Апокриф

Апокриф
Ляля была девушка, Ляля была влюблена. Все влюбляются в кого-нибудь, а она
влюбилась в Иисуса Христа. Не то чтобы она была очень верующая, не то чтобы не
нашла никакого юноши… Да и Библию она не дочитала, дошла только до всемирного
потопа и заболела.
Пришли новогодние праздники, а потом Рождество, и шел снег, а потом дождь, и
дождь лил, не прекращаясь, и деревья прилипли к земле, и грязная вода стыла под небом.
Она медленно шла по улице и вспоминала. Иисус родился сегодня много веков
тому назад, и она вспоминала Его рождение. Мария шла по каменным тропинкам и несла
тяжелый живот. А потом рожала в хлеву, без никакого врача. А зачем ей врач, ведь с ней
был Бог. И родился Иисус. И вырос красивым мальчиком, как в американском фильме,
только Ляле Его никогда не увидеть. Потому что Он далеко-далеко.
Новое пришествие Иисуса назначили на 28 октября, но Ляля не могла так долго
ждать, и стала просить Господа, чтобы Он прислал Его пораньше. Она смотрела на
горбатые фонари, на черное, изливающее потоки воды небо, на развернутые мусорные
ящики, и просила и просила Господа.
И Он внял просьбе. Ляля поняла это, увидев Христа под каменным козырьком
остановки. Она подошла и долго смотрела на Него. Он тоже смотрел на Лялю
пристально и печально.
- Зайка, что ты тут стоишь одна? – спросил вдруг он.
- Жду.
- Не меня случайно? – сказал Он, криво усмехаясь.
- Тебя.
Потом они шли куда-то по мокрым улицам, и Ляля смеялась и рассказывала, как
она ждала Его, как она просила Бога и Бог услышал ее молитвы, и прислал к ней Христа,
специально для нее.
- Подослал, говоришь? – смеялся Он, обнимая ее за талию. – Правильно,
подослал… Это мне подарок на день рожденья.
И она смеялась и плакала, и слезы мешались с дождем, который лил и лил, не
прекращаясь, как будто бы хотел смыть куда-нибудь все это: и скрипучие трамваи, и
корявые пни домов, и маленькие серые тени, в которые превращались люди.
Они пришли на задний двор какого-то завода. Кучи железа, автомобильные шины,
и надо всем этим стрела подъемного крана. Он оглянулся, нет ли кого-нибудь поблизости,
подергал ручку, залез в кабину. Ляля полезла за Ним. Пахло сыростью и пивом.
- Понимаешь, - сказал он, подвигаясь к Ляле, – мы тут одни, в этом подъемном
кране. Кричи не кричи, всем до лампочки. Я бы мог, конечно, насильно… но я думаю, ты
меня поймешь.
- Что ты имеешь ввиду, господи?
- Ну, я тоже человек, понимаешь? И Мария Магдалина мне давно надоела.
Он придвигался все ближе и ближе.
- Я бы с удовольствием… - зашептала Ляля. – Но у меня… истечение… могут
побить камнями.
Он отодвинулся.
- Боишься? – закричал он, вылезая из кабины. – Запугали... О, подлые евреи! Они
хотели быть камнями мою Магдалину, они и тебя побьют, они меня всю жизнь
преследовали и в конце концов распяли.
- Они мне всю жизнь поломали! - взвизгнул он и растворился во тьме.
Ляля осталась одна в кабине. Она огляделась вокруг. Все обветшало, слиплось,
свалялось и постепенно исчезало в огромном дожде всемирного потопа.