Карен Хорни ТРЕВОЖНОСТЬ

Термин «стресс», получивший в наши дни столь широкое распространение, впервые был введен в научное
употребление применительно к техническим объектам. В XVII в. английский ученый Роберт Гук применил
этот термин для характеристики объектов (например, мостов), испытывающих нагрузку и
сопротивляющихся ей. Эта историческая аналогия интересна тем, что понятие «стресс» в современной
физиологии, психологии, медицине (базирующейся на клинических исследованиях Г. Селье) включает в
себя представления о связях стресса с нагрузкой на сложные системы (биологические, психологические,
социально-психологические) и с сопротивлением этой нагрузке. В соответствии с этими представлениями
стресс рассматривается как физиологический синдром, слагающийся из совокупности неспецифически
вызванных изменений, как неспецифическая реакция организма на предъявляемые к нему требования.
Характер этого синдрома относительно независим от вызвавших его факторов (стрессоров), что позволило
Селье говорить об общем адаптационном синдроме [3].
Представления об эмоциональном (психическом) стрессе сформировались благодаря тому, что в
междисциплинарных исследованиях была установлена роль психических факторов в развитии
состояния стресса. Многолетние исследования психического стресса подтвердили общность
физиологических изменений, возникающих при физиологическом и психическом стрессе, и, в то же
время, позволили говорить о некоторых важных различиях в механизмах их формирования. Если
физиологический стресс возникает в связи с непосредственным физическим воздействием, то при
эмоциональном стрессе влияние психических стрессоров (или комплексной стрессогенной ситуации)
опосредуется через сложные психические процессы. Эти процессы обеспечивают оценку стимула и
сопоставление его с предыдущим опытом. Стимул приобретает характер стрессора, если в результате
такой психологической переработки стимула возникает ощущение угрозы. Обычно это имеет место в
том случае, если психологическая оценка обнаруживает очевидное несоответствие между
требованиями среды и потребностями субъекта, его психическими и физическими ресурсами,
которые необходимы для удовлетворения этих потребностей. Субъективное отношение к стимулу,
зависящее от неповторимого индивидуального опыта (в значительной мере восходящего к периоду
раннего детства), личностных особенностей, характера когнитивных процессов и психического
состояния, представляет собой важный психологический механизм и определяет индивидуальную
значимость стрессора.
Индивидуальная оценка и индивидуальная интерпретация воздействия обусловливают роль
психических факторов и в формировании стресса, вызванного физическим стимулом, поскольку
такое воздействие обычно сопровождается психической переработкой. Таким образом, круг
стрессоров, существенных для развития психического (эмоционального) стресса, весьма широк. В их
число входят физические стрессоры (благодаря процессу психологической переработки их
воздействия), психические стрессоры, имеющие индивидуальную значимость, и ситуации, в которых
ощущение угрозы связано с прогнозированием будущих, в том числе и маловероятных,
стрессогенных событий. Уже то обстоятельство, что стресс возникает при взаимодействии субъекта с
широким кругом стрессоров, индивидуальная значимость которых существенно варьирует и
развивается как ответ не только на реальные, но и на гипотетические ситуации, исключает
возможность устанавливать непосредственную зависимость психического стресса от характеристик
среды. Каждый раздражитель при определенных условиях приобретает роль психологического
стрессора и, вместе с тем, ни одна ситуация не вызывает стресс у всех без исключения индивидов [5].
Значение индивидуальной предрасположенности уменьшается при чрезвычайных, экстремальных
условиях, природных или антропогенных катастрофах, войнах, криминальном насилии, но даже в
этих случаях посттравматический стресс возникает далеко не у всех перенесших травматическое
событие. С другой стороны, повседневные жизненные события (такие как, изменения семейных
взаимоотношений, состояния собственного здоровья или здоровья близких, характера деятельности
или материального положения) в силу их индивидуальной значимости могут оказаться
существенными для развития эмоционального стресса, приводящего к расстройствам здоровья [9].
Среди таких жизненных событий выделяются ситуации, непосредственно воспринимаемые как
угрожающие (болезни, конфликты, угроза социальному статусу); ситуации потери (смерть близких,
разрыв значимых отношений), которые представляют собой угрозу системе социальной поддержки;
ситуации напряжения, «испытания», требующие новых усилий или использования новых ресурсов
[6]
. В последнем случае события могут даже выступать как желательные (новая ответственная работа,
вступление в брак, поступление в ВУЗ), а угроза будет связана с разрушением сложившихся
стереотипов и возможной несостоятельностью в новых условиях.
Важную роль в формировании стресса играют особенности социализации в детском возрасте, когда в
существенной мере определяется индивидуальная значимость жизненных событий и формируются
стереотипы реагирования. Вероятность возникновения связанных со стрессом психических
(особенно невротических) расстройств зависит от соотношения стрессоров, которые воздействовали
на человека в детстве и зрелом возрасте [8]. По нашим данным [2] для лиц, у которых в зрелом
возрасте под влиянием различных жизненных событий возникали такие расстройства, в детстве были
характерны стрессовые ситуации, обусловленные неадекватным поведением матери: ее упрямство,
нетерпимость к чужому мнению, завышенные притязания, авторитарность, властность, чрезмерные
требования к ребенку, или, напротив, обидчивость, сниженный фон настроения, пессимизм,
неуверенность в себе. Выделялся также комплекс негативного воздействия со стороны отца: его
поведение, снижающее самооценку ребенка, недостаток внимания и понимания, агрессивность или
отчуждение, затрудняющее идентификацию с ним. При этом особенности взаимодействия с матерью
не позволяли компенсировать стрессогенные ситуации, связанные с отцом. К числу других
стрессовых ситуаций детства следует отнести конфликтность и нестабильность семьи и положение
«обойденного» ребенка (предпочтение ему братьев или сестер). Описанные стрессогенные
воздействия могут непосредственно приводить к клинически выраженным расстройствам уже в
детстве, но они оказывают влияние и на возникновение стресса в зрелом возрасте, порождая
отсутствие чувства базисной безопасности (что расширяет круг индивидуально значимых стрессоров
и снижает устойчивость к ним) и формирование неадекватных моделей поведения (что способствует
созданию стрессогенных ситуаций и препятствует их эффективному преодолению).
Ценность изучения индивидуально значимых жизненных событий обусловлена тем, что такие
события увеличивают вероятность стресса и его клинических проявлений, поскольку они изменяют
взаимодействие человека и его окружения, предъявляют повышенные требования к адаптационным
ресурсам. Однако, центр тяжести при оценке психического стресса не может переноситься на
характеристики среды. Стресс представляет собой не совокупность средовых воздействий, а
внутреннее состояние организма, при котором осложняется осуществление его интегративных
функций. Как первичное звено в развитии психического стресса выступает фрустрация —
психическое состояние, которое возникает при блокаде удовлетворения значимых потребностей и
проявляется ощущением неудовлетворенности и психического напряжения, возникающего из-за
невозможности реализовать те или иные цели. Клиническая оценка такого состояния нередко
сопряжена со значительными трудностями, что связано с рядом обстоятельств. Во-первых, диапазон
потребностей, блокада которых вызывает состояние фрустрации, весьма широк и никогда не
осознается во всей своей полноте. Это может быть обусловлено недостаточной интроспекцией или
сопротивлением осознанию потребностей, которые противоречат представлению человека о себе.
Во-вторых, блокада удовлетворения потребностей чаще определяется не видимым внешним
препятствием, а существованием конкурирующих и разнонаправленных потребностей. Такие
состояния представляют собой интрапсихический конфликт, который также нередко не осознается.
Простым примером интрапсихического конфликта может быть поддержание отношений или
продолжение деятельности, которые не удовлетворяют человека в силу того, что они вызывают
чрезмерное напряжение или нарушают сложившуюся самооценку, но осуществляются, поскольку
удовлетворяют симбиотическую тенденцию или потребность в повышении социального статуса. Втретьих, в реальной ситуации мы обычно имеем дело с взаимодействием комплекса потребностей и
совокупности фрустрирующих ситуаций. При этом очень сложно выявить значение конкретной
потребности, а развитие психического стресса связывается с одновременным или последовательным
возникновением ряда фрустраций, с нарастанием суммарной фрустрационной напряженности.
Вероятность развития психического стресса при повышении фрустрационной напряженности
зависит от особенностей личности, обусловливающих степень устойчивости к психическому стрессу.
Подобные черты обозначались как «чувство когерентности», повышающие ресурсы противостояния
стрессогенным ситуациям [4], «личностная выносливость», понимаемая как потенциальная
способность активного преодоления трудностей [7]. Личностные ресурсы в значительной степени
определяются способностью к построению интегрированного поведения [1], что позволяет даже в
условиях фрустрационной напряженности сохранить устойчивость избранной линии поведения,
соразмерно учитывать собственные потребности и требования окружения, соотносить немедленные
результаты и отставленные последствия тех или иных поступков. При хорошей интегрированности
поведения энергия распределяется по различным направлениям поведения в соответствии с
важностью реализуемых потребностей. Чем выше способность к интеграции поведения, тем более
успешно преодоление стрессогенных ситуаций.
Клинические явления, обусловленные психическим стрессом, можно разделить на острые стрессовые
реакции, которые возникают после сильного травматического переживания исключительно
угрожающего характера и завершаются в течение дней, а иногда и часов; посттравматические
стрессовые расстройства, которые представляют собой затяжную, непосредственную или
отставленную реакцию на подобного рода переживание; реакции адаптации, при которых
прослеживается четкая связь (в том числе и временная) со стрессовым событием, влекущим за собой
более или менее выраженное жизненное изменение; невротические состояния и личностные
декомпенсации, при которых обычно обнаруживается зависимость от повторного или хронического
воздействия стрессоров («жизненных событий»), трудно разрешимых эмоциональных проблем,
интрапсихических конфликтов, длительного нарастания фрустрации и психического напряжения.
При невротических состояниях и личностных декомпенсациях роль предшествовавшего опыта и
особенностей личности, которые определяют индивидуальную уязвимость, наиболее выражены.
Значение эмоционального стресса при этих состояниях очевидно, поскольку стресс не связан с одной
конкретной и явной ситуацией, а реализуется в более широком жизненном контексте.
Карен Хорни
ТРЕВОЖНОСТЬ
Хорни К. Собр. соч. в 3 томах.
М.: Смысл, 1997. Т.2. С. 174—180.
Для тех, кто, подобно Фрейду, склонен объяснять психические проявления исключительно органическими
причинами, тревожность является чрезвычайно интересной проблемой из-за своей тесной связи с
физиологическими процессами.
Действительно, тревожность часто сопровождается физиологическими симптомами, такими, как
сердцебиение, испарина, понос, учащенное дыхание. Эти физические признаки появляются как при
осознанной тревоге, так и при неосознанной. Например, перед экзаменом у пациента может быть
понос, и он может полностью сознавать наличие тревоги. Но сердцебиение или частые позывы к
мочеиспусканию могут возникать и без какого-либо осознания тревоги, и лишь позднее человек
начинает понимать, что испытывал тревогу. Хотя физические проявления эмоций особенно заметно
выражены в тревоге, они характерны не только для нее. При депрессии замедляются физические и
психические процессы; бурная радость изменяет напряженность тканей или делает походку легче;
сильная ярость вызывает дрожь или приток крови к голове. Демонстрируя связь тревоги с
физиологическими факторами, нередко указывают на то, что тревожность может стимулироваться
химическими препаратами. Однако и это относится не к одной лишь тревожности. Химические
препараты вызывают также приподнятое настроение или сон, и их воздействие не представляет
психологической проблемы. Психологическая проблема может быть поставлена лишь следующим
образом: каковы психические условия для возникновения таких состояний, как тревожность, сон,
приподнятое настроение?
Во-первых, тревожность, как и страх, является эмоциональной реакцией на опасность. В отличие от
страха тревожность характеризуется, прежде всего, расплывчатостью и неопределенностью. Даже
если имеется конкретная опасность, как при землетрясении, тревожность связана с ужасом перед
неизвестным. То же самое качество присутствует в невротической тревоге, независимо от того,
является ли опасность неопределенной или же она воплощена в чем-то конкретном, например, в
страхе высоты.
Во-вторых, тревога, как отмечал Гольдштейн[2], вызывается такой опасностью, которая угрожает
самой сущности или ядру личности.
Так как различные индивиды считают своими жизненно важными ценностями совершенно разные
вещи, можно обнаружить самые разнообразные вариации и в том, что они переживают как
смертельную угрозу. Хотя определенные ценности чуть ли не повсеместно воспринимаются как
жизненно важные — например жизнь, свобода, дети, — однако лишь от условий жизни данного
человека и от структуры его личности зависит, что станет для него высшей ценностью: тело,
собственность, репутация, убеждения, работа, любовные отношения. Как мы вскоре увидим,
осознание этого условия тревожности дает нам ориентир для понимания тревоги при неврозах.
В-третьих, как справедливо подчеркивал Фрейд, тревога, в противоположность страху,
характеризуется чувством беспомощности перед надвигающейся опасностью. Беспомощность может
быть обусловлена внешними факторами, как в случае землетрясения, или внутренними, такими, как
слабость, трусость, безынициативность. Таким образом, одна и та же ситуация может вызывать либо
страх, либо тревогу, в зависимости от способности или готовности индивида бороться с опасностью.
Поэтому удовлетворительное описание любого рода тревоги должно дать ответ на три вопроса: что
подвергается угрозе? Каков источник угрозы? Чем объясняется беспомощность перед лицом
опасности?
Загадочность невротической тревоги заключается в отсутствии вызывающей ее опасности, или, во
всяком случае, в диспропорции между действительной опасностью и интенсивностью тревоги.
Складывается впечатление, что опасности, которых боится невротик, — всего лишь продукт его
воображения. Однако невротическая тревога может быть, по меньшей мере, столь же интенсивной,
как и тревога, вызванная действительно опасной ситуацией. Именно Фрейд проложил путь к
пониманию этой запутанной проблемы. Он утверждал, что, независимо от внешнего впечатления,
опасность, которой страшатся при невротической тревоге, является столь же реальной, как и та, что
вызывает «объективную» тревогу. Различие заключается в том, что при неврозе опасность
конституирована субъективными факторами.
Исследуя природу субъективных факторов, Фрейд, как обычно, связывает невротическую тревогу с
инстинктивными источниками. Говоря вкратце, источником опасности, согласно Фрейду, является
величина инстинктивного напряжения или карающая сила Сверх-Я; опасности подвергается Я;
беспомощность порождается слабостью Я, его зависимостью от Оно и Сверх-Я.
Поскольку страх перед Сверх-Я будет обсуждаться в связи с концепцией Сверх-Я, здесь я рассмотрю
в первую очередь взгляды Фрейда на то, что он называет невротической тревогой в более строгом
значении слова, а именно, страх Я оказаться поглощенным инстинктивными притязаниями Оно. Эта
теория основывается, в конечном счете, на той же самой механистической концепции, что и
доктрина Фрейда об инстинктивном удовлетворении: удовлетворение является результатом
уменьшения инстинктивного напряжения; тревожность является результатом его увеличения.
Напряжение, порождаемое запретными вытесненными влечениями, является реальной угрозой,
вызывающей невротическую тревогу: когда ребенок, оставленный в одиночестве матерью,
испытывает тревогу, он бессознательно антиципирует накопление либидинозных влечений
вследствие их фрустрации.
Фрейд находит поддержку этой механистической концепции в наблюдении, что пациент
освобождается от тревоги, когда обретает способность выражать ранее вытесненную враждебность,
направленную против аналитика: по мнению Фрейда, именно эта запретная враждебность вызывала
тревогу, а разрядка ее рассеяла. Фрейд осознает, что облегчение может быть обусловлено и тем, что
аналитик не прореагировал на враждебность упреками или гневом, но не замечает, что данное
объяснение лишает механистическую концепцию единственного свидетельства в ее пользу. Отказ
Фрейда от очевидного вывода еще раз демонстрирует, насколько теоретические предрассудки
мешают развитию психологии.
Хотя вполне справедливо, что страх перед упреками или наказанием может ускорять развитие
тревоги, одного лишь этого для объяснения недостаточно. Почему невротик так боится последствий?
Если мы принимаем предположение, что тревога является ответом на угрозу жизненно важным
ценностям, мы должны исследовать, оставив в стороне теоретические предпосылки Фрейда, что же,
по ощущениям пациента, подвергнется опасности вследствие проявленной им враждебности.
Для разных пациентов ответ будет разный. Если у пациента преобладают мазохистские наклонности,
он может ощущать столь же сильную зависимость от аналитика, как прежде от матери, начальника,
жены; он чувствует, что, пожалуй, не сможет жить без аналитика, что аналитик обладает магической
силой либо уничтожить его, либо осуществить все его ожидания.
При той структуре личности, которая у него сложилась, его чувство безопасности зависит от этой
зависимости. Таким образом, сохранение таких взаимоотношений является для него вопросом жизни
и смерти. По другим веским причинам, содержащимся в нем самом, такой пациент чувствует, что
любая враждебность с его стороны вызовет угрозу оказаться покинутым. Поэтому любое проявление
враждебных импульсов будет вызывать тревогу.
Если, однако, преобладает потребность казаться совершенным, безопасность пациента основывается
на соответствии своим особым стандартам или на том, что, по его мнению, от него ожидают.
Если, например, его совершенство покоится на рациональности поведения, безмятежности и
кротости, тогда даже перспективы эмоционального взрыва враждебности достаточно, чтобы
спровоцировать тревогу, ведь подобное отклонение влечет за собой опасность осуждения, которая
является такой же смертельной угрозой для перфекционистского типа, как опасность быть
покинутым для мазохистского.
Другие наблюдения тревоги при неврозах постоянно подтверждают тот же общий принцип. Для
человека нарциссического типа, чья безопасность основывается на том, что его ценят и им
восхищаются, смертельной угрозой является утрата этого привилегированного положения. У него
может возникнуть тревога, если он оказывается в окружении, которое его не признает, — это
наблюдается у многих беженцев, к которым на родине относились с большим почтением. Если
безопасность индивида основывается на слиянии с другими людьми, у него может возникать тревога,
когда он остается в одиночестве. Если безопасность человека основывается на его скромности, у него
может возникнуть тревога, если он оказывается на виду.
В свете этих данных представляется оправданной следующая формулировка: при невротической
тревоге угрозе подвергаются особые наклонности невротика, на следовании которым покоится его
безопасность.
Такая интерпретация того, что подвергается угрозе при невротической тревоге, позволяет ответить и
на вопрос об источниках опасности. Ответ будет общим для всех случаев: тревогу вызывает то, что
ставит под сомнение специфические защитные действия индивида, его специфические
невротические наклонности. Если нам понятны основные для данного человека средства достижения
безопасности, мы можем предсказать, при каких провокациях он склонен испытывать тревогу.
Источник опасности может быть во внешних обстоятельствах, как в случае беженца, внезапно
утратившего престиж, в котором он нуждается для сохранения чувства безопасности. Сходным
образом, женщина, мазохистски зависимая от мужа, может ощутить тревогу, если возникает
опасность его потери вследствие внешних обстоятельств, будь то болезнь, отъезд из страны или
другая женщина.
Понимание тревоги при неврозах осложняется тем, что источники угрозы могут находиться в самом
невротике. Любой фактор внутри него — самое обычное чувство, реактивная враждебность,
внутренний запрет, противоположная невротическая наклонность — может стать источником
опасности, если не срабатывает предохранительный механизм, обеспечивающий безопасность.
Такая тревога может быть вызвана у невротика тривиальной ошибкой, обычным чувством или
побуждением. Например, у человека, безопасность которого основывается на непогрешимости, она
может возникнуть, если он совершит ошибку, допустимую для любого, в частности, перепутав имя
или не сумев учесть все возможности при подготовке к путешествию. Точно так же у человека,
нуждающегося в демонстрации своего альтруизма, законное и вполне скромное желание может
породить тревогу; человек, чья безопасность основывается на отчужденности, может испытывать
тревогу при возникновении любви или привязанности.
(В.Н.Мясищев)
У истоков теории Мясищева лежат идеи Лазурского о классификации личн.,
согласно типам их отношений к окружающей действительности. Осн.
положение П. о. заключается в том, что личн., психика и сознание чел. в
каждый данный момент представляют единство отражения объективной
действительности и отношения чел. к ней. Психология, отношения чел. в
развитом виде выступают как целостная система индивид., избирательных,
сознательных связей личн. с различными сторонами объективной
действительности: с явлениями природы и миром вещей; с людьми и
обществ, явлениями; личн. с самой собой как субъектом деятельности.
Система отношений определяется всей историей развития чел., она
выражает его личный опыт и внутренне определяет его действия,
переживания.
Отношение как связь субъекта с объектом едино, однако имеет структуру,
отдельные компоненты которой могут выступать как частичные отношения,
его стороны, или виды. Оно определяется рядом признаков:
избирательностью,
активностью,
целостно-личност.
характером,
сознательностью. Важнейшими видами отношений Мясищев считал
потребности, мотивы, эмоц. отношения (привязанность, неприязнь,
любовь, вражда, симпатия, антипатия), интересы, оценки, убеждения, а
доминирующим отношением, подчиняющим себе другие и определяющим
жизненный путь чел., – направленность. Высшая степень развития
личности и ее отношений определяется уровнем сознательного отношения
к окружающему и самосознанием как сознательным отношением к самому
себе.
Отношения связаны с разными подструктурами личн. Так, с т. з. Мясищева,
динамические индивидуально-психол. свойства темперамента явл. на
уровне развитого характера "снятой" формой индивидуальных различий,
движущие силы которой определяются сознательным отношением, а не
свойствами нервной системы. Характер – это система отношений и способ
их осуществления человеком. Свойства реакции чел., выражающие его
темперамент и характер, обнаруживаются лишь при активном отношении к
объекту, вызывающему реакцию. Способности чел. находятся в
закономерном соотношении со склонностями, которые представляют
движущую силу развития способностей. Склонность – это не что иное, как
потребность в определ. виде деятельности, или избирательно-положит.
отношение к ней,