Мотивационный комплекс женских преступлений
реклама
-1МОТИВАЦИОННЫЙ КОМПЛЕКС ЖЕНСКИХ ПРЕСТУПЛЕНИЙ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX – НАЧАЛЕ ХХ ВВ. (ПО МАТЕРИАЛАМ ОРЛОВСКОЙ ГУБЕРНИИ) Косарецкая Е.Н. Орловский государственный технический университет, Орел, Россия Статья посвящена изучению одного из аспектов региональной дореволюционной истории России. На материалах Орловской губернии рассматривается проблема мотивационного комплекса женских преступлений, раскрываемая с помощью комплексного историко-правового и социологического исследования. Статья основана на изучении широкого круга архивных источников, дореволюционной и современной литературы, по избранной теме. Article is devoted to studying of regional history of pre-revolutionary Russia. The author considers a problem of motives of female criminality on an example of the Oryol province. Article is written with use of the broad audience of archival sources, the pre-revolutionary and modern literature on the selected theme. Преступность, в частности женская, как социальное явление во многом зависит от конкретных исторических условий, специфики общественного развития и индивидуальных особенностей каждой конкретной личности. Изучение женских преступлений во второй половине ХIХ – начале ХХ вв. способствует формированию представления о положении женщины в обществе и семье в эпоху модернизации, её мировоззрении и особенностях жизнедеятельности. Одной из самых сложных проблем при изучении женской преступности является определение мотивов противоправного поведения правонарушительниц. Причинный комплекс женской преступности всегда вызывал у исследователей наибольший интерес. Теории по настоящему вопросу могут быть сведены к двум группам: 1. Уголовно-антропологическая. Ее основоположником считается Ч.Ломброзо, объяснявший склонность женщин к совершению преступления врождёнными свойствами. Основы антропологического направления в России были сформулированы в конце 80-х гг. XIX в. Д.А. Дрилем. К этой школе относился З.Ф. Чиж и отчасти сюда же можно отнести и криминалиста-антрополога П.Н. Тарновскую, поскольку она указывала на биологическую предрасположенность женщин к преступности, хотя и отдавала должное неблагоприятным условиям жизни, воспитанию и примеру.1 Управление общественными и экономическими системами 2007 № 1 -2- 2. Социологическая школа. Она имела в России больше сторонников. Ее представителями являлись М.В. Духовский, Л.Е. Владимиров, Е.Н. Тарновский, С. Гуревич, В.М. Хвостов, И.Я. Фойницкий, М.Н. Гернет, М.П. Чубинский, Х.М. Чарыхов и другие. Они рассматривали преступление в первую очередь как социальное явление, выявляя связь между социальной средой, в которой формировался и рос преступник и его девиантным поведением.2 По мнению М.Н. Гернета, между обществом, политикоэкономическими условиями и уровнем преступности существует тесная зависимость.3 Эти же авторы разделяли некоторые позиции уголовноантропологической теории, но не придавали им решающего значения. Также они признавали значение психологического фактора. По мнению современных исследователей, формирование девиантной мотивации у женщин в настоящее время происходит, главным образом, под влиянием действия комплекса факторов социально-экономического, социально-психологического и духовно-нравственного порядка.4 Т.Н. Волкова указывает на то, что при выделении причин женской преступности целесообразнее использовать комплексный анализ, придавая значение всем факторам, связанным с криминогенным поведением личности: воздействие макросреды (общественные и социальные структуры), роль микросреды (сфера непосредственных близких, личных контактов), а также психологические, физиологические и другие факторы индивидуального значения.5 В официальных отчетах Министерства юстиции второй половины ХIХ – начала ХХ вв. вопрос о мотивации преступного поведения в отдельную графу не выделялся. Побудительные мотивы женской преступности в наибольшей степени позволяют выявить делопроизводственные материалы окружных судов, в данной работе, Орловского и Елецкого. В уголовных делах представлены материалы допросов подсудимых, показания свидетелей, протоколы судебных заседаний и иногда анкеты личности преступника. Наибольшее затруднение вызывает определение психологической составляющей в мотивах женских правонарушений. Объяснения причин преступления самими подсудимыми лишь отчасти можно считать достоверными, показания свидетелей также не дают достаточных данных для создания психологического портрета обвиняемых и выявления полно- Управление общественными и экономическими системами 2007 № 1 -3- го комплекса мотивов, которыми было обусловлено девиантное поведение. Для создания более обстоятельной картины преступности, на наш взгляд, целесообразно определить иерархию мотивов для каждого вида преступления в отдельности. В исследуемый нами период времени самым распространённым женским правонарушением было преступление против собственности частных лиц (кражи, поджоги, мошенничества). В данном виде преступления преобладала, как правило, корыстная мотивация, направленная на извлечение экономической выгоды, нередко подпитываемая разного рода эмоциональными реакциями. В системе корыстной мотивации у женщин доминировала её разновидность, названная современными криминологами корыстьпотребительство (желание «лёгкого заработка» или «жадность», по выражению В.М. Хвостова6). Этот мотив лежал в основе преступных действий против собственности у 50 % правонарушительниц от общего числа подсудимых женщин.7 Порой хищения имели относительно крупные размеры. Например, 19-летняя О. Вязмитина, работая прислугой в доме болховского купца, в 1917 г. похитила из кармана его поддёвки бумажник с деньгами на сумму 300 руб.8 В корыстно-потребительской мотивации женской преступности выделяется ещё один вид – корысть-нужда, однако делопроизводственные материалы Орловского и Елецкого окружных судов не дают возможности говорить о большой распространенности данного мотива. Материалы уголовных дел свидетельствуют, что сами правонарушительницы очень часто оправдывали свои действия нуждой, что нередко вызывало сомнения судебных органов. Этим объяснениям, учитывая обстоятельства краж и личность преступниц, порой трудно доверять и современному исследователю. Ярким тому примером является дело, заведенное в отношении 27-летней крестьянки, лишённой прав, Э. Струнской (настоящее имя не известно). Занимавшаяся бродяжничеством, она в 1911-1914 гг. совершила целую серию краж, проявляя ловкость и изобретательность. Приходя в село, Струнская выдавала себя за знахарку и, прописав хозяевам дома баню и лечебный сон, похищала ценные вещи и деньги и исчезала в неизвестном направлении.9 Управление общественными и экономическими системами 2007 № 1 -4- В большинстве случаев кражи не носили серьезного характера. Женщины покушались на самовар, стоимостью три рубля, платок из магазина, подушку, пиджак, сапоги, юбки, брюки, кусок шерстяной материи, мешок, металлические ложки, ножи, вилки, салфетки и так далее. 10 Перечисленные предметы кражи позволяют говорить о том, что нередко побудительным мотивом преступления у женщин становилось желание «не упустить то, что плохо лежит», а также корысть-престиж – совершение воровства не из-за нужды, а порой из желания обзавестись новым нарядом, украшением, вещью. Иногда в мотивации женских преступлений против собственности корысть переплеталась с разного рода эмоциональными реакциями: любовью, местью, завистью, ревностью, то есть материальный интерес сочетался с личными переживаниями, что особенно было характерно для женщин-правонарушительниц. Именно этот мотив лежал в основе преступления почти у 10 % привлечённых к ответственности женщин.11 Например, в 1909 г. на скамье подсудимых Орловского окружного суда оказалась 12-летняя крестьянка М. Кузнецова-Федюкова, работавшая прислугой у княгини С.А. Тенишевой. Поддавшись уговорам своего возлюбленного гимназиста А. Рапе и его обещаниям жениться, она похитила у своей хозяйки два кольца на сумму около 7 тыс. руб. и 25 руб. На допросе Рапе категорически отказался от своей причастности к этому преступлению. Для дальнейшего рассмотрения дело было передано прокурору.12 Сравнивая мотивацию дореволюционных и современных женских преступлений против собственности, следует учитывать мнение исследователей конца ХХ - начала ХХI вв., которые считают, что в основе имущественных женских преступлений в настоящее время по-прежнему лежат корыстные мотивы. При этом они отмечают, что современная преступная деятельность направлена на удовлетворение непомерно возросших личных потребностей. Всё чаще предметом преступления является не имущество, желаемое для сиюминутных потребностей, а имущество ценное и легко реализуемое.13 Преступления против личности в исследуемый нами период находились на втором месте. В настоящее время криминологи считают, что мотивы, лежащие в основе насильственных действий против личности, определяются системой мотивов и индивидуально-психологических Управление общественными и экономическими системами 2007 № 1 -5- свойств преступника, обусловливающих выбор им агрессивных вариантов поведения. Выделяют следующие типы мотивов: 1. Инструментальная агрессия - средство достижения какой-либо значимой цели, удовлетворение насущной, материальной или других потребностей. 2. Враждебная агрессия – насилие ради насилия, как правило, сопровождающееся проявлениями особой жестокости, садизма, глумления над жертвой, доставляющее удовлетворение и чувство удовлетворённости от процесса применения насилия и его результатов. 3. Защитная агрессия, то есть реакция типа «насилие – следствие насилия». В мотивации этого типа доминируют гнев, месть, обида. Под влиянием этих эмоциональных реакций гипертрофированно воспринимается враждебность окружающих, что и продуцирует агрессивное поведение, направленное на защиту всеми силами и средствами, зачастую спонтанно и жестоко.14 Часть криминологов полагает, что определенную роль в насильственных действиях против личности играют психологические особенности и поведение жертвы. Они подчёркивают, что женщины многие насильственные преступления совершают на почве виктимного поведения потерпевшего (человек своим поведением, состоянием способствует совершению в отношении себя противоправных деяний).15 Изученные нами делопроизводственные материалы Орловского и Елецкого окружных судов свидетельствуют, что в большинстве случаев насильственные преступления женщин против личности были обусловлены инструментальной агрессией. Количественные данные в некоторой степени условны из-за сложности определения мотивов. Тем не менее можно полагать, что 24 % женщин совершили различные насильственные преступления под влиянием инструментальной агрессии.16 Нравственные или моральные устои не являлись препятствием при покушении на жизнь другого человека ради получения за это щедрого вознаграждения. Например, в 1883 г. сразу три женщины изъявили желание оказать помощь 15летнему мещанину А. Понамарёву в убийстве его отца: две его соседки, крестьянки 44 и 45 лет, и его любовница, солдатка 24 лет. Все женщины надеялись извлечь из этого материальную выгоду. Одна разрабатывала план убийства, другая - скрывала правду, обе надеялись получить за это Управление общественными и экономическими системами 2007 № 1 -6- денежное вознаграждение, третья - подсыпала яд в еду ради новой избы с горницей. Не принявшая участия в преступлении женщина была оправдана, а две другие были лишены прав и сосланы в отдалённые места Сибири.17 Многие насильственные преступления, совершённые женщинами, были обусловлены защитной агрессией. Данный фактор руководил действиями почти 4 % женщин, совершивших насильственные преступления.18 Довольно часто «жертвами» женщин становились незаконнорожденные дети. Боязнь общественного мнения в подавляющем большинстве случаев доминировала при совершении женщинами детоубийства. Известно, что в крестьянской среде женщина, родившая незаконнорожденного ребенка, подвергалась осуждению, а ребенок впоследствии подвергался гонению и не воспринимался как равный детям, рожденным в браке. Свидетельством чему являлись термины, которыми обозначали понятие «незаконнорожденный» - «выгонок», «выпороток», «половинкин сын», «сколотный», «семибатькович», «ублюдень» и другие. В некоторых местах Орловской губернии отношение к незаконнорожденным детям было настолько негативным, что их даже ограничивали в правах на наследство и в праве пользоваться мирской надельной землёй.19 Как известно, плодоизгнание законодательством второй половины ХIХ – начала ХХ вв. квалифицировалось как преступление против личности. Учитывая это обстоятельство, в какой-то степени в таких случаях можно говорить о наличии защитной агрессии. Женщины, привлеченные к ответственности за плодоизгнание, в качестве главной причины своего желания избавиться от нерожденного ребенка называли отсутствие денег, хотя, возможно, что они скрывали другие, более значимые для них причины (в то время, как подсудимая, совершавшая операции, руководствовалась корыстными мотивами).20 В случаях гибели детей по вине матери, по замечанию Б.Н. Миронова, у женщины порой отсутствовал умысел убить ребёнка, иногда имела место элементарная халатность. В некоторых случаях женщина, убивая ребенка, полагала, что таким образом избавит его от страданий.21 Подобная причина убийств детей была весьма распространена в неурожайные годы, когда население многих деревень страдало от голода. Вероятно, этот мотив руководил действиями женщин и в других сложных экономических Управление общественными и экономическими системами 2007 № 1 -7- ситуациях. Например, в 1914 г. 22-летняя крестьянка В. Беседина, когда её муж и свекор ушли на заработки, осталась с полуторагодовалой дочерью и свекровью, у которой тоже были маленькие дети. В поисках заработка она попыталась устроиться прислугой, но хозяйка отказалась взять её вместе с ребёнком. Беседина хотела оставить дочь у родственников, но они тоже ответили ей отказом. Тогда Беседина решила избавиться от ребёнка. Рано утром она вырыла на кладбище руками яму и закопала дочь живьём. Отсутствие данных не позволяет создать психологический портрет преступницы и выявить в ее действиях роль психологического фактора. Подсудимая была признана вменяемой и наказана по всей строгости закона. Суд приговорил её к лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы на 10 лет.22 В насильственных преступлениях женщин, направленных против других родственников действовала защитная агрессия, подпитываемая такими эмоциональными реакциями, как ненависть, гнев, ревность и другие. Многие исследователи (И.Я Фойницкий, И. Озеров, В.М. Хвостов, М.Н. Гернет и другие) отмечали, что среди женских убийств «львиную долю» жертв составляли их мужья. Это не удивительно. Часто положение женщины в семье было довольно тяжелым. В некоторых крестьянских семьях женщины находились не на положении жён и невесток, а скорее в виде собственности, подвергаясь иногда необоснованно жестоким наказаниям.23 А.Ф. Кони уделял этой проблеме внимание и специально собирал дела, возбуждённые по факту жестокого обращения с женщинами. 24 Судя по этим документам, жизнь в кругу родных людей для некоторых женщин была переполнена страданием, болью, страхом и превращалась в ежедневную пытку. «Нигде вы не увидите такого царства насилия как в крестьянской семье».25 Мировой судья Я.И. Лудмер в воспоминаниях писал: «Баба, лет 30, со страшным окровавленным лицом, заливаясь слезами, говорила, что муж без всяких причин колотил её и, наконец, стал хлестать её чрезседельником, в которое было вдето железное кольцо».26 Неудивительно, что очень часто, чтобы положить конец подобному существованию, женщины прибегали к крайним мерам. Не обладая большой физической силой, женщины проявляли изобретательность. Они убивали супруга или другое ненавистное им лицо, используя камень, топор, одеяло или другие предметы, нередко во время Управление общественными и экономическими системами 2007 № 1 -8- сна, чтобы жертва не могла оказать сопротивление. По свидетельству В.М. Хвостова, к «кровавым» способам убийства женщина прибегала лишь в крайних случаях, больше отдавая предпочтение «специальным» способам нападения – обливанию серной кислотой, отравлению и другим.27 Причём подобные женские преступления чаще носили не спонтанный характер, а, напротив, были тщательно спланированы. По мнению Н.В. Давыдова, женщин отличала крайне продолжительная злопамятливость, план мести она могла вынашивать в течение нескольких лет после нанесённой обиды.28 Столь радикальное решение проблем во взаимоотношениях с супругом было связано с тем, что судебные органы не могли защитить женщину от «дурного обращения» мужа. Окружные суды могли подвергнуть супруга за нанесённые побои кратковременному тюремному заключению, волостные суды – телесному наказанию. Сами крестьянки крайне редко подавали жалобы на своих мужей в судебные органы, что было не принято в крестьянской среде. Как показывает исследование Л.И. Земцова, в конце XIX – начале ХХ вв. женщины стали обращаться в волостной суд для защиты от произвола мужа, правда такое явление было характерно для бывших государственных крестьян, более привычных к самостоятельной защите своих прав.29 Кроме того, женщины, вероятно, не верили в помощь судебных мест, а также опасались реакции мужа, который вряд ли простил бы ей перенесённого оскорбления в виде наказания.30 В.Б. Безгин отмечает, что волостные суды не спешили встать на защиту чести и достоинства женщины. Из 118 случаев побоев, зарегистрированных в книгах волостных судов Самарской губернии, решение состоялось лишь по 4 из них. Причём виновные были приговорены к телесным наказаниям за дебоширство и пьянство, а вовсе не за физическое оскорбление своих жён.31 В делопроизводственных документах Орловского и Елецкого окружного судов в рассматриваемый период нами был выявлен только один случай супругоубийства, которое мотивировалось защитной агрессией. Доведённая до отчаяния постоянными побоями супруга, 38-летняя крестьянка Ливенского уезда, когда муж спал, нанесла ему несколько смертельных ударов по голове, заранее приготовленным камнем (уголовное дело 1910 г.). Следователю она заявила, что кто-то бросил камень в открытую дверь и попал в голову супруга. Судебный медицинский эксперт после Управление общественными и экономическими системами 2007 № 1 -9- вскрытия установил, что на голове убитого имелось 15 ран. 32 Наказание в этом случае не известно, но, возможно, женщина была лишена прав и приговорена к каторжным работам. Насильственная преступность женщин в некоторых случаях была обусловлена и враждебной агрессией. В 1868 г. в Орловской губернии к ответственности была привлечена 30-летняя дворянка Н.А. Тинькова. По свидетельству очевидцев, она жестоко обращалась с собственным 8летним сыном. Однажды за невыученный урок она посадила его в холодную комнату. Просидев несколько часов в нетопленом помещении, спустя несколько дней мальчик умер. Отсутствие улик, доказывавших вину Тиньковой, освободило её от ответственности.33 Изучение современной мотивации насильственных преступлений женщин свидетельствует о преобладании в ней защитной агрессии. Женщины весьма эмоционально и остро реагируют на негативные стороны окружающей действительности. Женщины значительно чаще, по сравнению с мужчинами, оценивают ситуацию как угрожающую, поэтому их противоправное поведение часто носит защитный характер и направлено на то, чтобы оградить себя, свою семью от опасности.34 Отчасти данное утверждение можно отнести и к насильственной преступности женщин пореформенного периода. Преступления против общественного благоустройства, по данным Орловского и Елецкого окружных судов, занимали третье место. Преступления этой группы, большую часть которых составляла незаконная торговля спиртными напитками, были обусловлены различными корыстными мотивами: корыстью-потребительством, корыстью-нуждой. Эти же мотивы доминировали и в преступлениях против имущества и даров казны. Преступления против порядка управления, занимавшие значительное место в видовой структуре женской преступности, в большей степени были обусловлены защитной агрессий населения. Основную массу преступлений данного вида, особенно в революционный период 1905-1907 гг., составляли помещичьи погромы. В делопроизводственных документах Орловского и Елецкого окружного судов эти дела относились к преступлениям против порядка управления, на наш взгляд, их можно рассматривать и как покушение на чужую собственность. За участие в подобного Управление общественными и экономическими системами 2007 № 1 - 10 - рода преступлениях женщины редко оказывались на скамье подсудимых, так как к ответственности привлекали только зачинщиков или наиболее активных участников погромов. Женщины, хотя и принимали участие практически во всех аграрных волнениях, но, не выступая на первых ролях, редко попадали под следствие. Сельскохозяйственные забастовки и погромы помещичьих имений нередко были вызваны возмущением, чувством ненависти и желанием восстановления справедливости. В то же время немаловажное значение в данных преступлениях имели и мотивы экономического характера. В некотором смысле стимулировало крестьянские беспорядки неадекватное понимание Манифеста 17 октября 1905 г.: «Повсюду разнеслись слухи о манифесте, о нарезке земли, о том, что всех господ приказано лупить и за это ничего не будет».35 В июле 1906 г. крестьяне с. Бунино и деревни Черногрязки Болховского уезда вторглись во владения госпожи М. В. Беэр-Елагиной (в прошлом родовое поместье А.И. Бунина, отца великого русского поэта В.А. Жуковского36) и произвели расхищение ржи, овса и пшеницы на сумму около 8 тыс. рублей. Крестьяне оправдывали свой поступок несправедливыми действиями управляющего, который лишал их возможности зарабатывать что-либо для себя на экономических работах, приглашая для этой цели крестьян из другой близлежащей деревни, в то время как бунинцы остро нуждались в земле и не раз обращались с просьбой продать им землю. Нападавших на имение насчитывалось более ста человек, среди них было 8 женщин.37 В подобного рода правонарушениях действиями женщин, как правило, руководили корыстно-потребительские мотивы. Преступления против веры входили в число редких женских правонарушений. Дореволюционный исследователь А.А. Левенстима, занимаясь изучением религиозных правонарушений, пришёл к выводу, что преступления данного вида нередко были обусловлены крайне низким уровнем образования населения, следствием чего являлось господство разного рода суеверий. А.А. Левенстима ставил знак равенства между понятиями суеверие и фанатизм.38 Это было характерно не только для участников различных религиозных сект, но и для православных верующих. Например, современная исследовательница В.Д. Орлова указывает на то, что суть христианского вероучения была малоизвестна крестьянству и не Управление общественными и экономическими системами 2007 № 1 - 11 - очень интересовала его. По её словам, главным в повседневном религиозном поведении было соблюдение обычаев.39 С этими суждениями нельзя не согласиться, знакомясь с уголовными делами, возбуждёнными по факту религиозных преступлений. Религиозные преступления, по данным делопроизводственных материалов Орловского и Елецкого окружных судов, в Орловской губернии были связаны с распространением двух сект - «субботников» («хлыстов») и «скопцов». Следует тметить, что принадлежность к секте не считалась преступлением. Уголовное преследование начиналось только в случаях публичного выражения своей религиозной принадлежности и вовлечения в секту новых лиц. Главной причиной религиозных преступлений было желание раскольников привлечь в свою секту новых лиц. Они говорили, что в их обществе не может быть соблазна и грехов, перешедшие в их веру хотя бы на 3 дня, уже до самой смерти будут в царстве небесном. 40 Проявление суеверия и фанатизма имело место в 1868 г., когда православная крестьянка разрыла могилу своего ребенка, чтобы снять «рубашку», якобы приносящую счастье, в которой родился ее ребенок.41 Таким образом, мотивы женской преступности в какой-то мере отличались от причин противоправного поведения мужчин. Мотивационный комплекс женских преступлений нельзя рассматривать в отрыве от общественного развития и процессов, происходивших в государстве. Преступная деятельность людей зависела не только от индивидуальных психических особенностей личности. Немаловажное значение при этом имел уровень экономического развития, политические процессы в государстве, состояние образования и правового сознания населения, степень господства традиций и сила общественного мнения. Поэтому женская преступность в Орловской губернии в конце XIX – начале ХХ вв. была обусловлена целым рядом разнообразных причин: как внешними факторами, связанными не только со спецификой развития Российской империи в этот период, но и провинции в эпоху модернизации, так и положением женщины в обществе и семье, её реакциями на окружающую среду и индивидуальными особенностями личности. Дриль Д. Преступный человек // Юридический вестник. 1882. Т. 11. С. 101. Его же. Хроника уголовного суда // Юридический вестник. 1885. Январь. С. 111-113. Чиж З.Ф. Преступный 1 Управление общественными и экономическими системами 2007 № 1 - 12 человек перед судом врачебной науки. СПб., 1894. Тарновская П.Н. Женщины-убийцы. СПб., 1902. 2 Духовской М.В. Русский уголовный процесс. М., 1902. Владимиров Л.Е. Психические особенности преступников по новейшим исследованиям. Харьков, 1877. Хвостов В.М. Женщина и человеческое достоинство. М., 1914. С. 367. Фойницкий И.Я. Факторы преступности // Северный вестник. 1893. № 10. С. 97-112, № 11. С. 90-97. Тарновский Е.Н. Движение преступности по окружным судам Европейской России. СПб., 1905. Гернет М.Н. Социальные факторы преступности. М., 1905. Его же. Моральная статистика. М., 1922. Чубинский М.П. Курс уголовной политики. СПб., 1909. Чарыхов Х.М. Учение о факторах преступности. Социологическая школа в науке уголовного права. М., 1910. 3 Гернет М.Н. Преступление и наказание. Прошлое, настоящее и будущее уголовного права. Н. Новгород, 1907. С. 4. 4 Попова С.А. Современная женская преступность: виды, причины, предупреждение // Следователь. 2004. № 1. С. 43-44. 5 Волкова Т.Н. Особенности женской преступности в России (криминологический анализ). М., 1998. С. 31. 6 Хвостов В.М. Женщина и человеческое достоинство. М., 1914. С. 367. 7 Подсчёты процентов наши по: ГАОО. Ф. 635. Оп. 2. Д. 410. Л. 8. Ф. 857. Д. 16. Л. 2. Д. 60. Л. 11. Д. 74. Л. 20. Д. 183. Лл. 2-3. Д. 200. Л. 2. Д. 219. Л. 4. Д. 222. Л. 4. Д. 340. Л. 1. Д. 342. Л. 3. Д. 460. Л. 2. Ф. 714. Д. 716. Лл. 14-15. Д. 1025. Лл. 83-85. Д. 1123. Л. 2. Д. 1158. Л. 3. Д. 1191. Л. 2. Д. 1277. Лл. 343-345, 427. Д. 1286. Лл. 2-3. Д. 1287. Л. 16. Ф. 857. Д. 16. Л. 2. Д. 60. Л. 11. Д. 74. Л. 20. Д. 183. Лл. 2-3. Д. 200. Л. 2. Д. 219. Л. 4. Д. 222. Л. 4. Д. 340. Л. 1. Д. 342. Л. 3. Д. 460. Л. 2. 8 ГАОО. Ф. 857. Д. 74. Л. 20. 9 ГАОО. 857. Д. 342. Л. 3. 10 ГАОО. Ф. 857. Д. 16. Л. 2. Д. 60. Л. 11. Д. 200. Л. 2. Д. 311. Л. 2. Д. 340. Л. 1. Ф. 714. Д. 1123. Л.2. 11 Подсчёты процентов наши по: ГАОО. Ф. 635. Оп. 2. Д. 410. Л. 8. Ф. 857. Д. 16. Л. 2. Д. 60. Л. 11. Д. 74. Л. 20. Д. 183. Лл. 2-3. Д. 200. Л. 2. Д. 219. Л. 4. Д. 222. Л. 4. Д. 340. Л. 1. Д. 342. Л. 3. Д. 460. Л. 2. Ф. 714. Д. 716. Лл. 14-15. Д. 1025. Лл. 83-85. Д. 1123. Л. 2. Д. 1158. Л. 3. Д. 1191. Л. 2. Д. 1277. Лл. 343-345, 427. Д. 1286. Лл. 2-3. Д. 1287. Л. 16. Ф. 857. Д. 16. Л. 2. Д. 60. Л. 11. Д. 74. Л. 20. Д. 183. Лл. 2-3. Д. 200. Л. 2. Д. 219. Л. 4. Д. 222. Л. 4. Д. 340. Л. 1. Д. 342. Л. 3. Д. 460. Л. 2. 12 ГАОО. Ф. 714. Оп. 1. Д. 1191. Л. 2. 13 Криминология. Под ред. В.Н. Бурлакова, Н.М. Кропачёва СПб., 2002. С. 353. 14 Там же. С. 255-256. 15 Трезвая, внимательная, осторожная женщина не станет жертвой нападения // Эхо столицы. 2007. № 4. 19 января – [Электронный ресурс] – Режим доступа: www. exo. ykt. ru 16 Подсчёты процентов наши по: ГАОО. Ф. 857. Д. 136. Ф. 714. Д. 1108, 1223, 1293, 1317. 17 ГАОО. 714. Д. 737. Л. 2. 18 Подсчёты процентов наши по: ГАОО. Ф. 857. Д. 136. Ф. 714. Д. 1108, 1223, 1293, 1317. 19 Бородаевский С.В. Незаконнорожденные в крестьянской среде // Русское богатство. 1898. № 10. С. 238-241. 20 ГАОО. Ф. 714. Д. 1223. Лл. 98, 111, 112-119, 135, 154. 21 Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало ХХ вв.). Генезис личности демократической семьи, гражданского общества и правового государства. В 2-х т. Т. 1. СПб., 2003. С. 204. 22 ГАОО. Ф. 714. Д. 1317. Л. 2. 23 Кузьмин А.В. Крестьянская семья второй половины XIX – начала ХХ вв. в оценке писателей-современников // Вестник ТГУ. Вып. 1 (45). Тамбов, 2007. С. 117. 24 ГАРФ. Ф. 564. Оп. 1. Т. 1. Д. 256. Управление общественными и экономическими системами 2007 № 1 - 13 Новиков А. Записки земского начальника. СПб., 1899. С. 10. Лудмер Я.И. Бабьи стоны (из заметок мирового судьи) // Юридический вестник. 1884. № 11. С. 447 27 Хвостов В.М. Женщина и человеческое достоинство. М., 1914. С. 368. 28 Давыдов Н.В. Женщина перед уголовным судом. М., 1906. С. 46. 29 Земцов Л.И. Крестьянки в волостном суде (по материалам Рязанской губернии 60-70 гг. XIX в) // Социальная история российской провинции в контексте модернизации аграрного общества в XVIII-ХХ вв. / Матер. межд. конф. Май 2002 г. Тамбов, 2002. С. 327. 30 Лудмер Я.И. Бабьи стоны (из заметок мирового судьи) // Юридический вестник. 1884. № 11. С. 447. 31 Безгин В.Б. Положение женщины в крестьянской семье конца XIX в. (на материалах этнографических источников) // Семья в ракурсе социального знания. Сб. науч. статей. Ред. Ю.М. Гончаров Барнаул, 2001. С. 209. 32 ГАОО. Ф. 857. Д. 136. Л. 15. 33 ГАОО. Ф. 635. Оп. 2. Д. 2. Л. 4. 34 Криминология. Под ред. В.Н. Бурлакова, Н.М. Кропачёва. СПб., 2002. С. 356. 35 Вольнов И. Повесть о днях моей жизни. Тула, 1985. С. 312. 36 Власов В. А. Дворянская усадьба Бунино. Орёл, 2006. С. 3. 37 ГАОО. Ф. 714. Д. 973. Лл. 2-8. 38 Левенстима А.А. Фанатизм и преступление // Журнал Министерства юстиции 1898. № 7. С. 33-78. № 8. С. 1-43. 39 Орлова В.Д. Нарративные источники об отношении русского сельского населения XIX века к рождению, браку и смерти // Социальная история российской провинции в контексте модернизации аграрного общества в XVIII-ХХ вв. / Матер. межд. конф. Май 2002 г. Тамбов, 2002. С. 116. 40 ГАОО. Ф. 635. Оп. 2. Д. 4. Л. 4. Д. 13. Л. 2. Ф. 714. Д. 669. Л. 7. Д. 794. Л. 7. Д. 831. Л. 41. Д. 944. Л. 167. 41 Случай в Орловской губернии // Журнал Министерства юстиции. 1866. № 7. С. 186-187. 25 26 Управление общественными и экономическими системами 2007 № 1
