http://www.genderstudies.info/social/s23.php Галина Брандт. Гендерные исследования в России: особенности и проблемы Опубликовано: Гендерные отношения в современной России. Самара: Самарский университет, 2003. По России идет «гендер». Ширится территория охватываемых им дисциплин, растет число конференций, семинаров, научных сборников, имен авторов, использующих понятие в своих сочинениях. А радости нет. Есть тревога, что этот, пусть пока, слава Богу, не девятый (где-то по моему ощущению подбирается к шестому) вал, сметет на своем пути начавшееся было десятилетие назад реальное осмысление одной из самых болезненных проблем современного человека – проблемы половой идентичности. Эта тревога проистекает от подмены термина. Конечно, за все надо платить. Гендер сыграл важную дипломатическую роль – он помог «провести» феминистские идеи (с которыми только из-за таблички невозможно было достучаться до сознания соотечественников) в российские академические исследования. Но вот и расплата. «Гендер» сегодня у нас – это все, что «про мужчин и женщин», сюда же «про любовь», «семью» – словом, как прямо обозначено было это в одном из пленарных докладов на последней гендерной конференции в Екатеринбурге, он про «все богатство отношений между мужчиной и женщиной» (Гендерный конфликт и его репрезентация в культуре, 2001). Отношения же гендерных исследований с феминизмом представляются у нас часто весьма неожиданным образом. Так на той же конференции в дискуссии была выражено убеждение, что «спокойные, трезвые, взвешенные и научно обоснованные» гендерные исследования пришли на смену «сумашедше-радикальным» феминистским. А совсем недавно в июня этого года на семинаре «Гендерные исследования и гендерное образование», проводимым Кубанским государственным университетом, двое участников (оба оказались мужского пола, хотя, думаю, что это не принципиально) в первые же минуты коллективного знакомства и самопредставления участников друг другу заявили, что основную цель своей работы в направлении гендерных исследований они видят в том, что бы развести гендерные и феминистские исследования в российском знании. Вымывание из рассматриваемого термина феминистской его сердцевины, превращение энергетически мощного своим критическим зарядом понятия в аморфное предметное поле произошло, видимо, не случайно. Те, кто в нашей стране приняли «гендер» со страниц западных феминистских текстов что называется, из «первых рук» (к ним автор относит и себя), недостаточно отрефлексировали его для своей языковой традиции. Об этом уже шла речь в нашей литературе, и, в частности, высказывалось предложение вообще «отменить» данное понятие на родных языковых просторах (См. Ушакин, 2000). Проясню, что имею ввиду. Во-первых, в начале российского пути «гендера» не был внятно обозначен масштаб переворота, смещения, сдвига в мышлении вообще, который он ознаменовал своим появлении в поле гуманитарного знания. «Этот сдвиг вызвал некое пере-мещение и само-перемещение, что означает: покинуть или бросить то место, что безопасно и что есть твой «дом» - физически, эмоционально, лингвистически, эпистемологически – ради другого места, где неизвестность и риск, места не только эмоционально, но и концептуально другого; того места дискурса, где речь и мысль в лучшем случае – своего рода проба, без всякой определенности и гарантий. Но это не было неким решением: никто не смог бы уже остаться на прежнем месте»( Де Лауретис, 2001: 43), - свидетельстовала об этом Тереза де Лауретис. Ведь именно с момента появления этого термина в западном обществознании стало очевидно, что феминизм, по крайней мере в своем теоретическом самосознании, перерос этимологию своего слова, что он не только про- и за- женщин, он – за- адекватное понимание жизненной практики человека любого пола, что он, наконец, вообще совершил революцию в самопознании человека, «открыв», что у него есть пол. Эта банальная истина была вытеснена с магистральной дороги западного гуманитарного знания и феминизм, впервые начавший осмысливать свои философские основания, с детским простодушием указал, что король – голый, что «человек» - главный герой всех социально-гуманитарных теорий, понимаемый вне своего корневого качества, каким является пол – есть одна из разновидностей «голой» абстракции. Иными словами, феминизм взялся доказать, что пол не сводится только к первичным и вторичным половым признакам, он пронизывает все сферы социальной и культурной жизни человека. «Пол не является только составляющей, изолированной частью, или незначительной вариацией общечеловеческого. Он не является случайной характеристикой для социального и политического статуса, как, например, цвет глаз: он – важнейшая составляющая часть социального и политического положения субъекта. Он имеет глубочайшее влияние и значение для субъекта,… потому что пол проявляется в каждом действии, биологическом, социальном, культурном, если не в конкретном действии, то определенно в своей значимости» (Гросс ,2001: 620). Гендер и есть пол, понимаемый в своем универсальном значении для всех областей социальной и культурной жизни человека. Признание универсальной значимости пола в человеческом бытии оказалось, собственно, той демаркационной линией, которая обозначила современную феминистскую позицию: «принять феминистскую позицию, формулирует исследовательница, – это значит открыто признать точку зрения пола на все аспекты интеллектуальных и социальных действий» (Hein, 1990: 282). Новая перспектива виденья оказалась, действительно, революционной, взрывающей представления о природе человека в самых основаниях, она меняла или, по крайней мере, корректировала сам способ мышления, раздвигала рамки мировоззрения. Она позволила совсем иначе взглянуть на многие «вечные» проблемы человеского бытия. Ведь «гендер» - это не просто «социальный пол», это – отношение между полами и более того, это - постоянно воспроизводящаяся в социуме система конструирования половой идентичности человека. Система, которая призвана воспроизводить отношения половой ассиметрии, иерархичности в обществе, культуре, цивилизации. Гендерная методология, гендерный анализ, гендерный подход призваны вскрывать, обнажать властный характер данного воспроизводства, жестко ограничивающий многообразие индивидуально-личностых проявлений половой идентичности современного человека. Во-вторых, что, конечно, связано с первым, с самим фактом революционности, не была, видимо, по понятным причинам достаточно выпукло продемонстрована политическая природа этого понятия. «Как так получилось, что категория потенциально способная если не подорвать, то в значительной степени изменить сложившиеся/сложенные представления о механизмах воспроизводства полового неравенства ... при «переводе» на русский оказалась лишенной своего «революционизирующего» запала?» (Ушакин, 2000: 34-35) - пишет об этом Сергей Ушакин. А если в каких-то работах и, наоборот, природа эта педалированно демонстрировалась, то, как правило, грубо, без учета усталости, а то и коллективной аллергии, которая без сомнения чувствуется в общественном сознании от всех и всяческих «измов», любой разновидности «классового» подхода, тем более в науке, в гуманитарном знании. Мне бы хотелось здесь сделать два принципиальных замечания. Первое касается символического ряда, в котором вербализуются наши теоретические размышления. В связи с отмеченными особенностями («усталости» и т.п.) мы не можем использовать понятия, наиболее часто, может быть, употребляемые в сопряженных теориях западных исследований. В одной из поездок на запад меня попросили выступить в университетской конференции «Европейский конфликт решения «женского вопроса» в ХХ веке» с репликой на тему: «Особенности существования «женского вопроса» в постсоветской России». Поскольку это, действительно, только реплика привожу здесь текст моего выступления полностью - главное ее содержание собственно и составляет рассматриваемая проблема. «Главной особенностью существования «женского вопроса» в постсоветской России является факт его отсутствия в общественном сознании. Как для представителей высших эшелонов власти, так и для «простых» граждан, «женский вопрос», «права женщин», «дискриминация» и т.п. - весь набор этих и подобных лозунгов потерял свою актуальность лет 80 тому назад. Именно тогда женщины в массовом порядке по государственной директиве «вышли» из тесного мира кухонь и детских в открытое социально-производственное пространство, где им были выданы «равные права» во всех сферах жизни, за исключением семейной. Реформа семьи планировалась, но проведена не была (даже всесильная государственная машина оказалась неспособной в борьбе с глубинными патриархатными представлениями о распределении ролей в российской семье). Однако, эта «мелочь» осталась незамеченной, не зафиксированной ни в языке, ни в сознании. В результате сегодня сложилась следующая ситуация: современная женщина, вкусившая так называемых «равных прав» (что в условиях страны с низким уровнем экономического развития обернулось тяжелой производственной обязанностью) имеет ко всем этим названиям стойкую неприязнь. Говорить об «освобождении женщины» сегодня в России просто неприлично. Популярна прямо противоположная тенденция. Так, например, современная поэтесса «задыхаясь от воли, от воли», ждет «домостроевского, земного» мужика, «чтобы снял с нее воли хомут» (Наш современник, 1990: 3). Автор рецензии на мою книгу о феминизме в крупном региональном журнале, давая, в целом, положительную оценку, все же с удовольствием замечает: «Хотя моя мама, например, часто повторяла: «А я не просила Клару Цеткин меня освобождать» (Урал, 2000: 185). Группа социологов Петербургского отделения Российской академии наук специально исследовала представления о современном идеале женщины у жителей своего города. Их выводы: 60% - являются носителями патриархатного идеала, 7% феминистского, 33% - смешенного (Гендерные тетради, 1999: 11). Подчеркнем, что исследования проводились в большом городе, где люди живут по современным стандартам жизни. Однако, патриархатные стереотипы восприятия женщины (как и мужчины) в современной жизни не могут не тормозить развитие ее личностных качеств. Почему эта драматическая ситуация не осознается и не артикулируется российскими людьми сегодня? Я считаю, что одной из первоочередных задач в решении вопроса об осознании обществом данной проблемы, иными словами новой постановки (пока обозначим это так) «женского вопроса» является задача смены символического ряда выражения его в языке. Понятия «женский вопрос», «освобождение женщин», «права женщины», «дискриминация», «сексизм» не только не работают на решение проблемы, напротив «закрывают», «прячут» ее от общественного сознания. Выявление, постановка, формулирование реальных трудностей, с которыми сталкивается сегодня российская женщина как на «макро» (политика, экономика, семья), так и особенно на «микро»уровне экзистенциального существования требует, в первую очередь, выработки нового символического ряда, новой системы понятий, нового языка». Второе соображение касается самого рассматриваемого понятия. Когда я выше описываю содержание понятия «гендер» (Конечно, «гендер» - это не просто «социальный пол», это – отношение между полами и более того, это - постоянно воспроизводящаяся в социуме система конструирования половой идентичности человека. И т.п.), то ловлю себя на том, что, строго говоря, формулирую не само понятие, а подход, особый метод рассмотрения пола. Понимание его не как отдельно взятой самостоятельной «твердой» субстанции, а как отношения, т.е. как субстанции принципиально относительной, «мягкой», которая тем не менее жестко систематизируется в обществе. И пол оказывается в обществе одним из главных полигонов власти. Иными словами, хочу провести мысль, что употребление понятия «гендер» на сегодняшний день двусмысленно. Оно выражает одновременно и то, что исследуется и то, как это делается, т.е. понятие отражает и предмет, и метод. Думается, необходимо развести эти значения. Поскольку в предметном аспекте «гендер», действительно, во многом затемняет, а не высвечивает проблемное поле изучения. Ведь что фактически происходит в современных российских гендерных исследованиях? Стоит познакомится со сборниками тезисов и статей многочисленных гендерных семинаров и конференций, станет очевидно, что во многих публикациях просто осуществляется замена слова «пол» на «гендер». И все самые невинные в гендерном отношении демографические исследования сразу оказываются «гендерными», и традиционные филологические темы типа «Тема страсти в лирике Цветаевой 1920-х годов» или «Лирика Анны Ахматовой: штрихи к портрету героя» (Гендерный конфликт, 2001), раскрытые абсолютно без какого либо намека на гендерную чувствительность, записываются туда же. Примеры можно множить долго, но я конкретно остановлюсь на одном, как мне представляется вполне репрезентативным. Тем более что опубликована данная статья не где-нибудь, а в сборнике университета, давно известного в России в качестве одного из центров женских, а теперь гендерных исследований. Известно, что в самом грубом приближении существует два способа изучения половой идентичности человека. Первый – традиционный – эссенциалистский, второй – и есть гендерный, возникщий в позиции открытой конфронтации к первому, с намерением преодоления его. Вот какие образцы «современного подхода» (как будто есть в этой области какой-то другой?) в «гендерных исследованиях» предлагаются нам в сборнике материалов конференции Ивановского университета : «Другие особенности женского поведения также (до этого шла речь об особенностях поведения «самки» в выборе полового партнера – Г.Б.) более всего обусловлены ролью женщины в воспроизведении рода. Она должна произвести на свет здорового и жизнеспособного ребенка, Ее физиология и психология подчинены именно этой задаче. Мужчины думают более левой половиной – логической, абстрактной, женщины – больше правой, интуитивно-образной, эмоциональной. Женские желания и потребности в «зоне» ее самоосуществления сильнее мужских. Чувства «заводят» ее дальше и неотвратимее, чем мужчину…Поэтому женщина часто сама точно не знает, чего именно ей хочется. Это обусловливает пресловутые особенности женской психологии и «женской логики…» (Сидоренко, 2000: 36-37) Продолжать цитирование можно дальше и дальше, чуть не каждое предложение «припечатывает» биологически-фундированную и потому неизбежно-судьбоносную характеристику как женщине, так и мужчине. Но я приведу только выдержку из последнего обзаца, где мы узнаем как же это все теперь называется: «Человеческий вид, представленный взаимодополняющими друг друга мужчиной и женщиной – один из наиболее совершенных в биологическом плане. Именно такой тип ГЕНДЕРА (выделено мной – Г.А.) наиболее выигрышен для него» (Сидоренко, 2000: 37). Грешно смеяться над человеком, возможно, молодым, из небольшого городка, что использует она/он модное слово, не понимая его значения. Речь не о конкретном авторе (который, конечно, вполне вправе отстаивать свою эссенциалистскую позицию, только отдавая себе в этом отчет). В Самаре, на семинаре, по поводу выступления на котором и пишется данная статья, я привела этот пример. На обсуждении среди реакций участников была и такая: пора понимать и использовать «критику» конструктивно, как инструмент анализа. Обрушивать критический гнев на малограмотных авторов скучно, пора «критиковать» - анализировать, обсуждать статьи друг друга, статьи интересных тебе авторов. Использовать же в своих работах понятия «пол» или «гендер» большого значения не имеет – это дело вкуса. Понимая психологические мотивы такой позиции, я не могу с ней согласиться. Скучно или весело, приятно это или неловко, но пока на данном этапе развития необходимо, прежде всего, предельно по возможности четко обозначить поле, в котором работаем. Мы все, кто так или иначе затрагивает вопросы, связанные с половой идентичностью (в том числе и отмеченный выше автор статьи в ивановский сборник), занимаемся либо философией пола, либо его социологией, психологией, культурологией и т.д. Однако «гендерные исследования» предполагают у теоретика наличие определенной позиции, предполагают то, что он исходит из определенной методологии, разрабатывает определенный подход. Существо этой позиции, методологии, подхода состоит, если кратко, в признании в качестве отправного факта того, что пол (поведение, мировосприятие, психология и т.д.), как уже было сказано, не дается человеку от природы или от Бога, а конструируется его социокультурным окружением, он - продукт власти, а гендер - категория, призванная, прежде всего и главным образом, вскрыть технологию воспроизводства властных отношений в сфере пола. Иными словами, гендер – не предмет исследования. В русской языковой традиции использование данного понятия в качестве предмета исследования скорей запутывает. Предметом исследования является пол. А гендер – это метод, подход, позиция, это важный методологический ключ, позволяющий открывать новые перспективы виденья как бытия человека, так и любого явления общества и культуры. Список литературы 1. Гендерный конфликт и его репрезентация в культуре: мужчина глазами женщины. Материалы конференции «Толерантность в условиях российской культуры». 29-30 мая 2001 г. Екатеринбург, 2001. 2. Гросс Э. Изменяя очертания тела // Введение в гендерные исследования. Ч.П. Харьков, 2001.с.620. 3. Де Лауретис Т. Американский Фрейд// Введение в гендерные исследования. Ч.П. Харьков,2001.с.43. 4. Наш современник. 1990. №3. С.3. 5. Сидоренко Ю.И. Биологические детерминанты социально-психологических особенностей мужчин и женщин // Гендерные исследования в гуманитарных науках: современные подходы. Материалы международной научной конференции. Ч.П. Иваново, 2000. С.36-37. 6. Урал. 2000. №10. С.185. 7. Ушакин С.А. "Gender" (напрокат): полезная категория для научной карьеры?// Гендерная история: pro et contra. СПб., 2000. 8. Hein H. The Role of Feminist Aesthetics in Feminist Theory // The Journal of Aesthetics and Art Criticizm. 1990. № 4. P. 282