1 УДК 130.2/.3+930.85 Кулешов Р.Н. ФЕНОМЕН ТРИКСТЕРА
реклама
1 УДК 130.2/.3+930.85 Кулешов Р.Н. ФЕНОМЕН ТРИКСТЕРА: ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ ПОДХОДЫ И ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ КОНТЕКСТЫ АНАЛИЗА МИФОЛОГЕМЫ ТРИКСТЕРИАДЫ Розглядається наукова література, присвячена трикстерськiй проблематиці, архетипу трикстера і його різноманітним маніфестаціям в культурі. Визначена ступінь вивченості міфологеми трикстеріади. Проаналізовані дослідницькі роботи з позиції виявлення в них аспектів трикстерства. Рассматривается научная литература, посвященная трикстерской проблематике, архетипу трикстера и его различным манифестациям в культуре. Определена степень изученности мифологемы трикстериады. Проанализированы исследовательские работы с позиции выявления в них аспектов трикстерства. The scientific literature devoted to the trickster’s problematic, trickster archetype and to its various demonstrations in culture is considered. The degree of a level of scrutiny trickstery mythologem is defined. Research works are analysed from the position of revealing in them the trickster’s aspects. Фигура трикстера, появившись как объект научного исследования в сфере антропологии и психоаналитики, в дальнейшем рассматривается и в таких областях, как теория мифологии, фольклористика и, шире, литературоведение. Становясь предметом анализа научно-исследовательских стратегий семиотики и структурализма, изучение трикстерской проблематики продвинулось от вычленения признаков трикстера (и их семантической наполненности) до оценки места и роли трикстера в характерном для него нарративе. Именно эти аспекты изученности трикстера как культурного феномена и являются предметом данной статьи. Актуальность изучения научной разработанности мифологемы трикстериады как междисциплинарного предмета исследования обусловлена необходимостью выявления степени ее изученности в широком спектре 2 научной литературы, непосредственно посвященной данной проблематике, к настоящему времени. Цель статьи – рассмотреть основные исследовательско-аналитические подходы, теоретические контексты и типы научной литературы, посвященной трикстерской проблематике, архетипу трикстера и его различным манифестациям в культуре. Новизна определения современного состояния изученности мифологемы трикстериады заключается в предметно-тематической систематизации исследовательских работ, посвященных трикстерской мифологеме. Архаическим прообразом многих образов искусства, в частности, повествовательного, являются мифологические сказания о первопредках – культурных героях – мифологических плутах-трикстерах (трюкачах). Для архаики наиболее характерны протоанекдотические циклы об этих последних, об их плутовских проделках для добывания пищи, гораздо реже – с целью утоления похоти (поиски брачных партнеров чаще всего сами являются косвенным средством получения источников пищи). Плутамитрикстерами являются многочисленные мифологические персонажи в фольклоре аборигенов Северной Америки, Сибири, Африки, Океании. В исследовательской литературе основополагающей работой об образе трикстера является «Душа и миф: шесть архетипов» психоаналитика, создателя теории архетипов и коллективного бессознательного КарлаГустава Юнга, который обозначил образ трикстера (используя термин американской антропологии), как один из важнейших для личности архетипов, названный им «Тень» [22, с. 37]. К-Г. Юнг в соответствии со своей теорией архетипов воспринимает образы трикстеров как взгляд «я», брошенный в далекое прошлое коллективного сознания, как отражение недифференцированного, едва оторвавшегося от животного мира, человеческого сознания. Выдающийся американский антрополог Пол Радин в своем фундаментальном для изучения мифологемы трикстериады исследовании 3 «Трикстер – мифы североамериканских индейцев» показывает, как повествования о мифологическом плуте переходят в сказку о животных. Соединение культурного героя и «божественного шута» П. Радин относит ко времени появления человека в качестве социального существа (в отличие от животного). В проанализированном им североамериканском цикле мифов индейцев виннебаго о Вакдьюнкаге Радин усматривает изображение эволюции человека от природной стихийности к героической сознательности. Специалист по античной мифологии Карл Кереньи, признавая фигуру трикстера весьма древней, связывает этот образ с так называемой «поздней архаикой», для стиля которой характерны груборазвлекательные моменты [13, с. 26]. Предлагая классификацию признаков Трикстера и насчитывая их шесть, В. Хайнс и В.Дж. Доти отрицают серьезность любых исторических реконструкций его образа [19, с. 47]. Барбара Бэбкок-Эйбрахамс доводит число признаков Трикстера и вовсе до девятнадцати, но в этой скрупулезности она ставит акцент именно на литературном цикле индейцев Виннебаго, упуская более абстрактные, общие признаки, которые роднят всех известных как в Америке, так и в Евразии, трикстеров [17, с. 186]. Французский антрополог Клод Леви-Строс делает попытку определить место и роль трикстера в мифологическом сознании. В статье «Структурализм и экология», представляющей собой запись лекции, прочитанной К. Леви-Стросом на английском языке в США в 1972 г. студентам Барнард-колледжа, распространенного мифа интерпретативной модели о на примере трикстере, мифа. Описывая различных анализируются в работе версий изменения «Структурная антропология» миф племени мивок, К. Леви-Строс показывает, как мифологический трюк соотносится с социальной структурой. Здесь же исследователь дает объяснение тому факту, что «по всей Северной Америке роль этого персонажа играет или койот, или ворон», за счет медиации, осуществляемой этими животными между членами бинарной оппозиции 4 «жизнь – смерть», поскольку они питаются падалью. Трикстер «является медиатором, а потому-то в нем остается что-то от двойственной природы, которую он должен преодолеть. Отсюда двусмысленность и противоречивость его характера» [10, с. 234-235]. Существенное значение для изучения трикстерской проблематики имеют исследования сравнительной Дюмезиля мифологии, – лингвиста, французского одного из специалиста по предшественников структурной антропологии и структурного анализа мифов по осетинскому нартовскому эпосу, в которых он проводит параллели между скандинавским Локи и осетинским Сырдоном, установив их типологическую общность [18, с. 118]. Елиазар Моисеевич Мелетинский, основатель исследовательской школы теоретической фольклористики, член международных научных обществ по изучению повествовательного фольклора и по семиотике, в статье энциклопедии «Мифы народов мира» под названием «культурный герой», дает одно из наиболее емких, информативных и концептуальных определений трикстера через дефиницию «культурный герой» за всю историю изучения этого архетипа, ставшее на сегодняшний день классическим: «Культурный герой (англ. Cuiture hero, франц. Heros civilisateurs, нем. Heilbringer), мифический персонаж, который добывает или впервые создает для людей различные предметы культуры (огонь, культурные растения, орудия труда), учит их охотничьим приемам, ремеслам, искусствам, вводит определенную социальную организацию, брачные правила, магические предписания, ритуалы и праздники. В древних версиях мифов, отражающих специфику присваивающего хозяйства, культурный герой добывает готовые блага культуры, а порой и элементы природы путем простой находки или похищения у первоначального хранителя (у старухи-прародительницы, у хозяйки царства мертвых, у небесных богов, у духов-хозяев). Типичный пример – похищение огня: 5 тотемными предками у австралийцев, полинезийским Мауи, индейским Вороном, древнегреческим Прометеем и др. Следующий шаг – отделение трикстера от культурного героя. На востоке Северной Америки у племен виннебаго Вакдьюнкага (что, видимо, означает «безумец», «шут») представлен как озорник, а заяц как серьезный культурный герой. В греческой мифологии к трикстеру близок обожествленный Гермес. Озорные проделки трикстера большей частью служат удовлетворению его прожорливости или похоти. Нарушение табу и профанирование святынь иногда имеет характер «незаинтересованного» озорства. Так, действия Вакдьюнкага являются надругательством шутовской ритуалы пародией на подготовки к военному и походу, приобретения духа-покровителя и др. Действуя асоциально и профанируя святыни, трикстер, тем не менее, большей частью торжествует над своими жертвами, хотя в отдельных случаях он терпит неудачи. В типе трикстера как бы заключен некий универсальный комизм, распространяющийся и на одураченных жертв плута, и на высокие ритуалы, и на асоциальность и невоздержанность самого плута. Культурный герой (с чертами первопредка и демиурга) и его комический дублер – трикстер – центральные образы не только архаической мифологии как таковой, но и первобытного фольклора в целом. Раздвоение на серьезного культурного героя и его демонически-комический отрицательный вариант соответствует в религиозном плане этическому дуализму, а в поэтическом – дифференциации героического и комического» [13, с. 25-28]. Статья Е.М. Мелетинского «Предки Прометея (Культурный герой в мифе и эпосе)» описывает тип культурного героя с трикстерскими чертами как древнейший образ мирового фольклора. Под фольклором, судя по всему, Мелетинский подразумевает как мифо-ритуальный сакральный комплекс, так и первобытную сказку. Указывая на зооморфный характер этого персонажа, являющегося и тотемическим первопредком, Мелетинский определяет как древнейшие те мифы, где герой похищает культурные ценности (например, 6 Сырдон или Вяйнямейнен), и ставит персонажей этих мифов рядом с греческим Прометеем. Здесь выделяется первоначальный тип архаического персонажа мифологии, посредством похищения добывающего для людей необходимые им культурные и природные феномены [15, с. 117]. Исследование «Палеоазиатский эпос о Вороне и проблема отношений Северо-Восточной Азии и Северо-Западной Америки в области фольклора» содержит в себе описание наиболее распространенного в этих регионах мифической циклизации мотивов, объединенных главным действующим лицом – Вороном. «По-видимому, все северо-восточные палеоазиаты на более раннем этапе знали Ворона как первопредка и одновременно культурного героя, как первого шамана и одновременно мифологического плута», делает заключение автор на основе сопоставления круга сюжетов в повествовательных жанрах у различных народов [14, с. 199]. Трюки ворона служат как для обеспечения успеха в плутовских проделках, так и для «серьезных» деяний. Однако в большинстве своих работ Е.М. Мелетинский склонен отделять образ трикстера как плута-озорника от собственно культурного героя. Упомянув о бытовании героического и комического в рамках одного персонажа, автор все же старается развести их. В целом следует отметить некую двойственную позицию автора по отношению к трикстерской проблематике. В одних работах говорится о том, что трикстер является тем первоначально синкретичным архаическим образом, что объединил в себе как высокий пафос добывания природных (воды, солнца) благ и обучения людей навыкам охоты и ремесел, так и пародирование, высмеивание собственных деяний. Трикстер и культурный герой объединены в рамках одного персонажа, но трикстерский способ взаимодействия с антагонистом, похищение ценностей у первоначальных хранителей (т.е. трюк) был первичен среди мифологических стратегий взаимодействия с партнером по коммуникативному акту. Мелетинский, акцентируя большую архаичность 7 мифов, связанных с похищением, по сравнению со всеми прочими, фактически определяет трикстера как исходное звено длинной цепи многочисленных вариантов героев и мифологических персонажей вообще. В то же время в других своих работах Мелетинский называет трикстера демонически-пародийным дублером «высокого» героя, подчеркивая вторичность трикстера, и сводя трикстерство к протесту против суровой регламентации обычаев традиционного общества. Двойственность позиции Мелетинского по отношению к интересующему нас феномену состоит в том, что: 1) Образ культурного героя-трикстера принадлежит к наиболее архаичным пластам мифологического сознания, что отмечено автором на примере мифов палеоазиатских народов и австралийских аборигенов; 2) Противореча своим же наблюдениям, он делает выводы: «В период разложения родового строя сложился в фольклоре некоторых народов тип мифологического плутаозорника» [15, с. 131]. Несмотря на то, что выводы Мелетинского противоречат подобранному им материалу и приводимым примерам, он пытается представить генезис образа трикстера из «положительного» культурного героя, ссылаясь на то, что многие проделки трикстеров служат пародией на серьезные этиологические деяния, а также указывая на разделение ролей между двумя братьями, выводя, таким образом, фигуру трикстера из близнечных мифов. Но в тех же исследованиях автор пишет о том, что пародировал трикстер зачастую свои подвиги, а разделение единого образа на братьев принадлежит к более позднему периоду развития мифологического сознания [14, с 193]. Похищение ценностей трактуется то как наиболее архаическая форма, то как результат «принижения» первоначального образа героя (иногда даже в рамках одной работы). Итак, относительно феномена трикстера точка зрения Е.М. Мелетинского не является однозначной. В работе «Структура сказочного трюка» Елены Сергеевны Новик определены основные предикаты трюка, рассмотрен рефлексивный аспект 8 трюка как предугадывание ответной реакции антагониста [16, с. 150]. Во всех трюках при всем их внешнем разнообразии складывается одна и та же ситуация: успех трикстера полностью зависит от действий антагониста, и потому его собственные действия направлены на то, чтобы, маскируя свои цели или предлагая антагонисту мнимые цели, моделировать его ответные реакции, управлять его поведением в выгодном для себя направлении. Для этого он, однако, должен все время учитывать не только свои интересы, но и интересы антагониста (второго субъекта) – его цели, желания, мотивации, способы действовать. Е.С. Новик была проанализирована парадигматика и глубинная структура шаманской обрядности, играющей большую роль в формировании архаического, исходного типа бытования образа трикстера. В работе «Культура и взрыв» Юрий Михайлович Лотман, приводя в качестве примера искусных лжецов, анализирует аспект лжи как сферы говорения ради самого процесса, а не с целью передачи информации, и сравнивает ее с искусством, в частности, с поэзией. Там же исследователь дает характеристику элементам тернарной структуры: дурак – умный – сумасшедший. Дурак и умный объединены здесь по признаку высокой степени предсказуемости своих действий; нормативность умного сравнивается с действиями дурака, также являющимися стереотипными, только применяются эти стереотипы не к месту. Им противостоит сумасшедший, непредсказуемое поведение которого оказывается наиболее эффективным в остроконфликтных ситуациях; герой побеждает за счет своего безумия, выбивая противника из привычных ему ситуаций [12, с 62]. Особое значение имеет работа Лотмана «Внутри мыслящих миров», где он рассматривает проблему современного сюжетного текста, рассмотренную в качестве семиосферы. Разрушение циклически-временного механизма текстов и возникновение многогеройности объясняются переводом мифологических текстов на язык дискретно-линейных систем; это приводит, в частности, к возникновению персонажей-двойников. Утрата изоморфизма между уровнями текста привела к тому, что в результате персонажи различ- 9 ных слоев перестали восприниматься как разнообразные имена одного лица и распались на множество фигур. Делается вывод, что в мифологическом пространстве эти герои составят единый образ. Анализируется образ Улисса в «Божественной комедии» Данте, где этот эпический плут выступает в качестве «теневой стороны» самого автора [12, с. 313]. Исследования М.Ю. Лотмана дают нам важнейший ключ к пониманию как функциональной значимости черт трикстера, связанных с сумасшествием, так и к выяснению причин распада мифологического героя-трикстера на «высокого» и «низкого» персонажей. Эти причины определены совмещением в рамках одного персонажа несовместимых черт, что заставляет единый образ действовать на различных повествовательных уровнях под разными именами. Михаил Михайлович Бахтин, давая оценку карнавальным проявлениям культуры, связанным с образами телесного низа, преисподней и возрождающей ролью материально-телесного начала как кода особого жанра, называемого им «гротескный реализм», относит эти проявления и к специфике архаического, «народного», мировоззрения, и к стремлению людей победить аспект страха, выраженный в официальной культуре нормативов, с помощью травестии этих нормативов [2, с. 406]. Бахтина о некой имманентно присущей народной Идеи культуре мировоззренческой позиции, объединяющей амбивалентные образы жизни и смерти, верха и низа, начала и конца, неба и подземного мира, духовного и телесного, являются чрезвычайно ценными для исследования мифологемы трикстериады, хотя М.М. Бахтин и не указывает прямо на фигуру трикстера. Посредником между всеми вышеперечисленными бинарными оппозициями является карнавал, воплощенный в фигурах шута и дурака, т.е. по сути, трикстерских персонажах. «Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса», книга М.М. Бахтина, посвященная анализу народной смеховой культуры в романе «Гаргантюа и Пантагрюэль», содержит в себе развернутое описание характеристик гротескного реализма, 10 связанных с материально-телесным низом и амбивалентными образами (сочетание смерти и рождения, войны и пира, брани и хвалы). В работе автора «Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике» дается описание особой роли плута, шута и авантюриста в народном сознании и развитии романа. Подчеркивается общая роль смеха, а также модус овнешнения со стороны шута по отношению к окружающей его действительности, чем создается трикстерский хронотоп как определенная форма ощущения времени и отношения к пространственному миру. В книге «Лицедей в евроазиатском фольклоре» Д.А. Гавриловым рассматривается роль трюкача и лицедея на материале некоторых фольклорных и литературных текстов ряда индоевропейских и азиатских народов. Особое внимание уделено особенностям Трикстера как культурного героя при смене социально-культурных эпох и мировоззренческих парадигм. Автором проанализированы классические трюкачи: языческие боги – Локи, Один, Гермес, Велес; традиционные персонажи – черт, ходжа Насреддин, Уленшпигель, а также и те, за которыми ранее не усматривали трикстерских свойств – Диоген Синопский, Одиссей, Илья Муромец, Мерлин, св. Николай [8, 75]. На примере мифологических образов двух эддических богов – Одина и Локи в исследованиях «О функциональной роли Трикстера. Локи и Один как эддические трикстеры», «Хеймдалль. Белбог против Чернобога», «Белбог против Чернобога. Один против Одина» Д.А. Гавриловым было представлено семь основных признаков этого архетипа: 1) Трикстер появляется для нарушения сложившихся устоев и традиций, он привносит элемент хаоса в существующий порядок; 2) Трикстер – это провокатор и инициатор социокультурного действия и изменения творения, которое выглядит как порча; 3) Трикстер традиционно выступает посредником между мирами и социальными группами, способствует обмену между ними культурными ценностями и переводу информации из области непознанного в область познаваемого; трикстер делает неявное явным, вторгаясь в область 11 неизведанного первым; 4) Трикстер – иногда спутник культурного героя или сам культурный герой, его проводник, или его тень, тот, кто проверяет претензии героя на Силу и Власть; 5) Трикстер аморален, с точки зрения существующей этической системы культурного героя; 6) Трикстер – оборотень, перевертыш, игрок, и для него не существует привычного понятия о жизни и смерти, потому что игра каждый раз может быть начата сначала и в любой момент прекращена; Трикстер не всегда выходит победителем из затеянной игры, и может попасть впросак, оказаться жертвой собственной хитрости, граничащей с дуростью; 7) Трикстер выступает, как Старый Мудрец, с одной стороны, и как юнец – с другой [4, с. 25]. В работе Д.А. Гаврилова «Трикстер в период социокультурных преобразований: Диоген, Уленшпигель, Насреддин» показано, что ранее выделенные автором основные черты и функции Трикстера одного из этапов мифа, как соучастника Творения мира богом-демиургом, практически сохраняются у Трикстера эпохи смены старой/творения новой социальнокультурной формации и инвариантно представлены в традиционном фольклоре народов Европы и Азии [7, с. 169]. В статье «К определению трикстера и его значимости в социокультурной реальности» исследователь указывает на политическую актуальность архетипа трикстера [5, с. 368]. Таким образом, несмотря на достаточно долгий срок бытования в научной литературе трикстерской проблематики, вряд ли можно говорить о том, что этот термин четко обозначен как исследовательская дефиниция. Образ трикстера находили и продолжают находить практически во всех культурах: длинная вереница трикстеров (в том числе за рамками научной литературы), от Койота и Ворона до Остапа Бендера и Карлсона, от ИванаДурака и до анекдотических Чапаева и Петьки представляет собою, каждый по-своему, идеальный образец изучаемого объекта. Автор, внимание которого обращено на конкретную (культурно локализованную) фигуру трикстера, зачастую определяет коннотативные поля образа трикстера таким 12 образом, что они приобретают этническую и социальную окраску этих культур. Именно здесь кроется причина столь поразительной несхожести выводов (например, количество признаков и акцентирование важнейших), которые делаются на основе интерпретации материала, взятого из различных социокультурных регионов. Кроме того, попытки сформулировать некие общие положения относительно семантической наполненности мифологемы трикстериады делались то через признаки образа трикстера, то через организацию (композиционную, ролевую и др.) нарратива в зависимости от исследовательских интенций автора – литературоведческих, антропологических, семиотических, структуралистских и т.д. Эти интенции на сегодняшний день исследовательско-аналитические представляют подходы к собой основные изучению мифологемы трикстериады. Остается открытым вопрос о метатеоретическом уровне исследования мифологемы трикстериады в современной гуманитаристике. СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 1. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского / М.М. Бахтин. – М., 1963. – 246 с. 2. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса / М.М. Бахтин. – 2-е изд. – М., 1990. – 543 с. 3. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе / М.М. Бахтин. – М., 1973. – 674 с. 4. Гаврилов Д.А. Белбог против Чернобога. Один против Одина // Мифы и магия индоевропейцев: Альманах. – Вып. 10. – М., 2002. – С. 23-35. 13 5. Гаврилов Д.А. К определению трикстера и его значимости в социокультурной реальности // Материалы первой Всероссийской научной конференции «Философия и социальная динамика XXI века: проблемы и перспективы», 15 мая 2006 г. – Омск: СИБИТ, ИПЭК, СРШБ (колледж), 2006. – C. 359-368. 6. Гаврилов Д.А. О функциональной роли Трикстера. Локи и Один как эддические трикстеры // Вестник Традиционной Культуры: статьи и документы / Под ред. д. филос. н. Наговицына А.Е. – М., 2005. – № 3. – С. 33-59. 7. Гаврилов Д.А. Трикстер в период социокультурных преобразований: Диоген, Уленшпигель, Насреддин // Experimentum-2005. Сборник научных статей философского ф-та МГУ / Под ред. Е.Н. Мощелкова. – М., 2006. – С. 166-178. 8. Гаврилов Д.А. Трикстер. Лицедей в евроазиатском фольклоре / Д.А. Гаврилов. – М., 2006. – 240 с. 9. Гаврилов Д.А. Хеймдалль. Белбог против Чернобога // Мифы и магия индоевропейцев: Альманах. – Вып. 9. – К., 2000. – С. 40-49. 10. Леви-Стросс К. Первобытное мышление / К. Леви-Стросс; Пер. с франц. – М., 1994. – 384 с. 11. Леви-Строс К. Структурная антропология / К. Леви-Строс; Пер. с франц. Вяч. Вс. Иванова. – М., 2001. – 512 с. 12. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих Семиосфера. Культура и взрыв. миров. Статьи. Исследования. Заметки. (1968-1992). – СПб, 2000. – 704 с. 13. Мелетинский Е.С. Культурный герой // Мифы народов мира. – М.: Сов. энцикл., 1982. – Т. 2. – С. 25-28. 14. Мелетинский Е.С. Палеоазиатский эпос о Вороне и проблема отношений Северо-Восточной Азии и Северо-Западной Америки в области фольклора // Традиционные культуры Северной Сибири и Северной Америки. – М., 1981. – С. 182-200. 14 15. Мелетинский Е.С. Предки Прометея (Культурный герой в мифе и эпосе) // Вестник истории мировой культуры. – 1958. – № 3 (9). – С. 114-131. 16. Новик Е.С. Структура сказочного трюка // От мифа к литературе: Сб. в честь семидесятипятилетия Е.М. Мелетинского. – М., 1993. – С. 145-160. 17. Babcock-Abrahams B. A Tolerated Margin of Mess: The Trickster and His Tales Reconsidered // Journal of the Folklore Institute. – 1975. – Vol. 11. 1. 3. – Р. 147-186. 18. Dumezil G. Loki / G. Dumezil. – P., 1948. – 256 p. 19. Hynes W.J., Doty W.J. Mythical Trickster Figures. Contours, Contexts, and Criticism / W.J. Hynes, W.J. Doty. – Tuscaloosa and London, 1993. – 89 p. 20. Radin P. The culture of the Winnebago: as described by themselves // Special publications of the Bollingen Foundation. N. Y., 1949. – № 1 – P. 78-81. 21. Radin P. The Trickster. A Study in American Indian Mythology / P. Radin. – L., 1956. – 321 p. 22. Jung C.G. On the Psychology of the Trickster Figure // Radin P. The Trickster. A Study in American Indian Mythology. – L., 1956. – P. 37-40
