Интервью, взятое в 2011 г., жителя нашего города, Степана

1
В IV в. до н.э. древнегреческий философ Симонид Кносский говорил, что для
полного счастья человеку необходимо иметь славное отечество. Не сильное, не богатое, а
славное.
С распадом Советского Союза вновь образованные государства занялись созданием
своего славного прошлого, искажая и вольно трактуя исторические факты, изгоняя с
территории новых стран русскоязычное население, обвиненное в искоренении
национального духа. Плоды этой работы ярко пылают на границах России, обильно
подпитываемые заботливыми руками мирового и доморощенного капитала.
Так чем же жил Советский Союз, что нес он простым людям? Историки-либералы
возвели СССР в ранг «тюрьмы народов», Запад «демократично» приравнивает
государственную власть Советского Союза к гитлеризму…
Что можем противопоставить этому мы, обычные люди страны, претерпевшей
многие страдания, вынесшие на своих плечах войны, сдерживающие агрессию
капиталистических стран, нацеленных на богатства нашей Родины?
Мы можем противопоставить этому память. Память наших дедов и отцов,
помнящих те времена, когда простой человек был не винтиком на производстве олигарха,
а человеком труда, чьи трудовые руки создали фундамент государства.
Перед вами интервью, взятое в 2011 г., жителя нашего города, Степана
Михайловича Радченко, родившегося 13 ноября 1929 г., служившего в Советской Армии и
передававшего свой опыт и знания после отставки молодому поколению.
К.: Здравствуйте! Хотелось бы узнать о Вашей летной службе.
СМР: Здравствуйте. Зовут меня Степан Михайлович. Мне немного – восемьдесят
второй год, восемнадцать лет не хватает до ста. Совсем молодой. Я вообще-то сам не
летчик. Я – штурман. Это тоже летное лицо. Если слышали о таком.
Воевать я не воевал, потому как молодой. У меня отец погиб, мать… ну как,
родители крестьяне были. Из колхоза. Колхозники. Мать неграмотная, отец, так, немного
разбирался. Хорошо знал дроби. И те и те, простые и сложные, десятичные. Закончил в
1947 г. школу, десятилетку.
К.: Степан Михайлович, а где проходило ваше детство?
СМР: Детство проходило в Северном Казахстане. Кокчетавская область, село
Павловка. Она когда-то была Североказахстанская область, потом стала Кокчетавская, а
сейчас Акмолинская.
К.: Как жили в то время люди? Что вы можете рассказать о взаимоотношении
между людьми?
СМР: Я скажу, отношения были между людьми, не такие как сейчас. Раньше из
дома выходил я, сосед выходил или соседка, там это, коврика не было – тряпка,
мешковина, лежала под ногами. Замок закрыли, ключ подложили вот под это и ушли. А
сейчас у каждого железная дверь, сейчас живем в условиях ЧЧВ.
У нас село русское было. Сказать, что сильно большое… Нет. Оно когда-то, видать,
было большим, но осталась одна улица в мою бытность. Полторы, вернее… Так, наверное,
километра два в длину и справа и слева дома, внутри дорога. И еще половина улицы…
К: А жизнь была тяжелая…
СМР: Жизнь там… Вообще, крестьяне всю жизнь тяжело жили. Работали в
колхозе, за палочки, ничего не получали. Отца забрали в армию, осталось у матери на шее
нас четверо: я и две сестренки, и отцова мать. Отцовой матери, где-то, в пределах
семидесяти лет было, когда война началась. Она, наверное, Ленина где-то ровесница
была…
К: Отца сразу призвали?
СМР: Отца призвали 22 июня… Нет, 22 июля 1941 года. Сразу как начался призыв
вот этот массовый… сразу забрали. Да, собственно, всех сразу по-любому увезли из этого
села. Никого не осталось. Село русское. В основном русские были. Ну там были немного
2
украинцы… Ну, как… все считались русскими. Одна единственная была казахская семья.
Дед Малик был, я его помню хорошо. У него лошадь была и алмаз был. Окошки вставлял
ходил.
Вообще, люди относились друг к другу очень хорошо, очень внимательно.
Старались помочь, чего-то такое сделать друг другу. Если там намеревался кто-то что-то в
доме там подремонтировать, знакомые приходили, помогали безо всякого дашь-баш. Мне
это, например, импонировало и импонирует сейчас.
Школа – это благодаря тому, что прислали директором школы человека с высшим
образованием. А так была семилетка. У нее (директора), значит, тоже были сыны: один с
29-го года, мой ровесник, вместе я с ним учился, в пятый класс пошли вместе с ним, а
один был с 1928 г. Вот. Она что-то через год, по-моему, добилась того, что разрешили
восьмой класс открыть. Там и училось человек десять, не больше, но, между прочим, и
учителей понабрала. Ну, так… Как сказать… В деревне, оно же не так, как здесь жилось.
Она вот у нас, даже, стояла на квартире. Она нам ничего не платила. Ничего. Пришел
председатель колхоза и маме говорит: «Вот, хочешь – не хочешь, у вас квартира очень
хорошая, всегда чистая и удобная, и недалеко от школы, вот надо директора школы
поселить у вас». А у нас две комнаты было. Вот мы в одной, первой комнате, а она во
второй жила у нас.
К.: А вы впятером?
СМР: Она нам не платила ничего, и никто нам не платил за это дело. Вот. А потом,
когда потихоньку, помаленьку, значит это, восьмой класс, потом девятый класс. Потом
сына у ней забрали в армию, этого старшего. Это в 1944 году, осенью. Он 1927 года. И
потом она добилась того, что открыли десятилетку у нас…
К.: И вы уже получили среднее образование?
СМР: И мы получили, я получил среднее образование…
К.: Тогда, я так понимаю, это было очень весомо?
СМР: О… Да вы что… Ну, во всяком случае, я скажу вам, я даже премного ей
благодарен и до самой смерти буду ей благодарен. Вот нас выпустилось шесть парней.
По-моему, шесть… Да, шесть! И, это, две девчонки… Девчонок я даже и не знаю куда и
как они девались, а из шести парней нас двое стали офицерами авиации, один – офицертанкист, один – ЧУЗА закончил, зенитно-артиллерийское училище закончил…
К.: Челябинское?
СМР: Нет… в Житомире, житомирское. Ну, потом он, я немного переписывался с
ним и он выпустился и его комсоргом в училище оставили. Ну, а я, в связи с тем, что нам
приходилось работать, вкалывать в колхозе о-ё-ёй от и до, мы же учились ну по семь
месяцев, ну по шесть даже, иногда…
К.: Ну, программа была, наверное, не такой интенсивной как сейчас.
СМР: Да, Бог, ее знает. Я сейчас-то не знаю, какая она. Вся беда, что учиться не по
чему было, учебников не было. Это вот, благодаря того, что я дружил с сыном директора
школы, она находила учебники эти где-то. Вот… И я пользовался этим. Ну, это все мы
пользовались у Евгения. Но вся беда в том, что закончили мы поздно в 1947 году, в июле
месяце у нас был только выпускной вечер. Ну, наверное, надо было хвосты подбивать.
Поэтому у нас и протянули. Все уже закончили, такие-то классы, а наш десятый класс вот,
хвосты наверное подбивали допоздна. Пока туда-сюда, и никто никуда не мог никуда
поступить. Один только друг поступил, в танковое училище ушел. В этот же год. А мы
немного прозевали и никуда, никто больше не попал.
Теперь, я, ну как-то, идти в колхоз работать, иметь десятилетнее образование.
Эээ… Десятилетку, идти в колхоз работать – тоже не то, ничего. Через год в армию
заберут. Или, вернее, через два. Тогда в 20 лет брали. Ну, я поехал, мать говорит, давай,
сынок, съезди, там 35 км, езжай в город… ну, там и знакомые были…
К.: А какой город?
3
СМР: Кокчетав, а теперь он Кокшетау… Да… Там вот Кок – синяя, а тау – гора…
Синяя гора. Приехал я туда… Ну, иду по городу… А директора школы, ба-бах и
переводят в другое село, в семилетнюю школу. Ну, и она сказала, что вроде б здесь учатся
дети… Надо еще… Нет, Александра Петровна, надо вот туда ехать. Там совсем развал в
школе, надо навести порядок. Она, вообще, энергичная очень была… Хорошая женщина.
Организатор сильный был…
К.: Человек на своем месте…
СМР: Да. Она на своем месте была… Это уж безо всякого… Ну, ее туда перевели,
а здесь из десятилетки сделали семилетку.
У меня сосед, товарищ был, на год моложе меня, он только девять классов
закончил. На этом так и кончилось его обучение.
Вот она меня встретила и спрашивает: «Степа, ты работу нашел?» Отвечаю: «Нет.
Пока не нашел. И что-то тяжело даже».
А вы можете себе представить, что тогда в школе люди работали учителями с
семилетним образованием? Людей не хватало, годы-то какие были. Кто более
образованный забрали в армию, мужиков, а девчата так и не учились. Короче говоря, она
мне предлагает (Александра Петровна): поезжай домой, к маме, посоветуйся с ней, я тебе
дам работу учителем вторых классов. У нас два класса, ее сын Евгений ведет первый
класс, а ты будешь второй. А потом посмотрим, может еще выкроим какую-нибудь
работенку.
В общем, я нашел потом Александру Петровну и говорю, что мама дала добро. Это
село Алексеевка. Это одно мое село западнее Кокчетава, другое северо-восточнее, 35
километров и то, и то. В общем, я поехал туда, начал работать, вроде все получается
хорошо. И проверки приезжали, директор говорит вот какие у меня два парня, надо, чтобы
они тоже пошли по моим стопам. Уговаривают ехать в Петропавловский пединститут,
двухгодичный, заочно. Они так настаивали и мы согласились. А потом Евгений говорит, у
него брат двоюродный работал в авиации, механиком по-моему, сержантом пришел,
фотографии такие, форма такая хорошая, летают там. И говорит Евгений: «Давай мы
будем с тобой соглашаться, писать заявление, чтоб нас приняли в институт заочно, а я
поеду в военкомат, и все узнаю, как следуют, и приеду тебе расскажу, подадим рапорта, и
если даст Бог, поступим в училище». Ну, поехал в военкомат, приезжает оттуда и вот так
и так, надо только рапорта написать и отправят в военкомат, и чтобы призвали как
добровольно и прошу меня направить в такое училище.
К.: В Оренбург?
СМР: Чкалов он тогда был. Ну, все, дело у нас тут идет к весне, а нам из
военкомата повесточки, ну а кто будет против военкомата, никто. Никаких гвоздей. Мы
прошли медицинскую комиссию, районную, областную. И набралось нас в общей
сложности с Кокчетавской области человек 15, парней. И поехали мы в августе месяце в
Оренбург. Прошли медкомиссию.
К.: Ну, она серьезная была? Медкомиссия?
СМР: Нет, в военкоматах она никогда серьезной не была. Вот нас из 15 человек
только троих пропустили, это училищная комиссия. Только троих, остальных отсеяли по
состоянию здоровья. А потом пошли на мандатную комиссию.
К.: Это на происхождение, политическую устойчивость?
СМР: Да, да, да. А вот у друга, Евгения, отец репрессирован в 37-ом году, его
сразу отшили и отправили. Другой, знаю, поступил в Житомирское краснознаменное
зенитное училище. А ЧУЗА это рядом с нашим училищем, Чкаловское училище зенитной
артиллерии, вот другого туда взяли. Вот нас осталось только двое: я и товарищ еще один.
Мы закончили вдвоем только.
К.: А как же Сталин там, сын за отца не отвечает?
СМР: Ну, это сейчас, а тогда отвечали.
К.: Ну, Сталин вроде такое говорил.
4
СМР: Это был 48-ой год, Сталин тогда еще живой был. Ну, в общем, год
позанимались теорией, потом начали уже летать, и теорией заниматься и летать.
К.: Это училище штурманов было?
СМР: Да.
К.: А вот штурманы, профиль у них там, не было такого разделения:
штурмовики и…
СМР: Это было совсем другое. Это было чисто летное. В Оренбурге было два
летных училища. Вот одно училище Гагарин закончил, оно было на Беловке, на Урале,
прямо на берегу Урала ЧВАУЛ – Чкаловское военное авиационное училище летчиков. А у
нас восточнее от этого места, там, наверное, в километре, было ЧВАУШ – Чкаловское
военное авиационное училище штурманов. И вот там как раз, где Гагарин учился,
штурмовиков выпускали. И вот мы начали летать на самолетах По-2, их еще называют У2, а на самом деле этот самолет конструкции Поликарпова. Еще тогда самолетнопереговорных устройств не было. Вчера случай примечательный рассказывал: летим с
летчиком, я только начинаю. Я даже фамилию летчика помню, капитан Какаровцев возил
меня. Слышу мат. Командир, меня что ли материшь, за что? Да какой тебя, вниз посмотри,
две машины с сеном едут, я их обогнать никак не могу. Ветер встречный сильный? Да вот
записано у меня давали 50-60 км/ч. Аааа, вот поэтому я их обогнать не могу.
К.: А вы в первой кабине, а он во второй?
СМР: Нет, я во второй, а он в первой. Ну, летали как, даже с боевым
применением, бомбы.
К.: На У-2?
СМР: Да, там бомбы 50 килограммовые.
К.: Ну, у него какой двигатель стоял М-17, да?
СМР: Да, да, да
К.: М-17, 140 км/ч, 120?
СМР: 110!
К.: 4 замка да?
СМР: Да, 4 замка, по две бомбы справа, две слева. Шарики были, дергаешь и
бомба пошла.
К.: А он брал сотки и пятидесятки?
СМР: Нет, мы брали в основном пятидесятки.
К.: А турельный пулемет стоял там?
СМР: Нет, не стоял у нас. Это мы через год стали летать на Пе-2. Пешки их
называли.
К.: А серия какая была, 110?
СМР: Я сейчас не скажу какая серия была. Но наш выпуск уже не пикировали, уже
нельзя было пикировать, потому что автоматы вздыбливания там были, эти автоматы
начали отказывать, все было старенькое уже.
К.: Вот я хотел спросить про преподавательский состав, воевавшие все?
СМР: Преподавательский состав, я даже сказать не могу. Нет, по-видимому не
воевавшие.
К.: Просто если б были воевавшие наверное было бы более эффективно?
СМР: Нет, не воевали, потому как если бы воевали, у них ордена бы были. Были
там колодки, но всегда же за выслугу лет давали. Потом на Пе-2 стали летать.
К.: Ну, Пе-2 тяжелая удобная для штурмана, как работа? Для штурмана
условия работы какие?
СМР: Я считаю, что нормальные условия.
К.: Вы изучали пулемет, например? Оружие у вас стояло УБС, я так понимаю,
12,7 мм?
УБ… Универсальный Березина. Турельный. УБТ.
К.: Я полагал УБТ – танковый, а УБС – самолетный…
5
Турельный. Вот тут турельный. Сидел сзади летчика.
К.: 24:50 А нижний стрелок не участвовал? В обучении, когда вы учились на
штурманов стрелки были?
СМР: Во время обучения не было. Мне приходилось и стрелять из УБТ.
К.: А как вас тренировали?
СМР: Были специальные тренажеры.
К.: А в воздухе?
СМР: Уже были фотокинопулеметы. По конусу. И там еще линейка собственной
скорости была, надо было учитывать. А когда на экзамены полетели, стреляешь же из
пулемета, а летчик поворачивается: у тебя как линейка стоит? Я говорю: на скорости.
Убери к чертовой матери и целься прямо в узел конуса. Я и так попадал, а то, что нужно в
узел целиться я и не знал.
К.: А пилот машины кто был? Преподаватель?
СМР: Нет, просто был летчик-инструктор. Я летал, командир звена Ковалев был. Я
с ним летал. Тоже капитан. Стреляй говорит, прям, в узел целься и стреляй! Ну, я еще так
пострелял, а потом когда в узел дал, он и говорит: «Ну, вот я гарантирую, что там железно
будем затаптывать все, когда прилетим». Ну, итог – нормально все. И все, закончил
училище. На день своего рождения сдавал последний государственный экзамен – историю
КПСС.
К.: А вы в каком году его заканчивали?
СМР: 51-ый. 13 ноября 1951 года сдавал историю КПСС. И, как сейчас помню,
один из вопросов был – оборона Москвы. Или нет – разгром немцев под Москвой, так
правильно формулировался. Ну, был командиром отделения все время, пока был
курсантом. Как приехал к 7 ноября мне присвоили 2 лычки младшего сержанта.
К.: Значит успеваемость была?
СМР: Ну как успеваемость была нормальная. Я учился нормально, здесь учебники
были.
К.: Дисциплину не нарушали?
СМР: Дисциплину не нарушали. Кто нарушал того быстренько брали за задницу и
отчисляли. Кончил училище и сразу попал в Германию.
К.: Прям сразу?
СМР: Прям сразу. Ну, а почему не доверить? Отец погиб.
К.: Я полагал, что вас будут обкатывать в учебном полку…
СМР: Приехали в Германию, а там этих самолетов в помине уже не было. Там уже
на реактивных летали, на Ил-28. Кстати это была 140 Реченская ордена Кутузова третьей
степени дивизия (не нашел я эту дивизию, прим.), командовал, когда я приехал полковник
Жуволуп. Если где попадет в истории, знайте.
К.: Четырехэскадрильный полк?
СМР: Трехэскадрильный полк.
К.: И сколько это машин, по 12 машин в эскадрилии?
СМР: Да, тогда полного комплекта не было. Полный комплект я увидел, знаете
когда? В 54-ом году, когда был на учениях, испытывали в войсках атомную бомбу, в
Тоцких лагерях, 14 сентября 1954 года. Вот тогда нашей дивизии, как самой
подготовленной, подогнали столько самолетов, а мы уже из Германии перебазировались в
Арциз, есть такой на Украине город, это туда к Измаилу, за Белгород-Днестровский.
К.: Боевое применение атомного оружия с Ил-28?
СМР: Нет. С Ту-4. Я даже потом встречал ребят, которые знали этот экипаж,
который бросал атомную бомбу и видели, как сгофрировался корпус у этого Ту-4. Он ее
бросал с высоты 8 тыс метров. Уходил от нее, но все равно достало.
Ну что еще. Тогда, когда я попал туда, назывались еще оккупационные войска,
группа ГСОВГ – группа советских оккупационных войск в Германии. А потом в 1953
году, помните восстание там было?
6
К.: Немцы восстали?
СМР: В Германии. В Потсдаме началось. Нас особо не информировали. Мы тогда
две недели в боевой готовности находились, домой только на ночь отпускали. Ждали
только команды. Растареные, бомболюки открытые. Но не пришлось, слава Богу.
К.: А вот полк бомбардировочный какие задачи выполнял? Вы просто
тренировались?
СМР: Нет, мы должны были, считалась фронтовая бомбардировочная авиация, она
делится на истребительную, штурмовую, разведывательная когда-то была, сейчас не знаю
есть или нет, дальняя бомбардировочная авиация. Я попал во фронтовую – это для
уничтожения цели непосредственно на поле боя.
К.: Ну, вы же тренировались?
СМР: Обязательно тренировались. Вот в Восточной Германии, туда к северу, за
Нойруппен, есть Виттшток, это там у нас был полигон.
К.: А место базирования?
СМР: А базировались в Вернойхен, это 27 или 26 км северо-восточнее Берлина,
когда-то там была школа асов при Гитлере. Вообще очень сильный аэродром,
бетонированный, 2,5 тыс метров длина, 80 метров ширина, место под каждый самолет,
даже подземные ангары были, это у них в войну были подземные ангары, но нас туда не
пускали.
К.: А техники уже не осталось фашистской?
СМР: Ну, вот говорят, что в ангарах подземных было кое-что, но нас туда не
пускали, делать там нечего. А вот из этого… Здесь на Ил-28 у штурманов уже не было
стрелкового оружия.
К.: Да, там кормовая 20-миллиметровая пушка стоит, спаренная…
СМР: У стрелка-радиста только пушки спаренная и у летчика две курсовых. Но мы
все равно ходили стреляли в тир, и штурмана и летчики ходили стреляли в тир из
немецкого пулемета МГ.
К.: А какой? МГ42?
СМР: Который на мотоциклах был. Стреляли мы из них. Вобще, он слабый. Как
очередь дашь подлиннее, они плашмя ложатся на цель.
К.: В смысле, плохой пулемет?
СМР: Конечно… Плохой пулемет по сравнению с нашими. Наши лучше.
К.: Просто МГ42, по-моему, в Чили до сих пор на вооружении стоит.
СМР: Ну, просто те наверняка, которые были у нас в части, они наверное и в войну
были, поэтому у них и калибр наверное не тот. Поэтому как очередь подлиннее дашь, а
давали стрелять сколько хочешь. А потом как у нас закончилась заварушка, нас перевели
вот сюда в Арциз, на Украину.
К.: Западная Украина?
СМР: Это не Западная, это Юг, недалеко от Черного моря.
К.: Можно сказать курорт?
СМР: О, нет, не приведи Бог. Мы были рады воде тепловозы в бочках возят, из
бочки с сероводородом. Воду нам потом скважину пробили из глубины в 200 метров,
тогда пошла вода, хорошая, а так из паровозной колонки воду возили, она пахнет
сероводородом, вонь, а все равно за ней очередь.
К.: Ну а питание было?
СМР: Ну, во-первых в училище уже кормили хорошо, а здесь пятая реактивная
норма была, а это самая лучшая норма в армии. 25 грамм шоколада ежедневно.
К.: Ну а как ощущение от полета, Степан Михайлович?
СМР: Ощущение от полета? Я например сам очень легко все переносил. 2 года в
училище летал это учился и потом 22 года был на офицерских должностях, все время на
летной работе. Я никогда не испытывал этих болтанок, абсолютно ничего, я очень легко
все переносил, меня это абсолютно не тревожило. Даже однажды полетел после одного
7
бомбить на полигон, а уже много времени было, я даже не посмотрел в прицел, взлетел, а
у него там уже, извините за выражение, блевотина на прицеле, ну я там тряпки нашел,
вытер и бомбил нормально. До самого последнего времени я летал и не испытывал там
никаких перегрузок, ничего.
К.: А вот Ил-28, как он с точки зрения эксплуатационных характеристик?
СМР: С точки зрения эксплуатационных характеристик он очень хороший
самолет, я бы сказал. Во-первых, скороподъемность у него хорошая, но нам больше не
разрешалось – 10 метров в секунду, но иногда летчик задерет чуть-чуть повыше,
подсказываешь, что давай-ка поосторожнее.
К.: А в связи с чем это? Ресурс чтобы продлить?
СМР: Каждому самолету свои данные даны.
К.: То есть летчик-испытатель присылает к нему?
СМР: Да, когда самолет испытывают пишут какая крейсерская скорость должна
быть, какой максимальный набор можно делать, снижение, какие крены, это все написано
уже в этих инструкциях, поэтому надо стараться их выполнять. Не надо уже испытанное
испытывать.
К.: А потери были в полку?
СМР: Были. По крайней мере в той части, в которой я служил у нас не было
потерь, а в соседней части были. Еще у нас два полка стояли в Арцизе и один в Лиманске.
А вот Широкий Лан полигон слышал? Вот когда произошел развал Советского Союза,
немцы с американцами проводили на полигоне Широкий Лан учения, севернее и Одессы,
и Николаева, тут был полигон, сейчас не знаю есть или нет. 10 км на 10 км, вот здесь мы
бомбили. Здесь приходилось бомбить и практическими бомбами и боевыми, а
практические это цементные бомбы.
К.: А они какие, просто без арматуры?
СМР: Болванка, немножко армированные, стабилизатор есть у них, и взрыватель
вворачивается, немного взрывчатки, чтобы видно было, как взорвется. Б50 были и Б100.
Ну, Б-100 я не знаю какую дырку делает, а Б-50 так наверное метра 2 и на полметра
выковыривает землицы-матушки. А вот бомбы тоже начиняются по-разному. Только одни
фугасные бомбы начиняются 50 на 50. Вот если бомба, допустим, 5-тонная, значит в ней
только 2500 кг взрывчатки. А мы вот когда на учениях были в Тоцке у нас вся дивизия
полностью поднималась 86 самолетов, 9 девяток и пятерка замыкала и на каждом
самолете 2 тонны бомб – это по тонне взрывчатки и вот все бросали туда.
Как вот в простых условия когда летали девятками, полком летали, все равно
полком три девятки одна за одной идут на интервале 20-секундном друг за другом на
высоте на 50-100 метров одна девятка выше другой. И когда бомбы сбрасываешь какую
они кучу пыли поднимают и огня и дыма. А мы вот когда подлетели к цели, а у нас цель
была в другом месте, в километрах 15-20 от того места, где атомная бомба взрывалась, так
там уже вообще ничего не поймешь, бомбы бросали, там все бурлило, и вот такие мощные
бомбы взрывают, как кошкин глаз – мелькнуло и все, не видно ничего. Конечно кто не
видел, то это кошмар вообще.
К.: На земле оказаться бы не хотелось…
СМР: Находились мы на высоте 5 тыс метров от места удара, где бомбу атомную
бросили, километров наверное 200-230, не ближе. Вот когда она взорвалась, когда мы
летели еще к полигону тому, это старые Тоцкие лагеря, это там проводились учения. Вот
Тарутинский полигон, я там служил недалеко от него. Вот когда мы летели, солнце
светило с правой стороны, тени от солнца лежали на левом борту, а когда бомба
взорвалась, вот на расстоянии 200-230 км, тени легли на правый борт, это вот такая
вспышка мощная была. Сам взрыв был мощнейший. С этой высоты сразу же, как эта
вспышка произошла, каждый член экипажа увидел ее, наблюдал. И очки не у всех были,
только летчикам выдали.
К.: А обмундирование? Использовали вы шлемофоны немецкие трофейные?
8
СМР: А зачем они нам. У нас свои хорошие были. Я как приехал в часть получил
один летний, один зимний…
К.: А связь хорошая была?
СМР: Нормальная. Но здесь связь ведет стрелок-радист, а по командной
радиостанции командир ведет. А у меня кроме прицела ничего.
К.: А вы вот работали с горизонта или пикирование было небольшое?
СМР: Никаких пикирований, только горизонт. Вот какая обязанность штурмана –
самая главная обязанность штурмана заключается в том, чтобы вывести самолет в
назначенное время на цель и поразить цель и привести самолет на свою точку. Совсем
немного. Короче если по-другому еще расшифровать, а на цели я должен в воздухе
выбрать такую точку, откуда бы сброшенная бомба попала точно в цель.
К.: Степан Михайлович, а типы самолетов какие вы освоили за время
службы?
СМР: Ну, вот за время своей службы летал на По-2, Пе-2, Ли-2 – это пока в
училище был. А когда училище закончил стал летать на Ил-28. А в 1960 году, когда 1 млн
200 тыс погнали, вот это хрущевские, то я уже ушел из этой части, из родной своей
дивизии ушел. Командир эскадрильи мне предложил: «Там где-то в Ростове формируется
какая-то часть и туда нужен штурман звена, а ты ведь у нас самый молодой, хоть и
подготовка у тебя очень хорошая, но ты здесь не пролезешь, так и будешь штурманом
звена, я бы тебе рекомендовал попробовать туда». Ну, я и попробовал туда, а здесь
формировался центр боевого применения истребительной авиации. А когда я дал согласие
свое, назад уже не попрешь. Приехал сюда еще на Ил-28 летал. Это я в 1958 году попал
сюда. Он формировался в Моздоке, а сейчас в Астрахани этот центр.
К.: Это во Владимировке который?
СМР: Нет, это 128 учебный центр применения истребительной авиации, он когдато относился к системе ПВО. Вы не в курсе, наверное, сюда из всех стран Варшавского
Договора прилетали обучающиеся. Я здесь потом с 1960-го года. Мне командир говорит:
«Товарищ капитан подумайте, нам в транспортный отряд нужен штурман отряда».
К.: Степан Михайлович, а вы Насонова знаете?
СМР: Насонов? Это командир базы был, первый командир базы. Это был мой
старший начальник, в городе, как командир дивизии что ли был. Ему подчинялись центр в
Ашулуке и этот авиационный.
К.: А авиационный где у нас?
СМР: Авиационный на приволжском аэродроме.
К.: А у нас правда была третья линия обороны ПВО? Или не было такой
градации?
Я этого не слышал пока служил. Я пока в бомбардировочной авиации служил, там
была градация – полки первой линии и полки второй линии. Вот я в 1957 году из
Арциза… (в 1956 появились Ту-16 и ходили агитировали на Ту-16, и мой летчик ушел, а
штурманов не приглашали). И в это время началась градация: первая линия, вторая линия.
Командир дивизии приехал из Мартыновки, это недалеко от Вознесенска. Даже не
Вознесенка, а там южнее Прибужаны, вот сюда к Прибужанам станция Мартыновская.
Вот отсюда приехал комдив и ему предоставили список, кто безлошадный штурман, и я
туда попал. И он этот список предоставил командующему округа Одесского и тот
подписал указ перевести нас всех во вторую линию. И я попал сюда. Если там у меня
было два подчиненных, то здесь стало четыре, я следил за их боевой подготовкой, летал с
ними на полигон в качестве инструктора и т.д. К тому же сам продолжал бомбить. Кстати
здесь даже лучше бомбили, чем в той части, где я был. Я только приехал, а всегда же
проверяют, кто на что способен, и со мной штурман эскадрильи полетел, спрашивает: «А
ты зачем это делаешь, зачем тебе это надо?» Пока в том полку был, там, ой Боже мой, вот
гироскоп надо постоянно смотреть, чтобы пузырьки были по центру, уровень. Зачем,
говорит. А у него там 7600 что ли обороты. Да его, говорит, сам черт не столкнет. Ты его,
9
говорит, как сразу поставил и вот, а пузырьки они ж воздушные, болтаются сами тудасюда. Чего за ними гонятся? Лучше целься! И правда я стал лучше целиться и все бомбы в
кругу. Ну, хвалиться сильно не буду, но имею даже из-за облаков одно попадание,
отклонение от центра круга 4 метра. Это я летел с командиром эскадрильи, Емелин был
такой, ему сказали, что 4 метра, он даже переспросил. А потом меня спрашивает: «Ты
слышал?» Говорю – слышал… «Ну, молодец, за мою службу такого еще не было» говорит он мне.
К.: Степан Михайлович, а после Ил-28 что было?
СМР: А дальше, когда я сюда пришел штурманом этого отряда, здесь основной
мой самолет Ли-2, еще вертолеты были Ми-4, по-моему, один вертолет Як-24, вагон не
летающий мы его называли. Получили его еще в Моздоке. А я в партию вступал, мне надо
было партбилет в Астрахани получить. Штурман полка тоже пришел с Ил-28, хороший
штурман был, Филин Павел Ефимович. Знал, что я сюда и говорит: «Вот ты мне и
отгонишь этот вертолет, а то ведь заблудятся к чертовой матери, а то они Астрахань не
найдут». Такие разбитные были ребята…
Вот я на нем прилетел сюда, вот это расстояние единственное, что этот вертолет
летал, так его и разобрали у нас здесь, больше он не летал.
А потом Ан-2 появился, я летал на нем со своим командиром с Ли-2, Иван
Петрович, царствие ему небесное, он меня обучил, я и пилотировал вовсю. Только
оторвались, я беру управление на себя и пилотирую, хороший самолет. Потом Ан-14, его
еще проще называли «деловой вариант», там можно было провозить всего 4 пассажира.
Надо было переучиваться на него. Мы в Баку получали. Мы были непосредственно
подчинены Москве, а территориально Астрахань относилась к Бакинскому округу ПВО.
По всем вопросам с Баку связь держали, а по кадрам только в Москву.
К.: Поселок Насосный аэродром был?
СМР: Нет. От Бина, где-то в центре до нефтяных камней, вот тут где-то Кала
аэродром был. Вот я получил распоряжение получить там Ан-14 и пригнать его сюда,
летчик поехал там переучиваться, а его не выпускают без штурмана и мне пришлось туда
ехать. Нужно тоже обязательно пройти здесь теоретическую подготовку, вот я тоже
подготовился, сдавал зачеты там. Ну, нормально, нормальный самолетик.
К.: А вы вдоль берега шли?
СМР: Нет, по трассе шли, как и подобает. Там выход, я сейчас точно не помню, на
точку в море, километров 40 от берега. Точка в море. Там координаты. Другой раз
говорят, а как ее найти эту точку в море? Я говорю, да чего там – вот чернилами
накрасили, сволочи (смеется). Вот…
Выходишь на эти координаты, а потом на Махачкалу, на Кизляр, на Зензели и на
Астрахань.
Знаешь, мне вообще очень нравилось летать. Я отсюда из Астрахани летал в Омск,
во Фрунзе, Кустанай, Куйбышев. Сары-Шаган – Старый Париж, был я там, не знаю,
почему летчики так назвали. Там же очень большой полигон, где космонавты
приземляются, над ним разрешают пролетать в один коридорчик на Тургай, только днем,
а ночью там в сложных метеоусловиях иди на Бахлаш, на Акмолинск и т.д. по трассам, на
Кустанай, на Актюбинск, на Гурьев и сюда в Астрахань.
К.: Как вы ощущали службу, чувствовали, что работа важная, государство
заботится?
СМР: Я, например, это чувствовал и даже гордился тем, что я летаю. Я даже
удовлетворение получал. У нас в армии разрешалось тогда летать в исключительных
случаях не более 12 часов в сутки. Из Киргизии шли мы до Астрахани, ветер во втулку,
хоть ты караул кричи, путевая скорость на Ли-2 230, а ветер очень сильный и в лоб, я на
170 км/ч, 12 часов. Оё-ёй…
Я всегда удовлетворение от каждого полета находил. Каракумы, прополз я их на
высоте 250-300 метров на Ли-2. Из Красноводска вылетели и надо было на Ашхабад идти.
10
Из Красноводска вылетели, я сейчас плохо помню какой там первый ориентир был, и
связь сразу устанавливаем со следующим, а он сразу дает команду: «Отворачивай влево»
И, в общем, порядка 30-40 градусов отвернул. Он говорит, что иначе не пройдете здесь и
снижайся до высоты 300 м под облаками, короче говоря. Ниже 200 м не снижайся и
слушай мои команды.
Ну, и потом попер и попер. Я уже потом смотрю, ага, 100 км от трассы в стороне.
Говорю командиру, ну-ка передай ему, что слишком далеко ушел. Командир ему сказал, а
он говорит: «Ну а что ты, хочешь назад вернуться? Вот я ж за тобой слежу, обойдешь
грозу и пойдешь». В общем так шли-шли, шли-шли, а там же одни пески, один бархан, как
родной брат другого.
К.: То есть зацепиться не за что?
СМР: Зацепиться абсолютно не за что и средства плохо берут, хотя два
радиокомпаса у меня, а еще гроза, они болтаются туда-сюда. Потом он мне дает: «Вот даю
тебе последнюю точку, засветку, место твоё (дал мне место) и теперь пойдешь на Мары
(вот в воздухе прям перенацелил) и бери курс на Мары. В Ашхабад ты не пройдешь». А
мы должны были в Ашхабаде сесть только на дозаправку. Ну и все. Пошел на Мары.
Нашел Мары. Сели. Переночевали. И на утро надо было… А мы везли три экипажа в
Сары-Шаган, там три самолета получили у них и к нам сюда надо было их переправить.
Много было интересного.
К.: Степан Михайлович, есть ли у вас правительственные награды?
СМР: Ну, какие правительственные награды… За выслугу лет, за 10, за 15, за 20 и
за 25 (улыбается), вот и все награды. Ну, и потом вот эти там… 40 лет армии, 30 лет армии
(улыбается). 45 лет и так далее.
Штурман 1 класса, я на второй класс сдавал еще на Ил-28 с бомбометанием, с
выходом на цель в заданное время, вот на 15 секунд опоздал я и получил за выход на цель
четверку только. Если бы тройка была, то вряд ли класс бы дали.
К.: А закончили в звании?
СМР: Закончил училище, присвоили сразу звание лейтенанта. А демобилизовался
я капитаном. Я потому и демобилизовался, что я попал сюда, здесь «Центр боевого
применения», две истребительные эскадрильи и одна смешанная эскадрилья.
Бомбардировщики, да какие они бомбардировщики – помехи таскали. Вот они и
транспортники. И куда меня повышать? Истребителей повышают, а меня некуда
повышать. Если я там с 1957-го стал капитаном, то здесь сколько я пробыл, заместитель
начальника штаба, правда он на два года старше, он пришел капитаном в Центр. И я
пришел капитаном. Когда начальник штаба уходил, заместителя ставили начальником
штаба, а у меня летчик в госпитале лежал, то этот начальник штаба взял меня к себе
исполнять обязанности заместителя начальника штаба Центра. Я четыре месяца просидел
на этом, и мы уже с ним в хороших отношениях были, ну а потом прислали другого
человека сюда, ну а я же летное лицо. Причем, попробуй найди стало штурмана, стало
дефицитной. Я полетал-полетал. А потом смотрю молодежь приходит в звании
подполковников, а я все капитан. Я пришел к нему и говорю: «Константин Иванович, (а
мне уже идет 25-ый год как я в армии) я когда-нибудь смогу в этой части майора
получить?» Хоть я и положительно характеризовался на повышение до штурмана
эскадрильи, мне никто так этого и не предложил. А он мне сразу и говорит: «Какого тебе
майора?» Ну, я говорю, что все ходят уже с двумя просветами, а у меня один (улыбается)
и звездочек много. Он говорит: «А сколько тебе лет?» Я говорю: «Как сколько? 44 почти
уже». «Ооо, уже ты бесперспективный, ничего уже не получится». Ну, говорю, тогда
спасибо. У меня в августе исполняется 25 лет календарных как я в армии и я уходить.
Говорит: «Степан Михайлович, а кто же летать будет?» Дело дошло и до командира
части. Хахалов – он был начальником Центра, когда я увольнялся, а потом ему афганцы
голову отрезали. От нас он пошел командующим авиации в Туркестанский округ.
К.: Его сбили?
11
СМР: Да… Не знаю сбили или как, в общем их там два вертолета (там было такое
– по одному не ходить и по одному не летать).
К.: Это они на Ми-24 были?
СМР: На вертолетах Ми-4 или Ми-8, точно не знаю. По-моему, на Ми-4 шли или
на Ми-8. Вот. И Хахалов сказал одному экипажу: «Ты лети на свою точку, передай
командующему, что я через 20 мин прилечу». Прождали 20 мин – нету… Поднялись
несколько вертолетов и полетели, ну вот за такой-то бугор он полетел. И полетели. И
нашли. Сбитый вертолет, все побитые в экипаже. Хахалов лежит без головы. Ну, они
отрубили голову чтобы показать вот, мол, генерала такого вот уничтожили. Его так и
похоронили в Москве без головы.
Вот такие пироги…
Вот до него дело дошло. Он меня вызвал: «Давайте я вас переведу на должность на
командный пункт, следить за истребителями. Когда уволитесь, вам присвоят майора». Я
говорю: «Нет, я на рядового штурмана, иметь такой опыт и пойти на рядового штурмана?»
Потом, я же теряю. Там оклад 120 рублей, а у меня 150. Ну и я не согласился и добился
того, чтобы уволиться.
К.: А после демобилизации?
СМР: А после демобилизации устроился работать в одно место (улыбается). Месяц
поработал – не понравилось. Плюнул и ушел. Потом устроился в аэропорт работать, там
проработал до 1977 года. В 1977 году потом закрыли здесь на Приволжье. Всех туда
перевели (Наримановский аэропорт, прим.). И мне предложили там должность за 95
рублей. Туда ездить Бог его знает куда. У меня машины нет своей. И я не согласился.
Я потом пошел в ДОСАФ. В ДОСАФ-е работал, сначала начальником КТП, потом
преподавателем. Это техническая школа на Трусово, здесь выпускали водителейкрановщиков. Потом здесь три года, по-моему, проработал преподавателем, а потом вдруг
загорелось, что обязательно со специальным образованием должны быть преподаватели,
мне предложили должность мастера производственного обучения, да еще и на кранах,
которых я не знаю. Взял и ушел.
И пошел в 55 школу военруком, там три года отработал, только вывел школу в
люди, первое место в районе завоевали, четвертое место на играх в области и ушел. У
супруги не хватало стажа, ей надо было работать, а сына переводили в Африку и они
пацана хотели оставить в Москве в интернате, а мы с супругой не согласились с этим.
Чтобы внук остался у родителей жены сына не захотели, они из Рязанской области, в
деревне. Мы забрали его сюда, а тут у старшего сына родился пацан, и я нянчился. А тут
у старшего сына родился пацан. Приходит и говорит: « Пап, ты с Романом будешь
сидеть?» Я говорю: «Буду!» «А можно мы Мишку принесем?» (смеется) А Мишке
полтора годика. «Давайте и Мишку, что уж там». И я нянчился.
Вот на этом моя карьера и закончилась.
Если еще что-нибудь надо будет интересного, звоните.
А вы вот, например, про штурмана Аккуратова слышали?
К.: Ну-да, штурман Аккуратов…
СМР: Не совсем. Не просто штурман. Аккуратов – флаг-штурман полярной
авиации. Вот на полюса летают по сетке Аккуратова, заслуженный штурман СССР, я с
ним лично знаком. Летал с Черевичным, это летчик полярной авиации, Мазурук – главком
полярной авиации. Вот этот Аккуратов высаживал Папанина на льдину и забирал его со
льдины. Когда закончилась война Аккуратов через три уже был у Папанина в Москве.
Папанин его опять забрал к себе.
К.: А они чем занимались во время войны? Ледовая разведка?
СМР: Вот Борис Стругацкий не читали «Ледовая разведка»? Там про Аккуратова
есть. Он конечно очень сильный штурман, как человек очень хороший. Вот в 1977 г я с
ним познакомился. Я его даже выручил, вернее даже наш аэропорт скорее всего. Он же
заслуженный штурман, а им билеты без очереди должны быть. И вот он пошел к нашей
12
кассирше, билет на Москву, а она – нет. Приходит он ко мне и говорит, что придется на
ваш аэропорт накапать Катричу, билет мне не дали. Валентин Иванович Аккуратов был
личный штурман Бугаева, министра гражданской авиации. Начальство возить плохо. Ну я
его читал книжки. А билет достали потом.
Кстати, Аккуратов на Севере засек немецкие подводные лодки у Новой Земли.
К.: Спасибо большое, очень интересно!
СМР: Всего доброго!
К.: До свидания.