Научные записки ОрелГИЭТ», 2012, №2(6) 375

УДК 811’37:811(4/9)
Т.В. Нерушева
ФУНКЦИОНАЛЬНО-СЕМАНТИЧЕСКОЕ ПОЛЕ В РАМКАХ ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЫ МИРА
Язык, отображая картину мира, является неотъемлемой частью познавательной деятельности и действительности человеческого опыта. Семантическое поле рассматривается как составляющая языковой
картины мира. Языковая картина мира, в свою очередь, представляет собой когнитивный уровень языковой
личности, занимающий промежуточное положение между вербально-грамматическим и прагматическим
уровнями, а картина мира родного языка - это естественная данность, которая превращается в основу мыслительной деятельности его носителя.
Ключевые слова: семантическое поле, языковая картина мира, языковая личность
UDC 811’37:811(4/9)
T.V. Nerusheva
FUNCTIONAL - SEMANTIC FIELD WITHIN THE LANGUAGE PICTURE OF THE WORLD
Language, displaying a world picture, is an integral part of cognitive activity and reality of human experience.
The semantic field is considered as a component of a language picture of the world. The language picture of the world,
in its turn, represents the cognitive level of the language personality which is intermediate between verbal - grammatical and pragmatical levels, the picture of the world of the native language being a natural reality which turns into a
basis of cogitative activity of its carrier.
Keywords: semantic field, language picture of the world, language personality
Человек существует в очень сложном мире, состоящем из вещей, с которыми ему ежедневно приходится
вступать во взаимодействие в процессе практического освоения мира с целью обеспечения собственной жизнедеятельности. История становления человека показывает, что практическое освоение мира с момента создания
орудий производства есть одновременно и его осмысление. Поэтому окружающие человека вещи являются
объектами не только практической, но и когнитивной деятельности, в результате которой в сознании закрепляются выявленные и осмысленные человеком в процессе практической деятельности различные признаки и
свойства предметов, явлений и процессов. Одновременное развитие как практической, так и когнитивной деятельности человека приводит к становлению абстрактного мышления, являющегося прежде всего этапом образования в сознании таких обобщенных образов предметов и явлений, которые удерживают в своей форме существенные черты и свойства предметов, что позволяет этим формам фиксировать в сознании отраженные фрагменты объективного мира в виде идеальных сущностей - понятий и их связей. Осознание существующих в реальном мире закономерностей приводит к созданию символов и знаков, помогающих человеку ориентироваться
в реальном мире вокруг него.
Реальный мир отражается в сознании человека в виде системы понятий, заключающих в себе обобщенные знания обо всем существующем и подлежащим осознанию, и предстает в мышлении индивидуума в виде
картины мира (концептосферы), сформированной личностью в результате индивидуального опыта и ощущений, а также под влиянием коллективного опыта.
Картина мира - плод аналитической работы человеческого ума, сопутствующей любому соприкосновению человека с реальным миром, результат познавательной деятельности, которая невозможна без согласования с объективными закономерностями мира, отражаемыми сознанием. Картина мира в сознании человека является, по сути, идеальным образом внешнего мира. Субъект картины мира верит, что мир таков, каким он
представлен в этой картине, несмотря на то, что отдельные компоненты картины мира являются не чем иным
как заблуждениями, предрассудками, суевериями. Человек формирует понятия об окружающей его действительности посредством мышления и благодаря органам зрения, слуха, обоняния, осязания, дающих мышлению
возможность отразить вещи и их признаки. Формирование понятий об окружающем мире связано с осознанием
человеком своей собственной роли в мире окружающих его вещей, с постижением собственного «я». Поэтому
картина мира постоянно изменяется, и у каждого поколения людей она своя, однако на каждом этапе своего
развития она содержит понятия, разделяемые большинством. Как уже указывалось выше, картина мира представляет собой систему понятий, являющихся особой, свойственной только мыслящим существам, формой «...
закрепления в сознании человека результатов успешного овладения в трудовом процессе каким-либо предметом или явлением» [6].
Понятия могут быть сформированы как в результате познавательной деятельности человека, так и с помощью слов языка, т. е. при помощи объяснения. Формирование понятий в сознании индивидуума является
процессом непрерывным. При этом понятие будет расширяться по мере накопления человеком жизненного
опыта, благодаря способности человеческого ума к абстракции обобщения, его способности, сравнивая, с одной
«Научные записки ОрелГИЭТ», 2012, №2(6)
375
стороны, выявлять характерные черты или постоянные признаки отдельной вещи по отношению к другим вещам и, с другой стороны, выделять общие черты и признаки сходных между собой вещей.
Картина мира, представленная в сознании человека в виде системы понятий, являясь сама по себе идеальной, находит свое материальное выражение в самых разных формах, в том числе, в языке. «Картина мира,
отображенная в сознании человека - есть вторичное существование объективного мира, закрепленное и реализованное в своеобразной материальной форме. Этой материальной формой является язык, который и выполняет
функцию объективации индивидуального человеческого сознания...» [6].
Язык, являясь одним из строительных материалов, не только механически отображает картину мира, но
и в известной степени накладывает на нее свой отпечаток, поскольку является неотъемлемой частью познавательной деятельности и действительности, человеческого опыта.
Особую роль в отображении картины мира и создании языковой картины мира играет номинативный аспект лексики, ее непосредственная обращенность к экстралингвистической реальности: «Ближе к окружающему миру находится лексика в ее номинативном аспекте - слова, именующие понятия человека о внешнем мире,
так и о внутреннем его состоянии и различных диспозициях. В лексических единицах, рассматриваемых с ономасиологической точки зрения, т.е. в их отношении к экстралингвистическим данным (к миру и человеку),
естественно зафиксированы их многообразные свойства, качества, представления» [13].
Семантическое поле рассматривается не как изолированное, пусть даже связанное с другими семантическими полями образование, но как составляющая языковой картины мира. Языковая картина мира, в свою очередь, представляет собой когнитивный уровень языковой личности, занимающий промежуточное положение
между вербально-грамматическим и прагматическим (мотивационным) уровнями. Такой подход ведет, с одной
стороны, к изучению семантического поля и его единиц с позиции более общего конструкта - языковой личности, — а с другой, - к не декларированному, но методологическому развитию самой теории языковой личности.
Рассмотрение же семантического поля как части языковой картины мира позволяет описать изучаемый материал в русле наиболее острых проблем концептологии. Именно в этом мы видим перспективность результатов
исследования. Сказанное обусловливает и концепцию работы. Одной из центральных идей исследования является использование понятия «функция» для изучения и представления структуры семантического поля. По сути, в диссертационном исследовании заложены основы нового научного направления, сущность которого заключается не столько в реконструкции семантического поля, сколько в реализации основополагающей идеи о
том, что само семантическое поле, являясь единицей языковой картины мира, имеет функцию воссоздания языковой картины мира. Из этого положения следует и теоретическая значимость диссертации, которая состоит в
том, что в ней разработан новый подход к выяснению не только функциональной природы семантического поля, но выявление функции самого поля в языковой картине мира и - шире — в структуре языковой личности.
Категории логики, философии да и многих наук рассматриваются в соответствующих областях знания
как определенные ментальные сущности (предельно общие понятия о наиболее общих, существенных свойствах и отношениях реальности, - результат «сжатия неисчерпаемого многообразия мира» [16] до определенных рубрик (классов, групп, типов и под. общностей объектов, явлений, отношений, действий и т.п.)) - безотносительно к знаковым средствам и способам их реализации. В современной лингвистике, изучающей язык в неразрывной связи с мышлением, деятельностью, в том числе концептуальной, с некоторых пор особый интерес
представляют когнитивные категории в их языковом воплощении, рассматриваемые как смысловая основа (отвлеченно-понятийный инвариант) интеграции и функционального взаимодействия различных потенциальных
средств их выражения (системно-языковой аспект), как мыслительная основа реального сообщения о мире,
слитая со способами ее представления (функционально-речевой аспект). Другими словами, в лингвистике категории рассматриваются как мыслительно-языковые сущности.
Являясь по своему происхождению внеязыковыми феноменами (ментальными репрезентациями реальности), включаясь в языковое (семантическое) содержание сообщения в качестве его мыслительной основы,
воплощаясь в нем, понятийные категории перестают быть собственно понятийными, неязыковыми [1]. Этой
сменой «статуса» категорий, по-видимому, и следует объяснять введение в лингвистическую практику их особого терминологического обозначения – «семантические категории» [1] (его более редкий аналог – «смысловые
категории языка» [17]). Это обозначение использует целый ряд ученых, в частности А.В. Бондарко, Т.И. Стексова, Ф.А. Литвин, Т.В. Маркелова, акцентируя таким образом внимание на особом аспекте существования категорий человеческого мышления – их языковом воплощении. Семантические категории (СК) рассматриваются
как способы репрезентации когнитивных категорий (структур сознания человека, которые «отражают общие
закономерности познания мира безотносительно к возможным средствам их выражения)» [8, c. 47-48] в системе
семантических единиц, структур и правил естественного языка.
Формирование понятия семантической категории в лингвистике представляет собой достаточно длительный процесс ее поэтапного выделения в ряду смежных понятий и постепенного накопления знаний о ее
дифференциальных признаках. Основы учения о СК были заложены еще классиками отечественной науки А.А. Потебней, А.А. Шахматовым, А.М. Пешковским, чье внимание привлек отвлеченно-понятийный аспект
семантики различных языковых единиц.
Различия в способах воплощения универсальных категорий человеческого мышления и познания легло в
основу рассуждений А.А. Потебни о преимуществах формальных языков, каким, в частности, является русский,
перед языками других типов, «в коих подведение лексического содержания под общие схемы, каковы предмет
и его пространственные отношения, действие, время, лицо и пр., требует каждый раз нового усилия мысли»,
поскольку соответствующих грамматических форм не имеют [12]. Ученый обратил внимание на то, что катего-
«Научные записки ОрелГИЭТ», 2012, №2(6)
376
рии, формирующие первоначальную классификацию образов и понятий человеческого мышления, в языке далеко не обязательно преобразуются в категории грамматические (формируя системы противопоставленных
грамматических величин). Они вполне могут выражаться и лексически (в семантической структуре лексической единицы), и словообразовательно (в значении словообразовательной морфемы), ср. описание множественности в числовых формах имени и в словосочетании «много» + имя, категории прошедшего, выраженную
грамматически, временной глагольной формой, и лексически, наречием «давно», категории одушевленное лицо, выраженную словообразовательным аффиксом со значением лица (спасти +итель) и корневой морфемой
отдельного слова (retten-mensch = спасти - человек).
Важные шаги к прояснению сущности СК были сделаны во 2-й трети ХХ в. - в период начала подъема
интереса лингвистической науки к проблемам отношения языка и мышления, а следовательно, языковых и понятийных категорий. На этом этапе, в сущности, и были заложены основы учения о СК. При отсутствии фундаментальных исследований, отработанных дефиниций этого феномена в совокупности отдельных частных
наблюдений за языком, попутных замечаний, предположений постепенно вызревало представление о СК, которое, не меняясь в своей основе, углубляется, упорядочивается, частично подправляется современной наукой.
Пафос исследований этого периода состоял в описании системы языка в аспекте ее обусловленности логикой мышления. Закономерным в данном случае оказался интерес к изучению воплощенных в языке категорий, выступающих «непосредственными выразителями норм сознания в самом языковом строе», «тем соединяющим элементом, который связывает, в конечном итоге, языковой материал с общим строем человеческого
мышления» [9, 5-15]. Грамматические значения стали рассматриваться как особым образом воплощенные и
преломленные в тех или иных исторически сложившихся системах грамматических величин (грамматических
классах, рядах форм, типах синтаксических конструкций) наиболее общие понятия (категории) человеческого
мышления, и, таким образом был сделан вывод, что «грамматический строй языка, по крайней мере в самых
общих чертах, обусловливается логикой мышления» [14, 228]. «Каждый язык при его длительном социальном
использовании вырабатывает свои структуры, но они устанавливаются в нем не самостоятельно, а в зависимости от действующих законов мышления», - писал И.И. Мещанинов и далее разъяснял свою мысль: «Мышление
ложится в основу сознательной деятельности человека, который, удовлетворяя возникающие у него потребности общения, создает язык. Он, передавая логические категории, придает им формальное лингвистическое выражение, создавая свои грамматические категории…» [10, 7-16].
В рассматриваемый период исследуется понятийная основа содержания языковых единиц, главным образом грамматических. Продолжено изучение соотношения грамматических классов слов и категорий мышления, которое в итоге подтвердило справедливость предположений прошлых лет о том, что части речи формируются в соответствии (правда, далеко не прямого) с системой понятийных категорий [14, 228]. Не только в
системе частей речи, но и в предложении исследователям удалось обнаружить «грамматически передаваемые
категории мышления, выражающие действующее лицо, само действие и связанные с ним члены высказывания»
- общеязыковой субстрат (основу всякого предложения), обусловленный нормами мышления и передаваемый
грамматическими категориями [10, 7-16]. Грамматические значения, стали рассматриваться в отношении к категориям мышления. В системе грамматических значений, получающих регулярное выражение в исторически
сложившихся системах противопоставленных друг другу грамматических величин с однородными значениями
(другими словами - грамматических категорий), удалось установить наиболее общие и наиболее важные для
познания и коммуникации отношения между предметами и явлениями (пространственные, субъект-объектные,
количественные и пр.) [7, 214-232].
При этом, однако, категориям языка и мысли было отказано в отношениях прямого соответствия в пользу производно-интерпретационных. Несмотря на обнаруженную тесную взаимосвязь между категориями языка
и мышления, исследователи тем не менее настаивают на нетождественности этих феноменов. «Язык и мышление связаны не как форма и содержание, а как самостоятельные феномены, каждый из которых имеет, в свою
очередь, свое специфическую форму и содержание» [7, 214-232]. Подобные высказывания по своей сути очень
близки некогда высказанной мысли В. фон Гумбольдта о том, что язык не может и не должен рассматриваться
всего лишь как средство выражения мысли, сопутствующее ей и не принимающее никакого участия в ее формировании. Роль языка, писал немецкий мыслитель, не сводится к материализации совершенно духовной и
проходящей в известном смысле бесследно мысли - при этом он добавляет к этому многое «от себя», поскольку
содержит в себе следы духовной деятельности прежних поколений: «язык есть не что иное, как дополнение
мысли» [4].
Проникновение категорий мышления в языковую плоть, систему языка, по наблюдению исследователей,
неизбежно сопровождается их модификацией. Они делают важный вывод о том, что любая воплощенная в языковой системе когнитивная категория представляет собой результат «двойного преобразования»: мира - в мысли, а мысли - языке. «При помощи языка, который является орудием всякого понятийного мышления, - рассуждает К.Г. Крушельницкая, - познанное реальное содержание преобразуется в коммуникативном плане, подвергаясь при этом той или иной степени воздействию структуры каждого конкретного языка» [7, 214-232].
Аналогичные мысли высказывает И.И. Мещанинов, наблюдая за грамматикализацией понятийных категорий: субъекта, предиката, атрибута, - формирующих логическую основу сообщения и подвергающихся «в
историческом процессе развития языковых структур своим качественным изменениям, образующим различные
синтаксические конструкции» [10, 7-16]. Эти высказывания предвосхитили сформулированный уже позже (в 3й трети ХХ в., в работах А.В. Бондарко, Т.И. Стексовой, Т.В. Маркеловой) тезис, касающийся сущностной чер-
«Научные записки ОрелГИЭТ», 2012, №2(6)
377
ты семантической категории, которая представляет собой результат языковой интерпретации понятийной категории.
Углубляется представление о взаимосвязи категорий мысли и категорий языка. В их отношениях обнаружена асимметрия, которая выявляется прежде всего во множественности способов и средств выражения одного и того же категориального смысла. Так, И.И. Мещанинов на материале сравнительного сопоставления
различных систем языков (индоевропейских, тюркских, кавказских) показал, что одно и то же понятие может
предаваться различными средствами: «В одних языках оно выражается в семантической группировке слов, в
других те же нормы сознания отражаются на грамматическом построении слов и словосочетаний в предложении и т.д. [9, 5-15]. Кроме того, им же был уточнен характер отношений между воплощенными в языковой семантике категориями мышления (СК) и грамматическими категориями язык
Обнаруживая тесную взаимосвязь, грамматические и семантические категории представляют собой самостоятельные явления. С одной стороны, некоторые из выражаемых в языке понятий не получают устойчивого, последовательного грамматического выражения (в русском языке, это, например, категория модальности,
которая, как известно, предается разными средствами и их комбинациями, в том числе глагольными формами,
частицами, интонацией, специальной модальной лексикой). С другой стороны, возможна противоположная
ситуация: в языке выделяется система противопоставленных друг другу грамматических форм, однако отвечающая этим оппозициям категория понятий оказывается утраченной (в русском такова, например, грамматическая категория рода имени существительного, иногда называемая частично обусловленной: многие представляющие ее формы, как известно, уже в праславянском языке «не только утратили прямую тесную связь со своей реальной базой, но и достаточно далеко отошли от нее (мужской и женский род – от обозначения половых
различий живых существ, средний – от обозначения неживых предметов))» [11].
В рассматриваемый период достаточно четко проведена граница между собственно понятийными (когнитивными) категориями и так называемыми языковыми понятийными категориями (впоследствии получившими название семантических или смысловых). В основу этого противопоставления был положен принцип
системного воплощения категорий человеческого мышления в языке. Всякое понятие, существующее в сознании человека, может быть передано средствами естественного языка, однако, по мнению И.И. Мещанинова, из
этого не следует, что всякая категория мышления автоматически получает статус языковой. В своей статье
«Понятийные категории в языке» он пишет: «Оно [понятие] может быть выражено описательно, может быть
передано семантикою отдельного слова, может в своей передаче образовывать в нем [языке] определенную
систему» [9, 5-15]. И только в последнем случае понятийная категория получает языковой статус, ибо «передается не через язык, а в самом языке, не только его средствами, а в самой его материальной части», «выступает в
языковом строе и получает в нем определенное построение», которое «находит свое выражение в определенной
лексической, морфологической или синтаксической системе». При этом не важно, получает ли мыслительная
категория грамматическое выражение, становясь при этом грамматическим понятием, или остается в области
лексической семантики, – она должна соответствовать главному требованию – передаваться не одиночной семантикой отдельно взятой единицы, а целой системой семантических противопоставлений (аффиксов, лексем,
форм, словосочетаний и др.) и тем самым сохранять за собой статус языковой понятийной категории [9, 5-15].
Тезис о системно-языковом характере воплощения понятийных категорий получил свое развитие в лингвистических исследованиях 3-й трети ХХ в. Он, в частности, лег в основу методики выявления СК, которая
заключается в сведении разноуровневых языковых средств, взаимодействующих на основе общности семантических функций и выражающих варианты предельно общих понятий, в особые группировки (функциональносемантические поля), отсечении обнаруженных в процессе сравнительного анализа индивидуальных, частных
оттенков исходных смыслов и определении, таким образом, семантической категории - инвариантного смыслового компонента, соответствующего базовым категориям человеческого мышления и познания [1; 2; 15; 5].
ФСП – это СК, рассматриваемые в единстве с системой средств ее выражения в национальном языке [2].
Предложенный Н.Ю. Шведовой и А.С. Белоусовой оригинальный подход к выявлению смысловых категорий языка через дейксис подтвердил базовый в учении о СК тезис о том, что последняя – это категория мышления, которая стала фактом языка и в своей передаче образует в нем определенную систему. Вне зависимости
от степени обобщенности и понятийного объема СК является «материальной данностью», ведь «она формализуется вполне определенным кругом языковых средств, обращенных к смысловому исходу и способных в силу
своего языкового значения выразить соответствующие смыслы» [17]. Эти смысловые исходы были обнаружены
в особом лексико-грамматическом классе - системе местоименных слов, заключающей в себе «те глобальные
смыслы, которые сочленяют воедино разные уровни языка, традиционно представляемые как его грамматический и лексический строй, его словообразование и идиоматика» [17], и тем самым «придают ему [языку] качество естественной целостности».
На сегодняшний момент удалось не только выявить ряд воплощенных в языке категорий человеческого
сознания, но описать многие из них в единстве с системой средств их выражения в языке, например: «время»
(Е.С. Яковлева, А.В. Бондарко), «пространство», «знание», «восприятие» (Е.С. Яковлева), «количество» (Г.Г.
Галич, на материале немецкого языка), «невольность осуществления» (Т.И. Стексова), «инструментальность»
(В.А. Ямшанова).
Помимо того, что удалось выявить и описать многие семантические категории, оказалось, что совокупность этих категорий обнаруживает признаки системы, формирующейся, как известно, отношениями и связями
между своими элементами. Границы семантических категорий, каждая из которых имеет потенциальную опору
на совокупность средств языкового воплощения, способных в силу своих значений выразить тот или иной кате-
«Научные записки ОрелГИЭТ», 2012, №2(6)
378
гориальный смысл, достаточно определенны и тем не менее проницаемы. Они открыты для разного рода взаимодействий как внутри системы, так и за ее пределами - в речи, в конкретных условиях функционирования.
Эти связи и отношения можно представить в виде системы координат на плоскости: они выстраиваются по вертикали (между категориями, относящихся к разным уровням обобщенности) и по горизонтали (между одноуровневыми категориями).
Вертикаль образуют отношения ступенчатого включения иерархически связанных семантических категорий. Всякая когнитивная категория, получившая воплощение в системе языковых единиц, классов и категорий, обнаруживает дробность, которая «принимает форму дискретности отдельных понятийных смыслов при
сохранении общего понятийного смысла» [5, 40-50]. Обусловленная креативностью и лабильностью человеческого сознания, она поддерживается самим языком: «Детально разработанная, широко разветвленная система
взаимодействующих языковых средств, относящихся к разным уровням и сторонам языка, включающая сильно
выраженную избыточность, обеспечивает реализацию определенных идей (понятийных категорий) в сложной
системе вариантов, разновидностей оттенков. Каждый из этих оттенков уже данной идеи в целом, но конкретнее и содержательнее» [1].
Среди таких описанных в лингвистической литературе макро-, или суперкатегорий – категория невольности (система средств ее вербализации позволяет выделить как минимум три варианта исходного смысла: «независимость происходящего от воли субъекта», «обусловленность происходящего с субъектом события воздействием внешней силы, некой субстанции», «невольность осуществления как несоответствие случившегося
ожидаемому», [15]) ; категория времени (представлена в системе субкатегориальных понятий: «временная локализованность», «временной порядок», «темпоральность», «таксис», «аспектуальность», [2]); категория количественной определенности, или количества (выявлен целый корпус ее типов: временная длительность процессуального объекта; расстояние; габариты объекта; степень проявления качеств, событий реального мира и интеллектуальной, эмоционально-волевой сферы и др. [3]).
Таким образом, исследователи приходят к выводу, что семантическая категоризация неотделима от многоступенчатой иерархической системы субкатегорий, и потому в принципе любая категория, за исключением
максимально абстрактных, оказывается в составе более общей - в качестве ее части и в то же время сама может
содержать несколько субкатегорий [15]. Структура СК, реализованной в языке в виде континуума иерархически
связанных семантических подтипов, подвидов, оттенков, может быть представлена в виде пирамиды, устремленной своей вершиной к категории высшего уровня абстракции (глобальное понятие - время, пространство,
количество, субъект, объект, действие (процессуальный признак), качество (непроцессуальный признак) и т. п.)
и расширяющейся книзу за счет последовательного и непрерывного членения исходных категориальных смыслов на более частные (субкатегории), каждая из которых, в свою очередь, готова реализоваться в системе своих
вариантов. Есть мнение, что нижним пределом следует считать тот уровень, ниже которого в расчленении категории перестают участвовать все другие, помимо лексических, средства языка. На таком уровне, по мнению
Н.Ю. Шведовой и А.С. Белоусовой, находится СК «где – место» (выступающая наряду с СК «куда - перемещение с места на место» и СК «откуда - перемещение изнутри вовне или из одного места в другое») вариантом
предельно общего смысла «локализация», поскольку ее дальнейшее членение на субкатегории осуществляется
только на лексическом уровне и не поддерживается другими средствами - семантикой падежей и системой
предложно-падежных сочетаний [17]. Принимая положение об отсутствии жесткого уровневого характера и
множественности способов языкового воплощения понятийных категорий, мы оставляем это мнение в стороне
и считаем правомерным вычленять семантические субкатегории из СК более высокого уровня абстракции до
тех пор, пока они сохраняют за собой статус систематически выражаемых в языке понятий (вне зависимости от
того, к какому уровню – лексическому или грамматическому – принадлежит система этих языковых средств;
воплощается ли категория мышления в системах противопоставленных друг другу грамматических форм с однородными значениями или в разнообразных лексико-семантических группировках слов, реализующих в своих
значениях (первичных или вторичных) определенные смысловые инварианты.
В середине 30-х гг. Вайсгербер важнейшим методом изучения картины мира признает полевое исследование, при этом он опирается на принцип взаимного ограничения элементов поля, сформулированный
Й.Триром. Словесное поле (Wortfeld) – это группа слов, использующихся для описания определенной сферы
жизни или определенной смысловой, понятийной, сферы. Оно, по мнению Вайсгербера, существует как единое
целое, потому и значения отдельных слов, в него входящих, определяются структурой поля и местом каждого
его компонента в этой структуре. Структура же самого поля определяется семантической структурой конкретного языка, имеющего свой взгляд на объективно существующую неязыковую действительность. При описании семантических полей того или иного языка чрезвычайно важно обращать внимание на то, какие поля выглядят в этом языке наиболее богато и разнообразно: ведь семантическое поле – это некий фрагмент из промежуточного мира родного языка. Вайсгербер создает классификацию полей, разграничивая их как с точки зрения
описываемой ими сферы действительности, так и с учетом степени активности языка в их формировании.
В качестве примера конкретного семантического поля немецкого языка рассмотрим поле глаголов со
значением «умирать». Этот пример довольно часто приводится в ряде работ самого ученого. Это поле (как его
представляет Вайсгербер) состоит из четырех кругов: внутрь первого из них помещено общее содержание всех
этих глаголов – прекращение жизни (Aufhören des Lebens); второй круг содержит три глагола, выражающих это
содержание применительно к людям (sterben), животным (verenden) и растениям (eingehen); третий круг расширяет и уточняет каждую из этих частных сфер с точки зрения способа прекращения жизни (для растений –
fallen, erfrieren, для животных – verhungern, unkommen, для людей – zugrunde gehen, erliegen и др.); наконец,
«Научные записки ОрелГИЭТ», 2012, №2(6)
379
четвертый круг содержит стилистические варианты основного содержания поля: ableben, einschlummern,
entschlafen, hinűbergehen, heimgehen (для высокого стиля) и verrecken, abkratzen, verröcheln, erlöschen,
verscheiden (для низкого или достаточно нейтрального словоупотребления).
Таким образом, языковая картина мира отражается прежде всего в словаре. Главную предметную основу
для неё создает природа (почва, климат, географические условия, растительный и животный мир и т.п.), те или
иные исторические события. В ряде случаев такое специфическое видение и представление природных явлений, растительного и животного мира, какое нам дает тот или иной язык в семантике отдельных слов, не совпадает с научными классификациями или даже им противоречит. В частности, и в русском, и в немецком языках
есть такие слова (и соответственно обозначаемые ими понятия), как сорняк (нем. Unkraut), ягода (нем.
Beere), фрукты (нем. Obst), овощи (нем. Gemüse) и др. Причем, многие подобного рода слова, вполне определенно представленные в нашем сознании и часто употребляющиеся в быту, даже «старше» соответствующих
ботанических терминов. На самом же деле подобные феномены в природе просто не существуют, некоторые из
них не могли природой даже «замышляться»: на основе критериев, установленных и предлагаемых в ботанике,
невозможно выделить некоторое подмножество растений, именуемых сорными травами, или сорняками. Данное понятие очевидно является результатом человеческого суждения: мы относим ряд растений к этой
категории на основе их непригодности, ненужности и даже вредности для нас. Понятия фруктов и овощей –
скорее кулинарные или пищевые, а не научные, они никак не соотносятся со структурной морфологической
классификацией растительного мира. Понятие ягода, напротив, представлено в ботанике, но объем его (как
научного понятия) не совпадает с нашим бытовым представлением о данном объекте: далеко не все плоды, что
мы называем ягодами, таковыми, строго говоря, являются (например, вишня, клубника, малина, ежевика не
ягоды с научной точки зрения, а костянки) – это с одной стороны; а с другой стороны, есть «реальные» ягоды,
которые мы этим словом не привыкли обозначать (например, арбуз, помидор или огурец).
Многие природные явления не только видятся языками «неправильно» (т.е. в соответствующей отрасли
научного знания таких явлений либо нет, либо они понимаются по-другому), но еще и при этом разные языки
видят это по-разному: так, в частности, немецкий язык не видит различий между земляникой и клубникой,
вишней и черешней, тучей и облаком, как русский – т.е. в немецком для этих случаев «предусмотрено» по одному слову, а не по паре, как у нас.
В истории российской лингвофилософской мысли идеи о языке как орудии мышления и познания мира,
сформулированные впервые В.Гумбольдтом, стали популярны после издания книги «Мысль и язык» Александра Афанасьевича Потебни (1835-1891). Соотношение языка и мышления Потебня представляет таким образом: мысль существует независимо от языка, поскольку наряду с вербальным есть и невербальное мышление.
Так, по его мнению, ребенок до определенного возраста не говорит, но в некотором смысле думает, т.е. воспринимает чувственные образы, вспоминает их и даже отчасти обобщает; творческая мысль живописца, скульптора или музыканта совершается без слов – т.е. область языка далеко не всегда совпадает с областью мысли. В
целом же, несомненно, язык является средством объективации мысли.
Потебня также, вслед за Гумбольдтом, оперирует понятием духа, но дух у него понимается несколько
иначе – как сознательная умственная деятельность, предполагающая понятия, которые образуются только посредством слова. И, конечно же, язык не тождествен духу народа.
Язык представляется средством, или орудием, всякой другой человеческой деятельности. При этом язык
– нечто большее, чем внешнее орудие, и его значение для познания скорее сходно со значением таких органов
чувственного восприятия, как глаз или ухо. В процессе наблюдения за отечественным и чужими языками и
обобщения полученных данных Потебня приходит к выводу, что путь, по которому направляется мысль человека, определяется его отечественным языком. А различные языки – это и глубоко различные системы приемов
мышления. Поэтому универсальный, или общечеловеческий язык был бы лишь понижением уровня мысли. К
универсальным свойствам языков Потебня относит только их членораздельность (с точки зрения их внешней
стороны, т.е. звуков) и то, что все они суть системы символов, служащих мысли (с точки зрения их внутренней
стороны). Все же остальные их свойства индивидуальные, а не общечеловеческие. Так, например, нет ни одной
грамматической или лексической категории, которая была бы обязательной для всех языков мира. Как считает
Потебня, язык есть тоже форма мысли, но такая, которая ни в чем, кроме самого языка, не встречается, причем,
подобно В.Гумбольдту, А.А.Потебня утверждает, что «язык есть средство не выражать уже готовую мысль, а
создавать ее, что он не отражение сложившегося миросозерцания, а слагающая его деятельность».
Слово дает не только сознание мысли, но и другое – что мысль, как и сопровождающие её звуки, существует не только в говорящем, но и в понимающем. Слово предстает в этой связи как «известная форма мысли,
как бы застекленная рамка, определяющая круг наблюдений и известным образом окрашивающая наблюдаемое». В целом же, слово – это наиболее явственный для сознания указатель на совершившийся акт познания.
Характерно, что, по мнению Потебни, «слово выражает не всё содержание понятия, а только один из признаков, именно тот, который представляется народному воззрению важнейшим».
Слово может иметь внутреннюю форму, которая определяется как отношение содержания мысли к сознанию. Она показывает, как представляется человеку его собственная мысль. Только этим и можно объяснить,
почему в одном и том же языке может быть несколько слов для обозначения одного и того же предмета и,
наоборот, одно слово может обозначать разнородные предметы. В соответствии с этим у слова выделяется два
содержания: объективное и субъективное. Под первым понимается ближайшее этимологическое значение данного слова, включающее в себя только один признак, – например, содержание слова стол как простланного,
постеленного. Второе же способно включать в себя множество признаков – например, образ стола вообще. При
«Научные записки ОрелГИЭТ», 2012, №2(6)
380
этом внутренняя форма есть не просто какой-то один из признаков образа, связанного со словом, а центр образа, один из его признаков, преобладающий над всеми остальными, что особенно очевидно в словах с прозрачной этимологией. Внутренняя форма слова, произнесенного говорящим, считает Потебня, дает направление
мысли слушающего, не назначая при этом пределов его пониманию слова.
В языке бывают слова с «живым представлением» (т.е. с понятной современным носителям языка внутренней формой, например: подоконник, синяк, темница, черника) и слова с «забытым представлением» (т.е. с
утраченной, потерянной на данный момент внутренней формой: кольцо, стрелять, обруч, образ). Это заложено
в самой сущности слова, в том, чем это слово живет: рано или поздно представление, служащее центром значения, забывается или становится неважным, несущественным для носителей данного языка. Так, мы больше не
соотносим друг с другом такие слова, как мешок и мех, окно и око, жир и жить, медведь и мёд, обидеть и видеть, хотя исторически и этимологически они были тесно связаны.
При этом, отмечают независимо друг от друга как Потебня, так и Вайсгербер, в ряде случаев наблюдаются явления и другого рода: люди часто начинают верить в то, что можно извлечь взаимосвязь вещей из сходства звуковых форм имен, их называющих. Отсюда возникает особый тип человеческого поведения – обусловленный народной этимологией, что также представляет собой феномен воздействия того или иного языка на его
носителей. Возникает языковая мистика, языковая магия, народ начинает смотреть на слово «как на правду и
сущность» (Потебня), формируется довольно распространенное (возможно, даже универсальное) явление –
«языковой реализм» (Вайсгербер). Языковой реализм предполагает безграничное доверие к языку со стороны
его носителей, наивную уверенность в том, что похожесть внешней и внутренней формы слов влечет за собой и
похожесть вещей и явлений, именуемых этими словами. Картина мира родного языка воспринимается его носителями как естественная данность и превращается в основу мыслительной деятельности.
Список литературы:
1. Бондарко, А.В. Грамматическое значение и смысл [Текст] / А.В. Бондарко. - Л.: Наука, 1978. – 175 с.
2. Бондарко, А.В. Основы функциональной грамматики: языковая интерпретация идеи времени
[Текст] / А.В. Бондарко. - СПб.: Изд-во СПбГУ, 2001. – 259 с.
3. Галич, Г.Г. Когнитивная категория количества и ее реализация в современном немецком языке: Монография. [Текст] / Г.Г. Галич. - Омск: ОмГУ, 2002. – 208 с.
4. Гумбольдт, В. Избранные работы по языкознанию [Текст] / В. Гумбольд. - М.,1984. – 400 с.
5. Кобрина, Н.А. Понятийные категории и их реализация в языке [Текст] / Н.А. Кобрина // Понятийные
категории и их языковые реализации: Межвуз. сб. науч. тр. - Л.: Изд-во ЛГПИ им. А.И. Герцена, 1989. С. 40-50.
6. Колшанский, Г.В. Коммуникативная функция и структура текста [Текст] / Г.В. Колшанский. - М.:
Наука, 1984. - 175 с.
7. Крушельницкая, К.Г. Грамматическое значение в плане взаимоотношения языка и мышления
[Текст] / К.Г. Крушельницкая // Язык и мышление. - М., 1967. - С. 214-232.
8. Литвин, Ф.А. О семантических категориях синтаксиса [Текст] / Ф.А. Литвин // Семантические категории языка и методы их изучения: Тез. докладов Всесоюз. науч. конф. (28-30 мая 1985 г.) Отв. ред. Л.М. Васильев. Ч. 1. - Уфа: Башкир. гос. ун-т, 1985. - С. 47-48.
9. Мещанинов, И.И. понятийные категории в языке [Текст] / И.И. Мещанинов // Труды Военного инта ин. языков. - № 1. - 1945. - С. 5-15.
10. Мещанинов, И.И. Соотношение логических и грамматических категорий [Текст] / И.И. Мещанинов //Язык и мышление. Под ред. Ф.П. Филина. - М.: Наука, 1967. - С. 7-16.
11. Осипов, Б.И. Основы славянского языкознания [Текст] / Б.И. Осипов. – Омск: Омск. гос. ун-т, 2004.
– 202 с.
12. Потебня, А.А. Из записок по русской грамматике: В 4 т. [Текст] / А. А. Потебня. - М.: Гос. учеб.педаг. изд-во Мин-ва просвещ., 1958. – Том IV. - 320 с.
13. Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира [Текст] // отв. ред. Б.А. Серебряков. –
М., 1988. - 364 с.
14. Савченко, А.Н. Части речи и категории мышления [Текст] / А. Н. Савченко // Язык и мышление.
Под ред. Ф.П. Филина. - М.: Наука, 1967. - С. 228.
15. Стексова, Т.И. Семантика невольности в русском языке: значение, выражение, функции [Текст] /
Т.И Стексова. - Новосибирск: Изд-во НГПУ, 2002. - 200 с.
16. Фрумкина, Р.М. Психолингвистика: [Текст] / Р.М. Фрумкина. - Учеб. Для высш. Учеб. Завед.- М.:
ИЦ «Академия», 2001. – 320 с.
17. Шведова. Н.Ю., Белоусова, А.С. Система местоимений как исход смыслового строения языка и его
смысловых категорий [Текст] / Н.Ю. Шведова, А.С. Белоусова. - РАН. Отд. лит. и яз., Ин-т рус. яз. им. В.В.
Виноградова. - М.: Ин-т рус. Яз. РАН, 1995. – 120 с.
Нерушева Татьяна Васильевна
доцент кафедры иностранных языков
Орловского государственного института экономики и торговли
e-mail: nerushevat@rambler.ru
«Научные записки ОрелГИЭТ», 2012, №2(6)
381