Просмотреть (скачать) публикацию 45_ полностью
реклама
Министерство образования и науки Российской Федерации Федеральное агентство по образованию Уральский государственный педагогический университет Нижнетагильская государственная социально-педагогическая академия М. Ю. ОЛЕШКОВ МОДЕЛИРОВАНИЕ КОММУНИКАТИВНОГО ПРОЦЕССА Монография Нижний Тагил 2006 СОДЕРЖАНИЕ ПРЕДИСЛОВИЕ ВВЕДЕНИЕ Глава 1. ПРОБЛЕМА МОДЕЛИРОВАНИЯ КОММУНИКАЦИИ 1.1. Прагматика 1.2. Прагматика и функциональный подход 1.3. Коммуникация 1.4. Коммуникация и общение 1.5. Моделирование как метод исследования коммуникации 1.5.1. Системное моделирование 1.5.2. Синергетические основы процесса системного моделирования 1.5.3. Коммуникативный процесс как система 1. 6. Текст как продукт речепорождения 1.6.1. Порождение текста 1.6.2. Восприятие текста 1.6.3. Смысл и значение 1.6.4. Дискурсивный процесс и контекст 1.7. Модели коммуникации 1.7.1. Моделирование в коммуникативной лингвистике 1.7.2. Процессуальная модель как основа изучения особенностей коммуникативного процесса 1.7.3. Современные модели коммуникации Глава 2. ДИСКУРС КАК ЕДИНИЦА КОММУНИКАЦИИ 2.1. Дискурс как междисциплинарный феномен 2.2. Основные категории дискурса 2.3. Структура текста/дискурса 2.4. Анализ дискурса 2.5. Дидактический дискурс как институциональная форма коммуникативного взаимодействия 2.5.1. Институциональный дискурс в современном социуме 2.5.2 Дидактический дискурс 2.5.3 Интенциональность и конвенциональность дидактического дискурса 2.6. Коммуникативная стратегия как категория дискурса 2.6.1. Понятие коммуникативно-речевой стратегии 2.6.1. Проблема классификации коммуникативных стратегий 2. 7. Дидактическая коммуникативная ситуация 2.8. Основы моделирования дидактического дискурса Глава 3. РЕАЛИЗАЦИЯ МОДЕЛИ ДИДАКТИЧЕСКОЙ КОММУНИКАЦИИ: ЛИНГВОПРАГМАТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ 3.1. Коммуникативные стратегии и тактики как основа модели дидактической коммуникации 3.2. Информационно-аргументирующая стратегия 3.2.1. Распределение информации в тексте/дискурсе 3.2.2. Информирующий дискурс в дидактической коммуникации 3.2.3. Аргументирующий дискурс 3.3. Манипулятивно-консолидирующая стратегия 3.3.1. Типы дискурсивных практик в дидактическом менеджменте (проблема адресата) 3.3.2. Манипулирующмй дискурс 3.3.3. Волюнтативный дискурс 3.3.4. Консолидирующий дискурс 3.4.5. Инструктирующий дискурс 3.4. Контрольно-оценочная стратегия 3.4.1. Аксиологический компонент дидактического дискурса 3.4.2. Вопросительные конструкции в дидактическом диалоге 3.5. Экспрессивно-апеллятивная стратегия 3.5.1. Эмотивность как психолингвистическая категория 3.5.2. Эмотивные коммуникативные акты в дидактическом дискурсе 3.6. Коммуникативная специфика дидактического дискурса ЗАКЛЮЧЕНИЕ БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК ПРИЛОЖЕНИЕ 1 (Глоссарий) ПРИЛОЖЕНИЕ 2 (Корпус текстов) ПРЕДИСЛОВИЕ Данная монография посвящена исследованию коммуникации, когнитивным аспектам общения в лингвопрагматическом аспекте, а также анализу речевой деятельности человека говорящего в рамках институциональных (профессиональных) дискурсов. В работе рассматриваются две составляющих коммуникации, а именно: общелингвистические аспекты коммуникации и особенности вербального взаимодействия в образовательной среде школьного урока (на материале дидактического дискурса). В результате с позиций лингвопрагматики моделируются и анализируются как сам процесс человеческого общения и его основная единица - коммуникативный акт, так и основная единица дискурса - текст. Обращение к проблеме моделирования коммуникативного процесса обусловлено тем, что, несмотря на достаточное количество исследований, посвященных проблеме речевого взаимодействия в рамках институционального общения, пока еще не удается формализовать (смоделировать) психолингвистические релевантные переменные, характеризующие сущность человеческой коммуникации, в том числе и в сфере профессионального общения. Лингвистическая прагматика, основывающаяся на функционально-деятельностном подходе, является тем направлением, которое посредством анализа дискурса и моделирования процесса дискурсивного взаимодействия позволяет изучать процессы коммуникации на основе синтеза структурно-семантического и формального анализа с функциональным. Направленность лингвопрагматики на изучение социально-культурных и когнитивно-психологических аспектов коммуникативного общения в целом соответствует современным тенденциям развития отечественного языкознания. Анализ дискурса как метод и моделирование как междисциплинарный научный подход, активно используемый в различных сферах знания (в том числе, и гуманитарных), соответственно и определили общую направленность данного исследования на многостороннее изучение феномена языкового общения, которое является объектом лингвистического анализа в широком смысле. Прагматические аспекты коммуникативного взаимодействия достаточно широко освещались и продолжают освещаться различными науками и научными течениями: лингвистикой и когнитологией, психолингвистикой и теорией коммуникаций, философией и логикой, психологией и другими научными дисциплинами. Это касается и статусно-обусловленных дискурсов, реализуемых в сфере общественных институтов. Теоретическую базу исследования составили работы в области философской герменевтики, философии диалога, связанные с концептуальными проблемами смыслового анализа речевой деятельности, В. С. Библера, М. Я. Бубера, Г. Г. Гадамера, В. Дильтея, П. Рикера, В. В. Розанова, Г. Фреге, М. Хайдеггера, Ф. Шлейермахера; работы известных ученых-психологов: Л. С. Выготского, А. А. Леонтьева, А. Н. Леонтьева, В. Н. Мясищева и других. Для рассмотрения механизмов продуцирования, восприятия и интерпретации речевых сообщений в процессе дидактической коммуникации особое внимание уделяется изучению работ по психолингвистике: моделям речевой коммуникации - Дж. Грина, Н. И. Жинкина; методам психолингвистического анализа устных сообщений - А. А. Залевской, И. А. Зимней, Э. Е. Каминской, И. Р. Лурии, Дж. Миллера, Т. М. Рогожниковой, Д. Слобина, Е. Ф. Тарасова, Т. Н. Ушаковой и других. Предпосылками исследования явились также идеи, связанные с междисциплинарным характером проблемы понимания: рассмотрение психологической природы понимания в психологической герменевтике А. А. Брудного; в психологии общения М. Р. Битяновой, А. А. Бодалева, В. В. Знакова, Б. Ф. Ломова, Л. А. Петровской; обоснование понятия «коммуникационное понимание» в теории социальных коммуникаций А. В. Соколова; использование коммуникативных стратегий для реализации интенций и преодоления барьеров понимания в речевом общении в области лингвистической прагматики - Г. П. Грайса, Т. А. ван Дейка; знакового характера понимания речевых сообщений в семиосоциопсихологии - Т. М. Дридзе. Большое количество исследований в отечественной и зарубежной науках свидетельствует о неполной разработанности указанной проблемы, об отсутствии четкого понимания сущности и закономерностей коммуникативного взаимодействия в рамках институциональных дискурсов и, как следствие, - об отсутствии концептуального подхода к анализу и моделированию коммуникативного процесса в указанном контексте. Анализ соответствующих подходов и направлений в изучении институциональных дискурсов показывает, что сущность самого процесса коммуникативного взаимодействия в общественно-профессиональных сферах составляет предмет дискуссий и значительных разногласий. В частности, невыясненными являются вопросы о том, отличается ли принципиально структура социально идентифицированных (ритуализованных, институциональных и др.) дискурсов от дискурса бытового речевого общения, и если это так, то какую роль в этом играют такие факторы, как макроинтенция, конвенциональность, обусловленность контекстом и др. Малоисследованными остаются проблемы, касающиеся специфики компонентов значения и смысла при передаче информации от адресата реципиенту, а также процессов, происходящих при порождении, интерпретации и восприятии смысла. Несмотря на значительное количество исследований в этой сфере, для общих теоретических вопросов реализации дискурсивных стратегий и тактик в институциональных сферах так же, как и для теории эффективного моделирования дискурса/текста в целом, характерны следующие противоречия: выдвигается постулат о том, что языковое общение структурно является одним из базовых в коммуникативной лингвистике, но корреляция между структурой языка и структурой дискурса, в частности, в сферах институционального взаимодействия, недостаточно четко определена; отсутствие определенности по вопросу соотношения различных коммуникативных моделей и процедурных сценариев интеракции в процессе дискурсивного взаимодействия приводит к недостаточной обоснованности номенклатуры речевых стратегий и тактик, реализуемых в институциональном общении на когнитивном уровне; неоднозначны позиции исследователей и по вопросу о том, в каких отношениях находятся категории текста/дискурса, такие, как референция, пресуппозиция, инференция, импликатура и др. с прагматическим контекстом общения и как перечисленные категории влияют на релевантность взаимодействия, что не позволяет адекватно обосновать причины коммуникативных неудач в конкретных речевых ситуациях. Разрешение указанных противоречий, а также осознание природы коммуникации в институциональном аспекте и построение адекватной модели должны обеспечить эффективность взаимодействия субъектов общения в коммуникативном плане на лингвопрагматическом, когнитивном и психолингвистическом уровнях. Решение такой проблемы в «прикладном» аспекте, например, при анализе коммуникативных процессов в статусно-обусловленных ситуациях взаимодействия в образовательной среде школьного урока, невозможно без обращения к следующим вопросам: какова структура коммуникативного события в рамках институционального общения и является ли оно дискретным; можно ли определить конечное число речемыслительных параметров коммуникативного поведения субъектов образовательного процесса в сфере дидактического взаимодействия, детерминирующих успешность общения или провоцирующих коммуникативные неудачи; обращение к каким коммуникативным и когнитивным категориям даст необходимый эффект в изучении и моделировании такого процесса и др. Одним из главных вопросов, вероятно, является такой: возможно ли в принципе проектирование педагогически релевантной модели речевой деятельности учителя, основанной на четком разграничении структурного (формального), смыслового (семантического) и деятельностного аспектов речи? Для ответов на поставленные вопросы, по нашему мнению, необходимо применить комплексный подход, основанный на использовании ряда общетеоретических и более частных принципов, методов и приемов анализа. В качестве основных принципов, определяющих парадигму анализа отношений между коммуникантами в процессе речевого взаимодействия выступают следующие: 1) положение феноменологии о признании интенциональности неотъемлемой характеристикой человеческого сознания; 2) принцип антропоцентризма, согласно которому в фокусе лингвистического анализа должна находиться языковая личность как субъект речевой деятельности; данный тезис явился основой для ряда частных положений, определивших направленность и специфику проведенного исследования: • языковая личносгь каждого отдельного индивидуума уникальна, и этот факт находит свое отражение в речевом поведении, в частности, в порождаемых высказываниях; • характерные лингвистические особенности того или иного речевого продукта (= текста) передают (зачастую в опосредованном виде) особенности структуры и динамики процессов в концептосфере конкретной языковой личности. В методологическом арсенале исследования представлены как методы, заимствованные из психологии и лингвистики, так и специфические методы, учитывающие особенности предмета исследования. Среди них использовались наблюдение и самонаблюдение. Следует учитывать, что при исследовании речевого общения существует ряд сложностей: «возмущающее» присутствие третьего (исследователя); операциональные трудности при фиксации в протоколах невербальных компонентов коммуникации; измерение содержания когнитивного уровня текущей ситуации в каждый конкретный момент диалогического хода партнеров по общению. Эти методы «работают» в несколько искусственных условиях, так как испытуемый осознает происходящий процесс и вольно или невольно «лакирует» свое речевое поведение. При этом возможны различные нарушения внутренней валидности. Для получения более достоверных данных осуществлялось «полевое» наблюдение, что технически выражается в фиксации речевых особенностей дидактического процесса «на карандаш» или с помощью скрытого диктофона. Из «прямых» методик психолингвистического исследования использовались семантическое шкалирование и ассоциативные техники. В «косвенных» методиках осуществлялся мониторинг таких параметров, как длительность процессов, количество и характер совершаемых речевых ошибок, речевые паузы (хизатические особенности вербального взаимодействия) и т.д. В целом, использовались следующие методы и приемы: анализ текста/дискурса в его разновидностях (конверсационный анализ; интент-анализ; контент-анализ, категориальный и пропозициональный анализ и др.); методы наблюдения и самонаблюдения; моделирование и формализация смысла фрагментов дискурса посредством фиксации и схематизации и проверка моделей косвенным путем; интроспекция. Комплексный характер объекта, предмета, цели, а также избранного методологического подхода обусловили необходимость исследования языкового материала в виде корпуса моно- и диалогических текстов (см. Приложение 2), зафиксированных как продукты порождения речевой деятельности коммуникантов в образовательной среде урока в общеобразовательных школах Нижнего Тагила и Свердловской области. Анализировались как «полные речевые фотографии урока», так и фрагменты текстов (в случае «локального» объекта изучения). Хочется выразить признательность коллегам-преподавателям и поблагодарить за поддержку и профессиональное участие д.ф.н. проф. А. П. Чудинова, д.ф.н. проф. В. И. Карасика, д.ф.н. проф. В. П. Коневу, к.ф.н. доц. Н. М. Чудакову, а также студентов-«дипломников» И. Чурикову, Е. Лобашову, Ю. Антипову, О. Буйнову, В. Савкову, А. Кондрашину, О. Пунтус, Н. Суренскую, принявших активное участие в создании корпуса дидактических текстов. ВВЕДЕНИЕ Основным стимулом интенсификации исследований в области речевого взаимодействия сегодня является прагматическая проблема оптимизации процесса общения, при этом, ввиду «необъятности» объекта, описание тех или иных аспектов речевого воздействия предполагает экспликацию очерченных самим автором ограничений в проблематике. «Взаимодействие двух подходов гуманитарного и сциентистского выступает по-разному на различных уровнях анализа какого-либо языкового объекта» [Сусов, 1985: 12]. Коммуникативное направление в языкознании, как и многие другие гуманитарные науки в целом, может быть представлено следующими оппозициями: пассивность объекта – активность субъекта (личности), объективность предмета – субъективность деятеля, «отстраненность» исследователя (наблюдателя) – включенность участника (коммуникатора), аддитивность фактов целостность подхода, имманентность процесса - дискретность взаимодействия и др. Человек в контексте лингвопрагматической парадигмы выступает своеобразной противоречивой сущностью, природа которой определяет как методологию анализа явлений и процессов, так и концептуальные закономерности моделирования деятельностных систем, в которых он является субъектом. Данный постулат, на наш взгляд, является существенным для понимания перспективы развития коммуникативной лингвистики как направления, изучающего сущность знакового опосредования сознания человека, определяемую, с одной стороны, строем языковой системы, а с другой языковой ментальностью каждой культуры и национальным самосознанием. Прагматический подход к языку видоизменяет природу лингвистического анализа и сам характер используемых методов и последовательность процедур. Коммуникативная лингвистика оппозиционна по своей сути «таксономической» лингвистике, так как в изучении процессов вербального взаимодействия использует, наряду с прагмалингвистическими методами, инструментарий психологии, социо- и культурологии, семиотики, логики и других наук. Взяв за основу три фундаментальных и наиболее значимых аспекта, характеризующих язык в его естественном состоянии: лингвистический, психологический и социальный - можно говорить об изменении концептуальных парадигм многих наук, в том числе и философии. При этом под лингвистическим аспектом языка следует понимать его физическое выражение, которое имеет звуковую или графическую форму, а также то, что обычно называют значением. Психологический аспект вносит в понятие «язык» процессуальный смысл и позволяет рассматривать «реализацию» языка как деятельность. Подход к языку с этой точки зрения дал основание психологам, психолингвистам, а затем и методистам выделять в качестве объектов изучения и усвоения языка навыки и умения, которые составляют структуру не только речевой, но и всякой другой деятельности (А. А. Леонтьев). Выделение социального аспекта обусловлено социальной, то есть коммуникативной, функцией языка. С этой точки зрения язык выступает не просто как речевая деятельность, а приобретает функциональную значимость на уровне «коммуникативного поведения», выступает как средство, орудие общей деятельности человека. В частности, аналитическая философия подразумевает анализ употребления языковых знаков и выражений в качестве источника постановки и решения философских проблем; более того, философия как наука фактически сводится к такому анализу [Кронгауз 2001]. Таким образом происходит переход от одного объекта исследования к другому - от человека и мира - к языку, на котором можно говорить о человеке и мире. Лингвистическая философия, концентрирует внимание на содержательном анализе обыденного языка. Многие работы лингвистических философов (Дж. Остин, П. Ф. Стросон, Дж. Серль и др.) имеют очевидную лингвистическую ценность. Фактически, сегодня лингвистика получает новый стимул, новые цели и перспективы для приложения своих сил к исследованию языкового общения. Если ранее влияние философии и психологии возвращало лингвиста в гуманитарный контекст, то сейчас уже сам анализ языка и речи становится частью философии, социологии и психологии (Н. Д. Арутюнова), тем самым подтверждая прикладной статус лингвистики, все более ориентирующейся на решение «внешних» задач, что предполагает разнообразное применение лингвистических данных как к изучению объектов из области других наук, так и использование их в общефилософской парадигме современного знания о человеке. Одним из возможных «инструментов» изучения речевого поведения человека является лингвопрагматический подход, стратегия которого состоит в построении искусственных моделей, систем, выполняющих задачу ограниченного понимания языка. Такие модели обеспечивают возможность перехода к экспериментальной проверке адекватности, которая позволяет выявить как сильные, так и слабые стороны гипотетических механизмов, задействованных в коммуникативном процессе. Разработанные подобным образом имитационные схемы не следует рассматривать как буквальные модели деятельности человеческого мозга и его участия в коммуникации на уровне функционирования. Задача состоит в построении моделей речевой деятельности, описывающих носителя языка как языковую личность и рассматривающих его коммуникативную деятельность в прагматическом плане на некотором естественном уровне. Следует учитывать, что человек как обладатель «языкового процессора» определенной мощности имеет ряд врожденных свойств, накладывающих ограничения на способы используемой репрезентации, типы стратегий обработки информации, на уровень внимания, объем памяти и на многие другие конкретные характеристики. В идеале исчерпывающая когнитивная теория должна включать объяснение всех этих параметров. Реально же исследователь имитирует сущность функционирования символической системы человека посредством построения другой системы, имеющей иные, «упрощенные» физические характеристиками, что приводит к возникновению некоторых фундаментальных различий, отражающих сущность функционирования речевых механизмов. Такого рода «приближения» объясняются ограниченными возможностями современной науки и, безусловно, наличием большого числа «переменных», присущих моделируемому процессу. В то же время, этот подход дает возможность описать механизмы порождения/восприятия речи на таком уровне детализированности, который обладает доказательным соответствием в прагматическом плане, что может быть реально зафиксировано и изучено. Такие исследования проводятся [см. Сухих, Зеленская 1998; Винокур 1993 и др.]. При невозможности осуществления точной экспериментальной верификации гипотез (а это, к сожалению, имеет место) необходимо прибегать к иным критериям для отбора и исключения альтернатив. Главный эвристический прием заключается в «независимом обосновании», суть которого состоит в том, что если единый механизм объясняет набор различных феноменов, он более эффективен, чем тот, который используется лишь для того, чтобы обрабатывать только одну часть данных. Лингвопрагматический и когнитивный подходы позволяют эффективно изучать широкий спектр языковых феноменов, к которым применима их эвристика. В частности, некоторая гипотеза относительно производства или понимания высказываний в прагматическом плане приобретает большую значимость, если она может быть использована также для объяснения других когнитивных процессов — таких, например, как восприятие информации или принятие решений. Таким образом, анализ и моделирование коммуникативных процессов, в том числе и в институциональной сфере, приобретает сегодня не только теоретическую, но и практическую значимость. Для обоснования методологии исследования в общем теоретическом плане представляется целесообразным ввести понятие продукт речевой деятельности, каковым является текст/дискурс определенной протяженности, являющийся итогом устной коммуникации безотносительно к его формату (монолог или диалог), функционально-стилевой принадлежности и характеру протекания речевой деятельности (спонтанному или аранжированному). Это позволяет рассматривать дидактическую коммуникацию в общей парадигме речевого взаимодействия различных типов, рассматривая создаваемые коммуникантами «речевые произведения» в аспекте их текстовой структуры. Таким образом, минимальный объект (единица) лингвопрагматического анализа - это фрагмент речи, обладающей семантической завершенностью, что может быть зафиксировано исследователем. Совокупность таких единиц образует текст/дискурс, который воспроизводится в прагматических рамках речевой ситуации как «фрагмент интертекста культуры» [Эко 2004: 142]. При этом текст воспринимается наблюдателем двояко: как процесс («развертка» во времени) и результат (продукт речевой ситуации, зафиксированный «на выходе») индивидуальной текстовой деятельности. Вопрос о том, считать ли продукт (результат) устной спонтанной речи текстом, является дискуссионным [Гальперин 1981, Кормилицына, Сиротинина 1994, Матвеева 1994]. В частности, как отмечает Н. И. Борисова, «в качестве аргументов в пользу нетекстовой природы разговорного диалога приводились такие его качества, как отсутствие тематической целостности, жанровой определенности, принципиальная невозможность замысла, непредсказуемость и спонтанность развертывания и гипертрофированная ситуативная интервенция, не свойственные каноническому монологическому тексту» [Борисова 2005: 7]. Любой текст дробится на части, которые, объединяясь, сохраняя единство, цельность произведения, обеспечивают последовательность (континуум) излагаемых событий, фактов, действий. Между описываемыми событиями должна быть преемственность, определенная связь, не всегда эксплицитно представленная выработанной системой языковых средств – союзами, причастными оборотами и прочим. Для обозначения таких форм связи И. Р. Гальперин вводит термин «когезия». «Когезия – это особые виды связи, обеспечивающие континуум, то есть логическую последовательность, взаимозависимость отдельных сообщений, фактов, действий» [Гальперин 1981: 74]. Кроме того, целостность текста как продукта дискурсивной ситуации коррелирует с таким понятием, как «когеренция», причем если когезия рассматривается как формально-грамматическая связанность компонентов текста/дискурса, то когеренция, как отмечает М. Л. Макаров, «охватывает не только формально-грамматические аспекты связей высказываний, но и семантико-прагматические» [Макаров 2003: 195], что позволяет дифференцировать когеренцию на глобальную, локальную и тематическую. Особенно важным это представляется для институциональных типов дискурса, так как когеренция зависит от таких факторов, как статусно-ролевая структура общения, тип деятельности, социальный институт, степень формальности, фиксированность темы и предварительная подготовленность коммуникантов [там же: 197]. Можно считать, что целостность как важнейший атрибут существования и функционирования текста отмечается большинством исследователей [Гальперин 1981, Жинкин 1982, 1998, Зарубина 1979, Кожина 1996, Купина 1992, 1996, Леонтьев 1979, Матвеева 1990, 1994, Москальская 1981, Мурзин, Штерн 1991 и др.]. Целостность текста/дискурса имеет функционально-коммуникативную основу, так как проявляется на ранних превербальных этапах порождения речи (у говорящего) как нерасчлененный образ-гештальт: цельность продукта речевой деятельности есть результат интеграции речевого произведения на основе замысла (Н. И. Жинкин), внутренней программы речевого действия на каждом этапе коммуникации. По мнению А. А. Леонтьева, «целостность текста не определима лингвистически» [Леонтьев 1979: 28] и соотносится со сферой бессознательного. В процессе восприятия текста адресатом в психологическом аспекте может быть выделена коммуникативно-ситуативная «составляющая» целостности текста/дискурса, который рассматривается как «замкнутая смысловая система» [Лурия 1979: 201], как определенный смысловой концепт, осознаваемый реципиентом как единое целое. При этом следует учитывать, что в процессе речевого взаимодействия имеют место более или менее структурированные (целостные) формы – ср. выступление на судебном заседании и бытовой диалог. В то же время (и на это указывают многие авторы) проблема текстовой или нетекстовой природы процесса общения (в частности, институционального, как в нашем случае) зависит от исходной теоретической позиции исследователя [Гальперин 1981, Колшанский 1984, Мурзин, Штерн 1991]. Так, если считать, что на уровне текста/дискурса имеет место определенная структурная организация, позволяющая характеризовать его как нечто «цельное», а не просто как набор беспорядочных реплик и высказываний, то итоговый продукт любой осознанной трансакции можно считать текстом. «Высказывание и текст суть две стороны одного целого» [Бахтин 1979: 282]. Исследователи, работающие в рамках этого подхода, стремятся выявить и описать закономерности структурирования текста как целого. Дифференцируются содержательная, коммуникативная, структурная, стилистическая целостность [Москальская 1981, Реферовская 1983], выделяется модальная целостность текста как интеграция модальнооценочного и тонального полей [Баранов 1993, Степанов 1982 и др.], рассматриваются проблемы динамики и структурной самоорганизации текста [Москальчук 2003] и т.п. Итак, результатом (продуктом) дискурсивной деятельности коммуникантов в рамках институционального (в нашем случае – дидактического) общения является текст как лингвистическая единица, обладающая, наряду со специфическими, свойственными устному общению, характеристиками, целостностью, что позволяет осуществлять изучение и анализ дискурсивного процесса в текстологическом аспекте. Таким образом, одна из основных задач нашего исследования комплексное описание особенностей речевого поведения коммуникантов в рамках процесса дидактического взаимодействия в образовательной среде урока с учетом коммуникативно-ситуативных, когнитивных, речедеятельностных и дискурсивно-прагматических факторов. Дидактический текст как продукт и результат дискурсивной деятельности развивается в динамике и может быть интерпретирован как типичная форма организации коммуникации и речевого поведения в институциональном взаимодействии, имеющая диалогическую природу. Действительно, в рамках образовательной среды урока даже развернутые (монологические) нарративные текстовые структуры подразумевают наличие адресата. Таким образом, и дидактический монолог, и дидактический диалог могут рассматриваться как в дискурсивном, так и в текстовом планах. Процесс дидактической коммуникации в целом и тексты как результаты этого процесса могут быть рассмотрены в четырех аспектах: коммуникативно-ситуативном, когнитивном, психолингвистическом (речедеятельностном) и дискурсивно-прагматическом (речеповеденческом). Перечисленные аспекты методологически обусловливают четыре уровня описания коммуникативного процесса в рамках дидактического взаимодействия, что находит выражение в избранной стратегии исследования. На каждом из перечисленных уровней может быть выделен предмет исследования и определен круг задач. Так, анализ коммуникативно-ситуативных факторов позволяет рассмотреть дидактическое речевое взаимодействие как особый тип коммуникативного события, имеющего дискретную природу и характеризующегося совокупностью экстралингвистических параметров. Основными структурными единицами дидактического общения в условиях образовательной среды урока (в иерархической последовательности) являются: коммуникативный акт - коммуникативный ход (макроакт) трансакция. Продуктом (результатом) этого события являются порождаемые коммуникантами тексты. На когнитивном уровне обобщения стандартных структурных компонентов дидактической коммуникативной ситуации моделируется процесс информационного обмена коммуникантами в границах трансакции на основе пропозициональной синхронизации, типовой пресуппозиции и когнитивного резонанса. Общий пресуппозициональный фонд участников коммуникативного события является когнитивной основой речевого поведения коммуникантов в ситуативно определенных условиях деятельности, что обусловливает адекватную интерпретацию коммуникативного события на «текстовом» уровне. Психолингвистический уровень позволяет продемонстрировать влияние структуры речевой деятельности (в условиях конвенциональности и ритуализации дидактического речевого взаимодействия) на порождение, восприятие, интерпретацию и понимание продукта коммуникации (текста), для чего рассматриваются особенности превербального этапа (замысел, коммуникативное намерение) и особенности его речевой реализации в дидактической коммуникации. Анализируется комплекс основных параметров, сочетание которых определяет своеобразие и жанровую отнесенность дидактического дискурса: категория интенциональности, тип и форма коммуникации, структура высказывания, коммуникативные стратегии и тактики и др. Дискурсивно-прагматический уровень позволяет проанализировать механизмы структурирования дидактического дискурса в речеповеденческом (процессуально-динамическом) аспекте. При анализе дидактического речевого взаимодействия мы используем термин текст/дискурс для обозначения порождаемого коммуникантами продукта (результата) речевой деятельности в процессуальном аспекте (в динамике). Ритуализация речевого поведения коммуникантов в рамках институционального общения позволяет продуценту речи прогнозировать речевые действия участников коммуникации и реализовывать необходимые коммуникативные стратегии в стандартных речевых ситуациях. Институциональная обусловленность дидактического дискурса, который, в отличие от разговорного, ориентирован на структуру, содержит значительное количество речевых ограничений, специфическую фиксированную мену коммуникативных ролей, четко очерченные временные рамки и др., позволяет анализировать коммуникативные процессы и их результаты (= тексты) достаточно объективно. В контексте данного подхода текст как результат дискурсивного процесса является материальным воплощением инициальной установки адресанта. Это своеобразный итог дискурсивной (коммуникативной) ситуации. Таким образом, в лингвопрагматическом аспекте под текстом понимается развернутая вербальная форма осуществления речемыслительного замысла автора («говорящего»). Анализ процесса дидактической коммуникации в рамках этих качественно различных подходов позволяет осуществить корреляцию различных уровней структурирования процессов коммуникации и порождаемых коммуникантами текстов. При этом учитывается категория конвенциональности, позволяющая выявить коммуникативную координацию речевого поведения участников дидактического взаимодействия, реализующуюся в ряде типовых разновидностей. В ходе исследования выделяются следующие аспекты изучения процесса дидактической коммуникации, находящие материальное выражение в текстовых свойствах результата этого процесса: а) внешние по отношению к тексту интегрирующие коммуникативно-ситуативные и дискурсивнопрагматические факторы организации речемыслительной деятельности коммуникантов; б) внутренние (когнитивные) факторы порождения, адекватного восприятия и инерпретации текста/дискурса на речедеятельностном уровне; в) стандартные (клишированные) способы речевого поведения коммуникантов в процессе речевого взаимодействия рассматриваемого типа. Все эти факторы находят выражение в категориально-текстовых характеристиках речевого продукта и типичных способах их текстовой представленности в процессе дидактической коммуникации на уровне эксплицитной структурной упорядоченности, позволяющей считать процесс и результат речевого взаимодействия - дидактический текст/дискурс особым типом организации речи и самостоятельной коммуникативной единицей. Глава 1. ПРОБЛЕМА МОДЕЛИРОВАНИЯ КОММУНИКАТИВНОГО ПРОЦЕССА 1.1. Прагматика Лингвистическая прагматика – это направление лингвистических исследований, рассматривающее корреляцию языковых единиц и условий их употребления в коммуникативно-прагматической среде взаимодействия коммуникантов (говорящего/слущающего). Среда (пространство) взаимодействия характеризуется такими параметрами, как место и время коммуникативного акта, связанные с ним интенции и экспектации и др. Фактически, лингвопрагматика описывает язык в акциональном (деятельностном) аспекте. Понятие прагматики появляется ранних работах по семиотике, ставивших целью изучение структуры семиозиса (знаковой ситуации) в динамическом, процессуальном плане (Чарлз Сандерс Пирс, Чарлз Уильям Моррис). Ч. У. Моррис (1938) дифференцировал три раздела семиотики, выделив синтактику (синтаксис), описывающую отношения между знаками, семантику, изучающую отношения между знаком и десигнатом, и прагматику, рассматривающую отношения между знаком и его интерпретатором. В развитии идей формальной прагматики большой вклад сделан Рудольфом Карнапом. Лингвистическая прагматика на начальном этапе обратилась к описанию дейксиса (шифтерные категории Р.О. Якобсона). Лингвопрагматика тесно связана с социолингвистикой и психолингвистикой, с философией естественного языка, теорией речевых актов, с когнитивной наукой, функциональным синтаксисом, лингвистикой текста, анализом дискурса, теорией текста, конверсационным анализом, этнографией речи, а в последнее время - с исследованиями в области искусственного интеллекта, общей теорией деятельности, теорией коммуникации. В лингвистическую прагматику при широком ее понимании включаются проблемы дейксиса, конверсационных импликатур, пресуппозиций, речевых актов и др. В современной прагматике существуют два направления: первое ориентировано на систематическое исследование прагматического потенциала языковых единиц (текстов, предложений, слов, а также явлений фонетико-фонологической сферы), второе изучает взаимодействие коммуникантов в процессе языкового общения. Представители первого течения рассматривают проблемы, связанные с установлением границ между семантикой и прагматикой, в равной степени имеющими дело с языковыми значениями (Ханс-Хайнрих Либ, Роланд Познер, Дж. Р. Серль, Петр Сгалл, Н. П. Анисимова). При этом к сфере семантики относят независимые от контекста значения языковых единиц (условия истинности пропозиций/высказываний), а к области прагматики - речевые функции языковых высказываний и ситуационно обусловленную сторону выраженных в них пропозиций. Дискутируются вопросы об отношении семантических и прагматических аспектов при трактовке значения дейктических знаков, указывающих на взаимное положение коммуникантов в системе координат «Я – Здесь – Сейчас», проблемы пресуппозиций (не нуждающихся в выражении предпосылок реализуемых высказываний) и т. д. В рамках такого автороцентрического подхода к анализу высказывания выделяются прагматическая рамка и пропозициональная часть. Второе течение лингвистической прагматики в начале 70-х гг. ХХ века интегрируется с теорией речевых актов. Появляется большое количество эмпирических исследований в области конверсационного анализа, осуществляются попытки исследовать взаимоотношения семантики и прагматики (на материале дейксиса, пресуппозиций и т.п.). Особое внимание уделяется правилам и конвенциям языкового общения, организующим чередование речевых ходов коммуникантов, структурирование и упорядочение в смысловом и формальном аспектах линейной «развертки» дискурса, обусловливающей отбор языковых средств и структуру высказываний в соответствии с требованиями количества, качества и релевантности передаваемой информации, с учетом статусных ролей коммуникантов, оптимального способа передачи сообщения, соблюдения вежливости к собеседнику, предвидения имеющихся у адресата знаний и его информационных потребностей и др. Можно считать, что современные исследования в области лингвистической прагматики имеют интернациональный характер и отличаются исключительной многоаспектностью (П. Вацлавик, Дж. Х. Бивен, Д. Д. Джексон, Х. П. Грайс, Д. Хаймз, Р. Ч. Столнейкер, Д. Вундерлих, Й. Ребайн, Дж. Версурен, Д. Вандервекен, Т. А. ван Дейк, С. Левинсон, Дж. Лич, Я. Мей, И. П. Сусов, В. В. Богданов, Л. П. Чахоян, Г. Г. Почепцов, Г. Г. Почепцов мл., О. Г. Почепцов, В. В. Лазарев, Ю. С. Степанов, Т. В. Булыгина, Н. Д. Арутюнова, Е. В. Падучева, А. Е. Кибрик, И. М. Кобозева, В. З. Демьянков, А. А. Романов, В. И. Карасик, С. А. Сухих, М. Л. Макаров, Л. Г. Васильев, В. И. Иванова, В. И. Заботкина и др.). 1.2. Прагматика и функциональный подход Существует ряд ограничений, присущих формальной лингвистической теории, которые теряют свою силу в рамках функциональной парадигмы. Поэтому современная теория языка должна изучать не только продуцируемые и интерпретируемые языковые единицы, но и обращаться к природе тех когнитивных процессов, которые сопутствуют «продуктивной» деятельности коммуникантов. Безусловно, конкретная структура и содержание доступных наблюдению языковых фактов важны, но играют вторичную роль, так как являются результатом используемых в ходе коммуникации соответствующих ментальных процессов. Важнейшую роль при этом играет контекст, сущность и природу которого целесообразно определять не только в плане порождаемого коммуникантами языкового текста/дискурса с учетом «ситуативных» фактов, присущих высказыванию (лингвистических, социальных и прагматических), но и в терминах когнитивных структур. Так, например, формально-структурный подход к семантике основывается на рассмотрении только структурных отношений между словами и высказываниями, которые берутся независимо от контекста их употребления и могут быть формализованы с помощью математической логики. Д. Уильсон отмечает, что «...проблемой является определение тех аспектов приемлемости, которые связаны с условиями неистинности. Они представляются мне явно неоднородными и включают соотнесенность с социальными установлениями, правилами дискурса, психологическими соображениями и контекстуальными факторами самого различного порядка. Более того, они представляются мне в своем большинстве, если не во всех случаях, явно нелингвистическими и, конечно, не относящимися к компетенции говорящего - слушающего. По этим причинам я хотел бы принципиально исключить их из семантического описания» [Wi1sоn, 1975: 14]. В итоге, все лингвистические факты, которые взаимодействуют с контекстом (социальным, текстуальным или психологическим), переадресуются в сферу прагматики. Функциональный подход не проводит резкого разграничения между символьными структурами, которые представляют знание языка, знание языкового употребления и знание мира. Единицей психолингвистического анализа речевой деятельности является элементарное речевое действие или речевая операция, акт речевой деятельности - речевое событие. Любое речевое событие имеет в основе все основные признаки деятельности, а именно: 1) предметность («опора» на объективный предметный мир; 2) общественно-исторический (социальный) характер; 3) целенаправленность; 4) мотивированность; 5) интегративность (синтез процессов интериоризации и экстериоризациии); 6) временная протяженность и процессуальная основа. Как отмечает Т. Виноград, «современная лингвистическая теория тщательно избегала процессуального подхода к языку. Это обусловлено в значительной степени догмой, согласно которой теории, основывающиеся на рассмотрении использования языка или мыслительных процессов, являются теориями «употребления» и, следовательно, по природе своей вторичными по отношению к более фундаментальным теориям «компетенции». Многие лингвисты принимают эту схему довольно некритично. Она основана на том наблюдении, что существует много факторов, влияющих на различные детали языкового употребления, которые не связаны с основной структурой языка. Теории должны стремиться абстрагироваться от покашливания, запинок и переключения внимания, которые прерывают нормальное использование языка человеком, точно так же, как простая теория механики постулирует существование воображаемого мира, где отсутствует трение» [Виноград 2001: 55-56]. В современных условиях развития гуманитарных наук в рамках коммуникативной парадигмы игнорирование модели передачи и обработки информации вызывает определенные сомнения в том, можно ли описать языковую структуру независимо от процессов языкового употребления и будет ли полученное описание более простым и логически первичным по отношению к любому описанию, эксплицитно основывающемуся на процессах передачи и обработки информации. Вероятно, как отмечает Д. Уильсон, «истинность этой гипотезы - вопрос эмпирический - аналогичное утверждение верно для одних наук и неверно для других. Есть некоторое основание считать, что она верна для тех аспектов синтаксиса, которые обусловливают грамматически правильные суждения (хотя открытым является вопрос для тех областей, где подобные суждения являются размытыми), но нет никаких свидетельств того, что она верна для языка в целом, особенно когда принимается во внимание значение» [Wi1sоn 1975: 56]. Известно, что существует несколько уровней анализа механизмов функционирования языка. Многие современные теоретические положения языкознания имплицитно основываются на выделении одного уровня как теоретически «приоритетного», отводя остальным положение вторичных. На самом деле природа человеческого языка сопоставима с комплексным искусственным объектом, функционирование которого получает объяснение в терминах как общих, лежащих в его основе принципов, так и в специфических конструктивных особенностях данного механизма. Значительная часть исследовательской работы в области когнитологии и процессуальной семантики основывается на изучении системы и структуры процессов, происходящих «в голове» языковой личности. При этом предполагается, что большинство доступных наблюдению регулярностей должны получать объяснение именно на этом, «первичном» уровне, а не как следствия, эксплицитно представленные в продукте речи. Моделирование процессов, происходящих на когнитивном уровне, позволяет осуществить редукцию в плане описания «идеальных» механизмов (моделей) порождения/восприятия речи с последующей экстраполяцией полученных результатов на реальные коммуникативные действия. Как отмечает Т. Виноград, «проблема нахождения правильного набора моделей является центральной для построения модели пользователя человеческим языком. Наша цель состоит в разделении системы на модули, объяснение которых упрощалось бы раздельным описанием их внутреннего структурирования и взаимодействия. Не может быть отдельных "семантических" или "синтаксических" механизмов или даже отдельной "языковой способности", как предполагает Хомский [см. Chomsky 1975]. Эти категории могут служить лишь как первые шаги с целью упрощения анализа, но остается открытым эмпирический по своей природе вопрос о том, представляют ли они такое разделение, которое способно помочь последовательному описанию значительно более крупной системы — системы языковой и мыслительной деятельности» [Виноград 2001: 82]. При коммуникативном подходе «динамические» факторы лингвистической модели используются с целью объяснения структуры языка на уровне абстракции, который не может считаться релевантным для понимания всех основных процессов речевого взаимодействия. На каждом этапе развития теории необходимо решать, какие аспекты коммуникативного процесса реально могут быть выделены и исследованы, а какие можно игнорировать для упрощения проблемы. Но при этом необходимо учитывать номенклатуру «способностей», которые формируют компетенцию человека в использовании языка и во многом являются «процессуальными» - они включают алгоритмы обработки воспринимаемых входных данных и хранящейся в памяти информации, стратегии получения выводов, способы представления накопленного знания в символьных структурах и т. п. Продуцирование, восприятие, интерпретация и понимание высказываний происходит в рамках структуры процессов текущей мыслительной деятельности, которые включают как языковые, так и неязыковые элементы. Большинство высказываний могут пониматься только с учетом широкого контекста, то есть, фактически, лингвопрагматическое изучение языковых процессов — это часть более широкой формализации мыслительных процессов в целом. Каждое высказывание конкретного коммуниканта имеет интенциональную основу: репродуцируется для реализации определенной комбинации коммуникативных намерений в рамках выборов, предоставляемых данным языком. Современные исследования в когнитивной науке используют ряд терминов, необходимых для описания набора символьных структур, которые существуют в некоторой материальной системе (например, "представление", "знание", "модель"), включают такие слова, которые имеют точные значения в различных областях науки и философии, но которые принимают в некоторой степени иное значение в контексте прагматического анализа коммуникации. Так, не все единицы, представляемые символьными структурами, соответствуют материальным ("реальным") объектам, они включают абстракции, которые адекватны таким сущностям, как: физические и социальные объекты; присущие им свойства; события; абстрактные категоризации объектов, свойств и событий; сложные концептуальные объекты, свойства и события, построенные из дескрипций, сформулированных в терминах других мыслительных сущностей; языковые объекты различных уровней (слова, выражения и др.); гипотетические интерпретации объектов, свойств и событий, имеющихся в символических системах других людей. Многие символьные структуры соответствуют суждениям относительно реалий (явлений действительности), представленных составляющими их символами, причем операции над этими структурами порождают другие структуры как результат мышления или рассуждения относительно этих явлений и порождаемых в контексте их анализа суждений. Полный набор таких структур трактуется как «языковая картина (модель) мира», даже если это лишь частичное описание. Слово «модель» употребляется здесь не строго и обозначает только намерение обеспечить соответствие реальному миру; слово «мир» также употребляется в нестрогом смысле и является столь же широким по значению. В итоге, модель, имеющаяся у человека, соответствует миру только в той степени, в какой процессы создания символьных структур на основе личного опыта и процессы порождения их из других структур являются точным соответствием воспринимаемым фактам. По мнению Б. Л. Уорфа, «мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим родным языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны; напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит в основном - языковой системой, хранящейся в нашем сознании. Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяем значения так, а не иначе в основном потому, что мы участники соглашения, предписывающего подобную систематизацию» [Whorf 1956: 74]. 1.3. Коммуникация Коммуникацией традиционно принято называть процесс обмена информацией между индивидами посредством общей системы символов (знаков), языковых знаков, в частности. Эта сфера знаний и научных интересов, как и многие другие, начала формироваться еще в древние времена, поэтому определений у коммуникации приблизительно столько же, сколько и авторов работ о ней. Г.Д. Лассвелл, известнейший американский исследователь политики и пропаганды, определил главную проблему коммуникации следующим образом: Who says what to whom in which channel with what effect? Фактически, в этой фразе заключена основа универсальной модели коммуникативного процесса. Считается, что основным средством коммуникации является язык, трактуемый в этом контексте в широком (семиотическом) смысле. В то же время, интерес к проблеме коммуникации в XX и наступившем ХХI веках далеко выходит за пределы языкознания и психологии, и даже не только в новых их отраслях (психолингвистике, социолингвистике и др.), но и в прикладных сферах человеческой деятельности (СМИ, технологии телекоммуникаций и т.п.), где этот интерес первоначально носил сугубо практический характер «улучшения» коммуникации. В связи с интенсивным развитием кибернетики, компьютеризацией современного социума, интерес к проблемам искусственного интеллекта и моделирования коммуникативных процессов различных уровней (человек – человек, человек – машина и др.) возрос многократно. Сегодня проблемы теории и практики коммуникации решают специалисты многих отраслей человеческой деятельности, а исследования коммуникативных процессов входят в число наиболее актуальных, глобальных проблем человечества. Р. Крейг, исследователь проблем коммуникации, приводит мнение американского специалиста по коммуникативным технологиям Дж. Питерса о том, что понятие коммуникация сегодня применяется для определении широкого круга социальных проблем и практик, а в современном коммуникационном дискурсе превалируют два подхода: рассматривается технологический дискурс (в контексте теории информации и кибернетики) и «терапевтический» дискурс, основанный на гуманистических идеях психолога Карла Роджерса, создавшего целое направление по развитию потенциальных возможностей человека (human potential movement) на основе диалога [Craig, 2001; Craig, Tracy 1983]. Понимание коммуникации в контексте трансмиссионной модели как важнейшего связующего звена общества и как канала передачи информации и распространения знаний сегодня уступает место более широкому пониманию этого явления как «процесса, в котором символически оформляется и переоформляется наша идентичность, наши социальные связи и отношения, наш общий мир значимых объектов и событий, наши чувства и мысли, наши способы выражения этих социально выстраиваемых реальностей» [Craig, 2001: 125]. В этой конститутивной модели коммуникации составляющие ее элементы (участники, их сообщения, мысли, чувства, а также каналы и коды) представлены не стационарно закрепленными в определенной конфигурации, а рефлексивно конституируются в самом коммуникативном процессе. Можно считать, что коммуникация из чисто технической проблемы (как без помех передать сообщение) превратилась в сложную социальную проблему, в которой на первый план выдвигаются нравственный и политический аспекты. Коммуникационное поле в обществе и мире постоянно расширяется за счет включения всех аспектов творчества и смыслопорождения. При этом конститутивная модель коммуникации включает и языковой компонент. Она исходит из того, что социальная практика общения в принципе неотделима от самих представлений о коммуникации, проявляющихся в языке. Так, рассматривая «конфликт парадигм» в современной философии Нугаев Р.М. отмечает: «В самом общем случае взаимодействия нескольких парадигм, их согласование должно состоять в согласовании различных систем ценностей, и далее - разных технических приемов, способов измерения, вычисления, разных представлений о том, какой должна быть "хорошая" научная теория, разных способов наблюдения явлений - разных практик, что может быть описано в рамках концепции коммуникативного действия» [Нугаев 2001]. Социальная коммуникация носит знаковый характер. Знак — это квазиобъект, «материализованная фигура сознания», которая, выступая в качестве (в функции) заместителя реального объекта (представляя другой объект в процессе общения), задает программу деятельности и поведения его истолкователю. Знак комммуникативен по функции, а значит и по исходному определению. Вводя элементарные знаки в те или иные связи, человек формирует знаки более высокого порядка. Включая разные по сложности знаки в многоступенчатые информационные блоки, человек порождает мотивированное и целостное содержательно-смысловое образование — культурный объект (артефакт), который одновременно является единицей общения. В нем запечатлевается образ коммуникативно-познавательных намерений, а значит и программа по их осмыслению. Иерархическая коммуникативная единица, при порождении которой кристаллизуется внутренняя потребность субъекта в реализации того или иного коммуникативно-познавательного намерения, называется «текстом» (сообщением), а ее конструирование и интерпретация — «текстовой деятельностью». Лишь на основе такого понимания возможен «смысловой контакт», когда, благодаря адекватному истолкованию коммуникативных замыслов при обмене действиями порождения и интерпретации текстов, возникает эффект диалога - смысловой контакт, основанный на способности партнеров к адекватному истолкованию коммуникативных намерений [Дридзе, Орлова 1995: 87]. Считается, что коммуникативными называются такие социальные действия, субъекты которых скоординированы не посредством эгоцентричных подсчетов успеха, но при помощи актов достижения понимания. Структура и содержание коммуникативного действия могут быть лучше поняты при помощи введенных Дж. Остином понятий локационных, иллокуционных и перлокуционных актов. При помощи локуционных актов адресант (говорящий, продуцент речи) выражает состояние дел. Посредством иллокуционных актов он производит действие, высказывая что-либо (это может быть обещание, команда, клятва и т.д.). При помощи перлокуционных актов говорящий оказывает действие на слушателя. В итоге все три акта могут быть охарактеризованы следующим образом: говорить что-либо; действовать, говоря что-либо; привносить что-то, говоря о чем-либо. Как показал Ю. Хабермас, коммуникативные действия - это такие лингвистически опосредованные взаимодействия, в которых все участники преследуют иллокуционные, и только иллокуционные, цели [Habermas 1995b]. Таким образом, коммуникативное действие является более общим видом социального действия, охватывающим большее число элементов. Коммуникативные действия, в свою очередь, делятся на беседы, нормативно регулируемые действия и драматургические действия. Типами знания, которые получаются в результате этих действий, является эмпирически-теоретическое знание, формирующееся в результате теоретического дискурса, морально-практическое знание, возникающее в результате дискурса практического, и эстетически-практическое знание, формирующееся в результате эстетической критики [Hahermas 1995а]. Анализ исследований, посвященных структурированию социальной коммуникации, позволяет сделать вывод о том, что основные ее виды (межличностная, специальная и массовая) пронизывают все сферы деятельности человека и вычленяют в каждой сфере соответствующие зоны дискурса. Зона социальной коммуникации определяет иерархию ее основных функций: в межличностном общении реализуется в первую очередь контактоустановочная функция; в специальной коммуникации — информационная; в массовой коммуникации — функция воздействия на слушателя, читателя. В профессиональной сфере специальная коммуникация имеет узкоспецифическое содержание, ценное для группы индивидуумов, заинтересованных в информационном обмене; межличностная коммуникация реализуется в ситуациях деловой и дидактической социализации; массовая коммуникация связана с презентациями разного вида. При изучении коммуникации в отношении к категории «смысл», выделяются четыре коммуникативные модели: информационная (смысл является предметом сообщения); интенциональная (декодирование смысла сообщения адресатом только шаг в процессе понимания, главное — понимание интенции автора); адресатная (интерпретация смысла сообщения опирается на фоновые знания коммуникантов); диалоговая (смысл заключен скорее во взаимодействии, чем тексте-сообщении). Каждая из указанных моделей акцентирует один из аспектов коммуникации: для адресатной модели главным является социокультурный контекст; для информационной — информационная составляющая текста сообщения; для интенциональной и диалоговой — ситуативный (или информирующий) коммуникативный контекст и интерпретация поведенческих особенностей коммуникантов. Социально создаваемая реальность общения как отдельный вид деятельности оформляется и поддерживается обычными разговорами о самом общении. И эти представления и разговоры исторически складываются как традиции или теоретические подходы в виде «теории коммуникации». Таким образом, теория коммуникации неизбежно связана с культурной эволюцией общения как социальной практики. Современная социальная и речевая практика строится на принципах, выработанных на основе идей ХХ века: о глобальной взаимозависимости всех людей, о культурном и языковом разнообразии, демократии и правах человека, о влиянии языка власти на распространение социальных стереотипов, о принципиальной включенности языка в социокультурный контекст, о дискурсивном формировании идентичности, о диалогической природе языка, познания и личности и т.д. Конститутивная, или конструктивная модель общения, строится как рефлексия об этой практике. Хотя трансмиссионная модель общения уже не удовлетворяет ни теорию, ни практику общения, а идея конститутивной модели активно обсуждается, практической реализации и всеобщего признания она еще не получила. Причина этого заключается в том, что такая модель должна быть интегративной, то есть построенной с учетом данных исследования всех аспектов коммуникации: языкового, социального, психологического, технологического, семиотического, культурологического и др. Такие исследования сейчас интенсивно ведутся как в отечественной науке, так и за рубежом. Задача построения интегративной теории коммуникации сформулирована Дж. Гамперцем, который подчеркнул, что, для того чтобы разобраться в сложном взаимодействии и взаимообусловленности языка, мышления, культуры и общества, необходима «общая теория вербальной коммуникации, которая интегрирует наши знания о грамматике, культуре и интерактивных конвенциях в единый всеобъемлющий комплекс понятий и аналитических процедур» [Gumperz 1982: 4]. Таким образом, общая теория вербальной коммуникации находится на пути становления как единая основа гуманитарной мысли, на базе которой и развивается комплекс наук, включающий лингвистику, антропологию, социологию, психологию, философию, культурологию. Кроме того, значительное место в этой теории должны занять современная риторика, семиотика, феноменология, герменевтика. Сегодня социальные науки в целом развиваются под влиянием идей символического интеракционизма Дж. Мида, который в своей работе «Разум, Я и Общество» объясняет социальные процессы как взаимодействие индивидов в группе и обществе, при этом социальная реальность складывается из многообразия возможных «перспектив» и систем социальных взаимодействий. В процессе общения люди создают те смыслы, которыми руководствуются в своей деятельности, а язык и жесты выступают в качестве особых символических средств, с помощью которых осуществляется общение [Mead 1934]. Коммуникация становится конструктивным социальным процессом общения, в котором человек проявляет свои личные качества: черты характера, отношение, верования, убеждения, эмоции, когда одновременно происходит влияние участников взаимодействия друг на друга с необходимым изменением личностного и группового «сознания». При этом теория коммуникации берет на вооружение ставшие классическими концепции Л. С. Выготского (об интериоризации социального опыта), А. Н. Леонтьева (о деятельностной основе личности), К. Левина (теория групповой динамики), К. Ховланда (теория убеждения), Л. Фестингера (теория когнитивного диссонанса) и ряд других теорий, которые обосновывают социально-дискурсивную природу личности и идентичности. Социум существует, используя общение не только как инструмент передачи и обмена информацией. Каждый индивидуум участвует в коллективной и координируемой деятельности, которая конституирует само общество. Проблемы координации социальной деятельности исследуются на макро- и микроуровнях социальной структуры и часто проявляются в трудностях и нарушениях координации. Теория коммуникации должна учитывать сложность условий, в которых протекает общение сегодня, а именно: динамику развития социума, взаимозависимость и взаимовлияние его членов, разнообразие и множественность способов взаимодействия. В этих условиях коммуникация, с одной стороны, может быть причиной порождения проблем, с другой, - единственным способом их решения [Craig, 2001]. Важную роль в понимании современных процессов коммуникации сыграла теория информации. Основоположники кибернетики К. Шеннон и Н. Винер, в середине ХХ века смоделировав информационные процессы (передачу, хранение информации, обратную связь, сетевые структуры) и их организацию в любой достаточно сложной системе, доказали принципиальное сходство человеческой коммуникации и других информационных систем. Именно такое понимание коммуникации легло в основу трансмиссионой модели. Введение фактора интерактивности было стимулировано новыми подходами, разработанными в рамках общей теории систем: «По сравнению с аналитическими процедурами классической науки, ведущими к разложению на составные элементы, с ее односторонней или линейной каузальностью в качестве базовой категории, исследование организованных целостностей со многими переменными требует новых категорий: интеракции, трансакции, организации, телеологии» [Bertalanffy, 1975, 29]. Общая теория систем сформулировала принципы, пригодные для любых систем, независимо от природы составных элементов и отношений между ними. Важным аспектом коммуникации является ее знаковое представление. Семиотика концептуализирует общение как процесс, который опирается на знаки и знаковые системы, являющиеся связующим звеном (медиатором) между субъективными точками зрения. Все проблемы общения, согласно семиотической теории, возникают из-за расхождений между означающим (словом) и означаемым, то есть вследствие неправильного использования знаков. Современные коммуникативные исследования опираются на две теории знаков - американских философов Ч. Пирса и Ч. Морриса и «отца» современной лингвистики Ф. де Соссюра. Теории различаются по характеру языкового знака: у Ф. де Соссюра - это феномен психики, у Ч. Пирса и Ч. Морриса – чувственно воспринимаемый объект, материальный феномен. В обоих случаях, как справедливо замечает Р. Крейг, объяснить процесс коммуникации невозможно, но они позволяют уточнить некоторые ее аспекты. Первая теория позволяет анализировать общение, исходя из типологии знаков (иконические, индексальные и символические знаки) и выделенных на их основе когнитивных функций с учетом трех измерений семиозиса (синтактики, семантики и прагматики). Семиотика Ф. де Соссюра, ставшая основой структурализма и постструктурализма, позволяет анализировать язык, как и любую знаковую систему, в виде оппозитивной структуры с фиксированным соответствием означающего и означаемого. Постструктурализм «скорректировал» этот подход на основе теории деконструкции (Ж. Деррида). В рамках этой концепции коммуникация рассматривается как процесс, в котором значения не фиксированы языковой системой, а свободно «циркулируют» в потоке речи. При этом общение предстает как игра, и вся жизнь человека обретает смысл только в этой игре, в знаках, когда он сам выступает в качестве знака. Такой подход позволил сделать важный вывод: общение между людьми не имеет ничего общего с трансмиссионной моделью коммуникации, которая «работает» только в системе взаимодействия человека с машиной [Craig, 2001]. Решающим фактором перехода к интеракциональной модели общения явилась философия языка, сложившаяся в начале ХХ века. Она возникла в русле феноменологии, разработавшей такие понятия, как интенциональность, конституирование, интерсубъективность, которые «проявились как данность» в лингвистике и в других гуманитарных науках. В феноменологической терминологии общение трактуется и анализируется как переживание Я и Другого в диалоге. Эмоциональная жизнь человека тесно связана с областью взаимоотношений его с социальной средой. Согласно субъектному подходу, личность изначально социальна, а формирование человека как субъекта своей жизни закономерно предполагает включение в Себя Других: «субъект — это не Я, а Мы» [Рубинштейн 1982]. По мнению создателя межличностной теории психиатрии Г. Салливана [см. Keirsey 1989], социальны не только эмоции, но и все психические процессы, а личность образуется не внутрипсихическими событиями, а межличностными, поскольку внутренняя жизнь индивидуума включает в себя других людей и проявляется, главным образом во взаимодействии с ними, при этом эти Другие не обязательно должны быть реальными людьми, это могут быть литературные герои, далекие предки и т.д. В соответствии с концепцией отраженной субъектности это не просто внутренние образы: они являются продолжением одного человека в другом («инобытие одного человека в другом»), они обладают активностью и могут влиять на переживания и поведение отражающего их субъекта [Петровский 1996]. Проблемы коммуникации возникают в силу расхождений между субъективными сознаниями: человек не может переживать другое сознание, и это ограничивает возможности интерсубъективного понимания. Однако общее сосуществование с другими в «разделенном» мире как раз и составляет основу для общения и одновременно для различного конституирования этого мира на эмпирическом уровне. Непризнание различий, неоткрытость Другому создают барьеры в общении и невозможность интерпретативного самопознания. Таким образом, сущность общения (диалога) сводится к его конститутивной роли в познании и самопознании: в диалоге происходит не обмен готовыми, ранее сложившимися внутренними смыслами, а вовлечение в процесс совместного созидания нового общего смысла, который преобразует участников процесса и их жизненный мир. Ю. М. Лотман отмечает, что «система человеческих коммуникаций может строиться двумя способами. В одном случае мы имеем дело с некоторой заранее заданной информацией, которая перемешается от одного человека к другому, и константным в пределах всего акта коммуникации кодом. В другом речь идет о возрастании информации, ее трансформации, переформулировке, причем вводятся не новые сообщения, а новые коды, а принимающий и передающий совмещаются в одном лице. В процессе такой автокоммуникации происходит переформирование самой личности, с чем связан весьма широкий круг культурных функций от необходимого человеку в определенных типах культуры ощущения своего отдельного бытия до самоопознания и аутопсихотерапии» [Лотман 2000]. Важным направлением в коммуникативных исследованиях является социально-критическая теория коммуникативного действия Ю. Хабермаса, которая объясняет условия, при которых может состояться подлинная коммуникация [Habermas 1995b]. Коммуникативное действие, или дискурс, направлено на взаимопонимание, однако его невозможно достичь в условиях противоречия между «жизненным миром» человека и социальной системой, которая в силу «научно-технической рациональности», основанной на субъект-объектной оппозиции, вносит элемент отчуждения в межличностное взаимодействие (интеракцию и коммуникацию). Коммуникация систематически деформируется отношениями власти, угнетения, идеологии, которые можно исправить «коммуникативной рациональностью», основанной на субъект-субъектном отношении, рефлексией об источниках деформации, критикой, то есть своеобразной деконструкцией идеологии угнетения, которая снимет идеологические шоры и тем самым освободит участников коммуникации. Концептуализация коммуникации в терминах идеологии, доминирования, рефлексии и критики продолжается сейчас в рамках постмодернистской культурологии (cultural critique), которая анализирует идеологические дискурсы (расовый, гендерный, классовый), подавляющие различия, препятствующие выражению определенной идентичности, сужающие культурное разнообразие. По мнению сторонников постмодернизма, только критический дискурс может привести к освобождению человека и расширению его потенциала. 1.4. Коммуникация и общение Как уже отмечалось, в условиях современной «коммуникативной» парадигмы ученые разных специальностей, так или иначе связанных с проблемами коммуникации: социологи, филологи, психологи, педагоги, математики, медики, биологи и др. — сегодня осознали потребность скооперировать свои исследования в области коммуникации для дальнейшего развития собственной науки. Закономерно, что инициативным центром этого процесса стали представители «челоковедческих» наук, поскольку изучение взаимодействия людей, анализ законов и механизмов человеческого поведения в обществе, которое всегда строится на основе коммуникации в различных ее проявлениях, являются лингвисты и социологи. При этом актуальным становится вопрос о разграничении дефиниций «коммуникация» и «общение». Семантическую нетождественность этих понятий отмечают многие исследователи: философы и психологи (Е. Д. Жарков, М. С. Глазман, В. С. Соковнин, X. И. Лийметс, К. К. Платонов, В. Е. Семенов, А. К. Уледов и др.), хотя необходимость их различения аргументируется весьма разноречиво и в разных плоскостях, В основе дифференциации - сущностные и разносторонние различия форм связи: человека с человеком, общества с обществом, культуры с культурой. Проблема общения относится к базовым категориям психологической науки, а категория «общение» является ключевой для социальнопсихологической теории. «Общение есть то пространство активности личности, в котором реализуется возможность самоактуализации в форме персонализации» [Рябикина, Сомова 2001: 85]. В процессе общения осуществляется взаимный обмен видами деятельности, их способами и результатами, представлениями, идеями, установками, интересами, чувствами и др. Результат общения складывающееся отношение с другими людьми. Таким образом, общение выступает как специфическая форма взаимодействия человека с другими людьми, как взаимодействие субъектов. Не просто воздействие одного субъекта на другого, а именно взаимодействие. Проблема слова, речи, выступления, искусства воздействия говорящего на слушателей насчитывает более двадцати столетий. Многие важные вопросы этой проблемы были в самом общем виде поставлены и рассмотрены еще Цицероном. Именно им определены основные коммуникативные (как бы назвали это сейчас) задачи говорящего: «что сказать, где сказать и как сказать». Сегодня это одно из основных правил общения — правило зависимости формы и содержания высказывания от особенностей конкретной аудитории. На основании соблюдения оратором трех задач — «что, где, как» сказать, Цицерон определял и тип оратора, лучшим воплощением которого был тот, чья речь «будет уместной». В то же время общение — это новая проблема XX и наступившего XXI столетий. В наши дни речевое общение и, в частности, педагогическое изучается уже с точки зрения целого ряда других наук: философии, социологии, социолингвистики, лингвопрагматики, когнитологии, психолингвистики, социальной психологии, общей психологии, педагогики и педагогической психологии, каждая из которых рассматривает ту или иную грань этой в целом комплексной проблемы. Общение есть то пространство активности личности, в котором реализуется возможность самоактуализации в форме персонализации. С позиции деятельностного подхода общение — это сложный, многоплановый процесс установления и развития контактов между людьми, порождаемый потребностями в совместной деятельности и включающий в себя обмен информацией, выработку единой стратегии взаимодействия, восприятие и понимание другого человека [Зимняя 2001: 324]. Общение как вид деятельности обусловлено общественной природой человека и является условием учения, труда, условием формирования системы ценностей. Потенциал общения личности определяется уровнем и формами ее общительности, характером и прочностью контактов, устанавливаемых ею с другими людьми. По мнению ряда исследователей, «любые формы общения есть специфические формы совместной деятельности людей» [Андреева 1980: 93]. Такая трактовка совпадает с общей позицией Б.Ф. Ломова, согласно которой общение — это «не сложение, не накладывание одна на другую параллельно развивающихся ("симметричных") деятельностей, а именно взаимодействие субъектов, вступающих в него как партнеры» [Ломов 1984: 252]. Наряду с деятельностным, существуют и другие подходы. Так, проблема вербального общения соотносится с теорией информации и находит отражение в общепсихологических работах Ч. Осгуда, Дж. Миллера, Д. Бродбента, в работах по коммуникации Г. Гебнера, Д. Берло и др. Этот подход, восходя к работам Г. Лассвелла, определившего задачу исследования общения, как отмечалось выше, формулой кто, что передал, по какому каналу, кому, с каким эффектом» (в дальнейшем эта формула выглядела следующим образом: «участники коммуникации — перспективы — ситуация — основные ценности — стратегии — реакции реципиентов — эффекты») направлен в основном на изучение психологических особенностей приема (восприятия) информации, характеристик коммуникатора и аудитории, условий, средств общения и т.д. В моделях коммуникации рассматриваются компоненты (в общем виде: источник—сообщение—канал—получатель) и области их изучения (особенности коммуникатора и аудитории, условия коммуникации, ситуации, средства и т.д., языковая структура, организация и стиль сообщения, его смысловое и семантическое содержание и т.д.). Полученные в экспериментальных исследованиях выводы в основном относятся к эффектам и формам реакции аудитории, то есть к эффекту обратной связи, характеристике самой аудитории и к области влияния коммуникации на систему социальных установок реципиентов, например их конверсии. Понятия «информация», «система», «обратная связь» являются центральными в этом подходе. Системно-коммуникативно-информационный подход позволяет определять критерии, условия и способы эффективности коммуникации на основе учета специфики протекания психических процессов в условиях передачи информации по каналу связи. При этом уточняется само понятие коммуникации и взаимодействующих субъектов как систем. Как отмечает Ю.А. Шерковин, при соединении систем в коммуникационную цепь оно уже означает зависимость их состояний. В этом случае взаимодействуют функционально согласуемые системы — психика коммуникатора и психика реципиента (или реципиентов). «Благодаря коммуникации такие системы могут существовать и действовать в идентичных состояниях — эмоционального возбуждения или спокойной рассудочности, беспокойной неуверенности или уверенного знания. Они способны иметь одинаковые по направленности и интенсивности установки, пользоваться одинаковыми стереотипами в качестве материала мышления» [Шерковин 1973: 26]. Это положение достаточно важно для характеристики педагогического общения. Определяя общение как «взаимодействие людей, содержанием которого является взаимное познание и обмен информацией с помощью различных отношений, благоприятных для процесса совместной деятельности», В. Н. Панферов [1972: 162] выделил в общении четыре аспекта: связь, взаимодействие, познание, взаимоотношение, соответственно наметив и четыре подхода к изучению общения: коммуникативный, информационный, гностический (познавательный) и регулятивный. Общение — сложный и весьма многогранный процесс. Б. Д. Парыгин отмечает, что этот процесс может выступать в одно и то же время и как процесс взаимодействия людей, и как информационный процесс, и как отношение людей друг к другу, и как процесс их взаимного влияния друг на друга, и как процесс их взаимного переживания и взаимного понимания друг друга [Парыгин 1971]. Определение Б. Д. Парыгина ориентирует на системное понимание сущности общения, его многофункциональность и деятельностную природу. Такой взгляд на проблему общения позволяет исследовать его как сложный феномен. Так, Л. П. Буева выделяет следующие аспекты изучения общения: 1) информационно-коммуникативный (общение рассматривается как вид личностной коммуникации, в ходе которой осуществляется обмен информацией); 2) интеракционный (общение анализируется как взаимодействие индивидов в процессе кооперации); 3) гносеологический (человек рассматривается как субъект и объект социального познания); 4) аксиологический (общение изучается как обмен ценностями); 5) «нормативный» (выявляются место и роль общения в процессе нормативного регулирования поведения индивидов, а также анализируется процесс передачи и закрепления норм реального функционирования в обыденном сознании стереотипов поведения); 6) «семиотический» (общение описывается как специфическая знаковая система, с одной стороны, и посредник в функционировании различных знаковых систем — с другой); 7) социально-практический (праксиологический) (общение рассматривается как обмен деятельностью, способностями, умениями и навыками) [Буева 1978]. Общение можно рассматривать и в двух главных аспектах: как освоение личностью социокультурных ценностей и как ее самореализацию в качестве творческой, уникальной индивидуальности в ходе социального взаимодействия с другими людьми. Рассмотрение проблем общения осложняется различием трактовок самого понятия «общение». Так, А. С. Золотнякова понимает общение как социально- и личностно-ориентированный процесс, в котором реализуются не только личностные отношения, но и установки на социальные нормы. Общение она видит как процесс передачи нормативных ценностей и определяет его как «социальный процесс, через который общество влияет на индивида» [Золотнякова 1976[. Если соединить эти два положения, то можно увидеть, что общение процесс коммуникативно-регулятивный, в котором не только передается сумма социальных ценностей, но и регулируется их усвоение социальной системой. Нельзя не согласиться с выводом А. Н. Леонтьева: «Общение в своей исходной внешней форме, в форме совместной деятельности или в форме общения речевого или даже только мысленного составляет необходимое и специфическое условие развития человека в обществе» [Леонтьев 1972: 422]. А. А. Леонтьев понимает общение «не как интериндивидуальный, а как социальный феномен», субъект которого «следует рассматривать не изолированно». В то же время он подходит к общению как к условию «любой деятельности человека» [Леонтьев 1997]. Точка зрения А. А. Леонтьева на общение как вид деятельности и на общение как взаимодействие, которые, в свою очередь, рассматриваются как вид коллективной деятельности, ближе к позициям Л. И. Анцыферовой и Л. С. Выготского, еще в 30-е годы ХХ века пришедшего к выводу, что первым видом человеческой деятельности является общение. Проблему общения исследовали и философы. Так, Б. Д. Парыгин считает, что «общение является необходимым условием существования и социализации личности». Л. П. Буева отмечает, что благодаря общению человек усваивает формы поведения. М. С. Каган рассматривает общение как коммуникативный вид деятельности, выражающий «практическую активность субъекта» [Каган 1988]. Но из всего обилия трактовок общения можно выделить главные: 1) общение — вид самостоятельной человеческой деятельности; 2) общение — атрибут других видов человеческой деятельности; 3) общение — взаимодействие субъектов. Многообразие научных подходов к феномену общения побуждает рассмотреть его с философской, социологической и психологической сторон. Это позволяет определить социально-педагогический статус общения как фактора формирования личности. Общефилософская концепция представляет общение личности с другими как актуализацию реально существующих общественных отношений: именно общественные отношения обусловливают форму общения. Социологическая концепция обосновывает общение как способ осуществления внутренней эволюции или поддержания статус-кво социальной структуры общества, социальной группы в той мере, в какой эта эволюция предполагает диалектическое взаимодействие личности и общества. Социологическая трактовка понятия «общение» предполагает глубокий анализ внутренней динамики общества и ее взаимосвязи с процессами общения. Социологическая концепция общения формирует методологию понимания места и роли социальных институтов общества в организации общения как важного фактора социального производства личности. При психологическом подходе общение определяется как специфическая форма деятельности и как самостоятельный процесс взаимодействия, необходимый для реализации других видов деятельности личности. Психологический анализ общения раскрывает механизмы его осуществления. Общение выдвигается как важнейшая социальная потребность, без реализации которой замедляется, а иногда и прекращается формирование личности. Психологи относят потребность в общении к числу важнейших факторов, определяющих личностный смысл самоформирования личности. В связи с этим психология рассматривает потребность в общении как следствие взаимодействия личности и социокультурной среды, причем последняя служит одновременно и источником формирования данной потребности. Социально-педагогический подход к анализу сущности общения опирается на его понимание как механизма влияния (с целью социального воспитания) общества на личность. В связи с этим в социальной педагогике все формы общения рассматриваются как психотехнические системы, обеспечивающие взаимодействие людей. В специальной социально-психологической литературе общение понимается и как коммуникативная деятельность. Коммуникативная деятельность представляет собой сложную многоканальную систему взаимодействий людей. Так, Г. М. Андреева [1980] основными процессами коммуникативной деятельности считает коммуникативный (обеспечивающий обмен информацией), и перцептивный (организующий взаимовосприятие, взаимооценку и рефлексию в общении). Наряду с внешней характеристикой коммуникативной деятельности существует ее внутренняя, психологическая, характеристика. Она, согласно И. А. Зимней, проявляется в социальной и индивидуально-психологической репрезентативности этого процесса. Социальная репрезентативность коммуникативной деятельности означает, что она может происходить только по конкретному поводу в конкретной реальной ситуации. Индивидуально-личностная репрезентативность проявляется в отражении индивидуально-личностных особенностей общающихся. Опираясь на концепцию А. Н. Леонтьева, его анализ общения как «коммуникативной деятельности», рассмотрим ее основные структурные компоненты. Итак, предмет общения — это другой человек, партнер по общению как субъект; потребность в общении — это стремление человека к познанию к оценке других людей, а через них и с их помощью — к самопознаний, к самооценке; коммуникативные мотивы — это то, ради чего предпринимается общение; действия общения — это единицы коммуникативной деятельности, целостный акт, адресованный другому человеку (два основных вида действий в общении — инициативные и ответные); задачи общения — это та цель, на достижение которой в конкретной коммуникативной ситуации направлены разнообразные действия, совершаемые в процессе общения; средства общения — это те операции, с помощью которых осуществляются действия общения; продукт общения — это образования материального и духовного характера, создающиеся в итоге общения. Процесс коммуникативной деятельности строится как «система сопряженных актов» (Б. Ф. Ломов). Каждый такой «сопряженный акт» — это взаимодействие двух субъектов, двух наделенных способностью к инициативному общению людей. В этом проявляется, согласно М. М. Бахтину, диалогичность коммуникативной деятельности, а диалог может рассматриваться как способ организации «сопряженных актов». В речевом общении обычно различают два вида целей, которые может преследовать говорящий, — ближайшая цель, то есть непосредственно выражаемая говорящим, и более отдаленная, долговременная. Основными разновидностями ближайшей цели общения являются: интеллектуальная цель: получение информации, в том числе оценочной; выяснение позиций; поддержка мнения; развитие темы; разъяснение; критика; цель, связанная с установлением характера отношений: развитие или прекращение коммуникации, поддержка или отвержение партнера; побуждение к действию. За ближайшими целями часто стоит целевой подтекст, углубляющий и усложняющий общение. Например, человек, поддерживающий не очень интересный для него разговор, может преследовать долговременную цель установить хорошие отношения со своим собеседником. Просьба уточнить сказанное при обсуждении какого-либо вопроса в группе может своей ближайшей целью иметь действительное получение информации (с последующей поддержкой или критикой высказанного мнения), а отдаленной целью — намерение заявить о себе, утвердить свой статус. Хотя часто люди более или менее тщательно скрывают или маскируют свои отдаленные цели, их можно выявить по общему характеру разговора, по непроизвольным (вербальным или невербальным) проявлениям говорящего. Понимание сообщения состоит в истолковании адресатом полученного сообщения. В случае значительного сходства образов мира у партнеров расшифрованная информация будет близка к той, которая составляла замысел сообщения, — послание будет правильно понято. Если же образы мира у партнеров сильно отличаются, понимание будет затруднено. К социально-ролевым структурным компонентам речевой коммуникации следует отнести статусные и ситуативные роли участников общения, а также используемые ими стилевые приемы. Понятие «статусная роль» указывает на поведение, предписанное человеку его социальным (возрастным, половым, должностным и т. д.) положением, или статусом. В начале конкретного коммуникативного акта от его участников требуется понимание собственной социальной роли и роли партнера. Это необходимо для того, чтобы сориентироваться в ситуации и выбрать соответствующую манеру речевого поведения. Не случайно, когда представляют друг другу незнакомых людей, то называют одну из основных социальных ролей, остальные опознаются по внешнему виду человека или предполагаются сопутствующими названной роли. По ходу общения могут быть выделены и ситуативные роли говорящих, существенно влияющие на характер общения. В их числе: лидер, стремящийся вести разговор и контролировать его ход; «посредник», следящий за общим ходом беседы, уравновешивающий интересы различных людей; «капризный ребенок», нарушающий любые запреты, выступающий с независимыми суждениями; «гибкий человек», готовый приспособиться к различным ситуациям и др. Стилевые характеристики участников общения проявляются в особенностях речевого стиля коммуникантов, в используемых ими коммуникативных стратегиях и тактиках. Стили могут быть ранжированы по степени внимания говорящих к своей речи. Одностильно говорящий — тот, кто вступает в речевое общение, уделяя выбору языковых средств минимальное внимание; в разных ситуациях и с разными партнерами он не способен проявить языковую гибкость. Человек, обладающий высоким уровнем языковой компетенции, с одной стороны, стремится сохранить свой стилевой облик в разных коммуникативных сферах, а с другой — умеет выполнять различные речевые роли, использовать разностильный речевой репертуар в зависимости от обстоятельств общения. Стили слушания также можно расположить между двумя крайними позициями: от умения (желания) до неумения (нежелания) слышать. Помимо индивидуальных особенностей говорящих и слушающих, выбор стиля речевого поведения зависит от социального контекста. Обращение к речи официальной или поэтической, научной или бытовой, деловой или публицистической задается ролевой ситуацией. Общение всегда несет функциональную нагрузку. Авторы словаря «Педагогическое речеведение» так определяют основные функции общения: информационно-коммуникативные (связанные с приемом и передачей информации, познанием людьми друг друга); регуляционно-коммуникативные (регуляция людьми поведения друг друга, организация совместной деятельности); аффективно-коммуникативные (связаны с эмоциональными сферами человека). В реальном акте общения все функции переплетаются. Общение во всех случаях есть процесс взаимовлияния. Это взаимовлияние может быть большим или меньшим, скрытым или прямым, положительным или отрицательным. «Общение служит установлению общности между людьми, регулирует их совместную деятельность, является инструментом познания и основой сознания для отдельного человека (а ведь только благодаря этому возможно существование общественного сознания и культуры); наконец, общение служит самоопределению личности, без чего человек выпал бы из совместной деятельности и оказался бы вне человечества — потерянным и беспомощным…» [Добрович 1987: 12]. В целом, можно сказать, что к определению понятий общение, коммуникация и взаимодействие в современной науке существуют различные подходы. Первый подход состоит в отождествлении этих понятий (Л. С. Выготский, В. Н. Курбатов, А. А. Леонтьев и др.). Так, по мнению Т. Парсонса и К. Черри, коммуникацию можно рассматривать как общение, взаимодействие между людьми. Второй подход разграничивает понятия «коммуникация» и «общение». Коммуникация трактуется как субъект-объектная связь, где субъект передает некую информацию (знания, идеи, деловые сообщения, фактические сведения, указания и т. д.), а объект выступает в качестве пассивного «приемника» информации, которую он должен получить, понять, усвоить и в соответствии с этим действоватьь. Коммуникация в этом случае является однонаправленным процессом. Общение, напротив, представляет собой субъект-субъектную связь, при которой есть собеседники, соучастники общего дела, то есть процесс общения имеет двунаправленный характер. Коммуникация — монологична, общение —диалогично [Каган 1988: 143—146]. Ряд исследователей, считая, что общение — категория более широкая, чем коммуникация, предлагают выделить в структуре общения три взаимосвязанные стороны: коммуникативную, или собственно коммуникацию, которая состоит в обмене информацией между общающимися индивидами; интерактивную, заключающуюся в организации взаимодействия между ними, то есть в обмене не только знаниями, идеями, но и действиями; и перцептивную, представляющую собой процесс восприятия и познания друг друга партнерами по общению и установления на этой основе взаимопонимания [Брушлинский 2000]. А. В. Соколов, напротив, рассматривает коммуникацию как более широкое, чем общение, понятие. Его позиция состоит в том, что общение — это одна из форм коммуникационной деятельности. В основе выделения этих форм лежат целевые установки партнеров по коммуникации. Таким образом, возникают три варианта отношений участников коммуникации: субъект-субъектное отношение в виде диалога равноправных партнеров (непосредственно общение); субъект-объектное отношение, свойственное коммуникационной деятельности в форме управления, когда коммуникатор рассматривает реципиента как объект коммуникативного воздействия, средство достижения своих целей; объект-субъектное отношение, свойственное коммуникационной деятельности в форме подражания, когда реципиент целенаправленно выбирает коммуникатора в качестве образца для подражания, а последний при этом может даже не осознавать своего участия в коммуникационном акте [Соколов 1996: 24-28]. Третий подход основан на понятии информационного обмена. Общение обозначает только те процессы обмена информацией, которые представляют собой специфически человеческую деятельность, направленную на установление и поддержание взаимосвязи и взаимодействия между людьми, и осуществляются вербально. Все информационные процессы в обществе можно обозначить термином «социальная коммуникация». Таким образом, самым общим понятием становится коммуникация (информационный обмен), менее широким — социальная коммуникация (информационный обмен в обществе), а наиболее узким понятием является общение, обозначающее особую разновидность социальной коммуникации, осуществляющуюся на вербальном уровне [Основы теории коммуникации 2003: 28—29]. Таким образом, в широком философском смысле коммуникация рассматривается как социальный процесс, связанный либо с общением, обменом мыслями, сведениями, идеями и т.д., либо с передачей содержания от одного сознания к другому посредством знаковых систем. Ряд современных философских подходов различают общение и коммуникацию в двух других принципиальных отношениях (оппозиция духовность/информационность). Первое состоит в том, что общение имеет материальный, духовный, информационный, и практически-духовный характер, тогда как коммуникация (если не иметь в виду другого значения этого термина, когда он употребляется во множественном числе и обозначает пути сообщения, средства связи) является чисто информационным процессом - передачей тех или иных сообщений. Второе отношение, в котором различаются общение и коммуникация,характер самой связи вступающих во взаимодействие систем. Так как в системе субъект-объектных отношений человек может выступать и в функции субъекта деятельности, и в функции ее объекта — предмета преобразования, познания или оценки, то для осуществления деятельности возможны и необходимы две ситуации. 1. Коммуникация есть информационная связь субъекта с тем или иным объектом — человеком или машиной. Она выражается в том, что субъект передает некую информацию (знания, идеи, деловые сообщения, фактические сведения, указания, приказания и т. п.), которую получатель должен принять, понять (правильно декодировать), «усвоить» и в соответствии с этим поступать. Получатель информации и является в таких случаях объектом, ибо отправитель смотрит на него как на пассивный (не в энергетическом смысле, а в чисто информационном смысле) приемник, хорошо настроенный, точно и надежно работающий. Поэтому в принципе безразлично, является ли таким приемником человек или техническое устройство, и там, где можно заменить первого последним, это и делается (например, в автоматически действующих лабораториях или саморегулирующихся технических системах). В данной ситуации активность приемника либо направлена на повышение «коэффициента полезного действия» самого способа усвоения информации, либо оказывается «шумом», то есть искажением передаваемого сообщения (поэтому в наиболее ответственных случаях — например, в армейском дискурсе — получатель должен повторить полученное указание, распоряжение или сведения; в «учебных» условиях проверкой того, насколько точно и полно получатель усвоил переданную ему информацию, является экзамен). 2. Иная ситуация возникает тогда, когда отправитель информации видит в ее получателе субъекта, а не объект, так как в этом случае он исходит из того, что данная информация адресуется такой системе, которая индивидуально своеобразна, активна в соответствии со своей уникальной природой и, соответственно, должна переработать получаемую информацию, становясь партнером «отправителя» в их общем деле — совместной выработке результата. Другими словами, в общении нет отправителя и получателя сообщений — есть собеседники, соучастники общего дела. Таким образом, в коммуникации мы имеем дело с процессом однонаправленным, информация течет только в одну сторону, и — по законам, установленным теорией коммуникации,— количество информации уменьшается в ходе ее движения от отправителя к получателю. В общении информация циркулирует между партнерами, поскольку оба они равно активны и потому информация не убывает, а увеличивается, обогащается, расширяется в процессе ее циркуляции. Структура первого типа информационной активности, следовательно, асимметрична: отправитель— послание—получатель; а структура второго типа активности — симметрична: средства общения партнер <————————> партнер Симметричность межсубъектного взаимодействия С. Л. Рубинштейн обосновал следующим образом: «Во взаимоотношении субъектов нет никакой принципиальной привилегии у моего частного «я». Поэтому отношения между различными частными «я» обратимы. Теоретически не существует никакого преимущества для вот этого, данного «я». Мое отношение к другому предполагает и отношение другого ко мне: «я» такой же другой для того, которого я сперва обозначил как другого, и он такой же «я» (исходная точка системы координат), как «я» [Рубинштейн 1976: 336]. Речь идет при этом не только о тех случаях, когда общение является контактом друзей. Оно может быть и спором идейных противников, но при том непременном условии, что целью спора является не обмен информацией и не подчинение одного оппонента другому, а совместный поиск некоей общей позиции, отчего столкновение и борьба мнений становится диалогом, а его участники — партнерами. «Общение — это сложный и многогранный процесс, который может выступать в одно и то же время и как процесс взаимодействия индивидов, и как информационный процесс, и как отношение людей друг к другу, и как процесс их взаимовлияния друг на друга, и как процесс сопереживания и взаимного понимания» [Педагогическое речеведение 1998: 123]. Речевое взаимодействие в числе вышеназванных феноменов — общения, коммуникации — в контексте нашего исследования занимает особое место, так как, обладая огромным практическим, «прикладным» потенциалом, феномен взаимодействия предполагает возможность развертывания многоуровневых, поливалентных систем отношений, в том числе важных в решении проблем современного образовательного процесса, онтологически имеющего «коммуникативную» основу. Важным представляется и то, что понятие взаимодействие выражает характер и содержание отношений между людьми и группами как постоянными носителями качественно различных признаков: отношений, различающихся по социальным позициям, статусам, ролям и функциям. 1.5. Моделирование как метод исследования коммуникации 1.5.1. Системное моделирование В связи с масштабностью феномена коммуникации для лучшего понимания этого явления в современных научных исследованиях активно используется моделирование. Моделирование как процесс построения реально существующих объектов (процессов, явлений) и исследование этих феноменов на их моделях сегодня в определенном смысле приобретает эпистемологическую природу и становится синонимом познания. При этом системное моделирование трактуется как обладающая двоякой гносеологической характеристикой форма исследования, где предмет моделирования рассматривается как система и сам модельный познавательный процесс расчленяется на систему моделей, каждая из которых отображает многоаспектный срез моделируемой системы, а все вместе дают ее «интегративное», интердисциплинарное представление. Исходя из этой двойственной природы системного моделирования, можно сформулировать принципы модельного познания, к которым могут быть отнесены следующие. 1. Принцип объективного соответствия формы модели оригиналу, налагая ограничения на творческую активность моделирующего субъекта, означает, что построение и выбор модели не могут быть произвольными актами субъективной природы. Это обусловлено тем, что детерминантом самого процесса моделирования является объективно осознаваемая структура того фрагмента реальности, закономерности функционирования которого исследователь пытается обнаружить в модели. 2. Принцип экстраполяции модельной информации — перенос информации, полученной на существенно более простой, чем реальный объект, модели, на сам оригинал. 3. Принцип верифицируемости модельной информации предполагает, что вместе с формированием модели вырабатываются все усложняющиеся способы ее формализации и проверки на адекватность. В противном случае, при игнорировании этого принципа, модельная информация лишится ее главного свойства — служить инструментом прогнозирования поведения и управления системой в данных условиях, при заданных целях и определенных ограничениях. Рассматривая системный анализ (совокупность методов и средств, используемых при исследовании и конструировании сложных и сверхсложных объектов) как методологию, основанную на принципах когнитивной структуризации, можно выделить несколько этапов, следуя которым можно последовательно и системно разработать модель анализируемого объекта (системы): 1. Формулировка основных целей и задач исследования. 2. Определение границ системы, «изолирующих» ее от внешней среды. 3. Установление функций системы. 4. Таксономия элементов системы (структурных подсистем, определяющих факторов, переменных и т. д.). 5. Определение функций элементов системы и анализ взаимосвязей структурных подсистем. 6. Согласование функций системы и ее подсистем. 7. Проектирование структуры системы. 8. Анализ явлений эмерджентности. 9. Конструирование системной модели. Естественно, содержание каждого этапа допускает различные трактовки, да и сам алгоритм действий может быть подвержен коррекции. Следует учитывать, что природа моделируемых объектов может быть весьма различной. Так, Дж. ван Гиг [1981] указывает, что общая теория систем развивается по двум направлениям: теории «жестких» и «мягких» систем. Первое из них основывается на подходах физико-математических наук и требует строгих количественных построений, основанных на дедуктивном методе. Второе направление (теория мягких систем) рассматривает системы, которые могут адаптироваться к условиям внешней среды, сохраняя при этом свои характерные особенности. Мягкие системы, относящиеся к области биологических, психологических и общественных наук, подвергаясь долговременным изменениям, сохраняют свою внутреннюю сущность и способность к развитию. Методология мягких систем получила развитие в трудах П. Чеклэнда [Chесlаnd 1988], который выделил две альтернативные парадигмы, объясняющие природу и значение системного мышления (изучение действительности как системы, сотвореннной природой или человеком, и анализ «слабоструктурированной» действительности, допускающий различные интерпретации одного объекта). Такая методология предполагает (по П. Чеклэнду) конструирование сразу нескольких адекватных моделей, описывающих различные картины мира участниками аналитического процесса, а «фактор субъекта» (человеческое измерение) играет заметную, если не главную роль. Весьма существен здесь момент неединственности представления одной и той же сущности. (Ср. модельный аспект репрезентации М. Вартофского [1988]). Такой методологический подход синтезирует системный и когнитивный факторы и, являясь универсальным научным инструментарием понимания функционирования сложных систем, основывается на принципах когнитологии как междисциплинарного научного направления, включающим в себя философию (теорию познания), когнитивную психологию, нейропсихологию, антропологию, лингвистику и теорию искусственного интеллекта. При этом возникает проблема определения степени влияния такой сложной системы, как человек, на содержательные характеристики и, более широко, на целостность и эффективность функционирования какойлибо системы. Другими словами, может ли человек контролировать процессы, происходящие в различного рода системах, властен ли он подчинять себе полностью развитие сложной системы? Так, К. Майнцер однозначно отвергает претензии человека на всевластие, считая его лишь равноправной сложной системой в ряду других систем. Это, по его мнению, объясняется тем, что человеческие действия линейны, то есть направлены к единственной частной цели, свойственной лишь одной «системе» – человеку. Однако системы, над которыми последний стремится установить контроль, развиваются по собственным законам, и флуктуации, обеспечивающие новые пути развития системы, создаются как человеком, так и другими системами. Самоорганизация – вот объяснение самостоятельности, свободы системы по отношению к человеку. К. Майнцер демонстрирует свое утверждение на примере миграции населения, движение которой «зависит от индивидуальных и коллективных взаимодействий» [Майнцер 1988: 55]. Противоположная точка зрения представлена в работе В. Г. Афанасьева «Системность и общество». Исследователь определяет «организаторскую деятельность людей» как «важный системообразующий фактор» [Афанасьев 1980: 123]. Цель всеобщего системного движения – достижение, по мнению В. Г. Афанасьева, «идеала всеобщей коммуникации» [там же: 211], который заключается в снятии противостояния между системами, в достижении общности их концептуального содержания. Однако можно предполагать, что достижение поставленной цели невозможно, так как в случае реализации намеченного путь каждой отдельно взятой системы окажется завершенным, движение остановленным и явления, противопоставленно организованные в системы и подсистемы различных уровней, перестанут существовать. Системой считается любой объект, представляющий собой множество закономерно связанных друг с другом элементов и имеющий свойства целостного образования. В философском аспекте система — обособленная сознанием часть реальности, элементы которой обнаруживают свою общность в процессе взаимодействия [Данилов-Данильян, Рыбкин 1982]. В науке, в зависимости от принятого уровня абстрагирования, термин система также дефинируется по-разному: как комплекс элементов, находящихся во взаимодействии; как специфический способ организации знаний о реальности; как форма представления предмета научного познания и др. [Агошкова Е.Б., Ахлибининский 1998]. Одним из эффективных способов анализа систем любого уровня сложности является системное моделирование. Современные исследования в сфере социальных наук позволяют указать следующие основные системы жизнеобеспечения социума как организма: базисные культурные сценарии и картины мира (для сознания социума), социальные институты (социальную организацию), сфера образования и воспитания (воспроизводство, выделывание «человеческого материала»), хозяйство и экономику (производство, распределение, разного рода обмены и т. п.), власть (способы соединения человека с системами управления), общество (сферу, определяющую отношение человека ко всем остальным социальным процессам) [Розин 2005: 233—237]. В методологическом аспекте можно говорить о двух разных подходах. Первый, «редукционистский», характерен, прежде всего, для идеологов синергетики и состоит в том, что они конструируют новые идеальные объекты и стратегии познания (Э. Морен, И. Пригожин, Е. Князева, О. Баксанский и Е. Кучер, В. Аршинов и В. Буданов, А. Назаретян) и затем описывают (объясняют) с их помощью те или иные явления, чтобы продемонстрировать эффективность своих построений. При этом осуществляется принципиальная редукция основных смыслов этих явлений к построенным конструкциям. Другой подход, используемый главным образом философами и методологами социальных наук, предполагает движение в двух плоскостях: один задается самим предметом (философией и методологией) другой «массивами» тех структур, которые создаются в первом подходе или в других дисциплинах (его можно трактовать как «предметноэвристический»). В этом контексте уже нельзя говорить о редукции, так как результатом исследования являются новые понятия, созданные на основе конфигурирования и компиляции традиционных и порождения новых интеллектуально-умозрительных конструкций. Системный подход сформировался сначала в философии (Э. Б. де Кондильяк «Трактат о системах» и И. Кант «Критика чистого разума»), затем в химии, биологии и только потом в социальных науках. С одной стороны, понятия системно-структурного языка использовались как эвристические (методологические) схемы в задачах своеобразного проектирования теории изучаемого сложного явления, с другой — как средства связи (конфигурирования) разных предметов и уровней описания этого явления. При построении системно-структурных понятий использовались отрефлексированные образцы исследований и мышления в соответствующих областях (философия, химия, биология, социология). Эти образцы описывались, конструктивизировались и операционализировались, то есть превращались в конструкции самостоятельных идеальных объектов, оторванных от исходных эмпирических ситуаций и отнесенных к новой особой реальности, которую «задавал» системный подход. Далее такие конструкции начинали жить по логике этой реальности; это означало, что системно-структурные понятия используются в двух указанных целях (как проектные эвристики и средства конфигурирования) и подчиняются онтологическим ограничениям, установленным в ходе конструктивизации и операционализации. Так, говоря о системе, связях, подсистемах и других системно-структурных представлениях, исследователь всегда пользуется онтологическими образами-конструкциями. Характеристики объекта обычно фиксируются при снятии ряда свойств соответствующих исходных предметных областей, переведенных в свойства идеальных объектов системно-структурного языка. Однако, что не менее важно, представления системно-структурного языка часто используются за пределами исходных предметных областей. Как, например, это происходит в синергетике или когнитологии. Здесь исследователь, считая, что понятие системы, модели и т. д. интерпретирует изучаемый объект со всеми его свойствами, зачастую ошибается. На самом деле эти понятия лишь только определяют стратегии интеллектуального проектирования и конфигурирования исследуемых структур в некоей «эфемерной» форме системно-структурных конструкций. Таким образом, любая модель процесса или явления есть не что иное, как редукция системно-синергетического представления исследуемого объекта, позволяющая ученому представить функционирование (протекание) данного объекта (процесса) в реальной ситуации на имитационном уровне. Модель – это схема процесса (явления) как инвариант, предполагающая реализацию всех возможных конфигураций в прагматическом и потенциальном аспектах. Отсюда следует, что система — это не просто объект изучения в конкретных науках, а особая методология и стратегия мышления, в рамках которой исследователь «существует» в плоскости своего предмета (философского, естественно-научного, гуманитарного, социального), стараясь «зафиксировать» все необходимые для решения познавательных задач характеристики изучаемого явления и при этом избежать редукции в плане анализа системно-структурных характеристик объекта исследования. Системная методология - это совокупность связанных между собой методов изучения реляционных свойств различных классов систем и решение системных проблем [Клир 1983: 64]. Системный подход является своеобразным инструментом для исследования онтологии любого коммуникативного процесса, так как «бессистемная» речевая деятельность была бы невозможна: каждое новое высказывание, созданное продуцентом речи без учета закономерностей порождения и оформления мысли, оказывалось бы непонятным реципиенту. В этом контексте важной представляется точка зрения Д. А. Штелинга, который отмечает, что только единство системно-структурного и функционального подходов к языку может обеспечить описание его как орудия порождения речи [Штелинг 1996: 9]. Более того, можно считать, что принцип системности «выделяет науку из знания вообще» [Старостин 1997: 5]. Основными подходами в трактовке понятия системности являются два: системность как методологический принцип и системность как имманентное свойство объекта. Первый подход отражает современную концепцию структурного и функционального единства мира на основе всеобщей взаимосвязи происходящих в нем процессов и явлений. Фактически все фундаментальные исследования осуществляются сегодня на базе системного анализа, и лингвистика как наука не является исключением. Более того, описание такого глобального объекта исследования, каковым является естественный язык, невозможно без обращения к системной методологии. Вероятно, для исследования языковых явлений (в широком смысле) справедлива несколько «упрощенная» универсальная схема классической системной методологии, которая предлагает следующую иерархию этапов (способов) исследования объекта: параметрический (выявление и описание свойств и признаков объекта), морфологический (определение строения объекта), функциональный (выведение функций части объекта из характеристик системы более высокого уровня и выявление целостной картины жизни объекта). Второй подход в понимании системности («системность как имманентное свойство объекта») в лингвистике является традиционным и связан с именами И.А. Бодуэна де Куртенэ, Ф. де Соссюра, А.В. Бондарко, В.В. Виноградова, В.В. Иванова, А. Мартине, В. Матезиуса, А.А. Потебни, А.И. Смирницкого, В.М. Солнцева, Л. Теньера, Л.В. Щербы, Р.О.Якобсона и др. Анализ языкового явления любого уровня неизбежно обнаруживает системную упорядоченность его внутреннего содержания: в структуре языка имеют место факторы, характерные для функционирования его как сложной системы (связь элементов; воздействие системы на свои элементы с целью ее оптимального функционирования; устойчивость и целостность сложноорганизованного объекта в изменившихся условиях и др.). По мнению С. В. Никифорова, сложные системы, стремятся в результате своего развития сохранить «индивидуальность» и проявить, реализовать ее в других системах (достигается путем флуктуационного влияния) [Никифоров 1993: 64]. Таким образом, система как бы «видит» себя в другой системе и существует благодаря возможности усматривать свои «контуры» в «очертаниях границ» соседствующих систем (реализуется благодаря отсутствию «пробелов» между системами). Система «передает информацию о себе» [Афанасьев 1980: 209] другим системам и, следовательно, существует. 1.5.2. Синергетические основы процесса системного моделирования Синергетический подход к научному знанию предполагает деление систем, существующих на различных уровнях организации жизни, на две категории. К первой категории принадлежат элементарные системы, взаимодействие между компонентами которых носит линейный и обратимый характер. Для таких систем характерна предсказуемость дальнейших путей их развития, а также возможность возобновления исходного состояния или одного из предшествующих состояний (этапов развития) путем создания необходимых, теоретически вычисляемых условий, определявших ранее состояние системы. Элементарные системы доступны исследованию в рамках традиционной классической науки. В процессе своего развития и функционирования элементарные системы могут усложняться, что отмечается появлением в их структуре иерархических отношений между различными уровнями, представляющими, в свою очередь, более или менее сложные системы. Возникшая сложная система, в отличие от элементарной, или, как ее определяет В. Г. Афанасьев, «суммативной системы» [Афанасьев 1980: 46], характеризуется целостностью и наличием интегративных качеств: сложная целостная система «обладает качеством, несводимым к свойствам или сумме свойств образующих ее частей [там же: 22]. Эта особенность сложной системы дает основания характеризовать последнюю как необратимую. Названные качества позволили основателю синергетической междисциплинарной парадигмы И. Р. Пригожину определить состояние сложной системы на каждом этапе ее развития как состояние «нестабильности» [Пригожин 1991: 46]. Объяснение причин нестабильности системы вытекает из таких ее качеств, как названная уже иерархичность элементов системы (авторство определения качества принадлежит И. М. Верещагину) и существование последней в окружении других систем, обусловливающим ограничения системы. Сложная система заключает в себе структуру систем низшего порядка, функционирование которых обеспечивает жизнедеятельность главной (сложной) системы. Но так как межуровневые и одноуровневые системы находятся во взаимосвязи, то незначительные случайные флуктуации одной из них ведут к изменению направления движения (развития) других систем. Таким образом, если «в окружении» произойдет незапланированное, нецеленаправленное изменение траектории движения какого-либо элемента, связанного с данной системой, то рассматриваемая система также подвергнется отклонениям от заданной направленности. Это позволяет говорить о «случайности» флуктуаций в системах, что, в итоге, определяется нелинейностью взаимодействия их элементов. Под нелинейностью в данном случае следует понимать такую форму развития системы, которая включает на каждом этапе движения множество так называемых «взглядов» изнутри и извне системы, которые, «деятельностно» анализируя изменившееся состояние какого-либо ее элемента, «приспосабливают» его сущностный смысл к собственному концептуальному содержанию. Таким образом, можно говорить об относительности развития системы, в зависимости от положения наблюдателя по отношению к ней: фазовый переход (значимый термин синергетики) внутри системы, направленный на стремление последней к упорядочению ее компонентов согласно конечной цели развития, «воспринимается» внутренними и внешними, окружающими системами как нарушение их собственной стабильности, или равновесия; в этом случае системы, ставшие вследствие соседствующего фазового перехода неравновесными, видоизменяют содержание возникшего явления согласно внутренней сущностной базе (в контексте «человеческого» фактора – концептуальной системе). Итак, имеет место ситуация постоянного неравновесного, неустойчивого состояния всех существующих систем, стремящихся к внутренней гармонии, порядку, но непрерывно «перебиваемых» в собственных процессах организации другими системами. Для того чтобы наглядно представить состояние неустойчивости, И. Р. Пригожин в статье «Философия нестабильности» сравнил систему с маятником, оба конца которого связаны жестким стержнем; один конец маятника неподвижно закреплен, другой может совершать колебания с произвольной амплитудой. «Если вывести такой маятник из состояния покоя, - пишет И. Р. Пригожин, - несильно качнув его груз, то в конце концов маятник остановится в первоначальном (самом нижнем) положении. Это – хорошо изученное устойчивое явление. Если же расположить маятник так, чтобы груз оказался в точке, противоположной самому нижнему положению, то рано или поздно он упадет либо вправо, либо влево, причем достаточно будет очень малой вибрации, чтобы направить его падение в ту, а не в другую сторону» [Пригожин 1991: 46]. Точка, противоположная самому нижнему положению маятника, и есть состояние неравновесия. В этом положении система находится в том случае, когда она испытала воздействие. Отклонение «маятника» в ту или иную сторону зависит от содержательных характеристик такого воздействия. Момент падения маятника – переход системы из неустойчивого, хаотического состояния к порядку. Однако этот процесс уравновешивания длится в течение незначительного промежутка времени, так как порядок для одной системы означает «хаос» в другой. Изменение, внесенное в первоначально рассматривавшуюся систему, вновь приводит ее в неравновесное состояние на новом уровне развития (свободный конец маятника снова в верхней точке), и так происходит практически непрерывно. В синергетике принято в этом случае говорить о множестве «возможных путей развития» системы, о «степенях свободы» или о наборе «потенциальных структур». Таким образом, развитие системы носит вероятностный, случайный характер, что обусловлено непредсказуемостью выбора пути преодоления неравновесного, хаотического состояния, отклонения ее в ту или иную сторону упорядочения. Все названные явления возникают вследствие изучаемых синергетикой свойств систем – открытости (отсутствия границ между системами), нелинейности (подчиненности влиянию системного окружения) и связанной с этим качеством дискретности (дробности, прерывистости процессов, происходящих в системе); обусловливает названные явления также и способность системы к диссипации (то есть к «рассеиванию», «улетучиванию» явлений системы). В рамках синергетического подхода любая «структурно разложимая» система может быть определена как неравновесная и самоорганизующая. Первая дефиниция следует из факта постоянного влияния соседствующих систем на фазовые переходы данной системы. Второе качество обусловлено влиянием особых, устанавливаемых системой отношений между составляющими ее компонентами, преобразующих их содержание в сущностные свойства целостной системы не на количественном, а на качественном уровне. Способность к самоорганизации системы обусловлена такими ее свойствами, как целостность и самостоятельность. Эти свойства определяются такой особенностью сложных систем, которую В. Г. Афанасьев называл «целесообразностью» [Афанасьев 1980: 134], а В. Н. Садовский – «целенаправленностью» [Садовский 1974: 158]. Сложная система может включать в себя связанные иерархическими отношениями сложные системы низшего уровня. В то же время она, как правило, входит, наряду с другими, одноуровневыми системами, в сложную систему более высокого уровня. Развитие рассматриваемой системы стремится к определенной цели, достижению которой подчиняются все составляющие системные компоненты. Однако, следуя общей цели вышестоящей системы, сложные подсистемы изменяются также и по пути к достижению своих частных целей. Поэтому в процессе развития какой-либо из систем, явления, вновь возникающие в ней, могут подвергаться случайным флуктуациям, порождаемым несоответствием (дисбалансом) внутренних целей (целей какой-либо из подсистем) общей целенаправленности движения системы. В этом случае сложная система может менять траекторию своего развития, оставаясь, в то же время, в рамках «магистрального» пути движения к собственной цели. Флуктуаций, приводящих систему в неравновесное состояние и требующих поиска новых путей движения в рамках строго установленной, неизменной цели, может быть множество, но вся совокупность их воздействия, как правило, нивелируется таким свойством системы, как целенаправленность. Целесообразность сложных нелинейных диссипативных саморазвивающихся систем определяет аттрактор - устойчивая неподвижная область притяжения разнообразных флуктуаций. Структурная негомогенность дискурса как системы обусловлена флуктуациями (возмущениями, изменяющими запланированное «развитие» дискурсивного процесса). Термин аттрактор употребляется в нелинейной физике, математике, экологии, синергетике, когнитивной психологии и других науках, рассматривающих организацию и поведение сложных систем. В теории самоорганизации и выделяются три типа аттракторов: точечные, циклические, хаотические. В связи с тем, что дидактическое вербальное взаимодействие является институциональным (обусловлено статусно-ролевыми позициями участников, отличается высокой степени конвенциональности, клишированности и т. п.) и обладает высокой степенью упорядоченности, то для осознания «синергетической» природы структуры дидактического дискурса актуальны два типа аттракторов: точечные и циклические. «Если динамическая система обладает устойчивой неподвижной точкой, то она и является аттрактором. Если же в системе есть устойчивый предельный цикл, то он является аттрактором» [Фокс 1992: 136137]. Точечный аттрактор представляет собой область, сосредоточенную, сконцентрированную в одной точке. Такой аттрактор возможен в системах с низким уровнем сложности. Циклический аттрактор имеет более сложную природу. Формирование такого аттрактора происходит последовательно, на основании флуктуаций, определяющих тип фазового перехода в системе. Воспринимая изменения, вносимые в систему изнутри либо извне, последняя отклоняется в своем развитии, не выходя, однако, за пределы «магистрального» пути, намеченного конечной целью развития. А так как фазовых переходов в системе может быть неограниченное множество (что обусловлено практически непрерывным влиянием других систем), то и сложность циклического аттрактора возрастает с каждым новым намечающимся этапом развития системы. Отдельные островки упорядоченности, спонтанно возникающие в сложной открытой и неравновесной системе, объясняются тем, что траектории внутреннего движения системы стремятся к определенному «притягивающему» центру. Два типа аттракторов — особая точка и завершенный цикл — определяют соответственно два типа поведения неравновесной структуры: в первом случае происходит «выход» всех изучаемых параметров на постоянные значения, во втором — на периодический (синусоидальный) режим с фиксированными значениями на синхронизируемых позициях. Аттракторы, возникающие в процессе самоорганизации дискурса, определяют направления функционирования дискурса как системы в хронологическом аспекте, его «развертку» как целого в наиболее эффективном режиме. Сложные системы в результате своего развития стремятся сохранить «индивидуальность» и проявить, реализовать ее в других системах, что достигается путем флуктуационного влияния. Таким образом, система как бы «видит» себя в другой системе и существует благодаря возможности усматривать свои «контуры» в «очертаниях границ» соседствующих систем, то есть «передает информацию о себе» другим системам и, следовательно, существует. В границах современной философской парадигмы цель всеобщего системного движения – достижение, по мнению В. Г. Афанасьева, «идеала всеобщей коммуникации» [Афанасьев 1980: 211], который заключается в снятии противостояния между системами, в достижении общности их концептуального содержания. В то же время, ясно, что достижение этой конечной цели невозможно, так как в случае реализации намеченного, путь систем окажется завершенным, движение остановленным и явления, противопоставленно организованные в системы различных уровней, перестанут существовать. Итак, основой синергетического моделирования «поведения» неравновесных открытых систем являются закономерности протекания в них вероятностных (случайных) процессов. Эти закономерности обусловлены особыми областями стабильности, которые присущи любому «хаосу». 1.5.3. Коммуникативный процесс как система Для разработки и анализа дискурсивной модели необходимо выявить те элементы, из которых состоит система, установить особенности их интеграции, а также рассмотреть те синергетические параметры, которые присущи дискурсу. При анализе сложных систем синергетика исследует простейшие модели, подсистемы, позволяющие понять закономерность функционирования «целого». При этом одни и те же элементы системы могут быть поняты и описаны как в статике, «изолированно», так и в динамике – в процессе взаимодействия друг с другом. Язык как синергетическая система обладает устойчивой целенаправленностью, заключающейся в достижении понимания между людьми. В свою очередь, коммуникация как обмен информацией между системами с целью занятия возможно большего пространства в окружающей действительности (что ограничивается концептуальными характеристиками противостоящих систем) свойственна всем систематизированным явлениям реальности. Наиболее распространенный и сложный вид коммуникации, свойственный такой сложной «системе», как человек, является речевая коммуникация. Процесс речевой деятельности (дискурсивный процесс) можно рассматривать как открытую нелинейную диссипативную систему. Под открытостью системы понимается ее способность обмениваться с окружающей средой энергией, веществом, информацией. Нелинейность предполагает изменение системы под воздействием множества причин, находящихся в сложных взаимодействиях между собой. При этом последствия (эффект изменения системы) оказывают обратное влияние на каузальные переменные. Нелинейность системы порождает, во-первых, усиления флуктуации: «малое» воздействие становится макроскопическим по последствиям. Во-вторых, нелинейность оказывает воздействие (за счет «случайных» изменений) на уровень энтропии (в сторону увеличения или уменьшения). В-третьих, нелинейность обусловливает дискретность процесса эволюции нелинейной системы, то есть предполагает номенклатуру вариантов изменений системы на эмерджентном уровне. Диссипативностъ системы отражает постоянное изменение некоторых ее величин, способность системы «забывать», сглаживать внешние воздействия. Речевая коммуникация как универсальный способ человеческого общения обладает перечисленными свойствами. Нелинейность и открытость коммуникативного процесса проявляется в изменении его под воздействием практически неисчислимого количества факторов социальной, психофизиологической и психофизической природы. Лингвосинергетика изучает системы, связанные понятием речевой коммуникации, как открытые, нелинейные, диссипативные, флуктуационные и самоорганизующиеся. Так, речемыслительные процессы, происходящие в концептуальных системах вступающих в коммуникативное взаимодействие людей, представляющих собой одноуровневые антагоничные системы («Человек – Человек»), противопоставлены один другому; реализуясь в речи, в вербальных текстах, они способны отражать особенности концептуальных систем индивидов и влиять на содержательные характеристики сознания людей в процессе интерпретации коммуникантами порождаемых и воспринимаемых текстов. Если рассматривать в качестве антагоничных системных элементов противопоставленные системы «Человек – Язык», то необходимо рассматривать особенности развития языковой системы в целом (или локальной системы «Текст/дискурс») под влиянием концептуальных фазовых переходов, осуществляемых социумом (или отдельным человеком). В контексте лингвосинергетического подхода возможно аналогичное рассмотрение систем «Человек – Общество», «Старое – Новое поколение», взаимодействие малых социальных групп в пределах социума и многих других. Применительно к системе «Человек - Язык» синергетические свойства могут быть проанализированы на уровне речевой деятельности человека, осмысляющего объективные языковые единицы, явления, факты при участии «индивидуальной» концептуальной системы, которая может вносить изменения на лексическом (семантическом), морфологическом, синтаксическом, стилистическом и других уровнях языка. В то же время следует отметить, что язык как система обладает устойчивой целенаправленностью, именно это его свойство и позволяет осуществлять системе основную функцию - обеспечивать понимание между людьми. Вследствие этого флуктуации со стороны каждого конкретного человека возникают в языке очень редко; необходимо множественное однотипное «коллективное» влияние людей, владеющих данным языком, для того чтобы изменение отразилось на языковой системе. Что касается лингвосинергетических проблем в системе «Человек Общество», то в данном случае важным являются взаимопереходы хаоса и порядка, обусловленные стремлением разноуровневых систем к достижению вербализованного взаимопонимания. Человек, входящий в качестве одного из элементов в социум, «видит» языковую картину не так, как ее «воспринимает» в соответствии со своей концептуальной системой целостная общественная система. Претензии человека на реализацию собственной индивидуальности в обществе иногда становятся так велики, что концептуальная система отдельной личности делает попытку «неконвенционального» речесмыслопорождения – лингвистических «изобретений» вне каких-либо нормативных, традиционных (узуальных) установок. Примерам подобного влияния на концептуальную систему общества может служить творчество поэтов футуристического направления, которые стремились к выражению индивидуальных представлений о явлениях окружающего мира посредством набора произвольно сочетаемых звуков. Подобные единично возникающие речевые средства могут влиять на некоторые области «пульсирующего» аттрактора общественной системы, например, на особенности восприятия последней каких-то новых языковых явлений в отношении к реалиям действительности. Теоретически возможна ситуация разрастания подобной случайной, незначительной, единичной флуктуации до огромных размеров в концептуальной содержательной базе общественной системы (ср. авторские неологизмы известных мастеров слова), но до размеров «перестройки» всей вербальной системы социума этот процесс может «дорасти» только в теории. Аналогична языковая ситуация в системе «Старое - Новое поколение» человечества, которая во многом обусловлена целью развития системы достижением взаимопонимания между ее компонентами - различными поколениями. Эта цель может подвергаться изменениям в рамках декларированного результата, а система - приходить в неравновесное состояние вследствие внешнего влияния, внутреннего «движения» ее компонентов: старого поколения - в сторону сохранения языковых традиций, нового - по пути совершенствования, изменения языка. В целом можно констатировать, что находящиеся на различных уровнях общественные системы могут подвергаться коммуникативному взаимовлиянию, результаты которого носят вероятностный характер. В контексте нашего исследования представляется актуальным рассмотреть проблему развития нелинейной сложной саморазвивающейся системы «Человек - Человек». Концептуальные системы индивидов, составляющих подсистемы более сложной организации «Человек - Человек» и стремящиеся в процессе своего развития к достижению максимального соответствия одна другой взаимодействуют посредством процесса речепорождения коммуникантов. 1. 6. Текст как продукт речепорождения 1.6.1. Порождение текста Современные взгляды на процесс речепроизводства далеко не однозначны как с точки зрения исследователей-психологов, так и с позиций представителей других наук. Так, А. Р. Лурия начальным моментом формирования высказывания считает мотив – «потребность в говорении». Так как в речевом сообщении всегда формулируется известная мысль или известный смысл, который говорящий хочет передать слушающему, то вторым этапом должна являться мысль, которая, являясь отправным пунктом высказывания, в дальнейшем воплощается в речь. Внутренне мысль представлена в виде общего замысла, общей схемы, впоследствии разворачивающейся в вербально оформленное содержание. Процесс перехода мысли в речь происходит при непосредственном участии внутренней речи. Третьим этапом является этап кодирования мыслей в высказывании, или этап перешифровки внутренней речи во внешнюю. Значимость этого процесса обусловлена необходимостью перешифровки внутренних, понятных только адресанту смыслов во внешние, понятные для любого адресата значения. Таким образом, перед нами трехчленная схема механизма создания высказывания: мотив — мысль и ее опосредование во внутренней речи — внешняя речь. Если этот механизм представить по операциям, схема будет следующей: возникновение мотива — создание общего замысла (схемы), выраженного во внутренней речи — перешифровка внутренней речи во внешнюю. «Исследования развития речи, проведенные психологами, показали, что переход от мысли к развернутой речи неизбежно опосредствуется внутренней речью. Будучи свернутой и зачаточной по структуре и чисто предикативной по функции, она таит в себе, однако, зачатки дальнейшей динамической схемы фразы. Переход от внутренней речи к внешней заключается в развертывании этой предварительной схемы, в превращении ее во внешнюю распространенную структуру предложения» [Лурия 1947: 8586]. Процессуальность и изменение внутренней речи в зависимости от готовности ее перехода в речь внешнюю рассматривал Б. Г. Ананьев. По его мнению, первой фазой внутренней речи является «установка на наречение», второй - сам процесс внутреннего наречения, причем именно здесь представлены редуцированные фонематические и логико-синтаксические структуры (предложения с нулевым подлежащим или нулевым сказуемым и фонетическая сокращенность). Следующей фазой является указательное определение «места» нареченной мысли в суждении и умозаключении. Эта фаза, проявляющаяся во вспомогательных «пространственных» определениях (здесь, там, тут), является конструктивно важной в процессе развертывания внутреннего говорения, которое и является завершающей фазой внутренней речи [Ананьев 1960: 367]. Итак, по мнению Б. Г. Ананьева, развертывание внутренней речи идет от 1) установки на наречение, через 2) «наречение» и 3) указание его места к 4) внутреннему говорению как завершающей фазе внутренней речи. Образцами такого внутреннего говорения он считает внутренние монологи героев у Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского. Так как Б. Г. Ананьев приписывает внутренней речи лишь функции построения содержания будущего высказывания, но не его оформления (отсутствует фаза, «отвечающая» за грамматическое развертывание предложения), то можно считать, что его понимание функций внутренней речи уже, чем у А. Р. Лурии, по мнению которого звенья внутренней речи «вбирают» в себя всю внутреннюю сторону речи, все ее функции. Собственные «планы» движения мысли к слову рассматривает Л. С. Выготский. Он различает внешний (физический) план речи и ближайший к нему внутренний план — семантический. По его мнению, во внешней речи можно выявить взаимодействие двух структур: грамматической и семантической (психологической), что позволяет выделить в каждом предложении формально-грамматические и психологические подлежащее и сказуемое. Последнее членение проявляется, в частности, через логическое ударение: «Мысль накладывает печать логического ударения на одно из слов фразы, выделяя тем психологическое сказуемое, без которого любая фраза становится непонятной» [Выготский, 1956: 338]. Внутренняя речь, по Выготскому, — это особый самостоятельный момент речевого мышления, в котором сфокусированы все динамические отношения мысли и слова. Эта речь есть речь для себя. Она вычленяется из внешней речи и отличается от нее максимальной сокращенностью. Выготский утверждал, что «речь для себя возникает путем дифференциации изначально социальной функции речи для других» [там же: 344]. Ей присущи а) чистая предикативность (внутренняя речь «вся состоит с психологической точки зрения из одних сказуемых», «подлежащее нашего внутреннего суждения всегда наличествует в наших мыслях», оно всегда подразумевается [там же: 364, 365]; б) особый семантический строй (преобладание смысла над значением; агглютинация семантических единиц; «влияние» смыслов; идиоматичность); в) редуцированность фонетики («Во внутренней речи нам нет необходимости говорить слово до конца. Мы понимаем по самому намерению, какое слово хотели сказать.... Внутренняя речь есть в точном смысле речь почти без слов» [там же: 368[. Таким образом, по Выготскому, «переход от внутренней речи к внешней представляет собой... не простую вокализацию внутренней речи, а переструктурирование речи, превращение совершенно самобытного и своеобразного синтаксиса, смыслового и звукового строя внутренней речи в другие структурные формы, поисушие внешней речи» [Выготский 1956: 376]. На современном этапе изучения речевых процессов речевая деятельность как подсистема концептуальной системы индивида рассматривается в качестве важнейшей проблемы и в рамках лингвосинергетики [Герман, Пищальникова 1999]. Процессы, происходящие в границах трансакции, обусловлены интенцией адресанта как «хранителя» имеющейся информации, его стремлением передать эту информацию адресату, фактически выводя из состояния равновесия его «устойчивую систему», изменяя картину мира реципиента. При этом в результате коммуникативного взаимовлияния концептуальные системы индивидов, составляющие подсистемы сложной организации «Человек - Человек» и стремящиеся в процессе своего развития к достижению максимального соответствия одна другой, «синхронизируются» посредством речепорождений концептуальных систем коммуникантов на основе аттракторной организации составляющих компонентов - индивидуальных концептуальных систем [Йокояма 2005]. Сущностные характеристики подобной сложной системы несводимы к совокупности концептуальных систем индивидов, но в числе возможных, вероятных, случайных путей развития системы может быть тот, который в большей степени определяется одним из компонентов системы. Общая объединяющая и определяющая отношения между элементами цель системы стремление к взаимопроникновению компонентов, снятию противопоставленности между ними - может варьироваться в соответствии с частными целями подсистем - стремлением утвердить собственную индивидуальность в концептуальной системе адресата. Фазовые переходы равновесного/неравновесного состояний осуществляются в дискурсе посредством речепорождения. Речевой факт, смысл, содержательная сторона которого отличны от смысла, вкладываемого в формальную организацию, в текст речи адресатом, позволяет говорить о существовании двух речевых фактов в контексте двух концептуальных систем. В процессе рецепции речевого факта концептуальная система (сознание) адресата, содержательные характеристики мировосприятия которого отличны от концепта сознания продуцента речи, приходит в неравновесное состояние, обусловленное несоответствием содержания, вкладываемого в известные единицы языка адресантом речи, смыслу, «вложенному» в подобное сочетание языковых единиц в сознание реципиента. Неустойчивое состояние концептуальной системы адресата в процессе рецепции может быть направлено в ту или иную сторону упорядочения в зависимости от вероятностных флуктуаций, которые обусловливаются как внешнесистемными факторами, например, уточнением сказанного продуцентом речи, так и внутренними, подсистемными - например, эмоциональным состоянием реципиента. Таким образом, восприятие речевого факта адресатом может осуществляться в двух (и более) плоскостях. Такая «герменевтическая» трактовка проблемы восприятия, вероятно, соответствует известному направлению субъективного идеализма, согласно которому мир существует только в сознании воспринимающего, а объективной реальности не существует. Резюмируя вопрос о мировоззренческих направлениях субъективного идеализма и синергетики, необходимо подчеркнуть, что в лингвосинергетическом аспекте трактовка множественных существований одного факта объясняется сложностью концептуальных миров индивидуальных сознаний как систем, стремящихся к упорядочению при всех возможных посторонних воздействиях. Когда роли продуцента реципиента меняются и происходит ответное речепорождение, то последнее отражает старый речевой факт в новой содержательном (смысловом) качестве. Это новое качество приводит, в свою очередь, в неустойчивое состояние концептуальную систему первого продуцента, ставшего в данном случае адресатом речи, и происходит та же ситуация, которая показана выше. В результате коммуникативного взаимодействия возникшие тексты как продукты дискурсивной деятельности, имея общую «форму», существуют в двух (и более) концептуальных мирах. Чем можно объяснить беспрепятственное вхождение в концептуальную систему чужого речесмыслопорождения? На этот вопрос пока нет точного ответа, но можно предположить существование в тексте так называемой «узуальной структуры», которая «держит» текст в рамках строго установленной формы и является релевантной по отношению к структурам, организующим концептуальные системы индивидов - представителей данного социума. Следует отметить, что «узуальная структура» концептуальных систем, репрезентированных в тексте, отлична от языковой структуры, проявляющейся в способе организации языковых единиц и формирующейся на основе того или иного типа отношений между этими единицами. Продукт речепорождения (текст) как относительно самостоятельная сложная система, существующая наряду с другими системами в рамках целостной концептуальной системы индивида [Герман 2000: 69], также подвижен [Москальчук 2003]. Его движение, а значит, изменение заключается в смыслопорождениях, вносимых концептуальными системами реципиентов в его изначальные содержательные характеристики. Эти смыслопорождения приводят к тому, что текст начинает существовать в концептуальной системе реципиента (который становится, в свою очередь, продуцентом). Так, развитие содержательной стороны текста может быть представлено сопутствующими комментариями либо последующими ответными репликами реципиента, отражающими особенности концептуальной системы последнего, «воспринимающей» новый смысл исходного текста. Этот смысл «включается» в старый текст через новое речепорождение. Таким образом происходит «движение» текста. «Этапы» формирования смыслопорождения текста как продукта концептуальной системы индивида, которые «отражают направление формирования авторского смысла» и «репрезентируются телами знаков» [Герман 2000: 69], отражают способы миротворчества продуцента речи на базе содержательных характеристик его концептуальной системы, на основе «расположения» в сознании адресанта того или иного явления как компонента этой системы, что находит выражение в процессе смыслопорождения в вербализованном тексте. Концептуальные системы коммуникантов, обладая структурной общностью, по-разному «распределяют» информацию в своей «индивидуальной» структуре. В процессе продуцирования текста концептуальная система индивида «относит» к какому-либо этапу речи (месту в тексте) строго определенное содержание. В процессе рецепции это содержание (информация), поэтапно транслируемое адресату, вариативно, случайно влияет на его концептуальную систему, занимая определенное местоположение в его сознании. В целом, можно сказать, что исследования процессов порождения речи показывают детерминированность перехода «от мысли к развернутой речи» внутренней речью. Будучи свернутой и зачаточной по структуре и чисто предикативной по функции, она содержит потенциальную схему фразы. Переход от внутренней речи к внешней заключается в развертывании этой предварительной схемы, в превращении ее во внешнюю распространенную структуру предложения-высказывания. 1.6.2. Восприятие текста Динамический процесс восприятия текста реципиентом может быть описан следующей схемой: элементы текста воспринимаются аудиовизуальными рецепторами и, преобразованные на основе внутреннего кода, транслируются в кратковременную память реципиента. С другой стороны, туда же поступают из долговременной памяти данные о предшествующем языковом опыте личности. Сопоставление этих двух информационных потоков позволяет реципиенту сначала опознать слова, то есть идентифицировать последовательность текстовых элементов как слова, затем приписать этим словам соответствующие значения (то есть осмыслить их). Параллельно, вызывая из долговременной в кратковременную память грамматическую информацию, реципиент устанавливает связи внутри предложения и, на этой основе, осмысливает содержание предложения. Таким образом, в кратковременной памяти в каждый данный интервал времени «присутствует» лишь относительно небольшое количество слов текста, актуализируемых реципиентом. При перцепции последующих отрезков текста предыдущая информация транслируется в долговременную. В тексте как продукте речевой деятельности в качестве своеобразных «пространств смыслов» (ментальных окон – см. [Recanati 1996]) – выступают семантические поля, которые обусловливают наличие доминантного варианта развития системы (текста) во времени. Логически определенная последовательность семантических полей, как правило, эксплицируется в материи текста, обеспечивая его когезию. При этом реципиент, воспринимая текст, выделяет в нем элементы (кванты информации), создающие в его ментальной системе временные состояния относительной устойчивости, стабильности, «цепочка» которых и является преимущественным направлением системы смыслов. В целом, этот процесс можно рассматривать как реализацию модели структурного детерминизма П. Горрелла [Gorrell 1994] в виде фразового дерева на уровне высказываний в ходе дискурсивного взаимодействия субъектов речевого общения. Если рассматривать восприятие текста (продукта дискурса) как процесс обратный процессу порождения речи, то можно говорить о том, что со структурной точки зрения задача носителя языка при этом состоит в «свертывании» линейной структуры текста в некую модель, которую О.Л. Каменская называет С - моделью [Каменская 1990: 126]. Основные фазы процесса восприятия (фаза «мотивации», интенция, фаза «понимания») характеризуют речемыслительную деятельность реципиента. Побудительный мотив к восприятию текста в дискурсивной практике реципиентом формируется как решение одной из частных задач того или иного некоммуникативного действия. Этот мотив обычно включает более или менее осознанное представление о той отрасли знания, к которой должен принадлежать предполагаемый текст, и эксплицируется в сознании реципиента как необходимость получения некоторой информации, отсутствующей у него на момент времени формирования мотива к восприятию текста: мотивация к восприятию текста осознается как необходимость заполнения «информационного вакуума», удовлетворения некоторой информационной потребности в рамках целенаправленного действия, присущего, обычно, другому (некоммуникативному) виду деятельности. Информационно-содержательный и пространственно-временной компоненты текста обеспечивают содержательную сторону воспринимаемой информации в экстралингвистическом «окружении», что, в свою очередь, дает возможность реципиенту антиципационно программировать процесс «предъявления» информации, содержащейся в тексте. Процесс восприятия речи состоит из двух основных подпроцессов, следующих параллельно, но с некоторым, как правило, очень малым временным сдвигом (запаздыванием) один относительно другого. Это, в частности, отмечает Н. И. Жинкин: «При декодировании слова располагаются в строчку, следуют друг за другом в порядке времени. Для интеграции их в этих условиях придется каждое текущее слово как-то пристраивать к предшествующему, уже ушедшему. Это можно сделать, если остановить в памяти поток слов и приступить к интеграции. На приеме речи неизбежно возникнут вынужденные остановки, момент появления которых будет очень трудно определить говорящему. Фактически таких остановок не бывает. Вот почему признают, что в процессе приема речи происходит не просто мимолетное узнавание слов, но и обработка в особой, так называемой операционной, иконической памяти» [Жинкин 1982: 44]. Первый подпроцесс Н. И. Жинкин называет «поэлементным восприятием», которое сводится к идентификации реципиентом предъявляемых ему элементов текста. Поэлементное восприятие определяется двумя факторами: качеством элементов текста и темпом их восприятия. Под качеством элементов текста понимаются такие их свойства, которые позволяют реципиенту без особых усилий однозначно их идентифицировать в процессе восприятия текста. Таким образом, текст как «порождение» дискурсивного процесса, состоящий из «хороших» элементов - это текст, который проговаривается (диктуется) четко артикулированными звуками. Темп поэлементного восприятия может быть измерен количеством элементов (букв или звуков), содержащихся в отрезке текста, воспринятом в единицу времени, причем при восприятии устного текста этот темп, как правило, навязывается реципиенту собеседником. Второй подпроцесс процесса восприятия текста – «семантическое восприятие» - есть процесс установления значений слов, связей между словами в предложении, предложениями (высказываниями) и т.д. Темп семантического восприятия текста не ниже его поэлементного восприятия, хотя второй процесс протекает с некоторым запаздыванием по отношению к первому. Количественной мерой темпа семантического восприятия может служить темп поэлементного восприятия текста. «Механизм языка устроен так, что любой человек, усвоивший его в детстве, при самых ограниченных возможностях будет принимать речь точно по ходу ее временного следования... При этом не следует забывать, что слушающий не старается делать никакого грамматического анализа,….а просто принимает мысль, содержащуюся в сообщении», - пишет Н. И. Жинкин [Жинкин 1982: 45]. Процесс восприятия речи на слух связан с выполнением реципиентом сложной мыслительно-мнемической деятельности, которая включает в себя преобразование информации, кодовые переходы, актуализацию связей, способствующих пониманию. Успешность такой умственной деятельности обусловлена высокой степенью концентрации внимания. В результате экспериментов установлено, что исходный уровень владения аудированием определяют следующие умения: 1) Членить текст на смысловые куски, определять факты сообщения; 2) Устанавливать логические связи между элементами текста; 3) Отделять главное от второстепенного и удерживать в памяти главное, выделять смысловые вехи, определять смысловой центр фразы; 4) Определять тему сообщения; 5) Выделять главную мысль; 6) Принимать сообщения до конца без пропусков; 7) Воспринимать речь в естественном медленном темпе; 8) Принимать и удерживать в памяти сообщение, предъявленное один раз. Отсутствие какого-либо из этих умений оказывает негативное влияние на прием и понимание речевых сообщений [Агузарова 2005: 332]. Возникает вопрос, каким образом реципиент, воспринимающий текст в непрерывном потоке слушания/чтения в достаточно быстром темпе, успевает выявить, проанализировать и, наконец, осмыслить все разнородные, многочисленные связи, начиная от самых очевидных до самых сложных? Ответ в том, что реципиент такой задачи перед собой не ставит и потому ее не решает. Повседневный речевой опыт показывает, что для того чтобы последовательность предложений воспринималась как текст, достаточно в большинстве случаев установить хотя бы одну связь актуализируемого (воспринимаемого в данный момент) предложения текста с одним из предшествующих. Причем в качестве такого предшествующего предложения выступает обычно ближайшее, то есть предыдущее предложение, или предложение, отделенное от актуализируемого одним, может быть, двумя предложениями. Исходя из свойств кратковременной памяти можно предполагать, что более дистантные предложения к этому моменту уже забыты. При этом нельзя ожидать, что они могут быть воссозданы в кратковременной памяти путем «вызова» их из долговременной. Это объясняется тем, что в процессе восприятия текста предложения как таковые в долговременной памяти долговременной памяти не сохраняются. 1.6.3. Смысл и значение Отдельно следует остановиться на проблеме соотношения смысла и значения, которая непосредственно связана с интерпретацией содержания высказывания, с ответом на вопрос о «суммировании» конечного объема информации на основе «единичных» высказываний. В целом, известно, что информация, содержащаяся в речевом фрагменте длиной более одного слова не может быть описана в виде простой суммы значений составляющих этот фрагмент [Бенвенист 1974; Колшанский 1980; Барт 1994]. Как отмечает, О. А Алимурадов, «к смыслу цельного высказывания невозможно прийти путем механического его конструирования из отдельных значений элементов этого высказывания: такой смысл есть продукт интеграции, а не простого суммирования» [Алимурадов 2005: 2]. Аналогичный подход демонстрирует В. А. Сулимов: «…практически невозможно проводить грамматическую классификацию вне классификации системы значений, а ту, в свою очередь, невозможно достоверно описать без обращения к системам смыслов, приписываемых контекстами употребления, индивидуальным языковым сознанием и культурой, интериоризированной в виде некоторой системы артефактов сознанием индивидуума. Все эти аспекты очевидно должны быть интегрированы в некоторой единой системе или «согласованы» [Сулимов 2006: 255]. Можно говорить о том, что смысл является неотъемлемой составляющей (и основой) той информации, которая передается в дискурсе посредством языковых (вербальных) единиц и их комбинаций. Таким образом, изучение информационной составляющей фрагментов дискурса различной длины обязательно предполагает исследование смысловой основы развернутого высказывания, имеющей корреляцию с категориями дискурса. К существенно важным и определяющим дефинициям теории дискурса мы можем отнести пропозицию, пресуппозицию, экспликатуру, импликатуру, инференцию и референцию (подробнее см. ниже). Дефиниции «значение» и «смысл» имеют непосредственное отношение к личностным когнитивным процессам. Лингвистическая и социальная корреляция этих понятий, отношения между этими феноменами – одна из важнейших задач коммуникативной лингвистики и когнитивной науки. Если рассматривать семантику как «инструмент», с помощью которого человек овладевает миром и интерпретирует его, то следует признать, что личность познает окружающий мир в контексте реальных общественных связей и отношений на основе исторически сложившегося семантического «базиса», который она использует в контексте присутствующих в ее сознании фреймов (сценариев) категории знания, реализуемых в адекватных языковых формах. Именно семантическая основа («базис») формирует те когнитивные модели, на основе которых возникают отношения, определяющие возможность перехода от предметных и логических связей в объективной действительности к синтаксически комбинаторным способам их передачи в предложении (высказывании). Динамическая «экстраполяция» на когнитивно-вербальном уровне от интенции к высказыванию обусловливает генезис языковых структур на уровне высказывания, в том числе и вариабельных (Ср.: С приходом осени… Когда пришла осень… После прихода осени…) Корреляция дефиниций «значение» и «смысл» имеет глубинную причинную основу, носит двуаспектный характер и базируется как на функциональной основе значения, так и на социально обусловленной лингвокультурологической природе смысла. В реальном мире наши знания — это, в самом общем приближении, вся та информация, которую мы получаем в процессе онтогенеза. Но это не просто стохастический набор неупорядоченных фактов и имеющегося в памяти личного опыта: человек упорядочивает получаемую информацию и обобщает свой опыт. Мы не запоминаем каждое здание или дерево в парке, которое попалось нам на глаза, а тем более, каждый листок, каждое окно и т.д. Мы объединяем множества, номинируя их, формируем для себя категории предметов и явлений, осуществляем иерархию и таксономию, избегая необходимости запоминать каждый отдельный фрагмент действительности. Таким образом, фрагментируя мир в «кластерном» режиме, мы добиваемся «когнитивной» экономии: уменьшаем количество информации, которую должны воспринять, декодировать и запомнить. В итоге, семантический потенциал совокупности слов определенной «смысловой» сферы реализуется за счет извлечения из исходного значения и связанной с ним прототипической ситуации семантической схемы, которая используется для концептуализации типологически адекватных событий по принципу аналогии. В отличие от А. А. Леонтьева, который выделяет три формы существования значения: языковое значение («законсервированное» словознак), предметное значение (на чувственной базе перцептивного браза), ролевое значение (на чувственной базе динамических компонентов самой деятельности) [Леонтьев 2001], мы понимаем значение как семиотический инвариант, присущий когнитивной сфере индивидуума и являющийся для него единственным и категорически обусловленным «внеконтекстовым знаком». В рамках (условиях) любого вероятностного контекста значение «приобретает» смысл и тогда начинает называться «собственно значением», то есть раскрывается с точки зрения языка (1), перцепции (2) и деятельности или роли (3). В синергетическом плане можно говорить о том, что эволюция процесса речевой деятельности как системы во многом определяется аттрактором наиболее вероятного изменения - интегративным смысловым компонентом, основой которого является макроинтенция (система смыслов). Развитие коммуникативной ситуации в плане текстовой организации происходит в направлении этого аттрактора с намерением уменьшения уровня энтропии как стремлением системы к самоорганизации. При этом «семантические единицы языка» не выступают в качестве реальных самоорганизующихся элементов: эту роль выполняют смысловые компоненты более крупной структуры (семантические поля), а потому реальный процесс смыслопорождения гораздо глубже, иерархичнее, нежели его поверхностная модель. Следует учитывать, что при смыслопорождении как процессе, имеющем дискретную «семантическую» природу (смысл континуален, значение семиотически обусловлено – дискретно), происходит некоторая «потеря» смысла (семантическая неопределенность, обусловленная контекстом). Эти потери, как правило, не заметны для продуцента речи, но четко осознаются реципиентом. Таким образом, значения, формируя систему аттракторов, стабилизируют речевой процесс на уровне смыслопорождения, удерживает его в состоянии динамического равновесия, тогда как смысл, будучи континуальным по природе, изначально задан и определен макроинтенцией адресанта. Отсюда текст как продукт дискурса в процессе своей «развертки» постоянно преодолевает неопределенность смыслов, что осуществляется говорящим за счет обращения к системе вербальных и невербальных значений, связываемых с тем или иным речевым компонентом. Именно включение таких систем значений в ментальную сферу, в концептуальную систему адресата способствует адекватному восприятию речи и правильной интерпретации им смысла высказывания. 1.6.4. Дискурсивный процесс и контекст Современные подходы к изучению порождения/восприятия речи на основе лингвистической прагматики требуют учета в рамках этого процесса прагматического контекста. Основным, по нашему мнению, является ситуационный контекст, который характеризует дискурсивный процесс в широком социально-культурном аспекте с учетом этнографических, антропологических и др. факторов. Ситуация речевого взаимодействия строится на основе типа деятельности, предмета общения, уровня формальности или официальности, статусно-ролевых отношений, места общения и обстановки, социально-культурной «среды» и т. п. Как отмечает М. Л. Макаров, «эти факторы формируют коммуникативные свойства макротекстовых единиц, структуры аргументации в дискурсе и каналы конструирования социально-психологических образов «Я» и «Других» [Макаров 2003: 148]. Речевой контекст учитывает формальную связанность и семантическую связность предложений/высказываний в структуре дискурса и определяет высказывание в референциальном аспекте (говорящий и слушающий оперируют общим «набором» семиотических единиц в их пространственновременной соотнесенности). Психологический контекст подразумевает интенциональную обусловленность порождения и восприятия речи. Коммуникативные намерения должны рассматриваться как когнитивные регулятивы, «программирующие» действия субъектов в процессе речевого общения. Таким образом, комплексный характер дискурсивного процесса обусловливает учет всего набора многообразных факторов, влияющих на порождение, восприятие и интерпретацию смыслов в обмене коммуникативными действиями. 1.7. Модели коммуникации 1.7.1. Моделирование в коммуникативной лингвистике Для современной коммуникативной лингвистики актуальным является корреляция языковой (речевой) ситуации в сфере «реального» общения с теоретическим обоснованием и методологическим аппаратом, который используется сегодня и потенциально может быть применен в будущем, а также приемы и методы верификации, обеспечивающие проверку достоверности формулируемых гипотез. Одним из эффективных методов изучения дискурса как составляющей коммуникации является системное моделирование. В лингвистическом аспекте термин «модель», вероятно, впервые употребил З. Хэррис для обозначения результатов описательной методологии Э. Сепира. В дальнейшем данное понятие мы встречаем в трудах К. Хокетта, Н. Хомского, А. Эттинджера, В. Ингве и др., которые понимают под моделью как обобщенную и формализованную структуру или процесс, так и способ описания «механизма» языка (подробнее см. [Лосев 2004]). В современной лингвистической литературе дефиниции моделирование и модель используется очень часто и далеко не однозначно. Рассмотрим системное моделирование в контексте исследования коммуникативных процессов, в частности, дискурса. В связи с указанным выше многообразием дефиниций, мы считаем языковой моделью дискурсивного процесса схему конструирования языковых элементов как аналога реально существующего объекта (= дискурса), а под системным моделированием понимаем упорядочение выделенных элементов, выявление их корреляционных признаков с целью исследования природы процесса и экстраполяции результатов на реально функционирующий «оригинал». 1.7.2. Процессуальная модель как основа изучения особенностей коммуникативного процесса Прагматический подход к языку использует модели процессов производства и понимания предложений/высказываний как организующих рамок для теорий и детализированных описаний языковых явлений. При этом, как уже отмечалось, возрастает значение контекста (и языкового, и прагматического) при интерпретации высказываний. М. М. Бахтин отмечает, что «речь может существовать в действительности только в форме конкретных высказываний отдельных говорящих людей, субъектов (этой) речи. Речь всегда отлита в форму высказывания, принадлежащего определенному речевому субъекту, и вне этой формы существовать не может. Как ни различны высказывания по своему объему, по своему содержанию, по своему композиционному построению, они обладают, как единицы речевого общения, общими структурными особенностями и прежде всего совершенно четкими границами» [Бахтин 1996: 170]. По М.М. Бахтину, границы каждого конкретного высказывания, как единицы речевого общения, определяются сменой речевых субъектов, то есть сменой говорящих. Так как речевое общение — это «обмен мыслями» во всех областях человеческой деятельности, то любое высказывание — от короткой (однословной) реплики бытового диалога и до большого романа или научного трактата — имеет абсолютное начало и абсолютный конец. Таким образом, «высказывание — это не условная единица, а единица реальная, четко отграниченная сменой речевых субъектов, кончающаяся передачей слова другому» [там же]. Итак, каждое высказывание является частью большей последовательности в рамках трансакции, и говорящий в процессе порождения речи, как правило, учитывает факторы, способствующие достижению макроинтенции, то есть последовательность коммуникативных актов в целом. Более того, так как язык функционирует в составе более широкой системы мышления и коммуникации, существенную роль играют и другие аспекты такой глобальной системы: ментальные состояния коммуникантов, обратная связь со стороны слушающего, его экспектации и др., - воздействующие на форму высказывания, так что не все в подобной модели можно непосредственно связать с эксплицитными коммуникативными целями. Рассмотрим модель процесса информирования, то есть переход информации от продуцента речи к реципиенту. Языковые средства при этом выполняют две основные функции: служат для описания (отражения) реальной действительности и являются средством передачи информации об этой действительности реципиенту в знаках адекватной семиотической системы. Та информация, которая наличествует у продуцента может быть измерена количественно (имеет определенный «объем») и может быть названа первичной информацией (И1). Полученная реципиентом информация, также обладающая объемом в количественном выражении, является вторичной (И2). В процессе перехода информации от продуцента к реципиенту возникает «проблема адекватности»: насколько совпадают объемы и содержание И1 и И2? Степень формального соответствия полученной информации первоисточнику находится в прямой зависимости от способности продуцента эффективно передать имеющуюся информацию, а также от его интенций, реализуемых в данной речевой ситуации, его «фоновых» знаний и некоторых субъективных факторов (уровня «шума», сопутствующего процессу передачи, общности кода, используемого при передаче и др.). Исходя из теории систем, схему преобразования первичной информации во вторичную (перевод И1 в И2) можно представить как процесс (на уровне модели) и результат (на уровне «продукта» – итога). При этом следует учитывать, что формализованный перевод любой семантической информации должен рассматриваться как результат перехода объема И1 на уровне избыточности использования языковых средств системы I в объем И2 на уровне достаточности системы II. Вторичная семантическая информация, как правило, структурно может быть представлена упрощенной схемой по отношению к первичной, причем степень редукции (упрощения) обусловлена намерениями автора и/или конкретными условиями протекания процесса коммуникативного взаимодействия. Таким образом, первичная информация, которая «переводится» от продуцента к реципиенту, как правило, является избыточной по отношению к вторичной (приобретенной реципиентом), но, в то же время, достаточной при успешной реализации процесса передачи. Вероятно, информация передается и воспринимается «порциями» – смысловыми (семантическими) квантами на уровне пропозиций. В этом случае пропозицией можно считать предикативную единицу, соответствующую кванту когнитивной информации, содержащемуся в высказывании. Естественно, что «потери», имеющие место в данном процессе, позволяют говорить о «неэквивалентности» переданной и полученной информации. В то же время, уровень «допустимой неэквивалентности» должен быть таким, чтобы трансакция состоялась и реципиент воспринял адресованную ему информацию адекватно. Эффективность взаимодействия коммуникантов в этом случае, на наш взгляд, обусловлена процессом «пропозициональной синхронизации» [Олешков 2005d], что проявляется в поэтапном восприятии и интерпретации квантов информации реципиентом в рамках «когнитивного резонанса», возникающего в сфере коммуникативного взаимодействия как замкнутой системе. Этот процесс сопровождается обязательной редукцией, «сжатием», компрессией воспринимаемой информации, что и обусловливает необходимую избыточность ее передачи продуцентом речи. Таким образом, передача, восприятие и интерпретация информации заведомо не может быть адекватной, так как, несмотря на устойчивость и логическую упорядоченность системы языка, когнитивные процессы, осуществляемые коммуникантами в процессе трансакции, сложнее и эпистемологически «богаче» языковой компетенции участников общения. Модель описанной выше трансакции при «идеальном» вербальном взаимодействии, когда один говорящий адресует свои высказывания единственному слушателю в ситуации непосредственного общения, может быть представлена следующим образом. 1. Имеется два участника: «говорящий» (адресант, продуцент речи) и «слушающий» (адресат, реципиент). 2. Каждый из участников вовлечен в процесс использования языка, являющийся частью более широкого, мыслительного процесса, который включает в себя восприятие и интерпретацию окружения (речевой ситуации), формулирование целей (интенций), а также составление и приведение в исполнение планов (коммуникативных стратегий и тактик) достижения этих целей. 3. Каждый участник, приступая к осуществлению своего коммуникативного намерения (интенции), располагает рядом способностей, включающих 1) общую способность к мыслительной обработке информации, которая предусматривает (помимо всего прочего) наличие системы символов и средства накопления знания в символьной форме; 2) «когнитивный» арсенал различных специфических форм, стратегий и тактик представления, способов обработки информации, используемых при выполнении различных задач восприятия, интерпретации и понимания (с точки зрения языкового употребления здесь существенны представления языковых объектов на различных уровнях анализа, таких, как фонологические последовательности и синтаксические структуры); 3) совокупность специфических представлений (выражаемых символьными структурами на основе особых форм репрезентации), которая составляет индивидуальную «модель мира». В отношении последнего фактора следует отметить, что в контексте такого анализа существенными являются следующие релевантные части модели: совокупность знаний о языке, включающая синтаксическое структурирование, лексические значения, условия реализации коммуникативного акта и др.; способность осуществлять анализ (на разных уровнях) хода диалога со стороны коммуникантов; модель (образ) собеседника в совокупности таких компонентов, как его знания, ситуативные интенции, способность к обработке данных; уровень коммуникативной компетенции самого коммуниканта. 4. Каждое высказывание является конечным результатом конструктивного процесса, когда говорящий на основе собственной (имеющейся) коммуникативной компетенции «вырабатывает» языковую структуру, адекватную комплексу своих коммуникативных целей (интенций). Вероятно, этот процесс ориентирован на достижение макроинтенции. 5. Отсюда следует, что не существует единого формально представленного объекта, который являлся бы «значением» или «первичным намерением» высказывания. Имеет место обобщенное значение как абстракция, соотносимая с макроинтенцией, то есть со множеством локальных целей, многие из которых реализуются на метакоммуникативном уровне (то есть обусловлены личным взаимодействием говорящего и слушающего и прямо не коррелируют с предполагаемым содержанием высказываний). 6. Цели «отдельно взятого» высказывания могут включать: передачу информации о фактах, наличие которых в модели мира слушающего уже имеет место; стимулирование говорящим создания у слушателя нового концептуального знания, аналог которого присутствует в модели мира говорящего; направление внимания слушающего на некоторое «знание» или на отдельные свойства известной ему сущности с целью создания контекста для последующих высказываний. Некоторые из этих целей выступают как микроинтенции (например, номинация какого-либо объекта с целью изложения информации о нем), некоторые - как относительно самостоятельные, независимые (констатация факта, передача личностного отношения к адресату и др.). 7. Проектирование высказывания, как любой сложный конструктивный процесс, осуществляется не в виде простой (линейной) последовательности отдельных этапов. Говорящий, непрерывно осуществляя рефлексию на основе «обратной связи», анализируя развитие коммуникативного процесса, может менять решение (на тактическом или даже стратегическом уровне). Скорее всего, это происходит на бессознательном уровне и имеет в основе использование значительной части фонда знаний говорящего (включая представления «образа собеседника» на данный момент времени, продуцируемое «информационное» знание и собственно знание языка). 8. В коммуникативном процессе общая структура речевого потока говорящего иерархически обусловлена использованием языковых единиц различных уровней: языковых объектов (слова, фразы) суждений и дескрипций, а также общим планом коммуникации. Таким образом, интерпретация коммуникативного процесса на уровне статичного «моментального снимка», не является объективным отражением реального речевого взаимодействия. 9. В процессе восприятия и понимания высказывания слушающий не просто декодирует языковые структуры говорящего, но осуществляет более широкий процесс анализа, осмысления и вывода и других (невербальных) данных восприятия. 10. Языковые формы выступают для адресата исходной точкой процесса анализа (по большей части неосознанного), в ходе которого строится ряд концептуальных сущностей на различных уровнях. Результаты этого анализа включают: синхронизацию моделей мира говорящего и слушающего посредством поиска или создания концептуальных сущностей, которые предположительно соответствуют ифнормации, имеющейся в распоряжении говорящего; стремление к достижению интенций говорящего в плане выводов, к которым он хотел бы «подвести» слушающего; «незапланированный» итог коммуникации в виде выводов, основывающихся на содержании высказывания, но интенционально «не предусмотренных» говорящим; осуществление выводов, касающихся состояния говорящего на данном этапе развития речевой ситуации, включая цели высказывания, фокус его внимания, состояние его знания (включая его знание о слушающем). 11. Результаты восприятия со стороны слушающего представляют собой интегрированный продукт анализа: высказываний (включая такие аспекты, как интонация и тон голоса); знаний, которыми обладает слушающий, включая его модель релевантного «мира» и модель, описывающую говорящего; состояния слушающего в данный момент, включая непосредственный фокус внимания и содержание предшествующей данному высказыванию информации (пресуппозиции) с учетом «мощности языкового процессора» адресата (ограниченной способности к обработке информации). При анализе принимаются во внимание «синтагматический контекст», в котором выступает высказывание, и «парадигматический контекст» (альтернативы всех выборов, которые говорящий осуществил в процессе построения данного высказывания). Во многих случаях наиболее значимая часть сообщения передается тем фактом, что определенная альтернатива не была выбрана. Ср. точку зрения В.А. Сулимова, который отмечает, что «говорящий осуществляет выбор из достаточно большого числа возможных вариантов построения высказывания для достижения экстралингвистического по сути результата» (курсив автора) [Сулимов 2006: 257]. Таким образом, можно считать, что динамика системы «адресант — адресат» поддерживается не только собственно когнитивными параметрами высказывания, но и его ситуативной рамкой. Ситуация определяет дополнительные условия коммуникации в рамках речевого взаимодействия. Итак, любое высказывание анализируется слушающим с точки зрения того, как оно удовлетворяет одновременно целому набору коммуникативных и межличностных целей, проявляющихся разными способами, которые использует говорящий на уровне механизмов языка и особенностей паралингвистического взаимодействия. Возможность анализа такого «многомерного» процесса предоставляет моделирование на лингвопрагматическом уровне, учитывающем (с учетом возможностей современной науки) всю совокупность признаков речевой ситуации. 1.7.3. Современные модели коммуникации Сегодня мы имеем целый ряд специальных теорий, затрагивающих отдельные аспекты общения: это теория речевой деятельности, лингвопрагматика в ее многочисленных модификациях, теория речевых актов, теория массовой коммуникации, «компьютерная» теория диалоговых систем, риторика и лингвоэтология, теория аргументации и др. Эта «многоликость» нуждается в выявлении общего предмета исследования, который может быть определен в контексте комплексной теории моделей коммуникациия, которая позволит определить предмет частных дисциплин. Такая комплексная теория должна быть направлена на исследование деятельностного аспекта языка с учетом социальных, психических и культурологических факторов. Функциональность такой теории обеспечит возможность моделировать процесс реализации коммуникативной функции языка, которая традиционно считается важнейшей. В то же время, необходимо отметить, что единство двух важнейших функций языка (когнитивной и коммуникативной) детерминирует необходимость выделения двух подходов к моделированию процесса коммуникации. Коммуникативная модель в наиболее «типовом» варианте описана Р. О. Якобсоном (см. ниже). Под когнитивной моделью понимается основанная на представлении о каком-либо феномене универсума, многоуровневая, многокомпонентная и полифункциональная ментальная структура, для которой характерны парадигматические и синтагматические отношения и механизмом которой является взаимодействие правого и левого полушария головного мозга при переработке и порождении информации. При этом структуры «низшего уровня» рассматриваются как иерархически подчиненные составляющие. Моделирование осуществляется путем синтеза апперцепции, дискурса и декодирования с последующей интерпретацией. К апперцептивным моделям относятся модели структуры знака Ч. С. Пирса и его последователей, включающие параметр «интепретант», построения Дж. Вико и Дж. Лакоффа о сущности концептуальной метафоры, языковая картина мира, базирующая на мифопоэтической (архетипы) и научной (концепты). Примером дискурсивных моделей являются коммуникативная модель Р.О. Якобсона и построения М.Фуко. К интерпретационным моделям (моделям декодирования) относятся деконструктивные «синтетические» построения (Жак Деррида), основанные на семиотическом принципе единства сходства и различия. Таковыми являются ноосфера В. И. Вернадского, семиосфера Ю. М. Лотмана, фреймы и макроструктуры Т. А. ван Дейка. Следует отметить, что построение любой трансформационной модели, учитывающей не только дискретные (структурные), но и континуальные (процессуальные) признаки текста возможно двумя основными способами: способом наложения уровней и способом конструирования гиперсмыслов. В первом случае модель представляет собой результат «наложения» языковых уровней и соотнесения их со смыслами, приписанными тексту исследователем [Мельчук 1999: 43], а во втором осуществляется процедура концентрации лексических значений вокруг некоторой заданной системы смыслов [Степанов 2001]. При этом результатом является 1) описание обобщенных семантических характеристик текста и 2) описание системы концентрированных, обобщающих значений-смыслов (концептов). В плане изучения языка как особой семиотической системы по обработке, накоплению и передаче информации и с учетом динамического характера речевой деятельности отдельных носителей языка, следует учитывать, что все перечисленные модели имеют «взаимопроникающую» природу, то есть не функционируют в «чистом» виде. Как отмечает М. В. Всеволодова, «каждая модель, будучи теоретическим конструктом, по определению и по умолчанию не способным (по крайней мере на современном уровне лингвистики) абсолютно адекватно отразить «положение дел», имеющееся в самом языке, вместе с тем являет собой инструмент, выработанный автором для решения конкретных лингвистических задач, и ... заключает в самой себе некоторые характеристики, отражающие специфику изучаемого объекта, в данном случае языка» [Всеволодова 2005: 24]. В рамках перечисленных выше подходов разработано огромное количество моделей коммуникации, основными из которых являются следующие. В рамках кодовой модели информация воспроизводится благодаря процессу коммуникации, осуществляемому адресантом посредством преобразования сообщения в сигналы кода, которые можно транслировать по определенному каналу (коммуникативный шум и помехи в канале связи могут исказить сигнал). «На приеме» информация декодируется и воспринимается адресатом. Такая «машинная» схема легко экстраполируется в условия человеческого» коммуникативного процесса, где кодом является язык как система знаков. В частности, модель К. Шеннона [Shannon, Weaver 1949] сыграла значительную роль в развитии многих наук, связанных с обменом информацией. Модель, имеющая линейную структуру, включает шесть (первоначально пять) компонентов: источник, кодирующее устройство, сообщение, канал, декодирующее устройство и приемник. Все эти термины трактуются широко и активно используются в современных коммуникативных теориях. Кроме названных элементов, К. Шеннон ввел понятия шума (позднее стали применяться термины энтропия и негэнтропия) и избыточности. Энтропия (шум) в теории коммуникации определяется теми внешними факторами, которые искажают сообщение, нарушают его целостность и возможность восприятия приемником. Негэнтропия (отрицательная энтропия) проявляется в случаях, когда неполное или искаженное сообщение получено приемником благодаря его способности распознать сообщение, несмотря на искажения и недостаток информации. Избыточность как средство уменьшения уровня энтропии [см. Олешков 2005f] связана с понятием коммуникативной неудачи. Считается, что все языки приблизительно наполовину избыточны. Так, Р. Солсо на примере английского языка показывает: «Если бы мы решили уменьшить избыточность, используя только слова из четырех букв, то из них можно было бы составить 456 976 комбинаций (от АААА до ZZZZ). Лексика такого объема могла бы передавать ту же самую информацию, что и полный язык, но при этом ошибки различения похожих слов несомненно возросли бы. Избыточность как характеристика сигнала весьма облегчает жизнь маломощным информационным процессорам, населяющим эту планету» [Солсо; 294]. Увеличение «динамики» статичной модели К. Шеннона позднее было восполнено за счет включения в нее такого «кибернетического» понятия, как обратная связь. Следует отметить, что «в чистом виде» кодовая модель не может адекватно описывать реальные процессы коммуникации на том или ином естественном языке, так как процесс декодирования не равнозначен процессам восприятия, интерпретации и понимания. Более того, как отмечает М. Л. Макаров, «кодовая модель ограничивает сообщения только теми мыслями, которые говорящий излагает намеренно» [Макаров 2003: 35], в то время как современные теории коммуникации разграничивают «коммуникативный материал» (интенционально мотивированная информация) и «информативный материал» - то, что может быть воспринято независимо от желания и интенции адресанта [MacKay 1972, Schiffrin 1994 и др.]. В рамках инференционной модели коммуникации (см. принципы Г. П. Грайса [Грайс 1985: 217-237]) участники, информация и сигнал уже не связаны «симметрией» кодирования и декодирования: в основе коммуникативного процесса – интенциональная составляющая. Адресант при этом не только намерен передать информацию, но и путем «демонстрации» имеющейся у него интенции, которую должен распознать адресат, вызвать определенную реакцию последнего. Так, П. Стросон отмечает, что «для обеспечения понимания иллокутивной силы высказывания должно соблюдаться необходимое условие, заключающееся в следующем: при произнесении высказывания говорящий должен добиться того, чтобы слушающий осознал наличие у него сложного намерения определенного вида, а именно: намерения, направленного на то, что слушающий должен опознать (и понять, что такое опознание предполагалось) намерение говорящего вызвать у него, слушающего, определенную реакцию» [Стросон 1986: 137]. В отличие от кодовой модели содержание речевых средств в инференционной модели не ограничено «чистой» информацией: высказывания могут выражать оценку, эмоции и др. Кроме того, не являясь пропозициональными по своей природе, интенции определяют, как должно пониматься данное пропозициональное содержание. В то же время, несмотря на «прогрессивную» природу обеих моделей, М. Л. Макаров отмечает, что в связи с несоответствием современным когнитивно-психологическим представлениям «ни информационно-кодовая, ни инференционная модель, отдельно взятые, не могут объяснить феномена языкового общения» [Макаров 2003: 38]. Интеракционная модель описывает коммуникацию, которая происходит не как передача информации и демонстрация намерения, а как взаимодействие, осуществляемое в социально-культурных условиях речевой ситуации, что предполагает ситуативность, выражающуюся в учете невербальных аспектов коммуникации и деятельности в целом, в использовании широкого социально-культурного контекста. При этом исследователь имеет дело с «фоновыми знаниями», конвенциональными по своей природе, то есть приоритетными становятся не языковые параметры, а социокультурные конвенции. Считается, что общение может состояться независимо от того, готов ли «говорящий» к интеракции и рассчитано ли данное высказывание на восприятие «слушающим». Таким образом, следует различать два «типа» информации: сообщаемую преднамеренно и передаваемую непреднамеренно [Schiffrin 1994: 398]. В первом случае адресант сознательно «отбирает» информационно значимые смыслы и в адекватной форме интенционально обусловленно передает их адресату. Во втором случае многое зависит от способности адресата к интерпретации. Именно интерпретация становится в интеракционной модели критерием успешности и главным предназначением коммуникации, что порождает асимметрию в статусе коммуниканотов, так как порождение смыслов и их интерпретация когнитивно и перцептивно отличаются. Структурно-коммуникативная модель, автором которой может считаться Т. А. ван Дейк, основывается на комплексном когнитивном подходе с учетом знаний, мнений, отношений, социальных репрезентаций коммуникантов. Т. А. ван Дейк и В. Кинч в своей работе [1989] отмечают, что организация дискурса в единое целое происходит на уровне макроструктур с иерархией макропропозиций: «Макроправила — это и правила редукции информации, и правила ее организации. Большие последовательности сложных семантических структур, таких, как предложения, изображения, пейзажи, сцены и действия, не мoгут быть должным образом обработаны без обращения к каким-либо структурам более высокого уровня. В процессе понимания текста мы не имеем доступа ко всем уже прочитанным предложениям. То же относится и к нашему пониманию повседневных событий и действий, многочисленные детали которых могут быть восстановлены по памяти только частично. Однако, если большие последовательности семантических структур такого рода могут быть сведены с помощью макроправил в несколько иерархически организованных макропропозиций и если такие макроструктуры являются достаточной базой для дальнейшего понимания дискурса, событий или действий, тогда может быть выполнена исключительно сложная задача упорядочивания огромного количества семантических данных» [Дейк, Кинч 1989: 48]. Семиотическая модель Р. Якобсона представляет собой комплекс из шести компонентов (адресант, сообщение, контекст, контакт, код, адресат), каждому из которых соответствует особая функция языка [Якобсон 1975: 198]. Р. Якобсон выделяет эмотивную (экспрессивную) функцию (выражает отношение адресата к содержанию сообщения); конативную функцию (отражает ориентацию на адресата и воздействие на собеседника.); фатическую функцию (ориентация на контакт, а не на передачу информации); метаязыковую функцию (отражает уровень знания/незнания кода); поэтическую функцию (указывает на приоритет формы сообщения по отношению к содержанию – более свойственна словесному искусству, нежели бытовой речи); денотативная (референтивная, когнитивная) функция (сориентирована на контекст). В рамках своей семиотической модели Р. Якобсон дополнил и развил типологию знаков, предложенную Ч. Пирсом. Он считал, что все знаки (иконы, индексы и символы – по Ч. Пирсу) обладают общими чертами, а их различие состоит в преобладании одной характеристики над другими. Модель Р. Якобсона в различных ее вариантах применяется в лингвистике как для анализа функций языка в целом, так и для изучения функционирования отдельных его единиц при продуцировании речи и создании текста., В связи с тем, что эта модель может учитывать не только сам язык, но и пользователя языка, а также «включенного» наблюдателя, современная теория коммуникации, социолингвистика и социология коммуникации также используют ее для описания коммуникативных процессов. В основе коммуникативной модели Ю. Лотмана – мысль о том, что в действительности у говорящего и слушающего не может быть абсолютно одинаковых кодов, как не может быть, например, и одинакового объема памяти. Для коммуникации изначально требуется неэквивалентность говорящего и слушающего. При полном их подобии исчезает потребность в коммуникативном взаимодействии: им не о чем будет говорить. О коммуникации Ю. Лотман говорит как о переводе текста с языка моего «я» на язык твоего «ты». "Самая возможность такого перевода обусловлена тем, что коды обоих участников коммуникации, хотя и не тождественны, но образуют пересекающиеся множества" [Лотман 1977: 1213]. Ю. Лотман выделяет две коммуникативные модели «Я – ОН» и «Я – Я» (автокоммуникацию). В рамках автокоммуникации сообщение приобретает новый смысл, поскольку происходит «сдвиг контекста» и вводится второй добавочный код (сообщение перекодируется) Лотман 1996: 26]. Характеризуя первую модель, Ю. Лотман отмечает: «Тексты, создаваемые в системе «Я — ОН», функционируют как автокоммуникации и наоборот: тексты становятся кодами, коды - сообщениями. Следуя законам автокоммуникации — членению текста на ритмические куски, сведению слов к индексам, ослаблению семантических связей и подчеркиванию синтагматических — поэтический текст вступает в конфликт с законами естественного языка. А ведь восприятие его как текста на естественном языке - условие, без которого поэзия существовать и выполнять свою коммуникативную функцию не может" [Лотман 1996: 41]. В целом, определение роли естественного языка и лингвистического механизма, по Ю. Лотману, связано с рассмотрением первичных и вторичных моделирующих систем как объекта семиотики. Под первичным понимается язык, а вторичные - литература, театр, кино - содержат большое число языковых характеристик, так как «базируются» на языке. Поэтому для анализа культуры как «коммуникативного механизма» необходим именно лингвистический инструментарий. Когнитивные модели. Когнитивно-дискурсивная парадигма сегодня может считаться новой парадигмой лингвистического знания. Как уже отмечалось, при описании каждого языкового явления необходимо учитывать две функции, которые ему присущи: когнитивную (место в процессе познания) и коммуникативную (роль в акте речевого общения). По мнению Е. С. Кубряковой, «каждое языковое явление может считаться адекватно описанным и разъясненным только в тех случаях, если оно рассмотрено на перекрестке когниции и коммуникации» [Кубрякова 2004: 11-12]. Таким образом, лингвопрагматический анализ языкового явления в рамках коммуникативного события не будет исчерпывающим без учета когнитивных факторов, присущих процессу речевого взаимодействия коммуникантов. Особый интерес в этом смысле вызывает «информационная» основа вербального контакта как важнейшая составляющая интенциональности участников речевой ситуации. Как отмечает В. А. Сулимов, «проблема лингвистического моделирования обязательно предстает перед исследователем в когнитивном аспекте, а в основе когнитивной модели с необходимостью оказываются когнитивные трансформации или переходы «смысл» — «текст» и «текст» — «смысл» [Сулимов 2006: 256] Если считать (в свете современных когнитивных теорий), что человеческий интеллект может с успехом изучаться как материальная символическая система, и изучение свойств такой системы необходимо осуществлять на таком уровне анализа, который позволяет абстрагироваться от механизмов реализации символов на индивидуальном уровне, то возникает ряд важных философских и эмпирических вопросов эпистемологического плана. По мнению ряда исследователей, (см., например, [Dreyfus 1972; Weizenbaum 1976]) имеют место такие аспекты человеческого опыта, которые не поддаются анализу в терминах какой бы то ни было формальной системы. Это касается, в частности, и интеллектуальной сферы человека как «материальной» системы символов. Другими словами, исследования, результаты исследования интеллекта в рамках когнитологии не могут быть экстраполированы на мыслительные процессы в целом, то есть не обеспечивают полного понимания человеческого мышления. Для того, чтобы такие исследования представляли реальную научную ценность, необходимо, чтобы были определены те аспекты мышления и языка, которые можно эффективно объяснить и понять на основе аналогии с другими системами символов, способы построения которых известны. Научный «нигилизм» в плане создания общей теории имеет место в современной лингвистике. Так, Н. Хомский [Chomsky 1975: 17, 138 и сл.] высказал сильное сомнение относительно того, можем ли мы, по крайней мере, как ученые, узнать достаточно много о механизмах, которые соотносят условия-стимулы с поведением, даже если мы будем располагать моделью данного мыслительного состояния. Он называет эти явления «мистериями», противопоставляя их «проблемам», возникающим в процессе изучения формальной структуры языковых объектов. В свою очередь, очерчивая область семантической теории, Д. Фодор и Д. Кац отмечают, что «...<построение> законченной теории такого рода невозможно в принципе, потому что … потребуется, чтобы эта теория охватывала все знание говорящих о мире... Такая теория стерла бы различия между знанием говорящего собственного языка (его языковой способностью) и знанием говорящего о мире (его пониманием мира действительности)» [Кatz, Fodor, 1964]. Таким образом, когнитивная наука не имеет целью полное отображение человеческого знания, создание исчерпывающего представления структуры мышления отдельного индивида. Ее задача - определить природу механизмов, имеющихся в распоряжении человека в процессе мышления, восприятия и понимания, а в центре внимания лингвистического исследования языковых процессов на прагматическом уровне должен быть механизм, лежащий в основе производства и понимания высказываний в языковом и прагматическом контекстах. При этом следует учитывать, что структура сознания (структуры памяти, алгоритмы обработки знаний, «вычислительные» способности) коммуникантов имеют «языковую» основу (отражают мир в лингвистическом аспекте. В когнитивной модели дискурса, автором которой является О. Йокояма, процесс вербальной коммуникации представлен как «намеренное (денотативное, «сказанное») и ненамеренное (коннотативное, «показанное») перемещение разных видов знаний» [Йокояма 2005: 185]. Исследователь, выделяя семь видов «знаний» (экзистенциальное, предикационное, пропозициональное, специфицирующее, референциальное, знание кода и знание дискурсивной ситуации), подразделяет их на информационные (первые пять) и метаинформационные. При построении когнитивной модели О. Йокояма соответственно считает, что метаинформационное знание используется для передачи и получения информационного, и это находит выражение в выделении двух типов дискурса - информационного и метаинформационного [Йокояма 2005: 53]. Дифференциальным признаком метаинформационного дискурса является его ориентация на конкретную речевую ситуацию в плане реализации информационного дискурса (создания и/или восприятие текста как «продукта», результата этого процесса). Иными словами, метатинформационный дискурс это «вербализованное», эксплицитно или имплицитно представленное прагматическое «вторичное» содержание, особым образом взаимодействующее с конкретной информацией, предъявленной в виде «первичного» вербализованного текста. В рамках модели О. Йокоямы процесс передачи знаний предстает в виде последовательно меняющихся дискурсивных ситуаций (автор сравнивает этот процесс с кадрами мультфильма, образующих серию отличающихся и сменяющих одна другую картинок) [Йокояма 2005: 187]. Такой подход, имеющий когнитивную основу, по нашему мнению, является релевантным для описания коммуникативного процесса в любой сфере общения. Дискурсивный метод анализа языковых явлений определяется главным требованием: чтобы осуществить адекватное описание лингвистической структуры и ее элементов, необходимо выйти за пределы предложения, которое в рамках традиционной лингвистики всегда понималось как самостоятельное обособленное речевое единство: то есть в текст/дискурс и в сферу коммуникативной ситуации (см. [Longacre 1978]). Процесс когнитивной обработки информации можно описать в виде модели переработки информации, иллюстрирующей логику протекания когнитивных процессов в ходе извлечения смысла из воспринимаемых информационных фактов на психологическом уровне. Данная модель предполагает, что процесс восприятия, интерпретации и «упаковки» информации можно разложить на ряд этапов, каждый из которых представляет собой некую последовательность уникальных операций, осуществляемых реципиентом. Такая модель описывает процесс усвоения информации, включающий следующие пять этапов: 1) Приобретение информации. На данном этапе новые данные поступают в оперативную память человека для дальнейшего распознавания и оценки их значимости. 2) Распознавание (преобразование) информации состоит в проверке перцептивных гипотез относительно воспринятой информации, в результате осознается факт восприятия определенных известных адресату (либо незнакомых) сведений. На данном этапе происходит идентификация и сопоставление нового знания с имеющимся в памяти на основе первичных семантических операций ассоциативного характера. 3) Репрезентирование информации. На данном этапе воспринятая информация структурируется, связывается с уже имеющейся и «упаковывается» для дальнейшего хранения. Человек способен воспринимать информацию с помощью пяти органов чувств и, соответственно, кодировать ее в виде визуальных, слуховых, осязательных, вкусовых и обонятельных образов, при этом, сохраняя информацию в абстрактной форме, он кодирует ее с помощью языковых средств (на «вербальном» уровне). 4) Хранение информации позволяет человеку получать доступ к воспринятой ранее информации. Образное представление позволяет воспроизвести полученные ранее знания посредством идентификации «момента запечатления». Кодирование на вербальном уровне с логической обработкой информации (выделение главного, ассоциативные связи с уже известным, метафорическое представление и т.д.) «уплотняет» информацию, что часто делает невозможным ее «дословное» воспроизведение. 5) Воспроизведение информации позволяет получить доступ к искомой информации в нужный момент времени. Невозможность воспроизвести нужную информацию часто не означает, что она навсегда утрачена (забыта): в более благоприятных условиях человек может восстановить связь с "потерянным кластером". На всех этапах имеет место отсев значительной доли воспринятой информации, а также ее искажение. В итоге в сознании человека формируется субъективный «образ» реальности, представляющий собой информацию как «авторская» реконструкцию окружающей действительности (см., например, [Баксанский, Кучер 2005: 84-85]). Рассматривая проблему нетождественности окружающей реальности и образа мира, который на ее основе конструирует индивидуум, Р. Бэндлер и Дж. Гриндер указывают на наличие трех типов фильтров восприятия: нейрофизиологических, социальных и индивидуальных [Бэндлер, Гриндер 2001]. Нейрофизиологические фильтры ограничивают человеческие возможности в восприятии стимулов внешней среды строением рецепторов, соответствующих строению перцептивного аппарата представителей биологического вида homo sapiens. Например, визуально человек воспринимает в качестве видимого света относительно узкий диапазон электромагнитного излучения (примерно от 400 до 700 нм). Более короткие и более длинные волны человеческий глаз не фиксирует в качестве светового стимула, хотя с физической точки зрения видимый диапазон не является по какому-либо параметру выделенным: физические свойства электромагнитных волн изменяются непрерывно по всему спектру. Подобные различия между физической реальностью и ее частью, воспринимаемой человеком, можно показать для всех органов чувств. На восприятие человеком мира оказывают существенное влияние социальные фильтры, под которыми понимается система социальных перцептивных стандартов, отличающих восприятие членов данного социума. Важнейшим фильтром этой группы является язык. Объекты/явления, номинированные в некотором языке, с большей вероятностью могут быть представлены в опыте человека - носителя данного языка, чем «неназванные» предметы и явления окружающего мира. К социальным фильтрам можно отнести и культурные перцептивные стандарты. Объекты/явления, представленные в языковой картине мира членов некоего социума или в окружающем их информационном пространстве, с большей вероятностью будут представлены в их модели мира, чем не свойственные данной культуре. Это касается ритуалов и конвенций как на вербальном, так и на невербальном уровнях (поведение, жесты, эмоциональные проявления и т.д. часто неодинаково интерпретируются в различных обществах). Кроме того, первичная информация «фильтруется» на индивидуальном уровне. Под персональными фильтрами понимается система ограничений, сформировавшаяся в личном опыте человека как результат его уникальной жизненной траектории. Такая «персональная» история личности обусловливает большую готовность воспринимать информацию в одних, более значимых областях, в ущерб другим [Брунер 1977]. Такая «психологическая» модель «игнорирует» лингвистическую природу когнитивных процессов, происходящих в момент коммуникативного взаимодействия участников интеракции. В частности, информационное пространство конкретной коммуникативной ситуации может быть объективно интерпретировано в контексте такого понятия, как фрейм взаимодействия [Тарасова 1999: 178], предусматривающий имеющийся прошлый коммуникативный опыт участников коммуникации, их «ментальную энциклопедию» [Recanati 1996]. Совокупность «социокультурных» знаний организована в виде культурных когнитивных моделей, которые содержатся в сознании членов социума и являются «универсальными», сосуществуя с «личностными» моделями индивидуального опыта [Holland and Quinn 1987:4]. Знания, содержащиеся в сознании и актуализируемые в дискурсивной деятельности индивида, составляют «прагматический» фундамент коммуникативного поведения человека и являются условием и средством осуществления речевой деятельности. При этом фреймы, являющиеся «знаниевыми» структурами и представляют интериоризованную действительность в упорядоченном (и упрощенном) виде. По М. Минскому, «фрейм _- это, структура данных, предназначенная для представления стереотипной ситуации» [Минский 1978: 254]. А.Н. Баранов отмечает, что «фpeйм являeтcя концептуальной структурой для декларативного представления знаний о типизированной тематически единой ситуации, содержащей слоты, связанные между собой определенными семантическими отношениями» [Баранов 2001: 17]. Д. Норман, рассматривая способы бытования и организации знаний в когнитивной системе человека, выделяет семантические сети и схемы. «Схемы представляют собой организованные пакеты знания, собранные для репрезентации отдельных самостоятельных единиц знания» [Норман 1998: 359]. Р. Шенк вводит понятие сценариев как когнитивных пакетов информации в личностном сознании, фиксирующих эпизодическую жизненную ситуацию [Schank 1982], а Т. А. ван Дейк - понятие эпизодической модели, «погружая» текст как последовательность пропозиций в коммуникативный контекст и считая, что именно модели контекстов (понятие, коррелируемое с дефиницией «речевой жанр»), активизируют в сознании реципиента определенные эпизодические модели, типичные для данных контекстов. По его мнению, контекстуальная модель является «управляющей системой», которая, используя информацию из эпизодической памяти и согласовывая ее с общим контекстом и целевой информацией, отвечает за стратегическую реализацию ситуационных моделей в комплексе и «прогнозирует» необходимость использования той или иной модели для извлечения ее из памяти и адекватной активизации [Дейк 1989: 92-94]. Таким образом, когнитивные модели включают наборы прототипических последовательностей пропозиций о событиях в «упрощенных идеальных мирах», в которых осложняющие факторы упорядочиваются и упрощаются посредством имплицитных пресуппозиций [Holland and Quinn 1987: 32]. Использование таких моделей индивидом позволяет оценивать любое коммуникативное событие более «экономно»: реципиент на основе антиципации использует отдельные пропозициональные схемы, не обращаясь к помощи более сложных, комплексных схем, включающих блоки пропозиций. По мнению А. А. Леонтьева, в основе универсальной лингвистической модели лежит когнитивно-лингвистический или когнитивнопсихологический подход. Такая модель включает следующие уровни: 1. Содержательно-когнитивный уровень (систему признаков целостного высказывания; систему протовысказываний - пропозиций, предикативных пар - и алгоритм их взаимодействия при синтезе целостного высказывания; систему функциональных классов слов). 2. Содержательно-грамматический уровень (систему содержательных категорий высказывания, сопутствующих его референтной отнесенности). 3. Категориальный уровень (систему грамматических значений, соотнесенных с грамматическими категориями). 4. Формально-грамматический уровень (систему парадигм словоизменения - формальный аспект грамматических категорий) [Леонтьев 2000: 212]. При любой классификации когнитивных моделей необходимо учитывать, что они многофункциональны: их реализация связана как с коммуникативным поведением индивида на основании вербализации личностного опыта, так и с его поведением вообще и интерпретацией поведения других. При этом вся совокупность когнитивных задач решается одновременно, но возникает проблема «соотношения» социального и индивидуально-психологического аспектов в культурно обусловленном знании о мире, которая коррелирует с проблемой «коллективного бессознательного» или «культурного бессознательного» (cultural unconscious). Весьма вероятно, что большинство «бессознательных» знаний приобретается членами общества в процессе ранней социализации неосознанно и используется «автоматически». Это в большей степени свойственно знаниям собственно языковым (связанным с использованием языка в процессе коммуникации). Синергетическая модель. Методологическая основа любой концепции в ее существенных чертах определяется: а) целью, которую ставит перед собой исследователь; б) объектом и предметом исследования; в) методом исследования. В современных лингвопрагматических исследованиях применяется комплексный подход, однако перечень и иерархия принципов, на основе которых исследователь разрабатывает оптимально соответствующий целям исследования концептуальный аппарат, различны. Заимствование тех или иных терминов из других наук (в том числе и из синергетики как общенаучной дисциплины) осуществляется на основе принципов комплексного подхода, но источники заимствований и само количество заимствованных терминов совпадают лишь частично. Так, в рамках энтропийного подхода текст трактуется как одна из форм существования языка и определяется как сложная, возникающая как продукт дискурсивной (коммуникативной) деятельности саморазвивающаяся система, в развитии которой значительную роль играют спонтанные процессы. Важнейшее концептуальное понятие в рамках данной теории — интегрально-общее понятие «энтропия», поскольку «развертка» дискурса и «превращение» его в текст как продукт – процесс, сопровождаемый изменением энтропийного показателя. Необходимо также отметить, что этот подход лишь один из возможных подходов к анализу такой языковой единицы, как текст. С точки зрения методологической основы исследования текста на энтропийном уровне базовыми являются принципы комплексного подхода, которые задают параметры интегральной модели реализации дискурса и «превращения» его в текст. Доминантным в этом аспекте должен являться принцип целостности текста с учетом категорий когезии и когерентности и принцип «векторной» развертки дискурса. Фактически, речь идет об однонаправленности, необратимости и временной протяженности дискурсивного процесса, который «порождает» итоговый текст как продукт. Методологически важным при этом представляется положение синергетики как общей теории систем, утверждающее, что элементами системы являются любые ее компоненты, а также ее состояния (на отдельно зафиксированных этапах развития системы), при этом каждый компонент (простой или сложный) функционален, так как описывается с точки зрения его функций в системе. Данное положение может быть положено в основу интегральной модели порождения и реализации дискурса: локальные модели аспектов внутренней жизни системы выступают в интегральной модели как ее элементы и функционально характеризуются непосредственно в динамике коммуникации. Построение синергетической (динамической) модели дискурса требует учета факторов, которые в рамках стационарной модели имеют несколько иной «удельный вес». В частности, так как речевая деятельность непосредственно связана с его другими видами психической деятельности человека, то процесс речевого взаимодействия можно рассматривать как самоорганизующуюся систему, энергетически «подпитывающуюся» синергетическими системами коммуникантов. В этом случае, по мнению И.А.Герман, главной задачей исследования совокупности самоорганизующихся систем — нейрофизиологической, психической, лингвистической и др. — является обнаружение компонентов этих систем и их корреляций [Герман 2000]. При этом существует ряд объективных трудностей, не позволяющих реально верифицировать некоторые концептуальные положения синергетической теории в приложении к «модельной» практике. Так, практически невозможно наблюдать действие механизмов саморегулирования и самоорганизации процесса речевого взаимодействия на интенциональном уровне ввиду дискретности акта коммуникации в этом аспекте (непрерывность «речевого потока» сопровождается многократным возникновением и исчезновением микроинтенций, которые, зачастую, не осознаются участниками трансакции). Кроме того, ряд существенных признаков динамической модели (в отличие от статичного варианта) не могут быть зафиксированы в данный момент времени и являются перманентными по своей сути (тип дискурса, дискурсивная стратегия и реализуемая тактика, задействованный структурный модуль и др.). Вызывает сложности и количественное измерение «эволюционного пути», который проходит система речевого взаимодействия в процессе «существования». В то же время, в рамках динамической модели возможно использование «нетрадиционных» методов исследования из смежных (и даже «далеких») наук. Так, в модели дискурса/текста может быть выделен топологический параметр структуры, который позволяет определить не только зоны начала и конца текста как дискурсивного «продукта», но и рассмотреть вопрос о симметрии и асимметрии. Если считать, что симметрия неинформативна (свойственна статичным структурам), то текст как саморганизующаяся и развивающая система, информативная онтологически, должен стремиться к асимметрии. Вероятно, степень (уровень) асимметричности различен, например, у художественных и научных текстов (ср. поэтический дискурс и логическое изложение научной концепции). В то же время, синхронизирующие процессы, происходящие при порождении текста автором, заставляют его как «создателя» вербального продукта стремиться к упорядоченности (уменьшать энтропию). Одним из показателей низкого уровня энтропии является симметрия. Таким образом, структура дискурса/текста (линейная, циклическая, параллельная, концентрическая) может иметь и «ось симметрии». Наличие/отсутствие этой оси обусловлено природой и «статусом» так называемого креативного аттрактора как выразителя «доминантного» смысла. Именно доминантный смысл синхронизирует симметричные и асимметричные компоненты текста. Как отмечает И.А. Герман «креативный аттрактор - это зона гармонизации симметрии и асимметрии, организация и самоорганизация текста, зона притяжения всех элементов текста, позволяющая ему существовать как целому, одновременно допуская возможность его пребывания в состоянии относительной стабильности и перехода к иному состоянию» [Герман 2000: 77]. Г. Г. Москальчук указывает, что «симметрия является носителем темы текста, стабилизатором его структуры…Асимметрия эксплицирует режим циклического функционирования целого, его постоянные изменения при общем сохранении относительного тождества структуры текста» [Москальчук 2003: 187-188]. В заключение следует отметить, что моделирование коммуникативного процесса как основа концептуального анализа в рамках перечисленных выше моделей (в том числе и на лингвопрагматическом уровне) заключается в конструировании прообраза (проекта) информационного пространства коммуникативной ситуации с учетом интерпретационной «составляющей», так как исследователь анализирует и оценивает процесс коммуникативного взаимодействия с позиции наблюдателя («другого» или «значимого другого»). Все выше сказанное следует учитывать при моделировании дискурса как процесса совокупной коммуникативной деятельности взаимодействующих сторон в пределах коммуникативной ситуации, как «мягкой системы», как феномена, имеющего лингвопрагматическую основу. Фактически, главной задачей моделирования дискурса является анализ и описание процесса передачи, восприятия и интерпретации информации, который осуществляется посредством вербальных и невербальных (экстра- и паралингвистических средств).
