В годы войны. Статьи и очерки. М.: Наука, 1985. С. 93

В годы войны. Статьи и очерки. М.: Наука, 1985. С. 93-97.
К. Н. ТАРНОВСКИЙ
Доктор исторических наук
НЕИЗВЕСТНАЯ ПЕСНЯ
О СТАЛИНГРАДСКОЙ БИТВЕ
C этой песней я познакомился на Южном Урале, в
военных лагерях, где в годы Великой Отечественной
войны
формировались
артиллерийские
части
и
соединения, а в запасных полках проходили ускоренное
1947 г.
обучение бойцы-артиллеристы, через два-три месяца
отправлявшиеся на фронт. Личный состав лагерей, таким
образом, постоянно менялся, а летом 1942 г., во время ожесточеннейших сражений с
фашистскими полчищами, рвавшимися к Сталинграду, он менялся чаще обычного.
Однажды днем, привлеченный звуками духового оркестра, я зашел в
гарнизонный клуб. Репетицию вел среднего роста коренастый пожилой человек со
стриженой лобастой головой, спокойным лицом и сдержанными жестами, в
гимнастерке без всяких знаков различия на петлицах. Запомнились еще его руки с
широкими ладонями и короткими пальцами – такие редко встречаются у музыкантов,
чаще у художников. Он настойчиво требовал от духовиков легкого, изящного
сопровождения
основной
мелодии,
передаваемой
солирующей
трубой,
и
не
успокоился, пока сопровождение не обрело характер сдержанный и упругий. Но всего
более влекла сама мелодия. Она отчетливо передавала ритм марша, легкость и дерзость
которого подчеркивались слегка усеченными синкопирующими фразами, но вместе с
тем звучала издалека, сдержанно и немного грустно 1. На сцене появились два солдатапевца, и возникшие слова удержали меня до конца репетиции:
Слышал я: под солнцем раскаленным,
Через сотни верст, издалека,
Разговаривала с синим Доном
Волга-мать река:
«Здравствуй, Дон, товарищ мой любимый,
1
Ноты песни опубликованы мной в журнале «Музыкальная жизнь» (1975, № 3, с. 3).
Знаю – тяжело тебе, родной.
Берег твой измаялся кручиной,
Коршун над волной...»
Разучивалась песня, вызванная к жизни боями, круглосуточно гремевшими
тогда между Волгой и Доном!
Через несколько дней состоялся концерт-проводы уезжавших на фронт бойцов.
«Песня о Волге»,– объявил очередной номер ведущий программу, назвал
незнакомую мне фамилию композитора и исполнителей, а затем не без гордости
произнес:
«Исполняется в сопровождении оркестра под управлением автора».
На дирижерском месте появился тот самый коренастый круглоголовый человек.
Единственный раз в жизни я присутствовал при выступлении композитора,
который не был гостем бойцов, а сам был солдатом: в то время, очевидно, он считал
артиллерийское дело важнее музыки.
Никогда не забуду, как слушали песню. Все знали: сегодняшний концерт как бы
завершает целую жизненную полосу, за которой – фронт. И звучавшая со сцены песня
прямо говорила о том грозном, что уже сегодня существует, но существует без тебя, а
завтра станет твоей повседневностью, твоим ратным делом.
Первый куплет песни был исполнен негромко, чуть замедленно, затем голоса
солистов окрепли: «Только я скажу тебе, товарищ, И твоим зеленым берегам, Никогда,
сколь помню, не сдавались Реки русские врагам. Русских рек невиданная сила Встала,
словно грозный исполин, И для наших недругов могилу В волнах затаим!»
Теперь напряженное внимание зала контрастировало со спокойными жестами
стоявшего перед оркестром человека. Воздействие песни па слушателей многократно
усиливалось его присутствием в зале, а также тем обстоятельством, что он,
сочинивший эту песню, сам на днях уедет на фронт и, может быть, в то же самое
междуречье, о котором пелось со сцены:
Реки говорят по-человечьи,
Люди, словно волны, в бой идут.
Немцы на широком междуречье
Смерть себе найдут.
Две последующие строки я теперь пе могу припомнить. Но финал песни,
исполнявшийся во весь голос, помнится точно:
Волга разговаривает с Доном,
Дон гремит в ответ:
«Волга-Волга, мать родная,
Отстоим свой край родной!»
После того вечера-концерта я ни разу не встречал солдата-композитора. Должно
быть, он действительно уехал воевать в составе одной из маршевых батарей. Вскоре я
также оставил эти лагеря, и в районе Смоленска началась моя третья, самая
продолжительная фронтовая дорога...
Весну 1945 г. я встретил в Прибалтике, недалеко от Либавы, где наши войска
окружили курляндскую группировку противника. После неоднократных безуспешных
попыток вырваться из кольца фашисты затихли. Сражение приняло позиционный
характер. Появилось свободное время, а вместе с ним всякие немудреные солдатские
развлечения, прежде всего песня. По прямому распоряжению командира 27-й
гвардейской артиллерийской бригады сами собой возникавшие дуэты, трио и квартеты
вскоре были соединены в хор из 20 человек с приличной группой сопровождения:
услышав по радио тогда только что созданную В. П. Соловьевым-Седым песню
«Пришла и к нам на фронт весна» («Соловьи»), комбриг пожелал, чтобы ее разучили и
исполнили. Инструктор политотдела А. В. Дьяченко отправился по дивизионам
выявлять певцов и музыкантов. Добрался и до меня – кому-то стало известно, что в
освобожденной нами Елгаве я играл на рояле. В образовавшейся таким образом
команде я оказался старшим по званию, видимо, это и решило дело: ответственность за
выполнение распоряжения комбрига возлагалась на меня.
Вверенная мне команда, переименованная А. В. Дьяченко в бригадный ансамбль
песни
и
пляски,
старалась
вовсю;
истосковавшимся
по
пению
любителям
потребовалось гораздо меньше, чем мне сначала казалось, времени, чтобы выполнить
возложенное на них поручение. Незадолго перед просмотром, на который должен был
прибыть комбриг, я рассказал ансамблю изложенную выше историю и показал песню о
Волге. Ее сразу же приняли, восстановили забытые слова (это сделал гвардии сержант
Куканов, в его редакции и приведен текст песни)22 и постановили включить в
репертуар. Мне, естественно, хотелось повторить авторскую трактовку: негромкое
начало,
грозная
концовка-клятва.
Хористы,
однако,
трактовали
песню
как
воспоминание о прошлых боях, настаивали на более медленном, чем предлагал я, темпе
и пели с таким чувством и задушевностью, на которые я и но рассчитывал.
Редакция журнала «Музыкальная жизнь» установила, что первоисточником текста поспи является
стихотворение Евг. Долматовского «Разговор Волги с Доном».
2
Наконец настал день просмотра. Прибыл комбриг. В тот день я впервые и очень
остро ощутил плюсы и минусы позиции дирижера во время концерта – спиной к
слушателям и лицом к исполнителям: то, что я не видел генерала, было и хорошо
(меньше волнений) и плохо (нельзя наблюдать за реакцией). Зато я видел моих
«артистов». Они были выбриты, с орденами и медалями на гимнастерках, но в
непривычной для них роли держались настолько скованно, что я усомнился в
благоприятном исходе нашего дебюта.
Начали мы, конечно, с «Соловьев», и, заняв свое место, я даже порадовался
тому, что у нас не нашлось пока подходящего солиста (позже им стал Виктор Агаджанов, обладавший чистым, мягким тенором), и его партию вели четверо: это не только
скрашивало недостатки голосов, но и делало каждого из певцов смелее. Первые такты
прозвучали скованно и натянуто, но затем чудесная мелодия взяла свое, «артисты»
воодушевились, и мы закончили вполне сносно. Я повернулся к слушавшим. Генерал
сидел, сняв фуражку, это сразу сделало его голову меньше и как-то беззащитнее, а
обычно сощуренные глаза смотрели открыто и задумчиво. Он молчал, а потом глубоко
вздохнул и тихо попросил: «Еще...».
Вот когда ожил хор! Никогда, ни до, ни после этого, песня Соловьева-Седого не
исполнялась нами так бережно и любовно, как в тот ранний апрельский вечер.
Песней о Волге наш показ заканчивался. И получилось так, что охвативший
ансамбль порыв сам собой вызвал к жизни ту авторскую трактовку песни, от которой
мы отказались во время репетиций. Но в апреле 1945 г. ее звучный финал «Отстоим
свой край родной!» прозвучал уже как итог великого сражения, в котором и мы
участвовали – и те, кто пел, и те, кто слушал.
Генерал надел фуражку, подошел к хору и молча пожал руки стоявшим впереди
солистам. Потом вернулся на место и, не снимая фуражки, приказал: «Еще!»
Так началась вторая жизнь песни, созданной и впервые исполненной на Урале в
1942 г. В апреле 1945 г. она прозвучала на всех огневых позициях батарей 27-й
гвардейской артиллерийской бригады и затем неоднократно и с неизменным успехом
исполнялась в концертах, которые давал наш коллектив, ставший уже ансамблем песни
и пляски 7-й гвардейской пушечной Витебской Краснознаменной артиллерийской
дивизии РГК.
Фамилию автора песни я так и не припомнил ни в 1945 г., когда рассказывал о
ней участникам самодеятельного ансамбля, ни в последующие годы. А жаль! Он
достоин того, чтобы о нем и его песне узнали. Тому порукой – свидетельствую! –
неизменный успех «Песни о Волге» среди тех, кому довелось ее слышать.