www.a4format.ru Бычков С.П. Л.Н. Толстой: Очерк творчества. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1954. С.П. Бычков Кутузов Противоречивость мировоззрения Толстого сказалась в трактовке образа Кутузова. Толстой, с присущей ему огромной проницательностью художника, правильно угадал и великолепно запечатлел некоторые черты характера великого русского полководца Кутузова: его глубокие патриотические чувства, его любовь к русскому народу и ненависть к врагу, его близость к солдату. Вопреки лживой легенде, созданной официозной историографией об Александре I — спасителе отечества — и отводившей Кутузову второстепенную роль в войне, Толстой восстанавливает историческую истину и показывает Кутузова как вождя справедливой народной войны. Кутузов был связан с народом тесными духовными узами, и в этом заключалась его сила как полководца. «Источник необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений, – говорит Толстой о Кутузове, – лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его. Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями его, в немилости находящегося старика, выбрать, против воли царя, в представителя народной войны». В решающие моменты всей военной кампании 1812 года Кутузов ведет себя как полководец, близкий и понятный широким солдатским массам; он действует как подлинный русский патриот. Пушкин писал о Кутузове: «Один Кутузов мог предложить Бородинское сражение; один Кутузов мог отдать Москву неприятелю, один Кутузов мог оставаться в этом мудром деятельном бездействии, усыпляя Наполеона на пожарище Москвы и выжидая роковой минуты: ибо Кутузов один облечен был в народную доверенность, которую так чудно он оправдал!» В этой лаконической пушкинской характеристике отражено глубокое постижение личности великого полководца, здесь содержится в то же время как бы зерно замысла образа Кутузова в «Войне и мире» Толстого. Кутузов во всем противостоит Наполеону. В «Войне и мире» создаются как бы два идейных центра — Кутузов и Наполеон: к Кутузову тяготеет все истинно русское, патриотическое, преданное родине; к Наполеону — все европеизированное, карьеристское, развращенное. Собственно, такие типы, как Друбецкой, по своим моральным принципам в конечном счете восходят к Наполеону как к наиболее удачливому карьеристу. Воплощением простоты, добра и правды является Кутузов, вождь народной войны. Он обладает не только моральным превосходством над Наполеоном, но оказывается и более искусным полководцем. В показе всего этого — несомненная историческая заслуга Толстого. Кутузов был гениальным полководцем, он прошел великолепную школу под руководством Суворова, все его военные операции отличались глубиной стратегического замысла. Отечественная война 1812 года, в ходе которой Кутузов, по глубокой оценке И. Сталина, «загубил Наполеона и его армию при помощи хорошо подготовленного контрнаступления», явилась триумфом его полководческого искусства, которое оказалось выше полководческого искусства Наполеона. В своей многогранной военной и дипломатической деятельности Кутузов проявлял присущие ему глубокий и проницательный ум, блестящее дарование, огромную опытность, незаурядные организаторские способности. Однако следует подчеркнуть, что в образе Кутузова в «Войне и мире» наряду с исторически и психологически верными чертами его характера имеются и ложные черты. Толстой всюду стремится отметить, что Кутузов был лишь мудрым наблюдателем событий, что он ничему не мешал и ничего не предопределял. В соответствии со своими www.a4format.ru 2 историческими взглядами, в основе которых лежало отрицание роли личности в истории и признание извечной предопределенности исторических событий, Толстой раскрывает образ Кутузова как пассивного созерцателя, являвшегося якобы лишь послушным орудием в руках провидения. Поэтому у Толстого «Кутузов презирал и знание и ум и знал что-то другое, что должно было решить дело». Это другое было «старость», «опытность жизни». Князь Андрей при встрече с ним заметил, что у Кутузова осталась лишь «одна способность спокойного созерцания событий». Он «ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит». По мысли Толстого, Кутузов руководил лишь моральным духом войск: «Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся со смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сражения не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти». А в другом месте Толстой пишет, что в сражении все зависит «от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура!» Толстой был, конечно, глубоко прав, когда указывал на значение морального фактора в войне, играющего подчас решающую роль в сражениях. Здесь Толстой прав не только как писатель и великий психолог, но и прав с чисто военной точки зрения. Вся буржуазная и официозная историография, сводившая историю к подвигам полководцев и героев, воспевавшая большей частью захватнические войны, не придавала моральному фактору решающего значения. Именно Толстому, понявшему народный характер Отечественной войны 1812 года, суждено было сделать это важное открытие и художественно запечатлеть его в незабываемых картинах. Толстой и по собственному опыту Севастопольской обороны знал, что только морально-патриотическая стойкость русских войск позволяла им так долго удерживать героический город перед лицом до зубов оснащенной передовой техникой врага. Подчеркивая роль морального фактора в войне, Толстой наносил сильнейший удар по многочисленным военным концепциям, предусматривавшим только мертвую технику армий и забывавшим о живых солдатах. И тем не менее организаторская роль Кутузова в Отечественной войне 1812 года Толстым сознательно принижена. Исторический Кутузов, разумеется, прекрасно понимал, что все из перечисленных элементов играют свою, в зависимости от обстоятельств, большую или меньшую роль в войне. Иногда это «место», как было при Бородине, — позиция, не случайно подвернувшаяся русской армии, как пишет Толстой, а сознательно выбранная Кутузовым и вполне отвечавшая требованиям обороны. Иногда — вовремя отданное «распоряжение главнокомандующего», — таким было распоряжение Кутузова, направившего в самый разгар Бородинского сражения кавалерийский корпус Уварова и казачью конницу Платова для охвата левого фланга французов и тем сорвавшего начатую атаку Наполеона на центр русских позиций. Иногда — превосходство в вооружении, как было при Тарутине и Малоярославце, где Кутузов преградил путь Наполеону на Калугу, в частности, и потому, что имел 622 орудия против 360 у французов. Все это Толстой, однако, переосмысливает по-своему, в свете своей «философии» войны. Это особенно раскрывается в его отношении к знаменитому фланговому маршу Кутузова. Толстой прилагает немало усилий для доказательства того, что в этом маневре русской армии не было ничего «глубокомысленного», что в основе его лежали не глубокий стратегический замысел и сознательная воля полководца: по его мнению, «фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку», а неким стихийным законам, в действительности управляющим войной, и армия, повинуясь этим законам, якобы естественно повернула на Калужскую дорогу. www.a4format.ru 3 Но стоит обратиться к историческим документам, и от всех этих искусственных и ложных в своей основе построений не останется и следа. Идея флангового марша возникла не стихийно, а принадлежала Кутузову. Вот выдержки из его писем. 3 сентября, то есть спустя неделю после Бородинского сражения, Кутузов уже ставил в известность подчиненного ему Ф. Винценгероде о новой задуманной им операции: «Намерение мое есть сделать завтра переход по Рязанской дороге; потом другим переходом выйду я на Тульскую, а оттуда на Калужскую дорогу в Подольск. Сим движением я надеюсь привлечь на себя все внимание неприятеля, угрожая с тылу». 11 сентября он сообщал в письме родным: «Истинно русские понимают, что кампания в настоящее время только еще начинается. Вы можете спокойно оставаться у себя, потому что мы переносим театр войны, прикрывая Тулу и Калугу». После того как Наполеон, оказавшись бессильным прорваться в южные губернии, окончательно повернул на старую, разоренную им Смоленскую дорогу, Кутузов перешел к его неотступному преследованию. «Думаю, – заявил он, – нанести Наполеону величайший вред параллельным преследованием и действовать на его операционные пути...» Известно, что этот «фланговый марш» Кутузова, означавший по своему характеру подлинное контрнаступление, и привел к окончательной гибели полчища Наполеона. Однако мощный реализм Толстого нередко преодолевал сковывающие его путы фаталистической философии, и на страницах романа появлялся Кутузов, полный кипучей энергии, решимости, активного вмешательства в ход военных действий. Таков Кутузов, потрясенный рассказом князя Андрея о бедствиях России, «с злобным выражением лица» говорящий по адресу французов: «Дай срок, дай срок». Таков Кутузов и на Бородинском поле, когда немец Вольцоген со своим холодным умом и сердцем, будучи совершенно равнодушным к судьбе России, докладывает ему по поручению Барклая-де-Толли, что все пункты русских позиций в руках неприятеля и что наши войска бегут. Рассвирепевший Кутузов кричит на Вольцогена: «Как вы... как вы смеете!.. Как смеете вы, вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения несправедливы и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему... Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге... Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему на завтра мое непременное намерение атаковать неприятеля... Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской». Здесь — все в движении, Кутузов — сама энергия, подлинный полководец, умеющий вовремя ободрить войска. И хотя на следующий день осуществить наступление изза сильных потерь не удалось, приказ Кутузова сыграл решающую роль, он дошел до сердца каждого солдата и вдохнул в него новые силы, ибо был основан на глубоком патриотическом чувстве, «которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека». А какая энергия решимости, какая сила гениальной, проницательности проявлены Кутузовым на военном совете в Филях, когда он отдавал приказ об оставлении Москвы во имя спасения русской армии! В этих и некоторых других эпизодах «Войны и мира» перед нами подлинный полководец Кутузов. Но в целом, как видим, его образ является глубоко противоречивым. Этот образ служит, быть может, самым ярким показателем глубокой внутренней противоречивости всей идейной проблематики «Войны и мира». Уже здесь, еще до завершения духовного кризиса, Толстой высказывает ряд идей, которые впоследствии войдут составной частью в его учение, уже здесь его гуманизм иногда теряет свои конкретноисторические и национальные очертания, и писатель рассуждает о человеке вообще, www.a4format.ru 4 о некоей абстракции, лишенной каких-либо сословно-классовых, национальных признаков. Уже здесь начинает вступать в права его доктрина «совести» и «всеобщей» любви, и писатель оценивает некоторые поступки своих героев с позиций «вечных» начал нравственности, вечных истин религии. На страницах «Войны и мира» получает дальнейшее развитие теория «непротивления злу» и нравственного самоусовершенствования, едва намеченная в его более ранних произведениях.