Дары депрессии Томас Мур
реклама
Дары депрессии Томас Мур Опубликованов Thomas Moore, Care of the Soul, NY, HarperCollins Publ., 1992 Об авторе: Томас Мур отдал двенадцать лет монастырскому служению. Он получил степень в теологии, философии и музыковедении, прежде чем стал психотерапевтом и прошел обучение архетипической психологии у Джеймса Хиллмана. В настоящее время является самым известным юнгианским писателем. Среди его многочисленных книг - «Забота о душе», «Религия души», «Душа секса», «Темный эрос», «Ритуалы воображения», «Планеты внутри», «Голубой огонь», «Медитация», «Соратники», «Магия повседневной жизни», «Учение сердца», «Книга Иова», «Изначальная Самость», «Темная ночь души». Ныне он живет с женой и двумя детьми в Нью-гемпшире и читает лекции в разных университетах США. Душа представлена в разнообразии цветов, включая все оттенки серого, голубой и черный. Для заботы о душе нужно наблюдать весь спектр ее цветов и противостоять искушению придерживаться только белого, красного или оранжевого – ярких цветов. Идея «раскрашивания» старых черно-белых фильмов связана с общим отрицанием нашей культурой всего темного и серого. В обществе, которое защищается от чувства трагического в жизни, депрессия воспринимается как враг, неизлечимая болезнь; хотя именно в таком обществе, посвященном свету, депрессия компенсаторно будет особенно сильной. Забота о душе требует признания этого способа, которым она заявляет о себе. Сталкиваясь с депрессией, надо спросить себя: «Что она здесь делает? Не играет ли она важную роль?» В случае депрессии, дающей нам ощущение смертности, надо предотвратить отрицание смерти, к которому мы легко скатываемся. Более того, нужно развить в себе вкус к депрессивному настроению, позитивное уважение той роли, которую оно играет в жизненном цикле души. Некоторые чувства и мысли возникают только в темном состоянии. Подавите это настроение – и вы подавите эти идеи и размышления. Депрессия может быть таким же важным каналом для ценных «негативных» чувств, как страсть для любовных отношений. Влюбленность естественным образом приводит к признакам привязанности. И таким же образом пустота и серость депрессии вызывает осознание и выражение мыслей, которые были скрыты за фасадом легкого настроения. Иногда человек приходит на сессию в темном настроении. Он может сказать: «Мне не надо было сегодня приходить. Я буду чувствовать себя лучше на следующей неделе, и тогда будет больше пользы». Но я доволен, что он пришел, потому что мы вместе сможем услышать мысли и чувства его души, что было бы невозможно в его прекрасном настроении. Меланхолия дает душе возможность выразить не менее важную сторону, которая оставалась скрытой из-за неприятия ее темноты и горечи. Дитя Сатурна В наши дни мы предпочитаем слово «депрессия» словам «печаль» и «меланхолия». Это латинское слово звучит более клинически и серьезно. Но было время (пять или шесть столетий тому назад), когда меланхолию идентифицировали с римским богом Сатурном. Быть в депрессии означало быть «в Сатурне». И хронически склонного к меланхолии человека называли «дитя Сатурна». Поскольку депрессию идентифицировали с этим богом и планетой, она ассоциировалась с другими качествами Сатурна. Например, его также называли «старцем», который управлял Золотым веком. Всякий раз, говоря о Золотом Веке, мы обращаемся к этому богу, который покровительствовал той далекой эпохе. Депрессивные люди иногда считают, что золотые времена далеко в прошлом и что от них ничего не осталось в настоящем или на будущее. Эти меланхолические мысли глубоко укоренены в сатурнианском предпочтении ушедших дней, памяти и ощущении, как проходит время. Эти мысли и чувства, окрашенные печалью, относятся к желанию души существовать сразу и во времени, и в вечности. И поэтому они могут быть приятными. Иногда мы связываем депрессию с буквальным старением. Но это относится к старению души. Сатурн не только приносит ностальгию по «Золотым старым временам», он поднимает более сущностную идею, что жизнь проходит: мы становимся старше, опытнее и, может быть, мудрее. Люди даже в среднем возрасте могут обращаться к памяти и вспоминать что-то, что случилось 20 лет назад. Человек может удивляться: «Я никогда не говорил это раньше – 20 лет назад! Я становлюсь старым». Это сатурнианский подарок возраста и опыта. Будучи ранее идентифицированной с молодостью, душа теперь приобретает важное качество возраста, являющееся позитивным и полезным. Если возраст отрицается, душа теряется в неадекватном цеплянии за молодость. Депрессия дает дар опыта не в смысле буквальных фактов, а в качестве отношения к самому себе. Вы приобретает ощущение, что прожили нечто, что стали старше и мудрее. Вы понимаете, что жизнь есть страдание и что познание открывает различия. Вы больше не можете наслаждаться беззаботной наивностью молодости. И это понимание приносит печаль и удовольствие от нового чувства принятия себя и самопознания. Это осознание возраста имеет ореол меланхолии, но оно также дает качество благородства. Естественно, существует сопротивление этому вторжению Сатурна, которое мы принимает за депрессию. Трудно отказаться от молодости, потому что это потребует принятия смерти. Я полагаю, что те из нас, кто стремится к вечной молодости, вырывают себя из ее тяжелых цепей. Надо пригласить Сатурна, когда мы пытаемся оттянуть наше служение ему. Тогда сатурнианская депрессия придаст глубину и субстанцию душе, которая по той или иной причине застряла в молодости. Сатурн выветривает и старит человека естественным образом. В Сатурне рефлексия углубляется, мышление включает чувство времени, и события длительного периода жизни кристаллизуются в чувство нашей сущностной природы. В традиционных текстах Сатурн характеризуется как холодный и удаленный, но у него есть также и другие атрибуты. Медицинские книги называют его богом мудрости и философской рефлексии. Известный государственный деятель и поэт Фичино в своем письме Джованни Ковальканти называет Сатурна «уникальным и божественным даром». В конце XV века Фичино написал книгу, предупреждающую ученых и особенно студентов не привлекать слишком много Сатурна в свои души; ученые из-за своего сидячего образа жизни могут легко впасть в серьезную депрессию, и они должны уметь встретиться со своими темными эмоциями. Но может быть написана другая книга про деградацию жизни, если лишиться изучения и размышления, рефлексии по поводу себя. Сатурнианские эмоции могут быть опасны из-за своей мрачности, но их вклад в экономику души очень важен. Если вы позволите себе встретиться с депрессией, вы почувствуете изменения в теле, мускулах и лице - некоторое освобождение от ноши юношеского энтузиазма и «невыносимой легкости бытия». Возможно, мы лучше признаем роль депрессии в экономике души, если сможем убрать негативные коннотации из этого слова. Что, если депрессия – просто состояние бытия, ни хорошее, ни плохое? Что-то, что душа делает в свое время и по своим собственным причинам? Что, если это просто одна из планет, вращающихся вокруг Солнца? Одним из преимуществ использования традиционного образа Сатурна вместо клинического слова «депрессия» в том, что можно увидеть меланхолию скорее как способ бытия, а не как проблему, которую нужно устранить. Старение приносит ощущение своей личности. Индивидуальность проявляется со временем, подобно тому, как созревают плоды. В эпоху Ренессанса депрессию, старение и индивидуальность рассматривали вместе. Печаль старения является частью становления индивидуальностью. Меланхолические мысли вырезают внутреннее пространство, где может обосноваться мудрость. Сатурн также традиционно идентифицировался с металлом свинцом, дающим душе вес и плотность, позволяя легким и светлым элементам сгуститься. В этом смысле депрессия является процессом, ускоряющим важную коагуляцию мыслей и эмоций. С возрастом наши идеи, ранее легкие, беспорядочные и несвязанные, становятся более плотно собранными в ценности и философию, которые придают нашей жизни прочность и устойчивость. Из-за болезненной пустоты часто хочется искать выход из депрессии. Но вхождение в это настроение и мысли может принести глубокое удовлетворение. Депрессия часто изображается как состояние, в котором нет мыслей – не за что зацепиться. Но может быть, надо расширить наше видение и понять, что чувство пустоты, потеря знакомого отношения и структуры жизни и исчезновение энтузиазма, что кажется негативным, являются элементами, которые можно использовать для придания жизни свежего взгляда. Когда мы, будучи консультантами или друзьями, видим депрессию, и нас просят помочь справиться с ней другие люди, нам важно отвергнуть монотеистическое представление, что жизнь всегда должна быть бодрой и лишенной меланхолии. Нужно научиться ее качествам и последовать за ней. Становясь более терпимыми к ее присутствию, снижая наши завышенные ожидания, принимая внимательные отношения к тому, как душа обращается со своей судьбой со всей серьезностью и основательностью. Мы можем предложить принятие и контейнирование. Иногда, конечно, депрессия, как и любая эмоция, может выйти за обычные пределы и стать совершенно обременяющей болезнью. Но и в этих крайних случаях в процессе лечения мы также можем смотреть на Сатурна как на ядро депрессии и искать способ подружиться с ним. Одна из значительных тревог, ассоциируемых с депрессией – что она никогда не закончится, что жизнь никогда не станет снова радостной и активной. Одно из типичных чувств – страх попасть в ловушку, навсегда застрять в сетях Сатурна. В моей практике, когда я слышу об этом страхе, я думаю о нем как о сатурнианском стиле обращения с душой – создавать ей ощущение помех. В традиции существует тема связанности сатурнианскими эмоциями. Эти страхи уменьшатся, когда мы прекратим бороться с сатурнианскими элементами и вместо борьбы станем учиться у депрессии, начнем принимать ее некоторые темные качества как аспекты своей личности. Инсинуации смерти Сатурн также жнец, божество урожая, покровитель конца времен и его празднования, Сатурналий; поэтому образы смерти пронизывают периоды депрессии. Люди любого возраста иногда говорят во время депрессии, что их жизнь закончилась, что их надежды на будущее оказались необоснованными. Они потерпели разочарование, потому что ценности и модели, которыми они жили многие годы, неожиданно стали лишенными смысла. Лелеемые истины утонули в сатурнианской черной земле, как шелуха во время урожая. Забота о душе требует принятия всего этого умирания. Есть соблазн до последнего придерживаться знакомых концепций в отношении жизни. Но, может быть, нужно отказаться от них и вступить в конце концов в область смерти. Если симптомом становится ощущение, что жизнь прошла и что все происходящее бесполезно, можно сознательно принять позитивное отношение к этим чувствам, войти в эмоции и мысли конца, приносимые депрессией. Николай Кузанский, один из самых выдающихся теологов Возрождения, рассказал, что когда он был на корабле во время путешествия, через видение ему пришло понимание, что надо признать наше игнорирование самых важных вещей. По его словам, открытие, что мы не знаем, что есть Бог и что есть жизнь, дает принятие нашего невежества в отношении смысла и ценности нашей жизни. Это стартовая точка для более обоснованного и открытого знания, которое никогда не заканчивается фиксированными убеждениями. Используя свои излюбленные метафоры из геометрии, он говорит, что если полное знание о самих основах нашего существования изобразить кругом, то самое лучшее для нас – прийти к многоугольнику, приближаясь к истинному знанию, как в задаче о квадратуре круга. Пустота и растворение смысла, часто присутствующие в депрессии, показывают, как мы привязались к нашим способам понимания и объяснения своей жизни. Наша персональная философия и наши ценности часто слишком плотно упакованы, так что не остается места для тайны. Тогда приходит депрессия и создает в них отверстие. Древние астрологи считали Сатурн самой удаленной планетой, находящейся в холодном и пустом космосе. Депрессия создает дыру в наших теориях и предположениях, но даже этот болезненный процесс можно приветствовать как необходимый и ценный источник исцеления. Сатурнианскую истину ценил Оскар Уайльд, который при всем своем акценте на совершенстве стиля в качестве центрального момента жизни, знал о важности пустоты. Из тюрьмы, куда он был брошен за любовь к мужчине, он написал свое замечательное письмо «DeProfundis», в котором говорит: «Финальным таинством является сам человек. Когда он взвесит солнце, посчитает шаги до луны и нанесет на карту все семь небесных сфер, все еще останется он сам. Кто вычислит орбиту его собственной души?» Можно понять эту истину, как сделал Кузанский, что невозможно вычислить (описать математическим образом) орбиту нашей души. Истинное образование – научение нашим пределам – не только в сознательных усилиях; оно приходит как порабощающая сила депрессии, лишающая нас счастья хотя бы на мгновение и заставляющая нас произвести фундаментальную переоценку наших знаний, предположений и самих целей существования. В древних текстах Сатурна иногда называли «ядовитым». Рекомендуя некоторые позитивные эффекты сатурнианского настроения, я не хотел бы недооценивать ужасную боль, которую он приносит. И не только минимальная форма меланхолии приносит уникальные дары душе; длительные глубокие приступы острой депрессии также могут прояснить и реструктурировать доктрины нашей жизни. «Дитя Сатурна» в мифологии означает плотника, который на рисунках изображается возводящим фундамент или скелет нового здания. В нашей меланхолии может происходить внутреннее строительство, очищающее от прошлого и приносящее новое. Во снах часто видятся строительные площадки и только что построенные здания, которые демонстрируют, как созидается душа: она является продуктом работы и целенаправленного усилия. Фрейд указывал, что во время меланхолии внешняя жизнь видится пустой, но в то же время внутренняя работа может идти полным ходом. Навстречу депрессии В юнгианской терминологии Сатурн можно считать фигурой анимуса. Анимус является глубинной частью психики, отвечающей за идейную и абстрактную деятельность души. Многие люди сильны в аниме – имеют богатое воображение, вовлечение в жизнь, эмпатию и связь с окружающими людьми, – но им может быть трудно отойти от эмоционального вовлечения, чтобы увидеть, что происходит, и связать свой жизненный опыт с идеями и ценностями. Используя другую древнюю метафору души, можно сказать, что их опыт является «жидким». Они настолько эмоционально вовлечены в жизнь, что им может быть полезно путешествие в отдаленные районы холодного и сухого Сатурна. Эта сухость может отделить осознание от жидкости эмоций, которая характерна для тесного вовлечения в жизнь. Мы видим подобное развитие у пожилых людей, когда они размышляют о прошлом с некоторой дистанции и отстранением. Сатурнианская точка зрения иногда может быть довольно мрачной и даже жесткой. В меланхолической пьесе Сэмюеля Беккета «Последняя запись Крапа» мы обнаруживаем смешное и горькое изображение сатурнианской рефлексии. Используя магнитофон, Крап прослушивает записи, сделанные им на протяжении жизни, и вслушивается с горечью в свои фразы из прошлого. После одной из записей он присаживается и говорит: «Просто слушая эту глупую сволочь, которой я был 30 лет назад, трудно поверить, что я был настолько плох. Спасибо Богу, что все это прошло». Эти несколько строчек открывают дистанцию между прошлым и настоящим, предлагая более холодную перспективу и переоценку ценностей. В большинстве пьес Беккета мы видим персонажей, выражающих свою депрессию и беспомощность, свою неспособность найти фрагменты прежнего смысла. Тем не менее, они также предлагают образ благородной глупости, которая является частью жизни, окружающей пустоту. В этой абсолютной печали его персонажей можно уловить тайну человеческого существования. Это не буквальная болезнь умопомрачения, хотя и может так выглядеть. Неожиданно найти смысл и развенчать прежние ценности, быть охваченным потребностью удалиться, переживая мрачные эмоции беспомощности. В этих чувствах проявляется тайна души. Крап, чье имя предполагает депрессивное обесценивание человеческой жизни, показывает, что холодное отстранение и самоотчуждение не надо рассматривать в качестве клинических симптомов. Эта глупость человеческой жизни в действительности необходима для завершения чего-то в душе. Профессиональная психология может рассматривать самокритику Крапа в качестве невротического мазохизма, но Беккет показывает, то глупость и отвратительность такого поведения может иметь определенный смысл. Проигрывающий свои записи и бормочущий Крап является образом нашего мысленного обращения снова и снова к воспоминаниям – образом процесса дистилляции. Со временем нечто важное проявится в этой сатурнианской редукции – золото блеснет в грязи. Сатурн иногда называлиSolNiger – черным Солнцем. В его черноте можно найти настоящий бриллиант – нашу сущностную природу, дистиллированную из депрессии и являющуюся, возможно, самым большим подарком меланхолии. Если современные люди настаивают на лечении депрессии подобно любой другой болезни (только механически или химически), они могут упустить подарок души, который может дать только депрессия. Традиция учит, что Сатурн фиксирует, затемняет, утяжеляет и затрудняет все, с чем вступает в контакт. Если мы избегаем сатурнианского настроения, то можем устать от усилий любой ценой поддерживать жизнь яркой и теплой. Мы можем свалиться в еще большую меланхолию, вызванную подавлением Сатурна, и потерять отчетливость и плотность идентичности, которую Сатурн придает душе. Другими словами, симптомы потери Сатурна могут включать слабое чувство идентичности, неспособность серьезно относиться к своей собственной жизни и общую дезорганизацию. Сатурн закрепляет идентичность глубоко в душе, а не на поверхности вечности. Идентичность ощущается, когда душа находит свой вес и измерение. Мы знаем, кто мы есть, потому что у нас есть явное содержание, из которого мы сделаны. Оно просеивается депрессивными мыслями, «редуцируется» в химическом смысле до самой сущности. Месяцы и годы, фокусированные на смерти, могут оставить белый призрачный остаток «Я» - сухой и сущностный. Забота о душе требует культивации большего мира, который представляет депрессия. Говоря о депрессии клинически, мы думаем об эмоциональном и поведенческом состоянии, но, представляя депрессию как встречу с Сатурном, мы начинаем видеть множество качеств его мира; потребность в изоляции, коагуляция фантазии, дистилляция памяти, аккомодация смерти – это лишь некоторые из них. Для души депрессия – это инициация, обряд перехода. Если думать о депрессии как о пустой и скучной, как об отсутствии воображения, то можно упустить ее инициатический аспект. Возможно, мы видели воображение с точки зрения, чуждой Сатурну; пустота может быть полна чувственных нюансов, образов катарсиса, эмоций сожаления и потери. В качестве темного настроения серый цвет может быть так же интересен и настолько же разнообразен, как и в черно-белой фотографии. Если патологизировать депрессию, относясь к ней как к синдрому, который надо лечить, тогда эмоциям Сатурна нет места, и они уходят в ненормальное поведение и отреагирование. Альтернативой было бы пригласить Сатурна войти, когда он стучится в дверь, и предоставить ему место. В некоторых садах эпохи Ренессанса были беседки, посвященные Сатурну, - темное, тенистое и удаленное место, где человек может отдохнуть и погрузиться в покой депрессии, не боясь, что его побеспокоят. В таком саду можно научиться модели обращения с депрессией. В качестве друзей и консультантов мы могли бы давать эмоциональное пространство таким чувствам, не пытаясь изменить их или интерпретировать. В качестве социума мы могли бы включить Сатурн в наши здания. В доме или общественном здании можно выделить комнату или настоящий садик, куда человек может удалиться, чтобы помедитировать, подумать или просто побыть в одиночестве. Современная архитектура в своем стремлении соответствовать душе предпочитает круги и квадраты, отображающие соединение человека и общества. Но у депрессии есть центробежная сила, которая удаляет от центра. Мы часто ссылаемся на здания и институции как на «центры», но Сатурн любит отдаленные области. В больницах и школах есть «общие комнаты», но могли бы быть также «не-общие комнаты» - места для одиночества и отстранения. Включенный телевизор, который никто не смотрит, или играющее весь день радио являются защитами от тишины Сатурна. Мы стремимся избежать пустого пространства вокруг этой отдаленной планеты, но, заполняя этот вакуум, мы, возможно, выталкиваем его в роль симптома, чтобы он приходил в наши клиники и больницы в качестве мора, а не как целитель и учитель – в его традиционной роли. Почему нам не удается признать эту грань души? Потому что большая часть того, что мы знаем о Сатурне, приходит к нам под видом симптомов. Пустота появляется слишком поздно и слишком буквально, чтобы приносить с собой контакт с душой. В наших городах брошенные дома за ограждением и неудавшийся бизнес стали сигналами экономической и социальной «депрессии». В этих «депрессивных» областях наших городов распад отрезан от воли и сознательного участия, проявляясь внешне только в качестве проблемы или болезни. Мы видим депрессию, экономически и эмоционально, как буквальную неудачу и угрозу, как плохой сюрприз, разрушающий наши счастливые планы и ожидания. Что случится, если мы дадим место Сатурну и его темному пустому пространству в своей жизни? А что если мы умилостивим Сатурна, включив его ценности в свою жизнь? (Умилостивить означает и признать, и уважать с целью получения защиты.) Можно также воздать должное Сатурну, встречая честно серьезные болезни. Работники хосписов могут рассказать, как много приобретут семьи, если открыто будут обсуждать депрессивные факты про терминальные болезни. Можно принять наши болезни, наши посещения докторов и больниц как напоминания о нашей смертности. Мы не будем заботиться о душе в этих ситуациях, если закроемся от темы смерти. Не обязательно бытьтолько сатурнианским в этих ситуациях, но несколько честных слов о меланхолических чувствах могут поддержать связь с Сатурном. Депрессия – одна из граней души. Признание этого и привнесение ее в отношения стимулирует близость. Если отрицать и скрывать все, что обитает в душе, невозможно полностью присутствовать с другими. Сокрытие темных мест приводит к потере души; говорить же о них и через них значит продвигаться к подлинной общности и близости. Исцеляющая сила депрессии Несколько лет назад священник Билл пришел ко мне с замечательной историей. Ему было 65 лет, 30 из которых он прослужил священником в сельской церкви. Он решил помочь двум своим прихожанкам, отдав им собранные средства. Епископ посчитал, что он плохо распорядился церковными фондами и слабо понимает ситуацию, и ему дали два дня на то, чтобы собраться и покинуть епархию. Мы начали обсуждать его ситуацию, и Билл был очень вовлечен в то, что произошло. Он также ходил на групповую терапию, где ему было особенно нужно научиться справляться с гневом. В один момент он даже захотел стать терапевтом, чтобы помогать коллегам-священникам. Но, рассказывая о той неприятной ситуации, в которую он попал, он давал лишь наивные объяснения. Об одной женщине он сказал: «Я только пытался помочь ей. Я ей был нужен. Если бы ей не нужно было мое внимание, я бы не стал уделять его». Я знал, что должен был сдерживать и контейнировать все необычные ожидания Билла, не осуждая его. Мы потратили много времени, интерпретируя его сны, и скоро он стал хорошо читать свои образы. Я также предложил ему приносить рисунки, которые он делал на групповой терапии. Обсуждение этих образов неделя за неделей много дало нам для понимания его натуры. Билл сумел более внимательно взглянуть на свое семейное происхождение и понять ключевые события, повлиявшие на его решение стать священником. Потом случалась любопытная вещь. По мере того, как рассеивались его наивные убеждения, а на их место приходили более обоснованные взгляды на более широкие темы в жизни, его настроение мрачнело. Он выражал много гнева на время, потраченное в семинарии и церкви, и утратил свою прежнюю легкость. Приходя в дом для священников, он больше всего хотел отстраниться. Он погрузился в одиночество и решил не участвовать в церковной активности. Постепенно травма недавнего опыта переросла в настоящую депрессию. Теперь он говорил критически о церковных авторитетах и более реалистично описывал своего отца, который пытался стать священником, но потерпел неудачу. Билл стал думать, что по своей природе он не должен быть священником, что он занял место отца, пытаясь исполнить его мечту. Билл достаточно доверился депрессии, позволив ей занять центральное место в своей жизни. В истинно депрессивном стиле он начинал всякий диалог словами: «Бесполезно. Все в прошлом. Я слишком стар, чтобы добиться того, что хочу в жизни. Я допустил много ошибок и теперь не могу ничего с этим поделать. Все что я хочу – это оставаться в своей комнате и читать». Но он оставался в терапии и каждую неделю говорил из депрессии и о депрессии. Моей терапевтической стратегией (если это можно так назвать) было просто относиться с принятием и интересом к депрессивному состоянию Билла. Я не использовал какие-то мудреные техники. Я не советовал ему посещать мастерскую по депрессии или использовать направленное воображение, чтобы войти в контакт с депрессивной частью. Забота о душе – дело менее героическое, чем описанные подходы. Я просто пытался принять то, как душа выражает себя в данный момент. Я наблюдал медленные изменения в чувственном тоне и фокусировался на том, что приносил Билл, на его манере, словах, снах и образах диалога. Когда Билл говорил, что больше не должен быть священником, я не относился к его намерению буквально, потому что понимал, как много значило его служение на протяжении многих лет. Но теперь он должен был узнать теневую сторону. Его жизнь в качестве священника должна была стать глубже, обрести душу через переосмысление своих ограничений. Билл впервые осознал, на какие жертвы он пошел, чтобы стать священником. Это не было обесцениванием его служения, это дополняло картину. Я заметил, что, даже вскрывая шаг за шагом принесенные жертвы и чувствуя интенсивное сожаление о том, что стал священником, он в то же время говорил о своей лояльности церкви, сохраняющемся интересе к теологии и размышлениях о смерти и посмертном существовании. В некотором смысле он только теперь открывал реальное ядро своей религиозности. Покорный, компульсивно помогающий священник в нем умер, уступив место более сильному и более индивидуированному, менее манипулятивному человеку. Из своего депрессивного состояния Билл мог видеть только умирание, прекращение его привычной жизни, опустошение прежних ценностей и ориентиров. Но депрессия была полезной коррекцией его наивности. Для многих людей кардинальные средства депрессии являются ее главным дефектом. Детская забота Билла обо всех животных, растениях и людях одаривала его состраданием и альтруистическим характером. Но его уязвимость также делала его притчей во языцех среди его коллег, которые не сознавали, как сильно он страдал от их язвительности. Его щедрость была безграничной и определенно разрушала его. Но его депрессия усилила его, придав ему твердости и уверенности. Через свою депрессию Билл сумел также лучше увидеть зло в своей жизни. Ранее из-за своего наивного взгляда на вещи он всем давал успокаивающее одобрение. Не было ни настоящих героев, ни полноценных врагов. Но в своей депрессии Билл стал чувствовать вещи более глубоко, и его враждебность к коллегам проявилась в нем с реальной твердостью. «Я надеюсь, они умрут молодыми», - произнес он однажды сквозь зубы. Билл говорил мне: «Я стар. Надо смириться с этим. Мне семьдесят. Что мне еще остается? Я ненавижу молодежь. Я счастлив, когда эти молодые сорванцы заболевают. Не говорите мне, что я потерял много времени зря. Это не так». Билл стал сильно идентифицироваться с пожилым человеком. Разве стоило мне оспаривать его стремление встретиться с фактом своего возраста и перестать его отрицать? Но я верил, что этот разумный шаг был защитой от рассмотрения других возможностей идентификации, и что парадоксальным образом она защищала Билла от более низких уровней его депрессии. Отказываясь от них, он избегал размышлений и опыта, которые ожидали его там. Однажды он рассказал мне о сне, в котором он спускается по крутой лестнице, потом по еще одной. Но вторая оказалась слишком узкой для него, и он не захотел двигаться дальше. Позади него возникла фигура женщины, заставляющей его преодолеть сопротивление. Это была картинка состояния Билла в то время. Ему стало лучше от спуска, но он сопротивлялся более глубокому погружению. Жалобы Билла, что «он старый человек, и ему ничего не осталось» в действительности не были голосом Сатурна. Хотя его высказывания звучали как признание возраста, они были скорее нападениями на возраст. Я сомневался, слушая его, не отрицает ли он возможности роста в течение тех многих лет, что он провел в семинарии и на службе. Он сказал, что чувствовал себя ребенком все это время, никогда не беспокоясь о деньгах и выживании, никогда не принимая кардинальных жизненных решений, просто следуя руководству своих наставников. И ныне судьба бросила его в состояние глубокого беспокойства и раздумий. Впервые он стал во всем сомневаться и теперь развивается с огромной скоростью. «Ваш сон», - сказал я ему, – «про спуск по узкой лестнице с женщиной позади, поторапливающей вас, - я думаю, здесь нужно обратиться к Фрейду и рассмотреть символ рождения». «Я никогда не думал таким образом», - сказал он заинтересовано. «В своей меланхолии вы оказались в бардо. Вы знаете, что это такое?» «Нет», - сказал он – «я никогда не слышал об этом». «Тибетская книга мертвых описывает бардо как состояние между инкарнациями, период перед следующим рождением». «Я не чувствовал никакого вкуса к жизни эти дни». «Это как раз то, что я имею в виду», - сказал я, - «Вы хотите участвовать в жизни. Вы между жизнями. Сон приглашает вас спуститься в канал». «Я очень сопротивляюсь во сне, меня гонит женщина». «Как и все мы», - я сказал, размышляя, как трудно родиться заново, особенно когда все вокруг ощущается таким болезненным и неуспешным. «Я не готов», - сказал он с пониманием и признанием. «Все в порядке», - ответил я, - «Вы знаете, где вы, и важно быть именно здесь. Бардо требует времени; здесь нельзя спешить. Нет пользы от преждевременного рождения». Билл поднялся, собираясь уходить в свою «пещеру», как он называл свою комнату в монастыре. «Тут ведь ничего не поделаешь?» - сказал он. «Я не думаю так», - ответил я ему, намереваясь дать ему некоторую надежду. Билл мерил шаги до луны в своих занятиях теологией, и он думал, что знает, что хорошо для души. Но теперь, научившись у своей депрессии, он искал более прочной истины. «Я теперь никогда не буду говорить другому человеку, как ему жить», - сказал он, - «я буду только говорить им о тайне». Подобно Оскару Уайльду, в своей депрессии Билл нашел большую перспективу, новое уважение тайны. Вы могли думать, что священник человек знакомый с тайной, но депрессию Билла можно рассматривать как дальнейшую ступень в его постижении теологии. Вскоре депрессия Билла прошла, и он получил место в новом городе, где стал консультантом и священником. Его школа Сатурна принесла плоды. Он научился помогать людям честно смотреть на свою жизнь и эмоции, тогда как ранее он пытался выводить их из темных чувств простым ободрением. Он также узнал, что значит лишиться уважения и безопасности, так что стал понимать лучше отчаяние и страдания многих людей, приходящих к нему с трагическими историями жизни. Забота о душе не означает барахтанье в симптоме, но она означает попытки научиться у депрессии тому, в каких качествах нуждается душа. Более того, она пытается вплести эти депрессивные качества в ткань жизни, чтобы эстетика Сатурна – холодность, изоляция, темнота и пустота – внесли вклад в текстуру повседневной жизни. Обучаясь депрессии, человек может одеться в сатурнианское черное, подражая этому стилю. Он может отправиться в путешествие в одиночестве в ответ на сатурнианский порыв. Он может построить грот для сатурнианского уединения. Или – более внутренним образом – позволить депрессивным мыслям и чувствам просто быть. Все эти действия могут стать позитивным ответом на столкновение с сатурнианскими депрессивными эмоциями. Это конкретные способы заботы о душе на фазе ее темного очарования. Делая это, можно найти путь к тайне этой пустоты сердца. Можно также открыть, что у депрессии есть свой ангел, хранитель, чьей работой является относить душу в удаленные области, чтобы она нашла глубокое понимание и обрела особое видение. © перевод с англ. Л.А.Хегай, 2007г.
