ОТЕЦ АНАТОЛИЙ Разговоры про отца Анатолия ходили всякие, притом самые противоречивые. Более придирчивые прихожане, «грамотные», считали его «горе-священником»: он-де и умом скуден, и образования маленького, и ликом своим неказист, и проповеди у него нескладные – чисто мужицкий разговор… – Но зато в Бога он как верит! – защищали полюбившие его. – Молится он как! Чудеса творит. Слышит его Господь! Это уже многие заметили. Говорят даже, что когда он молится, лампады сами зажигаются… и он в воздух приподнимается… Эти разговоры меня очень интересовали, особенно после того случая, когда отец Анатолий помог мне выйти, казалось, из безвыходного служебного казуса. Мне грозила тюрьма. И вдруг, можно сказать, чудесным образом был обнаружен истинный виновник ситуации! Я был поражен, удивлен и бескрайне благодарен и Богу, и отцу Анатолию. Я обращался к нему за помощью, хотя и сомневался в ней. После этого случая я задался целью отблагодарить его и узнать о нем. Придумал версию. Пришел к отцу Анатолию и попросился у него переночевать, чтобы завтра утречком идти дальше. Отца Анатолия я знал очень мало, и из скудных разговоров за скудным же ужином старался понять его. Но, помимо своей воли, стал даже разочаровываться в нем. Правы были «придирчивые»: простой мужичек, да и на вид неказист. Где уж в таком пастыре быть духовной силе? Место для отдыха мне было приготовлено на широкой сельской скамейке, стоявшей в этой же, единственной комнатке. Отец Анатолий сидел у открытого окна и несколько раз оборачивался в мою сторону. Видимо ждал, когда я засну. Я притворился спящим. Отец Анатолий снял с себя старый домашний заплатанный подрясник, и облекся в белый, более приличный. Он к чему-то готовился. Расчесывая гребнем рыжевато-пыльную бороду и такие же волосы. Рука его вздрагивала. Мне показалось, что по его грубому, крестьянскому лицу прошла судорога, и между густыми бровями залегло раздумье. Оглянувшись еще раз на меня, он встал на табуретку, зажег огарок свечи и стал зажигать перед иконами все лампады. Темный передний угол осветился семью огнями, слабо освящая и всю, более чем скромную, комнату, вернее, келлию батюшки. Отец Анатолий несколько минут смотрел на эти огни, словно любуясь ими. От его созерцательного любования в комнатке и в сиреневом саду стало как будто бы тише, хотя и пели соловьи. И вдруг, тишина неожиданно вздрогнула от глухого вскрика и тяжелого падения на колени отца Анатолия. Он приник головою к полу и минут десять лежал без движения. Меня охватило беспокойство. Наконец, он поднимает лицо к Нерукотворному Спасу – большому черному образу посередине – и начинает разговаривать с ним. Вначале тихо, потом все громче и громче. – Опять обращаюсь к Твоей Милости, и до семидесяти седмин буду обращаться к Тебе, пока не услышишь меня, грешного священника Твоего! Подними со одра болезни младенца Егорку! Ему, Господи, семь годков всего… Пожить ему хочется… Только и бредит лугами зелеными, да как грибы пойдет собирать, да раков ловить… Утешь его, мальчонку-то! Возьми его за ручонку, да подними со одра болезни! Один он у родителей. Убиваются они, видя, что их кормилец и отрада помирает… – Господи! Как мне легко помыслить о воскресении Твоем, так и Тебе легко исцелить младенца! Надоел я Тебе, Господи, мольбами своими, но не могу отступить от Тебя, ибо велико страдание младенца! Отец Анатолий опять приник лбом к полу и уже всхлипом и стоном выговаривал слова: помоги…, исцели…, Егорку-то!.. Младенца Георгия! Он протянул вперед руку, словно касаясь края ризы стоящего перед ним Бога. Это было страшно. В бедной сельской избе, среди суровой мужицкой обстановки, позолоченной лишь лампадными огнями, священник, похожий на мужика, разговаривает с Богом, и, может быть, видит неизреченное Его сияние. Так молиться может только Боговидец! Отец Анатолий положил три земных поклона, и как бы успокоился. Несколько минут стоял, молча изможденный и бледный, с каплями пота на сияющем лбу. Губы его дрогнули. Он опять заговорил с Богом, но уже тише, но с тем же упованием и твердостью. – Аз недостойный и грешный священник, Твой, молит Тебя неоднократно, спаси от зловредного винопития раба Твоего Корнилия… и паки молю: спаси его! Погибает он! Жена его плачет, дети плачут… Скоро с сумой они пойдут. Не допусти этого, Господи! Подкрепи его… Корнилия-то! – Прости раба Твоего Павлушу… То есть, Павла… Павла, Господи! Я все это Тебе по-деревенски изъясняю… огрубел язык мой… так вот, этот Павлуша… по темноте своей… по пьяному делу, песни не хорошие про святых угодников пел…, проходя с гармошкой мимо церкви, плевался на нее. Ты прости его, Господи, и озари душу его! Он покается!.. *** Глаза мои невольно смыкались. Я заснул. Сколько времени молился отец Анатолий, знает только Бог. Когда я проснулся, батюшка читал уже утреннее правило…