Сюэцзин Лю, И. С. Болдонова. О меланхолии в авторской песне Булата Окуджавы и Ло Даю: сравнительно-типологический анализ Научная статья УДК 821.161.09 DOI 10.18101/2686-7095-2021-4-69-76 О МЕЛАНХОЛИИ В АВТОРСКОЙ ПЕСНЕ БУЛАТА ОКУДЖАВЫ И ЛО ДАЮ: СРАВНИТЕЛЬНО-ТИПОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ © Лю Сюэцзин магистрант, Нанькайский университет КНР, г. Тяньцзинь, Вейджин лу, 94 lxq980609bxmy@163.com © Болдонова Ирина Сергеевна доктор философских наук, приглашенный профессор, Нанькайский университет КНР, г. Тяньцзинь, Вейджин лу, 94 irina_duncan@mail.ru Аннотация. Статья посвящена сравнению лирического настроения в стихах и песнях Б. Окуджавы и Ло Даю (罗大佑). Русский и китайский поэты являются известными бардами и пионерами целого направления в области бардовской песни в своих странах. Для их поэзии характерно грустное, меланхоличное настроение. На основе принципа “вненаходимости” М. М. Бахтина в данной статье акцентируются социальные причины появления авторской песни Б. Окуджавы и Ло Даю на фоне бардовского бума в Китае и России. Осуществляется сравнительно-типологический анализ образов дома и женщины. Отмечаем, что ностальгия вызвана переживаниями по поводу разрушения дома. Это источник и меланхолии, и мотивации к спасению. Далее в статье отмечаются разные способы выражения меланхолии, типологически схожие способы проявления ностальгии, что вносит вклад в понимание межкультурного диалога, а также влияние религиозной философии и буддийской культуры на песни и стихи Б. Окуджавы и Ло Даю. Ключевые слова: авторская песня, меланхолия, бардовский бум, ностальгия, вненаходимость, образ женщины, образ дома, сравнительно-типологический анализ. Для цитирования Лю Сюэцзин, Болдонова И. С. О меланхолии в авторской песне Булата Окуджавы и Ло Даю: сравнительно-типологический анализ // Вестник Бурятского государственного университета. Филология. 2021. Вып. 4. С. 69‒76. Булат Окуджава является основоположником авторской песни в СССР. С помощью его стихов-песен в Советском Союзе с конца 50-х гг. ХХ в. зарождается феноменальный бум “бардовской песни (авторской песни)”, который соединяет три вида искусства — поэзию, мелодию и голос исполнителя — в одном самобытном культурном пространстве. Хронологически позднее, но типологически близко в Китае на Тайване в конце 70-х гг. ХХ в. появляется свой национальный бард — Ло Даю. Он также играет на гитаре, исполняя свои стихи-песни. 69 ВЕСТНИК БУРЯТСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА. ФИЛОЛОГИЯ 2021/4 Суровый, унылый голос его влиял на целое поколение, в результате было сформировано бардовское направление в популярной китайской музыке. Советские и российские исследователи “неизменно отмечают элегическую тональность, лексику” в творчестве Б. Окуджавы [1]. Так, В. В. Смирнов считал, что грусть — это ключик к пониманию песен барда [7]. Что касается Ло Даю, то известный китайский музыкальный критик Ли Вань (李皖) рассматривал его как “меланхоличного певца в смутное время” [11, с. 140]. Близость интонаций позволяет нам провести сравнительный анализ творчества двух бардов. Теоретические основания данной статьи заключаются в концепции диалога филолога, философа М. М. Бахтина. Он замечал: “Культура как таковая всегда апеллирует к сопоставлению, сравнению; она не только то место, где рождаются смыслы, но и то пространство, где они обмениваются, «проводятся»” [8, с. 7]. Можно понимать, сравнительное исследование разных культур и межкультурный диалог представляют собой важное направление в культуре. По мнению Бахтина, мир построен на основе «я» и противопоставленного «другого»: “Чужая культура только в глазах другой культуры раскрывает себя полнее и глубже” [2, с. 307]. В связи с этим без «чужой» культуры мы не можем понять себя до конца, равно как и без «своей» культуры невозможно раскрыть суть «чужой». Эти диалектические отношения воплощаются в принципе “вненаходимости” Бахтина: “Творческое понимание не отказывается от себя, от своего места во времени, от своей культуры и ничего не забывает. Великое дело для понимания — это вненаходимость понимающего — во времени, в пространстве, в культуре” [2, с. 306]. Принцип вненаходимости позволяет лучше понять как китайского барда Ло Даю, так и русского барда Окуджаву. Рассмотрим ряд моментов. 1. Одинаковый культурный феномен, разные социальные причины Что касается появления такого феномена, как бард Ло Даю, нельзя не упомянуть о “Движении народной песни в Тайване” 1975 г., когда китайский певец Ян Сянь（杨弦）выпустил альбом «Коллекция современных китайских народных песен»（《中国现代民歌集》. Вслед за этим началось плодотворное соединение “поэзии” и “музыки”: много певцов поют тексты, основанные на стихотворениях таких современных китайских поэтов, как Юй Гуанчжун (余光中), Чжэн Чжоуюй (郑愁予), Ло Цин (罗青), а также на стихах исторической династии Тан, сунских «цы». Для появления “Движения народной песни на Тайване” важны и политические факторы. Из-за установления отношений между США и материковым Китаем в 1972 г. США разорвали дипломатические отношения с тайваньскими властями, которые в этих критических условиях с целью защиты своей политической “китайской ортодоксии” [9, с. 130] выдвинули культурный лозунг “Пой свои песни”. Это и подтолкнуло к созданию “Движения народной песни на Тайване”. Зарождение бардовской песни в творчестве Булата Окуджавы тоже связано с политическим фактором и, возможно, веяниями времени в Советском Союзе. Так, Б. Окуджава отмечал: “В 1956 г. я родился как поэт”, “Я продукт 1956 года” [6, с. 122]. Он стал певцом «оттепельной эпохи» после ХХ съезда КПСС. 70 Сюэцзин Лю, И. С. Болдонова. О меланхолии в авторской песне Булата Окуджавы и Ло Даю: сравнительно-типологический анализ Итак, в качестве бардов Ло Даю и Окуджава творили, выступали с песнями в разные десятилетия ХХ в., но и в том и другом случае политические события становятся источником их “грустных раздумий” и способствуют созданию в чем-то близких образов. 2. Ностальгия и спасение через образ дома В качестве носителя меланхолического настроения автора образ дома обладает смыслами на двух уровнях. Рассмотрим первый. Когда образ дома указывает на ностальгию барда и пробуждает меланхолическое чувство. Слово “дом” использовано Ло Даю в его песнях «Дом I»（《家 I》）, «Дом II»（《家 II》）, «Дом III» (《家 III》), «Маленький посёлок Луган»（《鹿港小镇》）, «Ностальгические рифмы»《乡愁四韵》）и др. Он даже называет свой третий альбом «Дом» (第三张专辑《家》). В большинстве его шедевров показана грустная забота о родине и об утраченной красоте. В песне «Дом II»（《家 II》）есть такие строки: Подари мне тёплое чувство и пылающую любовь/ Пусть мой блуждающий разум обретёт чувство дома вновь/ Много лет назад со множеством переживаний я покинул дом / И где же мне теперь усмирить этот усталый блуждающий разум? Образ дома символизирует здесь неисчерпаемую любовь, источник веры и утешения для “усталого блуждающего разума”. Третья строка раскрывает настоящее жизненное переживание Ло Даю, имеет автобиографический характер. В целях осуществления мечты, покинув родной дом и оставив работу, Ло Даю в 1984 г. улетел в Америку, в 1987 г. прибыл в Гонконг и находился там до 2014 г., после чего вернулся на Тайвань. Переживания лирического героя Ло Даю показывают, что для постоянно странствующего человека физический дом практически не существует, он трансформируется в абстрактный домашний очаг, созданный человеческой ностальгией, созданный надолго. Это перекликается со строками Булата Окуджавы: “Ни почестей и ни богатства / для дальних дорог не прошу, / но маленький дворик арбатский / с собой уношу, уношу” («Арбатский дворик»). “Арбатский дворик”, или улица Арбат, для Окуджавы — конкретный знак дома души, “духовного дома” в страшные годы, когда он ушел добровольцем на фронт Великой Отечественной войны. Тоска по дому появляется только после того как он покидает дом, тогда камни его становятся теплыми и поэт греет о них свои “озябшие руки”. В «Песенке об Арбате» (1959) Арбат называется его “религией”, “призванием” и “отечеством”. Во-вторых, разрушенный дом в форме развалин — источник меланхолии бардов, направленной не на депрессию и отчаяние, а на спасение личности и общества, то есть сопротивление современности и прогрессу цивилизации. Известная всем китайцам песня «Маленький посёлок Луган»（《鹿港小镇》） была создана Ло Даю на основе личного опыта молодого человека из посёлка Луган. В столице Тайваня Тайбэе он по-настоящему почувствовал разрыв между мечтой и реальностью. “Тайбэй — это не мой дом. / У дома нет неоновых огней. / 71 ВЕСТНИК БУРЯТСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА. ФИЛОЛОГИЯ 2021/4 Только улица, рыбацкое село / И прихожане храма Мацзу”. Если “неоновые огни” символизируют пёструю городскую жизнь и современную цивилизацию, то “поселок Луган”, “храм Мацзу”, “лавка благовоний”, “набожные прихожане”, даже “добросердечная девушка с густой косой” символизируют деревню и традицию. Это и создает постоянное противоречие между городом и деревней. Кроме того, в строках “Они разобрали красный кирпич и стены возвели, / Получили, что хотели, но потеряли, что имели” можно увидеть образ разрушенного прошлого, не всегда способного восстановиться в новом строении. Здесь вспоминается идея “аллегории” в эстетике “искупления” немецкого философа Вальтера Беньямина, который отметил, что в аллегории разрозненных образов таится надежда на спасение [3, с. 146–151] и подлинная истина. В этой песне разрушение старого дома ведет к противоположной мысли — к истине стремления к “благословению и сохранению на века” в целях сопротивления современности и призыва к прежним традициям посёлка. Проанализированные образы в песнях Ло Даю позволяют точнее оценить образ дома у Окуджавы. Об этом говорится в «Надписи на камне» (1982), где рассказывается о реконструкции Старого Арбата в 1974–1986 гг. В поэзии тоже присутствуют разрозненные образы, показывающие разрушенные старые арбатские дворики: Когда кирка, бульдозер и топор сподобятся к Арбату подобраться и правнуки забудут слово «двор» — согрей нас всех и собери, арбатство. В этих строках передается грустное настроение Окуджавы, вызванное разрушением арбатского дома, ведь это не столько физические дома, сколько место душевной теплоты — “вместилище самых ценных воспоминаний и ушедшей юности, также своего рода потерянный детский рай” [4], и даже хранилище исторической памяти всей русской нации. “Когда его не станет — я умру, / пока он есть — я властен над судьбою”. Разрушение старого арбатского дворика подобно останкам поселка Луган, внутри которых пробуждается спасение от меланхолии: “Не плачь, Мария, радуйся, живи, / по-прежнему встречай гостей у входа… / Арбатство, растворенное в крови, / неистребимо, как сама природа”. Это свойственное только мыслителю Окуджаве спасение. Переживая проблемы тогдашнего общества, бард не забывал призывать к свету, к оптимизму (“Не плачь”). В рамках его меланхолии есть и свет, и неистребимая решимость хранить верность «арбатству». Увидим и такую мысль: авторская песня, несмотря на переменчивое время, поможет сохранить привязанность к традиции. Ло Даю как бы вторит: “просто в нашу переменчивую эпоху мы не хотим, чтобы всё слишком быстро менялось и превращалось” [10]. Как итог, образ дома является символом ностальгии, хранилищем традиционной исторической памяти и сопротивлением современности. В результате сравнения образа дома в песнях двух бардов можно увидеть близкое настроение меланхолии, потерянности и даже отчаяния. 72 Сюэцзин Лю, И. С. Болдонова. О меланхолии в авторской песне Булата Окуджавы и Ло Даю: сравнительно-типологический анализ 3. Образ женщины как средство выражения меланхолии Анализируя стихи-песни Окуджавы и Ло Даю, легко заметить, что образ женщины в их произведениях нередко имеет печальные нотки. Ло Даю во многих стихах акцентирует слабость и трагедийность образа женщины перед силами времени и судьбы. К примеру, используя пентатонику, свойственную китайской мелодии, в трехминутной песне «Морские цветы» (《海上花》), написанной к одноимённому фильму 1986 г., бард почти эпически рассказывает о трагической жизни певицы Макао Мэй Лин (美玲), которая в молодости случайно встретилась с японским спортсменом Чжун цунь（中村), они сразу влюбились друг в друга, но из-за непредвиденных факторов быстро расстались [10]. Но образ Чжун цунь прекрасной фантастической мечтой продолжает жить в душе Мэй Лина: Мечта стала былью. Вмиг волна исчезла в бурлящей мирской суете, Остался лишь водяной след, Как пустое сожаление. Желаю лишь, чтобы в иной жизни Вчерашний силуэт сопровождал меня, И были неразлучными мы на века. Женщина вошла в мир, в мирскую суету и попыталась полюбить героя («другого»), но из-за непредсказуемой судьбы клятва “на века” обернулась неосуществимой мечтой, которая может осуществиться только в потустороннем мире (“в иной жизни”). Мэй Лин стала куртизанкой и была вовлечена в дело об убийстве. Ло Даю с грустью воспел обычную женщину, жизнь которой подобна цветам, плывущим по морю, пестра, но быстротечна и уязвима перед ударами судьбы. В других песнях — «Мирская суета»（《滚滚红尘》）, посвященная известной китайской писательнице Чжан Айлин（张爱玲）, и «Бегущая за мечтой» （《追梦 人》）, посвященная тайваньской писательнице Сань Мао（三毛）, Ло Даю рассказал о несчастливой жизни знаменитых писательниц и обратил внимание на буддийские смыслы: “думаю, из-за ошибок в жизни/ Или кармы прошлого/ Готова в этой жизни всем пожертвовать/ Ради мимолётного диалога двух миров” («Мирская суета»《 滚滚红尘》). “Два мира” — это Инь (потусторонний мир) (阴) и Ян (земной мир)（阳) , которые являются основанием традиционной китайской философии. Ло Даю пришел к заключению, что превратности судьбы Чжан Ай Лин объясняются тем, что “переменами бренного мира правит рука всевышнего” («Морские цветы»《 滚 滚 红 尘》 ), что типологически сходно со “всевидящим оком” в русском контексте. У Б. Окуджавы образ женщины в песнях часто возвышен в глазах героямужчины, который рассматривает возлюбленную как “Богиню”, как своё спасе73 ВЕСТНИК БУРЯТСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА. ФИЛОЛОГИЯ 2021/4 ние: “и муравей создал себе богиню/ по образу и духу своему” («Московский муравей»), “Вы в глаза её взгляните, как в спасение своё” («Не бродяги, не пропойцы»). Можно отметить, что меланхолия Б. Окуджавы нашла особый способ выражения через образ “обоготворенной женщины”. Несмотря на то, что Окуджава хотел “протестовать против пуританского ханжества”, он просто стремился найти “спасителя” от печали своей эпохи. Это близко к образу незнакомки в поэзии А. Блока. Идея женской духовной субстанции осмысляется как путь к постижению верховных начал бытия, к единой вселенской гармонии [5]. Только женщина в песнях Б. Окуджавы подвергается трансформации и обладает более будничными чертами — обветренными руками и старенькими туфельками: “Безмолвный разговор они вели, / красивые и мудрые, как боги, / и грустные, как жители земли.” Влюбленные в такую женщину могут найти соединение потустороннего с земным миром, что приводит к спасению души, и это окончательная цель песен барда, порожденная культурным контекстом русского православия, чего нет в других культурах, в частности в китайской. Таким образом, формулируем выводы. Во-первых, есть определенное сходство в политических контекстах, породивших феномен наших поэтов-бардов. Во-вторых, сходство Окуджавы и Ло Даю состоит в том, что у обоих образ дома символизирует привязанность к традиции и сопротивление современности. Разрушение дома является источником их меланхолии, одновременно и мотивацией спасения. В-третьих, разные способы выражения меланхолии через образ женщины ориентированы на особенности национальной культуры. Так, в китайской буддийской культуре рок и карма прошлого являются основой мышления и идеологии. Окуджава и Ло Даю оказались типологически схожими в стилях и в проявлении меланхолии, так как они обладают стремлением к свободному размышлению, гуманистическому поиску. Такой наполненный гуманизмом межкультурный диалог позволяет авторской песне взаимно обогащаться и неповторимо реализовываться в двух разных странах. Литература 1. Александрова М. А. Об элегии в лирике Булата Окуджавы // Новый филологический вестник. 2008. № 2. С. 109–121. Текст: непосредственный. 2. Бахтин М. М. Ответ на вопрос редакции «Нового мира» // Собрание сочинений: в 7 т. Т. 6. Проблемы поэтики Достоевского. 1963. Работы 1960–1970-х гг. Москва: Русские словари; Языки славянской культуры, 2002. 800 с. Текст: непосредственный. 3. Беньямин В. Происхождение немецкой барочной драмы / пер. С. А. Ромашко. Москва: АГРАФ, 2002. 290 с. Текст: непосредственный. 4. Бутаева З. А. Арбат как центральный хронотоп в поэтической системе Б. Окуджавы // Теория и практика общественного развития. 2010. № 4. С. 302–305. Текст: электронный. 5. Дзуцева Н. В. «Вечная женственность» Вл. Соловьёва в эстетико-философском дискурсе Вяч. Иванова // Соловьевские исследования. 2011. № 1. С. 93–99. Текст: непосредственный. 6. Лебедева К. Разговор с Булатом Окуджавой // Голос надежды. Новое о Булате. Москва: Изд. Булат, 2007. Текст: непосредственный. 7. Смирнов В. В. Пространство мыслей и чувств в песенном творчестве Булата 74 Сюэцзин Лю, И. С. Болдонова. О меланхолии в авторской песне Булата Окуджавы и Ло Даю: сравнительно-типологический анализ Окуджавы. Филологические эскизы с философскими акцентами // Научнокультурологический журнал. 2008. № 9. С. 8. Текст: непосредственный. 8. Топоров В. Н. Пространство культуры и встречи в нем // Восток — Запад. Исследования. Переводы. Публикации. Москва: Наука, 1989. С. 13. Текст: непосредственный. 9. 张钊维著.文化丛书 谁在那边唱自己的歌[M].时报文化出版企业有限公司.1994. (Чжан Чжаовэй. Серия "Культура". Кто там поет свою песню. Москва: The Times Cultural Publishing Enterprise Ltd, 1994. 130 с.). Текст: непосредственный. 10. 轩琦.论罗大佑音乐创作中的人文关怀[D]. 导师：陆学凯.牡丹江师范学院,2016. (Сюань Ци. О гуманистической заботе в музыкальном творчестве Ло Дао [D] / научный руководитель Лу Сюэкай. Муданьцзянский педагогический институт, 2016. С. 21, 23). Текст: непосредственный. 11. 赤潮主编.流火 1979–2005 最有价值乐评[M]. 兰州：敦煌文艺出版社.2006. (Чи чао, ред. Поток огня: 1979–2005. Самые ценные музыкальные критики. Москва: Дуньхуан Вэньи, Ланьчжоу, 2006. 140 с.). Текст: непосредственный. Статья поступила в редакцию 19.11.2021; одобрена после рецензирования 29.11.2021; принята к публикации 10.12.2021. ON MELANCHOLY IN THE BARD SONGS BY BULAT OKUDZHAVA AND LO TA-YU: A COMPARATIVE AND TYPOLOGICAL ANALYSIS Liu Xueqing Research Assistant, Nankai University (Tianjin, China) 94 Weijin Lu, Tianjin, China lxq980609bxmy@163.com Irina S. Boldonova Dr. Sci. (Philos.), Visiting Prof., Nankai University (Tianjin, China) 94 Weijin Lu, Tianjin, China irina_duncan@mail.ru Abstract. The article compares the lyrical mood in the verses and songs by Bulat Okudzhava and Lo Ta-yu. Russian B. Okudzhava and Chinese Lo Ta-yu (罗大佑) are famous bards and path-breakers of a whole trend in the field of bard songs of the two countries. Both authors convey a sad and melancholic mood. Based on Mikhail Bakhtin's concept of “outsideness”, we reveal the social reasons for the appearance of the author's songs by B. Okudzhava and Lo Ta-yu against the background of the bard boom in China and Russia. The article presents a comparative and typological analysis of images of home and a woman. Nostalgia in the songs by the bard poets is caused by worries about the destruction of a home, which is a sourse of both melancholy and motivation for salvation. We have considered various ways of expressing melancholy, the influence of religious philosophy and Buddhist culture on the songs and verses by B. Okudzhava and Lo Ta-yu. It has been revealed that there are typologically similar ways of expressing nostalgia in the works of both bards, which facilitate the intercultural dialogue. 75 ВЕСТНИК БУРЯТСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА. ФИЛОЛОГИЯ 2021/4 Keywords: bard song, melancholy, the bard boom, nostalgia, outsideness; woman's image, image of home; a comparative and typological analysis. For citation Liu Xueqing, Boldonova I. S. On Melancholy in the Author's Songs by Bulat Okudzhava and Lo Ta-Yu: A Comparative and Typological Analysis. Bulletin of Buryat State University. Philology. 2021; 4: 69‒76 (In Russ.). The article was submitted 19.11.2021; approved after reviewing 29.11.2021; accepted for publication 10.12.2021. 76 Интеграция произведения М. Аромштам может быть осуществлена как через выбор учителем его для проведения уроков в рамках основной программы, так и для урока внеклассного чтения. В начале урока необходимо предложить школьникам вспомнить, какие произведения о животных они изучали в начальной школе. Затем актуализировать знания об изученной в первом полугодии литературе на эту же тему. Вспомнить, какую роль выполняли образы животных в литературных сказках, в баснях И.А. Крылова, рассказах И.С. Тургенева и В.П. Астафьева. Можно составить таблицу, в которой были бы обозначены функции образов в разных жанрах. Далее важно поразмышлять со школьниками, чем отличается изображение животных у М.С. Аромштам. Можно предложить сравнить рассказы писательницы с известными ученикам рассказами М.М. Пришвина. Школьники должны прийти к выводу о том, что М.С. Аромштам следует традиции Л.Н. Толстого и М.М. Пришвина, которые создавали образы животных как живущих своей особой жизнью, не всегда связанной с человеком, и имеющих право на такое отдельное существование. Домашним заданием может стать предложение сочинить свой короткий рассказ о животном. Список литературы 1. Аромштам М. Мохнатый ребенок. М.: КомпасГид, 2015. 208 с. 2. Литература. Рабочие программы. Предметная линия учебников. 5–9 классы / Под ред. В.Я. Коровиной. М.: Просвещение, 2014. 354 с. 3. Примерная рабочая программа основного общего образования предмета «Литература». URL: https://edsoo.ru/Primernaya_rabochaya_programma_osnovnogo_obschego_ob razovaniya_predmeta_Literatura_proekt_.htm (дата обращения: 12.05.2022). С. Лю Феномен отчуждения личности в поздних произведениях В.С. Токаревой Аннотация. Данная статья посвящена анализу феномена отчуждения личности, представленного в поздних произведениях В.С. Токаревой – одной из знаковых фигур русской «женской прозы». На основе теории социолога 32 Э. Фромма проблема отчуждения у персонажей В.С. Токаревой выявлена в двух разновидностях: в качестве идолопоклоннической любви к другому человеку и преклонении перед иррациональной страстью. Отмечается также, что мотивы, связанные с музыкальной темой, являются началом, противостоящим отчуждению личности в текстах, описывающих стремительно меняющееся общество после распада СССР. Ключевые слова: В.С. Токарева, Э. Фромм, отчуждение личности, любовь, идолопоклонство, музыка. Х. Liu The phenomenon of personality alienation in the later works of V.S. Tokareva Abstract. This article is devoted to the analysis of the phenomenon of personality alienation, presented in the later works of V.S. Tokareva, one of the iconic figures of Russian “women's prose”. Based on the theory of the sociologist E. Fromm, the problem of alienation in Tokareva's characters is revealed in two varieties: as idolatrous love for another person and admiration for irrational passion. It is also noted that the motives associated with the musical theme are the beginning that opposes the alienation of the individual in the texts that describe the rapidly changing society after the collapse of the USSR. Key words: V.S. Tokareva, E. Fromm, alienation of personality, love, idolatry, music. На фоне многоголосия «женской прозы» современной российской литературы произведения В.С. Токаревой не считаются самыми первоклассными, однако действительно относятся к разряду «всенародно любимых» [1]. Её произведения имели огромное воздействие на читателя благодаря неповторимому литературному стилю, в котором присутствует и забота о морально-этических проблемах современного бытия, и лаконичный язык с наследованием чеховской юмористической традиции, и глубокое раскрытие внутреннего мира простой женщины, что проникает в потайные уголки души читателя. Недаром критики определяют жанр В.С. Токаревой как «бытовое произведение с частыми философскими отступлениями» [2]. Особенно в поздних рассказах писательница затрагивает ряд проблем, проявляющихся именно в повседневной жизни современного человека, таких, например, как измена в законном браке, испытание идолопоклоннической любовью, страх одинокой смерти, продажа своего таланта и т.д. Эти проблемы весьма точно отражают отчуждение личности на фоне реальной жизни. 33 Теоретические основания данной статьи связаны с понятием «отчуждения», которое выдвинул немецкий социолог Э. Фромм в трактате «Здоровое общество», анализируя современный социальный характер. Понятие «отчуждение», представленное Э. Фроммом, отличается от изначального смысла «нарушения психики» (aliné пофранцузски, alienado по-испански, в прошлом так называли душевнобольного человека, который на самом деле был совершенно отчужденным) [13, с. 89] и выходит за рамки экономической сферы, в которой К. Маркс использовал понятие «отчуждения» для анализа «механического труда» современного человека. К. Маркс интерпретировал его так: «(при отчужденном состоянии) собственная деятельность человека становится для него чуждой, противостоящей ему силой, которая угнетает его, вместо того чтобы он господствовал над ней» [3]. Однако приведенное Э. Фроммом понятие «отчуждение» затрагивает более глубокий пласт социальной идеологии и современной личности под влиянием экономической структуры. Он утверждал, что по мере развития капиталистической экономики, усиливался процесс «сведения всего к количеству и абстракциям», который и «перерос сферу экономического производства и распространился на отношение человека к вещам, людям и к самому себе» [13, с. 84]. Абстрагирование человека от творчества и самоанализа приводит к отчуждению личности. «Человек ощущает себя как нечто чуждое. Он становится как бы отстранённым от самого себя. Он не чувствует себя центром своего мира ... напротив, (человек) находится во власти своих поступков и их последствий, подчиняется или даже поклоняется им» [13, с. 89]. Здесь, используя «подчинение человека своим действиям», Э. Фромм считает, что само понятие «отчуждение» аналогично тому, что пророки Ветхого завета называли «идолопоклонством», что является весьма новаторской мыслью: «В идолопоклонстве человек склоняется перед отражением своего собственного отдельно взятого свойства и подчиняется ему. Он не ощущает себя центром, из которого исходят активные деяния любви и разума ... он сам и его ближний тоже становятся вещами» [13, с. 90]. В связи с этим, Э. Фромм считает, что каждое проявление смиренного поклонения, в том числе поклонение богу, возлюбленному, лидеру государства или иррациональному чувству, является актом отчуждения в форме идолопоклонства. В рассказах и повестях В.С. Токаревой, которые относятся к позднему периоду её творчества (примерно после 1990-х гг.), отражается 34 феномен отчуждения личности в форме идолопоклонства, конкретно разделённого на идолопоклонническую любовь к другому человеку и идолопоклонническое преклонение героев перед иррациональными страстями. Во множестве рассказов В.С. Токаревой не трудно заметить, что её герои часто проявляют самоотверженную, даже идолопоклонническую любовь из-за отчуждения души. Нередко эта любовь настолько сильна, беспредельна, что оказывает сокрушительное воздействие на сознание, разум героев и их выбор дальнейшего жизненного пути. К примеру, заурядная пятидесятилетняя «неудачница» – тетя Клава в рассказе «Стечение обстоятельств» в молодости была помешана на Эдике, которого она увидела на физкультурном параде. В глазах и сознании Клавы Эдик представляется так: «Все его слушались ... Он был одет в белую рубашку, белые брюки и белую кепку – весь белый, вездесущий, овеянный обаянием власти» [6]. Именно эта властность больше всего привлекает наивную и мечтательную девушку, ведь для Клавы тот, кто властвует над всеми, властен и над ней. Социолог Э. Фромм отмечал: «То, что обычно называют “любовью”, – нередко всего лишь почти тождественное идолопоклонству явление отчуждения с той только разницей, что объектом подобного поклонения служит не Бог, не идол, а другая личность» [13, с. 90]. Таким образом, можно утверждать, что девушка Клава переносит на Эдика всю свою любовь, воспринимает его как высшее существо, что является лишь её воображением, и она находит удовлетворение «в полном подчинении» мужчине. Однако эта любовь безответна, и по прошествии тридцати с лишним лет несчастливая тетя Клава вспоминает свою юношескую любовь и тоскует о том, что «никого никем нельзя заменить». В потоке пролетевших лет воспоминания об Эдике и прежняя любовь к нему могут существовать только «на участке добрых воспоминаний» («кладбище», по словам Эдика), которое навсегда отстранено от реальной жизни. Упущенные ими мгновения были длиннее самой жизни, ведь что прошло – не вернуть никогда. Кроме того, в повести В.С. Токаревой «Антон, надень ботинки!» также отражён феномен отчуждения личности в форме идолопоклоннической любви, где пятидесятилетний «запойный» фотограф Елисеев на гастролях встретился с 44-летней гримершей Леной Новожиловой, муж которой недавно умер. Они завели интрижку. В этих отношениях Елисеев похож на «мужчину-ребёнка», испугавшегося темноты и тянущегося к Лене, как к матери. Писательница так 35 изображает подсознательную потребность Елисеева в «любовнице»: «Ему нужен был кто-то рядом, живой и тёплый. Не страсть, а нежность и покой. Уткнуться бы в её тепло, как в детстве» [7]. Ниже представлен их диалог: «– Я погибаю. – Он прятал лицо в её плече. – Скажи, ты меня спасёшь? Ты спасёшь меня? – Нет, – сказала Лена. – Я тебя окончательно прикончу. Ему это понравилось. Он перестал плакать. Поднял голову. Тихо улыбнулся, как оскалился» [7]. Данный диалог скрыто отражает сущность отношений между Елисеевым и Леной. Елисеев всегда подчиняется Лене, стремясь получить «спасение», тем самым теряя цельность и свободу собственной индивидуальности, из чего видно, что Елисеев склонен к «мазохизму», то есть «пассивной форме симбиотической связи», по словам Э. Фромма в его работе «Искусство любить»: «Мазохистская личность избавляется от невыносимого чувства одиночества и отчуждения, становясь неотъемлемой частью другого человека, который направляет его, руководит им, защищает его» [14, с. 12]. Елисеев раболепно поклоняется Лене. А ответ Лены «Я тебя окончательно прикончу» раскрывает её «садизм», то есть стремление к господству над другими, «садистская личность стремится освободиться из плена и избежать одиночества, делая другую личность своей частью» [14, с. 12]. Пережив смерть мужа, Лена сильно страдает от бездонного одиночества и пустоты своей заурядной жизни, пытается убежать как много дальше от одиночества, потому что «слишком долго стояло в ней отсутствие жизни. Отсутствие всего. Вакуум» [7]. Она по ошибке думала, что сексуальная жизнь с Елисеевым могла бы заполнить пустоту её жизни под влиянием отчуждения личности на фоне равнодушных отношений в современном обществе. Однако это было безрезультатно, так как между ними не было настоящей любви, основанной на равноправии и взаимоуважении, сохраняющей целостность индивидуального существа, а только феномен идолопоклоннической любви садиста и мазохиста: одна сторона ищет чувство безопасности и покровительства; а другая хочет избежать одиночества путем контроля. Такая любовь не сможет разрушить преграду отчуждения и преодолеть чувство одиночества. Сущность любви заключается в здоровой и целостной личности в условиях здравого общества без отчуждения личности. 36 Рассказ «Не сотвори» – это наиболее типичное произведение В.С. Токаревой, где отражается идолопоклонническая любовь под влиянием отчуждения личности. А его главный герой Трофимов, порядочный и талантливый журналист, в возрасте 15 лет страстно влюбился в итальянскую актрису Сильвану, «Трофимов видел её только один раз ... Сильвана появилась на экране большая, роскошная и породистая, как лошадь» [8]. Примечательно то, что любимая им женщина – это всего лишь картинка на экране, то есть иллюзорная, отдалённая от настоящей кинозвезды, прекрасный образ которой живёт в мечтах наивного мальчика. Эта неразделённая любовь принадлежит к «категории абстрактной, так же, как к мечте, надежде» [8]. Наполненные токаревской философией строки «Мечта о любви выше самой любви» [5] точно передают состояние Трофимова. Несомненно, эта неразделённая любовь похожа на веру и опору, изменяет жизненную линию Трофимова, превращает его из «бездельника» в «хорошего журналиста». Несмотря на то, что он достигает огромного успеха, он не может пересилить вред от «сотворения кумира». Так как источник всех его стараний – приближение к недосягаемой Сильване, это приводит к тому, что в процессе идолопоклоннической любви он уже утратил свою самостоятельность и целостность. «Его жизненные силы перелились в "вещь", которая, превратившись в идола, воспринимается не как результат его собственных созидательных усилий, а как нечто отдельное от него, возвышающееся над ним ... вещь, которой он поклоняется и подчиняется» [13, с. 90]. Таким образом, Сильвана превратилась в созданную им «вещь», которой он подчинялся, и на которую он спроецировал почти всю свою энергию и любовь, оба они были овеществлены, абстрагированы и отстранены от самих себя. С момента сотворения кумира-Сильваны Трофимов перестал быть целостным. А когда тридцатилетний Трофимов встретил Сильвану на международном кинофестивале в Москве, он посмотрел на неё под другим углом: «(её) талия была жёсткая, как в гипсе ... Её груди упирались в него и были тоже жёсткие, как из пластмассы... Кожа натянута, как на барабане. От Сильваны ничего не исходило, ни тепла, ни холода, и Трофимову вдруг показалось, что он танцует с большой куклой» [8]. Рассматривая все эти описания: «кукла», «ни холода, ни тепла», «жёсткие груди и талия», можно легко заметить разницу между «совершенством и торжеством природы» мечты и «искусственной куклой». Реальный портрет Сильваны составляет контраст с ранней 37 фантазией Трофимова, усиливая иронический эффект текста и передаёт сущность овеществления сотворенного кумира. Такой процесс был уже ранее представлен в тексте Библии: «Идолы язычников – серебро и золото, дело рук человеческих. Есть у них уста, но не говорят; есть у них глаза, но не видят; есть у них уши, но не слышат, и нет дыхания в устах их. Подобны им будут делающий их и всякий, кто надеется на них» [Пс. 134: 15–18]. В третьей части данного рассказа автор с помощью откровенного диалога между Сильваной и водопроводчиком Виталием иронизирует над «обожествлением» и «разрушением кумира» Трофимова. В словах Сильваны видны её жажда любви и страх одиночества, свойственные обычным людям, а не «богине», что снова придаёт образу актрисы приземлённость. Анализируя короткие, но тёплые беседы между Трофимовым и его женой в конце рассказа, можно прийти к выводу, что «мечтатель» Трофимов окончательно бросил идею идолопоклоннической любви и вернулся к семье и своему целостному существованию. «"Не сотвори себе кумира, ни подобия его..." Убить в себе часть себя и на это место поместить кумира. Значит, в тебе половина тебя, а половина не тебя» [8]. Токаревские обобщения заводят интертекстуальный диалог со словами пророка Осии в Ветхом завете «Библия»: «Ассур не будет уже спасать нас; не станем садиться на коня и не будем более говорить изделиям рук наших: "боги наши"» [14: 4]. Соответственно, вышесказанное доказывает, что «идолопоклонническая любовь» героев этих рассказов представляет собой нечто «порочное», что является феноменом отчуждения личности в современном обществе. Кроме вышеупомянутой «идолопоклоннической любви к другому человеку», отношение человека к самому себе в творчестве писательницы тоже переживает процесс отчуждения, ввиду чего идолопоклонническое преклонение перед своей иррациональной страстью – это другая форма феномена отчуждения личности. Множество произведений Токаревой можно рассматривать с данной точки зрения. К примеру, в повести «Птица счастья» героиня Надя в молодости находится во власти иррациональной страсти к деньгам, с помощью которых она может распоряжаться всеми. Таким образом, деньги превращаются в её идола, она неизбежно преклоняется перед ними и мечтает о жизни за чужой счёт, что приводит её к трагической судьбе, лишённой счастья. 38 В повести «Лавина», написанной в 1995 году, после распада СССР, глубоко и ярко отражается феномен отчуждения личности в форме подчинения иррациональным страстям. В свои 48 лет, талантливый пианист Месяцев, ранее преданный своей семье, начал романтические отношения с 30-летней любовницей Люлей, глубоко погрузившись в эротические страсти с этой женщиной, что внесло изменения в его семейную жизнь. Причина измены Месяцева связана с социальноэкономическими переменами. Тогда, на рубеже 80–90 годов ХХ века Россия переживала перестройку, вступив на рельсы нового общественного режима, в то же время Запад нуждался в таких талантливых кадрах, как пианист Месяцев, благодаря чему он гастролировал по Европе и заработал огромное количество денег. С одной стороны, это принесло его семье зажиточную жизнь, но с другой стороны, коммерциализация искусства заставила Месяцева, искренне любящего искусство столкнуться с внутренней пустотой и потерять цель в жизни. После гастролей Месяцев вернулся с багажом: «В эти чемоданы и коробки был заключен весь гонорар, заработанный за ноябрь, а если точнее – за всю прошлую жизнь... Всё детство, отрочество, юность и зрелость...» [9]. Продав то, чему он был предан всей душой, Месяцев невольно задает себе вопрос: «А зачем? Чтобы купить жене шубу, которая на ней, как на корове седло» [9]. Причина состоит в том, что после распада СССР изменилась социальная идеология, что поставило количество заработанных денег на первое место среди ценностей человека, поэтому талант музыканта Месяцева был оценен как вещь только по её «меновой стоимости, выраженной количественно в деньгах» [13, с. 84]. Месяцев также рассматривает себя как объект абстрагирования от творчества, что привело к его отчуждению. Коммерциализация искусства, пристрастившийся к наркотикам сын, заурядная, вторичная жизнь, угнетают Месяцева и приводят его к отчуждённому состоянию. Именно в этот момент он влюбляется в «живую» женщину, чтобы отвлечь своё внимание от хлопот жизни. «Он, не разрешавший себе ничего и никогда, вдруг оказался во власти бешеного желания, как взбесившийся бык, выпущенный весной из сарая на изумрудный луг» [9]. Э. Фромм в книге «Здоровое общество» отметил, что «если человек находится во власти иррациональных страстей... он становится рабом своего частичного, проецируемого на внешние цели стремления, которым он "одержим"» [13, с. 91]. Следовательно, Месяцев попадает во власть бешеного желания и жажды 39 сексуальной жизни с Люлей. Любовница Люля становится «внешней целью» стремлений Месяцева, которой он подчиняется как конкретному воплощению одной отдельно взятой собственной силы, потому что у неё есть молодость, красота и сексуальное очарование, не присущие ему и его жене. Герой Месяцев воплощает отчуждение личности, идолопоклонническое преклонение перед конкретными воплощениями иррациональных устремлений. Конец данной повести (возвращение Месяцева в семью) выражен Токаревой в виде «простого и тёплого повествования». Однако в целом рассказ вызывает глубокие размышления о трагедии русской интеллигенции в смутные времена после распада СССР. На фоне этого странного времени в России потеря опоры в дальнейшей жизни стала обыденным феноменом для отчуждённой интеллигенции, которая с одной стороны, привязана к семейному очагу, но с другой – изменяет семье в поиске фальшивой свободы. В это время произошёл акт отчуждения личности, избавляющейся от настоящей свободы в форме идолопоклоннического преклонения перед иррациональными страстями. Но существуют ли способы противостояния отчуждению личности? В.С. Токарева показала нам такой инструмент в борьбе с отчуждением личности, как музыка. Обретенное оружие (музыка) тесно связано с личными переживаниями писательницы. В одном из интервью она вспоминает, как её мать в тяжёлое послевоенное время пыталась дать своим детям музыкальное образование. После выпуска из музыкального училища В.С. Токарева начала воспринимать мир на «слух». Она призналась, что (музыка) «сделала жизнь более стереофоничной» [16]. Соответственно, музыка является неотъемлемым элементом в токаревских произведениях. Можно заметить, что музыкальность её произведений указывает на «неповторимый внутренний ритм» [15] языка писательницы. В рассказе «Зануда» героиня Женька нарочно набрала неправильно интонирующих детей в свой хор при ЖЭКе, который должен был участвовать в конкурсе. Намерение Женьки состоит не в получении приза, а в воспитании в детях уверенности в себе и счастья от причастия к музыкальному миру. «Когда дети поют, они счастливы. Хор – это много счастливых людей» [10]. Женька хочет, чтобы поющие дети восприняли «музыку своей чистой души», способную сделать окружающий мир добрее и счастливее. Дети соединились в огромный и прочный «хор», многоголосие которого не только выражает личностное, 40 но и сплочение в борьбе с одиночеством из-за отчуждения. Эта идея перекликается с повестью «Тихая музыка за стеной», в которой героиня Ариадна не имеет музыкального слуха и лишена таланта исполнять музыку. Всё это длится до тех пор, пока она не услышала музыку наряду с публикой в зале: «и это причастие наполняло её смыслом и гордостью. Пусть у неё нет слуха, но зато есть место в зале» [12]. Божественная музыка справедлива и готова принять всех, кто желает быть причастен к ней, будь то богатый или бедный. Это чувство сопричастности с музыкой дает Ариадне не только тепло, растопившее лед отчуждения, но и человеческую целостность и совершенствование личности. В рассказе «Рарака» выступление героини Киры также приводит к тому, что «незнакомые люди с приподнятыми лицами сидят и греются, притихшие и принаряженные, как дети» [11]. Музыкальная мелодия здесь формирует путь общения между пианистом и публикой, пианист своей инструментальной способностью разжигает костёр вдохновения и эмоции, возле которого «греются» слушатели, которым кажется, что мелодия в исполнении пианиста выражает их собственные эмоции, что способствует рождению акустического диалога. Музыка также спасает утомлённую жизненными хлопотами и отчуждением героиню в рассказе «Сказать, не сказать», у которой не сложилась личная жизнь и остались неизгладимые воспоминания о неразделённой любви в молодости. Артамонова была хоровым дирижёром во Дворце пионеров, для неё «безответная любовь к Кирееву» – становится бросовой картой, а «музыка» – это её козыри. Именно с помощью музыки она нашла способ самовыражения: путём создания песни «Павлиний крик» она высказывает непереносимую боль души, самореализуется, не опираясь на семью, любовь и мужчин. «Вдох – Киреев, выдох – Киреев. Солнце пекло в голову, забыла панамку. И вдруг – что-то лопнуло в мозгу, излилась мелодия, похожая на крик павлинов, – одна музыкальная фраза в два такта... Целыми днями сидела за роялем, тыркала в клавиши... Артамонова выживала» [5]. Неразделённая любовь к Кирееву рождает песню, а интимная боль, наоборот, спасает героиню и приносит ей чувство собственного достоинства. Более того, мелодия, созданная органистом утешает её больное сердце: «Она закрыла глаза. Слушала. Музыка гудела в ней, вытесняя земное... Звуки восходят к куполу и выше, к Богу. Ещё немножко, и будет понятно: зачем плачем, стенаем... Зачем надеемся так жадно?» [5]. «Вытеснение земного ... восхождение к куполу и выше, к 41 Богу» символизируют то, что музыка, аналогичная возвышению религии над страстями простого смертного, поднимает задавленное повседневной жизнью всё человеческое в Артамоновой, спасает её сердце от отчуждения и выполняет функцию веры. В сопоставлении с действием пианиста Месяцева в повести «Лавина», Артамонова вместо преклонения перед сексуальными страстями, нашла более здравый способ – «музыка», которая помогает противостоять отчуждению в условиях потери жизненных ценностей после распада СССР. На основании вышеприведенного анализа можно сделать вывод о том, что в поздних произведениях В.С. Токаревой наблюдается феномен отчуждения личности героев. Через образы таких героев, как тетя Клава в «Стечении обстоятельств», Елисеев в «Антон, на день ботинки!» и Трофимов в «Не сотвори», отражено отчуждение личности в форме идолопоклоннической любви к другому человеку. А в повести «Птица Счастья» и «Лавина» героиня Надя и герой Месяцев соответственно представляют идолопоклонническое преклонение перед иррациональными страстями к деньгам и сексуальному желанию. В произведениях «Зануда», «Тихая музыка за стеной», «Рарака» и «Сказать, не сказать» Токарева предлагает уникальный способ сопротивления отчуждению – музыку в качестве пути общения и жизненной опоры, продвигающей равноправие, свободу, любовь и разум для конкретного индивида. Кроме того, в других произведениях писательницы также скрываются другие «противовесы» отчуждению, такие, как образ тёплого семейного очага, сострадание и отзывчивая забота друг о друге и т.д. В современной русской литературе, используя «господню дудочку» [4], В.С. Токарева даёт ответы на заданные «потерянным поколением» вопросы. Список литературы 1. Быков Д.Л. Литература отдувается за все // Дружба народов. 2008. № 1. С. 203–205. 2. Сердобинцева Е.А. Быт и бытие в женской прозе Виктории Токаревой в аспекте гендерных исследований // Сборники конференций НИЦ Социосфера. 2011. № 20. С. 33–36. 3. Маркс К.Г., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 3. М.: Политиздат, 1955. 4. Токарева B.C. Пять фигур на постаменте // Токарева B.C. Все нормально, все хорошо: Повести и рассказы. М.: ACT, 2005. 42 5. Токарева В.С. Сказать, не сказать... М.: Азбука-Аттикус, 2015. 621 с. 6. Токарева В.С. Стечение обстоятельств. URL: https://www.litmir.me/br/?b=71324&p=1 (дата обращения: 31.03.2022). 7. Токарева В.С. Антон, надень ботинки! URL: https://mirknig.com/read_330242-1? (дата обращения: 31.03.2022). 8. Токарева В.С. Не сотвори. URL: https://mir-knig.com/read_3979151? (дата обращения: 31.03.2022). 9. Токарева В.С. Лавина. URL: https://magazines.gorky.media/novyi_mi/1995/10/lavina.html? (дата обращения: 31.03.2022). 10. Токарева В.С. Зануда // Токарева В.С. Этот лучший из миров: Повести и рассказы. М.: АСТ, 2005. 66 с. 11. Токарева В.С. Рарака // Токарева. В.С. Летающие качели. Ничего особенного: Повести и рассказы. М.: Сов. писатель, 1987. 34 с. 12. Токарева В.С. Тихая музыка за стеной. М.: Азбука-Аттикус, 2016. 628 с. 13. Фромм Э. Здоровое общество. М.: Хранитель, 2006. 14. Фромм Э. Искусство любить. М.: Москва, 2009. 15. Шестых О.В. «Музыкальные коды» к пониманию рассказа Виктории Токаревой «Тихая музыка за стеной» // В мире науки и искусства: вопросы филологии, искусствоведения и культурологии. 2015. № 49. С. 70–74. 16. Шестых О.В. «Музыкальные» ключи к повести В. Токаревой «Одна из многих» // Известия ВГПУ. 2008. № 7. С. 142–145. М.А. Рябова Теоретические основы изучения библейских мотивов в современной поэзии в старших классах Аннотация. В статье раскрываются теоретические основы изучения библейских мотивов в современной поэзии в старших классах (рецепция произведений современных поэтов, относящихся к «духовной традиции», в литературоведении и критике, вопросы методики школьного изучения современной поэзии), что позволяет автору определить ключевые для исследования научные положения, актуализировать позитивный опыт педагоговсловесников, выделить наиболее перспективные методические идеи для изучения современной поэзии в старших классах. В статье также представлен анализ результатов опроса среди старшеклассников с целью определения места 43
