Ответы на вопросы Е.Ю. Виноградовой Предлагаю следующие

Ответы на вопросы Е.Ю. Виноградовой
Предлагаю следующие возможности для исследования проблемы женского опыта
беременности и деторождения.
Прежде всего, следует обратиться к трудам ведущих представителей социальной
антропологии, которые изучал женский репродуктивный опыт (разумеется, не все они
могут быть доступны).
Одной из наиболее важных может быть названа книга Эмили Мартин «Тело женщины»
(Martin, Emili. The Woman in the Body: A Cultural Analysis of Reproduction. Boston: Beacon,
1987). Автор книги специально изучала женский репродуктивный опыт, касающийся
таких феноменов, как менструация, менопауза и роды. Он собрала интервью среди 165
американских женщин, представительниц разных социальных классов. Один из главных
выводов ее работы состоит в том, что у женщин, представительниц среднего класса,
представления о беременности, как правило, основаны на медицинских метафорах,
которые они в силу своего образования и культуры легко усваивают из общения с
врачами, из научной и популярной литературы. Напротив, женщины из рабочего класса
лучше сопротивляются этим медицинским представлениям (тело как машина,
репродуктивность как функция телесной машины, менструация как нарушение/перебой
репродуктивной функции, менопауза как прекращение ее, роды как процесс
производства), трактуя весь репродуктивный опыт феноменологически, в категориях
жизненных изменений и испытаний. Таким образом, в исследованиях Мартин показано,
что (1) важно учитывать социально-классовые аспекты женской точки зрения на
репродуктивность (в том числе беременность), (2) невозможно (и нет необходимости)
полностью дистанцироваться от точки зрения медиков (врачей).
В числе интересных работ можно упомянуть книгу Галина Кабаковой (Кабакова Г.И.
Антропология женского тела в славянской традиции. М.: Ладомир, 2001). Изучая
различные стороны жизни женщин Белорусского Полесья (домашний труд,
репродуктивный опыт и др.), автор представляет обширный перечень точек зрения
деревенских женщин на роды, беременность, посвящая вторую главу книги родам и
послеродовым ритуалам, а пятую – женской физиологии. Сравнивая эту работу с книгой
Мартин, можно заметить, что здесь речь идет о женщинах, не имеющих образования, из
крестьянства, почти оторванных от мира медицинских учреждений и пр. Если у Мартин
образованные женщины среднего класса интерпретируют собственную репродуктивность
в медицинских терминах, а женщины-рабочие сопротивляются этим формам
интерпретации, то у Кабаковой женщины-крестьянки вообще не знакомы с такой
интерпретацией. Они прибегают к магическим интерпретациям: роды как
космологическая драма, беременность как опасное состояние (не болезнь!)
В этом «нисходящем» - от научной медицины к магии – распределении интерпретаций
репродуктивного опыта, который можно усмотреть выше, интересное место занимают
сами антропологи и социологи, чье сознание расположено к и легко схватывает
«архаические интерпретации». Чтобы прояснить, что думают о беременности сами
антропологи и социологи можно рекомендовать следующие тексты:
(1) Gotlieb, Alma. The Anthropologist as Mother: Reflections on Childbirth Observed and
Childbirth Experienced // Anthropology Today. 1995. Vol.11 (3). P.10-14 (этот текст
еще недавно был легко доступен в Интернете; при необходимости могу переслать).
(2) Белозерова, Юлия. Практики беременной женщины: личный опыт // В поисках
сексуальности / Под ред. Е. Здравомысловой и А. Темкиной. СПб.: Дмитрий
Буланин, 2002. С.338-365.
Идея сопоставления советского и постсоветского опыта и представлений беременности
представляется очень важной. Здесь будет легко усмотреть социальную динамику,
изменение классовой структуры советского и постсоветского общества, изменение
гендерных ролей и т.д. За 70 лет советской истории и 20 лет новейшей истории
произошли большие перемены. С появлением в 1918 г. Наркомздрава РСФСР и его
Отдела охраны материнства и младенчества медицинский взгляд на репродуктивность
стал внедряться в общественное сознание. Плюс роль советских и постсоветских массмедиа: от насильственной интервенции к стратегиям «соблазна» (в духе Ж.Бодрийяра).
Можно предположить, что степень проникновения медицинских интерпретаций (в том
числе через упомянутые «школы для мам» и пр.) репродуктивного опыта в нашей стране
была производной от меняющейся классовой структуры общества.
Что им противостояло? Если принять за основу, что советское общество никогда не было
тоталитарным, а медицинская система – в полной мере эксклюзивной, то, думается, что
были некоторые, вполне значительные очаги сопротивления медикализации. В их числе
многочисленные этнокультурные сообщества, сохранявшие свою закрытость и
государства и институтов здравоохранения, в особенности мусульманские и буддистские.
Кроме того, это радикальные экологические, эскапистские и иные общественные
движения, пропагандирующих роды в домашних условиях (весьма часто – ученыебиологи и экологи, особенно в 1960-1980-е гг.) Они были и остаются характерными
агентами производства анти-медицинских интерпретаций репродуктивности. Интересно
определить степень их влияния на представления горожан и горожанок, сельских
жительниц и жителей.
Хороший вопрос: нужно ли анализировать взгляды мужчин, а также женщин, у которых
не было опыта беременности.
Полагаю, что такая информация будет ценной, поскольку, с одной стороны, будет более
ясен образ аудитории, в которой распространяются медицинские и анти-медицинские
интерпретации репродуктивности, с другой стороны, будет ясно, кто к ним наиболее
восприимчив. Например, мужчины не рожают, поэтому не имеют собственного опыта,
однако медицинский дискурс о репродукции обращен как раз не на них, а на женщин.
Другой пример. Женщины могут утверждать, что мужчины не имеют никакого понятия
ни о беременности, ни о родах. Однако как быть с тем, что мужчины способны получать
соответствующую информацию из литературы и усваивать ее на теоретическом уровне,
тогда как некоторые женщины рожают под наркозом, т.е. их репродуктивный опыт даже
на уровне ощущений является неполным.
Словом, здесь множество разных, больших и малых вопросов, которые хороши для
составления гид-интервью или заготовки других аналитических инструментов, которые
могут понадобиться при исследовании.
Что касается обращения к вопросам социальной политики и пропаганды материнства как
биоморального долга на официальном уровне, то, видимо, здесь тоже есть, что
расследовать. Материнство – этот как раз тот концепт, вокруг которого и по поводу
которого в обществе всегда идут самые острые дискуссии (от сотворения мира, наверно).
Является ли материнство характеристикой женской идентичности? Видимо, в настоящий
момент ответ на этот вопрос зависит от того, какая идеология и какие идеи преобладают.
Еще сто лет назад ответ был бы почти однозначным. В ХХ в. ситуация уже не была
одномерной. Нынешние официальные заявления о необходимости напомнить женщинам
об их биоморальных обязанностях, кажется, звучат довольно невнятно и слабо, отличаясь
от того, что было даже в советский период.
Д.В. Михель