Светашева Т. А. Игра с жанровыми стандартами в русской и

Т. А. Светашёва (Минск)
ИГРА С ЖАНРОВЫМИ СТАНДАРТАМИ В РУССКОЙ И
РУССКОЯЗЫЧНОЙ БЕЛОРУССКОЙ ПОЭЗИИ КОНЦА XX ВЕКА
Тотальная деконструкция любого рода канонов является характерной
чертой постмодернистской и авангардистской поэзии конца XX века.
Пересмотру подвергается также жанровый канон.
В литературоведении существуют различные подходы к определению
понятия жанр. В данном исследовании мы опираемся на определение жанра
как «конструктивной формы, обусловленной формосодержательным
единством, воплощающей определенную эстетическую концепцию мира» [1].
То есть жанр следует понимать как некий устойчивый формальносодержательный канон.
Однако в то же время жанру присуща историческая подвижность,
обусловленная сменой эстетических установок и развитием культурного
процесса. Поэтому отметим, что к игровым приёмам нельзя относить случаи,
когда автор неосознанно либо осознанно идёт по пути некоторого отклонения
от требований канона, что в дальнейшем (при достаточной частотности
использования) ведёт к расширению границ жанра, созданию новых жанровых
разновидностей.
Игра с жанровым стандартом подразумевает намеренное игнорирование
исторически сложившихся требований к произведению определённого жанра,
при этом сама категория жанра выступает как объект игровой деконструкции.
В соответствии с определением, приёмы игры с жанровыми стандартами
могут быть основаны на нарушении требований либо к формальной, либо к
содержательной стороне произведения.
Первая группа приёмов затрагивает прежде всего твёрдые поэтические
формы.
Нередко поэты конца XX века маркируют тексты как принадлежащие к
определённому жанру, в то время как произведение на самом деле не
соответствует жанровому стандарту. Таким образом, строгие требования
жанра, заявленного в заглавии, не просто нарушаются, а полностью
игнорируются.
Данный приём активно используется А. Вознесенским. Его «Сонет» из
сборника «Аксиома самоиска» формально не является сонетом:
Сна нет
спать спать спать
сон стёк с пят
сон синь Спас
спит скит
спит стыд… [2,с.68]
В стихотворении «Терцины» также не соблюдены требования
заявленной твёрдой поэтической формы. Классические терцины состоят из
трёхстиший с рифмовкой aba, bcb, cdc и т. д., чего мы не наблюдаем в тексте
А. Вознесенского:
Урны ставятся в ниши.
Книги ставятся в души.
Не застынь в эгобарстве
Лучший том – не на полке.
Путь осилит идущий.
Пастернак – в его пастве [2,с.130].
Поэт даже привлекает название прозаического жанра для именования
лирического стихотворения – «Повесть»:
Он вышел в сад. Смеркался час.
Усадьба в сумраке белела,
смущая душу, словно часть
незагорелая у тела [2,с.352].
Вторая группа приёмов основана на деконструкции содержательного
компонента в формосодержательном единстве категории жанра.
В частности, поэты «оживляют» жанры, фактически вышедшие из
серьёзного употребления, наполняя их игровым содержанием. Искусственное
возрождение неактуального в современной литературе жанра не обусловлено
эстетико-культурной необходимостью (как, например, возрождение жанра
центона в эпоху барокко), а подчинено конкретным художественным задачам
автора: сложные твёрдые формы используются как игровое пространство.
Так IX раздел сборника белорусского поэта А. Хадановича «Венера во
мхах» называется «Венок сонетов» и действительно соответствует данной
форме. (За исключением того, что, вопреки канону, мадригал, то есть сонет,
состоящий из строк 14-ти других сонетов, находится не в конце, а в начале
венка). Однако А. Хаданович наполняет эту форму шутливым и ироничным
содержанием, совмещает книжную и жаргонную лексику, возвышенные и
сниженные образы:
Запри в сервант любовную сирвенту,
не стоит примерять презерватив.
Домохозяйка холодна к клиенту,
не жди любви, сполна не заплатив
<…>
За комнату к известному моменту
порой не пожалеешь и коня.
"Полцарства за коня!.." Аплодисменты...
Простите, но, по-моему, брехня! [3]
Нередко оба указанных приёма совмещаются: заявляя в заглавии
мёртвый, экзотический жанр, поэт частично или полностью игнорирует его
прямое значение.
В сборнике «Центоны и маргиналии» постмодернист М. Сухотин
возрождает жанр, вышедший из активного употребления после эпохи барокко.
Однако четыре произведения, обозначенные как центоны, в строгом смысле
ими не являются, поскольку традиционный центон должен быть полностью
составлен из прямых стихотворных цитат, без собственно авторского текста.
М. Сухотин же использует аллюзии и цитаты не только из поэтических,
но и из прозаических произведений, что нехарактерно для центона. Кроме
того, в качестве цитаты может функционировать отсылка не только к
произведению, но и к определённому культурному контексту:
Замечаешь ли мой красный шарф и жёлтые ботинки? [4]
Данная строчка отсылает к песне Ж. Агазуровой и к истории гибели
Айседоры Дункан.
При этом чаще всего поэт использует не прямую цитату, а изменённую,
деконструированную и добавляет в произведения собственно авторский текст.
Ничего, собственно, не происходит, но тянется след кровавый.
По сырой траве суд идёт. Москва. Осень.
Встать! Не с теми я, кто бросил землю, нет, не с теми...
Сесть! Их уехали целые тыщи, целые тыщи... [4]
Исходя из несоответствия стихов М. Сухотина требованиям жанра
центона, правомернее применять к данным произведениям термин
«центонный текст».
Центонными текстами можно считать и те произведения сборника,
которые были квалифицированы автором как маргиналии, то есть заметки на
полях. Особенностью маргиналий Сухотина является их мультикультурность,
нанизывание многочисленных деконструированных цитат на разных языках,
образов из разных культур, эпох и контекстов:
в тогу ли вавогу,
в гоголь-моголь ли,
в Магог ли к Гогу
выхожу один я на дорогу [4]
Тем не менее, М. Сухотин, сильно отклоняясь от жанрового стандарта
центона, всё же сохраняет в своих произведениях его конститутивный признак
– цитатность.
По-иному использует маркер жанра минский поэт-авангардист
Д. Строцев. В сборник «38» входят три рыцарские авентюры: «Авентюра
рыцарская программная», «Авентюра рыцарская гедонистическая»,
«Авентюра, записанная рыцарем-этнографом в глухой германской деревушке
на рубеже 6-9 веков от рождества христова». Изначально термин «авентюра»
был использован для обозначения глав в «Песни о Нибелунгах». Д. Строцев
же применяет его в названиях своих произведений с игровыми целями,
обращая читателя к рыцарской эпохе, однако содержание авентюр имеет явно
наивный, инфантильный характер:
Одна дама
гуляла у моря,
а был тама
ещё разбойник по имени Боря
Дама была же
из очень хорошего рода
и не думала даже
про такого урода [5,с.27].
Стихи, таким образом, получают оттенок донкихотства, детской игры в
рыцарей:
Я лыцарь, я лыцарь, я лыцарь!
Я лыцарь, на резвом коне [5,с.24].
Подобный же приём использует В. Тучков. Его иронических триптих
«Буратиниана» состоит из трёх эклог. Данный жанр античной поэзии
подразумевает строгие требования к сюжету: эклоги изображают сцены
пастушеской жизни. В. Тучков игнорирует данный аспект канона, но
сохраняет «сельскохозяйственную» тематику, преломляя её в неожиданном
ключе:
Ведь было ж сказано:
уберите Ленина с денег!
А то какой-нибудь алчный Буратино
зароет в землю червонец,
польет нитратной водичкой.
И выйдет дерево,
и на каждой ветке по румяному Ильичу [6,с.677].
Описывая различные приёмы жанровой игры, отметим, что поэтам
конца XX века присуще своеобразное жанротворчество, когда на основе
жанров других языковых сфер (официально-делового, публицистического,
научного стиля) либо жанров других видов искусств создаются и заявляются
новые поэтические жанры.
Так в сборник А. Вознесенского включена «Баллада-диссертация». Этот
же сборник содержит и «Барнаульскую буллу» (буллами называются указы и
послания пап). Финальная часть стихотворения визуальна: строки написаны
полукругом, имитируя печать, что соответствует заявленной в заглавии
эстетической концепции произведения.
Поэт В. Куприянов пишет серию стихотворных объявлений, наполняя
этот публицистический жанр игровым, ироническим содержанием:
В 13.00
по местному вещанию
будет передаваться
шелест листвы
<…>
По многочисленным
просьбам читателей
во всех вечерних газетах
будет опубликована
таблица умножения [6,с.490]
Таким образом, игра с жанровыми стандартами – весьма продуктивное
направление поэтической игры. Она может быть реализована как в
формальном, так и в содержательном плане. Намеренное несоблюдение или
полное игнорирование требований жанрового канона позволяет поэтам конца
XX века значительно расширить возможности поэтического языка.
_____________________________
1. Глебович, Т. А. Трансформация классических жанров в поэзии И. Бродского:
эклога, элегия, сонет : диссертация ... кандидата филологических наук : 10.01.01 / Т. А.
Глебович. – Екатеринбург, 2005. [Электронный ресурс] / Научная электронная библиотека,
2003-2009. – Режим доступа : http://www.lib.ua-ru.net/diss/cont/221450.html#contents – Дата
доступа : 11.05.2010.
2. Вознесенский, А. Аксиома самоиска / А. Вознесенский. – Москва-Тула, 1990.
3. Ходанович, А. Венера во мхах / А. Ходанович [Электронный ресурс]. – Режим
доступа : http://www.poethodanovich.narod.ru. – Дата доступа: 11.05.2010.
4. Сухотин, М. Центоны и маргиналии / М. Сухотин [Электронный ресурс]. – Режим
доступа: http://www.levin.rinet.ru/FRIENDS/SUHOTIN/centony.htm#drug – Дата доступа:
11.05.2010.
5. Строцев, Д. Тридцать восемь: Стихотворения, пьеса / Д. Строцев. – Минск, 1990.
6. Самиздат века / Сост. А. И. Стреляный [и др.] – М.- Минск, 1997.