Родители мои, Павел Алек-сандрович и Евдокия Федо

а
Администрация Новгородской области
Комитет культуры, туризма и архивного дела области
ГОУ “ГАНИНО”
Редколлегия областной Книги Памяти
В крыле у “Дракона”
Воспоминания Героя Советского Союза
новгородца Сергей Павловича Шпунякова
Областной совет ветеранов войны, труда,
правоохранительных органов и военной службы
Комитет ветеранов войны и военной службы
Редколлегия: С. Ф. Витушкин, А. И. Орлов, Л. С. Мостовая
(Шпунякова)
Редактор С. Ф. Витушкин
Корректоры: В. Г. Колотушкин,
В. И. Глухова, Е. И. Вязинина
Великий Новгород
2008
© С. Ф. Витушкин, А. И. Орлов,
Л. С. Мостовая, 2008.
© ГОУ “ГАНИНО”, 2008.
В книге использованы материалы, фотографии из
семейного архива Шпуняковых, а также предоставленные А. И.
Орловым, С. Ф. Витушкиным, хранящиеся в ГОУ “ГАНИНО”,
опубликованные в ранее изданных книгах и имеющиеся в
рукописи А. Чулкова о 402-м истребительном авиационном полку.
а
“Рабоче-крестьянский сын
земли Новгородской”
С. П. Шпуняков – наш земляк, лётчик-истребитель, один из
86-ти Героев Советского Союза уроженцев Новгородской области.
Родился 14 сентября 1922 г. в д. Слутка Новгородского района
Новгородской губернии (с 1927 г. Ленинградской, с 1944 г. Новгородской области) в семье рабочего. Русский. Член КПСС с
1944 г. В 1940 году окончил 10 классов Кречевицкой средней
школы. Сегодня это средняя школа № 15 г. Великого Новгорода
имени Героя Советского Союза С. П. Шпунякова.
После окончания средней школы поступил в 1940 г. в
Сталинградскую военную авиационную школу, которую окончил
в 1942 г. На фронте - с апреля 1943 г. Был заместителем командира
эскадрильи
402-го
Севастопольского
истребительного
авиационного полка 265-й Мелитопольской истребительной
авиационной дивизии 3-го Никопольского истребительного
авиакорпуса Резерва ВГК. Ныне это Севастопольский
Краснознаменный ордена Суворова III степени исследовательскоинструкторский смешанный истребительный авиационный полк.
Полк имеет славную историю. Создан 25 июня 1941 г. по
предложению депутата Верховного Совета СССР, Героя
Советского Союза, ведущего лётчика-испытателя НИИ ВВС
подполковника Степана Павловича Супруна с одобрения И. В.
Сталина из числа лётчиков НИИ ВВС РККА и наркомата
авиационной промышленности. Первым его командиром был
заместитель С. П. Супруна подполковник П. М. Стефановский,
впоследствии Герой Советского Союза. Сам Супрун возглавил
401-й иап.
В 402-м воевали знаменитые испытатели капитан Григорий
Яковлевич Бахчиванджи (совершил 65 боевых вылетов, одержал 5
побед), вскоре отозванный на прежнее место службы,
испытывавший первые самолёты Би-1 с жидкостным ракетным
двигателем, посмертно ставший Героем Советского Союза, Герои
Советского Союза Н. Ф. Краснов (в списке самых результативных
в стране он —10-й, одержал более 44 побед), А. Мошин, А. Н.
Дехтяренко, Ю. А. Антипов, И. Д. Лихобабин.
П. М. Стефановский был отозван вскоре в ПВО на защиту
Москвы. Вторым командиром полка первого формирования стал
майор К. А. Груздев. В дальнейшем им командовал майор И. П.
Лысенко.
Полком второго формирования командовали Герой
Советского Союза капитан Г. А. Коцеба, майоры В. В. Папков, Д.
Е. Николаенков, А. У. Ерёмин, А. Е. Рубахин. Лётный состав
сменил немало типов истребителей: МиГ-3, И-15, И-153, И-16,
ЛаГГ-3, Як-1, Як-9т, Як-3. Входил в состав ВВС Северо-Западного
фронта, 6-й воздушной армии, 57-й сад, 8-й сад, 239-й
истребительной авиационной дивизии, 265-й истребительной
авиационной дивизии 3-го истребительного авиационного корпуса.
За период войны полк совершил 13.511 боевых вылетов,
уничтожил 810 самолётов противника, большое количество боевой
техники и живой силы противника. Сам потерял 81 лётчика и 7
наземных специалистов, 101 истребитель (в том числе 13 идут, как
не боевые потери). У 5-го и 16-го гв. истребительных авиационных
полков, следующих в списке за ним, в активе было соответственно
739 и 618 сбитых самолётов.
С 15 июля 1941 года полк базировался на аэродромах
Кречевицы и Крестцы (теперь Новгородской области) и вёл
боевые действия в направлении Сольцы, Луга и Старая Русса.
Боевой путь полка, в котором воевал Шпуняков, выглядит
так: Москва (Чкаловская), Идрица, Великие Луки, Старая Русса,
Крестцы, Саратов (Багай-Барановка), Краснодар, Пашковская,
Красноармейская, Тихорецк, Липецк, Шахты, Мелитополь,
Севастополь, Орёл, Смоленск (Микулино), Донецк (Амвросиевка),
Витебск, Борисов, Молодечно, Бегомль, Кармилава, Вильнюс,
Каунас, Кивишки, Могильно, Буды, Варшава, Иновроцлав,
Познань, Морин, Дальгов(Берлин).
За одну неделю боёв на Кубани полк из 34 лётчиков
потерял 11 убитыми и 5 ранеными.
а
После войны Сергей Павлович Шпуняков часто вспоминал
фронтовых друзей — оренбуржца Шамиля Абдрашитова,
конотопца Дмитрия Ащаулова, нижегородца Павла Гаврилина,
чегемца Назира Конукоева, ереванца Акопа Манукяна, пензенца
Николая
Павлушкина,
воронежца
Анатолия
Рубахина,
сталинградца Алексея Ерёмина, воронежца Георгия Балашова,
москвича Николая Дугина (погиб 2 мая 1945 года в Берлине,
зачислен навечно в списки части), винничанина Владимира
Егоровича, ростовчанина Михаила Пивоварова и других.
Полк имел в войну два формирования – первое и второе. В
приложении печатается в сокращении материал А. Чулкова
“Крылатые витязи” о лётчиках полка первого формирования.
Ярким образцом отваги был командир 2-й эскадрильи 402го полка первого формирования капитан Борис Герасимович
Бородай, погибший 1 января 1942 года на Северо-Западном
фронте. Он одержал в небе 6 личных побед. С. П. Шпуняков
долгие годы вёл переписку с его сыном Александром
Борисовичем, мечтал о подробной биографии “трижды
добровольца (Испания, Китай, Монголия), отражающей яркую,
героическую жизнь редчайшего лётчика-патриота, трижды
орденоносца ещё довоенных лет (орден Красного Знамени и два
ордена Ленина)”.
Друг Шпунякова Павел Гаврилин в бою в апреле 1943 года
получил тяжёлое ранение. Чудом выжил. Получил заключение
врачей: к лётной работе не годен. Выкинул его, вписал в
шпуняковское заключение из того же госпиталя свою фамилию с
безобидным диагнозом и воевал дальше.
Только в октябре 1945 года рентгеновский снимок в
Бранденбурге поверг врачей в недоумение: с этим жить опасно, а
Гаврилин воевал, стал Героем! Выяснилось, что в груди у него
сидит сердечник 20 мм бронебойного снаряда от немецкого
“Эрликона”. Списали. Но благодаря его настойчивости, при
поддержке командира 265-й истребительной авиационной дивизии
полковника А. А. Корягина и генерала Е. Я. Савицкого главный
хирург Советской армии Н. Н. Бурденко в виде исключения
разрешил лётчику полёты на ПО-2 в эскадрильи связи корпуса.
Снаряд тогда не удалили. В пятидесятые годы, когда
Гаврилин освоил первые советские вертолёты и переучивал летать
на них лётчиков, здоровье его вдруг резко ухудшилось. В 34 года
он был уволен в запас. Но Гаврилин даже не был инвалидом (?!).
Просто не ставил этого вопроса перед органами соцобеспечения.
Уклонялся от разговоров о своем героическом прошлом. В 1984
году снаряд, наконец, извлекли. Фронтовая дружба была для
друзей святым понятием.
Сам Сергей Павлович Шпуняков совершил за время
Великой Отечественной войны 335 успешных боевых вылетов, из
них на прикрытие боевых порядков своих войск - 225. Провёл 51
воздушный бой, в которых сбил 16 самолётов противника лично и
7 в группе, а 5 уничтожил на земле.
Был ведомым командира корпуса Е. Я. Савицкого
(впоследствии маршала, отца космонавта С. Е. Савицкой),
имевшего позывной “Дракон”.
Звание Героя Советского Союза присвоено С. П.
Шпунякову и П. Ф. Гаврилину одним Указом Президиума
Верховного Совета СССР от 15 мая 1946 года. Как и М. Е.
Пивоварову, А. Б. Манукяну, Л. Н. Слизеню, Д. В. Джабидзе, А. Т.
Тищенко. В 1945 г. окончил Высшие офицерские лётнотактические курсы, в 1955 году - Военно-воздушную академию в
Монино. Командовал полком на Тоцком полигоне. Служил в
Якутии, на Дальнем Востоке. С 1969 года полковник Шпуняков - в
запасе.
Жил с 1962 года в Одессе. Работал в окружном Доме
офицеров, трудился заместителем начальника по движению
аэропорта “Застава”, на комбинате хлебопродуктов, в пионерском
лагере ЦК комсомола Украины “Молодая гвардия”. С 1997 года
проживал на родине, в г. Великом Новгороде вместе с женой
Верой Михайловной. Здесь же живёт его дочь Людмила с семьёй.
Сын Юрий проживает в Москве.
а
Ветераны области выбрали Сергея Павловича на
ответственный пост председателя областного общественного
благотворительного фонда “Победа”. Он являлся членом
Всероссийской ассоциации Героев Советского Союза и полных
кавалеров ордена Славы, Почётным гражданином городов Вольск,
Мелитополь, Никополь и посёлка Аскания-Нова.
Награждён орденом Ленина, двумя орденами Красного
Знамени,
тремя
орденами
Красной
Звезды,
орденом
Отечественной войны I степени, медалью “Золотая Звезда”,
другими медалями, а 14 июня 1944 года в числе 25 воинов
Советской армии – американским орденом “Лётный Крест за
отличие” - высшей наградой для пилотов США.
Каждый день рождения Герой Советского Союза Шпуняков
получал от командования полка поздравления.
После ухода в отставку Сергей Павлович долгое время жил
в Одессе, потом перебрался в Великий Новгород, в родные края.
Он регулярно встречался с молодежью, рассказывая о героическом
и тяжёлом времени. Времени, которое забывать нельзя.
В боевой биографии лётчика-истребителя Сергея
Шпунякова было множество моментов, когда он не знал: выживет
ли. Но видно, в рубашке родился. Взлетал и возвращался обратно.
Взлетал, дрался и побеждал.
К сожалению, 2-го января 2004 г. полковника С. П.
Шпунякова, последнего из 23-х Героев 402-го истребительного
авиационного полка, не стало. Его похоронили на Аллее Героев на
Западном кладбище г. Великого Новгорода. Именем Сергея
Павловича назвали школу № 15 в п. Кречевицы, где Шпуняков
учился. На доме, где жил лётчик, открыли памятную доску.
Она стала возможной благодаря его друзьям, дочери
Людмиле Сергеевне Мостовой, сыну Юрию Сергеевичу
Шпунякову, фотожурналисту Александру Ивановичу Орлову,
записывавшему воспоминания лётчика на диктофон и
расшифровавшему их, главному редактору областной Книги
Памяти Сергею Фёдоровичу Витушкину, записавшему и
отредактировавшему то, что Сергей Павлович напечатал на
машинке сам, или рассказал на диктофон, или рассказывал ранее
журналистам. Фотографии предоставлены из семейного архива,
обработаны А. И. Орловым, часть снимков сделана им в
новгородский период жизни С. П. Шпунякова.
В книге опубликованы в качестве приложения материалы о
402-м истребительном авиационном полку из рукописи А. Чулкова
“Крылатые витязи”, использованы сведения из книг однополчан,
исследователей, из газетных публикаций и других источников.1
Сергей Витушкин,
Александр Орлов
Воспоминания маршала Савицкого Е. Я. “Полвека с небом”, “Небо - для
смелых” и “В небе над Малой землёй”, книга “Восьмая воздушная” авторов
Губина Б. А. и Киселёва В. А., сборник воспоминаний о Фёдорове И. А.
“Полковник авиации Иван Фёдоров”, справочники Бодрихина Н. “Советские
асы: очерки о советских лётчиках” и автора-составителя Быкова М. Ю. “Асы
Великой Отечественной войны. Самые результативные лётчики 1941-1945 гг.”,
энциклопедия английских авторов Полака Т. и Шоурза К. “Асы Сталина.
Статистика побед и поражений” статьи из газетных публикаций журналистов
Лускатова М., Иванова А. В., Масликова В., Домбковского Н. и других.
1
***
Книга воспоминаний, о которой он так мечтал и над
которой давно работал (“главное для меня на этот год – написать
воспоминания”, “стучу одним пальцем левой руки по клавишам
моей старенькой машинки “Москва”, - сообщал он своим
корреспондентам), выходит, к сожалению, без Сергея Павловича.
а
О самом трудном и самом памятном
Я смотрю сейчас на многочисленные кнопки моей уже
старенькой машинки “Москва” и невольно они воспринимаются
как кнопки (гашетки) на ручке управления истребителем. И
вспоминаю свой первый вылет из Краснодара (Пашковская) 20
апреля 1943 года. Из 335-ти боевых вылетов, выполненных за
войну этот - самый трудный и самый памятный.
В далёкие шестидесятые два новгородских журналиста
просили меня подробно написать о моей жизни. Я отказался,
считая, что есть более интересные судьбы, моя - простого русского
парня из новгородской деревни. Почему сейчас это стало для меня
так важно? Не знаю…
Детство
Родился я 14 сентября 1922 года в д. Слутка Мстинского,
ныне Новгородского района Новгородской области. Вернее, так
написано в свидетельстве о рождении. Мать моя уверяла, что
родился 18 июля в страдную пору, а зарегистрирован через
полтора месяца, когда смогли. 18 июля – день обретения мощей
Сергия Радонежского.
Двоюродная сестра Вера по моей просьбе вспоминает:
“Серёжа рос послушным, покладистым мальчиком. Четыре
года учился в деревенской школе, а с пятого класса и по десятый в Кречевицкой средней школе. Учился хорошо, старался.
Была у него заветная мечта – стать лётчиком. Само место
рождения во многом предопределило его судьбу - мальчишки из
новгородской деревушки. Она стоит на высоком волховском
берегу напротив населённого пункта Кречевицы, где издавна жили
военные.
Здесь давно размещался военный городок, а в 1927 году
приземлились авиаторы. Трудно было при таком соседстве не
заболеть авиацией, да и время было – авиационное. Профессия
лётчика была в конце двадцатых – начале тридцатых годов самой
популярной. В Кречевицах самолётный гул стоял с утра до вечера,
и с утра до вечера мы, окрестные ребятишки, заворожено следили
за полётами.
Ему хотелось парить в небе так же, как эти умные ребятаорлы. А для этого надо было не покладая рук хорошо учиться. Что
он и делал всегда. Занимался спортом, зимой ходил на лыжах,
катался на коньках, а летом плавал. Когда учился в старших
классах, мог реку Волхов переплыть туда и обратно. Строил
модели, запускал их, много прочитал книг.
Был и неприятный случай. Однажды в конце февраля начале марта собрался Сергей в школу. Пришёл на берег реки, где
собралось много народу - школьников и рабочих, в ожидании
лодки. Лодка была на подходе. Вдруг большая льдина, где и
Сережа стоял, откололась, и все оказались в ледяной воде. Сережу
багром вытащил перевозчик. Всё обошлось благополучно. Не зря
говорят: “Кто в рубашке родился – счастливый!”, а он и есть
такой”.
В 1940 году он успешно окончил десятый класс. Радость в
семье была великая. Я помню его симпатичным, счастливым
юношей,
энергичным,
быстрым
на
слова
и
дела,
доброжелательным по отношению к окружающим, никогда не
унывающим. В нём жила прекрасная благородная цель и спасибо
ему за это.
Он собрал всю силу воли и успешно поступил в училище
один из ребят, с которыми поехал поступать в Сталинградское
авиационное училище. Это была большая победа для него, для
родителей и родственников.
Училище он окончил, когда шла в самом разгаре война.
Сергей беспощадно, грамотно дрался в небе с фашистами до
а
самого окончания войны. Был серьёзно ранен, но молодой
организм быстро шёл на поправку и опять он в строю, храбро
сражается с ненавистным врагом.
За свои военные заслуги он был удостоен звания Героя
Советского Союза и дослужился до звания полковника”.
Семья
Родители мои, Павел Александрович и Евдокия Фёдоровна
Шпуняковы, жили в д. Слутка Новгородского района в своём
доме. Нас, детей, было у них трое: братья Николай, Сергей и
Алексей. Отец родился в 1891 году. До 1914 года он трудился в г.
Ревеле (ныне г. Таллин, Республика Эстония) на судоверфях,
потом участвовал в боях первой империалистической войны, был
кавалеристом. Октябрьскую революцию встретил под г. Двинском
(ныне г. Даугавпилс, Латвийская Республика). Вступил в Красную
гвардию. В составе конного отряда участвовал в охране
революционного порядка в Петрограде. Принимал участие в боях с
войсками генерала Юденича. Был награждён именным клинком.
В 1930-1932 годах отец строил Днепрогэс. Все остальные
годы он работал в авиамастерских и на других объектах в п.
Кречевицы. Во время Великой Отечественной войны отец был
вольнонаёмным в батальоне аэродромного обслуживания ВВС
Волховского фронта. Награждён медалями. После Великой
Отечественной войны работал в совхозе, проживал в своей же
деревне и умер в 1961 г.
Мать родилась в 1893 году и пережила его на десять лет. По
происхождению она была из крестьян. С 1934 года трудилась в
колхозе.
Так что я рабоче-крестьянский сын земли Новгородской.
Последние годы мать жила у брата Алексея в Ленинграде.
Там она и умерла.
Старший брат Николай, родившийся в 1919 году, встретил
войну в Красной Армии на границе, и, будучи танкистом, погиб в
первых же боях.
Младший же брат, Алексей, 1929 года рождения, на войну
не успел. После Победы жил и работал в Ленинграде строителем,
был награждён за доблестный труд орденом Ленина. Умер он
рано, в 1983 году.
Двоюродная сестра Вера живёт в Великом Новгороде. Она
прошла войну, была в партизанах. Начинала трудиться в 14 лет в
банно-прачечном комбинате. Много лет работала в разных
организациях. У неё тоже есть сын и дочь, с которой она живёт
вместе.
Ещё есть родственники - двоюродный брат Александр,
который проживал в п. Кречевицы. Он уже умер.
В 1930-1934 годах я учился в начальных классах Слутской
начальной школы. В 1934-1940 годах стал учиться в Кречевицкой
средней школе. Там в 1939 году меня приняли в комсомол. Был
значкистом БГТО, имел значок “Ворошиловский стрелок” и
значок БГСО. Был неплохо подготовлен в физическом отношении
и закалён от простудных заболеваний.
Как и все дети в приволховских окрестностях, хорошо
плавал, нырял, ездил на лошадях, плавал на лодках, рыбачил,
ходил зимой на лыжах на десятки километров, катался на коньках,
летом за 10 километров ходил по грибы и за ягодами.
Семья наша была большой крестьянской, как большинство
семей в деревне. Мать занималась личным крестьянским
подворьем: на огороде, в поле, на лугах, доила корову, продавала
молоко, чтобы выкроить хоть что-то на ребятишек, на их растущие
организмы, да на одежду и другие нужды.
Как я говорил, брат Николай был старше меня на четыре
года. На войне воевал старшим сержантом, командиром отделения
44-го автотранспортного батальона. Домой с войны Николай не
вернулся. Двоюродный брат, Александр Григорьевич Шпуняков,
родился в 1915 г. в той же д. Слутке. Призвали его ещё на
советско-финляндскую в сентябре 1939 г. Но ему посчастливилось
а
вернуться живым с двух войн. Награждён орденом Отечественной
войны II ст., медалями “За боевые заслуги”, “За оборону
Ленинграда”. Демобилизован в октябре 1945 г. в звании ст.
сержанта. Проживал Александр в посёлке Кречевицы. Умер он в
85 лет, 29 января 2001 г., когда я уже проживал в Великом
Новгороде.
Моя двоюродная сестра Вера тоже пережила военное
лихолетье. Но жизнь отнеслась к ней сурово. Не пощадили её ни
тяготы военных лет, ни послевоенная разруха, ни нынешнее время.
Работала всю жизнь, получила квартиру, пенсию. Но счастья в
жизни видела мало.
Школа
Вышло так, что начальную школу я окончил в Слутке, а в
старшие классы надо было ходить в Кречевицы, что лежали на
другом берегу реки. Вернее, не ходить, а плавать на лодке, а потом
на пароме. Страсть к чтению книг проявилась у меня рано. Рядом с
нашей избой стояла дом врачей, у которых была хорошая
библиотека. Брал книги в школьной библиотеке, у соседей. Они
были бездетными и когда умирали, завещали дом с книгами нам.
В будни по утрам я брал в одну руку учебники, в другую –
бидончик с молоком и, переплыв на лодке Волхов, сначала ставил
бидончик на крыльцо хозяев, которым мы продавали его, а потом
бежал на школьные занятия. Учиться я очень любил. После школы
заходил к хозяйке за деньгами. Отдавал всё до копейки матери.
Плавать я, как все мальчишки, выросшие на реке, умел
хорошо. Однажды случилось так, что лодка перевернулась, и
сидевшие в ней люди выпали в воду. До сих пор удивляюсь, как я,
школьник, сумел не только спасти женщину, но и не выпустить
при этом из рук бидончик с молоком! Я слишком хорошо знал, как
дорого достаются матери копейки, которые она получала за
молоко.
География, история, физика, русский язык. Через какое-то
время по реке пустили паром. Стало легче. Но если бы не было ни
парома, ни лодки, и тогда бы я переплывал реку вплавь. Так мне
нравилось учиться в школе.
Ещё нравилась мне наша родная сторона: природа, где
краски не ярки и звуки негромки, но лучше нашей стороны во всём
свете не найти. Детские игры и шалости были как у всех
деревенских ребятишек. Летом с матерью ходили в лес за грибами,
по ягоды, помогали косить траву, осенью собирали ягоды на
болоте. Детские забавы, игры, усталость от трудов запомнились на
всю жизнь.
Первая любовь
Первая платоническая любовь. На всю жизнь запомнилась
мне одноклассница Люда Ширина. Её карточка была со мной в
боях. Она жила неподалеку на нашей деревенской улице, домов
через восемь. Люда была моей голубоглазой любимой. Я вижу
свет её глаз даже на чёрно-белой, с довоенных лет сохранившейся
фотографии – с каштановыми вьющимися волосами, с приятной
лукавинкой в глазах. Нет, не обошла меня судьба ни любовью, ни
счастьем. И всё-таки, всё-таки казалось иногда, что могла бы
любовь наша встретиться и счастье быть полным, если бы была
жива она. Люда трагически умерла в блокаде Ленинграда, куда
уехала учиться в пединститут.
В 1941 году десять взрослых мужчин нашей фамилии
шагнули в огонь Великой Отечественной войны. До Победы
дожили четверо. Не вернулись миллионы людей, сделавших всё,
что можно было сделать, солдатам во имя грядущей Победы. Люда
сделала очень мало. Но в той большой крови, которой стоила
Великая Победа, есть и её жертвенная кровинка.
Со своими одноклассниками я встретился только в 1984
году в школе № 15, после того, как в “Новгородской правде” были
напечатаны мои воспоминания, а журналист А. В. Иванов собрал
свидетельства и отклики моих одноклассников и знакомых.
Дорога в “пятый океан”
а
Выпускников 1940 года ориентировали поступать в
авиационные училища. Поэтому несколько парней из нашего
класса, в том числе и я, в феврале 1940 года подали заявление в
Ленинградское авиационно-техническое училище. Я получил
подтверждение, что являюсь кандидатом в него.
В авиацию попал не случайно. Сколько себя помню, лет с 56, всё время видел вблизи самолёты, встречался с лётчиками,
завидуя их способности летать, слышал гул авиационных
двигателей, наблюдал полёты истребителей, парашютные прыжки
с самолётов. Дети лётчиков учились в нашем классе. И лётчики–
холостяки, и молодые семейные, часто жили у нас на квартире. Но
в глубине души, лично, всегда был убеждён до направления в
истребительное училище, что лётчиком мне не бывать и поэтому
подал заявление о приёме всего лишь в авиационно-техническое
училище. В нашей семье лётчиков не было.
Когда Чкалов пролетел под мостом, мы знали об этом и
мечтали о таких смелых полётах. Но у нас и в Новгороде был
лётчик, который умел летать мастерски. Все мы, новгородские
ребята, хотели быть похожими на него.
Сомнений, ехать или нет в Ленинград, у меня не было. Ещё
двое моих одноклассников подали заявления туда же. Утром 4
августа 1940 года мы прибыли на пароходе в Новгород. Явились в
районный военный комиссариат. Там собралось полно
допризывников, выпускников средних школ. Навсегда запомнил
напутствие секретаря райкома комсомола.
Военный комиссар, интендант 2-го ранга Быстров
пригласил нас пятерых к себе в кабинет (мы – трое, плюс
аэроклубовец и студент пединститута после первого курса).
Комиссар сказал, перечислив всех по фамилии (помню отчётливо
все подробности), что “вы направляетесь в г. Сталинград для
поступления в военное училище. Будете от Новгорода военными
лётчиками. Там нужно сдавать конкурсные экзамены. По здоровью
вы все проходите. Если кто-то не поступит, то по возвращении
будет направлен служить в пехоту”. Наша пятёрка – мы, троё из
одного класса, один парень из Чечулина и выпускник
Новгородского аэроклуба, студент, окончивший один курс
пединститут, который и был военкомом назначен старшим нашей
группы. Быстров приказал тому получить документы и в обед
пароходом убыть в Чудово, а затем поездом в Москву.
Мои самые дорогие места обитания - деревня Слутка и
поселок Кречевицы - я оставил 4-го августа довоенного, 1940 года.
В сентябре того же года я стал курсантом Сталинградского
военного авиационного училища (истребительного).
Дорога в пятый океан всегда была трудной и рискованной
романтикой. В данном случае из новгородской пятёрки повезло
мне одному.
Уже после войны полк, где я был командиром эскадрильи,
прислали на переучивание не куда-нибудь, а в родные Кречевицы.
Родительский дом на другой стороне Волхова – рукой подать, на
лодке переплыть. По такому случаю командование позволило мне
жить в родном гнезде, а не в казарме. Осваивать предстояло
новейший по тем временам реактивный истребитель МиГ-15.
Когда программа переучивания была закончена, капитан
Шпуняков попросил разрешения на полёт по собственному плану.
Командир разрешил. Если бы мама знала этот план…
После взлёта я перешёл на бреющий полёт над руслом
Волхова. Скорость – 900 км в час, высота - 10 метров. Со свистом
проносясь над водой, стремительная машина свечой пошла в
набор. Иммельман. Петля. Отвесное пикирование. В мамин
огород…
Из пикирования снова на бреющий, и – посадка. Красиво
получилось.
Через час после посадки я уже был дома. Войдя, увидел
беспрерывно крестившуюся мать, на ней лица не было.
Оказывается, она до смерти напугалась, увидев истребитель,
падающий прямо на грядки. Не могла мать и представить себе, что
это я сдаю ей экзамен на летное мастерство.
Так 4 августа я покинул родную новгородскую сторонку.
Новость была ошеломительной, но времени для её обдумывания
не было.
а
Наше село лежит на берегу Волхова, так что все идущие
мимо пароходы отчётливо видны и пассажиры, проплывая, всегда
махали платками. Я увидел маму на бугорке. Она мне помахала на
прощание платочком, полагая, что я еду в Ленинград.
Она не хотела, чтобы я становился лётчиком. На земле
спокойнее. Я же не успел даже открытку отправить, и родители
узнали об изменениях в моей судьбе только много дней спустя.
Кстати, военком нашего согласия даже не спрашивал. И мы
ему вопросов тоже не задавали. Такое было тогда время. Стране
нужны военные пилоты и наша задача – стать хорошими
лётчиками. Лично я даже обрадовался такому решению и
одновременно не мог поверить, что смогу стать лётчиком.
Москва. Чрезвычайное происшествие
В дороге с нами произошло ЧП. Собственно, его следовало
ожидать. Никто из нас не бывал в столице. Она нас ошеломила,
подавила своими размерами, великолепием. Прибыв туда 5
августа, мы немедленно выполнили программу-минимум сходили на Красную площадь, посетили Мавзолей В. И. Ленина и
музей имени Ленина. Затем поехали на Казанский вокзал, чтобы
узнать расписание и закомпостировать билеты.
Конечно, мы очень устали. Билеты и документы были у
нашего старшего. Поезд на Сталинград отправлялся после обеда 6
августа. Отчётливо помню, как из репродукторов слышались вести
о сессии Верховного Совета СССР, на которой принимали в состав
Союза Прибалтийские республики.
Мы изрядно утомились. Гостиниц не знали. Поэтому
улеглись на ночь прямо на полу у стены на вокзале, положив под
головы свои нехитрые чемоданчики и пиджачки. Постороннему
одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это
деревенские ребята.
Утром встаём, а у старшего бумажника с документами и
деньгами нет. Вот такое чрезвычайное происшествие.
Хорошо ещё, что у меня было НЗ – пришитые мамой под
рубашкой карманчиком 10 рублей.
Настроение у всех стразу сделалось ужасное. Некоторые
плакали. Я подумал о том, что вот и закончилась моя карьера
лётчика.
Потом мы все пошли в милицию. Там заполнили протокол.
Нас покритиковали за ротозейство. Сказали, чтобы мы
периодически справлялись у них о судьбе билетов и документов.
После второго захода, к нашей великой радости, документы и
билеты нашлись. Деньги, однако, пропали. Оказалось, что
воришки вытащили у спящего паренька бумажник, деньги забрали,
а всё остальное бросили в мусорную урну. Уборщицы нашли и
передали в милицию. До отправления поезда оставалось всего два
часа.
Сталинград. Училище
8 августа утром мы прибыли в Сталинград. Решили
осмотреть город: когда ещё доведётся? Город показался нам
большим, но меньше, чем Москва. Широкая река Волга была
больше Волхова. На улицах продавали много арбузов, которые мы
видели впервые в жизни. Купили булок, арбузов, и так отметили
прибытие в Сталинград.
После обеда трамваем № 8 прибыли в училище и первое,
что сделали, познакомились с комендантом лейтенантом
Тимофеевым. Нас поместили на втором этаже жилого здания
училища. Там нас встретили нары в два этажа, брезентовое
покрытие соломенного слоя. Мы все оказались на втором этаже
нар.
Кандидатов было много – несколько тысяч. Принять же
нужно было курсантов только на две эскадрильи – 5-ю и 7-ю. Все
мы шли как выпускники средних школ, не имевшие за спиной
аэроклубов. Было, между прочим, порядочное количество
кандидатов из числа красноармейцев, в том числе участников
недавней войны с белофиннами.
а
Через день приступили к сдаче экзаменов по разным
дисциплинам. Одновременно проходили медицинскую комиссию.
Вечером каждый день на построении зачитывали фамилии с
выходом из строя и объявляли им: “В канцелярию получать
документы для убытия домой”. Это означало – кандидаты отбор не
прошли. И почти ежедневно мои товарищи новгородцы один за
другим убывали домой. Наконец, осталось нас только двое – я и
Сергей Тарасов, мой одноклассник.
28 августа было последнее построение. Снова зачитывали
фамилии. В том числе вызвали из строя и меня. “Ну, - думаю, наконец провалился. Еду домой. Не получился из меня лётчик”.
Тарасова не вызвали. Оказалось, что наоборот, кого вызвали, те
зачислены курсантами, с чем нас поздравили. А тем, кого не
назвали (их было очень много!) сказали – взять документы для
убытия домой.
Мы попрощались с Тарасовым. Он домой поехал, а я с
грустным видом, сожалея, что остался без друзей, один, пошёл в
казарму. Но решил, что буду стараться, чего бы это мне ни стоило,
стать лётчиком. Я стал ещё на шаг ближе к своей мечте.
Сергей через три дня приехал в Новгород. Сходил к моим
родителям, рассказал, куда забросила меня судьба.
Она очень удивилась, что я не в Ленинграде, а в
Сталинграде, да ещё и в лётном училище, где готовят
истребителей. Очень она всего этого боялась. Не хотела, чтобы
сын её летал.
Началась служба
Через некоторое время нас повели в баню, где машинка
прогулялась по нашим гражданским прическам, оставив от них
ноль. Выдали добротное суконное обмундирование и объявили
приказ о зачислении в училище. Учиться нам предстояло два года.
После прохождения курса мы должны были стать младшими
лейтенантами. Первый месяц в училище - это строевая подготовка
и изучение уставов. Нас разбили по отделениям, в каждом - десять
человек, свой инструктор. Три отделения - звено. Звеном
командовал старший лейтенант Чаплинский Алексей Данилович.
Четыре звена - отряд. Чаплинский красавец был…
Начало учёбы после граж6данской жизни было несколько
непривычным. Каждое утро зарядка, пробежка по стадиону. На
улице стояла сильная жара. Обмундирование суконное, тёплое.
Дней через десять на строевой подготовке со мной случился
тепловой удар. Ну, думаю, все - отчислят. Пять дней лежал в
санчасти, но всё обошлось. Потом никогда не болел, не кашлял.
Привык ко всему. К 7 ноября присягу принимали. Тогда присягу
строем принимали. Командир читает слова присяги, а мы
повторяем: “Я, гражданин Советского Союза, вступая в ряды
Красной Армии, торжественно клянусь…” Торжественно всё
очень было, парад был. Присягу принимали на площади Красных
борцов, названной так после гражданской. Это главная площадь в
Сталинграде, там потом ещё Паулюса в плен взяли…
После общевойсковой подготовки начались занятия по
авиационным дисциплинам: аэродинамика, теория полёта. Все
учились хорошо, старались. Стимул у всех один - быть лётчиком.
Я маленький был - метр шестьдесят, но в училище подрос
сантиметров на девять. Правда, рост мой всё равно не самый
выдающийся был, да и по алфавиту я ближе к концу. Как-то в
одной из биографий я написал, что очень мне моя буква “Ш” в
фамилии мешала, трудно вперёд вырваться было. Рост и алфавит
были тормозом.
И в училище - первый полёт в зону, Шпуняков летит
последним. Инструктор сидит на втором сидении, курсант впереди. Под крылом УТ-2 Сталинград, Волга - красота! Дух
захватило от ощущений. Я не боялся высоты или ещё чего там,
было просто здорово, необычно. Авиация для меня не в новинку
была, всё-таки родом-то я из Слутки, а аэродром – в Кречевицах,
напротив. Летать не приходилось, но самолётов я с детства
насмотрелся и не боялся их.
Инструктор первый у меня Левин был. Он каждому
курсанту как брат родной. Отношение у него к нам простецкое
а
было, панибратское, можно сказать, но при этом он и строгим
бывал, если что не так. Вообще царил дух товарищества, лётный
дух. Кто это испытал, тот меня поймет.
Принятие присяги
1 сентября нас переодели в военную форму, распределили
по эскадрильям, отрядам и звеньям. Я попал в 5-ю эскадрилью, 2-й
отряд, 3-е звено. Для нас началась начальная военная подготовка.
Сержант Андреев занимался с тридцатью курсантами строевой
подготовкой, изучением уставов.
Появились новые товарищи. Искал земляков из
Ленинградской области. Были ребята из Пскова, из Гдова, из
Калинина.
Потом приняли военную присягу. В конце сентября
прибыли из отпуска выпускники 5-й авиаэскадрильи и передали
нам свои винтовки на специальном построении.
Винтовку мне передал грузин младший лейтенант Давид
Васильевич Джабидзе, который в 1947 году был по болезни
уволен.
Вылечился,
окончил
Тбилисский
университет,
впоследствии стал его профессором. Мы много раз встречались с
ним. Когда Джабидзе умер 17 декабря 1982 года, то я летал его
хоронить. Из Волгограда приехала туда же жена лётчика С. И.
Здоровцева, с которой мы познакомились. Потом она прислала мне
книгу о Степане.
Теория
Итак, в ноябре мы приступили к теоретической учёбе.
После нового года нас распределили по группам. В каждой было
по десять курсантов. На них приходилось три самолёта: УТ-2,
УТИ-4 и И-16. Подготовкой в нашем звене занимались инструктор
младший лейтенант Анатолий Левин и один техник. Командиром
нашего звена был старший лейтенант Алексей Данилович
Чаплинский. Командиром отряда – капитан Китасов. Командиром
эскадрильи был капитан Волынский. Начальником училища был
полковник Нечаев, орденоносец (награждённый орденом Ленина
за бои в Испании).
Всё у меня шло нормально и по части теории и на практике.
Угнетало одно: все курсантские дела (полёты, тренировки и т. п.)
доставались мне в последнюю очередь. Если по ранжиру – то я
крайний. Если по алфавиту – то я последний. Это мне очень
мешало.
Первый полёт в зону курсанты выполняли в январе-феврале
1941 года, а уже в апреле вылетели самостоятельно. До начала
войны оставалось совсем чуть-чуть.
Война
22 июня 1941 года. Сталинград. Военный аэродром
авиационного училища лётчиков. Центральный аэродром.
Прекрасное утро. Безоблачно. Выходной день. Для нас —
курсантов первого курса — восемнадцатилетних ребят, уже
осваивавших учебно-тренировочный моноплан УТ-2, наступили
дни самостоятельных полётов. Всё, чем мы занимались, было
новым, интересным. Большой город, растянувшийся на шестьдесят
километров узкой полосой на высоком, овражистом берегу Волги,
стал для нас на два года романтическим местом, где, начиная с
1930 года, юноши становились военными лётчикамиистребителями.
Нашим училищем стала “Лётная школа № 7”. В учебных
полётах главными нашими ориентирами были могучая, великая
река Волга и главная высота — Мамаев курган, который мы
обходили при заходе на посадку.
5-я и 7-я эскадрильи были укомплектованы выпускниками
школ, имевшим среднее образование и ранее не летавшими на
самолётах У-2. Курсанты, начавшие службу 1 сентября 1940 года и
достигшие возраста 18 лет, прошли вывозную программу на
учебно-тренировочном самолёте УТ-2 конструкции Яковлева.
а
…22 июня 1941 года был солнечный день, выходной. На
центральном аэродроме мы в футбол играли: две эскадрильи на
две, остальные - болельщики. Кое-кто в увольнение отправился, в
театр. В Сталинграде был очень хороший театр музыкальной
комедии. В полдень динамики на столбах (тогда они всюду были
на улице) оповестили, что сейчас будет важное правительственное
сообщение:
“Товарищи!
Граждане
Советского
Союза!
Вероломный враг напал на нас в четыре часа утра…” В
заключение: “Советский народ победит! Враг будет разгромлен.
Победа будет за нами!”
Сразу сирена загудела. Все по тревоге побежали, оружие
разбирать. У нас винтовки в пирамидах стояли, тут же патроны.
По тревоге мы уже знали куда бежать и что делать. Нам надо было
на стоянку самолётов И-16 бежать. Мы на них ещё не летали,
только на УТ-2, но И-16 уже на каждую группу были
распределены.
По сценарию тревоги было определено, что поднимается
пара истребителей и проводит на наших глазах учебный
воздушный бой, пилотаж. Потом посадка. Взлетать должны были
командир отряда старший лейтенант Чаплинский и лётчик-снайпер
капитан Китасов.
Они взлетели, как положено, отпилотировали каждый в
своей зоне, потом сошлись, и - воздушный бой!
Воздушный бой для истребителя в чём заключается? Чтобы
пристроился в хвост противнику и уже никуда. Какую бы он
фигуру не выполнял, ты в него как репей вцепился. Так вот
Чаплинский именно так Китасову в хвост и вцепился. Тот на
вертикаль пошел, думал оторваться. И-16 на вертикаль хорошо
шёл.
Потом гул такой! Вниз оба ринулись с воем, в пике.
Китасов стал выводить самолёт у самой земли, но не вытянул.
Взрыв! Прямо на лётное поле упал. Нашему отряду дали задание
собирать то, что от него осталось. Помню, в комбинезоне он был,
не в реглане…
Потом нас в Ленинской комнате собрал комиссар
эскадрильи майор Виноградов. Он сказал, что это трагическая
гибель, и оценивать её надо именно так. В авиации такое не
редкость, просто лётчик хотел доказать, что он непобедимый и
погиб по трагическому стечению обстоятельств. Никаких иных
выводов быть не должно.
Потом он очень как-то по-простому сказал: “Дети мои,
большая беда обрушилась на наш народ. Но наш народ под
руководством Ленинской партии победит. Партия всё сделает для
того, чтобы враг будет наказан. Ваша задача сейчас, ваш ответ на
вероломство врага - осваивать быстрее самолёт. Быстрее…”
Он дал оценку случившемуся, но вести разговор дальше
доверил нашим комсомольским сердцам...
Так в первый день войны на глазах своих подчинённых
гибнет прекрасный лётчик, снайпер воздушной стрельбы капитан
Китасов. Тот трагический случай на всю жизнь остался в памяти
как зарубка на всю жизнь.
Неутешительные вести с фронтов
Сводки Совинформбюро были неутешительными.
Красная Армия терпела большие потери, особенно авиация.
В первые недели войны пошли сообщения о присвоении звания
Герой Советского Союза первым среди лётчиков-истребителей: С.
И. Здоровцеву, М. П. Жукову, П. Т. Харитонову. Большой
радостью было для нас, что Здоровцев и Жуков были
выпускниками 5-й эскадрильи Сталинградского авиационного
училища выпуска 1940 года. В училище сразу же после сообщения
по радио о присвоении званий Героев состоялся митинг, и
комсомольцы нашей эскадрильи послали в газету “Сталинский
сокол” статью. Мы вспомнили, как выпускники эскадрильи после
прибытия из отпуска в конце сентября 1940 года торжественно
передавали нам свои винтовки. Мне винтовку передал младший
лейтенант Давид Джабидзе, грузин.
Наши с ним пути пересекались не раз.
а
Д. В. Джабидзе после окончания училища служил в одном
полку со Здоровцевым. Он и учился в одном с ним звене в
Сталинграде. Они были друзьями.
В соседнем подразделении с конца декабря 1940 года
инструктором был И. А. Фёдоров, лётчик из Якутии, с которым
впоследствии мы воевали в разных дивизиях. Он на СевероЗападном фронте в 900-м истребительном авиаполку 240-й
истребительной авиадивизии, я – на Кубани в 402-м иап 265-й иад.
Он тоже стал Героем Советского Союза, и мы оба жили в Одессе.
Служили в 5-й воздушной армии. В 1967 году вместе с Иваном
Афанасьевичем мы отмечали День Победы в Якутии, а в 1979 году
побывали на 50-летии родного лётного училища в Волгограде.
Заканчивая воспоминания о начале войны, не могу не
вспомнить о моих встречах с А. Д. Чаплинским в сентябре 1944
года, и после войны в Одессе. Алексей Данилович закончил
службу в звании полковника, заместителя главного штурмана
воздушной армии. Долгие годы мы встречались с ним в Одессе.
Он удостоен многих боевых наград, был в войну командиром
дивизии. Похоронен в Одессе.
На наших встречах послевоенных Чаплинский удивлялся,
как быстро его курсанты становились “на крыло” и он не успел об
этом оставить воспоминания. Этому помешала его трагическая
гибель.
Война ждать не будет
Боевые И-16 с инструкторами убыли во вновь
формируемые авиационные полки. В училище перешли к полётам
только на учебно-тренировочных двухместных УТИ-4. С началом
войны программа нашего обучения претерпела существенные
изменения. Из-за перебоев в снабжении горючим и отсутствия
боевых И-16 перешли к выборочной подготовке курсантов. Слабо
успевающих в лётной подготовке курсантов придерживали, всё
бросили на быстрейшую подготовку успешно осваивающих
программу по налёту часов. Война ждать не будет. В обучении
порядок последовательный: десять полётов по кругу, десять
полётов в зону на простой пилотаж, десять полётов на сложный
пилотаж, потом высший пилотаж все должны отлетать, потом
полёты строем, по маршруту, стрельба по конусу, стрельба по
наземным целям. С началом войны всё вроде так же осталось,
правда, стрельбу по конусу отменили, буксировщика не было. Но
качество обучения стало падать. По программе каждому лётчику
необходимо сорок вывозных полётов, а некоторым и шестьдесят.
Люди разные бывают.
Есть такое выражение в авиации “длинный фитиль” - один
сразу схватывает, а другой долго навыки соответствующие
приобретает. Такому вот “длинному фитилю”, тугодуму, надо в
два раза больший налёт давать, чтобы он истребителем стал. В
мирное время такую роскошь могли себе позволить, а с началом
войны десять полётов выполнил - и всё!
Натаскивать стало некогда. Огромное значение приобрели
личные качества курсантов, старание. Особенно когда на “яках”
стали обучаться. По мирному времени мы должны были два года
учиться и на “ишаках” курс обучения заканчивать, а здесь
получилось так, что к середине ноября 1941 года у нас половина
курсантов уже выполнила программу на И-16. Я оказался в числе
способных. Нас готовили для досрочного выпуска. Мог бы уже
под новый 1942 год оказаться на фронте. Пришла шифровка:
шестьдесят человек направить сержантами в полки ПВО под
Москву. И опять фамилии на “О” закончились, я опять остался. У
нас эскадрилья примерно двести сорок человек, примерно
половина из них уже были готовы для отправки в полки, а нужно
было шестьдесят. Я из-за фамилии в это число не попадал проклятый алфавит - хотя программу обучения на “ишаке” я
успешно закончил.
Поговаривали об эвакуации. После взятия немцами
Ростова-на-Дону, действительно, началась эвакуация нашего
училища. Две эскадрильи убыли. Готовилась к отлёту и наша
эскадрилья. Однако под новый год Клейсту поддали под Ростовом
а
и начавшуюся было эвакуацию в Кустанай приостановили. Три
авиаэскадрильи вернули на Сталинградские аэродромы.
Освоение новой техники. Як-1
Но нет худа без добра, говорят. Снова учебный отдел, снова
программа: аэродинамика, самолёт, мотор… Стали поступать из
Саратова новые истребители Як-1 на лыжах.
Кстати, позднее в книге В. Швабедиссена “Сталинские
соколы” я прочитал невольное признание его, что немецкое
командование было поражено тем, как за небольшой отрезок
времени были не только восстановлены темпы и объёмы
производства вооружения, в том числе самолётов, но даже и
увеличены по сравнению с предвоенным периодом.
Быстро переучили инструкторов. Переформировали две
эскадрильи. Я попал в первую, куда собрали всех курсантов,
готовых к полётам на И-16.
В училище начали поступать новые машины – Як-1. В
первую очередь на них в Гумраке обучали инструкторов, а мы
занимались пока теорией.
Снова усадили за парты: учить теорию новой техники –
самолёт, мотор, аэродинамика. Особенно скрупулезно занимались
эксплуатацией материальной части, что впоследствии мне
особенно пригодилось.
На И-16 я был готов воевать уже в октябре 1941 года, но
судьбе было угодно сделать так, что она отсрочила для меня вылет
на фронт и дала возможность освоить новейшую по тем временам
технику - истребитель Як-1.
Наконец в феврале начались полёты с нами.
Командиром эскадрильи был капитан Боев, моим
инструктором стал младший лейтенант Яков Бутенко, а
командиром звена - старший лейтенант Харьковский. В 1985 году
Яков Ильич Бутенко жил в Сочи, и мы переписывались.
Меня заметил заместитель командира эскадрильи Литвинов
и после первого же полёта на спарке Як-9у я оказался в
лидирующей группе. Потом меня приостановила задержка с
обеспечением высокооктановым топливом.
Снова и снова нас учили летать на современных типах
самолётов, обучали тактике действий. Налёт выпускников училищ
в 1941-1942 годах составлял от 10 до 30 часов, в 1943 году – уже
30-50.
В июне опять появилось Сталинградское направление, и
училище повторно засобиралось в Кустанай. Я освоил всё быстро.
Недельку поджидал остальных.
Из двух эскадрилий к тому времени оказалось 53 сержанта
с налётом от семи до десяти часов самостоятельного полёта на
боевом Як-1. Нас спешно аттестовали и организовали выпуск в
звании сержантов. Он считался ускоренным, поэтому выпускали
сержантов. Это был первый “яковский” выпуск из Сталинграда.
В это же время нашего начальника училища сняли за
неуважение старших, и от имени председателя государственной
комиссии нас напутствовал заместитель начальника школы
капитан Бондалетов…
Так в июле 1942 года я закончил освоение прекрасной
машины и был направлен в запасной полк в звании сержанта.
Лейтенантский кубарь в петлицы получить удалось значительно
позднее…
Мы были подстрижены наголо, “под Котовского”, в
обмотках, новом х/б. Пилоток не было, и нам дали новые
шлемофоны. Выдали документы из училища, посадили на
пароход.
Вечером пассажирским теплоходом мы выехали на север
вверх по матушке Волге. Куда направляемся – мы не знали. Этим
же пароходом ехали женщины и дети, эвакуированные зимой из
блокадного Ленинграда. Они откормились на южных харчах, и
теперь переезжали поближе к родным местам. Тогда мы узнали от
них о трагедии Ленинграда! Эту подробность я привёл
специально, чтобы показать, как тогда наш народ бедствовал.
Всё виденное и слышанное мы, молодые лётчики,
воспринимали лучше любой агитации: это воспитывало ненависть
а
к жестокому врагу… Выданный нам сухой паёк на весь путь
следования мы отдавали беженцам.
В запасном полку
Через трое суток наша группа лётчиков-сержантов прибыла
в г. Вольск в 8-й запасной истребительный авиационный полк на
аэродром Багай-Барановка. Лётчиков-сержантов там были сотни.
Среди них попадались и фронтовики с орденами на груди. Были
офицеры, попавшие в запасной полк после переучивания с других
родов войск.
Одеты мы были в летнее обмундирование, на головах
лётные кожаные шлёмы, на ногах обмотки, поверх х/б – шинели.
Началась долгая заповская жизнь. В начале августа через
аэродром
Багай-Барановка
пролетело
на
восток,
от
надвигающегося фронта наше училище.
Главное желание в тот момент было – попасть в боевой
полк, получить новый самолёт, оказаться на родном Волховском
фронте. Положение на фронтах становилось всё тревожнее.
Сталинградский фронт собирал силы на решающую битву.
Только один раз в неделю полёт в зону мне давали. У нас с
одним другом был замысел удрать на новеньком Як-1 под
Сталинград (в Камышин или Ахтубу) - мы же были выпускниками
Сталинградского училища лётчиков.
Мы знали маршрут: по Волге до Камышина, а там и до
Сталинграда рукой подать, но горючего давали в обрез, и
осуществить такой замысел было невозможно.
Долго я не мог добиться отправки на фронт.
Видя, что скоро попасть на фронт не удастся, а фронтом
стал уже Сталинград, где учился летать, я написал рапорт большой
эмоциональной силы. Написал, что я из Новгорода, там фронт, что
мои родители потеряли жильё, бедствуют в прифронтовой полосе,
живут в лесу, без адреса. Я не могу лично помочь им ничем,
побывать на Родине и в то же время моё очень большое желание
оказаться на защите Сталинграда долгое время не реализуется,
ничего не могу сделать для защиты Родины. Сообщил, что мой
старший брат танкист и два двоюродных брата погибли.
Сталинград, где обрёл крылья, в огне. Там идёт сражение, а я,
лётчик подготовленный летать на Як-1, комсомолец, только и
делаю, что хожу в столовую и ничего полезного не приношу для
своего страдающего народа.
Надежды и разочарования
Это письмо помогло. Меня зачислили в 635-й
истребительный авиационный полк. Полков одновременно
формировалось много – до десяти. Самолётов же поступало мало.
В это время немцы нанесли удары с воздуха по Саратову и
разбомбили цех подшипников один цех авиационного завода.
Временно прекратился выпуск самолётов Як-1.
Оставалось только ходить в наряды, в караул и стартовый
наряд, да ездить на полигон для осмотра мишеней…
В середине августа 1942 года наш полк бросают на уборку
урожая в Вольском районе. Командиров не послали – только
механиков и лётчиков-сержантов.
Прошёл ещё месяц, и наш полк расформировали. Начали
формировать маршевые авиаэскадрильи из десяти Як-1. Я попал в
такую эскадрилью, где было 9 сержантов и старший лейтенант из
запасного авиационного полка – командир эскадрильи.
Получили самолёты, новенькие пистолеты, карты. Маршрут
полёта дали на Камышин.
Уже стоял октябрь. Погоды не было два дня. И надо же
такому случиться - тут прилетели с фронта лётчики на Ли-2 из
группы командира 434-го истребительного авиационного полка
Героя Советского Союза майора И. И. Клещёва и забрали себе
наши самолёты, так как других не пригнали с завода.
Нашу эскадрилью расформировали, пистолеты и сухой паёк
велели сдать на склад. Некоторые лётчики плакали. На что я по
характеру спокоен, а тут разозлился. В голове появилась шальная
а
мысль – взять и улететь самовольно в Камышин. Район известен.
Но благоразумие победило.
Теперь-то я знаю, что улети тогда, быть бы мне в штрафной
роте. Всё хотел при встрече расспросить, уточнить об этом
маршала авиации С. И. Руденко.
С июля 1942 года по январь 1943 года, долгих почти
полгода в ожидании очереди на зачисление в боевой
истребительный авиационный полк, томился я в запасном полку.
“Сержант мне не нужен”
Мои товарищи воевали. А я всё не мог попасть на фронт.
В начале декабря 1942 года в 8-й запасной истребительный
авиационный
полк
(Багай-Барановка
Вольского
района
Саратовской области) прибыл с Северо-Западного фронта штаб и
группа технического состава, партийно-политический аппарат 402го истребительного авиационного полка для переформирования.
Старшим являлся комиссар полка, лётчик-орденоносец
майор И. М. Опалев. Лётчиков первого состава они оставили
другим полкам. В это же время из Биробиджана прибыла команда
в количестве 26 лётчиков-дальневосточников, ранее летавших на
самолётах И-16. Все они были пилотами довоенных выпусков, с
большим налётом на И-16, имевшие опыт полётов ночью и в
сложных метеорологических условиях. Лётчики были штатно
расписаны и приступили к изучению материальной части “яков”.
До штата (32 человека) их командир авиаэскадрильи
лейтенант Аркуша подбирал своим решением, ему не хватало
рядовых лётчиков четырёх человек. После сдачи зачёта полк
приступил к вывозным и самостоятельным полётам. Прибывший
личный состав знакомился с постоянным составом полка.
Происходило формирование эскадрилий, звеньев, служб полка.
Я узнал о прибытии полка на формирование и написал
второй рапорт на имя командира запасного истребительного
авиационного полка майора Козлова, орденоносца, воевавшего в
Испании. Бегом отнёс своему инструктору старшине Тимошеку. К
тому времени зарекомендовал себя с положительной стороны по
всем своим данным, в том числе и как лётчик. Решение командира
зап было положительное. Командир запасного полка вызвал меня
и говорит: “Иди к командиру второй эскадрильи Рубахину и
доложи, что ты зачислен на должность лётчика его эскадрильи в
звании сержанта”. В его эскадрильи 28 декабря 1942 года при
переучивании разбился лётчик, младший лейтенант Николай
Николаевич Щуренков при полёте в зону на сложный пилотаж…
В землянке командира второй эскадрильи 402-го
истребительного авиационного полка Анатолия Рубахина
встретили меня, мягко говоря, не ласково. Одна причина понятна похороны. Вторая… Рубахин говорит: “А почему я не знаю о
назначении? Ты сержант? Ты знаешь, что сержанты - это не
лётчики? Тебя жалко. Не то, что сержанты, подполковники,
командиры погибают. Сколько тебе лет?”
Я отвечаю: “Девятнадцать”. Чуть не заплакал от обиды,
Рубахин всего на четыре года старше меня. Он в 1940 году
окончил Качинское лётное училище.
Старший лейтенант Рубахин, узнав, что я назначен без его
согласия, и что я – молодой сержант, - отправил меня назад,
заявив, что “сержантов он не берёт”, потому что “ему хорошо
известно, что сержанты – это дерьмо, а не лётчики”. В общем, он
довольно грубо выгнал меня из его землянки. Я прибыл к
командиру запасного полка и всё ему доложил о неласковом
приёме, посетовав на свою судьбу.
Майор Козлов приказал дежурному по части пригласить к
нему старшего лейтенанта Рубахина…
Тот прибыл, и уже без меня, Козлов отчитал Рубахина за
подобное его поведение, и подтвердил, что это его приказ, как
ответственного за формирование полка…
Рубахин, хотя и не стал в данном случае упорствовать в
своём решении, но ко мне лично повёл линию на игнорирование.
Он самолюбивый был и вредный. Потом я ещё не раз это
почувствую. Этот эпизод мне Рубахин не простил. Потом ещё не
один раз стычки были. Тем более в полку при освоении нового
а
самолёта всякое бывало. “Старики” забывали шасси выпустить, и
на нос становились, и ногу подламывали…
Такое отношение комэска ко мне продолжалось до самого
первого боевого вылета (Кубань, 20 апреля, аэродром
Пашковская).
Через год у Рубахина в полку, а он уже стал тогда
командиром полка, я был на самом высоком счету. Вообще вся
моя шестилетняя лётная жизнь от сержанта до капитана
прослужена под строгим взором Анатолия Ермолаевича. Он мне
доверял свою жизнь. Потом я стал его постоянным ведомым (в
1945 году не менее тридцати вылетов совместно совершили), а
также ведомым командира корпуса генерал-лейтенанта авиации
дважды Героя Советского Союза Е. Я. Савицкого — будущего
маршала авиации, начальника Управления боевой подготовки
истребительной авиации ВВС, заместителя Главнокомандующего
ПВО страны. Об этом маршал написал в своей книге “Небо для
смелых” (М. 1985), в еженедельнике “Неделя” и в газете “Правда”.
А в своих воспоминаниях “Полвека с небом” Савицкий описывает
наш боевой вылет 3 марта 1945 года из Морина в Пиритц. Тогда
ведомыми маршала были я, старший лейтенант С. П. Шпуняков, и
мой ведомый Е. А. Донченко.
402-й иап 265-й иад 3-го иак
Итак,
кончался
февраль
1943
года.
Отгремела
Сталинградская битва. Три фронта завершили разгром немецкофашистских войск на Волге, ввергнувший Германию в траур.
Около ста тысяч солдат вермахта во главе с фельдмаршалом
Паулюсом попало в плен.
Командование 8-й Саратовской запасной бригады
(истребительной) доложило в Ставку ВГК о сформировании трёх
полков, где лётчиками были дальневосточники довоенных
выпусков. Одно только но…Они не имели боевого опыта. В то
время как раз началось формирование авиационных корпусов
резерва Ставки ВГК. В 1943 году такие корпуса были ещё
двухдивизионного состава. Полки состояли из трёх эскадрилий, а
первичной тактической единицей была пара истребителей из
ведущего и ведомого. В штате полка состояли три эскадрильи по
десять самолётов (пять пар) и звено управления – командир,
заместитель, штурман, начальник воздушно-стрелковой службы.
Вначале мы новой организации не знали. Выше полка наш взгляд
не поднимался.
“От волжан города Вольска”
Из Саратова пригнали новенькие Як-1м, белые как снег.
Семь из 24 самолётов были с надписями на левой стороне
фюзеляжа красной краской. На моём Яке с бортовым номером 26
была надпись: “От волжан города Вольска”. У П. Ф. Гаврилина
“Вольский цементник”, у О. П. Макарова “Саратовский
колхозник”…
О надписях особый разговор. Чтобы не забираться в дебри
истории, я опускаю эту деталь. Хотя это массовое явление с конца
1942 года до всего 1944 года имело место!..
Тут проявил инициативу начальник Главного управления
ВВС Павел Жигарев. Он доложил главкому, что истребители
появились, и разведывательному полку Пе-2 было бы неплохое
сопровождение. Надо сказать, что наша эскадрилья была вовсе
неплохим приобретением - самолёты новенькие, с иголочки.
Такая вот идея возникла у командования. Они к Рубахину,
тот ни в какую: “Нельзя!” В то же время командующий воздушной
армией отдает распоряжение о временном прикомандировании
нашей эскадрильи к полку самолётов-разведчиков Пе-2.
А. Е. Рубахин категорически против, а мы, лётчики, за!
Давайте летать!
Нас,
лётчиков,
одиннадцать.
Командование
разведывательного полка нам карты выдало, зачёты приняло.
Десять дней мы у них пробыли.
Сделали облёт линии фронта, зениточки издалека - они
специально нас прокатили так, чтобы под огонь сразу не
а
подставлять. Облетали и получили задание на завтра: “Юхнов сопровождать разведчика одним звеном”. Уже плановая таблица
составлена.
Но в это время приходит шифровка. Командир полка
говорит: “Эх, товарищи, сорвалась наша затея”.
В шифровке приказ: “Прибывшей к вам эскадрильи 402-го
истребительного
авиационного
полка
предоставить
для
сопровождения Ли-2, выделить на маршруте лучшего лётчика,
чтобы не заблудился, и перелетать в Люберцы. Время вылета в
12.00. На месте вас будет встречать командир корпуса”.
Перелёт в Люберцы
Летим. Нас лидирует самолёт Пе-2. У каждой эскадрильи
“пешка” “лидером” шла. Куда летим, не знаем, даже Рубахин не
знает. Люберцы и всё.
Зима. Конец февраля. Наш “лидер” на втором участке
маршрута от Тамбова до Люберец пошёл на вынужденную
посадку - мотор сдал.
Погода ухудшается, снежок. Из снежного заряда
выскочили, под нами развилка дорог. Одна идёт на Москву, другая
на Тулу и на запад.
Полётная карта у каждого была. Наш курс - 330 градусов.
“Лидера” нет. А. Е. Рубахин компасу не верит, карте не верит, курс
держит 300 градусов. Мы чуть к немцам не попали.
Рубахин меня к себе в звено взял. Летим втроём: Рубахин, я
и мой ведомый А. И. Новиков. У нас на “яках” стоял
радиополукомпас (РПК).
Но те, кто на И-16 раньше летал, с недоверием почему-то к
нему относились, так же как и к радио. Они и фонари на самолётах
всегда открывали, хотя это вело к снижению скорости, да и
лишний шум в кабине был, масло в кабину летело от механизма
изменения шага винта. А я как-то по-другому приучен был.
Передатчиков на самолётах ведомых не было, только у А. Е.
Рубахина. У нас только приёмники.
Поэтому я не мог сказать ему, что неправильно летим. У
меня РПК на “Коминтерн” перестроен, уже пересекаем траверз
Москвы - куда же мы идем?
Потом нам же ориентиры называли, говорили, что в Туле
красные казармы и весь город красный. Я под собой именно это и
вижу, но как я своему ведущему скажу что наблюдаю, если у меня
радиостанции нет?
Рубахин летит, ни на кого не смотрит. Справа идёт звено
Григоровича. Он подходит ближе и пытается эволюциями
самолёта показать А. Е. Рубахину, что надо уходить вправо. Тот не
реагирует.
После Тулы звено Григоровича ушло. Он понял, что мы
идём не туда. Полотняный Завод был на линии фронта. Мы чуть
туда не угодили.
Я хотя и понимал, куда мы летим, но не мог же я, сержант,
выскочить вперёд и указывать командиру эскадрильи направление
полёта.
В общем, так: в полёте мы должны были быть пятьдесят
минут, фактически уже солнце зашло. Когда мы взлетали, до
захода оставалось ещё полтора часа.
А. И. Новиков подходит к Рубахину и показывает ему, что у
него бензина на бензиномере ноль. Я глянул на крылья - на одном
20 литров показывает, на другом - 40. Значит, я не первый на
брюхо сяду.
Смотрю, третье звено уходит, Кирюхин, заместитель
командира эскадрильи, из Калуги родом был. Он Калугу увидел, и
туда потянул. На аэродром штурмовиков сел.
Солнце зашло, но видимость хорошая. Снег. Лес внизу
хороший, и видны “пешки”, замаскированные в лесу. Рубахин их
не видит. Прошёл мимо.
Вдруг видим: “пешечка” летит с задания, на посадку
заходит.
Мы к ней в хвост пристраиваемся. Она вдруг шасси
убирает, по газам и по нам из пулемёта! Трасса проходит между
а
мной и Рубахиным. У нас скорость больше, мы его обгоняем, он
увидел звёзды и успокоился. А мог бы сдуру сбить!
Выпускает шасси, заходит на посадку и нас заводит.
Первый Рубахин садится. Второй - Новиков, у него мотор
останавливается прямо на рулёжке. Третьим я приземляюсь.
После посадки А. Е. Рубахин понял, что “зарулил” не туда.
Он говорит А. И. Новикову: “Застрелюсь”. Горячий был парень.
Новиков крепкий, пистолет у него отнял: “Толя, не дури”.
Потом оказалось, что все сели нормально.
До линии фронта нам оставалось лететь шесть минут.
Шесть минут, и мы перелетели бы линию фронта, если бы шли
таким курсом…
Итог перелёта такой: одно звено село на Юго-Западный
фронт (В. А. Кирюхин), звено А. Е. Рубахина на 1-й Белорусский
фронт, звено Григоровича нашло аэродром 1-й воздушной армии.
Рубахин в полном отчаянии. Пошли на ужин.
После ужина пошли к командиру полка Пе-2 полковнику
Шевченко. Рубахин разговаривал с ним один на один, мы при этом
не присутствовали.
Шевченко его спросил: “Кто вы и как попали сюда?”
А. Е. Рубахин рассказал всё как есть: “У нас было ещё два
звена. Где они сели, мы не знаем. Они ушли от нас минут за десять
до того, как мы сели на ваш аэродром. Одно звено влево ушло,
другое - вправо. Просьба к вам, товарищ полковник, дайте
шифровку командованию о нашем положении, попросите
выяснить судьбу остальных звеньев”.
Это было 28 февраля 1943 года. 1 марта - никаких сведений.
2 марта - тихо. У Рубахина состояние - хуже некуда. На третий
день нашлось одно звено. Они у штурмовиков были.
Рубахин согласовывает перелёт звена к нам, хотя они и
далековато были. На четвёртый день звено Кирюхина нашлось. Их
тоже “лидер” к нам привёл.
Люберцы
8 марта прилетели в Люберцы. День был солнечный.
“Пешечка” сопровождения тоже села. Зарулили на стоянку. Нас
встречают.
А. Е. Рубахин построил нас одиннадцать человек.
Улыбается. Он Е. Я. Савицкого по Дальнему Востоку знал. У
Савицкого человек десять свита, кто-то из воздушной армии.
Савицкий так рад, весь светится, доволен, говорит: “Вот
лучшая эскадрилья прилетела без ЧП.2 Одна эскадрилья почти
полностью разбилась, из 1-й эскадрильи Г. С. Балашов на “пузо”
сел, забыл шасси выпустить, командир полка 6 марта погиб, уже
похоронен. Полк под Подольском. Дадим вам “лидера”, он вас
туда доведет. Создается авиационный корпус. Я был у товарища
Сталина, он пожелал мне успехов. Сейчас вы будете готовить
боевое сколачивание, и одновременно наращивайте воздушное
прикрытие обороны Москвы. Если будете хорошо воевать, то я
имею право лично награждать.”
Он сразу чуть не наградил Рубахина, но передумал.
После перелёта А. Е. Рубахин признал, что я полноценный
лётчик, достойная замена тому пилоту, которого я заменил в
эскадрильи.
Корпус Савицкого
Мы прибыли в корпус Е. Я. Савицкого, расположились на
аэродроме около Подольска и начали заниматься боевой
подготовкой.
Кормили нас по пятой норме, по фронтовой, сто грамм,
правда, не давали. В один из дней на аэродроме приземляются
“Як” и “Мессершмитт”. Оказывается, на “мессе” прилетел
Савицкий, а на “яке” - командир соседнего истребительного
авиационного полка А. У. Ерёмин.
Всех лётчиков полка пропустили через “Мессершмитт” –
чтобы посмотрели, на чём немцы летают. Потом самолёт на
2
Чрезвычайное происшествие.
а
козелки поставили, шасси убрали, как будто в полёте, и каждый из
нас с дистанции сто метров на него через прицел в разных
проекциях глянул.
Вот так он учил нас воевать. Я тогда первый раз
“Мессершмитт” увидел. Стало ясно, с кем придётся сражаться.
Кстати, Савицкий специально у командования трофейный
Ме-109 выпросил, чтобы мы ещё до боев противника смогли
руками пощупать.
Потом они с Ерёминым взлетели и устроили показательный
воздушный бой, причем Савицкий всё сделал, чтобы доказать нам
преимущества “Яка”.
Вообще я хочу сказать, что Евгений Яковлевич Савицкий
сразу привлёк моё внимание как очень толковый командир и
человек. Это произошло с первого момента, когда он встречал нас
на аэродроме в Люберцах.
Не случайно наш корпус за два года существования сбил
1653 самолёта. Его лётчики владели секретами мастерства.
Например, истребители помнят, как лётчики 812-го иап капитан П.
Т. Тарасов и лейтенант С. П. Калугин принудили сесть на свой
аэродром на Кубани лётчика 52-й эскадры люфтваффе Герберта
Мейслера на самолёте лучшего немецкого аса Эриха Хартманна.
Командир корпуса был высокого мнения о нашем полку. В
своей книге он писал: “Во время знакомства с частями обратил
внимание на какой-то необыкновенно высокий дух боевой дружбы
в 402-м истребительном полку, которым командовал
подполковник В. В. Папков. Сказалась, видимо, в этом работа
командиров и политработников части, подбор в один коллектив
близких по духу и характеру людей. Не менее важным было,
очевидно, и то, что большинство лётчиков полка летали на
самолётах, построенных на средства тружеников небольшого
приволжского городка Вольска. (…) Понятно, что это высокое
доверие. Ведь на именных самолётах обычно летали наши асыфронтовики, и оно ко многому обязывало молодых лётчиков
полка. Своим лётным мастерством особенно выделялись Надир
Конукоев, Сергей Шпуняков, Шамиль Абдрашитов, Грант
Ишханов, Константин Алексеенко, Акоп Манукян и другие. Одни
фамилии уже говорят о том, что это был интернациональный полк,
олицетворяющий собой дружбу наших народов”.3
На аэродроме Степыгино под Подольском мы осваивали
тактику воздушных боев, групповую слётанность.
3-й истребительный корпус Евгения Савицкого, ставший
впоследствии самым знаменитым подразделением советских ВВС,
был настоящей кузницей героев. Вскоре пришёл приказ лететь на
юг, там пахло жареным больше, чем где-либо. Там
разворачивалось грандиозное воздушное сражение, на которое
направлялись сразу три авиационных корпуса.
16 апреля мы вылетели из Степыгина, 17 апреля ночевали в
Россоши, потом сели в Ростове-на-Дону.
В перелёте не обошлось без приключений. Когда мы сели в
Ростове на аэродром Пашковская, оттуда подняли И-16 на
штурмовку фашистского аэродрома Таганрог, куда по ошибке,
следуя за “лидером”, сели к немцам три экипажа из 261-го
истребительного авиационного полка. Командир эскадрильи
Егоров, его заместитель Единархов и ещё один лётчик успели
приземлиться прямо в лапы фашистам. И ещё трое на посадку
зашли, но упали дымящимися обломками под огнём немецких
зениток. Не успели повоевать ребята.
Егоров пытался из пистолета отстреливаться, убил двух
немцев, но его и замкомэска застрелили. Погиб и севший с ними
пилот.
Потом, когда Таганрог освободили, местные жители
рассказывали, что погибших лётчиков немцы похоронили как
героев с воинскими почестями.
Не боевые потери
Наш молодой командир корпуса Е. Я. Савицкий, отличный
истребитель, ас, самородок чкаловской хватки, в это время, после
3
Савицкий Е. Я.. В небе над Малой землёй. Краснодарское кн. изд. 1980. С. 32.
а
приёма у И. В. Сталина был настроен на главное: добиться
максимально возможного боевого настроя в полках и дивизиях.
Проблема – как устранить последствия отсутствия боевого опыта.
Он хотел добыть хотя бы по два-три фронтовика на каждый полк.
Командование запасной бригады изыскало для нашего полка Героя
Советского Союза капитана Г. П. Коцебу. Он был на фронте
командиром эскадрильи, провёл два десятка боёв, удачно бомбил
переправу.
К сожалению, Коцеба, который после переучивания в
запасе на “Як” несколько месяцев был в штате боевой подготовки
бригады как имеющий боевой опыт и высокое звание Героя
Советского Союза, до фронта не добрался. Жизнь внесла свои
коррективы. В последний момент перед вылетом в Люберцы, куда
прилетели полки корпуса, в спешке подняв полк, не получив
указаний от командира дивизии, он возглавил перелёт полка из
Вольска в Люберцы. Штаб полка, руководящий состав управления
(заместитель, штурман, начальник воздушно-стрелковой службы)
сам ещё не знал об основных задачах момента). Командир знал
только главную задачу - возглавить перелёт полка и доложить о
выполнении. Роль комиссара полка оказалась нулевой… И вот
результат…
Во главе первой авиаэскадрильи Коцеба прилетел в
Люберцы. Сразу же получил задачу лично на боевом самолёте
проверить выделенную площадку для временного базирования и
обеспечить его…
На площадку, подобранную штабом корпуса, была
направлена группа техников для приёма самолётов. Грунтовое
поле было проверено специалистами, а оно имело снежный
покров…
Коцеба в спешке, не разобравшись с условиями на
аэродроме, не выключая мотора, распорядился “посадить на хвост
самолёта” механика самолёта с мотористом во избежание
капотирования (опрокидывания при движении) на плотном
снежном покрове, чтобы самолёт не пошёл на нос и не поломал
винт…
Коцеба, выполнив рулёжку в таких условиях, когда влияние
снежного вихря от винта затрудняло задачу техника, забыл дать
команду механику, чтобы тот с хвоста спрыгнул, и пошел на взлёт.
Тот у него так на стабилизаторе и остался сидеть. На первом
развороте самолёт сорвался - оба они погибли.
Моя война
Про то, что со мной было на войне, про мою войну, никто
уже не расскажет, помимо меня. Ушли из жизни А. Е. Рубахин, П.
Ф. Гаврилин, А. Б. Манукян, А. П. Бровко, Бовкун. Пропала моя
лётная книжка и погиб мой маленький блокнот.
17 апреля 1943 года полк вылетел на юг. Каждую
эскадрилью сопровождает “лидировщик”. Честно скажу я,
недавний сержант, даже не предполагал, куда мы летим. На
последнем аэродроме в Ростове заместитель командира
эскадрильи Василий Кирюхин раздал нам последние листы картыпятикилометровки, чтобы мы могли проложить маршрут полёта.
Краснодар
В станицу Пашковская прилетели до обеда. Из местами
заснеженного Подмосковья мы прилетели в цветущую Кубань. В
южном направлении вытянулся главный Кавказский хребёт.
Дышится легко. На зеленом лётном поле в одну линию вытянулась
десятка новеньких яков, перекрашенных перед вылетом из
Люберец в пестро-камуфляжный фон. На лётном поле грунтового
аэродрома стоят замаскированными с зеленых посадках самолёты
По-2. Это были машины 46-го ночного бомбардировочного
авиационного полка, которым командует Евдокия Бершанская.
Вечером на ужине в лётной столовой мы очутились в
обществе “крылатых ангелов” – с гвардейскими значками, многие
с одним или несколькими орденами. У нас же ни у кого нет на
гимнастёрках наград.
а
У нас ничего, мы-то не воевали, стыдно перед девчонками.
Командир эскадрильи награждена орденом Ленина. При нас
погибла. Её сбили, самолёт упал на нашу территорию, хоронили в
Краснодаре.
Командир полка Бершанская сразу сказала нам: “Ребята, у
нас уговор - никаких романов”. Она так нашему командиру полка
сразу и сказала.
После ужина, первого фронтового, удивлённые приятной
встречей с незнакомками, на машинах-полуторках мы были
вывезены в приготовленные для нас станичные домики.
Разместились поэскадрильно.
Позднее я узнал, что в районе наших действий происходило
историческое событие – мощь советских ВВС позволила
перехватить инициативу боёв в воздухе. Но я знаю также, какой
кровью это далось.
19 апреля после завтрака побывали на своих самолётах,
помогли своим техникам приводить в порядок самолёты (это были
люди из передовой команды, прибывшие на одном “Дугласе”).
Технический состав полка, убывший по железной дороге, прибыл
на Кубань только через полмесяца, когда полк оставался с
десятком самолётов и с ещё меньшим количеством лётчиков.
Вечером 19 апреля начальник штаба довёл до нас, что завтра
прибудут опытные лётчики на “яках” 4-й воздушной армии,
которые проведут с нами занятия по доведению наземной и
воздушной обстановки. После этого провезут ведущих групп по
району боевых действий…
Начало боевой биографии
полка второго формирования
Период боёв на Кубани остался в истории полка как
наиболее трагический и непродолжительный по времени.
Технический состав заслуживает высшей оценки. Основная
нагрузка легла на передовую команду полка, прибывшую на одном
транспортном самолёте Ли-2. Инженеры полка по вооружению,
инженеры эскадрилий, техники звеньев и авиамеханики И. Г.
Стогов, Н. И. Терехов, Т. И. Дедиков, Е. С. Курбатов, Ю. М.
Калачёв, Кравченко, Клименко, Лошадкин, Алёшин заслужили
высшее признание однополчан.
“Второе воздушное сражение происходило на Кубани, в
районе станицы Крымской. В нём уже в полной мере и широко
использовалось всё, что родилось и разрабатывалось в сражении
над Малой землёй. И успех здесь пришёл быстрее, с меньшими
потерями с нашей стороны. Во многом его предопределило
эффективное применение средств радионаведения. И, конечно,
боевой бесценный опыт, полученный нашими лётчиками в небе
Малой земли, тоже принёс свои плоды. Отличились многие
истребители корпуса. Среди них можно назвать уже знакомые
фамилии А. М. Машенкина, И. В. Фёдорова, П. Т. Тарасова, А. И.
Туманова, А. Б. Манукяна, Н. Т. Конукоева, С. П. Шпунякова, П.
Ф. Гаврилина, А. К. Яновича, С. И. Маковского, А. Е. Рубахина, С.
А. Лебедева”.4 Так писал Савицкий о боях на Кубани.
Первый бой
20 апреля – тревога, приказ: перелететь в Краснодар для
сопровождения штурмовиков. Немцы в этот день пытались
сбросить в море десант майора Цезаря Куникова силами двух
дивизий. Этого допустить было нельзя.
Мы перелетели двумя эскадрильями - первая и вторая,
наша, на центральный аэродром.
Туда прибыла дивизия штурмовиков из резерва Ставки
ВГК. Боевую задачу нам поставили совместно.
Ещё утром, перед перелётом в Краснодар, когда командир
полка подполковник В. В. Папков довёл до нас, что летим в
первый бой, я не мог разобраться в буре охвативших меня чувств.
Папков дал нам чёткое и ясное напутствие. Он сказал: “Мы так
4
Савицкий Е. Я. В небе над Малой землёй. Краснодарское кн. изд. 1980. С. 145.
а
долго ждали на берегу Амура этого момента. До фашистского
Берлина 2.130 км. До Победы – никто не знает, сколько времени
пройдет. Но то, что Красная Армия обязательно победит и мы
будем в Берлине – это точно. Кто-то из вас сегодня собьёт врага,
могут быть и потери. Наши “яки” – отличные машины, а лётчикидальневосточники – прекрасные бойцы. Будьте решительными!
Возвращайтесь все из боя!” Так воодушевлял нас командир. 20
апреля не вернулись из боя десять лётчиков из двадцати…
Тогда я про себя думал: “Я должен сбить хотя бы одного
фрица, чтобы тем самым оправдать свою жизнь и стоимость
самолёта”. Мой Як-1м стоил 100.000 рублей. И я был самым
молодым в эскадрильи. ещё две недели назад на моих петличках
было два треугольника – сержантские.
Утром постановка задачи. Мы все сели перед большой
картой: кто на траве, кто на чурбаках. Задачу ставил командир
дивизии штурмовиков Концевой, делая это сообразно своим
представлениям о распределении ролей в авиации, внеся в нас
элементы нервозности и неуверенности. Штурмовикам задача: два
вылета с аэродрома Краснодар на Мысхако. Лететь далековато сто десять километров. Истребители сопровождают штурмовиков
на отражение удара двух свежих дивизий немцев, пытающихся
сбросить морской десант майора Цезаря Куникова с захваченного
в конце февраля на Мысхако пятачка.
Он довёл до нас воздушную обстановку. Она была сложной.
Главное, что противник превосходит нас в воздухе. Если будут
потери в воздухе по вине истребителей – то виновные будут
расстреляны…
Такая постановка задачи ошарашила дальневосточников,
ещё не имевших боевого опыта. Проложили маршруты на цель,
ведущие групп штурмовиков и истребителей уточнили боевые
порядки. Указания по радиосвязи из-за спешки с вылетом и,
главное, потому что не было технического состава – не были
выполнены... Радиосвязь отсутствовала, вернее передатчики были
только у ведомых…
Мой командир авиаэскадрильи старший лейтенант Рубахин
посуровел, стал ещё серьезнее, но ничего не сказал. На лейтенанта
Юрия Калинина, командира звена 1-й авиаэскадрильи, такая
постановка боевой задачи подействовала угнетающе. Так как мой
самолёт стоял в хвост самолёту Калинина, мне было поручено
командиром авиаэскадрильи при запуске моторов их эскадрильи
раньше нашей десятки, помочь им при запуске мотора, что всегда
делает механик самолёта, стоя на центроплане и наблюдая за
выполнением отработанных эволюций.
Помню, как удивили меня дрожавшие руки Калинина. Он
заикался, и я расслышал удивительные слова: “Серега, я очень
боюсь, Прощай!..”. Я его подбодрил: “Товарищ лейтенант, что Вас
так напугал командир штурмовиков? Вы же опытнейший лётчик и
“яки” нисколько не хуже “мессов”. Но как я мог приободрить
Юрия Калинина, идущего в первый бой, если сам был молодым
сержантом без боевого опыта. Он и погиб тогда, 20 апреля, в
одном из двух вылетов.
Полетели мы. Первая эскадрилья пошла - десять “илов”,
десять “Яков”. Потом вторая эскадрилья пошла.
А. Е. Рубахин перед вылетом нам ничего толком не сказал:
как лететь, как прикрывать. Боевого опыта ни у него, ни у кого из
нас не было. Опытным был только командир полка, который на
взлёте с мотористом разбился зимой. Приказ один: “Прикрывать
“илов”, а там хоть все погибайте”.
И вот мы на маршруте к цели. Лететь далековато. Рубахин с
Калошиным. Наше звено заместителя командира эскадрильи
Кирюхина и пара Новиков-Гаврилин. Я - самый левый, ведомый у
Кирюхина. Правое звено – В. А. Егоровича. По порядку слева
направо – Куликов-Егорович, Скорняков-Феклин. Мы летим выше
“Илов” и сзади на рассредоточенных интервалах – между
самолётами до 200 метров. Наш боевой порядок по фронту – до
1500 метров. Десятка “илов” идёт так: ведомый командира слева,
все остальные восемь - в правом пеленге.
Вспомнил стихотворные строчки: “Кавказ подо мною, один
в вышине…” Подо мной тот самый пейзаж, что описывал поэт.
а
Война сверху не видна, она там - внизу. Пушки бьют, как будто
кто-то спички чиркает. Горы переваливаем на три пятьсот. Потом
снизились до двух-полутора тысяч метров.
Залюбовавшись горами, кавказскими видами и морским
побережьем, я не проверил оружие на самолёте и забыл снять
предохранитель с гашеток (раздельно были механические для
пулемётов и пушки “ШВАК”)… И когда перед целью пара
“мессов” решила прощупать реакцию левого ведомого
истребителей (это был мой Як-1м № 26) произошло нечто
неприятное.
“Мессы”, имея преимущество в скорости и небольшое
превышение, сближались со мной. Они шли плотной парой с
дымком. Я, мелким покачиванием крыльев, прибавив газ, выхожу
на одну линию с Кирюхиным, чем даю ему понять - “отбивай из
моего хвоста”. Мой ведущий никакого внимания на это не
обращает. Видя, что меня вот-вот сожгут, я бросаю самолёт в
левый вираж с максимальным креном и на первом кругу захожу в
хвост ведомому “мессу”… Жму обеими руками гашетки со всей
силы – оружие молчит.
“Мессы” вышли из атаки. Дал полные обороты и догоняю
своих. “илы” пошли в атаку, вижу струи от РС5, и уже по группе
пошли тёмные шапки разрывов от зениток. С третьего залпа
зениток мой “як” получил прямое попадание. Первому попало
мне…
Меня в первом вылете дважды подбивали над целью: было
прямое попадание зениток в правое крыло (самолёт оказался
переброшенным вверх колесами), из бензобака сквозь протектор
появился шлейф бензина...
Мне удалось вывести самолёт в горизонтальное положение
и развернуть его для полёта на свою территорию... Сильно кренило
влево. Прыгать или что? Отстегнулся, фонарь открыл. Машина не
горит. Нет, думаю, рановато. Фонарь закрыл. Очухался,
успокоился.
5
Реактивный снаряд.
При следовании одиночно уже над Цемесской бухтой меня
атаковала на встречно-пересекающихся курсах пара фашистских
истребителей (под 2/4 с передней полусферы с превышением),
проскакивая надо мной. Я их отчётливо вижу, происходит быстрое
сближение.
Я подворачиваю с расчётом – проскочить под ними.
Маневрировать не могу, я иду на одном честном слове… Руль
элерона на одну треть с креном, повреждение - у меня сверху
вырвана обшивка над баком и за счёт этого отклонение. Я
подворачиваю, мне нужно задрать на тридцать градусов - не могу,
если бы нормально, то я бы в лобовую пошел. Но не думал я, что
они будут бить.
Почти одновременно от обоих потянулись дымчатые
крутящиеся жгуты (точно верёвки). Они стремительно тянутся ко
мне… Ведущий подправил и снова треск выстрелов, запах от дыма
“трассеров”, и мой самолёт мгновенно в левом штопоре отвесном…
Били оба, но попал из двух пушек задний. Было отбито
около метра левого крыла (консоли) и попало по хвостовому
оперению. Самолёт в штопоре, я легко ранен... Немцы отвалили,
видимо решили, что угробили советский истребитель. Их
фотокинопулемёты четко зафиксировали попадание и срыв “Яка”
в штопор. Фрицы меня явно себе в счёт побед записали, как,
кстати, и многих других, кто на фотографии эффектно
получился…
Если после первого шока от зенитки я отошёл быстро и
посчитал, что отделался лёгким испугом, то встреча с “мессами”
группы “Удет” показалась мне концом всего. “И никто не узнает,
где могилка новгородца”, - мелькнуло в голове. Сначала решил
прыгать. Нам на постановке задачи говорили, что если кого
собьют, то подберут наши катера.
В такие секунды, мгновения восприятие очень обострено,
мозг быстро соображает, руки и ноги выполняют. Я решаюсь на
последнее. Мне больше жизни своей жалко новенький саратовский
а
“ястребок” и того, что я ещё ничего полезного не сделал для
победы…
Решаю спасти себя и самолёт. Высота ещё есть…Плавными
движениями сильно повреждённого самолёта, а что именно так и
было, у меня есть один свидетель – Женя Курбатов, - мне удалось
вывести самолёт из штопора.
Высота у меня была девятьсот метров. На удивление
быстро вывел самолёт из штопора метров на пятьдесят от белых
барашков волн, которые я хорошо видел. Затряслись руки и ноги,
прошиб холодный пот. Учительницу вспомнил и маму вспомнил.
Мотор работает. Он меня спас, и удивительно, что
прекратился крен! У меня была правая консоль повреждена, потом
немцы по левой добавили - подровняли. Самолёт и выровнялся.
Над самой водой вывел машину из штопора.
Горючего хватило. Бак хоть мне немец и пробил, но
благодаря протектору пробоина быстро затянулась и утечка
горючего прекратилась. “Благополучно” прилетел на свой
аэродром в Пашковскую.
Последними моими правильными действиями было – не
выпуская посадочные щитки, я посадил самолёт. Подрулил
поближе к расположению КП…
Я прилетел первым из двух эскадрилий, первой и нашей
второй. Все лётчики после первого вылета садились с “Илами” на
центральном краснодарском аэродроме. А что со мной случилось,
лётчики эскадрильи не знали до вечера.
После выключения мотора я оставался ещё какое-то время в
кабине, приходил в себя. Лицо бледное, в крови. Осколки попали в
лицо. Глаз разбит - синяк здоровый. Два нижних зуба выбиты.
Фонарь в крови, она в воздухе как эмульсия собирается.
Я всё это увидел и почувствовал только, когда приземлился,
до этого внимание другими вещами было занято. Подбегают ко
мне из 3-й эскадрильи, которая не летала, механики. Самолёт
избит - дальше некуда. Первым подошёл Иван Стогов, который из
дырки в правой плоскости завёл со мной разговор, удивляясь, как
мне удалось прилететь на такой избитой машине? “Ну, Серега, ты
родился в рубашке, долго жить будешь!”
Так никто больше за всю войну не прилетал, во всяком
случае, мне видеть не приходилось. Я не скажу, что у меня
сильное потрясение было, скорее счастье, что я из такой суматохи
выбрался живым и прилетел на свой аэродром.
К самолёту подъехал врач на “санитарке” и, осмотрев
кабину, а часть приборов в ней была побита осколками, на одежде
моей были следы крови, тут же принял решение отправить меня в
госпиталь. Подошёл начальник штаба полка Г. Ш. Шаймарданов, и
они обговорили этот вопрос. И прямо из кабины я был отправлен в
госпиталь
56-й
армии
(он
располагался
в
станице
Старонижестеблиевской).
Как я узнал уже после возвращения из госпиталя, вскоре на
наш аэродром на По-2 прилетел командующий 4-й воздушной
армии генерал К. А. Вершинин.
Он обратил внимание на одиночный “Як-1м ”, облепленный
техниками и лётчиками авиаэскадрильи, не летавшими на боевое
задание. Генерал осмотрел избитый самолёт со следами крови в
кабине, выяснил, кто был лётчик и дал распоряжение: “Молодого
лётчика за данный вылет Савицкому наградить своим приказом”.
Так младший лейтенант Шпуняков 8 мая 1943 года был награждён
орденом Красной Звезды... Я стал первым орденоносцем в полку.
Итог того дня был таким: в 1-й эскадрильи сбито пять
лётчиков, погибли четверо. Во 2-й эскадрильи: сбито пять,
погибли двое. Ваня Феклин в Геленджике садился на
вынужденную на камни. Он потом девять месяцев лежал в
госпитале. Лоб пробит, весь избитый, переломы рук и ног.
Заместитель комэска погиб.
В госпитале я лежал девять дней. Положили меня в
челюстно-лицевое отделение госпиталя 56-й армии. Встретили
меня хорошо. Это двадцать километров от Краснодара. Очень они
там все удивлялись, что сержант и лётчик. Зубы выбитые мне там
не вставили, сказали, что потом вставишь. Подремонтировали
меня по быстрому. Ко мне никто не приезжал. Не до этого было.
а
Бои в воздухе шли напряжённейшие. Подлечившись слегка, я
попросил меня выписать в свой полк, на аэродром Пашковская.
Возвращение из госпиталя
Из госпиталя я прибыл в часть 29 апреля. Полк к тому
времени из станицы Пашковской перелетел в станицу
Красноармейскую (в 20 км от фронта).
Первым делом зашёл в санчасть, отдал врачу справку о
выздоровлении. Потом пошёл к командиру эскадрильи для
доклада о прибытии. Докладываю А. Е. Рубахину: “Товарищ
старший лейтенант, сержант Шпуняков из госпиталя прибыл!” Он
мне говорит: “Ты уже не сержант, а младший лейтенант”.
Поправился: “Младший лейтенант Шпуняков из госпиталя
прибыл!” - “Иди в звено к Скорнякову, там остались все побитые.
Пока разберись. Инженеру Калачёву доложи, прими самолёт и
дежурь по прикрытию аэродрома. У нас все сидят в самолётах. Ты
летать-то можешь?” “Могу”,- говорю. Рубахин сообщил, что мой
ведущий лейтенант Кирюхин погиб.
За девять дней боёв в строю осталось до эскадрильи
самолётов. Только погибшими на этот день оказались 11 лётчиков.
Старшим по званию в полку оказался мой командир эскадрильи
Анатолий Рубахин. Он исполнял обязанности заместителя
командира полка, был занят организацией боевой работы на день.
Лётный состав за десять дней боёв был измотан. В строю
оставалось шесть лётчиков и пять самолётов. Мой самолёт был
поставлен в капитальный ремонт на замену плоскостей. Уже позже
Бовкун, тогдашний начальник полевой авиационной ремонтной
мастерской (ПАРМ), впоследствии инженер нашего полка, сказал
мне, что тяга правого посадочного щитка была перебита, и если бы
я выпускал перед посадкой щитки, то катастрофа была бы
неизбежна.
Лётчики полка П. Ф. Гаврилин и В. Н. Скорняков, которые
находились во второй готовности к отражению ударов противника
по аэродрому, рассказали мне о боевых делах, о положении в 402-м
иап и о характере боёв…
Воздушные бои происходили ежедневно. В. А. Егорович, А.
Е. Рубахин, А. И. Новиков, В. Н. Скорняков, П. Ф. Гаврилин,
Ломоносов уже имели от пяти до трёх сбитых самолётов. Боевые
пары штатные уже распались. На каждый боевой вылет командир
эскадрильи определял боевой расчёт, и чувствовалась
озлобленность к фашистам, и внимание к взаимной выручке в бою.
По два ордена имели уже А. Е. Рубахин, В. А. Егорович, А.
Б. Манукян, О. П. Макаров. Несколько кандидатов было в полку
для представления к званию Героя Советского Союза, но эти
награждения тормозились из-за отсутствия авторитетного
командования полка. Командир погиб, комиссар полка майор И.
Опалев был отозван. Начальник штаба майор Г. Ш. Шаймарданов
ещё не имел большого авторитета.
Сколько событий произошло за какую-то неделю!
Песня лётчиков – истребителей
Как-то на КП мы все сидим,
Карты разложили и глядим…
Предстоит полёт с “сомами”,
Будет встреча с “фоккерами”,
Мы туда четвёркой полетим.
Майор усатый строго говорит:
“Вся эта четвёрка, что сидит –
Вы идите к самолётам и
Готовьтеся к полётам,
Вылет вам ракета огласит”.
Как штыки в кабинах мы сидим.
Палки закрутились – мы глядим –
От КП летит стрелою
И рассыпалась звездою
Белая ракета – знак “летим”.
Первым оторвался командир.
Я его глазами проводил.
По “газам” рукой ударил,
а
Землю под собой оставил,
Левый крен глубокий завалил.
Топаем по курсу вчетвером.
Командир нам машет всем крылом –
Вы, ребята, дело знайте –
За “сомами” наблюдайте
И глядите другу за хвостом.
Цель чернеет точкой впереди,
Зенитки свою песню завели.
Высоту мы подобрали и “сомов” мы потеряли,
Встали в круг с надеждою найти.
Ищем мы минуту, ищем три.
Ищем и не можем их найти
Ищем выше, ищем ниже,
А зенитка – ближе, ближе,
Будто бы и некуда уйти.
Развернулись, и домой пошли,
А “сомов” мы так и не нашли –
Вдруг, откуда ни возьмись,
“Фоккера” тут появись,
Смотрим – они в хвост уж нам зашли.
Стали мы вести воздушный бой,
Братцы, что творится! – Боже мой!
Если вы в бою бывали,
Вы всё это испытали –
Всё смешалось в трассах, дым, огонь…
Одного мы “фоку” подожгли,
Остальные бреющим ушли.
Хитрый мы манёвр крутнули
И домой мы мотанули,
Радуясь, что ноги унесли.
Когда бы я с заданья не летел,
Не было минуты, чтоб не пел.
Суну газ я по защелку,
На земле собью всех с толку –
Вот что значит лётчика удел.
Прилетаем – а “сомы” сидят,
Усатому майору говорят:
“Яков” ваших не видали,
Они нас не прикрывали,
Боевой им вылет не считать.
“Яков” ваших не видали,
Они нас не прикрывали –
По сто грамм за вылет не давать!”
Не криви ты свой усатый рот –
Не такой уж мы плохой народ!
Хоть мы и “сомов” теряем,
Но и “фоккеров” сбиваем,
Чёртов ты усатый обормот!
Второй бой. Скорняков упал
29 апреля с утра В. Н. Скорняков сказал, что теперь я буду
его ведомым на резервном самолёте. Мою машину в конце концов
списали на запасные части, так как она получила повреждения
“разрушительного характера”. Я понимал трудность моего
положения, и главное, всех лётчиков, которые могли выполнять
боевые задания, и с радостью принял предложение В. Н.
Скорнякова, тут же утверждённое Рубахиным.
Принял самолёт, предоставленный мне инженером
эскадрильи Юрием Калачёвым. Дальше мы пошли к адъютанту
старшему эскадрильи (начальнику штаба) старшему лейтенанту
Чередниченко. Меня внесли в боевой состав эскадрильи.
Командир звена Виктор Скорняков доложил о готовности нашей
пары к выполнению боевой задачи по уничтожению вражеских
разведчиков, корректировщиков…
Прошло совсем немного времени, и с командного пункта
полка поступила боевая задача: “Паре Скорнякова уничтожить
вражеского корректировщика “Фокке-Вульф-189!”. Называли его
за характерные очертания “рама”.
Скорняков мне говорит: Будешь держаться справа. Ну, это я
знал.
Сигнал на взлёт. Мы взлетели. По радио с земли нам
сообщили о появлении “рамы” в районе станицы Крымской на
высоте 2000 метров. Одно плохо: на наших самолётах были только
радиоприёмники, передатчики тогда стояли ещё только у ведущих
групп (от командира звена и выше). Звено – это четыре
истребителя…
а
Погода нам благоприятствовала, и мы быстро обнаружили
“раму”. Как было разработано ещё на занятиях (до боёв), ведущий
бьёт с задней полусферы, а ведомый на увеличенных интервалах
прикрывает ведущего от атак “мессеров”. В нашем вылете всё
было просто. “Рама” летела одна, без прикрытия своих
истребителей.
Скорняков бросается в атаку с задней полусферы. “Рама”
активно маневрирует в горизонтальной плоскости и тянет на свои
зенитки “Эрликон-МЗА”, одновремённо огрызаясь огнём. Виктор
уцепился мёртвой хваткой, прикрываясь за балки двух килей
“рамы”. Я всё время следую с правой стороны корректировщика
метров до 200 и с превышением до 100 метров. Виктор всё ближе
и ближе к хвосту “рамы” подбирается, посылая из всех точек
огненно-дымчатые трассы. Корректировщик всё сильнее и сильнее
загорается, из гондол вываливаются два куля (это, оказывается,
экипаж покидал кабину). Скорняков посчитал возможным
таранить левую балку. Мне он проектировался слева почти
вплотную. Эта драма заканчивается резким броском “яка” вверх
под 90 градусов с левым отворотом. Мне показалось, что ведущий
даёт мне возможность “добить добычу” и проследить место
падения. Я добавил пару хороших очередюк, которые отправили
зловещего корректировщика в овраг станицы Киевской. Смотрю,
смотрю, что-то не то, самолёт у него получил повреждения, и он
выпрыгнул с парашютом прямо на немецкие зенитки. Его сразу же
взяли в плен. Это была первая победа над важной целью, первая
нашей пары.
Многочисленные разрывы МЗА за хвостом моего
“Яшечки”. Это передовая. Быстро перевалил кряж в долину
кубанской протоки и с тревожным чувством зарулил на стоянку…
Скорняков не вернулся с боевого задания. Свой доклад о
выполненном полёте доложил подробно Анатолию Рубахину и
заместителю начальника штаба авиационного полка капитану
Алексею Сивкову...
Тот роковой вылет для меня оказался долгой памяти из-за
тяжёлой потери своего первого ведущего. Оказалось, что детали
хвостовой балки привели к повреждению его самолёта.
В. Н. Скорняков спасся на парашюте и, схваченный
“казачками”, был доставлен к полицаям. Тут он вспомнил своего
прежнего ведомого Ивана Феклина. Он считал, что тот
обязательно сел бы, спас его. Но местность для этого была явно
непригодная…
Плен. Бежал. Попал в партизанский отряд имени Ленина в
Винницкой области. Осенью 1943 года лётчик 3-й авиаэскадрильи
Г. И. Ишханов доставил боевого друга Скорнякова в родной полк.
Витя благополучно отвоевал в полку ПВО и жил в Москве...
На 9 сентября 1999 года из 34 лётчиков 402-го
истребительного полка второго формирования в живых оставались
только двое – капитан в отставке Виктор Николаевич Скорняков и
полковник в отставке Сергей Павлович Шпуняков.
Водка на войне
После доклада А. Е. Рубахин приказал мне отдыхать.
Вечером дают мне боевые сто грамм. На ужин полагалось
каждому лётчику, выполнявшему в этот день боевой вылет, сто
грамм. Я водку на Кубани не пил. У нас три литра приходилось на
всех, мы всё механикам отдавали.
Каждый, конечно, сам решал для себя этот вопрос. Каждый
боевой вылет - это стресс, в той или иной степени. Водку для того
выдавали, чтобы этот стресс снять, расслабиться. На войне так выжил один день, это великое счастье.
Очень многие за войну настолько привыкли расслабляться,
что просто-напросто спились. Всякое бывало.
В лётной столовой мы и соседи - 291-й истребительный
полк. Они пьяные сидят уже, песню поют, кто-то у них погиб,
ребята плачут:
А как собьют, тут хороните,
Где часто с вами выпивал.
а
И так могилу мне устройте,
Чтоб я под бочкою лежал.
В колокола вы не звоните,
И не ходите за попом,
А лучше в рюмочки звените Ведь это самый лучший звон…
Гаврилин сбит
30 апреля 1944 года штаб дивизии поставил задачу: все
боеготовые экипажи держать в готовности к наращиванию усилий
корпуса по отражению массированных ударов бомбардировочной
авиации противника по наземным войскам. Меня согласился взять
ведомым дальневосточник Павел Гаврилин. Он уже имел на счету
четыре сбитых самолёта. Лётчик отважный и дерзкий. П. Ф.
Гаврилин свою науку побеждать втолковывал доходчиво. Я
тянулся к нему, как к авторитетному бойцу. Он был для меня и
другом, и примером в бою и в повседневной жизни…
Вести группу должен был Г. С. Балашов. Наскребли шесть
экипажей со всех эскадрилий. Больше сил не было. Сидим в
готовности.
Поднимают
нас
на
прикрытие
станицы
Красноармейской. Там немцы бомбят наши войска.
Нашу сборную группу подняли с опозданием. Взлетели
организованно, выстроились в боевой порядок. Уже на маршруте
пара Новикова из-за неисправности самолёта ушла на
вынужденную.
Немецкие истребители со стороны Анапы подошли к
аэродрому на большой скорости, двенадцать Ме-109 попарно
свалились на нас со стороны солнца на больших скоростях, имея
превышение. Они прибыли расчищать место для пикировщиков,
которые всегда приносили много бед для наших наземных войск.
Радиостанция наведения предупредила Рубахина, чтобы мы
связали боем истребителей, и что на подходе есть истребители
других полков. Рубахин скомандовал нам попарно вступать в
активный бой с “мессерами”. Тут началось…
Ме-109, используя преимущество, начали выбирать
подходящие жертвы. Наша шестёрка, увертываясь от прицельных
атак, тянула на вертикаль асов 52-й эскадры…
Я воспринимал происходящее, как тяжёлое испытание на
выживание в смертельной круговерти, не считая себя обречённым.
Моя шея крутилась на 360 градусов, руки крепко держали
штурвал, управляя мотором и самолётом.
Наши пары потеряли взаимную связь. Небо станицы
Крымской гудело от рёва моторов и трескотни пушечнопулемётных очередей. За боем наблюдали солдаты и офицеры
противоборствующих сторон.
Мы с Гаврилиным оказались отрезаны от группы и
отбивались за счет маневра с набором высоты... Я цепко держался
своего ведущего, и нас не могли поймать в перекрестие прицела
немецкие лётчики. Уже дважды Гаврилин выбивал от моего хвоста
“мессов”. Я, стараясь держать солнце под 4/4 и выкидывая свои
“крючки оборонительные”, крутился (хочешь жить — умей
вертеться).
Но вот один “месс” (вероятно, молодой ведомый,
потерявший своего ведущего) оказался точно надо мной метрах в
50-ти, и, не видя меня, плавно, имея большую скорость, выходит
вперёд по курсу. Я разглядел пузо, забрызганное маслом, и даже
увидел заклёпки капотов. Чуть подправил свой Як-1, поймав в
прицел противника, и из всех трёх точек “влупил” свою долю пуль
и снарядов в него вместе с ненавистью к врагу... Попал!
От моих трасс самолёт с крестами на крыльях резко
перевернулся на 180 градусов и в плоском штопоре стал падать...
Видя, что Гаврилин прикрывает меня, решил проследить путь
самолёта до удара об землю. Подобную картину за время войны
доводилось видеть только три раза. Ме-109 упал на окраине
станицы на бетонку аэродрома станицы Крымской...
В нашем районе появилось усиление истребителями из
других полков, и схватки в небе внезапно закончились.
Как положено перед концом пребывания в зоне, прошлись
по выбранной на земле цели с огоньком вдоль вражеских траншей
а
или артиллерийских позиций. Так мы поступали на всех фронтах.
Истребители в своём большинстве не особо боялись зениток. С
ними мы вели беспощадную борьбу.
Гаврилин вышел из боя и взял курс на свой аэродром... Я
обратил внимание на то, что от хвоста его “Яка” вырвался дымный
след. Видимо, он не избежал поражения от зениток. Я был рядом.
Осмотрелся. Нас не преследовали. Дым всё разрастался, уже шёл
из пилотской кабины. Вижу, Гаврилин уменьшил скорость,
выключил зажигание, отстегнул привязные ремни, сбросил фонарь
кабины в горизонтальном полёте и выбросился из кабины. Павел
благополучно раскрыл парашют...
Мой друг приземлился на прибрежном поле вблизи реки
Кубань. Сделав над ним круг, я пошёл домой. Третий вылет,
третья беда. Так тяжело доставался опыт самому молодому пилоту
2-й эскадрильи…
И такая трудная первая победа не была мне записана.
Мне не верят
А. Е. Рубахин после приземления спрашивает: “Где
Гаврилин?” Я говорю, что мы вели бой, Гаврилина подбили, и он
выпрыгнул с парашютом. Все в порядке, он живой, я проследил.
Командир как пошёл меня крыть: “Один раз ты Скорнякова
потерял, теперь Гаврилина! Ты трус! Тебя никто не видел в бою!
Ты врёшь, наверное, уже врать где-то научился”. Я успел сказать,
что всё знает Гаврилин, он выпрыгнул с парашютом и должен
вернуться. Дальше мне Рубахин не дал докладывать. Я хотел
рассказать, как вёл бой, что видел, куда упал сбитый “месс”…
Он обрушил в мой адрес водопад оскорблений и в
заключение прогнал меня со словами: “Сдавай пистолет, если
Гаврилин завтра не придёт, то я тебя сам расстреляю за трусость!”
Отобрал мой пистолет, вызвал адъютанта эскадрильи старшего
лейтенанта Чередниченко, чтобы меня покараулил...
Дело было к ужину. Я на ужине не был. Лёг на кровать в
пустой комнате, где лётчиков не было, и, обливаясь слезами от
унижения и обиды, долго не мог уснуть оттого, что не с кем
поделиться своим горем.
Признаться, такого оборота я не ожидал. Настроение было
отвратительное, меня душила обида... О том, что я сбил “месса”,
никому не докладывал.6
Павлик защищает меня
В первом часу ночи привезли П. Ф. Гаврилина, который
ночью пришёл ко мне, лёг рядом. Павлика я встретил как
спасителя, как свидетеля всего произошедшего от начала до конца
этого трагического для меня дня.
Когда я Павлику всё рассказал, что испытал и дословно
передал угрозу в мой адрес А. Е. Рубахина, Павел не стал
дожидаться рассвета, пошёл, обозлённый, искать командира. Я не
был свидетелем ругани Гаврилина с Рубахиным, только с тех пор
тот переменил ко мне своё отношение на противоположное.
Подобные выходки начальников по отношению к
подчинённым оскорбительны. А. Е. Рубахин имел склонность
частенько допускать подобное, особенно по отношению к
молодым лётчикам, к техникам. Уже после войны обиженные им
подчинённые постарались приклеить Анатолию Ермолаевичу
обидное прозвище. Хотя во всём остальном А. Е. Рубахин был
толковым командиром полка, одним из лучших в корпусе, и его
уважал Е. Я. Савицкий.
У каждого своя удача в жизни
В 10.00 меня привезли в станицу Славянскую на У-2. Туда
собрали со всех полков лётчиков, оставшихся без самолётов
(“безлошадников”, как нас называли). 1 мая пришёл Ли-2. С
Архив рабочей группы областной редколлегии Книги Памяти. Воспоминания
Героя Советского Союза С. П. Шпунякова.
6
а
майором Лапшиным десять лётчиков на Ли-2 вылетели в Саратов
за новыми Як-1м в Багай-Барановку в запасной полк.
До конца мая больше никаких неприятностей со мной не
происходило…
Бои были очень интенсивные, и потери были большие.
Корпус Савицкого за десять дней боёв потерял треть лётчиков и
половину самолётов (при этом погибли два командира полка и
шесть командиров эскадрилий). Но кубанское небо осталось за
нами. Безраздельному господству в воздухе люфтваффе перед
Курской битвой пришёл конец. С советскими ВВС лётчикам
Геринга теперь приходилось воевать на равных. Правда, в то время
я не задумывался над стратегическими вопросами. Мой кругозор
охватывал только вопросы тактики.
***
Представляете себе, прошло всего полтора месяца, как я
улетел из этого самого запасного авиаполка сержантом. Меня
увидел мой инструктор старшина Тимошек и очень удивился, что
я уже младший лейтенант.
А когда я сказал, что награждён орденом, то удивление его
стало ещё больше. Он вообще к сержантам относился с
уважением, а ко мне в особенности. Рад был моим боевым
успехам.
Встреча с гнездом, из которого я вылетел совсем недавно
едва оперившимся птенцом, а вернулся всего полтора месяца
спустя с опалёнными крыльями, была для меня очень волнующей.
Сколько всего вместилось в эти полтора месяца: ранение,
награда, повышение в звании, первая воздушная победа, потеря
боевых друзей.
Война спрессовывала время и вмещала в день столько,
сколько в обычной мирной жизни не происходило за годы. Война это такое время, когда в одно мгновение одних выносит на
вершину славы, других - в вечность, навсегда…
В запасном полку мы пробыли десять дней. За эти дни я
имел возможность как бы поглядеть со стороны на события, в
которых принимал участие и ещё раз удивиться своему везению изрядно побитый, но живой!
***
После получения новых самолётов Як-1 и их облёта нам
сделали боевой расчёт, и мы снова вылетели на Кубань.
В полёте я обратил внимание, что на “яках” сделаны
доработки, внесены изменения в конструкцию. Если раньше
система спуска на оружии была механической, то теперь на ручке
управления были установлены кнопки электроспуска пушки и
пулемётов. На новых самолётах был усовершенствован механизм
перевода винта на малый шаг. Масло больше не летело и не
забрызгивало
фонарь
кабины
в
полёте.
Правда,
радиопередатчиками новые самолёты так и не были оборудованы.
Только на Як-9т появилась полноценная радиосвязь.
Возвращение на Кубань
К моменту нашего возвращения на Кубани уже не было
крупных воздушных боев. Самая большая свалка продолжалась
там примерно двадцать дней.
В мае бои продолжались, но интенсивность воздушных
сражений не шла ни в какое сравнение с тем, что происходило в
небе Кубани с 20 апреля по начало мая.
Немцам не удалось захватить Кавказ. На СевероКавказском фронте я выполнил 15 боевых вылетов, участвовал в 4
боях.
Кубань - школа боёв
Кубань - это была такая школа, что мы, те, кто выжил, сразу
стали асами. Тогда мы не знали, кто нам противостоял. Слышали:
3-я истребительная эскадра асов “Удет”, эскадра “Мельдерс”, а что
это такое - не представляли. Во всяком случае, имён своих
а
противников мы тогда не знали, но то, что это были сильные
противники, испытали каждый на себе.
Мы вечно будем помнить наших павших весной 1943 года
(с 20 по 29 апреля) в кубанском небе боевых товарищей. Вот их
имена.
Погибли: 20 апреля - младшие лейтенанты Дмитрий
Калошин, Иван Николаевич Чернышов, Павел Владимирович
Масленников, Василий Иванович Пустошкин, лейтенант Юрий
Калинин, 21 апреля - младший лейтенант Василий Абрамович
Кирюхин; 27 апреля лейтенант Василий Михеевич Аркуша,
Василий Николаевич Михеев, 29 апреля - командир полка майор
Владимир Васильевич Папков, младший лейтенант Анатолий
Иванович Бойко.
21 апреля 16 самолётов Як-1 с ведущими старшим
лейтенантом А. Е. Рубахиным и лейтенантом В. М. Аркушей вели
бой с тремя шестёрками ФВ-190 и Ме-109. Смелость и
решительность наших лётчиков, умелое руководство боем
обеспечили полную победу над противником. Сбито девять Ме109 и ФВ-190. В бою отличились А. Е. Рубахин, В. М. Аркуша, С.
Н. Волчков, Н. Д. Дугин, И. Ф. Былов. Ранен младший лейтенант
Г. А. Горин.
27 апреля были сбиты А. Б. Манукян, С. Н. Волчков, сбиты
и ранены: С. П. Шпуняков, И. Н. Феклин, Н. В. Бердес, В. Н.
Скорняков; 29 апреля – в 6.25 десятка Як-1 под командованием
командира полка В. В. Папкова провела бой с тремя шестёрками
Ю-87 под прикрытием шести Ме-109. Отличились В. В. Папков, А.
И. Бойко, Н. С. Павлушкин, Г. А. Горин, П. Ф. Гаврилин. Было
сбито восемь самолётов противника. Своих потерь нет.
В тот же день в 12.30 восемь Як-1 во главе с ведущим
командиром полка майором В. В. Папковым обнаружили и
атаковали восемнадцать Ю-88.
Владимир Васильевич Папков сбил три самолёта. Он погиб
в одном из воздушных боев на девятый день, во втором вылете
вместе с ведомым. Я к обеду вернулся в полк, а он утром этого дня
погиб.
Только через годы в плавнях Кубани найдут остатки
самолёта и по номерам орденов установят, что это машина нашего
боевого командира.
В Тихорецке
В первых числах июня 1943 года мы передали свои
самолёты полкам, летавшим до этого на И-153, на И-16. Мне както приходилось их раз видеть в воздухе. Тактика у них была
устаревшей. Они летали кругом - тактика только оборонительная,
виражи не глубокие. Немцы их здорово били. В круг они не лезли,
сверху пикировали и сбивали.
На новом самолёте я успел совершить всего десять вылетов,
но уже привык к нему. К машине на войне привыкаешь как к другу
и трудно с ней расставаться - ведь самолёт в бою и есть твой
наипервейший и надёжнейший друг.
Сдали самолёты, и нас вывели в Тихорецк для отдыха и
переформирования.
Тихорецк разрушен не был. Мы отдыхаем, гуляем по
городу. Тут я уже по-настоящему подружился с Павлом
Гаврилиным.
Он постарше меня был на два года. Училище окончил в
марте 1941 года, до войны еще. Дружба наша потом оказалась на
всю жизнь.
В Тихорецке нам вручили ордена. Именно там я и получил
свою первую Красную Звезду. Но не все получили ордена. К
званию Героя Советского Союза хотели представить А. Е.
Рубахина и П. Ф. Гаврилина. У них к тому времени было по десять
сбитых самолётов. Но Е. Я. Савицкий представление не
поддержал.
Героя Советского Союза получил из всего корпуса только
один лётчик из 291-го истребительного авиационного полка
Александр Филиппович Лавренов. Он летал на самолёте,
подаренном ему академиком Владимиром Николаевичем
Образцовым после получения Государственной премии СССР.
а
Командование корпуса и Ставка ВГК решали вопрос, куда
нас направить после пополнения и отдыха. К тому времени
назревали события на курском выступе. Ставка располагала
сведениями, что Гитлер сосредотачивает там свои войска для
нанесения мощного удара по советским войскам. Советское
командование решило: пусть немцы бросаются первыми на
Курскую дугу. Мы сосредоточим достаточные силы для
достойного ответа на немецкий удар.
Самолёты Як-1м наш корпус сдал как наиболее
современные, частям 4-й воздушной армии. Сами убыли в состав
Степного фронта, который собирал силы для летних
наступательных операций 1943 года. Савицкий организовал
обобщение боевого опыта. Он был поборником всего нового,
передового. В полках находили применение радиолокационные
станции, современные модификации “яков”, новейшие системы
вооружения истребителей.
Липецкий аэроузел
Мы были посажены в Липецкий аэроузел. Там имелось
шесть аэродромов. Савицкий предоставил нам ещё возможность
отдохнуть. Он приказал отдыхать как следует, загорать.
Надо сказать, что переход от ужаса боёв, когда, взлетаешь и
не знаешь, вернёшься ли живым на свой аэродром, был
непривычным. В боях приходилось иногда делать по четыре
вылета в день. И вдруг - солнце, тишина, отдых. Не все это
выдерживали.
Становилось как-то не по себе.
***
Я потом со своим другом П. Ф. Гаврилиным пришёл к
выводу, что для меня важным оказалось, то, что я был подбит в
самом первом бою, но не погиб, ранен был, но легко.
Это был какой-то рубеж, перейдя который я получил право
на жизнь. Выжил я, в общем-то, в первом вылете случайно, только
потому, что боролся до конца, уже не обращая внимания ни на что.
Вся моя жизнь после Кубани, весны 1943 года стала
частичкой народного подвига, который всё последующее время я
наблюдал и лично участвовал в нём в моём удивительном
истребительном 402-м истребительном авиационном полку. Те бои
остались у меня в памяти как самые трудные, выпавшие на нашу
долю. Тогда я ещё не знал, что совершу свои 335 боевых вылетов и
приму участие в 51 воздушном бою, собью 16 самолётов, что мне
придётся выполнить всё это на труднейшем пути к Берлину.
“Мы здесь учились”
Вспоминается интересный момент. Идём мы на полёты. На
лётном поле некошеная трава, аэродром огорожен. И вдруг мы
видим в траве множество листовок. Аэродром буквально усеян
листовками. Поднимаем листовки, они двусторонние - на одной
пропуск для перехода в плен, а слева написано: “Мы здесь
учились, бомбить вас не будем”. Под этим подпись: “Немецкие
лётчики”.
Помню, что мы очень этому удивились. Мы не знали, что
многие из воевавших с нами немецких лётчиков учились лётному
делу в Липецке. И они на самом деле Липецк никогда не бомбили.
Вокруг Липецка они всё бомбили, но Липецк не трогали. Такое вот
чудо…
Под Курск не попали
В перспективе планировалось, что в ходе Курской битвы
мы будем применяться по танкам.
Двое наших лётчиков находились в госпитале - Ваня
Феклин и Николай Бердес. Бердеса мы оставили на Кубани, он
а
отлежал в госпитале 9 месяцев и прибыл в полк в мае 1944 года,
когда мы стояли в Каче. Меня как раз сбили, а Бердес там погиб.
Летали ночью и днём, осваивали новую технику. Для меня
Як-9 оказался самой результативной машиной. За два месяца я
сбил на нём одиннадцать самолётов. Он мне очень нравился.
Нам не хватало лётчиков до штатной численности. Штат
тогда был 34 самолёта – соответственно 34 лётчика. В полку
имелись три эскадрильи по десять самолётов в каждой и четыре
самолёта - звено управления. Командиром полка в это время (с 18
июля) стал майор Алексей Устинович Ерёмин, друг Савицкого.
Вместе с ним они учились в Сталинградском училище, были
курсантами.
Нас предназначали для боёв на Курской дуге. На наших
картах уже был проложен маршрут на Обоянь. Командиры
эскадрилий и командиры звеньев даже слетали туда, посмотрели
аэродром, но потом всё затихло. Мы сидим, ждём команды на
вылет. Это уже конец августа. Один полк дивизии сел в Обоянь.
Курская битва началась, но нас не трогали. Вместо этого мы
оказались на Южном фронте. Вначале там было очень тихо - ни
боев, ни немцев…
У нас новейшая техника
Савицкий добился получения новейших самолётов Як-9т и
Як-9к с пушками 37 мм и 45 мм, учёл недостатки кубанских боёв в
той части, что на большинстве самолётов не было передатчиков и
там лётчики были поставлены в положение допотопной авиации.
И главное достижение, что две трети лётчиков в полках
были с боевым опытом, полученным в боях с очень сильным
противником:
лучшими
геринговскими
истребительными
эскадрами (“Удет”, “Мельдерс”, “Зеленое сердце”, асами
Рихтгофена). Лётчиками в этих эскадрах были инструкторы из
Берлинской школы асов, лётчики кавалеры рыцарских орденов,
имевшие до ста и более сбитых английских и советских самолётов.
Один нюанс есть в этом. Наше авиационное командование
не информировало лётчиков-истребителей в то время – с кем мы
сражались? Ведь можно было доходчиво доводить на специальных
занятиях тактические приёмы немецких асов, их хитрости и
уловки. Лётчики полка часто сбивали их, немцы оказывались
пленниками в наших лагерях. Но мы их не видели.
И мне за два года боёв только однажды (в сентябре 1943
года) на аэродроме “Скелеватое” под Запорожьем после боя над
рекой Молочной довелось увидеть пленного штурмана,
привезённого командиром корпуса Е. Я. Савицким на наш
аэродром. Генерал оставил нам пленного, это было уже под вечер,
до утра. Мы, лётчики полка, получили от этой встречи большую
пользу для себя…
Правда, позже мы узнали, что наш замполит был снят с
должности, так как не пресёк такой нежелательный контакт, якобы
“не способствующий привитию ненависти к фашистам”!?
Я ничего не вынес плохого из того случая. Генерал
Савицкий же, наоборот, в наших глазах оказался более разумным,
чем, как мы помним, был комиссар с четырьмя “бомбами” Лев
Мехлис!
Как раз в сентябре 1943 года наш корпус вошёл в состав 8-й
воздушной армии.
Шамиль Абдрашитов
В Липецке мы освоили новую машину - Як-9т. Я всю войну
провоевал на “яках”, начиная с Як-1, но Як-9т считаю самой
лучшей машиной.
Никогда не забуду, как одной пушечной очередью по
“хейнкелю” я полностью отбил у него плоскость - настолько
мощным было вооружение этого “яка”.
В Липецке к нам в полк пришёл Шамиль Абдрашитов. Это
был целый детектив. Он служил тогда в полку ПВО.
Мы уже летали на Як-9т. В один из лётных дней на
аэродроме приземлился У-2, на котором Абдрашитов привёз
а
начальника особого отдела. Тот отправился по своим особым
делам, а Шамиль подошёл к нам познакомиться. И вдруг
оказалось, что среди наших лётчиков есть знакомые Шамиля.
Он раньше служил в полку Ерёмина. Ерёмин подошел,
обнялись. Шамиль говорит: “Заберите меня к себе, хочу воевать
вместе с вами”.
В следующий раз, когда Шамиль опять прилетел к нам на
У-2 по каким-то делам, его вроде бы положили в госпиталь.
Через некоторое время за самолётом прислали другого
лётчика, а Шамиля зачислили в наш полк, дали ему наше
обмундирование, карту полётную. Савицкий пошёл на то, чтобы
украсть хорошего лётчика.
Через некоторое время Абдрашитова хватились в его полку.
Начальник особого отдела увидел его на нашем аэродроме,
подошёл: “Шамиль, ты арестован!” К тому времени история с
мнимой болезнью Абдрашитова стала известна его командованию.
Наш командир полка майора из особого отдела прогнал:
“Отойди, здесь важней сейчас вопросы решаются”.
Шамиля по быстрому убрали с глаз долой. Через неделю
мы улетели на фронт. Так и затихло всё.
Полк приобрёл классного лётчика, будущего Героя
Советского Союза Шамиля Манусыповича Абдрашитова. Ш. М.
Абдрашитов в 402-м истребительном авиационном полку воевал с
августа 1943 года до мая 1944 года.
К сожалению, ему не суждено было дожить до Победы. Он
сбил 16 немецких самолётов. Командир 3-й эскадрильи Ш. М.
Абдрашитов в бою в районе г. Севастополя 3 мая 1944 г. был сбит,
спрыгнул на парашюте в 3 км от берега. Увидев, как по воде лёг
парашют, его друзья надеялись, что он спасётся. Но спасательного
жилета у него не было, плавать он тоже не умел. Утонул.
В июне 1944 года посмертно стал Героем Советского
Союза. Его именем названа улица в Оренбурге, школа там же,
пионерский отряд в Аскании–Нова.
Наш полк стал ночным. Мы летали ночью и днём, осваивая
новую боевую технику. Командующий нашим авиационным
корпусом Евгений Яковлевич Савицкий избрал нас на эту роль.
Возможно, это было решение высшего командования, но мы были
единственными из шести полков авиакорпуса, кто осваивал
ночные полёты. В нашем полку имелись лётчики, овладевшие
опытом ночных полётов ещё на Дальнем Востоке.
Прокладываем новые маршруты…
Нам пришлось прокладывать новые маршруты ― на
Новошахтинск. 1 сентября 1943 года 402-й истребительный полк
оказался на Южном фронте (тогда это ещё был Южный, а не 4-й
Украинский фронт).
В начале боёв никаких не было. Полмесяца примерно такая
тишина стояла. Так - штурманём где-нибудь и всё. Потом
началось.
Сели мы в районе Донецк - Амвросиевка. Там есть станция
Волноваха. Нас начали бомбить.
Разведчик проходит. Мы сидим с Алексеем Захаровым в
готовности. Замаскированы. Там лесопосадки такие были. Немцы
заходят девяткой с Азовского моря. С тыла заходят. Идут курсом
на запад.
Мы взлетаем, а “88-е” уже бомбы сыпят, но не на аэродром,
а в сторону. Чуть в стороне ещё и “хейнкели-111” идут. Мы с
Захаровым успели по одной очереди дать. Два самолёта задымили.
Я, наверное, попал, но они ушли на море. А нам на море
ходить не разрешали, у нас жилетов спасательных не было. Там
лётчики Покрышкина действовали. В общем, немцы отбомбились,
но впустую.
Гуляй-Поле
Перемещаемся дальше на запад, сели в Гуляй-Поле. Живём
у старика-хозяина. Сидим как-то, ужинаем. Он нам и говорит: “А
вы знаете, сынки, что это бывшая столица батьки Махно?”
а
Мы говорим: “Не знаем. А как батька к вам относился?”
“Он за нас был, хороший батька был”.
Получаем боевое задание: прикрывать девятку “пешек”
всей эскадрильей, они идут бомбить Запорожье. Это уже в конце
сентября было 1943 года.
А. П. Захаров был моим левым ведомым. Рядом звено А. И.
Новикова, у него ведомый Агеев, он из кавалеристов переученный.
Лёша имел до 30 боевых вылетов, участвовал в четырёх боях, в
десяти штурмовках.
Лёша прозевал пару “мессов”, которые хотели сковать нас,
а
потом
большими
силами
обрушиться
на
наших
бомбардировщиков. Летим, я смотрю: “месс” сзади сверху атакует
Захарова, он самым крайним шёл. Я ринулся на помощь. Мой
самолёт был в интервале до 200 метров от Лёши. Получилась
одновременная стрельба “месса” из двух пушек 20 мм “Эрликон” и
моя под 4/4 из моей “оглобли” – 37 мм пушки.
Самолёт Захарова вспыхнул. “Месс” попал Леше по левому
блоку мотора. Возник пожар. Машина горит. Я отогнал немца,
вплотную подошёл к ведомому, и передал по рации – ты горишь,
быстро делай разворот на 180 градусов, выключай мотор,
переключай пожарный кран. Мы над линией фронта. Я прикрываю
тебя.
У ведомых на самолётах тогда был только приёмник, он
ничего мне не мог передать…
Прошло около минуты полёта, мы отошли от линии фронта
на 5-7 км. Левый бок мотора все сильнее горел. Я несколько раз
передал по радио: “Лёша, прыгай!”
Самолёт с углом до 30 градусов пошёл к земле. Лётчик с
парашютом выбросился.
Мы уже перелетели линию фронта, внизу была лесостепь,
лесопосадки. Но было не понять - наши там или не наши. Линия
фронта там не стабильная была: перемещалась туда-сюда.
Проследил за приземлением Захарова, как тот встал, собрал
парашют. В районе его приземления поблизости дорог и людей не
наблюдалось. Я прошёл над ним с покачиванием плоскостями и
запомнил место приземления ведомого, полетел на свой аэродром
(Гуляй-Поле)...
Доложил командиру эскадрильи Манукяну, что ведомый
подбит, я его прикрывал. Он приземлился на лесную поляну.
Место засёк. На аэродроме доложил начальнику штаба майору
Гуляутдину Шамардановичу Шаймарданову о том же, и попросил
разрешения взять По-2 и слетать за Алексеем Захаровым.
Побежал без парашюта к самолёту По-2. Он всегда стоял
готовым к полёту. Прилетаю, делаю круг. Никого - ни немцев, ни
наших. Приземлился. А. П. Захаров из кустов выходит,
растерянный такой. Обгорел чуть-чуть. И мы прилетели на свой
аэродром.
Это первый бой у него был. Я с ним вместе поступал в
училище, но раньше окончил.
Неделю дали Алексею отдохнуть, опалило его слегка.
Лейтенанта Агеева тогда тоже сбили над Запорожьем. Но он
погиб.
Запорожье
Был такой случай. Наша восьмёрка возвратилась после
сопровождения Пе-2 на уничтожение моста через Днепр в
Запорожье. Пе-2 промахнулись, и мост тогда остался цел. Через
два часа на наш аэродром прилетело звено пикировщиков.
Командир звена, старший лейтенант, трижды орденоносец,
был снайпером бомбометания. Из нашего полка сопровождала
шестёрка истребителей. Мост был разрушен. Ведущий был
представлен к званию Героя Советского Союза.
Из Гуляй-Поля мы перебазировались ближе к Запорожью.
Аэродром - просто поле со скошенной травой. После нас на него
Покрышкин сел, но мы это поле первыми открыли.
Вот там начались настоящие бои. У немцев там была
укрепленная линия “Вотан”.
а
Ночная подготовка
В начале октября из нашего полка выделили десять
лётчиков, которые перелетели в Черниговку для срочной ночной
подготовки (мы ещё в Липецке в августе 1943 года освоили
ночные полёты).
За неделю мы восстановили навыки полётов в сумерки,
посадки с прожектором на посадочное “Т” с линией старта. Были
фонари типа “Летучая мышь” и факелы.
На одну ночь нам пригнали шесть По-2 из полка ночных
бомбардировщиков, и мы произвели на них облёт линии фронта в
районе от Большого Токмака до Мелитополя, а также
познакомились со схемой фактических световых ориентиров
(прожекторов навигационных для ночников 8-й воздушной
армии)…
Этой подготовкой руководил капитан Г. С. Балашов. В
группе ночников оказались А. Е. Рубахин, А. Б. Манукян, В. А.
Егорович, Г. С. Балашов, В. Н. Куликов, Н. Д. Дугин, Н. С.
Павлушкин, Ш. М. Абдрашитов, И. Ф. Былов и С. П. Шпуняков.
Командир полка подполковник А. У. Ерёмин, а также Н. Т.
Конукоев, П. Ф. Гаврилин и О. П. Макаров, с молодыми лётчиками
оставались для боевой работы днём.
Большинство лётчиков-ночников полка, кроме В. Н.
Куликова и И. Ф. Былова, а также О. П. Макарова, стали
впоследствии Героями Советского Союза. Ш. М. Абдрашитов и Н.
Д. Дугин не дожили до Победы.
В боях непосредственно за Мелитополь и на Херсонщине и
за Сивашские переправы погибли лётчики А. И. Новиков, И. Н.
Феклин, К. В. Варлыгин, И. Ф. Былов, В. Н. Куликов, В. Р.
Ломоносов, Г. А. Горин, Агеев, Дмитриев, Малашин, Ильяш,
Погорелов… К ним добавились вскоре погибшие за боях за
Севастополь С. Н. Волчков, Н. В. Бердес, Ш. М. Абдрашитов, А.
Филонов, Иванов и Денисов…
Гибель Феклина
Там намечался удар на Большой Токмак. Сидим в
готовности. Накануне наша четвёрка сбила восемь “хейнкелей”.
Последнего, девятого Манукян сказал, чтобы не трогали: “Пусть
летит, докладывает”. Так и отпустили его. Представляю, как он
там своим докладывал. Истребители их не сопровождали…
Назавтра, 28 сентября, утром встаём, А. Б. Манукян говорит
Феклину: “Ваня, тебе сегодня день рождения, первый сбитый
самолёт - наш подарок тебе”.
У всех такой подъем, вчера столько набили. “Ваня, ты
надевай белый костюм и с официанткой привезёшь нам обед, а
пока спи ― отдыхай”.
Слетали разок, был бой, но ни мы их, ни они нас не сбили.
Как раз время обеда, Иван приезжает: “Ну, вояки, набили?
Где подарок!”. А нам не до подарка. Пока никого не сбили, но…
Самолёт его стоит, шлемофон на ручке управления. Он
надевает шлемофон, парашют. Мы все напряжённые сидим. Из
выносного динамика доносятся звуки воздушного боя лётчиков
соседнего полка.
Вдруг две ракеты: “Звену Григоровича ― в воздух!” И Иван
полетел. Взлетели Григорович, Куликов, Новиков и Феклин.
Феклин был ведомым у Григоровича.
Только они взлетели, воздушный бой начался!
“Мессершмитты” сверху навалились, они их уже караулили.
Набросились они на наше звено. Гибнет А. И. Новиков, гибнет И.
Н Феклин, В. Н. Куликов подбитый на вынужденную посадку сел
на брюхо. Григорович приземлился, шлемофоном об землю бьёт:
мать-перемать! Иван погиб…
Вот это подарок получился. Двое погибли, Виктор Куликов
подбит, Григорович плачет, в истерике бьётся. Надо же такому
случиться - в день рождения погибнуть. Вот она, война!
***
а
Наступление на Большой Токмак сорвалось. Немцы всё
разбомбили. Не дали нам наступать.
Удар перенесли на Мелитополь, это километров семьдесят
южнее.
Бои над Мелитополем
Мы сели на площадку Подовка под Мелитополем. Голое
поле, ничего нет. Нам задание: лететь под Мелитополь. Там вторая
линия обороны. Штурмовать артиллерийские позиции.
На штурмовке погиб Гриша Нестеренко из 291-го полка. Он
посмертно получил звание Герой Советского Союза. Теперь там
есть улица Нестеренко.
Полетели на штурмовку, отштурмовали, возвращаемся.
Я сел, за мной Захаров на посадку заходит. У него одна нога
шасси выпущена. Видно, гидравлику ему перебили.
На аэродроме радиостанции нет. А. Б. Манукян сидит в
самолёте и ему по радиостанции говорит: “Леша, набери высоту и
попилотируй. Может, нога встанет на место”.
Тот набрал высоту, но не получается. Снова заходит. На
полосе стоит замполит батальона аэродромного обслуживания, у
него ракеты.
Я уже понимаю, что надо мне туда бежать руководить,
связи-то нет. Метров сто не добегаю до посадочного знака.
Замполит ракету дает: “Посадка запрещена!”
Захаров метров в тридцати над нашими головами проходит,
начинает
на
знак
“Т“,
выложенный
полотнищами,
разворачиваться, и тут мотор обрезает!
Самолёт клюёт носом и плюхается на землю. Лешу
выбрасывает из машины. Это всё происходит метрах в ста от меня.
Я подбегаю, он ещё два вздоха успевает сделать. Глаза
закрыты. Алексей умер. Так погиб мой первый ведомый…
Это случилось в октябре 1943 года.
Вскоре был взят Мелитополь. Это большая победа. Нашей
265-й истребительной авиационной дивизии присвоили почётное
наименование Мелитопольской.
На прикрытие казаков в Аскании-Нове
Итак, наши войска взяли Мелитополь 28 октября. Был
ввёден 4-й гв. кавалерийский Кубанский казачий корпус генерала
Н. Я. Кириченко - это друг маршала С. М. Будённого ещё по
гражданской войне. Они пошли в прорыв к Перекопу. Был приказ
Сталина и Будённого, чтобы следом за Мелитополем был взят
Перекоп, как в 1920 году. Однако этого не получилось.
Начались туманы. Маршал Василевский лично Савицкому
поставил задачу прикрывать казачий корпус: “Если разбомбят
казаков, то я вам, Евгений Яковлевич, не завидую”… Нам была
поставлена задача: любой ценой, не обращая внимания на погоду,
прикрывать казаков.
Савицкий выдвинулся с двумя радиостанциями в боевые
порядки казаков. Казакам туманы в удовольствие. Мы сидим, коекогда удаётся вылетать.
Казаки подошли к Аскании-Нова. Савицкий шлет
телеграмму: “Ерёмину. Погода нелётная, но, несмотря на это,
срочно направить лучшую пару разведчиков в район АсканияНова. Связь со мной”.
Лучшими разведчиками тогда у нас считались Ш. М.
Абдрашитов и командир звена Н. С. Павлушкин. А. У. Ерёмин
собрал всех на КП: “Местами туман. Высота двадцать метров.
Павлушкин, ты считаешься лучшим разведчиком. Докажи, найди
Савицкого и выполни его задачу”.
Он хороший лётчик был, первый Герой в полку. Когда я
ещё сержантом был, он в офицерах ходил.
Павлушкин мне говорит: “Шпуняков, полетишь со мной. У
нас хороших лётчиков нет, чтобы в ведомых ходили”.
Полетели. Моё дело, как говорят, телячье ― ведомый. У
меня радио работает. Я любил это дело, с пацанов
а
радиолюбителем был. Остальные только потом оценили
радиосвязь.
Летели мы минут сорок и вскоре над Асканией были. Там
степь кругом, а в ней оазис, километрах в двадцати от Сиваша.
Зениток там!.. Со всех сторон бьют.
Павлушкин на связь не выходит, молчит, я не имею права
первым в радиообмен вступать. Короче говоря, прилетели ни с
чем.
Ерёмин дал разгон Н. С. Павлушкину: “Опозорил полк.
Уходи с глаз моих, чтобы я тебя больше не видел. Шамиль
Абдрашитов, иди сюда!”
Шамиль ему говорит: “Разрешите мне Шпунякова с собой
взять”. Ерёмин: “Пускай летит”. Мой самолёт заправили.
Шамиль хитрый: “Покажи карту, где летали?”
Ориентировку проверяет.
Я ему показал, сказал, что в Аскании зениток очень много.
Показал на карте, как мы заходили от Каховки.
Взлетели. Слышу по радио: “Я “Дракон”, “маленькие”, кто
в моём районе? Я “Дракон”, приём”.
Шамиль не слышит. Я говорю: “Восемьдесят восьмой”, нас
запрашивает “Дракон”. Шамиль говорит: “Дракона” не слышу”. Я
передаю “Дракону”, чтобы он дал настройку: “Я “Восемьдесят
седьмой”, ведомый. Ведущий - “Восемьдесят восьмой”. Дайте
настройку, я вас слышу отлично, а ведущий вас не слышит”.
“Дракон” даёт настройку.
Шамиль радостным голосом: “Дракон”, Вас слышу
отлично! Прибыл в Ваше распоряжение”. Савицкий отвечает:
“Молодцы. Разведать район Аскания-Нова, танки, посмотреть, что
посёлок собой представляет. На зенитки не идите. Докладывайте о
том, что увидите”.
Аскания-Нова
Там рощи такие, машин там очень много. Савицкий
говорит: “Штурмуйте!” Мы раз зашли, другой. Зенитки по нам
бьют. Но мы штурмуем. Савицкий приказывает: туда дайте, сюда
огоньку подсыпьте, артиллерию штурмуйте.
Рядом с ним генералы стоят. Они никогда радиообмена
лётчиков не слышали. Им интересно, как мы работаем. Шамиль
говорит: “Дракон”, у нас горючее на исходе”. “Ничего, сядете на
пузо. Сейчас казаки будут атаковать. Лошадей не напугайте”.
Буквально на наших глазах из камышей поднимаются два
полка и понеслись. Немцы драпанули колонной.
Я бью по колонне, разлетаются машины, немцы
разбегаются! Савицкий говорит: “Работали отлично. Командиру
полка благодарность, а вас награждаю орденами. Фамилии?” “Дракон”, фамилии в эфире говорить не положено”. - “Я “Дракон”.
Фамилии!” - уже раздраженно. “Ведущий - Абдрашитов, ведомый
- Шпуняков”. “Молодцы, работали отлично. Идите домой! Через
три дня буду у вас”. Прилетаем, Ерёмину докладываем. Он
благодарность отхватил.
С земли нашу боевую работу видели кубанские казаки 9-й
гв. кавалерийской дивизии. Выяснилось, что их командир генерал
И. В. Татаринов был рядом с Е. Я. Савицким. Он попросил того
наградить нас прямо по радио. Можно представить себе нашу
радость. Буквально на последних литрах горючего мы вернулись в
Агайман (примерно в 60 км на северо-восток от Аскании–Нова).
“Он будет моим ведомым”
31 октября 1943 года, уже от Перекопа, Е. Я. Савицкий
прибывает в наш 402-й истребительный авиационный полк 265-й
истребительной авиационной дивизии 3-го истребительного
авиационного корпуса, посаженный к тому времени на аэродром
Аскания. Сначала нам позвонили из политуправления корпуса.
Савицкий приехал на двух “виллисах” с сопровождающими из
оперативного отдела, с начальником отдела кадров. Человек шесть
их приехало.
а
Над столовой флаг, знамя вынесено. Крупными буквами на
красной материи лозунг: “Слава Абдрашитову и Шпунякову,
отлично выполнившим боевое задание!”
С генерал-майором, впоследствии дважды Героем
Советского Союза Евгением Яковлевичем Савицким был
корреспондент газеты 4-го Украинского фронта капитан М.
Лускатов.
Дело было под вечер. На ужине организовали маленькое
торжество. Лётчики полка сели за один общий стол. Савицкий
доволен: Товарищи, мы прибыли, чтобы отдать должное вашей
лучшей паре, доказавшей, что они лучшие лётчики. Они мною
награждены орденами”. Савицкий рассказал, как было дело.
Савицкий меня посадил рядом с собой. На столе, покрытом
красной материей, поблескивали золотом и эмалью наши ордена.
Сначала Савицкий вручил Шамилю орден Отечественной войны, а
потом мне - орден Красной Звезды. К тому времени орден
Отечественной войны у меня уже был.
Савицкий сказал, обращаясь ко всему полку: “Запомните,
он будет моим ведомым”.
Потом был банкет, и Савицкий уехал. Я, честно говоря,
думал, что он забудет про свои слова насчёт ведомого. Но потом я
убедился, что он не забыл. У него в каждом полку были ведомые:
И. В. Фёдоров, А. Т. Тищенко, Е. А. Донченко, А. И. Новиков, С.
Н. Калугин, С. Н. Самойлов, Г. Л. Бородин, В. И. Меркулов…
Аскания-Нова стала очень памятной вехой на моём пути. Я
её помню и никогда не забуду.
Никопольский плацдарм
На неделю нас перебросили под Никополь, на участок 3-го
Украинского фронта. Мы действовали совместно с 3-й
гвардейской армией Лелюшенко. Она с востока наступала на
Мелитополь и Никополь.
Операция прошла для нашего корпуса столь успешно, что
мы получили почётное наименование “Никопольского” корпуса.
Хотя мы пробыли там недолго, но очень эффективно поработали
на штурмовке вражеских позиций, помогая нашим войскам
двигаться вперёд и захватывать новые рубежи.
Представьте себе ширину тогдашнего Днепра. Плотина
Днепрогэса была проломлена, и река была шириной около двух
километров. Немцы были сброшены с нашего берега. Переправа
разрушена, и они были вынуждены преодолевать Днепр вплавь.
Это трудно себе представить, но всё пространство от берега до
берега было заполнено плывущими фашистами. Одна за другой к
берегу подходят машины, но деваться им некуда.
Наш разведчик слетал и доложил, что на протяжении шести
километров Днепр запружён плывущими немцами. Тысячи
плывут.
Весь наш полк бросают на штурмовку. Летали мы из
Аскании. Каждый из нас в вылете полностью расходовал весь
боезапас. На пушку имелось 28 снарядов всего, а на каждый из
пулемётов ― по 250 патронов.
Я захожу третьим. Первым - Манукян, вторым - Гаврилин,
третьим - я, четвёртым ― Малышев. Захожу по фарватеру реки.
Бьют пушка и пулемёты. На головы немцев летит струя ненависти.
Я вижу ужас в глазах плывущих, идя на высоте десяти
метров. Впереди по курсу самолёта образуется просека. Днепр в
этот день был кровавым.
Мы сделали в этот день по три вылета. В третьем мы их
стреляли уже на берегу. Тех, кто доплыл…
Это до сих пор стоит перед моими глазами, живёт в моей
памяти.
Наш корпус под Никополем оказался очень вовремя и внёс
значительный вклад в успех всей операции на данном участке
фронта. Генерал Савицкий и его ведомый Шпуняков стали
почётными гражданами этого города.
До 12 мая 1944 года полк входил в состав 4-го Украинского
фронта. В его составе я произвёл 147 вылетов, провёл 17
воздушных боёв, в ходе которых лично сбил 10 самолётов. По
итогам этих боёв я был награждён от имени президента Рузвельта
а
14 июня 1944 года в числе 15 лётчиков ВВС Красной Армии и 10
техников орден США “Крест за лётные заслуги”.
Сивашские переправы
Война продолжалась. До апреля 1944 года наши войска не
могли двинуться вперёд и освободить Крым.
Мы прикрывали Сивашские переправы. Для нашего
корпуса это было главной задачей. Главная задача фронта обеспечить переправу наших войск и танкового корпуса для того,
чтобы ворваться в Крым.
Мой самолёт Як-9т продолжал работать на победу. К тому
времени у меня было одиннадцать сбитых на нём самолётов. До
этого я летал на Як-3, но там была пушка 20 мм, а у Як-9т пушка
была 37 мм, такой калибр мне больше нравился. Я её называл
“оглоблей”.
Вокруг Аскании-Новы было до десяти аэродромов, с
которых мы летали. Самый трудный бой у меня был 11 апреля
1944 года.
117-й боевой вылет
11 апреля 1944 года войска 4-го Украинского фронта, с 8
апреля взламывавшие фашистскую оборону на Перекопе и с
плацдарма на Сиваше, прорвались с Сиваша и ввели в прорыв в
направлении Джанкоя 19-й танковый корпус. С Керченского
полуострова перешли в наступление войска Отдельной
Приморской армии Северо-Кавказского фронта.
Мы, лётчики корпуса Евгения Савицкого, ощущали особый
подъем, так как знали, что войска 3-го Украинского фронта
генерала Р. Я. Малиновского освободили Одессу, а наш фронт Ф.
И. Толбухина успешно начал освобождение Крыма. Я уже был
заместителем командира 2-й эскадрильи у замечательного
командира Акопа Балабековича Манукяна. А. Б. Манукян
благополучно окончит войну и будет удостоен звания Героя
Советского Союза.
11 апреля утром на аэродроме Новопокровка перед
полётами весь полк был выстроен на лётном поле. Перед строем на
ветру развевалось боевое знамя полка. Наша эскадрилья в полном
составе – десять Як–9т, где половина состава была молодые
лётчики недавнего пополнения взамен погибших в воздушных
боях, вылетела на прикрытие наступающих войск. Нас послали на
прикрытие переправы советских войск, гнавших фашистов из
Крыма, через залив Сиваш. Немцы хотели разбомбить войска, мы
стремились не допустить этого.
Командир полка, доводя боевую задачу, сказал: “Товарищи,
3-й Украинский фронт вчера освободил Одессу, сегодня наша
очередь освобождать Крым. Многие оканчивали Качинскую
лётную школу, и я в том числе. Будем освобождать от врага те
места, где мы становились лётчиками. Эскадрильи Манукяна
первой подняться в воздух. Вы будете одни, наших никого ещё в
воздухе нет. Всем эскадрильям полка находиться в готовности к
взлёту по первому сигналу. Всё будет зависеть от начала, которое
вы положите. Сегодня всё пойдут в бой. Передовая команда полка
уже убыла на переправу.
Вечером мы будем в Джанкое. Успехов! Да здравствует
Крым!”
Значительный процент лётчиков полка составляли
выпускники Качинской лётной школы, и они по-родственному
готовились к встрече со своей Качей, которая была в лапах
фашистского хищника почти два с половиной года. Особенно эта
радость проявлялась у Константина Варлыгина и Николая Дугина,
Сергея Волчкова и Акопа Манукяна. Павел Гаврилин
предчувствовал, что встреча с Качей может не состояться.
Для меня, выпускника Сталинградского училища, а так же
моего однокурсника, лётчика 3-й эскадрильи Гранта Ишханова –
бакинца и выпускников других училищ был особый интерес
повидать загадочную жемчужину страны, где было много
санаториев и находился знаменитый пионерский лагерь “Артек”, и
а
где до этого в свои двадцать с небольшим лет никто из нас никогда
не был.
Мне не суждено было в войну осуществить столь желанное
намерение.
Над аэродромом только-только начинал брезжить рассвет…
Моим ведомым был Анатолий Филонов. А. Б. Манукян
говорит: “Мы восьмёркой идём по большому кругу Перекоп Джанкой и обратно. Шпуняков, тебе парой идти прямо на
переправу. Мы будем километрах в тридцати от переправы”.
Взлетели. Смотрю ― Геническ, это под девяносто градусов
на восток. Погода хорошая. Ясно. В этом направлении замечаю
какие-то проблески: “Ага, голубчики!” Манукяну докладываю:
“Возможно, обнаружил цель с востока. Вижу блики на стёклах.
Иду посмотреть”. Радиообмен как-то не получается. В утренние
часы это бывает, остаётся только надеяться, что он меня услышал.
Разворачиваюсь вдоль Сиваша, иду. Через некоторое время
вижу: “лапти”. Нас – пара “яков”, противник – девять Ю-87 с
четвёркой Ме-109. Идут тройками: одна, вторая, третья. Колонна
троек. Ясно, что летят бомбить переправу. Сверху их прикрывают
четыре “месса”. “Юнкерсы” шли на полторы тысячи метров на
дистанции
100-150
метров,
истребители
выше
бомбардировщиков до 300 метров и немного позади последнего
звена. Два слева, два справа.
Посмотрел я на это и думаю: “Ну, мы попали!” Филонову
передаю, чтобы его не напугать ― он в бою ещё не участвовал:
“Толик, не бойся, наша помощь подойдет”.
О своем благополучии я не думал, но мне просто было жаль
ведомого Анатолия Филонова - одессита, бывшего студента
физкультурного техникума, который в 1940 году поступил в
Одесскую летную школу. В начале июля 1941 года их лётная
школа была эвакуирована на восток, эскадрилья, в которой учился
Филонов (командир эскадрильи капитан Иванушкин) попала в
Сталинград и стала эскадрильей нашего училища. Я, тогда курсант
5-й эскадрильи, часто встречался с новичками, которые заметно
отличались от нас по цвету одежды – у них были чёрные, морские
шинели…
Что делать? В лобовую атаку идти ― собьют, у них пушки.
Собьют обоих. Заднее звено атаковать? Мне нужно сбить
ведущего.
Толе говорю: “Мне надо сбить ведущего, а может, и
ведомый подвернётся. Тебе надо прикрыть меня двадцать секунд.
А дальше, что будет, сказать трудно, но всё равно мы победители”.
Про себя думаю: “Всё-таки я попался”. С моим совсем
молодым ведомым, а он выполнял всего лишь третий боевой вылет
и не видел даже “живого” “Мессершмитта” или “Юнкерса” –
вступили в неравный воздушный бой.
Идут они, я над ними с превышением метров на четыреста.
“Лаптёжники” на 1.200 метрах идут встречным курсом.
Сваливаюсь на них, луплю из всех точек. Примерно снарядов
десять из пушки у меня ушло и из пулемётов патронов пятьдесят.
Вижу, попал, конечно, попал! Слышу голос Филонова:
“Здóрово, командир! Ох, здорово!” “Юнкерс” сразу вспыхнул весь.
Здорово, но я то думаю: “Вот сейчас нам здорово будет”.
Закладываю вправо вираж, туда, где Филонов, и сразу вижу, что
ему в хвост “мессер” заходит. Далеко ещё, метров пятьсот. Я ему
кричу: “Делай манёвр! В хвосте “месс”!
Иду прямо на “мессер”, до него метров триста. Тут я маху
дал, издали из пушки стал по нему бить. Трасса снизу, трасса
сверху, не попал. Если бы из пулёметов вдарил, то, скорее всего
бы попал.
“Месс” рванул вверх, я за ним. Обхожу его выше. Наши
зенитки бьют.
Филонов мне докладывает: “Я подбит, пробит радиатор!” Я
уже и сам вижу за ним белый водяной шлейф. “Аэродром видишь?
Выпускай шасси, иди на посадку!” Он благополучно садится.
Я чувствую, что одного спас, иду на переправу. Зенитки
бьют, но немецких самолётов уже не видно. Они, похоже,
отбомбились и ушли на Перекоп.
а
Вижу, как к переправе движется настоящая стальная
лавина. Колонна танков идёт. Другой техникой километров на
шесть всё запружено. Переправа цела, это меня обрадовало.
Значит, немцы её не сумели уничтожить.
Запрашиваю Манукяна. Он сообщает, что идёт к Джанкою.
Я ему доложил: “Встретил девятку “юнкерсов”, сбил ведущего,
переправа цела. Иду к вам”. Переправа была целёхонькой, это
было для меня самой большой радостью. Я над Крымом. Погода
была отличной, безоблачной, видимость “миллион на миллион”, и
я любовался продвигающимися подо мной нашими танками…
Подо мной движутся танки. Двадцать машин, примерно,
идут фронтом на Джанкой: вот она свобода Крыма! Я сделал над
ними вираж, покачал приветственно крыльями. Они мне в ответ
ракету дали. Заметили мое приветствие.
И вдруг вижу: один вспыхнул, за ним второй, третий.
Горят, как факелы. Они нарвались на отсечную позицию немцев.
Сверху я вижу в лесопосадке немецкие пушки, штук
двенадцать. Они ведут интенсивный огонь по нашим танкам во
фланг к колонне. Вспышки выстрелов следуют одна за другой.
У меня ещё достаточно боекомплекта (к пушке 37 мм и
двум пулемётам 12,7 мм). Бросаю свой Як-9т в пике и начинаю
поливать вдоль артиллерийской позиции, снижаясь с высоты 1.000
метров до 50 метров. Захожу в атаку на немецкие пушки. Они
рядком стоят. Бью из “оглобли”, из пулемётов. Хорошо вижу
попадания. Одно из орудий переворачивается вверх колесами. Ещё
раз штурмую батареи. Бьют немецкие зенитки.
Меня подбили
На втором развороте вижу, как трассы “эрликонов”
догоняют меня, крутятся и рвутся рядом с самолётом. Удар! Огонь
пробивается через дюралевый пол кабины.
Примерно на высоте 800 метров снаряд попал в
двадцатипятилитровый перепускной бак. В него поступает
топливо из четырёх крыльевых баков, а уже потом идёт оттуда к
мотору. Перепускной находится у меня прямо под ногами.
Пожарным краном перекрываю поступление топлива. Но из
этого бака топливо никуда не денется, пока не выгорит.
Пожар… соображай быстрей, пилот, что делать? Прыгать с
парашютом? Но подо мною противник – это одно, и второе, что
огненная эмульсия прошлась по сапогам, и парашют тоже может
быть поражён огнём. На случай взрыва самолёта отстегнул
привязные ремни, сбросил подвижную часть фонаря. Бензин в
среднем баке быстро выгорел, и я поджарился только на этих
двадцати пяти литрах. Решаю тянуть к своим. Это километров
восемь. Мотор выключен, но запас высоты достаточный, чтобы,
планируя, долететь.
По радио передал: “Всем, кто меня слышит, я “Восемьдесят
седьмой”, подбит. Самолёт горит над Сивашом, над переправой”.
Это услышали на радиостанции нашего корпуса и сразу сказали
моей Вере.
Я борюсь за жизнь. Очки на глаза, руки в перчатках, но
огонь жжёт правую ногу. Сжав зубы, я тянул машину на
территорию, уже освобождённую нашими войсками, шепча про
себя и обращаясь к самолёту: “Яшенька”, потерпи”. Сам самолёт
не горит, но горит на мне одежда. Перчатки прогорели, в правом
сапоге портянка горит. Начала прогорать лёгкая брезентовая ткань
комбинезона.
Скольжение. Теряю высоту. Я уже не видел приборов и не
мог по ним определить скорость самолёта и высоту, всё мое
внимание было сосредоточено на том, чтобы приземлить самолёт,
не выпуская шасси на брюхо, и чтобы приземление было поближе
к воде Сиваша и к своим войскам.
Через мгновение в глазах побежали цветные мушки. Под
крылом защелкали один за другим деревянные шесты, на которых
была подвешена телефонная линия.
Чувствую, что земля рядом, но ничего не вижу. Думаю:
“Ладно, если и погибну, так над своими”. Скорость у меня была
а
километров под двести, закрылки я выпустил на двадцать
градусов, шасси не выпускал.
Подо мной барханы, чувствую удар, и песок полетел в
кабину. Винт тормозит, резкий рывок, и я лечу пулей из кабины.
Летел метров пятьдесят. Упал. Всё обгорело. Глаза спасли очки.
Ордена на груди целы.
Очнулся. Невдалеке находились пехотинцы. Они и
подобрали меня.
Подбегает майор. Я прошу: “Помогите мне, товарищ
майор!” Рядом вода, он бросается к воде, ещё люди подбежали.
Залили меня водой, потушили. Я лежу мокрый весь, прошу:
“Отвезите меня в Новопокровку, в штаб корпуса”.
Через какое-то время меня привезли прямо на аэродром
нашего корпуса. Там меня встретил майор Онуфриенко из
политотдела, он мне всегда от Веры приветы, записки передавал.
Там же был штаб корпуса и корпусной лазарет.
И я чувствую, что уже в умелых руках самых дорогих мне
людей – врачей и медсестер… Начинают обрабатывать, уколы
туда-сюда вкалывают: “Где плохо?”
Я был очень “хорош”. Побитый, в сильнейших волдырях,
много участков поджаренной кожи, были моменты потери
сознания…
Был вызван санитарный самолёт С-3. Это тот же У-2,
специально оборудованный для перевозки в лежачем положении
одного пострадавшего или трёх сидячих…
Пока со мной возились, к лазарету прибежали Вера и Аня,
её подружка, знакомые корпусные радистки, которые уже почти
год как знали меня лично и часто слышали мой радиообмен… Их
не пускают ко мне, они плачут.
Потом прибывает санитарный самолёт. Меня несут. С
головы впереди солдат несёт, а сзади Вера с Аней несут, ревут.
Погрузили, носилки привязали. Мне уже не больно. Лечу в
госпиталь. Так закончился мой боевой вылет 11 апреля…
Мой друг Гаврилин сбил в тот день три самолёта.
Мелитополь,
госпиталь 8-й воздушной армии
Почти насквозь оказалась прожжённой левая щека, губы
превратились в поджаренное мясо, лицо - в чёрную маску. На
правой ноге огонь повредил даже жилы. Забинтованный с головы
до ног, словно кукла, я больше месяца лежал неподвижно на
койке. Кормили через фарфоровую трубочку, а для глаз в бинтах
оставались только узкие щелочки.
Жена Вера Михайловна вспоминает: “На командный пункт
прибежал Пётр Щеглов, позвал меня в сторонку и говорит:
“Прилетел Сергей, он ранен”. Побежала.
В палате он лежал без сознания. Я приникла к груди Сергея
и услышала, как тихонько бьётся сердце. Позвала: “Серёжа?” В
ответ – ни звука. Отчаяние охватило меня, и я громко закричала:
“Восемьдесят седьмой”, отвечай, вас вызывает “Дракон”! (Это
были позывные Шпунякова и Савицкого).
И свершилось чудо: Сергей услышал. Он не мог не
услышать позывной своего командира, хорошо известный не
только нашим пилотам, но и лётчикам люфтваффе”.
***
Таким через несколько дней увидел меня и Иван Харюшин,
навестив в госпитале.
Открывается дверь в палату, и я вижу сквозь щелочки в
бинтах лицо Вани Харюшина. Обрадовался до слёз, которые
больно жгли мои обгорелые щеки. Ведь мы были
одноклассниками по Кречевицкой школе, и не виделись почти
четыре года после окончания учебы в 1940 году. Я был рад, что он
навестил меня, но говорить не мог. Говорил Ваня, а я только
слушал.
...Вспомнилось, как в последнем предвоенном году
выпускников средней школы Ивана Харюшина, Петра Лукьянова,
Сергея Тарасова, Сергея Шпунякова и студента Павла Якимова
а
новгородский районный военкомат по рекомендации райкома
комсомола направил в Ленинградское военное авиационнотехническое училище. После этого судьбы каждого, особенно
фронтовые, сложились по-разному. Я окончил ускоренный курс
Сталинградского авиационного училища лётчиков в 1942 году,
когда фронт уже подходил к городу. Харюшин получил
образование в названном выше Ленинградском училище.
Во время боёв за Крым он возглавлял команду по подбору и
эвакуации наших подбитых самолётов. Ему и выпал случай
подобрать мой обгоревший “ястребок”. О том, что это машина
именно его одноклассника Шпунякова, Харюшин сначала не очень
твердо, но догадался, найдя под приборной доской чудом
уцелевшую от огня фотографию одноклассницы Людмилы
Шириной. Потом по документам 402-го истребительного
авиаполка точно выяснил, что на этом самолёте воевал Сергей
Шпуняков, и при первой возможности разыскал меня в госпитале.
Та встреча с Иваном придала мне новые силы для
выздоровления. Я через несколько месяцев смог вернуться в свой
полк и воевал в нём до Победы.
Здесь надо сказать, что вторая наша встреча состоялась
только через 40 лет, в 1984 году в родной школе.
Другие названные выше одноклассники, кроме погибшей в
блокадном Ленинграде Людмилы Шириной, живут в Новгороде.
Здесь жил и наш первый учитель Алексей Дмитриевич
Пирожников, который на фронте тоже обгорел сильно, только не в
самолёте, а в танке.
Мы встречались потом неоднократно, вспоминали годы
своей молодости и суровые годы Великой Отечественной войны.
***
Вначале для меня всё было как в тумане, в безнадёжном
положении. Но я ждал чуда и надеялся, что меня вылечат, считая,
что больших повреждений никаких не было.
В палате нас было двенадцать человек. На меня большое
впечатление произвел майор Осипов, заместитель командира
полка “пешек”. У него шлемофон был одет в полёте, но очков не
было, и у майора обгорело всё лицо. До меня он лежал дней
десять, а потом его отправили в Москву.
Был ещё один молодой лётчик из 812-го полка, Быстров.
Его подбили, и при посадке самолёт скапотировал на аэродроме.
Пока его вытаскивали, у него обгорело всё тело. Он ходил, и ногируки у него были целые, и лицо целое, только “фюзеляж”
обгорелый. И вот он ходил, ругался матерно: “Спасите!” Но не
смогли его спасти – умер, потому что площадь ожогов была очень
большая.
Дней через пять заходит ко мне Боря Котенко, который ещё
в период боёв под Сталинградом был сбит, спасся на парашюте, но
получил сильный перелом руки и несколько месяцев находился на
излечении. У Бори была сломана левая рука, и перелом никак не
срастался.
Я с ним вместе учился в одной группе в школе лётчиков в
Сталинграде. Он каждый день ко мне стал заходить и сообщать
мне, кто попадал в госпиталь из 402-го полка или из нашей
дивизии. Больше я о нём не буду говорить, он остался жив, где-то
в Калининграде служил заместителем командира полка.
Гибли наши боевые друзья
За участие в освобождении Севастополя 402-й
истребительный авиационный полк получил наименование
Севастопольский.
Тогда мы с Павликом ещё не знали, что пока мы
выздоравливали, в Крыму, в боях за Севастополь погибли наши
боевые друзья - С. Н. Волчков, К. В. Варлыгин, Ш. М.
Абдрашитов, Н. Гердес, А. Иванов, Денисов, и так оберегаемый
мною ведомый - Анатолий Филонов.
Я до конца жизни не забуду горечь утраты боевых
однополчан. Главное в их гибели не только то, что они ушли из
а
жизни, честно исполнив свой долг перед героическим народом, но
и то, что большинство погибших и не вернувшихся с боевых
заданий все ещё (60 лет спустя!) числятся без вести пропавшими.
Разве это справедливо?
Привезли Гаврилина
Проходит несколько дней, он говорит: “Гаврилина
привезли. Он в другой палате, привезли его раньше, ходят за ним,
у него тяжёлое ранение”. Про то, что у П. Ф. Гаврилина снаряд под
сердцем, Боря не знал. Но об этом позже. Он сказал Гаврилину,
что я тоже лежу в соседней палате.
Потом он говорит: “Привезли Ащаулова из вашего полка”.
Когда меня сбили, Д. Н. Ащаулова в нашем полку ещё не было.
Оказывается, он попал в наш полк и сразу же был сбит. Его и
привезли в госпиталь раненого. Потом привезли А. Б. Манукяна.
Потом, когда П. Ф. Гаврилин смог ходить, он каждый день
приходил ко мне.
Я лежал под пологом. Меня обдували, погода была жаркой.
Без движения под пологом я лежал полтора месяца, потом стал
кое-как на костылях передвигаться.
Вид у меня был ещё тот. На лице чёрная маска – сплошной
ожог. Потом кожу обгоревшую немного ободрали, под ней
оказалась новая – молодили меня в пределах возможного.
Я очень похудел, питаться-то приходилось через
фарфоровую трубочку смесью молока с крошками хлеба, рот у
меня не открывался.
Через некоторое время я решил попробовать пройти без
костылей. Иду, а у меня по ноге течет струйка крови. Врач увидел
такую картину и прямо по горелым щекам меня отхлопал: “Ты с
ума сошёл? Что ты делаешь!” Приказал мне больше не вставать.
Опять я лежу. Но потихоньку всё-таки дело дошло до
выздоровления.
В июле в госпиталь приехали кадровики из штаба
воздушной армии на предмет перебазирования нашего госпиталя в
Крым.
Крым к тому времени был освобождён от немцев и там уже
был наведён порядок. Мне сказали, что татар выселяют, сажают в
эшелоны и попёрли через Мелитополь и Джанкой.
Я поинтересовался: где наши? Оказывается, все уже уехали,
выписались. А. Б. Манукян тоже уехал. Он был ранен в лицо и
руку мелкими осколками от снаряда “фоккера”. Снаряд попал ему
прямо в приборный щиток, и его всего посекло осколками.
Кадровики объявили, что они нас будут обследовать и
решать: кого в Крым везти, кого – выписывать. Дошла очередь и
до нас с П. Ф. Гаврилиным. Оделись мы в новое х/б, ордена
надели.
Я старший лейтенант был, а он – лейтенант. Врачи говорят,
что нам ещё лечиться надо. По состоянию здоровья нас надо в
Крым везти. Но мы – одно твердим: хотим к своим. Настаиваем на
том, что нас обоих надо выписать из госпиталя.
Кадровики вначале нам сказали, что мы уже выбыли из
корпуса, и, соответственно, мы убываем не в свою часть, а поедем
туда, куда нас пошлют. Мы говорим: “Нет! Мы лётчики Савицкого
и поедем только в свой корпус, в свой родной полк”.
Полки Савицкого сражались уже на 3-м Белорусском.
Впрочем, об этом мы и сами знали из газет. Читали приказы
Верховного Главнокомандующего, где в каждом из них
объявлялась благодарность лётчикам Е. Я. Савицкого за
освобождение городов Белоруссии.
Читая это, мы гордились, что принадлежим к
Никопольскому авиакорпусу. У нас было одно стремление:
закончить поскорее лечение, взять документы и в путь – на северозапад в Белоруссию в свой полк.
Имелось ёщё одно осложнение. Нас несколько озадачивало
то обстоятельство, что после окончания боёв в Крыму к нам никто
не приехал из полка и даже не написали нам писем. Я получил за
всё время только одно письмо - от своего ведомого Филонова,
а
которое он прислал мне перед Первомаем. Оно было очень тёплое.
Анатолий жил надеждой на моё скорое выздоровление и
возвращение в строй ведомых “Дракона”.
В конце концов, врачи решили нас выписать и каждому
отдельно дали медицинское заключение. У меня в справке
написали: “К лётной работе годен, долечиваться при части десять
дней”. П. Ф. Гаврилину написали: “Проходил курс лечения при
госпитале, списан с лётной работы”.
Гаврилин стал возмущаться: “Как это списан? Напишите и
мне, что “годен к лётной работе”. Они категорически отказывают
Гаврилину.
Тогда мы делаем свой ход. Покупаем девчатам шампанское.
Они нам делают справку, в которой написано, что П. Ф. Гаврилин
и С. П. Шпуняков проходили курс лечения и направляются в свою
часть. Долечивание при части.
Приехали, побыли. Они довольны. Бабушка уже
распределила: тебе, Павлик, та, которая постарше в невесты, а
Сергею помладше невеста будет. Девчонкам семнадцать и
девятнадцать лет было. Но у меня уже невеста была, я от
предложения отказался. Меня Вера раненого в самолёт несла.
После побывки в Тихорецкой поехали в свой полк. Мы уже
узнали, что нам надо в Орёл ехать, там наш корпус искать.
С проездом проблем не было, идёшь к коменданту, он тебе
выписывает проездные документы, и едешь куда хочешь.
Ехали через Харьков, Павлик мне говорит: “Серёга, труба.
Больно мне”. Что делать? Через коменданта нашли госпиталь.
Пришли, говорим: “Вот, едем из госпиталя в свою часть. Друг
заболел”. Сдал я Павлика в госпиталь. Справка из госпиталя у нас
одна на двоих, она у меня осталась.
В своём полку!
Маршрут через Тихорецкую
К
тому
времени
наша
265-я
Мелитопольская
истребительная авиационная дивизия 3-го Никопольского
истребительного авиационного корпуса из состава 8-й воздушной
армии была выведена и вошла в состав 1-й воздушной армии.
Генерал-полковник Т. Т. Хрюкин был назначен командующим 1-й
воздушной армией 3-го Белорусского фронта. Полк обеспечивал
прикрытие и поддержку с воздуха частей 5-й армии и 3-го гв.
механизированного корпуса.
Мы определяем маршрут – куда ехать. Павлик мне говорит:
“Поехали в Тихорецкую. Проведаем наших знакомых”. Это когда
мы там отдыхали после боёв перед убытием в Липецк, у нас там
хозяйка хорошая была, у неё две дочери. Одна очень Павлику
понравилась, он и предложил снова к ним съездить.
Год назад мы там были ещё без орденов, а теперь по четыре
ордена у каждого на груди. Ехать тогда было просто. Сел в поезд,
и езжай хоть на Дальний Восток, документы у военных никто не
проверял.
В Орле встретил Столярова, лётчика звена управления
штаба дивизии. Он меня на Як-6 до штаба и доставил. Это уже
было где-то в районе Молодечно.
Столяров по прибытии доложил, что Шпунякова привёз. Из
штаба полка прислали за мной К. С. Алексеенко, ведомого П. Ф.
Гаврилина.
У нас тогда были самолёты Як-9у с “собачником” – так
называлась вторая кабина. Она была рассчитана на то, чтобы туда
бомбы загружать. Во время перелёта с аэродрома на аэродром туда
механиков сажали. Я говорю ему: “Костя, ты только не вздумай
“бочку”7 сделать”. Я ведь не привязан там был. “Нормально,
командир, всё в порядке будет”.
Когда на аэродром прилетели, у полка как раз своеобразный
выходной был.
И командованием, и личным составом — как лётчиками,
так, особенно, и техниками — встречен я был хорошо. Полк в этот
7
Фигура высшего пилотажа.
а
день боевой работы не вел, лётчики отдыхали в шалашах,
сделанных из зелёных веток. На аэродроме не было ни одной
постройки — все кругом уничтожили немцы.
Район Бегомля был партизанским краем, и все, с чем
сталкивались мы на новом месте, горестно откладывалось в
голове. Каждому было ясно, что испытала Белоруссия, и ее народ.
Напряжённых боёв в то время не было.
Ребята меня на руках в столовую понесли, там водки
налили. Встретили, как полагается.
С 12 мая по 9 сентября 1944 года полк действовал в составе
3-го Белорусского фронта. Шла операция по освобождению
Белоруссии.
Я отдал нашему врачу справку. Первое время ходилхромал, долечивался, а потом и летать начал. Вначале в бинтах
ещё летал, нога замотана была.
Командир проверил меня – всё нормально. Я перед
ранением заместителем командира эскадрильи был, но теперь на
моё место уже другого назначили.
Четыре с половиной месяца прошло, прежде чем после
ранения я снова на крыло встал… 28 июля я сбил “фоккера”.
***
С Верой Дементьевой мы встретились в начале августа.
Моя Вера из Омска, в их роте все девчата были сибирячками. При
возвращении из госпиталя Вера смотрела на меня совсем другими
глазами. Это было приятное открытие. Её не обходили вниманием
многие мужчины и из полков, и из штаба корпуса, но она спокойно
ожидала меня. Я написал маме, что у меня есть девушка, которая
мне нравится и какая она из себя, и что мне не нужно находить
невесту.
И снова началась боевая работа. За месяц я выполнил в
качестве заместителя командира эскадрильи 79 вылетов, провёл 7
боёв, сбил один самолёт. Ещё восемь вылетов совершил с
бомбами. Под нами Литва и мы летаем уже над логовом
фашистского зверя – Восточной Пруссией.
Бомбёжка… деньгами
Боёв там особых не было, но всё-таки один самолёт я сбил.
Кстати, там очень забавный эпизод произошел. Мы должны
были бомбить аэродром противника. На самолёты подвешивали по
две 25-килограммовые бомбы.
Сидим в самолётах, дежурим. Тут как раз начальник
финансовой части приехал: “Шпуняков, деньги иди получай”.
Только он успел мне деньги выдать – ракета!
Я бегу к самолёту, а денег-то много получил – тысяч десять.
Я их по быстрому за пазуху затолкал, и на взлёт.
Летим на бомбёжку. Фонарь кабины маслом забрызгивает –
был такой недостаток у ВИШ-618, масло выбивало в полёте, и
через лобовое стекло фонаря ничего было толком не разглядеть.
Приходилось фонарь открывать и сбоку выглядывать.
Я фонарь стал приоткрывать, а из-за пазухи деньги
полетели. Видимость мне полностью закрыли. Я фонарь прикрою,
они падают. Снова открываю – они по кабине летают и наружу
выпархивают. Бомбы я сбросил, но и денег у меня порядочно
вместе с бомбами на головы немцев упало. Тысячи три, наверное,
тридцатками, а это сотня бумажек…
Возвращение Гаврилина
Через месяц вернулся из госпиталя в Харькове, где я его
оставил, П. Ф. Гаврилин. Мы базировались уже на аэродроме
Кармилава в Литве. П. Ф. Гаврилин также был встречен в полку на
“высшем уровне”.
Мы с ним договорились, что никто не узнает о том, что его
списали с лётной работы. Правда, я ему сказал: “Павлик, может
нужно доложить? Может, чего в будущем случится?”
8
Винт изменяемого шага.
а
Но он категорически отказался: “Спишут с лётной работы,
что тогда?” Он не представлял себе жизни без неба, без
истребителя.
Правда о его ранении и о запрете медицины летать никому
не стала известна, включая и командование полка. Он тщательно
скрывал боли в грудной полости. Можно себе представить, какие
он испытывал боли. С этим снарядом под сердцем жить было
опасно, а он летал, подвергаясь перегрузкам!
Его постоянная осторожность, стремление избегать резких
движений обеспечили ему возможность более года, как выражался
сам П. Ф. Гаврилин, оставаться “военным лётчикомистребителем”.
Это позволяло ему также оставаться и ведомым “Дракона”,
сражаться до самой победы. И как ещё сражаться! Если этот
поступок Гаврилина оценивать по достоинству, то его можно
приравнять к самым высшим проявлениям патриотизма.
Он поступил так с единственной целью: принести как
можно больше пользы своему народу, своей стране во время
смертельной битвы с фашизмом. Миллионы советских людей в то
время жили во имя этой цели. Мы знали, что главной
организующей и направляющей силой, способной привести
советский народ к Победе в войне, является партия. И каждый
честный человек, а таких было большинство в стране, считал за
честь стать её членом.
Мы, лётчики-истребители, конечно же, рисковали
смертельно на каждом боевом задании, но никогда не забывали о
громадном доверии, возлагаемом на нас. Шли в смертельный бой,
и у каждого в нагрудном кармане гимнастерки был партийный или
комсомольский билет. Всегда привинченными были и ордена, и
всегда девятый патрон был дослан в патронник пистолета “ТТ”.
За новой техникой
Наступил сентябрь 1944 года. Через некоторое время нас
вывели из боёв и отправили за новой техникой. Получали машины
Як-3.
Снова летим в Багай-Барановку. Слава Богу, за всю
Белорусскую операцию полк потерял всего трёх лётчиков. Двое
случайно столкнулись друг с другом в полёте, а один был сбит в
воздушном бою.
Багай-Барановка
встретила
нас
похорошевшей
–
капитальные землянки, порядок. В прошлые разы все было
изрядно подзапущено, а теперь – просто не узнать! Землянки
двухэтажные на сто человек.
Нам дали неделю на изучение новой материальной части –
инструкций и так далее.
Потом начали летать. Три вылета по кругу, простой
пилотаж, воздушный бой. Я вылетаю с Гаврилиным. Мы так
решили. Он у меня ведомым. Летает нормально.
По боевому расчёту Павел командир звена, я заместитель
командира 2-й эскадрильи.
А. Б. Манукян стал штурманом полка, М. Е. Пивоваров –
командиром эскадрильи. Он мне говорит: “Сергей, принимай
эскадрилью”. Я отказался. Мне Рубахин сразу, как только я
пришёл из госпиталя, предлагал принять 3-ю эскадрилью, но я
сказал, что у меня большой перерыв в полётах, и я к этому не
готов.
В Багай-Барановке я снова встретился с В. П. Тимошеком.
Когда я первый раз там был в запасном полку, он был старшиной,
а теперь я увидел на его плечах погоны лейтенанта. Он служил
командиром звена в запасном полку.
Поскольку мы уже давно были знакомы, и я у него был
своего рода доверенным лицом, то он попросил меня замолвить
слово перед командиром полка, чтобы его взяли к нам.
Я пошёл к Рубахину и попросил его об этом. Тот сразу
согласился: “Лётчик сильнейший!”
В. П. Тимошек стал командиром звена нашей 2-й
эскадрильи.
а
Вручение знамени Севастопольскому
Краснознаменному…
Летим на фронт. Улетали из Каунаса, а тут фронт догнали
уже у Владимира-Волынского. Пока находимся в резерве 1-го
Белорусского фронта, осваиваем Як-3. Мы в составе 16-й
воздушной армии генерала С. И. Руденко.
Фронт готовится к Висло-Одерской операции. Нам вручают
знамя:
“402-й,
Севастопольский,
Краснознамённый,
истребительный авиационный полк”.
Приезжает
Савицкий,
устраивают
торжественное
мероприятие, строят весь полк. А. Е. Рубахин читает клятву. Г. С.
Балашов, наш первый Герой Советского Союза, держит знамя. А.
Б. Манукян – его правый ассистент, я – левый. Это было в октябре.
7 ноября 1944 года
7 ноября был большой праздник. Местные бандеровцы
планировали в этот день нападение на наш полк, чтобы
уничтожить его как боевую единицу. Но особый отдел части всё
это дело разнюхал. Для отражения нападения на наш аэродром
посадили эскадрилью штурмовиков, в которых стрелки
безвылазно сидели, чтобы в случае необходимости огнём
уничтожить нападавших. Но нападение не состоялось. Ещё на
подходе бандеровцев перехватили наши пограничники.
Во Владимире-Волынском отмечаем праздник Великого
Октября. Выступает наш хор. Варвара Беленец (впоследствии
Рубахина), Лидия Лазоренкова, наши девчата, В. П. Тимошек – он
очень хорошо пел.
В зале сидит Е. Я. Савицкий, спрашивает, показывая на
Лазоренкову: “Это кто такая?” Видно, что она ему очень
понравилась. Г. Ш. Шаймарданов отвечает: “Это наша”. Савицкий:
“Скажите кадровикам, чтобы перевели её в моё распоряжение, в
штаб корпуса, на командный пункт”.
Шаймарданов не растерялся, потребовал письменного
приказа. Приказ не замедлил появиться. Так она стала
диспетчером ЦКП,9 а потом уже и женой Е. Я. Савицкого.
Самоотверженный труд
наших техников
Мы очень высоко ценили труд рабочих Саратовского
авиационного завода, строивших для нас великолепные боевые
машины “Як”, самоотверженный труд наших техников,
мотористов, оружейников, радистов, прибористов, авиационных
механиков, парашютоукладчиков — всех тех, кто был рядом с
самолётом в любую погоду. В мороз и в дождь, порой голодные и
холодные, урывками высыпавшиеся под самолётом или в кабине,
самоотверженно трудились наши техники.
А каково приходилось нашим девушкам и женщинам,
наравне со всеми тянувшими военную лямку? Многие из них
пошли добровольно в авиацию и выполняли свои служебные
обязанности с высочайшим качеством, достойным всяческих
похвал.
В нашем полку было 40 женщин. Одной из них, начавшей
службу в конце 1942 года, была серьезная и старательная в
солдатских делах Лидия Павловна Лазаренко, писарь по учёту
самолётов. Она очень переживала за своих родных и Смоленщину,
оказавшуюся под пятой фашистской оккупацией с осени 1941
года. Лидия Павловна Савицкая (Лазаренко) всегда дорожила
своей принадлежностью к 402-му истребительному полк, а мы,
ветераны полка, с уважением и гордостью восприняли весть о том,
что дочь Савицких Светлана стала лётчиком-космонавтом СССР.
Она проявила лучшие качества своего характера, доставшегося ей
от родителей, в Государственной Думе. На моё восьмидесятилетие
9
Центральный командный пункт корпуса.
а
Светлана Евгеньевна Савицкая прислала
телеграмму. Я был очень тронут её вниманием.
поздравительную
Срочное укрепление плоскостей
Декабрь 1944 года. Наш корпус в составе 1-го Белорусского
фронта маршала Г. К. Жукова готовится к завершающим боям
Великой Отечественной войны.
В этот момент случилось одно непредвиденное
обстоятельство с самолётами: у Як-3 в массовом порядке стали
отрываться плоскости. У нас из-за этого дефекта погиб отличный
лётчик, ведомый Абдрашитова И. Т. Кружалин. Он выполнял
задание на полигоне, стрелял по щитам. При выходе из
пикирования у него оторвалась плоскость и – катастрофа. Он был
очень перспективный лётчик. А до него погиб заместитель
командира 812-го полка Герой Советского Союза капитан Павел
Тимофеевич Тарасов.
Не скажу, чтобы из-за этого наступление было сорвано, но
все Як-3 из строя были выведены на срочные доработки.
Из Саратова с авиазавода на Ли-2 были срочно доставлены
в полки бригады специалистов вместе с необходимыми
материалами и деталями, и все мы – лётчики, механики вместе с
заводскими специалистами день и ночь устраняли конструктивные
недоработки. Конструкция крыла усиливалась за счет
дополнительно
установленного
стального
стержня
и
дополнительного слоя авиационной фанеры на клею. Каждый
самолёт в специально установленных палатках целую неделю
проходил специальную сушку. Недостатком этих доработок стал
тот факт, что машины стали более тяжёлыми.
Освобождение Польши
В Польшу мы перелетели из Литвы в конце декабря 1944
года. Войска шли очень быстро. Начавшееся наступление
развивалось успешно. Расстояние между Вислой и Одером ―
четыреста километров. Нашим войскам предстояло зимой
осуществить такой большой бросок.
Немцы отчаянно сопротивлялись. Месяц шли бои за
Познань, но фашистам не удалось сдержать натиск Красной
Армии, несмотря на то, что там была очень мощная крепость.
Операцией руководил маршал Шапошников. Мы так
быстро наступали, что не успевали карты клеить. На наших картах
один за другим менялись листы, обозначения всё новых и новых
аэродромов, куда перелетал наш полк, поспевая за наступающими
частями.
Новый, 1945 год
Новый год встречали в Польше. Поселили нас у хозяина,
которого по нынешним меркам можно назвать маленьким
капиталистом. Относился он к нам хорошо, панами называл.
После доработок все самолёты облетали по полной
программе – пилотаж и всё такое. На моём самолёте, кстати, тоже
обнаружили, что крыло на живой нитке держится.
Я после этого на Як-3, уже усиленном, боялся большую
скорость держать.
Наконец, нам объявили боевую готовность. За Вислой
плацдарм – 20 на 20 километров. Инженерная бригада в густом
лесу рубит просеку, делает полосу шириной 200 метров, длиной
100 метров, рулёжные дорожки, стоянки для самолётов. До линии
фронта – 5 километров. На военном совете решают, кого посадить
на эту площадку.
Сажают нашу первую эскадрилью. За Вислой кругом наши
аэродромы – на всю длину. И на обеих сторонах – танки. Две
танковые армии. К наступлению готовится и оперативная группа
штаба корпуса, две радиостанции, на одной из которых моя
будущая жена, Вера Дементьева. Четыре девчонки, она –
а
начальник. Радиостанция на американском БТРе,10 вооружённом
12 мм пулемётом, ящик гранат – готовились воевать.
Начальник связи меня знал. Отпустил Веру ко мне, в наш
блиндаж. Две девчонки дежурили, а двоих отпустили. Свадьба у
нас была ещё перед Новым годом. Две ночи она у меня была,
потом нам сказали: готовиться к прорыву. Прорыв планировался в
апреле.
“Шпуняков, прости!”
Мы прикрывали армию Чуйкова. 16 января пошли в бой. Я
взлетаю, аэродром ограниченный, взлетали “с подрывом”.
Штурвал на себя, потом вниз – скорость поднабрать. Меня
задирает – скорость сначала 250, потом – 180, а на 160 уже срыв.
Ничего поделать не могу. В голове мысль – что произошло,
руль высоты заклинило? Элероны работают, а руль высоты?
Выкрутил триммер, а он – не полностью.
Самолёт всё равно падает. Со мной звено идёт в крыле. Я
сваливаю самолёт на крыло, потом на нос – скорость выросла,
выравниваю. Потом снова всё так же повторяю. Кое-как при
помощи таких вот эволюций набрал высоту тысяча метров.
Выпускаю шасси – торможение, рывок и всё освободилось! У меня волосы встали дыбом, и холодным потом
прошибло. Шасси убрал, всё в порядке.
По радио докладываю: “Было клинение элеронов,
неисправность устранил, иду выполнять задание”. Буквально через
минуту вижу шестёрку “фоккеров”.
Сбиваю над Варкой ведущего. Идём дальше, немцев
больше нет.
У Савицкого был закон: “Если воздушного боя нет,
штурмовать наземные цели, заблаговременно определив их для
10
Бронетранспортёр.
себя”. Наземных целей там было достаточно, отштурмовались,
идём домой.
Сел. Ко мне сразу командир полка, А. Е. Рубахин: “Дыхни,
так твою мать!” Я ему хотел доложить, что, товарищ командир,
задание выполнил, сбил ведущего “фоккера”. А он мне: “Дыхни!”
Я едва не заплакал от обиды: “Товарищ командир, вы же
знаете, что я не увлекаюсь, даже фронтовые сто грамм не пил.
Прикажите инженеру открыть задние обтекатели и посмотреть,
что явилось причиной заклинивания у меня рулей высоты”.
Когда стали самолёт осматривать, обнаружилось, что одна
из деталей управления рулём высоты оказалась изготовленной с
нарушением размеров. При манипуляции рулем эту деталь
заклинило. Командир мне сразу: “Шпуняков, прости! Ты в
рубашке родился”.
Тортик за сбитый “фоккер”
“Фоккер”, который я сбил, был у меня третьим по счету.
Первого я сбил 22 ноября 1943 года над Сивашом, второго - 14
марта 1944 года в Литве, а третьего – в Польше. Всего у меня семь
“фоккеров” сбитых.
Этого я сбил на встречном курсе. Их шестерка шла нам
навстречу, немного ниже. Они шли на бомбежку. Я чуть довернул,
рубанул его сверху, он и готов! М. Е. Пивоваров тогда тоже немца
сбил. Он другую шестерку вел. На вечернем ужине замполит
преподносит нам с Пивоваровым законные сто грамм и по
маленькому тортику за первые сбитые в новом наступлении
немецкие самолёты.
Сохачев
Аэродром Сохачев, девяносто километров западнее
столицы Польши Варшавы. Там был у немцев большой аэродром.
а
Немцев прогнали так быстро, что они не успели заминировать
аэродром.
Командующий корпусом генерал Е. Я. Савицкий вместе с
М. Е. Пивоваровым первыми прилетели на этот аэродром.
Савицкий приказал Пивоварову садиться, когда немцы ещё
только-только покинули площадку, буквально на их глазах улетела
наземная команда.
Пивоваров сел, порулил, за ним Савицкий приземлился, а
потом и весь полк сел. Ещё земля, как говорится, не остыла от
улетевших немцев.
Взлетаем первый раз с этого аэродрома. Немцы попытались
остановить наше наступление.
Внизу идёт танковый бой. Наши танки покрашены белой
краской. Один горит. Немецких самолётов нет. Они не бомбили.
Погода была плохая. Всё время низкая облачность, туманы.
Иновроцлав
Следующим нашим аэродромом на польской земле стал
Иновроцлав. Это уже перед Познанью. До нас там базировалась
52-я эскадра немецкая, с которой мы постоянно дрались.
Дежурим. Вылетов нет. Вечер. Заместитель начальника
штаба Бровко подъезжает ко мне: “Сергей, до наступления
темноты тридцать минут. Сейчас привезут секретные документы,
ты их должен доставить в штаб воздушной армии. Это задание
штаба дивизии.
Приготовь карту, продумай, как полетишь. Лететь в
Вышице. Надо отвезти документы о боевых действиях за неделю”.
Война небрежности не терпит
Я тогда не думал, что этот полёт чуть не станет для меня
последним в жизни. Механик самолёта Фёдоров открыл гаргрот и
туда уложили папки с документами. Сверху прикрыли бумагой и
завинтили винты. Уже было темно, возможно, поэтому винты
завинтили с перекосом.
Лечу, погода зимняя, снежок идёт, это уже конец февраля.
Хотя и темно стало, но ориентируюсь без труда. На снегу всё
хорошо видно. Вышел точно на аэродром, помигал огнями, мне
прожектор посадочный включили. Выпускаю шасси, самолёт от
этого тормозится в воздухе, плохо завернутые винты гаргрота не
выдерживают, и кипа бумаг, весом килограммов в тридцать, бьёт
мне по затылку. Я в шоке. Такого оборота совершенно не ожидал.
Бумаги давят на меня так, что почти ничего не вижу.
Захожу по полосе, пытаюсь закрылки выпустить, но не
могу, ― указателя скорости тоже не вижу. На посадке я отбил
левую ногу шасси, погнул винт.
Лежу на полосе, подъезжает бензовоз и на тросах
стаскивает меня с полосы. Аэродром ночной ― для всей
воздушной армии, медлить некогда, я могу кому-нибудь
помешать.
Едва успел доложить, что у меня там сзади пакеты, почта,
как потерял сознание. Меня в “санитарку”, привели в чувство,
подают реестр: распишитесь в доставке почты.
Я говорю: “Доложите, что со мной несчастье. Разбил
самолёт по вине матчасти”.
Они доложили, что я прилетел, нахожусь в госпитале.
Сам себе механик
Три дня я отлежал, лечили меня, кормили. Через три дня я
отправился на аэродром, самолёт посмотреть. Лежит он в стороне,
на задворках. Левая нога сломана, в крыле дыра. Видок ещё тот!
На аэродроме этом стояли бомбардировщики, истребителей
там не было. Я пошёл просить помощи к бомбардировщикам.
Командир полка взглянул на мои четыре ордена, дал двух
хороших механиков. Самолёт зачехлили, говорят: “Будем
вызывать ремонтную бригаду из корпуса”. Я возразил: “Чего там
а
вызывать, у нас людей мало. Давайте своими силами
отремонтируем”.
Пошёл к начальнику района аэродромного базирования
(РАО), ― мы потом стали с ним лучшими друзьями, после войны,
― попросил у него необходимые для ремонта детали.
Материальную часть я знал хорошо: “Винт нужен
“яковский” в комплекте, левая нога шасси. “Дайте техника
хорошего”. Сделали шасси, винт. Я во всём помогал.
А меня, кстати говоря, в части потеряли. Я ведь одно
сообщение послал, а больше наши информации обо мне не
получали. Прилетал наш начальник службы эвакуации техники на
У-2. Самолёт мой не нашёл, и сказал в полку, что меня нигде нет:
ни самолёта, ни Шпунякова.
В общем, я пропал без вести. Слава богу, домой такая весть
не дошла, что я без вести пропал.
Самолёт мой починили, но не смогли сделать тормозную
систему. На складе не было необходимых запчастей. Ситуация
такая: рулить я могу, а тормозить нечем. Правда, один тормоз у
меня всё-таки работал. Погода между тем ухудшилась.
Антициклон, со стороны Германии дымка идёт.
Короче говоря, я решил лететь. “Бомберы” на меня ноль
внимания, я доложил на их командный пункт, что принимаю
решение на взлёт. Круг сделаю, садиться не буду, тормозов у меня
нет.
Я узнал, что наши базируются уже в Познани. Сначала я сел
в Иновроцлаве, где находился штаб дивизии.
Всё нормально, хотя и тормозов нет. Первым меня увидел
на рулении инженер дивизии Легостаев: “Шпуняков, ты откуда?
Ты же пропал без вести!” ― “Как это пропал без вести? Вот, я
здесь”. ― “А чего у тебя крыло ободрано? Ты что, самолёт
таранил?” ― “Таранил…землю”.
Я ему всё рассказал, как дело было, и попросил, чтобы они
внимательно осмотрели самолёт: всё ли я так сделал.
Они очень удивились, что я сам сумел всё починить, винт
самостоятельно поставить. “Как учили”, ― говорю.
Осмотрели всё, тормоза сделали, самолёт привели
полностью в боевое состояние.
Спрашиваю: “Где наш полк?” ― “Погоди, я сначала пойду
позвоню, что ты нашёлся, а то за тебя очень переживали”. После
этого я вылетел в Познань. В это время там шли бои.
Запасной аэродром
Полку в это время пришлось перелететь на запасной
аэродром. Впрочем, аэродромом его назвать было трудно ―
просто поле, кое-как приспособленное на скорую руку. Сесть-то
мы на него сели, а взлететь не можем.
Это происходило как раз в конце января ― начале февраля.
Вечером ударил заморозок, когда мы перелетели на этот поле, а
утром потеплело – раскисло всё. Колёса самолётов увязли в глине.
День сидим, два сидим, не летаем. Другие полки уже к
Одеру двинулись, а мы ещё километрах в ста находимся от него и
ничего поделать не можем.
Командиру полка за такое дело нагоняй, замполитам всем
тоже, командиру дивизии разнос: как это так, без полка остались?
Два полка, которые нас опередили, попали в жестокую переделку.
Их “фоккеры” раздолбали крепко. Всё время висели над ними,
блокировали их плотно.
В пяти километрах от нашего аэродрома лежало озеро. По
своим размерам оно вполне подходило в качестве временного
аэродрома. Поехали туда посмотреть, машину на лёд пустили
камнями груженую, чтобы прочность льда испытать. Лёд на озере
местами гладкий как стекло, а местами, от намерзшего снега,
рифлёный – тормозить хорошо.
У нас служил штурманом полка Петровых, лётчик очень
хороший, его на Героя представляли, но он Героя почему-то так и
не получил.
А. Е. Рубахин ему говорит: “Проверь, можно ли с озера
летать?” К озеру самолёты надо по дороге перевозить. Дорога
а
хорошая, но по обочинам липы посажены. Размах крыльев не
позволял по этому коридору двигаться.
Не знаю уж через кого, но Рубахин договорился, и нам дали
пленных немцев. Их тогда под Познанью очень много захватили.
Причём прислали именно часть аэродромного обслуживания, сто
человек под охраной автоматчиков. Они нам всё сделали, липы
спилили.
Покатили первый самолёт. Мы его сами катили. Первым
взлетел Петровых, садиться ему приказали в Познани. Он взлетел,
круг сделал, потом бочку крутанул, ушёл на Познань. Потом он
прилетел назад на У-2 и рассказал нам и командиру полка, что
взлетать с озера очень опасно – гололёд.
Только руководящий состав сможет взлететь, опытные
лётчики. Стоит, наверное, песку на лед посыпать. Потом
оказалось, что песок не помогал, сдувало его со льда. В общем,
взлетело первое звено первой эскадрильи, там асы.
Потом командир решил, что должен попробовать взлететь
рядовой лётчик. Выбрали Васю Лапкина из третьей эскадрильи.
Он раньше на У-2 летал. Стал он взлетать, там впереди кустики
были, за озером. Разбежался, газ не убрал, прямо в эти кусты и
угодил. Самолёт разбил.
Командир плюнул под ноги, что тут сделаешь? Разбил
машину. Решили, что перегонять самолёты с ледового аэродрома в
Познань будут только опытные лётчики.
Там недалеко лететь было, километров тридцать. Обратно
дивизионный У-2 привозил. Я три самолёта перегнал. Все
одиннадцать самолётов перегнали на нормальный аэродром.
Над Одером
На другой день нам приказали перелететь в Морин, это уже
ближе к Одеру. Там базировался 812-й полк дивизии, который
немцы блокировали, но к этому времени наши подтянули зенитки,
и немцам труднее стало действовать. Тут и мы на подмогу
прилетели. Им полегче стало.
Дальше события стали развиваться совсем стремительно.
Уже было ясно, что скоро, скоро победа!
На Одере чувствовалась победная весна. У нас было полное
преимущество в воздухе, и особых потерь не было. Первые потери
появились в марте.
На 1-й Белорусский фронт перебросили две танковые армии
и одну общевойсковую. Задача была поставлена: выйти к Балтике
и отрезать немецкую группировку. Здесь мы встретились с новыми
“фокке-вульфами” и реактивными самолётами.
Кстати, впервые реактивный самолёт я увидел на Одере.
***
В ходе Висло-Одерской операции танковые армии вышли
на Одер, их необходимо было прикрывать. Немцы прилагали
отчаянные меры для ликвидации нашей авиации на приодерских
аэродромах в районе Франкфурта-на-Одере - Кюстрина.
Группами до двадцати ФВ-190 с подвешенными
бомбовыми кассетами - 900 кг осколочно-фугасных бомб по 10 кг
и своим пушечным огнём они наносили удары по нашим
аэродромам. На первых порах мы понесли потери в самолётах от
“фоккеров”…
Но успех у противника был кратковременным. Не помогли
и рейды реактивных самолётов Ме-262.
Из нашего полка с реактивными немецкими самолётами в
бою никто не встречался. Два таких самолёта уже были сбиты И.
Н. Кожедубом и Е. Я. Савицким.
Мне удалось увидеть в полёте реактивный самолёт 28
апреля 1945 года. Одна эскадрилья нашего полка прибыла после
выполнения боевого задания и перестраивалась попарно для
захода на посадку...
И тут через наш аэродром курсом на север со свистящим
гулом на скорости 800 км в час без разворотов летит
двухмоторный реактивный самолёт направлением прямо на центр
нашей группы. По Ме-262 на всём пути бьют наши зенитки…
а
Разрывы от зениток появляются в небе с большим
отставанием. Реактивный самолёт прошёл через район наших
истребителей без стрельбы. Многие лётчики не среагировали на
такую заманчивую цель и всё так невинно закончилось…
Немецкий Ме-262 был в хорошей позиции, но почему он
тоже не применил своё оружие - так и осталось загадкой.
Если бы противник применил реактивную авиацию на
полгода раньше – у наших ВВС были бы большие неприятности.
***
В боях мы сразу потеряли восемь человек. Д. Н. Ащаулов
погиб, командир третьей эскадрильи. В. П. Тимошек погиб. Он
восемь “фоккеров” сбил за месяц…
Ещё погибли хорошие ребята. У нас была пара лётчиков –
Бабенко и Разумовский. На одиннадцать месяцев их отозвали из
полка и готовили в школе воздушного боя. Это были очень
перспективные ребята. Их специально отобрали на “охотников”
учиться. Миша Бабенко из Армавира, он очень большие надежды
подавал. Они вылетели парой и не вернулись. Никто не знает, что
с ними случилось.
Я женюсь
Потом я написал домой, что Вера в положении. Об этом
мне в марте 1945 года сказал врач их роты. И спросил меня: “Что
будем делать, Шпуняков? Дементьева беременна. Или прекращать
беременность, или пусть рёбенок живет?”. Я был смущён,
конечно, сильно, но преодолел это... и твердо сказал: “Никаких
мер принимать не надо. Я женюсь”. А Вера мне об этом не
говорила и вообще в этот период избегала встреч со мною.
Я стал очень серьёзным. Мне 22 года. Идёт решительная
борьба с фашизмом. Победа близка. Уже небо Берлина в поле
зрения. С 15 ноября 1944 года по 8 мая 1945 года полк входил в
состав 1-го Белорусского фронта. На нём я совершил 94 боевых
вылета и провёл 23 воздушных боя, сбив 14 самолётов.
Как раз в конце февраля меня снова сбили. Я чудом остался
жив, с большим усилием выпрыгнул с парашютом, упал прямо на
передовую. Фашисты обстреляли меня из миномётов, но
пехотинцы уже несли меня по траншее. Всё же я попал снова на
десять дней в корпусной лазарет.
У меня была сильная контузия, но я попросил не отправлять
меня в тыл. Подробно написал домой родителям, что женюсь.
Хотя не где было расписаться, мы находились на территории
Германии.
Опять самолёт Як-3 и снова бои, жестокие, с потерями.
Погибло и много моих однополчан. Я же тоже могу погибнуть –
подумалось мне. Осторожничать мы не приучены были. Лезли в
огонь как всегда.
И вот на специальном ужине, с боевыми 100 граммами, я
говорю своим друзьям о сложившейся ситуации в СП+ВД (это
формула Сергей Павлович и Вера Дементьева, о которой знали
друзья).
Было решено так: Если я гибну, то Гаврилин, если
Гаврилин погибнет, то Ишханов, если Ишханов погибнет, то
Донченко - становятся отцом ребёнка.
Вера всех моих друзей знала, и они её знали. Но о нашем
решении она не знала и услышала об этом только 9 мая 1965 года
на нашей первой встрече в Белоруссии двадцать лет спустя после
войны в родном 402-м полку.
Она расплакалась тогда по-настоящему… и сказала: “Я не
вышла бы ни за кого другого”.
Я очень благодарен моим верным друзьям за понимание.
Всё послевоенное время мы встречались.
Вот так раскрываются тайны нашей боевой молодости.
***
17 октября 1945 года в с. Новоселицы под Новгородом (на
моей родине) у нас с Верой Михайловной родилась дочь Людмила.
Я был в это время в г. Стендале в Германии. Вере было
сказано: если родится сын, пусть она имя скажет, если родится
дочь, то чтобы назвали Людмилой.
а
Моя одноклассница Людмила Ширина, которая мне
нравилась, в 1942 году погибла в Ленинграде и похоронена на
Пискарёвском кладбище. На моём Як-9т в кабине на приборной
доске всегда была её фотография. Более 100 вылетов на боевые
задания Люда была со мной, 11 фашистских самолётов сбиты с её
участием. Как я уже описывал, 11 апреля 1944 года был последний
наш совместный боевой вылет. Самолёт погиб, я обгорел и попал в
госпиталь.
Последняя жертва войны
Я помню и сейчас пророческие слова майора В. В. Папкова:
“некоторые из вас долетят до Берлина”.
До Берлина и до Победы долетели всего шесть
дальневосточников и три выпускника Сталинградского училища.
В их числе были семь Героев Советского Союза – А. Е. Рубахин, Г.
С. Балашов, В. А. Егорович, Н. Д. Дугин, П. Ф. Гаврилин, М. Е.
Пивоваров, С. П. Шпуняков.
Уже в Берлине 2 мая в десять часов утра погиб командир 1-й
эскадрильи, москвич, Герой Советского Союза, капитан Николай
Дмитриевич Дугин...
Этот удачливый дальневосточник, выполнивший к февралю
1945 года 325 боевых вылетов, участвовал в 77 воздушных боях,
сбил 14 самолётов противника и 6 уничтожил на аэродромах.
Его последний полёт из горящего Берлина (аэродром
Дальгов, что в четырёх километрах от Шпандау) был последним
боевым, за два часа до капитуляции Берлина.
Дугин возглавлял свою эскадрилью, когда в момент
внезапно возникшей угрозы для трёх полков 265-й
Мелитопольской
Краснознамённой
ордена
Суворова
истребительной авиационной дивизии, выполняя приказ
командира корпуса Е. Я. Савицкого о выходе из под удара
обезумевших фашистов, во время их последней попытки
выбраться из окружённого Берлина на запад к Эльбе, к
американцам, поднял её в воздух. После взлёта эскадрилья
выполняла один заход по многотысячной массе пехоты с
бронетехникой.
Огнём с земли Дугин был ранен в грудь, сумел посадить
свой Як-3 и умер в кабине самолёта...
Н. Д. Дугин навечно зачислен в списки 402-го
Севастопольского
Краснознамённого,
ордена
Суворова
истребительного полка. Он похоронен в числе нескольких тысяч
воинов у Бранденбургских ворот в Берлине.
86 моих однополчан погибли на пяти фронтах Великой
Отечественной войны. Вечная им память!
Гаврилина списали
И вот победоносно окончена война. Наш полк встретил
Победу в Берлине на аэродроме Дальгов. Через месяц 265-я
Мелитопольская истребительная авиационная дивизия по
предписанию командования села на Бранденбургский аэроузел.
А когда улеглось всё в отношении границ между
оккупационными зонами и все страны-победительницы, которым
ООН
поручила
осуществлять
контрольно-оккупационные
функции, вошли в отведенные границы, наш 402-й удостоился
особой чести быть размещённым на самом западном аэродроме —
Стендаль...
В октябре 1945 года летный состав начал проходить
медицинскую комиссию в дивизионном медпункте в г.
Бранденбурге. Это была первая медкомиссия после войны. За
прошлые годы такой придирчивой мы не встречали.
На
основе
медицинских
показаний
принимались
бескомпромиссные решения о допуске к лётной работе в мирное
время.
Зная, в общем виде, что произошло с Гаврилиным в апреле
1944 года, и главное, что он ещё в июле 1944 года в
Мелитопольском госпитале был признан подчистую негодным к
лётной работе, я со всем вниманием следил за прохождением им
врачей комиссии.
а
Мы в рентген-кабинете. Немецкая аппаратура невольно
вызывает уважение и интерес. Незнакомый дивизионный врач,
капитан, регулирует аппаратуру и смотрит грудную полость П. Ф.
Гаврилина.
Область сердца и всё в этом районе в норме. Врач
перемещает обзор ниже и в поле зрения его абсолютно отчетливо
вырисовывается ... бронебойный сердечник от 20 мм пушки
немецкого истребителя “Эрликон”.
Врач не верит своим глазам: как он там оказался, и почему
об этом нет записи в медицинской книжке лётчика? Капитан
остановил “уникальный кадр” и побежал докладывать главному
дивизионному врачу подполковнику Ивану Григорьевичу
Щепихину. Тут же оказалась и обеспокоенная ситуацией полковой
врач Марина Иосифовна Володарская...
С той комиссии П. Ф. Гаврилин уже окончательно перестал
быть годным к лётной работе на самолётах-истребителях. И пошли
для него чередой специальные комиссии в госпиталях от ГСВГ до
центрального ЦНИАГ, что находился в Москве в Сокольниках. Об
этом госпитале знали и там побывали тысячи лётчиков советской
авиации.
Ну, а Гаврилин, хотя и не так яростно, как в 1944 году, но
боролся за свое место в крылатом строю истребителей — ведомых
“Дракона”.
Наш “Дракон”
В числе тех, кого генерал Е. Я. Савицкий брал из 402-го
истребительного авиационного полка на боевые задания, был и
лейтенант Павел Гаврилин, всегда готовый на высший подвиг
самопожертвования, чтобы защитить нашего “Дракона”.
Все лётчики ПВО страны на многие годы, а лётчики 3-го
Никопольского авиакорпуса на всю жизнь запомнили этот
позывной генерала, а впоследствии маршала авиации, дважды
Героя Советского Союза Е. Я. Савицкого. Этот позывной хорошо
знали фашистские лётчики и сам Геринг. Принимались все меры,
чтобы сбить так насолившего им генерала Савицкого. Но этому
намерению командования люфтваффе не суждено было
осуществиться. Хотя в свое время они сумели осуществить своё
намерение и сбить легендарного советского аса-пикировщика
генерала Ивана Полбина.
Когда 6 апреля 1990 года скончался наш легендарный
маршал авиации Евгений Савицкий, тысячи воинов и москвичей
провожали в последний путь этого замечательного лётчикаистребителя и выдающегося авиационного командира. В почётном
карауле у гроба покойного, как когда-то у его крыла в годы войны,
стояли его ведомые, и среди них Павел Гаврилин - Герой
Советского Союза, москвич...
Мой друг не сдаётся
А в дальнейшей судьбе Гаврилина после той медкомиссии
осени 1945 года принимали активное участие командир 265-й
истребительной авиационной дивизии полковник А. А. Корягин и
генерал Е. Я. Савицкий. По его просьбе — и главный хирург
Красной Армии Н. Н. Бурденко.
П. Ф. Гаврилин и просил, и требовал допустить его к
полётам. Николай Нилович Бурденко, лично разобравшись в
начале 1946 года в ситуации с “Эрликоном” в груди Гаврилина, в
порядке
исключения,
как
доказавшего
удивительную
жизнестойкость своего организма, разрешил допустить пилота к
полётам на самолёте ПО-2.
К большой радости командования и к некоторому
удовлетворению самого лётчика, приказом Савицкого капитан П.
Ф. Гаврилин в 1946 году был назначен командиром эскадрильи
связи корпуса.
Обнаруженный в конце 1945 года в груди П. Ф. Гаврилина
снаряд тогда не стали удалять. Такое решение принял сам генерал
Бурденко. Теперь ежегодно Гаврилин проходил госпитальное
обследование.
а
Снаряд периодически причинял боли. Вокруг него
образовывалась мышечная капсула со своей кровеносной и
нервной системой. Сам сердечник постепенно разъедался в
образовавшейся и всё более развивающейся капсуле, но ржавчина
из организма не выводилась, а всё более и более его отравляла.
В пятидесятых годах, когда П. Ф. Гаврилин уже освоил сам
первые советские вертолёты и переучил для полётов на них
десятки лётчиков ВВС, здоровье Павла стало резко ухудшаться.
Его положили на очередное обследование в ЦНИАГ. Я тогда
учился в Монинской академии и был у Гаврилина.
Болезнь берёт своё
Не виделись мы с 1948 года. Павлик сдавал. Богатырь с
Волги не мог без врачебной помощи больше бороться с немецким
подарком. У П. Ф. Гаврилина стали резко ухудшаться зрение и
слух.
Врачи вынуждены были удалить ему один глаз, продолжали
бороться за его жизнь, но всё-таки не решились удалить сердечник
от снаряда и на этот раз. Они боялись нарушить диафрагму и
поставить жизнь лётчика в критическое положение, хотя его
сердце и другие органы были крепкими.
После очередного кризиса в 1954 году здоровье стало
понемногу улучшаться. Но всё-таки в 34 года майор П. Ф.
Гаврилин был уволен в запас, и наши пути разошлись до 1962
года.
Павел Федорович остался жить в Москве, нашёл посильную
работу и скромно трудился.
Меня постоянно удивляло все годы, почему П. Ф. Гаврилин
при наличии такого тяжелейшего ранения, связанного с
повреждением позвоночника, потеряв впоследствии один глаз, при
наличии у второго глаза только малого процента зрения, не
является инвалидом 1-й или 2-й группы?
Оказывается, он просто никогда не поднимал этот вопрос
перед органами социального обеспечения, военкоматом и
госпиталями, в помощи которых он теперь постоянно нуждался!
Это ли не подтверждение его величайшей скромности?
Он упорно уходил от атак журналистов, которые узнали об
его ранении. Он уклонился и от встречи с писателями Вадимом
Кожевниковым и Ильёй Гражником, пытавшимися написать о том
памятном бое 13 апреля 1944 года в небе Симферополя. Павел или
полностью
отказывался
говорить,
или
отделывался
незначительной информацией, которая никак не раскрывала
значимость совершённого им подвига. Никто не знал, что может
совершить простой человек - патриот своей страны!
Только 6 марта 1987 года в газете “Советская Россия”
появилась статья “Богатырская сила”, написанная специальным
корреспондентом газеты Н. Домбковским. Он как-то сумел
разговорить Гаврилина, и ему удалось поведать своим читателям,
как Герой Советского Союза П. Ф. Гаврилин воевал и работал 40
лет с немецким снарядом в груди. Но и в этой статье в очень малой
степени раскрывался факт человеческого мужества, имеющий
очень большое значение. Лётчик-истребитель Гаврилин вышел
живым из невероятного положения!
Уникальный случай
в практике медицины
Летом 1990 года мне совершенно случайно попалась на
глаза брошюра общества “Знание”, изданная в Москве годом
раньше, “Познай себя” из научно-популярной серии “Медицина”.
Вот цитата из этой брошюры: “...Это случилось в апреле
1944 года в 30 километрах от Симферополя. Самолёт Павла
Гаврилина был сбит, а он получил тяжёлое ранение. Затем
госпиталь.
Рентген
показал,
что
раскалённый
снаряд
от
малокалиберной авиационной пушки застрял в брюшной полости
а
лётчика. По мнению врачей, именно высокая температура снаряда
и спасла Павла. Снаряд прижёг кровеносные сосуды, остановив
внутреннее кровотечение.
Капитан Гаврилин в годы войны сбил 19 самолётов
противника. В 1946 году ему было присвоено звание Героя
Советского Союза.
В 1984 году ему сделали операцию и извлекли снаряд. 40
лет со снарядом в себе воевал и трудился Герой Советского Союза
Павел Гаврилин”.
Я позволю себе привести изречение: “Счастливцы
рождаются в рубашке один раз” - Гаврилин родился трижды в
одно мгновение, и это случилось 13 апреля 1944 года в небе
Симферополя!
Ниже я попытаюсь обосновать своё утверждение...
Гаврилин о памятном бое
П. Ф. Гаврилин родился 12 февраля 1920 года в с.
Малиново Нижегородской обл. В Красной, затем Советской
Армии он с 1940 года. Окончил аэроклуб в г. Ступино Московской
области в 1940 году и Качинскую авиационную школу лётчиков в
апреле 1941 года.
До ноября 1942 года служил на Дальнем Востоке. На
фронтах Великой Отечественной войны он тоже с апреля 1943
года по 9 мая 1945 года. В нашем 402-м истребительном
авиационном полку был командиром звена. За время войны
совершил 244 боевых вылета на Северо-Кавказском, 4-м
Украинском, 3-м и 1-м Белорусских фронтах. В 54 воздушных
боях сбил лично 19 самолётов противника. Звание Героя ему
присвоено тем же Указом Президиума Верховного Совета СССР,
что и мне - от15 мая 1946 года.
С 1955 года подполковник П. Ф. Гаврилин находился в
запасе. Жил в Москве. Награждён орденом Ленина, тремя
орденами Красного Знамени, тремя орденами Отечественной
войны, двумя орденами Красной Звезды. Почётный гражданин г.
Вольска.
П. Ф. Гаврилин стал моим самым верным другом. Мы
взаимно были самыми верными друзьями на всю оставшуюся
жизнь. Наша дружба, испытанная в труднейших боях, помогла нам
победить...
Вот что рассказал мне мой друг № 1 про тот памятный
воздушный бой:
“13-го апреля утром мы с Костей Алексеенко ходили на
прикрытие танков, которые двигались колоннами к Симферополю.
Произвели разведку по заданию командира полка майора А. У.
Ерёмина. После доклада о результатах полёта направились на
завтрак, но не успели позавтракать, как прибежал посыльный из
штаба и попросил немедленно прибыть к командиру полка за
получением срочного задания. Я отослал К. С. Алексеенко на
стоянку готовить самолёты к вылету, а сам явился на доклад к
командиру.
Командир показал мне на карте район, где должны быть
наши танки и приказал всё досконально разведать и доложить, так
как с этой передовой ударной танковой колонной потеряна
радиосвязь. Командование 19-го танкового корпуса очень
заинтересовано в результатах воздушной разведки. От этого очень
много зависит в дальнейшем наступлении на Симферополь.
Задание мне было предельно ясным, и я отправился на
стоянку для вылета. Быстро взлетели и пошли по маршруту.
В район Симферополя пришли на высоте 1.500 метров.
Погода была ясной, солнечной, видимость прекрасная. Только
далеко на горизонте стелилась небольшая дымка.
Мы зорко осматривали дороги, по которым должны были
проходить наши танки. На подлёте к аэродрому Сарабуз мы
увидели бой наших танков с немецкими. Наши три танки
выдвинулись из-за небольшой возвышенности, немцы встретили
их огнём из засады. У одного из танков была перебита гусеница, и
он, развернувшись, вёл огонь по немецким танкам, наступающим
а
из-за холма. Один немецкий танк горел, второго на наших глазах
поджёг Т-34, который прикрывался нашим подбитым танком и
метко бил по фашистам. Всё увиденное я передал по радио
командиру и получил дополнительное задание: разведать аэродром
Сарабуз.
Дополнительное задание
Он находился почти рядом, и мы его штурмовали только
вчера. Интересно было посмотреть, что же мы там натворили? Со
снижением на скорости прошли через аэродром.
Самолётов на стоянках не было. Остались только одни
остовы разбитых и сгоревших машин. Но на фоне земли от
аэродрома что-то двигалось, и мы пошли в ту сторону. Это
оказался транспортный Ю-52, уходивший от аэродрома Сарабуз в
сторону Севастополя. “Юнкерс” был так закамуфлирован, что на
фоне земли его было трудно различить. В стороне от него на тех
же курсах барражировал Ме-109, прикрывавший транспортник.
Кроме них, в воздухе никого не было.
По радио я передал Алексеенко, чтобы он прикрыл меня, и
пошёл в атаку на Ю-52. Сблизившись с махиной транспортника,
дал очередь по правому мотору и плоскости и правым разворотом
вышел из атаки. Увидев, что Алексеенко на виражах схватился с
Ме-109, я бросился к нему на помощь. “Мессер”, заметив меня,
резко развернулся и ушёл в сторону.
Я, передав Алексеенко, чтобы он не отставал, снова пошёл
в атаку на “Юнкерс”, продолжавший лететь, как ни в чём не
бывало. Сделал ещё несколько заходов на Ю-52, но он продолжал
ползти над самой землей как заколдованный.
Вконец обозлившись, я дал длинную очередь по
центральному мотору с переносом огня на кабину и фюзеляж
самолёта. “Юнкерс” запылил по земле и прекратил движение. Мы
совершили над ним вираж и засекли координаты.
Развернувшись, чтобы лететь домой, заметили, что
далековато ушли в сторону Севастополя и решили идти на
бреющем с высокой скоростью, чтобы уменьшить вероятность
встречи с противником. Горючего у нас уже было мало, и вести
бой с истребителем было рискованно. Передал Алексеенко:
“Держаться справа на две дистанции и интервал с превышением,
быть внимательным”.
Лететь бреющим полётом - одно удовольствие и
наслаждение. Зримо ощущаешь скорость своего самолёта, всё
проносится мимо с неимоверной быстротой, а очертания
предметов естественны, привычны зрению. Не то, что с высоты,
когда они кажутся игрушечными.
Вспомнил свои курсантские полёты на И-16, которые были
три года тому назад. Да и Алексеенко таких полётов в школе не
давали, и он, наверняка, впервые ощущает такой увлекательный
полёт.
Потайной аэродром противника
Справа остались Сарабуз и Симферополь, впереди слева
небольшое селение, утопающее в садах. Пролетая над домиками,
мельком заметил прямо в садах замаскированные Ме-109. Один
выкатывали из-под камышового навеса. Не поверил своим глазам,
решил ещё раз пройти над деревней.
А мы-то всё думали: откуда же так быстро “мессеры”
появляются над полем боя, когда аэродромы немцев всё время
блокируются? Мы никак не могли напасть на их след.
Но как только мы выскочили за селение, случилось
непредвиденное: впереди по курсу я увидел взлетающую прямо с
поля пару Ме-109. Они ещё не успели дойти до первого разворота.
Ведущий “мессер” начал убирать шасси. Это случилось так
внезапно, что мне не оставалось ничего другого, кроме как
атаковать их снизу сбоку.
По радио предупредить ведомого, конечно, не успел.
Прибавив газ, бросил свой “Як” на ведущий Ме-109. Он, так же
а
неожиданно, увидев атакующий снизу “Як”, резким рывком
отвернул самолёт влево, да так, что его ведомый сорвался на
крыло и тут же, упав на землю, взорвался.
Мой самолёт тряхнуло и подбросило вверх метров на
тридцать-сорок. Мне показалось, что самолёт на мгновение
потерял скорость, но затем всё встало на свои места. Я понял, что
произошло!
Самолёт летел нормально, и я огляделся по сторонам: внизу
горел на поле Ме-109, впереди за полем увидел самолёт
Алексеенко, уходящий бреющим полётом прежним курсом на
свою территорию. По радио я вызвал его, но он не среагировал.
В этот момент на меня свалились два Ме-109, и я вынужден
был принять бой. Вираж. Потянул на вертикаль. Снова пошёл на
вираж. На вираже мне удалось дотянуться до хвоста одного
“месса”, и я атаковал.
Он был так близко от меня, что я успел разглядеть пилота:
это был длиннолицый, худощавый немецкий лётчик. Его самолёт
со снижением, зарываясь в спираль, заштопорил к земле, выбросив
сноп огня.
Выходя из виража, я пошёл в набор высоты, и тут же передо
мной возникли ещё два Ме-109, нацелившиеся на меня. Мне
ничего не оставалось, как снова закрутиться с ними в смертельной
карусели, которая начинала приобретать затяжной характер.
Драка на равных
Немцы попались опытные, и драка шла на равных. Но вот
один из них начал перекладывать из левого виража в правый. Я
сразу это понял и, чуть убрав обороты, чтобы не врезаться в него,
резко — рывком развернул самолёт вправо, и дал заградительную
очередь. Попал!
Ме-109 вздрогнул и пошёл по прямой с набором высоты.
Медленно переворачиваясь, стал снижаться, увеличивая угол
падения. Появился одуванчик парашюта.
А куда же девался второй? Я его потерял из поля зрения. В
это же время ощутил вдруг навалившуюся усталость, пот заливал
глаза, в руках — лёгкая дрожь. Никогда не ожидал, что так
придётся выкручиваться.
Активно осматривался. Высота около 2.000 метров и до
своего аэродрома — рукой подать. Вокруг никого. Немецкий
парашютист приближался к земле.
Подбит…
Вдруг самолёт испытал резкий удар, раздался треск,
осколки приборной доски впиваются в лицо. С правой плоскости
срывается большой шлейф топлива из бензобака. Страшная боль в
спине, нестерпимое удушье, подступила тошнота, в глазах красное
зарево.
От неожиданности удара из правой руки выпала ручка
управления самолётом. Попытался поймать ее, но обе руки мне не
повиновались. Сознание моё начало проваливаться в какое-то
безразличное и отрешённо-сонное состояние... Не помню, как
посадил самолёт.
Очнулся на земле в воронке от взрыва бомбы. Как сюда
попал, сразу вспомнить не мог.
Солнце садилось, становилось прохладно, мне очень
хотелось пить. Прислушался: за бугром где-то недалеко слышался
лязг гусениц, рёв моторов, ржание лошадей, обрывки немецкой
речи.
Начал вспоминать, что со мной произошло некоторое время
тому назад. Воздушный бой. Это же дорога на Севастополь, по
которой отступают немцы, а справа чуть слышно, изредка, лает
собака.
Пошевелил пальцами рук и ног - целы, работают, пощупал
лицо и голову, они были в липкой крови, на голове небольшая
рана. Ватный комбинезон пропитался кровью. Смеркалось, пора
двигаться.
а
Попытался подняться на руках, страшная боль свалила меня
на землю. Но всё-таки попытался ползти, опираясь на пистолет
туда, где слышался лай собаки.
На оккупированной земле
Часто останавливался, чтобы передохнуть, чтобы хоть
немножко утихала нестерпимая боль. Свернул вправо от дороги,
снова услышал лай собаки, теперь уже гораздо ближе. Показались
смутные очертания строений, в окнах света не было, только в щель
веранды виднелся лучик света. Подполз и увидел стоящий у хаты
под деревом немецкий танк или самоходку.
Пополз прочь от этого дома вдоль плетня. Впереди на
отшибе от остальных заметил домик с сараем и двинулся туда.
Невероятно устал, сил оставалось всё меньше и меньше, всё чаще
останавливался отдыхать, и всё труднее после этого продолжал
движение. Боль становилась всё нестерпимее, кружилась голова,
во рту пересохло.
Напрягая последние силы, добрался до крыльца хаты. Пять
ступенек казались совершенно непреодолимым препятствием, но
всё-таки как-то их преодолел. Не помню, как постучал или просто
поскрёбся в дверь пистолетом, но она отворилась, и кто-то
показался на пороге.
***
Очнулся в постели. Тихо. Темно. Надо мной нагнулась
женщина, прошептала: “Твой окровавленный комбинезон и
обмундирование мы сожгли, пистолет спрятали. Запомни: ты наш
племянник из соседней деревни, приехал погостить, да вот
заболел. Рядом с тобой лежат наши дети - Лёня и Люда. Кто
войдет в хату, укройся с головой и лежи смирно”.
“Куда меня ранило?”
“В спину. Мы ее промыли, смазали йодом. Перевязали. Бой
идёт за селом. Как только наши войдут, отправим тебя в
госпиталь”. Снова провалился в темноту.
Разговор в хате
Очнулся уже утром. Ещё не открывая глаз, услышал
разговор двух мужчин: “Мы наблюдали воздушный бой. Два
“фоккера” свалились с высоты камнем, когда наш “ястребок” уже
разогнал и сбил немцев. Из-за солнца их видно не было. Мы их
только тогда заметили, когда один из них дал очередь по нашему
самолёту, и тут же они скрылись.
Он посадил свой “ястребок” за околицей по ту сторону
пригорка, вверх по склону, а мы — партизаны, в то время
находились недалеко в глубокой балке, дожидаясь темноты, чтобы
ударить по отступающим немцам.
Видели, как лётчик с трудом выбрался из кабины, как
свалился с крыла на землю, долго лежал неподвижно. Потом
пополз, скатился в воронку. Как только стемнело, мы добрались до
той воронки, но его уже там не было.
Когда наши освободили село, я забежал проведать семью, а
он у нас. Рана у него на спине тяжёлая. Надо скорее в госпиталь”.
В разговор вступила женщина: “Он всю ночь бредил, мы
глаз не сомкнули: боялись — умрёт или немцы в хату заскочат,
прикончат всех вместе с ним”.
Я открыл глаза. Около кровати стояли ребятишки, хозяин с
хозяйкой, партизаны и несколько артиллеристов. Я попытался
подняться, но снова повалился на постель. Так на этой перине
меня и вынесли из хаты, погрузили на “студебеккер”.
Я был доставлен на аэродром Райзендорф, куда наш полк
перелетел 12 апреля”.
Село, куда на своё счастье дополз Гаврилин, называлось
Кара-Кияк, а приютила его семья колхозника Г. Л. Талалова.
***
Очень давно, с 1945 года, мы оба поняли, что нам
несказанно везло, главное – мы оказались в числе Победителей.
а
Один для другого мы стали друзьями № 1, и все однополчане, и
мои родные знают об этом.
История 402-го продолжается
Наш 402-й истребительный авиационный полк начинал
свою боевую деятельность на Северо-Западном фронте.
Сформирован 28 июня 1941 года из лётчиков-испытателей на
аэродроме Чкаловское под Москвой. Первый командир Пётр
Стефановский — лётчик-испытатель. После него были К. А.
Груздев, И. П. Лысенко, Г. А. Коцеба, В. В. Папков, Д. Е.
Николаенков, А. У. Ерёмин, А. Е. Рубахин.
30 июня 1941 года 402-й истребительный авиационный
полк особого назначения убыл на Северо-Западный фронт в район
г. Великие Луки. Был и на аэродроме в Крестцах.
До ноября 1942 года полк вёл тяжёлые бои с вражеской
авиацией южнее оз. Ильмень, где войска фронта проводили
операцию по уничтожению окружённой 16-й немецкой армии.
С февраля 1943 года полк второго формирования, заново
укомплектованный лётчиками-дальневосточниками, вошёл в
состав 3-го истребительного авиакорпуса Резерва ВГК и до конца
войны сражался на Северо-Кавказском, 4-м Украинском, 3-м и 1-м
Белорусских фронтах.
Полк с 1943 года имел подготовленный лётный состав для
действий ночью и привлекался к ночным боевым действиям по
прикрытию важнейших объектов фронта.
Лётчики выполняли боевые задачи на самолётах МиГ-3, Як1, Як-9т, Як-3.
Он входил в 3-й Никопольский истребительный авиакорпус
резерва Ставки ВГК. В полку в войну сражались 23 лётчика,
ставшие впоследствии Героями Советского Союза. Из этого числа
10 лётчиков полка получили это звание, сражаясь в полку. Семь
лётчиков полка представлены командованием полка к званию ещё
сражаясь в небе Берлина, а представления на них были подписаны
лично командующим 1-м Белорусским фронтом маршалом
Георгием Константиновичем Жуковым.
За время войны полк произвел 13.511 боевых вылетов,
уничтожил 810 фашистских самолётов в воздушных боях и при
штурмовках аэродромов (больше всех из истребительных полков!)
Полк размещался в Германии, затем до 1989 года - на
аэродроме Россь в Белоруссии. Затем снова в Германии, а с 1992
года разместился в Липецке. Одно время его хотели
расформировать, но ветераны дружно встали на защиту родного
полка. Теперь статус его повысился.
Знаменитый полк сохранён как исследовательский,
инструкторский в ВВС МВО. В честь 50-летия Победы он
единственный от фронтовой авиации участвовал в воздушной
части Парада Победы на Поклонной горе. В том же 1995 году
состоялась встреча ветеранов всех поколений, служивших в полку.
Ныне это Севастопольский Краснознамённый ордена
Суворова
III
степени
исследовательско-инструкторский
смешанный истребительный авиационный полк.
Некоторое время я был председателем совета ветеранов
полка. Мы всё мечтали выпустить книгу о боевом пути 402-го иап.
Но кто бы ни брался, умирали, не доведя дело до конца. А.
Чулков написал рукопись “Крылатые витязи” и разослал нам всем
для прочтения и внесения замечаний исправлений.
В начале 1991 года мы даже вели переписку с Приволжским
книжным издательством. Но в стране начались новые катаклизмы.
И ничего не вышло.
На 9 сентября 1999 года из 34 лётчиков 402-го
истребительного полка второго формирования в живых оставались
только двое – капитан в отставке Виктор Николаевич Скорняков и
полковник в отставке Сергей Павлович Шпуняков.
Имея таких лётчиков, как П. Ф. Гаврилин, Н. Д. Дугин, И.
Ф. Былов, В. Н. Скорняков, К. В. Подбуртный, И. Т. Кружалин, В.
А. Егорович, - полк оказался самым лучшим из полков
истребительной авиации ВВС Красной Армии. Он сбил 810
а
самолётов противника. Обидно только сознавать, что
документально страна узнала об этом только в 1998 году.
Канадский исследователь авиации Блейк Смит, ведущий
учёт известных советских асов, прислал мне письмо. Просит
написать воспоминания, подтвердить некоторые подробности из
истории полка.
А я и сам до сих пор не получил ответа на три вопроса:
почему документально страна узнала о самом результативном
истребительном полку только в 1998 году? Почему полк не
являлся гвардейским и почему мой однополчанин Д. Н. Ащаулов,
сбивший 24 самолёта, даже не был представлен на звание Героя
Советского Союза?
“В память победы над Германией
15 сентября 1945 года.
Окончен день учёбы и труда,
О чём-то близком тихо шепчут клёны...
И в этот час вечерний мы всегда
Ждём на чужбине друга-почтальона.
Над лесом тихо песня поплыла,
О Родине мечтанья навевая…
Пилотам радость в письмах принесла
Из мест родимых почта полевая.
Как много ласки в маленьком листке,
Написанном женой, невестой, мамой…
За сотни вёрст, здесь на чужой реке
Повеяло Волховом, Байкалом, Камой.
Повеяло отцовской стороной
От каждой строчки долгожданной вести…
А завтра понесутся в край родной
Листки ответные отцу, сестре, невесте”.
После войны
Послевоенная моя судьба сложилась вполне счастливо.
В 1945 году окончил Высшие офицерские лётнотактические курсы, затем в 1955 году - Военно-воздушную
академию в Монино.
Мои родители сохранили все мои письма ещё с курсантских
времен, потом из запасного полка, с фронтов - до Победы. Когда я
в 1948 году был у родителей, и мама показала мне мои письма с
фронта, – я не мог спокойно читать их. Вот где была правда!
Многие из моих писем стали достоянием музеев, до самой Москвы
они разлетелись.
Вот два из них:
“Разгромлена Германия. Берлинский аэродром Дальгов.
Май 1945 года. Вот мы и дожили до победы. Великий праздник и
мир пришёл на наши улицы, в дома наши. А как домой хочется
поскорее, на бедную нашу новгородскую родину. Ваш сын всё же
счастливый человек – столько мне досталось - и всё преодолел,
своими глазами увидел победу в самом логове врага.
Мама, за все слёзы Ваши, за гибель братьев и друзей моих я
рассчитался с фашистами. Ваш С. Шпуняков”.
В академии учился хорошо. Единственным из выпуска
получил по итогам учёбы вознаграждение. Там случился один
эпизод, который мне запомнился. Пусть о нём расскажет
Людочка11: “Как-то раз мы вместе с отцом шли по коридору.
Навстречу нам идёт... сам генерал-полковник Е. Я. Савицкий:
“Сергей, ты? Что ты здесь делаешь? Здорово! Я тебя к себе
забираю!”
Надо сказать, что в тот период он был командующим
Московской зоны ПВО. Отец сказал: “Благодарю за доверие,
товарищ генерал-полковник. Я хочу сам попробовать”. “Ну и
дурак”, - ответил Савицкий”.
Затем я служил на Дальнем Востоке, командовал полком и
одновременно был начальником гарнизона на Тоцком полигоне
11
Людмила Сергеевна Мостовая (Шпунякова).
а
после проведения там в 1954 году учения с практическим
применением атомной бомбы средней мощности. В таких вот
небезопасных условиях повышенного фона радиации исполнял
свои обязанности до марта 1958 года. Многие мои сослуживцы не
дожили и до шестидесяти. Тогда, к сожалению, о воздействии
радиации на организм мы знали очень мало…
Служил в Тикси, в Якутии, на Дальнем Востоке.
В 1955 году появился на свет сын Юрий. Служил в авиации.
Ныне он живёт в Москве.
В Хабаровске, будучи заместителем командира полка,
потом командиром полка, осваивал новые сверхзвуковые
самолёты. Все проверки полк проходил отлично. И никогда я не
занимался преподнесением подарков проверяющим, организацией
культурного досуга и т. д. и т. п. Просто добросовестно осваивал
новые сверхзвуковые самолёты. И всё.
Слово опять дочери, Людмиле Сергеевне Мостовой: “В
гарнизонах мы жили как все. Никогда не пользовались
привилегиями, продуктами, дровами за счёт солдат, транспортом
за счёт части. Жильё - щитовой домик. В углу печка. Её топили, но
весь угол промерзал. Удобства во дворе. Воду брали из колодца.
Склады были на аэродроме, и мы ходили туда с талончиками. На
саночках везём, бывало, сухие овощи, крупы. Пилили и кололи
дрова сами. Я, например, думала, что это нормально – девочке с
отцом пилить дрова. Нас приучали к самостоятельности, к труду.
Когда была возможность, родители учили музыке, языкам.
Например, в Монино я играла на скрипочке, на фортепиано.
Ну а на аэродроме не только музыкальной школы, а и
простой-то не было. Собиралось несколько школьников, их
отвозили в посёлок. В Хабаровске у нас была машина “Победа”.
Но праздно, по магазинам на ней не ездили”.
Неоднократно появлялись шансы продвинуться по службе.
Мне предлагали поехать военно-воздушным атташе в посольство
СССР в Париже во Франции. Я был не против. Но здесь
воспротивилась Вера Михайловна. Она выбрала Одессу.
Где-то в ноябре мы приехали в Одессу, и она нам
понравилась. Вообще Одесса - красивый город. Но летом там
жарко, пыльно, много отдыхающих.
Вёл переписку с друзьями по второй эскадрильи 402-го
полка – Женей Курбатовым, Валей Ермохиным и Женей
Донченко. Встречались с однополчанами – Павлом Гаврилиным,
Анатолием Рубахиным.
В одном из своих писем Анатолий Ермолаевич и Варвара
Васильевна Рубахины написали мне: “Ты подошёл к своему
шестидесятилетию безупречно честным человеком, сделавшим
много добра людям и… не забудется твой труд, вложенный в дело
победы с врагом на фронтах войны и в мирные годы. …Нам
хочется приехать к тебе и в этот день побыть вместе, вспомнить
дела давно минувших дней, но двоих внуков-школьников оставить
не на кого. … Считай, что мы вместе с тобой”.
Главный праздник – День Победы
День Победы 1965 года мы встретили с однополчанами в
Белоруссии. 9 мая 1975 года в Одессу приезжал Константин
Симонов. Была очень интересная встреча. Нас сфотографировали.
Но я подзабыл это. И только недавно, когда Сергей Витушкин
принёс мне публикацию Я. Левита “Был дорог Симонов Одессе” в
газете “Красная Звезда”, снова всё это вспомнил.
9 мая 1985 года я встретил в Берлине, куда прилетел в
составе делегации ветеранов-фронтовиков в гости к воинам
Группы советских войск в Германии (ГСВГ).
Гляжу на фотографию в ежедневной газете ГСВГ
“Советская армия” от 14 мая 1985 года и вспоминаю, как мы
посетили Н-скую авиачасть, встретились с нашими наследниками
боевой славы, возложили венки к местам гибели наших
товарищей.
Некоторое время я работал в республиканском пионерском
лагере “Молодая гвардия”. Создал там клуб юных лётчиков и
космонавтов.
а
В 1987 году я перенес правосторонний инсульт, затем
инфаркт. Всё это отстранило меня от обычной моей активной
общественной жизни. Я инвалид 1-й группы. Был председателем
комиссии по делам молодежи в городском комитете ветеранов
войны. Пришлось попросить снять с меня общественные
обязанности.
Поневоле пришлось оставить клуб в “Молодой гвардии”.
Всё же нашли продолжателя дела и 6 апреля 1988 года
торжественно открыли музей. Открыл его генерал-лейтенант
авиации, дважды Герой Советского Союза В. А. Алексенко, на
открытии были пять Героев Советского Союза.
В пионерлагере продолжал бывать, но напрягаться
медицина мне запретила. Жена купила мне пишущую машинку и
от этого двойная польза – стал потихоньку печатать письма, коечто перепечатывать из газет и одновременно развивать руку.
Вёл обширную переписку с ветеранами полка и
родственниками пилотов, в том числе 402-го иап первого
формирования. Например с Рыбиным - внуком М. С. Чуносова, с
Александром Борисовичем Бородаем – сыном Б. Г. Бородая,
погибшего в январе 1942 г.
Останки М. С. Чуносова были найдены в наше время и
захоронены с отданием воинских почестей. Пилот Константин
Шадрин, очень боевой, упал в Ильмень, погиб. Вёл переписку с
вдовой.
Открывались новые музеи: в школе № 39 г. Москвы, в
Одессе, Липецке, Саратове, в Крестцах, в Кречевицах. Проводил
встречи на Краснознамённом Черноморском флоте и в
пароходстве с моряками. Например, адрес коллектива морского
танкера “Иван Бубнов” в память о нашей интересной встрече,
состоявшейся 12 февраля 1979 года, до сих пор хранится у меня.
На 9 мая 1995 года мы, ветераны полка, собирались в
Крестцах. Тогда я познакомился с В. Н. Ивановым, заместителем
Главы области, с Н. Н. Ренкасом, Главой Крестецкого района,
впоследствии заместителем Главы области. Виктор Николаевич
признался мне, что учился в классе, где пионерский отряд носил
имя Героя Советского Союза С. П. Шпунякова. По доброму
отнеслись ко мне все новгородцы, которых я встретил в тот приезд
– председатель совета ветеранов области В. Г. Пошивайло,
руководители посёлка Крестцы и района. Губернатор области М.
М. Прусак с пониманием отнёсся к моему желанию вернуться на
свою родину.
Переехав в 1997 году в Новгород, мы оказались в хороших
условиях. Мне дали однокомнатную квартиру.
Новгородские власти действительно стараются облегчить
выживание горожанам по многим вопросам. Город произвёл на
нас с Верой Михайловной и на семью Людмилы благоприятное
впечатление.
Новгородцы спокойно занимаются своими полезными
делами. Хорошо работает городской транспорт и коммунальные
службы. В городе много проживает ветеранов Министерства
обороны, приехавших из Прибалтики и других мест.
Понравилась доброжелательность людей, то, как чётко
ходят автобусы, какой зелёный и чистый Новгород. Да и много
ещё чего понравилось…
Довелось участвовать во многих встречах и мероприятиях.
В Новгороде я нашёл новых друзей - Евгения Сусанина,
балтийского лётчика, фронтовика, который начинал заниматься в
Новгородском аэроклубе ещё до войны у И. А. Каберова,
совершил свыше 600 боевых вылетов и имел четыре ордена
Красного Знамени, Михаила Сергеева, полковника-инженера,
участника войны в Корее и других локальных конфликтов,
Владимира Никуличева, заместителя председателя совета
ветеранов области, Николая Смирнова, председателя совета
ветеранов города, Сергея Витушкина, главного редактора
областной Книги Памяти, Александра Орлова, фотожурналиста,
искренне интересовавшегося историей моей жизни, Альберта
Тэммо, Александра Иванова, моих одноклассников и многих
других.
Представители Якутии приезжали, чтобы открыть
мемориал, посвященный памяти воинов 19-й лыжной бригады
а
якутян в д. Заднее Поле. Мы встречались с ними на курорте
“Старая Русса”, в музее Северо-Западного фронта, вспоминали
знакомых фронтовиков, вспоминали вклад Якутии в общую
Победу.
С большим вниманием я отнесся к работе поисковой
экспедиции памяти Н. И. Орлова “Долина”, которую возглавляет
С. Н. Флюгов, к работе составителей областной Книги Памяти во
главе с главным редактором С. Ф. Витушкиным. Помнится, в
Книге Памяти я прочёл сведения о том, как разведчик по фамилии
Чижик, захваченный фашистами и прикованный в сарае
наручниками к стене, нашёл в себе силы отрезать руку (!) и уйти
через пролом в крыше. Он дошёл до своих, принёс разведанные
сведения, но тут же умер от потери крови. Я сказал тогда
редактору Книги Памяти: “Вы обязательно должны написать об
этом человеке. Он жизни своей не пожалел, чтобы выполнить
боевое задание”.
***
Лучшими из отечественных истребителей для себя я считаю
Як-9т и Як-3 – их сочетание.
На Кубани мы встретились с “мессерами”. С “фоккерами”
лётчикам полка пришлось встретиться позже – с марта 1944 года в
ходе Померанской операции. Это были более мощные самолёты по
своим размерам и значительно лучшими тактико-техническими
данными. Такой вот был неожиданный и неприятный для нас
сюрприз. В боях с ними мы потеряли несколько очень хороших
лётчиков, в том числе над Берлином в марте 1945 года - и нашу
пару “охотников” из Люберецкой школы воздушного боя. Лично
для меня неприятностей было больше от малокалиберных зениток
“Эрликон”.
Встречи на местах боёв
Фронтовое братство осталось с нами на всю оставшуюся
жизнь, и все мы очень дорожим общением и перепиской.
Особенно неизгладимое впечатление оставляют встречи
однополчан на местах боёв или с однополчанами-наследниками
нашими.
Собирались через 20 лет (в Белоруссии), через 40 лет после
победы (в Крыму). Часто встречались.
Классный руководитель средней школы с. Новопавловка
Херсонской области Вера Дмитриевна 6 апреля 1990 года писала
мне: “Много у меня дел с моими шпуняковцами-пионерами 6-го
класса, где я классный руководитель. В начале учебного года,
после Вашего письма, нашему отряду присвоили звание отряда
имени Героя Советского Союза С. П. Шпунякова, а дружина носит
имя И. Ф. Былова. Сейчас пионерский отряд выходит в лучшие.
Помните, мы Вас ожидали в декабре? Я сказала своим, что
вы, Сергей Павлович, любите смотреть дневники.
В тот день, когда мы вас поехали встречать в Асканию,
несколько пионеров “забыли” дневники дома. (…)
Приезжайте 9 мая или хотя бы 19 мая к нам снова. (…) Если
приедут ветераны 402-го иап, то это будет для нас большой
честью”. В другом письме она сообщала: “Мы приезжаем за Вами
в Асканию–Нова 9 мая в 12.00. Возможно, у нас будет делегация
из Чечено-Ингушетии. Мы их ждём. Наши дети побывали у них на
Октябрьские праздники. Они так хорошо встречали наших”.
Сначала обязанности потом привязанности
Служба в 402-м иап, в котором пролетал на Як-1, Як-9т, с
1944-го и по 1948 - на Як-3...
В конце жизненного пути, отведенного судьбой, вернулся в
Новгород. Мои самые дорогие места обитания - деревня Слутка и
а
поселок Кречевицы - я оставил 4-го августа, довоенного, 1940
года.
...Преодолев пространство и время, к своему удивлению,
дожил до начала нового века и тысячелетия. И обновлённая
Новгородская земля, повторяя исторический этап, через сотни лет
возрождается в легендарный Великий Новгород.
... Поколение ветеранов уходит. В 1997 году в Новгороде
проживало 3.324 участника Великой Отечественной войны. Теперь
осталось намного меньше. Память о войне должна быть крепкой.
Живите долго и помните нас, ветеранов Великой
Отечественной, которые в свой час сделали всё, чтобы защитить
Отечество, не щадили здоровья и самой жизни ради свободы
нашей страны.
Последняя тайна Шпунякова
P. S. Известно, что наш земляк лётчик Герой Советского
Союза Сергей Павлович Шпуняков награждён американским
орденом “Крест за лётные заслуги”.
И вдруг на поминках его сын Юрий говорит
присутствующим: “Дело прошлое. Отец разрешил мне сказать об
этом, когда его уже не будет. Историки об этом ничего не знают.
Им сбито на два самолёта больше официального счета (?!).
Уже после войны наши союзники в небе над Берлином вели
себя очень нагло. Было указание не поддаваться на провокации, но
и не трусить.
И вот на Як-7б, который лётчик-снайпер Шпуняков просто
обожал за лётные качества и тактико-технические характеристики,
вместе с ведомым они летят патрулировать зону. Откуда-то
выныривают американские “Бостоны” и довольно нахраписто
атакуют.
И мало того – не имитируют нападение, а очереди
пулемётные выпускают!
Закон боя простой: или ты сбиваешь, или тебя сбивают”.
С. П. Шпуняков сыну рассказывал: “Я лётчик боевой и за
несколько дней мира навыков ещё не потерял. Ухожу от атаки и
виражом захожу в хвост “Бостону”. Залп реактивными, и от
наглеца только обломки к земле полетели. Ну, а что делать со
вторым? Пока не доложил по рации о происшествии, приземлил и
его”.
Как там было на самом деле спросить уже не у кого.
Но косвенным свидетельством существования таких
проблем являются воспоминания о том же периоде ведущего
Сергея Шпунякова маршала авиации Евгения Савицкого: “Взлетел
и вижу: летит мне наперерез английский истребитель. Я
насторожился. Жду, что будет делать. А он покачал крыльями и в
атаку!
Не знаю, как это произошло, но терпение моё внезапно
лопнуло. (…) Хочешь драки – тогда гляди, как это делается!..
Через минуту уже не он, а я сидел у него на хвосте и …что он ни
делал, как ни пытался оторваться и уйти – я не отпускал его,
повторяя все его маневры. (…) Когда история дошла до маршала
Жукова, меня отстранили от командования корпусом”.
В телефонном разговоре неделю спустя Сталин спросил
Савицкого: “Значит, наша машина лучше английской?”
“Лучше! – твердо ответил я. (…) Меня назначили с
повышением – начальником Управления боевой подготовки
истребительной авиации ВВС”.12
Сергей Витушкин
12
Савицкий Е. Я. Полвека с небом. М.: Воениздат, 1988. С. 255-259.
а
24.01.44
10.02.44
25.02.44
25.02.44
13.03.44
14.03.44
09.04.44
11.04.44
28.07.44
16.01.45
17.02.45
11.03.45
15.03.45
1
1
1
1
1
1
1
1
1
1
1
1
1
Ю-52
Me-109
Ю-87
Ю-87
Me-109
ФВ-190
ФВ-190
Ю-87
ФВ-190
ФВ-190
ФВ-190
Me-109
ФВ-190
юго-зап. Джанкой
сев. бер. оз. Кирмутское
Каранка
вост. о. Русский
Карача-Китай(Кара-Кияк)
зап. Вознесенка
Кураевка
юж. Курман-Комельчи
сев.-зап. Вепри
Варка
зап. Кинитц
сев.-вост. Гройфенхаген
Шенинген
Всего сбитых самолётов — 16 (лично);
Боевые награды: Герой Советского Союза (15.05.46);
ордена Ленина, Красного Знамени (2), Отечественной войны 1-й
степ.(2), Красной Звезды (3); медали.
Умер 2 января 2004 г.
Приложение №1
Одержанные в боях победы
ШПУНЯКОВ Сергей Павлович
Полковник /сержант/
1922
Авиачасти:
402 истребительный авиационный полк апрель 1943 - май
1945 г. Як-1, Як-9т, Як-3
Список воздушных побед
25.09.43
1
Хе-111
Михайловка
07.10.43
1
Хе-111
Ворошиловка
22.11.43
1
ФВ-190
Верхний Рогачик
ЦАМО. Ф. 402 истребительного авиационного полка. Оп.
523642. Д. 2 и другие.
Приложение № 2
“Умелое взаимодействие истребителей с конниками”
“Пара истребителей-мелитопольцев патрулировала в
воздухе, прикрывая боевые порядки наступающих конников.
Низкая облачность усложняла боевую задачу, и ведущий пары
старший лейтенант Ш. М. Абдрашитов решил ходить на низкой
высоте. Лётчиков неоднократно обстреливали немцы из всех видов
пехотного оружия, но они продолжали настойчиво выполнять
боевую задачу. Не встретив воздушного противника, и рассчитав
время патрулирования, а оно подходило концу, лётчики решили
провести штурмовку. Во время полёта истребители непрерывно
а
поддерживали связь с командиром авиасоединения, который
находился на командном пункте кавалерийской части. Конники
остановились перед населенным пунктом N. (Аскания–Нова - С.
В.). Разведчики, посланные конниками в населённый пункт, не
вернулись.
Командир кавалерийской части связался с лётчиками
Абдрашитовым и его ведомым лейтенантом Шпуняковым по
радио. Лётчики на бреющем полёте прошли над населённым
пунктом и передали по радио, где сконцентрировались огневые
средства противника и расположены войска в селе. Сами немцы не
на шутку встревожились, увидев, как над ними назойливо
кружатся два наших “Яковлевых”, и (которые к тому же) начали
штурмовку боевых порядков немецких колонн.
Дерзость истребителей воодушевила конников, и они
перешли в атаку. Огнём с воздуха лётчики поддержали их, и
населённый пункт был освобождён. Немецкие факельщики облили
керосином постройки, но не успели их поджечь. Им помешали
истребители-мелитопольцы, умело взаимодействовавшие с
наземными войсками.
Командир кавалерийской части объявил благодарность
лётчикам и сообщил, что в освобождении населённого пункта
большую помощь оказали лётчики, быстро передавшие
разведданные о противнике, а также своими смелыми атаками
посеявшие панику среди войск противника.
Командир соединения наградил отважных истребителей:
старшего лейтенанта Шамиля Манусыповича Абдрашитова –
орденом Отечественной войны 1-й степени, а его ведомого
лейтенанта Сергея Павловича Шпунякова - орденом Красной
Звезды. Их боевой полёт и штурмовку командир поставил другим
лётчикам в пример.
Когда лётчикам довелось побывать в населённом пункте,
отбитом с их помощью у немцев, они воочию убедились, какой
замечательный уголок нашей Родины они не дали разорить,
разграбить немецко-фашистским разбойникам.
Получив ордена, лётчики дали клятву ещё сильнее бить
врага на земле и в воздухе до полного изгнания оккупантов из
пределов нашей Родины. (Это было 31 октября 1943 года – С. В.)
Капитан М. Лускатов”. Из фронтовой газеты 4-го
Украинского фронта, начало ноября 1943 г.
Приложение № 3
Сергей Витушкин
Его надежда умерла восточнее Штаргарда
Любовь на войне... Сколько людей, столько ассоциаций
вызовет это словосочетание. Для одних - святые и чистые
страницы юности, незабываемое время влюблённости в мир, в
любимых, служения добру и ощущение счастья, сказочно
неправдоподобное в переживаемый страной период войны,
несчастий, смертей, разрухи и голода. Для других — чистая
а
физиология. Что-то на уровне животных инстинктов, таких же, как
голод, ощущение холода, жажды и т. п. А также — платоническая
любовь мальчишек, прежде женской любви открывших счёт
мести, ППЖ13, случайные, ничем не закончившиеся, но памятные
встречи. О любви можно говорить долго, но вряд ли исчерпаешь
все её оттенки, глубину и многообразие.
***
Сергей Павлович Шпуняков рассказывал мне, что в их
знаменитом 402-м истребительном авиационном полку, лётчики
которого сбили в годы Великой Отечественной войны больше всех
самолётов противника, с апреля 1944 года сражался лётчик
Дмитрий Николаевич Ащаулов. Человек необыкновенной судьбы.
Жаль, что о жизни его сохранилось так мало свидетельств.
Родился в первую мировую войну в 1915 году в г. Глухове
Черниговской губернии14. Окончил знаменитую авиационную
школу в Каче. Гвардии капитан, командир эскадрильи, он не
дожил до Победы совсем чуть-чуть — погиб 6 марта 1945 года.
Интересно и вот что: Ащаулов совершил более 500 боевых
полётов (!) и имел на своем счёту 24 сбитых самолёта. В списке
самых результативных лётчиков-истребителей страны его имя
должно стоять в первой сотне15. Достаточно сказать, что у дважды
Героя Советского Союза Амет-Хана Султана было 603 полёта и
150 боёв16, в которых он сбил лично 33 и в группе — 19 самолётов.
Однако напрасно вы будете искать имя Ащаулова среди
Героев Советского Союза, хотя звание Героя присваивалось в
начале войны за 10 сбитых машин противника, а в конце её — за
15.
Полевая походная жена, как называли временных женщин, прилепившихся к
офицерам.
14
Архив рабочей группы областной редколлегии Книги Памяти. Справка
ЦАМО РФ от 2.04.2001.
15
Бодрихин Н. Г. Советские асы. М., 1998. С. 188, 190.
16
Там же. С. 190.
Причём ему было сложнее других: начинал он войну как
бомбардировщик, а погиб как истребитель. Истребитель — это
характер. Истребителем надо родиться, говорят лётчики.
Я, разумеется, заинтересовался, почему лётчик не был
награждён по справедливости? Сергей Павлович призадумался:
стоит ли ворошить старые дела, тем более что не свои, а потом
решился и рассказал мне историю роковой любви, которая, повидимому, стала причиной столь неординарной ситуации.
Дело в том, что два командира эскадрилий полка — Р.
(назовём его так, позднее я поясню, почему не называю фамилии)
и Д. Н. Ащаулов — почти одновременно попали в 402-й в апреле
1942 года и полюбили одну и ту же девушку В.
У них было много общего. Окончили одну и ту же лётную
школу, только Р. был на три года моложе. Он служил на Дальнем
Востоке, а затем — с апреля 1943 года — в 402-м полку. Ащаулов
же воевал с декабря 1941 года. Произвёл более 50 ночных вылетов
на самолёте СБ. В середине 1943 года он — в 1-м гв.
истребительном авиаполку 5-й Воздушной армии17.
Оба были командирами эскадрилий. Р. только на Кубани
освоил ночные полёты. Наконец, оба имели судимости (!), т. е.,
запятнанные биографии.
Разница была только в том, что Ащаулов окончил школу
лётчиков на три года раньше и везде шёл на шаг, на полшага
впереди Р.
Не стало препятствием и то, что Р. был уже женат и имел
детей.
В. служила в полку в техническом составе. Между
Дмитрием и ею проявилась заметная симпатия. В свободное время
они в коллективе чудесно напевно исполняли любимые песни.
Знавший хорошо девушку и сочувствующий ей Сергей Павлович
говорил, что у неё было сложное положение.
13
29 иап 6 декабря 1941 г. стал 1-м гв. иап. С 1943 года - Красногвардейский
ордена Ленина и Кутузова 3 ст. иап. Великая Отечественная война. 1941-1945.
М.: СЭ, 1985. С. 201.
17
а
Став в сентябре 1944 года командиром полка, Р. перевёл её
в экипаж своего самолёта. (Тогда же он был представлен к званию
Героя Советского Союза.)18
Так Р. вырвался вперёд в этом любовном споре. На войне
командир подразделения царь и бог. Он распоряжается всем. Даже
жизнь подчиненных в его руках.
Понятно, что девушка колебалась в выборе, была не
свободна в нём, она не смела его сделать, так как неверный шаг
грозил слишком большими осложнениями. Окончательный выбор
из соперников собиралась сделать после Победы.
Однако Р. шёл на пролом. Он бросил семью. Девушке
вариантов не предлагал. Более того, жутко ревновал В. Случалось,
даже бил. Именно по этой причине я не считаю себя вправе
называть фамилию Р., хотя для посвящённых это не является
тайной. Поверяя потом иногда свои размышления Шпунякову, она
считала в какой-то степени виноватой в бедах Дмитрия и себя.
Р. не раз говаривал, что пока ему не присвоят звание Героя
Советского Союза, Ащаулову не бывать Героем. И просто не делал
наверх представление на звание. А при случае говорил, что
“дисциплина у комэска хромает, много о себе думает”. Командиры
понимающе переглядывались, и всё шло, как шло. Не все с этим
соглашались. Лётчик Федоров высказался и пострадал из-за своего
мнения, что “так себя вести нельзя - это позорит самого
командира”. Его представление к званию Героя было оттянуто
насколько возможно.
Некоторый дополнительный свет на это проливают строки
из книги Н. Г. Бодрихина “Советские асы”: “Суд Военного
трибунала в 1943 году осудил его (Ащаулова – С. В.) на 10 лет,
“предоставив возможность искупить свою вину на фронте”. Его
вина состояла лишь в том, что он был нужен как жертва
недобросовестным
командирам,
пытавшимся
переложить
ответственность за свои просчёты на подчиненных и скрыть свое
служебное несоответствие”.19
18
19
За 123 боевых вылета, 51 воздушный бой и 16 сбитых самолётов.
Бодрихин Н. Г. Советские асы. С. 19.
Что ж, для желавшего удачи в любви соперника это
обстоятельство было подарком небес. Какое может быть
представление к званию Героя при такой строке в биографии?
(Хотя С. П. Шпуняков говорит, что и Р. тоже был под судом.
Может быть, именно из-за этого от представления к Герою до
награждения его прошло пять военных месяцев. 23 февраля 1945
года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР.)20
Через десять дней погиб Ащаулов. Погиб, так и не
представленный к званию Героя. Чтобы не быть голословным, и не
возводить напраслину на командиров Ащаулова, я решил
обратиться к архивам. Запросил из Центрального архива
Министерства обороны Российской Федерации, расположенного в
г. Подольске Московской области, сведения о наградах Ащаулова.
Может быть, всё же его представляли? Ведь в годы войны из 400
тысяч представленных к званию Героя получили звание только
немногим менее 12 тысяч...21
Но нет. Сергей Павлович не обманулся. Строки документа
говорят об этом бесстрастно, не упоминая, конечно, никакого
соперничества в любви.22
Гвардии капитан Дмитрий Николаевич Ащаулов, в Красной
Армии служил с 1932 года, в 1936 году окончил Качинскую
военную авиационную школу, в боях Великой Отечественной
войны на Волховском и Калининском фронтах с 9 декабря 1941
года. К 30 июня 1943 года, являясь командиром авиаэскадрильи 1го гв. истребительного полка, произвёл 50 ночных вылетов на
самолёте СБ, бомбардировал города, аэродромы, уничтожил 7
вражеских самолётов. С ноября 1942 года летал на самолёте Як7В, в должности командира эскадрильи - с 11 декабря 1942 года,
на его счету имеется ещё один лично сбитый самолёт врага, а
лётчики эскадрильи сбили 7 самолётов противника. Приказом по
Там же. С. 175.
Герои Советского Союза. Краткий биографический справочник. В 2-х томах.
М.: Воениздат, 1987. Т. 1. С. 7.
22
Архив рабочей группы областной редколлегии Книги Памяти. Справка
ЦАМО РФ от 2.04.2001.
20
21
а
5-й Воздушной армии он награждён орденом Красного Знамени.
Сведений о вручении награды нет. В наградном листе к приказу
16-й воздушной армии в январе 1945 года, когда Ащаулов был
награждён очередным орденом Красного Знамени, указано: “...гв.
капитан, командир эскадрильи 402-го иап представляется к ордену
“Красное Знамя”.., 1915 г. р., в Отечественной войне с 01.01.1942
г. (так в документе), ранен 28.04.1944 г. в ногу, в Красной Армии с
1932 года, ранее награждён орденом Красного Знамени, приказ 3-й
воздушной армии № 0339, орден вручен 01.01.1944 г., орденом
“Отечественной войны” 1 ст. приказом 2-го иак № 0131 от 06.08.
1943 г.
Тов. Ащаулов с 01.01.1942 г. лично сбил 12 самолётов,
будучи в 1-м гв. иап награждён орденом Отечественной войны 1
ст. 06.08.1943 г. и орденом “Красное Знамя” 10.12.1943 г. После
последнего награждения, будучи в 1 гв. иап, сбил 3 самолёта
противника. В 402-м иап с апреля 1944 г., совершил 40 успешных
боевых вылетов, провел 11 воздушных боев, в результате которых
лично сбил 4 самолёта”.
Второй орден Красного Знамени был вручен, и лётчику,
согласно справке, выдали временное удостоверение.
Завершается справка словами: “В имеющихся на хранении
документах 1-го гв. иап и 402-го иап, а также 265-й
истребительной авиационной дивизии за 1941-1945 гг. сведений о
представлении Ащаулова Д. Н. к званию Героя Советского Союза
нет.
Наградных документов 2-го истребительного авиационного
корпуса за 1941-1943 гг. на хранении нет”.23
Так подтвердилось то, о чём в минуту откровения рассказал
мне однополчанин Дмитрия Николаевича Ащаулова Герой
Советского Союза Сергей Павлович Шпуняков. Явная
несправедливость по отношению к отважному лётчику не была
исправлена ни сразу после его гибели, ни в послевоенные
десятилетия. Однако сводная таблицы лучших асов советской
авиации, составленные и опубликованные в последнее
23
Там же.
десятилетие24, высветили абсурдность такого положения. Восемь
из первой сотни асов советских ВВС сбили столько же самолётов
противника, что и Ащаулов: это Лавейкин, Гальченко, Горохов,
Зеленов, Зудилов, Назаренко, Егоров и Осадчиев.25
А что же судимость? Слава богу, к тому времени лётчиков
уже не посылали в штрафные батальоны. Они воевали в лётных
спецподразделениях по принципу “до первой крови”. В 1944 году
судимость с него была снята. Восстановлен в звании. Направлен в
402-й Краснознамённый Севастопольский истребительный
авиаполк, который за время войны больше всех сбил самолётов
противника, но гвардейским так и не стал.
О командире 3-го авиакорпуса Е. Я. Савицком однополчане
говорили, что он “скуп на награды и звания”.
Р. после войны стал командиром дивизии, генерал-майором.
Умер в 1986 году. Супруга В. все эти годы была с ним.
Что касается Ащаулова, то он особенно отличился на
Штеттинском направлении, где сбил 8 вражеских самолётов.
21 февраля 1945 года был принят в партию, то есть по
существовавшим в то время правилам, полностью реабилитирован.
Политдонесение 265-й дивизии гласило: ”показал себя умелым,
мужественным командиром и воспитателем личного состава, не
раз показывал отвагу… и дерзость в бою, являясь личным
примером для своих подчиненных”.
О гибели его в боевых донесениях сказано скупо: “6 марта
1945 г. Ащаулов и его ведомый лейтенант Радчиков сбили по ФВ190, а в следующем вылете “... в 19.25 в районе Штаргарда
встретили 12 ФВ-190, с которыми вели бой на высоте 3.000
метров. В процессе боя лейтенант Радчиков вышел из боя
вследствие того, что (у самолёта) выпали шасси... Гвардии капитан
Ащаулов один вёл бой с численно превосходящим противником,
Бодрихин Н. Г. Сталинские соколы. М. НПП Дельта. 1997.: Приложение № 2;
его же. Советские асы. Очерки о советских лётчиках. М.: ЗАО КФК “ТАМП”,
1998. С. 237, 19.
25
Сталинские соколы. С. 187-188.
24
а
был атакован тремя ФВ-190 и сбит. Самолёт Як-3 № 2319 упал в 56 км восточнее Штаргарда...”26
Жестокая действительность не дала В. сделать свой
осознанный выбор между соперниками после войны. Восточнее
города Штаргарда эта надежда умерла. Там же умерла надежда
Дмитрия Ащаулова на справедливость.
А у меня ещё теплится надежда, что Родина, которую
Дмитрий Николаевич любил не меньше других лётчиков, наконецто оценит его подвиги, и ему посмертно присвоят звание Героя
России. Прецеденты такие были.
Приложение № 4
Крылатые витязи27
РОЖДЕНИЕ 402-го ИСТРЕБИТЕЛЬНОГО ПОЛКА
(…) Иван Фёдорович Петров28 вызвал лётчика-испытателя
Стефановского.
- Садись, Пётр Михайлович, разговор наш будет не
короткий. Давай-ка припомним, на каких иностранных самолётах
ты летал и какие из них тебе больше нравятся?
Советские асы... С. 19.
Из неопубликованной рукописи Чулкова А. Крылатые витязи. Саратов, 1988.
28
Директор НИИ ВВС.
26
27
- Не пойму, куда клоните, Иван Фёдорович? - в свою
очередь спросил Стефановский.
- Не забывайтесь, Пётр Михайлович, - резко напомнил
генерал. И Стефановский действительно вспомнил, что в
институте не положено задавать излишние вопросы, и понял, что
беседа не будет как прежде, сердечной - генерал чем-то подавлен.
Но что же нужно начальству от Стефановского? И Пётр
Михайлович начал: начал сухо перечислять:
- Первого иностранца - английский истребитель “Фейри
ферфляйн” мне довелось облетать в 1935 году. Затем я пересел на
французский Девуатин-510 с мотором “Испано-Сюиза”. Этот
истребитель имел 20-миллиметровую пушку, стрелявшую через
втулку винта. Или это не важно?
- Продолжайте, продолжайте, - буркнул Петров, что-то
записывая в блокноте.
- Приятные впечатления оставили полёты на американском
цельнометаллическом разведчике “Нортроп” с мотором “Райт—
Циклон”. Машина обладала хорошей устойчивостью и простотой
техники пилотирования. Вспомните, на ней были установлены
гидравлические тормоза, позволявшие передвигаться по
аэродрому как на автомобиле. Вы были там, вы все это знаете!
Взгляните в мою лётную книжку и увидите, что в 1937 и 1938
годах я испытывал различные самолёты иностранного
производства. Голландский одноместный истребитель “Фантом”
(конструктор Фейриле) имел новейшие французские моторы. Я
знаком и с фирмой “Мессершмитт”. На их истребителях был
установлен мотор ЮМО и деревянный винт постоянного шага.
Мне это не понравилось. Да зачем Baм-то это нужно?
- Продолжайте,- так же невозмутимо и сухо ответил Петров.
- Девяносто раз я поднимал в воздух “Юнкерс” - Ю-52 с
тремя хорошими моторами “Хорнет” БМВО. Знаю итальянский
“Фиат”, японский “Накадзима” И-96 с мотором “Мицубиси”.
Летал даже на английском лёгком транспортном самолёте
а
“Дракон”, подаренном нам секретарём Коммунистической партии
Испании Долорес Ибаррури. Что за допрос, Иван Фёдорович?
- Спокойнее, Пётр Михайлович. Меня не эмоции Ваши
интересуют, а дело. Второй вопрос: какие самолёты вам больше
нравятся?
— Свои, отечественные, дорогой Иван Фёдорович.
Японский самолёт аналогичен нашему И-7, давно вышедшему в
тираж. По максимальным показателям лётных характеристик
советские самолёты на уровне лучших иностранных образцов,
часто и превосходят их, но это нисколько меня, как лётчикаистребителя не успокаивает, я далёк от шапкозакидательства...
- Я был у Сталина. Он обеспокоен чем-то и хочет вместе с
членами Политбюро посмотреть в деле, на что способны наши и
иностранные самолёты. Он просит показать их перед членами
Политбюро, устроить такой показательный воздушный бой над
Тушинским аэродромом, чтобы всё было, как на блюдечке.
Подумай и доложи к вечеру, кого из лётчиков привлечь к этой
демонстрации. Пока никому ни слова. И чтобы без подыгрывания.
Иначе... И Петров поднял указательный палец вверх.
Показательный воздушный бой
В 1930 годы наше правительство довольно широко
закупало за границей лучшие образцы авиационной техники. Ряд
зарубежных самолётов попал к нам в качестве трофеев в ходе боёв
в Испании и на Халхин-Голе. И всё это накапливалось на
подмосковном
Щелковском
аэродроме,
который
стал
неофициальным средоточием передовой авиационной мысли —
здесь работали многие самые именитые советские авиационные
специалисты и лётчики, в том числе П. М. Стефановский.
Стефановский решил на японский истребитель сесть сам,
пилотировать немецкий поручить другу по Качинской лётной
школе Степану Павловичу Cyпpyнy. На итальянский “Фиат”
посадить влюбленного в русский И-15 Алексея Ивановича
Никашина и на французский - проживавшего в России эмигранта
Жана Вильгельмовича Пуантиса, француза-крепыша, прозванного
за свой внешний вид “Синей бородой”.
Лётчиков на советские самолёты отбирал командир
строевой части, что, казалось бы, уже предопределяло и ход
учебного боя - испытатели классно владели техникой высшего
пилотажа.
И вот начался этот импровизированный спектакль.
Машины с рёвом носились в небе, то свечой взмывая в поднебесье,
то отвесно падая вниз. Перевороты через крыло сменяют мёртвую
петлю, за “бочкой” следует иммельман, когда самолёт некоторое
время летит на спине и только потом выводится в нормальное
положение. Вот истребитель круто входит в пике и через
мгновение снова продолжает кувыркаться в воздухе, обманывая
противника. В этом кружении над аэродромом даже человеку с
предвзятым мнением становилось ясно, что советские машины
более маневренны, быстрее набирают высоту, точнее пикируют к
земле, увереннее выходят из штопора.
Однако Сталин считал, что не все качества самолётов
обнаруживаются в воздушной тактической игре и могут остаться
укрытыми от непосвящённого взора такие мелочи, которые
приводят иногда к гибели и экипаж, и машину.
Поэтому он настоял, чтобы самым тщательным образом
был изучен и вдумчиво обобщён не только результат
ознакомления с иностранной техникой, но и опыт боёв в Испании
и на Дальнем Востоке.
Сделать объективные выводы и принять окончательное
решение по всем вопросам становления советской военной
авиации должно было Политбюро ЦК ВКП(б), сам Сталин.
Совещание у Сталина
а
После Тушинского военного спектакля в Кремль
пригласили высшее руководство Военно-Воздушных Сил и
Наркомата
авиационной
промышленности,
руководителей
испытательных центров.
Вёл совещание сам Сталин. Он попросил охарактеризовать
нашу военную авиацию - не только истребительную, но и
разведывательную, и транспортную.
На таком исключительно авторитетном совещании,
преследовавшем
большие
общегосударственные
цели,
Стефановский присутствовал впервые. Стараясь не пропустить ни
одного слова, он слушал выступления товарищей, которых знал по
текущей работе. Их слова вызывали в нём все большее
недоумение, и даже возмущение. Не верилось своим ушам, как это
можно, так безаппеляционно и огульно восхвалять наши самолёты,
заявлять, что они по всем статьям самые лучшие в мире, забывать
о том, что мы явно отстаём в моторостроении, в использовании
прогрессивных авиационных материалов, в оснащении самолётов
различным вспомогательным оборудованием, - хотя бы теми же
гидравлическими тормозами и радиосвязью! Как можно нам
проявлять такую беспечность в оценке новинок зарубежной
техники, а, следовательно, неверно ориентировать на будущее и
нашу авиационную промышленность! Оказывается всё давно
достигнуто, иностранцы оставлены позади, границы наши на
надёжном замке и, коль враг посягнёт на СССР, советские
бомбардировщики запросто нанесут по нему всесокрушающий
удар. И это говорят перед Политбюро, перед Сталиным: не о чем
беспокоиться, в авиации всё в порядке!
А то, что в войсках самолётов новых марок непростительно
мало и авиация на 80 процентов вооружена устаревшими
фанерными машинами, причём некоторые из них давно вылетали
свои моторесурсы, об этом молчат!
Стефановский не выдержал и попросил слова.
- Три минуты, - предупредил Сталин.
- Я прошу исключить меня из общего хора ораторов, - сразу
заявил Стефановский.
О! Какая гамма улыбок и улыбочек скользнула по лицам
присутствующих. Не соглашаться с общим мнением здесь
дозволено только Сталину! А это чей выступающий? Кто
инструктировал? О чём скажет? Как отреагирует непогрешимый?
- Ведь что получается, продолжал Стефановский, - если
виднейшие авиаторы страны с восхищением отзываются о наших
самолётах, значит надо признать, что фанера лучше дюралюминия,
что заклинивающиеся в полёте моторы нас вполне устраивают, что
резина, которая летит в клочья после трёх приземлений самолёта отличная, что пуля, которая не пробивает бензобака
“мессершмитта” - желанное вооружение нашего истребителя …
Новейший истребитель ЛаГГ-3, созданный С. А.
Лавочкиным, В. П. Горбуновым, и И. И. Гудковым, имеет
деревянную конструкцию, машина очень строгая в полёте, а
маневренность её оставляет желать лучшего. Модель ещё не
прошла полной программы испытаний, а уже поступила в
серийное производство. То же скажу и о самолёте конструкторов
А. И. Микояна и М. И. Гуревича МиГ-3, который имеет
смешанную конструкцию, мощный высотный мотор, но тоже
вооружён очень слабо, требует очень строгого пилотирования при
выполнении фигур и при посадке. Истребитель А. С. Яковлева
представляет собой наиболее лёгкую, простую по технике
пилотирования маневренную машину смешанной конструкции и
вооружён 20-миллиметровой пушкой и скорострельным
пулемётом “ШКАС”. Вооружение, как видим, не сильное, да и то
часто отказывает.
Поэтому авиационные техники в эскадрильях и полках
вынуждены заниматься самодеятельностью: они своими силами
устраивают под плоскостями подвески для двух-четырёх или даже
восьми реактивных снарядов, тем самым снижая скоростные
качества машины. А сколько хлопот техническому составу
приносит плохая герметичность воздушной системы уборки и
выпуска шасси и закрылков!
…Прошло уже 20 минут с начала разгорячённой речи
Стефановского. Сталин не проронил ни слова. Он сидел, понурив
а
голову, и только один раз взглянул на бритоголового великана с
миловидным лицом.
Вот он взял маленький клочок бумаги. Черкнул несколько
слов и подвинул записку Ворошилову. “Чем дышит этот
красноречивый пилот?” - прочитал Ворошилов и пожал плечами.
А Стефановский решил: будь что будет. И продолжал:
- Недавно к нам приезжала немецкая военнопромышленная делегация. Не для банкета, а для ознакомления с
советской авиационной промышленностью. Рядовые пилоты
удивлены
бесцеремонным
поведением
этих
упитанных
джентльменов, которые не были удовлетворены пояснениями
сопровождающих их инженеров, а то и дело старались заглянуть в
нежелательные для посторонних глаз места, засовывали пальцы в
стволы пушек и пулемётов, стараясь поточнее определить калибры
самолётного оружия. И мы не перечим, мы всё сносим, терпим.
Как же иначе - друзья!..
Сталин постучал трубкой по пепельнице:
- Вы говорите уже 40 минут, стенографисты порядком
устали. Нам нужно время для проверки вашего выступления. –
С этими словами Сталин поднялся и вышел, ни с кем не
попрощавшись. Климент Ефремович Ворошилов укоризненно
посмотрел на Стефановского и объявил, что совещание окончено.
Испытывая неловкость, все стали расходиться, не глядя
друг на друга и понимая, что Стефановский, в сущности, был прав.
Но как посмел он сказать такое?..
Ворошилов задержал непосредственного начальника
Стефановского И. Ф. Петрова и спросил без обиняков:
- Вы знали до этого, чем дышит ваш пылкий оратор-лётчик?
- Климент Ефремович,- ответил Петров,- мы с Вами брали
Зимний, штурмовали Красную Горку и Серую Лошадь, тонули на
Кронштадском льду. Мы тогда не лукавили друг перед другом. И
сегодня рубану по-матросски:
- Стефановский прав!..
Климент Ефремович доложил о своем разговоре с И. Ф.
Петровым И. В. Сталину.
- А кто Вам сказал, - спросил Сталин, - что я зол на
Стефановского? Не мог же я при нём сказать членам Политбюро,
что они похожи на слепых котят, а докладчикам заявить, что они
лжецы. Я распорядился проверить выступление Стефановского и
понаблюдать за ним... Не беспокойтесь, его не арестуют, просто
направят в один из южных гарнизонов для обучения молодых
лётчиков. Пусть послужит вдали от столицы.
В молдавском небе
В молдавский приграничный город Бельцы П. М.
Стефановский выехал не один, а в сопровождении инженера
Василия Ивановича Алексеенко. В его особую бригаду вошли
испытатели Константин Афанасьевич Груздев, Александр
Трофимович Степанец, Андрей Григорьевич Кочетков, Валентин
Иванович Хомяков.
В 55-м полку, куда прибыл Стефановский, было два полных
комплекта старых истребителей (И-16 и И-153) и комплект
новеньких МиГ-3.
На “мигах” не было сделано ни одного, даже пробного,
вылета. Лётчики стороной обходили этот самолёт, не верили в
него, не видели его в полёте. Стефановскому пришлось сразу же
показывать, на что способен этот самолёт и даже чуть больше.
Подозрительность немного рассеялась. По приказу
командира полка В. Иванова началось переучивание пилотов.
Притом в повышенном темпе.
***
К Стефановскому подошёл молодой офицер, которого
раньше Пётр Михайлович и не отличил бы от остальных.
- Хотите, я помогу вам в работе?
- Фамилия?
- Покрышкин, Александр Иванович...
- Очень кстати, Александр Иванович, но один в поле - не
воин.
а
- А я и не один,- отвечал Покрышкин. Он махнул рукой, и
сразу же подошла группа молодых лейтенантов.
Представились:
- Дмитрий Глинка.
- Борис Глинка.
- Кузьма Селивёрстов.
Стефановский глянул на могучие фигуры братьев и
спросил:
- Уж не из того ли богатырско-поэтического и бунтарского
рода, которому положил начало Фёдор Николаевич Глинка?
Певали ли “Вот мчится тройка удалая” и “Не слышно шума
городского”?
- Из того самого дворянско-бородинского-советскошахтёрско-крестьянского, - отшутился Борис Борисович. - У нас
ещё и Владимир подрастает. Так что род наш неистребимый...
Знать бы тогда Стефановскому, что завтра грянет война и
что Селивёрстов станет первым в 55-м истребительном
авиационном полку Героем Советского Союза. Героем станет и
Борис Глинка, Дмитрий Борисович - дважды, а Покрышкин трижды Героем.
- Меня снова отзывают в Москву, - сообщил им
Стефановский. - Заходите после полётов, поговорим.
***
Война застала Стефановского на аэродроме НИИ ВВС.
Зловеще завыли сирены: - Боевая тревога!
Где-то на подступах к Москве слышались частые выстрелы
зениток.
Один за другим поднимаются в воздух истребители.
Стефановскому не повезло - в предрассветной мгле он не увидел
ни одного вражеского самолёта. Война ли это?..
Да, война!.. С каждым днём всё тревожнее сообщения
радио и газет с фронта - Красная Армия ведёт бои с
превосходящими силами противника. Господство его авиации в
воздухе многократное, его бронированные колонны движутся
вглубь страны...
Лётчики-испытатели пришли в кабинет директора
института:
- Мы не просим, мы требуем отправить нас в действующую
армию. Мы своим примером должны поддержать молодых воинов.
- Занимайтесь своим делом, - вскипел директор института, не устраивайте здесь анархии. Надо будет - без вас решат, где вам
быть. Вы - солдаты Родины и для вас армейская дисциплина закон!
Полк лётчиков-испытателей
Лётчик-испытатель Степан Павлович Супрун за военные
подвиги в небе Китая был удостоен звания Героя Советского
Союза, его избрали депутатом Верховного Совета СССР. Это
обстоятельство дало ему возможность лично обратиться к
Сталину: “Нас, испытателей, считают лучшими лётчиками, а вот
туда, где сейчас мы больше всего нужны, не пускают. Какой-то
заколдованный
круг...
Разрешите
нам
сформировать
добровольческий полк из лётчиков-испытателей”.
Сталин молчал. Он взвешивал просьбу Супруна, думал о
наращивании производства самолётов, об испытании новых
двигателей и опасности, которая нависла над Москвой. Но,
взглянув на Супруна, он невольно залюбовался его высокой
стройной фигурой, элегантно сидящей на нём гимнастеркой с
двумя орденами Ленина и Золотой Звездой, с двумя шпалами в
петлицах и значком депутата Верховного Совета СССР. Молодое
открытое лицо и пухлые губы, готовые дрогнуть в улыбке. Чистая
душа, орёл!
“С такими, да не победить!” - подумал Сталин и вслух
сказал:
- Это хорошо, что испытатели хотят помочь фронту своим
личным участием. Это похвально. Надо сбить спесь с фашистских
а
асов. Но одного полка мало. Что могут изменить три-четыре
десятка самолётов?
- Можно поручить моему другу Стефановскому, обрадованно подсказал Супрун, - организовать ещё один полк.
- Это тот запальчивый оратор? Он в Москве?
- Да в Москве, - товарищ Сталин, - в звании подполковника,
- ответил Супрун, с опаской думая, не таит ли Сталин зла на его
друга.
Но Сталин, раскуривая трубку, спрашивал так, как будто с
друзьями собирался побывать на озере Рица:
- Кого ещё вы хотите рекомендовать на должность
командиров полков?
- Малышева, Кабанова, Панова, Лебедева.
- Всё равно мало, - сказал Сталин. - Войне нужны десятки, а
ещё лучше - сотни истребительных полков. Постарайтесь в этом
направлении поговорить с опытными лётчиками. - Сталин поднял
глаза.
Потом встал из-за стола Супрун увидел, что в свои 62 года
Сталин ещё бодр, хотя и не так быстр, как прежде.
- Срок формирования... трое суток, - подытожил Сталин. По приезде в институт немедленно доложите мне по телефону сколько полков можно организовать у вас и у соседей, сколько
полков будут на суперновых самолётах. В двух словах сообщите:
столько-то
самолётов
всего,
столько-то
новых.
Вам
предоставляются на период формирования большие полномочия,
товарищ Супрун, как депутату, как коммунисту, вплоть до права
назначать командиров полков. Все необходимые распоряжения
будут отданы. До свидания. Желаю удачи.
Дозвониться до Сталина Супрун не смог ни на второй, ни
на третий день.
Наутро 25 июня 1941 года Сталин сам вызвал Степана
Павловича Супруна в Кремль. Тот поехал не один, а прихватил с
собою П. M. Стефановского и полковника А. И. Кабанова.
Сталин немедля принял всех троих.
- Формирование полков закончено? - был его первый
вопрос.
- Половина полка к вылету на фронт готова, - чётко
отрапортовал Супрун, - готовность остальных - через сутки.
- Не надо так громко, вы ведь не в строю. А как у вас,
товарищ Стефановский?
- Да то же самое. Срок в семьдесят два часа истекает завтра,
товарищ Сталин, - отвечал Пётр Михайлович.
Сталин вопросительно взглянул на Кабанова, и Александр
Иванович столь же многозначительным взглядом ответил ему:
“Верно!”
- Хорошо, - в раздумье сказал И. В. Сталин. - Куда вылететь
и в какое время, вы получите приказ сегодня же. Назначьте себе
заместителей и поручите им срочно завершить формирование
полков, а сами с уже готовыми экипажами немедленно вылетайте
в пункты назначения. Есть у вас вопросы или просьбы ко мне?
- Есть, - заявил Супрун от имени всех. - Нельзя ли нам на
каждый полк получить по одному самолёту Ли-2 для переброски
техсостава и боеприпасов?
- Можно. По одному транспортному самолёту в ваше
распоряжение выделим.
- Истребительным полкам нужны “лидеры”, - вмешался
Стефановский, - линия фронта меняется и сейчас есть опасность
заблудиться.
- Резонно, - отвечал Сталин. - “Лидеров” вам назначит
товарищ Кабанов. Желаю успеха.
Приказ поступил ночью: полкам прибыть в пункты
назначения 30 июня 1941 года в 17 часов.
Вспоминает Стефановский
В 1968 году были опубликованы воспоминания военных лет
Героя Советского Союза генерал-майора П. М. Стефановского.
Вот как он описывает первые дни командования истребительным
а
полком, которому Сталин присвоил номер второго, а
командование ВВС этот номер зашифровало как 402-й.
“Отданы последние указания лётному составу, - писал П.
М. Стефановский, - начальнику штаба полка штурмануиспытателю подполковнику Н. В. Солдатенко и оставшемуся ещё
на сутки в НИИ заместителю командира полка Д. Л. Каларашу. Он
старый испытатель нашего института, но в последнее время
работал в ПВО Москвы.
Услышав о формировании авиационных истребительных
частей из испытателей-добровольцев, он всеми правдами и
неправдами упросил своего начальника И. Д. Климова, в недавнем
прошлом тоже испытателя, отпустить его в НИИ и примчался к
нам на своем “миге”. Его тут же и назначили моим заместителем.
17.00. 30.06.1941. Начал взлетать полк С. П. Супруна – 401-й
истребительный авиационный полк. Первой поднялась в воздух
машина командира полка с бортовым номером “тринадцать”.
Через пять минут аэродром покинул последний из готовых к бою
самолётов.
17.05. Над аэродромом взмыла зелёная ракета - сигнал на
взлёт нашему 402-му истребительному авиационному полку.
Машины уходят в небо с минимально допустимыми по времени
интервалами.
Впереди нас на Пе-2 летит капитан И. П. Пискунов лётчик-испытатель, наш “лидер”. Этот замечательный человек и
отличный авиатор впоследствии прославится многими ратными
подвигами.
Осматриваюсь. Позади чётким и грозным строем идут как
спаянные, словно годами слётывались, самолёты. Да оно и не
удивительно. В строю - кадровые, лучшие лётчики-истребители
советских Военно-Воздушных Сил. В этот грозный час партия и
правительство не остановились перед тем, чтобы послать на
защиту Отечества самые квалифицированные лётные кадры
страны.
Внизу проплывают хорошо знакомые окраины Москвы.
Вскоре под плоскостями промелькнули Солнечногорск и Клин.
Впереди – Калинин, там промежуточная посадка.
***
К приземлившимся самолётам отовсюду сбегаются
калининские лётчики, техники, мотористы - “мигов” они ещё и в
глаза не видели. Когда же пилоты 401-го истребительного
авиационного полка сами стали обслуживать свои машины дозаправлять их горючим и маслом, пополнять бортовые баллоны
сжатым воздухом, калининцы от удивления разводили руками.
У “мигов” легко снимались панели с нижней поверхности
центроплана, что открывало удобный доступ к топливным бакам.
Удачным оказался и монтаж органов управления. Они были
скомплектованы на одной металлической площадке, легко
снимались и ставились на своё место под полом кабины.
Съёмными были и подмоторная рама, рули, элероны и посадочные
щитки. МиГ-3 был равнопрочен, то есть, центроплан и передняя
часть фюзеляжа были металлическими, а отдельные части крыла и
хвостовая часть - деревянными. И только обшивка напоминала
недавнее прошлое в самолётостроении — она была полотняная.
Возле моего истребителя молоденький техник говорил
сержанту:
- Наверняка у них каждый по две академии окончил.
Ловкие ребята, а?
- Чудно, право, - отвечал сержант, видимо, сверхсрочник, такого в авиации ещё не бывало.
- Вот темнота, - послышался насмешливый голос, - Это же
не простые лётчики, а испытатели. Понял?
Мы быстро осмотрели материальную часть, подготовили её
к дальнейшему полёту. Но разрешения на вылет нам пока не
давали: в районе фронтового аэродрома стояла плохая погода.
А здесь в Калинине, светило солнышко, дул ласковый
ветерок. Мы разлеглись на траве возле самолётов.
а
Кто-то неожиданно и как-то жалостливо вздохнул с явным
расчетом, чтобы его услышали. Потом, словно про себя, произнес:
- Эх, Пискунов, Пискунов...
- А что с Пискуновым? - послышались тревожные голоса.
- Да пока ничего, но...
Мне-то понятно, начинался “банк”, когда пилоты хохмят и
кого-то вышучивают. И что за бедовый народ: летят в бoй, может
быть, на смерть, а вот не могут обойтись без того, чтобы не
поточить лясы. Заводила “банка” продолжал:
- Как-то он, бедняга, наш “лидер” в одиночку назад
полетит?
- А что? За милую душу сбить могут, - поддержал заводилу
ещё один остряк. И пошло:
-“Мессеров” знаете сколько у немцев! 0-го-го!
- Особенно здесь, на Северо-Западном. Ворон меньше...
- Вы, товарищ капитан, на обратном курсе низёхонько этак
над кустиками держитесь, авось бог смилуется, и вас не заметят
“мессеры”-то...
Пронять Пискунова не удалось. Не на того напали. Сам на
слово остёр:
- Плевал я на этих “мессеров” - отвечал Пискунов. - Моя
“пешка” сумеет постоять за себя, а вот вы, братки, поостерегитесь
— на фронте у вас такого поводыря, как я, не будет. Хорошенько
запоминайте, где свой аэродром, с которого вылетаете. Неровен
час, блуданёте и прилетите к фашистам в гости.
Пискунов встал и, насвистывая модную тогда песенку
“Челита”, направился к своему экипажу.
***
Иван Павлович Пискунов через месяц был сбит над
территорией, занятой противником. Человек богатырского
сложения, он почти по пояс увяз в болоте, повредил суставы ног.
На помощь пришли выпрыгнувшие с парашютом вместе с ним
штурман С. С. Кириченко и стрелок-радист Иван Ишков. Они
укрыли командира у одной пожилой колхозницы под полом, а
сами ушли в лес искать партизан.
Когда Иван Павлович немного подлечился, его доставили в
свою часть. Кириченко и Ишков двигалась с ним только по ночам,
но благодаря воле и крепкой мужской дружбе все тяготы были
преодолены и друзья благополучно пересекли линию фронта.
Радостно встретили их боевые товарищи.
***
Но всё это было потом, а тогда, не проняв своего “лидера”,
истребители заговорили, перебивая друг друга:
- Вот так “бомбёр”! За словом в карман не лезет! Чисто
отбрил заводилу…
- А что, “пешка” и в самом деле машина грозная. Против
“мессера” вполне выдюжит.
Разговор быстро принял другое, чисто профессиональное
направление: о самолётах, о тактике воздушного боя.
Первого июля последовал приказ на вылет. Курс - на
Идрицу. Там наш первый фронтовой аэродром.
Погода по маршруту постепенно ухудшается. Резко
сократилась горизонтальная видимость, идём на небольшой
высоте.
Впереди замечаю крупную железнодорожную станцию,
окружённую большим посёлком. Наш “лидер” Пискунов вводит
свой бомбардировщик в левый вираж. Что-то рановато для
Идрицы, думаю, но... следую за “лидером”. За мной, как длинный
шлейф, входят в разворот все истребители полка.
Но что это? Аэродрома нигде не видно. Смотрю на карту да это же Пустошка, до Идрицы от неё ещё добрых десять минут
лета. А Пискунов все ещё надеется отыскать аэродром и собирается идти на второй круг.
- Эх ты, “бомбёр”... - выругался я про себя. Я быстро
поравнялся с Пе-2, показал капитану свой увесистый кулак и
показал карту (самолётные радиостанции были настроены только
на приём).
а
Пискунов понял мой красноречивый жест, лёг на прежний
курс. О том, что под нами не Идрица, он уже и сам начал
догадываться...
Вот и наш аэродром. Садимся на последних каплях
горючего - это цена круга над Пустошкой. В разгар заправки и
осмотра “мигов” мы услышали мощный взрыв. Над
железнодорожной станцией взметнулся огромный столб огня и
дыма. От нее с набором высоты отходил “Дорнье” - До-215.
- Представился, сволочь, - зло ругнулся капитан Пискунов
и, скрипнув зубами, добавил: - Ну, погоди…
***
Наутро первого фронтового дня посты ВНОС (воздушного
наблюдения, оповещения и связи) сообщили, что несколько
самолётов идут бомбить Идрицу. Поднимается звено К. С.
Шадрина.
Лётчики увидели, что в лучах заходящего солнца с запада
шла цепочка вражеских бомбардировщиков безо всякого
прикрытия. Но наши истребители огонь открывали с дальней
дистанции и немецкие самолёты без потерь ушли плотным строем.
На разборе пилоты 402-го дружно пришли к выводу, что
фактически боя не произошло. Истребитель должен стремиться к
сближению и уничтожению противника.
Дискуссия оборвалась с появлением двух Ме-110, видимо,
примечавшихся проверить, чего напугались их “Дорнье”. Не было
нужды поднимать всю эскадрилью и в полёт вышли только “миги”
майоров Константина Афанасьевича Груздева и Бориса
Герасимовича Бородая. Они сразу разъединили немецкую пару и
навязали фашистским пилотам скоротечный индивидуальный бой.
Противник Бородая получил повреждения и решил уходить.
Бородай стал его преследовать, и скоро наблюдать за ним стало
невозможно, а майор Груздев преподнёс в буквальном смысле
слова урок борьбы с “мессершмитом”.
Замечательный мастер высшего пилотажа, лётчикиспытатель прекрасно знал вражескую авиационную технику, её
сильные и слабые стороны. В частности, Ме-110 имел плохую
маневренность и ограниченную скороподъемность. И Груздев на
большой скорости становился в восходящую спираль,
проскальзывал вперёд, как бы подставляя себя под огонь
противника. Фашист клюнул на такую приманку, надеясь на мощь
своего носового вооружения, охотно ввязался в бой. Постепенно
Константин Афанасьевич увлёк “мессера” на высоту более 5.000
метров, где лётные качества “мига” значительно улучшались
благодаря
высотному мотору АМ-35,
а
возможности
“мессершмитта” - ухудшались. Миг-3 имел собственный вес 3.350
кг и мог достигать высоты 12.000 метров. При этом его скорость
возрастала от 500 до 640 км в час. Вооружение МиГ-3 состояло из
трёх пулемётов.
Немецкий лётчик уже не в силах был зайти в хвост “мигу”,
находившемуся выше и под большим углом, и старался достать
того короткими очередями. Увлеченный боем, фашист больше
следил за ускользающим “мигом”, чем за постепенно падающей
скоростью своей машины.
Этого-то момента и ждал Груздев. Он выполнил
классический ранверсман. МиГ-3 опрокинулся. Тяжёлая его
головная часть стала перетягивать и самолёт начал скользить на
крыло в противоположном начальному направлению полёта.
Фашист полагал, что сбил “миг”, но в этот момент Груздев почти в
упор расстрелял врага.
Боевой счёт нашего полка открыт!
На второй день дождь лил как из ведра. На третий пришёл
приказ командующего авиацией фронта: немедленно вылетать
всем полкам – 30 “мессершмиттов” штурмуют наши войска.
Командир полка и его начальник штаба переглянулись.
Одного взгляда на карту было достаточно, чтобы понять всю
сложность боевого приказа: указанный район действий находился
на расстоянии предельного радиуса полёта самолёта...
Однако надо лететь. Приказы не обсуждаются, их надо
выполнять.
Стефановский собрал командиров эскадрилий...
а
- Вылетаем немедленно. Полк поведу я. Высота полёта
5.000 метров с затяжелёнными винтами и максимальным
использованием высотных корректоров, пока не начнут падать
обороны винта. Беречь каждую каплю горючего.
Уже в пути Стефановский подсчитал, что на воздушный
бой полк может иметь не более пяти минут, в противном случае
придётся идти на вынужденную посадку из-за отсутствия
горючего в баках...
А в указанном районе не оказалось ни одного “мессера”.
Они давно сделали свое чёрное дело и улетели восвояси. Над
нашими наземными войсками куражится одинокий “хейнкель” да
несколько “юнкерсов”. Заходят на цели, словно на учебном
полигоне, не спеша, тщательно прицеливаясь...
Вот ведущий группы “юнкерсов” сделал полупереворот
через крыло и отвесно начал пикировать на выбранную цель.
Остальные последовали его примеру.
Александр Мошин поймал в прицел бомбардировщик и
хлестнул по нему пулемётной очередью. Удачно. Воздушный
стрелок “юнкерса” замолчал, и теперь фашистский пират был во
власти Александра. Он тщательно прицелился и резанул по
правому мотору.
- Горит! - радостно закричал он, увидев шлейф белого
дыма. Ю-88 медленно завалился на левое крыло, перешел в
крутую спираль и врезался в землю. Мощный взрыв потряс
округу...
Появления советских самолётов немцы не ожидали. Они
даже не сумели сгруппироваться для обороны и пустились
врассыпную наутёк, получив значительные повреждения. Пять
геринговских стервятников ткнулись носами в землю и вспыхнули
чёрно-красными кострами.
В этом бою особенно активен был единственный пока в
полку Герой Советского Союза Александр Мошин. Он считал
свою награду лишь авансом, который предстоит отрабатывать в
горниле Великой Отечественной войны, оправдывать доверие
Родины.
Первую потерю понёс и 402-й. Старший лейтенант К. С.
Шадрин неосторожно атаковал корректировщика “раму” ФВ-189 и
сам получил повреждения: “рама” хлестнула изрядной пулемётной
очередью и повредила водорадиатор “мига”. Шадрин всё-таки
доконал фашиста и “рама” свалилась с неба. Но шадринский МиГ3 совершил вынужденную посадку в непосредственной близости
от немецкого переднего края. Лётчику пришлось взрывать
собственный самолёт: МиГ-3 являлся нашей новинкой.
На аэродром в Идрицу пилоты 402-го истребительного
авиационного полк прилетели с пустыми баками.
Командующий позвонил:
- Поздравляю с боевым крещением. Я Вас не знаю, но
кроме лётчиков-испытателей эту задачу не выполнил бы никто.
Следующий день принёс ещё шесть боевых побед. Охраняя
железную дорогу, лётчики 402-го истребительного авиационного
полка сбили пять До-215 и одного Ме-109. Фашисты же не
разбомбили ни одного нашего эшелона.
Пилоты Юрий Антипов, Александр Мошин и Константин
Кожевников штурмовали переправу через Западную Двину (у
города Дисна) и на обратном пути вынуждены были приземлиться
близ г. Великие Луки - кончилось горючее”.
Испытание огнём
Человеческая
память
удивительное
хранилище
исторических событий. Всё дело в том, что люди помнят во всей
полноте не то, что происходило на самом деле, а то, что поразило
их
воображение.
Потому-то
историки
не
доверяют
воспоминаниям, рожденным два-три десятилетия спустя. Другое
дело дневник или журнал учёта полётов. Это уже документ, в
котором отражён хронометраж боевых действий полка,
наполненный многими точными наблюдениями и меткими
замечаниями.
Одно из них весьма существенное: лётчики-истребители
402-го истребительного авиационного полка не только отлично
а
воевали, но и ни на один день не прекращали своей испытательной
работы, были связаны с авиационными заводами. Они совершали
двойной подвиг - воинов и исследователей, разрабатывали тактику
боевых действий.
В среде лётчиков не было единого мнения о том, следует ли
использовать фигуры высшего пилотажа в бою, особенно
ранверсман, который не является боевой фигурой, а лишь
подчёркивает превосходство над противником, является
своеобразным спортивным шиком. Однако несколько боевых
вылетов командира полка Петра Михайловича Стефановского в
паре с Константином Афанасьевичем Груздевым убедили всех в
эффективности Костиной тактики.
К. А. Груздеву принадлежит идея сменить на Миг-3 мотор
АМ-35 на АМ-38, а также инициатива в использовании щитков для
уменьшения радиуса виража. Во время воздушного боя на
самолёте ЛаГГ-3, отклоняя щитки на 10-15 градусов и делая
крутой вираж, он мастерски заходил в хвост “мессершмитту” и
сбивал его.
Методы ведения боя, предложенные Груздевым, с успехом
стали применять истребители и других полков. Надо отметить, что
вообще в первые недели и даже месяцы войны 402-го полк,
продолжая пополняться техникой и людьми, учился военному
делу заново.
Инцидент с Бахчиванджи
3 июля 1941 года полк вылетел на новое боевое задание.
Машина командира полка должна была взлететь последней. И тут
оружейный мастер докладывает, что крупнокалиберный пулемёт
отказал. “Ну, намертво заел, чёрт непослушный”, - чуть не плача
докладывал мастер.
Стефановский в эти минуты был похож на вздыбившегося
во весь свой громадный рост медведя. Его глаза метали молнии.
- Да где Вы были раньше? - отчитывал он инженера В. И.
Алексеенко. - Вы понимаете, что полк улетел без командира? А мы
должны штурмовать переправу на Западной Двине всем полком,
понимаете вы это - всем полком! А командир на земле!
Стефановский глянул на разобранный пулемёт, на кучу
железяк с прорезями, зацепами, уступами: ни дать, ни взять металлолом.
- Уберите все это немедленно и поставьте новый пулемёт, приказал Стефановский, а сам побежал к стоящему в стороне
замаскированному МиГу-3, готовому к взлёту. Оказывается этот
самолёт Стефановский сам оставил на всякий случай на аэродроме
вроде засады: вернутся наши с боевого задания без горючего и
боеприпасов, а тут, неровён час, фашист налетит — сколько дров
наломает! Бывало уже в других частях, наслышаны...
Теперь же Стефановский хотел на этом запасном самолёте
улететь вслед за полком сам, а в засаде пусть уж останется
командирский МиГ-3, которому сейчас поставят новый пулемёт.
Но произошло неожиданное. Лётчик Григорий Яковлевич
Бахчиванджи не захотел покинуть кабины самолёта. Он и так был
недоволен, что его не взяли в первый для него боевой вылет
вместе со всем полком, а тут ещё и самолёт отдай!
– Без полка Вы не командир и не имеете права приказывать,
— отрезал он Стефановскому. - И самолёт этот мой, я его в
институте ещё облетывал. Самолёт, ружьё и жену не дам никому так у нас говорят на Кавказе!
Что поделать, лётчики-испытатели плохо знали армейские
порядки и в них ещё глубоко сидели штатские и полупартизанские
привычки.
При этих словах Бахчиванджи механик Владимир
Борисович Щербина улыбнулся и отошёл в сторонку. Так
спокойнее.
Не успели решить спор командир и пилот, не прошло и
десяти минут после вылета полка с аэродрома, как в воздухе
появился До-215. Моментально сброшена маскировка, взревел
мотор, и Бахчиванджи прямо со стоянки устремился в воздух.
Прекрасный пилот — он ловко зашёл фашисту в хвост. Расстояние
между самолётами быстро сокращается. Метров с пятидесяти
а
Григорий открыл огонь изо всех пулемётов и вражеский
бомбардировщик, окутанный пламенем и дымом, свалился на край
аэродрома.
Наблюдавшие этот скоротечный бой техники и штабисты
радостно рукоплещут победителю, кричат: “Ура, Жора!” - а
победитель уходит всё дальше от аэродрома.
“Решил воспользоваться моментом и догнать полк,
ушедший на задание”, - подумал командир, - “придётся наказывать
за непослушание”. Но командир ошибся, - Бахчиванджи заметил в
воздухе другой До-215, который бесстыдно удирал, бросив без
помощи своего рухнувшего на землю собрата. Напуганный враг
наполовину сломлен, добить его - несложная задача. И
Бахчиванджи настиг беглеца, поджёг ему правый мотор и пустил
догорать на землю.
- И этому капут! - кричат с земли.
Но радость вдруг как рукой сняло - у Бахчиванджи авария.
Даже с земли видно, что винт “мига” остановился. Сейчас штопор
и... но Бахчиванджи, милый, дорогой Бахчиванджи мастерски
делает переворот и с неработающем мотором идёт на посадку.
Невероятно, но факт - МиГ-3 планирует! И не только планирует,
но и классически садится! Стефановский, этот бывалый
испытатель, влюблённо смотрит на полёт Бахчиванджи.
Тогда никто не мог и предположить, что Григорию
Бахчиванджи предстоит в скором будущем открыть эру
реактивной авиации, точно так же как Юрию Гагарину - открыть
эру космонавтики.
Это он в 19.00 15 мая 1942 года поднял в небо
принципиально новую в мировой авиации машину БИ-1 Виктора
Федоровича Болховитинова.
Война помешала тогда круто перевести нашу авиационную
промышленность на производство реактивно-ракетных самолётов,
и мы продолжали усиленно пополнять самолётный парк
поршневыми машинами. В 1942 году мы выпустили 25.400
самолётов, на 10.700 машин больше, чем гитлеровцы. В 1943 году
Германия увеличила производство до 25.000 самолётов, а
советский тыл дал 35.000 боевых воздушных машин.29
С первых дней Великой Отечественной войны
Бахчиванджи - в составе 402-го истребительного авиационного
полка. И в первом же его бою такая блистательная победа. Все, кто
находился на аэродроме, бегут к самолёту. Ещё издали видно
разгоряченное лицо пилота.
- Ранен?
- Кажется, нет. Шею вот нестерпимо жжёт.
Быстро разматывает белый шелковый шарф. Он
продырявлен пулей. По коже - жжёная полоса. Но героя качают.
Не каждому дано в первом же вылете сбить два самолёта. Техники
осматривают МиГ-3 и делают вывод - машина мертва: мотор, оба
радиатора, лонжероны, даже пневматика колес изрешечены
пулями. Действительно, посадить такую мёртвую машину
способен только испытатель.
Теперь на аэродроме имеется один исправный самолёт, на
котором оружейники заканчивают установку пулемёта для
командира. Стефановский направляется к своему самолёту и в это
время сигнал:
- Воздух! Воздух!
Третий До-215 шёл к аэродрому с севера. Техники Н. В.
Сурьянинов и А. В. Фуфурин без лишних слов подбежали к
командиру, помогли ему надеть парашют и подсадили в кабину.
Оружейники ещё завинчивают гайки. Надо бы проверить пулемёт,
да некогда. Самолёт командира машина на форсаже набирает
высоту…
До-215 заметил взлёт “мига” и маневрирует. “В хвост ему
зайти будет нелегко, успеет отбомбиться “Дорнье”, - думает
Стефановский и решает атаковать До-215 на пересекающихся
курсах. Точность стрельбы при этом минимальная, как у
истребителя, так и у бомбардировщика, но и безопасность МиГ-3
выше!
29
Яковлев А. С. Цель жизни. М.: Политиздат, 1966. С. 327.
а
МиГ-3 промахнулся. Он выскочил выше “Дорнье” на
тысячу метров. Теперь он справа сверху. Пикирует прямо на
самолёт, едва успел проскочить между стабилизатором и крылом
бомбардировщика, и опять пули идут мимо, непристрелянный
пулемёт подводит.
Стефановский снова выводит с большим напряжением своё
МиГ-3 из пикирования и начинает набирать высоту. Ещё очередь
по “Дорнье” и наконец-то правый мотор фашистского самолёта
выбросил чёрный шлейф дыма. Пулемёт неприятельского стрелка
умолк. Стефановский продолжает атаку сзади снизу. Ему теперь
можно не опасаться. Но фашист на одном моторе продолжает
тянуть к линии фронта. У Стефановского же заклинило
пулемёты...
После приземления Стефановский рассказывал:
- Сначала я хотел таранить фрица своим безоружным
самолётом, но потом решил подавить его морально. Зашёл
спереди. Перевожу машину в пологое пикирование на встречных
курсах. Сходимся, ближе и ближе. Вижу, нервы у фрица крепкие,
вниз не ныряет. Буквально в нескольких метрах он всё-таки
потянул ручку на себя. Ага, пробрало, думаю. А ну-ка, повторим
атаку. Подвожу МиГ-3 ещё ближе к “Дорнье”, как борец на ковре,
пытаюсь дожать его к земле, посадить, пленить. Но фриц то ли не
захотел сесть, то ли не сумел - ударился в землю, взорвался на
берегу Себежского озера.
- Только что сообщили по телефону, - доложил инженерполковник И. Г. Лазарев, - наземные войска благодарят пилота
“мига” за победу над этим нахальным “Дорнье”.
- Благодарность благодарностью, а вот почему Вам,
инженеру, не волнуется. Не стыдно, когда на самолёте неисправно
вооружение? - строго спросил Стефановский.
- Волнуется, и ещё как. Но это - заводской брак, а Вы
взлетели без отладки пулемётов. Когда вы пикировали на
бомбардировщик, а потом проскочили вниз мимо него, я,
признаться, подумал - рано отвоевался мой командир... Но раз Вы
уцелели – значит, Вам предстоит долгая боевая жизнь...
Слова бывалого воина оказались вещими. За все боевые
вылеты Героя Советского Союза Стефановского, - а летал он часто
и в бою вёл себя решительно, - его самолёт был повреждён лишь
однажды.
Под ударами “мигов”
Тем временем 402-й полк выполнил боевое задание и лёг на
обратный курс. Дмитрий Леонтьевич Калараш отлично справился
с обязанностями заместителя командира полка. Небольшая
кучевая облачность на высоте трёх тысяч метров способствовала
маскировке полка.
Вот и переправа. В разрывы облачности ударила зенитная
артиллерия, но тут же замолчала под ударами “мигов”. Остальные
самолёты прицельно штурмовали вражескую переправу и целыми
возвращались на аэродром.
На обратном пути встретились с группой немецких
самолётов, и произошла скоротечная стычка, из которой 402-й
истребительный авиационный полк вышел с честью. Немецкие
лётчики были в большинстве и, видимо, имели долгий боевой
опыт. Уверенные в своей непобедимости, они первыми атаковали
402-й полк.
Немцы разделилась на две группы. Два десятка “хейнкелей”
сковывали действия полка, а другая группа полезла вверх, чтобы
атаковать “мигов” со стороны солнца.
Калараш разгадал этот манёвр и, используя высотные
качества МиГ-3, повёл полк за второй группой. Немцы поняли, что
им невыгодно тягаться с нашими истребителями на высоте и с
полупереворота стали уходить вниз. “Миги” за ними. Фашисты
хитрят, хотят заманить наши истребители под огонь своих
самолётов, но бой принял сумбурный характер, горючее на исходе,
и немцы пустились наутёк, потеряв несколько машин.
Майор К. А. Груздев, капитан Н. Д. Баулин и старший
лейтенант М. С. Чуносов сбили по ”юнкерсу”, майор А. В.
Плетюхин и старший лейтенант К. С. Шадрин - по одному Хе-126,
а
а старший лейтенант Л. Д. Ампилогов подловил и свалил с неба
связной самолёт ”Физелер Шторх”30.
Всего же за первые три дня боевых действий 402-й
истребительный авиационный полк уничтожил 20 немецких
самолётов. Это уже успех!
В первые месяцы войны у немцев было самолётов больше,
чем у нас, в пять раз, и приходилось компенсировать это
обстоятельство большим числом самолётовылетов в день. Редко
пилоты вылетали в день менее четырёх раз, а то, как правило, 6-8
раз.
Прямо в кабине отдыхали в те малые минуты, за которые
техники и оружейники готовили самолёт к вылету. Пищу
принимали в кабине же. Задачи перед истребителями ставили
самые различные: штурмовка вражеских войск, прикрытие
железнодорожных узлов, разведка. И неизменные групповые и
индивидуальные бои — отчаянные поединки с фашистскими
бомбардировщиками,
истребителями,
разведчиками,
корректировщиками.
И чувствовалось по поведению фашистов в бою, что спесь
их постепенно линяла, иные стали уходить, даже не принимая боя
с краснозвёздными “мигами”.
Однажды у пилота Соколова заклинило вооружение, а
“хейнкель”, видимо, догадался об этом. Он всё настойчивее стал
приближаться и обстреливать Соколова с ближней дистанции.
Стрелял, конечно, трусовато и плоховато. Тогда Иван Дмитриевич
Соколов схватил в руки ракетницу и почти в упор выстрелил из
неё по приблизившемуся “хейнкелю”. Немец резко рванул в
сторону. Видать не понял, что это ещё за страшное оружие
изобрели русские. Но больше не рискнул пойти в атаку, а Соколов
благополучно дотянул до аэродрома.
Комиссар Пономарёв
30
Аист (нем.).
Непревзойденный ас Константин Афанасьевич Груздев со
своим ведомым Афанасием Григорьевичем Прошаковым подбили
Ме-109 и повели его под трассами пулемётов на свой аэродром.
Перед заходом на посадку немец в последний раз попытался
вырваться из клещей, но получил дополнительную порцию свинца
и плюхнулся возле взлётной полосы.
Техник Яков Михайлович Фомин и мотористы
отремонтировали и перекрасили Ме-109. На нём на низкой высоте
К. А. Груздев стал перелетать линию фронта и, будучи в тылу
врага, начинал свободную охоту - пристраивался в хвост к какойнибудь немецкой авиачасти и расстреливал ближайшие самолёты в
упор. Однако по настоянию комиссара полка Сергея Федотовича
Пономарёва Стефановский эти полёты запретил.
Кадровый политработник, принципиальный, волевой и
исключительно чуткий человек, Пономарёв был душой и совестью
полка. Уже не молодой, он не пропускал ни одного вылета. Когда
полк шёл на выполнение задания всем составом, комиссарский
МиГ-3 был виден всем. Молодые лётчики как могли, оберегали в
бою своего комиссара.
Его ординарец встречал своего “батю” из полёта с особой
тревогой, зная, что у Сергея Федотовича иногда пошаливает
сердце, и он настолько потеет, что нуждается в смене белья. Все
лётчики полка знали об этой слабости комиссара, но никто ни
разу, ни словом, ни намёком не оскорбил пожилого человека,
знали, что и молодые возвращаются из боя в таком белье, хоть тут
же его и выжимай.
А воздушные схватки становились всё ожесточеннее.
Немецкое командование, судя по показаниям пленных, ещё
несколько дней назад не верившее в появление на этом участке
фронта советских асов, летающих на новых, совершенно
неизвестных истребителях, теперь изменило своё мнение. Боевые
потери немцев росли и фашисты приняли контрмеры: они начали
днём и ночью пробиваться к аэродрому 402-го истребительного
авиационного полка, чтобы уничтожить его. Война есть война, без
жертв не бывает. Так случилось и в это раннее июльское утро.
а
***
Солнце ещё только начало выкатывать своё золотое блюдо
из-за горизонта и щекотать яркими лучами просыпающуюся
землю, как над аэродромом появились три девятки вражеских
бомбардировщиков До-215. Они шли на бреющем полёте, низко со
стороны солнца, откуда посты ВНОС их не ожидали и не сразу
разглядели.
Стефановский успел поднять только пять самолётов. Бой
завязался над северным краем аэродрома. И сразу пять До-215
рухнули наземь. Остальные бомбили аэродром. От осколочных и
зажигательных бомб запылало несколько наших самолётов.
Начали взрываться боеприпасы...
Убиты пытавшиеся тушить горящий самолёт техники
Быков и Коротков. Инженер Салихов засыпан заживо. Много
раненых.
Прямо на аэродром упал МиГ-3 лётчика Сорогина. Сам
Сорогин выпрыгнул из горящего самолёта и раскрыл парашют. С
земли видели, как фашисты расстреляли Сорогина. Видели и то,
как комэск Василий Ефимов догнал Ме-109 и наказал фашиста. Но
преимущество у фашистов в небе было явным. В штурмовку
аэродрома включились и “мессеры”, прозванные за их форму
“худыми”, и беспощадно уничтожали стоянки наших самолётов.
Фашисты готовились торжествовать победу. Они ведь
привыкли на Западе побеждать. Они верили, что Ме-109 был
лучшим боевым самолётом, которым вооружена почти вся
истребительная авиация Германии. С тех пор он не на шутку
разлетался. Фашисты бросали его с одной жертвы на другую.
Покончив с одним европейским государством, фашисты
набрасывались на другое. И это до поры до времени сходило им с
рук, пока они не ввязались в войну со страной Советов.
Оставшаяся в небе четвёрка наших “мигов” продолжала
яростно атаковать. Яркая вспышка блеснула на небе, и за
“мессером” потянулись языки пламени. Он всё круче входил в
пикирование, и немецкий лётчик, потерявший управление, бросил
самолёт. Его парашют в грохоте боя выглядел одиноко и
жалостливо; мотаясь над фонтаном из дыма и огня от
взорвавшегося самолёта. Это сразу отрезвило немцев и они,
отстреливаясь, стали выходить из боя.
Пленный капитан имел Рыцарский крест и кичливо заявил,
что сбили его случайно. Кто? Пилоты дружно показали на С. Ф.
Пономарёва:
- Вот, комиссар срезал.
Капитан открыл планшет и вынул карту:
- Вам, - передал он карту Пономарёву.- А это перешлите
Лотти, - и он протянул пачку писем и талоны, по которым Лотти
могла получать дополнительный паёк за мужа: пачку сигарет и по
100 граммов хлеба...
***
Хороня убитых, оставшиеся в живых клялись мстить,
мстить и мстить! Сергей Федотович на траурном митинге говорил
тяжёло, медленно, точно ронял в толпу не слова, а камни:
- Фашисты уже объявили на весь свет, что они победили. А
правда в том, что гитлеровский блицкриг терпит крах. Фашисты не
смогли сорвать развертывание наших сил. Помощь фронту идёт.
Правда в том, что мы можем бить фашистов, и мы побьём их.
Гитлер начал эту войну, но не он поставит последнюю
точку.... Потери велики. Не все вернутся к родным очагам... Я
согласен с поэтом: “У храбрых есть только бессмертие, смерти у
храбрых нет”... Вечная память павшим товарищам!.. Спите
спокойно, друзья, - мы довершим наше дело... За Родину, за
советский народ, к победе!..
После митинга Сергей Федотович подошёл к заместителю
начальника штаба Осипенкову, обнял за плечи:
- Ты вот что, тёзка, запиши этот трагический случай в
дневник, пусть знают потомки, как мы кровью умывались, какую
школу прошли...
а
Были сделаны выводы: дежурство самолётов-перехватчиков
стало круглосуточным в небольшом удалении от аэродрома и,
главное, была улучшена маскировка.
***
Впервые родилась идея считать основной единицей не
звено (3 самолёта), а пару (ведущий и ведомый). Несмотря на
потери, в полку росло число героев воздушных боев, о которых
напуганные немецкие пилоты стали тревожно предупреждать:
“Ахтунг! В небе “красные дьяволы”.
Из журнала
боевых действий полка
Вот скупые строчки из журнала боевых действий 402-го
истребительного авиационного полка тех дней, хранящегося в
Центральном архиве Министерства обороны:
“6.7.41. В 7.00 утра капитан Прошаков в районе Великие
Луки сбил До-215.
7.7.41. В 15.00 в районе Невель старший лейтенант M. С.
Чуносов сбил Ме-110, а капитан А. Г. Прошаков и Г. Я.
Бахчиванджи - Ме-88. Самолёт М. С. Чуносова получил несколько
пулевых пробоин. Чуносов - замечательный воздушный боец.
Редко проходит день, чтобы он не вёл воздушного боя и всегда
побеждает.
8.7.41. В 10.30 М. С. Чуносов в районе Великие Луки сбил
Ме-110. В 14.00 вступил в бой с Ю-88 и сбил его. В результате
полученных повреждений Чуносов совершил вынужденную
посадку возле деревни Лешня и станции Пустошка.
10.7.41. В 10.00 над районом Невель-городок лейтенант Д.
Ф. Кожевников и капитан Г. Я. Бахчиванджи сбили Хe-126. В
16.00 М. С. Чуносов в районе Невель сбил До-215, но сам получил
ранение в голову. Вынужденная посадка в районе Поречье.
Эвакуирован на аэродром”.
О героизме лётчиков как-то не принято было говорить
вслух. Героизм подразумевался, но не выпячивался, шла обычная
боевая работа, в которой всё должно быть разумно.
Вспоминается такой случай. Командующий ВВС фронта
генерал-майор И. П. Антошин приказал уничтожить привязной
аэростат, корректирующий артиллерийский огонь в районе
деревни Рощица. Командир полка П. М. Стефановский вызвал А.
Г. Прошакова, ознакомил его с приказом и спросил:
- Сколько Вам потребуется самолётов для выполнения
задания?
- Управлюсь один, товарищ командир, - отвечает он.
- Но аэростат, наверняка, охраняют зенитки и прикрывают
истребители.
- Я тоже так думаю и потому считаю, что на такое дело
одному идти надёжнее...
Стефановский раздумывал. Он вспомнил, что Прошаков
уже однажды пробовал воевать в одиночку. Было это над
Идрицким аэродромом. Тогда ночью назойливо барражировал
немецкий бомбардировщик, выискивая цель. Прошаков взлетел
один и сбил ночного “охотника”. На вторую ночь уже несколько
ночных бомбардировщиков стали бросать наугад бомбы
поблизости от аэродрома в надежде нащупать его. И опять
Прошаков взлетел в ночное небо и сбил одного, а у остальных
отбил охоту от подобных ночных прогулок. И сейчас Прошаков
доказывает Стефановскому:
- Группой понесём потери и от истребителей, и от
зенитчиков, а одному легче подойти со стороны солнца. Спикирую
и уйду на форсаже. С “мессерами” в бой ввязываться не стану,
честное слово даю, товарищ командир...
Через 15 минут в небе запылал аэростат, а ещё через 10
минут сияющий Афоня - так любовно звали Афанасия
Григорьевича друзья, докладывал:
- Задание выполнено, товарищ командир, самолёт и пилот
готовы к новому вылету.
а
Но тактика индивидуального боя, даже основанного на
высочайшем мастерстве пилота, была скорее не правилом, а
исключением.
Вспоминает Антипов
Герой Советского Союза лётчик-испытатель Юрий
Александрович Антипов вспоминает обстановку, возникшую с
прибытием на фронт 31-й сибирской смешанной истребительная
авиационной дивизии, которой командовал будущий маршал
авиации Сергей Игнатьевич Руденко. С первых дней штабу
дивизии требовались разведывательные данные, которые можно
было добыть фотосъемкой. Всего с аэродрома Андреаполь
действовало восемь самолётов-разведчиков Пе-3, и каждому
выделяли для прикрытия по одному МиГ-3 (И-16 не годились для
этой роли из-за их малой скорости).
Ю. А. Антипов сразу предложил действовать группами, но
его не послушали: одиночному самолёту легче-де проскочить
через линию фронта незамеченным. И верно, это удалось и раз, и
другой, а на третий раз немцы вычислили “окна” и поставили у
каждого засаду из 5-6 истребителей Ме-109.
- К счастью, - рассказывает Ю. А. Антипов,- солнце было у
нас за спиной, и мы с разгону проскочили опасную зону низко над
землёй. А далее уж нас “мессера” догнать не смогли.
С
высоты
полторы
тысячи
метров
провели
фотографирование дорог и позиций противника в указанном
районе, и только раз были обстреляны зенитной артиллерией.
Однако на обратном пути нас опять ждали в засаде ”мессеры” и
все пятеро навалились на ведущего.
Антипов похолодел: если немцы расстреляют разведчика пропала вся аэрофотосъёмка, и тогда самому лучше на аэродром
не появляться. С первых дней войны установился неписаный
закон: сам погибай, а ведущего выручай. Антипов вспомнил, что
он только мельком видел командира корабля-разведчика - какой-то
молоденький младший лейтенант - что он сможет против пятёрки
хищников-асов? И точно. Разведчик завалился на крыло и стал
падать в Жижечское озеро (район Великие Луки). Хоть бы дотянул
до берега...
Антипов не видел, а скорее почувствовал, как
торжествующие немецкие лётчики теперь всей пятёркой
обрушились на Миг-3, вокруг которого заплясали огненные трассы.
“Куда же упадет разведчик?” - продолжал гадать Антипов,
мало беспокоясь о собственной безопасности. Но что это?
Разведчик не падает, а на полном форсаже уходит...
“Ай, умница, ай молодец, младший лейтенант. Ну, держись,
фрицы. Пятеро против одного? Не важно! Лишь бы заварить
хороший бой и дать разведчику уйти подальше...”
И Антипов ввязался в бой. Но надо же такому случиться:
пулемёты работали с перебоями... Кляня всё на свете, Антипов
пустился на хитрость; пугал немцев, крутил фигуры высшего
пилотажа. Вот уж поистине: хочешь жить - умей вертеться. Даже
имитировал падение.
Но немцы на этот раз не поддались на удочку, знали, что
горючее на исходе и скоро советский МиГ-3 закончит свой
предсмертный танец и взаправду рухнет на землю.
Антипов увидел, однако, что прикрываемый им разведчик
благополучно ушёл, и сам решил, прижимаясь к земле, уйти от
погони. Но за ним плотно увязались два Ме-109. Ведут, как зайца
за уши, не отстают, требуют посадки.
Будут бахвалиться: посадили русского. Обидно Антипову:
над родными полями и под фашистским конвоем... Но в баках
последние капли горючего. Сесть бы вон на ту просеку...
Проклятый пулемёт...
***
Антипов сделал горку, переворот и в отчаянии нажал на
гашетку. Неисправный пулемёт кашлянул всего четырьмя пулями
и снова замолк... Но одна пуля все-таки попала ведущему
“мессеру” в радиатор и повредила мотор... С убранным шасси
а
ошеломлённый немец сбил несколько вершинок молодых ёлок и
сел на просеку в ближайшем лесу.
Второй Ме-109 был обескуражен и напуган случившимся:
вот тебе и безоружный русский. Ну его, к шуту. Не принимая боя,
немец прошёл над сбитым своим ведущим и скрылся в западном
направлении.
Наблюдавшие с земли этот кратковременный бой над
аэродромом Андреаполь лётчики 29-го истребительного
авиационного полка и командир 31-й смешанной истребительной
авиационной дивизии полковник С. И. Руденко зааплодировали,
крича:
- Ура!!!
Они радостно встретили благополучную посадку Антипова.
А Юрий Александрович ещё из кабины шумел:
- Надо изловить фрица!
Помощник начальника штаба 402-го истребительного
авиационного полка по разведке капитан Александр Степанович
Никитин тут же сформировал группу захвата и вместе с
Антиповым на автомашине выехал к месту приземления
немецкого самолёта.
Когда они добрались к месту падения Ме-109, там уже
были быстроногие колхозницы, которые шумно раздирали
немецкий парашют на косынки.
- Где немец? - закричал Антипов.
- А бис его знает, - весело отвечала молодайка, - вон и
штаны бросил, в одном исподнем утёк.
- Бабоньки, милые, давайте искать фрица, а то он беды
наделает...
Но поиски ничего не дали ни в этот день, ни в другой, ни на
третий. Лишь через неделю фашистский пилот капитан Хоппе был
задержан в крестьянском платье при попытке перейти линию
фронта.
***
В кабине Ме-109 Антипов и Никитин нашли полётную
карту, и на ней (редкая удача) условными знаками было
обозначено несколько аэродромов. И наши И-16 в этот же день,
используя карту, разбомбили важный немецкий аэродром.
Полковник С. И. Руденко объявил Антипову благодарность,
добавив:
- Заходи вечерком, обговорим тактику воздушной разведки.
Шаблон, действительно, здесь неуместен.
Генерал П. Ф. Жигарев называл лётчиков 402-го
истребительного авиационного полка бедовым народом, ценил
опыт, мужество их, дерзкую смелость, массовый героизм,
проявленный в суровые дни и ночи обороны Москвы.
Если не было “мигов” - взлетали на “чайках”, на любой
машине, были бы крылья. Капитан Алексей Иванович Негода до
войны был лётчиком-испытателем на авиазаводе на Волге. По его
инициативе лётчики стали выполнять не свойственные
истребителям задания: штурмовку вражеских войск.
Как и П. М. Стефановский, А. И. Негода был неутомим,
рвался в бой, находил врага и уничтожал его. Он же предложил
базировать полевой аэродром поближе к передовой, что давало
возможность за 50-минутную заправку горючим сделать четыре, а
то и пять заходов на штурмовку. Командование заметило
бойцовские качества волгаря и назначило его командиром 562-го
истребительного авиационного полка....
Замена материальной части
402-й истребительный авиационный полк воевал всего
полмесяца, а более половины самолётов его уже требовали такого
ремонта, который инженер И. Г. Лазарев и его помощники в
полевых условиях сделать не могли. Часть лётчиков была
направлена на завод за новыми машинами.
***
Из
Москвы
получена
срочная
шифрованная
телефонограмма. Стефановского вызывает Сталин. Зачем?
Вернётся ли? В чём провинился?..
а
На всякий случай исполняющим обязанности командира
Стефановский оставил с 17 июля Константина Афанасьевича
Груздева. Почему-то все посчитали это назначение временным.
К. А. Груздев летал с 1933 года. В 1936 году попросился в
Испанию, но при переходе границы был арестован. Восемь
месяцев провёл в застенках гестапо. Фашисты ничего от него не
добились и выдворили в Швейцарию.
Небольшого роста темпераментный крепыш, он походил на
французского менестреля, играл на баяне и на множестве других
инструментов, знал французский шансон, отлично плясал, был
мастером на выдумки. Даже из своей лысины он умел извлечь
материал для импровизированных миниатюр. Он неизменно брал с
собою в полёты баян и если бой был хорош, то из кабины
приземлившегося мига раздавалась “Катюша”, а если бой был
тяжёлым, то басы баяна звали: “Вставай, страна огромная!”
При этом лётчики ценили в Груздеве не столько
артистические данные, сколько пытливый характер, гибкий ум,
умение быстро и верно находить смелые решения и добиваться их
исполнения. Ему принадлежит разработка порядка сопровождения
истребителями бомбардировщиков СБ, ТБ-3 и Ил-2 на различных
этапах их боевой работы. Он один из инициаторов подвески на
МиГ-3 реактивных снарядов (до 8 РС-82 на самолёт).
Наверное, не было ни одного лётчика на Северо-Западном
фронте, который бы не завидовал мастерству, технике
пилотирования, которой владел Константин Афанасьевич Груздев.
Он был пилотом-романтиком.
Однажды его самолёт попал в самую середину грозы.
Опасно. Но Груздев радовался:
- Играл в прятки с молниями. Красотища!..
На фронте он сбил 17 фашистских самолётов, но погиб не в
бою, а при испытании самолёта “аэрокобра” в феврале 1943 года
на аэродроме близ Свердловска и похоронен рядом с Григорием
Бахчиванджи.
Стефановский руководит
обороной московского неба
Тяжело, очень тяжело расставаться о теми, с кем накрепко
связали кровной дружбой жаркие воздушные бои, победы и
утраты, - со своим ставшим родным полком. Но приказ есть
приказ. Организатор и первый командир 402-го истребительного
авиационного полка Пётр Михайлович Стефановский на латаномперелатаном У-2 летит в Москву. Наутро вместе с Н. А.
Булганиным он прибыл в кабинет И. В. Сталина.
- Садитесь, - указал Иосиф Виссарионович на стул рядом с
собой. И усталым голосом добавил. - Ну, рассказывайте, как
воюется?
“Неужели для этого меня вызвали с далекого от Москвы
фронта?” - подумал Стефановский, и коротко рассказал о боевых
действиях 402-го и соседних полков. По просьбе Сталина кратко
охарактеризовал самолёты противника и методы успешного боя с
ними.
Не утаил и правды о негативных сторонах обстановки,
сложившейся на Северо-Западном фронте, в том числе в нашей
авиации, к середине июля 1941 года.
Сталин слушал внимательно, молча. Когда Стефановский
закончил доклад, Иосиф Виссарионович задумчиво, словно
взвешивая каждое слово, произнес:
- К сожалению, все эти известные и неизвестные Вам
ненормальности имеют место. Но мы принимаем меры. Да, мы
выстоим. И победим... ... Что вы думаете делать дальше?
- Как что? - Стефановский даже вскочил и встал по стойке
смирно. - Полк есть? Пополнимся материальной частью и будем
драться, товарищ Сталин, до последнего!
- Не надо до последнего, товарищ Стефановский, так не
надо... Война ещё только началась, а вы приобрели боевой опыт,
видели неприятеля в лицо. Это очень важно - видеть врага в лицо.
И победить. Теперь вы нужны здесь...
- Как прикажете, товарищ Сталин!
а
- Да перестаньте вы!.. - Сталин бросил возмущенный взгляд
на Стефановского. - Приказать каждый дурак сможет.
Он испытующе посмотрел на лётчика. И, решившись,
сказал:
- Через три дня немцы собираются бомбить Москву. Вы
должны помочь защитить её...
Наступило тягостное молчание, которое длилось ровно
столько, сколько потребовалось Сталину, чтобы раскурить трубку.
- Ну, так что Вы лично думаете об этом? Скажите? Я жду...
- Думаю, наш полк мог бы принести некоторую пользу.
- Вот это другой разговор. Но речь не о Вашем полку, а о
Вас лично. Да Вы сидите, а то и мне встать придётся.
Сталин не любил сидеть глубоко в кресле, а на этот раз он
и вовсе сел на краешек полумягкого стула.
- Скажите, Вам известно, кто непосредственно руководит
обороной Москвы с воздуха?
Стефановский насторожился, но ответил сразу:
- Известно, товарищ. Сталин. Командир авиакорпуса
полковник Климов Иван Дмитриевич, очень надёжный командир,
прекрасный лётчик, волевой товарищ...
- Знаю. Не захваливайте как невесту, не люблю. А сколько у
него полков?
- Вот этого точно не знаю, но предполагаю, что около
тридцати. Тысяча-то самолётов должна быть?
- Я не о самолётах, товарищ Стефановский, я о людях.
Победу добывают люди. Сколько у Климова заместителей?
Стефановский замялся. Куда клонит Верховный?
Проверяет, как хранится военная тайна? Решил ответить
уклончиво:
- Командиру корпуса по штату положен один заместитель.
- Так как же может один, - Сталин неожиданно резко
повысил голос почти до крика, - даже такой хороший командир,
как Климов, управлять тридцатью подчиненными командирами?
Со времен Римской империи известно, известно, что один человек
может плодотворно управлять не более, чем пятью подчинёнными.
– Сталин слегка пристукнул ребром ладони по столу, будто
положил конец рассуждениям. И совершенно спокойно спросил:
- Есть у Вас карта?
Стефановский достал из планшета десятикилометровку,
масштабную линейку и цветной карандаш. Пока он молча
раскладывал на столе и выравнивал карту, в кабинет вошел
генерал-полковник авиации П. Ф. Жигарев. Сталин подвёл его к
карте:
- Так вот, - будто продолжая давно начатый разговор, сказал он, - мы создадим четыре сектора обороны Москвы с
воздуха - и он провел две красные пересекающиеся линии через
центр столицы. Одна линия шла от Калинина, другая - от СпасДеменска. - Начальники секторов станут одновременно
заместителями командира авиакорпуса. Западный возглавит
подполковник Стефановский. Проект приказа представить мне
сегодня в 22.00. Отличившихся в боях лётчиков Вашего полка,
товарищ Стефановский, представьте сегодня же к награждению
орденами. Думаю, что этому полку ещё много придётся
потрудиться для победы. Всего Вам доброго!..
Стефановский в беседе со Сталиным ошибался, и намного.
6-й авиакорпус ПВО Москвы имел около 60 истребительных
авиационных полков. В западный же сектор входило только 11.
Мало, но Стефановский понял, что Сталин будет искать резервы.
Верховный вплотную взялся за изучение военного дела и ему
можно аргументировано возражать, не опасаясь за последствия.
Москве стоять вечно!
Гитлеровцы хотели с ходу взять обе столицы: Москву и
Ленинград, расчленив нашу оборону. В направлении Калинин Бологое нацелились танковые и пехотные войска, как всегда,
поддержанные авиацией.
Чтобы сорвать план гитлеровцев, советское командование
создало специальную авиагруппу, в которую входили новые
двухмоторные истребители Пе-3, имевшие уже мощное пушечно-
а
пулемётное бомбовое вооружение. Они придавали уверенности
истребителям И-153, тоже модернизированным – им, кроме
обычного вооружения, добавили по восемь 82-миллиметровых
реактивных снарядов (РС-82).
И-16 тоже были оснащены авиационными пушками и,
частично, реактивными снарядами. Основную силу авиагруппы
составляли самолёты МиГ-3, более 40 машин.
Решили
нанести
по
наступающему
противнику
массированный штурмовой удар. Первыми пошли Пе-3. Сверху
над ними - истребители прикрытия И-16, возглавляемые
капитаном Л. Д. Ампилоговым.
Ещё выше и чуть сзади развернулись “миги”. Видимость
при подходе к линии фронта резко ухудшилась. На земле идёт
яростная артиллерийская перестрелка. Горят деревни и местами
лес. Первыми атаковали вражескую пехоту и танки двухмоторные
Пе-3, обрушивая на противника серии стокилограммовых бомб и
реактивные снаряды. За ними начали пикировать плотными
звеньями, выпуская огнехвостые ракеты, “чайки”, И-16, “миги”.
Враг был ошеломлён. Наступление приостановилось.
Но вот в воздухе появляется армада фашистских
истребителей. И завязался воздушный бой. Красные пилоты его
ожидали и заранее рассчитали высоту по этажам, как этажерку.
Падают на землю первые вражеские самолёты. Горят и наши. В
воздухе там и сям ромашками раскрылись парашюты. Это лётчики
сбитых машин стараются приземлиться в расположении своих
войск. По ним стреляют с земли, плохо разбираясь, чей лётчик под
куполом...
Задача выполнена, и краснозвёздные самолёты выходят из
боя, собираются в группы.
Капитан Борис Герасимович Бородай шёл правофланговым,
надёжно прикрывая друзей. Ему верили. Он участвовал в боях с
фашистами в Испании, ещё до начала Великой Отечественной
войны был дважды удостоен высшей награды Родины - ордена
Ленина. Хорошо поработал он и в только что проведённом бою.
Он заметил на встречном курсе два бомбардировщика До-215.
Судя по всему, они уже отбомбились, идут налегке.
- А, шоб вам очи повылазили, - выругался Бородай,
взглянув на показатель бензиномера. Горючего было маловато.
- Не видать Вам своего аэродрома, бандиты проклятые!
Двигатель на форсаж! Боевой разворот. После первой же
атаки раскрашенный под цвет пустыни “Дорнье” густо задымил и
пошёл на снижение... А где же второй?
- Ось ты где, пират, километров на десять улепетнул и
бросил своего дружка, вояка. Вот я тебя накажу сейчас за
непочтение, за измену, за слёзы моего сынку...
Бородай, выжимая из своего “мига” предельную скорость,
нагнал фашиста. Нажимает гашетки всех трёх пулемётов - в
котором-то остались, наверное, заряды? Так и есть! Левый мотор
До-215 выбросил клуб дыма и вражий стервятник, подобно змее,
заюлил из стороны в сторону. Опять Бородай жмёт на гашетки, но
пулемёты молчат.
- Ну что ж, - решает Бородай, - ручку на себя - и до дому.
Но “МиГ” не слушается Бородая. Он продолжает
сближаться с горящим “Дорнье”.
Десять
...
Пять…Один
метр!...
Невольный
и
бессмысленный таран?! Страшная отрицательная перегрузка! Всем
телом Бородай жмёт на ручку...
- От себя её, от себя, - приказывает Бородай сам себе и, в
предчувствии удара, закрыл глаза.
Удара не последовало. Только шорох донесся до лётчикаиспытателя.
- Почему “миг” не послушался рулей? - размышлял
Бородай. - Из-за большой скорости пикирования возникла
инерция? Или машина свихнулась по другой причине?
Глянул на показатели - мать честная, бензин-то на исходе.
Сесть на деревья или в болото после удачного боя? Нет уж,
увольте!
Бородай вывел самолёт в горизонтальный полёт,
сориентировался, заметил под крылом что-то вроде аэродрома.
а
Хорошо, черти, замаскировались... А может, пусто там? Делать
нечего. Шасси на выпуск, закрылки тоже. Посадка. Тревожное
ожидание капотирования от случайной ямы. Но вот самолёт
благополучно остановился.
И сразу же к нему с автоматами наперевес выбежали люди.
Бородай выхватил пистолет. Свои!..
- Ребята! Бензинчику и боеприпасов не найдётся?
Ребята осмотрели машину, поцокали языками.
- Часа три её заправлять придётся, вёдрами бензин таскать.
- Да вы что? Или переходника нет у вас?
- Кто его нам припас? Это у тёщи и блины, и сметана, и
ложка готова. Отдохни немного. Мы скоро...
Хороший обычай сложился на фронтовых аэродромах с
первых же дней войны: какой бы самолёт ни произвёл посадку, его
старались обеспечить всем необходимым. Местные техники,
оружейники, прибористы помогут подлатать машину, заправят
горючим, пополнят боеприпасы, накормят, помогут ему связаться
со своим полком.
Вернувшись на свой аэродром, Бородай услышал
печальную весть о гибели Дмитрия Леонтьевича Калараша.
Это была прекрасная смерть. Охраняя левый фланг
истребительного авиационного полка, он заметил летящую
навстречу “раму”. Быстро прицелившись, Калараш открыл огонь.
В ответ немцы послали град пуль. Калараш едва проскочил
роковую черту, он мастерски сделал ранверсман и снова атаковал
ФВ-189. Вспыхнул сноп пламени и “рама” врезалась в землю. Это
была очередная блистательная победа над врагом скромнейшего
пилота с львиным сердцем, бывшего воспитанника суражского
детского дома, что на Дальнем Востоке.
Пора бы примкнуть к товарищам, но Калараш устремился в
сторону - он заметил два бомбардировщика противника.
Советский ас мгновенно разделался с ними с одной атаки, но и сам
попал под огонь... четырнадцати истребителей. Какой неравный
бой! Машина Калараша была пробита в нескольких местах.
Серьезно был ранен и сам Дмитрий Леонтьевич.
Уже спешили на помощь Каларашу товарищи, но пилот
понимал, что через секунды самолёт его упадёт на территорию,
занятую противником. И он предпочёл плену смерть бесстрашного
воздушного богатыря.
Он вывел машину из пикировании и свечой взмыл в зенит.
В поднебесье безукоризненно выполнил переворот через крыло и
устремил свою машину на вражеский самолёт. Удар пришелся
прямо по пилотской кабине. Мощный взрыв потряс округу...
***
Пётр Михайлович Стефановский особенно тяжело
переживал эту потерю. С Дмитрием Леонтьевичем его связывала
давняя и крепкая дружба, совместная работа по испытанию
парашютов
чудесного
творения
Глеба
Евгеньевича
Котельникова. Калараш восхищённо говорил однажды:
- Десятикилограммовый пакет из шёлка, подаренный нам
актёром-профессионалом, разносторонне образованным человеком
Котельниковым31, спас жизнь тысячам и тысячам пилотов. Но
иногда стропы парашюта запутываются и намертво привязывают
пилота к падающему самолёту.
Тогда Стефановский и Kaлapaш придумали спинку для
парашюта - первый шаг к катапульте...
И вот не стало друга и соратника, Героя Советского Союза,
заместителя командира авиационного полка... Не воспользовался
он ни парашютом, ни спинкой... Сокол бьёт на лету...
И ещё об одной жертве узнал Стефановский: погиб Степан
Павлович
Супрун,
организатор
401-го
истребительного
авиационного полка, дважды Герой Советского Союза. Всего
четыре дня воевал он в Великой Отечественной войне. Четыре
дня? Но 4-го июля 1941 года он погиб уже в четвёртом полёте за
то число в бою с четвёркой “мессеров”. Имя его, как знамя,
осенило полк на всё время войны, звало лётчиков на подвиги,
вселяло в них мужество, рождало ненависть и непреклонную волю
к победе. Полк принял Константин Коккинаки - заслуженный
31
Уроженец Чудовского района.
а
лётчик-испытатель, учитель многих прославленных уже пилотов,
мировой рекордсмен, герой, патриарх авиации.
***
На траурном митинге выступил молодой политрук с
мягкими манерами и тёмно-синими глазами.
- Савва Дангулов, - представил его собравшимся
Коккинаки.
Дангулов хорошо знал Супруна ещё до войны - вместе
служили на Щёлковском аэродроме. Разговорились однажды о
житье-бытье. Степан Павлович поведал, что родился он в Канаде,
в семье рабочего-железнодорожника, переселившегося туда с
Украины в начале века. Потом семья вернулась на родину, и
Степан пошел служить в авиацию. В 1930 году был принят в
партию. Стал лётчиком-испытателем. Помогал в освободительной
борьбе китайскому народу против японских захватчиков,
командовал там группой истребителей и за личную доблесть был
удостоен звания Героя Советского Союза.
Дангулов мечтал написать о Супруне повесть и следил за
его воинской биографией, а поведение Супруна было таким, что
само ложилось на страницы книги.
Не прошло и двух часов после посадки его полка на
полевой аэродром, как в разрывах облаков показался фашистский
самолёт-разведчик. Супрун взлетел сам. Стремительно набрав
высоту, ринулся в атаку. Вражеский самолёт пытался уйти в
облака - не тут-то было. Две короткие очереди, и разведчик рухнул
на землю.
Посадив свою машину, Степан Павлович приказал
техникам осмотреть её и заправить:
- Не дождавшись своего разведчика, немцы сейчас же
пришлют второго или звено на выручку. Будем готовы...
И точно. Пост воздушного наблюдения сообщил, что на
аэродром идут немцы. Снова короткий бой. И снова победа...
А 4 июля пришлось принять бой одному против шестерых.
Одного противника Супрун всё же успел свалить...
С. П. Супруна захоронили колхозники близ г. Витебска и
только в 1960-е годы он был перезахоронен на Новодевичьем
кладбище в Москве, и его именем была названа одна из
московских улиц...
Даже в Канаде, на школе, где учился Степан, установлена
мемориальная доска дважды Герою Советского Союза...
Испытание “летающих танков”
Лётчики-испытатели сражались на фронте единым
коллективом до тех пор, пока их снова не стали отзывать на
авиационные заводы. В начале июля 1941 года, например,
испытывались в боевых условиях знаменитые потом Ил-2 “летающие танки”, - как их прозвали немцы.
Полк “илов” привёл под Оршу подполковник Николай
Иосифович Малышев. Ему было сообщено, что в районе
Бешенковичей обнаружено большое скопление танков и машин.
Десятка “илов” под командованием майора Александра Кузьмича
Долгова вылетела на свою первую штурмовку. “Илы” шли на
малой высоте, чуть не задевая за деревья, и сбросили на
противника стокилограммовые бомбы. Потом обстреляли танки
тяжёлыми реактивными снарядами РС-82, а затем открыли огонь
из пушек и пулемётов. Разгром был полный.
Немцы ещё не знали о новых наших самолётах и не сумели
организовать сколько-нибудь эффективный отпор. Зато они
выследили аэродром “илов” в Зубово и решили отыграться. Наши
истребители дважды срывали бомбёжку аэродрома немцами, а
потом посоветовали Малышеву перебазироваться всё-таки в
другое место, оставив на лётном поле в Зубово для приманки
какой-нибудь разбитый самолёт. Так и сделали.
Едва зарозовел восток, “илы” стали один за другим уходить
с аэродрома Зубово. А когда взошло солнце, начала свою работу
вражеская авиация. Весь день, сменяя друг друга, группы Ме-110 и
Ю-88 по восемь-девять самолётов в каждой, яростно бомбили и
обстреливали опустевший аэродром и близлежащую территорию.
а
Вряд ли после шести налётов и такой обработки там смог бы
уцелеть хоть один самолёт.
Инженер Кузьмин сделал всё, чтобы уверить гитлеровцев в
том, будто их налёты эффективны: то там, то тут на опустевшем
аэродроме вспыхивали клочки соломы, политые керосином. А
полк Малышева не потерял ни одного “ила”. Зато советские
истребители изрядно пощипали фашистских налётчиков.
***
К чести красных авиаторов тех дней следует отнести
небывалый по дерзости налёт на вражескую столицу Берлин в
ночь на 8 августа 1941 года силами полка дальних
бомбардировщиков Краснознамённого Балтийского флота под
командованием полковника Е. Н. Преображенского. Указом
Президиума Верховного Совета СССР от 13 и 16 сентября 1941 г.
морским лётчикам полковнику Е. Н. Преображенскому, капитанам
В. А. Гречишникову, А. Я. Ефремову, М. Н. Плоткину и П. И.
Хохлову было присвоено звание Героя Советского Союза. Нашему
земляку, бывшему работнику Окуловского целлюлозно-бумажного
комбината Петру Николаевичу Трычкову был вручён орден
Ленина32.
11 августа 1941 года бомбили Берлин лётчики дальней
авиации под командованием Михаила Васильевича Водопьянова и
Викторина Ивановича Лебедева33. Экипажи возглавляли капитаны
Сергей Асямов и Макаренко, старшие лейтенанты Александр
Панфилов и Василий Бедный, командиры эскадрилий майоры
Александр Курбан и Михаил Угрюмов, капитаны Иван Лисачев и
Трычков П. Н., 1915 г. р., уроженец п. Крестцы, призван Окуловским РВК, ст.
лейтенант, командир экипажа ДБ-3ф, замкомэск 1-го гв. мтап ВВС КБФ. Погиб
16 сентября 1941 г. останки лётчиков экипажа найдены и захоронены в 1960 г. в
п. Хвойная Новгородской области.
33
Лебедев В. И. – тоже наш земляк, родился в 1904 г. в с. Коростынь Шимского
района. Командовал авиадивизией, генерал-лейтенант ВВС. Награждён орденом
Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденами Суворова 3-й ст.,
Александра Невского. Проживал в г. Москве. Умер 14 июля 1972 г.
32
Александр Тягунин. Десять тяжёлых кораблей, нагружённые
каждый более чем четырьмя тоннами бомб, уходили в
неизвестность.
Немцы находились на ближних подступах к Москве. То и
дело в нашей столице раздавались сигналы воздушной тревоги.
Зарубежные политиканы с вожделением высчитывали сроки
падения древней Москвы, и ни у кого из них, появлялось даже
мысли о возможности бомбёжки нашими самолётами центра
гитлеровского рейха. Но в 21.30 рейд возмездия начался и
успешно был завершён.
Один наш самолёт был сбит на обратном пути в районе
Хельсинки. Командир корабля Александр Панфилов вместе с
экипажем организовал круговую оборону и четверо суток до
последнего человека сражался с подразделениями противника. В
живых остался один стрелок-радист, который и поведал потом
историю героической гибели экипажа.
Другой самолёт не долетел до родных аэродромов из-за
нехватки горючего. М. В. Водопьянов вынужден был посадить его
по ту сторону фронта, не долетев 200 километров до г. Пушкино.
По лесам и болотам всем членам экипажа удалось добраться до
своих.
Удары по Берлину привёли в замешательство не только
немецко-фашистскoe командование. Многие ведь считали, что не
сегодня-завтра фашисты будут гулять по Арбату. И вдруг такое
разочарование! Удары по Берлину усилили надежды на победу у
советских граждан и, вероятно, ещё более озлобили гитлеровцев. В
октябре 1941 года, прорвав в нескольких местах нашу оборону, их
механизированные части снова стали продвигаться к советской
столице.
Геринг был обуян бредовой идеей: разрушить Москву с
воздуха. Ночные налёты становились всё более массированными,
но желаемого эффекта не приносили. Тогда Геринг приказал
совершить решительный налёт на Москву в дневное время. Но
наблюдательные пункты советской авиации вовремя обнаружили
подходы вражеских воздушных эскадр из бомбардировщиков и
а
истребителей сопровождения. И вот советские самолёты,
находившиеся в готовности номер один, немедленно вылетели
навстречу врагу. Вслед за ними вылетели лётчики, находившиеся в
готовности номер два и три. Аэродромы опустели в считанные
минуты.
Более шестисот истребителей - “миги”, “яки”, ЛаГГи, И-16,
И-153, “харрикейны”, “томагавки”, Пе-3 – перерезали курс
вражеской армаде. Разгорелся беспримерный в истории войн по
масштабам и ожесточённости воздушный бой, где сражались не
только крылатые машины, но сказала своё слово и зенитная
артиллерия. Сражение затянулось до темноты и закончилось
победой советской авиации.
Участник этого сражения П. М. Стефановский вспоминает:
“... Летящее со мною звено начало плавный разворот
вправо. Ввожу “миг” в левый вираж. Хочу лучше осмотреть чуть
было не забытую восточную полусферу. На выходе встречаюсь со
своим звеном.
Обстановка в воздухе усложняется. Слева от меня, почти на
одной высоте и несколько впереди - не более полукилометра, - в
кильватерном строю летят шесть новейших немецких
истребителей Ме-109Ф. В трёхстах метрах сзади первой группы и
чуть ниже в точно таком же строю идёт ещё одна группа из шести
“мессеров”. Мой “миг” делает разворот на девяносто градусов, но
я оказался между двумя немецкими группами. Один против
двенадцати! Что делать?
Атаковать! Немедленно атаковать, захватить, инициативу.
Только это даст время подоспеть нашим на выручку. Цель — вон
тот “мессер”, идущий в хвосте первой шестёрки. Форсаж! Обе
руки на гашетке пулемётов. Огонь! Тpacсы пуль уткнулись в
крылья и фюзеляж вражеского истребителя. Сбил!”
Для 402-го истребительного авиационного полка наступила
полоса кровопролитнейших изнурительных боев. Потери
заставили пилотов использовать самолёты любых марок, в том
числе и устаревшие И-153 “Чайка”. Правда, пилоты и механики их
своими силами модернизировали: под нижними плоскостями
смонтировали установки для четырёх реактивных снарядов с
каждой стороны. “Чайка” стала иметь помимо четырёх
скорострельных пулемётов ещё и восемь PC. И-153 стал пригоден
как для борьбы с вражескими бомбардировщиками, так и для
штурмовки позиций противника, его живой силы и техники.
Капитан Николай Павлович Баулин с пятёркой ”чаек”
вынужден был принять неравный бой с двенадцатью Ме-109. В
ясную погоду исход боя был бы, вероятно, предрешён, но дело
шло к вечеру, и стояла облачность, а пятёрка Баулина хорошо
слётана, кромка облачности - на высоте около 250 метров и
советские крылатые витязи навязали немцам бой в облаках.
“Мессеры” гонялись за каждой “чайкой”. Со стороны глядя, в
лучах летнего солнца этот бой представлял сказочное зрелище.
Советские соколы не только удачно уходили от атак “мессеров”,
но и сами сбили пять фашистских “охотников”.
Командир 2-й эскадрильи полка капитан Борис Герасимович
Бородай стал ярким образцом отваги. Он погиб в первый день
нового 1942 года на Северо-Западном фронте.
На аэродроме Крестцы капитан Бородай 12.05 вылетел на МиГ3 под номером 87 на перехват разведчика. По радионаведению был
направлен в район Веребье. На высоте 2.000 метров самолёт
противника был сбит. При заходе на посадку у самолета Бориса
Герасимовича не вышла правая нога шасси. Бородай сделал
“горку” и переворот, пробуя выпустить шасси аварийно, вошёл в
пике и тут отказал мотор. Его похоронили в г. Крестцы (ныне
посёлок в Новгородской области).
Осенью 1943 года в семью Бородая приезжал полковой
комиссар майор С. Ф. Пономарёв и рассказал подробности
последнего боя Бориса:
“Было часов 11 утра, когда объявили боевую тревогу. Борис
не должен был лететь, но тот, кто должен, в это время спал, и
Борис сказал: “Не будите, полечу я”. Самолётов противника в этот
раз было очень много. Преимущество было на их стороне. В
процессе самого боя ведомый Бориса где-то отстал, и Бородай
остался без прикрытия. Не помню, сбил ли он тогда кого или нет,
а
но на него насело сразу три фашиста и положение оказалось
критическим. Не было возможности совершить маневр, так как
дело было уже на малой высоте и не очень далеко от аэродрома.
Всё произошло почти на глазах у наземной службы. Огонь был
плотный и вырваться ему, конечно, не удалось. Самолёт пошёл на
посадку, объятый пламенем. Пожарная машина была на ходу, и
пламя удалось сбить, но Борис из кабины не вышел. Его вынесли
на руках без сознания, всего израненного. Ранения были в ноги,
руки, и повреждён позвоночник. И никто не мог понять, как ему
удалось посадить в таком тяжёлом состоянии самолёт. Борис умер
на аэродроме, не приходя в сознание. Так закончилась его жизнь в
29 лет”.
Брат его рассказывал, что в 1946 году они вдруг увидели в
фильме “Песня о России”, как отец идёт знаменосцем академии
имени Жуковского на майской параде 1941 года. Это было
потрясение – словно он не погиб 1 января 1942 года, а дожил до
Победы.
Истребители
Не раз дрожала свора вражья,
Что ярко-ярко без прикрас,
Майора Груздева бесстрашье
В бою проверено не раз.
Когда-нибудь он по порядку
Расскажет вам про жизнь свою…
Бомбардировщиков девятку
Он разогнал один в бою.
От солнца брови побелели,
Он, улыбаясь, говорит,
Как наземь в пламени летели
И “юнкерсы” и “Мессершмитт”…
Чтоб враг узнал свой час последний
И камнем с неба шёл на дно,
Красивый, двадцатидвухлетний
Мурин вёдет своё звено.
И с капитана Прошакова
В дивизии пример берут.
Один отважнее другого.
В бою и тот, и этот крут.
Сыны отчизны нашей милой,
Пусть ваши славятся дела!
Любовь народа нас вскормила,
А крылья Родина дала!
Степан Щипачёв.
Август 1941 г., аэропорт Крестцы,
Северо-Западный фронт, 402-й иап особого назначения.
Оглавление
В крыле у “Дракона
”
Предисловие. “Рабоче-крестьянский сын
земли Новгородской”………………………………..
О самом трудном и самом памятном……………….
Детство………………………………………………..
Семья………………………………………………….
Школа…………………………………………………
Первая любовь………………………………………..
Дорога в “пятый океан”………………………………
Москва. Чрезвычайное происшествие……………….
Сталинград. Училище…………………………………
Началась служба……………………………………….
Принятие присяги …………………………………….
а
Теория…………………………………………………..
Война……………………………………………………
Неутешительные вести с фронтов…………………….
Война ждать не будет…………………………………..
Освоение новой техники. Як-1…………………………
В запасном полку……………………………………….
Надежды и разочарования…………………………..…
“Сержант мне не нужен”……………………………….
402-й иап 265-й иад 3-го иак…………………………...
“От волжан города Вольска”……………………………
Перелёт в Люберцы………………………………………
Люберцы………………………………………………….
Корпус Савицкого……………………………………….
Не боевые потери………………………………………...
Моя война…………………………………………………
Краснодар………………………………………………...
Начало боевой биографии
полка второго формирования…………………………...
Первый бой…………………………………………….…
Возвращение из госпиталя………………………………
Песня лётчиков – истребителей……………………………
Второй бой. Скорняков упал……………………………….
Водка на войне………………………………………………
Гаврилин сбит……………………………………………….
Мне не верят…………………………………………………
Павлик защищает меня……………………………………..
У каждого своя удача в жизни……………………………..
Возвращение на Кубань…………………………………….
Кубань - школа боёв…………………………………………
В Тихорецке………………………………………………….
Липецкий аэроузел…………………………………………..
“Мы здесь учились”…………………………………………
Под Курск не попали…………………………………………
У нас новейшая техника……………………………………..
Шамиль Абдрашитов………………………………………….
Прокладываем новые маршруты……………………………..
Гуляй-Поле…………………………………………………….
Запорожье………………………………………………………
Ночная подготовка……………………………………………..
Гибель Феклина………………………………………………
Бои над Мелитополем………………………………………….
На прикрытие казаков в Аскании-Нове…………………….
Аскания-Нова…………………………………………………
“Он будет моим ведомым”….…………………………………
Никопольский плацдарм…………………………………….…
Сивашские переправы……….…………………………………
117-й боевой вылет……………………………………………..
Меня подбили…………………………………………………..
Мелитополь, госпиталь 8-й воздушной армии……………….
Гибли наши боевые друзья…………………………………….
Привезли Гаврилина……………………………………………
Маршрут через Тихорецкую…………………………………
В своём полку!.............................................................................
Бомбёжка… деньгами………………………………………..
Возвращение Гаврилина……………………………………..
За новой техникой……………………………………………
Вручение знамени Севастопольскому Краснознаменному….
7 ноября 1944 года……………………………………………
Самоотверженный труд наших техников……………………..
Срочное укрепление плоскостей………………………………
Новый, 1945 год………………………………………………
“Шпуняков, прости!”…………………………………
Тортик за сбитый “фоккера”…………………………………
Сохачев…………………………………………………………
Иновроцлав……………………………………………………
Война небрежности не терпит……………………………….
Сам себе механик……………………………………………..
Запасной аэродром…………………………………………….
Над Одером…………………………………………………….
Я женюсь……………………………………………………….
а
Последняя жертва войны…………………………………..
Гаврилина списали……………………………………………
Наш “Дракон”………………………………………………..
Болезнь берёт своё…………………………………………….
Уникальный случай в практике медицины………………….
Гаврилин о памятном бое……………………………………..
Дополнительное задание………………………………………
Потайной аэродром противника………………………………
Драка на равных……………………………………………….
Подбит…………………………………………………………..
На оккупированной земле…………………………………….
Разговор в хате………………………………………………….
История 402-го продолжается…………………………………
После войны…………………………………………………..
Главный праздник – День Победы…………………………...
Встречи на местах боёв………………………………………...
Сначала обязанности – потом привязанности………………..
Приложения:
Одержанные в боях победы……………………………………
“Умелое взаимодействие истребителей
с конниками” М. Лускатов…………………………………..
Его надежда умерла восточнее Штаргарда. С. Витушкин…
Крылатые витязи. А. Чулков…………………………………
Истребители С. Щипачёв..……………………………………
Оглавление…………………………………………………….
В крыле у “Дракона”
Воспоминания Героя Советского Союза
новгородца Сергей Павловича Шпунякова
Подписано в печать 22.01.2008 г.
Заказ № 1713. Тираж 1000 экз.
ООО «Типография «Виконт»
Великий Новгород, ул. Береговая, д. 48, корп. 2
Тел. (8162) 677894 тел/факс(8162)667406