети и другим коканским постам. Когда рекогносцирующий отряд, под начальством корпуса
топографов прапорщика Голова, приблизился к последним, коканцы попросили его удалиться, угрожая, в
противном случае, прогнать силою.
Получа об этом донесение в начале июня, Перовский немедленно приказал полковнику Бларамбергу
отправиться в Аральск, сформировать там отряд, неожиданно явиться с ним перед Ак-мечетью и, не входя с
коканцами ни в какия письменныя сношения, взять и разрушить крепость. Чтобы обезпечить неожиданное
появление отряда под Ак-мечетью, необходимо было скрыть место и цель командировки Бларамберга от самого
населения Оренбурга, среди котораго жило довольно много среднеазиятских купцов, умеющих необыкновенно
быстро передавать известие по назначению.
В этом расчете Перовский сам написал предписание Бларамбергу и сообщил о нем только трем лицам,
председателю пограничной комиссии генерал-майору Ладыженскому, начальнику корпуснаго штаба генералмайору Фонтон-де-Верраиону и мне, назначенному предписанием от 3 июня, за отъездом Бларамберга,
исправлять должность обер-квартирмейстера. Секрет был соблюден так хорошо, что коканцы действительно
были атакованы неожиданно, а в Оренбурге узнали, что Бларамберг уехал не в Башкирию на осмотр съемок, а в
степь, только по окончании похода.
Бларамберг, прибыв в Аральск, сформировал там отряд, из полуроты пехоты, 2-х сотен уральских казаков и 5ти орудий с прислугою, всего в числе 470 человек, и взяв с собою продовольствия на 1 ½ месяца, выступил 3
июля, а 19-го был уже над стенами Ак-мечети. Начальник крепости, Батырь-бассы, незадолго до этого
сменивший Якуб-бека, выслал к нему письмо, говорят, с предложением очистить крепость к 6-ти часам утра, но
Бларамберг, буквально держась даннаго ему предписания, не принял письма, а на другой день [160] пошел на
71
штурм крепости, в которой, по показаниям киргиз, сидело около 30 сипаев или коканских воинов и до 50
коканских и бухарских купцов, а по другим известиям, 50 сипаев и до 150 купцов. Наружное укрепление Акмечети было взято, но взобраться на четырех-саженной высоты стену самой крепости, без штурмовых лестниц,
не было никакой возможности, и отряд, потеряв 20 человек убитыми и имея 52 раненых, принужден был
отступить. Неудача под Ак-мечетью не могла быть вознаграждена взятием 4 августа приступом коканскаго
укрепления Чим-курган, в котором защищалось 8 коканцев, и разрушением Кош и Кумыш-Курганов, брошенных
коканцами без обороны. 21 августа Бларамберг вернулся в Аральск.
Составление реляции о походе Бларамберга.
Перовский приехал из своей летней кочевки в Оренбург для прощальной аудиенции с бухарскими посланцами,
когда было получено донесение от Бларамберга о неудаче его под Ак-мечетью. Оно так огорчило Перовскаго,
что он тотчас же вернулся на кочевку, прислав мне сказать, чтобы я взял с собою дело о командировке
Бларамберга и ехал вслед за ним. Вечером того же дня, проскакав в 8 часов 140 верст, я был уже на кочевке и
тотчас же явился к Перовскому. Он был видимо взволнован, дал мне прочитать донесение и когда я кончил,
посмотрел на меня и сказал: «ну, что вы скажете?
Я этого никак не ожидал, но я не оставлю коканцев без наказания». Потом, помолчав немного, прибавил: «Если
я вас пошлю в Ак-мечеть, возьмете вы крепость?» Вопрос был так неожидан, что я смутился, но чрез секунду
отвечал, — возьму, если вы дадите мне свободу действий и средств». — «Разумеется», сказал Перовский, «но
теперь нам надо написать донесение в Петербург, я бы хотел смягчить неудачу Бларамберга и вместе с тем
расположить министерство в пользу повторения похода в Ак-мечеть, займитесь этим, а завтра утром мы с вами
увидимся и поговорим». Я раскланялся и отправился в отведенный мне домик.
На другой день утром Перовский сам зашел ко мне и, поговорив немного о деле, прибавил: «когда кончите,
приходите, я вас буду ждать». Я не замедлил явиться, но моя работа не удовлетворила его и пришлось ее
переделать. Затем, в течение трех дней, каждое утро и вечер повторялась та же история. Между нами было
недоразумение, но я не мог придумать средства, как его отстранить. Видимо было, что корпусный командир не
желал принять на себя ответственности за безцельную потерю людей; а между тем начальник отряда, имея в
своих руках предписание, в точности им исполненное, с своей стороны был в праве отклонить ее от себя.
Лавируя между предписанием корпуснаго командира и донесением начальника отряда, я переделывал
реляции, пока не приехал из Уфы оренбургский губернатор Яков Владимирович Ханыков, вероятно, вызванный
на кочевку по этому же делу. Тогда Василий Алексеевич Перовский отпустил меня, сказав: «У вас много дела в
Оренбурге и скоро почтовый день, потому я не буду вас более задерживать. Оставьте вашу работу и дело, я
прикажу переписать донесение, подпишу его и пришлю к вам с нарочным, а вы занумеруйте его и отправьте в
Петербург с первою почтою».
Чрез несколько дней нарочный принес подписанное донесение и дело. Недоразумение мое разрешилось;
поход Бларамберга был представлен рекогносцировкою, мирный характер которой был нарушен коварством
коканцев. Это возрение противоречило предписанию... и отпуска его в деле не оказалось. Вскоре вернулся из
степи Бларамберг. Корпусный командир взял у него подлинное предписание, распек его и представил за отличие
в генералы. Я был настолько еще молод, что все это мне показалось странным, тем более, что я искренно
любил и уважал Перовскаго.
Летняя кочевка Перовскаго.
Летняя кочевка Перовскаго состояла из маленьких деревянных домиков, разбросанных по прекрасной долине,
в разстоянии нескольких десятков сажен один от другаго. В одном из них жил сам хозяин, а в других его свита и
гости. В середине кочевки была общая столовая, куда собирались все к обеду, чаю и ужину и где без хозяина
засиживались иногда за стаканами шампанскаго далеко за полночь. Во время дождя, гостям и свите подавались
верховыя лошади для проезда в столовую или домой. Вообще жизнь на кочевке велась без стеснения и с
большим комфортом, а окрестная природа давала возможность разнообразить прогулки. К северу возвышались
высокия горы, а за ними разстилалась широкая, зеленая долина, по которой лентой извивалась река Белая.
Прекрасный вид с гор на долину, вероятно, и был причиною выбора этого места для кочевки, но несколько далее
от Оренбурга, во время моей поездки в 1850 году в Пермскую губернию, я видел в Башкирии много еще более
живописных и симпатичных местностей.
Недалеко от кочевки располагался лагерем башкирский учебный полк, сформированный Перовским, который
поручил его обучение своему адъютанту поручику Эверсману. Однажды Эверсман стоял перед полком,
построенным в развернутом фронте, и объяснял ему различныя эволюции, как вдруг раздались звуки: «га! гу!»,
72
полк понесся в разсыпную вперед и скоро скрылся за горизонтом. Ошеломленный неожиданною атакою,
осиротелый командир постоял в степи и вернулся в свою палатку, а под вечер стали по одиночке возвращаться в
лагерь и башкиры. Оказалось, что во время учения они увидали перед собою тушканчика и не могли удержаться,
чтобы не погнаться за ним. Забавными примерами наивности башкир можно бы было наполнить целыя книги, но
я разскажу еще только о старике башкире, который делал кумыс для Перовскаго и с которым я познакомился на
кочевке.
В 1814 году, в бытность свою в Париже, он схватил с бульвара какого-то француза и запер его у себя в
конюшне; когда проделка его была открыта и его спросили: что это значит? он наивно отвечал: «домой возьму,
работник будет». Впоследствии он делал кумыс в Петергофе для Императрицы Марии Феодоровны и с тех пор
постоянно разсказывал о своей дружбе с различными вельможами, князьями и графами.
В одну из моих поездок на кочевку, я был свидетелем замечательнаго физическаго явления. Раз в 11 часу
вечера мы сидели в столовой за ужином. В окне показалось что-то светлое. Мы было подумали, что это какаянибудь новая шалость сына Перовскаго, но, чтобы удостовериться, вышли на воздух и увидали на небе светлый
шар, величиною раз в десять более полной луны с длинным хвостом. Шар видимо двигался от севера к югу и
минут через десять исчез за горизонтом. На другой день я был у помещика Звенигородскаго, усадьба котораго
Тугустемер отстоит от кочевки верстах в 30, и там мне сказали, что видели шар накануне в тот же самый час, а
впоследствии я узнал, что его видели в то же время за 150 верст. адъютант Перовскаго, подполковник И. А.
Киреевский, сообщил описание этого явления в Казанский университет и в одно берлинское ученое общество.
Опыт летучей почты.
В начале сентября Перовский поручил мне взять из лагеря башкирскаго учебнаго полка конную команду и
устроить, для опыта, летучую почту между кочевкою и Оренбургом, на протяжении 137 верст и 6 почтовых
перегонов. Взяв из учебнаго полка конную команду из 51 башкира, при 6 урядниках и 1 офицере, я отправил на
каждую почтовую станцию по несколько башкир с урядником, а 7-го и 8-го сентября занялся разстановкою их по
два человека на пикет; но так как по дороге не везде была вода и подножный корм, то пришлось сворачивать с
нея, и следовательно общая линия пикетов вышла несколько длиннее 137 верст. Всех пикетов было поставлено
24, следовательно среднее разстояние между ними было около 6 верст. На каждом пикете было приказано
одному из башкир иметь в течение дня лошадь совершенно готовую, садиться на нее, лишь только завидит
скачущаго гонца с соседняго пикета, пускаться по направлению пути депеши, постепенно усиливая аллюр, и
перехватывать сумку на скаку. При этом условии не должно было теряться ни секунды времени. 9-го и 10-го
сентября были сделаны пробы устроенной, таким образом, почты и дали следующий результат:
Депеша:
Отправлено. Получено. Была на пути.
9 сентября из Оренбурга 6 ч. — м. утра 10 ч. 58 м. 4 ч. 58 м.
Обратно « «
11 « 7 «
4 « 6 ½ « 4 « 59 ½ «
10 сентября « «
6 « — « утра 11 « 15 « 5 « 15 «
Обратно « «
11 « 45 «
4 « 40 «
4 « 55 «
Средним числом можно положить, что депеша передавалась в течение 5 часов, делая около 28 верст в час.
Работы в виду предстоящей экспедиции в Ак-мечеть.
По приезде Бларамберга, я сдал ему 16 сентября должность обер-квартирмейстера и принялся за окончание
подготовленнаго мною в течение лета подробнаго описания низовьев реки Сыра от Ак-мечети до Аральскаго
моря и предложения о занятии их русскими, а 2 ноября представил обе эти работы корпусному командиру.
Описание низовьев Сыр-Дарьи, составленное на основании всех бывших топографических рекогносцировок в
крае и сведений о нем, собранных разными лицами, начиная с Рычкова, автора «Оренбургской топографии», до
Осмоловскаго, участвовавшаго в походе Бларамберга, касалось природы и жителей края, старинных развалин и
новейших хивинских и коканских укреплений или курганов и проч. К описанию приложены были планы хивинских
укреплений Биш и Джан-Кала и коканских Ак-мечети, Кумыш, Чим и Кош-курганов.
В 1853 году описание было мною лично проверено на месте и дополнено некоторыми сведениями и планами
бывших коканских укреплений Мамысеит и Кул-Ик. В 1856 году я сделал извлечение из описаний и напечатал его
в 9-й книжке Морскаго Сборника, обратив при этом особенное внимание на топографическия свойства
местности, чтобы дать будущему изследователю положительныя данныя, на основании которых он бы мог
делать верныя заключения об ея изменяемости, составляющей крупную характеристическую черту
73
среднеазиятских оазисов.
Предположение о занятии низовьев р. Сыра, послужившее исходною точкою для последующих соображений по
этому предмету, помещено ниже в Приложении в том виде, в каком оно было составлено мною и
собственноручно исправлено Перовским, с исключением только ведомостей.
Кроме того, во время составлений описания низовьев Сыр-Дарьи от Ак-мечети до устья, мне удалось
распространить пределы описываемаго пространства снятием весьма любопытнаго, при тогдашних
обстоятельствах, показания двух сибирских казаков, только-что вернувшихся из трехлетняго плена у коканцев.
Эти показания, с моими примечаниями, были потом напечатаны в «Вестнике Географическаго Общества» 1856
года, том 17-й.
Четырехмесячный отпуск и исполнение поручения Перовскаго в С.-Петербурге.
Работы мои, предшествовавшия ак-мечетской экспедиции и сделанныя в короткое время, и вообще усиленныя
занятия, продолжавшийся более года, до того меня утомили, что я чувствовал сильную потребность в отдыхе,
принужден был отказаться от дальнейших работ по снаряжению предстоявшей в будущем году экспедиции, и 21
ноября уехал в четырехмесячный отпуск. При прощании Перовский сказал мне: «Когда будете в Петербурге,
явитесь к начальнику штаба гвардейскаго корпуса генералу Витовтову и попросите его от меня, чтобы он дал
вам возможность познакомиться с употреблением гальванических приборов, так как, вероятно, придется к ним
прибегнуть для взрыва стены в Ак-мечети и я хочу поручить это дело вам. Узнайте там, что именно для этого
нужно и если вам не затруднительно, привезите с собою, или напишите ко мне, чтобы я успел вовремя
выписать».
Исполнение поручения Перовскаго представляло серьезныя затруднения. Применение гальванизма к минным
работам составляло в то время государственный секрет, на соблюдение котораго служащие в учебной
гальванической команде давали особую присягу. Доступ в гальваническое учреждение был закрыт для
посторонних и, сверх того, оно не состояло даже в непосредственной зависимости от генерала Витовтова. Не
смотря на это, генерал не хотел отказать Перовскому и, взяв с меня слово не говорить о поручении никому,
обещал устроить дело частным образом.
Через несколько дней, утром, заехал ко мне на квартиру начальник гальванической учебной команды, посадил
к себе в карету и привез в крепость, где мы и занимались с ним до вечера. Из этих занятий я убедился, что не
могу взять на себя ответственности за доставку и употребление гальванических приборов и написал Перовскому
следующее письмо: «Немедленно по приезде моем в Петербург (23 января), я имел честь представиться
генералу Витовтову и был им допущен в гальваническую учебную команду, находящуюся в крепости, для
ознакомления с гальваническими приборами, необходимыми для производства пороховых взрывов.
Теория применения гальванизма к взрывам весьма проста, но обращение с приборами требует особенной
тщательности и навыка, потому, если Вашему Высокопревосходительству угодно будет выписать
гальваническую батарею, то, по мнению генерала Витовтова, необходимо бы было потребовать вместе с нею
несколько человек сапер из числа обученных в команде, которые бы могли привезти приборы на почтовых в
Оренбург и оставаться там во все время экспедиции. Вместе с ними полезно бы было потребовать из той же
команды опытнаго сапернаго офицера, на котораго бы можно было возложить ответственность за доставку и
употребление батареи. Представляя на благоусмотрение Вашего Высокопревосходительства ведомость
гальваническим приборам, необходимым для производства одной сильной бреши в стене 4-х сажен толщины и
высоты и для предварительных опытов, имею честь доложить, что при своевременном распоряжении все
означенные в ней предметы могут быть доставлены из Петербурга и некоторые из них изготовлены в самом
Оренбурге нынешнею весною».
Проект занятия низовьев Сыр-Дарьи.
20 марта 1853 года я вернулся из отпуска в Оренбург, где все были заняты приготовлением к экспедиции.
Проект занятия низовьев реки Сыра, окончательно выработанный после отъезда моего в отпуск, был отправлен
в С.-Петербург 29 января. В состав его вошли четыре следующий работы:
1) Предположение о занятии праваго берега реки Сыра от Ак-мечети до устья, заключавшееся только из
одной первой половины моей работы. Это предположение требовало увеличения войск на Сыр-Дарье и просило
разрешения о сформировании еще одного линейнаго баталиона и батареи крепостной артилерии, но согласия на
это не последовало. Тогда генерал Перовский решил, перевезти на Сыр-Дарью весь Оренбургский линейный №
4 баталион, а прочия укрепления занимать одними казаками, для прислуги же к орудиям в четырех вновь
предполагаемых укреплениях (Ак-мечеть, Чим-курган, Кош-курган и Казала) назначить временно чинов из конно-
74
артиллерийской бригады Оренбургскаго казачьяго войска.
2) Записка о системе предполагаемых укреплений, в которой за основание был принят коканский способ
постройки крепостей; но для Казалинскаго форта, как уже было сказано, проектировались сводчатые казематы
из сырца.
3) Денежныя сметы. Единовременный расход на первоначальное устройство четырех новых укреплений
полагался из государственнаго казначейства в 142 тысячи, то есть, в такую же точно сумму, которая была
употреблена на устройство Аральскаго укрепления с его передовыми постами. По окончании экспедиции
оказалось, однако, что устройство новых укреплений стоило гораздо более, чем предполагалось по смете, и
долго потом оренбургское начальство хлопотало о приведении в порядок всех счетов. Затем, ежегодные
расходы на степныя укрепления, с устройством четырех новых, должны были удвоиться, именно с 165 тысяч
возрасти до 330 тысяч; из них 93 тысячи должны были пасть на государственное казначейство, а остальная 237
тысяч на местныя средства.
4) Предположение о самой экспедиции, написанное в общих чертах. Государь Император разрешил
экспедицию, под условием личной ответственности генерала Перовскаго за ея успех.
Принятием этого условия, после неудачи хивинскаго похода 1839—40 года и похода Бларамберга 1852 года,
объясняется особенная заботливость генерала Перовскаго о развитии средств экспедиции, принимавшей все
более и более широкие размеры.
В экспедицию отправлялся сам корпусный командир с огромною свитою военных и гражданских чиновников и
из С.-Петербурга начали съезжаться лица разных ведомств для принятия в ней участия. Простое местное
предприятие против ничтожной коканской крепости усложнялось несоответственными ему приготовлениями и
принимало вид громкаго дела.
Приложение к главе VII.
Предположение о занятии низовьев реки Сыра.
Цели занятия Сыр-Дарьи.
Занятие низовьев реки Сыра необходимо в двояком отношении:
1) С обезпечением наших южных пределов от опустошительных вторжений коканцев и хивинцев, приобретется
возможность к лучшему административному устройству оренбургских киргиз, отстранятся поводы к
безпокойствам и барантам между ними, увеличится их скотоводство и вообще умножится народное богатство, а
в соразмерности с этим возрастут и доходы казны.
2) Прочное занятие реки Сыра, сближая нас с среднеазиятскими владениями, доставит надежное и выгодное
основание политическим и коммерческим с ними сношениям.
Недостаточность Аральскаго укрепления в этом отношении.
Одно Аральское укрепление не может удовлетворить этим требованиям; оно не обезпечивает наших киргиз от
нападения коканцев и хивинцев и не произвело никакого влияния на наши сношения с Средней Азией; но оно
имеет особенное значение как фланговой оплот, как исходный пункт к занятию других пунктов вверх по течению
Сыра.
Выбор пунктов на правом берегу Сыра под укрепления и определение величины их гарнизонов.
Местность праваго берега реки Сыра не представляет возможности устроить цепь укреплений в близком одно
от другаго разстоянии, но в этом не оказывается и надобности: обезпечение здешних степей заключается не в
обороне, а в наступлении. Среди кочеваго народа степное укрепление должно служить опорным пунктом для
наступательных действий помещеннаго в нем гарнизона. Чем гарнизон подвижнее, тем надежнее обезпечивает
он охраняемый укреплением край. На правом берегу Сыра достаточно устроить три или четыре укрепления.
Выбор этих пунктов, состав и сила их гарнизонов зависит от определения степени естественной обороны,
представляемой рекою Сыр.
Правый берег Сыра, начиная от ея устья до протока Сагазы, можно разделить на четыре части, из которых
каждая имеет свои особенности:
1) От устья реки до урочища Майлибаш правый берег представляет сначала болота, заросшия камышем, и
75
три переправы: Хан-уткуль, Аман-уткуль и Тальбугут, а далее вверх по течению Казалинскую луговую долину.
Аральское укрепление находится на солонцеватой окраине болот между Аман-уткулем и Тальбугутом, в
разстоянии от моря сухим путем в 60, а от Майлибаша в 75 верстах. С правой стороны укрепление, с своими
угодьями и кочующими около него киргизами, прикрыто морем; с фронта рекою Сыром, на берегу которой
устроены Кос-Аральский форт и посты Аман-уткульский и Тальбугутский, а с левой, до сих пор ничем еще
незащищенной от нечаянных нападений, необходимо устроить передовой форт в Казалинской долине, где река
начинает иметь везде свободныя переправы. Устройство здесь форта, обезпечивая окрестности Аральскаго
укрепления и правый берег вверх до Майлибаша, даст, сверх того, возможность к усилению хлебопашества в
окрестностях Аральска, снабдит укрепление это сеном, в котором оно столько нуждается, и облегчит бухарским
караванам переправу через Сыр при урочище Уч-урга.
В настоящее время гарнизон Аральскаго укрепления, со всеми принадлежащими к нему фортами и постами,
состоит из 400 человек пехоты (2 роты), 300 уральских казаков и команды гарнизонной артилерии при 19
орудиях. Принимая в соображение, что, с устройством Казалинскаго форта и других укреплений вверх по реке,
Аральское укрепление будет весьма достаточно прикрыто, можно в составе гарнизона его допустить следующия
изменения: а) число казаков уменьшить до 200, б) число орудий уменьшить, употребив излишния на вооружение
других укреплений по реке Сыру. Казалинский форт, передовой пост Аральскаго укрепления, должен постоянно
наблюдать за окрестными местами и в иных случаях преследовать хищников. Для этого назначения достаточно
иметь в нем 100 человек пехоты, 100 казаков и несколько орудий с прислугою.
2) От урочища Майлибаш до Кош-кургана правый берег, на протяжении 125 верст, представляет совершенную
пустыню, простирающуюся от самой реки далеко на север; даже узкия травяныя полоски и камыши встречаются
здесь редко. В этой безплодной местности не встречается ни кочевок, ни игенчей (Игенчами называются
киргизы, которые по бедности лишены средств к кочеванию и занимаются хлебопашеством в самых малых
размерах, для собственнаго лишь пропитания.). Устройство здесь постояннаго жилья или укрепления
невозможно и не нужно; защитою этого пространства служит безприютная и безплодная степь.
3) Сухая часть Кош-курганскаго острова имеет в длину от Кош-кургана до Чим-кургана 75 и в ширину от 5 до
10 верст. Остров богат пахотными местами, а по берегу Сыра есть и небольшие луга. Близ соединения протока
Кара-узяка с Сыром, в 200 верстах от Аральска, на правом берегу болотистаго Кара-узяка, в 190 верстах от Акмечети, необходимо устроить укрепление для связи фланговых пунктов Сыр-Дарьинской линии, для обезпечения
степи к стороне Майли-баша и для защиты всего Кош-курганскаго острова. Сообразно с этим назначением
гарнизон укрепления предполагается составить из 200 человек пехоты, 125 казаков и нескольких орудий с
прислугою. Через проток Кара-узяк необходимо иметь переправу на плотах. Укрепление это не может однако же
достаточно прикрыть острова, имеющаго более 75 верст в длину, если не занять на нем еще пункт к югу, около
разореннаго нами коканскаго укрепления Чим-кургана. Возведение здесь новаго форта облегчило бы вместе с
тем сообщение Ак-мечети с Кош-курганом. Гарнизон предполагается: 100 человек пехоты, 75 казаков и
несколько орудий с прислугою.
4) Ак-мечетский остров особенно важен в стратегическом отношении. Он прикрывает со стороны коканских
владения все низовья реки Сыра и всю киргизскую степь оренбургскаго ведомства. Несмотря однако же на
важность этого пункта, укрепление, которое будет здесь возведено, не потребует слишком многочисленнаго
гарнизона: местность, пересеченная множеством канав, наполненных водою, значительно облегчает оборону.
Сверх того, на север и северо-восток от острова тянутся голодныя степи, а на юг за Сыром пески Кизыл-кум, те и
другие затрудняют набеги хищников. Для прочнаго занятия Ак-мечети достаточно 400 человек пехоты и 150
казаков с артилериею. Из Ак-мечети необходимо будет содержать небольшие наблюдательные посты: около
протока Сагазы, верстах в 30 выше укрепления, и около плотины, устроенной при выходе из реки Сыра ЯныДарьи, верстах в 20 ниже. Первый пост нужен для наблюдения к стороне Туркестана, а второй — для охранения
плотины.
Итак, для занятия всего праваго берега реки Сыра, на протяжении 440 верст по кратчайшему пути и 650 по
изгибам реки, потребуется: 1,200 человек пехоты и 750 казаков с артилериею.
Подробности о средствах отдельнаго оренбургскаго корпуса, с которыми согласовано настоящее
предположение, о числительном распределении по укреплениям пехоты, кавалерии и артилерии, изложены в
следующих соображениях и ведомостях.
Пехота. В настоящее время на Сыр-Дарье находится 400 человек пехоты, а по новому предположению
необходимо иметь 1,200 человек, следовательно 800 человек должны быть прибавлены; а так как число пехоты
в Оренбургском корпусе едва достаточно для местной службы, то нужно будет привести 4-й, 5-й и 6-й
76
Оренбургские Линейные баталионы из осмисотеннаго состава в тысячный, по примеру прочих оренбургских
баталионов в 1.000 человек, или сформировать новый баталион в 800 человек. Первое из этих средств не
совсем удобно. Оно прибавило-бы к настоящему числу пехоты Отдельнаго Оренбургскаго корпуса не 800, а
только 600 человек. Для избежания же излишняго раздробления баталионов и рот по пунктам, отстоящим один
от другого на значительное разстояние, понадобится иметь в степи людей более, чем требует того
необходимость, а тем самым число пехоты на линии уменьшится, как это видно из следующей дополнительной
таблицы.
Ведомость № 1 о размещении баталионов №№ 4, 5 и 6, в случае усиления их состава и в случае прибавления
новаго баталиона (Самая ведомость эта, как и последующия, здесь пропускаются.).
До преобразования 23-й пехотной дивизии, последовавшаго 8-го мая 1837 года, в Киргизской степи не
существовало ни одного укрепления, между тем в Оренбургском корпусе состояло тогда 16 баталионов, из числа
коих 12 находились на линии. Ныне в Оренбургском корпусе 10 баталионов, из них 1 ½ — занимают степи и
Новопетровское укрепление, 3 — на горных заводах, 1 — на внутренней службе и только 4 ½ — находятся в
Оренбурге и на линии. Притом, со времени основания степных укреплений, один баталион содержится на суммы
сбора с башкирскаго народа; поэтому усиление пехоты Отдельнаго Оренбургскаго корпуса одним баталионом,
оправдываемое необходимостью, не может, кажется, быть признано новым для военнаго бюджета отягощением.
С прибавлением одного баталиона, нужно будет прибавить в 23-й пехотной дивизии один бригадный Штаб и
изменить №№ некоторых баталионов.
Ведомость № 2 о распределении бригад, баталионов и рот 23-й пехотной дивизии по новому предположению в
11 баталионов.
Ведомость №3 о числительном распределении чинов 5-го и 6-го баталионов по укреплениям.
Кавалерия. Занятие праваго берега реки Сыра потребует 350 казаков, более настоящаго их числа в Аральском
укреплении. На Сыр-Дарье полезно-бы было иметь преимущественно Уральских казаков, но, дабы не
обременять Уральское войско излишним нарядом, можно: из 650 казаков, назначаемых на Сыр-Дарью, 400
наряжать из уральцев и 250 из башкир, выбранных из числа самых надежных во всех отношениях.
Ведомость № 4 о числительном распределении по степным укреплениям казаков Уральскаго (400),
Башкирскаго (250) и Оренбургскаго (300) войск.
Артилерия. Ведомость № 5 о распределении 111 медных и 31 чугунных орудий разнаго качества
Оренбургскаго артилерийскаго округа.
Относительно прислуги для орудий надобно заметить следующее. В настоящее время Оренбургский округ
артилерийских гарнизонов разделяется на 3 ½ роты: 2 — в Оренбурге, 1 — в Орске и ½ — в Троицке, от которых
командируются люди к орудиям, состоящим на линии и в степных укреплениях, а также на горных заводах
Уральскаго хребта. По вновь предполагаемым изменениям, состав Оренбургскаго артилерийскаго крепостнаго
округа будет следующий: 1 ½ батареи в г. Оренбурге, 1 — в Орской крепости, ½ — в Новопетровском
укреплении, ½ — в Аральском укреплении. Затем откомандирование людей из Оренбургских батарей на горные
заводы и в степныя укрепления прекратится. С устройством укреплений на правом берегу реки Сыра
необходимо: или прибавить еще одну крепостную батарею; или откомандировать на Сыр-Дарью одну конную
батарею Оренбургскаго казачьяго войска.
Ведомость № 6 о распределении одной с половиною крепостной батареи по степным укреплениям.
Прочие чины в укреплениях. Кроме пехоты, кавалерии и артилерии, в укреплениях должны быть еще
следующие чины:
Ведомость № 7. На основании всех вышеприведенных таблиц, состав гарнизонов укреплений определится
следующею ведомостью.
Ведомость № 8 о предполагаемом составе гарнизонов укреплений на р. Сыр-Дарье и прочих.
Примечание. Полезно-бы было иметь в Аральском укреплении инспектора Сыр-Дарьинской линии (генерала
или полковника) и при нем: офицера генеральнаго штаба, адъютанта, переводчика, топографа, инженернаго
кондуктора и 3 писарей.
О средствах к существованию укреплений на реке Сыре.
Для существования гарнизонов степных укреплений необходим привоз с линии продовольственных и военных
припасов, лесных материалов и разных других предметов для устройства жилищ и проч. В Аральское
77
укрепление, на гарнизон, простиравшийся до 850 человек, тяжести привозились ежегодно на следующем числе:
Верблюдов. Подвод.
в
1847
«
1848
«
1849
«
1850
«
1851
« 1852 «........ 1.835 1.115
году........
«........
«........
«........
«........
3.826
3.723
1.826
1.569
2.841
1.252
1.570
1.247
1.065
589
Средним числом на 2.600 верблюдах и 1.140 конных подводах; значит, на каждаго человека гарнизона
приходилось по 3 верблюда и по 1 1/3 подвод. По этому расчету на все Сыр-Дарьинския укрепления понадобится
ежегодно:
Верблюдов. Подвод.
в Аральск с постами...... 2.500 1.100
« Казалинский форт....... 800 350
« Кош-курган.......... 1.200 550
« Чим-курган.......... 700 300
« Ак-мечеть........... 2.400 1.100
7.600 3.400
Верблюды и подводы должны проходить: [175]
Из Орской крепости. Из Илецкой защиты.
в Аральск....... 700 верст. 895 верст.
« Казалинский форт ... 730 « 925 «
« Кош-курган..... 900 « 1.095 «
« Чим-курган..... 975 « 1.170 «
« Ак-мечеть...... 1.090 « 1.285 «
Разстояния эти слишком велики для успешнаго следования тяжестей, и кроме того верблюды, хотя и весьма
хорошо идут до Аральскаго укрепления, но дальнейшее следование их будет затруднительно, потому что травы
в низовьях Сыра вредны для верблюдов; а конныя подводы и теперь едва доходят до Аральска, на дальнейшее
же следование их вверх по Сыру решительно нельзя полагать никакой надежды. Поэтому необходимо было бы
доводить транспорты только до Аральска и Казалинскаго форта, а от Казалинскаго форта вести их помощи
имеющихся уже пароходов и буксирных судов, которые необходимо построить, в Кош и Чим-курганы и Ак-мечеть.
Такой способ транспортировки тяжестей мог бы сверх того сократить наем верблюдов почти на половину, потому
что в течение лета верблюды могли бы пройти пространство от линии до Аральска и обратно, вместо одного,
два раза. Что касается до подвод, то со временем представится, может быть, возможность заменить конныя
башкирския — воловьими наемными; тогда самое число подвод могло бы уменьшиться до 2.000.
Транспортировка тяжестей с линии сопряжена с большими затруднениями и издержками; но этот способ
снабжения укреплений продовольствием и прочими предметами, неминуемый в первое время, значительно
облегчится впоследствии с развитием извозничества в Киргизской степи, земледелия на Сыр-Дарье и торговли с
азиятцами.
Киргизы неохотно дают верблюдов в русские транспорты, не потому чтобы это было для них невыгодно, но они
не любят ходить с нашими отрядами, начальники которых, заботясь единственно о соблюдении порядка, не
соображаются с привычками верблюдов и портят их, сами того не подозревая. Нет сомнения, что если
нанимаемым киргизам с их верблюдами будет предоставлена полная свобода в следовании и если конвойные
отряды не будут стеснять их, то киргизы охотно будут наниматься в извоз. Вероятно также, что опыт доставки
тяжестей в степныя укрепления на наемных воловьих подводах не останется безплодным и повлечет за собою
весьма важные результаты, как для казеннаго интереса, так и для развития новой отрасли промышленности в
Оренбургском крае.
Ограждение низовьев реки Сыра от грабежей и насильств, без сомнения, разовьет в этом крае земледелие и
будет содействовать к обезпечению провиантскаго и фуражнаго довольствия гарнизонов укреплений местными
средствами. Коканския и хивинския укрепления, несмотря на упадок в настоящее время хлебопашества на Сыре,
довольствуются местными средствами. К этим фактам прибавим еще, что хивинский оазис, свойствами своими
весьма похожий на низовья реки Сыра, производит хлеба так много, что довольствует не только всех оседлых и
78
кочующих своих жителей (до 300 тысяч душ), но еще многих туркмен.
Развитие безпошлинной торговли с азиятцами на реке Сыре имело бы благодетельное влияние, как на край,
так, в особенности, на существование укреплений. Для этого полезно бы завести при укреплениях казенные
магазины с разными простыми товарами (бумажными, железными, посудою, мелкими галантерейными вещами и
проч.) для киргиз и прочих азиятцев, у которых можно было бы выменивать хлеб и разные азиятские товары.
Об отношениях укреплений к киргизам.
В настоящее время степныя укрепления не имеют почти никакого влияния на киргиз и если проявляются по
временам некоторыя отношения между теми и другими, то большею частию из-за пользования поземельными
угодьями. Кажется, было бы весьма полезно сосредоточить в каждом степном укреплении интересы окрестных
киргиз, заведя в них киргизское управление, киргизский суд, мечеть с муллою, базар и проч. Тогда киргизы
убедились бы на самом деле, что укрепления устроиваются для их собственнаго благоденствия и привыкли
бы смотреть на них как на свои города. Тогда семена цивилизации, брошенныя в киргизской степи, принялись
бы и возросли. Здесь не лишнее заметить, что по способностям своим киргизы с выгодою могут быть
употреблены для разведок и сообщений по степи, поэтому, в случае увеличения народонаселения в низовьях
реки Сыра, можно будет устроить со временем между укреплениями наблюдательные посты из киргиз.
Необходимость признать за государственную границу России русло Куван-Дарьи.
В заключение надобно заметить, что для упрочения существования укреплений на правом берегу Сыр-Дарьи
необходимо бы было иметь безраздельное господство в низовьях этой реки, признав за государственную
границу русло Куван-Дарьи. Тогда только киргизская степь надежно прикроется с юга и приобретется твердая
опора для самостоятельнаго существования русских оседлых пунктов на реке Сыре и для политических и
торговых сношений с владениями Средней Азии.
Рычков в своей «Топографии Оренбургской губернии», изданной в 1762 году, считает пространство между
реками Сыром и Куваном русским и принимает за государственную границу России в этом крае 40° сев. шир. В
настоящее время на этом пространстве обитают киргизы зимующие и игенчи. Зимующие киргизы имеют летния
кочевки в наших степях, платят нам кибиточныя деньги и считают себя русскими подданными; но между тем, по
недостаточности хороших зимовок по сю сторону Сыра, они необходимо должны прикочевывать на зиму к
хивинцам и коканцам, вносить им обременительныя подати и терпеть от них всевозможныя притеснения. Игенчи,
остающиеся за Сыр-Дарьею и летом, несут еще более тяжкое иго от хивинцев и коканцев и искренне желают
возвратиться в законное подданство России вместе с своими землями. Сами хивинцы, которых число
ограничивается здесь, также как и коканцев, несколькими десятками, разделяют некоторым образом мнение
игенчей относительно незаконности и временности права своего владения и в последние годы не берут зякета с
киргиз, кочующих хотя и по ту сторону реки Сыра, но вблизи от Аральскаго укрепления, и тем признают влияние
последняго большее, нежели оно есть на самом деле.
Утверждение русских на Куван-Дарье лишит хивинцев и коканцев опоры в низовьях реки Сыра и нетолько
избавит кочующих здесь киргиз от постояннаго ига, но и оградит их от набегов. Хивинцы оттеснятся тогда к АмуДарье, а коканцы — вверх по реке Сыру. Наши владения отделятся от хивинских пустынным пространством,
простирающимся на несколько сот верст. Тогда набеги со стороны Хивы будут весьма затруднительны и все
выгоды в этом случае перейдут на сторону владеющаго краем.
Со стороны коканских владений низовья реки Сыра могут быть совершенно обезпечены русским укреплением,
поставленным там, где ныне находится Ак-мечеть.
Совершенно другие результаты будут если за постоянную границу России признается не Куван, а Сыр-Дарья;
тогда наши киргизы, кочующие между этими реками попрежнему будут страдать от ига коканцев и хивинцев и
последние будут иметь всегда возможность производить опустошительные набеги даже на правый берег реки
Сыра, потому что занять эту реку частыми пунктами нет никаких средств.
Признание пространства между реками Сыром и Куваном русским и обезпечение его от насильственных
действий хивинцев и коканцев принесет еще другую важную выгоду, именно привлечет в этот край многих киргиз
и разовьет в нем упавшее ныне земледелие, так что из низовьев реки Сыра может со временем образоваться
довольно плодородный и населенный оазис земли, подобный хивинскому ханству, оазис, в котором явятся,
может быть, кроме земледелия и другие промыслы и возникнут прямыя торговыя сношения с Оренбургскою
линиею, Ташкентом и Бухарою. Существование русских оседлых пунктов на реке Сыре облегчится тогда
79
местными средствами и мы приобретем надежную базу для непосредственнаго влияния на Среднюю Азии.
Достижение этих важных результатов невозможно, если мы не приобретем власть над всем бассейном нижней
части течения реки Сыра, а ограничимся владением одного праваго берега реки. Тогда не обезпеченное СырДарьинское земледелие никогда не разовьется до значительной степени и существование русских оседлых
пунктов не облегчится местными средствами, а потребует постоянных огромных расходов казны; хивинцы и
коканцы, оставшись по ту сторону реки Сыра, вблизи от наших укреплений, не перестанут питать к нам
неприязненнаго чувства и будут пользоваться всяким случаем, чтобы вредить нам и нашим киргизам;
дружественныя отношения с ними не возстановятся и мы не приобретем выгоднаго для нас влияния, особенно
торговаго на соседния владения.
Не смотря однако на все выгоды признания реки Кувана государственною границею, главные опорные
укрепленные пункты, разумеется, должны быть на реке Сыре, как на отличной естественной оборонительной
линии. Эти самые укрепленные пункты могут иметь наблюдение за рекою Куваном, удаляющеюся от реки СырДарья на разстояние от 20 до 60 верст, затем местныя условия потребуют занятия едва-ли более одного или
двух пунктов собственно на Куване, и это занятие не может быть произведено при настоящих обстоятельствах,
во 1-х, потому что пространство между реками Сыром и Куваном еще не изследовано и во 2-х, потому что мы
находимся довольно в хороших отношениях с Хивою, которая считает левый берег нижней части течения реки
Сыра, примерно от коканскаго укрепления Кош-кургана, своим. Итак, при настоящих обстоятельствах следует
обратить относительное внимание на занятие и обезпечение праваго берега реки Сыра.
Об экспедиции для занятия праваго берега реки Сыра.
Занятие праваго берега реки Сыра полезно произвести как можно скорее, дабы не дать время коканцам
усилиться в низовьях этой реки.
Экспедиция для этой цели должна быть отправлена с линии раннею весною, дабы могла выступить из
Аральска не позже 1-го июля, по примеру экспедиции полковника Бларамберга. Правда, в это время полноводье
может затруднить следование экспедиции, но это препятствие преодолимо, между тем как зимний поход, при
холодах и недостатке подножнаго корма для скота, весьма ненадежен, а осенний хотя и удобен, но, по занятии
коканских укреплений, не даст достаточно времени для приготовления жилищ на зиму, чрез что неминуемо
разовьется в войсках скорбут и другия болезни.
Число войск для экспедиции достаточно положить то, которым предполагается занять укрепления Ак-мечеть,
Чим и Кош-курганы. Продовольствие на 3 месяца может быть взято на верблюдах, а остальное, на год,
подвезено после. Предметы, потребные для штурма и перваго занятия укреплений, необходимо взять на
подводах. Пароходы должны содействовать экспедиции обстреливанием неприятельских укреплений со стороны
реки, производством сообщений между отрядами и, главное, подвозом предметов, необходимых для штурма и
перваго занятия неприятельских пунктов.
Экспедицию удобно разделить на три части: 1-я — для занятия Ак-мечети, 2-я — для занятия Кош и Чимкурганов и 3-я — пароходы.
Ак-мечетский отряд, в составе 2-х рот пехоты, 150 казаков, 12 орудий разнаго калибра с прислугою и взвод
конной артилерии, сверх военных и продовольственных припасов, должен быть непременно снабжен:
несколькими бударами или маленькими лодками, бревнами и слегами, для составления из них, в случае
надобности, моста или плота, штурмовыми лестницами, которыя бы могли быть связываемы по две, шанцовыми
инструментами, холщевыми мешками, гальваническою батареею, походною кузницею и проч. От Аральска до Акмечети считается по правому берегу реки Сыра и Кара-узякских болот 390 верст и 16 переходов. По прибытии к
Ак-мечети главнейшими средствами отряда для овладения крепостию будут:
1) Конгревовы ракеты, которыя, без сомнения, обнаружат сильное действие, особенно моральное, на
невежественных и суеверных коканцев.
Артиллерия прежде всего должна сбить неприятельския орудия; затем стрелять во внутренность цитадели
навесно гранатами из отряда и с пароходов. Пробитие же полевыми орудиями бреши в весьма толстой и крепкой
стене цитадели — дело едва-ли возможное, потому лучше и не тратить на этот предмет снарядов.
3) В числе средств, подготовительных для штурма, можно испытать мины, устраиваемыя в самой стене, под
защитою особенно приготовленных на этот предмет щитов.
4) После сильнаго действия конгревовых ракет и гранат, штурм без сомнения удастся, даже без бреши, с
помощию лестниц. При этом необходимо окружить крепость с нескольких сторон, дабы развлечь внимание
80
обороняющихся и ослабить оборону каждаго фаса, взятаго отдельно.
Кош-курганский отряд, в составе 1 ½ роты пехоты, 200 казаков, 5 орудий с прислугою и 3-х конных, выступит
из Аральска вслед за ак-мечетским, дойдя до урочища Карманчи (200 верст и 9 переходов), переправится через
Кара-узяк, займет частию войск Кош-курган, где оставит часть провианта; дойдя до Чим-кургана (75 верст и 2 или
3 перехода), займет этот пункт и оставит там другую часть отряда и провианта. Затем остальная часть,
переправясь чрез реку Сыр, направится к Кумыш-кургану, разрушит до основания эту крепостцу, произведет
рекогносцировку вверх по левому берегу реки Сыра до Ак-мечети (верст 100) и возвратится на Кош-курганский
остров. Появление этого отряда на левом берегу против Ак-мечети может содействовать успеху войск,
осаждающих эту крепость.
Пароходы должны буксировать небольшия лодки и лес в гонках, а также принять на себя перевозку предметов,
необходимых для перваго обзаведения во вновь занятых пунктах. Плавание свое вверх по реке Сыру они
должны соображать с движением отрядов по берегу, чтобы облегчить занятие Кош и Чим-курганов и завладение
Ак-мечетью. По прибытии к этому пункту, для единства действий, пароходы должны поступить в распоряжение
начальника ак-мечетскаго отряда.
VIII.
Третий поход на Сыр-Дарью, в составе ак-мечетской экспедиции.
Мое назначение в экспедицию.
18-го апреля а получил предписание состоять при начальнике экспедиционнаго отряда, наказном атамане
Оренбургскаго казачьяго войска, генерал-майоре Подурове, заведывая делами отряднаго штаба и, сверх того,
всеми съемками и рекогносцировками на Сыр-Дарье. Для последней цели, в мое распоряжение должны были
поступить в Аральске из корпуса топографов 6 офицеров и 4 унтер-офицера. По выступлении войск с линии, в
Оренбург приехал для экспедиции генеральнаго штаба полковник Марк и был назначен начальником штаба
экспедиционнаго отряда, но, в сущности, это не изменило моего положения, так как все штабныя дела остались
по прежнему за мною. Сохранив у себя копии с важнейших бумаг, на основании их сделаю описание акмечетской экспедиции, в последовательном порядке, дополнив его личными воспоминаниями.
Приготовительныя работы в Оренбурге.
Воспоминания эти связаны прежде всего с лихорадкою, которую я захватил, возвращаясь в распутицу из
отпуска, и которая с перерывами продолжалась почти во все время экспедиции. Сильные пароксизмы в начале
не дали мне возможности принять непосредственное участие в снаряжении экспедиции, и я успел только
пересмотреть составленные мною еще прежде маршруты и правила для руководства при движении по степи
колонн экспедиционнаго отряда, которыя были утверждены корпусным командиром, напечатаны и розданы в
отряде.
Выезд .
1-го мая я отправился на почтовых из Оренбурга в Орск. В первую ночь я спал в тарантасе, когда перепрягали
лошадей на одной из станций. Почувствовав, что лошади понесли, проснулся и вижу, что в тарантасе нет ни
моего спутника, ни человека, ни ямщика. Я хотел было схватить возжи, но оне упали с козел. Ночь была так
темна, что зги не было видно. Чувствовалось только, что лошади несут не по дороге. Тарантас опустился было с
какой-то кручи, но тотчас же взлетел на верх. Вскоре из мрака выделился передо мною широкий разлив Урала, а
влево — какой-то небольшой речки. Лошади мчались к Уралу, но за несколько сажен круто повернули влево,
внеслись в речку и завязли выше брюха. Сидя в тарантасе, как на острове, я не решился опуститься в воду, из
опасения пароксизма, и стал выжидать не придут-ли на звон колокольчика ямщики. Действительно, ямщики
скоро прибежали, вытащили меня и принялись за вытаскивание лошадей и тарантаса, а я с проводником
направился по грязи к станице. Случай этот прошел однако для меня без дурных последствий. Чрез несколько
часов я продолжал свой путь, а 4-го мая выступил с отрядом в степь.
Войска, назначенныя для занятия низовьев реки Сыра.
Для занятия низовьев Сыр-Дарьи и для экспедиции в Ак-мечеть назначались следующий войска:
Пехота. Оренбургский линейный № 4 баталион, из котораго 1-я и 2-я роты были расположены в Аральске, 3-я
— в Орске и 4-я — в Оренбургском и Уральском укреплениях. 3-я рота и люди, назначенные на укомплектование
81
баталиона, должны были следовать из Орска и Оренбурга, присоединить к себе в Уральском укреплении 4-ю
роту и в Аральске вместе с прочими ротами составить комплектный баталион.
Кавалерия. Уральскаго казачьяго войска 5 ½ сотен, из которых 3 находились в Аральске, а остальныя —
должны были следовать из Оренбурга, в том числе ½ сотни в конвое корпуснаго командира и его свиты.
Оренбургскаго казачьяго войска 2 сотни должны были следовать из Орска, откуда направлялось также по сотне в
Оренбургское и Уральское укрепления, для замены пехоты. Башкиро-Мещерякскаго войска 5 конных сотен
сосредоточивались для похода в Оренбурге и Орске. Всего на Сыр-Дарью назначалось 12 ½ сотен.
Артилерия. Прислуга к 36 орудиям разнаго калибра, находившимся в Аральске и взятым из Оренбургской и
Орской крепостей, назначалась из чинов гарнизонной артилерии Аральска и Орска конной и артилерийской
бригады Оренбургскаго казачьяго войска. Кроме того из С.-Петербурга прибыла ракетная команда, под
начальством гвардейской конной артилерии прапорщика Йогонсона.
Инженерныя войска. Прибывшая из С.-Петербурга саперная команда, под начальством гвардейскаго
сапернаго баталионнаго штабс-капитана Орловскаго, с гальваническою батареею.
Обоз. Для поднятия экспедиционных тяжестей, в Оренбурге и Орске формировался обоз подвод из 500, из
которых несколько было наемных пароволовьих, а остальныя пароконныя, казенныя, собственныя и башкирския,
принадлежащия командируемой в поход башкирской сенокосной команде слишком в 400 человек; а для
поднятия провианта из Оренбурга, Верхнеозерной станицы и Орска назначалось до 1.700 наемных верблюдов,
при которых было до 300 вожатых киргиз.
Флотилия. Для экспедиции предполагалось воспользоваться привезенными на Сыр-Дарью в 1852 году и
собранными весною 1853 года 40-сильным пароходом «Перовский» и 12-сильным железным баркасом
«Обручев», на которых находилась особая флотская команда. Кроме того из морскаго ведомства прибыли для
экспедиции капитан-лейтенант Ивашинцев для определения астрономических пунктов на Сыре и лейтенант
Сколков.
Войска и обозы, назначенные в поход, собирались в Оренбурге, Верхнеозерской станице и Орске, откуда и
должны были выступить, соединиться потом у Карабутакскаго форта и следовать на Сыр-Дарью под
начальством генерал-майора Подурова. Корпусный командир и его свита отправлялись в экспедицию позже
войск, с конвоем из полусотни Уральских казаков, который должен был усиливаться казаками, оставленными для
этой цели в попутных укреплениях.
Движение войск с линии до Аральска.
Из Оренбурга чины, назначенные на укомплектование Оренбургскаго линейнаго № 4 баталиона, 2 сотни
Уральских казаков, 3 сотни башкирцев, чины конной артилерии с 6-ю орудиями, ракетная и гальваническая
команды и обоз почти из 200 подвод и более 750 верблюдов выступили, под начальством подполковника Йонея,
25-го апреля. Из Верхнеозерской станицы караван почти из 700 верблюдов выступил 2-го мая. Наконец из Орска
выступили, под начальством майора Бажанова, 4-го мая: 3-я рота и чины, назначенные на укомплектование 4-го
баталиона, 2 сотни Оренбургских казаков, не считая тех, которые назначались для смены пехоты в Карабутаке и
Уральском укреплении, 2 сотни башкирцев, чины гарнизонной артилерии с 6-ю орудиями и обоз более чем из 300
подвод и 250 верблюдов. Начальник экспедиционнаго отряда генерал-майор Подуров находился при левой,
орской колонне.
14-го мая все эти части соединились у Карабутакскаго форта, из котораго поступили еще в отряд пешие
солдаты и где были оставлены казаки, назначенные туда на службы и в конвой корпуснаго командира. Далее
отряд следовал двумя эшелонами, из которых первый составился из войск и обозов, выступивших из Орска и
Верхнеозерской станицы, а второй — из оренбургской колонны.
19-го мая генерал Подуров, руководясь разсказами какого-то киргиза, повел отряд от переправы через реку
Иргиз не на Кызыл-яр, как следовало по испытанному в прошлом году и утвержденному корпусным командиром
маршруту, а прямо к Уральскому укреплению, но прямой путь не сократил время движения отряда. Во время
ночлега на безыменном озере в первом эшелоне шарахнулся табун и лошади разбежались в разныя стороны.
Утром 20-го мая разосланы были по степи партии казаков и башкир, которыя и собрали лошадей, не успев
отыскать пятнадцати.
23-го мая отряд присоединил к себе из Уральскаго укрепления 4-ю роту и оставил в нем больных и слабых 4-го
баталиона, а также казаков, назначенных туда на службу и в конвой корпуснаго командира.
С речки Джалавлы первый эшелон выслал вперед команду для очистки кудуков, а с Куль-кудука оба эшелона,
82
по случаю недостатка воды в последних копанях, отделили от себя верблюдов и пустили их вперед. Таким
образом отряд разделился на пять эшелонов, которые должны были прибыть в Аральск с 5-го по 9-е июня.
5-го июня корпусный командир со свитою и с конвоем из сотни казаков, в том числе полусотни уральцев,
следовавших с ним из Оренбурга, прибыл в колонну генерала Подурова на Ак-кудуке и проследовал с нею на
другой день до Салака. Перовский был очень доволен тем стройным порядком, который заметил в нашей
колонне, как во время расположения ея на ночлег, так и во время движения; но многие из его свиты говорили,
что порядок нарочно был подготовлен для показа корпусному командиру.
Этим они выражали свое полное незнание условий степных походов; иначе поняли бы, что подготовить
порядок в отряде невозможно, если его нет в действительности. Что же касается до удивившей их наружной
правильности в расположении и движении отряда, то устройство ея, хотя и требовало настойчивых хлопот, но
только в течение первых переходов, и затем эта правильность соблюдалась сама собою, по привычке. Никто,
например, из свиты не заметил, что 6-го июня переход и расположение на ночлег колонны были сделаны без
колоновожатаго и квартирмейстера. Выпустив колонну с Ак-кудука, я остался на несколько времени в
следующем эшелоне, не успев сказать об этом никому, но там меня задержали и я прискакал в свой отряд, когда
уже он прошел переход и расположился на Сапаке.
На Ак-кудуке я представил корпусному командиру предположение о производстве съемок и рекогносцировок на
реке Сыре в 1853 году, но он объявил, что разрешит съемки не ранее, как под Ак-мечетью.
7-го июня генерал Подуров направил, с последняго ночлега у Купа-кудука около Камышлы-баша, половину
кавалерии отряда прямо на Учь-ургу и прибыл в Аральск 8-го июня.
Всего до Аральска войска сделали: колонна генерала Подурова 687 верст в 36 дней (с 4-го мая до 8-го июня),
из которых 5 — были употреблены на дневки и 31 — на переходы; а колонна подполковника Йонея — 930 верст
в 46 дней (с 25-го апреля до 9-го июня), тогда как то же самое пространство корпусный командир с легким
отрядом прошел в 24 дня (выступил из Оренбурга 15-го мая, проследовал чрез Кара-бутак, 428 верст, 25-го, чрез
Уральское укрепление, 187 вер., 30-го, и прибыл в Аральск, 315 верст, 7-го июня).
Движение экспедционнаго отряда от Аральска.
Из собравшихся на Сыр-Дарью войск, в Аральском укреплении и на Казале было оставлено: 4-я рота
баталиона, 4 сотни казаков, в том числе 1 ½ — Уральскаго, ½ — Оренбургскаго и 2 — Башкирскаго войск, и 13
орудий с прислугою гарнизонной артилерии. Остальныя войска вошли в состав экспедиционнаго отряда,
который, после недельнаго отдыха в Аральске, двинулся к Ак-мечети по следующему маршруту:
1) Озеро Анетей.....20 вер.
2) Урочище Казала .... 29 «
3) « Бас-кара... 22 «
4) « Майлибаш .... 20 «
5) « Ак-суат ... 22 «
6) Урочище Ак-джар .... 21 вер.
7) « Ильчибай ... 24 «
8) « Кара-Тугай .... 23 «
9) « Хар-Хут .... 18 «
10) « Кармакчи .... 20 «
Итого.....220 вер.
11) Урочище Аксы.....33 вер.
12) « Бергунды ... 25 «
13) « Уйсун-куль .... 28 «
14) « Тюря-там .... 28 «
15) Урочище Батыстын .... 31 вер.
16) « Ак-мечеть .... 45 «
Итого..... 190 вер.
Всего..... 410 «
Экспедиционный отряд следовал 4-мя эшелонами:
1-й — под начальством полковника Марка, из роты пехоты, 2 сотен казаков, 3 орудий с прислугою, ракетной и
гальванической команд, выступил 15-го июня и прибыл к месту назначения 3-го июля.
83
2-й — генерал-майора Подурова, из роты пехоты, 1 ½ сотен казаков и 6 орудий, выступил из Аральска и
прибыл к Ак-мечети одновременно с 1-м эшелоном, хотя и следовал отдельно от него.
3-й — подполковника Йонея, из роты пехоты, 1 1/3 сотен казаков и 6 орудий, — днем позже 1-го и 2-го
эшелонов.
4-й — войскового старшины Филатова, из 2 сотен казаков, 2 орудий и большей части обоза, выступил днем
позже и прибыл двумя днями позже 1-го и 2-го эшелонов.
Корпусный командир, имея свой особый конвой, из 1 ½ сотен казаков и 1 орудия, следовал независимо от
эшелонов, выступил из Аральска днем позже и прибыл под Ак-мечеть днем раньше 1-го и 2-го эшелонов.
Экспедиционный отряд, двигаясь от Аральска вверх по Сыр-Дарье, вдоль праваго берега ея и Караузякских
разливов, прошел до Ак-мечети 410 верст в 16 переходов с 3-мя дневками.
17-го июня корпусный командир дневал на выбранном мною месте для предполагаемаго Казалинскаго форта,
когда эшелон Подурова подошел сюда на ночлег. Перовский немедленно позвал меня к себе и выразил
удовольствие за выбор места, которое ему очень понравилось, и неудовольствие за то, что я не предупредил его
о неудобстве для езды в экипаже дороги от Аральска до Казалы. Я молча выслушал как благодарность, так и
замечание; первую — потому что не одобрял сделанных уже им распоряжений о закладке на Казале огромнаго
казематированнаго укрепления из сыраго кирпича, а второе — считал неуместным, так как в среде его
многочисленной свиты находился офицер генеральнаго штаба, бывший после меня в Аральске и в Казале.
В тот же день совершенно неожиданно явился в отряд генерал-майор Хрулев, приехавший в экспедицию из С.Петербурга. Перовский был крайне недоволен приездом непрошеннаго гостя, принял его холодно и до самой Акмечети не говорил с ним ни слова.
От Майлибаша до соединения Караузяка с Джаман-Дарьею экспедиционный отряд шел по правому пустынному
и слегка всхолмленному берегу Сыр-Дарьи. Только у самой реки, при подошве нагорнаго берега, попадались
местами узкия полосы камыша с травою, но не было видно никаких признаков земледелия и постоянных кочевок.
Зато встречались любопытные памятники туземнаго зодчества, в кладбищах, похожих, как справедливо
выразился барон Мейндорф, на города. Кладбища эти состоят из мул, или простых земляных могил, и там, или
больших надгробных памятников, устроенных из глины, а иногда из жженаго кирпича, большею частью в виде
киргизской кибитки, или конуса с пустотою в средине, или в виде квадрата.
Таковы кладбища Коп-мечеть Бердибек, четырьмя верстами выше Майлибаша, и Хар-Хут. Последнее
получило название от находящейся здесь гробницы какого-то святаго, пришедшаго, по словам киргиз, на реку
Сыр проповедывать ислам еще во времена пророка Магомета. Святой был человек необыкновеннаго роста:
насыпь над его могилою имеет сажени две длины внутри тамы и настолько же простирается вне, где лежат его
ноги. Около гробницы святаго находится множество старинных там и мул, слаженных весьма крепко; глина около
Хар-Хута весьма хорошаго качества.
25-го июня эшелон наш дневал на Хар-Хуте, когда корпусный командир основывал промежуточный форт на
урочище Кармакчи, при соединении Караузяка с Джаман-Дарьею, близ бывшаго коканскаго поста Кош-курган. Он
оставил в нем из экспедиционнаго отряда 50 солдат из 3-й роты, полсотни Уральских казаков и ¼ пудовой
единорог с прислугою, под начальством инженера подпоручика Антоновича.
На другой день, выступая с ночлега, мы оставляли Сыр-Дарью, чтобы встретиться с нею вновь только под Акмечетью. Не имея пароксизма уже более месяца и думая, что лихорадка совсем меня оставила, я, проводив
колонну, остался купаться в реке; но едва успел выдти из воды, как потерял сознание в сильнейшем пароксизме.
Вестовой казак дал знать в ариергард. Меня привязали к лошади, довезли до отряда и уложили в лазаретную
фуру, где я пролежал в бреду целые сутки.
От Кармакчи отряд шел вдоль праваго берега Караузякских болот, изрезаннаго во многих местах брошенными
арыками и покрытаго камышем и иглистым кустарником. 28-го июня мы шли значительную часть перехода к
Бергунды по густому слою саранчи, объевшей весь камыш и кустарник.
Ускорение походнаго движения.
29-го июня, после дневки у Бергунды, корпусный командир со свитою и особым отрядом выдвинулся из перваго
эшелона на переход вперед и послал генеральнаго штаба капитана Дандевиля с легким отрядом еще вперед
узнать, не загородили-ли коканцы путь у Биш-арны посредством искусственных разливов; но 1-го июля, сделав
два перехода, догнал Дандевиля у этого пункта, а 2-го — явился под Ак-мечетью.
84
На другой день рано утром, когда первые два эшелона были еще в двух переходах от Ак-мечети, я получил от
Дандевиля, заведывавшаго личною канцеляриею корпуснаго командира, следующее письмо:
«Спешу уведомить Вас о приятной новости. Коканцы заперлись, в числе 300 человек, и решились защищаться.
Доказательством этому есть следующее обстоятельство. Пришедши под Ак-мечеть, мы расположились лагерем
за канавой, ограничивающей съемку окрестностей Ак-мечети с востока. Часу в 3-м Василий Алексеевич поехал к
крепости для переговоров с гарнизоном. Мы подъехали сажень на 60 и выслали вперед киргиза для вызова
переговорщиков. С нами были Голав, Ремишевский, Йогансон, Батаршин, Орловский и 4 черкеса. Коканцы
отвечали посланному, чтобы он въехал в крепость, но только что он подъехал к воротам, по нем дали два
выстрела, потом пошла пальба по нас из разных ружей и из пушек. Мы отъехали шагом! После 6 пушечных и
многих ружейных выстрелов пальба кончилась. Выстрелы долетали в лагерь. Когда мы подъехали к лагерю,
ранили лошадь у урядника и киргиза, который выезжал; не знаю, что будет ночью. Приходите скорее; не надо
дать им отдыха, сохраните пехоту, а главное привозите мешки холщевые. Вам придется встать правее нас,
чтобы ближе быть к батареям».
Придав излишнюю важность экспедиции, корпусный командир естественно боялся, чтобы коканцы не бросили
крепость до прихода русских, а свита его разделяла это опасение из боязни, чтобы не улетучились предстоящия
награды. Этим объясняется радость, что коканцы заперлись в Ак-мечети и намерены защищаться. Я показал
письмо Подурову, доложив от себя, что ускорять движение экспедиционнаго отряда было бы крайне тяжело,
особенно для пехоты, да и едва-ли необходимо, так как отряд корпуснаго командира, состоящий из 3 сотен
Уральских казаков с 3 орудиями и командами ракетною и саперною, совершенно безопасно может пробыть
лишния сутки без подкрепления против крепости, в которой всего 300 человек гарнизону; но Подуров не
согласился со мною и приказал всем эшелонам двинуться форсированными переходами. Таким образом в
сильную жару эшелоны должны были делать двойные переходы и прибыли под Ак-мечеть, конечно, сильно
утомленные форсированным маршем, оказавшимся совершенно излишним, так как корпусный командир вовсе
не намерен был торопиться взятием крепости.
Прибытие под Ак-мечеть.
3-го июня, дойдя с 1-м и 2-м эшелонами до Бишь-арны и оставив их там на привале, я поскакал вперед к
корпусному командиру за приказанием, где и как размещать войска. Ак-мечетская крепость показалась вдали.
Силуэт ея мало по малу стал выделяться и среди степной полдневной тишины послышались редкие, пушечные
выстрелы, сначала глухие, а потом все более отчетливые. В лагере корпуснаго командира неприятельския ядра
летали над головами и ложились далеко сзади. Доложив Перовскому о приближении войск и получив от него
приказание, вместе с подарком небольшаго куска кисеи, для защиты от комаров, которых на берегу Сыра
страшно много, я отправился в кибитку, где помещалась столовая его свиты. Там мне передали la grande
nouvelle du jour. Накануне вечером корпусный командир собрал окрестных киргиз и приказал им насыпать
плотину чрез широкий и глубокий арык, находившийся перед лагерем. Киргизы работали целую ночь, но и в
отряде никто не спал это время, по причине комаров. Перовский часто выходил из своей кибитки и постоянно
видел, как Хрулев суетился около рабочих. Это ему понравилось и чтобы дать какое-либо положение генералу,
который был старше в чине начальника экспедиционнаго отряда, отдал утром приказ по Отдельному
Оренбургскому Корпусу о назначения Хрулева начальником артиллерии всех степных укреплений.
1-й и 2-й эшелоны экспедиционнаго отряда прибыли, после усиленнаго марша в 45 верст, только в 8 часов
вечера, а 3-й — на другой день в 10 часов утра, сделав в полторы сутки 76 верст. 5-го июля рано утром пароход
«Перовский» бросил якорь верстами двумя выше крепости, и отряд тотчас же открыл с ним сообщение, приняв
от него тяжести и перевезя их на верблюдах севернее крепости; а в 7 часов вечера прибыл 4-й и последний
эшелон.
Состав и числительность отряда.
Таким образом под Ак-мечетью собрались все войска экспедиционнаго отряда, именно: 3 роты пехоты
(Оренбургскаго линейнаго № 4-й баталиона); 8 сотен казаков (3 ½ Уральскаго, 1 ½ Оренбургскаго и 3
Башкирскаго войск); 17 орудий (одна 12-ти фунтовая и две 6-ти фунтовых пушек, два ½ пудовых, четыре ¼
пудовых и три 3 фунтовых единорогов и 6 кегорновых мортир (с прислугою оренбургской казачьей и гарнизонной
артиллерии); ракетная и гальваническая команды, обоз из 500 подвод с башкирскою командою в 400 человек и
1,350 верблюдов с 300 возчиками-киргизами; наконец, при отряде находился султан Ирмугамед Касымов,
известный под именем Илекея, и при нем человек 200 киргиз, употреблявшихся во время осады для разведок.
Сверх того, под Ак-мечетью находился пароход «Перовский» с командою. Всего в экспедиционном отряде
состояло около 2,850 человек, в том числе около 100 человек офицеров, чиновников и зауряд-офицеров, 2,250
85
нижних чинов и 500 киргиз, и с ними до 2,600 лошадей и 1,350 верблюдов (приложения 1-е и 2-е).
Крепость Ак-мечеть и расположение осаждавших войск.
Крепость Ак-мечеть, построенная на разстоянии четверти версты от праваго берега реки Сыра, представляла
вид редута с башнями на углах и на серединах фасов, имевших более 50 сажен длины каждый. Глиняныя стены
имели до 5 сажен высоты и столько же толщины при основании и были окружены широким и глубоким водяным
рвом. Внешнее укрепление, взятое в 1852 году полковником Бларамбергом, было разрушено, но следы бывших
построек остались и ими осаждавший мог воспользоваться. В крепости сидело человек триста, имевших три
медных орудия малаго калибра, которым, во время обороны, переносились, по мере надобности, с одной башни
на другую, несколько фалконетов и довольно много винтовочных ружей, установленных на подставках. Ядра
летали версты на две, не причиняя осаждавшему большого вреда, но из ружей коканцы стреляли довольно
метко, даже на 250 сажен.
Осаждавшия войска расположились лагерем, слишком в 600 саженях к востоку от крепости. Впереди, вдоль
большого арыка, разместилась пехота поротно, а на левом фланге, у самой Сыр-Дарьи, корпусный командир со
свитою и казачьим конвоем и вся артилерия; сзади стали обоз отдельными кареями в шахматном порядке,
казаки и наконец киргизы султана Илекея.
Местность между лагерем и крепостью, изрезанная арыками, частию наполненными водою и частию сухими,
представлена на приложенном плане с показаниями осадных работ (План утерян.).
Молебен и сигнальные огни.
5-го июля, в 8 часов утра, в отряде был отслужен молебен, после котораго Перовский, отведя меня в сторону,
спросил: «как бы вы думали брать крепость?» Я отвечал: в крепости сидит не более 300 азиятцев с тремя
маленькими пушками; а у нас около 2 ½ тысяч войска, 17 орудий с тройным комплектом снарядов, 250
конгревовых ракет и есть все приспособления для осады и штурма; поэтому я бы думал немедленно же, в
течение суток или двух, обстрелять крепость сильнейшим артилерийским огнем и если, паче чаяния, после этого
она не сдастся, штурмовать ее с нескольких сторон. «Это значит, возразил Перовский, вы хотите
повторить неудачу Бларамберга?» — Совсем нет, отвечал я. Бларамберг пошел на штурм зря, не подготовив его
и не имея с собою даже лестниц, а у нас все есть. Продолжительная осада отымет гораздо более людей, нежели
хорошо подготовленный штурм. Мы еще не начинали осадных работ, а уже потеряли вчера одного солдата.
Ежедневныя небольшия потери, сопряженныя с постоянными работами, утомят солдат физически и
нравственно, а в конце концов, если неприятелю не надоест сидеть в крепости, все же придется ее штурмовать.
Перовский слушал с видимым неудовольствием и, когда я кончил, не сказав ни слова, отошел к офицерской
группе и между прочим объявил, что сегодня ночью будет заложена первая батарея, а для отвлечения внимания
неприятеля с 11 часов вечера на пароходе будут жечь сигнальные огни и пускать с него ракеты. Ночью, часу в
первом, когда я занимался вместе с Падуровым и Марком нарядами на работы следующаго дня, явился за мною
казак от корпуснаго командира. Я отправился и застал Перовскаго со свитою на возвышении около арыка.
Увидав меня, он повел к себе в кибитку и, когда уселись, начал говорить: «скажите откровенно, вы должны это
знать, за что Падуров и Марк недовольны мною и почему постоянно от меня удаляются? Сегодня, например, я
сказал им, что на пароходе будут жечь сигнальные огни, но ни тот, ни другой не пришли ко мне смотреть на
фейерверк». — Хотя я нахожусь почти постоянно вместе с Падуровым и Марком, отвечал я, но никогда не
слыхал выражений какого-либо неудовольствия.
Если же оно действительно существует, то может быть объяснено несколько неловким в настоящее время
служебным их положением. Один носит название начальника, а другой начальника штаба экспедиционнаго
отряда, а между тем все распоряжения по отряду делаются без всякаго их участия и на их долю достаются
только наряды на работы и передача приказаний. Что же касается до того, что ни Падуров, ни Марк, ни я не
явились на фейерверк, то мы смотрели на это, как на развлечение и не считали себя в праве отрываться для
него от прямой своей обязанности.
Вечером скопляется у нас очень много работы: получаются записки из вашей канцелярии нарядить на ночь и
на следующий день столько-то людей на те или другия работы, в караулы и проч. Надо все это сообразить,
распределить по командам, вытребовать из команд толковых людей, передать и объяснить им приказания, и на
эти объяснений тратится очень много времени, особенно когда имеешь дело с башкирами, которые почти совсем
не понимают по-русски. Вчера мы окончили наряды в 3 часа ночи, а сегодня придется, может быть, проработать
еще долее.
Не возражая на мои замечания, Перовский долго и горячо говорил о том, что на войне между всеми чинами
86
должно быть полное единодушие, что личныя неудовольствия не должны иметь места и проч. Наконец, встав,
прибавил: «передайте все, что я вам говорил, Падурову и Марку и если кто-либо из них захочет со мною
объясниться, пусть явится немедленно, я буду ждать». Возвратясь к себе в лагерь, я застал Падурова и Марка за
ужином и передал им слово в слово разговор мой с Перовским. Падуров был сильно смущен, уверял, что он
никогда не имел никакого неудовольствия на Василий Алексеевича и сожалел, что я намекнул на неловкость
служебнаго его положения. Марк отнесся к делу совершенно иначе. Он поблагодарил меня именно за этот
намек, но нашел, что он выражен слабо, мягко и отправился объясняться лично к Перовскому.
Устройство батарей и артилерийский огонь.
Артилерийскою частию, при осаде Ак-мечети, то есть назначением мест для батарей и действием их,
заведывал генерал Хрулев. Ночью на 6-е июля была устроена батарея № 1, в 250 саженях к северу от крепости,
но не была занята и на другой день коканцы ее несколько попортили. На 7-е июля была заложена батарея № 2,
на левом берегу реки Сыра, в 315 саженях от крепости; а для отвлечения внимания от этой работы корпусный
командир послал меня с ротою пехоты на северо-восток от крепости, чтобы занять бивак и зажечь огни. Ночью
на 8-е июля были устроены батареи: № 3, в 250 саженях против восточнаго фаса крепости; № 4, ракетная,
против северо-восточной угловой башни (А), по направлению диагонали крепости; наконец № 5, в 140 саженях к
западу от крепости, во рву разрушеннаго наружнаго укрепления, за остатками его вала.
Батареи были вооружены: № 1 — двумя 6 фунтовыми пушками и одним ¼ пудовым единорогом; № 2 — двумя
½ пудовыми единорогами; № 3 — одною 12 фунтовою пушкою и тремя ¼ пудовыми единорогами; № 4 —
ракетными станками и одною кегорновою мортиркою; наконец, № 5 — четырьмя мортирками. Вместе с этими
мортирками, для занятия позиции с западной стороны крепости, были посланы ½ роты пехоты под начальством
майора Кузьмина-Караваева, и в резерв к пехоте полсотни казаков с двумя 3 фунтовыми единорогами Во втором
часу ночи пехота с мортирами прибыла на место и расположилась, как уже сказано, во рву разрушеннаго
укрепления за остатками его вала.
Из крепости открыли огонь, на который отвечали мортирки и за ними ½ пудовые единороги с батареи № 2. Во
время перестрелки, продолжавшейся до 3-х часов, контужены майор Кузьмин-Караваев, гарнизонной артиллерии
подпоручик Корнилевский и 5 нижних чинов. В официальном донесении одновременная контузия 7 человек была
приписана разрыву одного из огненных шаров, которые, будто бы, бросались неприятелем из фалконетов и
состояли из пороха, завернутаго в кожу, потом крепко и толсто обмотаннаго стеклядью или струнами и, наконец,
со вставленною гранатного трубкою, покрытою смолою; но на самом деле контузия произошла от неосторожнаго
обращения с собственною мортиркою. 8-го июля, в 3 ½ часа утра, приказано было открыть прицельную и
навесную стрельбу со всех батарей, по сигналу, данному с батареи № 1.
Корпусный командир послал меня на батарею № 1 наблюдать за полетом снарядов и особенно боевых ракет и
присылать ему записки после каждаго прекращения пальбы. В первую перестрелку сделано было из каждаго
орудия по 10 выстрелов и выпущено 40 ракет. Прапорщик Йогансон, заметив, что ракеты не долетают до
крепости, выдвинулся с батареи № 4 вперед на 70 сажен, и с новой позиции почти все ракеты ложились внутри
крепости. Действие из орудий было менее удачно. Прицельные выстрелы, не причиняя никакого вреда глиняным
стенам пятисаженной толщины, сбивали только иногда зубцы с них. Большею же частию снаряды перелетали
крепость и ложились с батареи № 3 около батареи № 5, а с батареи № 2 — около батареи № 1 и проч. Вообще
расположение батарей было крайне неудачно. Неприятель отвечал на наш огонь пальбою из пушек, фалконетов
и крепостных ружей и по прекращении общей перестрелки преследовал выстрелами в течение целаго дня
людей, переходивших из батарей в лагерь.
По окончании первой перестрелки я отправил к корпусному командиру свои наблюдения и ежеминутно ожидал
второй перестрелки, но напрасно. Наступил вечер, солдаты уже несколько раз поели, а человек мой, не зная где
я, не принес мне обеда. Побуждаемый голодом, я послал казака с запискою к Дандевилю, прося его спросить
корпуснаго командира, будет ли сегодня вторичная перестрелка. Перовский тотчас же ответил, что не будет и
что я могу возвратиться в лагерь и сильно распек офицера, заведывавшаго его хозяйством и кухнею, что тот не
отправил ко мне обеда на батарею.
После первой перестрелки батарея № 4 получила первостепенное значение. В ночь на 9-е июля она была
перенесена вперед на то место, откуда Йогансон бросал ракеты, то есть на 200 сажен от крепости, и вооружена,
кроме ракет, одним ½ пудовым единорогом и тремя мортирками, на следующую ночь была расширена и на нее
свезены все три пушки и четыре ¼ пудовых единорога, наконец, на 12-е июля еще один ½ пудовой единорог.
Таким образом на батарее № 4 сосредоточилось 12 орудий; затем на батареях №№ 1 и 3 и в лагере оставлено
по одному 3 фунтовому единорогу и на батарее № 5 две мортирки; батарея же № 2 была упразднена. Орудия с
87
батарей ежедневно в определенный час делали по десяти выстрелов, на которые неприятель отвечал
пушечным и ружейным огнем, а иногда, стреляя по нашим работам, и сам затевал перестрелку. Вообще,
действие нашей артиллерии во время осады было довольно безцельно.
Только 11-го июля батарея № 4, сделав несколько залпов по северо-восточной башне (А), произвела в ней
значительный обвал и затем до сумерок расчищала брешь одиночными выстрелами; но в течение ночи
неприятель успел заделать брешь земляными мешками. На другой день вновь была сделана брешь и
неприятель не отвечал даже на наш огонь, но и на этот раз никто не думал воспользоваться успехом, и ночью
брешь была опять заделана. Затем артиллерия наша, сосредоточившись было на несколько дней на батарее №
4, стала опять раздробляться.
В ночь на 13-е июля, кроме перенесения ракетной батареи сажен на 30 вправо от батареи № 4, была
построена батарея № 6, в 100 саженях от западнаго фаса крепости и вооружена 12 фунтовою пушкою и двумя ½
пудовыми единорогами, а на 16-е число 12 фунтовая пушка была заменена 3 фунтовым единорогом и все пять
мортирок соединились опять на батарее № 5. 18-го и 19-го июля, вследствие слухов о приближении от Ташкента
1 ½ тысячи коканцев на помощь осажденным, значительная часть орудий была переведена в лагерь и на
батареях осталось: на № 4 — 12 фунтовая и 6 фунтовая пушки, на № 5 — пять кегорновых мортир и на № 6 —
два ½ пудовых единорога.
В последнее время осады на батарее № 4 штабс-капитана Ремишевскаго были все три пушки, а на батарее №
7 есаула Харитонова, устроенной взамен батареи № 6, в ночь на 22-е июля, саженях в 100 против севернаго
фаса, — два ½ пудовые единорога. Постоянное перемещение орудий с места на место ясно показывает, что
артиллерия употреблялась при осаде Ак-мечети без всякой определенной мысли и потому мало содействовала
ускорению взятия крепости.
Ведение траншей.
Инженерными работами при осаде Ак-мечети, по крайней мере до перехода через ров, заведывал также
Хрулев, хотя и не официально.
Первая траншея (а), от батареи № 4 к северо-восточной башне (А), была начата ночью на 10-е июля. На 12-е
число в ней был устроен ложемент для штуцерной команды, которая стреляла по людям, являвшимся на стенах
и башнях для их исправления. Траншея была окончена на 17-е число. В эту ночь неприятель не прекращал
ружейной пальбы, освещая окрестности красным огнем с юго-восточной башни (Д) и зажженными бревнами,
которыя ставил на стенах и опускал вниз. Для развлечения внимания неприятеля, вокруг всей крепости была
разсыпана по канавам пехота, которая поддерживала ружейную перестрелку вне направления наших работ в
траншеях, которыя велись с востока (а) и запада (г). Тем не менее мы потеряли 5 человек убитыми. На другой
день, для постояннаго занятия траншей, к выставленной 8-го июля полуроте пехоты на правом фланге, послана
другая полурота на левый фланг.
10-го июля была устроено башкирами, под руководством войскового старшины Филатова, траншея от праваго
фланга лагеря до батареи № 4, и так как при этом не было потерь, то полагали безопасным продолжать работы
башкирами днем, даже вблизи крепости, но вскоре принуждены были от этого отказаться. Ночью на 11-е число
была начата с двух концов параллель (б) между батареями №№ 4 и 5, и продолжалась днем, под сильным
ружейным огнем, которым было ранено 7 башкир. На 12-е число параллель была доведена от батареи № 5 на
280 сажен и концы остались не соединенными на 60 сажен; а на 13-е число на разливах из канавы незамкнутаго
пространства были постланы фашины, по которым можно было провозить орудия. Боковое же прикрытие к
стороне крепости было устроено только в ночь на 18-е июля; до этого времени люди проходили незамкнутое
пространство постоянно под неприятельским огнем.
Апрош (в) от батареи № 5 к юго-западной башне (с) был начат на 13-е июля и продолжался в следующия ночи,
под прикрытием мантилета, и окончен на 16-е число. Во время этой работы в первую ночь ранено 2 рядовых, а
во вторую — подпоручик Лифлянд. Апрош (г) от параллели к северо-западной башне (В) был начат и окончен
сутками позже предыдущего. В этом апроше (г) и в венчании гласиса (д) было два зигзага, прямо
направлявшиеся на стену крепости, на которой неприятель поставил против них крепостныя ружья и лишь
только кто показывался в зигзаге, тотчас же раздавался выстрел.
Венчание гласиса (д) началось, под прикрытием туров, в ночь на 16-е июля от траншеи в влево, на 18-е число
было поведено одновременно, вправо и влево от траншей ве, причем было смертельно ранено 2 рядовых, а на
следующую ночь также и от траншеи а, причем ранен один рядовой. 19-го июля в 3 часа пополудни человек
88
двадцать коканцев, выйдя незаметно из ворот крепости, находившихся на южном фасе, бросились на двух
часовых, стоявших в венчании гласиса, схватили их, утащили в крепость и там, как оказалось впоследствии,
казнили самым варварским образом, сняв с живых кожи. 22-го июля они хотели повторить предприятие, напав
врасплох на траншейный караул, и в 4 часа утра уже несколько коканцев спустились по веревкам с южной стены
крепости, но были замечены, встречены ружейным огнем караула и вернулись. Венчание гласиса было окончено
почти перед самым штурмом, 25-го июля, одновременно с переходом через ров.
Переговоры с неприятелем.
13-го июля в половине 11-го часа корпусный командир послал в крепость киргиза с следующим письмом:
«От Оренбургскаго Генерал-Губернатора
Начальнику Ак-мечетской крепости.
«По приказанию Государя моего, Императора Всероссийскаго, пришел я взять Ак-мечеть, построенную
коканцами на русской земле, для притеснения киргиз, наших подданных».
«Ак-мечеть уже взята, хотя вы и сидите в ней. Вы видите, что я, не теряя моих людей, могу истребить вас всех
до единаго».
«Напрасно исправляете вы стены: в Ак-мечеть я войду в ворота, потому что в свою собственную крепость
через стены не лазят. Если бы эти стены были не мои, то я не жалел бы их, вы знаете, что я имею силу
разрушить их совершенно». (В официальном донесении это место было пропущено).
«Русские пришли сюда не на день и не на год, а на вечныя времена, на год они не пойдут».
«Хотите остаться живы, просите пощады; хотите умереть в Ак-мечети, и это в вашей воле, мне не к спеху, я вас
не тороплю, но повторяю: пришел сюда не сражаться с вами, а бить, покуда не отворите ворота».
«Все это сказал бы я вам в первый день моего прибытия, когда я подъезжал без оружия к стенам крепости,
еслибы вы не стали стрелять в меня предательским образом, а это не водится между честными воинами».
В 8 часов вечера крепость иллюминовалась флагами. Мы с Падуровым и султаном Илекеем сидели за чаем,
когда корпусный командир подъехал к нам верхом и, обратясь к султану, спросил: «что значат эти флаги:
покорность или вызов?» Илекей, внимательно посмотрев на крепость, отвечал — вызов. Перовский пришпорил
лошадь и, прибыв на батарею, приказал начать обычный огонь в десять выстрелов. Киргиз привез ответ от
начальника Ак-мечети, в котором было сказано, что: «теперешнее правительство Кокании не обязано отвечать
за несправедливости, сделанныя в управление страною кипчаками; русский отряд подошел к крепости, без
объявления войны, начальник Ак-мечети готов очистить крепость, но чтобы русские дали ему сроку 15 дней, в
течение которых отошли бы за Бишь-арны; иначе будут сопротивляться, пока «ружья у них останутся на ложах,
ефесы сабель и древки копий не переломятся и не истощатся в крепости кизяки (куски глины, бросаемые в
осаждающих)».
Постройка бараков и обилие работ.
На другой день, то есть 14-го июля, по распоряжению корпуснаго командира, была начата постройка бараков
около лагеря но с какою целью? — не мог ни от кого узнать. Говорили, что корпусный командир хотел показать
гарнизону, что он не нуждается в их крепости, но вернее, что он боялся замедления осады до осени, хотя и эта
боязнь была довольно странна. Хорошо еще, что для постройки бараков были наняты киргизы, а то чины отряда
и без того были утомлены до крайности дневными и ночными караулами в траншеях и в лагере, заготовлением
за рекою осадных материалов, сена для лошадей и множеством других самых разнообразных служб и работ.
С стесненным сердцем передавал я приказания в команды о наряде людей, по распоряжению свыше, видя, что
многим приходилось отбывать службу по несколько суток безсменно, без отдыха и без сна. Особенно тяжела
была служба безответных башкир и усталых и оборвавшихся от похода пехотных солдат. Физическое и
нравственное состояние солдата во время осады Ак-мечети лучше всего характеризуется следующим случаем.
Раз в полдень солдат вышел из батареи (№ 4) и направился прямо к крепости, перешел через водяный ров,
полез на башню (А) и достигнув более половины ея высоты, вытащил из нея земляной мешок и высыпал из него
землю, потом другой и третий, затем слез с башни и тем же путем пошел, не торопясь, назад. Коканцы открыли
по нем огонь, но он вернулся благополучно на батарею, и когда начальство стало его спрашивать, зачем он
ходил к крепости, солдат спокойно отвечал: «у меня рубашка совсем оборвалась, так я сходил за мешками,
чтобы сшить из них новую». Издали этот поступок может показаться молодечеством, геройством, но вблизи было
видно только полнейшее равнодушие к жизни, апатия.
89
Первая рекогносцировка к Сагазы.
18-го июля, вследствие слухов о приближении от Ташкента помощи к Ак-мечети, корпусный командир послал
Падурова и меня с легким отрядом к переправе Сагазы, для рекогносцировки дороги и разузнания от киргиз о
неприятеле, а в лагере сформировал, на случай движения к нему на встречу, отряд в 500 казаков с ¼ пудовым и
тремя 3-х фунтовыми единорогами, взятыми с батарей.
Чтобы объяснить что такое Сагазы, необходимо сказать, что крепость Ак-мечеть была окружена со всех сторон
водою, именно Сыр-Дарьею и разливами ея рукавов Бер-казана и Кара-узяка и находилась таким образом на
острове, простиравшемся верст на 35 от запада к востоку и на 15 от севера к югу. Удобных переправ через рукав
Бер-казан, ограждающий остров с севера и востока, было только две: одна при истоке рукава, носившем
название Сагазы, могла быть производима только на плотах и лодках; а другая Биш-арны (пять протоков),
недалеко от бабыстынских или караузякских болот, в брод. Переправы эти были весьма важны для. сообщения
Ак-мечети с коканскими и русскими владениями. Пройдя слишком 30 верст до Сагазы, мы в тот же день
вернулись назад, доложив корпусному командиру, что для провода артиллерии дорога требует
предварительнаго исправления и что киргизы ничего не знают о приближении коканцев.
Вторая рекогносцировка к Сагазы, исправление дороги и разстановка передовых постов.
На другой день, то есть 19-го июля, с утра отправлен был сотник Михайлов с партиею уральских казаков
поставить наблюдательный пост в 15 человек у переправы чрез Сагазы и другой пост в 10 человек на половине
дороги оттуда к крепости; а вечером посланы были из лагеря: войсковой старшина Буренин с двумя сотнями
уральских казаков и 3-х фунтовым единорогом к Сагазы и эсаул Саратовцев, с сотнею уральцев и 3-х фунтовым
единорогом, к Бишь-арны, для охранения этих пунктов, а также небольшия партии казаков на левый берег СырДарьи.
Мне было приказано следовать с отрядом Буренина, исправить дорогу до Сагазы для провода орудий,
разместить отряд и посты на Бер-казане по своему усмотрению и потом вернуться. Пройдя несколько верст, мы
ночевали, не разседлывая лошадей, на берегу небольшого озерка. Желая испытать, как ходят казаки в военное
время без посторонняго начальства, я не вмешивался в их распоряжения, но к великому удивлению заметил,
что никаких распоряжений не было сделано и казаки преспокойно улеглись все спать, не выставив ни одного
часового.
Я целую ночь не спал, но когда солнце встало и мне надоело быть безсменным часовым, разбудил Буренина,
предложив ему выступать, так как в течение дня предстояло много работы. Дорога от Ак-мечети до Берказанскаго протока пересекалась множеством канав и разливов, во многих местах тянулась узкою тропою между
густым и колючим кустарником и только подходя к Сагазы пролегала среди прекрасных джидовых лесов. 20-го
июля, пользуясь сметливостию и расторопностию уральцев, мне удалось разработать дорогу до такой степени,
что по ней можно было провозить орудия и подводы, и затем осталось еще времени для осмотра Бер-казанскаго
протока и размещения постов.
Поиск в Джулеку.
Ночевав на Сагазы, рано утром 21-го июля я возвращался к Ак-мечети, но не доезжая до нее верст пять,
встретил Падурова с полусотнею оренбургских казаков и полусотнею Башкирцев. Он сообщил мне, что
корпусный командир приказал ему следовать на Сагазы, где, присоединив к себе 1 ½ сотни Уральских казаков с
3-х фунтовым единорогом переправиться чрез проток и двинуться, вместе со мною и со всем отрядом, на
встречу коканцев, слухи о приближении которых продолжались, разбить их, дойти до коканской крепости Джулек,
взять и разрушить ее и потом вернуться.
Провианта на отряд в 2 ½ сотни с орудием взято на 7 дней. «Отпуская меня», прибавил Падуров, «Василий
Алексеевич приказал распорядиться так, чтобы у нас в отряде не было ни одного убитаго или раненаго и я дал
ему слово, что свято исполню его приказание».— Напрасно торопились, возразил я. — На войне нельзя
расчитывать на верную невредимость. — «Я надеюсь на вас», продолжал Падуров, «дорогой вы придумаете что
нам делать и по старой дружбе поможете мне сдержать мое необдуманное слово».
К 2 часам пополудни отряд наш сосредоточился у Сагазы и начал переправу чрез Бер-казанский проток,
имевший 20 сажен ширины и 1 ½ сажени глубины, при пособии одной киргизской лодки, одной киргизской же
будары и одного плота из сухого камыша. Переправа продолжалась до 7 часов вечера, следовательно ровно 5
часов. Отряд ночевал около брошеннаго коканскаго кургана или укрепления Мамы-сеит, на канаве.
22-го июля отряд прошел около 50 верст и ночевал на озере Ит-аяк. Воды на пути было довольно, корм всегда
90
порядочный. Дорога пролегала среди кустарников, состоявших из джиды, саксаула, гребенщика (джангыл),
колючки (чингил), ивы и тополя (туранга). Около дороги встречалось много пашень и аулов киргиз, сначала
Джапасскаго, а потом Кипчакскаго родов. Разливы из канав и густота кустарника, особенно колючки,
представляли затруднения для следования орудия и подвод, но они были устраняемы передовою командою,
разрабатывавшею дорогу.
23-го июля местность представляла те же свойства, как и накануне. Сделав верст 30, отряд остановился на
привал в лощине, на которой было довольно много киргизских кибиток, а поднявшись из лощины на высоту,
виднелась уже крепость Джулек, отстоявшая от этого места верст на 15. С согласия Падурова, я пригласил к
себе более значительных киргиз на чай и узнав, что многие из них имеют родных в Джулеке и что там сидит не
более 40 коканцев, сказал своим гостям: «нам приказано выгнать из Джулека коканцев и разрушить крепость и
мы не можем вернуться, не исполнив приказания высшаго начальства.
С боя, или без боя, но мы займем Джулек. Вы знаете крепость и видите теперь наши силы, значит можете
сами судить на чьей стороне превосходство, а сзади за нами, под Ак-мечетью, которая не сегодня, так завтра
сдастся, у нас еще более войск. При всем том мы не имеем ни малейшаго желания проливать понапрасну
человеческую кровь и если коканцы очистят Джулек при нашем приближении, даю слово, что мы их не будем
преследовать и не тронем. Нам нужна крепость, а не они». После этой речи киргиз Тургай вызвался съездить в
Джулек сообщить начальнику о нашем приближении, посоветовать ему оставить крепость и вернуться к нам с
ответом. Переговорив вторично с Падуровым и заручившись от него безусловным carte blanche, я отправил
Тургая в Джулек.
Затем, расчитав время, когда он должен был прибыть в крепость и передавать начальнику ея о приближении
русских войск, я выдвинул отряд на высоту и направил его по песчаной дороге ниткой в один конь, на разстоянии
несколько саженей один от другого, чтобы по возможности увеличить массу пыли, видной из далека, и
подкрепить фактом разсказ киргиза о нашей силе, без сомнения, преувеличенной. В этом порядке мы подошли
верст на пять к крепости, когда заметили, что от нея потянулся столб пыли по направлению к Туркестану. Казаки
без приказания начали стягиваться и строиться в сотни, для преследования бежавших из Джулека коканцев. Сам
Падуров позабыл уже об обещании не трогать их и торопливо подтягивал казаков. Не ожидая такого оборота, я
был сконфужен, но скоро оправился, поскакал с вожаком вперед на пол версты, поговорил с ним, вернулся и при
сомкнувшемся уже отряде доложил громко Падурову, что впереди глубокий водяной арык, что нет возможности
переправить через него скоро отряд с орудием и что необходимо сделать обход верст в пять.
Падуров начал возражать, но я предложил ему удостовериться самому и когда он поскакал со мною вперед, я
сказал ему, что никакого препятствия к преследованию нет, кроме даннаго обещания. «Стоит ли церемониться с
Азиятами», отвечал он и хотел уже вернуться, но я остановил его порыв замечанием, что на это иначе посмотрит
Василий Алексеевич. Тогда, доскакав до назначеннаго арыка и вернувшись в отряд, Падуров объявил, что
действительно нельзя идти прямо и необходимо сделать обход, но мы успеем еще догнать коканцев, а между
тем солнце приближалось уже к закату. Затем он предложил мне взять десять казаков, ехать прямо к Джулеку и
занять засветло крепость.
Довольный, что мне удалось отклонить казачий порыв, я поскакал к Джулеку, на пути встретил Тургая с
известием об уходе коканцев и потом депутацию от окрестных киргиз с поздравлением, по случаю нашего
благополучнаго прибытия, и направил их к Падурову, а сам достиг наконец цели нашего поиска и остановился у
ворот крепости, которыя были затворены. Спешив казаков и оставив двух из них с лошадьми и одного у ворот, с
приказанием никого чрез них не пропускать, с остальными вошел в крепость, чрез какой то темный и извилистый
коридор, в нишах котораго мы нашли 19 ружей разной длины и разнаго калибра с фитильными замками.
Внутренность крепости была покрыта целым лабиринтом глиняных построек, среди которых выдавался по
удобствам для жизни только дом начальника, имевший впереди глиняную платформу в аршин вышины. В одной
из комнат этого дома, во вмазанном над очагом котле, мы застали воду еще совершенно горячую, а недалеко от
дома нашли большую редкость в степи — превосходный колодезь с холодною ключевою водою. Разсматривая
коканския постройки, я разослал казаков по крепости отыскивать имущество бежавших и сносить все на
платформу. Из военных предметов, кроме ружей, найдено было: 185 мелких чугунных ядр, 205 свинцовых пуль,
3 пуда 14 фунтов свинцу, форма для пуль, древко от бунчука, выкрашенное зеленою краскою, барабан и пуда
полтора пороху, которые я употребил на другой день для взрыва одной из башен. Кроме того казаки притащили
несколько больших мешков рису, изюму и табаку, 6 штук рогатаго скота и ученаго для охоты беркута, который
ценился киргизами по крайней мере в 100 баранов.
Все это отдано было в отряд за исключением беркута, котораго я подарил Тургаю за оказанную им услугу.
91
Через час или полтора после меня, уже после заката солнца, прибыл к Джулеку Падуров с отрядом и я сдал ему
крепость и найденное в ней имущество. Отряд расположился на ночлег вдоль южнаго фаса крепости, где были
ворота и против них ряд тополей.
24-го июля я посвятил съемке плана и профилей крепости и построек в ней и разрушении двух башен и всех
стенок бруствера выше банкета; а находящиеся при мне топографы дополняли свою маршрутную съемку от Акмечети до Джулека рекогносцировкою окрестностей последняго пункта.
По съемке крепости (чертеж 1) оказалось, что она имела вид правильнаго четырехугольника, коего бока
северный и южный простирались на 30, а восточный и западный на 45 сажен, следовательно вся крепость имела
в окружности 150 сажен. Ворота находились среди южнаго фаса. Стены имели толщины при основании 1 ½
сажени и высоты 2 ½. По углам четырехугольника возвышались башни, из которых одна юго-восточная была
сплошная, а прочия пустыя, северовосточная в три, а западныя в два яруса. Вокруг крепости, на разстоянии 2
сажен от стен, был ров шириною в 3 и глубиною 1 ½ сажени; воды в нем было немного.
По окончании съемки крепости я занялся съемкою внутренних построек, около юго-восточной башни, но вскоре
почувствовал дым, который быстро усиливался, так что вблизи нельзя было ничего видеть. Ощупью добрался я
до платформы, откуда стоявший тут часовой с пришедшими к нему на помощь двумя-тремя казаками, забирали
порох, ружья и прочее, и вместе с ними выбежал из крепости, в которую затем войти уже не было никакой
возможности. Все деревянное и камышевое в крышах и стенах построек горело, пламени не было видно, но
густой дым покрыл все укрепление. Продолжать съемку не было ни малейшей возможности и я дополнил только
начатую работу наброскою на глаз, с высоты сплошной башни, контуров главнейших построек и стен. Кто и
зачем зажег крепость, или она загорелась случайно — мы не могли узнать.
После съемок я занялся минными работами, чтобы испытать, на каком разстоянии безопасно находиться от
взрываемых глиняных стен. Под Ак-мечетью, готовясь к заложению мины в стене крепости, хотели отводить
войска, перед взрывом, на версту, но мне казалось это напрасным в отношении безопасности и совершенно
вредным в отношении штурма бреши, так как войскам пробежать версту в порядке все же нужно 10 минут, а в это
время обороняющийся может оправиться и дать серьезный отпор.
Первую мину в 1 ½ пуда коканскаго пороха я заложил под трехъярусную северовосточную башню и
воспламенил ее помощью стопина на разстоянии 20 сажен. Взлетев на воздух густым облаком пыли, башня
разсыпалась, не причинив мне ни малейшаго вреда. Другую мину в 3 пуда русскаго пороху я заложил под
сплошною юговосточною башнею и зажег ее с контр-эскарпа, следовательно с разстояния не более 6 сажен,
густой слой пыли покрыл меня с головы до ног, но я тотчас же взбежал чрез наполнившийся землею ров на
разрушенную башню. Эти опыты могли бы предостеречь ак-мечетских деятелей от отвода войск во время
взрыва на слишком дальнее разстояние; но я вернулся в Ак-мечеть, когда уже все касающееся взрыва мины и
штурма было порешено.
В заключение нашей дневки около Джулека, казаки разрушили своими плечами тонкия верхушки стен.
25-го июля отряд выступил в обратный путь и ночевал на озере Ит-аяк.
26-го июля отряд, сделав 50 верст, был к 6 часам вечера на Бер-казанском протоке и тотчас же начал
переправу с помощию плошкота, высланнаго из ак-мечетскаго лагеря, киргизских лодки и будары и камышеваго
плота. В 8 часов вечера было получено от корпуснаго командира приказание отряду прибыть в лагерь к разсвету,
по случаю ожидания конца минных работ и необходимости вслед затем приступа. Падуров с переправившеюся
уже сотнею казаков тотчас же поскакал вперед и не смотря на страшную темноту и скверную дорогу мы были в
лагере в 11 часов вечера, сделав в этот день 80 верст и значительную переправу через реку; но нас было всего
5—6 человек. Остальные разсыпались по дороге и только на другой день поздно вечером, действительно перед
штурмом, весь наш отряд собрался в лагерь. Перовский, в своих подробных донесениях в Петербург об осаде
Ак-мечети, упомянул о поиске в Джулеке только, вероятно для того, чтобы никому не пришло в голову дать
сравнение действий под этими двумя совершенно однотипными коканскими крепостцами.
Последний период осады.
Инженерныя работы в последний период осады велись под руководством штабс-капитана Орловскаго и сапер
гальванической команды.
20-го июля с ранняго утра начат спуск в ров, несколько западнее северо-восточной башни и к вечеру доведен
до поверхности воды. Осаждающий целый день производил по нем сильный ружейный огонь и пытался даже
открывать пушечный, но батарея № 4 своими выстрелами всякий раз заставляла снимать орудие. В течение
92
суток убито 2 рядовых и ранено 4.
21-го с утра начат сапою переход через водяной ров, который загружался фашинами с привязанными к ним
земляными мешками, а к вечеру доведен до половины рва. Работавшие прикрывались огнем штуцерных из
параллели, венчавшей гласис, и пушечным — с батарей №№ 4 и 7. Убитых было 2 и раненых 2.
22-го работа подвигалась медленно, по причине большой глубины рва. В сумерки 4 охотника спустились в ров,
поставили козлы к сделанной плотине, положили переводины одним концем на козлы, а другим на эскарп,
укрепили их и вернулись. В течение суток убит 1, ранены 3 и ушиблены 2 охотника кусками битой глины, которые
коканцы бросали в них со стен.
23-го продолжалась работа перехода через ров, под прикрытием мантелета, подвигавшагося по переводинам,
и к вечеру осталась только одна сажень незагруженнаго пространства до эскарпа. Убит 1 и ранено 2 рядовых.
24-го работы по переходу через ров были приостановлены, в ожидании окончания венчания гласиса. Ранено 2
человека.
25-го окончен, вместе с венчанием гласиса, переход через ров и начата, под прикрытием мантелета,
подземная галерея, с помощью голландских брусчатых рам, через берму, оказавшуюся шириною в 5 сажен.
26-го утром обнаружилась у подошвы крепости яма, в которой показалось два коканца, и из галереи слышна
была подземная работа контр-мины. Несколько ручных гранат, брошенных из-за мантелета, увеличили яму и
открыли ход в нее из-под стены, а брошенныя с венчания гласиса гранаты из кегорновых мортир и конгревовыя
ракеты окончательно разрушили неприятельский подкоп. Убит 1 рядовой.
27-го июля галерея была окончена, мина в стене крепости заложена и по отряду отдана диспозиция к штурму,
составленная, сколько мне известно, генерал-майором Хрулевым.
Штурм Ак-мечети 28-го июля.
Диспозиция эта, кроме своей, мало понятной для войск, редакции с большими и малыми, французскими и
русскими, буквами, заключала в себе капитальныя ошибки, которыя весьма неблагоприятно отозвались в
излишней нашей потере.
Во 1-х, отводя войска на 300 сажен от взрыва, без всякаго на то опытнаго основания, и затем останавливая
войска, раз пущенныя на штурм, мы дали время неприятелю оправиться и встретить нас сильным отпором,
причинившим нам значительныя потери.
Во 2-х, разделять штурм такой маленькой крепости, как Ак-мечеть, на два периода: на занятие сначала стен
двумя ротами и потом уже внутренности, наполненной массою построек, удобных для упорной обороны, только
взводом, было крайне непрактично; а приказывать ротам, занявшим стены, не стоять на ногах, а присесть на
закорки и отстреливаться — противно элементарным понятиям о штурме. На штурм следовало бы вести войска
с незаряженными ружьями, чтобы не было даже соблазна стрелять, а уже никак не советовать им присесть на
закорки и отстреливаться. Эта ошибка причинила нам опять таки потерю нескольких лишних людей и, что всего
грустнее, от своих же собственных выстрелов.
По фальшивым сигналам и тревогам в 12, 2 и 3 часа ночи на 28 июля войска из траншей отступили по частям и
заняли следующия места: 1-я рота оренбургскаго линейнаго № 4 баталиона с охотниками и полусотнею казаков
около батареи № 4, где поместились также пол сотни башкир, назначенных для подноса, в случае надобности,
лестниц, туров и прочее; 2-я рота с полусотнею казаков — сзади 1-й около первоначальной батареи № 4; 1-й
взвод 3-й роты с полутора сотнями казаков — в 300 саженях к северозападу от крепости; 2-й взвод 3-й роты,
около сотни казаков и полторы сотни башкир, с тремя ¼ пудовыми и двумя фунтовыми единорогами — к югу и
юговостоку от крепости, около Сыр-Дарьи; наконец 25 казаков и пол сотни башкир с 3-х фунтовым единорогом за
рекою около бывшей батареи № 2. Таким образом на позициях перед штурмом стояли: все три роты пехоты, 3 ½
сотни казаков, 2 ½ сотни башкир, 6 орудий на батареях №№ 4 и 7 и 6 при войсках. Прочие казаки и башкиры
остались для охранения лагеря.
Корпусный командир со свитою и штабом находился на батарее № 4. В 3 ½ часа последовал взрыв мины и
образовалась брешь шириною в 10 сажен. Батареи № 4 и 7 начали обстреливать ее картечью и войска пошли на
штурм. Мимо батареи № 4 пробежала по траншеям 1-я рота и за нею 2-я. Корпусный командир, обратясь ко мне
сказал: «ведите на штурм 2-ю роту». Я догнал ее толпящуюся в траншеях около северовосточной башни, с
которой осыпали ее сильным ружейным огнем. Баталионный командир, подполковник Йоней, оставаясь сзади
роты, подгонял людей ругательствами и усердно нагибался от выстрелов.
93
Обогнав роту, я вывел голову ее из траншей и повел к бреши за 1-ю ротою, которая два раза была отбита
оправившимися коканцами, но в третий сбила их и быстро начала занимать стены крепости, вправо и влево от
бреши. Я с головою 2-й роты бросился за бежавшими коканцами во внутрь крепости, но попал под перекрестный
огонь 1-й роты, начавшей, по диспозиции, стрелять со стен во внутрь, к сожалению в своих. За одним из
выстрелов, прожужжавших у самого моего уха, раздался сзади меня стон; я оглянулся и вижу солдата,
вылезавшаго из какой-то норы развалившейся сакли и в этот момент раненаго. Тут только я сообразил, что
поступил вопреки диспозиции, бросившись во внутрь крепости и направил своих солдат на стену. Около СырДарьи слышны были крики «ура», коканцы бежали из крепости, спустясь с юго-западной башни к Сыр-Дарье, но
там были встречены 2-м взводом 3-й роты, казаками и башкирами, которые забирали их в плен, а не
сдававшихся добивали на суше и на реке.
Перестрелка со стен прекратилась, 1-й взвод 3-й роты занимал внутренность крепости и на юго-восточной
башне поднят был Хрулевым белый платок, за неимением под рукою русскаго флага, который, хотя и был
заранее приготовлен лейтенантом Сколковым, но затем забыт в лагере. К 4-м часам штурм был окончен и
крепость была в наших руках. Я вернулся на батарею одновременно с посланным от Хрулева офицером,
который, подойдя к корпусному командиру и держа руку под козырьком, проговорил: «генерал Хрулев приказал
доложить Вашему Высокопревосходительству, что Ак-мечеть взята, коканцев в ней нет и Ваше
Высокопревосходительство безопасно можете въехать в крепость». Эти неловкия слова задели было на
мгновение самолюбие Перовскаго и он начал отвечать: «скажите генералу Хрулеву, что я не в крепости не
потому, что там опасно», но остановился и замолчал.
После штурма на перевязочном пункте.
После штурма закипела работа на перевязочном пункте. Тут истинным героем явился штаб-лекарь
Любомудров, опытный хирург, любивший солдат и любимый ими. С спокойствием, знанием дела и ловкостью
делал он ампутации, вынимал пули из ран и перевязывал их, разговаривая при этом с своими пациентами
самым успокаивающим образом. Я придерживал раненаго солдата, когда Любомудров отыскивал у него пулю
под лопаткою. Солдат вскрикнул от боли. «Потерпи земляк», спокойно сказал доктор, «пожалуй подумают, что
малый ребенок кричит, а небось у тебя самого есть хозяйка и ребята». — Есть хозяйка, Ваше Высокоблагородие,
более спокойным голосом отвечал солдат. «Ну, так отдай ей это на память о храбрости мужа» сказал доктор,
передал ему пулю и принялся за перевязку раны. — Спасибо Вам, Ваше Высокоблагородие, теперь совсем
облегчало, вечно буду за Вас Богу молить, а хозяйке отдам пулю по Вашему приказанию».
В таком роде он балагурил с ранеными, облегчая их физическия страдания. Другой деятель на перевязочном
пункте был молодой медик Круневич, разжалованный в рядовые. Вдвоем они сделали на поле около ста
перевязок, значительною частию с ампутациями. Остальные два медика не были на перевязочных пунктах;
впрочем, один из них состоял не при отряде, а при особе Перовскаго и в отряде известен был под именем
доктора артиллерии, так как никого не лечил, но давал советы, как нужно было бы действовать с пушками.
Потери наши и неприятельския.
Наша потеря во все время Ак-мечетской экспедиции состояла, по официальным показаниям из: 10 умерших, 27
убитых и смертельно раненых (1 офиц.), 62 раненых (3 офицера), 15 контуженных и ушибленных (3 офиц.).
По дневным показаниям значилось:
а) при осаде:
Убитых и смертельно раненых Раненых
Контуженных и ушибленных.
4 июля ........
1
—
—
8 « ........
—
—
7 (2 офиц.).
9 «....... .
—
—
1 (офиц.).
11 « ........
__
7
—
13 « ........
—
2
—
14 « ........
—
1 (офиц.)
—
17 « ........
5
—
—
18 « ........
2
—
—
19 « ........
2
1
—
20 « ........
2
4
—
94
21 « ........
2
2
—
22 « ........
1
3
2
23 « .......
1
2
—
24 « ........
—
2
—
20 « ........
1
—
—
17
24 (1 офиц.) 10 (3 офиц.)
б) при штурме: 28 июля....... 13 (1 офиц.)
34 (2 офиц.) 6
Итого
58 (3 офиц.) 16 (3 офиц.)
30 (1 офиц.)
Эти два показания несколько разнятся и эта разность, относящаяся до потери нижних чинов при осаде,
произошла вероятно потому, что при составлении общей таблицы 3 смертельно раненых и 1 контуженный
помещены в раненые.
Из общаго числа коканцев, сидевших в Ак-мечети, человек 30 было убито во время осады и затем при штурме:
Убито Взято в плен
Всего
Раненых Здоровых
Мужчин 206
35
39
280
Женщин 4
7
73
84
Детей
2
10
53
65
Всего
212
52
165
429
217
Пленные и трофеи.
Пленные коканцы были приведены, под конвоем, раненые на перевязочный пункт, а здоровые в лагерь. В
числе последних был один в кандалах, оказавшийся русским. Он громко взывал ко всем встречным.
«Здравствуйте, родные! слава Тебе, Господи, удалось вернуться к своим, а то измучили меня в чужой стороне
богопротивные азияты», и т. д. в том же роде. Говорил он очень плавно и складно, но слова его не звучали
искренней радостью. Из распросов пленных оказалось потом, что он сам бежал к ним из России, принимал самое
деятельное участие в обороне Ак-мечети, постоянно возставал против сдачи крепости и настаивал на жестокой
казни двух русских мучеников, попавшихся в руки коканцев, а накануне штурма хотел бежать, но был пойман,
скован и посажен в тюрьму.
Когда Перовский узнал все его проделки, то хотел немедленно разстрелять, но опытный авантюрист заявил
священнику, что он давно уже обрезан и желает возвратиться в лоно православной церкви. Священник донес об
этом Перовскому, прибавив, что до возвращения в недро церкви казнить его смертью нельзя. «Ну так
возвращайте скорее», возразил Перовский, «а потом я его разстреляю». Священник отвечал, что по церковным
уставам он не имеет права этого сделать без полномочия от архиерея. Чем кончилось это дело? — не знаю, но
авантюрист вероятно ухитрился избавиться от заслуженной им казни. Перовский уехал из Ак-мечети, не решив
его судьбы; остальные же пленные были отпущены им по домам.
Ак-мечетския женщины, большею частью киргизки из оседлых аулов, и дети собрались во время штурма
вместе и таким образом были выведены из крепости, понеся относительно меньшую потерю, но все же среди их
было 6 убитых и 17 раненых. Я застал несчастных женщин сидящими в кружок на истоптанном бакчи перед
брешью, чрез которую таскали крючьями из крепости трупы их мужей в халатах, большею частью горевших и
распространявших смрад. Трупы счетом складывали в кучу и потом засыпали.
Убитыя горем женщины молча сидели, повидимому вовсе не сознавая, что вокруг них делается. Внимание мое
долго приковывала одна из них, прислонившаяся головою на плечо своей соседки и как то особенно неподвижно
покоившаяся. Я заглянул ей в лицо и увидел, что она мертвая, и что соседка не замечает даже, что держит на
плече труп. А вокруг женщин беззаботно бегали дети, на половину голыя, и собирали разбросанныя по бакче
дынныя корочки!......
Внутри крепости было смрадно, удушливо и глазу представлялись только свежие следы разрушения. Жилыя
постройки обратились в груды земли, среди которой кое где торчали отдельныя стенки. Нигде не было видно
95
никакой утвари, вещи — все уже было отчасти взято в лагерь, в виде военной добычи, а частию растаскано; но
из-под рыхлой земли высовывалась иногда то рука, то нога не убраннаго еще трупа.
Войска, оставленныя во вновь занятом крае.
Корпусный командир выступил из-под Ак-мечети в обратный путь 5-го августа, оставив во вновь занятом крае 3
роты Оренбургскаго линейнаго № 4 баталиона, 2 сотни Уральских казаков, ½ сотни башкир и 17 орудий.
Награды.
За покорение Ак-мечети Василий Алексеевич Перовский удостоился получить Высочайший рескрипт, в
котором, для увековечения памяти его подвига, повелено было, чтобы крепость Ак-мечеть именовалась отныне
фортом Перовский. Всем чинам экспедиционнаго отряда выдано было не в зачет годовое жалованье. Кроме того
пожаловано было: 36 лицам ордена и золотыя сабли, 67 — чины и 14 — денежныя награды, всего 117 наград.
Нижним чинам более отличившимся роздано было 50 знаков отличия военнаго ордена и 12 таких же знаков,
установленных для чинов мусульманскаго исповедания.
1-е приложение к главе VIII.
Ведомость
о числительности русских войск под Ак-мечетью.
Офицер. чинов.
Киргиз
Нижних чинов.
Ген Шт.- Обер- Заур.- Гражд. Унт.- Музык. Ряд. Нестр. Деньщ.
офиц. офиц. офиц чин
офиц.
е
ралов
Корпусный командир
состоящие при нем
3
7
—
8
—
—
—
1
27
—
Начальника экспедицион. 1
отряда и его адъютанты
—
2
—
—
—
—
—
—
4
—
Генеральный штаб
—
1
1
—
—
—
—
—
—
2
—
Корпуса топографов
—
—
6
—
—
3
—
—
—
3
—
Провиантскаго ведомства
—
—
—
—
2
—
—
—
4
—
—
Медицинскаго
—
—
—
—
2
—
—
—
2
2
—
Священник
—
—
—
—
1
—
—
—
—
—
—
Вожаки и посыльные
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
16
Итого в штабе
3
4
16
—
13
3
—
—
7
38
16
Оренбург. линейнаго № 4
батальона 1, 2 и 3 роты
2
13
—
—
59
18
706
6
11
—
Уральскаго казач. войска 3 —
½ сотн.
2
9
—
—
20
—
325
—
5
—
Оренбургскаго « « 1 ½ «
—
2
8
—
—
13
—
162
—
5
—
Башкирскаго « « 3 «
—
2
6
—
19
—
299
—
—
—
Гарнизонной артил.
—
—
2
—
—
2
—
10
1
—
—
Оренб. каз. арт. бр.
—
—
2
—
—
8
—
73
2
Ракетной команды
—
—
1
—
—
2
—
9
—
—
—
Гарнизонных инженеров
—
—
1
—
1
1
—
—
—
2
—
галванической —
—
1
—
—
2
—
19
—
1
—
Саперной
команды
и2
—
96
Морского ведомства
пароходе
Итого в войсках
Башкирской
команды
на —
2
3
—
—
?
—
8
42
6
1
126
18
—
—
4
—
8
сенокосной —
?
—
?
—
1,603 9
26
—
—
414
—
—
—
—
—
—
—
—
281
Верблюдовожатых
—
—
—
—
Итого в обозе
—
—
—
4
—
8
—
414
—
—
281
ВСЕГО
3
12
58
10
14
137
18
2,017 16
64
297
97
При
лошадей.....2,605
верблюдов
волов.....
телег.....506
2,252
отряде
.
находилось:
.
.
1,333
18
Кроме того при отряде находился султан Илекей и при нем чел. 200 киргиз.
2-е приложение к главе VIII.
Список лиц офицерскаго звания, бывших под Ак-мечетью.
Корпусный командир и его свита.
1. Генерал-адъютант Перовский.
2. Генерал-майор Хрулев.
3. Майор Кузьмин-Караваев.
4. Гвардии корнет князь Чингис.
5. По особ. поруч. майор Житков.
6. « « ротмистр Докиргоф.
7. Адъютант подполковник Киреевский.
8. Есаул Эверсман.
9. Штабс-капитан Толмачев.
10. Штабс-ротмистр Курбатов.
11. Генеральнаго штаба капитан Дандевиль.
12. Флота лейтенант Сколков.
13. Статский советник Григорьев.
14. Коллежский ассесор Бонч Осмоловский (переводч.).
15. « Батыршин (перевод?.).
16. Коллежский регистратор Детков.
17. Лекарь Эверсман.
18. Титулярный советник Вельяминов Зернов (ориенталист).
19. Коллежский регистратор Скорняков (препаратор).
20. Горанович (живописец).
Начальник экспедиционнаго отряда и его штаб.
21. Генерал-майор Падуров.
22. Адъютант есаул Крашенинников.
23. « подпоручик Крашенинников.
24. Генеральнаго штаба полковник Марк.
25. « « капитан Макшеев.
26. Корп. топогр. подпоручик Голов.
27. « « прапорщик Недорезов.
28. « « « Рыбин (на пароходе).
97
29. Прик. к корп. топогр. прапорщик Христофоров.
30. « « « « « Чернышев.
31. « « « « « Алексеев.
32. Пров. вед. коллежский ассесор Ермаковский.
33. « « « регистратор Тимофеев.
34. Штаб лекарь Любомудров.
35. « « Койсевич.
36. Священник.
Оренбургскаго линейнаго № 4 баталиона.
37. Подполковник Йоней.
38. Майор Баженов.
39. Капитан Шкуп.
40. Штабс-капитан Андрюков.
41. Поручик Погурский.
42. « Назаров.
43. Подпоручик Эйсмонд 1-й.
44. « Лифлянд.
45. « Слевицкий.
46. « Стерлингов.
47. Прапорщик Котурьенко.
48. « Кузьмин.
49. « Смирьянов.
50. « Крейцмар.
51. « Гурьев.
Уральскаго казачьяго войска.
52. Войсковой старшина Бородин.
53. « « Буренин.
54. Есаул Еремеев.
55. « Саратовцев.
56. « Ернклинцев.
57. Сотник Щапов.
58. « Михайлов.
59. « Жигин.
60. « Глущенков.
61. « Мизинов.
62. Хорунжий Бородин.
Оренбургскаго казачьяго войска.
63. Войсковой старшина Деменев.
64. « « Филатов.
65. Есаул Сильнов.
66. « Печенкин.
67. Сотник Круторожин.
68. Хорунжий Жариков.
69. « Савин.
70. Подпоручик Ковалевский.
71. Корнет Трамов.
72. « Захаров.
Башкиро-Мещерякскаго войска.
73. Сотник Карамышев.
74. Хорунжий Шарыпов (словесный переводчик).
Гарнизонной артилерии.
75. Штабс-капитан Ремишевский.
98
70. Подпоручик Корнилевский.
Оренбургской казачьей конной артилерии.
77. Есаул Харитонов.
78. Сотник Соколов.
Ракетной команды.
79. Гвардии прапорщик Йогансон.
Гарнизонных инженеров.
80. Прапорщик Алексеев.
81. Унтер-цейхв. Каширин.
Саперной галванической команды.
82. Штабс-капитан Орловский.
Морского ведомства на пароходе.
83. Капитан-лейтенант Бутаков.
84. « Ивашинцев.
85. Лейтенант Эрдели.
86. Корп. флотс. штурманов подпоручик Поспелов.
87. Корп. флотс. инженеров прапорщик Синкони.
3-е приложение к главе VIII.
Ведомость о числительности отряда, производившаго поиск к Джулеку.
Генер. Шт.-Офиц. Обер-Офиц. Унт.-Офиц. Ряд. Нестр.
Начальник отряда
1
—
—
—
—
1
При нем:
Генеральнаго штаба
—
—
1
—
—
—
Корпуса топографов
—
—
1
2
—
—
Адъютантов
—
—
1
—
—
1
Переводчик
—
—
1
—
—
—
Оренб. лин. № 4 баталиона
—
—
—
1
1
—
Башкир при подводах
—
—
—
—
5
—
Войска:
Уральскаго казачьяго войска
—
1
1
9
140 —
Оренбургскаго « «
—
—
2
3
51
—
Башкирскаго « «
—
—
1
2
50
—
Казачьей конной арт. при 3-х фунт. един. —
—
—
1
6
—
Ракетной команды
—
—
1
2
—
—
Киргиз:
При верблюдах
—
—
—
—
—
7
Вожаков и посыльных
—
—
—
—
—
2
Разведочная партия
—
—
—
—
—
16
1
8
19
255 27
Итого
Примечание. Лошадей в отряде, кроме принадлежащих киргизам, было 301. Из них 2, принадлежащий
99
Уральским казакам и 2 Башкирцам, во время поиска пали.
4-е приложение к главе VIII.
Диспозиция к штурму Ак-мечети.
Действие войск после взрыва минной галлереи 28-го июля.
Словесное приказание.
1. В 10 часов вечера сего 27-го июля, с двух пунктов пустить конгревовы ракеты в крепостной вал. В 11 часов с
батареи Харитонова по одному выстрелу из орудий. В час ночи на 28-е июля с батареи Ремишевскаго по одному
выстрелу из орудий. В 12 часов и в 2 часа ночи ударить фальшивую тревогу, дабы удостоверить крепостной
гарнизон, что пехота окружающая крепость находится на своих местах. Выстрелы из орудий, ракеты и две
тревоги к разсвету утомят коканцев, убедят их в том, что в эту ночь не будет штурма и чрез что к разсвету в
крепости все вероятно будут спать.
2. После первой тревоги в 12 часов ночи начинается отступление в обеих ротах по полуротно.
а) Первой роты первый взвод, с прапорщиком Гурьевым, отступает по траншее к батарее Ремишевскаго и
располагается на отдых в ближайшей к ней траншее. Второй взвод остается против спуска в ров, с капитаном
Шкупом, от котораго выставлена с вечера цепь стрелков против фасов АВ АD.
b) Третья рота после первой тревоги в 12 часов начинает отступление: 1-й взвод под командою поручика
Эйсманна с прапорщиком Котурьенко по траншеям к остаткам каменной стены (Ж), а оттуда к остаткам другой
каменной стены, и далее к реке Сыр-Дарье на пункт отстоящий от взрыва на 238 сажен. Второй взвод остается
против ворот, под командою штабс-капитана Андрюкова, от котораго выставлена цепь стрелков по фасам D СВ.
3. После второй тревоги, в 2 часа ночи, цепь выставленная по фасам присоединяется к своим резервам, а
потом первые полувзводы вторых взводов начинают отступление.
а) Первой роты полувзвод, при унтер-офицере, к батарее Ремишевскаго и присоединяется к своему первому
взводу.
е) Третьей роты полувзвод, при унтер-офицере, к остаткам крепостной стены Ж, и далее на пункт Ф, отстоящей
от взрыва на 250 саженей.
4. Оставшиеся два полувзвода около крепости наблюдают: от первой роты — спуск, от третьей роты — плотину
перед воротами.
5. Пред разсветом в три часа будет пущено три ракеты, вслед одна за другой, по которым начинают отступать
последние два полувзвода, оставленные при крепостном рве:
а) 1-й роты полувзвод к батарее Ремишевскаго.
е) 3-й роты полувзвод на пункт (Ф). Когда 2-й взвод 3-й роты соединится на пункте (Ф), тогда штабс-капитан
Андрюков должен отступить, дабы быть от взрыва на 300 сажен; равномерно и 1-й взвод этой роты отходит на
разстояние 300 сажен.
По сигналу тех же трех ракет отступившая к батарее Ремишевскаго 1-я рота размещается в закрытых
траншеях; а остальныя затем отходят по траншее ближе к лагерю.
6. Команды штуцерных и с мушкетонами, в числе 21 человека, отступают последния и располагаются на левом
фланге батареи Ремишевскаго, дабы после взрыва быть в голове наступающих.
7. Когда по расчету пройдет достаточное время для отступления от крепостного рва последних солдат, на
разстояние 300 сажен, тогда вторично пускают три ракеты (3 ½ часа) одну за другою; через пять минут последует
взрыв.
8. После взрыва 1-я рота выходит из закрытых траншей и шестирядною колонной из середины идет к месту
взрыва, по траншеям, где и останавливается против башни А, ожидая приказания; — ибо в это время
производится пальба с батареи Харитонова картечью, а штабс-капитана Ремишевскаго ядрами, и сверх того,
чтобы дать время 3-й роте занять в траншеях по гласису: 1-му взводу фас ВС и половину фаса CD, второму
половину фаса СВ и фас АD.
9. В голове 1-й роты находятся пары стрелков с мушкетонами и штуцерами, под командою лейтенанта Эрдели.
10. 2-я рота идет из лагеря шестирядною колонною из середины на место взрыва немедленно по
100
воспоследовании онаго и останавливается в конце траншеи от башни А до приказания.
11. При каждой роте будут находиться по 50 казаков из охотников.
12. Когда все будут на своих местах, тогда 1-я рота с казаками бегом выходит в сделанную брешь и
выстраиваются вправо и влево кругом вала (постоянно оставляя брешь открытою для входа других); вслед за
ними идет 2-я рота, с своими казаками, а 1-я рота, между тем, распространяется по фасам, стараясь занять
заднюю половину крепости по стенам DC и до средних башен от D к А и от к В. А 2-я рота занимает остальную
половину крепостных стен, обращенную к бреши. При этом солдатам не стоять на ногах, а присесть на закорки и
отстреливаться.
13. 1-й взвод 3-й роты с казаками, усмотрев наши ружья и значки на стенах крепости, идет в брешь без
выстрела в штыки и врывается во внутренность; вместе с тем 1-я и 2-я роты перестают стрелять и подкрепляют
3-ю роту. Затем 2-й взвод 3-й роты остается в резерве.
14. Лейтенант Эрдели со штуцерами и мушкетонами немедленно должен отыскать пороховой погреб и
приставить к нему караул.
15. Промежуток от башни C до реки должен быть занят особою командою, постепенно приближающеюся к
крепости. Равномерно промежуток от башни D до реки тоже занять заблаговременно.
16. На левом берегу реки усилить казаков башкирцами, для содержания цепи и поимки бегущих из крепости.
17. Четверть пудовой единорог с батареи Харитонова, под командою сотника Соколова, должен быть готов к
перевозке на брешь, для очищения оной картечью.
18. Лестницы для первой и второй роты должны находиться на батарее Ремишевскаго, для третьей роты — у
каменной стены которыя взять с собою на всякий случай. Перевязочные пункты должны находиться: главный
доктор на батарее Ремишевскаго, а другой у каменной стены с фельдшерами. Шанцевый инструмент должен
быть взят при пехоте. 27-го июля, лагерь под Ак-мечетью.
5-е приложение к главе VIII.
ВЕДОМОСТЬ
об умерших, убитых, раненых и контуженных во время ак-мечетской экспедиции.
Умерло
Убито
смертельно
ранено
и Ранено
Контужено
ушиблено
и ИТОГО
В
В
При При
При При
При При
Умерших Раненых
и
передний обратный осаде штурме осаде штурме осаде штурме и убитых контуженных
путь
путь
Офицеров 1) —
—
—
1
1
2
3
—
1
6
Нижних чинов
Оренб. лин. 2
№ 4 бат.
__
10
11
13
26
2
6
23
47
Уральск. каз. —
войска
—
—
1
2
4
1
—
1
7
Оренб. « «
—
—
—
—
1
1
—
—
—
2
« « артил.
1
—
—
—
—
—
—
1
—
Башкир. в. 1
строевых
1
—
—
4
—
—
—
2
4
Башкир.
обозных
4
2
—
4
—
—
—
7
4
—
1
—
—
—
3
—
1
3
Гарниз.
артил.
в. 1
—
101
Саперн. ком. —
—
1
—
3
—
—
—
1
3
Флотских
—
—
—
—
—
1
—
—
—
1
Итого
5
5
14
12
27
32
6
6
36
71
ВСЕГО
5
5
14
13
28
34
9
6
37
77
10
27
62
15
Лошадей пало:
В
«
«
Итого ............ 465
перед.
путь............70
Ак-мечети.............185
путь.............210
обрат.
1) (8 июля контужен майор Кузьмин-Короваев.
8 « « подпор. Корнилевский
9 « « капит. Шкуп. 14 « ранен подпор. Лифлянд.
23 « (при штурме) смерт. ранен прапор. Гурьев.
28 « « ранен поруч. Назаров.
28 « « « хорунж. Савин.)
6-е приложение к главе VIII.
Ведомость
предметов, взятых, в виде военной добычи, в Ак-мечети.
2 бунчука.
8 значков.
2 медных орудий весом в 6 пудов 3 фунта; третье было разорвано во время обороны.
3 фалконета.
66 крепостных ружей.
15 простых ружей.
34 шашки.
2 кольчуги.
2 барабана.
1 медная труба.
5 пудов 17 фунтов пороху.
783 больших ядер.
920 малых ядер.
33 пуда 18 фунтов свинцу.
2 формы для пуль.
5 пробойных досок.
2 кузнечных клещей.
5 молотков.
1 кошень для шлифовки.
6 шейных кандалов.
2 седла, из которых одно с принадлежностями и барсовым чепраком, а другое без принадлежностей.
120 лошадей.
7-е приложение к главе VIII.
ВЕДОМОСТЬ
о числе войск, оставленных в Ак-мечети и принадлежащих к ней укреплениях и постах.
102
Шт.Офиц.
Оберофиц.
Унт.офиц.
Музык. Ряд. Нестроевых
Офиц.
чинов.
Нижн.
чинов
В Ак-мечети
Начальник укрепления
1
—
—
—
—
—
—
Генеральн. штаба временно
—
1
—
—
—
—
—
Корп. Топогр. временно
—
1
1
—
—
—
—
Переводчик
—
—
—
—
—
1
—
Артилерийскаго ведомства
—
1
—
—
—
—
23
Инженернаго «
—
2
—
—
—
1
—
Провиант. временно
—
—
—
—
—
1
—
« постоянно
—
—
—
—
—
1
3
Медицинскаго
—
—
—
—
—
1
2
Чиновник, заведыв. киргизами
—
—
—
—
—
1
—
1-я, 2-я и 3-я роты Орен. Лин. № 4 —
бат.
8
54
10
590 —
—
Уральск. казач. войска
1
1
4
—
85
—
—
Башкирскаго войска
—
1
3
—
30
—
—
Казач. конной арт. временно с 15 —
оруд.
2
8
1
68
—
—
Итого
2
17
70
11
773 6
10
На Сагазы Уральских казаков
—
1
1
—
10
—
—
« Башкир
—
—
—
—
10
—
—
На Биш-арны Уральск. казаков
—
—
1
—
10
—
—
На высоте Кубач Уральск. казаков
—
—
1
—
10
—
—
На плотине Карабугут Уральск. каз.
—
1
1
—
10
—
—
« « Башкир
—
—
—
—
10
—
—
В Кумыш-Куране пехоты из 3-й р.
1
1
3
1
50
—
—
« « Уральск. казаков
—
—
1
—
25
—
—
« « гор. арт. с 1 ор.
—
—
1
—
6
—
—
В Кармакчи пехоты из 3-й р.
—
1
3
1
50
—
—
« Уральск. казаков
—
1
3
—
50
—
—
« горн. арт. с 1 ор.
—
—
1
—
6
—
—
« Медицинск. ведомства
—
—
—
—
—
1
1
Всего
3
22
86
13
1020 7
11
1162
8-е приложение к главе VIII.
ПРИКАЗЫ
по отдельному Оренбургскому корпусу.
1-й). Г. Оренбург. Сентября 12 дня 1853 года. № 190.
103
По всеподданнейшему моему донесению Государю Императору о покорении коканской крепости Ак-мечети, о
мужестве и об отличной храбрости, оказанных войсками отряда, действовавшаго при осаде и штурме этой
крепости, я удостоился счастия получить следующий Высочайший рескрипт:
«Василий Алексеевич. Получив донесение ваше о покорении крепости Ак-мечети, Я поспешаю выразить вам
душевную Мою признательность за блистательный этот подвиг, покрывший новою славою русское оружие. Он
вполне увенчал все распоряжения ваши, от коих Я не мог не ожидать успеха, зная примерное ваше рвение и
военную вашу опытность; но вы не ограничились общим направлением действий. Вы пренебрегли трудность
предстоявшаго при следовании к Ак-мечети похода, — не щадя слабаго вашего здоровья, приняли лично
начальство над отрядом, для взятия этой крепости назначенным, и не преставали разделять с ним все лишения
и опасности. Столь похвальное самоотвержение служит Мне новым доказательством вашей ко Мне
привязанности, которую Я оценяю в полной мере. Повторяя вам сердечную Мою благодарность и желая
увековечить память вашего подвига, повелеваю: чтобы крепость Ак-мечеть именовалась отныне «фортом
Перовским».
«Вместе с сим поручаю вам объявить всем чинам храбрых войск, находившимся под вашим
предводительством, особенное Мое благоволение за твердость их, соревнование друг пред другом и отличное
их мужество в бою».
«Пребываю вам навсегда благосклонный».
На подлинном собственною Его Императорскаго Величества рукою написано:
«НИКОЛАЙ». Петергоф. 26 Августа 1853 года.
В то же время уведомил меня Г. Военный Министр, что Его Императорское Величество во внимание к
лишениям и трудам преодоленным войсками экспедиционнаго отряда и к мужеству их, повелеть соизволил: 1)
разрешить мне войти с представлением о чинах заслуживших право на Всемилостивейшее внимание, 2) в
награду нижним чинам более отличившимся раздать 25 знаков отличий военнаго ордена, в дополнение к 25-ти
таковым же прежде розданным и кроме того 12 таких же знаков установленных для чинов мусульманскаго
исповедания и 3) всем чинам отряда выдать не в зачет годовое жалованье, по окладу каждым из них
получаемому.
Объявляя сим Высочайшую Волю, выраженную во Всемилостивейшем ко мне рескрипте, считаю при том
долгом благодарить участвовавших в экспедиции и от своего имени: мужеству их и честной службе обязан я
величайшим утешением в жизни — достойно исполнить священную волю Государя Императору, порадовать тем
отеческое Его сердце, и видеть, вместе с сотрудниками моими, столь многомилостивое к нам изъявление
Монаршего Его благоволения.
Приемля с благоговением великия милости, излитыя на нас щедрою рукою Царя, потщимся и впредь все силы
тела и духа нашего полагать на службу Государю и Отечеству.
Подписал : Генерал- адъютант Перовский.
IX.
Занятия на Сыр-Дарье после взятия Ак-мечети.
Мое назначение по взятии Ак-мечети.
После взятия Ак-мечети, корпусный командир часто призывал меня к себе толковать об устройстве вновь
занятаго края. Ему видимо хотелось оставить меня начальником Ак-мечети, но он желал, чтобы я сам вызвался
на этот пост. С своей стороны меня крайне занимало устройство новаго края и я охотно остался бы для этой
цели на Сыр-Дарье, но с условием, чтобы мне был сохранен мундир генеральнаго штаба и были развязаны руки
действовать по своему убеждению, и потому не желал напрашиваться на назначение, а ожидал предложения. В
этом взаимном блуждании около заколдованнаго пункта проведено было без всякаго результата несколько дней;
наконец Перовский принужден был назначить временно начальником Ак-мечети командира Оренбургскаго
линейнаго № 4 баталиона подполковника Йонея, а я получил 3-го августа предписание остаться, также
временно, на Сыр-Дарье для исполнения следующих поручений:
во 1-х) привести брошенное коканское укрепление Кумыш-курган, которое предположено занять небольшим
отрядом, в оборонительное положение;
104
во 2-х) выбрать пункты для наблюдательных постов близ плотины Кара-бугут на реке Яны-Дарье, на протоке
Бер-казан, на Бишь-арне и на переправе через р. Сыр по дороге в Кумыш-курган, близ высоты Кубас. По
размещении постов, снабдить их краткими инструкциями об их обязанностях;
в 3-х) указать начальнику Ак-мечети пункты, где должны быть устроены мосты на канавах по дорогам между
постами и укреплением;
в 4-х) изменить и дополнить составленныя мною прежде правила о почтовом сообщении по степи, приняв в
основание, что почта должна ходить чрез каждые 10 дней, и представить их корпусному командиру на
утверждение;
в 5-х) продолжать заведывание съемками и рекогносцировками, производимыми на Сыр-Дарье в 1853 году, и
кроме того поручить одному офицеру корпуса топографов сделать в зимнее время рекогносцировку Караузякских
разливов и раннею весною — Голодной степи к северу от Кош-кургана и Ак-мечети, сделав с начальником Акмечети сношение относительно сформирования для него небольшого прикрытия и снабжения его вожаками и
всем необходимыми По приведения к окончанию всего мне порученнаго, предписано мне отправиться в
половине сентября в Оренбург и донести обо всем корпусному командиру, представив при этом записку о мерах,
которыя, по моему мнению, должны быть приняты по военной и хозяйственной части, для улучшения новых трех
укреплений (Ак-мечети, Кумыш-кургана и Кармакчи) и существования их гарнизонов, и вообще об их
потребностях и недостатках.
Отправляясь из-под Ак-мечети, корпусный командир прислал мне с дороги от 11-го числа дополнительное
предписание следующаго содержания.
«Значительную и столь для нас невыгодную убыль воды в р. Сыре можно кажется безошибочно приписать
разрушению плотины Кара-бугут на р. Яны-Дарье. С отделением воды в реку Яны-Дарью, киргизы,
занимавшиеся хлебопашеством близ Ак-мечети, лишенные возможности орошать поля свои, будут вынуждены
перекочевывать в хивинския владения и заводить там свои пашни; убыль воды в Бер-казане и Бишь-арны
ослабит оборону Ак-мечетскаго острова, а в реке Сыре, кроме того, затрудняет уже плавание парохода и может
со временем лишить нас весьма важнаго способа сообщения между флангами Сыр-Дарьинской линии; наконец
самый путь от форта Кармакчи, идущий по окраинам камышей Караузяка, может со временем сделаться
непроходимым от недостатка воды.
Все это доказывает необходимость безотлагательнаго исправлений прежней или устройство новой плотины на
реке Яны-Дарье, если последнее будет признано удобнейшим. Рекогносцировка покажет, которое из этих двух
средств надлежит избрать; во всяком случае Вашему Высокоблагородию поручается, по тщательном осмотре
разливов Яны-Дарьи, назначить место предполагаемой плотины. Для этой значительной работы будут
употреблены сами киргизы, о чем предписано вместе с тем Г. Титулярному Советнику Осмоловскому; самая же
работа должна быть произведена под прикрытием, коего сила определится согласно местности».
Пребывание в Ак-мечети.
5-го августа я простился с Перовским навсегда. Два года я был с ним в непрерывных близких сношениях и
очень часто беседовал за-просто, с глазу на глаз. В нем было много сердечнаго, притягивающаго к себе, но тем
грустнее было замечать, что он уважал правду только до тех пор, пока она не становилась в разрез с его
самолюбием. Он требовал от окружающих служения не столько делу, сколько его личности. Я понял, что этот
путь не по мне и решился оставить Оренбург, хотя мне жаль было покинуть край, в котором готов был положить
все свои силы.
Но в ожидании возвращения на линию я принялся, после отъезда Перовскаго из-под Ак-мечети, с прежним
рвением за исполнение письменных и словесных его поручений. 6-го августа разбил, близ крепости, лагерь для
ак-мечетскаго гарнизона, так как крепость не была очищена и в ней не было устроено никаких помещений, 7-го —
разместил войска в лагере, а 8-го — ездил на Бишь-арну устанавливать пост, — на Бишь-казане он уже был
поставлен мною прежде.
10-го августа вечером, накануне выступления моего в Кумыш-курган, пришел ко мне назначенный корпусным
командиром в это укрепление врач рядовой Круневич и передал, что штаб-лекарь Любомудров сильно заболел и
не может посещать переполненнаго больными и ранеными лазарета, который, таким образом, остается на руках
несведущаго фельдшера, что сегодня у прапорщика Гурьева, после неловкой перевязки раны от отнятой руки,
открылось сильное кровотечение, которое фельдшер не мог остановить без его пособия и что тяжело раненых,
кроме Гурьева, в лазарете довольно много. Поэтому опасаясь за их выздоровление без врача, он справедливо
находил, что присутствие его в Ак-мечети гораздо более необходимо, чем в Кумыш-кургане, куда назначено
105
менее ста человек совершенно здоровых и куда бы можно было командировать, вместо его, фельдшера. Я
отправился к Падурову, оканчивавшему распределение людей экспедиционнаго отряда, просить об оставлении
Круневича в Ак-мечети, но встретил совершенно неожиданный отпор: «Я не знаю никакого лекаря Круневича»,
сказал он, «в списках значится только рядовой Круневич, котораго корпусный командир назначил в Кумышкурган, и я не могу изменить распоряжению Его Высокопревосходительства. «Но этот рядовой», возразил я,
«имеет диплом медика, который у него не отнят, и сделал на наших глазах порядочное число ампутаций в день
штурма.
Корпусный командир не предвидел болезни Любомудрова, а то бы, конечно, сам оставил Круневича в Акмечети. — Не знаю, «перебил Падуров», но надежнее положиться на фельдшера, чем на разжалованнаго
поляка». И это говорилось через несколько дней после того, как подобные же разжалованные поляки, Беликович
и Погаржельский, первые легли на штурме Ак-мечети. Взгляд Падурова, конечно, принадлежал лично ему и не
разделялся Перовским, который произвел Круневича за Ак-мечеть в коллежские регистраторы, взял его к себе и
оставил до самой смерти своим личным медиком, а после смерти Перовскаго Круневич был гоф-медиком и имел
несколько орденов.
Мне не удалось однако победить упрямства Падурова. Круневич должен отправиться в Кумыш-курган, а чрез
несколько дней у Гурьева снова открылось кровотечение, котораго фельдшер не сумел остановить, и он умер в
первую пору своей цветущей молодости. Может быть, в лазарете были и другия жертвы упрямаго формализма и
предубеждения, но те остались неизвестными, а Гурьева все очень любили и о нем много сожалели.
Передвижение в Кумыш-курган.
11-го августа Кумыш-курганский отряд, под начальством майора Баженова, выступил из-под Ак-мечети и,
следуя среди джидоваго леса, прошел 12 верст до переправы через Сыр-Дарью, в версте от разделения ея на
два рукава Караузяк и Джаман-Дарью, против высоты Кубас. Переправа продолжалась с 10 часов утра до 6
вечера. Поставив пост на высоте Кубас, я поехал к истоку Джаны-Дарьи, находящемуся верстами пятью выше
переправы, осматривать Карабугутскую плотину. Следуя по берегу Сыра, я заметил впереди множество
каркающих воронов, вскоре почувствовал сильный смрад и затем увидал совершенно разложившийся труп,
около котораго пировали хищныя птицы. Труп этот принадлежал, конечно, одному из защитников Ак-мечети,
бросившемуся во время штурма в реку, потонувшему в ней и выброшенному на берег. Представление яснаго
неба, палящаго солнца, величественной реки среди степи, истлевшаго трупа и ликующих воронов, сильно
запечатлелось в моей памяти и как будто снова приняло для меня реальныя формы, когда я увидел картину
Верещагина «Забытый».
12-го августа отряд следовал вдоль леваго берега сначала Джаман, а потом Куван-Дарьи. В 9 верстах от
переправы, на берегу Джаман-Дарьи, возвышался значительный старинный курган Меде; 5-ю верстами далее
отделялась от Джаман-Дарьи Куван-Дарья, а пройдя еще 4 версты отряд остановился на ночлег на берегу КуванДарьи у кургана, на котором находились развалины коканской крепостцы Кулике, брошенной, как говорили
киргизы, лет 15 тому назад.
13-го августа отряд, следуя вдоль леваго берега Куван-Дарьи и пройдя 10 верст, остановился на привал около
двух обширных курганов Кос-асир, обнесенных рвом и усеянных обломками черепиц. Затем, пройдя еще 15
верст, прибыл в Кумыш-курган.
Первое письмо к Перовскому.
14-го августа капитан-лейтенант Ивашинцев, следовавший с отрядом до Кумыш-кургана, для определения
астрономическаго положения этого места, отправлялся, чрез Карманчу, Казалу и Аральск на линию, и я отправил
с ним первое письмо к корпусному командиру следующаго содержания:
«По отъезде Вашего Высокопревосходительства из-под Ак-мечети, я занялся составлением плана и разбивкою
временного лагеря для остающихся там войск, размещением их и разстановкою отдельных постов в
окрестностях укрепления».
«Лагерь расположен между крепостью и большою канавою, в каре котораго каждый бок имеет 110 сажен. На
двух противоположных углах поставлена артилерия, а на двух других должны быть люнеты, составленные, один
из склада провианта, а другой из склада лесных материалов и другого казеннаго имущества. Пороховой погреб
устроен на пригорке внутри каре, на месте совершенно безопасном».
«Наблюдательные посты выставлены, согласно приказанию Вашего Высокопревосходительства, на Берказанском протоке, на Бишь-арны и на переправе через реку Сыр. Последний пост расположен, в 12 верстах от
106
укрепления, на высоте Кубас на левом берегу реки, с тем, чтобы мог наблюдать за рекою Яны-Дарьею. Затем,
пост около разрушенной плотины Кара-бугут в настоящем случае может быть, по моему мнению, не занят, чрез
что сохранится несколько от раздробления весьма незначительная Ак-мечетская кавалерия».
«План лагеря и подробности о постах, о дорогах к ним и о прочем буду иметь честь представить Вашему
Высокопревосходительству по возвращении моем в Оренбург».
«11-го августа Кумыш-курганский отряд выступил из под Ак-мечети и прибыл к месту своего назначения 13-го.
Места по левому берегу реки Сыра хорошия; земля, во многих местах черноземная, покрыта травою и камышем;
есть и кустарники — гребенщик и джида. Дорога, если разработается, будет очень хороша и едва ли не
кратчайшая к Кош-кургану, потому что от Ак-мечети до Кумыш-кургана никак не больше 60 верст».
«Мы нашли Кумыш-курган (См. чертеж 2.) полуразрушенным: башни и верхния стенки обвалились,
внутренность укрепления и ворота завалены обломками саклей; вне крепости на ружейный выстрел весьма
много широких и глубоких канав и ям разной величины. В окрестностях укрепления кочует не более 30 кибиток
самых бедных игенчей. Все они просятся к нам в работу за самую умеренную цену (по 10 копеек серебром в
сутки). Наем их был бы весьма полезен при значительности предстоящих работ и позднем времени года; но, к
сожалению, майор Баженов не имеет в своем ведении никаких казенных сумм».
«Я полагаю распределить работы следующим образом: казаки (до 20 человек) займутся сенокошением (трава
в окрестностях Кумыш-кургана порядочная) и потом, если будет время, заготовлением на зиму топлива, за
которым придется ездить верст за 10, а пехота (до 40 человек) — приведением укрепления в оборонительное
положение и потом, также если останется время и если доставятся сюда рамы со стеклами, двери и вообще
лесные и железные материалы и прочее, постройкою помещения для гарнизона. Иначе необходимо доставить
сюда своевременно из Ак-мечети железныя печи, кибитки и кошмы, последния и теперь были бы нужны для
сохранения здоровья людей: 12-го и 13-го августа, во время нашего пути к Кумыш-кургану, шел весьма сильный
дождь и теперь погода стоит довольно сырая»..
Пребывание в Кумыш-кургане.
Тихо и уединенно, после ак-мечетской суеты, провел я три недели в Кумыш-кургане, с утра до вечера на
работах в укреплении и около. Все общество в Кургане состояло из трех лиц: майора Баженова, медика
Круневича и меня. Майор Баженов был добрейший человек, но вечно недовольный обстановкою и судьбою.
Всегда он на что-нибудь жаловался и успокаивался только, когда вызовешь его на прочтение нескольких из
множества известных ему стихотворений. Поэзия облегчала ему тяжесть одинокой, неуютной жизни в глуши.
Разсказы его о своих неудачах были иногда весьма комичны.
Вот один из них: Последнее время осады Ак-мечети я провел в траншеях. Раз вечером, утомленный, прохожу
мимо Хрулева и вижу, что ему принесли из кухни корпуснаго командира ужин и несколько бутылок вина. Хрулев
приказал раскупорить бутылку портеру, а я до страсти люблю портер. Не вытерпел, подхожу к нему и говорю:
Ваше Превосходительство, позвольте и мне стаканчик портеру, и уже протягиваю руку. А Хрулев как вскрикнет:
«как вы смеете просить портер у генерала». Я отскочил, скрылся в траншеях и с тех пор дал себе слово никогда
ничего не просить у генералов и быть от них подальше... Впрочем, продолжал он после небольшой остановки, и
тут есть свои неудобства.
Вот я не попросил Падурова, он и дал в мой маленький отрядик четырех огромных волов в мясную порцию,
чуть ли не на полгода. Теперь мы и сидим без мяса, любуясь волами. А все оттого, что не попросил генерала».
На этот раз, однако, если бы он и попросил, то получил бы такой же ответ, как и от Хрулева, потому что баранов
негде было взять, их не заготовил подрядчик. А мы действительно сильно нуждались в мясе и не могли достать
его нигде. Окрестные киргизы, в числе около 30 кибиток, были до того бедны, что не имели ни одного барана; во
всем ауле было только четыре козы. Хлеба у киргиз также не было ни горсти и они питались одними
разваренными дынными корками.
Когда мы пришли, они просили у нас из милости хлеба и работы. Не имея с собою никаких сумм, я послал в Акмечеть нарочнаго к Падурову с просьбою разрешить мне нанимать киргиз на работу и он позволил, но назначил
только по 25 копеек ассигнациями в сутки. Затем мне удалось убедить Баженова выдавать, на мой страх, от 15
до 20 рабочим киргизам, ежедневно, хотя по десяти фунтов муки. Не смотря на такую скудную помощь, киргизы
считали себя облагодетельствованными и работали чрезвычайно усердно.
Второе письмо к Перовскому.
28-го августа я отправил второе письмо к корпусному командиру следующаго содержания:
107
«Для приведения Кумыш-курганскаго укрепления в оборонительное положение, оказалось необходимым
произвести на первый раз следующия работы:
А) В самом укреплении,—
1) расчистить и сравнять внутренность укрепления;
2) исправить в некоторых местах стены и выложить на всех фасах и башнях верхния стенки высотою в 4 ½
фута;
3) выложить и насыпать почти вновь юго-восточную башню, разрушенную в прошлом году миною;
4) обложить внутренность юго-западной пустой башни новою стенкою, устроить потолок из деревянных
перекладин, камышевых мат и земли, и срезать верхушку башни, образовав таким образом из нея два этажа, с
тем, чтобы внизу был пороховой погреб, а верхний этаж служил для обороны;
5) исправить северо-западную башню, приноровив ее для помещения орудия и присыпав к ней апарель;
6) исправить разсыпавшийся траверз и стены около входа в укрепление,
7) устроить ворота и над ними крышу, дабы не было препятствия для сообщения по всему северному фасу;
8) исправить земляныя лесенки на банкет севернаго фаса и устроить новую на юго-восточную башню.
В) Вне укрепления,—
1) расчистить и сравнять пространство между стенами укрепления и первым рвом;
2) расчистить первый ров;
3) эскарп второго рва срезать на-нет и сравнять пространство между им и другими рвами;
4) третий ров засыпать или срезать его эскарп также на-нет.
Для работ внутри укрепления употребляется пехота, которая занимается также деланием воздушнаго кирпича
(сделано 5 т. штук) и кладкою печей за укреплением, для печения хлебов и варки пищи. Казаки занимаются
сенокошением (накошено 2 т. пудов). Вне укрепления работает ежедневно с 20-го числа от 15 до 20 киргиз,
нанятых, с разрешения генерала Падурова, по 25 копеек ассигнациями в сутки».
«По 29-е августа половина работ по приведению укрепления в оборонительное положение уже окончена, так
что около 10-го сентября я надеюсь, что можно будет перевести туда гарнизон, расположенный теперь лагерем
за третьей канавой. Остановка в работе может произойти только при отделке юго-восточной башни и ворот, по
совершенному неимению здесь никаких лесных материалов. Недостаток леса и неимение сведения будет ли он
доставлен сюда к зиме, или нет, препятствуют также составлению каких-либо соображений на счет зимняго
помещения людей. Во всяком случае нынешнею осенью нельзя успеть построить казармы, и люди поместятся,
вероятно, в кибитках. Если же из Ак-мечети пришлют сюда несколько лесу, хотя мелкаго, о чем я просил
подполковника Йонея, то могут, кроме того, отделать для временного жилья оставленныя на этот предмет
неразрушенными четыре сакли без потолков и прибавить к ним, смотря по количеству леса, еще несколько
землянок».
«Поручение Вашего Высокопревосходительства относительно указания пунктов для постов в окрестностях Акмечети, снабжения их инструкциями и указания, где и как должны быть исправлены дороги к постам, я окончил;
относительно же предстоящих рекогносцировок караузякских разливов и Голодной степи и другия привожу к
окончанию. Подробные отчеты по всем этим предметам я буду иметь честь представить Вашему
Высокопревосходительству в Оренбурге. По приведении Кумыш-кургана в оборонительное положение и по
переводе туда людей, я намерен отправиться в Ак-мечеть».
«21-го августа от Хаджи-Ниаза приезжал сюда киргиз узнать, есть ли в Кумыш-кургане русские, и сказал, что
лишь только Хаджи-Ниаз узнает, что есть, то пришлет к нам настоящих посланцев и купцов с товарами.
Действительно, 24-го числа приехал к нам брат Хаджи-Ниаза Магомед-Латип с двумя письмами, одно к майору
Баженову, а другое к Осмоловскому. Магомед-Латип, человек лет 50, с весьма умным и приятным лицом, говорит
плавно, ясно, отвечает на все вопросы без видимой недоверчивости.
Видно, что взятие Ак-мечети сильно подействовало на Хаджи-Ниаза. «Брат мой и я», говорил Магомед-Латип,
теперь все равно, что русские подданные. Мы это понимаем и искренно желаем жить с вами в мире и дружбе.
Нужно вам что нибудь, присылайте к нам своих людей без взякаго опасения, мы исполним все ваши требования,
пришлем купцов с товарами и, если понадобится, дадим войско против коканцев. За товарами мы уже послали в
Хиву и ждем их дней через двадцать. Брат мой очень жалеет, что не знал о пребывании генерал-губернатора на
108
Сыр-Дарье, а то бы он непременно явился к нему сам». Выражая подобным образом преданность свою русским,
хивинцы не забыли, однако, о своих собственных интересах, Магомед-Латип просил, чтобы русские не
препятствовали киргизам кочевать около Хаджи-Ниазовской крепости и не задерживали течение реки ЯныДарьи».
«Ехать в Ак-мечеть Магомед-Латип не желал, отзываясь разными предлогами, хотя и изъявлял сильное
желание видеть Осмоловскаго, а между тем, в Кумыш-кургане, по неимению переводчика, мы не могли ни
прочитать письма, ни поговорить порядочно с посланцами. Я немедленно же послал киргиза с запискою к
Осмоловскому просить его приехать в Кумыш-курган, если только это не может уронить его достоинства в глазах
азиятцев. Посланный возвратился вечером 26-го числа с известием, что Осмоловский приехать не может, по
причине обилия занятий, и что на русский отряд в 150 человек нападало у Бер-Казаны до 15 т. коканцев, но что
коканцы были разбиты и бежали, бросив на поле битвы все пушки, а русские пошли их преследовать. Я не счел
нужным скрывать этого известия от Магомед-Латипа. На другой день утром он уехал, весьма довольный нашим
гостеприимством».
Прием посольства от Хаджи-Ниаза.
К этим сведениям о посольстве от Хаджи-Ниаза, правителя сыр-дарьинских киргиз, которые оставались еще
подвластными Хиве, прибавлю еще несколько слов. Место, где жил Хаджи-Ниаз на Куван-Дарье, хотя и
находилось верстах в 60 от Кумыш-кургана, но было совершенно нам неизвестно. Пользуясь любезным
посольством соседа, мне хотелось сделать ему визит и осмотреть места по Кувану, окрестныя ХаджиНиазовскому укреплению, и поприсмотреться к отношениям между сыр-дарьинскими хивинцами и киргизами. С
этою целью я убедительно просил Осмоловскаго приехать в Кумыш-курган посоветоваться, или по крайней мере
прислать ко мне ответы на хивинския письма, сообщив их содержание, и вместе с ними хорошаго переводчика, с
которым бы я мог отправиться к Хаджи-Ниазу.
Но Осмоловский отказался удовлетворить мое желание, как потому, что действительно был в это время очень
занят, успокаивая киргиз, взволновавшихся по поводу столкновения русских с коканцами, так и потому, что не
уполномочен генерал-губернатором вести дипломатическия сношения с соседями и не может помогать мне в
этом отношении. Хотя я намерен был придать своим сношениям с хивинцами характер вовсе не оффициальный,
а простой соседской любезности, однако, без содействия Осмоловскаго, не мог их продолжать и принужден был
отказаться от задуманной мною в то время весьма интересной поездки.
В ожидании ответа от Осмоловскаго, Магомед-Латип прожил трое суток. Для угощения его был принят бык, но
на другой день мясо начало уже портиться и нас вывели из затруднения киргизы, пожертвовав одну из
оставшихся у них четырех коз. Придумывание увеселений для гостя было еще более затруднительно, чем
устройство угощений. В первый день я показывал ему нашу маленькую крепость, разсказывая по сколько пушек
будет стоять на каждой башне, тогда как у нас всего было одно маленькое орудие, а на другой день устроил
катанье на лодке по Куван-Дарье с песнями и этим программа развлечения была истощена; но, к счастию, на
третий день вечером, когда Магомед-Латип пил у меня чай в шалаше, искусно сделанном из камыша, получен
был давно ожидаемый ответ от Осмоловскаго.
Прочитав письмо, я спокойно объявил Магомед-Латипу, что начальник сыр-дарьинских киргиз извиняется, что в
настоящее время, по обилию занятий, не может ответить на дружеское письмо Хаджа-Ниаза. Третьяго дня отряд
наш разбил около Бер-казаны 15 тысяч коканцев, забрал у них все пушки и отправился преследовать бежавшаго
неприятеля. Подробности о сражении, прибавил я, еще неизвестны; но, вероятно, киргиз, приехавший с
письмом, слышал о них что-нибудь в Ак-мечети, и приказал киргизу разсказывать, что он знает о сражении.
Поступая так, я не рисковал ничем, зная хорошо, что киргиз скорее преувеличит победу, чем ослабит ее, а между
тем не давал Магомед-Латипу малейшаго повода заподозрить меня в утайке, или умышленно неверной
передачи известий.
Во время довольно продолжительнаго разсказа киргиза в азиятском вкусе, я внимательно следил за
физиономиею посланца и не заметил в ней никакой перемены, никаких признаков удивления или
замешательства. В известных случаях азиятцы поразительно умеют владеть собою! Магомед-Латип с чувством
поздравил меня с победою и весьма просто, естественно продолжал беседу, как будто ничего неприятнаго для
него не случилось. Между тем он был очень умен и прекрасно понимал, что за изгнанием коканцев с низовьев
Сыр-Дарьи, и ему с братом нельзя будет оставаться в этом крае и наживать богатства на счет киргиз и бухарских
караванов.
Дело с коканцами 24 августа.
109
Дело с коканцами, как разъяснилось потом, происходило так: 20 августа, вследствие вторично
распространившихся слухов о приближении коканцев, под начальством ташкентскаго правителя Садбан-хаджи,
для отбития потеряннаго ими края, из Ак-мечети был выставлен на Бер-казане отряд в 150 казаков, под
начальством войскового старшины Уральскаго казачьяго войска Бородина, а 21-го — усилен еще 120
человеками пехоты. При отряде было три единорога, один ¼ пудовой и два 3-х фунтовые. 24-го августа в 5 часов
утра Бородин, получив известие, что коканцы находятся на урочище Кум-суат, в 15 верстах выше Бер-казаны,
двинулся вперед. Авангард встретил человек двести коканцев, занимавших среди саксауловаго леса небольшое
открытое место на берегу Сыра, бросился на них вместе с несколькими киргизами батыря Бухарбая и сбил, взяв
в плен одного раненаго; затем, дав знать Бородину о встрече с неприятелем, удержал позицию до прихода
отряда, не смотря на двукратный натиск коканцев, число которых безпрестанно увеличивалось.
Прибыв на позицию, Бородин занял отрядом открытое пространство на берегу Сыра, имевшее версту в
окружности, разместил войска цепью и поставил орудия на небольшую высоту. Коканцы, в числе около 7 тысяч
человек, среди которых было до 300 кольчужников, с криком, трубными звуками и барабанным боем, бросились
в атаку с фронта, но были встречены на самом близком разстоянии картечью и ружейным огнем и отброшены. С
11 часов утра до сумерок коканцы обстреливали отряд ружейным огнем, из трех бывших при них пушек и
безпрестанно повторяли атаки со всех сторон, а кольчужники вступали даже в рукопашный бой с солдатами и
казаками; но не смотря на это отряд удержал за собою позицию, потеряв в течение дня 5 человек убитыми, а
ранено было 2 офицера и 19 нижних чинов.
В сумерки, когда перестрелка и атаки прекратились, Бородин стянул отряд к берегу Сыра, на пространство
только около 170 сажен в окружности, и в течение ночи прикрыл новую позицию рвом и завалом, а в Ак-мечеть
послал за помощью трех киргиз, нанятых за 50 рублей, и двух казаков через реку вплавь. 25 августа с разсветом
коканцы отступили. Бородин послал за ними казаков и киргиз, а присоединив к себе около полудня подкрепление
из Ак-мечети, отправил раненых назад и двинулся сам. 26 августа, дойдя до Сыры-чаганака, верстах в 70 от Акмечети и 55 от Джулека, и встретя уже на дороге 235 тел, брошенных коканцами, Бородин получил известие, что
они, не останавливаясь в Джулеке, проследовали далее, везя с собою убитых и раненых на 90 верблюдах.
Удостоверясь, таким образом, в полном поражении коканцев, Бородин вернулся с отрядом в Ак-мечеть 29
августа. За дело 24 августа при Кум-суате Государю Императору благоугодно было пожаловать начальнику
действовавшаго против коканскаго отряда Уральскаго казачьяго войска войсковому старшине Бородину чин
подполковника и нижним чинам шесть знаков отличий военнаго ордена, а об офицерах корпусный командир
вошел с особым ходатайством.
Поездка в Ак-мечеть.
3-го сентября работы по приведению Кумыш-кургана в оборонительное положение были настолько окончены,
что в него можно было перевести войска, а 4-го числа я отправился в Ак-мечеть и так как известия о состоянии
тамошняго лазарета, по случаю продолжавшейся болезни Любомудрова, были неутешительны, то я взял с
собою Круневича. Но по поводу его у меня опять произошло маленькое столкновение. Едва приехал я в Акмечеть и расположился в кибитке Осмоловскаго, как услышал голос Йонея, распекающаго Круневича за то, что
он осмелился приехать в Ак-мечеть без его позволения. Я тотчас вышел из кибитки и объяснил Йонею, что
Круневич приехал по моему приказанию и что если приезд его составляет преступление, то виноват не он, а я.
Йоней тотчас же переменил тон из грознаго на самый любезный и позволил Круневичу осмотреть лазарет и дать
наставления фельдшеру.
5-го и 6-го сентября я оканчивал письменныя дела в Ак-мечети, в особенности относящийся до съемок, а 7-го
отправился вместе с Осмоловским и несколькими киргизами к истокам Яны-Дарьи, где находились, как мне было
известно по личной рекогносцировке 11-го августа, остатки нескольких плотин, существовавших в разное время.
Хотя я не разделял мнения Перовскаго о пользе устройства плотины на Яны-Дарье, но считал себя обязанным
добросовестно исполнить возложенное им на меня поручение, указав такое место для плотины, которое бы
обезпечивало ея прочность и удовлетворяло той цели, для которой она предполагалась.
По моему глубокому убеждению, это место было одно, именно при самом выходе Яны-Дарьи из Сыра.
Плотина, устроенная на всяком другом месте течения реки Яны-Дарьи, была бы подвержена большому напору
воды и могла бы быть прорвана скорее. Но устройство плотины при выходе требовало больших работ. ЯныДарья имеет здесь около 40 сажен ширины, от 1 до 2 футов глубины и грунт дна вязкий. Кроме того, независимо
от ограждения русла, необходимо было провести в обе стороны от него гати, по крайней мере на версту,
для удержания сыр-дарьинской воды от разливов по низменным берегам.
110
Не смотря однако на все затруднения, я избрал, для устройства плотины, именно это место, как единственно
надежное, и желал показать его Осмоловскому. Дорогою киргизы увлекли нас соколиного охотою на фазанов,
которую я видел в первый раз в жизни; впрочем, у них был не сокол, а беркут, который хватал не только
фазанов, но и больших зайцев. Киргизы кружили нас, сначала по сухим местам, а потом по мокрым камышам
целый день, и привели обратно к укреплению уже после заката солнца, оправдываясь, что они не виноваты,
если места, которыя были в прошлом году сухи, теперь обратились в болота, неудобныя для проезда, но
оправдания их, при повсеместной тогда убыли воды, были неправдоподобны.
Что побуждало киргиз уклоняться от указания дороги от Ак-мечети к плотине, не знаю, но вероятно это
происходило от неуверенности их в прочном пребывании русских в крае и из боязни коканцев. На другой день, 8го сентября, мы вторично отправились на Яны-Дарью и уже без охоты. Достигнув истока ея, я сделал измерения
и чертеж остаткам существовавшей здесь прежде плотины (чертеж 3) и окончательно указав это именно место
для возстановления плотины, простился с Осмоловским и уехал в Кумыш-курган.
Воспоминание об Осмоловском.
Осип Яковлевич Бонч-Осмоловский принадлежал к числу самых просвещенных и симпатичных деятелей в
Оренбургской киргизской степи. Окончив курс в Казанском университете, по факультету восточных языков, он
состоял на службе чиновником Азиятскаго департамента Министерства Иностранных дел при Оренбургской
Пограничной комиссии. Здесь, пользуясь частыми служебными командировками в степь, он отлично изучил
киргизский народ и не имея затем постоянных определенных занятий, посвящал свой досуг в Оренбурге ученым
трудам.
Осмоловский составил между прочим прекрасный сборник юридических обычаев киргиз, с коментариями, и
представил его по начальству, но этот] замечательный труд остается до сих пор погребенным в архиве. В 1852
году, состоя при отряде Бларамберга, он собрал весьма полныя и любопытныя сведения о коканском
владычестве в низовьях Сыр-Дарьи; а в 1853 году Перовский назначил его начальником сыр-дарьинских киргиз.
Здесь представлялся широкий простор для приложения к делу его блестящих способностей, соединенных с
светлым умом, обширными сведениями и чрезвычайно добрым и гуманным сердцем; но он остался мало
замеченным свыше, вследствие своей несколько излишней скромности и недостатка практической
предприимчивости, инициативы; зато снизу, подчиненные его обожали за безукоризненную честность и
справедливость.
Физические недостатки Осмоловскаго, состоящие в искривленном лице и склонившейся на бок голове, были по
всей вероятности причиною недостатка в нем самоуверенности, но они, может быть, и развили в нем многия
прекрасныя нравственныя качества. Безкорыстие Осмоловскаго доходило до непонятных для азиятцев
размеров: он не только не брал от киргиз никогда никаких подарков, но сам помогал им из своего небольшого
содержания и платил вдвое и втрое, в сравнении с другими, за каждую принесенную ему дыню.
Сначала это ставило киргиз в совершенный тупик и они начали было пробовать разные способы, чтобы
напасть на слабую струну своего начальника, но вскоре убедились, что все их ухитрения напрасны. Осмоловский
дал благотворный толчек понятиям киргиз не одним безкорыстием, но также безпристрастною справедливостию
при решении их дел. Первый случай его суда произвел сильное впечатление на окрестных киргиз и с тех пор они
постоянно обращались к нему во всех серьезных делах. Вот этот случай.
Вскоре после взятия Ак-мечети пришла к нему киргизская девушка, лет 14, с просьбою вступиться за нее. Она
была сирота, воспитывалась у муллы в Ак-мечети и когда крепость была взята русскими и пленныя женщины
распущены по домам, не знала куда ей преклонить голову. Нашлось однако несколько дальних родственников,
которые ее приютили, а теперь оспаривают ее между собою и каждый желает отдать замуж и получить калым, но
она не хочет выходить ни за одного из предлагаемых ей женихов. Осмоловский собрал к себе в кибитку, кроме
девушки и ея родственников, всех окрестных биев и после угощения чаем предложил родственникам доказывать
свои права на девушку, а биям решить, кому она должна принадлежать.
Начались горячия прения, продолжавшиеся несколько часов; наконец бии, обратясь к Осмоловскому сказали,
что они не могут согласиться между собой и просят его решить дело по своему усмотрению. Родственники
присоединились также к этой просьбе. Тогда Осмоловский начал говорить: «девушка осталась ребенком после
отца и матери и никто из родственников не взял ее к себе, не содержал и не воспитывал, следовательно не
имеет на нее ни малейшаго права. Заботы воспитания до самаго совершеннолетия принял на себя человек
посторонний, мулла, и еслибы он еще жил, ему одному принадлежало бы право располагать рукою
воспитанницы».
111
Так, так, единогласно прокричали киргизы. «Но он погиб, защищая Ак-мечеть. Крепость была завоевана
храбростью и кровью русских и все права на находящееся в ней имущество и людей перешли к ним. Они одни
сделались владельцами и господами Ак-мечети и всего в ней находившагося, следовательно и девушки». Верно!
Справедливо! проговорили киргизы. «Понятно, однако», продолжал Осмоловский, «что девушка, считаясь
собственностью русских, на самом деле может принадлежать только одному лицу, представителю их, которым в
настоящем случае являюсь перед вами я». Киргизы, родственники и бии с восторгом шумели, «девушка должна
быть твоя», а сама виновница процесса искоса и несколько изумленно смотрела на Осмоловскаго, который
продолжал: «И так, вы находите справедливым чтобы девушка принадлежала мне, и я принимаю на себя право
располагать ею по своему усмотрению».
Киргизы опять прервали речь радостными криками, думая вероятно, что наконец нашли слабую струнку своего
начальника, но Осмоловский обратился к девушке с окончанием речи: «право, данное мне биями, я передаю
тебе самой; ты можешь сама выбрать себе жениха и получить калым в свою пользу». Девушка и киргизы были
сначала изумлены, потом пришли в истинный восторг и прославили Осмоловскаго новым Соломоном. К
сожалению этот скромный, но в высшей степени полезный деятель не долго прожил на Сыр-Дарье и сошел в
могилу в молодых еще годах.
Обратное следование на линию.
9-го сентября я оставил Кумыш-курган. Переправясь чрез Куван-Дарью или Чиргайлы на плашкоте и пройдя
верст 20 по волнистой равнине, пересеченной канавами и отчасти покрытой кустарником и камышем, я должен
был вторично переправляться чрез Джаман-Дарью, около бывшаго коканскаго укрепления Чим-курган, но уже
без всяких искусственных пособий. Река имеет в этом месте около 100 сажен ширины и по берегам довольно
мелка, но в середине, на протяжении от 5 до 10 сажен, глубина достигала до 2 аршин. Мы переправлялись
верхом на лошадях вплавь, а тарантас мой и телеги с вещами раздетые казаки перетащили на руках. В глубоком
месте они поддерживали их на воде, сами плывя около.
10-го сентября, сделав верст 17, мы останавливались на привал около кургана Кук-тунды, на котором, по
словам киргиз, находилось во времена каракалпаков укрепление, ночевали на Джаман-Дарье, а 11-го сентября
достигли бывшаго коканскаго укрепления Кош-курган и пройдя еще версты две, переправились на бударе в
Кармакчинское укрепление, чрез Караузяк, имеющий здесь около 50 сажен ширины. Дорога от Чим-кургана до
Кармакчи, длиною в 75 верст, пролегала по острову между Джаман-Дарьею и разливами Караузяка, имеющему
от 5 до 10 верст ширины.
По прибрежью Джаман-Дарьи встречались луговыя места, а остальное пространство перерезано множеством
оставленных ирригационных канав и покрыто в изобилии кустарником. От Ак-мечети до Кармакчи по северной
окраине Караузякских разливов 190 верст, тогда как по южной окраине всего 150, но зато на последнем пути
представляются четыре больший переправы чрез Сыр-Дарью у Кубаса, Куван-Дарью у Кумыш-кургана, ДжаманДарью у Чим-кургана и Караузяк у Кармакчи. Впоследствии дорога от Ак-мечети сократилась еще более,
установясь чрез Кубас (переправа через Сыр), Куль-Ике (переправа через Куван) и по левому берегу ДжаманДарьи в Кармакчи (переправа через Сыр).
От Ак-мечети до Орска слишком 1000 верст я сделал с небольшим в месяц. Конвой мой состоял из 5 казаков,
но из попутных укреплений ко мне присоединялись по одиночке разныя лица, возвращавшияся на линию, так что
всего набралось до 20 человек и при них до 30 лошадей и пять подвод.
6-го октября нас застал в степи сильный буран. Пройдя 20 верст, я хотел было остановиться покормить
лошадей на речке Яман-кайраклы, но лошади пугались, дрожали и ничего не ели, и я решился, не
останавливаясь, идти в Карабутак, до котораго оставалось 32 версты. Разсчитывая, что мы можем добраться
туда не ранее полуночи и что при буране и особенно с наступлением темноты можем потерять дорогу, я послал
вперед киргиза предуведомить начальника форта о нашем прибытии и просил заготовить для нас теплыя
квартиры и повесить на башни фонари или зажечь смолу.
Действительно мы прибыли в форт уже за полночь. Верховые люди до того перемерзли, что не могли сами
слезть и их стаскивали с лошадей. На другой день утром к начальнику форта, у котораго я остановился, пришли
с докладом, что ночью замерзло на дворах несколько мелких штук скота и почти все куры. Степь была покрыта
снегом и буран продолжался. Скрываясь от бурана, в форт прибыл киргизский султан, который только что
женился и вез к себе в аул, находившийся около Орска, свою молодую жену, в сопровождении ея брата, тоже
султана, и работника. Он явился ко мне и просил позволения присоединиться к моей партии, так как в осеннее
время в степи встречаются барантовщики и он боится продолжать путь особняком. 8-го октября буран утих, хотя
112
стужа продолжалась, и мы выступили. Партия моя шла обычным порядком в кучке, султанша ехала с нами на
верблюде, котораго вел работник, а султаны исчезли на целый день, вероятно отыскивая по сторонам аулы, где
бы можно было напиться кумысу и узнать новости. Султанша страшно перезябла и прислала ко мне своего
работника просить позволения сесть в тарантас. Я уступил ей свое место и пересел на свою верховую лошадь.
На ночлег султаны грелись у меня под джуламейкой. За чаем и ужином молодой супруг, забыв закон Магомеда,
выпил целый стакан спирта, а бедная его 15-летняя жена, по восточному этикету, мерзла вдали около верблюда
и считала за величайшее благодеяние, когда я прислал ей горячаго. Ночью пьяный султан хотел ее поймать и
побить, вероятно из ревности, но она ловко увертывалась около верблюда. Эти сцены повторялись каждую ночь.
Султан, как развращенный прилинейный киргиз, не мог вселить к себе симпатии молодой женщины, которая
видимо его презирала и не скрывала своего желания бежать от него на линию. И что ожидало ее впереди, когда
приходилось проводить таким образом медовые дни!
Представление отчетов.
16-го октября я вернулся в Оренбург и 26-го отправил при рапорте к Перовскому, который находился в это
время в Петербурге, отчет по исполнению возложенных им на меня поручений на Сыр-Дарье, именно:
1) Копия с рапорта моего начальнику Кармакчинскаго и Кумыш-курганскаго фортов (майору Бажанову), от 4
сентября, с приложением: отчета о работах, произведенных для приведения Кумыш-кургана в оборонительное
положение, с 14-го августа по 5-е сентября, и мнения моего, какия работы предстоит еще произвести в
нынешнем и будущем годах.
2) План Кумыш-кургана, снятый мною глазомерно, в масштабе 10 сажен в дюйме, с профилями.
3) Копия с рапорта моего начальнику форта Перовский, от 21-го августа, с приложением: записки о пунктах для
наблюдательных постов в окрестностях форта, выбранных и указанных мною; инструкций начальникам постов,
для сообщения по принадлежности; и записки о дорогах от форта Перовский к постам, для принятия мер к
исправлению их.
4) Мнение мое о наблюдательных постах в окрестностях форта Перовский и о сообщениях между фортами и
постами леваго фланга сыр-дарьинской линии. Оно заключалось в том: что посты на Биш-арны, Бер-казане, при
переправе чрез Сыр-Дарью у Кубаса и у истока Яны-Дарьи не имеют серьезнаго значения для охраны форта
Перовский от нечаянных нападений, но некоторые из них могут быть полезны для сообщений форта, что дорога
из форта Перовский в Кармакчи, чрез предполагаемую плотину у истока Яны-Дарьи и укрепления, занятое нами
Кумыш-курган и не занятое Чим-курган, имея 150 верст протяжения, на 40 верст короче дороги, пролегающей по
правую сторону Караузякских болот, и что для пользования кратчайшею дорогою, устройство постов у истока
Яны-Дарьи и в Чим-кургане, как этапных пунктов, было бы полезно.
5) Проект правил о почтовом сообщении степных укреплений с линиею, на утверждение корпуснаго командира.
По этим правилам полагалось: почтовое сообщение между степными укреплениями и линиею, для казенной и
безплатной простой частной корреспонденции, производить три раза в месяц, или чрез десять дней,
посредством верховых почтарей из киргиз о двуконь, пробегающих по 60 верст в сутки. Почтарей полагалось
содержать в Орской крепости и восьми степных укреплениях 36 человек, отпуская им постоянно провиант,
фураж, жалованье (по 5 руб. в месяц) и наградныя деньги за каждое исправное доставление почты (летом по 1 и
зимою по 2 копейки серебром за версту). По расчету жалованья и наградных денег, ежегодный денежный расход
казны на степную почту простирался на 3,516 руб. 16 к. серебром.
6) Копию с рапорта моего корпусному обер-квартирмейстеру, от 22-го октября, с приложением отчета о
топографических работах, произведенных в течение лета 1853 года в окрестностях форта Перовский и имеющих
производиться в течение предстоящих зимы и весны. Со времени осады Ак-мечети, десятью топографами,
находившимися в моем ведении, между прочим были произведены следующия работы: инструментальныя
съемки окрестностей Ак-мечети, в масштабе 100 сажен в дюйме, и Джулека, в масштабе 200 саж. в дюйме;
полуинструментальная съемка Ак-мечетскаго острова, в масштабе 1 версты в дюйме (600 □ верст); маршрутная
съемка от Ак-мечети до Джулека, в масштабе 2 верст дюйме (800 □ верст); рекогносцировка пространства от Акмечетскаго острова до низовьев рек Сары-су и Чу, в масштабе 2 верст в дюйме (6000 □ верст); наконец,
рекогносцировки леваго берега Сыр-Дарьи от Ак-мечети до Кумыш-кургана в масштабе 5 верст в дюйме (4,500 □
верст). Затем двум топографам, оставленными в форте Перовский, предстояло произвести: в зимнее время
рекогносцировку Караузякских разливов и раннею весною — голодной степи к северу от Кармакчи и форта
Перовский (примерно 10,600 □ верст). К отчету была приложена копия с предписания, даннаго мною корпуса
топографов прапорщику Недорезову о производстве этих рекогносцировок, и с сношений по этому предмету с
113
начальником форта Перовский и с заведующим сыр-дарьинскими киргизами, от 1 сентября. 7) Копия с
отношения моего к заведующему сыр-дарьинскими киргизами, от 21 сентября, о Карабугутской плотине, с
приложением плана оной.
Отправив эти отчеты, я не счел возможным представить записку о мерах, которыя должны быть приняты по
военной и хозяйственной части для улучшения новых трех укреплений и существования их гарнизонов и вообще
об их потребностях и недостатках, потому что не имел ни времени, ни средств, чтобы сделать тщательныя
наблюдения. Я не был снабжен правами официальнаго инспектора, а частным образом вмешиваться в дела
старших себя в чине считал неуместным.
Последнее письмо к Перовскому и оставление Оренбурга.
Лишь только я отправил отчеты, как получил письмо от Осмоловскаго, с просьбою переменить отношение к
нему от 21-го сентября, в котором выбран, для возстановления плотины на Яны-Дарье, исток этой реки, так как
8-го октября он устроил плотину, с помощию киргиз, двумя верстами ниже этого места. Переменить отношения я
уже не мог, да еслиб и мог, то мне трудно было бы отказаться от своего убеждения, даже ради дружбы; но чтобы
отвратить неприятность от Осмоловскаго, с следующею же почтою, т. е. 3-го ноября, отправил в Петербург к
Перовскому известие о возстановлении плотины, в одном письме с просьбою моею о переводе из Оренбурга.
Вот его содержание:
«Возвратясь из степи, я имел честь представить Вашему Высокопревосходительству отчет об исполнении
возложенных на меня поручения в Сыр-Дарьинском крае. После того я получил от Осмоловскаго от 10-го октября
новыя сведения о Карабугутской плотине. Считаю для себя обязанностию довести их до сведения Вашего
Высокопревосходительства.
Киргизы, окрестные форту Перовский всегда неохотно и сбивчиво отвечали на все наши распросы о плотине
Карабугут, так что из их слов нельзя было сделать никакого положительнаго заключения относительно ея
существования в разныя времена. Один из них, взявшийся указать мне и Осмоловскому место, где была у
коканцев плотина, кружил нас по мокрым камышам целый день (7-го сентября) и, не исполнив обещания, привел
обратно к форту после заката солнца, оправдываясь, что он не виноват, если места, которыя были в прошлом
году сухи, теперь обратились в болота, неудобныя для проезда, но оправдания его, при повсеместной тогда
убыли воды, были не совсем правдоподобны. Какие виды побуждали киргиз скрывать истину, определить
трудно; но вероятно это происходило от неуверенности их в прочном пребывании русских на Сыре и из боязни
коканцев.
С отъезда моего с берегов р. Сыра, Осмоловский имел конечно возможность узнать о плотине вернее и теперь
сообщает мне следующее:
«Лет 10 тому назад коканцы пытались запрудить исток реки Яны-Дарьи большою плотиною, остатки которой
видны и теперь, но неудачно, поэтому и устроили плотину 1 ½ или 2 верстами ниже, где дно немного
возвышеннее и весьма вязкое. В прошлом году батырь Бухарбай Истяков разрушил ее, но нынче (8-го октября) с
помощью киргиз я снова ее возстановил. Плотина эта имеет широты 20 шагов, длины 19 и высоты 8 ½ аршин».
Для того, чтобы судить в какой степени возобновленная плотина удержит воду, необходимо произвести
тщательную нивелировку истоков Яны-Дарьи. Кажется, однако, что плотина при выходе этой реки была-бы
надежнее, хотя конечно потребовала бы больше работы. Впрочем и теперь, с возстановлением старой плотины,
работы не должны еще кончиться. Необходимо провести от нея в обе стороны гати, как для удержания сырдарьинской воды от разливов по камышам, так и для сообщения между фортом Перовский и Кумыш-курганом.
Окончив
объяснение
по
поводу
Карабугутской
плотины,
осмеливаюсь
просить
Ваше
Высокопревосходительство почтить благосклонным вниманием всепокорнейшую мою просьбу о переводе меня в
действующия войска, по усмотрению высшаго начальства, так как я прослужил уже в Оренбургском крае 6 лет и
теперь желал бы приобрести практику в службе при регулярных войсках, особенно в военное время».
Перовский был раздражен просьбою моею о переводе из-под его начальства и выразил свое неудовольствие
переменою чина подполковника, к которому меня представил за Ак-мечеть и с которым предварительно
поздравил чрез начальника корпуснаго штаба, на орден св. Анны с короною и колкою резолюциею по поводу
выбраннаго мною места для плотины, одновременно с благодарностью Осмоловскому. Но в то время, когда в
Оренбурге читались эти резолюции и благодарность, из Ак-мечети было получено известие, что плотину,
возстановленную Осмоловским, смыло до основания. Мне было прискорбно убедиться окончательно в
выходящем из пределов личнаго достоинства самолюбия человека, к которому питал большую симпатию.
114
Нападение коканцев на Ак-мечеть 14—19 декабря и разбитие их.
29-го декабря я оставил Оренбург и не успел доехать до Бухареста, как прочел в газетах известие о новой и
последней попытке коканцев отбить Ак-мечеть.
Подполковник Огарев, начальник пограничнаго на Сыр-Дарье форта нашего «Перовский», донес от 19-го
декабря минувшаго года о блистательном подвиге, совершенном войсками, составляющими гарнизон сего
укрепления.
14-го декабря коканский отряд, числом от 12 до 13 тысяч человек, с 17 орудиями, подступил к форту, с
твердым намерением овладеть им, и расположившись лагерем в некотором от него разстоянии, начал
действовать по оному своею артилериею. Подполковник Огарев немедленно отвечал на этот огонь из орудий
форта, но видя, что, при многочисленности своей, коканцы могут обложить его и продолжительною осадою
привести гарнизон в затруднительное положение, он решился поразить их неожиданным нападением. Для этого,
выслав в ночь с 18 на 19 число 350 человек пехоты и 190 казаков, при 4 орудиях и 2 ракетных станках, под
начальством Оренбургскаго линейнаго баталиона № 4 майора Шкупа, он приказал сему штаб-офицеру с
разсветом быстро атаковать коканский лагерь.
Приказание это было исполнено в точности: коканцы пришли сначала в безпорядок, но скоро опомнились и
окружили наш отряд со всех сторон. Тогда подполковник Огарев, без малейшей потери времени, отправил на
подкрепление майора Шкупа, под командою гарнизоннаго инженер-прапорщика Алексеева и Оренбургскаго
линейнаго баталиона № 4 штабс-капитана Погурскаго, два других отряда по 80 человек из пехоты и матросов и
одним орудием при каждом. Они стремительно ударили на коканцев с фланга и с тыла, и заставив их отступить,
присоединились к майору Шкупу. Усиленный таким образом, главный отряд с криком ура! бросился на
неприятеля в штыки и шашки, опрокинул его, ворвался в лагерь и овладел всею коканскою артилериею. С этой
минуты коканцы, не думая более о своей защите, обратились в совершенное бегство, и преследуемые без
отдыха на протяжении 4 верст казаками, башкирами и 4 сотнями преданных нам киргизов, под начальством
сотника Карамышева, понесли огромную потерю.
Они лишились до 2 тысяч убитыми. Кроме того у них взяты: весь лагерь, 17 орудий, 4 бунчука, 7 знамен, все
запасы пороха, провианта и снарядов. Наша потеря в этом деле заключалась в 2 раненых обер-офицерах, в 18
человек убитых и 36 раненых нижних чинах. Незначительность этой потери в сравнении с уроном противников
объясняется внезапностию нападения, благоразумными распоряжениями начальника, храбростию и устройством
наших войск. Государь Император, по получении сего донесения, повелеть соизволил: подполковника Огарева
произвесть в генерал-майоры, а офицеров участвовавших в бою в следующие чины; нижним же чинам гарнизона
форта Перовскаго пожаловал по 2 рубля серебром на человека. В награду же наиболее отличившимся — 30
знаков военнаго ордена.
______________________________________________________________