Масада

Масада
Стены кривой ухмылкой с рыжих взирают гор.
Скользкий песок – подстилкой в дырках мышиных нор
Лег между днем минувшим и роковой зарей...
Внемли и зри! а лучше – помни, что завтра в бой.
Дым от костров в долине, дым от свечей вверху.
"Господи! Твое Имя – не предадим врагу!
Господи! Храм разрушен, что нам теперь весь мир?.."
Думой кромсая душу, речь ведет бен-Яир:
– Смерть суждена рожденным, этого не избежать.
Надо ли быть ученым, чтобы вдвойне страдать?
Надо ль позор плененья с сотнями рабских кар
Предпочитать решенью принять последний дар?
– Помните: мы свободны, выше всех нас – лишь Бог,
Тем, кто на что-то годен, тем, в чьих руках клинок, –
Нам ли страдать в неволе, нам ли бежать с пути?
Хватит мгновенья боли, чтобы от зла уйти!
Скрип "скорпионьих" тросов, сломанных скрип петель.
Пыльные бьет утесы каменная метель.
В стенах пробиты бреши, завтра – последний день...
Реет над скальной плешью серая смерти тень.
– Счет со своею жизнью грех нам самим сводить.
Будет кровавой тризна, если ее продлить.
В нашей, однако, власти римский испортить пир! –
Молвит с угрюмой страстью Элизер бен-Яир.
– Все мы умрем. Решайте, как свой последний час
Вы проведете, братья, как назовут всех нас.
Трусы ли мы, герои; вольные ли, рабы?
Исра-Эль, Божьи вои, властны над этим вы!
Шорох кинжала в ножнах, шорох одежд в пыли.
Шорох на узком ложе, шорох в ночной дали.
Сорванный, сиплый голос, свет из-под сжатых век...
Тонок и хрупок волос жизни твоей, человек.
– Мало нас. Слишком мало, чтоб продолжать отпор.
Шершней имперских жала завтра сметут нас с гор.
Завтра мы все утратим, волю, и жизнь, и честь.
Лучше –сегодня, братья, Богу оставим месть!
– Сами, своей рукою жизни друг друга возьмем.
Сами, своей рукою жен и детей убьем,
Чтобы от мук избавить, чтоб отвести позор –
Чтоб не померкла память наших долин и гор!
– Все мы грешны пред Богом, нам искупленья нет.
Все мы однажды, дрогнув, предали свой обет.
Тем, кто еще поверит, тем, кто еще живой –
Можем мы только смертью в жизни помочь земной.
Шорох ножей и тканей; молча, без мук, любя,
В смерть проводить, не раня – и не щадя себя.
Вдесятером остались; книги дотла сожгли,
Чтобы врагу не достались знания, соль земли.
Десять осколков вазы, десять имен на них.
Примет последний казнь от мертвых, не от живых.
Жребий. Пустые взгляды, пуст для зелотов мир...
На черепке – как ядом, выжжено: "Бен-Яир".
...Утром пришли тараны, внутрь ворвались войска
Тита Веспасиана – и не нашли врага.
Встретила их Масада мертвою тишиной.
Мертвой, мертвее ада, смерти мертвей самой.
Под закопченной кровлей западного дворца
Ждали их лужи крови тех, кто не ждал конца.
Солнечный луч вел танец, падая из щелей
Между телами повстанцев – женщин, мужчин, детей...
И полководец вздрогнул, встретив застывший взор
Элизера-зелота, смывшего смертью позор.
Девять ножей меж ребер принял с улыбкой он,
Вымазал пальцы кровью и написал: "Шалом!"
...Крепость стоит поныне. Римлян давно уж нет.
Но на краю пустыни светит все тот же свет.
Свет в их упрямых взглядах; речь, словно сталь, тверда –
"Да не падет Масада более никогда!"