Протокол № 20 08

Протокол № 20 (08.10.09 г.)
Протоколы заседаний января – августа 2009 года
- Не сложится ли у постороннего читателя этих протоколов [ежели таковой появится]
ощущение некоторой хаотичности смены тем, побочных ассоциаций, недостаточной логической артикулированности? По крайней мере так всё видел бы тот, кто исходил бы из
критериев научной строгости. Может быть, это всё следовало бы привести в более упорядоченный вид?
- Причесать...
- Да. Может быть, возможна некая тематическая группировка всего этого материала. Ну
или перерождение его в то, что гораздо привычнее воспринимать как комментарий.
- Есть издания, где комментарии даже превосходят по объёму комментированный текст.
[Например, комментарий Ж. Деррида к «Началам геометрии» Гуссерля].
- На протоколах бесед лежит печать того, что текст обсуждается именно филологами.
Здесь слову, может быть, уделяется большее, чем обычно, внимание. Причём как раз в
данном случае, при чтении Хайдеггера, такая установка оказывается не сужающей, не искажающей, а наоборот – вполне адекватной авторскому замыслу, даже учитывая то, что
перед нами не оригинальный текст, а перевод. С другой стороны, мне бы хотелось отмежеваться от Подороги, который в слове Хайдеггера хочет ощутить чувственность, телесность. Читаемая книга показывает не телесные ощущения обсуждаемых вещей, а работу
мысли над ними.
- При этом мы постоянно замечали метафоричность речи Хайдеггера, её визуальную и
даже тактильную конкретность. У Хайдеггера культивируется не столько умение говорить, сколько умение видеть. Но не буквальное видение, визуальное ощущение имеется в
виду, а умозрение. Слова выбираются с таким расчётом, чтобы они могли показывать нам
«сами вещи». Это ведь и есть феноменологическая установка, которой придерживается
автор. Может быть, именно этим объясняется то, что его речь многим кажется слишком
тёмной и далёкой от необходимой для мысли строгости.
- Мне кажется важным во время чтения этой книги эффект непосредственного присутствия: читатель – участник процесса мысли, а не тот, кто пережёвывает его результаты. Философия – это не сумма каких-то положений, а то, что совершается здесь и сейчас [Это
страшно близко к Г. Марселю]. Я сам как читатель этой книги сталкиваюсь с проблемой
поиска языка для выражения реакции на неё. Автор провоцирует читателя участвовать
самого в том, что открывается. Мне кажется очень ценным ощущение головокружения и
колебания почвы под ногами, устремления за пределы привычной манеры мыслить, постоянного обмана ожиданий каких-то готовых смыслов...
- И слов.
- Да. Текст Хайдеггера требует рецептивных остановок [и даже спотыканий и падений],
без которых оказывается невозможным пробиться к сути дела. Слово философа не риторическое [то есть не красное, любующееся собой, не «осанка сладкогласца»], а прозрачное, открывающее что-то «за», по ту сторону слов. Текст не собрание мыслей, которые
можно извлечь и применить. Как в фильме один герой спрашивает другого о том, есть ли
душа, а тот отвечает, что нет, ссылаясь на Ленина: реально то, что дано нам в ощущениях.
Книга Хайдеггера далека от такого манипулятивного чтения.
- И здесь есть лишь два варианта: либо бросай читать, либо меняй свои привычки.
- Текст Хайдеггера создаёт ситуацию остранения.
- Или вовлечения?
- И вовлечения одновременно.
- Имеется в виду остраннение, как нарушение автоматизма восприятия.
- Понятно.
- И ещё мне кажется важным в размышлении над книгой, где говорится о невозможности
выпрыгнуть из мира, не выпрыгивать из своих филологических и человеческих установок.
[Это верно: откуда бы ты ни пошёл – все дороги ведут в Рим, а вопрос о бытии открывается в любой точке. И это вовсе не противоречит предыдущему тезису о расшатывании
мыслительных привычек].
Можно заметить, что обращённость книги против субъектно-объектного формата
вынуждает к ней самой относиться не как к объекту, а как к собеседнику [диалогической
провокации]. И сама форма такого коллективного чтения, может быть, как раз вполне соответствует ходу и характеру мысли. В самом тексте есть диалогическая установка. Автор
часто как бы пытается предвосхитить реакцию читателей, иногда отстраняет какие-то готовые ожидания.
- Говорит «с оглядкой»...
- Как раз традиционный философский дискурс тяготеет к монологизму науки. Поэтому с
такой точки зрения наши беседы [а может быть, и сам текст книги] чрезвычайно мутное
дело. [А кто-то так о Хайдеггере и писал].
- Мне кажется, чтение протоколов весьма увлекательное занятие. Там кроме ожидаемой
интриги мысли есть дополнительный жизненный контекст. Интрига самого присутствия,
прояснения, мысли как процесса не изложения, а чтения, как раз такой стенограммой хорошо отражается. Так что если это и пытаться переводить в жанр строгого комментария,
то не надо и отказываться от того, что есть.
Ещё мне было не очень понятно, что делать с этими протоколами, какова наша сегодняшняя задача.
- Оглянуться на то, что мы делаем. Время от времени надо всё-таки рефлектировать над
своими занятиями, [чтобы не законсервироваться в них].
- Я могу сказать, что наши разговоры многое прояснили в моих сложных отношениях с
книгой Хайдеггера.
- К форме обсуждения книги Хайдеггера. Не слишком ли много «вживания», желания
мыслить именно в раскрываемом книгой горизонте? Не маловато ли дистанции (не обязательно критической)? С другой стороны, у меня при чтении протоколов всё-таки было
чувство, что не нужно ничего менять, так как именно такая форма беседы лично мне даёт
очень много для прояснения дела.
По поводу тяготения наших обсуждений к комментарию хочу напомнить мысль
Аверинцева о том, что сама филология выросла из комментария. При этом комментарий
остаётся комментарием до тех пор, пока он трактует часть текста отдельно от целого (он
носит линейный, а не круговой, характер [это по сути глоссарий, толковник значений]).
Как только мысль замахивается на целое – перед нами уже не комментарий. Здесь мы находимся в эпицентре герменевтики. И наши беседы находятся в поле напряжения этих полюсов: прояснение конкретного места и прояснение всей ситуации книги, как она складывается к данному моменту чтения.
- Небольшая реплика. Насчёт недостаточной дистанции по отношению к книге могу сказать, что мы её читаем всё-таки как именно читатели-филологи, [для которых важен «диалог согласия»].
- Я при чтении Хайдеггера не заметил никакого напряжения, что, дескать, подстраиваюсь
под чужую мысль [Чем в большей степени мысль заслуживает такого своего названия, тем
меньше она нуждается в патентовании, в присвоении или отчуждении – об этом у Г. Марселя]. Ведь сам автор настраивает нас на то, чтобы мы смотрели не на выс-каз-ывание, а
на предмет, который оно нам по-каз-ывает. Мы беседуем не столько о философии Хайдеггера, иначе лично мне это было бы просто скучно, но о важнейших философских вопросах, им поставленных. [Мы как бы подхватываем брошенный им мяч]. Рядом с Хайдеггером возникают другие фигуры, скажем, Бахтина [Ортеги-и-Гассета], благодаря чему возникает контекст и какие-то дополнительные стороны, помогающие понять как одного
мыслителя, так и другого. Поэтому нельзя сказать, что мы вживаемся в чужой текст [и
становимся чем-то вроде медиумов]. Слово открывает проблему, саму реальность, с которой мы имеем дело.
Ещё я заметил то, чем делился уже как-то на одном из заседаний. Чем больше читаешь Хайдеггера, тем больше приучаешься к строгости и дисциплинированности мысли.
Также лично у меня складывается [оптимистичное] впечатление, что мы не занимаемся ерундой, но напротив – чем-то важным. И сама форма естественной беседы вполне
соответствует намерению автора не зацикливаться на словах, а с их помощью постараться
увидеть сами вещи. И протоколы эти требуют отклика – вот почему они заслуживают,
может быть, того, чтобы их сохранить. Они сами не что-то по поводу философии, а именно собственно философия [её стенограмма].
- Если попробовать собрать в одну точку предшествующие рассуждения автора, то
можно сказать примерно следующее.
Вопрос о смысле бытия, забытый до такой степени, что кажется странным, выводит
нас с необходимостью к феномену присутствия (dasein), так как это исходная открытость
(da) бытия (или нахождение при сути у Бибихина [перевод столь же спорен, сколь и гениален].
Само это dasein (присутствие) имеет фундаментальную структуру бытия в мире, и
это обстоятельство совершенно отменяет привычный формат философии, сложившийся в
Новое время и доминирующий и сейчас. Это субъектно-объектный (научный) формат, в
котором происходит гносеологизация (препарирование) мира (как лишь предмета познания) и, тем самым, его упущение. В связи с этим интересно бы подумать над понятием
«образ мира», как он складывается в эстетике, а также в антропологии (Гачев). Науки о
человеке, обходящие dasein (присутствие), опредмечивают человека. Поиск онтологического фундамента направляется установкой переворота всего с головы на ноги. Мир дан
присутствию как именно кругозор, а не как окружение (извне). Мир не берётся как что-то
абстрактное, отдельное от da, от присутствия. Ни в какой точке своих размышлений автор
не хочет порывать с dasein, с непосредственной открытостью бытия (при сути). Поэтому
мир берётся не как ёмкость, а как черта самого присутствия; не то, куда мы «вставлены», а
то, что именно от нас и только так видится. Для того, чтобы понять, откуда возникает мир
на горизонте присутствия, автор анализирует феномен подручности (для). «Для» вещи как
единство цели и средств выстраивает ситуативный контекст присутствия, который и есть
его кругозор (видимый сектор угадываемого единства мира).
Перед нами философия, которая ни на минуту не отходит от единственного просвета (dasein), бытия при сути. Не допускается заочный (абстрактный) подход. Это философия, внимательная к самому месту, откуда исходит вопрос о бытии. Актуальная философия здесь и сейчас (переклички с Марселем).
Отсюда вытекает новое методическое требование к мысли и сам стиль её развёртывания: вопросы к бытию, а не его методическая атака (uberfall – захват врасплох).
Влияние книги. Книга требует не просто принять к сведению что-то как некую информацию, логически обработать, а пережить. Само задание текста в этом. Событийность чтения состоит в акте метаморфозы читателя. Слова книги впускают не в себя, а в
сами вещи. Слова – практика, опыт проникновения в суть дела, которая растворяет сами
слова.
Мы не выполняем всё намеченное: проект М. А. обсудили лишь на первом этапе;
работа О. В. вообще – книга за семью печатями; вышла монография А. М., которую никто
даже не читал, не то чтобы её обсудить. Да и проект Ю. В. ждёт своей очереди.