Педагогика без страха - Портал Испанского Языка
реклама
1 Марина Игоревна Киеня БЕЗ ПЕДАГОГИКА√СТРАХА (ЗАМЕТКИ ДИЛЕТАНТА) Посвящается Кате Есиной, Меруэрт Кабденовой, Мирьяне Станишич, Заре Асадовой, Ване Артюху, Паше Верещагину и другим студентам, которые столькому меня научили. ЧТО-ТО ВРОДЕ ПРЕДИСЛОВИЯ Дорогие психологи и педагоги, уважаемые теоретики и знатоки методик! Нет у меня ни специального психологического, ни собственно педагогического образования. Я не читала Песталоцци и не изучала трудов Коменского. Досадный пробел, но боюсь, уже невосполнимый. В том, что касается теории преподавания, я, увы, дилетант и опираться могу лишь на интуицию да на собственный опыт, «сын ошибок трудных». Почти тридцать лет я работаю преподавателем (читай: преподшей, училкой), и все это время учителями для меня были, как ни парадоксально, мои ученики – те, о которых я думаю, о ком тревожусь, на кого сержусь, за кого радуюсь. Они преподавали мне самые разные уроки, приводили к самым неожиданным выводам, заставляли много наблюдать и размышлять. За три десятилетия практики этих размышлений накопилось так много, что захотелось поделиться. Как говорится, не могу молчать. Тем не менее, в некоторых профессиях дилетантизм нежелателен и даже опасен. К их числу, несомненно, относится и педагогика, поскольку наша жизнь почти с пеленок и до вполне солидного возраста связана с учителями. ВОСПИТАТЕЛЬ-УЧИТЕЛЬ-ПРЕПОДАВАТЕЛЬ: по такой цепочке нас передают друг другу их заботливые (и не очень) руки. Им дарят цветы и конфеты, иногда суют конверты, их терпеливо слушают, но, по большому счету, всерьез не принимают, воспринимая как неизбежных и порой довольно назойливых спутников повседневной жизни. А ведь, как правило, именно от них зависит, каким вырастет ребенок, этот маленький человек. Так что, опасаясь дилетантизма в столь важном вопросе, я призываю на помощь специалистов в самых разных областях: философов, социологов, психологов. Иначе и быть не может: педагогика – блюдо со сложным рецептом, там и психологии много намешано, и без этики никак нельзя, и философский подход не помешает. Опираясь на мнение серьезных знатоков, я пишу эти заметки, адресованные вам, коллеги, учителя, преподаватели, ибо основная наша задача – не затоптать случайно чужую личность, щедрой рукой рассыпая разумное, доброе, вечное. 2 I Накрепко запер я шкаф И выбросил ключ. Теперь не знаю, как положить туда книги. Неумелое подражание японскому танка Боже мой, как она кричала! Слов не помню, запомнился лишь этот пронзительный, полный злобы и отчаяния голос в тишине коридора. Может, надо помочь? Приоткрываю дверь и вижу нарядно одетую, раскрасневшуюся, слегка взлохмаченную даму у доски. Напротив, за столами, сидят онемевшие студенты, во взглядах растерянность. «У вас что-то случилось?» - «Спасибо, все в порядке». На меня обращены ничего не выражающие глаза, слепые от клокочущего внутри гнева. Чему же она учила своих подопечных? Да и учила ли? Боюсь, учеба была просто предлогом для безобразного нападения на чужую психику. В интересной и полезной книге «Тренинг влияния и противостояния влиянию» психолог Е. В. Сидоренко называет подобное поведение атакой, совершаемой «с сознательным намерением или без такового и являющейся формой разрядки эмоционального напряжения».1 Что ж, эмоциональное напряжение знакомо всем нам. Может быть, дома не ладится: дети отбились от рук, капризничают старики-родители, муж бросил (изменил, оскорбил, ударил – нужное подчеркнуть). В душе копится раздражение, бессилие, отчаяние. Копится, копится и срывается, наконец, от случайного жеста или слова постороннего человека, который в наших несчастьях совсем не виноват. Так в горах сходит от громкого звука лавина и уносит беспечных лыжников, сминает домишки, ломает деревья. Такое поведение вполне объяснимо, но совершенно неприемлемо, поскольку является чистой воды варварством. В «Тренинге влияния» читаем: «Варварство нападения выражается в том, что другой человек воспринимается как добыча или как препятствие». Действительно, ни о каком уважении к личности в подобной ситуации и речи быть не может – преступник, нападающий с кастетом из-за угла, свою жертву ни в грош не ставит, для него это просто некое двуногое существо, у которого можно что-то отобрать и поживиться. Ну, не надо впадать в крайности, скажете вы. Разве можно сравнивать образованную даму, подверженную нервным срывам, с каким-то уголовником? Можно. Бандит отнимает у нас деньги и ценности, чтобы потом их с удовольствием пропить-прогулять. «Интеллигентный» же варвар лишает душевного равновесия и самоуважения, стремясь самоутвердиться за чужой счет. И в том, и в другом случае корысть налицо, только неизвестно еще, что хуже. В конце концов, денег мы 1 Е. В. Сидоренко, «Тренинг влияния и противостояния влиянию», «Речь», Санкт-Петербург, 2002 3 заработаем, документы восстановим, а спокойствия ни за какую валюту не купишь. Жертва психологической атаки впадает в состояние тяжелого стресса, на который, как известно, существуют две реакции: борьба или бегство. Только вот беда: подавленные «праведным» гневом педагога, учащиеся ни того, ни другого сделать не могут, так как зависят от нападающего. Сессия, оценки, стипендия, сами понимаете. Впрочем, бежать они иногда пытаются, причем в те края, откуда нет возврата. Известен случай, когда студент престижного вуза после очередной неудачной пересдачи бросился под поезд. Остались доживать в тоске немолодые родители (они, наверное, так гордились, когда мальчик поступил), долго и тяжело переживал машинист, возмущались однокурсники. А мне вот не дают покоя два вопроса. Какое отчаяние, какую черную безысходность должен был испытывать молодой, физически здоровый человек, чтобы шагнуть навстречу мучительной смерти? И еще: что же все-таки сказали ему на той злосчастной пересдаче, чтобы полностью лишить воли к жизни? Разумеется, никто и не думал убивать бедного юношу. Напротив, наставники были уверены, что урок пойдет ему на пользу, ибо «варвары могут заявлять, что действуют в интересах дела или даже в интересах другого человека». В интересах дела? Любопытно. Мы ведь хотим, чтобы наши выпускники стали хорошими специалистами, чтобы вспоминали нас добрым словом, помнили предмет. Но ничего этого не будет, если вколачивать знания дубинкой; не станет человек хорошо делать то, что ненавидит, зерна разумного-доброго упадут на асфальт. В любой работе, будь то ремонт унитазов, выпечка пирогов или создание компьютерных программ, существует вопрос профессионализма. Рискну предположить, что под профессионализмом следует понимать умение хорошо справляться с поставленной задачей. Задачу Учителя (именно так, с большой буквы) прекрасно сформулировал Константин Циолковский, который был не только отцомоснователем советской космонавтики, но и талантливым педагогом: «Надо суметь привлечь учащихся, заинтересовать их знаниями и зажечь их сердца высоким идеалом жизни, чтобы знание было источником возвышенного счастья, а не источником мук и слез».2 Прибегая к психологическому насилию, мы не просто удаляемся от нашей благородной цели, но уничтожаем ее. Конфликт со студентами – это непрофессионально. Существует и еще одно, чисто практическое соображение, из-за которого нам следует избегать чрезмерно эмоциональных реакций на действия учеников. Когда повышает голос мужчина, он еще может казаться грозным, внушать трепет. А вот если кричит женщина, она всегда выглядит уродливой и жалкой. Если глаза выпучены, рот перекошен, по щекам пятна, то уже не важно, что в ушах изумруды, а на плечах кашемир. Достоинство, украшающее любую представительницу прекрасного пола, утрачено безвозвратно. Но позвольте, спросите вы: а как же быть, если мы действительно рассердились? Без конца сдерживать себя, подавлять эмоции? Так и заболеть 2 Цит. по: Е. Архипцева, «Ученый и учитель милостью Божьей», «Наука и жизнь», 2007, 10 4 недолго. Ведь слухи о святости студентов сильно преувеличены. Они болтают на уроках и списывают, они упорно игнорируют все, что мы им говорим. Да эти юные создания способны вывести из себя кого угодно! Вы совершенно правы. Но, помимо крика, существует множество способов выразить свое недовольство – например, сделать это спокойно, в декларативной форме: «Вы меня очень расстроили» или «Я была о вас лучшего мнения». Да мало ли что можно сказать! Тут уж все зависит от находчивости и самообладания педагога. ☼ Как сейчас помню, он читал нам лекции по политэкономии социализма. Полноватый мужчина средних лет, со спокойным мягким лицом. Мы, студентыфилологи, личности творческие и склонные к диссидентству, предмет всерьез не воспринимали и вели себя не лучшим образом: шушукались, перекидывались записочками и даже играли в коробок (была у нас тогда такая игра, требовавшая немалой сноровки). Преподаватель на все реагировал внешне невозмутимо, над опоздавшими подтрунивал («Вы слишком долго пребывали в объятиях Морфея?»), прохаживался у доски, правой рукой писал на ней какие-то загадочные формулы, а левую все время держал в кармане. Мы, впрочем, до поры до времени не обращали на это никакого внимания. Но однажды его терпению пришел конец. Он вдруг остановился, окинул задумчивым взглядом полупустую поточную аудиторию и тихо произнес: «Я понимаю, вам неинтересно. Но вы что думаете, я всю жизнь мечтал преподавать политэкономию социализма? Нет, я закончил консерваторию, но потом судьбе было угодно сыграть со мной злую шутку». С этими словами он вынул из кармана левую руку, и все увидели, что на ней осталось только два пальца – большой и мизинец. Мы замолчали, а лучше сказать, онемели, и весь остальной курс прослушали, не позволяя себе никаких выходок. Политэкономию социализма я так и не усвоила, но этот урок запомнила навсегда: каким бы скучным ни казался предмет, преподает его человек, и относиться к нему следует по-человечески. Помнится, Франц Кафка говорил, что один сражается под Марафоном, а другой – за обеденным столом, ибо бог войны и богиня победы вездесущи. Прав был этот великий знаток человеческих страхов и комплексов: вся наша жизнь – сплошная борьба. Мы атакуем и отражаем атаки в общественном транспорте, в магазинах, в присутственных местах и, конечно же, в аудиториях, потому что всюду, где происходит тесный личностный контакт, неизбежны и столкновения. Только вот обязательно ли прибегать к варварским методам, защищая свое достоинство? Отнюдь. Это можно сделать спокойно, никого не оскорбляя и одновременно не давая в обиду себя. Такое поведение психологи называют ассертивным. Обратимся к Большому Психологическому Словарю: «Ассертивность – способность человека уверенно и с достоинством отстаивать свои права, не попирая при этом прав других. Ассертивным называется прямое, открытое поведение, не имеющее целью причинить вред другим людям». Конечно, термин тяжеловатый, чужеродный, вот и компьютер подчеркнул его, как ошибку. Что поделаешь, заимствование – их часто используют для обозначения новых явлений и тенденций. Хотя новых ли? Об ассертивности писал и Эпикур, только называл ее иначе: справедливостью. Он 5 утверждал, что справедливость – это «некоторый договор о том, чтобы не вредить и не терпеть вреда». Во многих странах есть специальные курсы, где обучают ассертивному (читай, справедливому) отношению к окружающим и к себе, только вот у нас их и Диоген бы днем с огнем не сыскал, не до того нам сейчас. Так что будем учиться сами, полагаясь исключительно на интуицию, а она подсказывает, что есть одна палочка-выручалочка, за которую всегда можно ухватиться: чувство юмора. Была у меня несколько лет назад одна чрезвычайно шумная группа. Нет, они хорошо учились, задания выполняли, отвечали правильно, но минут через двадцать после начала урока словно забывали о моем присутствии. Перешептывание быстро перерастало в шум, шум – в безобразный гвалт. Я раздражалась и уставала от этого. Что делать? Извлечь «Стандартный набор разъяренного препода»: «Это что за безобразие!», «Вы где находитесь?», «Прекратите немедленно!»? Да нет, что-то не хочется. Расскажем им лучше о бесценном опыте заводчиков страусов. Что-что? Рты закрылись, глаза изумленно уставились на меня. Ну, хорошо, пусть хоть про страусов послушают: «Понимаете, ребята, говорят, что если работник страусиной фермы хочет пройти целым и невредимым мимо своих питомцев, он должен высоко поднять руку, чтобы птицы думали, будто он гораздо выше их, и не нападали. Так что придется мне вести урок стоя, может, немного потише будет». Нетривиальность примера возымела действие: с тех пор, стоило мне со вздохом подняться со стула, юные весельчаки начинали толкать друг друга локтем в бок и шипеть: «Ну, ты, страус, помолчи!» Постепенно они привыкли слушать молча, и в особо удачные дни мне удавалось весь урок провести сидя. Конечно, приемчик несерьезный какой-то, но результаты дает неплохие – и волки, как говорится, целы, и овцы сыты. Я к нему и по сей день иногда прибегаю. Вообще-то, с некоторых пор я стала замечать, что совсем разлюбила театр. Какой там театр, когда сама каждый день на сцене! Причем не в качестве актера знаменитой труппы, а в качестве этакого массовика-затейника: «Уважаемые зрители, сегодня для вас…» А что эти зрители сейчас выкинут, совершенно неизвестно. Будут аплодировать, уснут прямо в зале или закидают цветами в горшках? Вон тот, например, голубчик, который всегда садится в уголке у окна и всячески демонстрирует презрение к горячо любимому мною предмету. Он и с соседями шепчется, и хихикает, и толкается, а уж SMSки так и летят с тихим стрекотом из его мобильника. Прямо монстр общения! Чувствую, как в душе начинает закипать раздражение. Спокойно: для таких ценителей педагогического мастерства у нас в арсенале имеется страшное оружие – план Х. Применять его следует внезапно, без предупреждения, и действует он быстро и безотказно. Чуть отодвинуться, отвернуться, вести урок, как ни в чем не бывало, но в сторону «ценителя» не смотреть, на дурацкие реплики не реагировать. Затеваем оживленную дискуссию с другими студентами, а его как бы и нет, там пустой стул. На языке любителей интернет-коммуникации это, кажется, называется, «поставить в игнор». Минуты через три рука отрывается от клавиатуры мобильника и нерешительно повисает в воздухе. То ли записать что-то решил в виде исключения, то ли хочет вставить свое слово в общий разговор. Оставим без внимания этот 6 скромный прогресс. Подождем, пока заговорит детская обида: «Меня не принимают в игру!». Еще немного, и на лице появляется заинтересованное выражение, и вот уже «отпетый нигилист» начинает отвечать раз, другой… Тут важно не пропустить дивный момент, когда из серой куколки безразличия показалась бабочка сознательного участия. Теперь надо реагировать немедленно, подкормить это новое создание сладким сиропом умеренной похвалы: «Да, это очень интересно», «Пожалуй, Вы правы». Механизм подобного воздействия очень прост: человек готов принять любое отношение – заинтересованность, агрессию, симпатию. На заинтересованность он ответит благодарностью, на агрессию – протестом, на симпатию – искренним расположением. Невыносимо только пренебрежение, оно задевает особенно глубоко. Почему? Ответ на этот вопрос можно найти в работах американского социального психолога Чарльза Кули,3 разработавшего теорию «отраженного Я», согласно которой наше мнение о себе, наша самооценка формируется в зависимости от мнения и оценки окружающих. Смотришь в глаза собеседника, слушаешь его слова и видишь свое отражение: маленького уродца, прекрасного принца, змею подколодную, умницу-красавицу, рабочую скотину, рубаху-парня. Нравится тебе отражение – замечательно, веди себя соответственно образу. Не нравится – протестуй или меняй свое поведение, меняйся сам, а не хочешь изменить, боишься протестовать – уходи. Но что если заглянул ты в зеркало, а там пусто? Словно и нет тебя совсем, словно там и в правду пустой стул, серая стенка. Нет, только не это. Вот он, я! Так что если надо играть по каким-то правилам, чтобы заявить о себе, - что ж, будем играть. В последнее время я все реже прибегаю к плану Х: слишком уж откровенная манипуляция. Предпочитаю честно предложить недостаточно усердному студенту: «Хотите, я совсем не буду Вас спрашивать? Давайте я Вам перестану ставить оценки». Пока еще никто не ответил утвердительно. Да и вообще, план Х далеко не самый хитроумный трюк. В арсенале каждого опытного педагога (какое тяжелое всетаки слово) найдутся средства и посложнее, и все они доступны любому специалисту, обладающему маломальской профессиональной интуицией. Но если это так, то почему же мы охотнее хватаемся за дубинку крика и угроз, вместо того, чтобы воспользоваться более достойными инструментами? Чтобы ответить на этот вопрос, попробуем разобраться в анатомии психологического насилия, к которому, увы, слишком часто прибегают в наших школах и вузах. 3 См. Д. Майерс, «Социальная психология», «Питер», 2009 7 II «И возвращается ветер на круги свои» Книга Екклесиаста или Проповедника Театр начинается с вешалки, а образование – со школы. Там все заваривается, все складывается, все определяется. Школа – основа основ. Это только кажется, что в ней учат математике, языку, биологии. На самом деле в школе ученики получают свои первые уроки подчинения и протеста, презрения и понимания. Первые – и главные. Ребенок, этот маленький человек, вырастет и разучится брать интегралы, забудет химические формулы, но преподанный когда-то урок ненависти или любви будет помнить всегда. В школе формируются самые прочные стереотипы поведения и восприятия: как следует реагировать на агрессию (заплакать-обмануть-замкнуться) или, например, каким должен быть учитель. И каким же? Мне вот досадно смотреть рекламные ролики (а реклама, как известно, мощный создатель и выразитель стереотипов), в которых учительница представлена этакой злобной занудой, и только употребление рекламируемого продукта меняет ее до неузнаваемости. Авторы этих мини-шедевров тоже когда-то были учениками и, видимо, очень «любили» своих наставниц, которые, между прочим, тратили на неблагодарных немало душевных сил и нервов. Обидно, обидно. Но подождите обижаться, давайте поразмыслим. К сожалению, наше образование часто носит репрессивный характер; глаголы «ругать» и «учить» многими воспринимаются как синонимы. Одна моя коллега недавно сетовала: «Ну что за группа! Уж я их ругаю, ругаю, времени на учебу не остается, а они все ни с места!» И правда: ученик не понимает правило? Объясним погромче, добавим эпитетов, может, тогда дойдет. Хотя если бы лично мне довелось работать в школе, я бы через неделю сбежала. Попробуй, удержи внимание тридцати непосед, втолкуй сложные истины легкомысленным птенцам, которые ни о чем таком и помышлять не желают. Вроде бы они нас слушают, а что слышат? Какими они видят нас, стоящих у эшафота классной доски, за баррикадой учительского стола? Дадим им слово, тогда узнаем: I. «Эта пожилая женщина – страшное испытание для наших нервов. Я не считаю, что наше поколение настолько ужасно, насколько она говорит. Еще одна черта, которая меня в ней раздражает – ее несдержанность. Я никогда не забуду тот момент, когда она назвала меня девушкой с панели» «Я ужасно боюсь уроков математики, потому что наша учительница постоянно срывается на нас; я прихожу домой в истерике» «Если я не поняла тему, она начинает орать и унижать, она не раз доводила меня до слез. Она думает, что воспитывает нас этим! Ничего подобного. Чем больше она орет, тем сильнее я ее ненавижу» 8 «Ее кабинет – это лестница в преисподнюю. У меня слов не хватает, чтобы выразить свою ненависть к ней! Сидишь на уроке и трясешься» «Даже на уроке, когда мы чего-то не понимаем, мы боимся поднять руку, так как она сразу начинает орать, унижать. Когда она в прошлом году заболела, мы все с удовольствием ходили в школу» Прелесть, не правда ли? Дети писали это анонимно, а потому чувств не скрывали. Их травмирует немотивированная агрессия учителя, ранит бестактность (взрослая женщина назвала проституткой девочку-подростка), их угнетает страх. Если кто-то из милых дам, упомянутых в опросе, преподавал математику, то ее подопечные вряд ли подружатся с «царицей наук», если биологию или историю, то нескольких биологов или историков мир явно недосчитается. Ненавидя учителя, ученики возненавидят и сам предмет и никогда не свяжут с ним свою жизнь. Слово – мощное оружие, и при неумелом обращении может сеять настоящие разрушения. Однако справедливости ради следует сказать, что были и другие отзывы: II. «Очень классный учитель по литературе. Общается с нами на равных. Можно пошутить, поговорить, выразить свое мнение. Когда идешь на урок, коленки не трясутся. Самое удивительное, что мы все выполняем домашнюю работу, и при этом никто на нас не орет» «Она очень понимающая, добрая, выносливая, справедливая и вообще она супер» «С таким учителем одно удовольствие работать. Она очень хороший, интересный человек, но одновременно и строгий. Она нам близка по духу» «Мой любимый учитель – это Надежда Владимировна. Она очень понимающий человек, никогда ничего плохого не скажет. Она и на внешность очень хороша. На нее приятно смотреть, ее приятно слушать, она объясняет хорошо, доходчиво. Она, конечно же, строга, но в меру. У нее отличное чувство юмора, она не держит весь класс в страхе» Как видите, все просто. Дети ценят доверие, деликатность, терпение, принимают и строгость, если она не оскорбительна. Охотно выстраивают с учителем партнерские отношения («С ней приятно работать»). Обстановка раскрепощенности куда конструктивнее, чем атмосфера угнетенности и страха. Теперь представим себе, что респонденты из списка I и из списка II выросли и сами стали учителями или преподавателями. Подумайте, кто из них в своей педагогической практике чаще будет прибегать к психологическому насилию? Правильно, вы угадали. Почему? Да потому, что в детстве у них сложился прочный стереотип ролевого поведения: учить значит кричать на учащихся, унижать их. Варварское отношение к ученикам опасно, поскольку, как пишет автор книги «Тренинг влияния», «такая практика может породить лишь порочный круг воспроизведения и усугубления варварства». Разорвать этот порочный круг непросто, тут требуются значительные усилия и время. Для начала надо сбросить броню собственной непререкаемой правоты, в которой мы, педагоги, так любим щеголять: «Я прав, потому что я прав всегда». Броня эта имеет опасную способность прирастать к телу, избавляться от нее больно. 9 ☼ Как сейчас помню себя на заре своей славной педагогической карьеры. Увы, эти воспоминания не доставляют мне радости. Самонадеянная, раздражительная девица, уверенная в том, что ее знания абсолютны и, как говорится, «кто не с нами, тот против нас». Особенно доставалось от меня юноше по имени Толя. Даже не юноше – молодому мужчине, потому что значительную часть наших студентов составляли тогда так называемые производственники, ребята с рабочим стажем, отслужившие в армии. С ними было трудно работать: в силу возраста и полученного в средней школе образования иностранные языки давались им нелегко. Но почему-то именно Толя особенно раздражал меня, и изводила я его нещадно. Несчастный краснел и бледнел, пытался возражать - все напрасно. Впрочем, вскоре обстоятельства освободили его от моего присутствия. Я родила дочь, увлеклась радостями материнства и забыла обо всем на свете, в том числе и о работе. Прошло несколько лет, в течение которых судьба терпеливо ждала подходящего момента, чтобы преподать урок мне, молодой преподавательнице. Как-то летом мы отдыхали в Латвии, в маленьком приморском поселке, где сразу за заборами начинался лес, а кабаны среди бела дня бродили в дюнах, разыскивая маслята. И вот однажды в этой кабаньей глуши, стоя у дверей крохотного магазинчика в многометровой очереди за молоком, я вдруг заметила его, Толю. Он сразу узнал меня, приветливо кивнул. Почти в ту же минуту я поняла, что безумно виновата перед ним, и вместо приветствия спросила: «Скажите, Толя, Вы простили меня?» Он лукаво улыбнулся: «Да что там, дело прошлое». Больше мы не виделись никогда, да и зачем? Дело было сделано, урок получен. В зеркале этой невероятной встречи я увидела себя со стороны, панцирь уверенности в собственной непогрешимости треснул и развалился. Именно тогда, жарким летним днем, вдали от аудиторий и учебников, я впервые начала учиться – учиться быть учителем. Мы, добросовестные преподаватели, стремимся выполнить учебную программу, проверить контрольные, написать отчеты, и за деревьями не видим леса, не понимаем себя, не анализируем своего поведения. Иногда ученики делают это куда лучше нас. Перебираю листки с ответами, вырванные из школьных тетрадок, и натыкаюсь на удивительный комментарий: «Я вообще придерживаюсь точки зрения, что отношения между людьми должны быть спокойными. А крик – это способ хоть как-то защититься. Это слабость. Учитель должен быть психологом, а не психом». Судя по почерку, писал мальчик. Нет, с трудами Альфреда Адлера он определенно незнаком, но в точности повторяет утверждение о том, что агрессивное стремление навязать другим свое превосходство есть невротическое отклонение, результат глубокого чувства собственной ущербности того, что австрийский психолог назвал комплексом неполноценности. Вообще слово «комплекс» прочно обосновалось в русском языке, обросло суффиксами и приставками: «комплексовать», «закомплексованный». Прижилось – и захватило чужие ниши. Мы называем «закомплексованным» застенчивого человека, говорим «Не комплексуй» вместо «Не робей», что в корне неверно, ведь и 10 застенчивости, и робость по сути своей одномерные свойства, в то время как любой комплекс является сложным сочетанием психологических проблем. В данном случае он включает в себя недовольство собой и стремление от этого недовольства избавиться. Если стремление реализовано, от комплекса не останется и следа. Был у меня однокурсник, которого страшно изводили преподаватели английского: бесконечные двойки, уничижительные характеристики и пересдачи. Другой бы сломался, бежал от языка Шекспира, как от огня, вспоминал бы, как страшный сон. А этот ничего, выдержал и не просто выдержал, а стал переводчиком с английского, переводил Брэдбери и Сарояна. Мы встретились через много лет после выпуска: передо мной стоял спокойный, уверенный в себе мужчина, авторские экземпляры своих переводов подарил. Я держала их в руках и видела не просто книги, а кубки победителя, преодолевшего собственную слабость и чужую враждебность. Так и хотелось сказать его мучителям: «И где вы сейчас? Нет вас, сгинули, и имен ваших никто, кроме близких родственников, не помнит. А курилка-то жив и знаменит, не сумели вы его затоптать». Но что происходит, если цель не достигнута, комплекс неполноценности по каким-то причинам не преодолен? Если ребенок вырос, своих детей завел, на работу вышел, но в глубине души по-прежнему ощущает себя маленьким запуганным неучем? Тогда он будет стремиться избавиться от тягостного ощущения за чужой счет, ведь его собственные счета пусты. И начнутся крики, унижения, истерики. Бесплодные попытки насильственным образом утвердить свое Я, причиняющие поистине танталовы муки, ведущие к глубокому неврозу. Вот тебе и «псих». Так что агрессивное поведение педагогов – змея, кусающая свой собственный хвост. Давным-давно неумелый «учитель» нанес ребенку травму, напугал и унизил, оставив в сердце ледяную занозу. И вот прошло много лет, ребенок вырос, сам стал преподавать, а заноза не растаяла, сердце хочет освободиться, душа жаждет признания, но никогда не получит его таким способом. Порочный круг психологического варварства так просто не разомкнешь, что-то мешает. Что? Об этом в следующей главе. III «Пятая планета была очень занятная. Она оказалась меньше всех. На ней только и помещалось, что фонарь и фонарщик» «Маленький принц» Все-таки «Маленький принц» - не детская книга. За простым языком, за сказочным сюжетом такая глубина, такие точные и горькие наблюдения, что понять их может только тот, кто пожил, кто знает цену утратам и одиночеству. Ведь каждый человек действительно обитает на своей планете, в тесных горизонтах привычных забот и убеждений. Трудно представить себе, что на других небесных телах и состав воздуха иной, и дышится по-другому. И понять постороннего человека мы не в 11 состоянии именно из-за безнадежной замкнутости в своем. Для тех, чья работа связана с интенсивным общением, это опасно. ☺И такое бывает. Старослав нам преподавала пожилая, сухонькая, блеклая женщина, похожая на маленькую цикаду, чудом сбежавшую из альбома коллекционера-энтомолога. Иногда даже казалось, что где-то между лопатками у нее до сих пор торчит булавка, а она не замечает, привыкла. Одна моя однокурсница вышла замуж, и на ее планете настало время решать демографический вопрос. После родов юная мама почему-то не ушла в декретный отпуск, а отважно ринулась сдавать очередную сессию. Но старослав завалила. Попробовала объяснить: «Понимаете, у меня три недели назад родился ребенок, я недавно из больницы». Серые пыльные бровки изумленно поползли вверх: «Вы что же, хотите сказать, что в родильном доме Вы не занимались старославянским языком?» Странный малый этот фонарщик. На его крошечной планете нет ничего – только фонарь. У пьяницы хотя бы есть вино, стыд и желание об этом стыде забыть. У делового человека есть миллионы звезд, которые он считает и пересчитывает, у старика-ученого – книги с картами стран, где он, правда, никогда не побывает. Фонарщик лишен и этого. У бедняги имеется лишь фонарь, он зажигает свет и гасит, зажигает и гасит, не зная отдыха и сна. Честный трудяга, отменно выполняет свою работу, давно набил руку. Маленький принц даже хотел с ним подружиться, но вот беда: планета слишком маленькая, на ней нет места для двоих. Слова «педагог со стажем» произносят обычно с уважением и гордостью, еще бы, десятилетия опыта! Но означают они и другое, а именно, что многие годы человек делал одно и то же (зажигал и тушил, зажигал и тушил). Такая монотонность и повторяемость действий неизбежно приводят к ограниченности, кругозор сужается, окружающий мир съеживается, как шагреневая кожа. Мы перестаем принимать в расчет иные интересы (просто забываем, что они существуют), не уважаем чужих талантов (какое значение имеют они по сравнению с ровным светом маленького фонаря!), а другие люди начинают существовать для нас, только когда попадают в тесный золотистый круг у наших ног. И если возникает ситуация, требующая нестандартного решения или непривычной реакции, мы, находясь в жесткой зависимости от накопленного опыта, ведем себя, мягко говоря, неумно. Ведь ум и образованность – далеко не одно и то же. По мысли французской писательницы Белинды Каннон, ум – это гибкость интеллекта, «способность сделать шаг в сторону, чтобы посмотреть со стороны на свои рассуждения». 4 Но какой там шаг в сторону, когда планета такая крошечная! Одно движение – и ты в безвоздушном пространстве, а это опасно, страшно; лучше уж держаться привычного: зажег – потушил, зажег – потушил, так куда спокойнее. Однако Белинда Каннон справедливо замечает, что «самовлюбленность, замкнутость на себе и неуклонное следование привычкам отупляют». Человек становится безнадежно ограниченным, теряет способность сотрудничать и взаимодействовать с другими, ведь взаимодействие требует именно гибкости. 4 Цит. по Psychologies, № 41, 2009 12 Неспособность корректировать программу действий в соответствии с ситуацией психологи называют функциональной ригидностью мышления. Увы, мы, преподаватели, особенно подвержены этому недостатку. Врач – даже специалист узкого профиля – может столкнуться с самыми разными случаями, заболевания хитры и коварны. Архитектор проектирует разные здания в зависимости от рельефа и назначения. Адвокат ведет разные по сложности дела. Мы же, рыцари мела и доски, всегда объясняем одни и те же правила, чертим одни и те же формулы, мы повторяем и повторяем. И постепенно разучиваемся размышлять и сравнивать, понимать и анализировать. Допустим, несчастная пожилая женщина, удивленная отсутствием учебника по старославянскому языку у кровати роженицы, никогда не знала радостей материнства и с молодых лет была обручена с любимым предметом (тоже своего рода монашество). Но фильмы-то она какие-то о матерях смотрела, «Анну Каренину» и «Войну и мир» читала: там столько написано о трудной и прекрасной материнской участи! Неважно, неважно. На ее крошечной планете нет места для посторонних чувств и мыслей, нет места для других людей. ☼ Как сейчас помню, она вошла в аудиторию заплаканная, в одной руке зачетка, другая поддерживает огромный живот. «Боже мой, Лейла, что с Вами!?» «Английский пересдавала… Мне такого наговорили!» А вот это уже преступно. Довести до слез беременную женщину из-за плохо переведенной статьи – непростительная бесчеловечность. Откуда она у существ прекрасного пола, которые наверняка сами когда-то носили и рожали? Да все от той же профессиональной ригидности, чреватой полной эмоциональной глухотой. Нет ничего: ни жалости, ни простой женской солидарности, ни элементарной снисходительности – только Их Величество Предмет. Однако снизим эмоциональный накал. Чрезмерной патетики следует избегать. Вернемся лучше к фонарщику: «Почему ты сейчас погасил свой фонарь?» спросил его Маленький принц. «Такой уговор», - был ответ. «А зачем ты опять его зажег?» - «Такой уговор», - повторил фонарщик. Он ведь мог бы сказать: «Потушил, потому что настал день», «Зажег, чтобы на планете стало светлее». Но нет, уговор и все тут. Это уже проблема мотивации или, вернее, ее отсутствия. И вообще, есть вопросы, которые не следует задавать, задумаешься – поседеть можно. Зачем мы делаем то, что делаем? Лучше не спрашивайте, уговор есть уговор, а то как бы не вышло, что в наших действиях и смысла-то особого нет. «Для чего ты преподаешь свой предмет?» - спросим мы у самих себя. При известной доле откровенности ответа может быть три: А. чтобы получать зарплату и нарабатывать стаж для пенсии; Б. чтобы хоть что-то делать, выходить из дома, не чувствовать себя бесполезной рухлядью; В. чтобы мои ученики поняли, как он прекрасен. А теперь поинтересуемся у воображаемого студента, зачем он наш предмет изучает. И здесь возможны варианты: А. чтобы сдать и забыть; Б. чтобы мною были довольны; В. чтобы знать его, ведь он так прекрасен! Как видите, вполне вероятно, что дело, заполняющее нашу жизнь, занимающее столько времени, ученикам не особо-то и нужно, и фонарь наш для них не источник света, а так, гнилушка на болоте. Это неприятно, но по нескольким 13 причинам естественно. Во-первых, люди, с которыми мы работаем, очень молоды, а жизнь сейчас дразнит столькими искушениями! Тут тебе и клубы, и экстремальный спорт, и Паутина эта вездесущая, да мало ли, что еще. У нас такого не было. Но вы вообще-то помните свою молодость? Чегет, первые дискотеки, ночные разговоры на кухне под дешевенький портвейн, лихорадочные признания в ледяную трубку, в телефонной будке, на последнюю двушку - помните? (Компьютер подчеркнул мне слово «двушка» красным, он такого уже не знает). Нет, юности навсегда не удержать, она неизбежно пройдет, но, по-моему, люди все равно делятся на две категории: те, кто помнит, как был молод и те, кто об этом безнадежно забыл. И если Вы, уважаемый коллега, принадлежите к первой категории, Вам легче будет проявить гибкость мышления и смириться с некоторой относительностью всего, что Вы делаете и говорите. Взять хотя бы домашние задания. Не задавайте слишком много! Не будьте наивными, полагая, будто девятнадцатилетний юнец готов вечера напролет корпеть над учебниками. Велика вероятность, что он этого задания не сделает, неумело наврет что-нибудь про бабушку с приступом гипертонии и про ночное бдение у кровати больной. Или того хуже: не сделает и вовсе на урок не придет из страха перед вашим праведным гневом. А еще эти хитрецы могут устроить сеанс перекрестного списывания: ты делаешь это упражнение, я – это, им отдаем перевод, а на лекции перекатаем. И толку от ваших стараний не будет никакого, только муки и расстройство. Вообще следует заметить, что студенты наши часто воспринимают учебу как тягостную необходимость, чуть ли не как насилие над личностью, и пытаются облегчить процесс всеми доступными способами. Однажды в порядке обмена опытом ко мне на урок собралась преподавательница из Швейцарии. Но моя группа в тот день писала контрольную, и я попыталась отговорить коллегу: мол, все студенты списывают одинаково. Она изумилась: «А швейцарские студенты не списывают никогда!» Почему бы это? Наверное, потому, что на родине самых точных часов и самых надежных в мире банков хорошо знают цену деньгам, заплаченным за обучение. У нас же будущие бакалавры и магистры иногда напрочь игнорируют кругленькие суммы, которые папа регулярно выкладывает из своего пухлого кошелька. Они ведут себя, как чудаки-клиенты в дорогом ресторане: закажут обед из восьми блюд, а потом делают все, чтобы не съесть ни крошки. Шефповар перед ними прыгает, официанты в полном составе вытанцовывают («Ну скушай хоть ложечку!»). А они знай себе мотают головой: не буду, и все тут. Меня это всегда изумляло, но что поделаешь. Каких клиентов прислали, с такими и работаем. Будем выдавать им еду маленькими порциями, но проследим, чтобы съели все до крошки и не совали котлету в карман, имитируя зверский аппетит. Ну, разумеется, в наших ВУЗах учатся не только дети состоятельных родителей. Расслоение в этом юном коллективе так же велико, как и в обществе в целом. Одного в перерыве шофер возит обедать, а другой возьмет в столовой гречку с подливкой, вот и поел. Такие ребята обычно упорны, амбициозны и во что бы то ни стало стремятся завоевать место под неласковым солнцем. Да и пожить опять же хочется! Поэтому курсе на третьем они начинают работать, и образовательный процесс отходит на второй план. Как говорится, «в одну телегу впрячь неможно…». 14 И вот раз не сдана тетрадь, другой… «Почему?» - спрашиваю. В ответ потупленный взор: «Работаю, понимаете ли». Такие аргументы следует игнорировать – я тоже работаю, и у каждой работы есть свои правила, которые следует выполнять. Задание небольшое, так что извольте. Почти наверняка на следующем занятии вы получите «овечку Долли», клон упражнения, добросовестно сделанного приятелем«ботаником». Ведь бедняжка работает, и от вашего «извольте» ему ни тепло, ни холодно. Но привычка списывать сильно вредит делу: тот, кто списывает, крадет из своего кармана. Так что, когда вам попадаются два одинаковых, как под копирку, задания, никогда не проверяйте второе. В конце концов, мы слишком заняты, чтобы дважды делать одно и то же. Если непроверенной окажется работа того, кто щедро поделился плодами своих трудов, он расстроится и больше щедрости не проявит. Только не скандальте, не затевайте расследования. Просто покажите, что все видите насквозь, все понимаете. Как научиться понимать? На этот вопрос прекрасно ответил мудрый Аттикус Финч из романа «Убить пересмешника»: «Чтобы понять человека, надо влезть в его шкуру и походить в ней немножко». Говоря словами Белинды Каннон, нужно «смещать центр своего внимания» - не любоваться до бесконечности собственным пупком, а всмотреться в другого человека и спросить себя: «А ему-то каково?» Хотите лучше понять своих юных подопечных, у которых столько интересов за стенами института? Заведите себе какое-нибудь хобби. В детстве у нас было мало развлечений – книги, коньки, велосипед, кино по субботам. Катались в юности на коньках? Смело переходите на ролики. Мечтали научиться танцевать? Сейчас можно легко найти «танцкласс для сениоров». Именно так, через «и», от латинского «senior», «старший». Эвфемизм, видимо, вместо выражения «не первой молодости». Молодость, как и свежесть, бывает только одна. Моя коллега, дама лет пятидесяти, вообще занимается бесконтактным каратэ. Или язык какой-нибудь поучите. Финский, например. Прелесть, пятнадцать падежей, чем не зарядка для ума! Ну ладно, допустим, финский – это крайность, но французский, итальянский, греческий! Живописные страны, интересные люди, и вообще, «сколько языков ты знаешь, столько раз ты человек». Чем полезны увлечения? Во-первых, характер улучшается, не так зацикливаешься на любимом деле. Ведь для нас с вами, дорогие коллеги, авторитарность и занудство – профессиональные заболевания души. Во-вторых, если студенты узнают о хобби преподавателя, его рейтинг сразу возрастет. Например, гундосит бездельник: «А можно я вам завтра пересдам?». А вы ему: «Завтра не могу, иду кататься с друзьями на роликах. / Плаваю в бассейне. / Танцую танго, не хочу пропускать». Знаете, после таких заявлений вся группа начинает смотреть подругому, словно они вдруг впервые по-настоящему заметили ваше присутствие. И, наконец, третье, самое важное. Увлекательные занятия, не связанные с основной работой, помогают преодолеть профессиональную ограниченность, раздвинуть границы мира, «сделать шаг в сторону» от глубокой, годами проторенной колеи. Мы ведь не просто пишем мелом на доске, но и вокруг себя норовим очертить магический меловой круг, который отгораживает нас от других людей, ослепляет, мешает по-настоящему разглядеть тех, с кем мы работаем. А 15 каково им там, по другую сторону баррикады, под нашим бдительным присмотром? Вот и испытайте на собственном опыте. Начнете танцевать – почувствуете, как ноги путаются (и вообще, их, кажется, три и все левые), станете изучать новый язык – и с огорчением обнаружите, что новые слова трудно удержать в памяти. Вы встанете на место своих студентов и осознаете, как нелегко учиться. А если педагог вам попадется нетерпеливый, то в этом зеркале вы сможете увидеть себя в свои худшие моменты (Оля-Яло, «Королевство кривых зеркал», читали?). Поверьте, у вас быстро отпадет желание повышать голос и раздражаться по мелочам. Посмотреть на себя со стороны и влезть в чужую шкуру – вот чего не умели неловкие учителя, оставившие когда-то ледяную занозу у вас в сердце. А вы научитесь этому, и заноза растает, разомкнется порочный круг психологического насилия, прочерченный по вашей жизни их скрипучим мелом. Вы начнете не просто действовать, а взаимодействовать, и тогда за вашу нервную систему можно больше не беспокоиться, ведь Адлер справедливо замечал, что если человек сотрудничает с другими людьми, он никогда не станет невротиком. IV «И тебе головомойку, неумытому, дадут. Прямо в Мойку, прямо в Мойку С головою окунут.» «Мойдодыр» Представляю, какой шум поднимется, если сказать, что произведения Корнея Чуковского – это прямо-таки энциклопедия насилия, в том числе и педагогического. Не может такого быть! – закричат все. Да на этой литературе выросли поколения детей! Ну, выросли, выросли, и моя дочь росла, и ничего ей не сделалось. Но все же вчитайтесь повнимательнее: то из живой Цокотухи кровь пьют, то бедной акуле, которая еще ни в чем не виновата, угрожают кулаком и каблуком так, что несчастная со страху тонет; ласковые слова «Принесите-ка мне, звери, ваших детушек, я сегодня их за ужином скушаю» вызывали у меня в раннем детстве тоскливый ужас. Мой знакомый дефектолог рассказывал мне, что они даже лечат детей-аутистов с помощью этих стихов: ребенка сажают на колени к маме, она его покрепче обнимает, и педагог начинает страшным голосом читать что-нибудь из дедушки Корнея. Дитя пугается, ищет защиты, и в нем пробуждаются глубоко спящие эмоции. А «Мойдодыр» вообще отдельная тема: «Вдруг из маминой из спальни, кривоногий и хромой…». На немытого мальчугана ополчился целый свет. Сначала его бросили, оставили в полной изоляции, как Робинзона на острове. А потом стали за ним гоняться и угрожать: умойся, а не то утопим. Тут поневоле схватишься за мыло, когда за тобой мчится «бешеная мочалка» и крокодил за спиной зубами лязгает. Гигиеническая составляющая этого талантливого произведения вполне ясна, а вот педагогическая – сомнительна. Ребенка принуждают к правильному поведению под угрозой жестокого наказания. Не это ли основа репрессивной педагогики? Учись 16 хорошо, а то двойку поставим, к директору вызовем, из школы исключим. А ЕГЭ этот одиозный! Говорят, были даже попытки самоубийства из страха перед ним. Надеюсь, что это только слухи, но нет дыма без огня. Угроза до сих пор остается самым действенным и распространенным инструментом нашего образования, что, впрочем, не делает ее менее отвратительной. Эрик Берн, например, утверждает, что некоторые эмоциональные проявления можно считать своего рода психологическим рэкетом: делай, как мы велим, не то хуже будет.5 Это грубейшая манипуляция, к которой всегда прибегают с позиции силы. А вообще-то, что такое манипуляция? На эту тему написано много, но я попробую дать собственное определение. Манипуляция – это кукольный театр, в ней всегда двое: кукловод и марионетка. У каждого в душе есть ниточки, которые делают нас доступными и уязвимыми – любовь, страх, тщеславие, жалость. Потянешь за них, и человек поступит, как ты хочешь. Роберт Чалдини, профессор психологии Аризонского университета, образно характеризует механизм манипуляции словами «Щелк, зажужжало». «Щелк – и начинает проигрываться соответствующая запись; жужжание – и разворачивается определенная последовательность действий».6 Плоха манипуляция или хороша, полезна или вредна? А плох или хорош воздух, которым мы дышим? Всем известный герой Мольера не подозревал, что говорит прозой, так и мы не замечаем, как подвергаемся манипуляциям и сами манипулируем другими, причем с самого раннего возраста. Вот мама сует ребенку ложку каши: «За папу, за бабушку». Тянет мама за ниточку любви, маленький ротик открывается. А вот уже ребенок валится на пол и вопит: он тянет родителей за ниточку жалости, их руки хватаются за кошелек и послушно подают страдальцу вожделенную игрушку. Дальше - больше. Вот тренер заорал на футболистов, и смотрите, как они забегали! Политик выкрикнул пару удачных лозунгов, и толпа, как многоногая и многорукая марионетка, повалила на улицы. Будем честны перед собой: все мы делаем это – когда обещаем или просим, плачем или смеемся, угрожаем или жалуемся. Американский социальный психолог Эверетт Шостром, автор книги «Человек-манипулятор»7, прибегает к замечательному сравнению: «Манипуляции так прочно укоренились в нашей повседневной жизни, что неподготовленный наблюдатель обращает внимание только на самые очевидные или самые оскорбительные из них. Это подобно тому, как мы привыкли к окружающим нас птицам: большинство из нас мимолетно осознает их присутствие вообще, но мало кто из нас сможет назвать или описать конкретных их представителей». Но все же, есть у манипуляции один существенный недостаток: она корыстна, прибегая к ней, человек неизменно стремится получить что-то для себя: деньги, помощь, любовь, возможность самоутвердиться. Но и тут не все однозначно. 5 Эрик Берн, «Люди, которые играют в игры». М. , Эксмо, 2004 6 Роберт Чалдини. «Психология влияния» «Питер», 2009 7 Эверетт Шостром, «Человек-манипулятор», «Психотерапия», Москва, 2008 17 Манипуляция, как и магия, бывает черная и белая. Черная разрушительна, кукловод груб и эгоистичен, он не заботится о сохранности марионетки. Ущерб может быть самым разным: потеря материального благополучия, душевного равновесия, независимости. Белая же, хоть и остается корыстной, ничего у объекта не отнимает. Вспомним, например, как Том Сойер красил забор. Какая сложная и психологически тонкая сцена! «Нравится?» - «Почему же нет? Небось, не каждый день нашему брату достается белить забор». После этого все дело предстало в новом свете. Бен перестал жевать яблоко. Том осторожно водил кистью взад и вперед, останавливаясь время от времени, чтобы полюбоваться результатом, а Бен следил за каждым его движением, проявляя все больше и больше интереса к делу. Вдруг он сказал: «Слушай, Том, дай и мне побелить немножко». Придя на помощь приятелю, юные шалопаи ничего не потеряли, только с пользой провели время. Том же, потянув их за ниточку любопытства, получил несколько часов отдыха и кучу подарков в придачу, включая, кажется, даже дохлую кошку. Помните, у Оруэлла на скотном дворе все животные были равны между собой, но некоторые равнее других? Так вот, все мы прибегаем к манипуляции, но некоторые в силу профессиональной специфики делают это чаще. Роберт Чалдини выделил даже особую группу лиц, для которых манипуляция является излюбленным инструментом: коммивояжеры, сборщики средств для всевозможных фондов, уличные торговцы, пиарщики, попрошайки. Преподавателей в этом почетном списке нет - потому, видимо, что мы с вами, коллеги, прямой материальной выгоды из воздействия на подопечных не извлекаем, а манипулируем другими, что называется, по долгу службы. И тут уж все зависит от целей и средств. Черный манипулятор будет грубо дергать за нити страха и зависимости, поведет себя, как Карабас-Барабас с несчастными куклами. У злого бородача всегда наготове была плетка, а здесь в запасе свой инструментарий: угрозы, вопли, публичное осмеяние и, конечно же, оценка. О, эти оценки! Где это видано, чтобы простые цифры так влияли на настроение и самоуважение человека! Да нет, это не простые цифры, у каждой есть свой характер. Пятерка округла и самоуверенна, четверка похожа на перевернутый стул, есть в ней что-то нестабильное. Сутулая тройка уныло горбится, двойка ползет мерзкой змейкой, а кол он и есть кол, спасибо хоть не осиновый. Впрочем, сейчас надзор за успеваемостью стал куда изощренней. На смену банальным пятеркам и единицам пришла Их Величество Болонская Система. Мы теперь не контрольные пишем, а срезовые работы (студенты со спасительной иронией называют это «резать болонок»). Оценки за них выставляются в баллах от 1 до 100, для верности подкрепленных буквами от A (Ах, какая прелесть!) до F (Фу, какая гадость!). Ну, хоть до ста считать выучимся, латинский алфавит повторим. Разумеется, не обходится и без курьезов. ☺И такое бывает. В поточной аудитории немолодая преподавательница распекает студентов: «Что это за безобразие! Как вы написали последний срез!? Если вы и дальше так будете заниматься, все получите по Е-баллу!». 18 Как писал Виктор Конецкий, тушите свет, невозможно работать. Мы, преподаватели, войдя в раж, не всегда отдаем себе отчет в том, что говорим, мы наивны, как дети; и, увы, слишком часто и охотно применяем урок, усвоенный в раннем детстве при прочтении «Мойдодыра»: «А не то как закричу, растопчу и проглочу!». Это грубая и примитивная манипуляция, принуждение, или, как объясняет Елена Сидоренко в «Тренинге влияния», «приневоливание человека к выполнению определенных действий с помощью угроз и лишений». Но если неслух одумался, тогда радости нашей нет предела: «Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я! Наконец-то ты, грязнуля, Мойдодыру угодил!». Любопытно, что даже после того, как мальчик исправился и привел себя в порядок, «кривоногий и хромой» все равно продолжает называть его грязнулей. В этой верности изначальной концепции мне лично видится глубинное презрение манипулятора к объекту своих действий. Ну не может кукловод уважать марионетку, а потому манипуляция, хоть и является общепринятой практикой, крайне нежелательна, когда вы хотите выстроить с другими людьми равные и открытые отношения. Ну, ничего себе! – воскликнете вы. А как же быть нам, педагогам, если мы в силу профессиональной специфики просто обязаны манипулировать и влиять? Да, сложный вопрос. Попробуем найти какую-нибудь лазейку, чтобы не пришлось записывать себя и всех своих коллег в стройные ряды коварных кукловодов. Как мы говорили, манипуляция корыстна и высокомерна. Но может быть, если очистить ее от этих примесей, она утратит свои неприятные свойства и превратится в обычное воздействие? Взять, например, корысть. В конечном итоге, что нужно нам, преподавателям, от студентов? Чтобы уважали нас, считались с нами, прислушивались к нашему мнению. Чтобы через много лет узнали на улице и радостно поздоровались. В сухом остатке это все (кадровые единицы, вожделеющие взяток и подношений, в расчет не принимаются; их я не назову ни коллегами, ни учителями - это низшая форма педагогической фауны). Но, разумеется, и здесь есть свой интерес. Елена Сидоренко утверждает, что потребность влияния заложена в самой природе человека, ибо он «предназначен для преодоления любых ограничений пространства и времени, начиная с… собственного тела и заканчивая… ограничениями развития Вселенной». Пожалуй, с этим следует согласиться. Да, я хочу жить за пределами своего крошечного мира, за пределами своего тела, за пределами времени, отпущенного мне судьбой. Жить в мыслях своих учеников, в их делах, в их памяти, что же тут плохого? Так актер остается в сыгранных ролях, поэт – в стихах, художник – в картинах. ☼ Как сейчас помню эту бледненькую девочку. Нет, у нее решительно ничего не получалось. Ни понять, ни прочесть, ни запомнить. Особенно тяжело давался пересказ текста. Три года мы терпеливо и медленно учились пересказывать: ошибались, сбивались, возвращались назад, повторяли. «Выбирайте в тексте главное, записывайте, стройте лесенку», - учила я ее. Пересказ у нас так и назывался – «строить лесенку». Потом она выправилась, стала заниматься сама, хорошо сдала выпускной экзамен. И, как водится, забыла меня. Позвонила неожиданно, через несколько лет, по делу. Я, конечно, все равно обрадовалась: «Как 19 поживаете, чем занимаетесь?» - «Спасибо, все хорошо. У меня свое PRагентство» - «А как называется?» - «Лестница». Ах, как запела моя душа! Та наша лесенка стала для нее символом успеха и преодоления. Она помнила, не помня, понимала, не осознавая, а я чувствовала, что живу вдвойне – в своей жизни и в жизни другого человека. Изучайте своих учеников, как географ изучает неведомые ландшафты, растите их, как физик (или химик?) растит сложные кристаллы, стройте их, как архитектор строит здания. Тогда вы выйдете за пределы своего бытия и останетесь в чужом жизненном опыте, в чужих достижениях и маленьких триумфах. И нет в этом никакой корысти, а есть только творчество. А что же высокомерие? Трудно воспринимать как равных людей, которые знают гораздо меньше тебя, не понимают азбучных истин, которые для тебя очевидны. Ну, об этом мы уже говорили. Лучшее средство от высокомерия – преодоление профессиональной ограниченности, смещение центра внимания. Подумайте, сколько всяких знаний умещается в этих юных головушках, сколько неведомых нам талантов! Они и в математике сильны, и в компьютерах разбираются как боги, и машину водят, и на горных лыжах катаются, и самбу танцуют. А вы-то все это умеете? Нет? Ну и не воображайте о себе Бог весть что. А впрочем, все это слова, слова, слова. Потому что есть на свете некая сила, которая превыше любых рассуждений, есть философский камень, который что угодно очистит и превратит в золото. Имя ему – любовь. Без нее нам, учителям, скромным архитекторам человеческих душ, никак нельзя. Я, кажется, обещала избегать патетики и излишнего пафоса? Что ж, нелегко мне придется в следующей главе, потому что в ней мы будем говорить о любви. V «Если имею дар пророчества и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто». 1-е послание к коринфянам святого апостола Павла, глава 13 Итак, что такое любовь? Ну и вопрос, кто ж этого не знает, - скажут мне. Любовь это… Ну, в общем… Ну, это когда… Что, застряли? Ладно, не мучайтесь. Святой апостол Павел (фарисей Савл, неожиданно ослепший по пути в Дамаск и вновь обретший зрение от прикосновения христианина Анании), все разъяснил. Любящий снисходителен и кроток («долготерпит, не бесчинствует»), он бескорыстен («своего не ищет»), чужд высокомерия («не превозносится, не гордится»), честен перед собой и другими («не радуется неправде, а сорадуется истине»). Определение это верно для всех, независимо от веры, национальности и профессии, поскольку любовь – основа человеческой сути, без нее мы ничто. 20 Интересно было бы подсчитать частотность употребления слова «любовь» думаю, она очень высока. Каждый человек хоть раз да клялся в любви: мужу или жене, друзьям, единомышленникам. У нас бытует мрачноватое выражение «любовь до гроба», а в далеком прошлом, когда за нравственностью населения Европы приглядывала бдительная Инквизиция, принято было клясться в любви и верности вплоть до костра. Но вплоть до костра включительно или исключительно, вот в чем вопрос. Если включительно, то это высокая жертвенность, полная самоотверженность, такое не каждому под силу. История сохранила не так уж и много подобных случаев, гораздо меньше, чем их было на самом деле. Почему? А потому что пепел молчит, отдал человек себя на всесожжение ради любви и мемуаров уже не напишет. Но некоторые примеры все-таки можно вспомнить – скажем, Януша Корчака, Старого Доктора из Варшавы. На самом деле он был не Януш и не Корчак, а Генрик Гольдшмит, но это не суть. У святых и праведников нет национальности. Всю свою жизнь этот человек отдал детям. Лечил их, воспитывал, спасал, писал книги о них и для них. Я, кстати, попыталась найти его произведения в наших книжных магазинах. Ничего нет, зато «Гарри Поттер» штабелями. Ну да ладно, не будем отвлекаться. В 1911 году Корчак создал в польской столице «Дом Сирот», маленький островок справедливости, доверия и равноправия в зыбком, неприютном мире. А потом случилось то, что случилось: началось гитлеровское нашествие, Варшава пала, и детский дом Старого Доктора перевели на территорию варшавского гетто, в преддверие ада. Влиятельные друзья предлагали Корчаку спастись: подготовили ему пропуск, сняли комнату; он предложения не принял, метался в поисках еды для воспитанников, до последнего старался уберечь их от гибели. Не сумел. 5 августа 1942 года 200 детей построили в колонну по четыре и повели на вокзал, где уже ждал их поезд, чтобы увезти в Треблинку, в концентрационный лагерь. Очевидцы вспоминали, что дети не плакали, не рвались, не пытались бежать. Под зеленым флагом короля Матиуша они спокойно шли навстречу газовым камерам и крематорию. Что это было: покорность судьбе, неведение? Думается, просто человеческое достоинство. Кто-то сказал, что достоинство это то, что остается, когда ничего другого уже не осталось. Верно замечено! Быть человеком в горе и в страхе, на пороге смерти – вот самый трудный экзамен, не всякий его сдаст. Наконец колонна подошла к железнодорожным путям. Люди в молчании расступались перед ней. И тут снова забрезжил перед Старым Доктором лучик надежды на избавление: комендант вокзала читал его книги. «Это вы написали «Банкротство маленького Джека?» - спросил он. И услышав утвердительный ответ, сказал: «Вы можете остаться, доктор». Стоит ли говорить, что Януш Корчак отказался. Поднялся в вагон вслед за воспитанниками и был с ними рядом вплоть до костра включительно. Вот и все. Сгинули дети, развеялся дым над закопченной трубой, не осталось и следа от их маленьких жизней. Но Учитель оставил нам свои труды, в которых он утверждает, что никаких детей на самом деле нет, есть люди с особым восприятием, с собственным видением мира. Читали эти труды те, кто именует себя важным словом «педагоги»? Боюсь, что нет. Если бы читали, меньше было бы крику и 21 унижений в наших школах. А так представляете, выходит из дома сытый дяденька или сытая тетенька, кутается в теплое пальто, переставляет ноги в крепких сапогах. Несет в класс свое раздражение, недовольство жизнью и собой; несет бережно и выплескивает на тех, кто ни в чем перед ним не провинился, кто и защититься-то толком не может. А по большому счету, таких и близко к преподаванию подпускать нельзя, чтобы не травмировали, не калечили, не вредили. Вот и сами ученики того же мнения: «Все было бы хорошо, если бы люди, не любящие эту проффессию, не приходили бы в школу, что бы учителя учились правельно общаться с детьми, понимали, что они личности». Юный респондент, укрывшийся за ником KICH, пишет с ошибками, но суть вопроса схватывает верно: все дело в любви. Не любишь свою работу - не гуляй в этом садике, не рассыпай под видом разумного, доброго, вечного ядовитые семена неправедного гнева. Конечно, любовь вплоть до костра включительно – это всегда трагедия, это тяжело, лучше бы поменьше костров. Ну, вот вам еще один рассказ, теперь уже без трагического финала, но тоже о замечательном учителе. Его имя мы уже упоминали здесь: это Константин Эдуардович Циолковский. В Боровском уездном училище он преподавал детям купцов и мещан арифметику, геометрию, черчение, чистописание, рисование, историю и географию. Короче говоря, и чтец, и жнец, и на трубе игрец. Смотритель училища вспоминал: «Уроки г.Циолковского всегда оставляют весьма приятное впечатление. Его приемы преподавания просты, наглядны и практичны, оживляют и заставляют быть внимательными учеников во все время урока. Вследствие такого преподавания дети без особого труда и сознательно усваивают изучаемый предмет»8. Если уж смотритель впечатлился, то дети и вовсе были в восторге: Циолковский учил, играя. Не превозносился, не гордился, не боялся выглядеть смешным. Когда изучали многогранники, клеил их из цветной бумаги, нанизывал на нитку, вешал на шею и шествовал в этих диковинных бусах в училище под изумленными взглядами купцов и мещан. Или мастерил огромный шар из бумаги, клал на тонкие проволочки внизу горящие лучинки и запускал свой «монгольфьер» в ситцевое боровское небо. А то катал на воздушном змее таракана в коробочке, «чтобы он мог почувствовать, до чего прекрасен полет, а заодно и понаблюдать, каким образом скажутся последствия полета на его организм». (Как тут не вспомнить первого космического туриста!) Мальчики ходили на уроки чудака-учителя с удовольствием еще и потому, что Циолковский никогда не сердился. Ну, так уж и никогда! – недоверчиво воскликнете вы. Наверняка ученики не раз давали ему повод для недовольства. Не верите мне, послушайте самого Константина Эдуардовича: «Перед роспуском дети волновались и не учили уроков. Вот тут-то часто я…» Стоп, давайте попробуем угадать, как заканчивается эта фраза. Может быть, «часто я ставил им двойки»? Или «часто я бранил своих нерадивых учеников»? Нет, не угадали: «Перед роспуском дети волновались и не делали уроков. Вот тут-то часто я развлекал их опытами. Например, предлагал вынуть серебряный рубль из таза с водой». Циолковский не раздражался, не впадал в 8 Здесь и далее цит. по Е. Архипцева, «Ученый и учитель милостью божьей», «Наука и жизнь» 2007, 10 22 отчаяние, но продолжал учить всегда, при любых обстоятельствах – только чутьчуть по-другому. Он проповедовал педагогику ненасилия и писал, «что страх наказания следует заменить голосом рассудка, разума, науки». В общем, милейшая картина вырисовывается, почти идиллия. Но справедливости ради к ней следует добавить несколько штрихов. Во время преподавания в Боровске Циолковский был нищ и болен – так, что и передвигаться быстро уже не мог. Более того, он страдал глухотой. После перенесенной в 9 лет скарлатины слух его ухудшился настолько, что учиться пришлось экстерном – будущий ученый не слышал преподавателей. А учеников слышал, вот что любопытно. «Несмотря на глухоту, мне нравилось учительство. Большую часть времени мы отдавали решению задач. С учениками старшего класса летом катались на моей большой лодке, купались и практиковались в геометрии». Интересно, как они это делали? Лежали, наверное, боровские архимеды на песке, чертили палочкой геометрические фигуры, и было это так же радостно и приятно, как грести или плавать. Я вообще почему-то очень ясно себе все это представляю. Вот он идет утром в училище: некрасивый, бледный, плохо одетый; на шее, как папуасские бусы, красуются разноцветные многоугольники. Из окон на него глядят добропорядочные граждане, пожимают плечами, посмеиваются. У них-то и дома ладные, и герани на подоконниках, и самовары на столе, а этот, смотрите-ка, чудак-человек! Ну и где теперь все эти насмешники с их самоварами? Да нет их, канули, как говорится, в Лету. А Циолковского, больного, неустроенного, немолодого ребенка, бездонная река не унесла. Почему? Потому что все его дела точно, до миллиметра, укладываются в определение любви, данное апостолом Павлом. Он был терпелив, не гордился и не завидовал, не искал своего, не бесчинствовал и не раздражался, верил в свои идеи, в своих учеников. Он любил их и на спасительном плотике любви тихо переправился на другой, высокий берег, в Вечность. Кстати говоря, видимо, по этой же причине глухота не мешала Константину Эдуардовичу слышать подопечных: Любовь обостряет восприятие. Она, как писал Оскар Уайльд в горькой исповеди «De profundis», «может прочесть письмена и на самой далекой планете». Ну ладно, - скажут мне, - это все высокопарные слова, литературщина. Намто, обычным людям, Вечность ни к чему. Прожить бы жизнь без трагедий и потерь, уйти без страданий, а там - какая разница! Как говорил Екклесиаст, «кто приведет /человека/ посмотреть на то, что будет после него»? Что ж, в этом есть своя правда. К сожалению, посмертная слава редко сочетается с благополучием при жизни. Опухший от водянки Сервантес, умирающий на бедном ложе, тяжело больной и затравленный властями Булгаков, диктующий жене последние строки великого романа – были ли они счастливы от мысли, что имена их останутся в веках? Не знаю, не знаю. Вот и великий Ронсар с грустной иронией писал: Нет, Рюбампре, куда сытней Прожить свой век купцом богатым Иль, куш сорвавши покрупней, Витийствовать перед Сенатом, 23 Чем славную стезю творить В прислугах музы горемычной, Которой голодом морить Своих ревнителей привычно. 9 Но на самом деле, высокая жертвенность вовсе не обязательна, чтобы полностью реализовать себя при жизни, радоваться каждому дню здесь и сейчас, обеспечить будущее своих детей. Согласитесь, это тоже очень немало, тем более что времена теперь пошли совсем другие, больше располагают к решению сиюминутных задач и к достижению практических целей. Да, все это верно, но и здесь без любви никак нельзя, потому что только она дает нам возможность найти себя. Все знают, что камертон издает звук «ля» первой октавы. На ноту «до» он не зазвучит. Так же и люди – каждый настроен на свою ноту. «Доктор, какая у Вас легкая рука!» - сказала я своему стоматологу. - «Понимаете, - ответила эта милейшая женщина, - я с детства мечтала лечить зубы». Так вот в чем суть: мы делаем хорошо только то, что любим. Заставьте человека заниматься нелюбимой работой, привяжите его к стулу, стойте над ним с палкой – все равно ничего не получится. Один юноша четыре года проучился на двух первых курсах недешевого факультета престижного вуза, и, в конце концов, был отчислен. Я как-то спросила у него: «Скажите, а чем бы Вы занимались, если бы родители не запихали Вас сюда?» А он, оказывается, собирался стать пластическим хирургом. И стал бы – исправлял бы людям носы, уши и другие части тела, и был бы счастлив. Но мама с папой рассудили по-другому, не услышали сына, изрядно испортили ему жизнь. Иногда роль «мамы с папой» играют наши собственные амбиции - хочется заниматься чемто своим, любимым, а амбиции шепчут: «Да что ты, кому сейчас все это надо, иди лучше в менеджеры (адвокаты, дипломаты, прорабы), а не то умрешь под забором». И мы послушно идем, делаем изо дня в день постылую работенку, мечтаем о субботе с воскресеньем, тихо ненавидим коллег, таких же конформистов и товарищей по несчастью. А ведь все могло быть иначе. Не повиновались бы фальшивому шепотку – радовались бы будням, каждой их минуте. Вот послушайте трогательную, почти сказочную историю про человека-снежинку. Жил-был на свете, а точнее, в США человек по имени Уилсон Бентли (совпадение фамилии с маркой роскошного автомобиля – чистая случайность). Он родился в фермерской семье, и на роду мальчику было написано крутить коровам хвосты и беспокоиться о надоях. Но не тут-то было: с детства его завораживали снежинки, их неповторимая, совершенная форма. Он часами мог простаивать во дворе, любуясь хрупкой, ускользающей красотой холодных кристаллов. Родители имели полное право возмутиться и «выбить дурь» из юной головушки. Но они поступили мудрее, купив сыну на скромные сбережения сначала микроскоп, а потом и фотоаппарат. Прошли годы кропотливого труда, и на свет появился уникальный альбом с фотографиями самых разных снежинок, прославивший Бентли на всю страну. В конце жизни он 9 Перевод А. Парина 24 признавался, что любимое дело не принесло ему богатства, однако добавлял: «Я не поменялся бы местом с Генри Фордом или с Джоном Д. Рокфеллером за все их миллионы. У меня есть мои снежинки!»10 Впрочем, иногда вдохновенный труд всей жизни дает и вполне ощутимые материальные дивиденды: бывает же так – и за деньги, и по любви. Взять, например, Билла Гейтса. Это теперь он чуть ли не самый богатый человек на Земле, гуру, изменивший мир. А был когда-то смешным носатым юнцом в скромном свитерке. Но с тринадцати лет обожал компьютеры, интересовался по-настоящему только электронными технологиями, даже университет бросил, чтобы создать Microsoft. Сейчас ясно, что у него все получилось, а тогда, в начале пути, были, наверное, сомневающиеся, и немало. Только он не сомневался, просто занимался тем, что нравилось – и вот вам результат. Так что, дорогие коллеги, прислушайтесь к себе. Не любите свою работу? Скорее меняйте ее, не делайте несчастными себя и других. Как-никак, профессия учителя предъявляет повышенные требования к личностным качествам. И потом, обществу нужны переводчики, бухгалтеры, библиотекари и даже гардеробщики (театры-то, как мы помним, начинаются именно с вешалки). Любите? Ну, тогда флаг вам руки: экспериментируйте, играйте, воздействуйте и влияйте. Вы не станете примитивными манипуляторами, не навредите, не сфальшивите: у вас есть лучший в мире камертон – любовь. Тот, кто правильно расслышал свою ноту, услышит и чужие, он знает, что в октавах человеческих характеров их не восемь, а гораздо больше. VI «В этой маленькой корзинке есть помада и духи, ленты, кружево, ботинки, что угодно для души» Старинная детская считалка Я не люблю Новый год. Никогда не понимала, почему смена цифры в календаре должна вызывать всеобщее бурное ликование. Оголтелые толпы мечущихся по магазинам людей, толкотня в транспорте, у всех в руках нарядные свертки, но глаза погасшие, лица уставшие. А потом эта новогодняя ночь: обильная еда в час, когда и есть-то совсем не хочется, натужная имитация веселья на голубых экранах, грохот фейерверков, сбежавшие от хозяев насмерть перепуганные собаки. Сплошная суета и фальшивка: Новый год – это праздник с ватной бородой. А главное, ничего нового. За ночью придет утро, мы уберем в холодильник салат, подернутый пленкой засохшего майонеза, и с трудом преодолевая ощущение пришибленности, выйдем на холодные замусоренные улицы. С легким паром, господа… 10 А. Николаева, «Человек-снежинка», «Наука и жизнь», 2009, 1 25 То ли дело 1 сентября! Вот это действительно новогодний день. Новое расписание, новые лица, новые задачи. Ведь каждый незнакомый студент, сидящий напротив – это своего рода ребус, головоломка («Отгадай, сколько зверушек спряталось на рисунке»). Когда я была маленькой, а наше хозяйство – социалистическим, еды было мало и качество ее оставляло желать. Чтобы создать у детей дополнительный стимул к поеданию невкусных блюд, на дне тарелок рисовали всякие картинки: зайчиков, собачек, девочек с сачком. Доешь скорее мутное детсадовское варево и увидишь, какая картинка досталась тебе на этот раз. Так вот и с людьми. Сверху – манеры, шуточки, робкий или скучающий взгляд, а что там, на донышке? Похлебай из этого котелка, пообщайся, поговори, послушай, может, и поймешь. Но сложность в том, что работать нам каждый раз приходится не с отдельной личностью, а с группой, с этим «единством непохожих». И подбирают состав студенческой группы, в отличие от экипажа космического корабля, методом тыка, никаких тебе тестов на психологическую совместимость. Никому и дела нет, что им, молодым, амбициозным, эгоцентричным, полным неоправданных надежд, предстоит сидеть бок о бок и довольно тесно взаимодействовать на протяжении нескольких лет. ☺И такое бывает. Захожу 1 сентября в аудиторию. Здравствуйтесадитесь-давайте знакомиться. Как Ваша фамилия? – Кошкина. – Очень приятно. А Ваша? – Собакина. – Вы что, смеетесь? – Да нет, мы правда… Пошутила администрация, увидела в списках поступивших две интересные фамилии и посадила девочек рядом. У аргентинского писателя Хулио Кортасара в рассказах и романах часто появляется тема случайного сообщества людей. В автомобильной пробке, на палубе корабля, в городской суете формируется вдруг тесная группа, а внутри нее, как электрические разряды, вспыхивают взаимный интерес, любовь, вражда. Вспыхивают – и вскоре угасают: в силу обстоятельств, случайное сообщество людей распадается довольно быстро. Студенческая же группа – сообщество вынужденное, и сохраняется оно довольно долго, до самой магистерской шапочки с кисточкой, похожей на снасть глубоководной рыбы-удильщика. Будут ли эти люди жить душа в душу или как кошка с собакой, нам, преподавателям, по большому счету не так уж и важно. Гораздо важнее, что у каждого индивида в этом маленьком сообществе свой тип восприятия, своя способность к запоминанию. Свой темперамент и скорость мышления. Взять, например, память. Давно заметила, что в этом смысле учащиеся делятся на спринтеров и стайеров. Спринтеры быстро схватывают, но быстро и забывают. Стайеру же надо повторять одно и то же раз пятнадцать, но если он запомнил, то уж намертво. А бывают и вовсе марафонцы: к концу учебного года после титанических усилий в памяти у них остается два-три новых слова. Таким ребятам я обычно задаю вопрос: «Вам мама в детстве книжки читала?» В ответ почти всегда недоуменное «Не-е-ет». Способность к запоминанию формируется в 26 первые годы жизни, и если ребенка растили по принципу «На тебе машинку (Барби, мячик), иди, играй», то впоследствии он с трудом воспринимает текст и не может удержать в памяти прочитанное. Скорость мышления тоже разная. Кто-то торопится, говорит, не подумав, ктото отвечает быстро и точно, а кто-то соображает медленно (тугодум не значит дурак, ему просто нужно время, чтобы собраться с мыслями). По Айзенку, скорость умственных процессов есть фундаментальный базис интеллектуальных различий между людьми. Теперь представьте, что у вас в группе парочка торопыжек-спринтеров, дветри светлые головушки и тугодум-стайер. Легче всего работать со спринтерами: они всегда готовы к сотрудничеству, быстрый ответ для них способ самоутверждения. Не забывайте только на следующем уроке переспросить пройденное. Ответы светлых головушек вас порадуют, а иногда вызовут даже легкое чувство ревности: кажется, они всему учатся сами, мы должны их только слегка направлять. А что же тугодум? Да он в такой компании не успевает и рта раскрыть. Скоростные бегуны его перебьют, опередят, умники подавят интеллектом, и к третьему-четвертому курсу он превращается в закоренелого молчуна, который кутается в свое молчание, точно в плащ-невидимку. Велик соблазн его вообще не замечать. Чаще всего так оно и бывает. Однако, как говорил Константин Циолковский, «судить о познании класса лучше всего по ответам слабейших учеников». И правда, легко учить того, кто и без нашей помощи выучится, а вот попробуй поднять человека, если его «тяжел камень ко дну тянет». Ведь не тогда я учитель, когда двоечник у меня плачет за печкой, а отличник довольно потирает руки. Вот если отпетый бездельник вдруг начинает работать, а безнадежный «тормоз» отвечает легко и охотно, то тогда и только тогда можно считать, что экзамен на соответствие выбранной профессии сдан мною на «отлично». Так что возьмемся за дело. Для начала отучим торопыжек перебивать: не крадите чужой ответ! Предупреждаем раз, другой, не помогает? Введем систему желтых карточек – нарежем из желтого картона квадратиков и будем выдавать по одному за каждое несвоевременное выступление. Действует прекрасно! Во-первых, какая-никакая штрафная санкция, а во-вторых, напоминает студентам о футболе, о том, что они – одна команда. Вы скажете, что за игры со взрослыми людьми! Ну, не такие уж они и взрослые в восемнадцать-двадцать лет, сейчас люди по многим причинам взрослеют позже. И потом, в игре любой человек немного расслабляется, раскрывается, с ним становится легче работать. Впрочем, об игре мы поговорим в другой главе. ☼ Как сейчас помню этого юношу по имени Дима. Когда я получила ту группу, меня предупредили: «Ты на него особо внимания не обращай, он все равно молчит». У парнишки нелегко сложилась судьба: поступил на вечернее отделение и «загремел» по призыву в первую чеченскую кампанию. Вернулся живым-здоровым, перевелся на дневное, но сидел тихо, думал о своем, глаза смотрели куда-то внутрь. И я не послушалась совета коллег: спрашивала его часто, но никогда не критиковала, зато хвалила при первой возможности. К счастью, группа 27 подобралась добрая, понимающая. Терпеливо ждали, когда ответит, радовались, если правильно. И без желтых карточек обошлось. Через год в таком режиме он начал быстрее вспоминать слова, говорил охотнее, лицо посветлело. А потом уже занимался наравне со всеми, государственный экзамен сдал легко и уехал в Перу работать в Торгпредстве. Вот тебе и «не обращай внимания». Что общего между преподавателями и врачами? А то, что ни в той, ни в другой профессии не бывает мелочей. Например, почему этой девочке так нелегко дается язык? Лицо живое, взгляд внимательный, занятий не пропускает, а результат мог бы быть и получше. Надо за ней понаблюдать. Она старательно записывает, отвечает вдумчиво, но когда слушает ответы других, машинально начинает рисовать в тетради. На полях возникают рыбы, цветы, лица. «Скажите, Вы не увлекаетесь фотографией или дизайном?» - спрашиваю я ее. «Раньше увлекалась, но теперь на это нет времени». Вероятно, по сенсорной классификации она принадлежит к визуальному типу. «Визуалы» воспринимают информацию в виде образов и картин, и теоретические выкладки даются им с трудом. Например, Вера Мухина, скульптор от Бога, признавалась: «Я не могу читать философских книг – нет зрительного образа. Когда я читаю что-либо, я моментально вижу все это, всегда построю пейзаж, где происходит действие».11 Если «визуал» связал свою жизнь с изобразительным искусством, флаг ему в руки. Но как быть, коли вместо занятий любимой художественной фотографией или живописью он вынужден зубрить грамматические формы, никаких зрительных образов не вызывающие? Надо просто объяснить человеку, что трудности в учебе вызваны не отсутствием способностей, а особенностями восприятия, и возможно, он приободрится, прислушается к себе, и дело пойдет на лад. А можно и самим пофантазировать, добавив «визуальности» в свои объяснения. Например, при спряжении некоторых испанских глаголов гласная в корне в ударной позиции чередуется с дифтонгом, а в безударной остается неизменной. Это «гласные-орехи»: нажмешь – распадутся на две половинки, не нажмешь – останутся целыми. Или вот еще: есть слова, окончание которых усекается перед определенными частями речи и в определенных формах. Это «слова-ящерицы», они отбрасывают хвостик. Ах, ну что за детский лепет, - скажут критически настроенные читатели. Рассказывайте, пожалуйста, про ваши «орехи-хвостики» ученикам младшей школы, а мы со взрослыми людьми работаем. Отчасти они, конечно, правы, но только отчасти. Визуальное, образное восприятие действительно присуще детям, но «визуал» сохраняет эту детскую черту на всю жизнь. В аудитории проще всего работать с «аудиалами»: слово для них – родная стихия. А вот к «кинестетикам» нужен особый подход. Их легко узнать по манере поведения. Для людей кинестетического типа важны ощущения, действие, движение; на уроке им не сидится. «Кинестетик» все время старается чем-то заняться – разбирает и собирает ручку, возводит хитроумные конструкции из 11 Цит. по: Софья Руднева «Символы Веры», «Вокруг света», авг. 2009 28 ластиков, точилок и карандашей, позаимствованных у соседей по парте. Такая активность раздражает, но не торопитесь сердиться, это непродуктивно. Подготовьте для непоседы особые задания – например, пересказать текст от первого лица, представив себя на месте одного из персонажей. Или пересадите на свой стул и попросите задать вопросы остальным студентам, пусть поиграет в «препода» и разрядит напряжение, вызванное вынужденной пассивностью. Если бедняга совсем уж замучился от бездействия, разрешите ему пройтись по классу, пошлите за мелом, наконец. Все лучше, чем тратить драгоценное время на «разборки». Кстати, в юности все люди немного «кинестетики», такова уж возрастная особенность. Поэтому первокурсникам особенно трудно дается спряжение глаголов, премудрость, требующая зубрежки, зубрежки и еще раз зубрежки. «Ты, я, он, она» - вместе не дружная семья, как пелось в одной детской песенке, а мука мученическая. Однако и это нудное, но необходимое занятие можно превратить в игру. Делим группу на пары и начинаем играть в теннис, только вместо мячиков раздаем глаголы: ты называешь первую форму, он – вторую и так далее. Быстрее, быстрее! Забыл, замешкался? Один-ноль в пользу соперника. Есть еще игра под названием «Я что-то потерял». Водящий называет по порядку все глагольные формы, но одну пропускает. Остальные должны сказать, какую. Так ребята учатся не только спрягать, но и внимательно слушать друг друга, и если эта привычка сохранится в дальнейшем, без желтых карточек можно будет обойтись. Разумеется, темпераменты у наших подопечных тоже разные. Сангвиник – подарок судьбы. Он уверен в себе и стабилен. Не обижается, не унывает, учится спокойно. Вот меланхолик – это уже посложнее. Чуть исправишь – уже уголки рта поползли вниз, брови встали домиком: «Ну да, у меня никогда ничего не получается!» Такому нужно дать надежду, приободрить. Тут важны оттенки. Если ошибся, скажите: «Отчасти Вы правы, но…». Вообще слова «вы правы» производят на человека магическое действие, видимо, потому, что наши зашоренные и затюканные сограждане слышат их нечасто. ☼ Как сейчас помню, еду в видавшей виды маршрутке с одного кладбища на другое. Теснота, духота, настроение подавленное. В рюкзаке – урна с прахом близкой родственницы, везу хоронить. Вместе со мной в чудо городского транспорта втиснулся мужчина лет тридцати пяти. Пахнет перегаром, лицо помятое, на тощей груди татуировка. Только сел – и тут же начал ворчать: «А что это вы здесь расселись со своим рюкзаком, пересаживайтесь туда!». Спорить с ним не было сил, и я машинально ответила: «Да, вы совершенно правы». Он уставился на меня в изумлении: «Вы сказали, что я прав? Я – прав!? Мне такого никто никогда не говорил!» Дальше последовала длинная печальная исповедь: был на войне, убивал людей, не может себе этого простить, потерял себя. Открылся человек случайному попутчику, и никаких сеансов психоанализа не потребовалось. Всего-то два слова: «Вы правы». Но вернемся к меланхоликам. Оценки им иногда рекомендуется завышать. Хотите поставить 88? Да уж округлите, не будьте рабом цифры. Поставьте 90, потерпит Болонская Система, ничего ей не сделается. Только два балла, а какова 29 разница! Уже не «В» («Более-менее»), а «А» («Ах, какая прелесть!»). Наши студенты зависимы от этих условностей, принимают их всерьез и по молодости еще не подозревают, что жизнь готовит им такие экзамены – целого алфавита не хватит. Ну, а что же холерики? Тут хлопот не оберешься, сплошные перепады и протесты. То восторг и энтузиазм, а то вдруг все противные, учиться скучно, и задания я вашего делать не буду! Вокруг них следует ходить на мягких кошачьих лапках со втянутыми коготками, иначе они не только сами заведутся, но и всю группу так раскачают, что минут пятнадцать от занятия долой. Вот эта, например, девица. Умница, талант, но как же с ней нелегко! Чуть что, сразу: «А я не согласна!», «Не имеют права!», «Вот я им все скажу!». Ладно, я-то знаю ей цену, но на экзамене, перед незнакомой комиссией эта горячая головушка непременно «возникнет» и получит оценку ниже той, которую действительно заслуживает. Начинаем маневр: « Юля, а у меня есть для Вас подарок» - «Какой?» - «До конца семестра не скажу». Несколько месяцев я добросовестно интриговала ее разговорами о подарке, и, наконец, принесла испанскую фигурную бутылочку в виде тореро, дала подробную инструкцию: «Утром перед экзаменом открываете бутылочку, помещаете туда свой характер, плотно закручиваете и оставляете на полке. Придете домой с отметкой – можете характер выпускать». Она не обиделась, засмеялась – подарок все-таки. В день экзамена подхожу к аудитории: ну точно, уже митингует. «Безобразие! Почему нас не впускают? Вот я сейчас пойду!» - «Юля, а где бутылочка?» - «Какая бутылочка? Ах, бутылочка…» И все, затихла, спокойно отправилась сдавать и получила свою законную пятерку. «Ну, зачем такие ухищрения? К чему выписывать кренделя перед человеком, с которым вы расстанетесь и не увидитесь больше никогда? Не все ли равно, как он сдаст этот несчастный экзамен?» - спросите вы. Нет, не все равно. «Не думай о секундах свысока», - поется в известной песне. Не следует пренебрегать моментами триумфа или моментами поражения, это все кирпичики, из которых у юных существ постепенно складывается жизненная установка, а уж деструктивная или конструктивная - во многом зависит от нас с вами. Да, чуть не забыла: вон в уголке тихо сидит флегматик. Это утес, о который легко разобьются все ваши порывы и благие намерения. Раззадорить, расшевелить флегматика трудно, воздействиям он практически не поддается. Что ж, таких студентов судьба посылает нам для смирения, чтобы не думали, будто возможности наши безграничны. Так что, как видите, варианты вам могут попасться самые разные. Холерик«спринтер», флегматик-«стайер», сангвиник-«светлая головушка» - это все, как говорится, классика жанра, бывают сочетания и посложнее: холерик-«тугодум», например. Не сразу находит правильный ответ и злится на себя, на вас, на целый мир. Может даже выскочить и дверью хлопнуть, видали мы и такое. А вы терпите, присматривайтесь, ищите подходы. И не спешите записать ученика в дураки, это больно ранит его самолюбие, снижает самооценку. А кому как не нам с вами знать, что самооценка, характер и судьба – звенья одной цепи. Помнится, в предыдущей главе говорилось, что профессия требует от преподавателя особых личностных качеств. Каких? Давайте посмотрим. Я бы 30 расположила их в следующем порядке: терпение, щедрость, любопытство. Все они тесно связаны друг с другом и по отдельности в рамках профессионального мастерства особого значения не имеют. Терпение помогает нам сохранять душевное равновесие; не просто сдерживать себя, а именно не сердиться, когда приходится по двадцать раз объяснять одно и то же или выслушивать робкий лепет вместо грамотного ответа. Эту черту можно тренировать и развивать – ведь ходим же мы в тренажерные залы, чтобы «качать» мышцы. Так вот, аудитория – это такая «тренажерка», позволяющая развить качество, которое пригодится не только в работе. За терпением следует щедрость, умение отдавать. У испанского поэта Антонио Мачадо есть коротенькое стихотворение: «В ладони грошик сожмешь - / Не потратишь и сбережешь./ Монетку души оставишь - / Не потратишь и потеряешь». Знания преподавателя лишены смысла, если он не умеет ими делиться. Когда гениальный переводчик (экономист, юрист) входит в аудиторию, он должен не хвастаться своими богатствами, а отдавать их, иначе он будет не учителем, а «скопидомкой-мильонершей средь голодающих сестер». Помню, у нас в университете преподавала талантливейшая женщина, неординарная личность, замечательный литературовед. Однако же была у нее неприятная особенность: всех своих дипломников она нещадно «резала», ни одного до защиты не довела. Скверный характер? Возможно. Но возможно и другое: бессознательная ревность к тому, кто моложе, кто может «встать на крыло» и со временем превзойти ее, несравненную. Так неразумная мать отказывается красиво одевать подрастающую дочь, чтобы та, повзрослев, не расцвела, не затмила материнской красоты. Действительно, отдавая накопленное, мы открываем нашим подопечным путь к собственным высотам. И пусть со временем они догонят и даже перегонят нас: ученики должны превосходить учителя, в противном случае эволюция человеческих знаний остановится. Так что вот она, моя пещера Аладдина, берите. Трудно унести столько сразу? Ничего, я терпелива, не стану взваливать на ваши плечи слишком много, не поленюсь ходить туда и обратно, принося то одно, то другое. Помните загадку: «Что это такое: чем больше из нее берешь, тем больше она становится?» На самом деле там имеется в виду яма, но и в нашем случае это верно: как ни парадоксально, чем больше мы из сокровищницы выносим, тем больше наши богатства. Кстати, любопытство очень помогает их увеличивать. Не довольствоваться тем, что есть, все время искать новое, интересное, читать, размышлять, ездить на семинары, учиться. Франсиско Гойя, уже старый и больной, оставил нам потрясающий рисунок: дряхлый старик еле ковыляет, опираясь на две клюки, а с изрезанного морщинами лица смотрят ясные юные глаза. Надпись под рисунком гласит: «Я все еще учусь». Учиться полезно всегда, до седых волос. Кстати, говорят, это помогает предотвратить «знакомство с немцем, от которого все сходят с ума», болезнь Альцгеймера. И потом, любопытство не только позволяет пополнять «закрома родины», но и питает терпение. Я не стану сердиться на человека, если он мне искренне интересен. «А что ты такое, почему так реагируешь, отчего любишь одно и отвергаешь другое?» Любопытство к людям заставляет внимательно вглядываться в тех, кого мы собираемся щедро одарить. В ответ на это 31 внимание они отплатят той же монетой: будут терпеливо слушать и учиться, не пожалеют своего времени и сил на наш предмет, проявят к нему искреннее любопытство и живой интерес. В конечном итоге, что нам еще надо! VII Он далеко не так прост, как вы думаете, и совсем не так прост, как думает он сам» Дж. Р. Р. Толкин, «Хоббит» Все мы в детстве играли в крестики-нолики. Увлекательная игра, но не сложная. Играй хоть на доске, хоть на листе бумаги, хоть на песке. Расчерти поверхность на клеточки и расставляй себе незатейливые фигурки: тут мои, тут чужие. Мы, учителя, любим это занятие чрезвычайно и играем самозабвенно. Вот способные ученики (крестики), вот неспособные (нолики). Способных похвалим, остальным поставим двойку и забудем. Будем вести себя, как неразумные дети, не задумываясь, не анализируя, не ожидая волшебных метаморфоз: нолик, он нолик и есть. Но можно ведь и по-другому. Спросим себя: почему один знания на лету хватает, а другой, сколько ни бьется, все как о стенку горох? Из чего вообще состоит способность к обучению, этот сладкий пирог, который всем по вкусу, но, как ни странно, не каждому по зубам? Рецепт его приблизительно таков: быстрота восприятия и склонность к анализу в равных частях, хорошая, свежая память, словесная гибкость высшего качества, устойчивость внимания по вкусу. Да, и соль, конечно, – то есть, интерес к новому, готовность постигать его независимо от уровня трудоемкости. Довольно сложный состав, хоть один ингредиент упустишь, и все, вместо пирога получишь безвкусную лепешку. Школьным учителям в этом смысле проще: они сами подбирают и смешивают драгоценные продукты, к ним ученики приходят мягкими, гибкими, открытыми. Нам, институтским преподавателям, куда труднее, ведь перед нами практически сложившиеся личности из теста, которое замешивали не мы. Там и родители успели в полной мере потрудиться, и школа, и жизнь, эта бесцеремонная домоправительница, свою лепту внесла. «Вам, наверное, мало читали в детстве?» - задаю свой обычный вопрос клинически неспособной девице с водянистыми глазами неопределенного цвета. И слышу в ответ: «А у меня вообще детство было очень… трудным». Сказала – и застыла на полчаса, погрузилась в какие-то горестные воспоминания. В таких сложных случаях можно, конечно, оставить все как есть, брезгливо умыть руки – не нашего, мол, это ума дело. Но гораздо интереснее пренебречь чистотой ухоженных пальчиков, не пощадить маникюра и по локоть погрузиться в чан: перемесить, переделать, добавить. ☼ Как сейчас помню эту упрямо наклоненную голову, взгляд исподлобья, насупленные брови. Ухоженный, полноватый юноша (питается, видимо, неплохо), одет с той изысканной небрежностью, которая требует немалых затрат. В часах я не разбираюсь, но на запястье явно не «Чайка». Словом, типичный новорусский 32 ребенок, который рос на руках у нянек и учился в частных школах, где учителя состоятельным родителям слова поперек не скажут. На объяснения реагирует вопросом: «А это что за ерунда?» и всем своим видом словно говорит: «Отстань, чего прицепилась?». В общем, испекли колобок. И мне с таким работать? Ну да, сама подрядилась. Ладно, будем перемешивать. Года через два под толстой коркой нагловатого невежества обнаружились незаурядные способности, азарт, живой интерес, упорство. Как такое удалось? Потом расскажу, сейчас не об этом речь. Главное, переделывать никогда не поздно, было бы желание. Очень важно понимать, что способности не статичны, они динамичны, а значит, могут развиваться. Давайте по порядку: быстрота восприятия, например. Этот фактор формируется в детстве и зависит от внимания, которое родители уделяли своему чаду в раннем возрасте. Часто доводилось мне видеть ребят избалованных и запущенных одновременно. Таких растили по принципу «На, только не приставай!». У них было все: куклы, компьютеры, модная одежда, машинки (сначала игрушечные, а потом и настоящие). На них охотно тратили деньги, а времени пожалели: не читали, не разговаривали, ничего не объясняли. Потом родители горько сетуют: «Мы ему все дали, а он не учится, дубина стоеросовая!». Сами виноваты, упустили время; годам к восемнадцати-двадцати восприятие замедляется настолько, что изменить что-то почти невозможно. Тут как в гимнастике: детские косточки гибкие, а подрастет – и все, поздно на «мостик» ставить. Как работать с такими «пациентами»? Попытаться восполнить то, что они недополучили в детстве: не понял сразу – объясним еще раз, по-другому, не пожалеем драгоценных минут, отпущенных на урок. Будем чаще интересоваться их мнением, искать чувствительную струнку, какой-нибудь интерес, которым близкие пренебрегали. Только не отрекайтесь сразу, не записывайте в «нолики», это всегда успеется. Как говорила Тамара Захаровна Черданцева, замечательный преподаватель итальянского языка, Учитель с большой буквы, не должно быть отпетых. Хотя, впрочем, очень может быть, что у вас ничего не получится. Почему? А потому, что из закормленных, задаренных, избалованных детей со временем вырастают образцовые потребители, живущие по схеме «хочу - не хочу, нравится не нравится». Потребитель пассивен, не настроен на усилие, на преодоление. Не интересно? Бросит. Непонятно? Вникать не станет. Нет, они будут ходить на занятия, что-то записывать и отвечать. Но их лица похожи на мониторы в «спящем» режиме, глаза смотрят и не видят, а во взглядах – скука смертная. Поведение студента-потребителя блестяще описано в работе Эриха Фромма «Иметь или быть»: «Студенты, ориентированные на «обладание», слушая лекции, воспринимают слова, улавливают логические связи и общий смысл; они стараются сделать максимально подробные записи, чтобы затем зазубрить конспект и сдать экзамен. Но они не думают о содержании, о своем отношении к этому материалу, он не становится частью собственных мыслей студента. Содержание и студент остаются друг другу чужими».12 Своими конспектами, механически запомненными обрывками знаний 12 Эрих Фромм, «Иметь или быть», АСТ МОСКВА, 2008 33 такие ученики откупаются от преподавателя, как когда-то родители откупались от них: «На, только отстань». Иногда кажется, что они даже боятся выучить лишнее, боятся потревожить дремлющий мозг ненужными, с их точки зрения, мыслями. Как говорит Фромм, «Мысли, которые не укладываются в систему привычных категорий, у таких людей вызывают страх, как и все, что растет и изменяется и тем самым выходит из-под контроля». У меня подобные «клиенты» вызывают тихое чувство отчаяния, как будто бьешься о стену, обитую дорогим бархатом, стучишься в нарисованную дверь. Но все-таки не надо сразу опускать руки: вдруг Сезам в конце концов откроется? Можно попробовать удивить их каким-нибудь неожиданным вопросом или комментарием, угостить на уроке конфетой за удачный ответ, и хвалить, хвалить при первой возможности. Конечно, при таком поведении вы рискуете прослыть чудаком, но Бог с ней, с репутацией, когда на кону такие важные вещи как способность думать и желание узнавать. Любой проблеск оживления на лице, малейший признак азарта – уже немалый успех, та ниточка, за которую потом можно тихонько потянуть и постепенно начать разматывать клубок безнадежно спутанных мыслей и мотивов. Да-да, не размотать, а именно начать разматывать, потому что работу, начатую вами, потом может продолжить и успешно завершить сама жизнь, личный опыт человека за пределами университета. Однако пойдем дальше. Что там было в рецепте? Ах, да, склонность к анализу. Развить это качество у студентов проще тому, кто самого себя не считает оракулом. Как говорил Ортега-и-Гассет, «если учишь чему-нибудь, научи одновременно сомневаться в том, чему ты учишь». Не следует воспринимать каждое свое слово как аксиому, лучше переспросить лишний раз: «Вы с этим согласны? Нет? Почему?». Сейчас, слава Богу, плюрализм мнений в чести, можно подвергать сомнению светлые идеи любого пророка. А можете и в поддавки сыграть, высказать что-то заведомо неверное: «Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что…». Пусть исправят, вашему имиджу это не повредит, а самооценку студента повысит. И вообще, сомнение – великая вещь, первый шаг к сознательному осмыслению. Ну, скажете вы, некогда нам в игрушки играть и театр устраивать, программу не успеем пройти. А зачем эту программу проходить, если от нее толку никакого. Отчитались, отрапортовали и забыли. И ученики ваши все забудут. Теперь следующий ингредиент – память. Ее развить не так уж и сложно, работая по методу «два шага вперед, шаг назад». Объяснили новый материал – вернитесь к нему через какое-то время. Ничего не помнят? Вернитесь еще раз, только попозже. И обязательно настаивайте, чтобы все записывали, как говорится, напишешь пером, не вырубишь топором. Я вот, например, разрешаю на контрольных пользоваться тетрадями. Народ удивляется, недоверчиво спрашивает: «А если я туда весь урок перепишу?» Да Бога ради, мне того и надо, чтобы все в столбик и на закладочках. Кто сам учился в ВУЗе, хорошо знает, что лучший способ подготовки к экзаменам и зачетам – грамотно составленные «шпоры». Тут уже не банальное паразитическое списывание, а плоды честных трудов. И посещаемость от этого, кстати, тоже возрастает: студенты стараются не прогуливать уроков, боятся пропустить что-то нужное. Разумеется, истинную мотивировку своего неслыханного 34 либерализма я от них скрываю. Пусть думают, что я такая добренькая, лишь бы результат был. Однако повторение – еще не самое главное. Главное в процессе запоминания интерес. Однажды, когда моя дочь была совсем маленькой, она добралась до кухонного шкафчика, вытащила на пол все крупы и, пока я болтала по телефону с подругой, проглотила полкило сырой фасоли. Я не слишком встревожилась: как и следовало ожидать, через некоторое время фасоль в совершенно неизменном виде покинула ее организм естественным путем. Такая же участь ожидает все, что заучено без интереса. Голова-то у человека одна, а уха – два. Что в одно войдет, то в другое и выйдет, не усвоится, забудется безвозвратно. Вот и Эрих Фромм говорит: «Подмечено, что запоминание тесно связано с непосредственной заинтересованностью»; именно Фромм обратил внимание на этимологию слова «интерес», которое «восходит к корням латыни «inter-esse», то есть дословно: «быть в середине» Кстати, любопытно, что и финское прилагательное «mielenkiintoinen», «интересный», буквально переводится как «удерживающий ум». Занимают нас новые знания – ум зафиксирует их. Нет – оставит без внимания. Так постараемся сделать свои занятия увлекательнее, благо возможностей для этого предостаточно. Между прочим, внимание аудитории также целиком зависит от нас. У моей бабушки, учительницы русского языка с тридцатилетним стажем, было такое выражение: «Держать класс». Это значит, полностью владеть вниманием учеников, направлять его, если надо. Способов держать аудиторию много, каждый выбирает себе по вкусу. Один мой знакомый преподаватель во время лекции даже влез на стол, благо возраст и комплекция позволяли. Оригинальный метод, но я бы предпочла другие, более классические. Понимаю, тем, кто преподает бухучет, нелегко придать очарование дебету с кредитом. Но если вы ведете гуманитарную дисциплину, вам и карты в руки. Впрочем, и с бухучетом не все так однозначно. Моя соседка, преподающая этот важный и серьезный предмет, однажды устала от невнимания студентов и рассказала им такую притчу: Во время строительства собора в Праге кто-то проектировал, кто-то возводил стены, а кому-то досталось менее почетное занятие: вывозить обломки камней. Когда этих работяг спросили, что они делают, один ответил: «Вывожу мусор». Другой вздохнул: «Зарабатываю семье на хлеб». А третий сказал: «Помогаю стоить храм». То есть, при прочих равных, в зависимости от того, как человек воспринимает свое дело, он всю жизнь будет или таскать мусор, или зарабатывать на корку хлеба, или строить храм - иначе говоря, ощущать высокую причастность к творчеству. Вдохновение – это искра, способная разжечь любые дрова. ☼ Как сейчас помню этого немолодого, не очень здорового преподавателя истории. Тяжело опираясь на палку, он входит в аудиторию, заполненную студенческой молодью. Первокурсники пока мало расположены к постижению наук, они больше заняты флиртом, кокетничают и прицениваются друг к другу, пребывают в беспокойном броуновском движении. Однако, завидев старика с забинтованной рукой и в толстых темных очках, тревожно замолкают. А он не спеша усаживается на стул, выдерживает небольшую паузу и произносит: «А вы 35 знаете, что снежный человек существует?». И все. Рты, только что жевавшие Орбит без сахара, удивленно приоткрываются, глазки перестают стрелять по сторонам. Все смотрят на учителя, слушают только его, аудитория принадлежит ему безраздельно. Если, проходя по коридору в конце пары, я слышу за дверью бурные аплодисменты, то точно знаю, там только что закончилась лекция по истории, и читал ее он, ученый и фантазер, властитель юных умов. Но вернемся к рецепту. Что там у нас? Словесная гибкость. Вот с ней дела обстоят куда сложнее. Позволю себе побрюзжать, но молодежь нынче пошла косноязычная. Почему? Читают мало, сидят часами в сети, таскают оттуда разные калечные фразочки. Слова-паразиты так и сыплются от них, как блохи от бомжей. Самое докучливое насекомое – «как бы», раздражает до безумия: «Ну, как бы в Испании демократия как бы стала развиваться как бы после смерти Франко». То ли есть такая страна – Испания, то ли нет, то ли там демократия, то ли еще что, то ли жив Франко, то ли почил. «Какбизм» происходит от неуверенности в своих знаниях, оттого, что трудно подбирать нужные слова, даже самые простые. Что ж, учредим конкурс на лучшего «какбиста», будем считать блох в каждом ответе и победителю вручим конфетку – я их специально для такого случая всегда ношу в сумке. И, что любопытно, конфеты эти студентам не сладки, они их есть не торопятся и «премии» стараются избегать. В результате примерно через месяц паразиты начинают вести себя скромнее, а потом и вовсе исчезают. И не лень вам с этим возиться? – спросят меня. Не лень. Для преподавателей, как и для врачей, мелочей не бывает. Единожды завладев вниманием слушателей, вы должны его время от времени переключать: монотонность может легко убить даже самый живой интерес. Если ведете семинар, меняйте виды работы, чередуя простые и сложные, если читаете лекцию, иногда останавливайтесь и задавайте вопросы. Ведь вы – дирижер, контрабасы, флейты и скрипки студенческих мыслей и слов все девяносто минут повинуются исключительно вашей палочке. Палочке, а не дубинке. Ну, и наконец, последнее – соль. То есть, готовность воспринимать новую информацию и работать с ней, какой бы сложной она ни была. У этой открытости знаниям есть мерзкий антипод, леность ума, которая тупо бубнит: «А оно нам надо? Не были мы ни на каком Таити, нас и здесь неплохо кормят». Тут уж встает вопрос мотивации: зачем я должен делать то, что делаю? Ответы могут быть самыми разными, в зависимости от личных приоритетов. Самый простой мотив, заставляющий студента учиться – это амбиции, стремление непременно достичь успеха. Мотив незатейливый, но мощный; тот, кто им руководствуется, будет пахать как вол ради высокого рейтинга и красного диплома. О, этот красный диплом! Он, как знамя, реет над стройными рядами «ботаников». Пусть себе стремятся, не будем их разочаровывать, не станем раскрывать страшную тайну: от цвета дипломной корочки в жизни не зависит ровным счетом ничего, ею не прикроешься ни от неразделенной любви, ни от финансовых потерь, ни от болезней. Сохраним наше знание в секрете, вырастут – сами поймут. Иногда запросы учащихся скромнее: необязательно рваться в лидеры, но и «лузером» быть тоже не хочется. Это мотив избегания неудачи. Он силен у тех, чьи 36 природные способности по несчастливому стечению обстоятельств не совпадают с профилем ВУЗа. Например, вышел бы из человека талантливый механик, но родители рассудили иначе и поместили чадо в престижный университет гуманитарной направленности. И что прикажете ему делать? Можно махнуть на себя рукой, переползать кое-как с курса на курс на чужих конспектах, рядиться в одежки Иванушки-дурачка (вот такой уж я уродился!). Но можно пойти по более трудному пути - по пути преодоления. Зубрить, повторять, переписывать и пересдавать. Упорство иногда приносит удивительные результаты. Есть даже такая еврейская притча: один мальчик никак не мог заучить главу из Торы. Твердил, твердил – все без толку. Родители устали от бормотания незадачливого ученика и выставили его заниматься в хлев. Упрямец продолжал там свои безуспешные экзерсисы до тех пор, пока осел, стоявший рядом в стойле, не отверз уста и не произнес всю главу без запинки. Увидев это чудо, Создатель сжалился над бесталанным отроком и сделал его мудрецом. Так-то вот. Притчи притчами, а я таких студентов искренне уважаю. Пусть результаты не блещут, но зато у них есть мужество преодолевать себя, а это, как мы знаем, задача не из легких. Некоторые хорошо учатся просто потому, что хотят, чтобы ими были довольны. Психологи называют это аффилиацией, желанием наладить добрые отношения с окружающими людьми, в том числе и с преподавателями. Что ж, и такая мотивация неплоха, поскольку свидетельствует о конструктивном жизненном сценарии: «Я хороший, ОНИ хорошие, жизнь хороша». Однако самый ценный мотив - не амбиции, не стремление нравиться или преодолевать. Самое ценное, настоящая соль земли – это увлеченность учебой ради учебы, тяга к знаниям ради знаний. Она наблюдается лишь у тех, кто правильно расслышал свою ноту и делает именно то, что любит делать. В работе с такими учениками не нужно ни воздействовать, ни влиять, можно просто сотрудничать, а это так легко и приятно! Сочетание способностей и мотивов бывает самым разным. Имеется и то, и другое? Прекрасно, попутного ветра! Есть мотив, но нет задатков? Сложный случай, но вполне преодолимый. «Сколько учителей нужно, чтобы вкрутить лампочку», спрашивается в известном анекдоте. Ответ: «Один, но при этом лампочка должна хотеть, чтобы ее вкрутили». Когда человек хочет, чтобы его научили, он рано или поздно добьется неплохих результатов, если, конечно, какой-нибудь «корифей» от педагогики не оборвет ему крылышки. Если природная одаренность высока, но мотив отсутствует, это печально. Вот он входит в аудиторию, этот enfant terrible, притча во языцех всего факультета. Голова высокомерно поднята, веки прикрыты, взгляд куда-то мимо. Непременно опоздает, хлопнет дверью, сядет за пустой стол – ни учебника с собой, ни тетради. Спрашивать его бесполезно, он к занятиям не готовится. Мог бы, конечно, парень-то способный, но не станет, не снизойдет, поскольку презирает и учителей (преподают всякую ерунду!), и однокурсников (тупые карьеристы!). Где-то в глубине души презирает, видимо, и самого себя – за то, что торчит в этом идиотском «универе» вместо того, чтобы заниматься любимым делом, рок-музыкой. Входить с ним в контакт я не стану, ни минуты лишней на него не потрачу, оставлю все как есть. Сам 37 виноват: если противно делать то, что ты делаешь, бросай. Не хватает мужества бросить? Так нечего вымещать свою неудовлетворенность на окружающих. Он, разумеется, дотянет до пятого курса, покинет с облегчением постылые стены, а мы его с удовольствием забудем. В конце концов, откуда взялась уверенность, будто этот студент «в Гарольдовом плаще» так уж одарен? Он же сам себя по доброй воле в «нолики» записывает, а значит, не слишком-то и умен. Ведь, как пишет Владимир Леви в книге «Приручение страха», «тупость – это безработная одаренность в сидячей забастовке протеста».13 Интересно, а бывает так, что ни способностей, ни мотивов? Увы, бывает. Тогда почему же этот человек здесь учится? Ответ находим в коротком диалоге: «Скажите, как вы с такими дефектами речи стали диктором на радио? У вас, наверное, там блат? – Посему блат? Сестла!» Блат – великая сила, он и горы с места сдвинет, и море в бутылочку сольет. И вот просиживает человек казенный стул, занимает чужое место, а я смотрю в пустые глазки и думаю: «Э, милый, да ты дурак!» Лицемер-компьютер подчеркнул «дурак» красным, делает вид, что эта лексическая единица ему незнакома, и вообще такого слова нет. ☺ И такое бывает. Один молодой и наивный учитель попросил третьеклассников придумать слово на букву «Ж». Стоит ли говорить, что весь класс закричал… Ну, не «жаворонок», конечно. Учитель оскорбился и сказал: «Такого слова нет!» «Как же, - резонно возразили дети, - «ж...» есть, а слова нет?» Так вот, и слово «дурак» есть, и дураки на нашем жизненном пути встречаются. Разнообразие их велико. Бывают дураки агрессивные, дураки добродушные, дураки жалкие. Объединяет их только одно качество: дурак всегда абсолютно доволен собой. Он ни к чему не стремится, ни в чем не ориентируется, не пытается разобраться. Зачем? Его и так неплохо кормят. Тут уж, как говорится, медицина бессильна. Не пытайтесь дурака изменить или переучить, только потеряете «время, благие мысли и труды». Это камень, который не прорастет, как ни поливай, о него разобьются все усилия и порывы. Единственное, что от нас с вами в такой ситуации требуется – это не оскорбить, не обидеть. Ну, не дал Бог бедняжке ума, что ж теперь? Пусть он станет испытанием для нашей выдержки. В конце концов, кто здесь воспитанный человек? ☼ Как сейчас помню, из этой группы я выходила с полным сознанием профессиональной несостоятельности. Они не слушали, не желали ни понимать, ни запоминать. Приносили на уроки яркие плюшевые игрушки и самозабвенно играли. Списывали, прогуливали, болтали и даже кусали друг друга. Правда, были в этом дружном коллективе недорослей две «светлые головушки», но и они успешно мимикрировали под абсолютное большинство. Так что все мои уловки и приемчики выглядели беспомощным трепыханием, и к концу семестра я чувствовала себя 13 Владимир Леви, «Приручение страха», «Метафора», 2009 38 дряхлой клячей из анекдота: «Весь вечер под куполом цирка говорящая лошадь!» А лошадь старая уже, грохнулась с каната на опилки и шепелявит: «Ну не шмогла я, не шмогла!». Вот и я «не шмогла». Но все-таки тот неудачный опыт меня задел. Не смогла, а почему, не могу понять. Утешение принесли слова из книги Фромма «Иметь или быть»: «Потребитель – это вечный младенец, требующий соски». Младенец не потому, что наивен и чист душой, а потому, что ничего не умеет и не хочет делать, умеет только брать, потреблять и поедать. Ну вот, - недовольно скажете вы, - начала за здравие, а закончила за упокой. Завела разговор о способностях, а сама про дураков рассуждает. Что ж, утешения ради могу добавить, что дураков все-таки абсолютное меньшинство, и прежде чем причислить человека к этому достославному виду, надо испробовать все, что в ваших силах: в любой субстанции может сыскаться свое жемчужное зерно. Досадно было бы не разглядеть его и выбросить. VIII «Ты собирался стать мне родной матерью!» Астрид Лингрен, «Малыш и Карлсон» У меня выдался тяжелый год. Болезнь близкого человека, две недели в мрачной больничной клоаке (по-другому и не назовешь); потом морг и кладбище, безрадостные хлопоты. Я устала, мне все невкусно. Гулять? Не хочу. В кино? Не интересно. На каток? Лень! Нет, надо что-то с этим делать. Может, если как следует прибрать в квартире, станет легче? В конце концов, вынос хлама может иметь символическое значение: выкину все, и душа освободится. Начнем со шкафов: старые квитанции в ведро, три разные перчатки на одну руку туда же. Испанские газеты двухлетней давности? Долой! Так, а это у нас что? Папка какая-то, открытки… Да это же от моих студентов! Восемьдесят восьмой год, девяностый, как давно это было, в прошлом веке! Но я их всех помню: Андрюша, ветеран-«афганец», уехал в Америку и остался там навсегда; Жанна, умница и красавица – доучилась до четвертого курса, заболела и бросила учебу, жалко. Вот Настя, Денис и Володя (я неправильно запомнила имена мальчиков и до конца года называла Дениса Володей, а Володю – Денисом; они не сердились на меня, отзывались и так). А вот Дима Рыбаков, тоже «афганец»: как-то я давала ему консультацию, и он по неосторожности захлопнул меня в аудитории. Звонок звенит, я из-за двери шиплю: «Делайте, что хотите, только выпустите!» Ну, он в отчаянии ковырнул замок перочинным ножом, и Сезам открылся. Много еще всяких историй, лица разные, разные линии жизни. А слова какие замечательные, теплые, искренние! Изобразим скромность и не будем их цитировать. Так вот что хранилось у меня на полке: любовь и радость, законсервированные в поздравительных открытках – такое вино из одуванчиков. И впервые за несколько месяцев моя застывшая душенька отогрелась, оттаяло что-то внутри. Может, и правда на каток сходить? 39 Но вообще-то интересно, как достигается эта степень сердечности в отношениях с совершенно чужими людьми? Ведь мы общаемся несколько месяцев в году, а потом расстаемся, чтобы никогда больше не увидеться. Иногда, впрочем, судьба дарит случайные встречи. Вот в супермаркете кто-то радостно кричит: «Марина Игоревна!». Бежит ко мне, тележкой раздвигая толпу. Да это же Дима Рыбаков, тот самый, что меня запер в аудитории. Подрос (мужчины продолжают расти лет до двадцати пяти), плечи как-то расправились, разгладился лоб. Видимо, сбросил-таки груз тяжких воспоминаний о той войне. Теперь он успешный дипломат, только что из Женевы, женился, двое детей. «Очень рад вас повидать!» И я тоже рада, хорошо, что жизнь у человека наладилась. Или однажды в маршрутке вдруг осветилось улыбкой лицо незнакомого вроде бы попутчика: так в темном доме вспыхивает золотистым светом окошко. Кто это у нас? Ах, Юра Бухарцев. Очень общительный был студент, все время приходилось давать ему письменные задания, чтобы немножко помолчал. К сожалению, мне скоро выходить, но на прощание слышу те же слова: «Рад вас повидать». А как-то вечером в концертном зале склоняется ко мне молодая шикарная дама: «Ой, здравствуйте!». Да это же Ирочка Тимофеева - хорошо училась, но на государственном экзамене разволновалась, получила «трояк». Впрочем, ей это в жизни не помешало: вышла замуж за испанца, у него свой курорт в Андорре, работает у мужа менеджером, выучила французский и каталонский. Она дала мне свою визитную карточку, я храню ее, но никогда не позвоню: что прошло, то прошло. Теперь передо мной иные лица, иные характеры. Но и эти тоже уйдут, разлетятся, будут парить в высоких сферах дипломатии и бизнеса, а я, как наседка, останусь на своем гнезде, высиживать других питомцев. Ну и что, я не жалею, такая уж стезя. Будем греться у случайных костерков и тихо делать свою работу, следуя несложным правилам общения, которых всего-то три, сейчас расскажу, какие. Итак, правило номер один: никогда не называть студента на «ты». В разных культурах у обращения на «ты» и на «Вы» разные функции. Для испанцев «ты» означает «свой», а «Вы» - это дистанция, отчуждение. Финны друг с другом все на «ты», за исключением, разве что, официальных сфер. А вот у нас, русских, за коротким «ты» целая палитра: доверие и презрение, дружба и панибратство; зато «Вы» - это всегда уважение. Ну да, студенты гораздо моложе меня, опыта и знаний у них меньше, но обращение на «Вы» придает общению такое академическое равенство: мы коллеги, делаем вместе одно дело. Мелочь, скажут мне? Да не бывает в нашей кухне мелочей. Правило номер два: никаких фамилий, только по именам. Фамилия обезличивает человека – он уже не индивидуальность, а некая единица, принадлежащая к определенному роду (один из Федоровых, одна из Киселевых). В учебниках иностранных языков персонажей часто обозначают фамилиями, им индивидуальность ни к чему, это такие манекены-тренажеры для отработки правил. Вообще языковые учебные пособия очень точно отражают дух эпохи. Например, в советские времена они составлялись так, чтобы учащиеся ни в коем случае ничего не заподозрили о существовании страны изучаемого языка. Какая Испания, какая Франция? Там, за железной занавеской из прекрасного 40 отечественного металла, мир кончается. Как говорится, Non plus ultra. Иногда это приводило к забавным курьезам. Например, № 3, тема «За покупками»: простая советская учительница идет в Елисеевский магазин за свежей ветчиной (уже интересно) и вдруг – о чудо! – продавщица отвечает ей на чистейшем французском (хотела бы я на такое посмотреть). Или взять персонажей из знаменитого в свое время (и, кстати, очень неплохого) учебника испанского языка. Их было трое: все как на подбор служащие Страны Советов с оригинальнейшими фамилиями – Иванов, Петров и, разумеется, Сидоров, как же без него. Эта неразлучная троица и в Москве-то общалась друг с другом исключительно по-испански (на спор, не иначе), а уж когда приоткрылась волшебная дверца в каморке папы Карло и коллеги оказались в Мадриде, тут и вовсе. Мы внимательно следили за приключениями дружных манекенов, одновременно постигая премудрости испанской грамматики. ☺ И такое бывает. Идет урок в группе производственников (помните, я говорила вам об этой категории студентов, которых отрывали от станков и сажали за парты). Пересказываем текст, отвечает студент Славик, здоровяк лет двадцати пяти. Дело и так движется с трудом, сослагательное наклонение какникак начали проходить, а тут еще эти безликие персонажи водят свой однообразный хоровод (Иванов-Петров-Сидоров, Иванов-Петров-Сидоров). Славик напрягся, даже покраснел: «И, и, и Пидоров…». Взрыв смеха, урок окончен. Первого сентября входишь в аудиторию, видишь этих совершенно незнакомых пока мальчиков и девочек и во всех взглядах читаешь один вопрос: «А ты что за птица?» В самом деле, чего от меня ждать? Крика, занудства, скуки, заданий «выше крыши»? О, у меня в запасе много сюрпризов, но прибережем их на потом, сначала просто познакомимся. Спросим, кого как зовут. Петя, Ваня, Артем, Катя, Таня. Ведь, как справедливо замечает Владимир Леви, имя – это «звуковая дверца души, ключ к ее тайне». Нет для человека слаще звука, чем его собственное имя, так что, задавая вопрос, мало сказать: «Вы, пожалуйста», нужно обязательно обратиться лично; со временем можно перейти и на уменьшительно-ласкательные (Тема, Паша), надо только сначала спросить согласия – могут ведь и не разрешить. «Скажите, ничего если я буду называть Вас Максом»? – «Ну, не знаю… если Вам так хочется…» - «Нет, нет, что Вы!». «Я могу называть Вас просто Улей?» - «Нет, папа не позволяет». Ну, поперек папиной воли идти не стоит. В одной группе у меня сложилось абсолютное равновесие: три Оли и три Иры. Как их различать? Помучилась-помучилась и предложила каждой выбрать себе испанское имя. Выбирали, примеряли, спорили. В результате новые имена настолько прижились, что даже годы спустя, встречаясь со мной в коридорах или на улице, девочки так и обозначали друг друга: «Ну как там Мерседес?» - «Да развелась. А у Тересы недавно сын родился». Бывают, конечно, имена непривычные, экзотические; у нас ведь учатся и ребята из бывших советских республик, из других стран. Такое имя мало запомнить, непременно надо спросить, что оно означает: Ариунаа – «нежность», Меруэрт – «жемчужина», Норайр – «новый человек». Интерес к своему имени студент 41 воспринимает как знак внимания и уважения, я делаю крохотный шажок навстречу людям, с которыми так или иначе будет некоторое время связана моя жизнь. Ну вот, первый контакт установлен, дальше что? А дальше правило номер три: почаще хвалить. Ах, похвала, этот сладкий сироп, мед и рахат-лукум! Все мы жаждем ее, но получаем так редко! Вот ошибешься – обязательно поругают, по косточкам разберут, носом станут тыкать, а правильно поступишь – никто не заметит. И в результате формируется такой вот комплекс Золушки: «Я так стараюсь, а фея-крестная все не идет!» Мои возможности, конечно, скромны, карету из тыквы я не сколдую, но похвалы буду рассыпать щедро, как карнавальные маги и волшебники сыплют в толпу карамель: «Умница, отлично, совершенно верно!» Повод найдется всегда: отвратительно сделал домашнее задание? Молодец, что не списывал, сам трудился. В контрольной двадцать четыре ошибки? Прекрасно, в предыдущей было тридцать две. В нашей работе, как я уже говорила, следует избегать стереотипов. Стандартные «умница» и «молодец» быстро приедаются. Попробуем похвалить какнибудь по-особому, чтобы удивились и запомнили. Тут у меня есть верный союзник, компьютерный «смайлик» (☺). Если в домашней работе какая-то фраза переведена особенно удачно, я рисую над ней улыбающуюся рожицу. Поначалу студенты воспринимают это нововведение настороженно: «А тут Вам что не понравилось?» «Почему не понравилось?» - «Ну, Вы же надо мной смеетесь» - «Не смеюсь, а радуюсь». И ребята тоже радуются, найдя улыбку у себя в тетради. Даже ревновать со временем начинают при виде достижений соседа: «Ну вот, а мне Вы сегодня ни одного смайлика не поставили!» Что ж, надо быть внимательнее к их скромным успехам и в следующий раз, проверяя работу, найти повод для забавного послания. Похвала – это такое легкое поглаживание, маленький сигнал, который говорит: «Ты хороший, хороший, хороший». Некоторые действительно со временем становятся лучше – надо же соответствовать! А кто-то не изменится, но хоть ходить на уроки будет с легким сердцем, повернется ко мне своей светлой стороной. Вот этот, например, веселый шалопай Паша. Лентяй, конечно, уже не переделаешь, но зато добряк, душа-человек. И вдруг узнаю, что «душа моя Павел» страшно разругался с преподавателем на третьем курсе, чуть до суда не дошло. Надо же, кто бы мог подумать! Меня он ничем таким не огорчал. Мало того, вот доживу я до старости, буду ковылять себе с палочкой по тротуару, и тут затормозит на обочине шикарное авто, высунется из него солидный располневший Паша (авантюристытроечники по жизни часто бывают успешнее трудяг-отличников) и весело закричит: «О, Марина Игоревна! Рад Вас повидать!». Помните шутку про австралийского аборигена, который никак не мог избавиться от старого бумеранга? Сколько ни бросал, тот каждый раз назад возвращался. Все, что вы делаете, обязательно вернется. Добро – радостью, зло – горечью и пустотой. Хвалите своих студентов, хвалите, и тогда меньше будет на вашем пути людей, которые при встрече неприязненно отведут в сторону глаза. Моя работа не принесла мне несметных богатств, не подняла на вершины славы, но зато научила немного разбираться в законах и правилах человеческих отношений. Причем училась я методом проб и, увы, ошибок. Двигалась на ощупь, 42 интуитивно. Как в «Вине из одуванчиков» Брэдбери – помните, была такая бабушка, которая прекрасно готовила, но никогда не знала, что у нее на кухне где лежит. Брала себе баночку, насыпала чуть-чуть чего-то, и получалось вкусно. Ну, бабушке позволительно, а нам несолидно. Надо все-таки разобраться, что за конструкцию я так старательно выстраиваю со своими учениками. Психологи выделяют несколько видов общения. Самый поверхностный – «контакт масок», когда особенности личности собеседника в расчет не принимаются. Ну, нет, это не про нас. «Контакт масок» происходит, если инспектор ГИБДД водителя на дороге останавливает. Инспектор: «Бу-бу-бу!». А водитель: «Ой, да-да-да!». Варианты не предусмотрены. Затем следует примитивное общение: нужен, пока нужен, а дальше знать тебя не желаю! Рекламный агент: «А не купите ли Вы, золотой-брильянтовый, наш супер-дупер-пылесос? С ним ваша жизнь засверкает новыми красками!». Ну, купили, не пылесосит. Агент: «А мы здесь при чем? Это Вам к производителю». Пойдем дальше: формально-ролевые отношения. Содержание и средства общения строго регламентированы, причем на первом месте стоит не сама личность, а ее социальная роль. Это ближе, но тоже не наше. Это бабушка в СОБЕСе: она просит, а ее по долгу службы мурыжат. А вот деловое общение, кажется, подходит. Особенности личности, характера, возраста и настроения собеседника учитываются в интересах общего дела. Ну да, тут в десятку. Я стараюсь как можно лучше обучать дисциплине, которая меня кормит и дарит чувство глубокого удовлетворения. Я передаю знания, и чтобы «акт передачи» состоялся, просто обязана разбираться в тонкостях характеров, учитывать настроение и делать поправку на возраст тех, с кем работаю. Если все сделано правильно, честно и без фальши, то студенты не просто хорошо сдадут предмет, но и свяжут с ним свою профессию, он и их будет кормить, и им подарит немало приятных моментов. Стоп! Раз уж мы заговорили о честности, то нужно спросить себя: а не лукавлю ли я? Не хочется ли мне пойти чуть дальше обычного делового общения? Подружиться, привязать к себе? В общем, перейти к общению духовному, когда понимаешь без слов, ходишь вместе в любимую кафешку, когда ждешь помощи в трудную минуту или сам на помощь торопишься. Хочется, еще как. Потому что я отдаю им, как ни банально это звучит, частичку своей души: тебе, и ей, и вот ему. И потом, не зря же наша система образования почти полностью держится на женщинах. Обучая, радуясь, сопереживая и ворча, мы повинуемся голосу материнского инстинкта, по многим причинам не реализованного полностью. Ведь в советские времена не принято было давать ему волю, на многодетных смотрели с жалостью: надо же, угораздило! А как же общественная деятельность, наука, служба? И вообще, где вы видели мужчину, способного в одиночку прокормить большую семью? И в результате опекали и растили одного-двух, а душевного жара хватило бы на десятерых. Вот и тянет теперь взять под крыло чужих птенцов, направлять их и защищать в любой ситуации. ☺ И такое бывает. В Университете Дружбы Народов произошел неприятный случай: колумбийский студент Карлос побил русского студента Ваню. 43 Обидчика вызывают на педсовет и начинают воспитывать: мол, как нехорошо, где же международная солидарность? Студент Карлос оправдывается с характерным акцентом: «А сто он мою дьевуску все врьемя называет «Влядь-влядь, влядь-влядь!» Тут взволнованно тянет руку преподавательница, учившая Карлоса русскому: «Там «Б», Карлос, «Б»! Шутки шутками, а грань между деловым и духовным общением довольно тонкая, легко ее перейти. Мы ведь больше любим не тех, у кого берем, а тех, кому дарим. Помните, Лис говорил Маленькому Принцу: «Твоя роза так дорога тебе потому, что ты отдавал ей все свои дни». И мы отдаем – время, нервы, мысли. Однажды моя коллега организовала общий ужин в мексиканском ресторане. Но мне не повезло: заболела гриппом и не смогла пойти. Потом спрашиваю завистливо: «Ну что, хорошо посидели?» А мне отвечают: «Да как на заседании кафедры – только о студентах и говорили». Представляю себе, тридцать интеллигентных женщин глотнули текилы, расслабились и завели беседу о том, что для них важнее всего – о работе. Так вот отдаешь, отдаешь и постепенно начинаешь врастать в этих ВанечекТанечек. А в ответ что? Да ничего. Цветы подарили – и упорхнули. И вот в душе уже копошится червячок обиды: я им все, а они и не вспомнят. Нет, задавим опасного червяка. Совершенно прав Дейл Карнеги, когда пишет, что если мы будем ждать благодарности от всех, кому сделали добро, то головная боль нам на всю жизнь обеспечена. Не пытайтесь стать своим подопечным родной матерью, зачем вам столько детей? Сумели кому-то помочь, выручить, направить – прекрасно, вперед. Решили одну задачу – беритесь за другую, свято следуя кодексу делового общения: не врать, не халтурить, не хамить. Чтите этот кодекс не меньше Уголовного. Но открытки студенческие все-таки не выбрасывайте: в самую неожиданную минуту они могут здорово пригодиться. IX «Игра оборачивается серьезностью, и серьезность – игрою» Йохан Хёйзинга, «Homo ludens Человек играющий» Я сижу на конференции, слушаю докладчиков. Вообще мне нравится участвовать в таких научных (или околонаучных) действах – на других посмотреть, себя показать, послушать, что умные люди говорят. Но в этот раз как-то неважно все проходит, скучно очень. Напоминает комсомольские собрания времен моей студенческой юности: вышел один к доске, отбарабанил свое, сел на место. Следующий! Что-то не в форме сегодня выступающие, то ли волнуются очень, то ли им самим неинтересно, пришли просто для галочки в отчете. Все как сговорились: глаз от текста не отрывают, на публику не смотрят, себя только своей мудростью тешат. В общем, «сама садик я садила, сама буду поливать». Я давно перестала слушать, праздные мысли лениво плавают в мозгу, как рыбы в мутном аквариуме. И 44 вдруг нечаянно выплывает словосочетание: «мертвящая серьезность». Хоть бы пошутил кто-нибудь, улыбнулся, каламбур придумал, что ли! Но нет, серьезность, точно негашеная известь, заливает все кругом. Как будто о важных вещах нельзя говорить с улыбкой! Я вот и в работе, и в общении излишней сухости боюсь, избегаю ее. В конце концов, жизнь слишком печальна, чтобы воспринимать ее всерьез. И потом, скука – злейший враг преподавания. Прорастет черной плесенью, съест живые мысли, задушит слова. Нет, скуку мы со своих занятий будем решительно гнать. Будем шутить, анекдотик какой-нибудь расскажем; за годы преподавания у меня скопился огромный запас «анекдотов на тему», и время от времени я извлекаю на свет Божий то один, то другой, как фокусник извлекает из потайных карманов ленточки, конфетки и белых мышек. Минута смеха, как глоток воздуха: повеселились, отдохнули, и можно заныривать снова. Но шутки – это еще не главное. Главное на занятиях – игра. «Простите, мы не ошиблись? – спросят меня. - Вы же, как мы поняли, в университете преподаете, а не в детском садике воспитательницей подвизаетесь». Нет, не ошиблись. Преподаю. В университете. И все время со студентами играю. Я и вас сейчас в свою кунсткамеру поведу, покажу вам свои богатства. Но, предвидя вполне законное недоумение, призову в проводники какого-нибудь знающего специалиста, с которым уж не поспоришь. На роль Вергилия нам прекрасно подойдет Йохан Хёйзинга, нидерландский культуролог и мыслитель, посвятивший игре великолепный труд: книгу «Homo ludens. Человек играющий».14 Ее основная идея заключается в том, что «человеческая культура возникает и разворачивается в игре, как игра». Искусство, философия, спорт, судопроизводство и даже военное дело повинуются игровым законам. Разумеется, я не стану утомлять вас подробным пересказом «Homo ludens» - если заинтересуетесь, прочтете сами. Просто буду использовать некоторые мысли Хёйзинги как путеводные вешки. Итак, вешка первая: «Всякая игра есть прежде всего и в первую очередь свободное действие». Помните, я говорила, что ученики наши часто воспринимают учебу как неприятную необходимость, почти как насилие над личностью. По-своему они правы: исходя из неправильно понятой роли преподавателя, мы чаще стараемся их заставить, а не привлечь. Это установка ложная и даже вредная: мало кто станет на совесть делать что-то против воли. А если так, то игра, как «свободное действие», прекрасно подходит для вовлечения в учебный процесс. Был у меня один ученик, труднейший случай, я про него уже рассказывала. Сын состоятельных родителей, мальчик избалованный и запущенный одновременно. Он отвергал все, упорно не желал воспринимать «всякую ерунду», которой до меня его пичкали многие. Безуспешно пытаясь в очередной раз растолковать ему правила согласования времен, я впала в отчаяние и от безнадежности ухватилась за соломинку совсем с другого поля: «Скажите, Вы сказку про Золушку читали?» Бедняга так удивился, что забыл задать свой фирменный вопрос: «А это что за чепуха?». 14 Йохан Хёйзинга, «Homo Ludens Человек играющий», «Азбука-классика», 2007 45 Воспользовавшись временным замешательством, я продолжала: «Во что превратилась тыква?» - «В карету», - последовал недоуменный ответ. «А крыса? - В кучера!» «А башмаки? – В туфельки!» Впервые за несколько недель урок пошел по нормальному сценарию: я спрашиваю, ученик отвечает. Однако надо закрепить успех: беру мел и вдохновенно рисую на доске тыкву и карету, крысу и кучера, даже мышей с конями. Юноша сидел, заворожено приоткрыв рот: такого в его практике общения с «училками» еще не бывало. А я между тем продолжала: «Вот и в согласовании времен так. Это время превращается вот в это, указательные местоимения меняются вот так, и так далее, и так далее». Он все выслушал безропотно, все понял, и с этого дня мы начали работать, как положено. Постепенно сработались, и выяснилось, что этот ларчик с большим сюрпризом: у безнадежного, казалось бы, ученика обнаружились незаурядные способности, редкое чувство фразы – не зная многих слов, он прекрасно переводил текст, легко воспринимал и запоминал на слух. Ну ладно, допустим, это единичный случай, пример из практики частного репетиторства не показателен. Однако и в работе с группой игровые методики могут стать своеобразной палочкой-выручалочкой. Позволю себе немного отвлечься. Интересно, почему именно английский стал инструментом международного общения, а не эсперанто, например? Видимо, потому, что этот язык по-хорошему прост, на нем легко объясняться. Никаких тебе спряжений-склонений, сложил слова, как кирпичики, и «акт коммуникации» состоялся. Не все языки могут порадовать нас подобной доступностью. Финский с его пятнадцатью падежами - настоящая притча во языцех, но и испанский, любовь всей моей жизни, ему не уступает. В испанском тринадцать времен, глаголы спрягаются, причем многие норовят это делать по индивидуальной схеме. Для первокурсников подобное богатство становится неприятным открытием: сплошная зубрежка. Не проще ли выучить кое-как, а то и вовсе бросить? И тут на помощь приходит игра как способ вовлечения в незнакомую деятельность. Помните, я говорила про «глагольный» теннис и игру «Я что-то потерял»? Это только два примера, а у меня в запасе еще много, не буду изводить бумагу на перечисление. Я никогда не жалею времени на подобные экзерсисы, они тренируют память и реакцию, а главное, вносят в учебу элемент азарта, и Скука, эта дама в сером, бежит с наших уроков. Потом, разумеется, будут контрольные, оценки, все пойдет всерьез. Но кто вам сказал, что игра – это несерьезно? Вот и Хёйзинга пишет: «Противопоставление игра-серьезность всегда подвержено колебаниям. Недооценка игры граничит с переоценкой серьезности. Игра оборачивается серьезностью и серьезность – игрою. Игра способна восходить к высотам прекрасного и священного, оставляя серьезность далеко позади». Веди меня, мой проводник, веди! По лабиринту, полному приятных неожиданностей, от первой вешки ко второй: «Игра не есть «обыденная» или «настоящая» жизнь. /…/ Уже ребенок прекрасно знает, что он «ну просто так делает», что это «ну просто, чтобы было весело». /…/ В этом «ну просто» всякой игры заключено осознание ее неполноценности, ее развертывание «понарошку» - в противоположность «серьезности», кажущейся первичной». Эта 46 «понарошечность» игры – великий дар, она освобождает нас и развязывает руки, позволяя «как будто» делать то, что «взаправду» выглядело бы непривлекательно и даже отвратительно. Сердиться, например. Последние годы я веду занятия на старших курсах и должна заметить, что иногда это занятие обременительное и не совсем приятное – все равно, что подметать под кроватью. Вы когда-нибудь подметали под кроватью? Знаете, сколько мусора оттуда можно извлечь? Тараканьи трупики, мумифицированный огрызок, тапок, родной брат которого давно окончил дни на помойке, да мало ли что еще! Вот и четвертый-пятый курсы – настоящее скопище застарелых ошибок, всего недопонятого, недоученного, пропущенного. В свое время мои коллеги так старались, объясняли, повторяли, и что? Где вы были, юные светочи, сколько можно исправлять то, что два года назад должно было от зубов отскакивать?! Я сердита, очень сердита. И как прикажете быть? Выдать стандартный набор фраз: «Безобразие, отвратительно, стыд и позор»? Бесполезно, они это до меня уже много раз слышали, а толку никакого. Нет, «всерьез» злиться мы не станем, но и ангела изображать надоело. Рассердимся «понарошку», но так, чтобы изумились и вняли. Сложим бумажную лягушку-оригами: нажимаешь ей на задок, она прыгает. Раскрасим пострашнее и будем атаковать каждого, кому лень пошевелить мозгами и активизировать знания прошлых лет: сделал глупую грамматическую ошибку – лягушка нападает. Гамма чувств, которые отражаются на студенческих физиономиях при виде бумажного монстра – мое любимое зрелище: удивление, недоверчивая улыбка, «Ой, какая прелесть!», «ОЙ, НЕ НАДО!» Нет, они действительно этой «грамматической жабы» побаиваются. Стоит высадить ее на парту – лица становятся сосредоточенными и ошибок (о чудо!) меньше. К помощи оригами-земноводного я прибегаю уже много лет, сейчас пользуюсь пра-пра-правнучкой самой первой лягушки, которая давно истерлась от частого употребления. А сколько я их сделала ребятам на память в конце учебного года, и не сосчитать! Кстати, помните, я рассказывала про смайлик, которым отмечаю удачно переведенные фразы в домашних работах? Так вот, у него есть антипод, «злобный смайл», такая нахмуренная недовольная рожица. В перечне компьютерных символов этот вариант не предусмотрен, так что полагаюсь на ваше воображение. «Злобный смайл» появляется на полях, если студент сделал особо грубую и досадную ошибку, которой на данном уровне обучения быть никак не должно. У нас это так и называется: «заработать рожу». На стандартные галочки и палочки ребята давно внимания не обращают – привыкли. Но про рожицу обязательно спросят: «А это почему?» Разберем, объясним, напомним. В результате обе стороны в выигрыше: я выразила недовольство, не утратив душевного равновесия, и студент задумался, но не обиделся. Вообще переводить с одного языка на другой – все равно, что переезжать с квартиры на квартиру: обязательно будут несоответствия в расстановке мебели и планировке (читай, в категории рода, в системе времен или в падежном управлении). Некоторые ошибки при переводе навязаны логикой родного языка, и избавиться от них особенно трудно, они становятся привычными, как легкий тик. Например, в испанском такие слова как “tema”, “problema”, “sistema” всегда мужского рода, хоть 47 и звучат, как «родные». А потому у русскоговорящих студентов в испанской речи рассыпано очень много подобных «неточностей», эдакого мелкого мусора, который отнюдь не улучшает общее впечатление от ответа. Как его убрать? Без конца напоминать, исправлять – никакого терпения не хватит. Учредим лучше «понарошечный» штраф: 5 центов за ошибку. Только объясним сразу, что это не всерьез, а то в одной группе студенты растерянно промямлили: «А у нас мелочью нет…» Итак, слушаем ответы и считаем: «Пять центов, еще пять. День начался хорошо, чем я хуже гаишника? Теперь вот вас послушаем, интересно, до доллара дойдет?» А денег-то им жалко, хоть это и игра. И начинают следить, отвечают более сосредоточенно, так что досадный «тик» проходит довольно быстро. Однако же ошибки по невнимательности это еще полбеды. Настоящий бич – небрежно подготовленные домашние задания. Как тягостно слышать это беспомощное блеяние вместо перевода, сколько времени впустую уходит! Я же мало задаю, что, трудно две страницы по-человечески перевести? Попадаются совершенно несгибаемые персонажи. Ты его и похваливаешь, и желтые карточки направо и налево раздаешь, чтобы не перебивали, и абзацы несложные выбираешь (пусть бедняжка поверит в свои силы) - все как о стенку горох. Нет, тут требуется крупнокалиберное оружие, благо оно у меня всегда с собой, с того самого дня, как чья-то заботливая рука положила его в мой почтовый ящик. Я с детства люблю проверять почту. Почему-то кажется, что главный сюрприз ждет меня именно среди газет и журналов: чек на миллион долларов (или лучше евро?), приглашение на какой-нибудь блестящий прием, а то и письмо от тайного и верного поклонника. Но что-то медлит фея-крестная, не несет заветного подарка. Впрочем, нет, один раз случилась все-таки полезная находка, рекламный флаер следующего содержания: ВЫСОКОСОРТНЫЕ ТОВАРЫ, АРОМАТНАЯ СТЕЛЬКА Эта стелька применит самый передовой изготовление лекарства по рецепту врача, обладает профилактической дерматофитозой нога и стерилизует плесень. Особенности для дерматофитозой нога, гниль ноги и т. д. Потребители должны разобрать, где марка. Наша марка называется «Лю Сян». Внимание: соблюдаю чистоту и санитарию своей обуви. Каждый день должны мыть ноги и переменить носки. АКЦИОНЕРНОЕ ФАБРИКА СТЕЛЬКИ ОБЩЕСТВО КИТАЙСКИЙ «Лю Сян» Что, компьютер, замучился подчеркивать неправильные слова и ошибки в падежном согласовании? Зря сердишься. Это же какой-то твой собрат в далекой Поднебесной породил данный «шедевр», образец чудовищного текста. И знаешь, я ему очень признательна, потому что теперь у меня есть Орден Ароматной Стельки, который присуждается за худший перевод. Раз «пациент» с заданием не справился, другой… Все средства испробовали, не помогает? Быть ему Кавалером Ароматной 48 Стельки! Копия флаера вручается торжественно, с поздравлениями, под дружный смех присутствующих. Сам «виновник» тоже улыбается, но как-то неуверенно. Почему-то награда его не радует. Ничего, не надо расстраиваться: орден-то переходящий. После первого же удачного ответа я с удовольствием заберу его назад или отдам кому-нибудь другому, если заслужит. «Скажите, я могу Вам это вернуть?» - спрашивает нерадивый студент, успешно справившись с переводом. Можете, разумеется, в конце концов, вдруг найдутся более «достойные» претенденты. Кстати, в далекие студенческие годы я и сама вполне могла бы стать лауреатом чего-то в этом роде. Или, во всяком случае, номинантом: мне не давался французский язык. Его преподавала нам очаровательная молодая дама, похожая на Мирей Матье. Всем была хороша, но для меня слишком стремительна – я люблю учиться медленно. Началось с отставания на шаг, потом на пару метров, а потом уже мили неразберихи и путаницы отделяли меня от заветной, но недостижимой цели, языка Камю и Брассанса. И вот сижу я на уроке, издаю какие-то бессвязные носовые звуки, а «Мирей Матье» стоит у доски и задумчиво подбрасывает в руке скомканную тряпку. Готова поклясться, ей хотелось запустить в меня этим куском мокрого текстиля. Теперь-то мне хорошо знакомо чувство холодной, сдержанной ярости, которое испытываешь при виде особенно бесталанного ученика. А еще ужасно раздражают «вертуны», гиперактивные личности, которые и сами толком не учатся, и другим не дают: крутятся, толкаются, записочки пишут. Ну не хочешь заниматься, сиди, по крайней мере, спокойно, не мешай товарищам! План Х, конечно, действует, но ненадолго, и в конце концов я чувствую, что начинаю терять терпение. Нет, только не это – лучше потерять кошелек, ботинок, все пуговицы сразу. Но и сдерживаться больше сил не осталось. И тогда я говорю сладеньким голосом: «Деточка, а сделайте-ка мне бумажный самолетик!». «Вертун» чует подвох, но повинуется: таких заданий ему на уроке еще не давали. Хороший самолетик получился, пусть полежит пока на столе. Через несколько минут «любимый ученик» снова расходится, и тогда я тихо-тихо, медленно-медленно, не прерывая объяснения, беру самолетик – и вжик! Шедевр бумажной авиации свистит над головой, не обремененной знаниями. Нет, меткостью я никогда не отличалась, зато какая реакция! «ОНА! ЗАПУСТИЛА! В МЕНЯ! САМОЛЕТИКОМ! ПРЯМО НА УРОКЕ!». Дальше все идет как по маслу: только расшумелся, рука как бы невзначай тянется к истребителю. В ответ благородное негодование: «А что я! Я же ничего! А Вы сразу!» Теперь он наверняка присмиреет, и дело не в самолетике, а в том, что я нарушаю все каноны, переступаю все законы ролевого поведения, а это, согласитесь, производит впечатление. «Скажите, Вы что, действительно так делаете? Или только сейчас придумали, для красного словца?» - недоверчиво спросят меня. Делаю, делаю, можете не сомневаться. Позволяю себе неслыханное шутовство, сержусь «понарошку», даю выход отрицательным эмоциям, никого не обижая. Это ведь одна из самых ценных функций игры: сбрасывать накопившееся напряжение без драматических последствий. Во многих испанских городах, например, регулярно устраивают карнавальные бои между «маврами» и «христианами». «Христиане» чаще всего 49 побивают своих противников картонными мечами – иначе и быть не может, историю не перепишешь. Удручающе серьезные поборники политкорректности призывают эту «средневековую дикость» запретить, но к их голосам не особенно прислушиваются. И знаете, что любопытно: преступлений на национальной почве в Испании совершается крайне мало, там не станут «взаправду» убивать человека только потому, что у него другой цвет кожи и «неправильный» разрез глаз. Думается, что шуточные побоища не в последнюю очередь этому способствуют: взгрел «мавра» деревянным копьем и пошел с ним вместе в бар пиво пить. Культурологические обоснования, разумеется, мощная сила, но вы думаете, я никогда не сомневаюсь в том, что делаю? Сомневаюсь, конечно, еще как. Может, хватит уже театр устраивать, не девчонка все-таки. Нет, не хватит. Недавно в деканате наблюдала сцену: пришла преподавательница жаловаться на прогульщика. Трясется вся от злости: «Он целый семестр пропустил! Пусть только явится! Прогоню! Не потерплю!» Лучше уж самолетики и лягушки, чем такое. Хотя в последнее время мне все чаще кажется, что я со своими мелкими «игрушками» нахожусь внутри другой, большой и серьезной игры. Если вслед за Хёйзингой признать, что вся культура человечества «разворачивается в игре», то значит, и преподавание – не исключение. А у каждой игры – собственные правила, они «бесспорны и обязательны, они не подлежат никакому сомнению». По каким же правилам и канонам играем мы, преподаватели? Мне лично наши действия все чаще напоминают игру в «казаки-разбойники». Вы, наверное, играли в детстве, помните. «Разбойник» старается убежать как можно дальше и спрятаться, а «казак» его ловит. Так вот, мы изо всех сил пытаемся студента поймать и научить, а студент, соответственно, от нашей навязчивой опеки стремится уйти. И начинается: «А долги вы сдали?», «Чтобы все пропущенные упражнения мне к следующему четвергу!», «И попробуйте только на урок прийти без изложения!» В результате получается у нас «не дело, только мука». А что если эти неприятные правила сломать? Ведь «стоит лишь отойти от правил, и мир игры тотчас же рушится. Никакой игры больше нет». Например, отбежал «разбойник» на безопасное расстояние и кланяется издалека: «А можно я вам на следующей неделе все сдам?» А «казак» ему: «Не надо мне ничего сдавать, на следующей неделе ничего проверять не хочу, у меня другие планы». Или заспался «разбойник» в теплой кроватке, на урок опоздал, пришел и сидит с убитым видом, демонстрирует муки совести. Не станем его ругать, но и спрашивать тоже не будем. «Ну как же, я ведь так готовился!» - «Вот и прекрасно, но сегодня у меня уже нет на вас времени. А если хотите контрольную работу написать, то приходите за ней на кафедру, у меня, кажется, остался последний экземпляр». И придет, и спасибо скажет, и писать сядет в чужой группе в свой свободный день. Почему? А потому что ему без привычных правил так неуютно, что он сам готов за своим преследователем побежать, лишь бы контакта не утратить. Манипуляция, скажете вы? Возможно. Но если посмотреть на это через призму игрового восприятия действительности, то здесь бывший «казак» выступает не столько в роли манипулятора, сколько в роли «шпильбрехера», человека, ломающего неписаные правила. Сознательно отказываясь от них, «шпильбрехер» «разоблачает относительность и хрупкость того мира игры, в 50 котором он временно находился вместе с другими. В игре он убивает иллюзию». Предвижу законные возражения: ну зачем же так жестоко! Не надо убивать иллюзии, они прекрасны, без них жизнь скучна! А вот и нет. В большинстве своем иллюзии чреваты разочарованием, а иногда и просто вредны, так как формируют у человека неправильное видение происходящего. Вот и «Словарь иностранных слов» мое мнение подтверждает: «ИЛЛЮЗИЯ – искаженное восприятие действительности, нечто кажущееся». Так что мы, «казаки» со стажем и опытом работы, успешно создаем у наших милых «разбойников» опасную иллюзию, будто их успехи и старания нужны только и исключительно нам, а это, согласитесь, полный абсурд. Так что разрушим большую игру и начнем свою, маленькую, но интересную, в которой никто ни за кем не гоняется, а все вместе заняты одним увлекательным делом. Я обожаю наблюдать, как постепенно оттаивают замкнутые лица, как появляется блеск в настороженных глазах. Как безнадежный, казалось бы, «тормоз» начинает отвечать без ошибок, радуясь и удивляясь собственным успехам; как закоренелый «молчун» зарабатывает свою первую желтую карточку за то, что «выступил», когда никто его и не спрашивал; как тянут руки желающие выйти к доске («А можно я!»). Случаются, правда, и провалы. Попробовала применить любимые «фишки» в одной до чрезвычайности серьезной группе – перестали заниматься. Не настоящая какая-то преподавательница, все шутки шутит. Пришлось развернуться на сто восемьдесят градусов. Ледяной голос, сухие вопросы, не сделал домашнее задание – «двойка» в журнал. И все сразу наладилось. Слишком жесткий стереотип сложился: учитель должен ругать, кто не ругает, тот и не учитель вовсе. Что ж, верность концепции – не всегда положительное качество, ради успеха предприятия надо уметь перестраиваться, подстраиваться. Помните, апостол Павел писал: «Для иудеев я был как иудей; /…/для чуждых закона - как чуждый закона. /…/ Для немощных был как немощный. /…/ Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых». Будьте веселы с веселыми, настойчивы – с ленивыми, терпеливы – с неспособными, ласковы – с потерянными. Старайтесь быть всем для всех, чтобы научить по крайней мере некоторых.
