Аркадий ИППОЛИТОВ СОТВОРЕНИЕ МИРА В двадцатом веке мы почти забыли о сюжете в живописи. В каком-то смысле забыли преднамеренно: Кандинский говорил, что во фреске Микеланжело «Сотворение Адама» — ценнее всего треугольник, образованный руками Творца и человека. Такой формальный подход правомочен, если он не оправдание собственного невежества. Незнание сюжетов великого искусства — одна из главных бед нашего полуобразования. Мы уже не помним анекдотов «от Ромула до наших дней», что приводит порой к казусам, когда путают не только «Поклонение волхвов» с «Поклонением пастухов», но «Неверие Фомы» с «Отцелюбнем римлянки». Предлагаемая вашему вниманию рубрика «Антология» не дублирует мифологический словарь. Сюжеты, которые будут здесь описываться, отобраны в связи с их существованием в изобразительном искусстве. Соответственно цель рубрики — не только изложить тот или иной сюжет, но и показать его эволюцию во времени, то есть косвенно, но мере возможности ознакомить читателя с закономерностями развития истории искусств. Земля же была безобидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою". В этом описании, начале всех начал, нет ни одного изобразительного мотива. Кажется, что сотворение мира не может быть сюжетом для живописи, ибо невозможно создать что-либо видимое, пока не появилось еще ни одной формы. За первыми словами Библии — «В начале сотворил Бог небо и землю» — стоит Ничто, не имеющее ни времени, ни пространства. В акте Творения Божьего была заложена предопределенность всего последующего развития,и другого творческого акта, кроме первичного, не могло быть, все индивидуальные человеческие устремления, в том числе и любой художественный произвол, уже содержались в Божественном творчестве. Росписи потолка Сикстинской капеллы Микеланджело произвели не просто огромное впечатление. Впервые искусство служило не иллюстрацией к тексту, но повторяло вслед за Божественной Волей чудо возникновения формы из ничего. «Отделение света от тьмы» и «Отделение воды от земли" — два уникальных случая изображения сюжета, за которые до Микеланджело никто не дерзнул взяться. Иудаистская традиция запрещает какое-либо изображение Творца, опасаясь, что человек, сотворенный по образу и подобию Бога, и сам сотворит Бога по подобию своему. Первые христиане были учениками античных мастеров, привыкших к пластическому воплощению любой идеи. Они нарушили строгий закон иудаизма. Оправданием нарушения Ветхого Завета служил Новый Завет, в котором Господь появляется вочеловеченным. Яхве, он же Адонай, он же Элохим, был непроизносимым и неизобразимым. Иисус Христос, являющийся в то же время и Богом Ветхого Завета, может быть увиден человеческим, а не духовным взором, каким его видела иерусалимская толпа, не признававшая в нем Бога. В ранних изображениях ветхозаветного Бога можно заметить, как мастера пользуются оправданием, предоставленным им Новым Заветом, и придают Яхве черты Иисуса Христа. Во французской миниатюре XIII века Саваоф наделен ликом Иисуса, хотя иллюстрируется Ветхий Завет. Не решаясь конкретно изобразить какой-либо из дней Творения, средневековый иниатюрист создает абстрактный образ Творца. Круг, похожий на сковородку с яичницей, символизирует Вселенную. Фигура Бога-Иисуса вписана в золотой фон, находящийся за пределами Человеческой Вселенной. Бог есть свет: золото не декоративно, оно является сущностью Бога. В руке Творец держит циркуль. Этот атрибут прекрасно выражает сущность готического искусства. Несмотря на всю метафизичность мышления, готическое искусство строится на четких логических принципах. Ирреальные громады средневековых соборов держатся на точно выверенных конструкциях, напоминающих о стиле современного утилитаризма. Зодчий, создающий храм — подобие Царства Божьего на земле, — в одно и то же время наделен и высшей благодатью, и трезвым, ясным рассудком. Геометрия, чистая и абстрактная наука, построенная на гармонии холодных чисел, положена в основу храма, как и в основу мира. Как это ни странно, готический Творец оказывается рациональнее Творца ренессансного. Сумрачный Саваоф Микеланджело из Сикстинской капеллы создает мир в порыве творческого вдохновения. Не математический расчет, а движение бешеной силы лежит в основе всего нового ренессансного мира. Микеланджело в своих росписях отказывается от любимого средневековьем сюжета сотворения животных. Для него он слишком конкретен. Для него важнее четыре первых дня, до того никогда не изображавшиеся. День пятый дает возможность забавного перечисления животных, как это делает мастер Бертрам в конце XIV века. Опять мы видим Саваофа с ликом Иисуса Христа, окруженного рыбами, птицами и зверями. Хотя вид животных передан с натуралистической точностью, они располагаются вокруг фигуры Творца как условные знаки, похожие на переводные картинки. В этом расположении виден наивный рационализм — животные как будто переносятся в бытие из условной таблицы, возникшей в сознании Господнем. От этого наивного перечисления отличается картина Тинторетто, у которого животные возникают в результате оплодотворяющего усилия Божественной Мысли. За пластическим движением, близким Микеланджело, у Тинторетто стоит схожее чувство космогонии. XVII и XVIII века, эпоха барокко и рококо, с их все нарастающим культом частностей, не дерзали изобразить дни Творения. Характерно, что этот сюжет проникает в музыку как в более абстрактное искусство и появляется в оратории Гайдна «Сотворение мира». Только в конце XVIII века в странном искусстве английского художника Вильяма Блейка, испытавшего влияние поэзии Мильтона и всевозможных мистических и религиозных учений, возникает космический сюжет сотворения мира. Бог-Творец Блейка представляет собой гибрид готического Зодчего и микеландже-ловского Духа. Как у Микеланджело, Творец изображен в виде гигантского старца, мощным усилием извлекающего Форму из Ничего. В руке у него циркуль, как и у средневекового Зодчего Иисуса. Но он не держит этот инструмент — циркуль подобен двум молниям, вырывающимся из десницы Саваофа. Произведение Блейка дает романтический образ Творца. Не рациональный Мастер готики, но и не ренессансное воплощение Духа, а фантастическое видение поэта, чей взор достиг небесной сферы. Блейк становится предтечей всего современного искусства: и абстрактных откровений, вроде сюиты Чюрлениса «Сотворение мира", и мультипликаций Жана Эффеля, заканчивающих иконографический ряд изображений первых пяти дней Творения.