Экспертное заключение - Законодательное Собрание

1
ЗАКОНОДАТЕЛЬНОЕ СОБРАНИЕ НИЖЕГОРОДСКОЙ ОБЛАСТИ
Научно-консультативный совет при
Законодательном Собрании Нижегородской
области
Кремль, корп. 2, Нижний Новгород, 603082
тел./факс:439-07-42, 439-11-72
№
На
№
ЭКСПЕРТНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ
на проект федерального закона «О внесении изменений в отдельные
законодательные акты Российской Федерации»,
разработанному Уполномоченным по правам человека в
Нижегородской области
Во-первых, с одной стороны, разработка проекта ФЗ соответствует
пункту 5 ст. 4 закона Нижегородской области от 9 января 2004 г. № 3-З «Об
Уполномоченном по правам человека в Нижегородской области», но с
другой – противоречит пункту «о» ст. 71 Конституции Российской
Федерации, Уставу Нижегородской области, поскольку «судоустройство;
прокуратура; уголовное и уголовно-исполнительное законодательство;
амнистия и помилование; гражданское законодательство; процессуальное
законодательство;
правовое
регулирование
интеллектуальной
собственности» находятся в исключительном ведении Российской
Федерации.
Во-вторых, да, ч. 1 ст. 104 Конституции Российской Федерации не
ограничивает право Законодательного Собрания Нижегородской области
вносить проекты федеральных законов, в том числе и данного проекта ФЗ.
Но существуют формальные (требования к тексту законопроекта (например,
сложились
технико-юридические
правила,
требующие
разделять
законопроекты по предмету правового регулирования) и прилагаемых к нему
документов: пояснительной записки, перечня законов, требующих изменения
и дополнения, финансово-экономическое обоснование и т.п.) и
2
неформальные (процедуры разработки и обсуждения законопроектов,
реализация принципа разделения властей, иерархия органов власти) правила
подготовки законопроектов, вносимых в Государственную Думу
Федерального Собрания Российской Федерации. К сожалению, значительная
часть этих правил в проекте ФЗ не соблюдена.
В-третьих, в концепции проекта ФЗ есть сущностная ошибка –
проблема не в качестве правового регулирования процедур в УПК России и
не в тексте присяги судей (хотя присяги приносят и другие участники
уголовного процесса), а в применении этих процедур. Тогда, наверное,
следует воспользоваться возможностями мониторинга правоприменения и в
соответствии с Положением о мониторинге правоприменения в Российской
Федерации, утвержденного указом Президента Российской Федерации от 20
мая 2011 г. № 657, предложить включить в План мониторинга
правоприменения в Российской Федерации на 2015 год, например, так:
Наименование
Отрасль (подотрасль)
федерального органа
законодательства либо группа
исполнительной власти,
№
Иные
нормативных правовых актов,
органа государственной
п/п
данные
мониторинг которых
власти субъекта
планируется осуществить
Российской Федерации и
организации
1 Обеспечение прав человека в
МВД России, ФССП
уголовном процессе
России, СК России
В-четвертых, представленный законопроект, судя по пояснительной
записке к нему, призван быть важным шагом на пути разрешения одной из
острейших проблем отечественного уголовного процесса – т.н.
«обвинительного уклона». И хотя ряд специалистов (например, председатель
Верховного суда РФ В.М. Лебедев) отрицают существование такового как
системного явления, судя по всему, проблемы здесь все же имеются. Об этом
свидетельствует и указанная в пояснительной записке к законопроекту (далее
- проект) позиция В.В. Путина о необходимости демонтажа обвинительной
связки правоохранительных, следственных, прокурорских и судейских
органов, высказанная в период избирательной кампании 2012 года, и
некоторые другие высказывания высших должностных лиц. О
существующих проблемах непроцессуального взаимодействия судебной
власти и органов уголовного преследования указывает и введение в
уголовно-процессуальный закон летом 2013 года новой статьи 8.1
«Независимость судей», где эта самая независимость, освещается с позиции
недопустимости постороннего вмешательства в деятельность суда. Вместе с
тем, необходимо отметить, что проблематика обвинительного уклона
относится к малоизученной области, так как автору практически неизвестны,
за редким исключением, работы системного характера по данному вопросу, в
связи с чем, позиции многих специалистов, по объективным причинам, могут
носить лишь предположительный характер.
Таким образом, данный законопроект преследует вполне благую и
3
актуальную цель избавить отечественную практику рассмотрения и
разрешения уголовных дел от крайностей т.н. обвинительного уклона и
приблизить российскую правовую систему (в его уголовно-правовом
сегменте) к идеалу «правового государства». Но, поскольку, во-многом,
уровень надлежащей реализации любых норм зависит от их «технического
исполнения», то очень важно будет проанализировать предлагаемые
нововведения.
Так, предлагается дополнить статью 1 УПК РФ
«Законы,
определяющие порядок уголовного судопроизводства» следующей
формулировкой: «4. Решения Конституционного Суда Российской
Федерации о конституционности норм настоящего Кодекса, примененных
или подлежащих применению в конкретном деле, являются также
обязательными для исполнения судами, органами прокуратуры, органами
предварительного следствия, органами дознания и иными участниками
уголовного
судопроизводства».
На
наш
взгляд,
вышеуказанная
формулировка, в случае ее принятия, будет ярким подтверждением такого
известного методологического принципа как «бритва Оккама» о
неумножении сущностей больше надобностей. Обязательность решения
Конституционного
суда
прописана
в
статье
6
Федерального
конституционного закона «О Конституционном Суде Российской
Федерации», в связи с чем непонятна необходимость такого дубляжа, разве
что только для еще одного напоминания субъектам уголовно-процессуальной
деятельности об обязательности такового. Сомнения в необходимости этой
новеллы еще более усиливаются, если учесть, что обязательность решения
Конституционного суда для всех государственных органов, граждан и
организаций закреплена в нормативном акте, стоящим по иерархии выше,
чем УПК РФ.
Увы, но сомнения такого же характера не оставляют нас и при
прочтении других предлагаемых изменений законодательства. Так, нам
совершенно непонятно какую смысловую нагрузку несет замена в
формулировке статьи 6 УПК РФ «Уголовное преследование и назначение
виновным справедливого наказания в той же мере отвечают назначению
уголовного судопроизводства, что и отказ от уголовного преследования
невиновных, освобождение их от наказания, реабилитация каждого, кто
необоснованно подвергся уголовному преследованию» слова «отказ от» на
слово «недопустимость». Как это понимать? Что до этой замены было
допустимо уголовное преследование невиновного, а теперь стало наоборот?
И каким же образом новое слово может помочь избавиться от
обвинительного уклона? То же самое можно сказать и об изменениях статьи
7 УПК РФ.
Интересное дополнение предлагают авторы в статью 14 УПК РФ,
представляющую собой детализированное прочтение одного из
основополагающих принципов правового государства – презумпцию
невиновности. Предлагается толковать в пользу обвиняемого при наличии
«объективных сомнений». Однако, совершенно непонятно, что же это за
«объективные сомнения» и чем они отличаются от «сомнений
4
субъективных». И зачем добавлять эти туманные «объективные сомнения»,
если в части 3 этой же статьи уже говорится о толковании в пользу
обвиняемого неустранимых сомнений. Возможно, было бы продуктивнее
предложить свой вариант определения неустранимых сомнений, так как их
четкое понимание в теории и практике отсутствует.
Декларативность и излишнее усложнение, не представляющие
практической ценности – именно таким образом мы можем охарактеризовать
предложения авторов проекта о внесении изменений в статьи 15, 18 УПК РФ.
Так, из дополнения статьи 18 УПК РФ можно сделать вывод о том, что одной
из актуальных проблем следственно-судебной практики, возникающих при
переводе процессуальных документов на другой язык, является
их
неразборчивость и непонятность. Все это конечно хорошо, но категории
«разборчивость» и «понятность» есть исключительно субъективные, и
нуждаются в детализации, в противном случае, вряд ли можно будет
объективно отделить понятный и разборчивый текст от непонятного и
неразборчивого.
Предлагаемое новое основание прекращения уголовного дела (ст. 25.1
проекта), опять же наталкивается на бритву Оккама. Имеющееся на
настоящей момент основание прекращения уголовного преследования
«непричастность подозреваемого, обвиняемого к совершению преступления»
уже охватывает и случаи наличия сомнений в достаточности или
достоверности доказательств. Кроме того, авторы вводят в оборот еще одну
разновидность сомнений, на этот раз, говоря о сомнениях обоснованных,
хотя в международной практике, в том числе практике Европейского суда по
правам человека, разработано такое понятие как «разумные сомнения». Тем
не менее, следует признать, что определенное нормативное уточнение
понятия непричастности подозреваемого, обвиняемого к совершению
преступления, не помешало бы, но не в такой форме, в какой предлагается в
проекте.
С другой стороны, следует призвать обоснованными предложения
относительно новой процедуры отвода судьи (статья 65 проекта), допуска
представителей института Уполномоченного по правам человека в
Российской Федерации в качестве защитника подозреваемого, обвиняемого.
В последнем случае, возможно, было бы оптимальнее предложить свой
вариант модели общественной защиты, охватив им не только представителей
института Уполномоченного по правам человека в Российской Федерации,
но и других участников (к примеру – представителей правозащитных
организаций и др.).
Изменения в статьи 74 УПК РФ скорее следует признать
обоснованными, так они раскрывают термины, употребляемые в статье 75
УПК РФ, но с позиции юридической техники вероятно следовало бы отнести
их к статье 75.
Что касается пункта 13 Проекта (дополнение к ст. 75 УПК РФ) ч. 3 –
неясно, что следует понимать под психологическим и физическим насилием.
Важно провести четкую законодательную грань между этими видами
принуждения.
Правоприменительные
процедуры
в
подавляющем
5
большинстве случаев связаны с психологическим дискомфортом и
переориентировать их на состояние психологического комфорта вряд ли
получится.
В новой редакции статьи 124 проекта предлагается использование
полиграфа, по сути, для решения вопроса о возбуждении уголовного
преследования, так по большей части факты психологического либо
физического насилия в целях получения от уличающих подозреваемого или
обвиняемого показаний охватываются уголовно-правовыми нормами.
Безусловно, эта норма, если бы она была принята, произвела бы революцию
в длительной дискуссии относительно доказательственного значения
результата полиграфического исследования, однако нам неизвестны новые
данные, утверждающие надежность полиграфа как средства доказывания.
Кроме того, заключение полиграфолога не является официально признанным
доказательством. В этой связи нарушается принцип процессуальной
экономии и не создаются реальные условия для достижения истины по делу.
Изменения, которые предлагаются внести в статьи 220, 221, 225, 226,
УПК РФ страдают теми же недостатками, что вышеуказанные новеллы.
Вновь предлагаются уточнения, вроде бы носящие более определенный,
более четкий, но все же абсолютно декларативный характер. Такое
впечатление, что авторы хотят еще раз напомнить правоприменителю о том,
что при расследовании и рассмотрении уголовных дел следует опираться
исключительно на требования закона. Но об этом уже и так говорится
в
конституции РФ, в нормах Уголовно-процессуального кодекса РФ (статьи 1,
7). Безусловно, проблема правового нигилизма со стороны отдельных
правоприменителей имеет место быть, но сомнительно, что еще одно
напоминание им о том, что доказательства должны быть собраны «в полном
соответствии с требованиями настоящего Кодекса и иных законов» (ст. 215
проекта), перечень доказательств, приведенных в обвинительном
заключении, должен состоять исключительно из относимых, допустимых и
достоверных, и при этом убедительно подтверждать обвинение (п. 5 ч. 1 ст.
220 проекта) или что прокурор, утверждая обвинительное заключение и
направляя дело в суд, обязан это сделать только тогда, когда «досудебное
расследование произведено в соответствии с требованиями настоящего
Кодекса и иных законов, а собранные достоверные доказательства являются
достаточными для разрешения дела» (п.1 ч.1 ст. 221 УПК РФ), смогло бы
изменить ситуацию. С технической же стороны принятие вышеуказанных
норм, вероятно, привело бы к перегруженности и так далеко не безупречного
с позиции юридической техники Уголовно-процессуального кодекса
излишними напоминаниями о том, что его нормы все же надо соблюдать,
иначе это может повлечь «установленную законом (каким именно – авт.)
дисциплинарную, административную либо уголовную ответственность» (ст.
19.1 проекта).
В проекте также вносятся предложения, по сути направленные на
закрепление в качестве источников уголовно-процессуального права
постановлений Пленумов Верховного Суда Российской Федерации, присяги
и кодекса судейской этики, комментариев и научно-практических пособий к
6
УПК РФ под редакциями руководителей Верховного Суда Российской
Федерации и иных высокопрофессиональных должностных лиц (ст. 233
проекта). Вопрос об источниках права дискуссионный в российской
правовой доктрине, однако если и можно согласиться с фиксацией в качестве
такового постановлений Пленума Верховного суда РФ, то мы полагаем, что
по остальным позициям вряд ли следует делать такой радикальный шаг,
какой предлагается в проекте.
Также обращает внимание использование автором не свойственных
для
документов
подобного
рода
словосочетаний,
например
«ответственейших» по отношению к обязанностям или
«достойно
священного имени» по отношению к Российской Федерации.
В новой редакции присяги судьи отсутствует понятие совести, которое
есть в действующей присяге судьи. Совесть является одним из основных
регуляторов поведения человека. Она представляет собою своеобразную
нравственную константу, отвечающую моральным устремлениям общества, с
которой каждый человек должен всегда соотносить любые свои действия.
Для судьи совесть означает его чувство или сознание нравственной
ответственности за свое поведение по отношению к другим людям,
обществу, как критерий уверенности в беспристрастности и справедливости
своих действий.
Следовательно, исключение понятия совести из текста присяги
полагаю нецелесообразным.
Таким образом, подводя итоги, Совет пришел к следующему выводу:
проект Федерального закона «О внесении изменений в отдельные
законодательные акты Российской Федерации» требует существенно
доработки и в таком виде не может быть рекомендован к внесению в
качестве законодательной инициативы Законодательного Собрания
Нижегородской области.
Председатель совета
Б.Е. Шахов
Исполнители:
1) заместитель председателя научно-консультативного совета, помощник начальника федерального
государственного казенного образовательного учреждения высшего профессионального образования
"Нижегородская академия Министерства внутренних дел Российской Федерации" по инновационному
развитию научной деятельности, профессор, доктор юридических наук, заслуженный деятель науки
Российской Федерации - Баранов В.М. ;
2) член Научно-консультативного совета при Законодательном Собрании области, заведующий кафедрой
государственно-правовых дисциплин Приволжского филиала государственного образовательного
учреждения высшего профессионального образования "Российская академия правосудия", доцент, кандидат
юридических наук Лаврентьев А.Р.;
3) старший преподаватель кафедры уголовного процесса Нижегородской академии МВД России, к.ю.н.
Лапатников М.В.;
4) доцент кафедры психологиии педагогики Нижегородской академии МВД России,кандидат юридических
наук
Н.Г.Русакова
5) кандидат юридических наук . Купцова О.Б.