Воронин Всеволод Евгеньевич доктор исторических наук, профессор кафедры истории России Московского педагогического

Воронин Всеволод Евгеньевич
доктор исторических наук,
профессор кафедры истории России
Московского педагогического
государственного университета
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ КОНСТАНТИН НИКОЛАЕВИЧ
И ДАЛЬНЕВОСТОЧНАЯ ПОЛИТИКА
РУССКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА: 1850-1870-е гг.
Вопрос об освоении Дальнего Востока и об укреплении позиций России
на его рубежах весьма тщательно рассматривался русским правительством с
конца 1840-х гг. Стремление генерал-губернатора Восточной Сибири Н.Н.
Муравьева (будущего графа Н.Н. Муравьева-Амурского) закрепить за Россией левобережье Амура, оставшееся за Китаем по условиям Нерчинского договора 1689 г., натолкнулось на противодействие самых могущественных петербургских вельмож – министра иностранных дел К.В. Нессельроде, военного министра князя А.И. Чернышова, министра внутренних дел Л.А. Перовского и министра финансов Ф.П. Вронченко. Однако на стороне Н.Н. Муравьева неожиданно выступил наследник цесаревич Александр Николаевич
(будущий император Александр II). В 1850 г. он, фактически являясь временным главой государства (император Николай II находился в отъезде),
санкционировал начало присоединения к России левого берега Амура. Обширный, но практически безлюдный край, номинально принадлежавший
Цинской империи, надлежало постепенно занять войсками и заселить русскими переселенцами.
Великий князь Константин Николаевич, бессменный председатель Императорского Русского Географического общества (с 1845 г.), генераладмирал русского флота и будущий глава морского ведомства России, проявлял живой интерес к дальневосточным делам. В 1851-1852 гг. он вел интенсивную переписку с генерал-губернатором Восточной Сибири Н.Н. Муравьевым, советуясь с ним по проекту Морского устава (утвержден в 1853 г.). Н.Н.
2
Муравьев также сообщал великому князю о делах сибирских, при решении
которых в Петербурге последний прочно занимал сторону наместника. Великого князя особенно интересовали вопросы о преимуществах сибирских административных учреждений, введенных М.М. Сперанским на рубеже 18101820-х гг., и о Кяхтинской торговле (на границе с Китаем)1.
С августа 1852 г. великий князь Константин Николаевич временно возглавлял Морское министерство, а в январе 1853 г. занял пост управляющего
министерством (главой морского ведомства и флота он стал несколько позже
– 23 февраля 1855 г., через 4 дня после воцарения Александра II). Одну из
своих главных задач великий князь видел в совершенствовании практических
навыков русских моряков. Одновременно это должно было послужить росту
присутствия русского флота в Мировом океане и укреплению связей России
с отдаленными державами.
При поддержке великого князя, 7 октября 1852 г. из Кронштадта к берегам Японии, с которой надлежало установить дипломатические и торговые
отношения, а также решить имевшиеся территориальные споры, была отправлена миссия вице-адмирала Е.В. Путятина, находившегося на фрегате
«Паллада». Весной 1853 г. августейший генерал-адмирал предложил также
отправить отряд судов Балтийского флота в кругосветное плавание к берегам
Дальнего Востока. Замысел встретил поддержку Н.Н. Муравьева, который
тогда находился в Петербурге, и в апреле вышло высочайшее повеление об
отправлении к берегам Камчатки одного фрегата и одного брига. Константин
Николаевич лично занимался формированием эскадры, в которую вошли
фрегат «Аврора», корвет «Наварин» (вместо брига) и транспорт «Неман». В
конце июля 1853 г., после известия от экспедиции Е.В. Путятина о повреждениях на фрегате «Паллада», было решено ему на смену снарядить фрегат
«Диана» (прибыл к берегам Японии и поступил в распоряжение Путятина в
июле 1854 г.). Отправление кругосветной эскадры задерживалось из-за недостатка денежных средств, и положение исправил лишь Н.Н. Муравьев. Заин1
См.: ГА РФ. Ф. 722 (вел. кн. Константина Николаевича). Оп. 1. Д. 431. Л. 3 – 32.
3
тересованный в скорейшем наращивании морских сил на дальневосточных
рубежах России, он принял на себя часть расходов. В августе 1853 г. Константин Николаевич провожал эскадру в Кронштадте при общем восторге.
Правда, радость была недолгой по причине общего плачевного состояния тогдашнего русского парусного флота. Осенью в Петербург пришла весть о
крушении транспорта «Неман» и о том, что прибывшие в Англию фрегат
«Аврора» и корвет «Наварин» нуждаются в серьезном ремонте. Великий
князь воочию убедился, по словам своего близкого помощника А.В. Головнина, «в каком жалостном положении находится Балтийский флот, ибо помянутые суда были избраны как лучшие и наиболее способные к дальнему
плаванию». В начале 1854 г. «Наварин» решили продать англичанам, и только «Аврора» продолжила путь1. Прибыв к берегам Камчатки уже после начала Восточной (Крымской) войны, 20 и 24 августа 1854 г. «Аврора» участвовала в бою с англо-французской эскадрой в Авачинской бухте при отражении
неприятельского десанта, тщетно пытавшегося захватить Петропавловск.
В период Восточной войны Константин Николаевич, несмотря на многочисленные заботы, связанные с обороной Балтийского побережья России,
продолжал участвовать в решении дальневосточных дел. При помощи великого князя, в январе 1854 г. Н.Н. Муравьев получил царское повеление «итти
с войском вниз по Амуру, чтоб изведать и укрепить за Россией богатый край,
который со временем принесет нам величайшую пользу»2. Исполнение повеления Николая I началось в мае 1854 г. Русские войска и первые русские переселенцы начали движение вниз по течению Амура – по территории, еще
остававшейся под юрисдикцией Цинской империи.
После разгрома англо-французского десанта близ Петропавловска в августе 1854 г. Константин Николаевич, тем не менее, предложил Н.Н. Муравьеву эвакуировать город, переместив имевшиеся в нем военные и морские
силы в устье Амура. В письме великого князя к Муравьеву 3 декабря 1854 г.
См.: РГАДА. Ф. 30 (Новые дела). Оп. 1. Д. 35. Л. 173 об., 179 об.; ГА РФ. Ф. 722. Оп. 1.
Д. 928. Л. 126 об. – 127 об., 132 – 132 об.
2
ГА РФ. Ф. 722. Оп. 1. Д. 928. Л. 158 – 158 об.
1
4
говорилось: «В Сибири сильным пунктом, в котором может найти убежище
весь тамошний флот наш (…), есть не Камчатка, а Амур и потому не сочтете
ли более благоразумным с открытием навигации не посылать на Камчатку
военные силы, а напротив оттуда вывести оные»1. Скрепя сердце, Муравьев
согласился2. Решение об эвакуации Петропавловска принималось тайно и
даже без согласования с государем. В конце 1854 г. Константин Николаевич
лишь выхлопотал «соизволение» отца – императора Николая I о командировании в Америку капитана 1-го ранга (позднее – адмирала) П.В. Казакевича и
капитан-лейтенанта А.Е. Кроуна3. Для устройства судоходства вверх по
Амуру и усиления морских сил в Восточной Сибири им было поручено: приобрести два парохода и два корвета; закупить для находящегося в плавании
фрегата «Диана» артиллерийские и морские припасы, которые доставить в
гавань Де-Кастри (близ устья Амура); заготовить для Камчатки провиант,
провизию и припасы; купить для Николаевска-на-Амуре различные машины,
станки, инструменты и материалы. Казакевич и Кроун выполнили возложенную на них задачу, сделав для Амура и Камчатки ряд важных закупок. В Соединенных Штатах ими, в частности, были приобретены пароход «Америка»,
который отправился из Нью-Йорка в Сан-Франциско, а оттуда – в устье Амура, и барк «Палметто» с грузом различных материалов и провизии4.
Весной 1855 г. русские войска и эскадра контр-адмирала В.С. Завойко
были эвакуированы из Петропавловска в залив Де-Кастри, а оттуда – в устье
Амура. Англо-французская эскадра сумела обнаружить русские суда в заливе
Де-Кастри. Но неприятель, не знавший, что Сахалин является островом, упустил эскадру Завойко, благополучно прибывшую к низовьям Амура по Татарскому проливу. «Вследствие этого его (Н.Н. Муравьева-Амурского. –
В.В.) решения, - вспоминал Константин Николаевич, - соединенная эскадра
ГА РФ. Ф. 722. Оп. 1. Д. 190. Л. 1 – 1 об.
Муравьев (Муравьев-Амурский) Н.Н. – вел. кн. Константину Николаевичу. 27 декабря
1854 г. // Там же. Л. 2-4.
3
Доклад вел. кн. Константина Николаевича имп. Николаю I, 1 декабря 1854 г. // РГА
ВМФ. Ф. 283 (Инспекторского департамента). Оп. 2. Д. 6220. Л. 1 – 2; История Русской
Америки / Под ред. акад. Н.Н. Болховитинова. Т. III. М., 1999. С. 355.
4
История Русской Америки. Т. III. С. 355-357.
1
2
5
англо-французская и осталась в дураках, чего французы и англичане до сих
пор себе простить не могут (…) и чудно обрисовывает характер Муравьева,
который, зная батюшку (Николая I. – В.В.), осмелился, не спросившись даже
его, взять на свою ответственность такую важную меру, бросить на произвол
судьбы целую страну, чтоб спасти то, что можно было спасти» 1. Одновременно с эвакуацией Петропавловска, вниз по Амуру началась новая переброска русских военных подкреплений и переселенцев. Некоторые известия
об этом вскоре попали в печать. Так, в газете «Северная Пчела» (8 июля 1855
г.) появилась публикация о предполагаемом заселении берегов Амура, об их
занятии русскими войсками и даже о том, что левый берег и устье реки якобы уступлены Китаем России. 14 июля 1855 г. великий князь Константин
Николаевич «просил министра народного просвещения», в ведении которого
находилась цензура, «впредь» не допускать к печати подобные статьи о
предметах, «до времени» составляющих «тайну», «без предварительного с
Морским министерством сношения». Взамен он обещал, что «морское
начальство постарается отныне не задерживать оных, но будет возвращать по
назначению со всевозможною поспешностью»2. В обороне бухты Де-Кастри
и охране устья Амура принимал участие фрегат «Аврора». В 1857 г., после
окончания Крымской войны, фрегат с честью возвратился в Кронштадт.
26 января (7 февраля) 1855 г. Е.В. Путятин подписал с японским правительством Симодский трактат. Между Россией и Японией устанавливались
дипломатические и торговые отношения. Япония открывала для русских судов свои порты Хакодате, Нагасаки и Симода. Стороны договорились о территориальном размежевании: Курильские острова к северу от острова Итуруп признавались принадлежащими России; остров Сахалин был объявлен
«неразделенным», т.е. совместным владением России и Японии. В ходе эксВел. кн. Константин Николаевич – Головнину А.В. 10 (22) января 1882 г. // ГА РФ. Ф.
722. Оп. 1. Д. 1119. Л. 12 – 12 об.
2
ОР РНБ. Ф. 831 (Цензурные материалы). Д. 3. Л. 127 – 128; по окончании Крымской
войны факт начала русской колонизации левого берега и устья Амура был рассекречен, на
рескрипте вел. кн. Константина Николаевича министру народного просвещения от 14
июля 1855 г. была сделана пометка: «Не нужно, тайна ныне прекратилась» (Там же. Л.
128).
1
6
педиции Путятин потерял два военных фрегата: «Диана» получила большие
повреждения во время цунами и затонула в конце 1854 г., «Аврора» была отбуксирована в Императорскую гавань Приморья и там затоплена в январе
1856 г. Однако дипломатический успех вице-адмирала превзошел ожидания.
Вернувшись в Россию, Путятин, по инициативе великого князя Константина
Николаевича, получил титул графа.
Император Александр II и великий князь Константин Николаевич решили в полной мере использовать дипломатические таланты Е.В. Путятина. В
октябре 1856 г. началась Вторая «опиумная» война Великобритании и Франции против Китая, военные действия неоднократно прерывались долгими
мирными переговорами. В январе 1857 г. Константин, находясь в Ганновере,
получил от Путятина записку о военных приготовлениях Англии и Франции
против Китая и необходимости теперь же добиться от последнего признания
за Россией левого берега Амура и Приморья, которые продолжали осваиваться русскими экспедициями. Путятин сам вызвался отбыть в Китай в качестве полномочного представителя. Константин Николаевич полностью
одобрил эти предположения, а также сообщил о них государю и министру
иностранных дел князю А.М. Горчакову. Путятин был вызван в Петербург1.
Александр II окончательно решил вопрос об отправке миссии графа Путятина в Китай только после разговора с графом, но сразу согласился с тем, что
«весьма желательно, чтобы мы могли кончить с китайцами, прежде чем
фран[цузская] и англий[ская] миссии туда прибудут». Приказав Путятину отбыть в Китай, царь предписал его миссии иметь «характер дружественный, в
противоположность с неумеренными требованиями англичан и французов»,
но в случае отказа Китая от уступок был намерен «во всяком случае» удержать за Россией левый берег Амура2. В мае 1858 г. генерал-губернатор Восточной Сибири Н.Н. Муравьев подписал с представителем китайского праГА РФ. Ф. 722. Оп. 1. Д. 928. Л. 195 об. – 197 об.; 1857-1861: Переписка Императора
Александра II с Великим Князем Константином Николаевичем. Дневник Великого Князя
Константина Николаевича. М., 1994. С. 17.
2
1857-1861: Переписка Императора Александра II с Великим Князем Константином Николаевичем. Дневник Великого Князя Константина Николаевича. С. 17-23.
1
7
вительства Айгунский трактат, а в июне того же года Е.В. Путятин заключил
с китайской стороной Тяньцзинский договор. По условиям Айгунского трактата, за Россией был закреплен левый берег Амура; территория Уссурийского
края (Приморья), впредь, до установления здесь новой границы, становилась
общим владением двух держав. Тяньцзинский трактат расширял личные и
торговые права русских подданных в Китае и предусматривал скорейшее завершение территориального размежевания двух государств. Дипломатические победы Н.Н. Муравьева и Е.В. Путятина были оценены высоко: Муравьеву был пожалован титул графа Амурского, а Путятин был произведен в
«полные адмиралы».
Между тем, Н.Н. Муравьев-Амурский и Е.В. Путятин не желали останавливаться на достигнутом. В ноябре 1858 г., во время своего заграничного
путешествия, Константин Николаевич встретил «почтенного» адмирала и
графа в Штутгарте, и поддержал его идею добиться от Китая признания полного права России на владение Уссурийским краем, а от Японии – уступки
Сахалина или, «по крайней мере, северо-западной его части», богатой углем.
В свою очередь, вопреки мнению многих министров, Муравьев-Амурский
всемерно стремился к обустройству приобретенных Россией амурских земель. При этом он пользовался поддержкой государя, хотя последний осуждал генерал-губернатора Восточной Сибири за попытки выйти из подчинения
петербургской администрации1. Муравьев-Амурский в записке, посланной
великому князю в начале 1859 г., указывал на важность освоения сибирских
просторов, так как, в противном случае, «многолюдный Китай», направляемый Англией и Францией, может на них претендовать. Потеря Сибири, в которой «кроме золота важны нам пространства, достаточные для всего излишества земледельческого народонаселения Европейской России на целый
век», по его убеждению, «не может вознаградиться никакими победами и завоеваниями в Европе, и чтоб сохранить Сибирь, необходимо ныне сохранить
1857-1861: Переписка Императора Александра II с Великим Князем Константином Николаевичем. Дневник Великого Князя Константина Николаевича. С. 71-73, 84-85.
1
8
и утвердить за нами Камчатку, Сахалин, устья и плавание по Амуру, и приобрести прочное влияние на соседний Китай». Именно этими соображениями
Муравьев-Амурский объяснял свое намерение получить право «действовать
(…) соображаясь с местными обстоятельствами»1. В письме к МуравьевуАмурскому 25 февраля (9 марта) 1859 г. Константин Николаевич одобрил
предложенную им дальневосточную доктрину: «В этих словах я вижу мысль
истинного государственного человека и чувства истинно русского, который
горячо любит свое отечество, и за что я глубоко уважаю Вас. Сколько могу
буду всеми силами помогать Вам»2.
Константин исполнил свое обещание. В начале 1860 г., по его настоянию, в помощь русской миссии в Китае к берегам русского Дальнего Востока
была отправлена эскадра под командованием адъютанта генерал-адмирала –
капитана 1-го ранга И.Ф. Лихачева. 2 ноября 1860 г. новый посланник в Китае Н.П. Игнатьев заключил в Пекине договор, навечно утвердивший за Россией Уссурийский край, а эскадра Лихачева способствовала успеху этой миссии. Сначала, после отказа Китая подтвердить прежние договоры и чинимых
Игнатьеву препятствий в выезде из Пекина, она своим присутствием позволила русской миссии покинуть Китай и приняла ее на свои суда, а затем
своевременно доставила Игнатьева обратно в Китай, оказав влияние на исход
переговоров. Успех Лихачева, равно как и миссии Игнатьева в целом, приятно удивил Константина Николаевича. «Я никогда не воображал, чтобы все
наши планы, которые в январе месяце (1860 г. – В.В.) вечером в Кронштадте
(помнишь ли?) мы с тобою сочиняли, могли до такой степени буква в букву
исполниться, и исполниться так счастливо», - писал он отличившемуся адъютанту. С легкой руки Лихачева и его августейшего патрона, Россия едва не
обезопасила себя от военно-морской катастрофы, которая произошла в Цусимском проливе 45 лет спустя – в мае 1905 г. Дело в том, что 21 мая 1860 г.
Лихачев отправил генерал-адмиралу записку о целесообразности присоедиГА РФ. Ф. 722. Оп. 1. Д. 431. Л. 81 об. – 82.
Там же. Л. 77; Житков К.Г. Светлой памяти вел. кн. Константина Николаевича, генераладмирала русского флота // Морской сборник. 1912. № 3. Часть неофициальная. С. 24.
1
2
9
нения к России японского острова Цусима, имеющего для русского флота
важнейшее стратегическое значение. Записку Лихачева Константин Николаевич обсуждал вместе с государем и министром иностранных дел князем
А.М. Горчаковым 22 июля 1860 г.: Александр II одобрил предположения Лихачева, но Горчаков проявил осторожность и, утверждая, что это «вопрос чисто-морской», предложил поручить его решение не Игнатьеву, что подразумевало бы сложные дипломатические переговоры, а все тому же Лихачеву,
который мог разрешить дело явочным порядком. В письме к Лихачеву 26
июля 1860 г. генерал-адмирал поставил перед адъютантом цель «основать на
этом острове морскую станцию á la Villafranca» (в небольшом средиземноморском порту Виллафранка, близ Ниццы, с 1856 г. располагалась русская
военно-морская база, использовавшаяся, прежде всего, как место стоянки судов). Он предоставил Лихачеву карт-бланш и советовал «ограничиться местными сношениями с островскими властями, или еще лучше без всяких соглашений (…) но только так, чтобы от японцев не было официального протеста». Но Лихачев получил письмо великого князя лишь 12 декабря 1860 г.,
т.е. после того, как Англия и Франция заключили с Китаем мир и у многочисленной британской эскадры были развязаны руки. Корвет «Посадник»,
посланный Лихачевым, прибыл в Цусимскую бухту, и командир корвета
флигель-адъютант Бирилев достиг договоренности с цусимским князем о
разрешении русским обосноваться на острове. Затем с князем было заключено письменное соглашение о переходе острова под власть России. Однако
командующий британской эскадрой, прибывшей вслед за тем на Цусиму, заявил русской стороне протест, и Лихачев был вынужден отозвать «Посадник» с острова. Вскоре Лихачев был вызван в Петербург1. Константин Николаевич, находившийся осенью 1861 г. за границей, был против спешки в деле
разрешения дипломатического спора с Англией. Наперекор мнению князя
А.М. Горчакова в пользу отказа от острова Цусима, дабы не допустить
столкновения с Англией, он писал 16 ноября 1861 г. управляющему Морским
1
Житков К.Г. Указ. соч. // Морской сборник. 1912. № 3. С. 25-27.
10
министерством Н.К. Краббе: «По делу Тсу-Сима я прошу Горчакова никаких
распоряжений не делать, покуда я не ворочусь и покуда мы не выслушаем
Лихачева»1. 23 декабря 1861 г. под председательством государя прошло заседание Амурского комитета, членом которого являлся Константин Николаевич и на которое был вызван Лихачев. Горчаков осудил его попытку занять
Цусиму и призвал отказаться от предпринятой затеи, но министру иностранных дел оппонировал великий князь. «Тут у меня очень горячий спор с Горчаковым, и Государь решил по-моему, т.е. не бросать удачно начатого дела с
тем, чтоб воспользоваться им и дать ему развитие, когда обстоятельства позволят»2, - записал Константин в дневнике. Однако на прямой вопрос царя:
воевать ли с Англией из-за Цусимы? – высшие правительственные сановники
– члены Амурского комитета дали отрицательный ответ. Возражения англичан не позволили русскому флоту превратить Цусиму в свой форпост.
Наряду с идеей утверждения русского присутствия в Цусимском проливе, И.Ф. Лихачев высказывал замысел полного присоединения к России острова Сахалин. В записке, поданной великому князю в конце 1850-х гг., он
отмечал, что занятие южной (де-факто – японской) части Сахалина не приведет к войне с Японией и не испортит отношения России с европейскими державами, отдававшими предпочтение китайским делам. Желая планомерного
распространения русского влияния на Японию, Лихачев предлагал создать в
Японии три консульства: в Хакодате, Нагасаки (ближайшем к Китаю пункте)
и генеральное – в Эдо (Иедо). При каждом из консульств должно было находиться не менее одного военного судна. На генеральное консульство Лихачев
советовал возложить переговоры о Сахалине, в ходе которых Россия могла
добиться, как минимум, разграничения своих и японских владений на острове, а также права иметь опорную точку на юге Сахалина3.
РГА ВМФ. Ф. 410 (Канцелярии Морского министерства). Оп. 2. Д. 2471. Л. 53.
1857-1861: Переписка Императора Александра II с Великим Князем Константином Николаевичем. Дневник Великого Князя Константина Николаевича. С. 352.
3
Записка И.Ф. Лихачева вел. кн. Константину Николаевичу (1859 или 1860 г.) – см.: РГА
ВМФ. Ф. 16 (И.Ф. Лихачева). Оп. 1. Д. 179. Л. 1 – 2 об.
1
2
11
Через несколько лет, на заседании Амурского комитета («особого совещания») под председательством великого князя Константина Николаевича 2
апреля 1869 г., было одобрено предложение генерал-губернатора Восточной
Сибири М.С. Корсакова о направлении на Сахалин 800 каторжных и одного
линейного батальона, а также о посылке туда одной винтовой шхуны1. 25 апреля Амурский комитет высказался за отправку в Приморскую область экспедиции во главе с генерал-адъютантом И.Г. Сколковым, для которого были
подготовлены соответствующие инструкции2. Александр II утвердил мнение
«особого совещания». Но военный министр Д.А. Милютин, политический
единомышленник великого князя, оказался его соперником в вопросах организации управления русским Дальним Востоком – в частности, в деле «об
устройстве Приморского края». Он не был в восторге уже от самого факта
назначения председательствующим в «особом совещании» августейшего генерал-адмирала, хотя этот «выбор» объяснялся тем, что в деле «затрагивались непосредственно интересы морского ведомства». Последнее составило
конкуренцию ведомству военному, настаивая на подчинении себе «всей береговой
полосы
Восточной
Сибири
в
виде
отдельного
генерал-
губернаторства под начальством командующего морскими силами в Тихом
океане». Д.А. Милютин возражал, по собственным словам, «против этого
предположения, находя несправедливым интересы целого края принести в
жертву исключительным видам одного морского ведомства». Для примера он
сравнил позицию морского ведомства «с домом, у которого наружная стена
на улицу принадлежала бы не хозяину самого дома, а особому владельцу».
Из деликатности, военный министр не употребил в ходе прений «еще более
важный аргумент – доказанную опытом непригодность морских офицеров
или адмиралов к управлению краем. Многолетнее начальствование адмиралов в Приморской области показало, что и самые дельные из них не обращали должного внимания на гражданские и экономические интересы подведоСм.: Милютин Д.А. Воспоминания. 1868 – начало 1873. М., 2006. С. 175; Дневник вел.
кн. Константина Николаевича // ГА РФ. Ф. 722. Оп. 1. Д. 96. Л. 24 об.
2
Дневник вел. кн. Константина Николаевича // ГА РФ. Ф. 722. Оп. 1. Д. 96. Л. 32 об. – 33.
1
12
мого им края; даже в отношении подчиненных им сухопутных войск, они
были плохими начальниками. Вообще, моряки привыкают смотреть на сухопутные войска с каким-то пренебрежением; на языке их "солдат" есть существо низшее сравнительно с матросом. Этим объясняется почти бедственное
положение, в котором находились линейные батальоны и местные команды в
Приморской области, пока они состояли под прямым начальством адмиралов; на них смотрели как на рабочую силу»1.
Конечно, эти слова военного министра не были образцом беспристрастности и объективности. Застарелые межведомственные разногласия были
налицо. К отправке в Приморскую область комиссии И.Г. Сколкова Д.А. Милютин отнесся лишь как к попытке своих оппонентов во главе с Константином Николаевичем «затянуть дело, отложить его до более удобной обстановки»2. Недовольство военного министра вызывала и сама личность Сколкова,
Д.А. Милютин питал отвращение к перипетиям морской и военной карьеры.
Сколкова он знал как «человека ограниченного, мало развитого, вышедшего
в люди только благодаря тому, что он в молодых летах понравился князю
Меншикову, попал из штурманов в адъютанты к нему, сделался его любимцем, а под Севастополем лишился руки. Все служебное поприще Сколкова
заключалось в личном угодничестве перед начальством; не было в нем решительно никаких данных, чтобы оправдать назначение его руководителем работ такой комиссии, на которую возлагалась задача весьма сложная»3. В комиссию Сколкова были включены представители ведомств военного (полковник Генерального штаба С.П. Зыков), морского, внутренних дел, финансов и государственных имуществ. Экспедиция Сколкова на Амур и в ПриМилютин Д.А. Воспоминания. 1868 – начало 1873. С. 173-174.
Забавно, что вел. кн. Константин Николаевич был уверен в обратном – а именно, в
пренебрежительном отношении сухопутных военных к морякам. 4 июня 1872 г., находясь
в Москве, великий князь принимал «за завтраком» начальника Главного артиллерийского
управления Военного министерства генерала графа А.А. Баранцова и имел с ним «серьезный разговор про зависть и недоброжелательство всего сухопутного ведомства и особенно
артиллерийского ко всему морскому» (Дневник вел. кн. Константина Николаевича // ГА
РФ. Ф. 722. Оп. 1. Д. 102. Л. 65).
2
Милютин Д.А. Воспоминания. 1868 – начало 1873. С 174-175.
3
Там же. С. 175.
1
13
морскую область продолжалась с конца апреля по декабрь 1869 г. Вернувшись в Петербург, 23 декабря 1869 г. Сколков доложил великому князю Константину Николаевичу об итогах своей командировки1.
Великий князь прочитал отчет «Амурской комиссии Сколкова»
(«Амурщину») 16-19 мая 1870 г.2 Отчет комиссии был рассмотрен в Амурском комитете 25 мая3. Д.А. Милютин на заседании отсутствовал, его замещал начальник Главного штаба и товарищ военного министра граф Ф.Л. Гейден. Константин Николаевич добился единогласного одобрения своих идей
по управлению прибрежными местностями Восточной Сибири. Единственное неудобство великому князю доставила некоторая несговорчивость Гейдена, которая, в конце концов, была преодолена. Константин так писал об
этом долгом заседании: (25 мая 1870 г.) «… все шло ладно, интересно и хорошо, и все мои мысли приняты. Сильный спор был только с Гайденом (вместо Милютина), но заставили и его согласиться»4.
Военный министр был возмущен одобренным в Амурском комитете
проектом «подчинения всей прибрежной полосы Восточной Сибири исключительному ведению Морского министерства», хотя не был удивлен мнением
совещания, где «большинство» состояло «из моряков» и поэтому, «конечно,
поддерживало мнение председателя». Д.А. Милютин также заметил, что
«журнал совещания был составлен в том же смысле, несмотря на возражения
графа Гейдена»5. Военный министр, таким образом, счел, что факт согласия
Гейдена с мнением остальных членов совещания недостоверен и что мнение
товарища военного министра попросту не было учтено при составлении
журнала. Мнение Д.А. Милютина о недопустимости переподчинения морскому ведомству побережья Восточной Сибири разделял и генералгубернатор Восточной Сибири М.С. Корсаков.
Дневник вел. кн. Константина Николаевича // ГА РФ. Ф. 722. Оп. 1. Д. 97. Л. 55.
Там же. Д. 98. Л. 36 об, 37 об.
3
Отчет комиссии и копия журнала Особого совещания – см.: ОР РГБ. Ф. 137 (Корсаковых). Картон 210. Д. 1, 11; см. также: Милютин Д.А. Воспоминания. 1868 – начало 1873.
С. 175, 628 (комм.).
4
Дневник вел. кн. Константина Николаевича // ГА РФ. Ф. 722. Оп. 1. Д. 98. Л. 40 об.
5
Милютин Д.А. Воспоминания. 1868 – начало 1873. С. 333.
1
2
14
Обсуждение спорного вопроса было продолжено. 13 октября 1870 г. на
совещании генерал-адмирала с Н.К. Краббе, директором канцелярии Морского министерства К.А. Манном и контр-адмиралом А.Е. Кроуном, недавно
назначенным главным командиром Владивостокского порта, шла речь «об
Амурских делах, по которым Милютин и Корсаков протестуют» 1. 18 октября
Константин Николаевич принимал М.С. Корсакова («Корсакова Сибирского»), который вместе с Д.А. Милютиным, «кажется», был намерен «настаивать на новом Амурском генерал-губернаторе». Великий князь был на это
«никак» не согласен2. Итак, вместо подчинения прибрежной полосы Восточной Сибири морскому ведомству, оба сановника требовали выделить территорию русского Дальнего Востока в отдельное генерал-губернаторство. 21
октября Константин Николаевич в течение двух часов тщетно пытался достичь согласия с военным министром. В дневнике он записал: (21 октября
1870 г.) «От 10 почти до 12 у меня сидел Милютин и мы с ним спорили по
Амурским делам, по которым он имеет свои предвзятые мысли, на которых
ужасно упрямо стоит, и его не переспоришь»3. Заседание Амурского комитета 30 октября 1870 г. не внесло никаких изменений в ранее состоявшиеся постановления. Военный министр, по словам Константина, «ужасно упрямо
оспаривал все уже утвержденные начала, но никого не убедил, и все мы
остались при прежнем мнении»4. Затем, по словам Д.А. Милютина, дело
«надолго заглохло». Причиной того военный министр, предположительно,
считал собственную готовность к решительному противодействию планам
высших морских начальников: «… великому князю генерал-адмиралу вполне
было известно мое твердое намерение противиться до крайности его проекту»5.
В феврале 1871 г. М.С. Корсаков, вкупе с Д.А. Милютиным доставивший Константину Николаевичу столько хлопот при обсуждении дальневоДневник вел. кн. Константина Николаевича // ГА РФ. Ф. 722. Оп. 1. Д. 99. Л. 27.
Там же. Л. 29 об. – 30.
3
Там же. Л. 32.
4
Там же. Л. 36.
5
Милютин Д.А. Воспоминания. 1868 – начало 1873. С. 333-334.
1
2
15
сточных дел, из-за болезни оставил пост генерал-губернатора Восточной Сибири и был заменен Н.П. Синельниковым. 8 февраля новый восточносибирский генерал-губернатор был принят великим князем в Мраморном дворце.
Синельников Константину Николаевичу «не понравился и сделал неприятное
впечатление». На заседании Амурского комитета 10 февраля 1871 г., в котором участвовал Синельников, было условлено «все оставить по-старому
впредь до осмотра Синельникова, давши только автономию морской части»1.
Итак, прежнее решение было заметно скорректировано. Вместо отделения от
Восточно-Сибирского генерал-губернаторства прибрежной полосы и ее передачи в управление морского ведомства, говорилось лишь об «автономии»
морских учреждений края. Это был явный успех военного министра. Тем не
менее, достигнутый компромисс устраивал и генерал-адмирала, так как
оставлял в его полном подчинении морскую часть Восточной Сибири. 16
февраля Константин Николаевич совещался с Манном и Кроуном, в ведении
которого, как главного командира Владивостокского порта, находилась вся
Сибирская флотилия, о подготовке «новых океанских портовых штатов»2.
Между тем, новый генерал-губернатор Восточной Сибири Н.П. Синельников произвел на петербургских министров обескураживающее впечатление
своим «самодурством». Склонный к эпатажу, он, по словам Д.А. Милютина,
«много шумел, круто поступал, беспощадно разгонял чиновников». Однако
этими действиями генерал-губернатор «вместо восстановления законности и
порядка еще более расстраивал ход дел»3. Вопрос о деятельности Синельникова в Восточной Сибири обсуждался на заседании Сибирского комитета под
председательством Константина Николаевича 31 марта 1872 г. Великий князь
был изумлен поступавшими из Иркутска сведениями о деяниях начальника
края. «Оказывается, - писал Константин, - что Синельников выходит сумасшедший самодур и делает там просто дикий вздор. Это подтвердили все
члены, и даже Шувалов и Тимашев» (П.А. Шувалов – шеф жандармов, А.Е.
Дневник вел. кн. Константина Николаевича // ГА РФ. Ф. 722. Оп. 1. Д. 99. Л. 89 – 90.
Там же. Л. 93 об.
3
Милютин Д.А. Воспоминания. 1868 – начало 1873. С. 439.
1
2
16
Тимашев – министр внутренних дел). П.А. Шувалову, который в воскресенье
2 апреля отправлялся «до Одессы» встречать государя из Крыма, было поручено просить царя «вызвать Синельникова сюда по телеграфу с тем, чтоб его
уже в Сибирь более не возвращать»1. 9 апреля Шувалов, вернувшийся с государем в Петербург, «тут же на станции» рассказал Константину Николаевичу
о решении монарха вызвать Синельникова в столицу2.
Впрочем, Н.П. Синельников, по прибытии в Петербург, проявил чудеса
изворотливости и, не без поддержки шефа жандармов – своего тайного покровителя, сохранил за собой свой пост. 10 августа 1872 г. он был даже принят Константином Николаевичем, хотя великий князь не изменил своего
негативного отношения к нему. Константин писал: (10 августа 1872 г.) «Приходил ко мне Синельников. Неприятная, глупая и самодурная личность. Он, к
несчастью, возвращается в Восточную Сибирь. Это жалкое дело Шувалова»3.
Дневник вел. кн. Константина Николаевича // ГА РФ. Ф. 722. Оп. 1. Д. 102. Л. 20.
Там же. Л. 26.
3
Там же. Д. 103. Л. 20 об.
Деятельность Н.П. Синельникова на посту генерал-губернатора Восточной Сибири и
его экстравагантные выходки превратились в настоящий анекдот. По сведениям журналиста Б.М. Маркевича, на заседании Сибирского комитета 31 марта 1872 г. министры и другие сановники наперебой рассказывали о самодурстве генерал-губернатора. Министр финансов М.Х. Рейтерн «объявил, что сей паша ругает "в колене восходящем" именитейших
купцов Сибири и даже за бороду трясет их; Тимашев рассказал в самом смехотворном виде, как он, приехав в какой-то город, сменил разом и выслал в 24 часа все городское
начальство, а править градом посадил какого-то поручика, сосланного туда на житье под
присмотр полиции». Директор Азиатского департамента Министерства внутренних дел
П.Н. Стремоухов «позабавил комитетскую публику» рассказом о том, как «генерал Синельников, при помощи батальона пехоты и сотни казаков, осадил китайский город Ургу
и полонил в нем русского консула, не исполнившего какое-то его приказание, ссылаясь на
то, что у него есть свои инструкции, которые исполнить эти приказания ему не дозволяют». Эти истории стали основанием для вызова «сибирского диктатора» в Петербург. Но
Синельникову, по слухам, удалось ловко перехитрить недоброжелателей: «…Синельников
был вызван… Приехал он летом, когда все в разъезде, узнает, что на него гроза сбирается
и что если дождаться ему осени здесь, то ему несдобровать. Старик не будь промах – в
Москву, да и улучил государя в один из его проездов чрез ваш город (Москву. – В.В.).
Представляется. – "А, Синельников, ты зачем приехал?" Тот видит, что государь забыл,
что сам его вызвал. "По таким-то делам", - говорит (ни слова, разумеется, о комитете). –
"И как думаешь скоро вернуться?" – "Думал дождаться, В[аше] в[еличество], решения по
тому-то и тому-то, но получил нехорошие известия из края, страшные наводнения, пишут,
много несчастных… Я полагаю, что медлить возвращением мне не годится". – "Так поезжай с Богом скорее!" – "Слушаюсь", - да так прямо из Москвы и уехал» (Маркевич Б.М. –
Каткову М.Н. 25 ноября 1872 г. // ОР РГБ. Ф. 120. Картон 8. Д. 2. Л. 59 об. – 60).
1
2
17
Действительно, лишь отставка Шувалова с поста шефа жандармов, в 1874 г.,
привела к увольнению самовластного «сибирского диктатора».
Дипломатические переговоры с Японией о статусе Сахалина также входили в круг деятельности генерал-адмирала. Правда, весной 1871 г. было решено передать данный вопрос в ведение Министерства иностранных дел. 18
мая 1871 г. Константин Николаевич имел разговор с директором Азиатского
департамента Министерства иностранных дел П.Н. Стремоуховым и А.Е.
Кроуном, по итогам которого было решено передать ведение «Сахалинских
переговоров», проводившихся в японском городе Эдо, «из рук Кроуна» дипломату Бютцову1. «Сахалинское дело» оказалось в совместном ведении министерств Морского и иностранных дел. 11 января 1872 г. Константин Николаевич провел совещание («конференцию») с участием Н.К. Краббе, П.Н.
Стремоухова и Бютцова «по Сахалинскому вопросу». На совещании был выработан проект урегулирования территориального спора с Японией вокруг
Сахалина. Предполагалось настаивать на полной передаче Сахалина под
юрисдикцию России в обмен на почти все Курильские острова, кроме нескольких северных островов, непосредственно прилегающих к Камчатке. В
дневнике великий князь записал: (11 января 1872 г.) «Решились предложить
Японии взамен Сахалина всю Курильскую гряду по Четвертый пролив»2.
25 апреля 1875 г. в Петербурге был подписан русско-японский договор,
который закреплял за Россией весь остров Сахалин в обмен на все без исключения Курильские острова. Незадолго до того, в конце марта 1875 г., великий князь вынес на заседание Амурского комитета «Сахалинское дело».
Комитет заседал 27 марта. Решался вопрос о «разработке» острова. Однако
казенных средств на обустройство присоединяемой территории оказывалось
недостаточно. Константин, которому «было очень интересно», привел Амурский комитет к решению об отказе «от казенной разработки и о предоставлении всего частной промышленности с возможным употреблением каторжни1
2
Дневник вел. кн. Константина Николаевича // ГА РФ. Ф. 722. Оп. 1. Д. 100. Л. 55 об.
Там же. Д. 101. Л. 90 об.
18
ков». Министр финансов М.Х. Рейтерн изложил свою позицию по морским
пошлинам на «Иокогамской линии». Затем великий князь уточнил детали
устройства морской части на Сахалине со своими близкими сотрудниками –
адмиралами С.С. Лесовским, А.А. Пещуровым и А.Е. Кроуном1.
15 марта 1876 г. Амурский комитет решал вопрос об административном
устройстве Амурского края. Это было вызвано появлением у России четко
зафиксированных границ, а также необходимостью обустройства и заселения
данной территории. Председательствующий великий князь Константин Николаевич был намерен, во-первых, добиться одобрения идеи учреждения
Амурского генерал-губернаторства и, во-вторых, провести это решение
быстро – без длительных прений и споров. Противников создания нового генерал-губернаторства в Комитете не нашлось, но дебаты затянулись. Виновником этого Константин считал Д.А. Милютина, который, в свою очередь,
желал максимально прояснить каждую деталь. Великому князю это не понравилось: «Долго спорили и переливали из пустого в порожнее, более ради
Милютина, который с удивительным упрямством всему мешал». В итоге,
члены
Комитета
высказались
за
учреждение
Амурского
генерал-
губернаторства с центром в Благовещенске – из Амурской и Приморской областей и, на что великий князь обратил особенное внимание, «с совершенным выделением морской части». Заседание настолько затянулось, что Константин не утруждал себя резюмированием его итогов в дневнике: «Всем это
длинное скучное заседание крепко надоело»2. Д.А. Милютин, со своей стороны, видел причину возникшего спора в давней мечте августейшего генерал-адмирала «всю приморскую полосу по берегам Восточного океана подчинить исключительно морскому начальству, изъяв из ведения восточносибирского генерал-губернатора». Поэтому военный министр прибыл на заседание во всеоружии, и настаивал на доскональном разборе каждого пункта.
Он решительно противостоял «этой комбинации, не обещающей ничего хо1
2
Там же. Д. 108. Л. 66 об., 67 – 67 об.
Там же. Д. 110. Л. 85 об. – 86.
19
рошего для благосостояния и развития края». В самом деле, морское ведомство с его скудным бюджетом едва ли могло вложить необходимые средства
в развитие местного хозяйства ради полномасштабного освоения этих окраинных территорий. Кроме того, Д.А. Милютин считал вредным запутывать
систему управления краем, подчиняя приморскую полосу Морскому министерству, а остальные приамурские местности – благовещенскому начальству, подчиненному иркутскому генерал-губернатору. Наконец, военный министр решил дать бой выдвинутому министром внутренних дел А.Е. Тимашевым еще в 1874 г. проекту административного «переделения Азиатской
России с уничтожением генерал-губернаторств». Воинственный запал Д.А.
Милютина, однако, наткнулся на совершенное спокойствие Константина Николаевича – явление нечастое (в острых вопросах) и потому особенно удивительное. Дмитрий Алексеевич, ожидавший жаркой перепалки, затянул рассмотрение дела на несколько часов, но вдруг обнаружил самое миролюбивое
настроение великого князя. Вместо гнева и резкого недовольства, тот выказывал одно только недоумение относительно дотошности военного министра
в исследовании каждой запятой проекта. Д.А. Милютин, готовый «к более
горячим прениям», был удовлетворен тем, что «спор велся в пределах приличия и без раздражения». Он обрадовался также тому, что Тимашев отказался
от своего старого проекта и был поддержан шефом жандармов А.Л. Потаповым. Оппонентом Д.А. Милютина оказался лишь министр финансов М.Х.
Рейтерн, который, по мнению военного министра, «искал только, как бы уладить дело в угоду великому князю, но сознавал несообразность его предположений». Остальные министры не поддерживали притязания морского ведомства, но своим желанием ускорить прохождение дела получили обратный
результат. Министр путей сообщения К.Н. Посьет «путал дело, придумывая
то одну, то другую комбинацию, всегда невпопад»; товарищ министра иностранных дел Н.К. Гирс «говорил мало и неудачно». Компромисс нашелся
сам собой: «остановились на том, чтобы области Амурскую и Приморскую
оставить в теперешних границах, но отделить их от восточно-сибирского ге-
20
нерал-губернаторства, образовав особое генерал-губернаторство в Благовещенске; губернатора Приморской области перевести в Хабаровку, отделив
эту должность от командира морской станции во Владивостоке, заведующего
только морской частью и портом владивостокским с ближайшей его окрестностью, на правах градоначальника». Выработанное решение устроило всех.
При этом военный министр «не мог не подивиться сговорчивости министра
финансов, который обыкновенно так горячо отстаивает интересы государственного казначейства»1. Константин был также удовлетворен достигнутым
результатом: морскому ведомству был передан главный порт Приморской
области – Владивосток с прилегающим к нему побережьем. Морские силы
России на Тихом океане обрели свой главный оплот.
18 февраля 1880 г., в канун торжественного празднования 25-летнего
юбилея царствования Александра II, великий князь Константин Николаевич
представил государю свой отчет по морскому ведомству за минувшие 25
лет2. Успехи морского ведомства в дальневосточных делах были весьма
скромными и, конечно, не позволяли генерал-адмиралу говорить о превращении малочисленной Сибирской флотилии в могущественный океанский
флот. Однако эта долгосрочная перспектива постепенно открывалась. В юбилейном отчете Константин с уверенностью утверждал, что «теперь можно
уже предвидеть время, когда не порты замерзающего Финского залива, но
порты беспредельного Восточного океана будут служить опорным пунктом
для нашего флота»3.
Дневник Д.А. Милютина. Т. 2. М., 1949. С. 29.
Всеподданнейший отчет по морскому ведомству за первое двадцатипятилетие царствования Государя Императора Александра Николаевича. 1855 – 1880. СПб., 1880.
3
Там же. С. 160.
1
2