Эссе о культуре "труда"
реклама
О культуре «труда» Заметки на полях ранних работ Георга Лукача На днях зашла в книжный магазин. Обычно там я провожу по несколько часов, часто ничего не покупая, просматриваю новинки. Но в этот раз купила книгу Георга Лукача. Среди марксистов – одна из самых ярких фигур. Наше время, когда ошельмованы предшественники, а общество абсолютно дезориентировано, неудивительно бегство в индивидуализм. Висконти по-своему и предельно жёстко ставит точку в этой теме фильмом «Семейный портрет в интерьере»: не на что опереться; никаких ценностей, никакой положительной программы… Но нет более у индивидуализма никаких перспектив. Всё уже было 100 лет назад, когда всё закончилось коллективно безответственным истреблением друг друга, вот почему ключевым моментов в истории я считаю начало первой мировой войны, когда прогнило всё, и индивидуальное сознание в том числе. Лукач ставит интереснейший вопрос соотношения государства, развития производительных сил, партийного строительства и индивидуальной ответственности. Пиком самосознания духа у Гегеля является государство. Основой теории Маркса – развитие производительных сил. Партийное строительство – тема Ленина. И во всем этом глубочайший смысл. Разнузданность рынка и нравов способно упорядочить только государство, но, предоставленное самому себе и бесконтрольное, оно ведёт к фашизации. «Консервация» партии – у России есть этот печальный опыт, а у Германии – свой. В основе развития любого общества лежали противоречия, и этого никто не отрицал. Я до сих пор до конца не понимаю, что такое средний класс, и за счёт чего или кого он появляется? Нам говорят: средний класс – класс труженик. Тогда пролетариат и крестьянство ленивое и тупое? Вздор!.. Посмотрите на противоположный полюс – на верхний слой общества, который способен оплатить наши интеллектуальные услуги. Наблюдая за ними, в попытке найти в этих людях что-то человеческое, приходится делать неутешительные выводы. Если старшее поколение имеет порою неплохое образование, то о детях и этого сказать невозможно. Старшее поколение воспитано здесь – на этой грешной многострадальной земле, и не пришельцами, а своими родителями – часто честными советскими тружениками, пережившими тяжёлые годы вместе со страной. Вот это старшее поколение где-то глубоко в душе совестится того, что сделало и делает со страной, а образование позволяет ему демагогией прикрывать своё бесстыдство и одновременно успокаивать свою совесть. Напротив, новое поколение, уже пресыщенное, полуобразованное, не утруждает себя и этим, оно ведь не разворовывало страну, оно «законно» владеет положением, деньгами, властью. Зрелище печальное и безнадежное. Для этих людей все остальные – неудачники. Эти уже волками будут вгрызаться в «свое право» собственности, уже узаконенное родителями как священное, эти с оружием в руках будут отстаивать его. Самое страшное, что это абсолютно невежественное поколение, не представляющее, откуда берутся капиталы, откуда берутся доходы и прибыль, о совести мы не говорим, она базируется на абсолютной уверенности, что богат деятельный человек. Ключевым понятием, независимо то того, что «пролетариат выродился», а ему на смену приходит другая, трудноопределимая, потому не осознанная и пока ещё осознающая себя движущая сила истории, по-прежнему остаётся понятие «труда». Интересно, как намеренно разводит Лукач понятия «морали» и «права», при этом отдавая себе отчет, что «развести» их невозможно. В понятие права он вкладывает смысл принуждения, морали – сознательность. То, на чём зиждется производство, – это, прежде всего, дисциплина труда. Экономическое «принуждение» не отторжимо от правового и морального. Почему бы нам, в противном случае, не воровать и не обманывать? Собственно, воруют и обманывают – все так живут, чем же я хуже? Так вот краеугольным камнем этой проблемы является вопрос о сознательной трудовой дисциплине, на что и уповали марксисты. Мы наталкиваемся на парадокс, который в силу своей субъективной природы и становится самым «слабым» звеном в марксизме. На определенном этапе развития производительных сил принуждение при социализме столь же необходимо, как и при капитализме. Разница – в «свободном выборе» рабочим классом этого принуждения, то есть сознательном, или моральном, по Лукачу. Все прекрасно понимают, что это невозможно. Здесь и возникает грандиозная фигура Ильича, который утверждал: только партия, представленная наиболее сознательным слоем рабочего класса (или интеллигенции, осознающей свою роль и с развитым чувством справедливости) может «направить» его в будущее. Отсюда основная роль партии – просвещенческо-пропагандистская. Организационные вопросы партии отчасти отражают её целеполагающую роль и являются калькой возможной тактики строительства государства. А вот эту цитату из «молодого» Маркса привожу полностью: «Так в оформившемся пролетариате практически закончено отвлечение от всего человеческого, даже от видимости человеческого, так как в жизненных условиях пролетариата все жизненные условия современного достигли высшей точки бесчеловечности (подчёркнуто мною – Д.К.); так как в пролетариате человек потерял самого себя (однако вместе с тем не только обрел теоретическое сознание этой потери, но и непосредственно вынужден к возмущению против этой бесчеловечности велением неотвратимой, не поддающейся уже никакому приукрашиванию, абсолютно властной нужды, этого практического выражения необходимости), то ввиду всего этого пролетариат может и должен себя освободить. Но он не может освободить себя, не уничтожив своих собственных жизненных условий, не уничтожив всех бесчеловечных жизненных условий современного общества, сконцентрированных в его собственном положении». Последнее в принципе невозможно было на определенном этапе развития нашего общества. Бесчеловечность может приводить только к слепому бунту, который крушит всё, что составляет эти условия, т.е. по сути, крушит «кажимость». Бесчеловечность – основа отчаянья (по Киркегору), от которого спасает лишь солидарность, основанная на сострадании (по Шопенгауэру). Итак, мы никуда не можем деться от необходимости трудиться. Ежедневный тяжелый труд в просыпающемся сознании может породить только ощущение бессмысленности жизни, в которой ничего не может измениться в обозримом будущем. День тупо трудиться, вечер тупо отдыхать (или пить). Первые годы энтузиазма сменяются апатией, сомнениями и разложением. «Экономическое принуждение» теряет свою роль, и власть скатывается к принуждению «правовому», о чём тоже предупреждал Лукач уже в 1919 г. «Правовое пролетарское» принуждение уравнивает всех и оборачивается бесправием для личности. Пролетариат ещё более выявляет свою «бесчеловечную» сущность, о которой и писал Маркс. Но почему партия срастается с государственной властью, перестает быть «сознанием пролетариата», контролёром власти? Ведь Сталин и становится выразителем этого абстрактного сознания пролетариата. Неудивительно, что в абстракциях теряется и обесценивается личность, а стало быть, и жизнь человека как таковая. В этих условиях невозможно говорить о культуре труда. Об интенсивности – да, основана ли она на энтузиазме масс или на насилии. Но до Второй мировой войны мы одиноки в этом мире. Война «обосновывает» и то и другое… и оправдывает. Возлагать ответственность на партию или на человека – просто смешно. Но у Маркса есть ещё одно удивительное замечание. Богатство человека определяется наличием свободного времени, а потребности человека, удовлетворение которых возвращает человека к самому себе, не ограничиваются удовлетворением физических нужд. В том-то и дело, что любой мыслящий человек никогда не спутает физическое удовлетворение или наслаждение с удовлетворением духовных потребностей, о которых сегодня вообще предпочитают не говорить. Но для чего человеку нужно свободное время, это богатство?, – чтобы полнее развивать свой творческий потенциал. А вот это понятие уже непосредственно примыкает к понятию культуры труда. Творчество – вот сфера, где лежит необходимость и возможность удовлетворения духовных потребностей; не в религии, не в потребительском просматривании театральных или концертных постановок. На «вершине» айсберга культура рафинирована и беспола, она – для людей, которых уже ничто не возбуждает, кроме этой искусственности. Осваиваемые буржуазной культурой достижения выдающихся людей, вписываются в систему ценностей только после кастрации, когда истинно духовное и демократическое содержание, противостоящее пошлости, низости особенно мелкого буржуа, выхолощено. Как оперы Верди были символом борьбы итальянского народа за независимость и демократию, а арии из опер знал народ и распевал на баррикадах, как философия Фихте звучала призывом к борьбе с Наполеоном, а творчество всех выдающихся писателей России, – не было ли оно устремлено к мечте о более справедливом обществе? Господи, уму непостижимо, как могут наслаждаться нынешние эстеты книгами Гоголя, Толстого, Достоевского, если каждое движение их мысли брызжет презрением к тем ценностям, к которым уповали великие русские классики. Итак, сознательный труд, труд, движимый моралью, – труд творческий. Почему же мы вновь после пореформенного периода сталкиваемся с этой проблемой? Став сырьевым придатком Европы, растеряв с таким трудом накопленный интеллектуальный и духовный потенциал, мы вынуждены замалчивать эти аспекты проблемы. Однако воспитание духовных потребностей – также труд, культуру которого необходимо возделывать постоянно, а это – уже вопрос индивидуальной совести носителей культуры как таковой. Но самым уникальным и ключевым понятием становится понятие «потребности в труде». Обобщая, отмечу первое: независимо от способа производства, независимо от декларируемого строя, существуют совершенно объективные законы Системы, которым с необходимостью подчиняется индивидуальная или партийная Воля. Говорить о пролетариате и крестьянстве на сегодняшний день – бесперспективно. В наличии – их полное разложение, носящее, пожалуй, объективный характер. Пролетариат не может быть движущей силой, а его «сознание» в виде коммунистической партии может носить только ограниченный консолидирующий характер. К тому же, все мы видели, что в ней самой заложено то противоречие, которое и привело её к полному вырождению и разложению в лице Горбачева и Ельцина. Молодых правителей упрекнуть в этом нельзя – они «вынуждены» отстаивать вымороченные ценности, переданные им по наследству. Те, кто отказывается от этого «наследства», уходят или вычёркиваются. Наряду с этим в развитии мировой истории всё отчётливей и грубее вторгается другая сила. Это экономически зависимые страны третьего мира, дающие дешёвое сырье и дешёвую рабочую силу. Россия может уповать только на приток дешёвой рабочей силы с Востока и на экспорт сырья. Других источников «стабильности», которую видят, пожалуй, только наши политики и бизнесмены, – нет и не видно. Причем, если эксплуатация сырьевой базы носит абстрактный характер, записываемый на счёт следующих поколений, то жестокая эксплуатация иноземной рабочей силы – конкретна. В основе – нужда, страдание и унижение, т.е. то, что осознать может только тот, кто в это положение попадает. Следует понимать, что на Востоке при неразвитых капиталистических отношениях стран сырьевых придатков нет никакой другой консолидирующей силы, способной что-то изменить, кроме ислама. Мы натыкаемся на забавный парадокс: в исламе – безысходность, в нём же и надежда… Но насколько же есть надежда на пробуждение того сознания, о котором мы говорили, в обездоленных людях, у которых надежд-то нет. Индивидуально, при условии принятия правил игры «больших», ты можешь влиться и раствориться в западном образе жизни, – другого не дано. Трудно себе представить, что станет с миром, обрети Восток самостоятельность… Но ведь для этого нужно что-то делать. Но если нет культуры труда? Ведь Восток был развращён возможностью жить, «предоставляя» право трудиться другим. Бедность неработающего человека или уповающего на милосердие всевышнего не вызывает даже сочувствия. Возможно, что мировая идеологическая война, а с другой стороны, и надежда на что-то новое лежит в узелке, запутанном, туго скрученном – в таинственных глубинах Ислама. Но мы не раз наблюдали, как прогрессивная роль религии скоро вырождается в нечто совершенно противоположное. И всё же ключевым понятием, я полагаю, по-прежнему, остается понятие труда, соответственно, понуждения к труду, принуждения к труду, потребности в труде. Роль воспитания – развивать потребность в труде, воспитывать совесть, которая понуждает к труду, не терпя принуждения. Труд должен быть творческим. Чтобы это произошло, необходимы два условия: мысль обязана быть в любых обстоятельствах свободной, у власти же одно долженствование – власть должна не мешать. Прежде чем «даровать» надежду, её надо «обрести»… На днях привиделось мне нечто странное… Не спится чиновнику, с боку на бок поворачивается, кряхтит, лапу посасывает, думать особо не думается, не тому учили; досчитал до сотни, а далее только тысячами. До тысячи дошёл, перешёл на сотню тысяч, но на миллиарде сбивается. А беспокойство не проходит. Давеча чиновничья братва обещания давала, что в России будут жить хорошо. Да как добиться-то желаемого, ведь народ ворует, работать не только не хочет, но и не может. Так и подмывало сказать: «В России честно будут жить», но забылся в дрёме чиновник. И тут же проснулся в холодном поту, когда его взяли под белы рученьки и отвели в сумасшедший дом. Какие простые слова «жить честно и трудом своим зарабатывать деньги», а как дико это звучит, прости Господи… На следующее утро чиновник как заведённый талдычит: «Наше общество социальное, а государство правовое». Господи, кто же его этому учил?.. Вот здесь и вспоминаешь вновь Лукача: в таком «правовом государстве» нет места морали, оно аморально. А если они построят это правовое государство, полагаю, что свет познакомится с очередной модификацией того режима, который некогда назывался царизмом, потом сталинизмом, а далее… Диана Касимова, май 2009 г.
