АЛЕКСЕЕВА Алена, г. Липецк По Млечному плену...

АЛЕКСЕЕВА Алена, г. Липецк
По Млечному плену...
Невыносимо знать, что скоро тебя не станет
На паутинках ткани, на простыне, в голове.
Город звенит холодом, медью, колоколами.
Доставай сани, лыжи и теплый мех.
Невыносимо жить с знанием своей смерти.
Счастливы только дети, бабочки и глупцы.
Может, с течением лет на этой большой планете
Узнают рецепт от смерти для лучших мужчин.
Невыносимо быть с чувством – Тебя нету,
Перевернуть планету, лить молоко по пути.
Но после зимы, в ночь на весну к рассвету
В легком лиловом свету Верба должна расцвести.
Невыносимо вставать, зная – Тебя нету.
Но чем ближе к лету – громче кричат петухи.
И в нежном предутреннем небе ходят по Млечному плену
Легкие то ли души, то ли в бинокле круги…
Лунная волчица
Ночью сегодня не спится.
Лунная смотрит волчица
Звездным овечкам в лица.
Закроет глаза и ночью ей снится
Нора. 24 волчонка
Таращат свои глазенки.
Грустит и грустит волчица,
Намокли ее ресницы
И капля росы искрится.
Закроет глаза, а ей снится
Нора. 24 волчонка
Таращат свои глазенки.
Во сне грызет волчица
Края черного ситца.
Трясется и хочет забыться.
Уснет, а ночью ей снится
Нора. 24 волчонка
Таращат свои глазенки.
Ночью сегодня не спится.
Кровавая плещет зарница.
Люблю тебя. К исходу страница.
Спи. И пусть тебе снится
Нора. 24 волчонка
Таращат свои глазенки.
Звонок
Прошу сна.
Выпишите срочно.
Сон до утра.
Длинный, с цветными картинками.
Да, еще, пожалуйста,
Немного солнечного утра,
Запаха кофе на завтрак,
И пение птиц.
Убедительно прошу
Забрать эту серую даму.
Как вас? Ах, Бессонницу.
Она преследует меня всюду.
Вы выполните мою просьбу?
Что? Такое невозможно?
Как отдыхает? А как же я?
Опять бросили трубку....
Одуванчиковый пух... тому, кто будет рядом...
После долгих ночей страшных снов…
Тому, кто будет рядом…
Прострелю запястье ручкой.
Со щелчком стальной пружины
Громко зарыдают тучи,
И прольется черно-синий
Дождь чернильный.
Ты войдешь в мой томный вечер,
В скрип полуприкрытой двери.
Одуванчики – как свечи –
Бросишь у моей постели –
В пух метели…
Скажешь: черной краской на утесах
Краснокожие индейцы
Разрисуют наши судьбы,
Нам от этого не деться…
Будем греться
У костров индейцев майя
Под их страстно-злые песни.
И в дождливый вечер мая
Будет грусти твоей меньше.
Будет легче…
Скажешь: прыгнет Ягуаром
Ранним утром в небо Солнце,
И мы с первым же трамваем
В жизнь из племени вернемся…
Улыбнемся…
Я засну… в твоих ладонях
Мои волосы и плечи…
Одуванчиковый пух, непослушный – на постели…
Ты придешь в мой страшный вечер
И излечишь…
Всё так же... В рваных шелках рассвет...
Вспыхнул кинжал принца,
Чёрную ткань прорвал.
Алая кровь льётся
В руки мои и глаза.
Утро. Рассвет криком
В окна домов стучит.
Кофе. Коньяк. Блики
За ночь уснувших обид.
Всё будет точно так же,
Как десять лет назад:
Потёртые в шрамах зданья,
Мамы в морщинках глаза,
И у соседей на окнах
Всё так же растут огурцы,
Битые в лужицах стёкла,
На верёвке в горошек трусы,
И в гараже у Вовки
Всё так же не выключен свет,
Хотя уже скоро два года,
Как Вовки на СВЕТЕ нет…
…Всё тикают часы на полке,
И в рваных шелках рассвет,
……На подоконнике ветром
……Начертано имя Твоё.
……Сколько ещё лет мне
……Топтать без Тебя бытиё?..
Беззвучное
Тихо. Беззвучно. Люблю. Любишь?
Точно. Знаю. Люблю. Твой голос.
Шепотом среди звезд.
Слышать хочу. Слышишь?
Мимо лечу. Ловишь?
Только держи. Нежно и крепко.
Словно воздушный шар.
Мимо. Бегут. Дети.
Может. Они? Наши?
Может. Они? Будут?
С нами? Когда?
Сердце. И дырки в сыре.
В небе. Озоновые дыры.
Мы. С тобой. Тоже. Худые.
Словно два решета.
Травы. Поют. Песни.
Будем с тобой. Вместе?
Небо. Сошьем. Швами.
Сердце. Свое. Лоскутами.
И вспыхнет салют.
Тихо. Беззвучно. Любишь?
Этюд осенней нежности
Электрической нежностью усталые пальцы
Пробегают по телу в поисках света.
Сегодня ты волен на веки остаться,
Чтобы продлить это тёплое лето.
Паутинки в глазах нитями страсти,
Жёлтые листья шуршат под ногами.
Мы погадаем на счастье – несчастье,
Мы сплетём паучков с волосами...
Рука, и в руке красной рябиной
Последняя капля алого солнца.
Хочешь? Захочешь? Я буду красивой
Шорохом-шёпотом рыжего клёнца.
Я растворюсь в сине-пепельном небе...
Будешь смотреть сквозь раздетые ветки
Как по мне катится жёлудь –
Осенью солнце стиснуто клетке.
Электрической нежностью усталые пальцы
Пробегают по телу в поисках света.
Сегодня ты волен на веки остаться...
Хочешь продлить это тёплое лето?
Ложками черпало небо...
Ложками черпало небо
Награды влюбленных – звезды.
Яркие пятки света
Печатались на небосклоне.
Месяц просыпал горстку
Снежных морозных крошек.
Ты закурил от света
Звезды, похожей на грошик.
Волосы между пальцев
Ты пропустил как воду.
По небу двое скитальцев
Чертят на завтра погоду…
Руки легли на плечи,
Жадно коснувшись кожи.
А за окном Вечность
Бродит по горизонту.
Ей, как и нам не спится,
Пальцы и шёлк по коже…
А с высоты лица
Скитальцев смотрят, быть может…
Приговор - Убить. Влюблена
Полосанула руку ножом нечаянно.
Что-то течет.
Смотрю - черное-черное.
Как дегть!
Набрала полную баночку.
Отдала врачу.
Он закричал:
- Убить!!!
- Не надо! Я заплачУ!
- Влюбилась?
- Да, каюсь.
Жует губы и хмурится.
- Не спала - говорю, - не целовалась!
- Что там сегодня на улице?
- Плюс 25! Жара! поправила летнее платьице.
- В семнадцатый день января?
Пожала плечами:
- А разница?
Пишет справку, пыхтит, тянет слова.
Приговор: "Убить.
Безнадежно больна.
Лечить невозможно она ВЛЮБЛЕНА!"
Поиграем? Я буду волком...
Нет сил встать с пола.
Не дотянуться до книжной полки...
Люди - серость - день - иголки...
Поиграем? Я буду волком.
Ты - ягненком.
Поиграем?
В догонялки!
Ловим волка, лупим палкой.
Жалко? Жарко!
Ставим сети, ловим, метим...
А ягненок спит в сарае.
Волка бьют и волчью стаю...
Душит душу сеть капкана,
Рвет сознание на части,
Умирать от лютой злости
На людей, овец и счастье?
А вокруг сплошная серость.
Волк завыл от адской боли.
Крики - копья - ружья - стрелы...
Доигрались мы с тобою.
Красным растеклось по снегу
Сердце волчье - злое-злое.
Что, ты спишь у стога сена?
Я же сдохну в сером поле...
... Расплывается по небу
Зарево простого солнца.
Метут порог от снега жены,
Ждут мужей, глядят в оконца...
Овцы полуспят в сараях.
На колах вся волчья стая.
Гордо Тузик чей-то лает,
С волчьей головой играя...
Я убита - я же волк.
Сердце жмет в ладонях
Человеческий сынок:
"Быть плохо волком?"
Люди голы
Стены жолты, люди голы,
За окном туман и сырость.
Ходит пьяный патоОлог,
Кормит трупом тощих крысок.
Плесень разъедает стены,
Страшно жолты лица смерти,
Обескровленные вены
Синей сетью вяжут тело.
Нищий, у ларька замерзший,
Эту ночь проводит в морге,
Рядом разделяет ложе
Отставная прокурорша.
Все равны пред ликом смерти,
Крысы ползают по полу,
Режет трупы патоОлог,
Звезды сбросив. Люди голы.
Звездная ночь (по стопам Ван Гога)
Стихотворение в прозе
Ночь наползала рваными осколками в душу. Звезды светили так, что было
больно смотреть. Дырявые ковши медведиц лили траурный свет на лохматые
улицы, оголяя их лапы клыкастых зверей. Мы шли по дороге гордого города.
Мы шли по дороге и роняли из дырявых карманов медь. Ты держал меня за
руку довольно больно. Ты не разрешал мне смотреть на рваные полотна
Винсента, растянутые у нас над головами. Ты говорил: «Станешь
сумасшедшей, свихнутой, проведешь остаток жизни в тюрьме для
умалишенных». И я всегда на это отвечала: «Надеюсь, что там не запрещают
смотреть на гордые стены голого города, на пьяные звезды небесного тела,
на полотна тех, кто смотрел в небо, даже из темницы желтого терема?» Ты
сжимал зубы, и до хруста руку, ты целовал мои губы, боясь потерять власть
над моим эго, ты чувствовал боль звездного неба, пляшущего в моих
безумных глазах. На дороге больная собака поджала ногу. Слишком мало
места – не хватит троим. И слишком много для троих боли. При виде нас она
подала голос – по старой привычке, показала единственный клык. Ты боялся
терять мою липкую руку. Словно могу я свернуть с узкой улицы, или того
хуже – растаять в безумном, нелепом небе. Но ты, сжав свое без того не
большое сердце, взял на руки собаку, окрестив ее Невесомой, попросил
держать тебя за плащ до самого дома. Я послушно держалась за край
материи, отдаленно напоминающей холст с подсолнухами на ощупь. Я шла и
дрожала от желания обнимать небо. Ты же думал – я дрожу от холода. Это
небо меня чаровало вечностью. И гипноз его был невесомо-зыбким. Ты его
так боялся, но больше пугался моей улыбки. И когда зазвенел ночной
колокол в забытой пространством часовне, ты бегом преодолял последние
шаги к дому. Ты так радовался взгляду знакомых окон. Мы бегом пронеслись
пару пролетов лестниц, мы вломились в свой дом кубарем и так необычно –
втроем. Собака взвыла от радости и запаха счастья и хромым бегом обежала
квартиру. И пока ты кормил ее и гладил, в растерянном счастье я стояла у
окон, улыбаясь небу, я ему поклонялась, а его обнимала, я его ласкала
руками мысли. Ты, увидев меня возле окон, с злостью разбил стекло в
дребезги, и испуганно заклеил картоном, словно небо может ввалиться в дом.
Ты баюкал меня и собаку, ты рассказывал про нежные флейты, и ты комкал
под меня оделяло… Я просила тебя лишь поверить, разрешить посмотреть на
ночное солнце, на заляпанный холст Ван Гога. Ты дрожал от моих слов, а на
утро собрал ты меня в дорогу…
БЕСКРЫЛЫЙ
…У них у всех были крылья. А у него – не было. Все смеялись над ним,
бросали тяжелые острые камни ему в след, и кричали. Когда Бескрылый
проходил мимо детей, мирно играющих в пушистой синеватой вате, склонив
светлокудрые головки, они дружно заливались смехом. Взрослые с
пренебрежением отворачивались от него, старушки причитали и плакали,
прикрывая глаза руками, скупые деды, торгующие на рынке не продавали
ему товар… Его гнали ото всюду и закрывали перед его носом двери.
Единственным утешением было ночное небо, покрытое росинками
серебристых звезд… Он смотрел на него и плакал… Долго, навзрыд… А
слезы, падая на синеватую вату, превращались в камни, которыми его по
обыкновению били днем. Но стукаясь об него они испарялись, маленькими
воздушными парашютиками исчезая в небе. Поэтому Бескрылому совсем не
было больно, но обида подкатывала к горлу комом… И ночью он жаловался
небу. «Неужели я виноват в том, что у меня нет крыльев?» - спрашивал,
захлебываясь слезами… А небо молчало, помигивая звездами, казалось, ко
всему безразличными…
А однажды ночью, наплакавшись вдоволь, он заглянул в приоткрытое
окно одного дома, где еще горела маленькая свечка, и с ужасом увидел, как
старый скупой дед с кряхтением и болью прилепляет на место свои крылья,
из его спины сочилась кровь, перемешанная с гноем, а он несщадно
заклеивал раны зеленым пластилином (наверное, желтый и красный уже
закончился). Бескрылый не выдержал столь отвратительного зрелища и
зажмурился, прижавшись к высокому дереву… Теперь он понял почему
крылатые на базаре каждый день покупали пачками пластилин…
Утро повторялось… Вновь в Бескрылого летели камни, обидные слова
кололи слух, шушуканье за спиной нарастало… Но теперь он знал нечто
большее и, неспеша бредя по улицам, разглядывал крылатых. Даже у детей
на спинах красовался желтый пластилин. Чем старше был крылатый, тем
сильнее была заклеена его спина. Это было страшно. Иногда встречались
крылатые дети с нежными, белыми спинами, они смотрели грустными
глазами и не улыбались. Говорили, что они еще просто ЧИСТЫЕ.
Впервые ночью Бескрылый не рыдал навзрыд от жалости к себе. Он
сидел тихонечко на обрыве, свесив вниз ноги, и думал, раскачиваясь в такт
мерцающим звездам… Его мысли сплетали воедино все увиденное днем.
«Мало родиться с крыльями, надо уметь удержать их у себя», - отозвалось
эхом в его голове, то ли его слова, то ли небо говорило с ним… Бескрылый
повел лопатками. До боли чесалась спина.