А. А. Сорокин (Донецк) Социальный человек романа «Затея

¯
¯
¯
А. А. Сорокин (Донецк)
Социальный человек романа «Затея»
А. А. Зиновьева
Говоря о любом романе (или повести) А. А.Зиновьева,
необходимо учитывать специфику жанра произведения. Не
исключением является и социологический роман «Затея».
С одной стороны, социологический роман (повесть) – «новый
жанр…, в котором научно-социологические результаты излагаются
в художественной форме» [2]. С другой стороны, это влечет за собой
специфические составляющие изображения литературных героев
произведения подобного типа.
Конечно, художественный мир романов А. А. Зиновьева –
особенный, «свиптальный» мир, в котором определяющее значение
имеет «некий аспект символичности, обманности, имитационности,
кажущейся важности, показухи, театральности» [4]. Этот мир
определяет в своем специфическом положении изображение
зиновьевских литературных героев. Однако такого рода изображение,
которое во многом определяется автором как стержневое в своем
художественном проявлении, не ново для русской литературы.
Такой же мир мы можем наблюдать и в «Истории одного города»
М. Е. Салтыкова-Щедрина, и в «Котловане» А. П. Платонова.
В этом смысле не выделяется «социологичность»
произведений А. А. Зиновьева в сравнении с щедринской,
исходя из постулата литературоведа Е. Комовской о том, что
«мир социологических романов – это извращенная реальность,
претендующая на субстанциальность, но с некоей долей
ирреальности» [7]. Как выглядит натянутым, не определяющим
жанрового решения в соотношении с авторскими методами Щедрина
¯
344
ПАМЯТИ ЕВГЕНИЯ СТЕПАНОВИЧА ОТИНА
¯
и Платонова, следующее положение: «Ядро «социологического
романа» составляют социальные законы и их влияние на массового
индивида, а ядро «социального романа» – отдельный индивид, его
социальные связи и отношения» [7].
Достаточно, к примеру, сказать, что изображение
градоначальников носит типизированный, а не собственно
индивидуальный характер. Угрюм-Бурчеевы, Бородавкины и
Прыщи как раз важны автору постольку, поскольку их «социальные
законы» имеют влияние на «массового индивида», то есть на
«массового» глуповского обывателя.
А. А. Зиновьев в предисловии «От автора» в своем
произведении «Русский эксперимент» так определяет жанр
социологического романа: «Это – роман, партнерами которого
являются русский человек и коммунистический социальный
строй его страны» [6]. Иначе говоря, равноправными участниками
произведения выступают общественно значимые явления,
социальные процессы и герои, вовлеченные в эти движения, совсем
не обязательно эти движения из себя аккумулирующие.
«Предметом его <социологического романа. – С. А.>, –
развивает свою мысль автор «Русского эксперимента», – являются
феномены человеческого общества как таковые и социальные
законы, а конкретные люди и события фигурируют постольку,
поскольку через них проявляются упомянутые феномены и
законы» [6].
В произведениях А. А. Зиновьева литературные герои,
выступая с событиями социального порядка в алогизмах
«свиптального» мира, определяются (как и сами определяют
то или иное социальное событие) неоднозначно, многослойно,
в разных аспектах. Поэтому частыми героями зиновьевских
произведений становятся отщепенцы. С помощью таких героев
автор сталкивает реальность их внутреннего, неизвращенного мира
с извращенной реальностью. Или же автор изображает героев,
стремящихся избежать, уйти от извращенности. Это и Ночной
Сторож («Записки Ночного Сторожа»), и Немец («Para bellum»),
и Чернов («Искушение»), и Писатель («Русский эксперимент»), и
многие другие герои зиновьевских произведений. Они определяют
стержень художественности, позволяют наблюдать социологические
процессы и в их широте, и в их глубине.
¯
РЕКВИЕМ ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ¯
345
Герои произведений А. А. Зиновьева не только определяют
социальные законы, процессы, явления, но и эти самые законы,
явления, процессы определяют героев в их столкновениях,
стремлении к пониманию изменений социального мира, отрицанию
или согласию с ним. Это взаимо-скрещивает героев и взаиморазводит, делает их одинокими, но не замкнутыми на себе.
Роман «Затея» А. А. Зиновьева в этом смысле уникален.
Во-первых, роман заключает, суммирует выводы «ибанской»
темы, «Исповедью отщепенца» подводит черту первому периоду
творчества.
Во-вторых, он предопределяет новую фазу творчества
писателя, результатом которой станет книга «Русская смута».
Наметившаяся достаточно емко биография роста Сусликова за счет
деградации власти и общества в период упадка, «предкризисной
ситуации в России семидесятых годов» [5, с. 10], эта биография
станет одной из причин демонстрации развала социалистической
системы в «Русской смуте».
В-третьих, оригинальна архитектоника произведения.
Роман состоит из десяти частей. Первая и вторая части («В мозгу
России» и «В заднице России») представляют собой соединение
реального и ирреального мира в некое нерасторжимое единство –
«свиптальный» мир.
В первой части – фрагменты реальной биографии свидетеля
событий, упоминание имен, претендующих на документальность
(филолог Костя, историк Эдик, экономист Степан, лекторы
послевоенных вузов Гурвич, Толмачев, Токмолаев, Бугаев и т. д.).
Здесь же – появление Автора, Ивана, который создает свое Евангелие
в стихах. «Евангелие от Ивана» будет в дальнейшем неоднократно
проявляться на страницах других произведений А. А. Зиновьева –
«Мой дом – моя чужбина», «Иди на Голгофу». Реальные герои
сопротивляются рутине серой жизни. Студенты прогуливают
откровенно ничем не наполненные лекции, растут в спорах,
хотя позже благополучно устраиваются в жизни: Костя «удачно»
женится на дочери замминистра, получив четырехкомнатную
квартиру; Степан становится экспедитором в аппарате ЦК; и т. п.
Растет и Иван. Он становится «социологичен», «превращается»
в Основателя, имеющего своего Последователя. Обрастает
персонажами типичного мира – Аспирантом, Собутыльником,
¯
346
ПАМЯТИ ЕВГЕНИЯ СТЕПАНОВИЧА ОТИНА
¯
Придурком, Художником. Создает движение методологов.
Передоверяется: свой знак Основателя отдает Гэпэ (Петру Исаевичу
Горбачевскому), о котором в своем доносе пишет Борис Зотов. Грань
реальности и ирреальности становится зыбкой. Впоследствии
реальное начало растворяется (но не исчезает) в ирреальности
абсурдного мира.
Во второй части фактор «свиптального» мира становится
еще ощутимее. Начиная с прелюдии автора о городах с корнем
слова «Вожд-» и персонажами высшего эшелона власти областного
города и – в узком ракурсе – предприятия УППГЧМО (Дубов,
Стопкин, Иван Васильевич (он же Василий Иванович), Жидов,
Сусликов, Корытов и другие). На фоне, казалось бы, реального
ареста диссидентской группы Капланского-Вайсберга-Воронова
происходит встреча Жидова и Стопкина с социальным типом,
Командированным, во время которой утверждается идея о том, что
коммунизм построен.
Третья часть по сути своей соответствует романному
названию и несет в себе смысловое наполнение того социального
процесса, явления, которому, на первый взгляд, должен быть
посвящен роман. Суть же «затеи», которую искусственно выводит из
доклада Идеолога Вождь, заключается в том, чтобы ликвидировать
«отставание общественного сознания от общественного бытия»
[5, с. 169] и «привести» его (общественное сознание. – С. А.) «в
полное соответствие с материально-техническими предпосылками
коммунизма» [5, с. 180]. В связи с реализацией идеи Комитетом
Гласности (КГ) обнаруживается, что исчезают люди на территории
Института системных исследований (ИСИ). Для них, как выясняется,
создается сознаторий.
Третья часть непосредственно связана с десятой, финальной,
замыкающей круг «затеи». Логично и ее название – «Конец затеи».
В ней, на примере Вождянской области, показывается, как идеи
«затеи» активно претворяются в жизнь областным руководителем
Сусликовым. Этот маленький вождь приходит к выводу: «Чем
хуже мы живем, тем стремительнее мы должны двигаться вперед»
[5, с. 514]. Поэтому все направляется не на созидание как таковое,
а на разрушение. Сознаторий перестраивается в психиатрическую
лечебницу, в которой используемые якобы для лечения препараты
направлены на «коммунистическое воспитание больных».
¯
РЕКВИЕМ ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ¯
347
«В ней <в «затее». – С. А.> , – заключает автор, –
бессмысленно искать цель, ибо она сама и есть цель, <…>
целеподобие. Или имитация целесообразности. Игра в жизнь, а не
жизнь в собственном смысле слова» [5, с. 552].
С четвертой по девятую части автор представляет нам
исповеди ряда основных героев романа. Это отщепенцы – «люди
высокоодаренные, оригинальные, смелые, прямые, независимые
в своем мировоззрении, яркие, то есть самые беззащитные в
социальном отношении, самые уязвимые и самые ненавистные для
средней серой массы сотрудников коллектива» [5, с. 154].
Исповедальные монологи героев встречаются практически
во всех произведениях писателя, однако мозаично и фрагментарно.
Здесь же героям даны разные и самодостаточные голоса. Уровень их
явленной жизни напрямую связан с «затеей» и «затеей» обрывается.
Поэтому их исповеди носят многогранный, основательный характер.
Этого нет в других повестях и романах писателя. И это также
придает «Затее» А. А. Зиновьева определенную уникальность.
Одинокий мужчина открывает галерею исповедующихся
героев. Он, как и все, вовлечен в «затею», так как владеет информацией
(возможно, от Отраба) об упадке жизни в Вождеградской области
в результате «предложений» Сусликова об улучшении жизни во
вверенном регионе. В «подъеме» показателей по производству молока
и мяса в области отмечается деятельность мафии Отраба, в которой
замешана его жена. То, что Одинокий мужчина является младшим
научным сотрудником без степени, сближает его с Отщепенцем и
Самосожженцем. Подобно Самосожженцу, он обладает качеством
неприятия насилия и протестом против этого насилия. Из чувства
протеста покидает бригаду, когда в совхозе, на который «только
колючей проволоки не хватает» [5, с. 262], арестовывают по
лжесвидетельству невиновного. Одинокого мужчину исключают из
комсомола, увольняют с работы. В конечном итоге, он оказывается в
палате на десять человек (по всей видимости, в одном из отделений
сознатория).
Одинокая женщина «подхватывает» эстафетную палочку
в ряду отщепенцев. Она тоже имеет определенные пересечения с
областным активистом «затеи». Ее муж, при разводе ухитрившийся
выгодно разменять жилье в свою пользу, рекомендован на работу
в отдел Сусликова. Сама же героиня поселяется в комнате на
¯
348
ПАМЯТИ ЕВГЕНИЯ СТЕПАНОВИЧА ОТИНА
¯
десять квадратных метров коммуналки. Мир ее представлений о
людях, тем не менее, не сужается, а наоборот – расширяется. Она
наблюдает социальные типы жизней в четырех соседних с ней
комнатах. Явление «затеи» уродует не только ее судьбу, но и судьбы
Инженера с женой (Стервой) и дочкой, персонального Пенсионера,
за которым ухаживает дочь «предпенсионного возраста», старшего
научного сотрудника одного из институтов АН – Кандидата, а
также Йога – спивающегося математика. Реальная жизнь (работа
в качестве собирательницы «народных» сказов, а по сути, их
сочинительницей, в Институте Народного Творчества) растворяется
в ирреальной жизни в коммунальной квартире. Как только
Одинокая женщина становится не нужной Институту, ее начинают
преследовать за пассивность «как особую форму диссидентства»
[5, с. 286]. Затем куда-то забирают «Они» – по всей видимости,
также в психиатрическую лечебницу, продукт сознатория. Героиня
мучается, устала жить и не хочет, чтобы ее больше «воскрешали».
Третьим с исповедью предстает Самосожженец. Он также
оказывается вовлеченным в замкнутый круг «затеи», откуда
отщепенцу выбраться невозможно. Подобно Одинокому мужчине,
он работает младшим научным сотрудником «в заурядном НИИ»
в качестве физиолога. То, чем занимаются в институте (проводят
эксперимент над людьми, которые «фактически … уже не верят
в светлые идеалы коммунизма» [5, с. 296]), сродни отражению
«затейной» идеи Академика по психохимии о применении
препарата лоялина и идеи Философа о создании сети сознаториев.
Реальный мир Самосожженца, прошедшего войну и лагеря, также
погружается в ирреальный мир серой борьбы ученых – Молодого и
Старого, знакомства с неприглядным членом Комитета Гласности.
Чтобы уйти от рутинности и извращенности социума, герой решает
принести себя в жертву. Формулу жертвенности «Один за всех»
в финале своей исповеди герой переосмысляет в формулу «Один
против всех» [5, с. 307].
Четвертая исповедь – исповедь Ответственного работника.
Казалось бы, Отраб не вписывается в число отщепенцев, каковыми их
определяет автор (см. выше. – С. А.). Однако он вынужден проявлять
себя в решении своей судьбы, так как вытолкнут с подмостков
«затейной» сцены аппарата за ненадобностью: «Выталкивание
подходящего человека в отщепенцы, одновременное стремление
¯
РЕКВИЕМ ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ¯
349
сделать его своим, затем – стремление дискредитировать и
подавить его, наконец, исключение из общества – все это суть
необходимые элементы тренировки общества на монолитное
единство…» [5, с. 153–154]. Функционально – представляющий
здесь себя через исповедь Отраб является своеобразной калькой с
Отраба из «Исповеди Одинокого мужчины», который тоже замешан
в историю о показателях по мясу и маслу в Вождеградской области.
Формально – семья у него совсем другая: сын – посол, есть зять,
который закончил академию и т. д. С одной стороны, жизнь Отраба
в отставке представляется реальной (хлопоты по даче, питание из
распределителя, работа в комиссии по оценке машин). С другой
стороны, она, эта реальная жизнь, накладывается на ирреальный
совет Вождя: «Главное – живи себе тихо, будто это совсем и не
ты» [5, с. 311]. Рождаются мысли о фиктивности власти, которую
имел Отраб. Наблюдая в ирреальности не ведомого для себя мира за
жизнью Академика и Генерала, герой переоценивает собственную
жизнь. По инерции прошлой жизни доносит на Жильца и ворует
кольцо. Но возникает способность к порождению идеи. Он и
исчезает, когда в голову приходит какая-то идея, которую Отраб
не успевает даже осознать. То, что после этого он теряет память о
дальнейшей своей жизни, говорит о потенциальной возможности
попадания в сознаторий.
Исповедь Сектанта дается не монологически, а через диалог
с комиссией Высшего Совета партии (ВСП), которая рассматривает
«дело нового Христа». Формула жизни, через которую прошли все
предыдущие носители исповедей и которая напрямую связывает
Сектанта с Отщепенцем из последующей части, такова: «Власти
и среда сами выталкивают такого человека в положение мученика
и борца против самих себя»; «именно в таких людях, только в
них заключена гарантия от превращения общества в бездушный
механизм, в нечто муравейникоподобное» [5, с. 354]. Не зря в
комиссии возникают подозрения о том, что ВСП имеет дело не
с «новым Христом», а с йогом, «живущим в нашем обществе»
[5, с. 349], что в последующем творчестве приведет автора к идее
«зиновьйоги». Это связывает героя со спивающимся математиком
(«Исповедь Одинокой женщины») и с Самосожженцем, который
приходит к идее жертвенности, познакомившись с литературой о
йоге («Исповедь Самосожженца»). В целом, Сектант не вписывается
¯
350
ПАМЯТИ ЕВГЕНИЯ СТЕПАНОВИЧА ОТИНА
¯
в «затею» ВСП, поэтому ему выносится приговор людьми, у которых
нет и не было совести.
Исповедальный ряд заканчивается рассказом о себе
Отщепенца. Он живет в Ибанске и шабашит у Чина вместе с
Физиком и Кандидатом (и это связывает героя с художественным
миром «Зияющих высот»). Работает Сторожем в Институте
Очковтирательства Академии Наук (ИОАН), имея психологически
и социально напряженные отношения с Ней (Секретаршей) и
Сменщиком (ирреальное воплощение персонажа). Давнее и
недавнее прошлое Отщепенца приводят его к настоящей точке
невозврата, где невысказанное слово откровения к Ней (без всяких
«затей») он записывает и ждет будущего.
В последней исповеди перемешиваются, налагаясь на
предыдущие, судьбы «носителей определенных социальных
функций» [1, с. 14]. В Чине находим отражение Отраба. Здесь
другой Физик, иной Кандидат, который уже по счету Собутыльник,
всегда другая Она. В ней угадываем черты и Одинокой женщины,
и Журналистки, Манекенщицы и Мечты (из «Исповеди Одинокого
мужчины»), и Сотрудницы НИИ, где физиологом работает
Самосожженец.
То, что в центр романа поставлены отщепенцы, не
случайно. Пытающимся реально, то есть осмысленно, жить
Самосожженцу, Ей, Одинокому мужчине, Сектанту, Сторожу,
Физику и другим персонажам противостоит и поглощает своим
противостоянием «затея» – «грандиозный спектакль, который
навязывается всему обществу как реальная и главная жизнь»,
порождая в судьбах незаурядных людей «далеко не театральные
эффекты» [5, с. 552–553].
В сумме своей герои определяют социального человека
государства. В «Я» Зиновьева, как известно, заложена
формула «суверенного государства», представляющего собой
«организованную жизнь миллионов людей, но только в том виде,
в каком оно («Я») само считает правильным» [3, с. 352–353]. Так
в социологическом и художественном комплексе проявлений
социума, его законов, процессов и явлений, отраженных в феноменах
индивидов, пытающихся «правильно» проявить себя, является нам
и социальный человек романа «Затея».
¯
РЕКВИЕМ ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ¯
351
ЛИТЕРАТУРА
1. Гусейнов А. А. Александр Зиновьев. Энциклопедическая справка /
2.
3.
4.
5.
6.
7.
Александр Александрович Зиновьев / Под. ред. А. А. Гусейнова. – М.,
2009. – С. 7–18.
Гусейнов А. Об А. А. Зиновьеве // «Зиновьев» –
Исключительный журнал. 2002. № 2. – [электронный ресурс] – www.zinoviev.ru/ru/zinoviev-biography.html.
Гусейнов А. А. Учение о житии Александра Зиновьева / Александр
Александрович Зиновьев / Под. ред. А. А. Гусейнова. — М., 2009. – С.
337–358.
Зиновьев А. А. Возрождение Ибанска: Свиптальность. – [электронный
ресурс] – http://zinoviev.org/az/texts/ vozrozhdenie-ibanska/.
Зиновьев А. А. Затея. – М., 2000. – 555 с.
Зиновьев А. А. Русский эксперимент. [электронный ресурс] – http://royallib.ru/read/zinovev_aleksandr /russkiy_ eksperiment.html#0.
Комовская Е. “Социологический роман” как жанровая разновидность
романа. – [электронный ресурс] – http://zinoviev.info/wps/archives/467.
¯
352
ПАМЯТИ ЕВГЕНИЯ СТЕПАНОВИЧА ОТИНА
¯