Ерофеева И.В. Символы Казахской государственности

Ерофеева И.В.
Символы Казахской государственности продолжение
«…Я ПЕЧАТЬ МОЮ ПРИЛОЖИЛ»
СИМВОЛЫ КАЗАХСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
Два сына, родившиеся от одной матери, и семнадцать сыновей, родившихся от
других матерей, все вместе отправились на корунуш к великому хану. Когда они прибыли
на служение к своему [деду] хану, Хан поставил им юрты: Белую юрту с золотым порогом
поставил для Саин-хана; Синюю юрту с серебряным порогом поставил для Иджана;
Серую юрту
со стальным порогом
поставил для Шайбана.
(Утемиш-хаджи. «Чингиз-наме».
Гл. 2. Л. 38б-39а)
Тому, кто на царском троне сидит, один только титул приличествует - Хан или
Каан. Братья же его и родичи пусть зовутся каждый своим первоначальным, личным
именем.
(Из «Великой книги Ясы» Чингиз-хана)
Хотя по предписаниям и установлениям Чингизовым, корона владычества и узда
ханства принадлежат самому старшему летами, и его имя нужно поминать на эктениях, и
с его именем чеканить монеты, но есть еще закон Пророка, чтобы Государем был тот, кто
истинно достоин сана царского и в состоянии сделать подданных счастливыми.
(Хафиз-и Таныш.
«Шараф-наме-йи шахи». Л. 289а)
Перстневые печати
Институтом внешнего оформления верховной власти в любом государстве
являются его основные символы: государственный герб, флаг и печать. Посредством этих
знаковых систем государственная власть наглядно демонстрирует мировому сообществу
свою национально-культурную идентичность, идейные и ценностные ориентации в мире,
выражает определенные внутри- и внешнеполитические цели, претензии и устремления.
Процессы формирования государственной символики в целом, как и каждого из
составляющих ее компонентов в отдельности, протекали в разных странах евроазиатского
континента неодинаково, определяясь в прошлом совокупностью специфических
факторов развития естественно-географического, культурно-исторического и
геополитического характера, и соответственно имели в разных государствах мира
определенные цивилизационно-культурные особенности и различия. С этой точки зрения
история происхождения внешних символов традиционной казахской государственности
эпохи позднего средневековья и нового времени представляет собой важную составную
часть социально-политической истории Казахстана дореволюционного периода, корни
которой уходят далеко в глубь веков.
Самыми ранними по времени возникновения атрибутами верховной власти в
традиционном обществе кочевников-казахов периода XVI - середины XIX в.в. были флаг
и печать. Они появились на свет почти одновременно с образованием на обширном
историко-географическом пространстве внутриконтинентальной Евразии нового этнополитического объединения тюркоязычных номадов - Казахского ханства (1466-1822) - и
просуществовали вплоть до середины XIX в. - эпохи утверждения российского
суверенитета на всей территории казахстанского региона и проведения царским
самодержавием глубоких административно-территориальных преобразований (1867-1868,
1886 и 1891 гг.). Правда, единых эмблем для флагов и печатей представителей правящей
элиты Степи разных статусных рангов (старший хан - младшие ханы - султаны старшины), передававшихся из поколения в поколение по наследству, в Казахском
ханстве тогда еще не существовало. Каждый титулованный правитель кочевников – хан
или султан – имел свой собственный флаг и свою личную именную печать, заметно
отличавшиеся от других таких же символических образцов орнаментальными
украшениями и удостоверительными знаками их владельца.
При этом главным внешним атрибутом степной государственности кочевников-казахов в
течение почти четырех веков являлись прикладные печати казахских ханов и султанов,
которые употреблялись ими для заверения различных внутриполитических документов и
международных договоров.
История становления и эволюции персональных печатей правящей казахской элиты
прошлых эпох остается пока малоизученной. Несмотря на то, что многочисленные
упоминания о личных именных печатях казахских ханов и султанов XVII-XVIII вв. и
первые переводы тюркоязычных надписей некоторых из них появились в русских
официальных документах еще в 1694-1750-х гг., а почти столетие спустя были
опубликованы и первые образцы перстневых печатей родственных казахским джучидам
представителей крымской и казанской ветвей «золотого рода» Чингиз-хана. Этот вид
культурно-исторических памятников кочевого населения региона в дореволюционный
период не обратил на себя внимания ученых. Ситуация эта не претерпела существенных
изменений и на протяжении XX в.
Согласно отдельным письменно зафиксированным свидетельствам самих казахских
ханов, а также донесениям царских пограничных чиновников периода середины XVIII первой трети XIX вв., время зарождения персональных печатей казахских правителейчингизидов следует отнести к эпохе окончательного распада улуса Джучи и образования
на его развалинах нескольких самостоятельных кочевых ханств. Вместе с тем некоторые
истоки происхождения данных символов власти, по-видимому, простираются гораздо
глубже этого горизонта, упираясь в ближайшее наследство Чингиз-хана и загадочные
толщи древних эпох.
В частности, одним из наиболее ранних образцов прикладных печатей на обширном
историко-географическом пространстве Еке Монгол улуса («Великого Монгольского
государства»), получившим широкую известность в науке, является круглая печать
великого монгольского хана Гуюка (1246-1248), письмо которого римскому папе
Иннокентию IV, скрепленное печатным оттиском красного цвета, доставил из Монголии в
Европу знаменитый итальянский путешественник Плано Карпини в 1247 г.
Письмо это считалось долгое время утерянным и было обнаружено только в 1920 г. в
архиве Ватикана польским ученым монахом Кириллом Каралевским. Впоследствии
письмо и приложенный к нему красный оттиск печати Гуюк-хана были обстоятельно
исследованы и переведены с персоязычного и монголоязычного оригиналов крупнейшим
французским монголоведом Полем Пелльо, опубликовавшим эти тексты.
В эпоху распада улуса Джучи на отдельные ханства (30-60-е г.г. XV в.) среди
многочисленных потомков старшего сына Чингиз-хана, торжественно воссевших на
белую кошму в разных степных ордах, имели хождение другие образцы личных печатей,
заметно отличавшиеся от атрибутов власти монгольских ханов как своим внешним видом,
так, вероятно, и функциональным назначением.
В частности, исследователи, изучавшие удостоверительные знаки степных правителей
самоопределившихся владений бывшего «Джучиева улуса», констатируют наличие у
последних в период XIV-XV вв. только больших квадратных тамг, а позднее наряду с
ними – перстневых печатей меньшей величины. Однако утверждать что-либо
определенное о характере и вероятных путях развития отмеченных изменений в первое
столетие после разделения Монгольской державы на четыре улуса: империю Юань,
государство Хулагуидов, Чагатайский улус, улус Джучи (60-е гг. XIII - сер. XIV в.) - не
представляется возможным ввиду крайней скудости доступных ученым актовых и
археологических материалов по истории Золотой Орды.
Востоковедами установлено, что перстневые печати каплевидной (миндалевидной) формы
стали употребляться правителями-джучидами Поволжья и Крыма в качестве их
персональных удостоверительных знаков во внутриполитической жизни этих ханств и в
их дипломатических отношениях с соседними государствами приблизительно с начала
XVI в. Для всех этих оттисков характерны единая миндалевидная или, точнее,
каплевидная форма, почти стандартные размеры (1,9-2,0 см в длину и 1,7-1,8 см в
диаметре), черный цвет, полученный путем копчения металлической матрицы на огне, и
однородный характер удостоверительных надписей на щитке изображения, состоящих из
имен и титулов владельца печати и его отца, а также гербового знака династии Гиреев трезубца.
При сопоставлении оттисков перстневых печатей крымских джучидов и изображений
печатей казахских ханов и султанов XVIII в. нетрудно заметить большое внешнее и
семиотическое сходство между ними, что косвенно указывает на общность исторических
истоков и цивилизационно-культурного происхождения указанных атрибутов власти в
средневековом прошлом. Хотя самые первые письменные упоминания о печатях
казахских ханов - Тауке (1680-1715) и Каипа (1715-1718), - а также переводы их легенд на
тюркоязычных оригиналах письменных посланий русскому царю Петру I относятся
только к 1694 и 1718 гг., можно с большой долей уверенности утверждать, что
представители казахской правящей ветви династии джучидов (линия Урус-хана)
употребляли каплевидные перстневые печати для заверения собственных документов уже
в эпоху раннего существования Казахского ханства, подтверждением чему могут служить
отдельные упоминания наиболее компетентных царских чиновников Оренбургского края
(губернаторы И.И. Неплюев и П.К. Эссен) о «древности» их происхождения в период
середины XVIII - первой трети XIX в.
Изучение многочисленных документальных источников той эпохи, а также знакомство с
уцелевшими фамильными реликвиями некоторых современных потомков известных
казахских султанов-чингизидов конца XVIII - начала XIX вв. дает основание утверждать,
что персональные печати правящей казахской элиты существовали тогда в основном в
виде металлических перстней, на наружной поверхности которых вырезались
изображение и определенная удостоверительная надпись арабскими буквами.
По данным востоковедов, печати казахских правителей, как и монархов многих других
центральноазиатских государств, обычно изготавливались из металла, так называемой
«восточной бронзы» («хафт-джуш»), что буквально означает «сплав из семи металлов»:
олова, серебра, меди, сурьмы и др. На металле нарезались зеркальное изображение
надписи и орнаментальные знаки. Поэтому мастера по изготовлению печатей чаще всего
были левшами.
Металлические печати каплевидной формы в виде перстней крупных размеров,
надевавшихся на большой палец правой либо левой руки, производились как
отечественными мастерами на территории самого Казахстана, так и в соседних
среднеазиатских ханствах. Со второй половины XVIII в. они стали создаваться большей
частью в сопредельных регионах России, так как царская пограничная администрация в
Оренбургском крае, стремясь строго контролировать политическую деятельность
правящей казахской элиты, целенаправленно взяла на себя миссию изготовления внешней
атрибутики для нее, состоявшей из ханских и султанских печатей, парадных халатов,
шапок, сабель с насечкой и других красиво оформленных символических предметов.
Однако полностью поставить этот процесс под свой административный контроль царским
чиновникам не удалось. Параллельно имеет место употребление некоторыми
влиятельными лицами Казахской степи внутри казахстанского региона и в отношениях с
правителями среднеазиатских государств совсем других печатей, в надписях которых их
собственные имена фигурировали в сочетании с ханским титулом.
Кроме того, с середины XVIII в. казахская знать для изготовления печатей стала большей
частью использовать чистое серебро, реже - золото, тогда как из камня печати делались
чрезвычайно редко. В частности, из всех имеющихся в документальных источниках XVIII
- середины XIX вв. упоминаний о ханских и султанских печатях встречается только одно
сообщение о личной печати, изготовленной из полудрагоценного камня. Так, в описи
имущества покойного Арынгазы-хана (1816-1821), составленной сразу после его
трагической кончины в Калуге в 1833 г.,
указывалось, что среди прочих ценных вещей у этого авторитетного казахского чингизида
была еще «цепочка медная, вызолоченная с двумя серебряными кольцами
вызолоченными, на ней печать сердоликовая в серебряной вызолоченной оправе». В
подавляющем же большинстве других источников той эпохи, как правило, отмечается, что
казахские ханы и султаны имеют «именные печати, состоящие в серебряном перстне,
которые они прикладывают к бумагам вместо подписи».
Золотые печати употреблялись казахской знатью в политической практике также
довольно редко, имевшиеся же у отдельных влиятельных султанов такие образцы почти
не использовались ими по прямому назначению и в основном представляли собой
почетные дары, полученные от царского правительства за какие-либо особые заслуги
перед российским престолом.
Перстневые печати казахских правителей-джучидов особо не различались между собой по
размерам, составляя от 2,5 до 3 см в длину и от 2,0 до 2,2 см в диаметре нижней части,
образующей правильный полуовал или полукруг. Все они имели почти стандартную
каплевидную форму, наглядно свидетельствующую о монопольной принадлежности
таких печатей именно аристократическому сословию чингизидов. В специальном
донесении оренбургского военного губернатора графа П.К. Эссена управляющему МИД
графу К.В. Нессельроде от 28 апреля 1826 г. прямо утверждалось по этому поводу:
«Золотые и серебряные печати, жалуемые киргизским (казахским. – прим. авт.) султанам
и старшинам, служат сколько наградою по степени усердия и услуг, ими оказываемых,
столько же и отличием их званий, самою формой, какую они имеют. По обычаю, издревле
у них введенному и как бы законом ими признаваемым, печати, у коих вверху один угол
острый, а продолженные бока его к низу сходятся и образуют полукруг, означают
достоинство султанское, то есть княжеское. Те же, коих форма четырехугольная, круглая
или овальная, показывают звание старшин. По сему султаны никогда не прикладывают к
своим бумагам печатей сей последней формы, почитая себе неприличным, и лучше ставят
тамгу, если не бывает у них печати с одним острым углом, султанской называемой».
Печати более крупных размеров (3,5-4 см в длину и 2,3-2,8 см в диаметре полукруга) и
существенно видоизмененных форм (ромбовидной, овальной, кувшинообразной и др.)
стали появляться среди правящей аристократической верхушки казахов только в начале
XIX в., что было связано с более тесным вовлечением части ее в орбиту влияния
российских либо среднеазиатских культурных традиций.
В качестве красящего вещества для печатей использовались сажа или тушь разных цветов:
в основном черная, иногда синяя или красная. В первом случае металлическая матрица
коптилась на огне и затем прикладывалась к бумаге. Поле такой матрицы (т.е. ее
каплевидный щиток) давало черный отпечаток на бумаге, а вырезанные на ней
декоративные орнаменты и надпись получались белого цвета. Отсюда за печатями
казахских ханов XVIII в. в российской сфрагистике прочно закрепился термин «копченые
печати».
Между тем во многих документальных источниках XVIII - середины XIX вв. часто
упоминается о применении казахскими чингизидами для тиснения своих печатей на
бумаге туши черного, красного, в редких случаях темно-синего цветов. При ее
употреблении общий фон рельефного щитка на бумаге также получался темным, а
вырезанные на металлической матрице слова и знаки оставляли очертания белого цвета.
Для обозначения печати писари казахских ханов и султанов, происходившие большей
частью из среды образованных поволжских татар либо мусульманского духовенства
Средней Азии, обычно использовали персидское слово «мухр» или «моhр» («мохр»),
гораздо реже – «тамга». Поэтому в тюркоязычных письменных источниках
дореволюционного периода неоднократно встречаются такие словосочетания, как «ал
тамга» («красная печать») и «кок тамга» («синяя печать»). Сами перстневые
металлические печати казахских чингизидов XVIII - первой половины XIX в.в. за
немногими исключениями не сохранились до настоящего времени; об их форме,
декоративных украшениях и содержании текстовых надписей, вырезанных на наружной
поверхности матричного щитка, мы имеем представление почти исключительно на основе
печатных оттисков, оставленных владельцами на бумажных листах заверенных ими
посланий.
Почти все казахские перстневые печати XVIII - середины XIX вв. отличаются простотой,
четкостью и изящностью исполнения, свидетельствующими о достаточном
профессиональном мастерстве отечественных ювелиров-ремесленников. По степной
традиции изготовления таких печатей каплевидный щиток перстня обычно разделялся
мастером на две равные части: верхнюю с заостренной верхушкой и нижнюю,
представлявшую собой правильный полукруг или полуовал. В верхней части щитка на
самом верху располагался титул владельца печати – «хан» или «султан», а немного ниже его собственное имя и, в большинстве случаев, удлиненным знаком по горизонтали почетный титул «бахадур» («батыр»). Ниже этого разделителя либо какого-нибудь
другого замещающего его звания или эпитета помещались имя и титул отца владельца
печати с указанием прямого родства обеих личностей. Несмотря на то, что отдельные
арабские буквы и слова весьма своеобразно переплетались между собой и создавали
довольно изощренную, на первый взгляд, конфигурацию знаков, тексты печатей легко
поддавались прочтению.
Крупные черные пятна фона каплевидного щитка перстня-печати украшались мелкими
ободками и изящными розетками, общий контур поля окаймлялся орнаментальными
украшениями разных видов и обводился по краям одной или двумя тонкими линиями,
повторяющими его очертания. Благодаря присутствию всех этих декоративных элементов,
именные печати казахских ханов и султанов являлись не только их удостоверительными
знаками, но и произведениями ювелирного искусства.
По своему внешнему виду печати титулованных выходцев из аристократического
сословия торе (чингизидов) существенно отличались от личных печатей влиятельных
казахских старшин, традиционно избиравшихся только из непривилегированной кочевой
знати (биев, батыров, кожа) и «кара суйек» («черной кости»). Для печатей последних были
характерны исключительно овальная, круглая, квадратная либо прямоугольная формы
щитков, простота исполнения слов, отсутствие выраженных художественных достоинств
в оформлении общего фона надписей.
Содержательным ядром каждой персональной ханской или султанской печати являлось
текстовое обозначение личности ее владельца, состоявшее из имени и титула последнего,
имени и титула его отца и, во многих случаях, указания некогда приобретенного данным
правителем почетного титула «бахадур», либо какого-нибудь другого престижного для
него звания или эпитета.
Имя и титул владельца
Присутствие данного компонента в удостоверительной надписи, состоявшего, в свою
очередь, из двух удостоверительных знаков: собственного имени владельца и его
легитимного титула, признаваемого как внутри, так и за пределами Казахской степи, было
обязательным для всех представителей правящей чингизидской династии. Он обеспечивал
персональную адресность монопольно-династийного каплевидного символа власти, без
которого тот стал бы «анонимным, безликим, то есть недействительным».
Собственное имя обозначенного в печати правителя непременно упоминалось в сочетании
с его общепринятым статусным рангом или титулом.
Таковыми были высший титул у казахов –
«хан», открывавший традиционную иерархию казахских официальных статусов, и титул
«султан», которым наделялись степные правители более низкого уровня.
Упоминание обоих этих титулов в текстах надписей определялось главным образом
фактором многочисленности в казахском обществе того времени владельцев именных
печатей одинаковой формы и схожего внешнего оформления, необходимостью более
точно обозначить официальное положение и объем властных полномочий каждого из них
в системе управления кочевым социумом.
При этом следует иметь в виду, что по сложившейся традиции султанский титул у казахов
получали в период с XVII до первой половины XIX вв. только те представители
наследственной кочевой аристократии, «белой кости», («ак суйек»), которые возглавляли
разные по величине ассоциативные группировки кочевников и были непосредственно
задействованы в структурах политического управления казахским обществом. Все же
остальные выходцы из аристократического сословия торе, не управлявшие какими-либо
социальными подразделениями казахского населения и не имевшие своего собственного
пастбищного надела (юрта), султанами, как правило, не назывались и соответствовавших
этому званию печатей каплевидной формы не имели.
Весьма характерно, что, несмотря на существование в казахском обществе конца XV - 70х гг. XVIII в.в. института старшего хана, обозначавшегося в тюркоязычных источниках
того периода, в том числе и в письмах самой казахской знати российским властям,
терминами «улуг хан», «каттахан» и «кулл ханларнын агласы кылыб», такой титул в
печатях старших ханов казахов Абулхаира (1719-1748) и Аблая (1771-1780) не
фигурирует. Этот факт подтверждает во многом формальный характер ханского
старшинства в сложившейся иерархии властных структур у казахов-кочевников и
проистекавшую из него второстепенную практическую значимость упоминания данного
титула для вышеуказанных казахских правителей.
Династийное происхождение
Династийное происхождение от определенного титулованного лица - имя и титул отца
владельца печати. Наличие этой информации в текстах надписей обусловлено
особенностями сложившейся у казахов традиции наследования официальных титулов.
Характерными чертами ее являлись тесное переплетение и взаимодействие двух основных
принципов: генеалогической системы родства или старшинства-первородства и принципа
меритократии, т.е. прихода индивида к власти на основе широкого общественного
признания имевшихся у него личных достоинств и выдающихся заслуг перед своим
социумом. Ханами в казахском обществе провозглашались не обязательно самые знатные
по происхождению и близкие по родству к предшествующему правителю чингизиды, а
самые сильные, влиятельные и авторитетные среди кочевников султаны, особо
проявившие себя в военной и организационно-управленческой сферах и имевшие
наибольшую поддержку со стороны наиболее сильных и многочисленных кочевых родов
и племен. Ввиду указанного симбиоза принципов механизма передачи ханского титула и,
соответственно, отсутствия строго регламентированного порядка наследования
политической власти на институциональном уровне, ханами в Казахской степи в XVI середине XIX в.в. становились представители разных ветвей династии одного из
основоположников Казахского ханства Жанибек-хана (1466-1474). В течение XVI - XVII
в.в. все верховные казахские правители относились к нескольким фамильным ветвям
потомства девятого сына хана Жанибека (имел 9 сыновей) Жадик-султана, от которых
позднее отпочковались новые ханские фамилии: линия Каип-хана (после 1703-1718)
(Каип-хан Батыр-хан - Каип-хан Абулгазы-хан - Арынгазы-хан); Турсун-хана (после 1712-1717) (Турсун-хан - Кушык-хан
и Барак-хан); Жангир-хана (после 1644-1652) (Жангир-хан - Вали-султан Аблай-султан - Вали-султан Аблай-хан); Тауке-хана (1680-1715) (Тауке-хан - Болат-хан Абулмамбет-хан) и некоторые другие.
Кроме того, до XVIII в. ханами никогда не избирались в казахском обществе потомки
восьмого сына Жанибека - Осек-султана, но после возведения в 1710 г. на ханский
престол в Младшем жузе выходца из этой маловлиятельной в прошлом султанской ветви
султана Абулхаира, избранного кочевниками в экстремальных условиях джунгарской
военной агрессии, было положено начало еще одной династии казахских ханов.
Представителями ее последовательно являлись во второй половине XVIII в. в западном
регионе Степи три сына Абулхаир-хана: ханы Нуралы (1748-1786), Ералы (1791-1794) и
Айчувак (1797-1805), а также старший сын первого из них Есим-хан (1795-1797).
В связи с параллельным во времени правлением в казахском обществе сразу нескольких
ханов и принадлежностью каждого из них к разным ханским и султанским фамилиям,
многие казахские чингизиды ощущали необходимость в точной адресной локализации
своего династийного происхождения, что должным образом фиксировалось в текстах их
удостоверительных легенд на металлической матрице собственных имени и титула. В
отдельных случаях, помимо уточненного удостоверения собственной династийной
принадлежности, информация об отце помещалась владельцем печати в текст такой
надписи с целью легитимировать свои особые права на ханский престол аргументом
прямого происхождения от определенного авторитетного представителя казахской
династии чингизидов.
Почетное звание или эпитет
В легендах печатей почти всех казахских ханов и султанов, получивших свои сословные
титулы в первой половине XVIII в., присутствует наряду с ними и приобретенное в разные
годы почетное звание «бахадур» или «батыр». В удостоверительных надписях кочевых
правителей Степи, избранных ханами в более позднее время, данный титул, напротив,
почти полностью отсутствует. Объяснение этому обстоятельству следует искать, на наш
взгляд, как в самом феномене батырства в многовековой истории казахов-кочевников, так
и в особенностях эволюции сословия батыров в казахском обществе во второй половине
XVIII - середине XIX в.в.
Тюрко-монгольское слово «бахадур» («батыр») первоначально означало храбреца,
вызывавшего врага перед битвой на противоборство. Это звание или обозначение
храброго воина никогда не было наследственным, его приобретали только личными
подвигами. Со времени Чингиз-хана оно многократно присваивалось как титул
представителями военизированной тюрко-монгольской знати. В этом значении
многочисленных бахадуров в ханстве Абулхаира (1428-1468) упоминают в своих трудах
Масуд б. Усман Кухистани (ум.ок.1590), Камал ад-Дин (Шир)-Али-Бинаи (1453-1512) и
другие восточные авторы. Довольно часто он использовался в качестве почетного титула,
получаемого ханом или султаном за личную храбрость либо за умелое руководство в
борьбе с внешними врагами. В данном случае звание «бахадур» прибавлялось к полному
титулу какого-либо знатного кочевого правителя.
В казахском номадном обществе слово «батыр» было не только титулом храбреца, но и
наименованием лиц, занимавшихся преимущественно выполнением военных функций.
Батыром казахи называли любого храброго и опытного воина, происходившего как из
социальной группы «черной кости», так и наследственной чингизидской аристократии.
Наиболее сильно поднялись авторитет и социальное значение батыров в Казахской степи
в первой половине XVIII в., что было обусловлено резким возрастанием военной угрозы
для его населения со стороны Джунгарского ханства и усилением роли военных структур
у казахов-кочевников.
В этой ситуации ханами выбирались главным образом наиболее смелые, талантливые и
опытные султаны-военачальники, способные эффективно организовать защиту казахского
населения от внешних врагов. За успешно организованные и проведенные ими
наступательные военные кампании против джунгаров казахи присваивали таким
правителям почетное звание «батыра» (Тауке-хан, Каип-хан, Абулхаир-хан, Аблай-султан
и др.).
В связи с тем, что в конце XVII - середине XVIII в.в. титул «бахадур» давался казахским
чингизидам в основном за крупные боевые подвиги и вполне осязаемые достижения на
поле брани и, более того, был для большинства из них главным «пропуском» на ханский
престол, он имел большую престижную значимость во всех слоях кочевого общества
казахов и поэтому непременно прибавлялся каждым новоизбранным ханом и султаном в
личной печати к своему основному титулу.
Во второй половине XVIII в. по мере ослабления военной напряженности на этнических
рубежах казахских жузов постепенно уменьшалось и социальное значение батыров, что, в
свою очередь, неизбежно влекло за собой постепенное снижение общественного престижа
самого этого звания среди казахов. Поэтому в указанный период титул «бахадур» стал
быстро исчезать из удостоверительных формул многих владельцев ханских и султанских
печатей, хотя некоторые из них, судя по документальным материалам того времени,
имели его (Аблай-хан, Кенесары-хан, Ермухаммед-хан и др.) и вошли в историю
Казахстана XVIII - середины XIX вв. именно как правители-батыры.
Таким образом, удостоверительные легенды печатей казахских правителей содер¬жат в
себе лаконичную, но достаточно емкую адресную информацию об их владель¬цах,
обладавших ханским и султанским титулами.
Персональные печати казахских ханов и султанов строго специфической формы и
своеобразного художественного оформления имели большое символическое значение как
внутри Степи, так и в сфере международных отношений Казахского ханства (с 80-х гг.
XVIII в. - Казахских ханств) с другими государствами и народами. Сам факт обладания
такой печатью наглядно свидетельствовал о высоком официальном статусе ее владельца в
казахском обществе, принадлежности последнего непосредственно к правящей верхушке
номадов и присущих этому лицу особых привилегий и прав в сфере политического
управления всем кочевым населением региона либо же входившими в его состав
крупными родоплеменными группами кочевников.
Наличие у какого-либо правителя Степи собственной каплевидной печати с личными
удостоверительными знаками фактически означало для монархов и чиновников соседних
государств его легитимное право выступать в политических контактах внутри и за
пределами своей страны от имени всех официально подвластных ему социальных
объединений казахов (союзов родов и племен, жузов и т.д.) и принимать правовую
ответственность персонально на себя.
Весьма примечательно в этой связи, что царское правительство, принимая в 1731, 1738 и
1740 гг. официальную присягу казахских ханов Абулхаира (1710-1748), Семеке (17241737), Абулмамбета (1739 - ок. 1771) и влиятельного султана Аблая (1711-1780 гг. - даты
жизни) с подвластными им родоплеменными группами казахов Младшего и Среднего
жузов на верность российской короне, настойчиво требовало от каждого из этих
титулованных лиц подтвердить свои личные подписи на присяжных бумажных листах
оттисками их прикладных персональных печатей.
Близким по содержанию было символическое значение ханских и султанских печатей и
внутри самой Казахской степи среди кочевников трех жузов, подтверждением чему может
служить многовековая практика употребления их казахскими чингизидами для заверения
разного рода актовых документов и официальных посланий, адресованных султанам,
биям, батырам и старшинам.
Помимо официального подтверждения высокого социально-правового ранга степных
правителей-джучидов персональные перстневые печати служили удостоверением
личности каждого конкретного представителя казахской аристократической элиты. Эту
функцию непосредственно обеспечивала зеркальная надпись, или легенда, на
металлической матрице печати, заключающая в себе имя и титул ее владельца, а также
обозначение его прямой генеалогической принадлежности к определенной фамильной
ветви, правившей в Казахской степи со второй половины XV в. чингизидской династии
потомков Жанибек-хана и Урус-хана (1368-1377).
В качестве личных удостоверительных знаков перстневые печати наиболее сильных и
авторитетных казахских ханов выполняли функцию своего рода «охранных грамот» для
иностранных купцов, осуществлявших транзитную торговлю через казахские степи. Так, в
1749 г. хан Младшего жуза Нуралы (1748-1786) в беседе с оренбургским губернатором
И.И. Неплюевым (1744-1758) упомянул о том, что у казахов «изстари обыкновение
бывало сюда едущим купцам для свободного проезду от хана печати брать... а отсюда
через их орду едущих отсель с печатьми же отпускать». В 1732 г. отец Нуралы Абулхаирхан, стремясь возобновить прерванную в результате военной агрессии джунгаров и
внутриусобных распрей казахских родов транзитную торговлю на территории региона,
решил воспользоваться этим «древним правом» своих предшественников-ханов и
договорился с царским посланником А.И. Тевкелевым насчет того, чтобы российским и
среднеазиатским торговцам «в проезд их к нему, хану, заезжать и для проезду своего от
него печати брать». В результате последующего выполнения указанного двустороннего
соглашения о наделении проезжих торговцев печатями хана общее количество грабежей
купеческих караванов на транзитных торговых путях в 40-х гг. XVIII в. заметно
сократилось, а торговые связи казахских жузов и среднеазиатских ханств с Россией в это
время стали более оживленными и регулярными, чем в предшествующий период.
Все вышеперечисленные аспекты семиотического назначения персональных перстневых
печатей казахских ханов и султанов периода XVI - середины XIX вв. однозначно
свидетельствуют, на наш взгляд, о существовании у казахов достаточно развитых и
определенным образом оформленных структур разных вертикалей власти.
Помимо своей важной научно-практической значимости образцы чингизидской
сфрагистики степных номадов региона представляют для нас большой интерес и с
художественно-эстетической точки зрения.
Извлеченные из сумрачной глубины архивов оригинальные образцы казахской
чингизидской сфрагистики далекого прошлого вновь обращают к нам сквозь толщу веков
ее особенный, неповторимый лик, воплощенный в серебряных перстнях работы
безымянных степных ювелиров. И мы по-прежнему немало удивляемся скромному,
неброскому изяществу этих вещей, некогда обладавших большой символической силой, и
вновь любуемся их строгой элегантной красотой, такой же вечной, как и «Вечно синее
небо», породившее дух «Великого потрясателя» евразийского мира.
Материал подготовлен
по книге И.В. Ерофеевой
«СИМВОЛЫ КАЗАХСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ»
(позднее средневековье
и новое время),
г.Алматы, 2001 г.