Валерий Тишков О РОССИЙСКОМ НАРОДЕ Москва 2007

Валерий Тишков
О РОССИЙСКОМ НАРОДЕ
Москва 2007
Европа - АСТ
Содержание
Введение
3 -17
Глава 1. Как понимать народ и нацию.
18-28
Глава 2. Национальная идентичность и денационализация прошлого 29-38
Глава 3. Рождение российской национальности
39-47
Глава 4. Карамзин и Пушкин о российском народе
48-54
Глава 5. От «Росского» и российского к русскому
55-61
Глава 6. Империя как нация
62-74
Глава 7. Советский вместо российский
75-83
Глава 8. Российский вместо советский
Глава 9. Новый российский проект
84-91
92-100
Глава 10. Рецидив крови и почвы
101 -104
Глава 11. Империя, нация и «Либеральная миссия»
105-114
Глава 12. Российский народ и евразийство
115-124
Глава 13. О цивилизационной миссии российского народа 125-133
Глава 14. Русский мир и его перспективы
Вместо заключения: и русский, и российский
134-149
150-157
2
Введение
Эта книга о российском народе и о национальной идентичности россиян, которая
делает нас народом-нацией. Кто мы есть и почему, говоря словами президента
В.В.Путина, «история, Всевышний, распорядились так, что на нашей огромной
территории веками проживают представители многих этносов, религий и культур, но
все мы – один народ, одна нация»1. Почему мы один народ-нация и как мы себя
называем
и
как
нас
воспринимает
остальной
мир?
Эти
вопросы
имеют
фундаментальное значение для каждого из нас и для страны в целом.
Мою книгу читать будет трудно, ибо в ней много цитат и сугубо научных
рассуждений. Это - не карамзинские истории в изящной литературной форме, хотя
труды именно Н.М.Карамзина стали одним из объектов моего анализа. Но я уверен,
что прочитать этот текст будет полезно думающим и пишущим о России.
Прочитавшие могут не согласиться с автором, но тогда у них должно возникнуть
желание дать свой ответ на вопрос, что есть Россия. Для меня ответ на этот вопрос
сложился еще в начале 1990-х годов. В своих работах 2 я неоднократно писал, что
советская теория, определившая нацию как высшую стадию развития этноса, крайне
уязвима и не подходит для демократического государство-строительства. Что после
распада в 1991 г. исторического российского государства в облике СССР, новая
Российская Федерация представляет собой продолжение этого государства и
одновременно заново самоопределившееся национальное государство.
Легитимность
России
придают
не
только
историческая
преемственность,
Конституция, армия и охраняемые границы, но и представление о едином
российском народе. Проживающий в стране народ может с полным основанием
считаться многоэтничной гражданской нацией, несмотря на то, что в тексте
Конституции записана фраза «Мы – многонациональный народ…». Утверждение
Из выступления В.В.Путина в Кремле 12 июня 2007 г. на церемонии вручения государственных
премий Российской Федерации.
2
См.: В.А.Тишков. Социальное и национальное в историко-антропологической перспективе // Вопросы
философии. 1990. № 12. С. 3-15; В.Тишков. Россия как национальное государство // Независимая газета.
1994. 26 янв. (№ 15); В.А.Тишков. Что есть Россия? // Вопросы философии. 1995. № 2. С. 3-17; Tishkov
V. What is Rossia? Prospects for Nation-Building / Security Dialogue. 1995. Vol. 26. No.1. March. Pp. 41-54.
3
1
представления о едином народе как гражданской нации и есть формирование
национальной идентичности или процесс «нацие-строительства».
В этой позиции отражено несколько фундаментальных ревизий, которые оказалось
трудно воспринять отечественными политиками и
первых,
это
представление
о
существовании
коллегам-обществоведам. Воисторического
российского
государства (Российская империя – СССР - Российская Федерация), несмотря на
радикальные трансформации в 1917 и в 1991 годах, которые многие трактовали как
«национальные катастрофы». Тем не менее, государство никуда не исчезало... Мария
Михайловна Тягунова, моя давно почившая бабушка, прожила всю жизнь в
маленьком уральском городке при демидовском металлургическом заводе. Она не
знала грамоты, но определенно разграничивала историческое время собственной
жизни: «это было еще до переворота», -- говорила она, имея в виду до 1917 года, или
же -- «это было после переворота». Слов про «всемирно-историческое значение
Великой Октябрьской Социалистической Революции» и про «начало новой эры», как
и большинство россиян ее поколения, она не слышала, несмотря на житейские
пертурбации и кровавые события, которые захватили в те годы многих жителей
страны, не исключая Урал.
Индоктринация относительно конца одного государства и начала другого пришла
в наши головы уже позднее. Дореволюционная Россия, включая не только
политический строй, название страны и народа, но и религию, календарь, культуру и
этикет, - все это было отвергнуто, разрушено, осуждено и даже физически
уничтожено. Совсем не случайно нынешнее поколение забыло многие слова и
понятия, духовно-нравственные основы национального бытия, в том числе и такие
фундаментальные, как название государства и его народа, основы православной
культуры и духовные установки. И тем не менее государство российское было, есть
и будет. Оно никуда не уходило от нас и оставалось фактом истории для его жителей
и для внешнего мира.
Вторая моя ревизия это квалификация современного российского государства как
национального, несмотря на многоэтничный состав его населения и на советскую
традицию словоупотребления «национальная государственность» в отношении
административных форм внутреннего этнотерриториального самоопределения. Как
национальное государство наша страна существовала со времени поздних
Романовых, была таковой в период существования СССР и без сомнений является
нацией-государством в содружестве Объединенных
наций, принципиально не
отличаясь от остальных крупных национальных государств мира.
4
Третья ревизия связана со второй и заключается в распространении общепринятой
в мире
категории нация как сообщества по государству на отечественную
реальность наряду с длительно господствующим пониманием этой категории как
типа этнической общности. Другими словами, я предлагаю утвердить понятие
российской народа (россиян) как нации при сохранении использования этой
категории
в
отношении
этнических
общностей
страны
(народов).
Такова
общемировая практика, и России нет смысла «изобретать велосипед» по части
использования категории нация. Детали этого понимания я изложу ниже.
Новации давались автору нелегко. Несколько десятилетий я изучал предмет,
который обозначается множественным числом: «народы России» и «народы и
религии мира». За эти занятия, а именно – за две энциклопедии под подобными
названиями,
я
как
главный
редактор
этих
изданий
получил
в
2001
г.
Государственную премию Российской Федерации в области науки и техники. Но
наступил момент, когда применительно к собственной стране это множественное
число стало мне казаться недостаточным. Родившись на Урале и прожив взрослую
жизнь в центральной России, объехав разные края и изучая другие народы и
государства, я обнаружил разительный контраст. Во многих странах жители имеют
разный цвет кожи, говорят на разных языках и исповедуют разные религии, но
считают себя одним народом-нацией, а в бывшем СССР и в современной России
представление о едином народе было и остается смутным. Оно постоянно
оспаривается политиками, учеными, общественными активистами. Вместе с этим
фактически отрицается и сама Россия, понимаемая как некая историческая аномалия
(или неповторимая уникальность) или как незавершенный проект.
Вот один из примеров. В нашей стране признаются национальные интересы,
существуют национальные символы и праздники, есть национальные экономика,
наука, спортивные команды, осуществляются национальные проекты, говорится о
здоровье нации, но нет самой нации! Спросите ученого, политика, журналиста, и
многие по этому поводу впадут в смятение или начнут путаные разговоры. Простые
люди и элита широко используют слово россияне. В то же самое время многие
«производители субъективных предписаний» (так французский философ П.Бурдье
называл ученых, журналистов, политиков) пытаются убедить себя и других, что
такой общности нет, что ее придумал покойный президент Б.Н.Ельцин (этот момент
особо отмечался в дни недавних похорон).
Аргументом против национальной России становятся ссылки на уникальность
отечественного опыта («это в других странах -- нации, а у нас – много наций») или
5
ссылаются на то, как нас называют в зарубежном мире в варианте английского языка
(«для всех мы – русские, значит мы все и есть русские»). Хотя, между прочим, в
украинском языке, наоборот, русский называется россиянином. Да и в английском
варианте все чаще употребляется слово Rossia. Статья С.Говорухина «Как нам не
прогалдеть Россию» в газете «Известия» 3, в которой он приводит тот самый
аргумент зарубежного восприятия в пользу всеобщего употребления слова русский,
была проиллюстрирована снимком западных джинсов с российским гербом на
заднем кармане. Автор и редактор статьи не обратили внимания на то, что под
гербом на джинсах было вышито слово Rossia, а не привычное Russia.
Моя давняя инициатива ввести новое написание нашей страны Rossia как более
точно отражающее русское звучание и отличающееся от слова Russians (русские)
рано или поздно все равно утвердится не только как лейбл на джинсах, но и как
протокольная установка МИД. Не может долго длиться ситуация, когда для одного и
того же в русском языке имеется два слова, а в западно-европейских – одно. Думать,
что «российское» и «россиян» можно обменять на русских и тем самым привести в
соответствие национальное самообозначение с внешним восприятием, а заодно
отобрать слово русский у крайних националистов, это заблуждение, которое станет
ясным после почтения книги.
Вопросов у специалистов и у простых людей много. Старый язык т.н.
национальной политики и старые доктрины государство-строительства на основе
«социалистического федерализма» и фестивальной формулы «дружбы народов»
плохо
работают
во
времена
ответственных
смыслов.
Специфика
России,
неповторимость ее исторического опыта и отличительность ее народа от народов
других стран не отменяют общих законов существования государств и управления
сложными обществами. Этнические и расовые различия между людьми существуют
во всем мире, и страны отличаются друг от друга не столько разнообразием
облика и традиций проживающих в них людей, сколько тем, какие смыслы
придаются этому разнообразию. Есть страны, где человеку достаточно иметь самую
толику европеоидного облика и белой кожи и он считается «белым» (например,
Бразилия). Есть страны, где человек с каплей негритянской крови будет однозначно
зачислен в «черные» (например, США). Россия относится к странам, где по
объективным и случайным причинам этнический фактор (национальный вопрос)
обрел доминирующее значение в общественной жизни. Наряду с крайними формами
этнического национализма, в стране возникает т.н. белый расизм в ситуации, когда
3
«Известия» 24 апреля 2007 г.
6
среди жителей страны фактически нет людей с темной кожей. Но, как известно,
расизм может существовать и без расы.
В последние десятилетия обществознание открывает все новые стороны
социального и этнокультурного бытия. Мы сегодня знаем о мире и о самих себе
гораздо больше, чем знали 30-40 лет тому назад, а тем более по сравнению с нашими
предшественниками. Одним из прорывов в гуманитарном знании современного
поколения стало такое видение социальной жизни и культурных форм, которое
отдает должное феномену социального конструирования действительности и
диалогическим (дискурсивным) практикам людей и человеческих коллективов.
Значение акта речи стало не менее важным для понимания и объяснения жизни, чем
жесткий социологический факт.
Производство субъективных предписаний со стороны элит, религиозная вера,
духовные искания и эмоции, политическая мобилизация и идеологическая
индоктринация
оказались
не
менее
значимыми,
чем
социобиологические
детерминанты поведения, экономические и социальные факторы жизни. Моя книга
написана на основе новейших научных представлений об обществе, государстве,
нации, которые существуют в отечественной и зарубежной гуманитарной науке.
Часть моих теоретических подходов и конкретных разработок по проблеме
государство-строительства
и
управления
сложными
обществами
уже
была
опубликована4. В этой книге я сосредотачиваюсь на проблеме российского народа –
категории столь игнорируемой, что ее даже нет в словнике новой Российской
энциклопедии.
К великому сожалению, в российской литературе по вопросам трактовки
этничности и нации, понимания и управления многоэтничным государством,
конструирования национальной идентичности интеллектуальные поиски все эти
годы шли назад. Назад – к «философскому пароходу», русскому космизму и
гумилевско-бромлеевской интерпретации этнического и национального. Назад. Или
же они шли в сторону, причем в разные стороны от основного направления развития
этой сферы знания. Одна крайность, представляющая агрессивную паранауку с
купленными дипломами и научными степенями, торопится вернуть расистское и
биологическое видение этноса и расы, слив их воедино и отсюда определив
политику, главным образом против «врагов», которые не признают кровь и почву и
избранный народ. Расисты и разжигатели межнациональной розни, проходившие по
См., например: «Этнология и политика» (2 доп. изд. М., Наука, 2004). Моя книга «Реквием по этносу.
Исследования по социально-культурной антропологии» (М., Наука, 2003) была признана газетой
7
4
многим судам в этом качестве, и таковыми признанные российским научным
сообществом, ныне публикуют свой бред в престижных журналах. 5 Они же печатают
600-страничные
книги
по
т.н.
расологии
в
надежде,
что
депутатская
неприкосновенность избавит их от судебной ответственности за пропаганду
расизма.6
Другая крайность заключается в отрицании России как якобы нового издания
империи после краха царской и советской империй и краткой либерализации времен
Горбачева и Ельцина. Свойственная советской доктрине абсолютизация этничности
в вопросах государства и нации оказалась в странном симбиозе с поклонением
фетишу гражданских прав и свобод как условия существования нации. Вместе такой
сплав порождает неприятие современной российской общности как чего-то уже раз
провалившегося (имеется в виду советский народ) или чего-то списанного ходом
истории (якобы, пришло время этносов, а не наций), или как политтехнологической
затеи Кремля и отдельных ученых «в пылу полемики».
Критический разбор публикаций в рамках проекта «Либеральная миссия»,
включая работу А.И.Миллера, я выделил отдельным разделом, оставив вне внимания
огромное число публикаций, посвященных метафизическим вопросам типа «Куда
Россия?», «Что мы построили?», в том числе и с расстрельными вопросами типа
«Почему реформы потерпели крах?» или «Сколько нас останется в Россия?» Несть
числа разного рода публикациям о национальной идее и о национальной стратегии,
которыми отметились бывшие преподаватели марксизма-ленинизма и известные
бизнесмены, оплатившие такого рода публикации, чтобы прослыть патриотически
думающими о России. 7
В отечественном интеллектуальном болоте, полном расистов-ненавистников,
неофитов с ложными званиями академиков, скрытых манипуляторов и молодежных
агитаторов, рождаются проекты, суть которых сводится к набору бессвязных
предложений, которые почему-то называют «русскими вопросами». Обращены эти
вопросы в прошлое в надежде на нормы, которой никогда в этом прошлом не было.
«Книжное обозрение» лучшей книгой года в области гуманитарных наук.
5
А.Севастьянов. Русская идея как электоральный ресурс. Первоочередные этнополитические проблемы
русского народа. // Политический класс. 2007. #28, апрель. См. также расистскую книгу этого автора
совместно с В.Б.Авдеевым «Раса и этнос». Изд-во «Книжный мир». М., 2007.
6
Савельев А.Н. Время русской нации. М.: Книжный мир, 2007; Он же. Образ врага. Расология и
политическая антропология. М.: Белые альвы, 2007. Под влиянием того же самого наставника
В.Б.Авдеева и с тех же позиций написана книга В.Д.Соловья «Русская история: новое прочтение» (М.,
2006).
7
Одна из последних слабых с точки зрения науки, но внешне впечатляющих публикаций посвящена
тому, как следует приумножать в стране число «чисто русских»: «Государственная политика вывода
России из демографического кризиса» / Под ред. С.С.Сулакшина. М., Экономика, Научный эксперт,
8
Эти проекты не могут быть обращены в будущее, кроме как на период
избирательных кампаний, ибо они не могут быть осуществлены ни во времени, ни в
пространстве.
Этнонационализм – это слова и эмоции, и не более того. Строить государство и
управлять им с помощью подобной доктрины никогда и никому не удавалось.
Выигрывать выборы – да, получалось; создавать непотребные политические режимы
и вызывать конфликты и хаос – тоже да. Но укреплять государство и развивать
экономику, обеспечивать мир и согласие между людьми -- такого этнонационализм
никогда не добивался даже через еженедельные праздники дружбы народов или
путем повседневных аппаратных чисток лиц не с теми фамилиями.
Философ Сергей Королев, в свое время подвергший критике расистсконационалистические публикации А.Севастьянова, считающего себя в России
главным русским националистом, пишет, что все те, кто называют себя подобным
образом, безоговорочно относятся к политическим маргиналам. Речь не о том, что
кто-то из «антинациональных сил» намеренно ставит «запруды» и «заслоны» на пути
русских националистов. Маргинально само сознание этих людей. «Оно, сознание
политического маргинала, слишком простое, плоское, идеократичное; оно апеллирует
к русской нации, но не знает истории России, ее плоти, деталей, фактуры и не
понимает присущей
ей
логики;
оно агрессивно, оно искажено постоянной
психологической экзальтацией – все вызовы современного мира перекрываются
бесконечно произносимыми с придыханием словами «русский», «русское» (в ряде
изданий эти слова пишутся с заглавной буквы). Политическая маргинальность в
данном случае скорее закономерна, чем случайна. Не в последнюю очередь она связана
с
тем,
что
у
русского
националиста,
рванувшегося
из
уютного
круга
единомышленников в большую политику, ничего, кроме идеи и веры в эту идею, нет»8.
Попробуйте, ради интереса, попросить татарского или адыгского националиста
нарисовать на карте «справедливые границы» татарской и адыгской наций, или
попросить русского националиста объяснить, как должен осуществляться лозунг
«Россия – для русских!» хотя бы, для начала, применительно к составу российского
правительства и к депутатам Государственной думы. На этом все их проекты и
закончатся. Однако в этническом национализме важны сами слова, которые
говорятся в расчете на аналогичные ответные слова и действия как на некий пароль
2007.
8
Королев С. «Мы, русские националисты…» Заметки о политической маргинальности. // Независимая
газета. 06.07.2000.
9
благонадежности и единомыслия. Ну-ка, кто там посмел подвергнуть сомнению, что
в России катастрофа и жить стало хуже, чем прежде? Кто отрицает, что 13
миллионов русских в России вымерли в результате реформ и кто говорит, что в
России нет демографической катастрофы, а есть серьезный демографический кризис,
который можно преодолеть без всемирного вопля будто «Россия умирает»? «Такое
могут говорить только те, кого считали в старые времена вредителями», - высказался
С.М.Миронов. Так, по крайней мере, ославило мое имя на миллионную аудиторию
передачи «Времена» в декабре 2005 г. «третье лицо» государства с пятью высшими
образованиями. С националистами и неофитами от науки спорить очень трудно,
даже невозможно. В этом одна из сложностей создания спокойного и понятного для
многих текста, ибо в любом варианте последует киллерский «стеба», чем в
Интернет-изданиях занимаются комментаторы непрочтенных ими книг.
Приведу только один неприятный для меня пример. Интернет-портал www.km.ru
(портал национал-патриотического и религиозного направления с названием от имен
славянских просветителей Кирилла и Мефодия) поместил в раздел «подрывники»
очерк некоего Николая Петрова о моих трудах. Очерк состоит полностью из
вымышленных цитат, подобранных из российской прессы, измышлений и обвинений
меня в лжеучености и в антигосударственной деятельности в качестве «грантососа»
зарубежных средств, выделяемых на подрыв страны. Получившие заказ на эту
«мочиловку» создатели портала даже не дрогнули от того, что в информационную
основу
портала, на котором держится его коммерция, положены анонимным
образом энциклопедические издания о народах и религиях мира, которые были
подготовлены в 1990-е годы под моим руководством, и на которые я имею авторское
право. В итоге мои работы и труды руководимого мною института по истории,
культуре и этнографии русского народа, православию и по другим народам и
культурам остаются в России и в мире основным источником знания, а их главный
автор попал в категорию «врага русского народа».
Оказывается это возможно, ибо в Интернете занимаются производством врага,
его изобличением и борьбой с ним. Читать для этого книги нет необходимости. И
все-таки такую книгу, в том числе для и таких читателей, я решил написать. Может
быть, рьяные молодые и их более искушенные заказчики отдадут должное моим
жизненным стараниям по части изучения России
и зачтут мне отказ судиться с
ними по поводу совершенного в отношении меня интеллектуального воровства. Но,
подчеркиваю, мои главные оппоненты – это не молодые ругатели всех и
ниспровергатели всего, а ученые, с которыми у меня имеются научные расхождения.
10
Чаще всего эти расхождения смысловые – в части понимания тех или иных
категорий и понятий. По-крайней мере, именно на этот момент сущностной
близости, но различного языка обратил внимание в разговоре со мною мой коллега
академик Ю.С.Пивоваров. Еще один мой коллега сказал, что в моей позиции все
правильно, но только изложить ее понятным для простых людей языком
невозможно. Трудная задача!
В книге обращено внимание на проектную деятельность людей в историческом
процессе, т.е на осуществление планов и целевых программ усилиями государств,
больших коллективов и отдельных личностей. Эта одна из форм социального
творчества недооценивалась поборниками онтологического природы человеческих
деяний
и глубоких исторических закономерностей, согласно которым большие
события не могут быть результатом малых причин и сугубо субъективистских,
личностных устремлений. На самом же деле это не так. В частности, распад СССР
стал результатом не только неких исторических закономерностей и глубинных
тектонических сдвигов, но и исходом верхушечной борьбы за высшую власть в
государстве и раскола элит по линиям «центр - периферия».
Напомню, что так
называемые «большие проекты» всегда были в арсенале человеческой истории 9, в
том числе в России (от строительства петровского Петербурга до хрущевской
программы освоения целины). Но только в последние годы мы стали понимать их
возрастающую и даже определяющую роль.
К таким большим проектам относится конструирование наций и государствостроительство. Как отмечал в 1918 г. выдающийся российский ученый и политик,
академик Российской академии наук по Отделению истории и филологии
П.Б.Струве, «нация конструируется и создается национальным сознанием». 10 Термин
«конструирование» был использован им примерно в таком же смысле, как его
понимает современная теория социального конструктивизма, о чем речь пойдет ниже.
Само государство также есть по сути своей человеческий проект, а не объективноонтологическая данность, как думали о нем представители мистико-религиозного
направления в русской философии. Так, Н.А.Бердяев считал, что «государство не
может определяться никаким данным человеческим поколением,… государство не
может быть создано и не может быть разрушено никаким человеческим
поколением». 11 Моя точка зрения сводится к тому, что существование государства
Cм., напр.: James Scott. Seeing Like a State. How Certain Schemes to Improve the Human Condition Have
Failed. New Haven – London: Yale University Press, 1999.
10
Из глубины. Сб. статей о русской революции. М, 1918; переизд. М. 1990. С. 247.
11
Бердяев Н.А. Философия неравенства. Письма к недругам по социальной философии. В кн.: Русское
11
9
требует от каждого нового поколения граждан не только целенаправленных усилий
по тривиальной «защите государственности», но и своего рода повседневного
референдума на лояльность этому государству и проживающему в нем сообществу
людей, которые называются народом или нацией. Государства потому и
существуют, что каждое ныне живущеее в нем поколение принимает это
государство как свое со всеми вытекающими из этого последствиями (пользование
правами, защита, уплата налогов и т.п.).
В то же самое время я придерживаюсь той точки зрения, что государства
представляют собой самую мощную и всепроникающую форму социальных коалиций
людей.
На
горизонте
конкурентоспособной
человеческой
формы
эволюции
человеческих
не
коллективов.
просматривается
Эпохи
заката
национальных государств нет, вопреки мнению иных ученых, которые, как правило,
сами являются представителями состоявшихся государств, отнюдь не собирающихся
уступать кому-либо свой суверенитет. В современных национальных государствах
принцип суверенитета остается актуальным. В отношении России об этом почти в
афористической форме говорил В.Ю.Сурков 12.
Как отмечает Майкл Манн, «милитаризм, инфраструктуры коммуникаций,
экономическое, социальное и семейное законодательства и отчетливое ощущение
принадлежности к национальной общности слились в единый, жесткий институт…
Сегодня и в обозримом будущем специфические объединения капитализма с
национальными государствами, особенно наиболее развитые, будут победно шагать
по большей части планеты. В менее развитом мире состояние государств
разнообразно. Некоторые из них находятся в кризисе, и есть несколько таких,
которые
уже
угасают.
постсовременности,
а
Переживаемый
недостаточной
ими
кризис
современности.
–
Те
это
кризис
страны,
где
не
нет
эффективных наций-государств, многое бы отдали за то, чтобы их построить. Нациягосударство сегодня не правит бал, но и не выходит из употребления ни в качестве
реальности, ни в качестве идеала». 13
Что нужно сделать, чтобы Россия «победно шагала по планете» среди зрелых и
благополучных национальных государств? Территория, ресурсы, разнообразное и
образованное население, культура, оборона, писаный закон и система коммуникаций
зарубежье. Л.: Лениздан, 1991, с. 55.
12
Сурков В. Национализация будущего // Эксперт. № 43, 20-26 ноября 2005 г.
13
Манн М. Нации-государства в Европе и на других континентах: разнообразие форм, развитие,
неугасание // Нации и национализм / Б.Андерсон, О.Бауэр, М.Хрох и др.; Пер. с англ. И нем. М.:
Праксис, 2002. С. 385, 408-409.
12
– все это у России есть. Внешнее признание в качестве суверенного государства у
нас есть. Более того, Россия входит в мировую организацию наций-государств,
обладая в ней правом вето. Тогда чего же не хватает? А не хватает, казалось бы,
простой вещи – осознания, что мы есть национальное государство, т.е. не хватает
национальной идентичности!
Солидарность и
повседневная лояльность, т.е. чувство принадлежности к
одному народу и признание государства своим составляют основу так называемой
национальной идентичности. Без этой формы идентичности, основополагающей для
современного человека, национальные конституции, армии и охраняемые границы
мало что значат. Да и сам человек, за исключением мизерного числа «граждан
мира», немного значит без принадлежности к государственному сообществу и к той
или
иной
национальной
культуре.
Конечно,
религия
и
этничность
как
конкурирующие формы коллективных идентичностей остаются важными для многих
людей на Земле. Иногда они могут быть выше всего, но на уровне больших
коллективов, в массе своей, современный человек связывает себя прежде всего с
государством, которое не случайно называется отечеством.
Сейчас нам кажутся обычными слова «родина» и «отечество». Каждый нынешний
россиянин, впервые придя в школу, прочитывает слова на классной доске «Моя
Родина – Россия. Столица России – город Москва». Точно так же в мое школьное
время учителя и учебники наставляли меня «Нашу родина -- Советский Союз!».
Такие слова запоминаются на всю жизнь и, что не менее важно, они признаются на
протяжении всей
жизни. Исключения по части отторжения или смены родины
бывают среди эмигрантов, глубоких диссидентов и внутренних сепаратистов. Но эта
категория людей крайне немногочисленна.
Я, как и подавляющее большинство моих коллег и друзей, не пребывал в рядах
партийных акивистов или диссидентов, уважал свою страну и свою культуру,
студентом ездил осваивать целину в Северном Казахстане, после окончания
университета учил студентов-педагогов на Крайнем Севере в г. Магадане, во время
работы в Академии наук СССР писал книги, критиковал зарубежных коллег,
защищал свою страну от злобных вымыслов и стыдился за некоторые порядки и
условия жизни людей. Это и многое другое, включая гордость за хоккейные победы
над канадскими профи в 1970-е гг., побудившие меня заняться историей Канады,
составляло мою национальную идентичность. Спросите меня, какой лозунг висел в
те годы в общежитии на Стромынке, я не помню, но на студенческих вечеринках мы
исполняли весь песенный репертуар – от «Крейсер «Варяг» до песен Окуджавы и
13
Высоцкого. Какая была моя национальная идея? Стать хорошим историком и писать
как было, а еще «не терять честь с молоду», как учил меня покойный учитель по
аспирантуре академик Алексей Леонтьевич Нарочницкий.
Однако составляющие ответственного гражданина и патриотизма не даются с
рождения и не являются неизменными от поколения к поколению. Даже привычные
современному человеку представления о стране и народе существовали далеко не
всегда, ибо для признания чего-то в качестве Родины необходимо иметь саму версию
страны и ее народа, а также достаточное число читающих людей, которые этой
версии обучились. В.Г.Белинский написал в своей рецензии на сочинение
Н.М.Карамзина «История государства Российского» следующее: «В его живом и
искусном литературном рассказе вся Русь прочла историю своего отечества и в
первый раз получила о ней понятие. С той только минуты сделались возможными и
изучение русской истории и ученая разработка ее материалов: ибо только с той
минуты русская история сделалась живым и всеобщим интересом» 14.
Далеко не все в те времена ходили в школы, и не везде писали про Родину, не все
считали себя россиянами, ибо многие люди просто не знали, что это такое. Знали,
что есть Бог и его наместник на Земле - Царь, есть барин, и что «мы – тутошние».
Сеньориальная и местническая идентичность, т.е. первичное осознание себя как «мы
– пскопские» (с такими словами крестился попавший под артобстрел русский солдат
в фильме «Мы из Кронштадта») среди простых людей дожило до ХХ века.
Местные, религиозные и этнокультурные самоидентификации играли важную
роль и в истории т.н. современных государств. Они были и часто остаются
конкурентами при утверждении национального (государственного) самосознания, но
в большинстве случаев эти формы идентичностей сосуществовали. Региональные и
этнические идентичности составляли и составляют важные компоненты более
широкого самосознания по принадлежности к нации и государству. Жанна Д Арк –
символ Франции оставалась «Орлеанской девой», т.е. девой из Орлеана. Веселый
человек из Ламанчи – он же и испанец. Бонапарт от начала и до конца корсиканец –
во главе Франции и один из творцов ее национального бытия.
Сложный симбиоз национальных и, назовем их условно, партикулярных
идентичностей, или форм самосознания существует и по сегодняшний день.
Конкурентность в этом симбиозе может проявляться не только в распределении
полномочий между федеральным центром и субъектами федерации, но и в
Карамзин: Pro et Contra. Личность и творчество Н.М.Карамзина в оценке русских писателей, критиков,
исследователей. Антология. Сост. Л.А.Сапченко. СПб: РХГА, 2006. С. 229.
14
14
стремлении
активистов
«национальный»,
а
этногрупп
государству
прибрать
для
в
свое
обозначения
пользование
оставить
что-то
термин
вроде
«общенациональный» или совсем ничего. Так получилось, что в России после
революции 1917 года слово национальный как групповое обозначение было передано
в исключительное владение этнических общностей, ибо само государство стало
«интернациональным». Так длилось почти 90 лет! И сегодня в некоторых
российских регионах первоклассников может встретить классная надпись про
Татарстан и Казань, а не про Россию и Москву в качестве первичных в воспитании
национальной идентичности.
В
российском
информационном
и
научно-педагогическом
пространстве
господствует представление, что «национальное самосознание» неразрывно связано
с усвоением родного языка, представлениями о культуре, традициях, образе жизни
«своего народа», под которым имеется в виду не российский народ, а этногруппа.
Как
пишут
самосознание
специалисты Российской
опирается
на
развитие
академии
образования,
«национальное
эмоционально-ценностных
отношений
личности к самой себе как представителю определенного этноса, своему народу, его
быту и истории… Национальное самосознание основывается на определенном
комплексе нравственных и эстетических идеалов… Например, такие основные
идеалы и ценности татарского народа как честность, смелость, сообразительность,
ловкость имеют богатейшее воплощение в фольклоре, в правилах различных
состязаний народного гуляния «Сабантуй» и др.» 15
Если следовать этой логике, тогда мое национальное самосознание как русского, и
национальное самосознание моего министра внутренних дел Р.Нургалиева, да и
половины моего национального(!) правительства, включая премьер-министра, имея
разную этническую принадлежность, основываются на разных комплексах и
представлениях. На разных – хотя мы говорим на одном языке, несем одну службу и
платим налоги одному адресату. Возможно, даже учились в одной школе и в одном
вузе.
Почему татарин Нургалиев в силу своей этнической принадлежности «смелый,
ловкий, честный и сообразительный», а у министров Грефа (из российских немцев),
Христенко (из украинцев), Шойгу (из тувинцев), Фрадкова (из евреев) должен быть
какой-то другой национально-нравственный комплекс? Что-то у отечественных
педагогов с понятием национального самосознания не сходится. Да и не только у
Гражданское самосознание – основа мировоззрения личности. Методическое пособие для учителей.
Под редакцией Р.М.Роговой. М., 2000. С. 40-41.
15
15
них в головах царит сумятица. Мне все-таки ближе вариант, что члены «питерского
клана» в Кремле пребывают на страже России с теми же самыми основными
идеалами и ценностями, что у большинства российских избирателей – татар,
чувашей, русских, евреев и т.д.
Именно для разъяснения того, что есть
национальное самосознание и для обучения более адекватному языку написана эта
книга.
Как историка и этнолога, меня интересуют корни речевых практик и меняющееся
словоупотребление,
за
которыми
скрываются
смыслы
и
ментальности,
представляющие мощную реальность наряду с привычными для нашего восприятия
социальной материей и «вечными» (онтологическими) сущностями. Действительно,
многие считали и считают до сих пор, что нации и государства – это природные
явления или творения высшего разума. Здесь мой взгляд пребывает в решительной
коллизии
с
культурологическим
мессианизмом
«возвращенческой»
русской
философии, которая была порождена в зарубежной эмиграции первой половины ХХ
века и вернулась в наш интеллектуальный арсенал в начале 1990-х гг., оказав
огромное влияние на современное российское обществознание. Особенно это
касается представлений о государстве, о нации и о «национальной идее».
Как мы увидим ниже, многое из нынешних рассуждений о нации и о
национальной идее, о России как государстве и ее народе заимствовано из
устаревшей философии и политической публицистики русской эмиграции, от
действительно блестящих для своего времени имен: А.Бердяев, Г.Ф.Федотов,
С.Л.Франк, В.С.Соловьев, И.А.Ильин. По иронии судьбы сбылось заклинание
Г.П.Федотова «О если бы… до России могли донестись наши мысли о ней, наши
усилия, наши молитвы». Религиозный мистицизм, культурологическое мессианство,
либерализм и имперскость в одном замесе, элитарность и человеческая свобода,
наконец, восприятие современной России в катастрофическом ракурсе – все эти
отличительные
черты
русской
философии
отразились
в
постперестроечном
академическом и общественно-политическом дискурсе. Принесло ли все это пользу?
С точки зрения возвращения из забвения предшественников и освобождения мысли
от прошлых догм – конечно, да, но с точки зрения продвижения нового знания о
новом обществе, к сожалению, нет.
Любопытно, что в число возвращенных имен вошел и Л.Н.Гумилев – наш
современник, труды которого в позднее советское время подвергались как
неоправданной цензуре, так и серьезной научной критике. В последнее десятилетие
тексты этого талантливого историка и популяризатора обрели грандиозную
16
известность по части лжетеоретических конструкций этногенеза и природы
этничности. Трудно поверить, но именно за трактовку суперэтничности и
пассионарности казахи назвали его именем свой университет, а татары – одну из
улиц в Казани, поставив на ней памятник ученому. Образ «суперэтноса» до сих пор
греет души многим политикам и публицистам в их попытках соединить этнос и
нацию. Так, например, в объемистой книге Р.Г.Абдулатипова, посвященной казалось
бы российской нации, на самом же деле больше всего места уделено гумилевским
конструкциям и обоснованию на их основе статуса дагестанского народа аварцев как
суперэтноса.16
Понятно, что трудно подвергать сомнению идеи и планы великих страдальцев за
Россию и пострадавших от большевизма ученых, определяя их как устаревшие, мало
применимые для современного общества. Не менее трудно пересматривать теории
недавних корифеев, по трудам которых выучилось современное поколение
исследователей. Но тогда зачем нужна книга с опровержением привычных понятий
народа как этноса, и нации как высшей стадии его развития? Нет ли в этом
неоправданной личной амбиции исследователя?
Я уверен, что моя книга нужна хотя бы для признания самого феномена
российской
историко-культурной
и
гражданско-политической
общности,
ее
многообразного единства. Ибо альтернативные взгляды остаются в форме старых
прописей и новых проектов. Такая книга нужна, чтобы показать, что составляло
национальную идентичность россиян в прошлом и что составляет ее ныне. Но самое
важное – это попытаться убедить коллег-ученых и сограждан, что мы один народ:
многообразный и цельный, с общими языком, ценностями, песнями, праздниками,
переживаниями за победы и драмы своей страны.
Абдулатипов Р. Российская нация. Этнонациональная
современных условиях. М.: Научная книга, 2005.
16
и гражданская идентичность россиян в
17
Глава 1. Как понимать «народ» и «нацию»?
Несмотря на то, что понятия народ и нация употребляются разными авторами в
разных смыслах, мы все же будем исходить из общепринятых и наиболее
употребляемых в мировой науке и в общественно-политической практике
категорий. Народ и нация чаще всего рассматриваются как синонимы. Слово
"народ" как согражданство носит более обыденный характер и под ним, как правило,
имеется в виду население страны. "Британский народ", "испанский народ",
"бразильский народ", "канадский народ", "австралийский народ", "китайский
народ", "норвежский народ" означают население соответствующих государств. Эти
названия ничем не отличается от варианта "народ Великобритании" или "народ
Австралии".
Тот же самый смысл носят языковые обозначения жителей страны по ее названию
(политонимы): британцы, испанцы, бразильцы, канадцы и т.п. Под этой категорией
понимаются все жители страны разной этнической принадлежности, включая
иммигрантов и их потомков. Условно можно назвать эту общность государственным
народом, т.е. народом по государству. В определенных ситуациях или в политикоадминистративных целях недавние иммигранты (тем более, если они не граждане)
не считаются частью соответствующего народа. Их даже в переписях населения
учитывают отдельно.
Понятие нация имеет более строгий и более политический характер. Оно
нагружено символическим и эмоциональным смыслами, но по сути подразумевает
народ в форме государственного территориального сообщества. Я уже писал статью
о нации, в которой сделал вывод, что нация это категория социальной
классификации, за исключительное обладание которой борются две формы
человеческих общностей: этнические и государственные. Как категория и как
политический инструмент, нация мало что дает для понимания общества и
управления им, но порожденные на ее основе доктрины и язык, называемые
национализмом, являются одним из наиболее значимых явлений новой и
современной истории. На мой взгляд, если в настоящее время невозможно
отказаться от употребления этого слова, тогда возможно называть нациями как
этнические общности, так и государственные сообщества. При этом у последних
18
ресурсов и аргументов на признание гораздо больше. 17
Собственно говоря, так оно и есть в политической реальности. И в союзники мне
бы хотелось привлечь мнение крупного американского антрополога венгерского
происхождения Катрин Вердери, которая пишет, что «нация – это аспект
политического
и
символического/идеологического
порядка,
а
также
мира
социального взаимодействия и чувства. В течение многих веков она являлась
важным элементом системы социальной классификации». 18
Поскольку коренное значение этого слова – «быть урожденным», то под нациями
понимались самые разные сообщества: гильдии и корпорации, землячества в
старинных университетах, феодальные сословия, массы людей и групп, имеющих
явно общую культуру и историю. Это понятие изначально служило инструментом
отбора, сплачивающим в общую массу одних людей, которых нужно отличать от
других, существующих бок о бок с этими первыми. Критерии отбора менялись в
зависимости от времени и контекста. «В современную эпоху, -- пишет К.Вердери, -нация стала мощным символом и основой классификации в международной системе
национальных государств. Ею обозначаются отношения между государствами и их
подданными, а также между одними государствами и другими; это идеологический
конструкт, играющий важную роль в определении позиций субъектов как в рамках
современного государства, так и в рамках международного порядка. Это значит, что
нация имеет решающее значение для определения того способа связи государства
со своими подданными, что отличает их от подданных других государств, а также
для его внешнего окружения». 19
Связь понятий нация и государство отражена в сложной категории нациягосударство (nation-state). Это общепризнанное обозначение всех суверенных
государств мира, входящих в Организацию Объединенных Наций и считающих себя
государствами-нациями. Некоторые ученые пытаются разделить два понятия:
нация-государство и национальное государство, имея в виду под последним некое
"выкованное историей" государство. Как писал ныне покойный A.M. Салмин,
"идеология государства-нации по-настоящему органична, пожалуй, только для
национальных государств, а эти два понятия при всей их близости в обыденной
жизни -- неполные синонимы". Для A.M. Салмина Франция - это национальное
Тишков В. Забыть о нации: (Постнационалистическое понимание национализма) // Вопросы
философии. 1999. № 1. В английском варианте: Tishkov V.A. Forget the “nation”: post-nationalist
understanding of nationalism // Ethnic and Racial Studies. 2000. Vol. 23. N 4.
18
Вердери К. Куда идут «нация» и «национализм»? // Нации и национализм. С. 297.
19
Вердери К. Указ. соч. С.297-298.
19
17
государство, а Россия - нет, ибо во Франции все считают себя "французами", а в
России сохраняется непонятное различие между "русскими" и "россиянами"20. Но на
самом деле таких двух категорий не существует: national state или nation-state - это
одно и то же. Более того, среди всех суверенных государств - членов ООН нет таких,
которые не считали бы себя национальными21.
Как пишет французский социолог Доминик Кола, «нация представляет собой
продукт определенных социальных условий и не является продолжением природы
другими способами. Нация есть не что иное, как государство-нация: политическая
форма территориального суверенитета над подданными и культурная (языковая
и/или религиозная) гомогенизация группы, накладываясь одна на другую,
порождают нацию». 22
Это определение есть продолжение классического
якобинского понимания нации как суверенного и солидарного согражданства.
Однако есть и более тонкие подходы, которые лучше помогают раскрыть суть
нации. Одним из таких подходов можно назвать дискурсивным, конструктивистским
взглядом на нацию и национализм 23.
Действующая повсеместно категория национальность (nationality) обозначает
граждан той или иной страны. Она также имеет языковой вариант "национал"
(national), что свидетельствует о принадлежности индивида к той или иной нации.
"Британский национал" (British national), "канадский национал" (Canadian national),
"испанский национал" (Spanish national) - это представители соответствующих наций,
независимо от этнической, языковой и другой (расовой или религиозной)
принадлежности. Гражданин Великобритании (этнические англичанин, ирландец,
шотландец, уэльсец или выходец из иммигрантов) есть член британской нации.
Канадские франкофоны (главным образом жители Квебека - квебекцы), англофоны,
индейцы и эскимосы, иммигранты итальянского, украинского или русского
происхождения - все они канадцы, если имеют канадское гражданство и достаточно
интегрированы (обычно предоставление гражданства связано с интеграцией, если оно
не куплено или не пожаловано за особые заслуги).
Конечно же, в испанскую нацию входят не только кастильцы, составляющие
Салмин A.M. Современная демократия: Очерки становления. М., 1997. С. 366-367.
Тишков В.А. Забыть о нации. Постнационалистическое понимание национализма // Вопросы
философии. 1999. № 1.
22
Кола D. Политическая социология. Пер. с фр. М., Изд-во «Весь мир», 2001.С. 351.
23
Brubaker R. Nationalism Reframed. Nationhood and the national question in the New Europe. Cambridge:
Cambridge University Press, 1996. См. также мои статьи «нация» и «национализм» в Новой философской
энциклопедии. Под ред. Степина и Семигина. Т. М..
20
20
21
большинство населения страны, но и каталонцы, баски, галисийцы и другие
граждане
Испании,
независимо
регионально-этнических
от
регионально-культурных
идентичностей.
Каталонец
является
различий
и
одновременно
представителем испанской нации. Конечно, есть часть радикальных элементов,
например, баскские и ольстерские экстремисты или квебекские сепаратисты,
которые могут отвергать принадлежность к испанской, британской или канадской
нациям. Но эти крайние случаи только подтверждают норму: подавляющее
большинство басков и каталонцев считают себя испанцами, а основная часть
квебекцев - канадцами. Это подтверждают как референдумы среди населения, так
и общенациональные празднования спортивных побед, как, например, "испанской
Барселоны" (обратите внимание: не каталонской, а испанской, хотя Барселона –
столица Каталонии!) в европейском футбольном чемпионате или канадской
хоккейной команды в мировом первенстве, в которой более половины игроков –
франкофоны.
В Шотландии всегда были сторонники шотландского национализма, выражавшегося
в историческом мифе, региональном патриотизме, особых культурных традициях,
языковой отличительности. В последнее время этот национализм обрел отчетливо
политические
формы
вплоть
до
инициирования
местной
правящей
партией
референдума о государственной независимости Шотландии. Однако на сегодняшний
день господствующая идея государственного устройства страны заключается в
британской нации. Мы видим, что шотландцы, включая нынешнего премьер-министра
Великобритании Гордона Брауна, понимаются как составляющая часть нации. И
шотландский поэт Роберт Бернс – это порождение той же самой нации, а не только
этнических шотландцев.
Поэтому когда Н.А.Нарочницкая пишет, что не гражданские нации (по ее мнению,
это всего лишь согражданства – носители общих паспортов и не более), а этнические
нации порождают культурные и другие достижения (называя при этом Шекспира и
Достоевского)24, то напомним, что среди достижений представителей российского
народа далеко не все принадлежали и принадлежат этническим русским (назовем на
выбор
хотя
бы
имена
выдающихся
отечественных
музыкантов
Д.Ойстраха,
Д.Шостаковича, А.Шнитке, М.Ростроповича, Г.Гергиева. И так во всех сферах наших
национальных достижений и предметов национальной гордости: от культуры и науки
до
политики
и
спорта.
Но
может
ли
выразиться
российский
гений
вне
господствующего русского культурного потока? По части словесности и некоторых
21
других форм культуры и инженерной деятельности – безусловно не может. Русскость и
российскость здесь выступают в неразрывном симбиозе. Но вот по части музыки или
спорта – здесь у меня нет однозначного ответа. Национальным героем России по
классической борьбе можно стать и без знания русского языка, а королевой тенниса и
одним из образов России можно стать и не проживая в стране рождения.
Представлять гражданские нации только как сообщество носителей одинаковых
паспортов, а этнические нации как подлинных производителей культуры и всего
остального, включая саму государственность, это значит радикально снижать смысл и
роль основной формы человеческих коллективов, которая известна нам с момента
всеобщего «огосударствления» человечества, по крайней мере, с эпохи возникновения
современных государств. Только крайние мечтатели типа норвежского социального
философа Йохана Галтунга представляют себе наступающий глобальный мир под
управлением не ООН, а Организации объединенных этнонаций25. В России
аналогичной точки зрения, что мир состоит не из государств, а из этносов,
придерживается казанский ученый Р.С.Хакимов.26
Население государств, как в прошлом, так и в настоящем (т.е. всегда) было
многоэтничным.
В
каждом
государстве
проживают
представители
разных
этнических групп, которые могут, кстати, также называться нациями, народами,
меньшинствами – в зависимости от степени самоорганизации этих групп и политики
правительства той или иной страны. В Турции, например, вообще не признается
существование каких-либо других групп, кроме собственно турок, хотя в стране
проживает
несколько
миллионов
курдов
с
отчетливым
самосознанием
и
организованной борьбой за свои права (лидер курдов Оджалан был приговорен в
Турции к смертной казни). В Китае более 50 неханьских народов общей
численностью в сто миллионов
человек называются этническими группами или
национальными меньшинствами. В Канаде группы аборигенного населения
(индейцы и эскимосы) называют себя «первыми нациями» и это обозначение стало
общепризнанным даже на уровне Конституции. Впрочем я хорошо помню как во
время моих полевых исследований среди индейцев Канады и США в 1970-е годы
индейские активисты только начинали называть себя нациями и даже печатали
паспорта (естественно, никем не признаваемые), например, «нации оджибве»,
ксерокс которого у меня сохранился до сих пор.
В дореволюционной России существовали основное понятие русский (российский)
24
25
Интервью с Н.А.Нарочницкой в «Известия» 16 апреля 2007 г.
Galtung J. Peace by Peaceful Means: Peace and Conflict, Development and Civilization. L.: Sage. 1996.
22
народ, а в отношении этнических меньшинств и неправославных использовались
понятия инородцы, иноверцы, племена, народности и другие категории. Важно
отметить, что русский народ представлял широкую (фактически внеэтническую)
категорию. Знаменитая книга автора XIX века М.Забылина об обычаях, обрядах,
верованиях и преданиях русского народа 27 включала сведения о татарских,
чувашских, мордовских, черемисских свадьбах, о шаманизме среди тунгусов и
самоедов и о других этнокультурных традициях, которые к собственно русским и
даже православным отнести было нельзя.
В
СССР
этнические
меньшинствами,
общности
этнографическими
называли
группами,
по-разному:
национальными
этническими
группами,
национальностями, нациями и народностями. С 1960-х гг. утвердилось понятие
этнос. Я помню, как в детстве, в 1950-е гг. мои родители –, школьные учителя,
использовали термин «нацмен» в отношении людей татарской национальности,
которые проживали в нашем районе Свердловской области. Где-то в 1970-е гг. этот
термин полностью ушел из обихода по причине уничижительного смысла. Что же
касается научного мира, то мое обучение на историческом факультете МГУ как раз
совпало, когда на смену учебников по этнографии народов СССР С.А.Токарева,
термином «этнос» не пользовавшимся, стали появляться труды Ю.В.Бромлея и
Л.Н.Гумилева, где многое было построено вокруг этого понятия.
Слово «нация» встречается в русском политическом лексиконе XVIII века, но оно
было употребительным уже во второй половине XVII столетия преимущественно в
дипломатической среде.28 С правления Петра I этот термин прочно укореняется в
официальных текстах, а также на страницах публицистики, газет, художественных
произведений, мемуаров и частной переписки. Как правило, значение слова «нация»
было идентично понятиям «народ, люди». Характерно, что в тех русских официальных
документах, которые должны были дойти до сведения европейских дворов и потому
целенаправленно переводились на различные языки, в частности, на немецкий, слово
«нация» звучало как «die Nation» или «das Volk».29 Однако в источниках было
зафиксировано употребление термина «нация» и в узко сословном смысле. Например:
«Государь <…> должен знать, что нация, жертвуя частию естественной своей
Хакимов Р.С. Сумерки империи. К вопросу о нации и государстве. Казань, 1993.
Забылин М. Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия. Адаптированное
издание. М.: «РИПОЛ КЛАССИК», 1997.
28
Я благодарен Е.Марасиновой за ниже предоставленные ссылки на источники.
29
См., например: Katharina II. Zarin von Russland: Rehabilitation von Bestuz'ev-Rumin. St. St.Petersburg
31.8.1762. 2S.,ungez. frz. (Dr.) u.dt. Übersetzung des russ. Orginals // Aktenstücke zur Geschichte Russslands
insbesondere der Throbesteigung Katharina's II. Handschriftenabteilung der Tübinger Universitätsbibliothek.
23
26
27
вольности, вручила свое благо Его попечению <…>, а дабы нация имела свою
вольность, надлежит правлению быть так устроену, чтоб гражданин не мог страшиться
злоупотребления власти».30
Население государств, т.е. гражданские нации, также может отличаться сложным
религиозным и расовым составом. Для современных государств многоэтничность и
поликонфессиональность народа (или нации) – это норма. Культурная сложность
наций относится и к языковой ситуации, ибо одна из отличительных характеристик
этнических групп – язык. Очень мало государственных народов или наций,
представители которых говорили бы на одном языке (среди мексиканцев около
10% составляют индейцы-аборигены, говорящие на языках групп майя и ацтеков, а
швейцарцы используют четыре языка – немецкий, французский, итальянский и
рето-романский). Поэтому нации - многоязычны, хотя, чаще всего по причинам
демографического большинства или удобства коммуникации, доминирует какой-то
один или два языка. Им в целях государственного управления и консолидации
населения страны может придаваться официальный статус. Общепринятый правовой
подход заключается в том, что бюрократии должны разговаривать на языке
большинства налогоплательщиков, а не налогоплательщики должны выучивать
язык чиновников.
Имеющиеся среди населения государств различия (этнические, языковые,
религиозные и даже расовые) относятся к категории культурных. Многокультурный
характер населения ныне признается практически всеми государствами-нациями.31
Однако существуют государства, идеологии и религиозные системы, не признающие
культурную сложность наций и культурную свободу человека. Так, например, ислам
фундаменталистского толка отвергает возможность выхода из религии и насаждает
представление об исламской умме как своего рода нации-общности на основе веры, а
не государства. Следует сказать, что и в христианстве этническое начало мало что
значит, ибо «для Бога нет ни эллина, ни иудея». Кстати, в России исторически было
так, что все принявшие православие считались одним народом, который назывался
русским или российским.
В некоторых государствах недоминирующая религия подвергается гонениям, а в
Md 58 е. 78.84.
См.: Письма с приложениями графов Никиты и Петра Ивановичей Паниных блаженной памяти к
Государю Императору Павлу Петровичу // Император Павел I. Жизнь и царствование (Сост.
Е.С.Шумигорский). СПб. 1907. С.9-11.
31
Тишков В.А. О культурном многообразии // Этнографическое обозрение. 2005. № 1.
30
24
иных (с коммунистическим правлением) любая религия отрицается как "опиум для
народа". Есть государства-нации, которые долгое время утверждали себя как
целостность на основе мифов о расовой и этнокультурной гомогенности, например,
мифа о "белой Австралии", который был демонтирован только в последние два
десятилетия,
причем
настолько
радикально,
что
австралийская
нация
приветствовала мир из олимпийского Сиднея аборигено-этническим разнообразием
как своего рода визитной карточкой страны.
Концепты многорелигиозной, многорасовой и многоэтничной нации и единого
народа с разной степенью успешности утверждаются в таких крупных странах, как
Бразилия, Канада, США, Великобритания, Индия, Пакистан, Индонезия, Новая
Зеландия, Филлипины, Танзания, Нигерия. Формула "единство в многообразии" как
основа политического устройства и управления находится в арсенале большинства
современных государств – от огромной Индии до маленькой Ямайки (на ямайском
долларе написано “From many – one People”, что значит "Из многих – один народ").
Наконец, есть государства, где укоренилось представление о нации как об
этнической целостности, говорящей на одном языке и имеющей свой особый
характер ("этническую психологию") и даже этногенофонд. Эта доктринальная и
политическая
традиция
восходит
к
австро-марксистам32
и
к
российским
большевикам. В общественной практике она утвердилась главным образом в СССР
и в регионе его идеологического и политического влияния. Родоначальником
марксистского видения нации в советском варианте был «чудесный грузин»,
написавший «превосходную брошюру» (определения В.И.Ленина) под названием
«Марксизм и национальный вопрос». Эта идеологическая матрица сохранялась весь
советский период, и она отчасти жива до сих пор.
Сталинское определение нации имело ограничительный характер и сокращало
число претендентов на звание нации. Для
того чтобы какая-либо группа могла
называться нацией, она должна обладать четырьмя связанными между собой
чертами: «Нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей,
возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и
психического склада, проявляющегося в общности культуры». Еще Сталин добавлял
пространственную однородность: «Нация складывается только в результате
длительных и регулярных общений, в результате совместной жизни людей из
поколения в поколение». Но и это еще не все: нацию создает также «внутренняя
32
См., например: О.Бауэр. Национальный вопрос и социал-демократия. СПб.: Серп, 1909.
25
экономическая связь, объединяющая отдельные части нации в одно целое». 33
В
Восточной
Европе,
где
этнонационализм
и
идея
культурной
нации
господствовали с конца XIX века, в последние десятилетия и особенно после распада
СССР, концепт культурной нации (этнонации) стал второстепенным по отношению
к концепту политической нации. Им достаточно условно обозначают этническую
диаспору (все венгры или все поляки в мире как представители венгерской и
польской "культурной нации"). При этом ответственные и грамотные люди
понимают, что венгерская нация – это прежде всего граждане Венгрии, польская
нация – это граждане Польши, а не господа Джордж Сорос, Збигнев Бжезинский и
Ричард Пайпс. Последние – это представители американской нации, имеющие
смешанное венгерско-еврейское и польско-еврейское этническое происхождение.
Если даже венгры и склонны зачислить Николя Саркози в состав венгерской нации,
то французы не могут отдать им своего лидера нации, да и сам он считает себя
французом.
В силу ментальной инерции и влияния этнического национализма государства
бывшего СССР продвигаются трудно от концепта этнонации к концепту
гражданской нации. Многим постсоветским политикам, ученым и этническим
активистам кажется, что признание второго означает отрицание первого. Поэтому
остается в обиходе представление о нации как об этнической общности, которая
образовала соответствующее государство и является его собственником, включая
даже воздушное пространство (как это записано во многих постсоветских
конституциях). Другими словами, в Латвии все принадлежит латышской нации, т.е.
этническим латышам, а не латвийской нации, включая и русских граждан и
неграждан,
таких
же
создателей
современного
государства
и
исправных
налогоплательщиков. В Украине владелец государства, его недр и воздушного
пространства – это украинская нация, в которую могут войти русские, поляки,
крымские татары и другие не-титульные, если они станут украинцами. И так по
всем постсоветским государствам.
Широкое,
гражданское
понимание
нации
(например,
казахстанской
или
латвийской) пока утверждается крайне робко, главным образом для внешнего мира,
чтобы выглядеть прилично. Состоится ли трудное прощание с этнонационализмом
в постсоветском пространстве, среди «наследников Сталина». В последние годы
моя вера в это прощание серьезно поколебалась. Оказывается этнический
национализм можно выдавать за государственный, оказывается можно очень
33
И.В.Сталин. Сочинения. Т. 2. С. 296, 294.
26
многим
пожертвовать
националистические
в
демократических
безобразия
объяснять
себе
преобразованиях,
и
миру
если
необходимостью
деколонизации русского имперского господства или, наоборот, униженностью и
разделенностью русского народа. Наконец, можно культивировать своего рода
«цивилизованный» этнонационализм, прежде всего языковой, и правителям не
зацикливаться на введении официального двуязычия, даже если парламент и семья
продолжают говорить на русском языке (а не на украинском, киргизском или
казахском) и русско-говорящее население теряет свои статус и компетенции, не
говоря о внутреннем дискомфорте.
Этническая и языковая сложность постсоветских наций продолжает отвергаться,
и граждане, не принадлежащие к "титульной" этничности, переведены в
категорию
национальных
меньшинств
без
членства
в
нации.
В этом
заключается радикальное отличие от мирового концепта меньшинств. В
обычном варианте меньшинства входят в состав нации и обладают всеми
правами ее членов. Как носители малых культур меньшинства (точнее, их
культура) пользуются особой поддержкой государства через соответствующую
политику,
которая
может
называться
по-разному
(этническая
политика,
политика аффирмативных акций и т.п.) Например, в Финляндии шведское
национальное меньшинство входит в состав финляндской нации вместе с
этническими финнами, саамами, местными русскими и другими. В этой стране
действуют меры поддержки культуры саамов и шведов, а шведский язык даже
имеет статус официального языка, наряду с финским языком.
В Российской Федерации сохраняется аналогичное понимание нации как типа
этнической общности с тем только отличием, что вместо формулы "нация –
меньшинства" существует формула "многонациональности": все этнические
общности есть народы или нации, а вместе они составляют "многонациональный
народ". В статусе "народ России" специалисты и политики считают, помимо
русского и других больших и малочисленных народов, проживающих в стране австрийцев, албанцев, голландцев (каждые примерно по 300 человек), белуджей,
грузинских евреев, среднеазиатских евреев (каждые примерно по сто человек) и
т.д.. Так создается впечатляющая номенклатура в более чем полторы сотни
"народов России".
Российский народ как гражданская нация и его обозначение словом "россияне"
или отвергаются, или отрицание нации скрыто в тезисе формирования российской
нации как проекта для будущего. Это отрицание, а не недостаток схожести и
27
солидарности
россиян,
и
есть
основное
препятствие
для
признания
существования российской нации. Переубеждение таких отрицателей, собственно
говоря, и есть "нацие-строительство" или "формирование нации".
28
Глава 2. Национальная идентичность и денационализация прошлого
Я не философ, но хочу начать разговор об идентичности с корифея мировой
философии Гегеля, у которого есть тезис, что современное общество нашло свою
разумную идентичность в суверенном конституционном государстве и философия
должна представить эту идентичность как разумную. «Только государство
суверенное относительно других государств может иметь самостоятельность,
которая
необходима,
чтобы
общество
в
нем
могло
сформировать
свою
идентичность»34 С тех пор, когда были сказаны эти слова, многое изменилось и
сегодня идентичность общества, а тем более отдельного человека, невозможно
уместить в некой всеохватной и многофункциональной организации, какой
является национальное государство, государственно-партийная машина или
этническая группа. И все же, как считает другой выдающийся немецкий философ
Юрген Хабермас, «государственная организация по-прежнему является тем
уровнем, на котором общества формируют свою идентичность» 35.
Проблема национальной идентичности относится к числу горячо обсуждаемых и
активно разрабатываемых обществоведами проблем. Достаточно сказать, что уже
второе десятилетие выходит международный научный журнал «Национальные
идентичности» (National Identities), проводятся многочисленные конференции,
печатаются книги и статьи. В России сам термин идентичность не был
распространен. Его аналогом в советском обществознании были понятия
национального самосознания. Различие здесь не в самих словах, которые
действительно схожи. Различие были в смыслах, которые им придавались. В
российском контексте – это смысл придается этнической идентичности, т.е.
соотнесению человека с определенной этнической общностью, культурой и
коллективным образом этнической группы или культуры. В мировом контексте
национальная идентичность – это один из видов групповой идентичности по
принадлежности
к
нации.
Последняя
понимается
как
государственно-
территориальная, политико-правовая общность на основе комплекса историко34
35
Гегель Г.В.Ф. Философия права. М.: Мысль, 1990. С. 365.
Хабермас Ю. В поисках национальной идентичности. Философские и политические статьи. Донецк:
29
культурных и морально-правовых черт и правил.
Природа и содержание национальной идентичности крайне динамичны и
разнообразны, особенно в сложных по составу населения обществах, но есть
некоторые общие моменты. Ю.Хабермас писал в этой связи: «Общество обладает
приписываемой ему идентичностью не в том тривиальном смысле, в каком,
скажем, ею обладает предмет, который может быть идентифицирован различными
наблюдателями как тот же самый предмет, даже если они воспринимают и
описывают его различным образом. Общество известным образом порождает свою
идентичность; и тем, что оно не утрачивает своей идентичности, оно обязано своим
собственным усилиям (почеркн. мною – ВТ)». 36
Собирательные образы страны и народа имеют огромное значение в структуре
национальной идентичности граждан, а также для восприятия страны внешним
миром. Эти образы трудно разделить на внутренние и внешние: как мы думаем сами
о себе, так и думает о нас остальной мир. Хотя может быть и наоборот: как внешний
мир по тем или иным историческим, геополитическим и культурным причинам
конструирует и насаждает образ той или иной страны, так и сама эта страна
начинает жить в навязанном образе. Но чаще всего имеют место оба совпадающих
или конкурирующих между собой процесса, в итоге которого и складывается образ
со всеми его оттенками.
Как правило, каждый народ имеет позитивный самообраз и не ставит себя ниже
соседей. Все страны стремятся создать о себе положительное представление. Оно
необходимо для нормального социально-психологического самочувствия людей, для
обеспечения лояльности и сплоченности населения, для благоприятных внешних
контактов и для привлечения в страну капиталов и туристов. Однако достичь этого
чрезвычайно сложно, а в ряде случаев невозможно. Тем не менее, мы можем
определить национальную идентичность как общеразделяемое представление
граждан о своей стране, ее народе и как чувство принадлежности к ним.
Национальная идентичность не менее, а даже более важна для государства, чем
охраняемые границы, конституция, армия и другие институты. Процесс воспроизводства и сохранения национальной идентичности в мировоззренческой сфере, а
в политике – отстаивание национальных интересов страны и ее народа
составляет во многом то, что принято называть национализмом в широком
смысле этого слова. Когда российского президента В.В. Путина внешний мир
Изд-во «Донбасс», 1999. С. 34.
36
Хабермас Ю. Там же. С. 8.
30
называет "президентом-националистом", то это действительно близко к истине, ибо
в отличие от своих недавних предшественников он твердо отстаивает национальные
интересы.
Государства создаются людьми и существуют потому, что каждое новое
поколение его жителей разделяет общее представление о государстве и признает его.
Это совсем не означает, что все поголовно и одинаково должны "любить Родину",
"служить народу", выполнять еще какую-либо коллективистскую миссию. Человек
на Земле, в том числе и россиянин, явился в этот мир прежде всего для того, чтобы
исполнить собственную социальную миссию – благоустроить свою жизнь, как можно
дольше прожить, родить и воспитать детей. Морально-этические установки типа
служить нации, защищать свободу, каяться или гордиться и т.п. -- это скорее для
политиков, для религиозных проповедников, для воспитателей, чтобы человеческий
эгоизм и личное преуспевание не вредили другим, чтобы человек осваивал нормы
поведения ответственного гражданина.
Те, кто пишет в научных трудах или взывает на митингах, что "человек рожден
не для себя, а для нации", и в этом видят национальную идею России, сами не
прожили ни одного дня по этому принципу. Так думают и живут только
подвергшиеся идеологическому воздействию экзальтированные одиночки или
обработанные
спецметодами
и
религиозными
проповедями
незрелые
и
травмированные люди, готовые или "чистить Россию" от "чужаков", или стать
живыми бомбами.
Однако первичность частной жизни не избавляет людей от общности, особенно
по отношению к государству, когда каждый живущий в нем имеет с ним взаимные
обязательства, крайне важные для обеих сторон. Можно существовать вне
этнической группы и даже быть более свободным, чем среди соплеменников, но в
современном обществе нельзя обходиться без государства.
Государство и его создатели, т.е. проживающий в нем народ, должны
заботиться о поддержании этого института в порядке и благополучии. Как
говорил мне покойный академик Б.Н. Топорнин после научного заседания по
поводу 10-летия горбачевской перестройки, "вся беда была в том, что оставили
без присмотра само государство, а этого делать никогда нельзя". Среди разных
ресурсов и механизмов государство-строительства и поддержания государства в
должном виде активно используется идеология и практика национализма.
Инструмент довольно старый, но он сохраняет свою ценность, а в некоторых
исторических ситуациях становится ключевым.
31
Именно такая ситуация после распада СССР сложилась во всех постсоветских
государствах, включая Россию. На какой-то период времени для нового нациестроительства здесь была взята на вооружение старая концепция этнического
национализма в варианте "нация
– меньшинства". О гражданской нации
(латвийской, казахстанской и т.п.) иногда говорят вожди и некоторые идеологи, но
реальная политическая практика и общественный менталитет пока не дошли до
необходимости
Федерация
утверждения
также
до
гражданского
самого
последнего
нацие-строительства.
Российская
времени
на
оставалась
почве
этнонационализма (нация – это этносы), но еще к тому же записала в Конституцию
категорию "многонациональности" и сохранила этнический федерализм в форме
этнотерриториальных автономий.
Тем не менее, нынешняя Россия пребывает в процессе активного национального
самоутверждения, и обращение к национализму в его гражданском варианте крайне
полезно. Это относится, прежде всего, к образу страны и ее народа и к представлению о
государстве, его происхождении и его интересах. Без позитивного образа страны и без
признания необходимости государственного порядка правление невозможно. Порядок
первичен по отношению к форме, в которой он осуществляется. Сначала нужно
установить и признать порядок в лице государства (пока не придумано других более
универсальных и эффективных институтов обеспечения порядка среди больших
людских сообществ). Затем общество, прежде всего его интеллектуальная элита, вместе с
властями формулирует представление о народе, который живет в государстве и которому
принадлежит это государство. Таковым может быть только территориальное сообщество, т.е демос, а не этническая группа, которую в российской науке называют
интригующим словом этнос, имея под этим в виду некое коллективное тело и даже
социобиологический организм.
Эти представления, которые, к сожалению, не исчезли, как это случилось с другими
ложными конструкциями, пришли к нам из советской идеологии и советской науки.
Еще более обескураживает пренебрежение дореволюционным историческим опытом,
якобы исключающим какое-либо прослеживание идеологии национализма в российской
истории по причине ее имперской сущности. Попробуем исправить эту ошибку.
Отечественная и зарубежная литература по проблеме национализма в дореволюционной
России обращается к его проявлениям среди нерусских народов в форме так называемых
национальных движений или же к национализму крайней реакции шовинистического толка.
Государственный гражданский национализм с его постулатами народного суверенитета,
32
национализм как идеология российской идентичности, да и сам феномен российского
народа, частью которого на протяжении длительного времени были не только
малочисленные "инородцы", но и поляки, финны, прибалты, не говоря уже о русских
(великороссах, малороссах и белорусах), этот феномен пребывает вне научной
проблематики.
Национализм "покоренных народов" Российской империи остается одной из главных тем
в области мировой историографии, а пределом теоретической новации стала концепция
чешского историка М. Хроха о стадиях (пробуждения, агитации и мобилизации) в развитии
национальных движений в Европе.37 Эта упрощенная трактовка национализма как
исторически предопределенного "движения наций" от одной фазы к другой с объективными
индикаторами для каждой из фаз была некритически использована для трактовки
российской истории, в том числе такими видными специалистами, как немец А.Каппелер и
россиянин Б.Н.Миронов. В фундаментальном труде последнего по социальной истории
России
позднеимперского
периода
государство
рассматривается
именно
как
"многонациональная империя", в которой проживали русские (20% населения в границах
1897 г.) и другие "старые" и "молодые" этносы, проходившие разные стадии
самоопределения, а история "национального вопроса" сводится к истории все тех же
национальных движений – русского и других этносов.38 Авторы многих работ по
"национальному вопросу в России" придерживаются именно имперского ракурса и
позитивистской трактовки этнической субстанции как донациональной (племя или
народность) или национальной общности.
Следует также учитывать, что те территории, которые со временем об рели
независимость, первым делом постарались усилиями новых правящих элит
отринуть общую историю в общем государстве и представить ее в культурно
изолированном от России виде. Сначала вычеркнули себя из общей истории те, кто
вышел из Российской империи в революцию 1917 года. Нынешняя польская и
финляндская национальные истории рассматриваются сугубо как самостоятельные
континиумы, а не как часть российской истории на протяжении нескольких веков
пребывания в составе общего государства, когда существовали представления о
"русской Польше" и "русской Финляндии". Поэтому стоящий ныне в Хельсинки
величественный православный храм воспринимается как некая историческая
случайность. Затем последовали изоляционистские и сепаратистские версии
прибалтов периода межвоенной независимости. Наконец, после 1991 г. родились
37
Hroch M. Social Preconditions of National Revival in Europe: A Comparative Analysis of the Social
Composition of Patriotic Groups among the Smaller European Nations. Cambridge, 1985.
33
этнонационалистические (ставшие государственными) исторические нарративы
новых государств.39
Национальная история российского государства оказалась нещадно обворованной!
На мой взгляд, даже история открытой и обжитой части Алеутских островов и
Аляски, а также российской крепости Росс в северной Калифорнии до момента
перехода этих территорий под контроль другого государства – США составляют
часть российской истории, как и часть истории местного аборигенного населения.
Недавно опубликованные с моим участием архивные исторические документы о
форте Росс и российско-американских отношениях в период до продажи российского
владения частному американскому гражданину в 1840-е годы. показывают, что
американское присутствие на Аляске и в Калифорнии было ничтожным. 40 Но если вы
возьмете в руки многотомную историю Калифорнии знаменитого американского
историка Бэнкрофта, то встретите только одно упоминание графа Рязанова в
непонятном контексте, а также истребление калана русскими промышленниками.
Западные специалисты, которые в годы холодной войны разоблачали российский
империализм как предтечу советского империализма, не признавали историю
России как историю централизованного государства с элементами федерализма и
культурной автономии. Они же после распада СССР стали критиковать новую
"мини-империю" в лице Российской Федерации и обосновывать необходимость ее
дальнейшего «досамоопределения». Из тех немногих, кто разрабатывал и поддерживал взгляд на Россию как национальное государство, будь это Российская
империя или СССР, были западные историки-эмигранты типа гарвардского
профессора русского происхождения Михаила Карповича. 41 Они оказали некоторое
влияние на послевоенное поколение западных историков, занимавшихся историей
России. Как высказался американский историк Марк фон Хаген в адрес
представителей этого направления, "никто из этих крупных историков не защищал
империю как таковую; скорее, они пытались написать историю России в большей
или меньшей степени как историю национального государства, или, по крайней
Миронов Б.Н. Социальная история России (XVШ - начало XX в.): В 2 т. СПб., 2000.
На эту тему см.: Национальные истории в советском и постсоветских государствах / Под ред.
К.Аймермахера, Г.Бордюгова. М.,1999. Это коллективное исследование российских историков
интересно также и тем, что для его авторов понятие "национальная история" объединяет в себе варианты
этнонационалистических версий истории (татарской или башкирской), так и постсоветских
государственных историй (украинской, таджикской или узбекской), но исключает версии истории
России, СССР и Российской Федерации именно как национальных историй, ибо эти образования авторы
не относят к национальным государствам.
40
Россия в Калифорнии. Русские документы о колонии Росс и российско-калифорнийских связях 18031850. В двух томах. Под ред. А.А.Истомина, Дж.Гибсона, В.Тишкова. Том 1. М., 2005.
41
О нем см.: Болховитинов Н.Н. Русские ученые-эмигранты (Г.В. Вернадский, М.М.Карпович, М.Т.
34
38
39
мере, национального государства, находящегося в стадии формирования". 42
К сожалению, такой
взгляд на российскую историю был оттеснен на
концептуальную периферию обширной литературой в рамках так называемой
постколониалистской парадигмы, когда историю страны стали писать как историю
метрополии и ее колоний. До сих пор выходят в свет книги, само название которых
говорит за себя. Например, обзорная книга о коренных малочисленных народах
Севера известного западного ученого имеет в названии слова «Северо-Азиатские
колонии России, 1581-1990». 43 Обратите внимание на хронологические рамки
исследования: они охватывают те годы моей взрослой жизни, когда я работал
преподавателем истории в Магаданском педагогическом институте (в 1964-66, 196972), искренне полагая, что участвовал в развитии своей страны и в поготовке
школьных учителей из числа моих соотечественников – жителей Магаданской
области, Якутии и Чукотки, а не в колонизации советских азиатских колоний.
Интеллектуальная
постсоветская
драма
состоит
историографии
также
в
том,
не
что
желают
собственно
советская
рассматривать
и
проблему
российского национализма, ибо почти все исследователи последних двух-трех
поколений были воспитаны как этнонационалисты и другого национализма, кроме
как "идеологии превосходства одной нации над другой", они не знают. К великому
сожалению, многие отечественные историки не признают что-либо похожее на
национальное государство в дореволюционной
России. Для отечественного
мейнстрима длительное время оставались в силе ленинское определение России как
"тюрьмы народов" и его же теоретическая новация о "праве наций на
самоопределение", под которыми имелись в виду этнические общности, достигшие
определенной исторической стадии. Или же действовал мощный стереотип, что
империя не может быть национальным государством.
В лучшем случае политика Российской империи описывалась в комплиментарных
тонах как политика терпимости и патернализма по отношению к нерусским народам.
Правда, следует признать, что доминирующая версия отечественной истории имела
централистский характер. Она освещалась преимущественно в категориях и
терминах, в которых обычно излагается история национального государства, а
именно – как русского/российского государства. Этническое начало здесь было
Флоринский) и становление русистики в США. М., 2005.
42
Фон Хаген М. История России как история империи: перспективы федералистского подхода //
Российская империя в зарубежной историографии / Сост. П. Верт, П. С. Кабытов, А .И. Миллер.
М., 2005. С. 24.
43
Forsyth J. А History of the Peoples of Siberia: Russia’s north Asian Colonies; 1581-1990. Cambridge:
Cambridge University Press, 1998.
35
минимальным, а главным был взгляд с точки зрения Москвы и Санкт-Петербурга,
т.е.
с позиции
центра
власти
и
доминирующей
русской
(русскоязычной,
православной и восточнославянской) культуры. Такой подход был и остается
отличительным знаком национальных исторических нарративов, хотя отечественная
история именовалась (в разных вариантах) "историей Государства российского",
"историей СССР", «Историей России». Ничего с названием типа «Национальная
история России» из-под пера отечественных историков никогда не выходило.
Исторические
трансформации
двух
последних
десятилетий,
кажется,
окончательно затвердили взгляд на историю России как на историю «последней
многонациональной империи". История завоеваний, колонизации и угнетения
дополнилась нотами об исторической обреченности империй на гибель, о
неизбывном стремлении угнетаемых ею народов к свободе, о древних корнях их
"собственной
государственности"
и
т.п.
Однако
объяснительная
модель
"распавшейся империи", под которую когда-то охотно раздавались научные гранты
и публиковались многочисленные труды, не способна дать ответы на многие
вопросы прошлого.44
Марк фон Хаген прав, когда говорит, что в трактовке российской истории
слишком
грубо
отождествлялись
понятия
"империя"
и
"империализм".
Действительно, почему считаются признанными исторические версии таких
"национальных государств", как Великобритания, Франция и Германия, которые
до первой половины XX в. были империями с внешними и внутренними колониями
и с неоднородным по этноконфессиональному составу населением. Не следует
забывать Северную Ирландию и Шотландию в составе Великобритании, Бретань и
Корсику в составе Франции, а также "лоскутную империю" Бисмарка, названную
Германией. Так почему же Россия никогда не рассматривается как национальное
государство? Многие государства, считающиеся национальными в прошлом и в
настоящем, типологически мало чем отличались и отличаются сегодня от
России. Тем не менее, это радикальное отличие навязчиво утверждалось в мировой
историографии при активном содействии отечественных специалистов.
"О чем обычно забывают при изучении Российской империи, -- это каким
образом империи удалось просуществовать столь
долгое время, как она
эволюционировала с течением времени, как она примиряла друг с другом самые
Критику объяснительной модели "распавшейся империи" см.: ТишковВ.А. Этнический фактор и
распад СССР: варианты объяснительных моделей // Трагедия великой державы. Национальный
вопрос и распад Советского Союза / Под ред. Г.Н. Севостьянова.М.,2005.С. 588-600.
44
36
разнообразные сообщества и территории, вошедшие в ее состав, и как сами эти
сообщества и территории изменялись, оказавшись частью имперской системы", -задает вопрос Марк фон Хаген. После чего он формулирует одну из назревших
задач в историографии России: "Возможен ли выход из той дилеммы, когда в одних
случаях
игнорируют
многонациональный
характер
Российской
империи
и
Советского Союза и тем самым интерпретируют прошлое России как историю
национального
государства,
а
в
других
случаях
всячески
подчеркивают
многонациональный характер этих двух государственных образований лишь для
того, чтобы во имя ценностей национального освобождения и национализма
заклеймить эти государства позором как анахроничные, приговоренные самой
историей к неизбежному распаду? Существует ли промежуточная точка зрения -или несколько точек зрения – между этими крайностями, которая не была бы
апологетикой
ни
империализма,
ни
кликушествующего
национального
шовинизма?"45
Я отвечаю на этот вопрос утвердительно. Да, возможна такая точка зрения,
которая дает ответ на обозначенную дилемму. Причем, отмечу, что аналогичную
задачу уже пробовали решить многие отечественные историки и философы. Ближе
всего к ее разрешению, на мой взгляд, оказался П.Б. Струве. Так, например, в
известной работе «Никита Муравьев и Павел Пестель. "Российская" (имперская) и
"русская" (национал-центристская) идеи в политических проектах декабристов»
Струве писал: "В политическом развитии России мы видим два процесса, тесно
между собой связанные и в то же время в известной мере и в известном смысле
расходящиеся. С точки зрения историко-социологической, нет в образовании
государств различий, быть может, более основного и решающего, чем различия
между единым национально-сплоченным, национально-целостным государством и
Империей, образуемой из объединения под какой-то единой верховной властью
разнородных в национально-этническом смысле территорий. То, что делали и сделали московские цари, уже было в одно и то же время и образованием
национального государства и созданием Империи (подчеркн. мною – ВТ)".46
Вопросы амбивалентности, т.е. сложной природы российского государства с
точки зрения дилеммы «империя или национальное государство», положены в
основу моих рассуждений по поводу российского народа-нации как в историческом,
так и в современном контекстах. Напоминаю, что я подхожу к историческим
45
46
Марк фон Хаген. Указ. соч. С. 25-26.
Струве П.Б. Социальная и экономическая история России. Париж, 1952. С. 248.
37
явлениям не только как к социологическим данностям или как проявлениям
«исторических закономерностей», но и как к формам дискурсивных практик. Это
позволяет
говорить
о
степени
распространенности
или
конкурирующей
вариативности концепта национального государства, его производных или его
подразумевающих. Никакой стадии или перехода от империи к нации в данном
случае устанавливать нет необходимости. Конкурирующие дискурсы могли
сосуществовать
или
присутствовать
в
камуфляжных
формах
без
прямых
обозначений. Моя теоретическая посылка такова: Российская империя могла быть
национальным государством при наличии элементов гражданского национализма,
так же как СССР заключал в себе обе ипостаси, не пользуясь ни одним из прямых
обозначений, а считая свое государство исторической уникальностью (первой в
мире победившей диктатурой пролетариата), а свой народ – новым типом
исторической общности.
Напомню в этой связи оценку СССР Р.Брубейкером: «Советский Союз не
рассматривался ни в плане теории, и не был организован на практике как
государство-нация. В то время, как государство и его граждане как целое не
определялись в национальных терминах, составные части государства и их
согражданства определялись в национальных терминах. Именно в этом заключалась
отличительность советского режима национальности – в ее беспрецедентном
устранении нации и национальности как организующих принципов социального и
политического порядка с общегосударственного уровня на субгосударственный
уровень. Ни одно государство не зашло так далеко в спонсировании, кодификации и
институализации (вплоть до изобретения нации и национальности в ряде случаев) на
субгосударственном уровне, и в тоже самое время ничего не делая для их
институализации на уровне государства в целом». 47
Отсюда становится понятно, почему отказ от терминологической национализации
государства и его народа преодолевается столь трудно. В современной Российской
Федерации национально-государственный дискурс утверждается при невнятности
конституционно-правовых
основ, слабой
политической
теории
и
путанного
общественного сознания. Однако сначала обратимся к истории национального
государства в России, о котором писал П.Б.Струве.
47
Brubaker R. Nationalism reframed. P. 29.
38
Глава 3. Рождение российской национальности
Обратимся к ранним и очень ценным сведениям о дихотомии русский-российский, о
которых писал П.Б. Струве. Они позволяют поставить вопрос о рождении
национализма в России фактически до появления самого термина нация. Такое
рассмотрение исторического феномена национализма известно в науке, как "нации
до национализма". На этот счет имеется исследование одного из ведущих
специалистов по национализму Джона Армстронга. 48
Действительно, если речь идет о нации как, прежде всего, об элитном дискурсе
особого типа, то важно иметь в виду одно. Дебаты среди государственной и научной
элиты
России,
а
позднее
среди
националистически
настроенных
русской
интеллегенции и политических активистов из нерусских народов восходят к более
раннему времени, чем вошло в оборот само слово "нация" и возникает
представление о национальном государстве. Содержание этого особого типа идей и
дебатов сводится к трактовке народа как суверенного субъекта, а не как "черни" или
плебса, к наличию у него общих черт и, самое главное, собственного Отечества или
Родины, а также связей народ – правитель и народ – государство. Производителями
такого рода идей и представлений издавна была и остается элита, прежде всего
политики и ученые. Но тогда где и когда можно искать истоки национальной
идентичности в России?
Такого
рода
идеи
и
дебаты,
если
иметь
в
виду
ранний
российский
(донациональный) национализм, появились еще в XVIII в. Речь идет о баталиях в
Российской академии наук о происхождении российского народа. Мы напомним о
них, чтобы показать, какое место в нашей интеллектуальной традиции занимал
вопрос о происхождении российского народа и его государственности, особенно в
свете противостояния отечественных интеллектуалов по поводу роли норманнов в
российской истории. Дебаты по этому вопросу восходят к временам М.В.
Ломоносова, когда в Российской академии наук утверждаются понятия "российский
народ" и "россияне" и когда одновременно складываются версии о решающем
немецком или скандинавском (норманнском) влиянии на данный процесс. Одним из
сторонников норманнской родословной Руси был историк и этнограф, академик
39
Г.Ф. Миллер, с резкой критикой текста диссертационной речи которого на
публичном собрании академии в 1749 г. выступил М.В. Ломоносов.
«Господин Миллер говорит: "прадеды ваши от славных дел назывались
славянами", но по сему во всей диссертации противное показать старается, ибо на
всякой почти странице русских бьют, грабят благополучно, скандинавы побеждают,
разоряют, огнем и мечом истребляют; гунны Кия берут с собой на войну в неволю.
Сие так чудно, что ежели бы господин Миллер умел изобразить живым штилем, то
бы он Россию сделал толь бедным народом, каким еще ни один и самый подлый
народ ни от какого писателя не представлен». 49
Ломоносов был одним из немногих этнических русских в тогдашней Российской
академии наук. Этот гениальный выходец из поморов обладал обостр енным
чувством патриотизма. Он считал, что "российский народ был за многое время до
Рурика": "варяги и Рурик с родом своим, пришедшие в Новгород, были колена
славенского, говорили языком славенским, происходили из древних роксолан или
россов и были отнюдь не из Скандинавии, но жили на восточно-южных берегах Варяжского моря, между реками Вислою и Двиною". 50
Канцелярия Академии поддержала Ломоносова. Как известно, академик Миллер
не получил слова на торжественном собрании. На следующий год среди академиков
состоялась большая дискуссия по диссертации Миллера. Как пишет Ломоносов,
"каких же не было шумов, браней и почти драк! Миллер заелся со всеми
профессорами, многих ругал и бесчестил словесно и письменно, на иных замахивался
в собрании палкою и бил ею по столу конференцкому". 51 Миллера лишили звания
профессора. Академия издала указ об уничтожении диссертации, "так как она
предосудительная России". "По накалу и методам научный спор выплеснулся в
русло политической мифологии, где на шахматной доске истории Ломоносов
победоносно разыграл партию
славян,
полагая,
что
Миллер
играет
за
обреченных германцев", 52 - отметил А.В. Головнев.
Таким образом, если возводить корни национализма к историческим периодам,
когда появляются первые представления о коллективной общности как общности
судьбы и о ее членах как существах, схожих между собой по облику, языку,
достоинствам
48
или
недостаткам,
тогда
мы
можем
считать
зарождением
Armstrong J. Nations Before Nationalism. Chapel Hill, 1982.
Ломоносов M.B. Полн. собр. соч. М.; Л., 1952. Т. 6. С. 21.
50
Там же. С. 27-29.
51
Там же. С. 546-549.
52
Г о ло вн е в А. В . С ев е р на я пе р с пект ив а в ист о р ии Р ос с ии // С о циа ль ны е тр а нс ф о р м а ции в
российской истории: Докл. межд. научной конференции. Екатеринбург; М. , 2004. С. 485.
40
49
национализма в России именно 1740-1750-е годы и связывать это явление с
Российской академией наук и персонально с М.В. Ломоносовым. Примерно такой же
точки зрения придерживается Лиа Гринфельд, исследовавшая пять разных
вариантов становления национализма в таких странах, как Англия, Франция,
Германия, Россия, США. 53 Гринфельд обращает особое внимание на решающий
вклад Петра I и Екатерины II в утверждение понятий "Отечество", "Отчизна",
которые стали все чаще употребляться вместе со словом "народ" как наиболее
близким синонимом "нации". Тогда же вместе с этими словами появляются такие
категории, как слава, гордость, служение народу и Отчизне.
Примечателен в этом отношении акт 1721 г., пожаловавший Петру I титул
императора Всея Руси. Члены Сената и Священного Синода просили государя
возложить на себя титул "Отец Отечества", поскольку он много сделал для него во
время своего "государствования", когда государство всех россиян и российский
народ стали сильными и уважаемыми. Сам по себе термин "отечество" представлял
собой новацию, которая могла и не утвердиться в российском политическом
языке. Но этот термин остался как аналог понятия patrie, от которого
образовалось и даже пришло в русский язык слово патриотизм, без его родовой
основы "патриа". Место патрии заняло слово "отечество", а "отечествизм" не
получился и утвердился "патриотизм". Титул «Отец Отечества», эквивалент
латинского pater patriae, устанавливал новое значение роли царя как духовного отца
своей паствы",54 -- отмечает Р.Уортман.
Как пишет Гринфельд, "в смысле дискурса это было, если еще не сознание всех,
кого побуждали употреблять это слово, но все же продвижение под руководством
Петра к идее нации. Это изменение словаря было очень значимым, и новые
концепты должны были медленно проникать в умы отдельных людей, которым до
этого постоянно напоминали, что они были чьими-то презренными рабами".55 И
далее: "Хотя Петр имел представление о существовании политий, которые были
нациями, и даже имел прямой опыт нахождения среди них, он не мыслил Россию как
нацию. Он не делал каких-либо различий между собой и своим государством. И это
было потому, что государство для него было продолжением его собственной
персоны. Не будучи сам националистом, он пытался сделать националистами своих
подданных, но только до такой степени, каковая будет увеличивать эффективность и
53
Greenfeld L. Nationalism. Five Roads to Modernity. Cambridge , MA, 1992.
Уортман Р.С. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии от Петра Великого до смерти
Николая I. Материалы и исследования. М. 2002. С. 97.
55
Greenfeld L. Ор. Cit. P. 196.
41
54
преданность тех, кто ему служил. Возможно по причине недостаточного энтузиазма и
решимости, требуемых для выполнения этой задачи, успех его был достаточно
скромным. Действительно, было что-то патетическое в несоответствии между
настоянием Петра, чтобы его подданные служили государству, свободными и значит
преданными гражданами которого они должны быть, и его твердым убеждением,
что они должны были служить только ему, их милосердному отцу, верховному
правителю, царю и защитнику. Несмотря на то что Петр I не дал своим подданным
чувство
личного
достоинства
(фундаментальный
элемент
гражданского
национализма), он дал им гордость быть подданными такого сильного и знаменитого
правителя и быть членами - даже если и крепостными рабами – огромной и мощной
империи. Он дал им повод для национальной гордости, которая будет использована
последующими поколениями и составит основу для наиболее страстных форм
национализма".56
Это был "донациональный" национализм, национализм гражданского типа, ибо
он обосновывал существование российского народа и впервые утверждал категорию
"россияне".
Блестящим
подтверждением
этого
вывода
можно
считать
эмоциональную речь советника и соратника Петра I, ректора Киево-Могилянской
академии и одного из основателей Российской академии наук в Санкт-Петербурге
Феофана Прокоповича. Он сказал над гробом царя в Петропавловском соборе: «Что
это? Россияне, что мы видим, что мы делаем? Петра Великого погребаем!» Именно
такое представления о народе утверждалось в последующей российской истории,
хотя на этот счет, как мы увидим, были и другие представления.
Подтверждением
моих
заключений
относительно
раннего
российского
национализма являются исследования историка Е.Н.Марасиновой по проблемам
властных отношений и дискурса власти, отражавшегося в использовании титулов,
символов и других прошлых презентаций. По ее мнению, с первой четверти XVIII
столетия
начинается
собственно
"имперский"
период
развития
российской
государственности, когда к 1721 году была решена проблема выхода России к
незамерзающей Балтике и появилась основа заявить о себе как о европейской державе.
«В царствование Петра I модернизация русского общества, то есть усвоение
определенных элементов европейской культуры, приобретает особую динамику.
Крепнущее российское государство вынуждено было проводить стремительную
мобилизацию внутренних ресурсов для создания пространственно-географических
условий развития, обеспечить "форсированную", а порой и "насильственную",
56
Ibid., p. 197.
42
европеизацию, и взять на себя инициативу глубоких преобразований. После
Полтавской победы Петру и его сподвижникам стало совершенно ясно, что страна
имеет теперь все основания войти в европейский мир могущественной державой, и,
логично, что имя этой державы будет Российская империя».57
Как писал С.М.Соловьев, в начале XVIII века речь шла не о возрождении
поверженного Царьграда, не о "третьем Риме", а о величии России и достоинстве
"императора всероссийского" среди "регулярных политизированных народов". 58 Это
понятие «регулярных политизированных народов» или «общества политических
народов» означало именно европейские народы, которые в глазах россиян считались
нациями, т.е. политическими объединениями граждан. Хотя на самом деле
большинство европейских государств того времени были монархическими и
гетерогенными образованиями с колониальными владениями и собственными
бесправными аграриями.
Отличительность России заключалась не только в «политической регулярности», т.е
в степени укорененности правовых основ организации общества и власти, но также и в
смыслах словоупотребления в отношении самого государственного образования и
существующих в нем титулов. Как отмечает Е.Н.Марасинова, «на протяжении всего
имперского периода монарх, официально именуемый "Его (Ваше) Императорское
Величество", в повседневной речи подданных очень часто будет оставаться государем,
Российская империя - Россией, если говорить о стране, и отечеством, если за эту
страну нужно проливать кровь».59 Страна получила это наименование на том
основании, что самодержец был провозглашен императором. В России монарх, приняв
титул императора, тем самым переводил свою страну в разряд империй. Только лишь
со времен наполеоновских войн изредка в частной переписке будет встречаться термин
"империя" по отношению к России в контекстах, связанных с внешнеполитическими
проблемами.60
«В первой же четверти XVIII века имперская идея еще только формировалась, круг
ее
носителей
ограничивался
сподвижниками
Петра,
которые
добивались
дипломатического признания измененного статуса России. И сложно сказать, какое
Марасинова Е.Н. Государственная идея в России первой четверти XVIII в. (К истории формирования
понятий и терминов) // Европейское просвещение и развитие цивилизации в России. М. 2004. С.129-149.
58
Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М. 1963. Кн.IX. С.321-322.
57
Марасинова Е.Н. Государственная идея..., с. 12.
См., напр.: Письма А.И.Вяземского А.Р.Воронцову // Архив князя Воронцова. М. 1879. Кн.14. С.379380, 414, 424-425 и др.
43
59
60
чувство доминировало в государственном сознании этого периода - уверенность в
собственных позициях или восхищение "регулярностью" "политизированных" шведов.
В течение последующих десятилетий будет расширяться социальная база имперской
идеи, пока при Екатерине II не утвердится в сознании всего привилегированного
дворянского сословия…. Однако, достигнув своего апогея в последней трети XVIII
века, великодержавная доктрина сохранит в качестве важнейших ориентиров ценности,
заданные в петровское правление: победоносное оружие, культурная идентификация
просвещенной России с Европой и слава империи, олицетворенная в образе
самодержца.
Причудливое
сплетение
этих
трех
символов
предопределило
парадоксальность российского государственного мышления XVIII - XIX веков. Гонор
мощной державы сольется с периферийным сознанием, европоцентризмом и
склонностью к интеллектуальным заимствованиям. Верноподданническое чувство,
поглотившее, казалось бы, без остатка чувство патриотизма, в конечном счете,
обернется своей противоположностью, диаметрально разведя службу государю и
службу отечеству и породив тем самым драматичные коллизии общественного
сознания».61
А.Б.Каменский, другой отечественный исследователь реформ в России в ХVIII
веке, не затрагивая тему нации и национализма, тем не менее оценивает итоги
правления Екатерины Великой как время когда уже можно было говорить о
существовании новой русской национальной литературы, русской национальной
школы живописи, архитектуры, музыки и т.д. К концу века в основном завершается
процесс складывания русского литературного языка. «Именно в это время происходят
важные изменения в историческом сознании, вновь возникает интерес к допетровскому
прошлому России, появляются первые образцы рефлексии по поводу выбора
исторического пути, места и роли России в мире. Именно во второй половине XVIII в.
на русской исторической сцене появляется такой особый социально- культурный
феномен, каким была русская интеллигенция со свойственным ей чувством вины перед
народом. Именно тогда наступает новый этап в формировании русского национального
самосознания (подчеркн. мною – ВТ) с характерным для него чувством национальной
гордости и патриотизма».62
Для Екатерины II тема русского патриотизма была самым тесным образом
связана с ориентацией на Запад, которую она зафиксировала в своем Наказе, данным
Комиссии о сочинении нового уложения: «Россия есть европейская держава…
61
62
Марасинова Е. Н. Государственная идея…, с. 15-16.
Каменский А.Б. От Петра I до Павла I. Реформы в России XVIII века. М., 1999. С. 463.
44
Перемены, которые в России предпринял Петр Великий, тем удобнее успех получили,
что нравы, бывшие в то время, совсем не сходствовали с климатом и привнесены были
к нам смешением разных народов и завоеванием чуждых областей. Петр Первый, введя
нравы и обычаи европейские в европейском народе, нашел тогда такия удобности,
каких он и сам не ожидал».63 В целом Екатерина Великая строила свои реформы под
задачу укрепления государственной власти на принципах самодержавия, централизма
и унитаризма, пытаясь одновременно
«сшить каждому приличное платье» для
живущих в России народов. Как писала Вольтеру императрица, путешествуя по Волге
и наблюдая «здесь 20 различных народов, один на другого не похожих»: «Легко
положить общие начала, но частности? Ведь этой целый особый мир: надобно его
создать, сплотить, охранять».64
Т.н. национальная политика Екатерины II, т.е. политика создания, сплочения и
охраны «особого мира» из многих и разных народов, была успешной и остается
поучительной. Напомню, что манифестом
1763 г., в котором нашли отражение
европейские нормы о свободе передвижения как одном из прав человека и
современные тогда нормы регулирования миграционной политики, была начата
масштабная кампания переселения колонистов в Россию. Только за первые два года в
Россию прибыло около 30 тысяч немецких переселенцев, осевших в основном в
Саратовской области. В чем-то эта политика отражала популярные в то время
популяционистские
теории
о
связи
процветания
государства
с
ростом
народонаселения. Их в свое время ярко изложил М.В.Ломоносов в сочинении «О
сохранении и размножении российского народа». Английский историк Роджер
Бартлетт, с которым в студенческие времена я проживал в общежитии МГУ, посвятил
переселенческой политике Екатерины Великой свое главное исследование и сделал
такой вывод: «Ни одна другая коронованная особа современности не делала проблему
народонаселения столь важной заботой правительства». 65
Одним из замечательных достижений XVIII века было появление наряду с
категориями «раб» или «подданный» понятия «гражданин» не только в смысле
«горожанин», а также выражения «сын Отечества», вслед за которыми появится
представление об «ответственном гражданине». В 1789 г. в журнале "Беседующий
гражданин" была опубликована статья "Беседа о том, что есть сын Отечества" (многие
специалисты считают, что ее автором был А.Н.Радищев), в которой обосновывался
63
64
Цит. по: Каменский А.Б. Указ. соч. С. 358.
Там же. С. 359.
45
нравственный смысл понятия. "Человек потребен для ношения имени сына
Отечества!", если он чужд зависти, гордости, любострастия, не предается лени и
пьянству, и обладает такими добродетелями, как честолюбие, благонравие и
благородство.66
Е.Н.Марасинова сделала важный вывод, что «воспроизведенный в многотомных
исследованиях феномен западноевропейской индивидуальности, так или иначе
ориентированной на интересы конкретной социальной группы, уважающей закон и
стремящейся выстроить свои отношения с государством на основе взаимных прав и
обязанностей, затмил явление русского оппозиционно настроенного интеллектуала.
Определенная
правовая
индифферентность
дворянской
фронды
XVIII
века,
культивирующей независимость духовной жизни, станет отличительной чертой
сознания русской интеллигенции в XIX столетии».67
Российский парадокс заключался в том, что можно было одновременно быть «слугой
царя» и «сыном отечества». Это означало (означает по сегодняшний день!), что не
существует дилеммы «нация – это обязательно свободные граждане». Нация могла и
может быть и в условиях несвободы в ее привычном, европейском представлении. В
Турции или в Китае свобод не больше, чем в России, но наличие турецкой и китайской
наций никто не оспаривает. Как писал А.С.Пушкин, имея в виду именно
превозносимые Европой гражданско-политические права:
Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали Боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать68.
Он же напишет и другие слова в своем дневнике 1833-1835 гг.: "Но я могу быть
подданным, даже рабом, -- но холопом и шутом не буду и у царя небесного".69
Возможно,
что
(противогосударственной
одно
или
из
проявлений
противовластной,
антиэтатистской
что
не
обязательно
фронды
означает
антигосударственной) уже среди современной российской интеллигенции и есть
отрицание российскости, непризнание наличия негомогенной целостности под
65
66
Bartlett R.P. Human Capital. The Settlement of Foreigners in Russia. 1762-1804. Cambridge, 1979. P. 31.
Радищев А.Н. Полное собрание сочинений. М.,Л. 1938. Т.I. С.215-223.
Марасинова Е.Н. К истории политического языка в России XVIII века // Отечест. история. 2005. №5.
Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. М. 1974. Т.II. С.381.
69
Пушкин А.С. Дневники, записки. СПб. 1995. С.238.
67
68
46
названием россияне. В 2007 г. на одном из семинаров Комиссии по национальной
стратегии Общественной палаты Российской Федерации под председательством
А.М.Миграняна большинство известных ученых и журналистов высказалось против
«насаждения
российскости»
и
за
утверждение
русскости,
хотя
почти
все
высказавшиеся с точки зрения глухих националистов не были «чистыми русскими».
Над этим феноменом «не Росс, а Русский», которое было выражено еще
К.С.Аксаковым, есть смысл подумать более основательно.
47
Глава 4. Карамзин и Пушкин о российском народе
В истории формирования российской национальной идентичности последовавший
век был не менее примечателен и наполнен не менее острыми спорами по поводу
того, что есть Россия и ее народ. Здесь прежде всего следует назвать имя русского
историка и писателя Н.М. Карамзина. Именно в его эпоху, благодаря сочинениям
самого ученого, утвердилось представление о самостоятельном субъекте, который
назывался российским народом или россиянами -- своего рода прототип
гражданской нации. В 1811 г. Н.М. Карамзин в своей "Записке о древней и новой
России в ее политическом и гражданском отношениях" писал для императора
Александра I следующее:
"Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разногласия, а спаслась
мудрым самодержавием. Во глубине Севера, возвысив главу свою между азиатскими
и европейскими царствами, она представляла в своем гражданском образе черты сих
обеих частей мира: смесь древних восточных нравов, принесенных славянами в
Европу и подновленных, так сказать, нашею долговременной связью с монголами византийских, заимствованных россиянами вместе с христианскою верою, и
некоторых германских, сообщенных им варягами... Такая смесь в нравах,
произведенная случаями, обстоятельствами, казалась нам природною, и россияне
любили оную, как свою народную собственность". 70
Н.М. Карамзин употреблял близкие по смыслу слова русский и российский, но
первое было ближе к пониманию обычая и культуры, а второе -- к понятию
гражданского сообщества. Вот как он описывает правление Лжедмитрия: "...
россияне дотоле не знали, как подданный мог торжественно противоречить монарху... Дмитрий явно презирал русские обычаи и веру: пировал, когда народ постился;
забавлял свою невесту пляскою скоморохов в монастыре Вознесенском; хотел
угощать бояр яствами, гнусными для их суеверия; окружил себя не только
иноземною стражею, но шайкою иезуитов, говорил о соединении церквей и хвалил
латинскую. Россияне перестали уважать его, наконец, возненавидели и, согласясь,
что истинный сын Иоаннов не мог бы попирать ногами святыню своих предков,
Карамзин H.M. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. М., 1991. C. 22 23.
48
70
возложили руку на самозванца". 71
В этом же сочинении мы встречаем замечания по поводу институтов и
отличительных черт культуры, которые еще раз подтверждают взгляд Карамзина
на
соотношение
российский-русский
как
на
понятия
близкие,
но
не
тождественные: "Вообще царствование Романовых, Михаила, Алексея, Феодора
способствовало сближению россиян с Европою, как в гражданских учреждениях, так
и в нравах от частых государственных сношений с ее дворами, от принятия в нашу
службу многих иноземцев и поселения других в Москве.
...Мы, россияне, имея перед глазами свою историю, подтвердим ли мнение
несведущих иноземцев и скажем ли, что Петр есть творец нашего величия
государственного?.. Искореняя древние навыки, представляя их смешными, хваля и
вводя иностранное, государь России унижал россиян в собственном их сердце...
Русская одежда, пища, борода не мешали заведению школ. Два государства могут
стоять на одной ступени гражданского просвещения, имея нравы различные.
Государство может заимствовать от другого полезные сведения, не следуя ему в
обычаях".72
Н.М. Карамзин вполне может рассматриваться одним из столпов
российского
национализма в его "донациональной" форме, а тем более в "доэтническом" виде.
Для него быть россиянином означало прежде всего чувствовать глубокую связь с
Отечеством (не только с государем!) и быть "совершеннейшем гражданином".
Исторические корни гражданства он возводил к "древним россиянам": "Не говорю и
не думаю, чтобы древние россияне под великокняжеским или царским правлением
были вообще лучше нас. Не только в сведениях, но и в некоторых нравственных отношениях мы превосходнее, т.е. иногда стыдимся, чего они не стыдились, и что,
действительно, порочно; однако ж должно согласиться, что мы, с приобретением
добродетелей человеческих, утратили гражданские. Имя русского имеет ли теперь для
нас ту силу неисповедимую, какую оно имело прежде? И весьма естественно: деды
наши, уже в царствование Михаила и сына его, присваивая себе многие выгоды
иноземных обычаев, все еще оставались в тех мыслях, что правоверный россиянин
есть совершеннейший гражданин в мире, а Святая Русь -- первое государство.
Пусть назовут то заблуждением; но как оно благоприятствовало любви к Отечеству
и нравственной силе оного!"73
Карамзин признавал великую силу исторической мифологии в утверждении
71
72
Там же. С . 2 6 - 2 7 .
Там же. С. 31-33.
49
российского гражданина и его любви к Отечеству. Российский народ становится у
Карамзина главным вершителем своих судеб и даже высшим сувереном, или
употребляя слова историографа «глас народа – глас Божий»74. "Россия с честью и
славою занимала одно из первых мест в государственной Европейской системе.
Воинствуя, мы разили. Петр удивил Европу своими победами -- Екатерина приучила
ее к нашим победам. Россияне уже думали, что ничто в мире не может одолеть их,
-- заблуждение славное для сей великой монархини!» 75
Карамзин, безусловно, консерватор и противник внешних заимствований, ибо "добрые
россияне жалеют о бывшем порядке вещей". "Скажем ли, повторим ли, что одна из
главных причин неудовольствия россиян на нынешнее правительство есть излишняя
любовь его к государственным преобразованиям, которые потрясают основы империй, и
коих благодарность остается доселе сомнительной". Под этими нелюбимыми народом
преобразованиями Карамзин видел желание монархов привнести в Россию законы
революционной Франции, где появляется "национализм с нацией". "Оставляя все другое,
спросим: время ли теперь предлагать россиянам законы французские, хотя бы оные и
могли быть удобно применимы к нашему гражданскому состоянию?" Карамзин верит в
категорию гражданского состояния, но страшится революционного богоборчества
французов во имя уже объявленной насъон франсэз: "Мы все, все любящие Россию, государя, ее славу, благоденствие, так ненавидим сей народ, обагренный кровью Европы,
осыпанный прахом столь многих держав разрушенных, и, в то же время, когда имя
Наполеона приводит сердца в содрогание, мы положим его Кодекс на святой алтарь
Отечества?"76
Не следует забывать, что приведенные высказывания Н.М. Карамзина взяты из его
"Записки о древней и новой России...", адресованной государю, и все это относится к
Там же. С. 3 4 .
Там же. С. 55.
75
Там же. C. 42.
76
Там же. С. 93. Важное обстоятельство научного свойства (как по -разному учены е м огут ос м ысл ивать
тот ил и ино й д оку ме нт э по хи) закл ю ча ется в то м, что в к ниге Ю.С. Пивоварова, размышления
которого идут в этой части параллельно с нашими, в оцен ке Карамзина содержится решительная замена
категории российскости категорией русскости, которой Карамзин, как мы видели, пользовался больше
применительно к обычаям, вере и бородам, а не применительно к народу: «Яркими красками рисуются
"идеальный тип" самодержавного правления, образ русского властителя. Строгого и доброго отца,
мудрого и осторожного водителя своих детей (народа), крепкого в православной вере и отстаивании
заветов старины. Впервые под русским перо м рождается русский Государь, рождается портрет
вечной Русской Власти, Власти-Константы. Лишь следование за ней, лишь сохранение ее, лишь борьба
со всем тем, что представляет для нее угрозу, обеспечивает русско му народу социальную безопасность
и процветание. Властная Норма создана. Отныне она будет разрабатываться русс кой мыслью Уваровым, славянофилами, Кавелиным, Катко вым, Леонтьевым, евразийцами, Ильиным и др. Отныне
все участники русской политической игры будут соизм ерять себя, свои действия, свои планы и
програм мы с этой Нор мой» (Пивоваров Ю.С. Полная гибель всерьез. М., 2004. С. 79).
73
74
50
началу XIX в. Уже после этого был А.С. Пушкин, назвавший труд Карамзина не только
воспеванием "прелести кнута", но и «подвигом честного человека». Пушкин завершил
идеологический прорыв, сделанный историографом в утверждении категории российский
народ, хотя безусловно поэт пользовался словом «русский» чаще и в самых разных
вариациях, причем не делая особых различий между двумя категориями (здесь рифма была
важнее). Мне же важно напомнить нынешним отрицателям российского проекта, кому в
отечественной истории принадлежат приоритеты на само слово россияне, чтобы не
позволить возникать современным недоучкам с альтернативными проектами.
Итак, всего несколько цитат из А.С.Пушкина о российском народе и о россиянах (без
литературоведческих или исторических комментариев, которых имеется в достаточном
числе):
«Узнай, народ российской,
Что знает целый мир:
И прусский и австрийский
Я сшил себе мундир»
(Пушкин А.С. ППС в 17 тт, М., 1994. Т. 2 (кн. 1), с. 66)
«Богиня песен и рассказа….
Расскажет повесть дальних стран,
Мстислава древний поединок,
Измены, гибель россиян
На лоне мстительных грузинок»
(Пушкин А.С. ППС в 17 тт, М., 1994. Т. 4, с. 113)
«О громкий век военных споров,
Свидетель славы Россиян!»
(Пушкин А.С. ППС в 17 тт, М., 1994. Т. 1, с. 61)
«Не смелый подвиг россиян,
Не слава, дар Екатерине,
Не задунайский великан,
Меня воспламеняют ныне»
(Пушкин А.С. ППС в 17 томах, М., 1994. Т. 2 (кн. 1), с. 72)
51
И, наконец, посвящение в «Борисе Годунове»: «Драгоценной для россиян памяти
Николая
Михайловича
Карамзина
сей
труд,
гением
его
вдохновленный,
с
благоговением и с благодарностию посвящает Александр Пушкин».
Значение Пушкина для становления национальной идентичности далеко не
ограничивается использованием терминов, ибо и слово «русский» было для него не
менее, а даже более воспеваемым. Этническое русское (великорусское) самосознание
также берет свои многие начала в пушкинской поэзии и прозе, ибо одним из главных
его творческих источников послужил русский фольклор. Но самое важное, что
Пушкин, как он сказал о себе, ударил по наковальне русского языка и тот зазвучал.
«Но заставить «звучать язык» это и означает конституировать национальное
сознание»77, - делает важное заключение российский философ В.К.Кантор.
Гораздо раньше о Пушкине, «его русскости, его неотделимости от России, его
насыщенности Россией», «утвердившему наше национальное бытие»78, писал
И.А.Ильин. Утверждая русскость Пушкина как главное его качество, Ильин говорит,
что историческое призвание поэта состояло в том, «чтобы принять душу русского
человека во всей ее глубине, во всем ее объеме и оформить, прекрасно оформить ее, а
вместе с ней – Россию».79
Именно на примере Пушкина я начинаю понимать нецелесообразность жесткого
деления наций на гражданские (политические, государственные)
и
культурные
(этнические). Если с точки зрения определения членства (причем, двойного или
множественного) такое разведение двух сообществ возможно, то с точки зрения форм
идентичности грань между двумя типами наций провести сложно и даже иногда
невозможно. Приведу для пояснения примеры: мой бывший коллега по российскому
правительству С.К.Шойгу состоит вместе со мною в российской нации, и оба мы
принадлежим к русской и тувинской нациям соответственно. Казалось бы ситуация
вполне ясная, но может быть Сергей Шойгу считает себя одновременно и русским
человеком, на что у него достаточно оснований и главное из них – это его собственное
ощущение. Мой нынешний коллега по Общественной палате А.М.Мигранян –
россиянин-патриот, но, как он говорит сам: «Я на 100% армянин и на 100% русский».
И он абсолютно прав в этом своем свободном выражении, которое, к великому
Кантор В.К «…Есть европейская держава». Россия: трудный путь к цивилизации. Историософские
очерки. М.: РОССПЭН, 1997. С. 92.
78
Ильин И.А. Пророческое призвание А.С.Пушкина // И.А.Ильин. Одинокий художник. М., Искусство,
1993. С. 44.
79
Там же. С. 49.
52
77
сожалению, не допускают ни наша отечественная теория (попробуйте в наших текстах
и опросах найти такую категорию людей?), ни общественно-политическая практика
(попробуйте при переписи населения записать себя русский и армянин?). Кажется, что
только в предстоящей переписи 2010 г. впервые появится такая возможность.
Есть еще одна важная тонкость в культурном багаже и в идентификации россиян.
Великорусское, украинское, мордовское, татарское проникает в российское и при этом
референтным компонентом, а не только главным словом остается русскость. Но
русскость понимается как нечто надэтническое, ибо его мощнейший и изначальный
пласт был связан с русским православием. Вот что сказал на этот счет Патриарх
Московский и всея Руси Алексий II: «Само понятие «русскость» -- не этническое, а
сверхнациональное, культурное. Оно, может быть, и зародилось как национальное на
киевских землях. Ведь, согласно древнерусским летописям, Русью в строгом смысле
этого слова первоначально назывались только ближайшие к Киеву земли. Однако с
течением времени это понятие стало универсальным. В русский мир вошли и другие
народы, отличные по этническому признаку, однако русские по духу, по принятию
православных ценностей».80
А теперь о «древних корнях» слова нация в русском языке (напомню, что в XVIII веке
язык наш чаще назывался российским языком!). Коль скоро я придерживаюсь
дискурсивного подхода и для меня акт речи чрезвычайно важен, то полезно проследить
эволюцию гражданского российского национализма с точки зрения появления и
употребления ключевого понятия "нация" и его производных.
Безусловно, что национализм -- это прежде всего элитный дискурс вокруг категорий
народа или нации как суверенов исторического действа. Еще раз отметим, что слово
«нация», часто встречающееся в русском политическом лексиконе XVIII века, было
достаточно употребительным уже во второй половине XVII столетия преимущественно
в дипломатической среде.81 С правления Петра I этот термин укореняется в
официальных текстах, а также на страницах публицистики, газет, художественных
произведений, мемуаров и частной переписки. Как правило, значение слова «нация»
было идентично понятиям «народ». Однако в источниках зафиксировано употребление
термина «нация» и в узкосословном смысле. «Государь <…> должен знать, что нация,
жертвуя частию естественной своей вольности, вручила свое благо Его попечению
<…>, а дабы нация имела свою вольность, надлежит правлению быть так устроену,
80
81
«Русскость – понятие сверхнациональное» // Родина. 2007. № 7, июль. С. 7.
Сведения в этом параграфе были любезно предоставлены Е.Н.Марасиновой.
53
чтоб гражданин не мог страшиться злоупотребления власти».82
Присутствие и степень укорененности представлений о едином народе, его правах и
интересах и есть свидетельство и даже суть раннего национализма. Но если это так,
тогда о чем вел речь будущий император Александр I в письме своему воспитателю и
другу Лагарпу еще в 1797 г.? "Мне думалось, что если когда-либо придет и мой черед
царствовать, то вместо добровольного изгнания себя, я сделаю несравненно лучше,
посвятив себя задаче даровать стране свободу и тем не допустить ея сделаться в
будущем игрушкою в руках каких-либо безумцев. Это заставило меня передумать о
многом, и мне кажется, что это было бы лучшим образцом революции, так как она
была бы произведена законною властью, которая перестала существовать, как
только конституция была бы закончена, и нация (подчеркнуто мною - В.Т.) избрала
бы своих представителей".83 О какой нации вел речь наследник престола? Конечно
же, речь шла о российской или о русской нации, под которой понимались граждане
страны, и не важно, какое конкретное слово могло быть употреблено в данном
случае -- русский или российский.
Александр
I не исполнил своих
юношеских
мечтаний
государственного
переустройства. Косное и сплоченное дворянство, военщина и бюрократия и общая
отсталость страны не позволили это сделать. Но идея нации и понятие российского
народа как общности, которая заслуживает своего представительства, нашли
отражение в проектах соратников императора -- М.М.Сперанского и Н.Н.
Новосильцева. 84 Это дало основание Л. Гринфельд сделать важный вывод
относительно исторического периода от Петра I до Александра I, когда, по ее
мнению, начался переход от иерархического (сословного) видения общества к
понятию "народа" как нации. «С момента "открытия народа" закончился период
зарождения российского национального сознания. Когда XVIII век подошел к концу,
матрица, на которой все будущие россияне строили свою идентичность, была
создана, и чувство национальности родилось на свет. Это был трудный ребенок, но
муки его рождения закончились, и ребенка уже нельзя было вернуть в материнское
чрево. Отныне это обстоятельство будет определять ход российской истории».85
См.: Письма с приложениями графов Никиты и Петра Ивановичей Паниных блаженной памяти к
Государю Императору Павлу Петровичу // Император Павел I. Жизнь и царствование (Сост.
Е.С.Шумигорский). СПб. 1907. С.9-11.
83
Цит. по: Русский биографический словарь. СПб., 1896. Т.1. С.159-160.
84
См.: Сахаров А.Н. Россия: Народ. Правители. Цивилизация. М., 2004. С. 299-300.
82
85
Greenfeld L. Op. cit. P. 260.
54
Глава 5. От Росского и Российского к Русскому
У
меня
нет
возможности
подробно
проследить
эволюцию
российского
национализма, а тем более -- "партикулярных" (этнических и региональных)
национализмов в дореволюционной России. Отметим только некоторые важные
моменты в российском общественном сознании после Карамзина. Фактически вместе
с реформами Петра и творчеством Карамзина рождается столь трудная для
современного понимания дихотомия русский – российский, которая насчитывает
более двух столетий. Негативное отношение к возвеличиванию Карамзиным именно
государства Российского как основы истории и созданию им образа «европейского
русского» как идеала развития выразили сторонники почвенничества, которые были
критиками реформ Петра и европейских ориентаций.
Вот что писал в 1848 году известный славянофил, историк, поэт и публицист
К.С.Аксаков: «Литература наша, конечно, толковала и о России, но о России другой.
Русские люди для нее не существовали: речь идет только о Россах; и этого бедного
Росса, без всякого, конечно, сочувствия, которое
невозможно, хвалят до
невероятности… Состоит интерес в том, как Русская душа, попавшая в эту холодную
область отвлеченной лжи и обезьянства, смутно сознает и ищет Русской земли,
Русского народа, Русской жизни; как, наконец, от Росского и Российского переходит
она к Русскому».86 «Да. Карамзин именно писал историю Государства Российского; он
не заметил безделицы в Русской истории – Земли, народа. Заслуга его истории та, что
она пробудила поневоле сочувствие публики к судьбам родной земли, сочувствие,
неверно высказывавшееся, но тем не менее уже пробужденное; ибо темное Русское
чувство лежит в нас, лежит возможность возникнуть в нас Русскому человеку,
отказаться от публики и перейти к народу, - а без того какой бы смысл имела для нас
жизнь?»87
К.С.Аксаков считал, что Карамзин, «начав с Западными понятиями к истории,
поклонник Государства, мало-помалу преобразовался сам Русской историей, учился у
нее и пришел под конец к новым убеждениям, несогласным с прежними…
86
87
Карамзин Н.М. Pro et Contra. С. 645.
Там же. С. 652
55
Ненапечатанные сочинения, в которых именно выражается образ мыслей (к какому
пришел Карамзин), сходный с современным Русским образом мыслей, -- эти сочинения
сделались известны очень недавно, по крайне мере, многим из тех, которые уже крепко
стали за Русское дело, в которых пробудилось Русское чувство, Русский дух и Русское
направление. – В этих ненапечатанных сочинениях Карамзин задумывается над
переворотом Петра, чувствует его односторонность, замечает, что он отделил нас от
народа, и, наконец, заступается за Русский образ и бороду, на которую нападал
прежде».88
Почвеннический,
антизападный,
своего
рода
этнографический
вариант
национализма как альтернатива карамзинскому российскому проходит через всю
историю отечественных интеллектуальных дебатов. При этом диалог идет не
только между словами
русский
и
российский, оспаривается само понятие
национального, ибо для этого течения отечественной мысли «национальной» была
почва, а не государство. Это был тоже национализм, а точнее – дискурс
национализма в его конкурирующем с первым, но не в противостоящим варианте.
Более или менее единодушное восприятие Карамзина как живого явления
современности случилось, пожалуй, только в момент празднования его столетнего
юбилея в 1866 г. Ряд выдающихся умов отметились речами и лекциями, в которых
мы находим концепт «национального» в смысле российского. Эта линия восприятия
и выражения сохранилась и стала более отчетливой в пореформенной России,
включая употребление самого термина «нация», которым сам Карамзин не
пользовался.
Языковед
и
литературовед
Ф.И.Буслаев
в
работе
«Письма
русского
путешественника» писал: «Если русская литература, со времен Петра Великого,
довершая дело преобразования, имела своею задачей внести к нам плоды западного
просвещения, то Карамзин блистательно исполнил свое назначение. Он воспитал в
себе ч е л о в е к а, чтобы потом, с полным основанием, явить в себе русского
патриота».89 Ф.И.Буслаев писал, что для Карамзина «достоинство нации (подчеркнуто
мною – В.Т.) – в ее способности стать на путь цивилизации». Развитие
промышленности, торговли, культурных взаимосвязей – вот, по Карамзину, средства
прогресса,
способы
сближения
народов.
Созданный
Карамзиным
образ
путешественника, русского европейца, -- это образ именно русского человека, но в
идеале, в развитии.
88
89
Там же. С. 652-653.
Там же. С. 660.
56
Академик Я.К.Грот в очерке деятельности и личности Карамзина, прочитанном 1
декабря 1866 г. на торжественном собрании Императорской Академии Наук сказал
следующее: «Что в жизни народов, в истории их образования может быть отраднее и
многозначительнее
появления
подобных
деятелей?
Они
составляют
венец
просвещения. Нация (подчеркнуто мною – В.Т.), могущая указать в своих летописях на
такие лица, имеют право не отчаиваться в своем будущем». 90
В тот же день в актовом зале Московского университета историк С.М.Соловьев
изложил основную мысль труда Карамзина: «Мысль русского человека, мысль
Славянина должна была остановиться на том явлении, что из всех славянских народов
народ русский один образовал государство, не только не утратившее своей
самостоятельности, как другие, но громадное, могущественное, с решительным
влиянием на исторические судьбы мира. Что такое племя, что такое народ без
государства?... Только в государстве народ заявляет свое историческое существование,
свою способность к исторической жизни, только в государстве становится он
политическим
лицом, с
своим
определенным
характером,
с
своим
кругом
деятельности, с своими правами».91 Как видим, С.М.Соловьев случайно или намеренно
не использовал слово нация в именно в этом отрывке своей речи. Видимо, вокруг
термина уже тогда были напряженности, примерно, такие же, как и сейчас.
Реформы середины века, Крымская война и польское восстание 1863 г.
ознаменовали решающую стадию в становлении российского национализма. При
этом в лингвистическом выражении и, возможно, в смысловом отношении дискурс
все чаще откликается на призыв Каткова, переходя от Росса к Русскому. Это был
период распространения образования, расцвета отечественной прессы и более
интенсивных связей между разными общественными группами. Это был период,
когда, по словам Б.Н. Миронова, в России общность (в смысле -- общинность)
становилась обществом и когда обществу к февралю 1917 г. удалось установить
контроль над государством. 92 Именно тогда российская многоэтничная элита в
постоянных дебатах и конкурирующих проектах сконструировала представление о
нации как об общности, интегрированной по государству.
Такое представление развивал издатель Михаил Катков на страницах влиятельной
газеты "Московские ведомости". Используя категорию "русской народности", он
требовал признания ее исторических заслуг и придания ей статуса "политической
национальности", которая автоматически должна быть обязательной для всех
90
91
Там же. С. 687.
Там же. С. 235-236.
57
граждан государства. В содержательном плане Катков высказывался не за
этническое, а за национальное государство с единой системой права, образования и
управления и с ограничением сословных прав. Катков и ведущая в стране газета
никогда не выступали с пропагандой русификации других народов, ибо считали, что
политическая национальность должна иметь полиэтнический и поликонфессиональный характер. Это была позиция интеграции всех частей государства на основе
правовой и гражданской унификации, и для "Московских ведомостей" категория
нации имела прежде всего политико-географическое содержание.
В то же самое время подход так называемого консервативно-реформистского
направления отечественной мысли допускал естественную ассимиляцию в русскую
культуру и идентичность и тем самым обеспечение приумножения основного
населения и доминирующего культурного ядра государства. Как писал М.Н.Катков,
«народы различаются между собой не по религиозным верованиям, а прежде всего
по языку, и как только русские католики и евангелисты, а равно и евреи усвоили бы
себе русский язык не только для общественного житейского своего обихода, но и
для духовной своей жизни, они перестали бы быть элементом в национальном
отношении чуждым, неприязненным и опасным русскому обществу». 93
Интегрирующим началом русскости должно быть не столько православие, сколько
русский язык, и тогда "русские подданные католического исповедания" должны
были считать себя "вполне русскими людьми" (это касалось особенно части
католиков-белорусов). 94 «Катков сместил акценты лояльности внутри имперского
патриотизма не с помощью замены его этническим императивом, но добавлением к
понятию нации триады из династии, государственных сословий и монархии. Это
предъявляло неслыханные доселе требования к политическим и интеграционным
силам отсталого и гетерогенного царского государства. В итоге обе действенные
силы, общество и "народность", слились неразрывно в понятии "нации"», 95 -- пишет
немецкий историк А. Реннер.
Россия не оказалась в стороне и от идей экономического национализма, которые
одним из первых были разработаны теоретиком "промышленного воспитания
нации", немецким экономистом Фридрихом Листом. Его труд "Национальная
Миронов Б.Н. Указ. соч. Т . 1. с. 522 -528.
Катков М. Собрание передовых статей «Московских новостей». 1866. М., 1897. С. 154.
94
Цит. по: Сталюнас Д. Может ли католик быть русским? О введении русского языка в католическое богослужение
в 60-х годах XIX века // Российская империя в зарубежной историографии. С. 577.
95
Реннер А. Изобретающее воспоминание: Русский этнос в российской национальной памяти // Российская империя в
зарубежной историографии. С. 460-461.
58
92
93
система политической экономии" вышел в свет в 1841 году. Он противостоял
крайне популярным тогда идеям фритредерства и так называемой классической
политэкономии Адама Смита96. Напомним, что понимал под нацией Ф. Лист, и
именно это понимание было позднее воспринято в России, как минимум, частью ее
правящей элиты. Лист отвергал "беспочвенный космополитизм, который не
признает сущности национализма и не принимает в расчет национальных
интересов", а также "разрушительные партикуляризм и индивидуализм, которые...
рассматривают в сущности лишь частную промышленность в том виде, в каком она
развивалась бы при свободе отношений в обществе, т.е. во всем человечестве, если
бы оно не было расчленено на отдельные нации".
Как бы закладывая идеологию будущего объединения и внешней экспансии
Германии, Лист писал во второй половине XIX в.: "Но между отдельным человеком и
человечеством стоит нация с ее особенным языком и литературой, с ее собственным
происхождением и историей, с ее особенными нравами и обычаями, законами и
учреждениями, с ее правами на существование, на независимость, прогресс, вечную
устойчивость и с ее обособленной территорией; образовавшись в ассоциацию посредством
солидарности умственных и материальных интересов, составляя одно самостоятельное
целое, которое признает авторитет закона, но в то же время, как целое, владея еще
естественной свободой по отношению к другим подобного рода ассоциациям, нация при
существующем мировом порядке не может обеспечить свою самостоятельность и
независимость иначе, как собственными силами и своими частными средствами... Значительная населенность и обширная, снабженная естественными богатствами территория —
вот необходимые признаки нормальной национальности; они составляют основное условие умственного развития, материального преуспеяния и политического могущества."97
Нация для Листа – это страна, а национализм – это политика обеспечения
экономических и других интересов страны и ее народа. Нисколько не сомневаясь в
том, что Россия – это нация, т.е. национальное государство, Лист утверждал: "Всякая
нация, как и всякий человек, не имеет более дорогих интересов, как свои собственные.
России нечего заботиться о благосостоянии Германии. Пусть Германия занимается
Германией, а Россия -- Россией. Вместо того, чтобы жаловаться, надеяться и ждать
Мессию
будущей
свободы
торговли,
было
бы
гораздо
лучше
бросить
Важное исследование о Ф.Листе см.: SzporlukR. Communism and Nationalism: Karl Marx and Friedrich
List. Oxford, 1988.
96
97
Лист Ф. Национальная система политической экономии. М., 2005. С.152 -153.
59
космополитические системы в огонь и поучиться на примере России".98
Как показало время, Лист во многом был прав. Благодаря таможенному
протекционизму, ликвидации разнобоя денежных систем, железнодорожному
строительству и другим реформам в объединенной Германии, ее экономика
преуспевала. Национализм утверждался в этом имперском образовании, становясь
примером
для
России.
Одним
из
видных
российских
националистов
--
последователем идей Листа (русский перевод его трактата вышел в 1891 г.) был
министр финансов С.Ю.Витте. Еще в 1889 г. он опубликовал первую в русской
литературе книгу о системе Листа, а в 1912 г. она была переиздана под
примечательным названием "По поводу национализма".
Вот что Витте писал о национализме в предисловии к этому изданию:
"Преклоняясь перед многими мыслями Листа, который был как бы предтечей
Бисмарка, я считаю этих двух деятелей истинными националистами. Однако
новейшие течения показывают, что национализм может получать разнообразные
формы и объем применения в зависимости от места, времени и степени культуры.
Так, например, Бисмарк, объединив Германию и создав империю с резким
выражением национализма и с министерством, зависящим лишь от императора, не
считал препятствием к созданию "национального" государства: конституционную
поместную автономию, веротерпимость по отношению подданных негосподствующего вероисповедания, даже нехристиан, равноправность всех граждан вне
зависимости от вероисповедания и происхождения, установление отношений
правительства ко всем гражданам и их между собою на основании незыблемых и
одинаковых для всех законов и проч. Между тем многие из указанных явлений
жизни
Германской
империи
считаются
несовместимыми
с
национальными
основами".99
Эта цитата действительно примечательна во многих отношениях. Во-первых,
Витте использует сами термины "национализм" и "национальное государство", хотя
берет в кавычки слово "национальный", поскольку это была для того времени
словесная новация: так условно начинали называть государства, проводившие
политику нацие-строительства (этот термин также еще широко не использовался).
Во-вторых, Витте скрыто полемизирует с точкой зрения, которая полагает, что
национальные государства должны иметь один центр без какой-либо автономии
Там же. С. 9 7 .
Граф СЮ. Витте. По поводу национализма. Национальная экономия и ФридрихЛист // Лист Ф.
Указ. соч. С. 259.
98
99
60
регионов, одну религию и сословную иерархию. Германия к тому времени была
одновременно империей и утверждающимся национальным государством.
Именно такой хотел видеть Россию граф Витте. Его вера в национализм отражена
в следующем абзаце его предисловия к вышеназванной книги: "Мне полагается, что
есть национализм здоровый, убежденный, сильный, а потому непугливый,
стремящийся к охране плодов исторической жизни государства, добытых кровью и
потом народа, и достигающий этой цели; и есть национализм болезненный,
эгоистичный, стремящийся, по-видимому, к той же цели, но как подчиняющийся
более
страстям,
нежели
разуму,
нередко
приводящий
к
результатам
противоположным. Первый национализм есть высшее проявление любви и
преданности к государству, составляющему отечество данного народа; второй
составляет также проявление тех же чувств, но обуреваемых местью, страстями, а
потому такой национализм иногда выражается в формах диких для XX века". Далее
Витте прямо пишет, что националистом первого рода был Бисмарк и что этот тип
"более желателен для нашего отечества" 100.
Здесь я перехожу к важному положению о возможности рассматривать империю и
нацию не как два исторических антипода, а как две сосуществующих субстанции в
сфере общественно-политического дискурса, а значит – как две сосуществующие
реальности. Именно этот взгляд может вывести длительные дебаты о форме (скорее,
сущности) отечественной государственности из методологического тупика. Однако
ранее заметим, что и пропасть между западниками и славянофилами далеко не столь
глубока. Носители обеих течений общественной жизни были людьми европейскими и в
то же самое время государственниками-националистами.
Отмечу только высказывания П.Б.Струве об Иване Сергеевиче Аксакове: «В
публицистике Ивана Аксакова был свой лад и строй. Эта духовная музыка была
гармонично проникнута двумя основными мотивами-идеями: идеей свободной
личности и идеей себя сознающего и утверждающего народа, т.е. идеей нации
(почеркнуто мною – ВТ), в которую не может не быть погружена даже самая свободная
личность… Все, в чем выражалась сила и величие нации – ее исторические
достижения, духовные и государственные, ее историческое призвание, - находило себе
красноречивового истолкователя в Иване Аксакове». 101 Может быть нынешние
идеологические борцы научатся подобным оценкам своих оппонентов?
Там же.
Струве П.Б. Аксаковы и Аксаков. Славянофильство: Pro et Contra. Творчество и деятельность
свявянофилов в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология. Изд-во Русской
Христианской гуманитарной академии. Спб, 2006. С. 820.
61
100
101
Глава 6. Империя как нация
После Великих реформ Россия становилась все более современным (т.е.
национальным) государством в смысле административной, правовой и культурной
унификации всех частей империи и интеграции общества по вертикали через
сословные, религиозные и регионально-этнические барьеры среди ее населения.
«Поскольку существование национально-региональных особенностей во всех
сферах жизни служило важнейшим препятствием для реализации этих задач,
правительство
вынуждено
было
проводить
модернизацию
под
знаком
русификации, которая в тех условиях означала не создание преимуществ и
привилегий для русских, а прежде всего систематизацию и унификацию
управления, интеграцию всех этносов в единую российскую нацию",102 -- пишет Б.Н.
Миронов.
Слишком буквально понимая интеграцию как некий процесс "слияния этносов" и
слишком доверчиво полагая, что политика "культуркампфа" в Германии и
аналогичные усилия по нивелировке населения в других европейских странах
привели к формированию этнически однородных наций, Б.Н. Миронов делает
вывод, что территориальная экспансия и другие факторы превратили Россию в
многонациональную империю и "замедлили развитие единой российской нации". В
то же самое время "Российская империя никогда не была колониальной державой в
европейском смысле этого слова".103
Действительно, если воспринимать нацию как что-то, что должно сформироваться
из одного или из нескольких этносов, тогда такой исторический субъект, а тем более
момент его рождения, установить будет невозможно. Как показали авторитетные
исследования, те, кого долгое время называли французской нацией, на самом деле
только во второй половине XIX в. преодолели множество регионально-этнических
102
103
Миронов Б.Н. Указ. соч. Т. 1. С. 41.
Там же. С. 47, 62.
62
различий и стали более или менее культурно схожим населением. 104 Аналогичные
ситуации культурно неоднородного населения существовали в других европейских
странах, которые убедили себя и внешний мир, что они суть нации.
Поэтому нации возникают не в тот момент, когда сформируется некая
социально-культурная и языковая гомогенность, которая, по мнению многих
российских и зарубежных специалистов, так никогда и не сложилась в России.
Нация есть продукт идеологии национализма. Как писал норвежский антрополог
Т.Х. Эриксен, нация "возникает с момента, когда группа влиятельных людей
решает, что именно так должно быть. И в большинстве случаев нация начинается
как явление, порождаемое городской элитой. Тем не менее, чтобы стать
эффективным политическим средством, эта идея должна распространиться на
массовом уровне". 105
Если принимать этот подход, а он на сегодняшний день является господствующим
в
мировой
науке,
тогда
следует
рассматривать
не
только
"реальную"
социологическую и культурную унификацию российского общества. Необходимо
постичь
еще
гражданского
и
степень
распространенности
(государственнического)
российской
национализма
идентичности
среди
элитных
и
слоев
общества в противовес партикулярным (этническим) национализмам. И здесь мы
можем увидеть то, что мало интересовало предыдущих аналитиков. Мы обнаружим,
что в элитной и даже разночинной среде гражданский национализм, на простом
языке – преданность Отечеству и служение России -- был доминирующей идеей. Он
превосходил другие формы национализма - от почвеннически русского (в
этническом смысле) до периферийного этнонационализма российских меньшинств.
Не только для Витте, но и для многих других влиятельных деятелей страны
наиболее приемлемым было кредо П.Б.Струве: "Я западник, а потому государственник. Я западник, а потому - националист".
Кстати, именно П.Б.Струве был одним из русских мыслителей, чьи высказывания
о нации, сделанные уже после большевистского переворота, подтверждают вполне
продуманное отношение к данной категории или субстанции. Некоторые из
определений звучат и поныне вполне современно. В знаменитом сборнике статей о
русской
революции Струве написал работу «Исторический смысл русской
революции и национальные задачи». Он считал русскую революцию «национальным
104
105
Weber E. Peasants into Frenchmen. The Modernization of Rural France, 1870-1914. Stanford, 1976.
Eriksen Th.H. Ethnicity and Nationalism. Anthropological Perspectives. L., 1993. P . 105.
63
банкротством» и писал о том, что необходимо для «возрождения нации». Струве дал
такое определение: «Принадлежность к нации прежде всего определяется каким-либо
объективным признаком, по большей части языком. Но для образования и бытия нации
решающее значение имеет та выражающаяся в национальном сознании объединяющая
настроенность, которая создает из группы лиц одного происхождения, одной веры,
одного языка и т.п. некое духовное единство. Нация конструируется и создается
национальным сознанием». 106
Термин «конструирование» был использован в таком же смысле, как его понимает
современная теория социального конструктивизма. «Жизненное дело нашего времени
и грядущих поколений должно быть творимо под знаменем и во имя нации… Нация –
это духовное единство, создаваемое и поддерживаемое общностью культуры,
духовного содержания, завещанного прошлым, живого в настоящем и в нем творимого
для будущего… Русская нация и ее культура есть стихийный продукт всей нашей
жесткой и жестокой истории»,107 -- писал академик Струве в августе 1918 года.
Как это ни покажется неожиданным, но расписанные в исторических текстах
буквально по минутам "национальные движения" в империи Романовых были
маргинальной формой культурных и социально-политических манифестаций,
крайне редко облекаемых в риторику национализма, а тем более в его
сепаратистской форме. Более того, немецко-балтийская элита была одним из
катализаторов
формирования
российского
национализма
как
соединения
государственнических и этнических элементов в составе основополагающей
общности, и она поддерживала понятие российской нации. В исторических
анналах обнаруживаются достаточно сильные проявления российской идентичности
(гораздо сильнее, чем этнические формулы и призывы) среди других нерусских
народов, даже среди населения Финляндии и Польши, не говоря уже о Поволжье и
Кавказе.
При этом следует помнить, что в то время сами по себе слова "русский" (в
широком смысле, а не как великороссы) и "российский" были взаимозаменяемыми.
Для понимания различий между государственным и этническим смыслами
необходимо анализировать контекст, в котором они употреблялись. Поэтому для
того времени легитимными были такие понятия, как "русская Польша", не говоря
уже об Украине и Белоруссии, которые считались русскими регионами, как и их на-
106
107
Из глубины. Сб. статей о русской революции. М, 1918; переизд. М. 1990. С. 247.
Там же. С. 248-249.
64
селение.108
Украинцы и белорусы воспринимались общественным мнением и чиновниками как
часть большой русской нации. Как отмечает автор исследования по проблеме
восприятия белорусов в России того времени, "мысль о существовании особой
белорусской культуры и языка, не говоря уж о национальности, редко возникала, а
если и рассматривалась, то обычно лишь для того, чтобы сразу ее отвергнуть, - в
этом видели лишь способ, с помощью которого поляки намереваются ополячить
местных "русских". 109
Немецкий историк А. Реннер в своей докторской диссертации рассмотрел проблему национализма в России в XIX в. на основе взгляда на национализм именно как на
систему интерпретаций, а на нацию -- как на "живую легенду". В итоге он пишет:
«Российская государственная мысль образует в содержательном плане оппозицию
этническим, в узком смысле слова русским, критериям "нации". Она примыкает, с
одной стороны, к государственному патриотизму самодержавия. С другой стороны,
прослеживается ее связь, как и в других странах, с ХУШ веком, с обозначившимися
в ту пору требованиями к современному национальному государству. Из этих
отношений возникло нечто новое, российский национализм, который, точно так же,
как его предшественник, русский национализм, исходил не от царской монархии, а от
передовой части постепенно формирующегося общества». 110
Под влиянием новых подходов пересмотрел свою точку зрения и такой
последовательный "империалист", как историк А. Каппелер. В уточненных мною переводах двух отличительных немецких слов "Russisch" и "Russlandisch" ("русский" и
"российский") одно из его последних высказываний на эту тему выглядит следующим
образом: "Отношения напряженности между этническим (русским) и демотическим
(российским) концептами до сегодняшнего дня являются актуальной константой
образования наций. Самым значительным при этом является то, что единство в
толковании модерной российской нации возникло не в противовес, а в тесной связи с
самодержавным Российским государством. Воображенная нация, которая стала
новым ведущим представлением в среде политической общественности, вобрала в
себя традиционные интеграционные идеологемы лояльного имперского патриотизма
Об "украинском вопросе" в России позднеимперского периода см.: Миллер А.И.
"Украинский вопрос" в политике властей и русском общественном мнении (вторая
половина XIX в.). СПб., 2000.
109
Вике Т.Р. "Мы" или "они"? Белорусы и официальная Россия, 1863-1914 // Российская империя в
зарубежной историографии. С. 604.
110
См.: Renner A. Russischer Nationalismus und Offentlichkeit im Zarenreich. 1855-1875. Köln, 2000. Цитир.
по: Реннер А. Указ. соч. С. 438 -439.
65
108
и религиозно-языковой культурной нации и соединила их воедино. Российская нация
должна была реализоваться в собственном государстве и в союзе с самодержавием
объединить нерусскую периферию и русский народ". 111
Еще один немецкий исследователь истории "национального вопроса" в России -Герхард Симон также опубликовал работу с обсуждением категории "российская
нация".112 Это примечательно, если иметь в виду, что такое понятие категорически
отсутствовало в его ранних трудах. В целом из новейших изысканий можно сделать
вывод, что накануне революции 1917 г. российское государство представляло собой
полумодернизированную империю, в которой «режим через линию от Уварова до
Победоносцева открыл для себя "народность", но не возвысился до официального
государственного
национализма». 113
Тем
не
менее,
в
стране
сложилось
представление об общности судьбы и веры, и это представление создавало реальную
общность, объединявшую образованную (служилую и интеллектуальную) часть
населения, для которой слово "Россия" означало гораздо больше, чем название
страны. Россия накануне революции была как империей, так и национальным государством на основе многонародной нации.
Историческая драма состояла в том, что правящий центр оказался слабым. Верх
одержали силы радикального передела и социальной революции, которые взяли в
союзники быстро народившиеся периферийные национализмы этносепаратистского
характера. Я не анализирую здесь причины краха империи Романовых и прихода к
власти большевиков. На этот счет имеется огромная литература. Но мне
представляется важным свежее замечание, которое было сделано профессором
В.Л.Глазычевым в его предисловии к русскому изданию книги английского
историка Доминика Ливена (оба упоминаемых в моей книге автора – Доминик и
Анатоль Ливен являются потомками известных российских офицеров Ливенов) 114:
«Прочность империи в первую очередь зависит от ее отношений с национальным
ядром, с большинством населения. Как только элита этого ядра начинает ценить свой
этнический национализм выше, чем широкий имперский патриотизм, стабильность
империи оказывается под угрозой. Прочность империи во вторую очередь зависит от
ее отношений с вовлеченными в ее пределы этносами... Российская империя в этом
Каппелер А. Образование наций и национальные движения в Российской империи // Российская
империя в зарубежной историографии. С. 422.
112
Simon G. Russlandische Nation - Firtion oder Rettung für Russland ? // Berichtedes
Bundesinstitutsfür Ostwissenschaftliche und Internatio nale Studien. 1999. № 11.
111
113
114
Реннер А. Указ. соч. С. 463.
Ливен Д.Российская империчяи ее враги с XVI до наших дней. Пер. с англ. М.: Европа, 2007.
66
отношении отличалась совершенно поразительной непоследовательностью. С одной
стороны, складывалась российская культурная общность, охватившая сначала элиты, а
затем и разночинные слои почти всех этнических групп, и русский язык вполне
естественным образом становился «клеем» империи. С другой – сохранялась пестрота
укладов, сберегалось лидерство этнических элит в этнических общностях Кавказа и
Средней Азии. С третьей – все в те же 60-е годы XIX века началась бессмысленная и,
как показало время, безнадежная борьба с малороссийским языком и культурным
движением, с культурным самоопределением народов Поволжья. Нетерпение и
опасения перед ростом национализмов привели к роковой ошибке – попытке
превратить если не всю империю, то большую
ее часть в русское национальное
государство».115
Схожий процесс поражения недостаточно сильного гражданского национализма
от периферийных этнонационализмов имел место спустя столетие, когда распадался
СССР. Современные исследователи сходятся в том, что националистические
движения оказали существенное влияние на развал царской империи и Советского
Союза. "Но это явилось все-таки только вторым шагом после того, как правящий
центр развалился или был существенно ослаблен изнутри. События в центре,
Февральская и Октябрьская революции, горбачевская перестройка и августовский
путч 1991 г., а не возмущение наций стали толчком к дезинтеграции обеих
многонациональных империй", 116 -- заключает А. Каппелер. Вывод о том, что не
этнический фактор был первопричиной кризиса обеих государственных систем,
сделан рядом других специалистов в данной области, в частности американским
историком Рональдом Суни и немецким историком Манфредом Хильдермайером. 117
Методологическое исследование истории национализма в империи Романовых было
выполнено российским историком А.И. Миллером, которое заслуживает отдельного
разбора.
Книга А.И. Миллера о национализме в период поздней империи Романовых118
содержит наблюдения и выводы, которые во многом совпадают с моими, но есть
расхождения
в
методологической
последовательности
и
в
традиции
Там же. С. 5-6.
Каппелер А. Образование наций и национальные движения в Российской империи. С. 397.
117
Suny R. The Soviet Experiment: Russia, the USSR, and the Successor States. N.Y.,1998;
Hildermeier M. Verhinderte Nationen: Zu einigen Merkmalen und Besonderheiten nationaler
Bewegungenin Russland und der Sowjetunion // Archiv für Socialgeschichte. 1994. V ol. 34. S. 1-17.
115
116
118
Миллер А.И. Империя Романовых и национализм: Эссе по методологии исторического исследования.
67
словоупотребления. Основное расхождение состоит в том, что А.И. Миллер не
сделал решающий шаг в рамках разделяемого им понимания дискурсивной (а не
позитивистско-социологической) природы нации и национализма. А именно, -более определенно признать существование в России представления об общности по
государству (т.е. представления о гражданской нации), как бы эта общность ни
называлась на разных этапах истории ("российский народ" и "россияне" -- при
Петре I, Екатерине II и Александре I; "большая русская нация" и "российская
нация" -- при Николае II; "многонародная нация" или "советский народ" -- при
советской власти; "многонациональный народ", "российский народ", "россияне" и
"российская нация" -- при Б.Н.Ельцине и В.В. Путине).
В этом направлении историк сделал важные шаги, признавая вместе с
некоторыми зарубежными специалистами, что империя Романовых в XIX -- начале
XX в. в лице значительной части элиты, в том числе и периферийной, содержала в
общественно-политическом дискурсе представление об единой большой нации и что
помимо
символического
общероссийская
единства
идентичность
и
вокруг
правящей
лояльность
династии
государству.
имели
место
"Россия
была
национализирующимся государством", -- делает важный вывод А.И. Миллер, ставя
ее в один ряд с другими государствами, проходившими схожую историческую стадию
"из империи в нацию" (Германия, Италия, Австрия и Венгрия, Оттоманская Турция).
Следует признать, что этническая принадлежность стала важным фактором,
дающим возможность определять лояльность населения и влиять на нее в целях
государственной консолидации и межгосударственного соперничества только в
эпоху первой мировой войны (до войны официальная имперская статистика даже не
пользовалась категорией этничности). Как замечает А.И. Миллер, "в ходе войны
империи-соседи
Россия,
Австро-Венгрия,
Германия,
прежде
сдержанно
разыгравшие этническую карту в соперничестве друг с другом и по-своему
обреченные на солидарность из-за совместного участия в разделах Речи Посполитой,
теперь
в
полную
мощь
использовали
это
оружие,
которое
оказалось
обоюдоострым. Можно сказать, что взрывной рост национализма на западных
окраинах во многом был следствием тягот тотальной войны вообще и новой
политики империй в соперничестве друг с другом, в частности". Не следует забывать,
что "одной из главных целей войны для России было объединение русского народа,
к которому, согласно общерусской идее, принадлежали и восточные славяне
М., 2006.
68
монархии Габсбургов".119
Эти положения не являлись штабными расчетами военных стратегов империи, а
выражали общественное мнение, что не только украинцы и белорусы, но и "русская
Галичина", составляя единый мир, должны быть вместе. О том же, в частности,
писал П.Б. Струве -- либерал, империалист и националист в одном лице, -- "что
тогда было нормой, причем во всей Европе",120 - пишет А.Миллер. Но только Струве
был националистом российским, считая русскими "всех, кто участвует в культуре".
Именно так он понимал содержание терминов "русская нация" или "российская
нация", которыми пользовался как синонимами.
Общерусская идентичность была распространена не только среди петербургских
военных, региональных администраторов и части интеллектуалов, но и в массе
населения. Особый политический отдел МИД России 18 мая 1917 г. докладывал
Председателю Временного правительства князю Г.Е. Львову о состоявшемся в
Петрограде "собрании русских беженцев из Галиции, Буковинской и Угорской Руси".
Они выразили «самоопределяющуюся волю в смысле желания видеть Галицкую,
Буковинскую и Угорскую Русь соединенной с великой Российской демократической
Республикой»: "Собрание глубоко уверено, что присоединение указанных
областей является лишь восстановлением русским революционным народом справедливости и долга по отношению к малорусской народности, принявшей в течение
веков самое действенное участие в создании и укреплении общей русской культуры
и,
подобно
польскому
народу,
расчлененной
бессмысленной
прихотью
самодержавных царей и кайзеров". 121
Мое расхождение с А.И. Миллером в том, что он не может признать образпредставление о российском народе и российскую идентичность как реальность
политической, гражданской нации, которую так все долго ищут и не могут
обнаружить. На самом деле никакой другой реальности у данной субстанции быть
не может. А это означает также, что само российское государство, каким бы оно ни
было по устройству -- монархией-империей, союзом республик, страной советов
или республикой-федерацией, -- может квалифицироваться как национальное государство. Вопрос только в том, с какого времени можно говорить о России именно
в таком плане? Когда появились сами слова о народе как о субъекте истории и
родился "национальный дискурс", т.е. российский национализм, или когда
Там же. С. 172-173, 175.
Там же. с. 175.
121
Цит. по: Там же. С. 189-190.
119
120
69
"сформировалась
нация"
(общие
экономика,
язык,
солидарность,
единое
самосознание и психический уклад)? Если это первое, тогда у нас есть ответ, о
котором было сказано выше: это время, начиная с М.В. Ломоносова, Н.М.
Карамзина и Александра I. Если это второе, тогда следует признать, что подобного
периода в истории России не было вообще и быть не может, ибо пока еще нигде и никогда
одной этнической группе не удавалось стать исключительным владельцем национального
государства, даже если она себя таковой провозглашает. Если кто-то думает, что англичане
создали Англию и являются ее государство-образующей нацией, тогда спросите об этом
мнение нынешнего премьер-министра страны, шотландца Гордона Брауна, и Вы получите
надлежащее разъяснение. Или Англия нам не указ?
В современной науке признается, что никакого предельного набора политологических
или
социологических
"многонациональное",
показателей,
"национализирующееся"
различающих
"ненациональное",
и
государство",
"национальное
не
существует. Имеются степень и распространенность убеждений среди элитных слоев
общества, включая прежде всего политический класс, а также установка исследователей
находить в истории культурную сложность и выдавать ее за несовместимые архетипы или
не абсолютизировать ее и видеть "негомогенное целое", говоря словами М.М. Бахтина, и в
этом целом -- "многонародную нацию", употребляя выражение И.А. Ильина.
К сожалению, до сих пор никто из историков такого вывода в отношении России не
сделал по ряду причин. Одна из них -- слабая разработка и плоское понимание феномена
национализма
в
отечественной
антиимпериалистической
или
историографии.
в
Другая
причина
этнонационалистической
заключается
в
заангажированности
исследователей истории России, как отечественных, так и зарубежных. Наконец, среди
ученых доминирует позитивистское видение истории и социологический реализм, которые
требуют набора
объективных признаков для признания нации и национального
государства. Даже если в реальности такое нормативное государство не было установлено,
а за норму выдается политический миф и основанная на нем убежденность какое
государство есть государство национальное.
Возьмем, например, Мексику, национальная природа которой с момента сапатистской
революции начала ХХ века никем не оспаривается. Но простите, когда в этой целиком
неграмотной стране произошла «интеграция всех этносов в единую нацию» (историческое
требование, сформулированное
Б.Н.Мироновым в отношении России)? Этого не
произошло и поныне, ибо половина населения штата Чиапас до сих пор не говорит на
испанском языке, а некоторые регионы не контролируются центральным правительством.
И так почти по всем государствам. Неужели «интеграция этносов» произошла на каком-то
70
историческом этапе в Великобритании или Испании, которые давно зачислены в
национальные государства с непонятно какими нациями, в то время как мы отказываем в
существовании российской нации, слава и культура которой потрясали Европу в XIX веке.
И на сегодняшний день половина имен в репертуарах европейских театров оперы и балета
и концертных залов -- это русские имена. А что не было и нет такой национальной
культуры как российская, потому что не было и нет такой нации?
История России чаще всего выступает в обворованном виде по той причине, что
«национальные историографии тех народов, которые когда-то входили в империю, в
свою очередь, концентрируются на собственной нации и сравнительно недавно
обретенном государстве, проецируя их в прошлое. Для них империя - лишь тягостный
контекст, в котором "просыпалась", зрела, боролась за независимость та или иная нация.
В национальных историографиях вопрос о мотивации политики центральных властей
почти никогда не ставился просто потому, что на веру принимается стремление власти
сделать жизнь своих нерусских подданных как можно более несносной».122
А.И. Миллер справедливо обращает внимание на огромное разнообразие смешанных и
переходных культурных форм среди населения страны, коллективную и индивидуальную
политику ситуативности в вопросах этничности и религии, меняющиеся смыслы
фундаментальных понятий территории, нации, русскости и российскости, сложность и
многослойность исторического действия под влиянием внутренних и внешних факторов.
Но он не замечает и потому не исследует российскую общность, сводя ее к варианту
русского этнонационализма как зеркального отражения национализма нерусских
народов. Но не был ли русский национализм во многих своих проявлениях национализмом
российским, внеэтническим, каким был, например, примерно в ту же самую эпоху
рождающийся индийский национализм (не путать с национализмом господствующей
этнорелигиозной общности хинду!)? Грани внутри двух сходных пар национализмом
проследить не просто, но они есть, и они имеют принципиальное значение. Мысль
исследователей начинает продвигаться в этом направлении. Мы кажется начинаем
понимать, разницу между ханьским и китайским, кастильским и испанским, английским и
британским, русским и российским!
Применительно к позднеимперскому периоду А.И.Миллер делает вывод, что
"пространство империи становилось ареной соревнования националистических движений",
хотя "взаимодействие национальных движений и соперничество их проектов не имели
какого-то заранее предопределенного исхода",123 прежде всего потому, что вплоть до
122
123
Миллер А.И. Указ. соч. С. 6-7.
Там же. С. 9.
71
первой мировой войны периферийные национализмы носили маргинальный характер. Их
неожиданный триумф был вызван кризисом центральной власти и намеренной поддержкой
со стороны революционистских партий, одна из которых в конечном итоге захватила власть
в России.
К категории этнических национализмов А.И. Миллер относит и русский
национализм, хотя признает его неоднозначный, подвижный характер и сложную
динамику взаимоотношений русского национализма и империи: "империя Романовых
не только использовала националистический ресурс, но и упорно сопротивлялась
"национализации" в течение большей части XIX века. Русский национализм в
различных
его
версиях
мог
выступать
союзником
самодержавия
и
его
противником".124
И здесь важно отметить, что, называя одним и тем же словом "русский
национализм" его этнический (великорусский) и российский (общерусский) варианты,
мы выносим за пределы анализа два разных явления, сосуществовавших в России.
Мы не выделяем более четко то, что следовало бы называть российским национализмом, или то, что А.И. Миллер и другие называют "широким русским национализмом" или общерусской идеей. В те времена подобная языковая амбивалентность была допустима, но современные аналитики должны видеть это
различие, чтобы предлагать варианты национальной стратегии именно для России, а
не для русских. Иначе получается, что само понятие «национальная стратегия» есть
(и даже комиссия в Общественной палате с таким названием есть), а какой нации
эта стратегия – непонятно: русской – этого как бы недостаточно, а российской -таковой как бы не существует.
Подводя итоги дореволюционного периода по части оценки государства-общества и
национальной идентичности приведем высказывания двух выдающихся отечественных
исследователей. Россия XVIII-XIX вв. представляла собой, по словам академика
Л.В.Милова, "симбиоз" империи и деспотии, социально-политический организм, где
центральное звено -- Великороссия и ее крестьянство -- не имело никаких привилегий.
«В подобного рода государстве, чисто формально выглядевшем как империя, а по
существу представлявшем своего рода сожительство целого ряда обществ (и этносов) с
минимальным объемом совокупного прибавочного продукта, основным источником
изъятия этого прибавочного продукта был носитель этой государственности - русский
народ. <...> Противоположная ситуация, то есть утверждение привилегированного
положения русских как "имперской нации" в российском социуме <...> в условиях
72
сохранения многонационального государства была исторически нереальна".125 В этом
взгляде на нацию историка, изучавшего именно «великорусского пахаря» как носителя
государственности, есть важный момент признания российского социума как
«сожительства обществ» и исторической нереальности того, что потом будет облачено
в лозунг «Россия – для русских!».
Федотову принадлежит, кстати, и одно из определений империи, "<...> нельзя
сказать, что Империя есть государство, вышедшее за национальные границы, потому
что национальное государство (если связать национальность с языком) явление
довольно редкое в истории. Может быть, правильное определение было бы: Империя это экспансия за пределы длительно устойчивых границ, перерастание сложившегося,
исторически оформленного организма".126 Но тогда нет еще одной дилеммы «империя
или национальное государство», ибо обе субстанции могут существовать, а тем более
не как социологические реальности, а как формы дискурсивных практик.
Интересный момент наблюдается при чтении многочисленных и действительно
выдающихся трудов зарубежных русских мыслителей, которые оказались за
пределами страны и вне большевистского режима. Почти все они осуждают
революцию
именно
как
«национальную
катастрофу»,
как
разрушение
национального государства в пользу интернационалистского проекта. Приведу
только некоторые оценки.
П.И.Новгородцев, глава идеалистической школы в русской философии права, в
статье «О путях и задачах русской интеллигенции» писал: «Великая смута наших дней
показала, насколько правы были эти немногие и как ошибались те, кто ожидал русской
революции как торжества и счастья русского народа. Не только государство наше
разрушилось, но и нация распалась (почеркнуто мною – ВТ). Революционный вихрь
разметал ио рассеял в стороны весть народ, рассек его на враждебные и обособленные
части».127
Семен Франк, в статье De profundis в том же самом сборнике: «Даже в Смутное
время разложения страны не было, кажется, столь всеобщим, потеря национальногосударственной воли (подчерк. мною – ВТ) столь безнадежной, как в наши дни… Все
Там же. С. 10.
Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М. 1998. С.
563-564.
126
Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуры. СПб. 1991. Т.1.
С.128; Т.2. С.305.
127
Из глубины. Сборник статей о русской революции. М. 1990 (переизд. 1918 г.). С.212.
124
125
73
нынешние мелкие, часто кошмарно-нелепые события нашей жизни, вся эта то
бесплотно-словесная, то плодящая лишь кровь и разрушение бессмысленная возня
всяких «совдепов» и «исполкомов», все эти хаотические обрывки речей, мыслей и
действий, сохранившихся от некогда могучей
русской
государственности
и
культуры…»128. «Интернационализм – отрицание осмеяние организующей духовной
силы
национальности
источником
и
смертельной
национальной
опасности.
государственности…
Это
приводит
нас
Социализм
к
более
стал
глубоко
захватывающему вопросу об общей слабости в России духовных начал, охраняющих и
укрепляющих общественную культуру и государственное единство нации»129.
Подобных высказываний и оценок среди деятелей русского зарубежья огромное
количество. Какие еще нужно приводить свидетельства, что выдающие отечественные
политики и мыслители понимали страну как национальное государство и нацию как
государственно единое население?
А мы все империя, да империя…
128
Там же. С. 251.
129
Там же. С. 258-259.
74
Глава 7. Советский вместо российский
«Октябрьский переворот», как его называла моя бабушка Мария Михайловна
Тягунова, давно стал историей, и он по-разному оценивается в историографии.
Августовский путч 1991 г. – тоже уже история, и разницы в оценках здесь никак
не меньше. Не уверен насчет определения распада СССР как геополитической
катастрофы, но 1917 г. и 1991 г. – оба события были национальными
катастрофами с геополитическими последствиями. Какое все это имело
последствия для национальной идентичности российского народа?
Есть радикальная точка зрения на этот счет, выраженная В.К.Кантором:
«Петровско-пушкинская цивилизация была снесена волной стихии, антиевропейской и
антихристианской по своей глубинной сути. Парадокс заключался в том, что
разбудившая и будоражившая эту стихию интеллигенция не понимала исторического
смысла своих усилий: полагая обогнать Запад, большевики обрушили Россию в еще не
закрывшуюся черную дыру первого сбоя России на пути к цивилизации – в бездну
бесправной жизни, восстановив принципы монгольской тирании. Не случайно, в
первые же годы большевизма родилось евразийство, утверждавшее, что России заказан
европейский тип жизни и цивилизации, что ее судьба – пространство, а не история».130
То, что «будоражившая эту стихию интеллигенция не понимала исторического
смысла своих усилий», с этим можно согласиться. Это в равной степени относится и к
периоду горбачевских реформ и последующих трансформаций. Возможно, верным
является указание на причину появления евразийства. Но вот с чем трудно согласиться,
так это с концом петровско-пушкинской цивилизации и обрушением России в черную
дыру. Аналогичных оценок вокруг 1991 года было высказано еще больше. Попробуем
разобраться по-спокойнее.
Мое послевоенное «счастливое советское детство» (в действительности очень
скромное, с первой собственной настольной лампой только в 10 классе, но совсем не
обездоленное и не обрушенное) прошло вместе с А.С.Пушкиным (однотомник
А.С.Пушкина издания 1947 года был в нашей домашней библиотеке, а после моей
женитьбы к нему добавился такой же экземпляр жены). Стихотворение «Медный
всадник» я читал с клубной сцены рабочего городка Нижние Серги. Петровско75
пушкинская цивилизация, а не монгольская тирания была со мною всю жизнь. Она
остается со мною, моими детьми и внуками. А если она обрушилась, то все же когда
же она восстановилась, или никогда? Так и живем в черной дыре евразийства, издавая
сотни миллионов экземпляров книг великого русского поэта и воспевая подвиги
Петра? В этом вопросе чрезвычайно важен консенсус о прошлом для формирования
национальной идентичности, который по своему содержанию совсем не равнозначен
сбалансированной академической версии национального нарратива. Ну, неужели наши
мыслители и публицисты, а вместе с ними – авторы учебников не могут договориться
о характере нашей «цивилизации», если уж им так нравится это слово? Причем, здесь
монгольская тирания? Только если ради красного словца.
Ситуация с национализмами и национальной идентичностью существенно
поменялась после октября 1917 г. Я согласен с выводом американского историка Т.
Мартина, что советская этническая политика (крайне симптоматично, что она
называлась «национальной») имела модернизационный и антиколониальный характер, обозначив радикальный разрыв с политикой империи Романовых. Принципы
организации СССР были качественно иными в сравнении с империей Романовых и
другими империями Нового времени. Но при этом политика спонсирования
этничности при жестком централизованном контроле в конечном итоге была
направлена на утверждение СССР как национального государства.131 Это довольно
неожиданный вывод, но попытаюсь объяснить его суть.
Мартин справедливо полагает, что в СССР был осуществлен первый в истории
эксперимент политики позитивного действия, т.е. политики институализации
(огосударствления) этнических меньшинств и поддержки их культур, поощрения
этнонационализма, за исключением национализма "господствующей нации", под
которым имелся в виду "великорусский шовинизм". Такая политика получила довольно точное название политики национализации, т.е. формирования социалистических
наций с наделением их своими "национальными территориями", столичными
городами,
экономической
базой,
письменными
языками,
профессиональной
культурой и т.п.
Помимо союзных и автономных республик в стране были созданы тысячи так
называемых
национальных
функционировало
250
советов 132.
национальных
К
концу
районов
и
1933
г.
в
стране
5300
национальных
Кантор В.К. Указ. соч. С. 8.
Martin T. The Soviet Union as Empire: Salvaging a Dubious Analytical Category // Ab Imperio. 2 0 0 2. № 2 . С 9 1 - 10 5 .
132
См. статьи в сборнике к 70-летию Ю.С.Кукушкина «Российское государство и общество. ХХ век».
М.: Изд-во Московского ун-та. 1999.
76
130
131
сельсоветов. Со временем они были упразднены в силу явной избыточности для
обычного гражданского управления и осуществления политико-идеологического
контроля, а также из-за практической невозможности удерживать желаемый
этнодемографический профиль местных сообществ. Например, идея отдельной
еврейской автономии могла кому-то казаться привлекательной, но и в итоге только
1% советских евреев оказался на это этой территории, и они составили всего 1%
населения Еврейской автономной области, которая, кстати, существует и до сих
пор, но уже скорее как символ для российской еврейской общины и как
совокупный интерес местной бюрократии и бизнеса. Хотя не исключаю появление
местной
«биробиджанской»
идентичности-патриотизма,
которая
может
побаиваться разных слияний и поглощений.
В целом СССР при внешних формулах "дружбы народов" и интернационализма
был
мощным
национальным
государством,
где
народ
с
его
высокой
профессиональной культурой, расцвеченной этническим многообразием (к этому
варианту только сейчас пришли большие страны), социальной и идеологической
однородностью и советским патриотизмом представлял собой несомненную нацию,
к сожалению, не признаваемую за таковую ни внутри страны, ни в значительной
части внешнего мира.
Мартин
назвал свое исследование истории советской национальной политики
"Империей аффирмативных акций", т.е. «империей наоборот», ибо советский опыт
спонсирования этничности и конструирования "социалистических наций" никак не
может быть сочтен колониальным. СССР был не тюрьмой народов, а колыбелью
наций. Именно этнический национализм при недостатке гражданского национализма
(последний только частично компенсировался советским патриотизмом) послужил
причиной распада страны по границам этнотерриториальных образований, которые в
советском
научном
и
политическом
языке
именовались
"национальными
государствами". Не случайно американский историк Рональд Суни вместе в
цитировавшимся Р.Брубейкером пришел к выводу, что СССР был единственным в
мире государством в том смысле, что он отважился на рискованный эксперимент
отказа от использования столь мощной объединяющей категории, как "нация",
передав ее в исключительное пользование проживающих в стране этнических
групп.133
После периода радикального отрицания всего советского в современной
133
Suny R.G. The Revenge of the Past. Nationalism, Revolution, and the Collapse of the Soviet Union. Stanford:
Stanford University Press, 1993.
77
обществоведческой науке уже мало кто характеризует СССР как империю,
состоящую из господствующего Центра и эксплуатируемой этнической периферии.
"Колониалисты" и "постколониалисты" продолжают господствовать только в
экспертном сообществе постсоветских государств и в странах -- бывших сателлитах
СССР. В публицистике, в том числе в российском радикально-демократическом
словаре, имперский и постимперский дискурс используется по-прежнему. Теперь
даже появилось его продолжение во взгляде на Российскую Федерацию как на новую
империю или "мини-империю".
Длительно существовавшие, достойнейшие категории "российский народ" и
"россияне" ушли из политического лексикона после 1917 г. по той причине, что из
названия государства ушло слово "Российская". В первые десятилетия советской
власти в государственной общеобразовательной школе проводилась линия на
закрытие изучения русской истории, поскольку, якобы, отечественная история шла не
тем путем, каким ей следовало. В советской науке и школе 1920-х годов ставились
под сомнение и отрицались понятия «Россия», «русская история», «патриотизм».
Никакого иного понятия кроме как «тюрьма народов» для многонациональной
дореволюционной России не предлагалось.
Согласно академику М.Н.Покровскому, который командовал исторической наукой
до начала 1930-х годов, название «Россия» нужно было писать в кавычках, «ибо
«Российская империя» вовсе не была национальным русским государством. Это было
собрание нескольких десятков народов…, объединенных только общей эксплуатацией
со стороны помещичьей верхушки, и объединенных притом при помощи грубейшего
насилия».134 Покровский и его последователи отвергали патриотизм как «один из
китов мелкобуржуазного миросозерцания». Как отмечает А.И.Вдовин, «исторические
традиции советского патриотизма при такой его трактовке велись в подавляющем
большинстве случаев не ранее чем с 1917 г. Преемственность в истории народов
страны таким образом разрывалась. История России представлялась чередой бунтов,
восстаний, стачек и революций. Цари изображались кровопийцами, дворяне –
изуверами и насильниками, купцы и промышленники – мироедами и эксплуататорами
трудового народа, все духовные лица – мракобесами, пьяницами и развратниками.
Никаких героев в отечественной истории при таком понимании патриотизма быть не
Цитир. по: А.И.Вдовин. Российская нация. Национально-политические проблемы ХХ века и
общенациональная российская идея. М., 1996. С. 64. В этой книге содержится более подробный разбор
разрушительной деятельности школы Покровского» и положения в советской гуманитарной науке с.6480. Среди пострадавших от первых идеологических гонений и репрессий были и этнографы. В
Институте этнологии и антропологии РАН издан 2-томный труд «Репрессированные этнографы». Под
ред. Д.Д.Тумаркина. М., Наука, 2001-2005.
78
134
могло».135 В январе 1929 г. конференция историков-марксистов выступила против
самого термина «русская история» как контрреволюционного, против понятия
«великорусская
народность»,
против
определения
войны
1812
года
как
«отечественная». Одними из наиболее последовательных борцов против «старой
России» был Н.И.Бухарин, который считал, что патриотом России может быть только
«обскурант, защитник охранки, помещичьего кнутобойства, отсталой азиатчины,
царской опричнины, жандармского режима, угнетения сотен миллионов рабов». По
его мнению, народу нужна была новая «традиция ненависти в царскому «отечеству» и
к «квасному патриотизму». 136
Вместе с партийными вождями над развенчанием прошлого, включая даже само
слово
«русский»,
трудилось
целое
поколение
не
только
ученых,
но
и
пролеткультовцев – работников культуры. Сначала известный этнограф Н.М.Маторин
в статье 1931 г. предложил убрать из названия Русского музея сам «титул
великодержавной эпохи», а затем уже поэты типа Демьяна Бедного и Владимира
Маяковского изничтожали российское прошлое, «великорусский шовинизм» и
прославляли «коминтерновскую нацию».
За 80 лет советской власти российскость оказалась вычеркнутой как категория и
забытой как смысловое начало! Откуда недоучившемуся лейтенанту из Иркутска,
попавшему в российский парламент по проплаченному списку, знать что-то про
Карамзина и про российский народ? Нынешние «профессиональные русские» (мне
как потомку думского дьяка XVI века Тишкова до них очень далеко по части
рьяной бдительности, кто есть русский и что есть русское) сторонятся представления о российском народе как о гражданской, исторической и социально-культурной
общности,
в
отличие
от
повседневных
проявлений
общности
на
уровне
профессиональных, родственных и местных коллективов. Такие представления они
готовы и признавать, и демонстрировать, но только не считать их «россиянскими»
(есть теперь даже такое позорно уничижительное выражение). Они, видимо, даже в
своих кабинетах и в домашних апартаментах общаются исключительно «как
русские», любезно позволяя «полукровкам» подносить себе чай или печатать бумаги.
Наряду с исторической, есть причина чисто политическая: под лозунгом "Россия!"
радикально-демократическая оппозиция противостояла власти КПСС и советского
центра. Под этим лозунгом Б.Н.Ельцин сместил М.С.Горбачева. Этот лозунг в ряду с
аналогичными ("Грузия!", "Латвия!" и т.п.) послужил распаду СССР, ибо в данном
135
136
Там же. С. 66.
Цитир. по: Вдовин А.И. Указ. соч. С. 69.
79
случае под Россией понималась территория РСФСР -- основная часть исторического
российского государства, которая вдруг решила отделиться от себя самой.
Слово
«россияне»,
произнесенное
президентом
Ельциным
с
особым
интонационным нажимом, вызывало отторжение у разных категорий экспертного и
политического сообщества: и у тех, кто был не согласен с распадом СССР, и у тех,
кто хотел, чтобы Россия продолжала распадаться и дальше. На протяжении 1990-х
годов выражались многократные сомнения по поводу современной России как
состоявшегося государства и, тем более, по поводу российского народа и россиян,
которые воспринимались как нечто искусственно сконструированное и реально не
существующее. В частности, в мой адрес как директора Института этнологии и
антропологии приходили запросы от лидеров ЛДПР В.В.Жириновского и А.В.
Митрофанова с просьбой дать заключение: на каком основании появился и
используется термин "россияне", который никакой народ не представляет и является
своего рода эвфемизмом. Но это было около десятка лет тому назад. Сейчас атака на
россиян идет более широки фронтом.
Чем
было
вызвано
столь
явное
отторжение
российскости?
Во-первых,
доктринальной инерцией и инерцией словоупотребления советской эпохи, когда
выучились
современные
ученые
и
политики.
Во-вторых,
политико-
идеологическими соображениями в пользу все же более привычного варианта
национализма -- этнического, кто бы его не представлял: русские, татары или
чеченцы. Наконец, есть еще один важный момент. Это -- не всегда осознаваемая
попытка восстановить старую синонимичность слов российский и русский и
внеэтническое понимание слова русский в общекультурном или общегражданском
смысле, употреблявшемся до 1917 года. Попробуем разобраться с этими аргументами
и найти возможность выхода из теоретико-терминологического тупика, скорее из
ментального хаоса, которые далеко небезобиден для реальной политики, для жизни
страны.
В СССР "национальный вопрос" был возведен в ранг большой теории и
фундаментальной политики. Ни одно национальное обществоведение в своей
научной номенклатуре не отвело так называемой теории нации и национального
вопроса, того особого места, которое она заняла в советском обществоведении. Эта
сфера теоретизирования была изъята из обычных гуманитарных предметов
(истории, этнографии, социологии) и определена в комплекс "марксистсколенинских дисциплин", куда входили, помимо диамата, истмата и политэкономии,
также история КПСС, марксистско-ленинские эстетика и марксистско-ленинская
80
теория нации и национального вопроса. Во всех вузах существовали соответствующие кафедры, для которых в огромном количестве готовились специалисты.
Преимущественно -- в Академии общественных наук и в Институте марксизмаленинизма при ЦК КПСС. Преподавание названных дисциплин было обязательным
для всех факультетов.
В Библиотеке имени В.И. Ленина (ныне Российская государственная библиотека)
под рубрикой "Национальная политика КПСС в..." (далее следовало название
очередной пятилетки, республики или области)" стоял целый каталожный шкаф с
названиями книг, брошюр и авторефератов диссертаций. В стране была группа
известных теоретиков (некоторые из них здравствуют и работают поныне), которые
создавали не только фундаментальные сочинения на данную тему, но и разработки
для очередных партийных съездов и документов. Этот раздел всегда присутствовал в
отчетных докладах и в программах партии и отражал определенную динамику
государство-строительства. Ученые, в том числе и академические, с энтузиазмом
комментировали решения и высказывания руководителей государства и КПСС по
развитию национальных отношений, зачастую будучи их авторами.137
Советская
теория
официально
отвергала
национализм
как
"идеологию
порабощения и превосходства одной нации над другой". Национализм мог быть
только буржуазным и только со знаком минус. Его нужно было искоренять, что и
делалось, начиная с 1920-х годов. Борьба с буржуазными националистами служила
главным аргументом для репрессий в республиках, в отношении как русского
казачества, так и этнических меньшинств страны.
В то же самое время этнонационализм стал исключительной собственностью
государства, правящей партии и доминантой социальной теории. Этничность не
только спонсировалась, она всячески "национализировалась" (лингвистически и
институционально): все хотели быть нациями и только нациями, а не народностями
или нацменьшинствами. Последние понятия скоро ушли из академического и политического языка по причине жалоб и протестов субъектов этих категорий. Но при
этом существенным шагом в сторону неназываемого гражданского национализма
было
утверждение
новых
словосочетаний
--
советский
народ,
советский
патриотизм и советская культура, не говоря уже о фундаментальных понятиях
"Отчизна" и "Родина", которые формулировались с первой страницы букваря.
См., напр.: М.И.Куличенко, Расцвет и сближение наций в СССР. М.: Мысль, 1982; Развитие
национальных отношений в СССР в свете решений XXVI съезда КПСС / Отв. ред. М.Н.
Губогло. М., 1982.
137
81
Когда бывший российский народ стал называться советским народом, в этом
ничего драматического не было. Подобных случаев переназывания, в том числе и
вполне успешных, история знает немало,. Что оказалось сомнительным, а точнее,
излишне идеологизированным и научно несостоятельным, так это определение
идеологами брежневских времен советского народа еще и как "новой исторической
общности", хотя ничего принципиально нового в этой общности по государству не
было.
Советский народ имел свои объединяющие символы, ценности, представления,
культурный арсенал, общие пережитые драмы и достижения, но именовать его
типологически невиданной в истории "интернациональной общностью" -- это уже
была псевдоакадемическая глупость. Таким образом, советский народ был, как и
был советский гражданский национализм, без самого слова "нация". Был в
выраженной форме и во многих сферах: социальная однородность и солидарность
многоэтничного населения, широкое распространение и использование русского
языка, территориальная привязанность к большой и малой родине, национальная
идентичность
в
форме
советского
патриотизма,
культурно-спортивные
манифестации, литературный и театральный процесс и пр. и пр.
Нынешняя категория российский народ может вызывать некоторую настороженность, отчасти по причине испуга от быстрого политического распада
советского народа, который ныне кажется иным вредным советским мифом. Но это
напрасные страхи. Советский народ распался не потому, что его не было или он
был некой аномалией, а по причине раскола элит и краха государственности.
Вторая причина -- это господство в российской аналитике и в историософских
дебатах устаревших советских заблуждений о том, что есть отдельно народ, нация и
национальное государство. Эти три категории на протяжении многих десятилетий
трактовались в этническом смысле, и все, что определялось как "национальное", на
самом деле обозначало этническое. СССР и Российская Федерация воспринимались
исключительно в категории "семьи народов" и их дружбы или "многонационального
народа". Соответственно, под этот шаблон понимания мы подгоняли и внешний
мир: в Англии живут англичане как нация, в Китае -- китайская, в Испании -испанская, в Индии -- индийская нация, а в России -- 128 наций и народностей.
Отечественные юристы даже международно-правовые документы и декларации о
самоопределении народов и т.п. умудрились изложить на языке этнического
национализма, хотя международное право понимает под категорией народ
территориальное сообщество и не признает этнический партикуляризм в качестве
82
государство-организующего принципа.
Под воздействием этнонационализма и по причине экспертной слабости на
протяжении ряда лет, в России бытовали весьма смутные представления и установки
по части национальной государственности и национальной идентичности. С трудом,
но все же появились понятия национальных интересов, бюджета, обороны,
безопасности, здоровья нации, лидера нации и т.п. И тем не менее, для
этнонационалистов от науки и политики, Россия не существует как национальное
государство, ибо сам субъект нации до сих пор снижен до уровня этнических
общностей, а их территориальная автономия в виде субъектов федерации, культура,
наука, образование -- это и есть субстанции, к которым прилагается "национальное".
А если у русской нации нет "своей республики", то нужно ее создать, как считали
некоторые политики начала 1990-х гг., или же объявить Российскую Федерацию
национальным
государством
русских,
как
полагают
нынешние
русские
этнонационалисты. Или же в качестве некоего компромисса объявить всех жителей
страны русскими, если они того пожелают, как заявляют С.Ю.Глазьев и его
сторонники
более
просвещенного
варианта
этнонационализма,
а
точнее,
возвращения былого широкого понимания русскости. 138
Как видим, вплоть до сегодняшнего дня национальное государство мыслится
только как государство, находящееся в пользовании одной этнонации и одной
этнокультуры. А раз так, то и никакого разговора о России как национальном
государстве быть не может. Так многие думают в Москве и в Казани, а уж для
западных
экспертов
по
России
саморазрушительная
формула
"многонациональности" -- это вообще спасительная надежда на возможное
«досамоопределение» страны в границах "собственно России".
138
Глазьев С. Выбор будущего. М., 2005.
83
Глава 8. Российский вместо советский
Президент Путин вернулся к объединяющей и единственно точной дефиниции
главного субъекта власти, политики и управления к понятиям российский народ и
российская нация, что является по своей сути синонимами. Выступая в Кремле 12
июня 2003 г. на празднике, посвященном Дню России, он сказал: "Где бы мы ни
родились, где бы ни выросли -- все это наше родное Отечество. А вместе мы - один,
единый, могучий российский народ".
На совещании в Чебоксарах 5 февраля 2004 г. президент произнес следующие
слова: "Мы в свое время -- еще в советские времена -- говорили о единой
общности -- советском народе. И были под этим определенные основания.
Полагаю, что сегодня мы имеем все основания говорить о российском народе как о
единой нации. Есть, на мой взгляд, нечто такое, что нас всех объединяет. Наши
предки очень много сделали для того, чтобы мы чувствовали это единство. Это
наша историческая и сегодняшняя реальность".
Не менее определенно и даже на двух языках (татарском и русском) президент
сказал аналогичные слова в августе 2005 г. на праздновании 1000-летия Казани: "Без
Казани, без татар и татарской культуры не было бы российского народа и
исторического российского государства в том виде, как оно существует последние
века, включая день сегодняшний. Казань и Республика Татарстан -- это и есть
Россия".
Эти фундаментальные и давно ожидаемые утверждения нуждаются в осмысленной
поддержке со стороны просвещенной части общества, ибо представляют собой не
просто доктринальную новацию, но и серьезный вызов для научного сообщества,
политической бюрократии и всех, кто формулирует и формирует представления
граждан. Противники понятий
российский народ и национальное единство
обнаружились сразу, причем там же в Казани. В те же юбилейные дни Р. Хакимов
опубликовал книгу, в которой обосновывается невозможность существования
российской нации, а одним из аргументов против гражданской нации стало
утверждение, что время наций-государств прошло, а пришло время этносов, из
которых и состоит современный мир:
84
«Прощание с нациями-государствами требует изменения многих привычных
представлений. Россия как нация-государство в свое время не сложилась. Она
держалась как империя и рухнула под напором наций, образовавших ряд государств
на постсоветском пространстве. Попытка сегодня создать россиян как нацию - дело
бесполезное, ибо невозможно вернуть политические процессы индустриальной
эпохи... В Российской Федерации этническую дифференциацию невозможно
нивелировать, наступила эпоха, стимулирующая культурное многообразие. В этих
условиях пытаться конструировать нацию-государство "россиян" все равно, что
пытаться плыть против течения в то время, когда в баке кончился бензин». 139
Помимо этнонационализма представителей российских меньшинств, не менее
существенным
разрушителем
российскости
выступает
национализм
шовинистического толка, для которого "россияне" -- это некий эвфемизм, а
Россия есть потому, что есть русские, хотя хорошо известно, что в разные
исторические времена русскими называли или всех православных, или всех
восточных славян (великороссов, малороссов и белорусов). Узкоэтническое
содержание понятие русские обрело только в период строительства "социалистических наций". Тем не менее утопическая мечта вернуть широкое и
надэтническое
смыслопонимание
русского,
как
это
было
до
советского
нациестроительства, остается.
Необходимы серьезные разъяснительные усилия и моральные принуждения,
чтобы в публичном пространстве было меньше заявлений, подобных тому, что
делал депутат Госдумы от ЛДПР Н. Курьянович: "Давно пора переломить узость и
сектантство в правом русском патриотическом движении. Мы должны сбросить с
себя ярмо россиянина и показать, что мы русские, что нас много, что с нами
придется считаться". 140
Если все же говорить не о политиках-неофитах, а о профессиональном экспертном
сообществе, то здесь сторонников русского versus российского более чем достаточно.
Одним из авторов проекта рождения новой русской нации является В.Д. Соловей, 141
для которого выступления сторонников КПРФ или недовольных монетизацией льгот,
а особенно активизация деятельности экстремистских групп ксенофобского и
Хакимов Р. Метаморфозы духа (к вопросу о тюркско -татарской цивилизации). Казань,
2005. С. 63-64.
139
Известия. 2005. 3 нояб. 2003.
Соловей В. Рождение нации. Исторический смысл нового русского национализма // Свободная
мысль - XXI. 2005. № 6. Им же опубликована книга: Русская история: Новое прочтение. М.:
АИРО-ХХI, 2005.
85
140
141
неофашистского толка представляется рождением новой общности -- новой русской
нации. Это же, с точки зрения В.Д. Соловья, означает крах проекта создания
гражданской нации.
Еще один вариант похорон гражданской нации поступил на рынок идей со
стороны противников "путинизма" из числа леволиберальной интеллигенции.
Прежде всего это книга «Между империей и нацией» и эссе "От Третьего Рима к
гражданской нации?" Эмиля Паина.142 В этом труде содержится критическая отсылка
к моей позиции. Хотел бы подтвердить, что действительно считаю, что после
распада СССР в России самоопределился российский народ как многоэтничная
гражданская нация, и это есть свершившийся факт. В данной позиции нет "пыла полемики или каких-то иных причин", как считает Э.Паин. Есть многократно
выраженная научная позиция, разработанная на основе собственного анализа
российских и мировых реалий.
Сразу скажу, что решительно не согласен с негативными оценками политической
эволюции и современной ситуации в России, особенно с тем, что "страна наша -империя, в которой есть привилегированный Центр и бедные окраины, если не
колонии", что Москва, "как огромный насос, высасывает финансовые, материальные
и интеллектуальные ресурсы из провинции", что жители России "только называются гражданами, в реальности же они «подданные", "объект политических
манипуляций". Поскольку в "империи не может быть гражданских наций" (выше мы
уже опровергли этот тезис), то Эмиль Паин не признает наличие российской нации.
Попытки утверждать российскую идентичность (прежде всего через изначальное
признание существования такой нации) называются им "имитационной политикой". "Переназывание вещей" обречено, по его мнению, на провал, ибо
представляет собой верхушечную инженерию "власти над народами без их на то
согласия".
Это больше, чем приглашение читателя к размышлению. Это одна из позиций
многочисленных противников российской нации, высказанная ведущим в стране
экспертом. Здесь требуется ответ, а точнее -- разъяснения и аргументы, к которым
мой уважаемый коллега Э.Паин и разделяющие аналогичные взгляды должны
прислушаться. Во-первых, никак нельзя согласиться с такой оценкой глубоких
перемен в области либерализации российского общества, которую дают им
нынешние недовольные "вертикальной страной". Так же невозможно согласиться с
142
Независимая газета. 14 февр. 2006.
86
определением Москвы как Третьего Рима, который возвышается над бедными окраинами. Ранний отрыв Москвы по части обустройства и обогащения уже преодолен,
и нужно презирать или не замечать преобразившиеся крупные города страны от
Санкт-Петербурга до Казани, Уфы, Владикавказа, Нальчика, Хабаровска или
Салехарда и Ханты-Мансиийска, чтобы называть их "бедными окраинами, если не
колониями".
Во-вторых, никак нельзя согласиться с категоризацией нынешнего поколения россиян как "подданных" и не более. У нас есть и граждане и гражданское общество с
его институтами, включая Общественную палату. Кстати, одним из самых мощных
институтов является Российская академия наук с ее свободным и компетентным
отрядом ученых-обществоведов. Неужели в Институте социологии РАН работают
"подданные" и сам Эмиль Паин себя и своих коллег по институту к свободным и
ответственным гражданам не относит? Что-то здесь не так. Не может столь
знающий человек полагать, что в Йемене, Китае, Индии, Пакистане, Индонезии,
Колумбии, Мексике и прочих странах есть нации потому, что там есть свободные
граждане, а не подданные, а в России нет граждан и, значит, нет и нации. В Китае
десятки миллионов «незаконнорожденных» вообще не имеют никаких прав, а
запачкавшие краской портрет Мао сидят в тюрьме второй десяток лет, в Индии не
меньшее число людей -- это кастовые изгои "неприкасаемые", в Пакистане
половина населения не умеет читать, Йемен является наследственной монархией и
женщины там не имеют права голоса, но нации в этих и других, не менее
"проблемных" странах есть, а вот в России почему-то нет, и все!
Такая позиция -- не более чем политизированная эмоция. На самом деле наличие
нации в стране не связано со степенью демократизации, "вертикализации", с
"гигантской социальной поляризацией", которые якобы не позволяют считать
россиян нацией. Фактически все государства, входящие в состав Организации
Объединенных Наций, имеют в своем арсенале понимание населения как нации, а
своего государства как национального государства. В Индии, Колумбии, Бразилии,
Мексике и в десятках других стран мира социальной поляризации и политического
манипулирования не меньше, чем в России, но они почему-то могут считаться
нациями. А вот Россия не может, ибо в ней "сконструированная аппаратом
Общественная палата", Федеральное собрание зависят от исполнительной власти и
имеются прочие "отступления от демократии". Разногласия Паина с Путиным и его
претензии по части "развития гражданского общества" есть ничтожный повод для
утверждения, что гражданская нация в современной России невозможна. Это не
87
более, чем недовольство ельциниста (семь лет в президентской администрации
Ельцина) нынешними путинцами, как недовольны теми и другими бывшие
горбачевцы, для которых все, что последовало после Горбачева, -- это полный
крах.
Есть в России нация! Есть и гражданское общество! Именно по этой причине я
выступаю против позиции "формирования" того и другого как неких проектов или
идей будущего. Перевод российской нации в проект для XXI в. есть отрицание
настоящей России, ибо, если нет граждан, нет гражданского общества, нет
гражданской нации, тогда что же остается -- "народы, управляемые без согласия",
как полагает Эмиль Паин? Возражаю категорически.
Самое печальное то, к чему призывают ведущие московские публицисты: "...не
гнаться за химерой национального государства, для создания которого отсутствуют
какие-либо условия... Давайте исходить из реальностей. Россия никогда не была
национальным государством. И не существует такой -- российской нации...
... Мы говорим о русской нации, о русском (российском) национальном государстве
(а некоторые вопреки всем правилам логики и здравому смыслу даже говорят о
России как о нации), но, поскольку на самом деле ничего этого не было, и нет, мы
вынуждены делать разного рода оговорки...
Россия была и есть то, что можно назвать территориальной империей.
Территориальная империя как форма государственного устройства господствовала в
мире и в Европе на протяжении столетий, причем Россия -- единственная
европейская территориальная империя, сохранившаяся до наших дней".143
И, наконец, еще одна форма непризнания российского народа и его национальной
государственности проявилась среди энтузиастов "формирования" российской нации
как проекта для XXI в. Бывшие ярые противники единого согражданства ныне
выступили с поспешно написанными книгами о "теории политической нации, цель
которой -- формирование государственного единства на условиях выявления
потенциала многонациональности, а не только самоутверждения государства как
инструмента в руках доминирующей нации".144 Для Абдулатипова "этносы,
этнонации создаются и развиваются только в человеческом сообществе, поэтому
это один из родовых признаков человеческого индивида, результат их общности", а
первичное значение "ощущения принадлежности к единому демократическому
Григорьев О. Россия никогда не была национальным государством // Главная тема. 2005. Июльавгуст. С . 5 4 - 5 7 .
144
Абдулатипов Р.Г. Создание российской нации – проект XXI века // Российская газета. 2002. 27авг.
Абдулатипов Р.Г. Российская нация. С. 126.
143
88
Российскому государству и российской гражданской политической нации" -- "это
старое фразерство, прицепленное к новым лозунгам". 145
Надежды, что процитированные выше авторы окажутся среди тех, кто будет
публично признавать и утверждать российскую идентичность, достаточно мизерные.
Однако ирония в том, что политики и эксперты типа Абдулатипова в своей
публичной жизни служат именно российской национальной государственности и
российскому народу, а в своей частной жизни он в союзе с русской супругой
произвел
индивида
с
"родовым
признаком"
россиянина
русско-аварского
этнического происхождения. Эти трое россиян и есть один народ, а не "дружба
народов", а свою суперэтничность таким людям лучше лелеять только по ночам, да
и то в одиночестве.
Население нашей страны обладает высокой степенью национального единства в
смысле общих ценностей, культурной гомогенности и активного межэтнического
взаимодействия, которым могли бы позавидовать многие крупные государства,
утверждающие с разной долей успеха идею единой нации среди своего населения.
Причем население этих стран, в отличие от России, не может разговаривать между
собой на одном языке, и его части воюют друг с другом десятилетиями. В Индии,
Испании, Китае, Индонезии, Мексике, Нигерии, ЮАР и в десятках других стран
этнического и языкового однообразия нет, а концепция единой нации есть, и она
реально сплачивает страну.
В России -- наоборот: есть реальное единство при сохранении этнокультурного
разнообразия среди россиян, но нет представления об едином народе, его
национальных интересах и национальной культуре. У нас "национальные интересы
народа"
--
это
партикулярные
запросы
граждан
татарского,
осетинского,
кабардинского, якутского, бурятского и иного этнического происхождения.
"Национальная культура", "национальное образование" в России -- это не
российские культура и образование, а аварские, даргинские, марийские, мордовские
и прочие культуры и школы. А далее сразу следует "выход в мировую культуру", как
бы минуя российскую.
Идеологи этнонационализма последовательно проводят линию утверждений, что
татарский, башкирский, марийский, мордовский и другие культурные компоненты не
являются
частью
российского
культурного
арсенала,
но
что
это
часть
полумифических и политизированных "тюркского мира", "финно-угорского мира" и
145
Абдулатипов Р.Г. Российская нация. С. 468-469.
89
прочих "миров". Один из последовательных идеологов татарского национализма
пишет: «Россия изначально сущностно содержит в себе два мира, два разных
мироощущения, два культурных ареала: русско-православный и тюрко-исламский,
которые мало взаимодействуют друг с другом, умудряясь жить при этом в
непосредственной близости, в одном пространстве... Татары должны работать в
тюркском мире, как это было и сто и двести лет назад. Это наша экономическая и
культурная ниша, в этом наше преимущество... Российское государство все народы
загнало в тупик, включая и русских. Сегодня выбираться из этой трясины можно
только собственными усилиями, отстаивая демократию и федерализм, противодействуя имперским инстинктам, произволу и духу наживы. Надо громко сказать: "Я
-- татарин", не стесняясь сложившихся стереотипов». 146
Получается парадокс: люди живут веками в России, бок о бок с русскими,
украинцами, немцами, коми и прочими, работают вместе, женятся и растят детей,
общаются между собой на одном языке, а ученые и политики убеждают их в
существовании каких-то других миров, помимо российского мира -- древнего,
реального, повседневного, действительно жизненно важного для каждого.
Следом
за
националистической
риторикой
и
паранаучными
писаниями
принимаются государственные программы поддержки избранной категории россиян,
родные языки которых лингвисты поместили в одну языковую семью, скажем, в
финно-угорскую. А уже за ними следом, только с противоположным смыслом,
эстонские политики вносят в ПАСЕ проект резолюции о «вымирании» и нарушении
прав финно-угорских народов в России. И это при том, что в демографическом
отношении численность эстонцев, финнов и венгров росла медленнее, чем в целом
среди российских финно-угров. Реальное, заметное снижение численности среди
карел, мордвы, марийцев и удмуртов на протяжении ХХ века было вызвано
свободным выбором идентичности в пользу русской культуры. Позиции спонсирования этнического партикуляризма в геополитических раскладах есть, по
сути, отрицание российского народа, а значит, и России.
Для нашей страны и для ее населения становится не только неадекватным, но и
все более разрушительным назойливо употребляемое множественное число
"народы России", и пока мы не начнем, наряду с этим, утверждать понятие
российский народ,
хорошего не получится. Не нужно ничего "формировать" и
делать из татар или бурят россиян, а тем более -- русских. Задача ответственных
146
Хакимов Р. Указ. соч. С. 284 -293.
90
экспертов -- терпеливо и настойчиво (пока не дойдет хотя бы до журналистов)
объяснять, что российскостъ как идентичность и российский народ-нация -- не
результат внутренней унификации, а естественное наложение всеохватного на
множество внутренних этнокультурных различий, которые существуют среди
населения страны. Россияне -- это свершившийся факт, и только малая
просвещенность, узколобый национализм или политические амбиции стоят за
утверждением о провале проекта гражданской российской нации.
Итак, сохраняющееся восприятие российского народа исключительно в формуле
"дружбы
народов",
а
не
сложного
единства
представляет
собой
провал
отечественной и зарубежной экспертизы. Это догматические и националистические
заблуждения,
намеренно
поддерживаемые
внешними
противниками
России.
Национальную идентичность россиян нужно утверждать более последовательно, и
не только редкими высказываниями президента. Необходимо признать, что
национальная идентичность, а значит, российская нация существует, а не есть
просто мечта или задача для очередного "строительства". Дальше отрицать и
разрушать российскость недопустимо.
Нам нужно утверждать российский национализм как осознание и отстаивание
национального суверенитета и интересов страны, укрепление национальной идентичности
российского
народа,
утверждение
приоритета самого
понятия
"российский народ". Всякие другие варианты национализма на основе этнических
крайностей -- от имени одного государство-образующего народа или от имени
"дружбы народов" -- несостоятельны и исторически нереальны, о чем убедительно
писал академик Л.В.Милов применительно к дореволюционной России.
91
Глава 9. Новый российский проект
Итак, что есть национальная идентичность и гражданский национализм и как
возможно их осмыслить и утверждать в России? Еще раз повторим, что
гражданский национализм -- это разделяемые населением государства ценности,
правовые и другие норма, а также политические и культурные символы, которые
оформляют представление о стране как национальном государстве и о народе -как нации. Гражданский национализм многолик в своих проявлениях, но в нем есть
общие черты и принципы, которые позволяют говорить именно о национализме, а
не о каком-то другом явлении, как, например, патриотизм.
Разделение национализма и патриотизма -- далеко не простое дело, да и не всегда
выполнимая задача по той простой причине, что в своих проявлениях на уровне
государственной
общности
они
фактически
совпадают.
Другими
словами,
гражданский национализм от имени политической нации не может существовать
без выражения лояльности государству или того, что называют "любовь к
Родине". Доктринальное содержание этого вида национализма обязано включать
патриотические
призывы,
декларации,
пропаганду
и
конкретные
чувства
желательно как можно большего числа граждан страны.
В свою очередь, национальный гражданский патриотизм (существуют также
гражданские патриотизмы регионального и местного характера) немыслим без
общеразделяемого образа страны и выражения чувств и эмоций позитивного
характера в отношении страны и ее народа. Но тогда имеется ли различие между
национализмом и патриотизмом, или они обозначают один и тот же феномен?
В своей книге о современном американском национализме британский журналист
и историк Анатоль Ливен, ссылаясь на работы одного из отцов неоконсерватизма в
США Ирвинга Кристола, 147 объясняет, почему слова "гражданский национализм", а
не "патриотизм" более адекватно характеризуют господствующий компонент в
американской политической культуре. "Патриотизм проистекает из любви к
прошлому нации; национализм вырастает из веры в будущее нации, в ее величие.
Цели американской внешней политики простираются дальше узкого определения
национальной безопасности. Это есть национальный интерес мировой державы,
147
Kristol I. Reflections on Neo-Conservative. N.Y., 1983; Idem. Neo-Conservatism. Autobiography of an Idea.
N.Y., 1994.
92
определенный ее национальным предначертанием", 148 -- отмечает Ливен.
Подобное различение между национализмом и патриотизмом делают и другие
крупные историки национализма. Кеннет Миног, например, определял патриотизм
как по сути своей консервативное явление, как желание защищать свою страну,
часто усиленное верой в более широкую национальную миссию для человечества.149
В американской политической культуре начала XXI в. есть сильный элемент
патриотизма, приверженности американским прошлому и политическим институтам
и к современной Америке как к своего рода эталонной стране. Но в американском
национализме есть и склонность к мессианистскому видению своей нации.
Именно поэтому А. Ливен делает вывод, что "скорее национализм, чем
патриотизм, является более корректным словом, которым следует описывать
наиболее характерное национальное чувство американцев. Эта особенность
современного
американского
национализма
более
схожа
с
исторически
неудовлетворенными и догоняющими национализмами Германии, Италии и России,
чем с удовлетворенным и приверженным статус-кво патриотизмом британцев".150
Но если одна грань американского национализма носит мессианистский характер,
ибо она как бы устремлена в будущее нации и в якобы предначертанное ей величие,
то его другая грань не менее радикальна, ибо она постоянно обращается к
идеализированному
национальному
прошлому.
Воплощением
этой
стороны
американского национализма является идеология правых республиканцев и "правых
христиан", которые озабочены восстановлением во всей его чистоте старого
американского общества, в основе которого лежало доминирование белых
протестантов англо-саксов и ирландских католиков. До сих
среди многих
американцев сохраняется консервативная религиозность, и она служит одним из
столпов радикального консерватизма до сих пор. Это связано с целым комплексом
озабоченностей и страхов социального, экономического и этнорасового характера,
включая враждебность жителей малых городов и сельского населения по отношению
к городам, заселенным новыми иммигрантами, а также с неудовлетворенностью
снижающимся статусом традиционного "белого рабочего класса".
А.
Ливен
отмечает,
что
«в
результате
экономических,
культурных
и
демографических изменений в Америке -- этой победоносной нации современной
эпохи -- большое число американцев переживает чувство поражения. Внутренние
озабоченности
148
149
и
страхи,
которые
порождают
это
чувство
поражения,
Lieven A. America Right or Wrong. An Anatomy of American Nationalism. Oxford, 2004. P. 6.
Minogue K. Nationalism. N.Y., 1997.
93
распространяются и на отношение американцев к внешнему миру». В 2002 г. 64%
опрошенных американцев считали, что их "образ жизни нуждается в защите от
иностранного влияния" (по сравнению с 51% среди британцев и 53% среди
французов). Американские данные расположились между данными по Западной
Европе и данными по странам развивающегося мира, таким, как Индия (76%). Но
пикантность заключается в том, что "иностранное влияние", которого опасаются
больше
всего
представители
развивающихся
стран,
это
именно
влияние
Соединенных Штатов Америки». 151 Возникает феномен взаимных страхов, который
можно наблюдать и в случае с Россией. Но может быть страх (точнее–, внушение
страха) является одним из механизмов консолидации в более широком комплексе
утверждения национальной идентичности?
При всех различиях двух стран -- России и США, -- особенно по социальным
условиям жизни и по культуре, некоторые базовые схожести национализмов налицо,
а именно: обращенность в мифологизированное прошлое как источник патриотизма
свойственны обеим национализмам. Насчет видения будущего есть существенное
различие: российский национализм (национализм без признанной категории нации,
но с националистами) с недавних времен (после распада СССР) лишился
мессианской и революционизирующей одержимости, хотя вера в лучшее будущее и
даже в некое предначертание России как моральной спасительницы мира появляется
в современном общественно-религиозном дискурсе.
Вера в светлое будущее составляет важный компонент идеологии российского
национализма главным образом как форма отторжения современности. Именно
это составляет радикальное различие между российским
национализмом и
национализмами в США, Франции, Германии или Индии и Китая. Хотя социальные и
этнорасовые страхи также и даже больше (в связи с периодом реформ и массовой
иммиграцией) присущи российскому человеку, нигде не наблюдается столь
шизофреническая смесь обращенного назад, и вперед российского национализма с
целью отрицания современной российскости.
Видимо, если говорить о стилевых отличиях, то гражданский национализм в России —
это больше патриотизм, обращенный в прошлое (ностальгический национализм), чем
национализм, устремленный в будущее (мессианский национализм). Но обсуждение всех
этих тонкостей пока еще не имеет особого смысла, ибо, для того чтобы в новой России
патриотизм, ослабевший после обрушения его советского варианта, обрел хоть какую-то
150
151
Lieven A. Op. cit. P. 6.
Ibid., p. 7.
94
стилистику гражданского национализма, необходимо признать наличие самой нации.
Национализм без такого признания может существовать, но с признанием этой базовой,
референтной категории его возможности становятся более широкими и более
естественными.
Другими словами, если есть российская нация, то, безусловно, флаг, гимн, олимпийская
команда, объединяющие общество идеи или проекты, должны быть национальными, а не
"общенациональными", как стараются стыдливо переназывать эти вещи противники
гражданской нации. Не замечая того, или осознанно, в смысл слова "общенациональный"
скрыто вкладывается что-то "общее для всех наций". Маленькая, едва заметная словесная
уловка, но за ней кроется достаточно серьезный смысл!
Теперь о национальной идентичности, ее смысле и соотношении с другими формами
идентификационных характеристик человека. Идентичность, этническая, религиозная,
национальная или государственная, определяется как прошлым опытом, так и доступными
настоящими и будущими возможностями. Национальная идентичность -- это особая
форма идентификации, которая не является естественной, заданной, а должна
вырабатываться и распространяться главным образом через усилия интеллектуалов,
политиков
и
общественных
активистов,
которые
делают
связь
с
нацией
основополагающим источником эмоциональных и интеллектуальных обязательств и
приверженности.
В отличие от этнической идентичности, которая имеет подвижный и часто сложный
характер (особенно в смешанных семьях), национальная идентичность является более
жесткой и более значимой. Она даже подкрепляется правовыми и уставными нормами
(разного рода присяги и клятвы в армии, при получении гражданства, занятии высоких
должностей) и официальными документами (национальные паспорта). Хотя национальная
идентичность, как правило, определяется элитой, гораздо большее число людей использует
свою национальную идентичность в эмоционально-идеологических целях. В современном
мире человеку крайне важно иметь чувство принадлежности к народу-странегосударству. Люди без гражданства и без национальной идентичности (это две близкие,
но не всегда совпадающие категории) воспринимаются как редкая аномалия, и от нее
стараются избавиться. Возникновение огромного числа "апатридов" -- людей без
гражданства в Латвии произошло только при поощрении этой акции со стороны
международного сообщества, при пассивности России и самих лишенных гражданства. В
других случаях "мировое сообщество" такого не позволяет: все люди на Земле должны
быть "оприходованы" существующими национальными государствами.
95
Национальная идентичность -- это не справка из ЖЭКа; она используется человеком в
инструментальных целях, т.е. для собственных интересов. Так было с давних пор и так
остается поныне. Например, инструментальное использование национальной
идентичности
издавна
практиковалось
гражданами
испано-французского
пограничья: преследуя собственные локальные интересы, люди пребывали в поиске
"национальности", которая лучше всего им подходила. В ходе этого процесса они
меняли государственную принадлежность в ту или иную сторону и не только на
уровне отдельных людей, но и местных сообществ.152
Массовая "игра в паспортизацию" не только властями, но и самими жителями
постсоветских государств говорит о том, что идентификация по государству хотя и
осуществляется
правовыми
актами
самого
государства,
но
индивиды
не
автоматически обретают национальную идентичность вместе с гражданством.
Сейчас многие люди из ближнего и дальнего зарубежья получают паспорта
российского государства, чтобы проще пересекать его границу и выгоднее вести
бизнес, или же чувствовать себя в большей безопасности в случае определенных
угроз в местах проживания. Но это совсем не означает, что они идентифицируют себя
с Россией как "их страной".
Некоторые люди могут иметь не российские паспорта, а паспорта других
государств, но их национальная идентичность связана с Россией или же она носит
характер двойной лояльности – стране предков или молодости и стране нового
проживания.
Такая
категория
людей,
безотносительно
к
их
этнической
принадлежности, существовала, и продолжает существовать в странах бывшего
СССР. Однако в России политики и специалисты по причинам политизирован ного
этнонационализма и академической догматики не признавали такую форму
идентичности за этими людьми. Как рассуждали думские депутаты, принимавшие
закон 1999 г. о российских соотечественниках за рубежом, у украинца есть «свое
государство» Украина, у еврея – Израиль, у армянина – Армения, Россия – это для
русских и для тех других, у кого нет «своей государственности за пределами
России». Другого варианта, как если бы украинец или армянин сочли Россию своей
Родиной, а себя -- российским соотечественником, не предполагалось.
Только в самое последнее время федеральный закон 2006 г. "О государственной
поддержке
российских
соотечественников,
добровольно
переселяющихся
в
Российскую Федерацию", сделал невиданную для российской ментальности запись152
См.: Sahlins P. Boundaries. The Making of France and Spain in the Pyrenees. Berkerley , 1989.
96
определение: "соотечественник -- это лицо, имеющее связь с Россией, владеющее
русским языком" и т.п. Таким образом, была признана форма национальной
идентичности безотносительно формальному гражданству.
И все же национальная идентичность без гражданства -- это, скорее, отклонение от
нормы, в частности вызванное распадом исторического российского государства в
1991 г. Норма --же это паспортизированное (т.е. установившее свою правовую связь
с государством) население, которое уже самим этим фактом продемонстрировало
свою национальную идентичность (если, конечно, паспортизация не была
насильственной). Но этого недостаточно. Необходим своего рода разработанный,
постоянно конструируемый под воздействием жизни репертуар национальной
идентичности или гражданского национализма.
Если нация представляет собой политическую общность людей, которые имеют
общие исторический опыт, язык, территорию, символы и верят в общие ценности,
тогда необходимо эти характеристики воспроизводить и поддерживать. Именно это
дает общности право на самоопределение и возможность контролировать часть территории Земли (родину), иметь государство и вытекающие из этого преимущества.
Российская политическая элита и общественное мнение оказались глубоко
разделены по ответам на вопрос о том, кто образовал наше государство, что делает
наше государство легитимным, и что составляет российскую нацию. В советской
системе этничность и национальность были настолько тесно спаяны, что
постсоветские игроки оказались в затруднении представить себе другие формы
осуществления политики в многоэтничном сообществе. Другие - кроме как
продолжать
сдавать
национальное
в
пользу
этнического
и
обеспечивать
консолидацию через "дружбу народов" и "интернационализм", а не через
смысловую и политико-правовую "национализацию" многоэтнического российского
народа. Только совсем недавно о «национализации будущего» 153 (но только почемуто не настоящего!) высказался один из руководителей президентской администрации
В.Ю.Сурков. Для меня это было важное приглашение к размышлению и к
совместному действию, ибо для Суркова нация также есть надэтническая
совокупность всех граждан страны, т.е. «многонациональный народ», как эту
совокупность определяет Конституция.
Сосредоточившись на задаче обеспечения человеку свободы для нации, к которой
он себя относит, через суверенную демократию, Сурков так определяет последнюю:
Сурков Вл. Национализация будущего. Параграфы pro суверенную демократию // Эксперт. № 43. 2026 ноября 2006 г.
97
153
«Допустимо определить суверенную демократию как образ политической жизни
общества, при котором власти, их органы и действия выбираются, формируются и
направляются исключительно российской нацией во всем ее многообразии и
целостности
ради
достижения
материального
благополучия,
свободы
и
справедливости всеми гражданами, социальными группами и народами, ее
образующими».
Неужели нужны еще какие-то сигналы со стороны политической элиты, кроме
президента страны и автора данного высказывания, чтобы хотя бы их заметить и
попытаться осмыслить? Неужели кто-то надеется на то, что придет скоро время и
президент забудет якобы подсказки
извне о гражданской нации, забудет, что он
президент всех россиян, и выскажется о русской нации? Цитируют же энтузиасты
русского проекта одно из высказываний Суркова по поводу русского народа и
тщательно подсчитывают, сколько раз президент использовал в своих посланиях и
выступлениях слово русский. В выборном цикле такой вариант возможен, но только
как эпизод, а не как стратегия.
Предпринятый мной исторический экскурс в прошлые века свидетельствует, что
этнические границы в прошлом были гораздо более проницаемы, а политика более
нейтральна
к
этническому
взаимодействия
на
фактору. 154
обширной
Процессы
территории
миграции,
Евразии
смешения
создали
и
уникальную
многоэтничную и многоязычную российскую и позднее -- советскую культуру,
основу
которой
составляла
русско-язычная
культурная
традиция.
В
поликонфессиональном и многоэтничном Поволжье и на Северном Кавказе
сформировался наиболее сложный, но цельный культурный симбиоз.
Только в XIX в. и особенно в советский период интеллектуалы и политики стали
разрабатывать
"этногенетические"
и
"цивилизационные"
несхожести
между
россиянами и принижать сходство, несмотря на официальную советскую идеологию
сближения и развития социалистических наций. Подобная увлеченность политиков и
ученых различиями, вплоть до биологии и психологии, имеет место и в настоящее
время. Собственно национальной идентичностью мало кто занимается и не знает,
как заниматься. Различия кажутся важнее схожестей, и это – ошибка.
Проблемы
формирования
новой
национальной
российской
идентичности,
которая, как и во всех других государствах, включает в себя некоторые неТишков В А. Российский народ как европейская нация и его евразийская миссия //
Этнокультур ные взаимо действия в Евразии / Под ред. А.П.Деревянко, В.И.Молодина,
В.А.Тишкова., 2005. Т. 2. С. 318 -332.
154
98
отъемлемые компоненты, возникли с самого начала образования Российской
Федерации. Эти проблемы сложны, и они слабо осознаны политической элитой и
учеными. Процесс этого формирования инициируется и направляется государством
в лице его органов власти, других институтов воздействия и гражданского обучения.
Но что-то рождается снизу, особенно в периоды бурных социальных катаклизмов,
включая рождение самого государства. Так, например, с 1991 по 1993 г. в России
фантастически быстро возник один из новых национальных символов -- "парламент"
или "Белый дом". Здание, в котором заседал Верховный совет Российской
Федерации, и вокруг которого произошли драматические события. Также быстро
менялись герб, государственный флаг и гимн.
Активисты социального пространства с энтузиазмом отвергали советскую
идентичность, и новации входили в жизнь быстрее, чем их осмысление. Со временем
"первый парламент" себя погубил конфликтом с президентом, точнее, президент
погубил парламент и отдал здание на Краснопресненской набережной, уже почти
ставшее национальным символом, для расстрела танками, а затем – для нужд
правительственной бюрократии. Как видим, символ ушел из жизни так же быстро,
как и пришел, что внятно говорит о подвижной и конструируемой природе
национальной символики.
Крайне любопытные коллизии произошли с национальным гимном, причем не
столько по части музыки (здесь автор не считает себя специалистом), сколько по
части слов. Их переделывал на новый лад человек из советской эпохи, воспитанный
на "дружбе народов" и по-другому нашу страну не представлявший. Слова,
казалось бы, не должны были иметь особого значения, ибо цель состояла в том,
чтобы восстановить музыку советского гимна и убрать из текста одиозные
упоминания партии и вождей. Однако именно в словах утрачена суть нового
государства как государства российского народа. Получилась концептуальная каша,
наблюдаемая во время некоторых торжественных церемоний.
Приведу пример из процедуры принятия президентской присяги во время
вступления В.В. Путина в должность в 2004 г. Звучит гимн: "священная держава и
любимая страна", "могучая воля и великая слава на все времена". Далее про
Отечество утверждается, что - это "братских народов союз вековой". После гимна
президент произносит присягу "Клянусь многонациональному народу Российской
Федерации",
а
на
приеме
провозглашает
тост
"За
российский
народ!".
Амбивалентный язык приводит к амбивалентной политике -- и в России это налицо.
Среди компонентов национальной идентичности важную часть составляет
99
символика и национальный календарь. Старые праздники уходят с трудом. В ноябре
2004 г. Госдума обсуждала законопроект о новом календаре (статья 112 Трудового
кодекса). Исключались 7 ноября, День Конституции и майские праздники.
Вводились 4 ноября и новогодние каникулы с 1 по 5 января. Споры вызвала
отмена празднования 7 ноября. «От имени фракции "Родина" я предлагаю не
трогать этот праздник, это святой праздник, и пусть каждый вкладывает в него свое
содержание, -- заклинал депутат Валентин Варенников. "Все праздники выстраданы
историей, поэтому нельзя их просто так отменить, -- говорил Геннадий Зюганов.
Хотя именно коммунисты отменили празднование 4 ноября как день победы над
польскими интервентами.155
Первое празднование Дня народного согласия еще ярче высветило разные
подходы в отношении к российскости и к проблеме утверждения национальной
идентичности. Самыми ярыми противниками выступили представители русского
националистического движения. Накануне праздника в Доме журналистов провели
пресс-конференцию лидеры двух одиозных организаций: Евразийский союз
молодежи и Движение против нелегальной иммиграции. Представитель ЕСМ В.
Коровин объяснил, что его союз приветствует рост национализмов, т.е. этнического
самосознания народов России, поскольку "народы -- это мысли Бога". "Но нас
беспокоит, что такой же процесс не происходит с русским народом. Мы не видим
роста русского национализма".
В целом эти процессы активизируются в стране, но, к счастью, не они определяют
ситуацию и перспективу. Относительно нового праздника вполне разумно
выразился мой коллега по Общественной палате Лео Бокерия, директор Научного
центра сердечно-сосудистой хирургии им. А.Н. Бакулева: "Отношение к этому
празднику у меня очень хорошее. Мне довелось два года назад в этот день быть на
Красной площади. Увиденное там произвело на меня огромное впечатление. Я снова
был среди граждан великой страны, сплоченных общей идеей и достижениями.
Можно ведь просто декларировать свою независимость и сидеть, сложа руки, а можно
наполнить ее истинным содержанием, чтобы каждый понял, в какой великой стране
он родился и вырос. У такого народа и такой России есть, чем гордиться!" 156
155
156
Известия. 2004. 24 нояб. С. 1.
Трибуна. 2006. 9 июня.
100
Глава 10. Рецидив крови и почвы
Именно ракурс и установка на видение определяют мнение и отношение рядового
человека и ученого к проблеме нации и национальной идентичности в России. Для
одних, как, например, для эксперта Горбачев-Фонда В.Д. Соловья, «государственная
стратегия идентичности в России увенчалась блистательным провалом: политическую, гражданскую нацию "россиян" создать не удалось и в обозримой
перспективе не удастся». 157 Причина тому, по его мнению, -- враждебность и
чуждость обществу российского государства, "неэффективного, некомпетентного,
коррумпированного". Для таких авторов, считающих, что "за пять столетий
национального бытия русские являли собой один из наиболее успешных народов
мировой истории", время после Горбачева воспринимается как "моральнопсихологический кризис русского народа".158
Для доказательства кризиса и провала
экстремистских
и
неонацистских
оказываются достаточными примеры
акций,
а
также
выступления
части
дезинформированных граждан против монетизации социальных льгот, чтобы
сделать вывод о "рождении русской нации". События в сентябре 2006 г. в карельском
городе Кондопога, когда после жестокой драки между приезжими выходцами из
Северного
Кавказа
и
местными
жителями
последовали
спровоцированные
московскими агитаторами массовый митинг и погромы, трактуются такого рода
экспертами как триумф нового русского национального сознания и как конец
российского проекта. Сходная точка зрения высказывалась много раз в прессе и
среди политиков. Возникает вопрос: почему аналогичные, т.е. с этническим,
расовым или религиозным мотивами, и, к тому же, гораздо более масштабные и
более кровавые внутригражданские столкновения в США, Индии, Франции,
Мексике, Пакистане, Индонезии и других странах не толкуются там как конец
существования наций?
157
Соловей В. Указ. соч. С. 15.
158
Там же. С. 8.
101
Недовольные послегорбачевской Россией и увлекшиеся откровенно расистскими
авторами (В.Соловей прямо признает, что он опирается на теоретика неорасизма
Авдеева), вместо солидарной мобилизации на преодоление кризисных явлений,
делают попытку обосновать этнобиологическую природу новой русской нации.
Наряду с антинаучными текстами расистского характера, которые распространяются
в большом количестве среди маргиналов, профессиональные эксперты выстраивают
концепцию своего рода «большого этнического поворота», подлинной революции, с
которыми не могут
сравниться никакие другие трансформации последних
пятнадцати лет. В.Соловей пишет: "Происходит без преувеличения исторический
переход русского народа к новой для него магистральной парадигме понимания и
освоения мира -- этнической. Кардинально меняется устройство русского взгляда на
самое себя и на окружающий мир. Драматическую глубину этой революции придает
то обстоятельство, что в структуре самого этнического пласта биологический
принцип (кровь) начинает играть все более весомую роль и конкурировать с
этнокультурной компонентой (почвой)... Стоит предостеречь от распространенного
заблуждения,
согласно
которому
так
называемая
политика
воспитания
толерантности -- сама по себе или в сочетании с репрессивными мерами -- способна
предотвратить
этническую
радикализацию
(и
радикализацию
вообще)
подрастающего поколения. Радикализм и расизм -- лишь элементы происходящих в
России фундаментальных, поистине тектонических социокультурных и ценностных
сдвигов. Радикально меняется смысл самого национального бытия, происходит
рождение новой русской традиции. Ее вектор и содержание не внушают
гуманитарного оптимизма, поскольку эта традиция - неоварварская, связанная с
архаизацией ментальности и общества, опусканием их в глубь самое себя и
человеческой истории. В контексте архаизации естественным и неизбежным образом
происходит актуализация принципа крови, заменяющего более сложные и
рафинированные, но неэффективные в деградирующей стране социальные связи и
идентичности. В каком-то смысле нам повезло оказаться свидетелями переломной
эпохи мировой истории, наблюдателями подлинного исторического творчества,
которое масштабно, спонтанно, непредсказуемо и не подчиняется ничьей указке. В
ходе этого творчества происходит настолько всеобъемлющая и кардинальная
трансформация русского народа, что впору говорить о рождении новой русской
нации".159
Вот такое воспевание разрушительного абсурда обрушивают на головы читателей
159
Там же. С. 17.
102
специалисты, убежденные в своих изысканиях. Тогда что же говорить о менее
искушенных, если те, кто призваны усиливать российские идентичность и
патриотизм, стараются не замечать, и уж тем более не поддерживают их
действительные
проявления,
массовые
и
мощные.
Неужели
специалисты-
обществоведы и устроители социологических опросов не замечают хотя бы
всеобщего энтузиазма граждан по поводу спортивных побед национальных команд и
отдельных
спортсменов?160
Неужели
не
видны
всеобщие
озабоченности
и
негодование граждан по поводу национальных поражений или наносимых России
обид? Неужели не заметны солидарность россиян и их растущая уверенность перед
лицом внешнего мира, будь это туристская поездка или же деловой контакт?
Наконец, достаточно сравнить число скинхедов, орудующих в темных дворах, и
число молодых людей, гордо носящих на своих майках и куртках слово "Россия".
Затуманенное восприятие отрицателей России воспринимает десятки тысяч молодых
людей, образованных, трезвых и опрятных, собравшихся на форум на Селигере или
на демонстрацию на Ленинском проспекте, как манипулируемых Кремлем болванов,
а кучки экстремистов, действительно оболваненные, ведомые взрослыми фюрерами,
выдаются за глас народа и новую породу нации.
Что же нужно сделать, чтобы просвещенные и влиятельные умы нашей страны
приняли российский народ и его национальную идентичность как свершившуюся
данность и как важнейшую ценность, а не как недоразумение, о котором нужно как
можно скорее забыть? За многие годы изучения этого вопроса и отстаивания идеи
российской нации у меня есть уверенность в успехе российского проекта. Потому
что это единственно возможный и в принципе уже состоявшийся проект.
В течение длительного исторического времени русский-российский были
близкими и даже взаимозаменяемыми понятиями. Значительную часть прошлого
века,
с
1917
по
1991
г.,
советский
национальный
проект
снимал
эту
синонимичность, заменив ее многонациональностью советского народа. В новых
исторических условиях многонациональность как формулу и как политику
сохранить можно, и даже, наверное, нужно, но не более как синонимы
полиэтничности и многокультурности и при условии признания гражданской
нации, чего не сделали ни русский царь, ни политбюро ЦК КПСС.
Отметим, что социология российскости сегодня занимает все более важное место в
академических исследованиях. См., например: Граждане новой России: кем себя ощущают
и в каком обществе хотели бы жить? (1998 -2004 гг.): Аналитический доклад. По
поручению Представительства Фонда им. Фридриха Эберта в Российской Фе дерации
совместно с Институтом комплексных социальных исследований РАН. М., 2005.
103
160
Но можно ли восстановить досоветскую синонимичность русский-российский
после столь длительной "национализации" проживающих в стране народов, включая
русский народ-нацию, и примут ли ныне эту взаимозаменямость те, кто считают
себя россиянами и желают оставаться татарином, чувашом, осетином, чеченцем,
якутом
и
т.д.?
На
этот
счет
нужны
ответственные
дискуссии,
а
не
дезориентирующие проповеди.
104
Глава 11. Империя, нация и «Либеральная миссия»
Ментальная дезориентация российской элиты тем более обескураживает, что в
плену саморазрушительной мифологии пребывают не только ультра-националисты и
политические провокаторы разных мастей, но и люди просвещенные, не чуждые
научному ремеслу, знающие мир и политически самостоятельные. Иногда создается
впечатление, что существуют как бы два разных мира и два непересекающихся
дискурса. Один – это огромный
домен изучения национализма как одного из
мировых явлений (помимо российских специалистов, на русском языке изданы
книги и статьи ведущих зарубежных авторов161). Другой – это сфера отечественных
публицистических дебатов о нации и национализме, отмеченных зачастую низким
научным уровнем, слепотой по отношению к внешнему миру и рьяной верностью
старым доморощенным прописям.
Любопытно, что в этом разрыве два отечественных политико-идеологических
полюса – крайние националисты и либеральные демократы – в гносеологическом
отношении оказались единомышленниками. Все они ищут или формируют нацию и
национальное государство как нечто, уже прошедшее закономерную историческую
стадию и соответствующее дефиниции, состоящей из набора объективных
характеристик. Если такого соответствия нет или оно неполное, тогда выносится
отрицательное заключение для России (но только не для других стран!). Точно, как у
И.В.Сталина: «если нет хотя бы одного из признаков нации, значит, нет и нации».
Или точно, как у Э.А.Паина: если нет демократии и гражданского общества, а есть
подданные в путинской России, то нет и российской нации.
Оба идеологических полюса в попытках обсудить или «решить» вопрос о нации
по ходу попали в другую дурную историю – в историософские дебаты об империи,
которые составляют часть проблемы «от империи к нации». В любом случае мы
имеем дело с концептуально-идеологическим болотом, в котором окончательно
растворились все понятия и смыслы. Для этого достаточно посмотреть статьи
последних лет в таких интеллектуальных журналах, как «Политический класс» и
Cм. недавно изданную коллективную монографию «Национализм в мировой истории» под ред.
В.А.Тишкова и В.А.Шнирельмана (М., Наука, 2007), а также переводные работы Б.Андерсона, Э.Смита,
105
161
«Главная тема» или публицистические статьи и интервью ведущих интеллектуалов
по теме нового русского проекта в газете «Известия», а также другие публикации.
Разберем только один пример российских интеллектуальных дебатов по данной
теме. Фонд «Либеральная миссия» провел в 2005 году конференцию и издал ее
материалы в виде книги «После империи», в которой напечатались многие
известные российские и зарубежные ученые. Тем более обескураживают посылы
авторов, сформулированные во вводной статье президента фонда Е.Г.Ясина.
Упомянув «давние дискуссии среди специалистов по поводу определения империи»,
он предлагает свое определение: «Империя – это государство, в котором один народ
(государствообразующий) устанавливает господство или доминирование над другим
или многими другими народами, обычно с присоединением территории их
расселения, и удерживает их под своей властью силой или угрозой силы… Со
временем выяснялись преимущества национальных государств, населенных одним
народом или несколькими народами, близкими по языку и культуре. В таких
государствах, опирающихся на развитое национальное самосознание, не могли
возникать
центробежные
силы,
раскалывающие
государство
сепаратистские
движения... Ныне к государствам гражданской нации принадлежат США, Канада,
Австралия, практически все европейские страны. В них наряду с коренным,
государствообразующим народом, давшим стране язык и основную культуру, живут
и другие народы. Все они объединены общими ценностями, согласны жить по
законам страны, приобщиться к общей культуре и на этой основе наделены равными
правами и обязанностями». 162
Е.Г.Ясин считает, что в силу неустойчивости и устарелости самой формы
легитимности в ХХ веке все империи распались. Советский Союз также был
империей, и он после исчезновения насилия по отношению к периферии быстро
распался. Какое-либо другое объяснение этому событию на основе «чувства
национального унижения и сожаления об утраченном могуществе» (видимо, имеется
в виду определение В.В.Путиным распада СССР как «крупнейшей геополитической
катастрофы») - Е.Г.Ясин называет «не имеющим ничего общего со здравым смыслом
и научным подходом». 163
К сожалению, ни одно из высказанных положений известного экономиста не
соответствует
современному
научному
обсуждению
проблемы
империи
и
У.Коннора, К.Вердери, Э.Хобсбаума, Э. Геллнера, М.Хроха, Р.Брубейкера, Р.Суни, Т.Мартина, и других.
162
Е.Ясин. Фантомные боли ушедшей империи // После империи / Под общей ред. И.М.Клямкина. М.:
2005. С. 7-9.
163
Там же. С. 11.
106
национального государства. Даже у самых известных сторонников традиционного
понимания империи как исторической формы государства на основе господства и
контроля, в котором метрополия господствует над периферией в ущерб интересам
последней, речь идет не о «народах», а об иерархическом взаимодействии
политических сообществ или о власти империи над народом, находящимся в разной
степени подчинения.164 Ничего близкого к определению Е.Г.Ясина в научной
литературе нами не обнаружено.
Что является действительно ценным в традиционном взгляде на империю, так это
принцип неравенства и субординации отношений между метрополией и периферией,
но ничего более. В большинстве исторических случаев метрополии не вычленяются
по принципу этнического отличия: один народ – над другим народом или народами.
«Метрополия является институтом политического господства», -- справедливо
считает Р.Суни. Установить «государствообразующий
народ» в империях
невозможно, ибо правящие институты характеризуются не этнически и даже
географически, а особым политическим статусом, классовым характером или
династическим
принципом.
Какой
«государствообразующий
народ»
был
в
Британской или в Испанской империях с точки зрения этнической – англичане или
шотландцы, кастильцы или каталонцы? Османы в Османской империи или
императорская семья вместе с дворянством и бюрократией в Российской империи –
это разве народ-этническая общность, отличная по языку и культуре от
негосударствообразующих народов? Наконец, если СССР был империей, тогда
какой народ представляла правящая коммунистическая номенклатура, особенно
группа большевиков-соратников по Кавказу, захватившая на десятилетия власть в
Московском Кремле?
Р.Суни справедливо пишет: «В этом понимании ни Российская империя, ни
Советский Союз не были этническими «русскими империями», в которых
метрополия полностью бы совпадала с господствующей русской национальностью.
Место господствующей национальности занимал институт господства – дворянство
в одном случае, коммунистическая партийная элита в другом. Данный институт
господства был многонациональным, и хотя в российском дворянстве, как и в
коммунистической партии, преобладали русские, он управлял в имперской манере
русскими
и
нерусскими
народами.
В
империях,
в
отличие
от
нации,
дистанцированность и отличие правителей от управляемых являются частью
См. подробнее ставшие уже классическими работы: Doyle M.W. Empires. Ithaca, 1986; Armstrong J.A.
Nations Before Nationalism. Chapel Hill, 1982.
107
164
идеологической легитимации правящей функции господствующего института. Право
на власть в империи исходит от господствующего института, а не от согласия
управляемых». 165
Уже после этих достаточно известных заключений были сделаны еще более
важные теоретические подвижки в понимании империи не просто как формы
политического режима, но и как системы оценок и восприятий, формирующихся
внутри и вовне образования и меняющихся во времени. Мы уже забыли, что вплоть
до XIX века империя воспринималась как высшая форма политического бытия.
«Однако
в
конце
ХХ
века
данное
имманентное
оценочное
отношение
трансформировалось и стало обозначать неизбежный конечный упадок имперской
политической формы». 166
Мною неоднократно высказывалась критика имперской объяснительной модели
распада СССР именно как постфактической рационализации. 167 Те, кто был в
гуманитарной науке в 1960-80-е годы, должны знать, что никто из серьезных ученых
и политиков того времени не считал СССР империей. Наше государство
воспринималось как национальное государство, даже если внутри страны в
политико-пропагандистском и в научном обиходе была «многонациональность».
Поименования типа «империя зла» или «советская империя» были политическими
метафорами, а не аналитическими оценками.
Приведу пример из собственной биографии. Во второй половине 1970-х гг., когда
я работал ученым секретарем Отделения истории АН СССР, советские и
американские специалисты осуществили совместный анализ содержания школьных
учебников истории и географии обеих стран. Комиссию от советской части
возглавлял
мой
научный
руководитель,
академик
А.Л.Нарочницкий,
от
американской – профессор Индианского университета Г.Мелингер. Заключительный
отчет содержал рекомендации по устранению наиболее одиозных оценок и неверных
фактов и интерпретаций, которые создавали искаженный образ другой страны среди
молодого поколения. Так вот, в американских учебниках истории вообще не было
характеристики СССР как империи. Единственная рекомендация, которая по этой
части содержалась в согласованном докладе, была следующей: «Американские
учебники должны уделить внимание многонациональному характеру Российской
Р.Г.Суни. Империя как она есть: имперский период в истории России, «национальная» идентичность
и теория империи // Национализм в мировой истории. С. 39-40.
166
Там же. С. 40.
167
Критику объяснительной модели «распавшейся империи» см.: В.А.Тишков. Этнический фактор и
распад СССР: варианты объяснительных моделей // Трагедия великой державы. Национальный вопрос и
распад Советского Союза / Под ред. Г.Н.Севостьянова. М., 2005. С. 588-600.
108
165
империи и Советского Союза. В частности, они не должны употреблять термин
«русские» для описания советского народа и правительства. Учебники должны
называть Россию после 1917 года Советской Россией (с 1918 по 1922 гг.) и СССР
или Советский Союза (1922 по сегодняшний день)». 168
Р.Суни также признает, что «Советский Союз, который четверть века назад
характеризовался преимущественно как государство и лишь изредка, да и то
консерваторами,
как
империя,
после
своего
распада
стал
единодушно
восприниматься как империя, в которой обществоведы увидели нелегитимное,
составное политическое образование, потенциально неспособное сдержать рост
внутренних наций». 169
В самое последнее время в зарубежной историографии появляются робкие
высказывания о возможности рассматривать позднюю империю Романовых как
национализирующееся государство, или как сложносоставное государство с
федеративными началами. 170 Тем самым подтверждается одна из излагаемых мною
теоретических новаций, что империя и нация – это не только восприятие, но это и
ситуативная рационализация, причем, обращенная не только в прошлое, но и в
будущее.
Можно с высокой долей уверенности предположить, что если для большинства
аналитиков и рядовых наблюдателей сегодняшний Китай – это легитимное
национальное государство (а для некоторых
– даже образец национально
консолидированного государства), то в случае возможной сецессии Синьцзяна,
многие сразу же вспомнят, что более 100 миллионов неханьцев, включая мусульмануйгуров, были колониальной периферией китайской «последней империи». Правда,
после выборов в ассамблею Шотландии в мае 2007 г., где победила Шотландская
национальная партия под лозунгом независимости Шотландии, в очередь на право
быть «последней империей» теперь может встать и современная Англия,
считавшаяся до сих пор одним из старейших национальных государств Европы.
Не случайно, М.Бессинджер, проанализировавший это исследовательское поле,
сделал следующее важное заключение: «Всякая попытка определить империю в
«объективных терминах» - как систему стратификации, политику, основанную на
силе, или систему эксплуатации – в конечном итоге не достигает своей цели, так как
«Заключительный доклад (отчет) по итогам работы советских и американских специалистов по
анализу содержания школьных учебников истории и географии». Рукопись. С. 75. Архив автора.
169
Р. Суни. Империя как она есть // Национализм в мировой истории. С. 41.
170
См.: Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет. Сост. П.Верт,
П.С.Кабытов, А.И.Миллер. М., 2005.
109
168
не способна вобрать в себя наиболее важный компонент имперской ситуации –
восприятие… Империя и государства отличаются друг от друга не наличием
эксплуатации и даже не применением насилия, но разницей в восприятии политики и
практик как «своих», так и «чужих»”. 171
Явным упрощением в представлениях Е.Г.Ясина и других авторов книги «После
империи» выглядит также национальное государство и исторический переход от
империи к государству-нации. Известные нам национальные государства Англия и
Франция возникли не после распада Британской или Французской империй, что
произошло всего лишь полвека тому назад, а гораздо раньше. Более того, такого
перехода
вообще
не
было,
ибо
возникновение
современного
государства
представляло собой процесс превращения средневекового «сообщества людей» в
«территориализированное правление» безотносительно империи или не-империи.
На
рубеже
позднего
средневековья
и
нового
времени
происходило
огосударствление территорий под единым управлением, упрочение внутренних
связей, стандартизация правил общежития и культурно-языковая гомогенизация
населения в пределах государственных границ. Появляются представления о народе
и то, что казалось было «внутренними колониализмами», во многих случаях
становится
«национализирующимися
государствами».
Европейские
оставались еще долго империями, но и они же становились
эгалитарными
национальными
государствами.
Ясно,
что
империи
относительно
Франция
стала
национальным государством не после ухода из Алжира, а Великобритания – не
после утраты Индии, а гораздо раньше. И в то же самое время – позднее, чем
прозвучало слово «нация» в устах якобинцев.
Еще одно заблуждение связано с представлением о
достигаемой культурно-
языковой гомогенности как признаке гражданской нации, когда, якобы, нацию
составляет один народ или же в ее составе, наряду с государствообразующим
народом, живут в равенстве и согласии другие близкие по языку и культуре народы.
Е.Г.Ясин как пример гражданских наций называет США, Канаду, Австралию и
европейские страны. Должен сказать, что ничего похожего в этих странах не было в
прошлом
и
этого
нет
и
сегодня.
Тем
более
в
этих
странах
нет
государствообразующего народа, «давшего стране язык и основную культуру».
171
Beissinger M.R. Demise of an Empire-State: Identity, Legitimacy, and Deconstruction of Soviet Politics //
The Rising Tide of Cultural Pluralism: The Nation-State at Bay? / Ed. By C. Young. Madison, 1993/ P. 98, 99.
См. также: Beissinger M.R. The Persisting Ambiguity of Empire // Post-Soviet Affairs. 1995. Vol. XI. No. 2.
110
В США, где большинство говорит на языке, привезенном британскими
пилигримами, 30 миллионов говорит на испанском языке, но там есть один сложный
в расовом, этническом и религиозном отношениях народ -- американцы.
В Канаде существуют официальное двуязычие, мощнейшее политическое и
культурное движение франкоканадской нации и так называемые «первые нации» из
числа аборигенного населения, и в тоже самое время там
есть двух-общинное
государство и единая канадская нация. 172
В Австралии образ «белой нации» давно сменился формулой многокультурности..
В Европе, куда казалось бы чаще всего ездят российские эксперты, «народов»,
составляющих нации, гомогенных в этнокультурном отношении и согласных по
части своего равноправия, вообще не существует. Но даже если и они есть, как быть
с остальным миром, где почти нет государств, где бы сепаратистские группировки
не оспаривали власть центрального правительства, в том числе и вооруженным
путем? Или там вообще нет национальных государств, ибо они под отечественные
требования к признанию нации никак не подходят? Все-таки доминирующее мнение
состоит в том, что от Бразилии и Мексики до Пакистана и Индонезии все эти страны
есть национальные государства – члены Организации Объединенных Наций.
Мне уже приходилось писать, что категория «национального государства» не
имеет операционального значения для научного анализа. Государство есть
государство и обозначать его как «национальное» или «ненациональное» - все равно,
что придавать ему обозначение цвета («голубое», коричневое» и т.п.). 173 В равной
мере
эта
оценка
касается
и
понятия
нация,
без
которого
современное
обществознание обходится вполне успешно, как оно научилось обходиться без
категории раса в ее социо-биологическом смысле.
Однако, как считает Р.Суни, «эта мощная, но в конечном смысле утопическая идея
является в значительной мере основой современной политики, и многие из
конфликтов ХХ в. произошли именно по причине несоответствия самоназванных
наций и существующих государств. Было бы самонадеянностью со стороны
обществоведов думать, что они как-то могут разрешить эту проблему. Однако было
бы безответственно игнорировать или принимать на веру призрачные идеи
политиков вместо того, чтобы задействовать особые методы и таланты, которыми
обладают ученые». 174
См.: В.А.Тишков, Л.В.Кошелев. История Канады. М., 1982.
В.А.Тишков. Реквием по этносу. Исследования по социально-культурной антропологии. М., 2003.
174
Suny R.G. Some Notes on Where We Are in the Discussion of Nations. Nationalism and Identities //
Workshop on Understanding Nationalism. Institute for Advanced Studies. Princeton University. 1997. 4-6
111
172
173
Именно по этой причине делаю здесь попытку – изложить взгляды на
дискурсивную природу империи, нации и национализма, и в этой парадигме
обосновать взгляд на Россию как на «нормальную страну». Нормальную – не только
с точки зрения экономики и социальной жизни, но и как исторической
государственной общности, не менее легитимной, чем другие государства мира,
считающие себя национальными государствами и почитаемые в этом качестве
российскими специалистами.
В современной ситуации важно, как будет называться в Российской Федерации
гражданская нация, понимаемая как историческая и социокультурная общность
жителей
страны.
Важно,
чтобы
эта
общность
была
признана
как
основополагающая и легитимизирующая страну как национальное государство,
наряду со всеми остальными государствами мира. Некоторые из ведущих экспертов,
политологов, политиков считают, что основой государства должен быть "русский
проект" и нация должна называться русской нацией. Таким образом, мы как бы
восстанавливаем вариант, который мог случиться в России, но не был реализован
до конца из-за революции 1917 г.
Другой уже упомянутый мною аргумент касается отсутствия в английском языке
двух слов. Якобы, слово Russian означает слово русский, а что такое российский и
россиянин внешний мир вообще не знает. Этот аргумент в августе 2007 г. в эфире
«Эхо Москвы» повторил митрополит Кирилл, глава Отдела внешних церковных
связей Московского партиархата. Если верить сообщениям СМИ, в Московском
патриархате
считают
искусственным
слово
«россиянин»
и,
по-мнению,
митрополита все в английском языке используют только одно слово, и оно никого
не смущает: «до недавнего времени, когда мы говорили «русские», мы всегда
подразумевали всех наших людей, людей разных национальностей, но говорящих
по-русски и живущих в атмосфере русской культуры, воспитанных русской
культурой».175
Как мы видели из моей книги, начиная с Ломоносова и даже много ранее
россиянин и российский язык были предшественниками русского, тем более в его
великорусском варианте. Сегодняшние английские обозначения Russian Federation
и Russia означают Российская Федерация и Россия. Мировые переводчики уже
научились слову «россиянин» и чаще всего именно так переводят слово «Russian».
Да и вообще легче ввести второе слово в иностранные языки, как это уже сделано в
December. Manuscript. P. 5.
175
http://www.interfax-religion.ru
112
немецком, чем вычеркивать из собственного словаря слово российский и россиянин.
Церковь православная пусть сохраняет в своем названии слово Русская, как и
сохраняется язык литургии не на русском языке. Наконец, я не знаю времени в
нашей истории, когда мы называли всех наших людей русскими. Такое время было,
но содержание слова было другим. В принципе такой вариант изменения
содержания столь фундаментального слова можно обсуждать, но начинать это
обсуждение необходимо даже не в Академии наук, которая совсем недавно издала
великолепный дашковкий «Словарь Академии российской» (напоминаю, что наш
язык назывался российским), а в Якутске, Улан-Удэ, Казани, Уфе и так далее на
запад и юг страны.
Мне представляется, что такой возврат невозможен, хотя бы даже потому, что
российские украинцы и белорусы уже не захотят снова становиться русскими, а
этнические русские переназываться великороссами, как это было во времена
широкого значения слова русский. Не захотят быть частями именно не российской, а
русской нации другие уже национализированные народы страны. Такой возврат
невозможен, потому что "русский проект" с его идеей передачи власти и ресурсов
русским как конкретным гражданам страны ставит сложную проблему места в нем
для нерусских. Просто заявить, что Россия -- это государство русских, а русские -это все, кто таковыми себя считает, этого уже недостаточно для обеспечения
единства и лояльности народа. Наоборот, проект российской нации носит не
взаимоисключающий характер. В нем есть достойное место для русского и
нерусского,
для
православного
и
мусульманина
без
утраты
собственной
идентичности и групповой целостности каждым из них.
Среди противников российского проекта есть намеренные отрицатели, которые
между собой хорошо блокируются (заметим, что российскость отрицают как
крайние татарские, так и крайние русские националисты, и здесь они действуют
солидарно). Но есть заблуждающиеся или трудно переучивающиеся. Действительно,
в российском проекте есть некоторая лингвистическая сложность. Для большинства
зарубежных и отечественных специалистов по России используемый нами термин
"российская нация" воспринимается с трудом: у зарубежных англоязычных авторов
нет другого слова, кроме слова Russian, переводимого одновременно и как русский,
и как российский (напомню, только у немцев появился уточняющий вариант
Ruslandisch для обозначения слова "российский"). Для отечественных авторов нет
другого национализма, кроме этнического. Российский национализм – это для них
нечто странно звучащее, хотя они признают индийский, британский, американский
113
и другие подобные национализмы, выступающие от имени многоэтничных наций и
государств.
Но мои высокообразованные коллеги по аналитическому цеху могли бы сделать
это существенное различие и не ограничиваться ссылкой на разные варианты
русского национализма, следуя буквально за традицией словоупотребления. Не
следует также пытаться переиграть крайних этнонационалистов, забрав у них
русский проект в общероссийскую пользу. Этот второй вариант крайне рискован, и
он едва ли осуществим без явного подавления несогласных.
Откровенно говоря, в последние годы я все меньше рассчитываю на поддержку
единомышленников среди ученых-обществоведов, но есть надежда на благоразумие
политического класса. При всех разномыслиях и долгих дебатах – от Ломоносова и
Миллера, Каткова, Витте и Струве до Ильина и Путина – в стране была плеяда
политиков и мыслителей, которые являлись именно российскими, а не русскими
националистами. При всех разных смыслах и поисках наиболее адекватных для них
слов, главное, чтобы признавалась Россия и ее народ как легитимная историческая
целостность. Даже если в России народ – «многонациональный", то государство –
национальное.
114
Глава 12. Российский народ и евразийство
Историко-культурный смысл Евразии как геопространства и как интеллектуальнополитического
проекта
являет
собой
постоянный
сюжет
в
отечественной
общественной мысли. В какой-то мере этот сюжет стал частью российского
национального
самосознания
и
вечной
темой
в
изысканиях
российских
обществоведов.176 Я остановлюсь только на проблемах евразийства и цивилизационной
миссии российского народа на евразийском континенте. Чисто географическое
понимание термина «Евразия», обозначающее территорию от Бретани на западе, до
Чукотки на востоке и включая Индостан на юге, 177 в общественной мысли часто
уступает место исторической Евразии. Под последней понимается совокупность
смежных территорий, населенных разными по происхождению народами, но в
большей или меньшей степени связанными общностью исторических судеб, общими
интересами, сходством культур. В географическом плане это, прежде всего,
территория Восточной Европы и Западной-Северной Азии, но и это понимание не
является общепринятым. Смыслы Евразии меняются как для исследователей в
зависимости от эпохи и проблемы, так и для политиков в зависимости от идеологии,
интересов и геополитических задач. В любом случае под исторической Евразией чаще
всего имеется в виду не пространство, а общность.
Можно
согласиться с инициаторами создания современного журнала «Вестник
Евразии» С. Панариным и Д. Раевским: «евразийская общность – не миф и не чисто
логический конструкт, она на деле выявляется методами научного наблюдения,
существует как объективная данность, хотя направление и интенсивность связей
между составными частями Евразии заметно менялись от эпохи к эпохе». 178
См. итоговую монографию по Программе фундаментальных научных исследований РАН:
Этнокультурные взаимодействия в Евразии. Под ред. А.П.Деревянко, А.И.Молодина, В.А.Тишкова. В 2х томах. М., Наука, 2006.
177
Такое широкое понимание Евразии, включающее Японию, Китай, Индию, Республики Корея,
государства Юго-Восточной Азии, Пакистан и Иран, существует в российском обществознании,
особенно среди специалистов-востоковедов. В рамках Программы, в частности, был выполнен проект
Института востоковедения и Института Дальнего Востока, по итогам которого издана монография:
Народы Евразии: проблема межцивилизационных контактов / Отв. ред. В.С.Мясников. М.: Вост. Лит.,
2005.
178
Панарин С., Раевский Д. Предисловие: Журнал и сборник. Евразия. Люди и мифы. (Сборник статей из
журнала «Вестник Евразии»). Сост., отв. ред. С.А. Панарин. М.: Наталис, 2003, с. 10.
115
176
В регионе Евразии на протяжении тысячелетий шли
процессы оформления
первичных языковых ареалов древнего населения, а также его адаптационных и
популяционных
(расовых)
характеристик.
В
глубинах
Центральной
Азии
формировались и перемещались многочисленные племенные образования, которые
стали со временем предками восточных славян и тюрок. Тюрки и славяне как два
этнокультурных конгломерата
обрели религиозную отличительность в лице
православного христианства и мусульманства, и создали со временем две большие
империи, просуществовавшие несколько веков, – Российскую и Османскую. В XV-XVI
вв. османы и московиты положили начало длительной внешней
экспансии по
созданию евразийских держав. Российское государство расширялось преимущественно
на Восток, в том числе и в пределы обитания автохтонных тюрко-язычных народов,
сокрушив их государства в лице Казанского, Астраханского, Сибирского -- на Тоболе
ханств.
Собственно этнические различия, т.е. различия по
хозяйственным типам,
социальной организации, бытовым традициям, обрядам и мировидению, имеют не
менее древнюю историю. Они стали складываться повсеместно в процессе
человеческой эволюции. Малые человеческие коллективы на ранних стадиях истории
должны были быть более культурно гомогенны, и в любом случае говорить на одном
языке и вести один тип хозяйства. На этой же основе, вероятно, складывались
групповые
этнические
идентичности,
выражавшиеся
в
языке,
в
групповых
самоназваниях, а в социальной сфере – в солидарности по отношению к иноэтничным
«другим». Но даже самые древние из изученных социальных коллективов за пределами
семейно-родственных групп, тем более из числа раннегородских и протополитических
образований, показывают их сложный этнический состав и даже «конфедеративный»
характер наподобие славяно-скандинавского характера доновгородских поселений
Северного Приильменья и союза племен славянских и угорских племен, образовавших
Новгородскую республику.179
На территории Евразии формировалась и менялась разнообразная этническая
мозаика культур. Эта сложная природа этнических культур и взаимосвязей проходит
на протяжении многих веков истории. Она обладает собственной групповой
устойчивостью, которая определяется воспроизводством сходных хозяйственных
практик, совместным территориальным проживанием и культурно-языковой системой
Е.Н.Носов, В.М.Горюнова, А.В.Плохов. Городище под Новгородом и поселение Северного
Приильменья. СПб: Наука, 2005; В.Л.Янин. У истоков новгородской государственности. Новгород, 2001.
179
116
коммуникации. Однако на относительно устойчивую этническую мозаику оказывали
постоянное воздействие более мощные государственно-политические и религиозные
системы, не позволяющие воспринимать этническую общность как некий цельный
организм в прошлом и тем более в настоящем. В целом в Евразии сам феномен
этнокультурных взаимодействий в истории следует воспринимать как постоянное
воспроизводство культурной сложности, при которой трудно выделить дискретные
коллективы с неизменяемой тысячелетней историей. Уже в XIX и особенно в XX веке
технологические нововведения, печатное слово, образование, война и армейская
служба, чиновничество, торговцы и миссионеры, пропагандисты и политические
ссыльные делают пространство таких государств, как Россия, все более связанным, а
его население все более схожим.
Новейшая история Евразии
– это, прежде всего, драматическая история
российского/советского государства как одного из крупнейших государств мира и его
конец в ХХ веке. Это – история новых государств со своими собственными процессами
нацие-строительства в системе постсоветского культурного взаимодействия и новых
геополитических соперничеств. Наконец, прежде всего, это новейшая история
Российской Федерации. Наша страна осталась единственной из больших держав, чья
европейская родовая принадлежность подвергается сомнению слишком многими и по
многим причинам. Разброс мнений среди российских обществоведов чрезвычайно
велик вплоть до ернической метафоры «Азиопа», которая с полной серьезностью
обсуждается экспертным сообществом.180
Как известно, давняя традиция в отечественной мысли, связанная с философской
публицистикой раннего евразийства и с дискуссией о евразийском характере России и
ее особой миссии в мировой истории, обрела известность в 1920-е годы среди
российской эмиграции. Среди поздних славянофилов можно было обнаружить идею
самодовлеющего «российского мира», увязанную с решением «всеславянских» задач
(дележ Европы и среднеземноморских акваторий). После установления Версальской
системы, оградившейся от России балтийско-балканскими кордонами, Н.С. Трубецкой
и П.Н. Савицкий сформулировали «понимание России как страны, способной
рассматриваться вне европейских структур и проблем».181
Одними из первых рассуждения по поводу «Азиопы» начали идеолог либеральной партии СПС
А.А.Кара-Мурза, а с противоположного фланга – автор расистских построений В.Б.Авдеев. Теперь эта
категория стала распространенным поводом для обсуждения «неевропейского» характера нашей страны
(см. многочисленные материалы в Интернете: http://asiopa.ru, а также В.Б.Авдеев. Метафизическая
антропология. М.: Белые альвы, 2002, раздел «Сначала Евразия, теперь Азиопа»).
180
181
Там же, с. 23.
117
Мне представляются
важными попытки классических евразийцев осмыслить
Россию как национальное государство, а российский народ определить как
многонародную нацию. Как писал Н.С.Трубецкой в 1927 г., «национальным субстратом
того государства, которое прежде называлось Российской империей, а теперь
называется СССР, может быть только вся совокупность народов, населяющих это
государство, рассматриваемое как особая многонародная нация и в качестве таковой
обладающая особым национализмом (подчеркнуто мною – В.Т.). Эту нацию мы
называем евразийской, ее территорию – Евразией, ее национализм – евразийством».182
Евразийцы сформулировали идеи, которые активно и с разной долей успеха
разрабатывают уже их современные российские последователи. Научная критика
«классического» евразийства и неоевразийства (от Л.Н. Гумилева до А.Г. Дугина) уже
давалась в нашей литературе183. Центральным моментом этих дебатов является идея,
что Россия не представляет собой чисто славянскую цивилизацию и что история нашей
страны дала некий синтез двух историко-культурных потоков: славянско-арийского и
туранского (тюркского, монгольского и финно-угорского), создав отличительную
цивилизацию.
Савицкий
также
подчеркивал
соединение
традиций
оседлых
земледельческих культур и культур степных кочевников, а также важную роль
исторического периода татаро-монгольского господства в формировании российской
политической традиции.
В принципе эти подходы мало изменились в представлениях наиболее известных
авторов, писавших на эту тему в последние годы. Многочисленные писания
«основателя российского неоевразийского движения» А.Г.Дугина по сути своей есть
перепев классических евразийцев с коррективами на современные реалии. Если
Трубецкой считал «злейшим врагом» романо-германский мир с его культурой (Гитлер
тогда уже был у власти в Германии), то Дугин главным врагом Евразии считает
«атлантистов» (НАТО с его расширением в Восточную Европу): «Логика истории
постоянно на самых различных уровнях навязчиво высвечивает основополагающий
дуализм – США и СССР, Запад и Восток, Америка и Россия. В экономике, политике,
геополитике, богословии, культуре ясная, пугающе ясная антитеза – как наглядно
развернутый перед нами промысел о драме мира, о двух полюсах континентальной
дуэли, о великой войне континентов, физических и духовных». 184
Однако опасным является то, что в неоевразийстве нет места России, а есть лишь
«Евразийская хроника». Вып. VII. – Париж, 1927.
В.А. Шнирельман. Интеллектуальные лабиринты: очерки и идеологии в современной России. М.:
Akademia. 2004.
184
А. Дугин. Абсолютная родина. М., 1999, с. 666-667.
118
182
183
вопль-призыв к сокрушению и, через катарсис, к всеобщему очищению, что по своему
смыслу и стилистике свойственно идеологии и механике тоталитарных сект. Если
почитать тексты публичных лекций и манифестов Дугина, то они напоминают по своей
форме проповеди в тоталитарных сектах, под влияние которых попадают не только
молодые, но и взрослые люди.
Приведу цитату из дугинского манифеста под
названием «Россия-3» (под этим номером имеется в виду будущая Евразия-империя на
месте России): «Пусть это ничейная пока земля, -- Россия-3 – но она есть, и она вне
бледной немочи России-1(имеется в виду вариант эпохи Ельцина – В.Т.) или
оранжевой мерзости России-2 (имеется в виду вариант России позднего Путина – В.Т.).
Россия-3 – баррикады острых лучей, армия невылупившихся волшебных зародышей,
безумное напряжение пробивающейся из последних бездн бесконечной энергии,
момент настоящей вертикальной любви, океан власти. Последнее прикосновение к
стремительно остывающему миру трансцендентного перста. Мы ставим там знамя
всеобщего сбора. Подаем прощальный сигнал. Мы вскроем ваше чрево, и оно
рассядется с иудиным позором, и ваша пустота вывалится наружу, и нас никто более
не обманет. Вы, коллеги, еще не видели этого. Вот это праздник, скажу я вам!»185
Всякие Билли Грэхемы и Асакары пигмеи перед подобными разрушительными
пророчествами. А в адрес тех, кто подвергает дугинские призывы сомнению, следует
прессинг на основе метода Евразийского союза молодежи, который они называют
«ненасильственное насилие». Катехизис членов ЕСМ гласит: «Ты должен быть
господином… Ты рожден править Евразией… У тебя одна Родина – мать Евразия…
Ты больше, чем человек… Наша цель – абсолютная власть… Мы – господа земли…
Мы все вернем назад. Таков белый завет Евразии». Как видим, нынешняя России – это
«оранжевая мерзость» и на ее место должна придти «мать Евразия». Штурмовики ЕСМ
уже действуют в этом направлении, устраивая шумные пикеты-спектакли против
респектабельных государственных институтов и уважаемых в стране людей. Молодые
люди, оболваненные своим лидером, не ведают, что творят, но именно это и опасно
для страны. Еще хуже, что идеологическая эволюция Дугина от откровенно расистских
воззрений до смеси национализма и евразийского империализма постоянно находит
поддержку части политического истеблишмента. По-крайней мере, неоевразийцы ищут
американских шпионов среди российских ученых совместно с бывшими и, возможно,
нынешними представителями специальных служб.
Смысл и политические заданности в дебатах о содержании Евразии критически
оценил директор Института истории Национальной Академии наук Татарстана
185
Дугин А. Россия-3. Манифест Международного евразийского движения. www.
119
Р.С.Хакимов, но уже с позиций отрицания российской национально-культурной
целостности и с позиции утверждения так называемой тюрко-татарской цивилизации:
«Идеология противопоставления себя Западу и Востоку загоняет Россию в
исторический тупик. Многим представляется, что Россия соединяет в себе Запад и
Восток, поскольку страна одновременно находится и в Европе, и в Азии. Но эта
география обманчива. Культура не тождественна географии. Россия от Востока
отошла, а к Западу не дошла. Как православная цивилизация, она точно не Восток, а по
нормам жизни, менталитету ее нельзя назвать Западом. Она ничего не соединяет, она
стоит на перепутье…
Евразию определенно можно толковать как территорию славяно-тюркского
симбиоза. В этом случае в ее ареал надо включить Турцию, что не входило в предмет
исследования классических евразийцев, которые рассматривали только территорию
бывшей Монгольской империи. И сегодняшние евразийцы готовы на включение в
Евразию Монголии, хотя она не является частью тюркской цивилизации, но не в коем
случае не имеют в виду Турцию. Логика культурных факторов не срабатывает в
существующих определениях Евразии… Турция явно прозападная страна и
совершенно не ощущает себя частью евразийского континента. Поэтому определение
территории Евразии остается весьма субъективным делом». 186
По большому счету концепт «Евразия» был и остается для части российских
гуманитариев одним из компонентов в объяснении становления, развития и характера
государственности, прежде всего с точки зрения «Центра». Это мысль, центристко
ориентированная на вопросы, какой была и есть Москва и сфера ее власти в прошлом и
настоящем, а также какова была история пространства, ныне контролируемого
Москвой или же находящегося под влиянием Москвы. Неоевразийство представляет
собой
некий
историософии
ущербный
и,
(изоляционистский
одновременно,
одну
из
и
форм
мобилизационный)
рождающегося
вариант
российского
национализма, в основе которого не «многонародная нация» Трубецкого и Ильина, а
самодовлеющая православная цивилизация (российская цивилизация как не Запад и не
Восток).
Хотя речь, как правило, идет о войне на два фронта и об изоляции от мира в
самодостаточном пространстве, на самом деле культурной сущностью евразийства
является позиционирование себя по отношению к Европе в качестве европейской
страны с европейскими культурой и ценностями. Не случайно, во всех вариантах из
Хаким Р. Метаморфозы духа (к вопросу о тюрко-татарской цивилизации). М., Казань, 2005, с. 274275.
120
186
Евразии исключаются все народы и страны, не прошедшие европеизацию в рамках
российской колонизации или советской модернизации, в частности, например, Турция.
Но только сами евразийцы в этом никогда не признаются, а многие из них даже не
осознают своей глубоко европейской сущности.
В теории евразийства, достаточно маргинальной для российской общественной
мысли, есть слабые места и неразрешимые противоречия, которые используются не
только критиками, но и сторонниками других миров и цивилизаций в пределах
Евразии – для выстраивания более серьезных оппозиций.
Как считает Хакимов,
«вопрос взаимодействия православия и ислама в России евразийцами не решен, но
тогда основной их тезис о наличии российской цивилизации оказывается под
вопросом. Бесспорным является существование русской православной цивилизации,
доминирующей в России, но весьма спорен тезис о российской цивилизации, якобы,
соединяющей славян и тюрков, христиан и мусульман. Их удерживает вместе
государство, а не цивилизация…
В самом деле, в мире существует тюркская цивилизация. Татары, башкиры, якуты,
чуваши
и
другие
народы
являются
ее
неотъемлемой
частью.
Существует
мусульманская цивилизация. Татары не только часть этого огромного мира и не просто
исповедуют эту религию, они – самый северный форпост ислама. Ограничение татар в
рамках некоей российской цивилизации практически невозможно, ибо это ставит
препятствие на пути его развития и в конечном итоге ослабляет Россию».187
Интересно, что до какого-то исторического момента евразийский дискурс в
значительной мере был чужд представителям «азиатских» народов России, ибо, как мы
уже отметили, евразийство было централистской идеей, своего рода аргументом в
объяснении центральной власти и ее роли в историческом российском государстве.
Однако в последние два десятилетия ситуация изменилась. Идея Евразии стала
популярной среди многих интеллектуалов и политиков за пределами Москвы и
Петербурга. Она обрела новые смыслы и новые политические проекции. В
представлениях бурятских, якутских, татарских, а тем более казахстанских ученых и
политиков «Евразия» это уже не то, что имеют в виду московские или петербургские
ученые. Эти провинциальные евразийцы появились в Российской Федерации с конца
1980х гг., причем, не только среди этнических элит российской «внутренней Азии», но
и среди представителей российских регионов, которые не имеют этнического статуса,
например, Урал, Сибирь и Дальний Восток.
187
Там же, с. 269-270
121
Как мы уже отмечали, в 1990-е годы возник вариант отечественного евразийства,
построенного на отрицании российскости как таковой и ее
базовой европейской
сущности. Это евразийство как бы обращено в другие пространства политического
воображения: мировая цивилизация и культура, Европа и Азия, тюркский мир и другие
варианты. Приведу пример идеологии татарского этнонационализма, ключевым
моментом которого является отторжение российской историко-культурной общности и
российской государственности. Как пишет Хакимов, «Россия изначально сущностно
содержит в себе два мира, два разных мироощущения, два культурных ареала: русскоправославный и тюрко-исламский, которые мало взаимодействуют друг с другом,
умудряясь жить при этом в непосредственной близости, в одном пространстве…
Татары должны работать в тюркском мире, как это было и сто и двести лет назад. Это
наша экономическая и культурная ниша, в этом наше преимущество…». 188
Современное евразийство среди татарских историков и политиков – это вариант
сепаратистского толка, среди уральских, сибирских и дальневосточных авторов – это
другой вариант, содержащий в себе интеграционисткую установку. Процитируем
коллективный труд уральских ученых о геополитической и цивилизационной
динамике Азиатской России: «Вклад Азиатской России в развитие Российского
государства огромен и многосторонен, как велики и разнообразны исторические риски,
сопутствовавшие врастанию России в Азиатский континент – в свое новое, еще не до
конца освоенное геополитическое и цивилизационное измерение. Уже одно это
сопоставление заслуг и жертв, достижений и их цены заставляет рассматривать
Азиатскую Россию не как «осколок» или случайный «придаток» Российского
государства, но как важнейший оплот и резерв его развития». 189
Если исключить крайние варианты периферийного этнонационализма (особенно
татарского и якутского190), то, при всех различиях провинциальных евразийцев, есть
одна мысль, которая объединяет как представителей малых народов Сибири, так и тех,
кто выражает регионалисткие (областнические) интересы и ценности. Это поддержка
тезиса о цивилизационной общности между самыми отдаленными частями страны и
ее жителями с остальным ее населением. Это также взгляд на территорию северной
Хаким Р. Указ. соч., с. 284-293.
Алексеев В.В., Алексеева Е.В., Зубков К.И.,Побережников И.В. Азиатская Россия в геополитической и
цивилизационной динамике. XVI-XX века. М.: Наука, 2004, с. 586.
190
Якутский этнонационализм начала 1990-х гг. вообще отрицал европейский компонент в собственном
политическом самосознании. Как писала У.А.Винокурова, «якуты и Якутия исчерпали в себе
европейскость и все больше осознают себя как часть большой Азии» (У.А.Винокурова. Сказ о народе
Саха. Якутск: Бичик, 1994). Это был противоположный вариант европейски ориентированному
татарскому этнонационализму, но только оба они как бы «минуют» Россию в своих историкокультурных конструкциях.
122
188
189
Евразии, как бы обусловленную самой историей быть великой империей, будь она под
властью татарских ханов, русских царей или советской власти. Этот взгляд
открывает возможность для каждой региональной культурной традиции и для
культур малых народов искать и определять свой неповторимый вклад в общие
судьбы и ценности Евразии. Это означает определение вклада и идентификацию части
с целым в рамках исторического российского государства.
Нам этот аспект в провинциальном (точнее – региональном) российском евразийстве
представляется особенно значимым. Важно в научном и в общественно-политическом
смыслах изучать и демонстрировать историко-культурную роль регионов Поволжья,
Урала, Сибири и Дальнего Востока. Они не только магистральные пространства, где
переплетались культурные потоки, и не исторические форпосты «освоения» или
«приращения России», но и оригинальные производители культуры и самостоятельные
акторы истории, заложившие или определившие общероссийские характеристики. Эту
мысль можно пояснить на современном примере фундаментальной российской науки.
Если в 1960-е гг. создание Академгородка под Новосибирском было актом
«приращения», то современная сибирская наука – это уже российский брэнд мирового
значения. И таких примеров можно привести множество из разных сфер жизни: если
создание в 1930-е гг. косторезной мастерской в чукотском поселке Уэлене было
реализацией плана Академии художеств СССР по развитию социалистических
художественных промыслов, то в итоге появилось и живет косторезное искусство
мирового уровня -- одна из визитных карточек России как арктического государства.
Не очень, порой, ясно, что все-таки сегодня составляет не только пространство,
но и содержание понятия «Евразия». Отчасти эта сумятица была произведена
конструкциями Л.Н.Гумилева, который воссоздал туманные и малообоснованные
концепты союзов между славянами и степными народами, формообразующей
природной среды, решающего воздействия «пассионарности этносов» в создании
государственных образований. В то же самое время (в парадоксальном противоречии)
он пытался утвердить некую естественно-научную (природно-биологическую) основу
для возникновения, существования и исчезновения этнических общностей.
Из книг Гумилева черпали свои аргументы как русские, так и казахские, якутские и
другие этнонационалисты. Несостоятельные заблуждения обрели ауру академической
легитимности. «Великий евразиец» стал интеллектуальным гуру и одновременно
исторической личностью, к памятнику которого в Казахстане президент Путин
возложил венок, объявив евразийство новой идеологией новой России. Вслед за этим
123
на 1000-летний юбилей Казани в этом городе появился еще один памятник историку.
Тем самым не только казахам, но и российским интеллектуалам был дан мощный
стимул видеть российской истории как историю, построенную на эмоциональных и
ценностных интерпретациях воображаемых этнических образов, состоящих из
коллективных тел, со своими победами, героями и поражениями. Как писала
известный британский антрополог К. Хэмфри, в такой ментальной ситуации
«обсуждение текущих вопросов социальной и политической организации (как,
например, формы правления или налогообложения) фактически невозможно, его
обволакивают трансцендентные понятия наподобие «степных цивилизаций» или
«национальной судьбы».191 Скажем так: это крайне полезное рассуждение для
отечественных управленцев быть более осторожными с разными теоретиками.
Caroline Humphrey. ‘Eurasia’, ideology and political imagination in provincial Russia. // Postsocialism.
Ideals, ideologies and practices in Eurasia. Ed. by C.M.Hann. L. and N.Y., 2002, p. 263.
191
124
Глава 13. О цивилизационной миссии российского народа
В последние два года российский президент несколько раз высказывался по поводу
существования исторической общности под названием российский народ или
российская нация. В ежегодном послании 2005 года не просто были использованы эти
две категории, но была высказана вызывающая, на первый взгляд, и политически не
очень корректная позиция: «Безусловно и то, что цивилизаторская миссия российской
нации на евразийском континенте должна быть продолжена».192 Зарубежные
комментаторы отозвались на эту заявку очень сердито, а отечественные – просто не
заметили,
ибо
им
опять
нужно
было
признавать
вслед
за
президентом
несуществующую на их взгляд новую нацию. А между тем эта заявка представляется
мне более чем достойной для размышления.
Я не могу судить обо всем евразийском континенте, но применительно к территории
бывшего СССР положение о цивилизационной миссии (под этим следует понимать не
мессианизм, а общекультурную и культуртрегерскую роли) представляется верным,
хотя сами по себе слова «цивилизация» и «миссия» не из строгого научного языка.
Заявление президента противостоит утвердившемуся в умах и языке жителей новых
государств объяснительному концепту распавшейся «советской империи», которая,
якобы, угнетала и сдерживала историческое развитие этнической периферии, а русские
выступали в роли ассимиляторов. Отметим, речь идет не о миссии русских, а о миссии
российской нации, которая всегда включала в себя людей разной этнической и
религиозной принадлежности. Так, например, российские (прежде всего казанские)
татары играли важную роль в дореволюционной колонизации региона и в советской
культурной модернизации населения Средней Азии. Российские украинцы, сибирские
татары, буряты и якуты составляли значительную часть первожителей и нынешних
обитателей Восточной Сибири и особенно Дальнего Востока, оказывая влияние на
развитие этих территорий, включая малочисленные аборигенные народы.
Что составляет содержание миссии? Цивилизаторская миссия российской нации,
Ежегодное послание президента Российской Федерации Федеральному Собранию Российской
Федерации. М., 2005.
125
192
включая ее государство в формате Российской империи и СССР, содержит в себе
несколько направлений, и она включает два аспекта – миссия для себя и миссия для
внешнего мира. Миссия для себя – это все те хозяйственные, этнокультурные,
политические взаимодействия в исторической Евразии, которые происходили в рамках
российского народа, пространственные границы и этнорелигиозный состав которого
постоянно менялись. Эта миссия для себя заключалась в хозяйственном освоении и
промышленном развитии больших территорий Евразии, распространении европейских
норм права и культурных ценностей.
Британский историк Д.Ливен справедливо пишет, что «имелись фундаментальные
различия между Российской империей на пограничных с Европой территориях и на
азиатском «южном поясе» -- другими словами, на Кавказе, в казахских степях и в
Средней Азии. Российское правление в Азии во многом было схоже с методами
управления европейской экспансии на восток, осуществляемой, как правило, за счет
нехристианских и часто кочевых народов. Экспансия России базировалась на
применении европейских экономических и политических технологий – иначе говоря,
армий, индустрии, железных дорог и правительственных институтов, организованных
по современным европейским принципам».193
Напомню, что при всех деформациях советского закона, он был единокровен
кодексу Наполеона, а не конфуцианскому праву или же иранским и суданским законам
шариата. Коммунизм и сталинские деформации – это своего рода стилевые различия и
разногласия с остальной Европой, но, тем не менее, это различия и разногласия
внутри Европы.
Цивилизаторская миссия российской нации состояла в распространении на большой
части территории Евразии (европейский Север, Поволжье, Сибирь и Дальний Восток)
норм двух мировых культурных систем и в приобщении к ним местного населения.
Одна из них – это христианство в форме православия. Как пишет В.Кантор, «Русь,
расположенная на перекрестке Запада-Востока, Европы-Азии имела возможность
выбора религии. Она обратилась к Византии, с которой ее связывали торговые и иные
отношения, бывшей в то время самой цивилизованной частью христианского мира».194
Цивилизаторская миссия православия затрагивала не столько последователей других
мировых религий (буддизма и ислама), которые также издавна исповедовала часть
населения, составившего российский народ, сколько затрагивала население, не
обращенное в большую веру, придерживавшееся т.н. традиционных верований.
193
Д.Ливен. Российская империя и ее враги с XVI века до наших ней. М.: Из-во «Европа», 2007. С. 349.
126
Аналогичную роль христианство сыграло и в других регионах мира, особенно в
Америке в отношении аборигенного населения.
Советский период отличался антицерковной политикой, но православная вера и
церковь оставались духовной опорой для миллионов людей разной национальности в
трудных жизненных условиях, включая время лишений и военных тягот. Возврат
Русской православной церкви в российское общество с конца 1980-х гг. был
впечатляющим и показательным в смысле общественной потребности иметь
христианскую веру как одну из цивилизационных основ на огромной территории
России и за ее пределами. Более 20 тысяч новых православных храмов за 20 лет,
включая построенный и освященный в 2007 г. храм на Курильских островах, -- это
безусловное свидетельство духовной миссии россиян для самих себя и для всего
христианского мира. Для 10 тысяч православных приходов на территории от
Финляндии до Владивостока под управлением Московской епархии РПЦ имеют еще
много общественного пространства, особенно в духовно-нравственной сфере, чтобы
продолжать свою наставническую миссию. Отмечу также, что, как и русский язык, для
большинства верующих россиян православие составляет важный компонент не только
духовной жизни, но и национальной российской идентичности.
Некоторые российские философы задают вопрос, а возможно ли для православия,
которое отрицает религиозную и культурную жизнь Европы после раскола
христианской церкви, быть носителем цивилизующего начала? «Может ли сегодня
стать орудием духовного раскрепощения эта религия, всегда бывшая в тесном союзе с
властным государством, с тем, кто сильнее!»,195 -- спрашивает В.Кантор и отвечает на
этот вопрос отрицательно. Мой ответ скорее положительный, ибо христианские
постулаты остаются общими для всех ветвей этой мировой религии, и они несут
огромный заряд гуманности и терпимости, которых так не хватает россиянам.
Религия в России, если брать народную веру, а не узкий круг церковников, не была
частью власти, по крайней мере, в советский период. Репрессиям и унижениям
подвергались не только простые верующие, но и священнослужители. Но самое
главное не в этом. В эпоху средневековья Русь, после ее завоевания Ордой, не стала
мусульманской страной, осталась частью европейского мира именно благодаря
православию. В XXI веке пока не очень ясно, чем закончится нынешнее сближениеотталкивание (термин В.Кантора) христианства и ислама – этих двух крупнейших
цивилизационных миров. В любом случае именно русское православие оказывается
194
195
В.Кантор. Указ. соч. С. 18.
В.Кантор. Указ. соч. С. 21.
127
своего рода пограничной зоной взаимодействия. Его миссия сохранить границы
влияния христианства и преподнести миру урок мирного взаимодействия двух
мировых религий в рамках одного государства. Эта миссия по своим масштабам может
быть сравнима с миссией древней Руси, остановившей монгольские орды на подступах
Европы.
Вторая культурная система – это система на основе русского языка и русскоязычной
культуры, включая мировое достояние – русскую литературу. Русская словесность –
это один из конструктов российской нации. Не случайно известный философ
М.К.Мамардашвили говорил «о рождении из творчества писателей целой страны,
России».196 Русский язык и российская-советская культура (от Пушкина и Гоголя до
Шолохова и Айтматова) сыграли выдающуюся цивилизаторскую миссию на
евразийском континенте, не ограничиваясь только территорией исторического
российского государства. Русский язык был и остается языком культурного
взаимодействия и взаимообогащения представителей разных этнических культур в
рамках российской национальной культуры. Он был и остается языком достижений
мировой цивилизации для территории бывшего СССР, ибо через русский язык
большинство населения большинства новых государств продолжает приобщаться к
мировому культурному достоянию и к современной массовой культуре, а также
транслирует в мир собственные культурные достижения.
Российская нация внесла неизмеримый вклад в культурное наследие народов
Восточной и Западной Европы. Без российского культурного компонента нет
европейской культуры в прошлом, и этот вклад в более ограниченном варианте (уже
без новых национальных культур стран бывшего СССР, которые когда-то входили в
российскую и советскую культуры) будет сохраняться в будущем. Одно из моих
этнографических наблюдений в пользу данного тезиса – это содержание месячной
репертуарной афиши театра «Ла Скала» в Милане за февраль 1998 года: из примерно
25 имен композиторов, балетмейстеров, исполнителей половину составили русские
имена! Стоявший рядом со мною итальянский профессор, только что доказывавший
мне, что Россия – это не Европа, а Турция – это Европа, никак не мог объяснить мне,
почему на этой визитной карточке высокой европейской культуры были русские, а не
турецкие имена!
196
Мамардашвили М. Как я понимаю философию. М., 1990. С. 187.
128
Русский язык остается основой исторической и духовной общности, которая может
быть названа Русским миром. Об этом феномене речь пойдет в последней главе моей
книги.
После распада СССР цивилизационная миссия российского народа для себя стала
меньше, а для внешнего мира она выросла, ибо уменьшилась сама Россия, и, за счет
бывших республик, а ныне новых государств увеличился внешний мир в орбите ее
культурного влияния. В этом отношении президент Путин прав, говоря об евразийском
континенте, имея в виду прежде всего территорию бывшего СССР за пределами
России. Эта миссия была, и она есть сегодня, как бы нынешние отрицатели России не
принижали значение современного культурного производства. Достаточно посмотреть,
какие книги и журналы читают, какую музыку слушают и на каком языке
разговаривают между собой граждане и политические лидеры новых государств. В
самые последние годы признания о великой роли русской культуры и языка
прозвучали в выступлениях целого ряда руководителей новых постсоветских
государств.
Конечно, содержание и оценочный смысл цивилизационной миссии исторически
меняются, и далеко не всегда это исключительно позитивный и односторонний
процесс. Далеко не всегда он одинаково рассматривается представителями разных
поколений и разных ареалов в зоне культурных взаимодействий и влияния. О
цивилизационном воздействии в рамках миссии для себя имеют основания говорить не
только носители русской или даже русскоязычной культуры. Российский народ по
мере включения в свой состав носителей разных культур и по мере развития
контактов с внешним миром вбирал в себя многое из опыта других. Некоторые
компоненты, входившие в состав российского культурно-цивилизационного арсенала,
сами были результатом длительной эволюции, включавшей опыт исторический
государственности, письменности, религии многих народов и регионов (Закавказье,
Средняя Азия, Балтия, Молдавия, Бурятия).
Эти достойные культурные традиции и их носители вступали в сложные
взаимодействия с доминирующим русским культурным компонентом и с центральной
властью. Многое утрачивалось или разрушалось, но не более чем при формировании
германской нации на основе прусского, британской -- на основе английского,
китайской -- на основе ханьского компонентов. Тем более не может быть плоской
аналогии цивилизационной миссии российской нации в Евразии с миссиями внешних
колониальных империй, где также содержался цивилизаторский компонент, но
характер отношений был основан не на взаимодействии (пусть и не всегда
129
равнозначном), а на жесткой схеме господства-подчинения по четкой схеме
метрополия
–
колонии.
Масштабное
включение
в
господствующие
нации
человеческого материала и религиозно-культурных компонентов бывших субъектов
колониальной цивилизаторской миссии происходит только сегодня, в том числе и
через болезненную массовую миграцию в метрополии жителей бывших колоний,
которое сопровождается социально-культурными коллизиями.
Как возможно осуществить упомянутое в президентском послании «продолжение
миссии»? Будущая цивилизаторская роль России и российского народа в чем-то уже
предопределена, в чем-то только просматривается, а что-то мы не в силах предугадать.
И все же почему миссия должна быть продолжена, и нет ли здесь бравады
«провалившейся страны», каковой многие отечественные и зарубежные эксперты
считают Россию? Предопределенность заключается хотя бы в том, что российская
нация остается на будущее распорядителем очень значительной части земных
ресурсов и, по крайней мере, на континенте Евразии без этих ресурсов человеческая
цивилизация не сможет существовать и развиваться. Одни только озеро Байкал с его
20% мировых запасов пресной воды, сибирские леса и нефтегазовые ресурсы
накладывают на российский народ мировую ответственность за их сохранение и
использование.
Российская нация остается единственным хранителем до сих пор значимой для
Евразии культурно-ценностной системы на основе русского языка, кириллического
письма и христианского православия, хотя в российском народе сохраняются и будут
воспроизводиться другие культурные системы, в том числе и общемирового масштаба
(иудео-христианские,
евро-исламские,
буддистско-монгольские,
аборигенно-
арктические и другие).
Забвение этой части цивилизационной миссии означало бы утрату собственной
отличительности и огромный ущерб для мировой культуры. Судя по состоянию
ресурсной экономики, интеллектуального потенциала и культурного производства,
миссия по сохранению этих двух культурных систем (русскоязычной культуры и
православия) вполне реализуема. Предлагаемый некоторыми моими коллегами отказ
от кириллицы в пользу латиницы197 есть и цивилизационное отступление, не говоря о
возможном ущербе для российской идентичности. Скорее, подобные смены графики в
пользу латиницы как мирового интегратора можно ожидать от носителей малых и
изолированных культур - грузин или армян, но почему-то таких предложений никто из
них не делает.
130
Есть еще один новый смысл в продолжении евразийской миссии России на
ближайшие десятилетия. Это сохранение памяти и идентичности жителей бывшего
СССР, связанных с принадлежностью к советскому народу, а также исполнение роли
страны-реципиента для тех, кто продолжает чувствовать свою причастность к России и
даже предпочел бы трудиться и жить в России. В ежегодном послании президента
России 2005 года говорится о необходимости избавиться от въевшегося в поры
политиков и обывателей антимиграционизма и ксенофобии в отношении бывших
соотечественников. Быстро развивающиеся экономика и рынок труда в России, а также
ее сокращающееся и стареющее население ставят перед страной сложную проблему
воспроизводства населения. Точно перед такой же проблемой стоят другие страны
западной Европы. Но 25 стран Евросоюза в 2003 г. увеличили свое население на 1,9
миллиона человека и 90% этого роста обеспечили иммигранты. Россия же последние
годы проводит политику свертывания миграции из стран бывшего СССР, подрывая
тем самым собственную национальную безопасность.
В послании президента не сказано, что привлечение миграции из стран бывшего
СССР должно быть задачей и оценочным критерием деятельности миграционных
служб. Но зато сказано, что страна заинтересована в притоке квалифицированных,
легальных трудовых ресурсов и что «в конечном итоге -- каждый легальный
иммигрант должен получить возможность стать гражданином России». Заметим, что
нынешние закон, процедура и коррупция фактически не позволяют вновь прибывшему
стать «легальным иммигрантом». В последнее десятилетие российский народ и его
государство исполняют неприглядную миссию отторжения и сверхэксплуатации своих
бывших соотечественников, в то же самое время получая от их труда огромные
выгоды. Здесь образовался большой пробел по части «цивилизаторства», вызванный не
только узким политическим расчетом и соображениями безопасности, но и
корыстными мотивами и, отчасти, мстительными эмоциями за инициативу «ухода» от
России.
Напомним, что в Советском Союзе наиболее притягательной для внутрисоюзных
миграций была территория РСФСР, т.е. нынешней России. Из РСФСР также был
большой выезд в другие союзные республики. В своей основе это была трудовая
миграция,
наполненная
зачастую
пропагандистским
смыслом
и
молодежной
романтикой. В миграционном обмене также заключался один из компонентов
цивилизационной миссии, ибо квалифицированные кадры из центра страны и «русских
регионов» создавали хозяйственно-культурный потенциал, который составил основу
197
С.А.Арутюнов. Всеобщий переход на латиницу неизбежен // Независимая газета. 7 августа 2001 г.
131
независимой государственности при распаде СССР. Обученные в центральных вузах
местные кадры и ехавшие в республики «по распределению» специалисты выполняли
важнейшую культуртрегерскую миссию, соединяя богатую местную традицию с
достижениями советского профессионального искусства и культуры. В последние
десятилетия в РСФСР прибывало больше советских граждан, чем выезжало. Это были
главным образом молодые специалисты, работники больших строек, а также
военнослужащие, пожелавшие после демобилизации остаться в России, найдя работу и
подругу жизни. Служба в Советской армии на территории РСФСР или в других
регионах играла большую роль в культурно-образовательном развитии представителей
сельских и городских жителей союзных республик.
Тот факт, что после распада СССР миграция в Россию продолжилась, не представлял
собой нового явления. Более того, за период между переписями 1979 и 1989 гг.
количество переехавших в РСФСР из других республик было больше, чем между
переписями 1989 и 2002 гг. Другое дело, что в последнее десятилетие почти
прекратился выезд из России в новые государства. Притягательность России для
наших бывших соотечественников будет сохраняться еще долго, по крайней мере, до
тех пор, пока уровень жизни, рынок труда и карьерные возможности будут здесь
лучше, чем в других странах. Но эта ситуация не может длиться вечно.
Дискриминация, обман, издевательства и насилие, которые испытывали все эти годы
иммигранты в России, уже отбили охоту у многих подвергать себя таким рискам и
повернули потоки мигрантов в сторону Восточной и Западной Европы, Турции и даже
Китая. Несмотря на продолжающееся сокращение населения и растущий рынок труда,
а также осознание малой частью государственной бюрократии необходимости и
полезности иммиграции для развития страны, миграционные и другие службы
продолжают работать по части «миграционных инспекций» и депортации «нелегалов».
При сокращении населения России на 700 тысяч в 2004 г., власти только в
официальном порядке выслали из страны 90 тысяч потенциальных работников и
граждан, затратив на это более 100 миллионов рублей бюджетных средств. Не меньше
людей были вынуждены уехать под угрозой депортации и насилия. В 2007 г., уже при
объявленных коррективах в миграционной политике и программе привлечения
соотечественников, на переезд в Россию правоохранительные органы отобрали более
30 тысяч паспортов у временных и постоянных жителей России, приехавших из стран
бывшего СССР. Эти люди оказались в положении людей без прав и перспектив, кроме
депортации в страны исхода.
Как видим, по этой части цивилизаторской миссии российской нации результаты
132
довольно противоречивые. С одной стороны, полтора десятка лет наша страна была и
остается местом приложения труда и услуг, а также источником жизнеобеспечения для
миллионов граждан государств нового зарубежья. С другой стороны, Россия позволила
себе поставить этих людей в унизительное положение, ограничить число желающих
жить в России и их возможности. В итоге страна растеряла исторический шанс забрать
часть населения бывших союзных республик после распада, руководствуясь
утопичными представлениями, что некие «этнические россияне» должны вернуться на
свою «историческую Родину», а другие остаться в «своих государствах». Не было
учтено, что цивилизаторская роль России в отношении всех бывших сограждан
сделала их во многих отношениях не просто советскими людьми, но именно
россиянами, независимо от этнической принадлежности (русской, украинской,
татарской, узбекской, киргизской или грузинской). Россия слишком неосмотрительно
решила отказаться от этой миссии и к ней следует вернуться.
133
Глава 14. Русский мир и его перспективы
В ежегодном послании Федеральному Собранию 2007г. Президент Путин обратился
к понятию «русский мир» и сказал следующее: «Наша страна исторически
формировалась как союз многих народов и культур. И основу духовности самого
российского народа испокон веков составляла идея общего мира – общего для людей
различных национальностей и конфессий. В этом году, объявленном Годом русского
языка, есть повод ещё раз вспомнить, что русский – это язык исторического братства
народов, язык действительно международного общения. Он является не просто
хранителем целого пласта поистине мировых достижений, но и живым пространством
многомиллионного "русского мира" – который, конечно, значительно шире, чем сама
Россия. Поэтому, как общее достояние многих народов, – русский язык никогда не
станет языком ненависти или вражды, ксенофобии или изоляционизма». 198
Хотя и не новый, но привлекательный концепт под названием «русский мир»
появился в политическом и научном языке недавно. В академическом плане речь идет
о феномене российской русскоязычной диаспоры (чаще используется термин «русское
зарубежье»), который актуализировался с эпохой горбачевской либерализации и с
открытием России для внешнего мира и внешнего мира для России. Вопрос о
российской диаспоре обрел
драматическое содержание после распада СССР, когда
образовалась новая диаспора уже не столько за счет эмиграции, сколько по причине
изменения границ и сокращения территории исторического российского государства.
Появление метафоры «русского мира» (а это бесспорно метафора, требующая
объяснения)
сопровождается
в
языке
российских
политиков
и
экспертов
фантастическими цифрами и рискованными замерами типа, что больше: русский мир
или Россия. Поскольку проблема диаспоры и миграций мною исследовалась
неоднократно, я решил написать эту главу с целью ответить на вопросы о смысле
самой категории «русский мир» и ее значимости для России и для национальной
идентичности.
Послание Президента Российской Федерации Федеральному Собранию Российской Федерации. 26
апреля 2007 года.
134
198
Напомню, что российский народ создал самое обширное государство в мире, и он
входит в число десяти крупнейших по численности
народов мира. У нашего
государства много выдающихся достижений и вклад его в мировую цивилизацию и в
мировую культуру более чем примечателен. Далеко не всем государствам и народам
удается породить феномен глобального размаха, который можно было бы назвать
«миром», т.е. трансгосударственным и трансконтинентальным сообществом,
которое объединено своей причастностью к определенному государству и своей
лояльностью к его культуре. Такими мирами обладают, наряду с Россией, только
Испания, Франция и Китай. Возможно, Ирландия вместе с Великобританией.
«Мир» или диаспора -- это не просто сумма эмигрантов, выехавших с
территории исторического государства в разные эпохи и в разные страны. Это близкие,
но не совпадающие явления. Ясно, что без массовой эмиграции невозможно
возникновение культурно родственного населения за пределами государства. Но само
по себе большое число не гарантирует возникновение за рубежами Родины
родственного внешнего мира. Эмигрантов может быть очень много, как, например,
выехавших из Индии, внешняя миграция которой самая большая в мире. Но расовая,
языковая, кастовая разнородность в момент исхода и быстрая ассимиляция в новых
местах в случае с Индией не создали такого феномена, который можно было бы
назвать «индийским миром» наподобие «мира хуацяо» (выходцы из Китая) или
«русского мира» (выходцы из России).
Почему более корректно говорить, что российский (а не русский) народ
породил русский (а не российский) мир, хотя эмиграция из России и те, кто когда-то
был частью России, имеют столь же многоэтничную природу, как и собственно
российский народ? Потому что, во-первых, в диаспоре теряется этническая
актуальность. Мигранты воспринимаются принимающим обществом как гомогенные
(культурно одинаковые) выходцы из одной страны: с давних пор все выходцы из
России назывались русскими. Как правило, мигранты сами следуют этому
упрощенному восприятию, хотя в ряде ситуаций и по ряду причин они могут отвергать
русскость и доказывать, что они евреи, цыгане, чеченцы, черкесы, финно-угры и т.п.
Для французов или американцев
важнее, что кто-то в их стране – выходец из
России, и он говорит по-русски, а то, что он может быть чувашом или осетином, в
дальнем мире уже не имеет такого значения. С этим соглашаются и мигранты, ибо им
сложнее объяснять, что в России есть еще чуваши и осетины и еще много разных
национальностей. Упрощенное восприятие выходцев из других стран – это общая
норма: для россиян также все выходцы из Китая – китайцы, а из Испании – испанцы, а
135
из Великобритании – англичане. В самой же
России этнические различия среди
россиян остаются более значимыми («за рубежом мы все русские, а дома уже разные» - одна из распространенных сентенций среди россиян). Здесь уже сказывается не
только мировая норма, но и отечественная специфика фундаменталистской трактовки
этничности.
Во-вторых, диаспора становится именно русской диаспорой, а не тривиальной
миграцией или совокупностью всех выходцев из страны потому, что она осознает и
воспроизводит свое единство во внешнем мире на основе главной культурно
отличительной черты – а именно на основе русского языка. Утратившие эту черту, как
правило, теряют свою принадлежность к русскому миру. Литовские татары,
иорданские черкесы или косовские адыги не составляют часть русского мира, хотя они
суть
часть
исторических
российских
соотечественников
за
рубежом,
и
по
федеральному закону о государственной поддержке соотечественников, по программе
содействия добровольному переселению соотечественников в Россию имеют право на
поддержку государства. Ассимилировавшийся в языковую и социальную среду других
стран потомок русских или евреев, выехавших из России до или вскоре после
революции 1917 г., также не может считаться частью русского мира. Не может, даже
если желание заработать легкие деньги в реформируемой России толкало его
вспомнить и объявить свою русскость при основании совместной фирмы или при
заключении деловых контрактов. Такие примеры мы наблюдали в большом количестве
в 1990-е годы.
Зато бесспорной частью русского мира являются те, кто выехал из страны в разные
исторические периоды и сохранил знание русского языка, а вместе с ним – разной
степени лояльность и привязанность к России. Сохранившие русский язык и
православие русские липоване в Румынии и духоборы в Грузии – выходцы из
Российской империи; продолжающие играть в КВН на русском языке бывшие жители
СССР, выехавшие в страны Европы и Америки, составляют часть русского мира, даже
если по своему этническому происхождению могут быть не только русскими, но и
армянами, грузинами, украинцами, а их родственные корни находятся сегодня не
только в России, но и в новых независимых государствах.
Именно русский язык и русскоязычная российская или советская культура вместе с
исторической памятью объединяют и конструируют этот мир. Связь с Россией в
смысле лояльности и привязанности остается третьей важнейшей чертой русского
мира, но эта связь может быть изменчивой и иметь противоречивые смыслы и
направленности. Здесь главное
-- сам факт ощущения связи и демонстрируемое
136
отношение к России, будь это потомки русских эмигрантов, сохраняющие Форт Росс в
Калифорнии, или же борцы против «кремлевского режима», окопавшиеся в Лондоне и
желающие видеть «другую Россию». Таким образом, русский язык, русскоязычная
культура и демонстрируемый интерес в Родине отличают принадлежность к
русскому миру.
Как же быть в таком случае с этничностью, которая зачастую объявляется
единственной отличительной характеристикой, когда под русским миром имеют в виду
25 миллионов русских в постсоветских государствах и несколько миллионов в дальнем
зарубежье? Что касается более давних (досоветских) времен и более отдаленных стран
выезда россиян, то в этом случае этничность трудно определить как главную
отличительную черту русского мира. Собственно русские (великороссы) были в явном
меньшинстве и возможно остаются таковыми в дальнем русском мире. В этом случае
более определяющими были язык и принадлежность к Русской православной церкви.
Но в более поздние (советские) времена и в ближнем мире, где этничность стала уже
частью выученного культурного багажа и политического языка, именно этнические
русские и более широко – русскоязычные стали основным отличием русского мира.
Но все ли русские могут быть его частью, скажем, в Латвии и Эстонии, где они
стояли в 1989 г. вместе с прибалтами в людской цепи с требованием независимости, а
сейчас, скажем, голосовали в эстонском парламенте за закон о сносе памятника
советскому солдату? В Латвии и Эстонии есть небольшое число русских или
русскоязычных, которые не желают никакой России, и мне представляется, что
зачисление таких людей в орбиту русского мира было бы ошибкой. Возможно, что
такой же подход касается людей типа Б.Березовского, хотя он Россию никак не
оставляет в своих деяниях и страстях.
Таким образом, вопрос о русской этнической принадлежности важен для поздних
(советских) волн эмиграции, как православие было важно для более ранних. Для
постсоветских эмигрантов и для тех, кто никуда не уезжал, а от кого «мигрировали»
границы собственной Родины, доминирующими факторами остаются язык, религия и
гуманитарно-политические связи с Россией. Последние особенно значимы в ситуациях
дискриминации и попыток понизить статус русских или «русскоязычных» со стороны
«титульных» этнонационалистов стран бывшего СССР. При всех отмеченных
неоднозначностях сам по себе русский мир есть реальность, он проявляет себя в
самых разных ипостасях, в большинстве своем значимых для России и ценимых
россиянами. Однако обратимся к истории, чтобы избежать упрощений.
Старый русский мир. Россия за последние полтора века была мощным
137
поставщиком эмиграции, а значит, и потенциальной диаспоры, хотя не все выехавшие
из России – это состоявшаяся диаспора. В дореформенной России наблюдалась
интенсивная религиозная эмиграция (русские старообрядцы). И хотя переселенцы
XVIII – первой половины XIX в. почти все оказались в составе расширяющей свои
границы России, часть их поселилась в Добрудже, вошедшей в состав Румынии и
Болгарии с 1878 г., и на Буковине, отошедшей с 1774 г. к Австрии.199 В пореформенные
десятилетия пространственные движения населения значительно увеличились. Свыше
500 тыс. выехали в 1860–1880-е годы (в основном поляки, евреи, немцы) в соседние
государства Европы и небольшая часть – в страны Америки. Но особенность этой
волны эмиграции в том, что она не привела к образованию исторической российской
диаспоры. Причина в том, что по своему этнорелигиозному составу и социальному
статусу эта эмиграция уже была диаспорой в стране исхода, а более позднее появление
«настоящей исторической родины» (Польши, Германии и Израиля) исключило
возможность выстраивания диаспорной идентичности с Россией.
Другими причинами того, что ранняя эмиграция из России не стала базой для
образования русского мира, могли быть сам состав мигрантов и ситуация в
принимающей стране. Это была неидеологическая (трудовая) эмиграция, поглощенная
сугубо хозяйственной деятельностью и экономическим выживанием. В ее среде еще
было недостаточно представителей интеллектуальной элиты, которые взяли бы на себя
труд политического производства диаспорной идентичности. Без интеллектуалов как
производителей
субъективных
представлений
нет
диаспоры,
а
есть
просто
эмигрантское население.
В последние два десятилетия XIX в. эмиграция из России резко возросла. Уехало
примерно 1140 тыс. чел., в основном в США и Канаду. Особую группу составили
«мухаджиры» – жители преимущественно западной части Северного Кавказа,
покинувшие территории своего проживания в ходе Кавказской войны. Они
переселились в разные регионы Османской империи, но больше всего – в Малую
Азию. Их численность, по разным источникам, колеблется от 1 до 2,5 млн. чел.
Последние
составили
основу для
черкесской
диаспоры,
которая
в
момент
происхождения не была российской, а стала таковой уже после включения Северного
Кавказа в состав России.
Вклад страны-донора в сохранение диаспоры, помимо первичного выброса
населения, был минимальным, особенно в советский период. Родина надолго, а для
Здесь и далее данные взяты из: Брук С.И., Кабузан В.М. Миграции населения. Российское зарубежье //
Народы России. Энциклопедия / Гл. ред. В.А. Тишков. М., 1994.
138
199
многих и навсегда исчезла из идеологического комплекса диаспоры. Единственное
обратное воздействие происходило через идеологическую и политическую миссию
борьбы с СССР и коммунизмом, но этим занимались только единицы. По причине
исторической давности и изоляции от родины диаспора или таяла, или оставалась
обычным иммигрантским населением, подвергавшимся местной интеграции и
ассимиляции. Ее актуализация произошла в последние годы именно под воздействием
родины, когда в СССР, а затем в России и других постсоветских государствах
осуществлялись глубокие трансформации.
Новая родина вспомнила о диаспоре раньше, чем сам диаспорный «материал», ибо
последний был нужен для целого ряда новых коллективных, групповых стратегий.
Наличие соотечественников (соплеменников) за рубежом помогало советским людям
осваивать внезапно открывшийся для них внешний мир. Новые формы деятельности,
например, предпринимательство, порождали надежды на «богатую диаспору», члены
которой могут помочь в серьезном бизнесе или хотя бы в организации шоп-туров. Втретьих, мифические миллионы эмигрантов, якобы готовых вернуться на свою
историческую родину, могли поправить демографический баланс и пополнить ресурсы
для тех, кто, пребывая в меньшинстве, задумал образовать «свое» государство в ходе
«парада
суверенитетов».
В
целом
же
случай
черкесской
диаспоры
скорее
свидетельствует о том, что исторически давние миграции и изоляция от родины редко
создают устойчивые и полнокровные диаспоры, как бы на этот счет ни
фантазировали энтузиасты «зарубежья» в самой стране исхода.
Возможно,
аналогичная
ситуация
сложилась
бы
и
с
другой
частью
(преимущественно восточнославянской) эмиграции из России конца прошлого века,
если бы не происходила ее мощная и периодическая подпитка в последующее время. В
первые полтора десятилетия ХХ в. эмиграция из страны еще усилилась. До первой
мировой войны Россию покинуло еще около 2,5 млн. чел., переселившихся в основном
в страны Нового Света. Всего примерно за 100 лет с начала массовых внешних
миграций из России выехало 4,5 млн. чел.
Можно ли считать всю эту массу выходцев из дореволюционной России диаспорой?
Наш ответ: конечно, нет. Во-первых, территориально почти всех эмигрантов того
периода
поставляли
Польша,
Финляндия,
Литва,
Западная
Белоруссия
и
Правобережная Украина. Тем самым Россия создавала диаспорный материал в
значительной мере для других стран, которые исторически возникли в последующие
периоды. Хотя многие из выехавших культурно были русифицированы и даже считали
139
родным языком русский, едва ли возможно ближайшего соратника Адольфа Гитлера
Альфреда Розенберга, который был выходцем из Литвы и лучше говорил по-русски,
чем по-немецки, считать представителем русской эмиграции. Между тем современные
политические спекуляции историков позволяют создавать подобные конструкции. Так,
радиостанция «Свобода» посвятила одну из передач книге американского историка
Уолтера Лакиера «Российские корни фашизма», где как раз случай с гитлеровскими
соратниками из российской Прибалтики был положен в основу конструкции
происхождения фашизма в России! При этом выражение «российские корни фашизма»
(Russian Roots of Fasсism) в часто встречающемся обратном переводе как «русские»
оказалось неправильным и откровенно провокационным. Поэтому еще раз напоминаю
о необходимости более осторожно подходить к случаям употребления слова Russia и
Russians в иностранных текстах. Чаще всего речь идет не о русском, а о российском.
Во-вторых, этнический состав дореволюционной эмиграции также повлиял на ее
возможности
стать
российской
диаспорой
и
именно
в
этом
качестве
интерпретироваться историками. В числе российских эмигрантов в США более 40%
составляли евреи. Погромы и дискриминация евреев в России, а также нищета
обусловили среди них глубоко отрицательный образ родины, который отчасти
сохраняется до сих пор уже среди потомков. Успешная интеграция этой части
эмигрантов в американское общество также обусловила быстрое забывание
«российскости», а тем более «русскости». Встреченные мной в США, Канаде и
Мексике многие потомки этой части эмиграции (несколько десятков только одних
историков и антропологов!) почти никак не сохранили и не ощущали сопричастность к
России. А значит, и не были ее диаспорой и частью русского мира.
Из 4,5 млн. эмигрантов из России только около 500 тыс. считались «русскими», но
на самом деле это были также украинцы, белорусы, часть евреев. Перепись США 1920
г. зафиксировала 392 тыс. «русских» и 56 тыс. «украинцев», хотя это явно завышенные
цифры, так как среди них были представители многих этнических групп, особенно
евреев. В Канаде перепись 1921 г. зафиксировала почти 100 тыс. «русских», однако на
самом деле в эту категорию оказались включены почти все восточные славяне и евреи,
выехавшие из России. Таким образом, всего за годы дореволюционной эмиграции из
России выехало 4,5 млн человек, из которых не более 500 тыс. были русские, украинцы
и белорусы. Кто из многочисленных потомков этих людей ощущает сегодня свою
связь с Россией, сказать крайне трудно.
Исторический отсчет традиционной российской диаспоры, которая и создала
русский мир, начинается в связи с миграционными процессами после 1917 г. В 1918–
140
1922 гг. большого размаха достигла политическая эмиграция россиян, которые не
приняли советскую власть или потерпели поражение в гражданской войне. Размер так
называемой белой эмиграции примерно 1,5-2 млн. человек. Впервые подавляющее
большинство эмигрантов составили этнические русские. Именно об этой категории
населения можно говорить не только как об эмиграции, но и как о манифестной (в
смысле жизненного поведения) диаспоре с самого начала возникновения этой волны
мигрантов. Именно это стало рождением старого Русского мира.
Объясняется это рядом обстоятельств. Элитный характер мигрантов, а значит, более
обостренное чувство утраты родины (и имущества) в отличие от трудовых мигрантов
«в овечьих тулупах» (известное прозвище славян-иммигрантов в Канаде), вызвали
более устойчивое и эмоционально окрашенное отношение к России. Именно эта
эмиграция вобрала в себя почти все данные мной выше характеристики, в том числе и
производство параллельного культурного потока, который ныне частично возвратился
в Россию. Именно эта эмиграция не имела и не имеет никакой другой конкурирующей
родины, кроме России во всех ее исторических конфигурациях ХХ в. Именно к этой
эмиграции в последнее десятилетие оказались больше всего направлены симпатии
страны исхода в процессе демонтажа господствовавшего политического порядка.
Ностальгией оказалась охвачена не столько диаспора, сколько ее современные
отечественные потребители, желавшие увидеть в ней некую утраченную норму,
начиная от манер поведения и заканчивая «правильной» русской речью. Русская
(российская) диаспора как бы родилась заново, обласканная вниманием и извиняющей
щедростью современников на исторической родине. На наших глазах историки
сконструировали миф о «золотом веке» русской эмиграции, с которым еще придется
разбираться с помощью новых более спокойных прочтений. По крайней мере, для моей
книги большой проблемой оказалось разобраться и оценить, что из блестящих для
своего времени философско-культурологических и богословских изысканий русского
зарубежья сохранило свою значимость для современной России. Ясно одно, что сама
идея «русской идеи» и экзистенциальные поиски России в период «национальной
катастрофы» (так воспринимали революцию и режим большевиков большинство
эмигрантов-интеллектуалов)
некритически
были
заимствованы
отечественной
общественной мыслью как вневременные откровения и открытия, которые от нас долго
скрывали.
Было бы несправедливо забыть то обстоятельство, что «белая эмиграция»
существовала и сохранилась не просто в силу своего элитно-драматического характера,
но и потому, что продолжала получать пополнение в последующие исторические
141
периоды. Во время второй мировой войны из почти 9 млн. пленных и вывезенных на
работы к 1953 г. вернулось около 5,5 млн. чел. Многие были убиты или умерли от ран
и болезней. Однако не менее 300 тыс. так называемых перемещенных лиц остались в
Европе или уехали в США и другие страны. Правда, из этих 300 тыс. меньше
половины были с территории СССР в старых границах. Не только культурная близость
со старой эмиграцией, но и идеологическое сходство в отторжении (точнее, в
невозможности возврата) СССР позволили интенсивное смешение этих двух потоков, а
значит, поддержание языка и даже мизерных послесталинских связей с родиной (после
Хрущева). Мой информатор Семен Климсон, молодым человеком вывезенный из
Белоруссии немцами в годы войны, женился на Валентине – дочке белого эмигранта
(родственнице генерала Краснова и теософки Блаватской). Валентина Владимировна
во время моей последней встречи в их доме в Виргинии летом 1998 г. призналась, что
со своим французским образованием чувствует себя больше француженкой (выросла
во Франции), но остается русской и сохраняет язык только из-за Семена, который «так
и остался русским».
Не менее, а даже более идеологической была небольшая, но политически громкая
эмиграция из СССР в 1960–1980-е годы в Израиль, США, затем в Германию и Грецию.
В 1951–1991 гг. из страны выехало около 1,8 млн. человек (максимально в 1990–1991
гг. – по 400 тыс.), из них почти 1 млн. евреев (две трети – в Израиль и треть – в США),
550 тыс. немцев и по 100 тыс. армян и греков. Эмиграция продолжалась и в
последующие годы, но несколько меньшими темпами. Большинство этих бывших
наших сограждан интегрировались и стали гражданами новых стран, которые они
сочли своей исторической родиной. Хотя в отношении понтийских греков и
российских немцев этот тезис крайне сомнителен: скорее всего в нынешнем поколении
они остаются русскими.
Какое число российских соотечественников живет в дальнем зарубежье? Само число
14,5 млн. выехавших из страны мало что говорит, ибо более двух третей жили на
территориях, которые включались в состав Российской империи или СССР, а сейчас не
являются частью России. Восточноcлавянский компонент в этом населении был
невелик до прибытия основной части «белой эмиграции» и перемещенных лиц. После
этого русских выехало мало.
В целом русских в дальнем зарубежье – около 1,5 млн., в том числе в США – 1,1
млн. Что касается лиц, имеющих «русскую кровь», но культурно ассимилированных,
то их в несколько раз больше. Естественно, что больше и так называемых
русскоязычных людей, которых правомерно относить к русскому миру. Если брать за
142
основной принцип определения принадлежности к русскому миру знание и регулярное
использование русского языка, то оценка численности в основных странах
сосредоточения выглядят так: Израиль – русско-язычных 1,6 млн (22,4% населения), Германия - 2,5-3 млн
(3-4 %), США - 7 млн (2,3%), Великобритания - 0,5 млн (0,8%)200. Всего получается около 10 миллионов человек, если
сюда добавить русско- зычных в остальных странах Европы.
Все это, конечно, составляет русский мир. И во многих случаях было бы дикостью
проводить этническую различительную между зарубежными соотечественникамиэмигрантами, как это одно время изо всех сил пытались сделать российские
законодатели. Им хотелось «зафиксировать» российскими соотечественниками тех, у
которых нет «своей государственности» и не считать соотечественниками тех, у кого
есть своя государственность вне России (например, Вишневская - соотечественник, а
Ростропович нет, или наоборот).
В какой-то мере вопрос о трудных случаях принадлежности к русскому миру
касается российских немцев. На мой взгляд, тот миллион выехавших из России и
Казахстана на «историческую родину» во многом продолжает принадлежать в
русскому миру. Русскими считают их местные немцы, да и они сами считают себя
русскими. Может быть только дети, научившиеся говорить без акцента на немецком
языке и забыв русский язык, перестанут соотносить себя с Россией и отойдут тем
самым от русского мира. Неоднозначных и подвижных ситуаций можно было бы
привести великое множество, что говорит о том, что русский мир – это не просто
статистическое множество лиц – мигрантов из России. Это – одна из форм
культурного поведения и идентичности, т.е. ощущения, лояльности и избранного
служения.
Объясню подвижную природу с личностной принадлежностью к русскому миру на
одном примере из собственного исследовательского опыта. Я был знаком с ныне
покойным Джорджем Игнатьевым – известным канадским дипломатом и ректором
колледжа Святой Троицы при Торонтском университете. Он ощущал себя не просто
канадцем, а именно «русским канадцем» (так его воспринимал и Н.С. Хрущев при
встрече в ООН и во время приезда Игнатьева в СССР в 1955 г. в составе официальной
канадской делегации). Граф Игнатьев, безусловно, мог считаться представителем
российской диаспоры (этих сравнительно давних выходцев из России в дальние страны
сейчас иногда называют «традиционной диаспорой»). Спустя почти 20 лет я
встретился с его сыном Майклом Игнатьевым – известным английским журналистом и
Известия. 03.08.2007. Данные в газете приведены без указания источника. С ними можно согласиться
при условия включения находящихся в США и Великобритании обучающихся студентов.
143
200
писателем, который с юных лет живет в Великобритании, не знает ни слова по-русски
и скорее считает себя представителем канадской диаспоры в Англии («для меня быть
канадцем, – говорит он, – просто одна из тех привилегий, которые я получил по праву
рождения»).
Объективистская
категоризация
молодого
Игнатьева
в
числе
представителей российской диаспоры была бы явной узурпацией по отношению к его
самосознанию и жизненному поведению.
В 1987 г. М. Игнатьев написал чудесную книгу «Русский альбом. Семейная сага о
революции, гражданской войне и изгнании»201. Это было путешествие автора в
детство, к которому он уже больше не возвращался, и обращение к семейным
реликвиям. Для российского читателя книга – это своего рода историко-культурный
документ, порожденный представителем русской диаспорой, и подобное восприятие
трудно подвергнуть сомнению, даже если сам Майкл Игнатьев с этим может не
согласиться. Во время моей встречи с ним в его богемной квартире в старом Лондоне в
январе 1997 г. он не смотрелся как представитель русской диаспоры в отличие от
своего отца, которого я наблюдал в Торонто. Хотя и об отце Майкл написал
достаточно интересные слова: «Вместе с тем он всегда держался особняком от русской
эмиграции, ее фракционных интриг и допотопной политики. В детстве он казался мне
скорее канадцем, чем русским. До сего дня он остается более патриотичным и
сентиментальным канадцем, чем я сам. Для него Канада стала страной, давшей ему
новую жизнь»202.
Слабость
общепринятого определения диаспоры состоит
основывается
на
перемещении
(миграции)
людей
и
в том, что
исключает
оно
другой
распространенный случай образования диаспоры – перемещение государственных
границ, в результате чего культурно-родственное население, проживавшее в одной
стране, оказывается в двух или в нескольких странах, никуда не перемещаясь в
пространстве.
Так
создается
реальность,
имеющая
политическую
формулу
«разделенного народа» как некой исторической аномалии. И хотя «неразделенных
народов» история почти не знает (административные, государственные границы
никогда не совпадают с этнокультурными ареалами), эта формула составляет один из
компонентов идеологии этнонационализма, который исходит из постулата, что
этнические и государственные границы должны совпадать в пространстве. Однако эта
См. русское издание с богатыми историческими примечаниями А. Вознесенского: Игнатьев М.
Русский альбом. Семейная хроника. СПб., 1996.
201
Там же. С. 10. В 2007 г. Майкл Игнатьев решил баллотироваться в канадские премьер-министры от
Либеральной партии и снова взял на вооружение свою «канадскость». Не одержав победы, он показал
достойный результат в избирательной кампании.
144
202
оговорка не отменяет факт образования диаспоры в результате изменения
государственных границ в 1991 году и драматическую ситуацию, в которой оказался
«без вины виноватый» русский народ – один из самых крупных народов мира.
Новый русский мир. Не только для геополитики или гуманитарных соображений, но
и для утверждения полнокровной российской национальной идентичности нужен
русский мир для России. Именно русский мир, а не «русский антимир» или «другой
русский мир», помогают россиянам лучше ощущать свое место в глобальном мире и
лучше понимать самих себя с общении с зарубежными соотечественниками. Но как
сохранять и поддерживать русский мир и как выстроить диалог внутри него? Здесь
сталкивается много разных интересов и коллективных стратегий. Например, в каком
варианте российской политики идентичности больше заинтересована русская диаспора
в Украине, Латвии или в Казахстане: в формировании сложной идентичности на
основе российскости или в утверждении представления о России как о русском
государстве? Ответ зависит от того, что есть «русская диаспора» по своему статусу и
по составу в той или иной стране бывшего СССР и какую собственную
идентификационную стратегию она выбирает. Наиболее обстоятельно этот вопрос был
рассмотрен в исследовании американского социолингвиста и политолога Дэвида
Лейтина на примерах Эстонии и Казахстана, а также другими исследователями.203
Как пишет Лейтин, «Я называю русское население, проживающее в странах бывшего
Советского Союза, диаспорой, хотя оно обрело этот статус скорее в результате
уменьшения границ Советского Союза, чем в результате расселения из своей родины, и
поэтому лучше осмысливать это население как «выброшенная на берег или
десантированная диаспора» (beached diaspora). И все же нам не следует забывать, что
эти русские пребывают не только под прессом ассимилляции, но также и перед
необходимостью
консолидироваться
как
часть
группы
с
конгломератной
идентичностью… Преимущество предлагаемой мною модели заключается в том, что
она позволяет анализировать ситуации с идентичностью, в которой находятся русские,
без определения самого типа группы, к которой они стали принадлежать»204.
Лейтин действительно не употребляет термин диаспора применительно к русскоязычному населению именно по причине слабости и перегруженности самого термина,
203
Laitin D.D. Identity in Formation. The Russian-Speaking Populations in the Near Abroad. Ithaca and
London: Cornell University Press, 1998; Н.П.Космарская. «Дети империи» в постсоветской Центральной
Азии. Адаптивные практики и ментальные сдвиги (русские в Киргизии, 1992-2002). М.: Изд-во
«Наталис», 2006.
204
Laitin D. Op. cit., p. 29-30.
145
в чем я с ним полностью согласен. Однако я не согласен с выводами относительно
диаспоральных стратегий и варианта желательной политики России в этой области и
варианта желательности постсоветскими русскими диаспорами этой самой российской
политики. В Эстонии и Латвии как в граждански более организованных обществ (не
без политического и националистического иезуитства), похоже, общегражданские
принципы рано или поздно будут брать верх и для местных «некоренных» (т.е. русских
диаспор в расширительном смвысле) вариант эстонкости, российскости, латвийскости
более предпочтитетелен, а свою этническую идентификацию они могут строить
действительно на «конгломератной» основе, как, например, балто-славянскости (этот
вариант уже обсуждается среди диаспорных активистов). В Украине и Казахстане, где
этнонационализм только крепчает и где подавляющее число членов российской
диаспоры – это этнические русские, русский этнический вариант может оказаться
более предпочтительным. Русских в Украине не беспокоит самочувствие и интересы
венгров или поляков в стране их проживания или чувства и интересы татар или
чувашей в России. Их беспокоит сохранение собственной русской идентичности через
политику русскости в России.
Второе – диаспоры могут иметь сильную заинтересованность в том, как политика
родного государства влияет на будущее этого государства. Новому русскому миру
небезразлично, какая, на их взгляд, осуществляется политика в России: укрепляется ли
безопасность и благополучие их «исторической родины» (понятно, что это
определение условно для многих поколений русских, живущих на территории
Украины и Крыма). Это важно для диаспор, ибо во многих случаях сохраняется расчет
на возможность переезда в Россию, если условия в стране пребывания будут
ухудшаться, а в России – улучшаться. И даже безотносительно возможного переезда,
присутствует также символический интерес – это иметь в качестве исторической
родины благополучную страну с позитивным имиджем, чтобы через этот имидж лучше
поддерживать и отстаивать собственную идентичность перед вызовами ассимиляции в
стране пребывания.
«Да мы из России только и может делать здесь настоящую математику, а все
американцы – это же тупис», - говорили мне русско-еврейско-армянские мальчики,
работающие в Силиконовой долине. «Если на улице в руках у ребенка футляр со
скрипкой – значит он из наших советских», - сказала мне в Иерусалиме
эмигрировавшая в Израиль сотрудница моего института. И это ли не диаспоральный
стиль поведения в отношении родной страны или страны исхода?
Мною неоднократно отмечались ситуации, когда неблагоприятный имидж России
146
снижал стремление российских эмигрантов заявлять себя как «русские» в странах
пребывания. Естественно такое внешнее отрицание ведет и к внутренней коллизии по
поводу идентичности: стоит ли пестовать в себе то, чем трудно гордиться открыто, что
не помогает, а, наоборот, мешает. По этим мотивам диаспора может пытаться изменить
политику родных государств, как им представляется, к пользе для себя и для этих
государств. Работа на благополучие и на позитивный имидж родного государства – это
наиболее распространенный и, казалось бы, вполне естественный вариант поведения
диаспоры. Но это далеко не всегда так.
В случае с Россией поражает феномен, почему многие выехавшие из страны в
разное время и на разной основе более или менее едины в своем скептическом или
даже отрицательном отношении к родине? Если речь идет о политических миграциях
времен революции и гражданской войны, периода сталинских репрессий или
брежневских гонений диссидентов, то здесь можно найти аргумент в пережитой
травме и в несогласии с режимом и его политикой. Но почему отношение сохраняется,
когда нет репрессий, когда имеет место добровольный выезд и когда страна исхода
сделала очень много для выехавшего (дала образование, стартовый капитал, богатую
историю, культуру и язык)? Здесь имеет место как сложившийся образец поведения,
так и воздействие общественной среды и политики принимающей страны.
Имидж России и русских (как собирательный образ россиян) остается низким и
намеренно таковым сохраняется (не без помощи отечественных экспертизы, СМИ и
политиков). О неоднократных крахе государства и гибели России в разных вариациях
кто только не высказался, и парадигма кризиса глубоко сидит в российской
ментальности. Все это передается в восприятия зарубежных соотечественников, а
каждый выехавший увозит образ несостоявшейся страны вместе с собой. Во время
посещения Алма-Аты в 2006 г. меня поразило сердитое восприятие местными
активистами русскоязычных организаций позитивной информации о России. «Россия
вымирает, а города замерзают, и нам казахстанцам там особенно делать нечего. Мы
сейчас развиваемся быстрее России», - так выразился руководитель одного из
объединений, пригретый местными властями и обласканный приемами в российском
посольстве. И хотя русские в Казахстане фактически вытеснены из власти, бизнеса и
культурно-информационной сферы, они в большинстве своем – уроженцы этой страны
и установка, что в «Казахстане лучше, чем в России» для обычного представителя
русского мира важнее всего, ибо только это и оправдывает выбор в пользу проживания
в Казахстане, а не в России. Аналогичные установки характерны для представителей
ближнего/нового русского мира и в таких странах, как Украина, Белоруссия, Молдова,
147
страны Балтии.
В странах старого/дальнего зарубежья негативное отношение к России сохраняется,
отчасти по инерции холодной войны, отчасти из-за неизжитой потребности иметь
большого врага и исходящую от него угрозу как средство консолидации собственных
обществ. Россия выполняет для многих стран роль такой большой внешней угрозы или
же эта возможность держится про запас, даже при личной дружбе президентов.
Русская диаспора реагирует на эту ситуация и выбирает вариант негатива, а не
позитива в отношении к России, а тем более – ее активной защиты. Защищать Россию
сложно, ибо из самой России аргументов «за» поступает в мизерном количестве, а
негатива – в избытке. Только самые свободные, известные и информированные из
многих тех, кто продолжает любить Россию и переживать за ее, отваживаются
вступать в открытую полемику с защитных позиций.
Очень редко позиция отказа от защиты своей родины или страны своих предков
приносит русским за рубежом проигрыш. В плотном информационном негативе и
застаревших страхов едва ли кто-нибудь в странах Запада будет осуждать русского за
то, что он не защищает свою страну от нападок и вымыслов. Поэтому представители
русского мира в большинстве своем молчат или же поддакивают преобладающему
мнению. Такая позиция более выгодна и менее рискованна, ибо в стране пребывания
антироссийская позиция поощряется работой, грантами и сочувствием, а в стране
исхода не наказывается. Таких русских людей я встречал десятками в американском
университетском сообществе. Причем, наиболее рьяными отрицателями России были
молодые аспиранты, жаждущие после написанной диссертации по России в будущем
получить работу в странах обучения.
Тысячи молодых, активных и способных
представителей нового русского мира
живут, учатся и работают, или занимаются профессиональным спортом в странах
Запада. Они выехали совсем недавно, некоторые с родителями, некоторые по
собственному выбору. С Россией их связывает гораздо большее, чем тех, кто выезжал
в «белую» или в советскую эмиграцию. Они сохраняют гражданство и открыто
заявляют себя окружающим как русские-россияне (в английском для этого существует
только одно слово). Они сохраняют русский язык и культурно-информационные связи.
Они поддерживают
регулярные родственные, деловые и дружеские отношения с
находящимися в России. Они сохраняют собственность в России, по крайней мере,
квартиру и дачные участки. Но что-то не складывается у этой самой состоятельной и
перспективной части русского мира с усилиями по утверждению в странах пребывания
позитивного образа своей страны. Возможно, что просто не до этого: среди своих они
148
все равно знают, что Россия лучше Америки, а остальных – не переубедить. Но есть и
более циничный расчет среди той части русского мира, которая призвана
высказываться и формировать мнение. И здесь ситуация такова, что человек может
«поливать»
Россию
открыто,
трудясь
на
академической,
радиовещательной,
преподавательской и прочих нивах по развенчанию России, но, возвратившись,
встретить вполне хороший прием и даже стать героем. Ибо отрицание России в моде и
в самой России.
149
Вместо заключения: и русский, и российский
Мне хочется построить заключение на предложениях-рекомендациях для думающих россиян и для тех, кто нами
управляет. Эти предложения назрели, и они вполне выполнимы. Они затрагивают сферу национальной идентичности
российского народа, путей и механизмов ее формирования. Уверяю, что с этим делом в стране ситуация хуже, чем с
демографией, экономикой или культурой. Последние данные даже по демографической ситуации говорят, что страна
не собирается погибать, в том числе и ее основное население – русские. Нынешний прогноз Российской академии наук
о численности населения страны через четверть века называет число россиян в 137 миллионов, почти равное
нынешнему. Почти, как в Норвегии -- самой большой по территории европейской стране с населением меньше
населения Москвы! Ну, и что теперь будем делать со всеми этими прогнозистами, пугавших (или, наоборот,
радовавших) мир «русским крестом», устраивавшими «демографические митинги», как их однажды назвал академик
А.А.Ивантер?
Должен сказать, что политизированное и с явно националистическим содержанием обсуждение демографических
проблем (демографические националисты даже подмяли под себя обсуждение этого вопроса в Общественной палате
РФ весной 2007 г.) нанесло ущерб национальной идентичности россиян и образу России в современном мире. При
том, что сокращение населения страны в 1990-е гг. было вызвано не обнищанием в результате реформ и что это
сокращение было гораздо меньше, чем в других странах бывшего СССР – Армении, Грузии, Молдове, Латвии,
Украине, Эстонии, страна и остальной мир почти уверовали в то, что не Грузия или Эстония, а именно «Россия
умирает». Это говорили все, кому не лень: от госпожи Маргарет Тэтчер до чеченских боевиков («Русня скоро вымрет,
и нам не с кем будет воевать», - говорил мне один чеченский боевик в 1996 г.).
Все это можно пережить: неустоявшуюся экономику, коммерциализированную культуру, а даже временное
сокращение населения. Гораздо страшнее – хаос в головах по поводу того, что за народ живет в России, кто «наши» и
кто «чужие», кому «пора отдавать власть в России», а кому нужно сидеть и не рыпаться. А еще лучше -- для
безопасности назваться русским, если не так случилось по отцу или по матери. Но оказывается и этого недостаточно.
Здесь уже речь идет не о научных дискуссиях. И мне, вместо предложений, что нужно делать в стране для утверждения
национальной идентичности, приходится выступать в роли эксперта по экстремизму. Ибо ни издатели, ни
правоохранители часто не могут разобраться с сутью слов и с их возможным воздействием. А это сейчас в России
важнее, чем нудно разъяснять, что есть дискурсивная природа нации.
Что случилось с моей толерантностью?
Один из параноидальных националистов, депутат Госдумы Савельев своей очередной книгой о русской нации
обращает свои «патриотические призывы» уже не к тем, кто считает себя русскими: «Считать нынешнее жалкое
150
население России русскими просто невозможно. Это «россияне» - отбросы наслоившихся эпох».205 Желающий
создать свою политическую партию под названием «Великая Россия», Савельев обращается к тому малому
меньшинству, которое, по его мнению, все-таки не «отбросы», с вопросом: «Готовы ли мы… к последней битве?
Готовы ли мы пасть, как пали последние защитники Константинополя?»206
Но это же чистый призыв к насилию, к кровопролитию, добавленный к тому же наставлением «избранника народа»:
«Убийство во спасение возможно, а иногда и необходимо, нравственно обязательно».207 Каким же русским суждено
остаться в России живыми? Тем, кто пройдет через «цензовую демократию», чтобы права гражданства и вообще права
не получили «варвары в лице эмигрантов, бомжей, врагов собственного демоса». Цензовый принцип «призван
осуществлять элитный отбор, давать преимущества лучшим представителям общества», т.е., самому Савельеву, его
сотоварищам и соавторам. Прав должны быть лишены все те «Петрушки» и «Прошки», из каковых, по его мнению, и
состоит большинство русского народа208. Савельев и его соратники хотят монархо-фашистской диктатуры, которую
установит лидер вместе с восставшим народом и свергнет «ублюдочную иерархию». Вот тогда «русские люди начнут
строить свою жизнь свободно, не признавая зависимость от оккупационной власти, они тут же начнут замечать друг
друга и помогать друг другу»209.
Зная по личному опыту пребывания ситуацию этнических коллизий во многих странах и регионах мира: от Кипра,
Шри Ланки, Ольстера до Хорватии, Южной и Северной Осетии, Карабаха и Чечни, могу сказать, что именно такого
рода речи и книги «спецов по подрывному делу» становились началом процессов саморазрушения. Казалось бы,
современной России, в один из наиболее успешных периодов ее истории с точки зрения возможностей и условий
обустройства жизни людей, такого рода коллизии не могут грозить. Но эта уверенность может быть обманчивой, ибо
слишком многим хочется видеть в нашей стране «сотни Кондопог».
Когда я читаю напечатанные в зарегистрированном издательстве массовым тиражом слова автора с российским
депутатским мандатом, что «Гитлер опирался на пробудившийся дух нации, Путин опирается на болвана Петрушку
да вора Прошку, что «Гитлер побуждал к подвигу расу собственной нации, Путин русскую расу презирает, ненавидит
и боится»,210 то это уже не изощренное оскорбление русских, но клевета и экстремистская провокация. Есть ли смысл
в этом климате вести научные дебаты? Наверное, есть.
Несмотря на критический настрой по отношению к оппонентам, мне всегда хочется найти точки согласия и
терпимый взгляд на фундаментальные вопросы России. Мой род Тишковых известен в России XVI века, и вдруг
какие-то телефигляры и думская шпана начинают учить меня быть русским, даже еще позволяют себе
безаппеляционные оценки и свергательные призывы! Ничего не понимая в науке и не умея писать, прохановские
журналисты вытворяют совсем немыслимые вещи. В день, когда я пытался дописать это заключение, в газете «Завтра»
появилась статья некоего А. Данилина, в которой этим плагиатором были перепечатаны дословно как его собственные
Савельев А.Н. Время русской нации. М.: Книжный мир, 2007. С. 14.
Там же. С.15.
207
Там же. С. 53.
208
Там же. С. 513-514.
209
Там же. С. 536.
210
Там же. С. 516-517.
205
206
151
около 60 строк из моей неоднократно опубликованной работы об антироссийской деятельности западных экспертных
центров, а вслед за этим следовало лживое заявление в мой адрес211. Я почти полвека в научной работе, но такого
никогда не встречал!
Хочу спросить читателя: если бы Вы получили научный грант от Российского фонда гуманитарных исследований
(а это деньги наших налогоплательщиков) для написания книги о российской идентичности и целый год тюкали
пальцем по клавиатуре, не разгибаясь и борясь с ишемией и остеохандрозом, а потом какой-то хлюст устраивает
наглые провокации, каково было бы Ваше настроение? Прямо скажем, неважное. Поэтому писать примирительное
заключение, как это было задумано, мне совсем расхотелось, по крайней мере то тех пор, пока мы сами не разберемся с
теми, кто называет себя «прошедшими элитный отбор русскими».
И все-таки хочется напомнить нашу историю, включая и то, что было рассказано в моей книге. Что при всех
жестоких спорах и дебатах на протяжении многих десятилетий представители двух основных течений общественной
мысли – западники и славянофилы – никогда не позволяли грубую ругань, оскорбления и доносы по части, якобы,
антигосударственной или шпионской деятельности своих оппонентов. Даже в самые суровые советские времена
невозможно было себе представить, чтобы автор книги под названием «Образ врага» заключил ее главой о
«внутреннем враге», в которой без цитат и фактов, без сносок и аргументов обозвал российского ученого
экстремистом-расистом и уничтожителем русского народа, которых пришла пора выводить на чистую воду212.
Моя задача не разоблачать новое племя агрессивных и невежественных политиков, которые, обозвав себя
«народными избранниками» и даже «академиками», не чтят ни мать, ни отца, ни собственную страну и народ ради
электорального успеха. Я также не ставлю цель одержать верх в теоретическом споре и навязать свою точку зрения
среди научного сообщества. Но мне кажется, что поставленный в свое время Сергеем Ушакиным213 негативный
диагноз российскому обществознанию может обрести выздоравливающую динамику при всей казалось бы
невероятности такой ситуации. А диагноз этот был следующим: Утрата монополии традиционных схем советского
обществоведения привела не столько к осознанному плюрализму школ и точек зрения, сколько к стихийной
методологической неразборчивости. Кажется, нет ни одного подхода или теории, которые не могли бы вместиться при
помощи неизбежных «и др.» и «и т.д.» в «реальность» неклассического обществоведа. На фоне общего исторического
нигилизма, «передозировка идеями» (выражение Виталия Куренного), породила иллюзии о том, что возможно
непосредственное восприятие идей, не обремененное знанием тех рамок, благодаря которым и стало возможным
появление этих идей.214
Как кого называть?
Данилин А. Странности толерантности. «Завтра». Август-сентябрь 2007 г. № 35.
Савельев А. Образ врага. Расология и политическая антропология. М.: Белые альвы, 2007.
213
Ушакин С. Жизненные силы русской трагедии: о постсоветских теориях этноса. Рукопись в
Интернете.
211
212
См. Куренной В. Заметки о некоторых проблемах современной отечественной философии. // Логос.
2004. №3-4. С.23. URL: <http://www.ruthenia.ru/logos/number/2004_03_43.htm.> Сходную дискуссию о
состоянии отечественной антропологии см.: Антропологический форум. Специальный выпуск. 2005.
URL: <http://www.eu.spb.ru/anthropology/?do=17>
152
214
Начнем с того, кого как называть, ибо здесь русский и российский казалось бы чаще всего конфликтуют и тем самым,
по мнению специалистов, это свидетельствует об отсутствии консенсуса в отношении понятия «российская нация». У
крайних русских националистов типа Курьяновича или раннего Митрофанова на этот счет уже давно есть простой
ответ: в России есть русские, а остальные – это россияне, которых придумал Ельцин. А.И.Миллер в дискуссии в
журнале Pro et Contra по поводу российской нации со ссылкой на «обыденное говорение» также воздержался в
отношении этого термина и, как он выразился, «не стал приводить примеры критических или иронических
высказываний в адрес «российскости» - их масса».215
Я в этой «массовости» очень серьезно сомневаюсь, ибо именно на всех больших собраниях и демонстрациях наших
граждан, начиная от дней города, спортивных праздников и концертов, кончая студенческими и научными
собраниями, никакой массовой иронии по поводу российскости, кроме брюзжания возрастной и не переучившейся
профессуры, совсем не замечается.
Более того, А.И.Миллер вместе с О.Ю.Малиновой также полагают, что в обыденном говорении часто слово
«российский» становится не объединяющим термином, а маркером «нерусскости». Приводится пример про
физиолога Павлова и военного Жукова, которых, как они считают, можно назвать «великим русским ученым» и
«великим русским полководцем», «но вот про Гинзбурга запнувшись, многие скажут «великий российский
ученый».216
Подобный аргумент против российскости просто чудовищный. Тогда все энциклопедии с завтрашнего дня нужно
переписывать, ибо имена великих русских-российских художников Айвазовского, Левитана, Серова, Врубеля,
писателей Гоголя, Паустовского, Бабеля, композиторов Глинки, Шостаковича, Гергиева, ученых Вернадского, Ландау,
Капицы, военоначальников Блюхера, Рокоссовского, Баграмяна, Малиновского и многие тысячи других выдающихся
имен во всех сферах как будто «многие говорят с запинкой».
Кстати, не менее половины упомянутых в моей книге имен, начиная с малороса Феофана Прокоповича, также
попадают под категорию «запнувшихся» имен. Без запинки получаются только Павлов, Жуков и Пушкин. Нет, стоп! С
Пушкиным не все так просто. Знаменитый энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона называет его «великим
российским поэтом», как и многих тех, кого уже в советских энциклопедиях стали обозначать двойной дефиницией
«советский грузинский писатель», «советский еврейский», «советский якутский», «советский тувинский». Если
деятель творил до революции и после, тогда придумывались другие обозначения: «русский дореволюционный,
советский писатель», «российский, советский конструктор», и т.д. Кстати, с аналогичной трудностью встретилось и
нынешнее издание «Большой российской энциклопедии», пойдя в ряде случаев по привычному пути этнически
выборочной дефиниции. Эти споры, в том числе предложения просто заменить «российский» «русским» при условии,
что русский станет обозначением общности, открытой для людей с любыми этническими и расовыми корнями217,
215
Миллер А.И. Нация как рамка политической жизни. // Pro et Contra. 2007. No.3, май-июнь. С. 12.
Там же; Малинова О.Ю. Конструирование идентичности: возможности и ограничения // Pro et Contra.
2007. No. 3, май-июнь.
217
См., напр.: Соколов М. Как уйти из грамматической ловушки // Эксперт. 2006. 13 нояб. № 42 (536).
153
216
кажутся безответственным верхоглядством.
О чем все это говорит? О несостоятельности вносить этнический или расовый элемент в базовую дефиницию того
или иного национального деятеля и делить нынешних и даже прошлых, в том числе и очень древних, культурных
героев по принадлежности к той или иной этнической общности. Ну, какой смысл спорить, чей художник Пабло
Пикассо – французский, испанский или каталонский: он принадлежит все трем культурам, в том числе и двум
национально-государственным, и он есть часть мировой культуры. Интересно, что в период прижизненного
творчества подобные «запинки» возникают гораздо реже, чем среди позднейших интерпретаторов и составителей
разных словарей и энциклопедий. Павлов, Жуков и Гинзбург (последний вполне здравствующий и, дай Бог, ему
здоровья!), как и тысячи других никаких неудобств от того, что их называли и продолжают называть русскими,
советскими или российскими не испытывали. Почему вдруг у А.И.Миллера выходит запинка с Гинзбургом? А как
тогда быть с однофамильцем – академиком петровской академии Г.Ф.Миллером и сотнями других ученых, генералов,
путешественников, чиновников, не только не русского этнического, но и подданных других государств, которые
вошли в историю России как россияне и как русские. Беринг, Крузенштерн, Коцебу, Крашенинников, Семенов-Тяньшаньский и добрая половина имен на географической и административной карте России – это все те самые имена, при
произношении которых «многие запинаются»?
Это чистый академический вымысел, над которым можно только обливаться слезами по случаю пустоты его
содержания. Или же испытывать более определенные чувства отторжения, как, например, это произошло со мною при
чтении некоторых недавно появившихся «этнических энциклопедий». Ну, кого только нет среди еврейских,
осетинских, армянских, мордовских и прочих этнических иконостасов. Даже император Фридрих Барбаросса был из
осетин, потому что «осса». На этот счет у меня есть предложение: «мертвые – не имут: называйте как вам хочется, а
живых – лучше спрашивать: если «русский» и «даже более чем русский», как говорил о себе известный российский
политик Аман Тулеев, значит так оно и есть. И не Курьяновичу с Савельевым устраивать Тулееву «элитный отбор».
Как быть русским и россиянином
У меня есть рекомендация к ниспровергателям российскости и к энтузиастам кровных уз. В прошлое воскресенье, 2
сентября 2007 г., я встретил на Воробьевых горах – одном из святых русских мест (вспомним место клятвы Герцена и
Огрева служить России) – испогаженный фашистской свастикой стенд о заповеднике «Воробьевы горы», а под
свастикой надпись «кровь и честь». Так вот, еще раз напоминаю наказ своего учителя академика Нарочницкого
«Береги честь с молоду!» Не думайте, что если напомаженный думский депутат выписал Вам удостоверение своего
помощника, то вы уже на коне. Ваш кумир-депутат сгорит на очередных выборах, как швед под Полтавой, и снова
будет карабкаться к власти, если еще не успел нагрести деньжат от лоббистов. Лучше прочитайте хотя одну из десятка
книг, написанных ученым, прежде чем стряпать явный пасквиль на человека, которого Вы даже и не знаете. Потом
очень будет стыдно за сделанную пакость. Нация разрушается не тогда, когда не хватает прав или оружия, а когда
расползается человеческая мораль по мерзким закоулкам и нет, как говорится, «ни Христа, ни креста».
В советское время я как-то в должности ученого секретаря Отделения истории АН СССР написал статью о
развитии исторической науки между двумя пятилетками. В журнале «Вопросы истории» поставили соавтора
154
академика Б.Б.Пиотровского, который был тогда академиком-секретарем Отделения. Когда я преподнес ему экземпляр
журнала, то он сказал: «Нет, вы напишите «От автора Валерия Тишкова – академику Пиотровскому». Ему не хотелось
быть соавтором не строго научного текста и к тому же не им написанного. И это был очень полезный урок. А еще
один важный урок был дан также ныне покойным академиком Е.М.Жуковым - тогдашним академиком-секретарем
Отделения истории и директором Института всеобщей истории. Он прочитал написанный мною отчет относительно
одно из совещаний по научным проектам с историками советских союзных республик и сказал: «Вы лучше уберите из
своего собственного текста выражение о «великом русском народе». Будет лучше, если это выражение будут
употреблять наши коллеги из республик, а не мы сами».
Я противник определения черт национального характера, если речь идет об этнических группах, а не о народе
страны, когда обычно и говорят о национальном характере. Но для тех, кого этот вопрос очень волнует, могу сказать,
что одна из черт русского характера, как мне лично представляется, в сочетании стыдливости и принципиальности, что
начисто отсутствует у нынешних «профи» по части русскости. Если мне не нравилось правительство Гайдара-Ельцина
главным образом из-за разногласий с тогдашними главными советниками президента по национальному вопросу –
Г.В.Старовойтовой и Р.Г.Абдулатиповым, то я нашел в себе силы после полугода пребывания в должности подать в
отставку по собственному желанию. Кажется, я так и остался единственным добровольно ушедшим министром, кроме
покойного Ю.Х.Калмыкова, который ушел из правительства после меня из-за несогласия с решениями Ельцина по
Чечне осенью 1994 г.
Ну, вот и учились бы молодые политики и авторы «русским поступкам», чем утюжить Интернет, клубные качалки и
протирать штаны на стадионах. При этом совсем нет нужды отвергать российскость. Главные направления
утверждения русской идентичности лежат не в том, чтобы унижать или «чистить» нерусских, а в том, чтобы
обустроить города, деревни и районы преимущественного проживания русских, чтобы статус русских был везде
высоким и уважаемым, как в российских республиках, так и за пределами России, чтобы русский язык и русская
культура звучали по всему миру вместе с российским гимном и с российским флагом. Ну, чем не нравится этот
вариант? Кому- то, видимо, рожна с маслом хочется. Тогда это не для научного текста, и на этом я заканчиваю свою
книгу. Прошу прощения, если что не так или кого забыл упомянуть из тех, кто написал хорошие статьи и книги по
аналогичной тематике.
И самое последнее из разряда серьезного. Будем искренними, президент Путин действительно до сих пор
подводил русских националистов. «Пока еще не пришло время выводить это дело на такой высокий уровень», - сказал
мне один из ответственных работников Администрации президента, когда речь шла о «новом русском проекте». Что
навело меня на мысль, а может быть в стратегии этнонационализма действительно есть апробированный смысл? Ведь
взывают же татарские, башкирские и прочие этнонационалисты в России, что им очень не хватает русского
национализма. Точно также сокрушаются русские националисты, о чем уже шла речь в моей книге. Чем вызваны эти
настроения и для какой цели? Я уверен, что не для того, чтобы поддержать русский народ и русский национализм, а
чтобы отыграть собственную программу по полной и прихлопнуть всякие единство и целостность, кроме, как через
дружбу народов и писаные договора.
155
Современная политическая теория показала, что инвестировать в национализм в целом не более
целесообразно, чем инвестировать в любую другую политическую позицию или идиому. В определенные моменты,
разумеется, национализм приносит большие выгоды. Но определить, когда такие периоды времени истекают, очень
ложно. А когда такой момент наступает, политики и аналитики часто ошибаются, делая чрезмерные обобщения.
Именно такой ошибкой чрезмерного обобщения на уровне мировой исторической закономерности была оценка
националистических выступлений в советских республиках в период горбачевского правления. Именно социологи и
этнологи квалифицировали переписывание друг у друга разных манифестов и программ и протестные акции как
«национально-освободительные движения», а затем и как «революции».
Если бы периферийные этнические национализмы (от армянского до эстонского) не соединились со
стремлением разноэтничного населения республик отвалиться от Москвы и прибрать к рукам местные ресурсы,
обрести свободный выход на внешний мир, никаких «национальных революций» скорее всего бы и не произошло.
Идиома свободы была сильнее идиомы нации. Но если националистическая стратегия еще сыграла свою роль на
стадии распада СССР и создания новых этнократий, то их последующая судьба по части государство-строительства
была заблокирована именно этнонационализмом. Это большая ошибка думать, что некая этническая украинская
партия возьмет власть в стране и объявит себя государством и государство-образующей нацией. Русские, поляки,
крымские татары и другие граждане Украины такого не позволят и такой моноэтничной украинской Украины никогда
не будет.
Националисты проиграли почти все предвыборные кампании 1990-х гг., но это не означает, что они не могут
их выигрывать и даже проходить в парламенты. Бывают редкие случаи, когда этнонационалисты берут под контроль
центральную власть. И вот тогда совсем получается плохо. Приходится воевать с теми, что не соглашается с главным
этническим народом-героем, который все совершил и которому все должны быть благодарны: создал государство,
развил культуру, завоевал независимость и т.п. Такие варианты не прошли и закончились войнами и драмами в
Югославии, Грузии, Азербайджане. Не пройдут эти варианты и в других странах, имея в виду, что русские не станут
казахами в Казахстане и в Казахстане будет не казахская, а казахстанская нация в качестве главной и единственной
держательницей государственности. И в Латвии будет не латышская, а латвийская нация. Как скоро? Гораздо быстрее,
чем мы думаем, прежде всего в силу ограниченности силы и ресурса этнонационализма.
Конечно, у националистической политики есть свои интересы, но эти интересы очень узкие, крайне
неустойчивые и труднореализуемые. Одними манипуляциями и обещаниями здесь дело не выиграть. Был когда-то
Конгресс русских общин, но не прошел 5% барьер на выборах в Государственную думу, поскольку российскому
избирателю русские общины за рубежом – это не их первичная озабоченность. После этого исчез не только конгресс,
но и сами общины как предмет политики.
Этнонационализм требует определить свой субъект как группу на основе культурной отличительности. А
один из его основных лозунгов «В России пора дать власть русским!». Попробуем начать с первых лиц и членов
российского правительства. И станет ясно, что книгу с таким названием написать можно и даже выдвинуть лозунг на
выборах, но в жизнь воплотить нельзя, по крайней мере, в современной России. Вот каким видит русский
156
этнонационалист с замашками тоталитарного сектанта следующего президента России: «Русская национальная идея –
«русский национализм» - опасна для элит, которые держат реальные рычаги власти. И власть, и оппозиция в целом
настроены «цивилизованно», либерально-демократически, тогда как огромная часть населения, напротив, настроена
националистически. Русский народ и русская идея для меня священны. Русские не примут преемника без русской
идеи. При росте реальных националистических настроений и при невозможности их воплотить в политику, русские
могут сделать один жест (быть может, жест отчаяния) – это плюнуть в преемника. …Путин дал на фоне
разложившегося Ельцина и разлагающейся язвой Кавказа стране ясный русский жест, строгие желваки, холодный
взгляд серых русских глаз. С ним все было понятно, и русский фактор был, не исключено, решающим. И харизма у
Путина русская, и рейтинг у него русский… Менее «русского», чем Путин, я полагаю, люди просто не выберут, нужен
как минимум столь же русский. В этом, быть может, и лежит самая серьезная политическая угроза со стороны русского
национализма»218.
А если президентом захочет стать один из самых любимых в народе политиков, который уже 15 лет тушит
российские пожары и спасает население от разных катастроф, но у него нет «серых русских глаз», тогда что? А почему
8 лет тому назад на том же самом фоне народ вполне спокойно воспринимал как возможного кандидата в президенты
Примакова и сейчас принимает премьер-министра Фрадкова, у которых тоже нет «ясного русского жеста» и «серых
русских глаз»? Одно могу сказать, что подобными откровенно этнобиологическими аргументами эмоционально
можно воздействовать и даже очень сильно. Можно даже решить частную проблему, но для национальной
идентичности россиян это имеет разрушительное воздействие.
218
Дугин А. Русский вопрос. «Россiя». №7 22-28 февраля 2007.
157