Протокол № 12 (16 апреля 2009) Обсуждение § 14 - Всего 4 странички, да ещё предварительных. (Смех). - Да, у Хайдеггера сплошное предварение, о чём мы уже говорили. - Я хотел бы обратить внимание присутствующих на одну несообразность, может быть, мнимую. Между первым и вторым абзацами есть какое-то противоречие. Может быть, тут дело в неясности изложения или перевода, но если в первом абзаце говорится о несводимости того, что имеется «в» мире, к тому, что есть мир, то второй абзац начинается с определения феноменологического описания «мира» как выявления и фиксации «бытия наличного внутри мира сущего». Вот дальше [где всю проблематику автор переводит на онтологические рельсы] понятно. - Феноменологическое описание направлено прежде всего на бытийный план. - Вот именно! Я про то и говорю. Почему описание вещей внутри мира равно описанию мира? Разве мир – это то, что в нём? - Да, действительно. Тем более, дальше говорится: чтобы понять бытие вещей в мире, необходимо исходить из исходного dasein. Присутствие нельзя обойти. К тому же, вещи, как говорит автор, уже встречаются на горизонте мира. - И поэтому природа сама не может пониматься как что-то онтологически изначальное. Она сама раскрывается в мире. - И вот тут курсивом как раз выделено то, что указанные способы подступа к миру не дают феномен «мир». - Да, дальше понятно. И мир как раз и есть исходный горизонт, на котором открывается всё остальное. - Здесь я обратил внимание на интересное разделение вещей природных и «ценностно нагруженных». - Может, артефакты, в отличие от натуральности? - Пока здесь неясно, что подразумевается под этой «ценностной нагруженностью». Пойдём дальше. Итак, мир – это не помещение присутствия, а его характеристика, которую автор называет «мирность». - Обыденное представление как раз и считает мир ёмкостью, в которой находимся мы, а ещё и стол, а также всё прочее. - По-моему, Хайдеггер говорит здесь о другом. Для того, чтобы понять себя как бытующее в мире, надо и на себя и на мир взглянуть как бы со стороны. Здесь он выходит опять на естественнонаучную установку [и онтологию]. Нашему повседневному опыту дано, конечно, что мы где-то находимся, но чтобы понять, что мы именно в «мире», для этого мы должны и мир окинуть взглядом как целое, иметь его как мир [и покинуть его при этом, абстрагироваться от своего присутствия в мире]. Но так никак не получишь феномен мира. Мир дан присутствию как окружение. Это перекликается с теорией кругозора и окружения Бахтина. - Только как, я хотел спросить? Хайдеггеровское окружение – это то, что и Бахтин называет окружением? - Нет, у Бахтина это кругозор. - Именно. - К эстетике эта мысль Хайдеггера не подходит. У него взгляд на мир извне (в отличие от концепции авторской вненаходимости у Бахтина) – это взгляд абстрактного абсолютного субъекта. Это отнюдь не то, что называется dasein. - Конечно. Хайдеггер имеет в виду то, что мир дан сугубо изнутри самого мира, как одна из основных черт присутствия. - Тут ещё словечко на полях – «миропослушность». - Мне кажется, что миропослушность у позднего Хайдеггера противопоставляется миропринадлежности. Принадлежит миру не присутствующее в нём. Если опять же соотнести с Бахтиным, то это молчащее бытие. - Вещественное. - Для послушания и прислушивания к миру нужно некое внутреннее измерение сущего. Ну и то, что мы послушны миру, в этом не какая-то фатальная подчинённость, [несвобода], а то, что мы присутствуем в нём, находимся при мире, согласуемся с ним. Это понятие призвано преодолеть определённый субъективизм в трактовке мира: у каждого якобы есть свой мир. Вместе с тем мы невольно постоянно сбиваемся на субъектно-объектную структуру истолкования всего и мира. - А от этого очень трудно избавиться. Весь наш логический [и речевой] аппарат отформатирован именно таким образом. - Но Хайдеггер как раз и пытается от этого уйти. Он хочет показать основанность этой логики в изначальном опыте мира. - Тут ещё важно обратить внимание на слово «мирный» в значении «миропослушный». Так Бибихин переводит. Я усматриваю здесь явное совпадение двух значений слова «мир» в русском языке: мир как peace (невойна) и мир как world (космос). Мирный – находящийся не в состоянии спора, а, наоборот, согласия, и, вместе с тем, всеохватный [мировой]. - Тема послушности миру – какая-то особая, важная. - Бибихин её развивает в русле Хайдеггера (книга «Мир», изданная в Томске). - Слово «послушный» противостоит у Хайдеггера романтическому выделению я из мира, противопоставлению ему. Уникальность того, что называется внутренним миром [в противовес пошлому и усреднённому внешнему]. У романтиков речь идёт как раз о несогласованности я и мира [по сути о немирности мира]. Но я ловлю себя на том, что невольно сбиваюсь в толковании Хайдеггера на привычные субъектно-объектные представления. Это довольно трудно понять. - Мне кажется, важнейшая мысль заключается в невозможности при попытке понять феномен мира перескочить, как-то обойти само присутствие, взять мир как-то без присутствия. - Мир в какой-то естественнонаучной системе представлений сначала абстрагируется от человека, пытающегося его понять, а потом этот человек в такой абстрактный мир как бы вставляется. Конкретный, реальный мир – это мир, не оторванный от нас, а среда нашего обитания. Но такое понимание мира совершенно исключается из любых научных его трактовок, «отвязывающих» [в качестве наблюдаемого, препарируемого объекта] его от нас. - То есть научное представление о мире достигается тем, что из него как бы «вынимается» учёный субъект (человек), и остаётся ёмкость, помещение, а потом человек вставляется туда уже как вещь, которую тоже можно изучать. Ведь он уже не я в мире, а некто он, взятый извне, в третьем лице. - Искусство, мне кажется, даёт в понимании мира некий верный ориентир. - Давайте попробуем предварительно подытожить наш разговор. Автор книги отказывается брать мир как что-то абстрактное и отдельное от присутствия. Автор намерен в любой момент своих рассуждений не выскакивать за dasein. И именно поэтому мир берётся не как ёмкость, внутри которой помещены различные вещи, существа и само присутствие, а как характеристика самого dasein, самого присутствия. - Что при этом не означает субъективного идеализма. - Да, потому что здесь взаимное отношение и согласие присутствия и мира. - Мир видится именно отсюда, а не как картина перед субъективным сознанием. В этом последнем случае сам я где? В этом случае и я и мир – лишь препараты, но не реальность. Но если мы понимаем мир неотрывно от самого присутствия, то он и дан как нечто окружающее. Мы в нём себя неизбежно находим. Это не то, куда мы вставлены, а то, что именно от нас видится (и никак иначе). - Эта метафора окружности мира и мифологическое представление о мировом центре отсюда и возникает. - Но именно в этом пункте и требуется оговорка и отмежевание от субъективизма. Когда мы исходим именно из dasein, из этой первичной открытости, то очень легко впасть в то безумное представление, согласно которому мы сами порождаем мир. Мирность должна быть увидена в dasein, однако не как нечто порождённое самим присутствием. - А если вернуться к дифференциации природных вещей и «ценностно нагруженных», что это такое? - Натуральность отграничивается от того, что составляет специфику сугубо человеческого бытия. Ведь кто «нагружает» вещи ценностными характеристиками, как не человек? - Мне показалось, что тут подразумеваются материальные вещи (собственно вещи) и идеальные ценности. - Может быть, но пока это видится смутно, и я предлагаю оставить эту проблему в такой её смутности [под паром] до лучших времён, не «форсировать» её якобы понятность, не притягивать за уши. - В этом 14 параграфе анализа мира как такового и нет. [К нему только расчищаются подходы]. Это лишь разметка поля. Для меня главный урок этого параграфа – невозможность в осмыслении феномена мира перескочить то, что Бибихин переводит как присутствие, dasein. - При таком перескакивании мир неизбежно превращается в скопище вещей. - В резервуар для них. - На меня больше всего здесь произвело впечатление понятие мирного как послушного миру. - Взаимная координированность присутствия и мира. У Лейбница есть понятие предустановленной гармонии, но это лишь внешне сходно с тем, что говорит Хайдеггер. - Взаимообусловленность, согласие. Здесь есть парадоксальность, которую мне трудно раскусить. Мир всегда наш. Он открывается как бы с нами [с открытием наших глаз]. Но одновременно мы – его. Мир больше нас. Мы брошены в мир. - Здесь ни в переводе, ни у самого Хайдеггера нет слова «причастность», а оно, похоже, как раз подходит. Корень «часть», однако имеется в виду не вещественная частичность, фрагментарность нашего бытия, а именно [доверительное] согласие, участие. - Мы изначально растворены в мире. - Только слово «растворены», пожалуй, не совсем подходит. Заброшены, погружены. - Но я здесь имел в виду эту неизбывную мирность, невозможность выпрыгнуть из неё. И Хайдеггер преодолевает своего рода двойственность нашего мира, «внутреннего» мира и «внешнего». - Здесь, правда, проблематика внутреннего мира совсем не затрагивается. - Но автор ставит вопрос о мире так, что всякие рассуждения о том, где кончается «я» и начинается «другой», оказались снятыми. - Вся эта проблематика появляется позже на основе исходной ситуации присутствия в мире. Сама структура бытия в мире – нечто абсолютно изначальное. И уже потом с помощью абстрагирования появляются различия моего внутреннего мира и внешних обстоятельств. И вот эту исходную структуру автор собирается (ещё только собирается) анализировать. Но она – нечто ближайшее, вот (da). Мне вообще страшно нравится идея о том, что для понимания даже такой глобальной вещи, как мир, не надо срываться с места и бежать сломя голову куда-то далеко. Он вот! Мне нравится такая философия, не сходящая с места [находящая смысл в любой точке сущего]. {Ленивым людям больше всего нравится такая философия}. Кстати, и поэзия, красота (Пастернак о красоте, которая не на луне, а здесь, в траве под ногами). Красота везде, но нужна лишь особая, «недальнозоркая», настройка зрения, видения. Близость философии и поэзии в способности удивляться, то есть в способности увидеть что-то новое в чём-то «затоптанном», вдоль и поперёк исхоженном [а также заболтанном]. Увидеть в бытовом бытийное. - Кстати, автор книги начинает как раз с повседневности состояния присутствия. - И тем самым он лишает философию какой-то важной высокопарности, позы значительности.