Makiavelli Gosudar

Die 10 Decembris 1513
Niccolò Machiavelli in Firenze
*****************************
Niccolò Machiavelli al Magnifico Lorenzo de’ Medici
Il più delle volte, coloro che desiderano entrare nelle grazie di
un Principe son soliti presentarsi con quelle cose che reputano
le più care fra le loro e che vedono piacere di più al Principe;
per questo si vede molte volte che sono presentati cavalli,
armi, drappi d’oro, pietre preziose e simili ornamenti degni
della grandezza dei principi.
Desiderando dunque io offrirmi alla vostra Magnificenza con
qualche testimonianza della mia servitù verso voi, non ho
trovato fra i miei beni una cosa che mi è più cara o che tanto io
stimi quanto la conoscenza delle azioni dei grandi uomini da
me imparata con una lunga riflessione sugli avvenimenti
moderni e una continua lezione da parte di quelli antichi: e ora
le mando a voi dopo averle con gran diligenza esaminate e
meditate e raccolte in un piccolo volume.
E, benché io giudichi questa opera indegna di esservi
presentata, tuttavia confido molto che per il suo contenuto
possa essere accettabile, considerato che da me non vi possa
esser fatto maggior dono che darvi la facoltà di poter in
brevissimo tempo capire tutto quello che io, in tanti anni e con
tanti miei disagi e pericoli, ho conosciuto e capito.
Николо Макиавелли
Государь
Николо Макиавелли — его светлости Лоренцо деи
Медичи
Обыкновенно, желая снискать милость правителя, люди
посылают ему в дар то, что имеют самого дорогого, или
чем надеются доставить ему наибольшее удовольствие, а
именно: коней, оружие, парчу, драгоценные камни и
прочие украшения, достойные величия государей.
Я же, вознамерившись засвидетельствовать мою
преданность Вашей светлости, не нашел среди того, чем
владею, ничего более дорогого и более ценного, нежели
познания мои в том, что касается деяний великих людей,
приобретенные мною многолетним опытом в делах
настоящих и непрестанным изучением дел минувших.
Положив много времени и усердия на обдумывание того,
что я успел узнать, я заключил свои размышления в
небольшом труде, который посылаю в дар Вашей
светлости.
И хотя я полагаю, что сочинение это недостойно
предстать перед вами, однако же верю, что по своей
снисходительности вы удостоите принять его, зная, что не
в моих силах преподнести вам дар больший, нежели
средство в кратчайшее время постигнуть то, что сам я
узнавал ценой многих опасностей и тревог.
E non ho ornato quest’opera con periodi retorici, o con parole
ampollose e magnifiche o con qualunque altra seduzione o
ornamento estraneo, con cui molti son soliti ornare e riempire
le loro opere; perché io ho voluto che niente la abbellisse e che
solamente la novità dell’argomento e l’importanza del soggetto
la renda gradita.
Né voglio che sia reputato un atto di presunzione il fatto che
un uomo di bassa e infima condizione sociale ardisca trattare le
regole di governo dei principi; perché, così come coloro che
disegnano il paesaggio vanno in pianura per ragionare sulla
natura dei monti e dei luoghi alti e per considerare quella delle
pianure, vanno in alto e sopra i monti, allo stesso modo per
conoscere bene la natura dei popoli bisogna essere principi e
per conoscere bene quella dei principi bisogna appartenere al
popolo.
Prenda dunque Vostra Magnificenza questo piccolo dono con
quell’animo con cui io ve lo mando; e se dalla Vostra
Magnificenza sarà diligentemente esaminato e letto, vi
conoscerete dentro un ultimo mio desiderio, che possiate
giungere a quella grandezza che la fortuna e le altre vostre
qualità vi permetteranno.
E se Vostra Magnificenza, dal culmine della sua altezza
volgerà gli occhi verso questi bassi luoghi, conoscerà quanto io
sopporti una grande e continua malvagità della fortuna.
Capitolo I
Я не заботился здесь ни о красоте слога, ни о пышности и
звучности слов, ни о каких внешних украшениях и затеях,
которыми многие любят расцвечивать и уснащать свои
сочинения, ибо желая, чтобы мой труд либо остался в
безвестности, либо получил признание единственно за
необычность и важность предмета.
Я желал бы также, чтобы не сочли дерзостью то, что
человек низкого и ничтожного звания берется обсуждать и
направлять действия государей. Как художнику, когда он
рисует пейзаж, надо спуститься в долину, чтобы охватить
взглядом холмы и горы, и подняться в гору, чтобы
охватить взглядом долину, так и здесь: чтобы постигнуть
сущность народа, надо быть государем, а чтобы
постигнуть природу государей, надо принадлежать к
народу.
Пусть же Ваша светлость примет сей скромный дар с тем
чувством, какое движет мною; если вы соизволите
внимательно прочитать и обдумать мой труд, вы ощутите,
сколь безгранично я желаю Вашей светлости того
величия, которое сулит вам судьба и ваши достоинства.
И если с той вершины, куда вознесена Ваша светлость,
взор ваш когда-либо обратиться на ту низменность, где я
обретаюсь, вы увидите, сколь незаслуженно терплю я
великие и постоянные удары судьбы.
ГЛАВА I
Quot sint genera principatuum et quibus modis acquirantur
Di quante ragioni sieno e principati e in che modo si acquistino
Quali sono i tipi di principati e in quali modi si acquisiscono
Tutti gli Stati, tutti i governi che hanno avuto e hanno potere
sugli uomini, sono stati e sono o repubbliche o principati.
E i principati sono: o ereditari, se la famiglia del Principe è
stata da lungo tempo al potere, o sono nuovi.
I nuovi o sono completamente nuovi, come fu Milano per
Francesco Sforza, o sono come territori aggiunti allo Stato
ereditario del Principe, come è il regno di Napoli conquistato
dal re di Spagna.
Questi territori così conquistati sono: o abituati a vivere sotto
un Principe, o ad essere liberi; e sono conquistati o con le armi
d’altri o con le proprie o per fortuna o per virtù.
Capitolo II
De principatibus ereditariis
De’ Principati ereditari
I Principati ereditari
1 - Io tralascerò la trattazione delle repubbliche, perché in
un’altra opera me ne sono già occupato a lungo.
СКОЛЬКИХ ВИДОВ БЫВАЮТ ГОСУДАРСТВА И КАК
ОНИ ПРИОБРЕТАЮТСЯ
Все государства, все державы, обладавшие или
обладающие властью над людьми, были и суть либо
республики, либо государства, управляемые
единовластно.
Последние могут быть либо унаследованными — если род
государя правил долгое время, либо новыми.
Новым может быть либо государство в целом — таков
Милан для Франческо Сфорца; либо его часть,
присоединенная к унаследованному государству
вследствие завоевания — таково Неаполитанское
королевство для короля Испании.
Новые государства разделяются на те, где подданные
привыкли повиноваться государям, и те, где они искони
жили свободно; государства приобретаются либо своим,
либо чужим оружием, либо милостью судьбы, либо
доблестью.
ГЛАВА II
О НАСЛЕДСТВЕННОМ ЕДИНОВЛАСТИИ
Я не стану касаться республик, ибо подробно говорю о
них в другом месте.
Mi interesserò solo dei principati, secondo lo schema e le
distinzioni sopra indicati, ed esaminerò in qual modo questi
principati possano essere governati e mantenuti.
Dico dunque che negli Stati ereditari, abituati ai metodi di
governo della famiglia, ci sono meno difficoltà per mantenerli
rispetto ai nuovi, perché basta non tralasciare tali metodi degli
antenati e prender tempo con i fatti imprevisti: in questo modo
anche se un Principe ereditario è di normali abilità
governative, si manterrà sempre al potere, a meno che non ne
venga scacciato da qualche forza straordinaria e irresistibile e,
se ne sarà stato privato, lo riconquisterà al primo momento di
difficoltà che troverà l’usurpatore.
2 - Noi abbiamo in Italia, per esempio, il caso del duca di
Ferrara, il quale non hanno retto agli assalti dei Veneziani nel
1484, né a quelli di Papa Giulio II nel 1510, per cause diverse
da quella di appartenere a una dinastia molto antica.
Poiché un Principe ereditario ha minori motivi e minor
necessità di offendere, ne consegue che sia più amato; e se non
si fa odiare per vizi straordinari, è ragionevole che sia
naturalmente benvoluto dal popolo.
Здесь я перейду прямо к единовластному правлению и,
держась намеченного выше порядка, разберу, какими
способами государи могут управлять государствами и
удерживать над ними власть.
Начну с того, что наследному государю, чьи подданные
успели сжиться с правящим домом, гораздо легче
удержать власть, нежели новому, ибо для этого ему
достаточно не преступать обычая предков и в последствии
без поспешности применяться к новым обстоятельствам.
При таком образе действий даже посредственный
правитель не утратит власти,если только не будет
свергнут особо могущественной и грозной силой, но и в
этом случае он отвоюет власть при первой же неудаче
завоевателя.
У нас в Италии примером может служить герцог
Феррарский, который удержался у власти после
поражения, нанесенного ему венецианцами в 1484 году и
папой Юлием в 1510-м, только потому, что род его
исстари правил в Ферраре.
Ибо у государя, унаследовавшего власть, меньше причин
и меньше необходимости притеснять подданных, почему
они и платят ему большей любовью, и если он не
обнаруживает чрезмерных пороков, вызывающих
ненависть, то закономерно пользуется
благорасположением граждан.
Proprio per l’antichità e la continuità del potere si è cancellata
la memoria e le ragioni dei cambiamenti, perché sempre un
mutamento lascia l’addentellato per il verificarsi di un ulteriore
mutamento.
Capitolo III
De Principatibus mixtis
De’ Principati misti
I Principati misti
1 - Nel principato nuovo si trovano le difficoltà.
E prima di tutto, se il principato non è completamente nuovo,
ma come membro aggiunto a un altro Stato (che nell’insieme
si può chiamare misto), il cambiamento nasce prima di tutto da
una naturale difficoltà, che ritroviamo in tutti i principati
nuovi: cambiamento e difficoltà che consistono nel fatto che
gli uomini mutano volentieri Principe credendo di migliorare;
questa convinzione li spinge ad armarsi contro il loro signore;
ma di questo si ingannano, perché poi, per esperienza, si
accorgono di aver peggiorato.
Давнее и преемственное правление заставляет забыть о
бывших некогда переворотах и вызвавших их причинах,
тогда как всякая перемена прокладывает путь другим
переменам.
ГЛАВА III
О СМЕШАННЫХ ГОСУДАРСТВАХ
Трудно удержать власть новому государю.
И даже наследному государю, присоединившему новое
владение — так, что государство становиться как бы
смешанным, — трудно удержать над ним власть, прежде
всего вследствие той же естественной причины, какая
вызывает перевороты во всех новых государствах. А
именно: люди, веря, что новый правитель окажется лучше,
охотно восстают против старого, но вскоре они на опыте
убеждаются, что обманулись, ибо новый правитель всегда
оказывается хуже старого.
E questo dipende da un’altra necessità naturale e comune, che
è quella che sempre il Principe deve colpire i suoi nuovi
sudditi con l’esercito e con numerosi altri danni che il nuovo
acquisto si tira dietro; in modo che tu fai nemici tutti coloro
che hai danneggiato con l’occupazione di quel principato e non
ti mantieni amici quelli che ti hanno aiutato nella conquista
non potendoli soddisfare nei modi che avevano presupposto e
non potendo tu usare contro di loro le maniere forti perché sei
loro obbligato, perché sempre un Principe, anche se ha un
esercito fortissimo, ha bisogno del favore degli abitanti per
entrare in una provincia.
Per queste ragioni Luigi XII di Francia occupò subito Milano,
e subito la perse; e la prima volta bastarono le sole forze di
Ludovico il Moro per fargliela perdere; perché quelle
popolazioni che gli avevano aperto le porte, avendo capito di
essersi ingannati sulla loro decisione e su quel bene futuro che
si erano atteso, non potevano sopportare i fastidi causati dal
nuovo Principe.
2 - È anche vero che conquistando per la seconda volta i paesi
ribelli, questi vengono poi persi con maggiori difficoltà;
perché il signore, traendo profitto dall’avvenuta ribellione, ha
meno riguardi, per mettersi al sicuro, di punire i colpevoli di
tradimento, smascherare i sospetti, rafforzarsi nei punti più
deboli.
Что опять-таки естественно и закономерно, так как
завоеватель притесняет новых подданных, налагает на них
разного рода повинности и обременяет их постоями
войска, как это неизбежно бывает при завоевании. И
таким образом наживает врагов в тех, кого притеснил, и
теряет дружбу тех, кто способствовал завоеванию, ибо не
может вознаградить их в той степени, в какой они
ожидали, но не может и применить к ним крутые меры,
будучи им обязан — ведь без их помощи он не мог бы
войти в страну, как бы ни было сильно его войско.
Именно по этим причинам Людовик XII, король Франции,
быстро занял Милан и также быстро его лишился. И
герцогу Людовико потому же удалось в тот раз отбить
Милан собственными силами. Ибо народ, который сам
растворил перед королем ворота, скоро понял, что
обманулся в своих упованиях и расчетах, и отказался
терпеть гнет нового государя.
Правда, если мятежная страна завоевана повторно, то
государю легче утвердить в ней свою власть, так как
мятеж дает ему повод с меньшей оглядкой карать
виновных, уличать подозреваемых, принимать защитные
меры в наиболее уязвимых местах.
Così si spiega che, se per far perdere Milano alla Francia bastò
la prima volta che il duca Ludovico facesse un po’ di rumore ai
confini, per fargliela perdere una seconda volta bisognò che
tutto il mondo gli fosse contro perché le sue armate fossero
distrutte o messe in fuga dall’Italia: e questo fu conseguenza
delle ragioni sopradette.
Eppure la prima e la seconda volta lo Stato gli fu tolto.
Le cause generali della prima perdita sono state trattate:
restano ora da esaminare quelle della seconda e vedere quali
rimedi aveva a disposizione il Principe, e quali poteva averne
uno che si fosse trovato nell’identica situazione, per mantener
la conquista meglio di quanto non riuscì alla Francia.
3 - Dico pertanto, che questi stati, i quali una volta conquistati
sono aggiunti a uno Stato nel quale il conquistatore è signore
da molto tempo, o appartengono alla stessa nazionalità e lingua
oppure no.
Nel primo caso è molto facile conservarli, soprattutto quando
non siano abituati a vivere liberi; e per possederli con
sicurezza basta aver estinto la dinastia del Principe che li
dominava, perché, per le altre misure, se si mantengono loro le
vecchie condizioni, e non essendoci diversità di costumi, gli
abitanti vivono quietamente; come si è visto che è accaduto in
Borgogna, Bretagna, Guascogna e Normandia, che da tanto
tempo sono state unite alla Francia; e benché ci sia qualche
diversità linguistica, nondimeno i costumi sono simili, e si
possono facilmente tollerare fra loro.
Так в первый раз Франция сдала Милан, едва герцог
Людовико пошумел на его границах, но во второй раз
Франция удерживала Милан до тех пор, пока на нее не
ополчились все итальянские государства и не рассеяли, и
не изгнали ее войска из пределов Италии, что произошло
по причинам, названным выше.
Тем не менее, Франция оба раза потеряла Милан.
Причину первой неудачи короля, общую для всех
подобных случаев, я назвал; остается выяснить причину
второй и разобраться в том, какие средства были у
Людовика — и у всякого на его месте, — чтобы упрочить
завоевание верней, чем это сделала Франция.
Начну с того, что завоеванное и унаследованное владения
могут принадлежать либо к одной стране и иметь один
язык, либо к разным странам и иметь разные языки.
В первом случае удержать завоеванное нетрудно, в
особенности если новые подданные и раньше не знали
свободы. Чтобы упрочить над ними власть, достаточно
искоренить род прежнего государя, ибо при общности
обычаев и сохранении старых порядков ни от чего другого
не может произойти беспокойства. Так, мы знаем,
обстояло дело в Бретани, Бургундии, Нормандии и
Гаскони, которые давно вошли в состав Франции; правда,
языки их несколько различаются, но благодаря сходству
обычаев они мирно уживаются друг с другом.
Chi le acquista e le vuole mantenere, deve prendere due
provvedimenti: il primo, che la famiglia del loro Principe sia
distrutta; il secondo, di non modificare né le loro leggi né le
loro tasse; in tal modo, e in brevissimo tempo, diventa un
corpo unico con il principato precedente.
4 - Ma quando si conquistano Stati in una provincia diversa
per lingua, costumi e istituzioni, allora si presentano le
difficoltà e occorre avere grande fortuna e grande abilità per
mantenerli.
E uno dei più importanti e più efficaci provvedimenti sarebbe
che il Principe conquistatore vi andasse ad abitare.
Questo renderebbe più sicuro e duraturo il possesso: come ha
fatto il Turco con la penisola balcanica: pur con tutti i
provvedimenti presi da lui per mantenere quello stato, se non
fosse andato ad abitarvi, non sarebbe stato possibile
mantenerlo.
Perché abitandovi, si vedono nascere i disordini e con
immediatezza vi si può rimediare; non abitandovi i disordini si
vedono quando sono ormai gravi e non vi si può più porre
rimedio.
Oltretutto, la provincia non è saccheggiata dai tuoi funzionari:
i sudditi facendo ricorso al Principe vicino possono trovare
soddisfazioni; di qui nasce che hanno più ragione di amarlo se
vogliono essere fedeli, e, volendo agire altrimenti, di temerlo.
В подобных случаях завоевателю следует принять лишь
две меры предосторожности: во-первых, проследить за
тем, чтобы род прежнего государя был искоренен, вовторых, сохранить прежние законы и подати — тогда
завоеванные земли в кратчайшее время сольются в одно
целое с исконным государством завоевателя.
Но если завоеванная страна отличается от унаследованной
по языку, обычаям и порядкам, то тут удержать власть
поистине трудно, тут требуется и большая удача, и
большое искусство.
И одно из самых верных и прямых средств для этого —
переселиться туда на жительство.
Такая мера упрочит и обезопасит завоевание — именно
так поступил с Грецией турецкий султан, который, как бы
ни старался, не удержал бы Грецию в своей власти, если
бы не перенес туда свою столицу.
Ибо, только живя в стране, можно заметить
начинающуюся смуту и своевременно ее пресечь, иначе
узнаешь о ней тогда, когда она зайдет так далеко, что
поздно будет принимать меры.
Обосновавшись в завоеванной стране, государь, кроме
того, избавит ее от грабежа чиновников, ибо подданные
получат возможность прямо взывать к суду государя —
что даст послушным больше поводов любить его, а
непослушным — бояться.
Se uno straniero volesse assaltare quello stato, vi avrebbe più
rispetto; in questo modo il Principe, che abita nel suo stato,
potrebbe perderlo solo con grandissime difficoltà.
5 - L’altro buon provvedimento è mandare colonie in uno o
due luoghi che siano quasi i cardini di quello stato, perché è
necessario o far questo o tenervi un gran numero di soldati.
Con le colonie non si spende molto; e il Principe ve le manda e
ve le mantiene e senza spendere quasi nulla e danneggiano
solamente coloro cui sono tolti campi e case per darli ai nuovi
abitanti che sono una piccola parte di quello stato; e coloro che
vengono danneggiati, restando isolati e impoveriti non
potranno mai nuocergli; tutti gli altri da un lato restano senza
danni (e per questo dovrebbero rimanere calmi), dall’altro
sono timorosi che non accada loro quello che è accaduto a
coloro che sono stati privati dei loro beni.
Concludo dicendo che le colonie non costano, sono più fedeli,
danneggiano meno; e i danneggiati non possono nuocere,
essendo poveri e isolati, come s’è detto.
Per questo si deve notare che gli uomini si devono o blandire o
uccidere; perché si vendicano dei danni leggeri e non possono
vendicarsi di quelli gravi; così che il danno che viene arrecato
a un uomo deve essere fatto in modo da non temere vendette.
И если кто-нибудь из соседей замышлял нападение, то
теперь он проявит большую осторожность, так что
государь едва ли лишится завоеванной страны, если
переселится туда на жительство.
Другое отличное средство — учредить в одном-двух
местах колонии, связующие новые земли с государством
завоевателя. Кроме этой есть лишь одна возможность —
разместить в стране значительное количество кавалерии и
пехоты.
Колонии не требуют больших издержек, устройство и
содержание их почти ничего не стоят государю, и
разоряют они лишь тех жителей, чьи поля и жилища
отходят новым поселенцам, то есть горстку людей,
которые, обеднев и рассеявшись по стране, никак не
смогут повредить государю; все же прочие останутся в
стороне и поэтому скоро успокоятся, да, кроме того,
побоятся, оказав непослушание, разделить участь
разоренных соседей.
Так что колонии дешево обходятся государю, верно ему
служат и разоряют лишь немногих жителей, которые,
оказавшись в бедности и рассеянии, не смогут повредить
государю.
По каковому поводу уместно заметить, что людей следует
либо ласкать, либо изничтожать, ибо за малое зло человек
может отомстить, а за большое — не может; из чего
следует, что наносимую человеку обиду надо рассчитать
так, чтобы не бояться мести.
Ma tenendovi un esercito, invece delle colonie, si spende
molto di più, dovendo consumare, nel mantenimento delle
truppe, tutte le entrate dello stato; in questo modo il beneficio
della conquista si tramuta in perdita, e danneggia molto di più,
perché nuoce a tutto quello stato, con l’acquartieramento del
suo esercito nelle case private trasferendolo da un luogo
all’altro; di questo disagio risente ciascuno e ciascuno gli può
diventare nemico: e sono nemici che gli possono nuocere,
perché, anche se sconfitti, rimangono in casa loro.
Sotto ogni punto di vista tenervi un esercito è inutile, mentre
mandarvi delle colonie è utile.
6 - Deve ancora, il Principe di una regione diversa come di
sopra si è detto, mettersi a capo e farsi difensore dei principi
vicini meno potenti, ingegnarsi di indebolire i potenti di quella
sua nuova regione, ed evitare che per un qualsiasi motivo vi
entri un altro Principe potente quanto lui.
Accadrà sempre che lo straniero verrà chiamato da coloro che
in quella regione saranno malcontenti, o per troppa ambizione
o per paura, come accadde agli Etoli che chiamarono i Romani
in Grecia e in tutte le altre regioni in cui entrarono, furono
chiamati dalla gente del luogo.
La logica delle cose vuole che non appena un potente straniero
entra in una provincia, tutti quelli che in essa sono meno
potenti lo favoriscono, mossi dalla rivalità che hanno contro
chi è stato potente sopra di loro; tanto che, rispetto a questi
minori potenti, il Principe non farà nessuna fatica a farseli
amici, perché subito tutti insieme fanno volentieri un tutt’uno
con lo stato che lui ha acquistato.
Если же вместо колоний поставить в стране войско, то
содержание его обойдется гораздо дороже и поглотит все
доходы от нового государства, вследствие чего
приобретение обернется убытком; к тому же от этого
пострадает гораздо больше людей, так как постой войска
обременяют все население, отчего каждый, испытывая
тяготы, становится врагом государю, а так же враги могут
ему повредить, ибо хотя они и побеждены, но остаются у
себя дома.
Итак, с какой стороны ни взгляни, содержание подобного
гарнизона вредно, тогда как учреждение колоний полезно.
В чужой по обычаям и языку стране завоевателю следует
также сделаться главой и защитником более слабых
соседей и постараться ослабить сильных, а кроме того,
следить за тем, чтобы в страну как-нибудь не проник
чужеземный правитель, не уступающий ему силой.
Таких всегда призывают недовольные внутри страны по
избытку честолюбия или из страха, — так некогда римлян
в Грецию призвали этолийцы, да и во все другие страны
их тоже призывали местные жители.
Порядок же вещей таков, что, когда могущественный
государь входит в страну, менее сильные государства
примыкают к нему — обычно из зависти к тем, кто
превосходит их силой — так что ему нет надобности
склонять их в свою пользу, ибо они сами охотно
присоединятся к созданному им государству.
Deve solamente stare attento che essi non acquistino troppe
forze e troppa autorità; e facilmente, con le sue forze e con il
loro aiuto, può limitare la potenza di quelli che sono potenti,
per rimanere da solo arbitro su tutta la regione.
Chi non rispetterà bene queste norme, perderà presto quello
che avrà conquistato e, finché lo conserverà, andrà incontro a
infinite difficoltà e fastidi.
7 - I Romani, nelle regioni conquistate, osservarono bene
queste regole: mandarono le colonie; frenarono i meno potenti,
senza accrescere la loro forza; ridussero la forza dei potenti; e
non permisero che i potenti stranieri acquistassero prestigio.
E voglio che basti solo l’esempio della Grecia: furono frenati
gli Achei e gli Etoli; indebolirono il regno dei Macedoni;
cacciarono Antioco; non permisero mai agli Achei e agli Etoli
di accrescere il loro Stato; né le lusinghe di Filippo li indussero
mai a essergli amici senza indebolirlo; né la potenza di
Antioco potè indurre i Romani a consentirgli di mantenere
nella penisola balcanica alcun dominio.
Perché i Romani fecero in questi casi quello che tutti i principi
saggi debbono fare: che non solamente devono pensare alle
discordie e ai disordini presenti, ma anche a quelli futuri ed
evitarli tutti con ogni mezzo, perché prevedendoli in anticipo,
vi si può porre rimedio con facilità, ma se aspetti che si
avvicinino, la medicina non arriva in tempo perché il male è
diventato incurabile.
Надо только не допускать, чтобы они не расширялись и
крепли, и тогда, своими силами и при их поддержке,
нетрудно будет обуздать более крупных правителей и
стать полновластным хозяином в данной стране.
Если же государь обо всем этом не позаботится, он скоро
лишится завоеванного, но до того претерпит бесчисленное
множество трудностей и невзгод.
Римляне, завоевывая страну, соблюдали все названные
правила: учреждали колонии, покровительствовали
слабым, не давая им, однако, войти в силу; обуздывали
сильных и принимали меры к тому, чтобы в страну не
проникло влияние могущественных чужеземцев.
Ограничусь примером Греции. Римляне привлекли на
свою сторону ахейцев и этолийцев; унизили македонское
царство; изгнали оттуда Антиоха. Но, невзирая ни на
какие заслуги, не позволили ахейцам и этолийцам
расширить свои владения, не поддались на лесть Филиппа
и не заключили с ним союза, пока не сломили его
могущества, и не уступили напору Антиоха,
домогавшегося владений в Греции.
Римляне поступали так, как надлежит поступать всем
мудрым правителям, то есть думали не только о
сегодняшнем дне, но и о завтрашнем, и старались всеми
силами предотвратить возможные беды, что нетрудно
сделать, если вовремя принять необходимые меры, но
если дожидаться, пока беда грянет, то никакие меры не
помогут, ибо недуг станет неизлечим.
8 - E di questo avviene quel che dicono i medici del tisico, che
all’inizio la sua malattia è facile da curare e difficile da
diagnosticare, ma, col passare del tempo, non avendola
diagnosticata fin dall’inizio né curata, diventa facile da
diagnosticare e difficile da curare.
Allo stesso modo accade negli affari di Stato; perché
conoscendoli in anticipo, i mali che nascono nello Stato (e
questo non è concesso se non ai saggi previdenti) vengono
presto guariti; ma quando, per non averli conosciuti, li hai fatti
crescere fino al punto che ognuno li conosca, non c’è più
rimedio.
Perciò i Romani, vedendo in anticipo le difficoltà, sempre
ebbero pronto il rimedio; e non permisero mai che crescessero
per evitare una guerra, perché sapevano che una guerra non si
evita, ma si rimanda a vantaggio di altri.
Perciò portarono guerra a Filippo ed Antioco nella penisola
balcanica, per non dover combattere contro di loro in Italia; e
in quel momento avrebbero potuto scansare l’una e l’altra
guerra, ma non lo vollero.
Né mai piacque loro la regola che ogni giorno sta sulle labbra
dei nostri saggi, cioè di godere temporeggiando il beneficio del
tempo, ma preferirono affidarsi alla loro virtù e alla
loro prudenza; perché il tempo si trascina davanti ogni cosa e
può portare con sé il bene come il male e il male come il bene.
Здесь происходит то же самое, что с чахоткой: врачи
говорят, что в начале эту болезнь трудно распознать, но
легко излечить; если же она запущена, то ее легко
распознать, но излечить трудно.
Так же и в делах государства: если своевременно
обнаружить зарождающийся недуг, что дано лишь
мудрым правителям, то избавиться от него нетрудно, но
если он запущен так, что всякому виден, то никакое
снадобье уже не поможет.
Римляне, предвидя беду заранее, тотчас принимали меры,
а не бездействовали из опасения вызвать войну, ибо знали,
что войны нельзя избежать, можно лишь оттянуть ее — к
выгоде противника.
Поэтому они решились на войну с Филиппом и Антиохом
на территории Греции — чтобы потом не пришлось
воевать с ними в Италии. В то время еще была
возможность избежать войны как с тем, так и с другим, но
они этого не пожелали.
Римлянам не по душе была поговорка, которая не сходит с
уст теперешних мудрецов: полагайтесь на благодетельное
время, — они считали благодетельным лишь собственную
доблесть и дальновидность. Промедление же может
обернуться чем угодно, ибо время приносит с собой как
зло, так и добро, как добро, так и зло.
9 - Ma torniamo alla Francia e vediamo se ha messo in pratica
qualcuna delle regole che ho esposto; e parlerò non di Carlo
VIII ma di Luigi XII, perché di questo re, per aver tenuto più a
lungo in Italia dei possedimenti, meglio si possono notare le
sue azioni e il suo modo di procedere; così vedrete come egli
abbia preso provvedimenti contrari a quelli che si devono
prendere per mantenere il possesso di una provincia con
caratteristiche diverse da quelle del proprio Stato.
10 - Re Luigi fu introdotto in Italia dall’ambizione dei
Veneziani i quali, grazie alla sua venuta, intendevano
guadagnarsi mezza Lombardia.
Io non voglio biasimare la decisione presa dal re; perché
volendo cominciare a mettere un piede in Italia, e non
avendovi amici in questa provincia, ed essendogli anzi chiuse
tutte le porte per il comportamento di Carlo VIII, fu costretto a
prendere le amicizie che gli si offrivano: e la sua decisione
sarebbe stata buona, se non avesse commesso alcun errore
nelle altre scelte politiche.
Conquistata dunque la Lombardia, il re riguadagnò subito
quella autorità che era stata perduta da Carlo VIII: Genova
cedette; i Fiorentini gli diventarono amici; il marchese di
Mantova, il duca di Ferrara, il Bentivoglio di Bologna,
Caterina Sforza signora di Forlì, i signori di Faenza, Pesaro,
Rimini, Camerino, Piombino, Lucchesi, Pisani, Senesi,
ciascuno volle incontrarlo per dichiararsi suo amico.
Но вернемся к Франции и посмотрим, выполнила ли она
хоть одно из названных мною условий. Я буду говорить
не о Карле, а о Людовике — он дольше удерживался в
Италии, поэтому его образ действия для нас нагляднее, —
и вы убедитесь, что он поступал прямо противоположно
тому, как должен поступать государь, чтобы удержать
власть над чужой по обычаям и языку страной.
Король Людовик вошел в Италию благодаря венецианцам,
которые, желая расширить свои владения, потребовали за
помощь половину Ломбардии.
Я не виню короля за эту сделку: желая ступить в Италию
хоть одной ногой и не имея в ней союзников, в
особенности после того, как по милости Карла перед
Францией захлопнулись все двери, он вынужден был
заключать союзы, не выбирая. И он мог бы рассчитывать
на успех, если бы не допустил ошибок впоследствии.
Завоевав Ломбардию, он сразу вернул Франции престиж,
утраченный ею при Карле: Генуя покорилась,
флорентийцы предложили союз; маркиз Мантуанский,
герцог Феррарский, дом Бентивольи, графиня Форли,
властители Фаэнци, Пезаро, Римини, Камерино,
Пьомбино, Лукка, Пиза, Сиена — все устремились к
Людовику с изъявлениями дружбы.
Solo allora i Veneziani poterono considerare la
sconsideratezza della iniziativa da loro presa, perché per
acquistare due terre in Lombardia resero il Re Signore di un
terzo dell’Italia.
11 - Consideri ora uno con quanta poca difficoltà Luigi XII
avrebbe potuto mantenere in Italia il suo potere, se avesse
osservato le regole soprascritte dando sicurezza e difesa a tutti
i suoi amici, che, per essere molto numerosi e deboli e timorosi
chi dello Stato della Chiesa, chi dei Veneziani, sempre
avrebbero avuto la necessità di restargli fedeli; e, con il loro
aiuto, avrebbe potuto neutralizzare gli Stati più grandi.
Ma lui, non era ancora arrivato a Milano che fece il contrario,
dando aiuto a Papa Alessandro VI perché occupasse la
Romagna.
Né si accorse che, con questa decisione, egli indeboliva se
stesso, perché perdeva gli amici e quelli che si erano affidati a
lui, e rendeva grande la Chiesa, aggiungendo al potere
spirituale, che dà tanta autorità, anche tanto potere temporale.
E, fatto un primo errore, fu costretto a continuare, finché, per
porre fine alle ambizioni di Papa Alessandro e impedirgli di
conquistare la Toscana, fu costretto a venire in Italia.
Тут-то венецианцам и пришлось убедиться в
опрометчивости своего шага: ради двух городов в
Ломбардии они отдали две трети Италии.
Рассудите теперь, как легко было королю закрепить свое
преимущество: для этого надо было лишь следовать
названным правилам и обеспечить безопасность
союзникам: многочисленные, но слабые, в страхе кто
перед Церковью, кто перед венецианцами, они
вынуждены были искать его покровительства; он же мог
бы через них обезопасить себя от тех, кто еще оставался в
силе.
И, однако, не успел он войти в Милан, как предпринял
обратное: помог папе Александру захватить Романью.
И не заметил, что этим самым подрывает свое
могущество, отталкивает союзников и тех, кто вверился
его покровительству, и к тому же значительно укрепляет
светскую власть папства, которое и без того крепко
властью духовной.
Совершив первую ошибку, он вынужден дальше идти тем
же путем, так что ему пришлось самому явиться в
Италию, чтобы обуздать честолюбие Александра и не дать
ему завладеть Тосканой.
Non gli bastò di aver ingrandito lo Stato della Chiesa e di aver
perso gli amici: per ottenere il regno di Napoli, lo divise con il
re di Spagna: e mentre prima egli era stato arbitro d’Italia, si
mise al fianco un compagno, e così gli ambiziosi del luogo e i
malcontenti di lui ebbero la persona cui ricorrere; e mentre
poteva lasciare in quel regno un re tributario verso di lui, lo
aveva cacciato per metterne uno che avrebbe potuto cacciar
lui.
12 - È una cosa veramente molto naturale e consueta
desiderare di accrescere il proprio potere; e sempre, quando gli
uomini che possono farlo lo fanno, saranno lodati e non
biasimati; ma quando essi non possono, e vogliono farlo in
ogni caso, sbagliano e sono biasimati.
Se Luigi XII di Francia, dunque, poteva con le sue forze
assalire il regno di Napoli, doveva farlo; se non poteva, non
doveva condividerlo.
E se la divisione della Lombardia che aveva fatta con i
Veneziani era scusabile, perché gli era servita per mettere
piede in Italia; la divisione del regno di Napoli merita biasimo,
perché non è giustificata dalla necessità.
Luigi XII aveva dunque commesso questi cinque errori:
eliminato i meno potenti; accresciuto in Italia la potenza di uno
Stato già potente; fatto arrivare in Italia uno straniero
potentissimo; non è venuto ad abitarvi; non vi ha mandato
colonie.
Но Людовику как будто мало было того, что он усилил
Церковь и оттолкнул союзников: домогаясь
Неаполитанского королевства, он разделил его с королем
Испании, то есть, призвал в Италию, где сам был
властелином, равного по силе соперника, — как видно,
затем, чтобы недовольным и честолюбцам было у кого
искать прибежища. Изгнав короля, который мог стать его
данником, он призвал в королевство государя, который
мог изгнать его самого.
Поистине страсть к завоеваниям — дело естественное и
обычное; и тех, кто учитывает свои возможности, все
одобрят или же никто не осудит; но достойную осуждения
ошибку совершает тот, кто не учитывает своих
возможностей и стремится к завоеваниям какой угодно
ценой.
Франции стоило бы вновь овладеть Неаполем, если бы она
могла сделать это своими силами, но она не должна была
добиваться его ценою раздела.
Если раздел Ломбардии с венецианцами еще можно
оправдать тем, что он позволил королю утвердиться в
Италии, то этот второй раздел достоин лишь осуждения,
ибо не может быть оправдан победной необходимостью.
Итак, Людовик совершил общим счетом пять ошибок:
изгнал мелких правителей, помог усилению сильного
государя внутри Италии, призвал в нее чужеземца,
равного себе могуществом, не переселился в Италию, не
учредил там колоний.
13 - E questi errori, tuttavia, mentre era in vita avrebbero
potuto non danneggiarlo, se non avesse compiuto il sesto: cioè
di togliere ai Veneziani le loro ultime conquiste: perché se non
avesse rafforzato la Chiesa né fatta venire in Italia la Spagna,
sarebbe stato ragionevole e necessario indebolirli; ma avendo
preso le decisioni che abbiamo visto, non avrebbe dovuto mai
contribuire al loro indebolimento; perché essendo potenti, i
Veneziani avrebbero sempre distolto gli altri dal tentare
l’impresa in Lombardia, perché i Veneziani non l’avrebbero
consentita se non a patto di diventarne loro i padroni. E gli altri
non avrebbero voluto togliere la Lombardia alla Francia solo
per darla a loro, né avrebbero avuto l’ardire di combattere
contro entrambi.
Se qualcuno dicesse che Luigi XII cedette la Romagna al Papa
e Napoli alla Spagna per evitare una guerra, rispondo con le
ragioni esposte prima: che non si deve mai far nascere un
disordine per evitare una guerra, perché non la si evita, ma la si
rimanda a proprio svantaggio.
E se qualcun altro si riferisse alla promessa che il Re aveva
fatto al Papa, di compiere per lui quell’impresa a causa dello
scioglimento del suo matrimonio e della nomina a cardinale di
Giorgio d’Amboise, arcivescovo di Rouen, risponderei con le
regole che esporrò più avanti, quando tratterò della lealtà dei
Principi e di come questi la devono osservare.
14 - Il re Luigi XII ha dunque perso la Lombardia per non aver
messo in pratica nessuna delle regole rispettate da coloro che
hanno conquistato provincie e hanno voluto mantenerle.
Эти пять ошибок могли оказаться не столь уж пагубными
при его жизни, если бы он не совершил шестой: не
посягнул на венецианские владения. Венеции следовало
дать острастку до того, как он помог усилению Церкви и
призвал испанцев, но, совершив обе эти ошибки, нельзя
было допускать разгрома Венеции. Оставаясь
могущественной, она удерживала бы других от захвата
Ломбардии как потому, что сама имела на нее виды, так и
потому, что никто не захотел бы вступать в войну с
Францией за то, что Ломбардия досталась Венеции, а
воевать с Францией и Венецией одновременно ни у кого
не хватило бы духу.
Если же мне возразят, что Людовик уступил Романью
Александру, а Неаполь — испанскому королю, дабы
избежать войны, я отвечу прежними доводами, а именно:
что нельзя попустительствовать беспорядку ради того,
чтобы избежать войны, ибо войны не избежать, а
преимущество в войне утратишь.
Если же мне заметят, что король был связан обещанием
папе: в обмен на расторжение королевского брака и
кардинальскую шапку архиепископу Рушанскому помочь
захватить Романью, — то я отвечу на это в той главе, где
речь пойдет об обещаниях государей и о том, каким
образом следует их исполнять.
Итак, король Людовик потерял Ломбардию только
потому, что отступил от тех правил, которые соблюдались
государями, желавшими удержать завоеванную страну.
Né questo ha qualcosa di miracoloso, ma è molto logico e
ordinario.
Di questa materia parlai a Nantes con il cardinale di Rouen
quando il Valentino (così era chiamato comunemente Cesare
Borgia, figlio di Papa Alessandro) occupava la Romagna:
dicendomi il cardinale di Rouen che gl’Italiani non
s’intendevano di guerra, risposi che i Francesi non
s’intendevano di politica, perché se se ne intendessero non
consentirebbero alla Chiesa di diventare così potente.
E per esperienza abbiamo visto che la grandezza della Chiesa e
della Spagna è stata causata dalla Francia, la quale in tal modo
determinò la sua stessa rovina.
Da questo si ricava una regola generale, che mai o raramente
sbaglia: chi è causa della potenza di qualcuno va in rovina,
perché quella potenza è stata determinata o con l’ingegno o
con la forza, e l’una e l’altra sono sospette a chi è diventato
potente.
Capitolo IV
Cur Darii regnum quod Alexander occupaverat a successoribus
suis post Alexandri mortem non defecit
Per quale ragione el regno di Dario, il quale da Alessandro fu
occupato, non si ribellò da’ sua successori dopo la morte di
Alessandro
Per quale ragione il regno di Dario, che Alessandro aveva
conquistato, non si ribellò dopo la morte di Alessandro ai suoi
successori
И в этом нет ничего чудесного, напротив, все весьма
обычно и закономерно.
Я говорил об этом в Нанте с кардиналом Рушанским,
когда Валентино — так в просторечии звали Чезаре
Борджа, сына папы Александра — покорял Романью:
кардинал заметил мне, что итальянцы мало смыслят в
военном деле, я отвечал ему, что французы мало смыслят
в политике, иначе они не достигли бы такого усиления
Церкви.
Как показал опыт, Церковь и Испания благодаря Франции
расширили свои владения в Италии, а Франция благодаря
им потеряла там все.
Отсюда можно извлечь вывод, многократно
подтверждавшийся: горе тому, кто умножает чужое
могущество, ибо оно добывается умением или силой, а
оба эти достоинства не вызывают доверия у того, кому
могущество достается.
ГЛАВА IV
ПОЧЕМУ ЦАРСТВО ДАРИЯ, ЗАВОЕВАННОЕ
АЛЕКСАНДРОМ, НЕ ВОССТАЛО ПРОТИВ
ПРЕЕМНИКОВ АЛЕКСАНДРА ПОСЛЕ ЕГО СМЕРТИ
1 - Considerate le difficoltà che si incontrano per mantenere
uno Stato recentemente conquistato, qualcuno potrebbe
meravigliarsi delle cause che resero possibile che Alessandro
Magno conquistasse in pochi anni l’Asia morendo subito dopo
averla conquistata; per questo sembrava ragionevole che tutto
quello stato si ribellasse; tuttavia i successori di Alessandro
mantennero il potere e per tenerlo non ebbero altra difficoltà di
quella che nacque tra loro stessi sorta per propria ambizione.
Rispondo che i principati di cui abbiamo memoria si trovano
governati in due modi diversi: o da un Principe che domina su
tutti gli altri, servi e sottomessi, alcuni dei quali, per grazia e
concessione sua, come ministri lo aiutano a governare il regno;
o da un Principe circondato da baroni, i quali hanno la loro
posizione non per grazia del signore, ma per diritto ereditario.
Questi baroni possiedono Stati e sudditi propri, i quali li
riconoscono per signori e hanno per loro una naturale
devozione.
Quegli Stati che sono governati da un Principe circondato da
servi, hanno un Principe dotato di un’autorità maggiore, perché
in tutta la regione non c’è nessuno che riconosca come
superiore se non lui; e se ubbidiscono a qualcun altro, lo fanno
con quella sottomissione che si porta a un ministro o a un
ufficiale e non hanno verso di lui una particolare devozione.
2 - Gli esempi di questi due diversi tipi di governo sono, nei
nostri tempi, la monarchia turca e il regno di Francia.
Рассмотрев, какого труда стоит учреждать власть над
завоеванным государством, можно лишь подивиться,
почему вся держава Александра Великого — после того,
как он в несколько лет покорил Азию и вскоре умер, —
против ожидания не только не распалась, но мирно
перешла к его преемникам, которые в управлении ею не
знали других забот, кроме тех, что навлекли на себя
собственным честолюбием.
В объяснении этого надо сказать, что все единовластно
управляемые государства, сколько их было на памяти
людей, разделяются на те, где государь правит в
окружении слуг, которые милостью и соизволением его
поставлены на высшие должности и помогают ему
управлять государством, и те, где государь правит в
окружении баронов, властвующих не милостью государя,
но в силу древности рода.
Бароны эти имеют наследные государства и подданных,
каковые признают над собой их власть и питают к ним
естественную привязанность.
Там, где государь правит посредством слуг, он обладает
большей властью, так как по всей стране подданные знают
лишь одного властелина; если же повинуются его слугам,
то лишь как чиновникам и должностным лицам, не питая
к ним никакой особой привязанности.
Примеры разного образа правления являют в наше время
турецкий султан и французский король.
La monarchia turca è governata da un signore; gli altri sono i
suoi servi; e dividendo il suo regno in Sangiaccati egli vi
manda amministratori sempre diversi e li muta e varia come gli
pare.
Il re di Francia, al contrario, vive in mezzo a una moltitudine
di antichi signori feudali, riconosciuti e amati dai propri
sudditi: hanno i loro privilegi, e il re non glieli può togliere
senza suo pericolo.
Chi dunque considera l’uno e l’altro di questi Stati, incontrerà
difficoltà nel conquistare lo Stato turco ma, una volta che
l’avrà fatto, troverà grande facilità nel mantenerlo. Così, al
contrario, da un certo punto di vista, troverete più facilità nel
conquistare lo Stato francese, ma grandi difficoltà nel
mantenerlo.
3 - Le maggiori difficoltà che si incontrano nella conquista del
regno turco consistono nel non poter essere chiamati dai
principi di quel regno né si può sperare, con la ribellione dei
governatori del re di poter facilitare la sua impresa.
E questo dipende dalle ragioni sopra esposte. I Sangiachi,
essendo tutti schiavi e sottomessi, possono essere corrotti con
maggiori difficoltà; e quand’anche venissero corrotti, se ne
ricaverebbe scarsa utilità, perché essi non possono coinvolgere
i loro popoli per le ragioni già esposte.
Per questo, chi attacca il Turco deve pensare di trovarlo unito;
e gli convien sperare più nelle proprie forze che nelle ribellioni
altrui.
Турецкая монархия повинуется одному властелину; все
прочие в государстве — его слуги; страна поделена на
округи — санджаки, куда султан назначает наместников,
которых меняет и переставляет, как ему вздумается.
Король Франции напротив, окружен многочисленной
родовой знатью, привязанной и любимой своими
подданными и, сверх того, наделенной привилегиями, на
которые король не может безнаказанно посягнуть.
Если мы сравним эти государства, то увидим, что
монархию султана трудно завоевать, но по завоевании
легко удержать; и напротив, такое государство как
Франция, в известном смысле проще завоевать, но зато
удержать куда сложнее.
Державой султана нелегко овладеть потому, что
завоеватель не может рассчитывать на то, что его призовет
какой-либо местный властитель, или на то, что мятеж
среди приближенных султана облегчит ему захват власти.
Как сказано выше, приближенные султана — его рабы, и
так как они всем обязаны его милостям, то подкупить их
труднее, но и от подкупленных от них было бы мало
толку, ибо по указанной причине они не могут увлечь за
собой народ.
Следовательно, тот, кто нападет на султана, должен быть
готов к тому, что встретит единодушный отпор, и
рассчитывать более на свои силы, чем на чужие раздоры.
Ma una volta che fosse vinto e disfatto in battaglia campale in
modo che non possa ricostituire l’esercito, non si deve dubitare
d’altro che della famiglia del Principe: che, una volta
eliminata, non resta nessuno da temere non avendo gli altri
alcun credito presso i popoli; e il vincitore come prima della
vittoria non poteva sperare in loro, così dopo non deve temerli.
4 - Il contrario accade nei regni governati come quello della
Francia; puoi entrarci con facilità acquisendo alla tua causa
qualche barone del regno, perché sempre si trovano dei
malcontenti e di quelli che desiderano rinnovamenti: costoro,
per le ragioni esposte, possono aprirti le porte di quello Stato e
facilitarti la vittoria.
La quale, poi, si porta dietro tante difficoltà, che riguardano sia
quelli che ti hanno aiutato che quelli che hai sconfitto, che
dovrai superare se vuoi mantenere il potere; né ti basta
eliminare la famiglia del Principe, perché restano quei signori
che si mettono a capo di nuovi cambiamenti; e, non potendoli
né accontentare né eliminare, perdi quello Stato alla prima
occasione che arriva.
5 - Ora, se voi considererete l’organizzazione del regno di
Dario, la troverete simile a quella del Turco; perciò ad
Alessandro fu necessario prima sconfiggerlo completamente e
impedirgli di scendere in campo aperto; dopo, con la morte di
Dario rimase sicuro il possesso di quello stato per le ragioni
già analizzate.
Но если победа над султаном одержана, и войско его
наголову разбито в открытом бою, завоевателю некого
более опасаться, кроме разве кровной родни султана. Если
же и эта истреблена, то можно никого не бояться, так как
никто другой не может увлечь за собой подданных; и как
до победы не следовало надеяться на поддержку народа,
так после победы не следует его опасаться.
Иначе обстоит дело в государствах, подобных Франции:
туда нетрудно проникнуть, вступив в сговор с кем-нибудь
из баронов, среди которых всегда найдутся недовольные и
охотники до перемен. По указанным причинам они могут
открыть завоевателю доступ в страну и облегчить победу.
Но удержать такую страну трудно, ибо опасность
угрожает как со стороны тех, кто тебе помог, так и со
стороны тех, кого ты покорил силой. И тут уж
недостаточно искоренить род государя, ибо всегда
останутся бароны, готовые возглавить новую смуту; а так
как ни удовлетворить их притязания, ни истребить их
самих ты не сможешь, то они при первой же возможности
лишат тебя власти.
Если мы теперь обратимся к государству Дария, то
увидим, что оно сродни державе султана, почему
Александр и должен был сокрушить его одним ударом,
наголову разбив войско Дария в открытом бою. Но после
такой победы и гибели Дария он, по указанной причине,
мог не опасаться за прочность своей власти.
E i suoi successori se fossero rimasti uniti, se lo sarebbero
goduto tranquillamente: in quel regno, infatti, non insorsero
altri tumulti, che quelli suscitati da loro stessi.
Ma è impossibile dominare con altrettanta tranquillità gli Stati
organizzati come quello francese.
A causa dei numerosi principati presenti in quegli Stati
nacquero le frequenti ribellioni della Spagna, della Francia e
della Grecia contro i Romani; e finché durò la memoria di quei
principati sempre i Romani furono incerti nel possesso di quei
territori; ma una volta spenta la memoria, con la forza e la
quotidianità dell’esercizio del potere, ne diventarono signori
senza ulteriori pericoli.
E gli stessi Romani, che poi combatterono fra loro, riuscirono
a tirarsi dietro ciascuno una parte di quelle provincie, secondo
l’autorità che si era guadagnato; e quelle provincie, essendo
stata distrutta la discendenza dei loro antichi signori, non
riconoscevano se non i Romani.
Considerate, dunque, tutte queste cose, nessuno si meraviglierà
della facilità che ebbe Alessandro nel conservare l’Asia, e
delle difficoltà che molti altri, come Pirro, hanno avuto nel
conservare le loro conquiste.
Il che non è dipeso dalla molta o scarsa capacità del vincitore
ma dalla diversa organizzazione delle regioni conquistate.
Capitolo V
И преемники его могли бы править, не зная забот, если бы
жили во взаимном согласии: никогда в их государстве не
возникало других смут, кроме тех, что сеяли они сами.
Тогда как в государствах, устроенных наподобие
Франции, государь не может править столь беззаботно.
В Испании, Франции, Греции, где было много мелких
властителей, то и дело вспыхивали восстания против
римлян. И пока живо помнилось прежнее устройство,
власть Рима оставалась непрочной; но по мере того, как
оно забывалось, римляне, благодаря своей мощи и
продолжительности господства, все прочнее утверждали
свою власть в этих странах.
Так что позднее, когда римляне воевали между собой,
каждый из соперников вовлекал в борьбу те провинции,
где был более прочно укоренен. И местные жители, чьи
исконные властители были истреблены, не признавали над
собой других правителей, кроме римлян.
Если мы примем все это во внимание, то сообразим,
почему Александр с легкостью удержал азиатскую
державу, тогда как Пирру и многим другим стоило
огромного труда удержать завоеванные ими страны.
Причина тут не в большей или меньшей доблести
победителя, а в различном устройстве завоеванных
государств.
ГЛАВА V
Quomodo administrandae sunt civitates vel principatus qui
antequam occuparentur suis legibus vivebant
In che modo si debbino governare le città o principati li quali,
innanzi fussino occupati, si vivevano con le loro leggi
In qual modo si debbano governare le città e i principati i
quali, prima di essere conquistati, vivevano secondo le loro
leggi
1 - Quando gli Stati conquistati, come si è detto, sono abituati
a vivere secondo le loro leggi in libertà, ci sono tre modi per
mantenerli: il primo è distruggerli; l’altro, andare ad abitarvi
personalmente, il terzo è lasciarli vivere secondo le loro leggi,
ricavandone un tributo e creandovi un governo di poche
persone che te lo conservino amico.
Perché questo governo, essendo stato creato dal Principe, sa di
non poter sopravvivere senza la sua forza e la sua amicizia, e
deve far di tutto per proteggerlo.
E, se non la si vuol distruggere, una città abituata a vivere
libera si governa più facilmente per mezzo dei suoi cittadini
che in qualsiasi altro modo.
2 - Possiamo portare come esempio gli Spartani e i Romani.
Gli Spartani tennero Atene e Tebe creandovi uno Stato
oligarchico, eppure le persero.
I Romani, per tenere Capua, Cartagine e Numanzia, le
distrussero, e non le persero.
КАК УПРАВЛЯТЬ ГОРОДАМИ ИЛИ
ГОСУДАРСТВАМИ, КОТОРЫЕ, ДО ТОГО КАК БЫЛИ
ЗАВОЕВАНЫ, ЖИЛИ ПО СВОИМ ЗАКОНАМ
Если, как сказано, завоеванное государство с
незапамятных времен живет свободно и имеет свои
законы, то есть три способа его удержать. Первый —
разрушить; второй — переселиться туда на жительство;
третий — предоставить гражданам право жить по своим
законам, при этом обложив их данью и вверив правление
небольшому числу лиц, которые ручались бы за
дружественность государю.
Эти доверенные лица будут всячески поддерживать
государя, зная, что им поставлены у власти и сильны
только его дружбой и мощью.
Кроме того, если не хочешь подвергать разрушению
город, привыкший жить свободно, то легче всего
удержать его при посредстве его же граждан, чем какимлибо другим способом.
Обратимся к примеру Спарты и Рима.
Спартанцы удерживали Афины и Фивы, создав там
олигархию, однако потеряли оба города.
Римляне, чтобы удержать Капую, Карфаген и Нуманцию,
разрушили их и сохранили их в своей власти.
Vollero tenere la Grecia quasi come fecero gli Spartani,
rendendola libera e lasciandole le sue leggi; ma non ci
riuscirono, tanto che, per tenerla, furono costretti a distruggere
molte città di quella regione.
3 - Perché, in verità, non c’è nessun modo sicuro di possederle,
se non quello della loro distruzione.
Chi diventa Principe di una città abituata a vivere libera e non
la distrugge, aspetti di essere distrutto da quella; perché sempre
in ogni ribellione essa prenderà come giustificazione il nome
della libertà e i suoi ordinamenti antichi; i quali non si
dimenticano né per la lunghezza del tempo né per i benefici
ricevuti.
E qualunque cosa si faccia o si provveda, se non vengono
dispersi e divisi, gli abitanti non dimenticano né quel nome né
quegli ordinamenti e ad essi subito, in ogni frangente, vi
ricorrono, come fece Pisa dopo cento anni ch’era stata
sottomessa dai Fiorentini.
Ma, quando le città e i rispettivi territori sono abituati a vivere
sotto un Principe, e la famiglia di costui viene distrutta,
essendo da un canto abituati ad obbedire, dall’altro non
riescono ad accordarsi per eleggere un Principe nuovo alla
morte di quello vecchio, così che sono più lenti a prendere le
armi e con maggiore facilità un Principe può renderseli fedeli
ed essere sicuro della loro fedeltà.
Грецию они пытались удержать почти тем же способом,
что спартанцы, то есть установили там олигархию и не
отняли свободу и право жить по своим законам, однако
же, потерпели неудачу и, чтобы не потерять всю Грецию
вынуждены были разрушить в ней многие города.
Ибо в действительности нет способа надежно овладеть
городом иначе, как подвергнув его разрушению.
Кто захватит город, с давних пор пользующийся свободой,
и пощадит его, того город не пощадит. Там всегда
отыщется повод для мятежа во имя свободы и старых
порядков, которых не заставят забыть ни время, ни
благодеяния новой власти.
Что ни делай, как ни старайся, но если не разъединить и
не рассеять жителей города, они никогда не забудут ни
прежней свободы, ни прежних порядков и при первом
удобном случае попытаются их возродить, как сделала
Пиза через сто лет после того, как попала под владычество
флорентийцев.
Но если город или страна привыкли стоять под властью
государя, а род его истребили, то жители города не так-то
легко возьмутся за оружие, ибо, с одной стороны,
привыкнув повиноваться, с другой — не имея старого
государя, они не сумеют ни договориться об избрании
нового, ни жить свободно. Так что у завоевателя будет
достаточно времени, чтобы расположить их к себе и тем
обеспечить себе безопасность.
Ma nelle repubbliche c’è maggiore vita, maggiore odio, più
desiderio di vendetta; la memoria della antica libertà né lascia
la gente, né può lasciar riposare chi conquista: tanto che la via
più sicura è distruggerle o andare ad abitarvi.
Capitolo VI
De principatibus novis qui armis propriis et virtute acquiruntur
De’ Principati nuovi che s’acquistano con l’arme proprie e
virtuosamente
I principati nuovi conquistati con le proprie armi e con virtù
1 - Nessuno si meravigli se, nel trattare dei principati
completamente nuovi sia come Principe che come Stato,
presenterò esempi celebri, perché, camminando gli uomini
quasi sempre lungo le vie battute dagli altri e procedendo nelle
loro azioni attraverso l’imitazione, e non potendo seguire
completamente le azioni altrui e neppure eguagliare il valore di
coloro che imitano, deve sempre un uomo saggio seguire le
strade battute dai grandi uomini e imitare quelli che sono stati
eccellentissimi affinché, se le sue capacità non arrivano alla
loro altezza, ne rendano almeno l’idea e agire come gli arcieri
esperti i quali, vedendo il luogo da colpire troppo lontano e
conoscendo la potenza del loro arco, pongono la mira molto
più in alto del bersaglio, non per raggiungere con la loro
freccia tanta altezza, ma per potere, con l’aiuto di così alta
mira, centrare il bersaglio.
Тогда как в республиках больше жизни, больше
ненависти, больше жажды мести; в них никогда не
умирает и не может умереть память о былой свободе.
Поэтому самое верное средство удержать их в своей
власти — разрушить их или же в них поселиться.
ГЛАВА VI
О НОВЫХ ГОСУДАРСТВАХ, ПРИОБРЕТАЕМЫХ
СОБСТВЕННЫМ ОРУЖИЕМ ИЛИ ДОБЛЕСТЬЮ
Нет ничего удивительного в том, что, говоря о завоевании
власти, о государе и государстве, я буду ссылаться на
примеры величайших мужей. Люди обычно идут путями,
проложенными другими, и действуют, подражая какомулибо образцу, но так как невозможно ни неуклонно
следовать этими путями, ни сравняться в доблести с теми,
кого мы избираем за образец, то человеку разумному
надлежит избирать пути, проложенные величайшими
людьми, и подражать наидостойнешим, чтобы если не
сравниться с ними в доблести, то хотя бы исполниться ее
духа. Надо уподобиться опытным стрелкам, которые, если
видят, что мишень слишком удалена, берут гораздо выше,
но не для того, чтобы стрела прошла вверх, а для того,
чтобы, зная силу лука, с помощью высокого прицела,
попасть в отдаленную цель.
2 - Dico dunque che nei principati completamente nuovi, dove
sia arrivato un nuovo Principe, si incontrano maggiori o minori
difficoltà per mantenerli, a seconda che colui che li ha
conquistati abbia una maggiore o minore virtù.
E poiché il fatto di diventare Principe dopo esser stato
semplice cittadino, presuppone o la virtù o la fortuna, sembra
che l’una o l’altra di queste due cose temperi in parte molte
difficoltà.
Nondimeno, colui che meno si è fondato sulla sola fortuna si è
mantenuto al potere più a lungo.
Inoltre, genera facilità che il Principe sia costretto, perché non
ha altri Stati, a venirvi ad abitare personalmente.
3 - Ma, per esaminare coloro per propria virtù e non per
fortuna sono diventati principi, affermo che i più eccellenti
sono Mosè, Ciro, Romolo, Teseo e simili.
E, benché di Mosè non si debba ragionare, essendo stato un
semplice esecutore di decisioni prescrittegli da Dio, tuttavia
deve essere ammirato soprattutto per quella grazia che lo
faceva degno di parlare con Dio.
Ma consideriamo Ciro e gli altri che hanno conquistato o
fondato regni; li troverete tutti ammirevoli: e, se si considerano
bene, le loro azioni e le loro istituzioni sembreranno non
dissimili da quelle di Mosè che ebbe un così grande precettore.
Итак, в новых государствах удержать власть бывает легче
или труднее в зависимости от того, сколь велика доблесть
нового государя.
Может показаться, что если частного человека приводит к
власти либо доблесть, либо милость судьбы, то они же в
равной мере помогут ему преодолеть многие трудности
впоследствии.
Однако в действительности кто меньше полагался на
милость судьбы, тот дольше удерживался у власти.
Еще облегчается дело и благодаря тому, что новый
государь, за неимением других владений, вынужден
поселиться в завоеванном.
Но, переходя к тем, кто приобрел власть не милостью
судьбы, а личной доблестью, как наидостойнеших я
назову Моисея, Кира, Тезея и им подобных.
И хотя о Моисее нет надобности рассуждать, ибо он был
лишь исполнителем воли всевышнего, однако следует
преклониться перед той благодатью, которая сделала его
достойным собеседовать с богом.
Но обратимся к Киру и прочим завоевателям и
основателям царства: их величию нельзя ни дивиться, и,
как мы видим, дела их и установления не уступают тем,
что были внушены Моисею свыше.
Esaminando le azioni e la loro vita, si vede che essi non hanno
ricevuto dalla fortuna altro che l’occasione per introdurre negli
Stati quegli ordinamenti che parvero loro più opportuni; senza
quella occasione, la loro virtù si sarebbe spenta, e senza quella
virtù l’occasione sarebbe arrivata invano.
4 - Era dunque necessario che Mosè trovasse, in Egitto, il
popolo d’Israele schiavo e oppresso dagli Egiziani, perché, per
liberarsi dalla schiavitù, si disponesse a seguirlo.
Era necessario che Romolo non fosse accolto in Alba e fosse
stato abbandonato alla nascita, perché diventasse re di Roma e
fondatore di quello Stato.
Bisognava che Ciro trovasse i Persiani malcontenti dei Medi e
che i Medi fossero diventati deboli ed effeminati a causa della
lunga pace.
Non avrebbe potuto Teseo dimostrare la sua virtù, se non
avesse trovato disuniti gli Ateniesi.
Queste occasioni, pertanto, resero felici quegli uomini e la loro
eccellente virtù fece sì che l’occasione fosse conosciuta, per
cui la loro patria ne fu nobilitata diventando prospera e
potente.
5 - Coloro che diventano principi per virtù, simili a costoro,
conquistano il principato con difficoltà, ma con facilità lo
conservano: e le difficoltà che incontrano nel conquistare il
principato, nascono in parte dai nuovi ordinamenti che essi
sono obbligati a introdurre per fondare il loro regime e la loro
sicurezza.
Обдумывая жизнь и подвиги этих мужей, мы убеждаемся
в том, что судьба послала им только случай, то есть
снабдила материалом, которому можно было придать
любую форму: не явись такой случай, доблесть их угасла
бы, не найдя применения; не обладай они доблестью,
тщетно явился бы случай.
Моисей не убедил бы народ Израиля следовать за собой,
дабы выйти из неволи, если бы не застал его в Египте в
рабстве и угнетении у египтян.
Ромул не стал бы царем Рима и основателем государства,
если бы не был по рождении брошен на произвол судьбы
и если бы Альба не оказалась для него слишком тесной.
Кир не достиг бы такого величия, если бы к тому времени
персы не были озлоблены господством мидян, мидяне —
расслаблены и изнежены от долгого мира.
Тезей не мог бы проявить свою доблесть, если бы не
застал афинян живущими обособленно друг от друга.
Итак, каждому из этих людей выпал счастливый случай,
но только их выдающаяся доблесть позволила им
раскрыть смысл случая, благодаря чему отечества их
прославились и обрели счастье.
Кто, подобно этим людям, следует путем доблести, тому
трудно завоевать власть, но легко ее удержать; трудность
же состоит прежде всего в том, что им приходиться
вводить новые установления и порядки, без чего нельзя
основать государство и обеспечить себе безопасность.
E si deve considerare che non esiste cosa più difficile da
trattare, né più incerta nell’esito, né più pericolosa da gestire,
dell’introduzione di nuove istituzioni.
Perché colui che le introduce ha per nemici tutti coloro che
ricevevano un beneficio dalle vecchie istituzioni, ed ha tiepidi
difensori in tutti coloro che dalle nuove istituzioni trarrebbero
giovamento.
E questa tiepidezza nasce in parte per la paura degli avversari,
che hanno dalla loro le vecchie leggi, e in parte dallo
scetticismo degli uomini, i quali non credono nelle novità se
non le vedono ben consolidate.
Da questo nasce che, ogni volta che quelli che ti sono nemici
hanno occasione di attaccarti lo fanno con furore e gli altri ti
difendono con scarso impegno, di modo che con loro si
corrono pericoli.
6 - È necessario, pertanto, volendo trattare bene questo
argomento, esaminare se gli innovatori si reggono sulle loro
forze o se dipendono da altri: cioè se per realizzare i loro
intenti, debbono chiedere aiuto oppure possono usare forze
proprie.
Nel primo caso, finiscono sempre male e non arrivano a
realizzare nulla; ma quando sono indipendenti e possono usare
la forza, allora raramente corrono pericoli.
Ne deriva che tutti i profeti armati vinsero e i disarmati
andarono in rovina.
А надо знать, что нет дела, коего устройство было бы
труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели
замена старых порядков новыми.
Кто бы ни выступал с подобным начинанием, его ожидает
враждебность тех, кому выгодны старые порядки, и
холодность тех, кому выгодны новые.
Холодность же эта объясняется отчасти страхом перед
противником, на чьей стороне — законы; отчасти
недоверчивостью людей, которые на самом деле не верят
в новое, пока оно не закреплено продолжительным
опытом.
Когда приверженцы старого видят возможность
действовать, они нападают с ожесточением, тогда как
сторонники нового обороняются вяло, почему, опираясь
на них, подвергаешь себя опасности.
Чтобы основательнее разобраться в этом деле, надо начать
с того, самодостаточны ли такие преобразователи или они
зависят от поддержки со стороны; иначе говоря, должны
ли они для успеха своего начинания упрашивать или
могут применить силу.
В первом случае они обречены, во втором, то есть если
они могут применить силу, им редко грозит неудача.
Вот почему все вооруженные пророки побеждали, а все
безоружные гибли.
Perché, oltre alle cose dette, la natura dei popoli è mutevole. È
facile convincerli di una cosa, ma è difficile mantenerli fermi
in quella convinzione.
Perciò conviene creare delle istituzioni tali, che, quando essi
non ci credono più, tu puoi usare la forza per farli continuare a
credere.
7 - Mosè, Ciro, Teseo e Romolo non avrebbero potuto far
osservare a lungo i loro ordinamenti se fossero stati disarmati,
come accadde nei nostri tempi a fra’ Gerolamo Savonarola; il
quale andò in rovina con le sue riforme non appena la
moltitudine cominciò a non prestargli più fede; e lui non aveva
la possibilità di mantener fermi nell’antica fede coloro che
avevano creduto in lui né di far credere gli increduli.
Perciò tutti questi incontrano molte difficoltà e molti pericoli
sono sul loro cammino, e bisogna che li superino con la loro
virtù.
Ma una volta che li hanno superati e che cominciano ad essere
rispettati, dopo aver eliminato coloro che per le loro qualità li
avversavano, restano potenti, sicuri, onorati e appagati.
8 - A così alti esempi io voglio aggiungerne uno minore, che
comunque è simile a quelli e che è rappresentativo di tutti gli
altri simili casi; e questo è Gerone Siracusano. Costui da
privato cittadino diventò Principe di Siracusa: e non ebbe altro
dalla fortuna che l’occasione; perché i Siracusani essendo
assoggettati (ai Cartaginesi), lo elessero capitano e in seguito
meritò di esser fatto Principe.
Ибо, в добавление к сказанному, надо иметь в виду, что
нрав людей непостоянен, и если обратить их в свою веру
легко, то удержать в ней трудно.
Поэтому надо быть готовым к тому, чтобы, когда вера в
народе иссякнет, заставить его поверить силой.
Моисей, Кир, Ромул и Тезей, будь они безоружны, не
могли бы добиться длительного соблюдения данных ими
законов. Как оно и случилось в наши дни с фра
Джироламо Савонаролой: введенные им порядки рухнули,
как только толпа перестала в них верить, у него же не
было средств утвердить в вере тех, кто еще верил ему, и
принудить к ней тех, кто уже не верил.
На пути людей, подобных тем, что я здесь перечислил,
встает множество трудностей и множество опасностей,
для преодоления которых требуется великая доблесть.
Но если цель достигнута, если царь заслужил признание
подданных и устранил завистников, то он на долгое время
обретает могущество, покой, почести и счастье.
К столь высоким примерам я хотел присовокупить пример
более скромный, и думаю, что его здесь достаточно. Я
говорю о Гиероне Сиракузском: из частного лица он стал
царем Сиракуз, хотя судьба не одарила его ничем, кроме
благоприятного случая: угнетаемые жители Сиракуз
избрали его своим военачальником, он же, благодаря
своим заслугам, сделался их государем.
E fu persona di tale intelligenza politica, anche nella sua
condizione di semplice cittadino, che chi ha scritto di lui ha
affermato «quod nihil illi deerat ad regnandum praeter
regnum» (nulla gli mancava per essere re fuorché il regno,
ndr.).
Gerone distrusse la vecchia milizia, ne creò una nuova; lasciò
le antiche amicizie, strinse nuove amicizie; e, come ebbe
amicizie e soldati suoi, potè su tale fondamento edificare le sue
istituzioni: tanto che fece una grande fatica nel conquistare il
potere, ma poca nel mantenerlo.
Capitolo VII
De principatibus novis qui alienis armis et fortuna acquiruntur
De’ Principati che s’acquistano con le armi e fortuna di altri
I principati nuovi conquistati con le armi e la fortuna altrui
1 - Coloro che, soltanto grazie alla fortuna da semplici cittadini
diventano principi, lo diventano con poca fatica, ma con grandi
difficoltà restano al potere.
Non incontrano molte difficoltà sulla via della conquista del
potere, perché non incontrano ostacoli; ma tutte le difficoltà
nascono dopo averlo raggiunto.
Еще до возвышения он отличался такой доблестью, что,
по словам древнего автора, «nihim illi seerat ad regnandum
praeter regnum»* 1.
Он упразднил старое ополчение и набрал новое, расторг
старые союзы и заключил новые. А на таком фундаменте
как собственное войско и собственные союзники, он мог
воздвигнуть любое здание. Так что ему великих трудов
стоило завоевать власть и малых — ее удержать.
ГЛАВА VII
О НОВЫХ ГОСУДАРСТВАХ, ПРИОБРЕТАЕМЫХ
ЧУЖИМ ОРУЖИЕМ ИЛИ МИЛОСТЬЮ СУДЬБЫ
Тогда как тем, кто становится государем милостью
судьбы, а не благодаря доблести, легко приобрести власть,
но удержать ее трудно.
Как бы перелетев весь путь к цели, они сталкиваются с
множеством трудностей впоследствии.
1 nihim illi seerat ad regnandum praeter regnum — для царствования ему недоставало лишь царства (лат.).
Questi principi sono coloro che ricevono uno Stato in cambio
di danaro o per grazia di chi lo concede, come accadde a molti
in Grecia, nelle città della Ionia e dell’Ellesponto, dove molti
furono creati principi da Dario, affinché governassero per sua
sicurezza e gloria; come accadde anche a quegli imperatori
romani che, da semplici cittadini pervenivano al potere per la
corruzione dei soldati.
2 - Costoro si reggono soltanto sulla volontà e sulla fortuna di
chi ha concesso loro il potere, due cose volubilissime e
instabili; e non sanno né possono conservare il potere; e non lo
sanno perché, se non è un uomo di grande ingegno e virtù, non
è ragionevole pensare che, essendo sempre vissuto come
privato cittadino, siano in grado di governare; non possono,
perché non possiedono forze amiche e fedeli.
Accade inoltre che gli Stati che si formano rapidamente, come
tutte le cose della natura che nascono e crescono in fretta, non
possono avere solide radici con tutte le loro ramificazioni, di
modo che la prima difficoltà li fa cadere.
A meno che, come già si è detto, coloro che all’improvviso
sono diventati principi, non posseggano tanta virtù da saper
subito prepararsi a conservare ciò che la fortuna ha messo loro
in grembo, e creino dopo essere stati creati principi quei
fondamenti che gli altri hanno costruito prima.
3 - Voglio, per l’uno e per l’altro dei due modi esposti, cioè sul
diventare Principe per virtù o per fortuna, portare due esempi
accaduti recentemente, che che hanno per protagonisti
Francesco Sforza e Cesare Borgia.
Я говорю о тех гражданах, которым власть досталась за
деньги или была пожалована в знак милости. Такое
нередко случалось в Греции в городах Ионии и
Гелеспонта, куда Дарий назначал правителей ради своей
славы и безопасности; так нередко бывало и в Риме, где
частные лица добивались провозглашения себя
императорами, покупая солдат.
В этих случаях государи всецело зависят от воли и
фортуны тех, кому обязаны властью, то есть от двух сил
крайне непостоянных и неприхотливых; удержаться же у
власти они не могут и не умеют. Не умеют оттого, что
человеку без особых дарований и доблести, прожившему
всю жизнь в скромном звании, негде научиться
повелевать; не могут оттого, что не имеют союзников и
надежной опоры.
Эти невесть откуда взявшиеся властители, как все в
природе, что нарождается и растет слишком скоро, не
успевает пустить ни корней, ни ответвлений, почему и
гибнут от первой же непогоды.
Только тот, кто обладает истинной доблестью, при
внезапном возвышении сумеет не упустить того, что
фортуна сама вложила ему в руки, то есть сумеет, став
государем, заложить те основания, которые другие
закладывали до того, как достигнуть власти.
Обе эти возможности возвыситься — благодаря доблести
и милости судьбы — я покажу на двух примерах, равно
нам понятных: я имею в виду Франческо Сфорца и Чезаре
Борджа.
Francesco, con i dovuti mezzi politici e con una sua grande
virtù, da privato cittadino, diventò duca di Milano; e quello che
con mille affanni aveva conquistato, mantenne con poca fatica.
Dall’altra parte Cesare Borgia, chiamato dal popolo duca
Valentino, conquistò lo Stato grazie alla fortuna del padre, e
con quella lo perse, nonostante che lui avesse usato ogni
mezzo e avesse fatto tutte quelle cose che un uomo prudente e
virtuoso avrebbe dovuto fare, per mettere radici in quelle
regioni che le armi e la fortuna altrui gli avevano concesso.
Perché, come ho già detto, chi non crea i fondamenti prima,
potrebbe con una grande virtù farli poi, anche se si fanno con
disagi per l’architetto e pericoli per l’edificio.
Se dunque consideriamo la condotta del duca, vediamo che lui
aveva costruito solide fondamenta per la sua futura potenza: e
non giudico superfluo trattarle, perché non saprei quali precetti
migliori dare a un Principe nuovo, che l’esempio delle sue
azioni: e se le decisioni prese non diedero buoni frutti, non fu
per sua colpa, perché la sua caduta nacque da una straordinaria
ed estrema malvagità della sorte.
4 - Alessandro VI, nel voler rendere potente il duca suo figlio,
aveva molte difficoltà presenti e future.
Франческо стал Миланским герцогом должным образом,
выказав великую доблесть, и без труда удержал власть,
доставшуюся ему ценой многих усилий.
Чезаре Борджа, простонародьем называемый герцог
Валентино, приобрел власть благодаря фортуне, высоко
вознесшей его отца; но, лишившись отца, он лишился и
власти, несмотря на то, как человек умный и доблестный,
приложил все усилия и все старания, какие были
возможны, к тому, чтобы пустить прочные корни в
государствах, добытых для него чужим оружием и чужой
фортуной.
Ибо, как я уже говорил, если основания не заложены
заранее, то при великой доблести это можно сделать и
впоследствии, хотя бы ценой многих усилий зодчего и с
опасностью для всего здания.
Рассмотрев образ действия герцога, нетрудно убедиться в
том, что он подвел прочное основание под будущее
могущество, и я считаю не лишним это обсудить, ибо не
мыслю лучшего наставления новому государю. И если все
же распорядительность герцога не спасла его крушения,
то в этом повинен не он, а поистине необычайное
коварство фортуны.
Александр VI желал возвысить герцога, своего сына, но
предвидел тому немало препятствий и в настоящем, и в
будущем.
Prima di tutto non vedeva altro modo di renderlo signore di
qualche Stato che non appartenesse alla Chiesa; e decidendo di
prendere quello della Chiesa, sapeva che il duca di Milano e i
Veneziani non glielo avrebbero consentito, perché Faenza e
Rimini erano già sotto la protezione di Venezia.
Inoltre si rendeva conto che le milizie armate italiane,
specialmente quelle di cui avrebbe potuto servirsi, erano nelle
mani di coloro che dovevano temere la grandezza del Papa;
perciò non se ne poteva fidare, essendo tutte nelle mani degli
Orsini e dei Colonna e dei loro amici.
Era dunque necessario che si mutasse l’ordinamento di quegli
Stati e se ne scardinasse il regime, per potersene impadronire
con sicurezza d’una parte.
Questo gli fu facile, perché trovò che i Veneziani, spinti da
altre mire, si erano adoperati per far ritornare i Francesi in
Italia: e il Papa non solo non si oppose a questo ritorno, ma lo
rese più facile sciogliendo il primo matrimonio di Luigi XII.
5 - Il re arrivò dunque in Italia con l’aiuto dei Veneziani e il
consenso del Papa Alessandro VI; e non era ancora arrivato a
Milano, che il Papa ottenne da lui truppe per l’impresa della
conquista della Romagna, che riuscì proprio per l’autorità del
Re.
Прежде всего он знал, что располагает лишь теми
владениями, которые подвластны Церкви, но при всякой
попытке отдать одно из них герцогу воспротивились бы
как герцог Миланский, так и венецианцы, которые уже
взяли под свое покровительство Фаэнцу и Римини.
Кроме того, войска в Италии, особенно те, к чьим услугам
можно было прибегнуть, сосредоточились в руках людей,
опасавшихся усиления папы, то есть Орсини, Колонна и
их приспешников.
Таким образом, прежде всего надлежало расстроить
сложившийся порядок и посеять смуту среди государств,
дабы беспрепятственно овладеть некоторыми из них.
Сделать это оказалось легко благодаря тому, что
венецианцы, в собственных интересах, призвали в Италию
французов, чему папа не только не помешал, но даже
содействовал, расторгнув прежний брак короля Людовика.
Итак, король вступил в Италию с помощью венецианцев и
с согласия Александра и, едва достигнув Милана, тотчас
выслал папе отряд, с помощью которого тот захватил
Романью, что сошло ему с рук только потому, что за ним
стоял король.
Conquistata dunque la Romagna e sconfitti i Colonna, il Duca,
se voleva mantenere il principato e procedere oltre, poteva
essere impedito da due elementi: l’uno le sue truppe, che non
gli sembravano fedeli, l’altra la volontà della Francia; gli
sembrava che le truppe degli Orsini, delle quali si era avvalso,
lo tradissero e non soltanto gl’impedissero altre conquiste, ma
gli togliessero quanto aveva già conquistato, e che la stessa
cosa potesse fargli il re di Francia.
Degli Orsini ebbe una conferma quando, dopo aver espugnato
Faenza, assaltò Bologna, e li vide andare freddi all’assalto; e
circa Luigi XII, conobbe quel che aveva in animo quando,
dopo aver conquistato il ducato di Urbino, assaltò la Toscana e
il re lo fece desistere.
Per questo il duca decise di non dipendere più dalle armi e
dalla fortuna altrui.
6 - E per prima cosa indebolì in Roma le fazioni degli Orsini e
dei Colonna; perché tutti i loro partigiani, che fossero
gentiluomini, li portò dalla sua parte, creandoli suoi
gentiluomini, dando loro ricchi appannaggi e onorandoli
secondo le qualità, con incarichi militari e politici: in modo
che in pochi mesi nei loro animi si spense l’attaccamento ai
loro antichi signori e tutto si rivolse al Duca.
Таким образом Романья оказалась под властью герцога, а
партии Колонна было нанесено поражение, но пока что
герцог не мог следовать дальше, ибо оставалось два
препятствия: во-первых, войско казавшееся ему не
надежным, во-вторых, намерения Франции. Иначе говоря,
он опасался, что войско Орсини, которое он взял на
службу, выбьет у него почву из-под ног, то есть либо
покинет его, либо, того хуже, отнимет завоеванное; и что
точно так же поступит король.
В солдатах Орсини он усомнился после того, как, взяв
Фаэнцу, двинул их на Болонью и заметил, что они вяло
наступают; что же касается короля, то он понял его
намерения, когда после взятия Урбино двинулся к
Тоскане, и тот вынудил его отступить.
Поэтому герцог решил более не рассчитывать ни на чужое
оружие, ни на чье-либо покровительство.
Первым делом он ослабил партии Орсини и Колонна в
Риме; всех нобилей, державших их сторону, переманил
себе на службу, определив им высокие жалованья и,
сообразно достоинствам, раздал места в войске и
управлении, так что в несколько месяцев они отстали от
своих партий и обратились в приверженцев герцога.
In seguito aspettò l’occasione per distruggere i capi Orsini,
dopo aver disperso quelli della famiglia Colonna; e l’occasione
gli capitò a proposito e lui la sfruttò alla grande; perché gli
Orsini, accortisi tardi che la potenza del Duca e della Chiesa
sarebbe stata la loro rovina, organizzarono una adunanza a
Magione, vicino Perugia; da quella assemblea nacquero la
ribellione di Urbino e i tumulti della Romagna e molti pericoli
per il Duca, che li superò tutti coll’aiuto dei Francesi.
7 - Riconquistata la sua autorità, e non fidandosi della Francia
né di altre forze estranee, per non entrare in aperto scontro con
esse, decise di ricorrere agli inganni; e seppe tanto bene
dissimulare l’animo suo che gli Orsini si riconciliarono con lui
con l’intermediazione del signor Paolo. Col quale il Duca non
mancò d’ogni specie di cortesia per rassicurarlo, dandogli
danaro, abiti e cavalli, tanto che la loro stoltezza li condusse a
Senigallia nelle sue mani.
Uccisi, dunque, questi capi, e trasformati in suoi amici i loro
partigiani, il Duca aveva creato solidi fondamenti al suo
potere, possedendo tutta la Romagna con il ducato di Urbino, e
gli sembrava, soprattutto, di aver conquistato l’amicizia della
Romagna e guadagnatosi il rispetto di quelle popolazioni che
cominciavano a gustare un certo benessere.
8 - E poiché questo particolare merita di essere conosciuto e
imitato dagli altri, non lo voglio tralasciare.
После этого он стал выжидать возможности разделаться с
главарями партии Орсини, еще раньше покончив с
Колонна. Случай представился хороший, а воспользовался
он им и того лучше. Орсини, спохватившиеся, что
усиление Церкви грозит им гибелью, собрались на совет в
Маджоне, близ Перуджи. Этот совет имел множество
грозных последствий для герцога, — прежде всего, бунт в
Урбино и возмущение в Романье, с которыми он, однако,
справился благодаря помощи французов.
Восстановив прежнее влияние, герцог решил не доверять
более ни Франции, ни другой внешней силе, чтобы впредь
не подвергать себя опасности, и прибег к обману. Он
также отвел глаза Орсини, что те сначала примирились с
ним через посредство синьора Паоло — которого герцог
принял со всевозможными изъявлениями учтивости и
одарил одеждой, лошадьми и деньгами, — а потом в
Синигалии сами простодушно отдались ему в руки.
Так, разделавшись с главарями партий и переманив к себе
их приверженцев, герцог заложил весьма прочное
основание своего могущества: под его властью
находилась вся Романья с герцогством Урбино и, что
особенно важно, он был уверен в приязни к нему народа,
испытавшего благодетельность его правления.
Эта часть действий герцога достойна внимания и
подражания, почему я желал бы остановиться на ней
особо.
Dopo che il Duca ebbe conquistata la Romagna, e constatato
che era stata governata da signori tirannici, i quali avevano
piuttosto depredato i loro sudditi che governato, e dato loro
occasione di disunione anziché di unione, tanto che quella
provincia era tutta piena di ladrocinii, di contrasti e di ogni
altro genere di prepotenze, giudicò che fosse necessario darle
un buon governo, per ridurla a una condizione di pace e di
obbedienza al potere. Perciò vi mise a capo messer Remirro de
Orco,uomo crudele e sbrigativo, al quale dette pieni poteri.
Costui, in poco tempo, la ridusse pacifica e unita, con
grandissimo prestigio del Duca.
In seguito, il Duca stesso giudicò che non era più necessaria
una così eccessiva autorità, perché temeva che divenisse
odiosa; e istituì al centro della regione, una magistratura civile,
con un presidente eccellentissimo, presso la quale ogni città
aveva un consigliere.
E poiché sapeva che le crudeltà del passato gli avevano attirato
qualche odio, per liberare gli animi di quei popoli da ogni
sospetto su di lui e guadagnarseli del tutto, volle dimostrare
che se c’erano state crudeltà, non erano dipese da lui, ma
dall’aspro carattere del suo ministro.
E trovata l’occasione propizia contro di lui, una mattina, a
Cesena, lo fece esporre sulla pubblica piazza tagliato in due,
con un pezzo di legno e un coltello insanguinato accanto.
La ferocia di quello spettacolo rese quei popoli soddisfatti e
impauriti.
9 - Ma torniamo al punto di partenza.
До завоевания Романья находилась под властью
ничтожных правителей, которые не столько пеклись о
своих подданных, сколько обирали их и направляли не к
согласию, а к раздорам, так что весь край изнемогал от
грабежей, усобиц и беззаконий. Завоевав Романью, герцог
решил отдать ее в надежные руки, дабы умиротворить и
подчинить верховной власти, и с тем вручил всю полноту
власти мессеру Рамиро де Орко, человеку нрава резкого и
крутого. Тот в короткое время умиротворил Романью,
пресек распри и навел трепет на всю округу.
Тогда герцог рассудил, что чрезмерное сосредоточение
власти больше не нужно, ибо может озлобить подданных,
и учредил, под председательством почтенного лица,
гражданский суд, в котором каждый год был представлен
защитником.
Но зная, что минувшие строгости все-таки настроили
против него народ, он решил обелить себя и расположить
к себе подданных, показав им, что если и были
жестокости, то в них повинен не он, а его суровый
наместник.
И вот однажды утром на площади в Чезене по его приказу
положили разрубленное пополам тело мессера Рамиро де
Орко рядом с колодой и окровавленным мечом.
Свирепость этого зрелища одновременно удовлетворила и
ошеломила народ.
Но вернемся к тому, от чего мы отклонились.
Dico dunque che, ritrovandosi il Duca assai potente, in parte al
sicuro dai pericoli presenti, per essersi armato con milizie sue
e aver in buona parte eliminato quelle milizie che, standogli
vicine, avrebbero potuto creargli pericoli, gli restava, volendo
andare avanti con le conquiste, il problema del rispetto al Re di
Francia; perché sapeva che questi, che tardi si era accorto
dell’errore compiuto, non gli avrebbe permesso altre
conquiste.
E cominciò per questo a cercare nuove amicizie e ad essere
freddo con la Francia, nella discesa che i Francesi fecero verso
il regno di Napoli contro gli Spagnoli che assediavano Gaeta.
Il suo obiettivo era di stare al sicuro dai Francesi, il che gli
sarebbe presto riuscito, se Papa Alessandro avesse continuato a
vivere.
Questo fu il suo modo di governare negli avvenimenti presenti.
10 - Ma, quanto a quelli futuri, doveva prima di tutto dubitare
che il successore di suo padre al soglio pontificio gli sarebbe
stato amico e che non avrebbe cercato di togliergli quello che
Alessandro gli aveva dato.
Итак, герцог обрел собственных солдат и разгромил
добрую часть тех войск, которые в силу соседства
представляли для него угрозу, чем утвердил свое
могущество и отчасти обеспечил себе безопасность;
теперь на его пути стоял только король Франции: с
опозданием заметив свою оплошность, король не
потерпел бы дальнейших завоеваний.
Поэтому герцог стал высматривать новых союзников и
уклончиво вести себя по отношению к Франции — как раз
тогда, когда французы предприняли поход на Неаполь
против испанцев, осаждавших Гаету.
Он задумывал развязаться с Францией, и ему бы это
весьма скоро удалось, если бы дольше прожил папа
Александр.
Таковы были действия герцога, касавшиеся настоящего.
Что же до будущего, то главную угрозу для него
представлял возможный преемник Александра, который
мог бы не только проявить недружественность, но и
отнять все то, что герцогу дал Александр.
Pensò di risolvere il problema in quattro modi. Primo,
eliminando tutti i consanguinei dei signori da lui depredati, per
togliere al Papa la possibilità di ridar loro i propri
possedimenti; secondo, facendosi amici tutti i gentiluomini di
Roma, come si è detto, per poter con essi tenere a freno le
azioni del Papa; terzo, acquisendo un potere di controllo il più
possibile forte sul Collegio dei Cardinali; quarto, acquistando
tanto potere, prima che il Papa morisse, da poter resistere da
solo a un primo attacco.
Di questi quattro modi, alla morte di Alessandro, ne aveva
raggiunti tre, il quarto era quasi raggiunto: perché, dei signori
spogliati dei loro beni ne ammazzò il maggior numero
possibile e pochi riuscirono a salvarsi; si era guadagnata la
sudditanza dei gentiluomini; nel Collegio aveva un
grandissimo potere, e, quanto alla nuova conquista, aveva in
mente di diventare signore della Toscana, e possedeva già
Perugia e Piombino, e aveva preso Pisa sotto la sua protezione.
11 - E non appena non avesse avuto più il dovere di portare
rispetto alla Francia (perché non gliene doveva più in quanto i
Francesi erano stati già privati del regno di Napoli dagli
Spagnoli, di modo che a ciascuna delle due parti era necessario
comperare la sua amicizia) si sarebbe gettato su Pisa.
Dopo di che Lucca e Siena avrebbero subito ceduto, in parte
per rivalità contro i Fiorentini e in parte per paura; i Fiorentini
non avrebbero potuto più resistergli.
Во избежание этого он задумал четыре меры
предосторожности: во-первых, истребить разоренных им
правителей вместе с семействами, чтобы не дать новому
папе повода выступить в их защиту; во-вторых,
расположить к себе римских нобилей, чтобы с их
помощью держать в узде будущего преемника
Александра; в-третьих, иметь в Коллегии кардиналов как
можно больше своих людей; в-четвертых, успеть до
смерти папы Александра расширить свои владения
настолько, чтобы самостоятельно выдержать первый
натиск извне.
Когда Александр умер, у герцога было исполнено три
части замысла, а четвертая была близка к исполнению. Из
разоренных им правителей он умертвил всех, до кого мог
добраться, и лишь немногим удалось спастись; римских
нобилей он склонил в свою пользу, в Коллегии заручился
поддержкой большей части кардиналов. Что же до
расширения владений, то, задумав стать властителем
Тосканы, он успел захватить Перуджу и Пьомбино и взять
под свое покровительство Пизу.
К этому времени он мог уже не опасаться Франции —
после того, как испанцы окончательно вытеснили
французов из Неаполитанского королевства, тем и другим
приходилось покупать дружбу герцога, так что еще шаг —
и он завладел бы Пизой.
После чего тут же сдались бы Сиена и Лукка, отчасти из
страха, отчасти назло флорентийцам; и сами флорентийцы
оказались бы в безвыходном положении.
Se questo gli fosse riuscito (e gli sarebbe riuscito nell’anno
medesimo in cui Papa Alessandro morì) avrebbe acquistato
tante milizie e tanto potere, che si sarebbe retto da solo, senza
dipendere più dalla fortuna e dalle forze altrui, ma solo dalla
sua potenza e dalla sua virtù.
Ma Alessandro morì appena cinque anni dopo che aveva
sguainato la spada.
Lo lasciò col solo Stato di Romagna ormai consolidato, mentre
tutti gli altri erano ancora malsicuri, tra due potentissimi
eserciti nemici, e malato a morte.
12 - Ciononostante il duca aveva tanta virtù e una natura
indomita, e così bene sapeva come gli uomini si debbano o
conquistare o annientare, ed erano tanto validi i fondamenti
che aveva creato in così poco tempo, che, se non avesse avuto
addosso quegli eserciti e non fosse stato malato, avrebbe
resistito a ogni difficoltà.
E che i fondamenti del suo Stato fossero buoni, fu evidente: la
Romagna l’aspettò più di un mese; in Roma, anche se mezzo
morto, trascorse i suoi giorni al sicuro, e, benché i Baglioni, i
Vitelli e gli Orsini fossero andati a Roma, non trovarono
seguaci contro di lui; potè fare in modo che almeno non fosse
eletto Papa chi non voleva, non riuscendo a far eleggere Papa
chi volle.
Ma se lui non fosse stato ammalato alla morte di Papa
Alessandro VI, ogni cosa gli sarebbe stata possibile.
И все это могло бы произойти еще до конца того года, в
который умер папа Александр, и если бы произошло, то
герцог обрел бы такое могущество и влияние, что не
нуждался бы ни в чьем покровительстве и не зависел бы
ни от чужого оружия, ни от чужой фортуны, но всецело от
своей доблести и силы.
Однако герцог впервые обнажил свой меч всего за пять
лет до смерти своего отца.
И успел упрочить власть лишь над одним государством —
Романьей, оставшись на полпути к обладанию другими,
зажатый между двумя неприятельскими армиями и
смертельно больной.
Но столько было в герцоге яростной отваги и доблести,
так хорошо умел он привлекать и устранять людей, так
прочны были основания его власти, заложенные им в
столь краткое время, что он превозмог бы любые
трудности — если бы его не теснили с двух сторон
враждебные армии или не донимала болезнь.
Что власть его покоилась на прочном фундаменте, в этом
мы убедились: Романья дожидалась его больше месяца; в
Риме, находясь при смерти, он, однако, пребывал в
безопасности: Бальони, Орсини и Вителли, явившиеся
туда, так никого и не увлекли за собой; ему удалось
добиться того, чтобы папой избрали если не именно того,
кого он желал, то по крайней мере не того, кого он не
желал.
Не окажись герцог при смерти тогда же, когда умер папа
Александр, он с легкостью одолел бы любое препятствие.
E lui mi disse, nei giorni in cui fu eletto Papa Giulio II, che
aveva già pensato a ciò che avrebbe potuto nascere alla morte
del padre, e a tutto aveva trovato una soluzione: ma mai pensò
che, alla morte del padre, anche lui sarebbe potuto stare vicino
alla morte.
13 - Esaminate tutte le imprese del duca, non saprei
rimproverarlo. Anzi mi pare, come già ho detto, ch’egli debba
essere proposto come modello da imitare a tutti coloro che
sono saliti al potere con la fortuna e con le armi altrui.
Perché Cesare Borgia, avendo grande carattere e alto proposito
di dominio, non poteva prendere decisioni più opportune. E si
opposero al suo progetto soltanto la breve vita di Papa
Alessandro e la sua malattia.
Chi dunque giudica necessario nel suo principato nuovo,
essere al sicuro dai nemici, guadagnarsi degli amici, vincere o
con la forza o con l’inganno, farsi amare e temere dai popoli,
farsi seguire e temere dai soldati, eliminare coloro che possono
o debbono colpirti, innovare gli ordinamenti antichi, essere
risoluto e insieme cordiale, magnanimo e liberale, eliminare le
truppe infedeli, crearne delle nuove, conservare l’amicizia dei
principi e dei re in modo che ti debbano beneficare con
cortesia o attaccare con rispetto, non può trovare esempi più
recenti delle sue azioni.
В дни избрания Юлия II он говорил мне, что все
предусмотрел на случай смерти отца, для всякого
положения нашел выход, одного лишь не угадал — что в
это время и сам окажется близок к смерти.
Обозревая действия герцога, я не нахожу, в чем можно
было бы его упрекнуть; более того, мне представляется,
что он может послужить образцом всем тем, кому
доставляет власть милость судьбы или чужое оружие.
Ибо, имея великий замысел и высокую цель, он не мог
действовать иначе: лишь преждевременная смерть
Александра и собственная его болезнь помешали ему
осуществить намерение.
Таким образом, тем, кому необходимо в новом
государстве обезопасить себя от врагов, приобрести
друзей, побеждать силой или хитростью, внушать страх и
любовь народу, а солдатам — послушание и уважение,
иметь преданное и надежное войско, устранять людей,
которые могут или должны повредить; обновлять старые
порядки, избавляться от ненадежного войска и создавать
свое, являть суровость и милость, великодушие и
щедрость и, наконец, вести дружбу с правителями и
королями, так чтобы они с учтивостью оказывали услуги,
либо воздерживались от нападений, — всем им не найти
для себя примера более наглядного, нежели деяния
герцога.
14 - L’unica critica che si può muovergli riguarda la creazione
di Giulio II pontefice, che fu una elezione funesta per lui;
perché, come ho detto prima, non potendo far eleggere un Papa
a lui favorevole, poteva ottenere che uno non diventasse Papa;
e non avrebbe dovuto mai consentire l’ascesa al Papato di quei
cardinali che lui aveva danneggiato o che, una volta diventati
papi, avrebbero temuto il suo potere.
Perché gli uomini infatti attaccano o per paura o per odio.
Quelli che lui aveva danneggiato erano, fra gli altri, Giuliano
Della Rovere cardinale di San Pietro ad vincula, il cardinale
Giovanni Colonna, Raffaele Riario cardinale di San Giorgio di
Savona e Ascanio Sforza.
Tutti gli altri, divenuti papi, avrebbero temuto il suo potere,
eccetto il cardinale Giorgio d’Amboise di Rouen e i cardinali
spagnoli; questi per parentele e per obbligo; quello per
potenza, venendo appoggiato dal Regno di Francia.
Pertanto il Duca, per prima cosa avrebbe dovuto far eleggere
Papa uno spagnolo, e, non potendo, doveva far eleggere Papa
il cardinale di Rouen e non Giuliano Della Rovere.
Chi crede che nei grandi personaggi i benefici nuovi facciano
dimenticare i vecchi oltraggi, si inganna.
Sbagliò dunque il Duca in questa elezione e fu lui stesso causa
della sua finale rovina.
В одном лишь можно его обвинить — в избрании Юлия
главой Церкви. Тут он ошибся в расчете, ибо если он не
мог провести угодного ему человека, он мог, как уже
говорилось, он мог отвести неугодного; а раз так, то ни в
коем случае не следовало допускать к папской власти тех
кардиналов, которые были им обижены в прошлом или, в
случае избрания, могли бы бояться его в будущем.
Ибо люди мстят либо из страха, либо из ненависти.
Среди обиженных им были Сан-Пьетро ин Винкула,
Колонна, Сан-Джорджо, Асканио; все остальные, взойдя
на престол, имели бы причины его бояться. Исключение
составляли испанцы и кардинал Руанский, те — в силу
родственных уз и обязательств, этот — благодаря
могуществу стоявшего за ним французского королевства.
Поэтому в первую очередь надо было позаботиться об
избрании кого-нибудь из испанцев, а в случае
невозможности — кардинала Руанского, но уже никак не
Сан-Пьетро ин Винкула.
Заблуждается тот, кто думает, что новые благодеяния
могут заставить великих мира сего позабыть о старых
обидах.
Так что герцог совершил оплошность, которая и привела
его к гибели.
Capitolo VIII
De his qui per scelera ad principatum pervenere
Di quelli che per scelleratezze sono pervenuti al principato
Di coloro che sono pervenuti al principato per mezzo delle
scelleratezze
1 - Ma, poiché da semplice cittadino si diventa Principe ancora
in due modi, i quali non si possono attribuire del tutto alla
fortuna o alla virtù, non mi pare opportuno tralasciarli, anche
se uno può essere trattato più diffusamente esaminando le
repubbliche.
Questi due modi si verificano quando, o si diventa principi in
qualche modo scellerato ed empio o quando un semplice
cittadino diventa Principe della sua patria con il favore degli
altri suoi cittadini.
E trattando del primo modo, esporremo due esempi, uno
antico, l’altro moderno, senza approfondire ulteriormente
questa parte, perché giudico che basti imitarli a chi ne avesse
necessità.
2 - Il siciliano Agatocle, che era non solo di condizione sociale
semplice, ma addirittura infima e spregevole, diventò re di
Siracusa.
Costui, figlio di un vasaio, nelle varie epoche della sua vita,
condusse sempre una esistenza scellerata; nondimeno
accompagnò le sue scelleratezze con tanta energica forza
d’animo e di corpo che, entrato nella milizia, ne superò tutti i
gradi fino a diventare pretore di Siracusa.
ГЛАВА VIII
О ТЕХ, КТО ПРИОБРЕТАЕТ ВЛАСТЬ ЗЛОДЕЯНИЯМИ
Но есть еще два способа сделаться государем — не
сводимые ни к милости судьбы, ни к доблести; и опускать
их, как я полагаю, не стоит, хотя об одном из них
уместнее рассуждать там, где речь идет о республиках.
Я разумею случаи, когда частный человек достигает
верховной власти путем преступлений либо в силу
благоволения к нему сограждан.
Говоря о первом способе, я сошлюсь на два случая —
один из древности, другой из современной жизни — и тем
ограничусь, ибо полагаю, что и этих двух достаточно для
тех, кто ищет примера.
Сицилиец Агафокл стал царем Сиракуз, хотя вышел не
только из простого, но из низкого и презренного звания.
Он родился в семье горшечника и вел жизнь бесчестную,
но смолоду отличался такой силой духа и телесной
доблестью, что, вступив в войско, постепенно выслужился
до претора Сиракуз.
Dopo essere stato insediato nella carica di pretore e aver deciso
di diventare Principe e di tenere con la forza e senza essere
obbligato a nessuno quel potere che tutti d’accordo gli avevano
concesso, e dopo essersi accordato col cartaginese Amilcare
Barca, che con le sue truppe si trovava in Sicilia, radunò una
mattina il popolo e il senato di Siracusa, come se avesse
dovuto deliberare su affari che riguardavano lo Stato e ad un
suo cenno preordinato fece uccidere dai suoi soldati tutti i
senatori e le persone più ricche della popolazione; dopo averli
uccisi, occupò e mantenne il principato della città senza nessun
dissenso.
E benché dai Cartaginesi fosse due volte sconfitto e infine
assediato, non solo poté difendere la città ma, lasciata una
parte dei suoi a difesa dell’assedio, con l’altra parte assaltò
l’Africa, e in breve tempo liberò Siracusa dall’assedio e mise i
Cartaginesi tanto in difficoltà che furono costretti ad accordarsi
con lui, essere contenti del possesso dell’Africa e lasciare ad
Agatocle la Sicilia.
3 - Chi esaminerà, dunque, le azioni e la vita di Agatocle, non
vi troverà elementi, o ne troverà pochi, che possa attribuire alla
fortuna. E infatti, come ho detto prima, egli, non col favore di
qualcuno, ma per i gradi della milizia che con mille disagi e
pericoli aveva superato, arrivò al principato e quello mantenne
poi con tante deliberazioni coraggiose e pericolose.
Утвердясь в этой должности, он задумал сделаться
властителем Сиракуз и таким образом присвоить себе то,
что было ему вверено по доброй воле. Посвятив в этот
замысел Гамилькара Карфагенского, находившегося в это
время в Сицилии, он созвал однажды утром народ и сенат
Сиракуз, якобы для решения дел, касающихся
республики; и когда все собрались, то солдаты его по
условленному знаку перебили всех сенаторов и
богатейших людей из народа. После такой расправы
Агафокл стал властвовать, не встречая ни малейшего
сопротивления со стороны граждан.
И хотя он был дважды разбит карфагенянами и даже
осажден их войском, он не только не сдал город, но,
оставив часть людей защищать его, с другой — вторгся в
Африку; в короткое время освободил Сиракузы от осады и
довел карфагенян до крайности, так что они были
вынуждены заключить с ним договор, по которому
ограничивались владениями в Африке и уступали
Агафоклу Сицилию.
Вдумавшись, мы не найдем в жизни Агафокла ничего или
почти ничего, что бы досталось ему милостью судьбы,
ибо, как уже говорилось, он достиг власти не чьим-либо
покровительством, но службой в войске, сопряженной с
множеством опасностей и невзгод, и удержал власть
смелыми действиями, проявив решительность и отвагу.
Ma non si può definire virtù ammazzare i propri concittadini,
tradire gli amici e dimostrarsi senza lealtà, senza pietà, senza
coscienza, senza un ideale morale: modi che possono far
acquistare potere ma non gloria.
Perché se si considera la virtù di Agatocle nell’affrontare i
pericoli e nel trovare le soluzioni opportune per risolverli, e la
grandezza dell’animo suo nel reggere e superare le avversità,
non si vede perché dovrebbe essere giudicato inferiore a
qualunque altro eccellentissimo condottiero; ma la sua efferata
crudeltà e inumanità, e le sue infinite scelleratezze non
consentono ch’egli sia celebrato fra gli uomini più eccellenti.
Non si può, dunque, attribuire alla fortuna o alla virtù quello
che senza l’una e l’altra fu da lui conseguito.
4 - Nei tempi nostri, durante il Papato di Papa Alessandro VI,
Oliverotto da Fermo, essendo fin da piccolo rimasto senza
padre, venne allevato da un suo zio materno, chiamato
Giovanni Fogliani, e nei primi anni della sua gioventù fu
mandato nella milizia comandata da Paolo Vitelli, affinché,
imparata l’arte militare, pervenisse a qualche alto grado di
comando.
Morto Paolo Vitelli, militò sotto Vitellozzo suo fratello; e in
brevissimo tempo, grazie all’intelligenza e alla forza
dell’animo e del corpo, diventò il primo uomo della milizia.
Однако же нельзя назвать и доблестью убийство
сограждан, предательство, вероломство, жестокость и
нечестивость: всем этим можно стяжать власть, но не
славу.
Так что, если судить о нем по той доблести, с какой он
шел навстречу опасности, по той силе духа, с какой он
переносил невзгоды, то едва ли он уступит любому
прославленному военачальнику, но, памятуя его
жестокость и бесчеловечность и все совершенные им
преступления, мы не можем приравнять его к величайшим
людям.
Следовательно, нельзя приписать ни милости судьбы, ни
доблести то, что было добыто без того и другого.
Уже в наше время, при папе Александре, произошел
другой случай. Оливеротто из Фермо, в младенчестве
осиротевший, вырос в доме дяди с материнской стороны
по имени Джованни Фольяни; еще в юных летах он
вступил в военную службу под начало Паоло Вителли с
тем, чтобы, освоившись с военной наукой, занять
почетное место в войске.
По смерти Паоло он перешел под начало брата его
Вителлоццо и весьма скоро, как человек сообразительный,
сильный и храбрый, стал первым лицом в войске.
Ma parendogli cosa servile restare sotto il comando di altri,
pensò, con l’appoggio di Vitellozzo e con l’aiuto di alcuni
cittadini di Fermo, i quali preferivano la servitù alla libertà
della patria, di impadronirsi di Fermo; e scrisse a Giovanni
Fogliani che, essendo stato molti anni fuori di casa, voleva
tornare a visitar lui e la città, e vedere lo stato del suo
patrimonio: e poiché non si era impegnato che a conquistare
onore, affinchè i suoi concittadini vedessero che non aveva
speso invano il suo tempo, voleva apparire degno di onore e
accompagnato da cento cavalli di suoi amici e servitori: e lo
pregava di voler fare in modo che fosse ricevuto
onorevolmente dai Fermani: e questo non solo sarebbe stato
onorevole a lui, ma anche allo zio, perchè era suo nipote.
5 - Giovanni Fogliani non mancò di usare ogni doverosa
cortesia verso il nipote e, fattolo ricevere fastosamente dagli
abitanti di Fermo, lo ospitò in casa sua: trascorso qualche
giorno, dedicandosi a predisporre segretamente quel che era
necessario alla sua futura scelleratezza, Oliverotto organizzò
un solenne banchetto al quale invitò Giovanni Fogliani e tutti i
personaggi più importanti di Fermo.
E dopo che furono consumate le vivande e terminati gli
intrattenimenti che in simili conviti si usano fare, Oliverotto,
ad arte, cominciò a ragionare su argomenti gravi come la
grandezza di Papa Alessandro e di Cesare Borgia suo figlio e
delle loro imprese.
Однако, полагая унизительным подчиняться другим, он
задумал овладеть Фермо — с благословения Вителли и
при пособничестве нескольких сограждан, которым
рабство отечества было милее свободы. В письме к
Джованни Фольяни он объявил, что желал бы после
многолетнего отсутствия навестить дядю и родные места,
а заодно определить размеры наследства; что в трудах
своих он не помышляет ни о чем, кроме славы, и, желая
доказать согражданам, что не впустую растратил время,
испрашивает позволения въехать с почетом — со свитой
из ста всадников, его друзей и слуг, — пусть, мол, жители
Фермо тоже не откажут ему в почетном приеме, что было
бы лестно не только ему, но и дяде его, заменившем ему
отца.
Джованни Фольяни исполнил все, как просил племянник,
и позаботился о том, чтобы горожане встретили его с
почестями. Тот, поселившись в свободном доме, выждал
несколько дней, пока закончатся приготовления к
задуманному злодейству, и устроил торжественный пир,
на который пригласил Джованни Фольяни и всех
именитых людей Фермо.
После того, как покончили с угощениями и с принятыми в
таких случаях увеселениями, Оливеротто с умыслом повел
опасные речи о предприятиях и величии папы Александра
и сына его Чезаре.
A quei ragionamenti risposero Giovanni Fogliani e gli altri;
allora all’improvviso lui si alzò in piedi dicendo che tali
argomenti dovevano essere trattati in un luogo più segreto, e si
ritirò in una stanza nella quale Giovanni e tutti gli altri cittadini
lo seguirono.
E non si erano ancora posti a sedere, che da luoghi segreti
uscirono dei soldati, che ammazzarono Giovanni e tutti gli
altri.
6 - Dopo la strage, Oliverotto montò a cavallo, corse per la
città e assediò nel palazzo il supremo magistrato, tanto che per
paura tutti furono costretti a obbedirgli e a costituire un
governo di cui egli si proclamò Principe.
Uccisi tutti quelli che, per essere malcontenti, avrebbero potuto
nuocergli, si rafforzò con nuovi ordinamenti civili e militari di
modo che, nel corso dell’anno in cui tenne il principato, non
soltanto visse al sicuro nella città, ma era considerato terribile
da tutti i suoi vicini.
Sarebbe stato difficile espugnare la sua città, come quella di
Agatocle, se non si fosse lasciato ingannare da Cesare Borgia,
quando a Senigallia, come ho già detto precedentemente,
eliminò gli Orsini e i Vitelli, e fu preso anche lui, un anno
dopo il commesso parricidio, e strangolato, insieme con
Vitellozzo, che era stato il maestro della sua "virtù" e delle sue
scelleratezze.
Джованни и другие стали ему отвечать, он вдруг поднялся
и, заявив, что подобные разговоры лучше продолжать в
укромном месте, удалился внутрь покоев, куда за ним
последовал дядя и другие именитые гости.
Не успели они, однако, сесть, как из засады выскочили
солдаты и перебили всех, кто там находился.
После этой резни Оливеротто верхом помчался через
город и осадил во дворце высший магистрат; тот из страха
повиновался и учредил новое правление, а Оливеротто
провозгласил себя властителем города.
Истребив тех, кто по недовольству мог ему навредить,
Оливеротто укрепил свою власть новым военным и
гражданским устройством и с той поры не только
пребывал в безопасности внутри Фермо но и стал грозой
всех соседей.
Выбить его из города было бы так же трудно, как
Агафокла, если бы его не перехитрил Чезаре Борджа,
который в Синигалии, как уже рассказывалось, заманил в
ловушку главарей Орсини и Вителли; Оливеротто приехал
туда вместе с Виттелоццо, своим наставником в доблести
и в злодействах, и там вместе с ним был удушен, что
произошло через год после описанного отцеубийства.
7 - Qualcuno potrebbe obiettare sul fatto che Agatocle e altri
principi simili a lui potessero, nonostante infiniti tradimenti e
crudeltà, vivere a lungo e sicuri nelle loro patrie e difendersi
dai nemici esterni, senza che i concittadini cospirassero mai
contro di loro, mentre altri principi, pur usando la crudeltà, non
abbiano conservato il potere non solo nei tempi dubbiosi della
guerra, ma neanche nei tempi di pace.
Credo che questo si verifichi a seconda se le crudeltà sono
male usate o bene usate.
Bene usate si possono chiamare quelle crudeltà (se del male è
lecito dir bene) che si fanno in una sola volta, per la necessità
di mettersi al sicuro, ma poi non se ne fanno più e vengono
prese decisioni per assicurare ai propri sudditi il maggior
vantaggio possibile; male usate sono quelle che, pur essendo
poche all’inizio, crescono col passare del tempo piuttosto che
cessare.
Coloro che seguono il primo modo possono, sul piano
religioso e umano, trovare qualche rimedio per restare al
potere; gli altri è impossibile che lo mantengano.
8 - Si deve quindi notare che, nell’impadronirsi di uno Stato, il
conquistatore deve avere ben chiari in mente tutti i
provvedimenti violenti che gli è necessario prendere, e attuarli
tutti in una volta, per non dover rinnovare le offese ogni
giorno, e poter così, non rinnovandole, rassicurare gli uomini e
conquistarli beneficandoli.
Кого-то могло бы озадачить, почему Агафоклу и ему
подобным удавалось, проложив себе путь жестокостью и
предательством, долго и благополучно жить в своем
отечестве, защищать себя от внешних врагов и не стать
жертвой заговора со стороны сограждан, тогда как многим
другим не удавалось сохранить власть жестокостью даже
в мирное, а не то что в смутное военное время.
Думаю, дело в том, что жестокость жестокости рознь.
Жестокость применена хорошо в тех случаях — если
позволительно дурное называть хорошим, — когда ее
проявляют сразу и по соображениям безопасности, не
упорствуют в ней и по возможности обращают на благо
подданных; и плохо применена в тех случаях, когда
поначалу расправы совершаются редко, но со временем
учащаются, а не становятся реже.
Действуя первым способом, можно, подобно Агафоклу, с
божьей и людской помощью удержать власть; действуя
вторым — невозможно.
Отсюда следует, что тот, кто овладевает государством,
должен предусмотреть все обиды, чтобы покончить с
ними разом, а не возобновлять изо дня в день; тогда люди
понемногу успокоятся, и государь сможет, делая им
добро, постепенно завоевать их расположение.
Chi agisce in modo diverso, o per mancanza di risolutezza o
per malignità d’animo, deve essere sempre pronto a far ricorso
alla violenza; né può mai contare sui propri sudditi, che, per le
recenti e continue violenze, non possono fidarsi di lui.
Ne consegue che le violenze si devono fare tutte in una volta,
affinché, provandole una volta sola, provochino minori
conseguenze; i benefici devono essere elargiti un poco alla
volta, affinché possano essere gustati meglio.
E soprattutto un Principe deve vivere con i suoi sudditi in
modo che nessuna occasione buona o cattiva faccia loro
cambiare condotta, perché, arrivando la necessità di usare la
forza nei momenti di avversità, non fai in tempo ad usarla, e il
bene che tu fai non ti porta beneficio perché è giudicato
forzato.
IX
De principatu civili
Del Principato civile
Il Principato civile
1 - Ma esaminiamo ora l’altro modo, cioè quando un semplice
cittadino non per scelleratezza o altra intollerabile violenza, ma
con l’aiuto dei concittadini, diventa Principe della sua patria,
un modo che si può chiamare principato civile (né per
ottenerlo è necessario possedere o solo virtù o solo fortuna, ma
piuttosto una accortezza sostenuta dalla fortuna), e si
raggiunge o col consenso del popolo o con quello dei potenti.
Кто поступит иначе, из робости или по дурному умыслу,
тот никогда уже не вложит меч в ножны и никогда не
сможет опереться на своих подданных, не знающих покоя
от новых и непрестанных обид.
Так что обиды нужно наносить разом: чем меньше их
распробуют, тем меньше от них вреда; благодеяния же
полезно оказывать мало-помалу, чтобы их распробовали
как можно лучше.
Самое же главное для государя — вести себя с
подданными так, чтобы никакое событие — ни дурное, ни
хорошее — не заставляло его изменить своего обращения
с ними, так как, случись тяжелое время, зло делать поздно,
а добро бесполезно, ибо его сочтут вынужденным и не
воздадут за него благодарностью.
ГЛАВА IX
О ГРАЖДАНСКОМ ЕДИНОВЛАСТИИ
Перейду теперь к тем случаям, когда человек делается
государем своего отечества не путем злодеяний и
беззаконий, но в силу благоволения сограждан — для чего
требуется не собственно доблесть или удача, но скорее
удачливая хитрость. Надобно сказать, что такого рода
единовластие — его можно назвать гражданским —
учреждается по требованию либо знати, либо народа.
Perché in ogni città si trovano queste due diverse tendenze;
cioè: il popolo desidera non essere comandato e oppresso dai
potenti, e i potenti desiderano comandare e opprimere il
popolo: e da questi due desideri diversi nasce una delle tre
conseguenze: o principato o libertà o anarchia.
2 - Il principato è causato o dal popolo o dai potenti, cioè da
quella parte che ne ha colto l’occasione; quando i potenti
vedono di non poter più resistere al popolo, cominciano a dare
il loro appoggio ad uno di loro e lo fanno Principe per potere,
sotto la sua protezione, realizzare la loro brama di dominio.
Il popolo, da parte sua, quando si rende conto di non poter
resistere ai potenti, accresce la forza di uno e lo fa Principe per
essere difeso per mezzo della sua autorità.
Colui che diventa Principe con l’aiuto dei potenti resta al
potere con maggiori difficoltà di colui che lo diventa con
l’aiuto del popolo; perché si trova ad essere Principe con molte
persone intorno che sembrano essere del suo stesso rango, per
cui non li può né comandare né governare secondo la sua
volontà.
3 - Ma colui che arriva al principato col favore popolare, si
trova a governare da solo, e intorno a sé non ha nessuno, o
pochissimi, che non siano pronti ad ubbidire.
Oltretutto, non si può onorevolmente e senza danneggiare altri
accontentare i potenti, ma si può soddisfare il popolo: perché il
fine del popolo è più onorevole di quello dei potenti, perché
questi vogliono opprimere il popolo e il popolo vuole non
essere oppresso.
Ибо нет города, где не обособились два эти начала: знать
желает подчинять и угнетать народ, народ не желает
находиться в подчинении и угнетении; столкновение же
этих начал разрешается трояко: либо единовластием, либо
беззаконием, либо свободой.
Единовластие учреждается либо знатью, либо народом, в
зависимости от того, кому первому представится удобный
случай. Знать, видя, что она не может противостоять
народу, возвышает кого-нибудь из своих и провозглашает
его государем, чтобы за его спиной утолить свои
вожделения.
Так же и народ, видя, что он не может сопротивляться
знати, возвышает кого либо одного, чтобы в его власти
обрести для себя защиту.
Поэтому тому, кто приходит к власти с помощью знати,
труднее удержать власть, чем тому, кого привел к власти
народ, так как если государь окружен знатью, которая
почитает себя ему равной, он не может ни приказывать, ни
иметь независимый образ действий.
Тогда как тот, кого привел к власти народ, правит один и
вокруг него нет никого или почти никого, кто не желал бы
ему повиноваться.
Кроме того, нельзя честно, не ущемляя других,
удовлетворять притязания знати, но можно — требования
народа, так как у народа более честная цель, чем у знати:
знать желает угнетать народ, а народ не желает быть
угнетенным.
Inoltre un Principe non riesce mai ad essere al sicuro quando il
popolo gli è nemico perché le persone sono troppe, invece può
essere più facilmente al sicuro dai potenti perché questi sono
pochi.
Il peggio che si può aspettare da un popolo nemico è quello di
essere abbandonato; ma dai potenti che gli sono nemici non
solo deve temere di essere abbandonato, ma anche che gli
muovano contro perché, essendo in essi più avvedutezza e più
astuzia, fanno sempre in tempo a salvarsi e a cercar meriti
presso colui che sperano che vinca.
Inoltre il Principe deve necessariamente vivere sempre con uno
stesso popolo, ma può vivere senza quei potenti stessi, potendo
farli e disfarli ogni giorno, e togliere o dare loro autorità a suo
piacimento.
4 - E per chiarire meglio questo punto, dico che i potenti
devono essere trattati principalmente in due modi. O vengono
governati in modo che, con il loro comportamento, si
vincolano interamente alla tua sorte, oppure no: quelli che si
vincolano, e non sono avidi prepotenti, devono essere onorati
ed amati; quelli che non si vincolano devono essere visti in due
modi.
O fanno questo per inettitudine e naturale mancanza di
carattere, e tu ti devi servire soprattutto di quelli esperti che
possono darti qualche buon consiglio, perché nella prosperità ti
procurano onore e nelle avversità non hai da temerne.
Сверх того, с враждебным народом ничего нельзя
поделать, ибо он многочислен, а со знатью — можно, ибо
она малочисленна.
Народ, на худой конец, отвернется от государя, тогда как
от враждебной знати можно ждать не только того, что она
отвернется от государя, но даже пойдет против него, ибо
она дальновидней, хитрее, загодя ищет путей к спасению
и заискивает перед тем, кто сильнее.
И еще добавлю, что государь не волен выбирать народ, но
волен выбирать знать, ибо его право карать и миловать,
приближать или подвергать опале.
Эту последнюю часть разъясню подробней. С людьми
знатными надлежит поступать так, как поступают они. С
их же стороны возможны два образа действий: либо они
показывают, что готовы разделить судьбу государя, либо
нет. Первых, если они не корыстны, надо почитать и
ласкать, что до вторых, то здесь следует различать два
рода побуждений.
Если эти люди ведут себя таким образом по малодушию и
природному отсутствию решимости, ими следует
воспользоваться, в особенности теми, кто сведущ в какомлибо деле.
Ma quando le persone non si vincolano a te per convenienza e
per motivi di ambizione, vuol dire che pensano più a sè stessi
che a te; e da quelli il Principe si deve guardare, e temerli
come se fossero manifestamente nemici perché sempre, nelle
avversità, favoriranno la sua rovina.
5 - Pertanto, uno che diventa Principe con il favore del
popolo, deve mantenerselo amico; e ciò gli sarà facile perché il
popolo non chiede altro che di non essere oppresso.
Ma uno che contro il popolo, diventa Principe con il favore dei
potenti, deve prima di ogni altra cosa conquistare il popolo, e
ciò gli sarà facile nel momento in cui lo prenderà sotto la sua
protezione.
E poichè gli uomini, quando ricevono del bene da chi
credevano di ricevere del male, si sentono più profondamente
obbligati verso il loro benefattore, il popolo gli diventa subito
più favorevole di quanto lo sarebbe stato se il Principe avesse
preso il potere col suo favore; e il Principe se lo può
conquistare in molti modi, sui quali, proprio perché variano a
seconda delle situazioni, non si può dare una regola sicura, per
cui li tralasceremo.
6 - Concluderò solo dicendo che a un Principe è necessario
avere amico il popolo: altrimenti nelle avversità non ha
scampo.
Если же они ведут себя так умышленно, из честолюбия, то
это означает, что они думают о себе больше, нежели о
государе. И тогда их надо остерегаться и бояться не
меньше, чем явных противников, ибо в трудное время они
всегда помогут погубить государя.
Так что если государь пришел к власти с помощью
народа, он должен стараться удержать его дружбу, что
совсем не трудно, ибо народ требует только, чтобы его не
угнетали.
Но если государя привела к власти знать наперекор
народу, то первый его долг — заручиться дружбой народа,
что опять-таки нетрудно сделать, если взять народ под
свою защиту.
Люди же таковы, что, видя добро со стороны тех, от кого
ждали зла, особенно привязываются к благодетелям,
поэтому народ еще больше расположится к государю, чем
если бы сам привел его к власти. Заручиться же
поддержкой народа можно разными способами, которых я
обсуждать не стану, так как они меняются от случая к
случаю и не могут быть подведены под какое-либо
определенное правило.
Скажу лишь в заключение, что государю надлежит быть в
дружбе с народом, иначе в трудное время он будет
свергнут.
Nabide, Principe degli Spartani, sostenne l’assedio di tutta la
Grecia e del vittoriosissimo esercito romano, e contro di loro
difese la sua patria e il suo Stato: e gli bastò solo, al momento
del pericolo, guardarsi da pochi rivali; e comunque questo non
gli sarebbe bastato se avesse avuto nemico tutto il popolo.
E nessuno contesti questa mia opinione con il banale proverbio
che chi basa il proprio potere sul popolo, lo basa sul fango:
perché quel proverbio è vero quando riguarda un privato
cittadino che impadronendosi del potere fa fondamento sul
popolo e si illude di essere liberato dal popolo quando fosse
aggredito dai nemici o dai magistrati.
In questo caso si potrebbe trovare spesso ingannato, come
accadde in Roma ai Gracchi e in Firenze a messer Giorgio
Scali.
Ma quando pone i suoi fondamenti sul popolo un Principe
capace di comandare, che sia un uomo coraggioso, non si
impaurisca di fronte alle difficoltà, non manchi d’aver
preparato una difesa d’armi conveniente, e tenga con energia e
con le istituzioni adeguate tutto il popolo voglioso di operare,
mai si troverà ingannato da questi, e avrà la riprova di aver
creato resistenti fondamenti.
7 - Questi principati di solito sono in pericolo quando c’è il
salto dal governo basato sul favore dei cittadini a quello
assoluto; perché questi principi o governano da soli o lo fanno
per mezzo di magistrature.
Набид, правитель Спарты, выдержал осаду со стороны
всей Греции и победоносного римского войска и отстоял
власть и отечество; между тем с приближением опасности
ему пришлось устранить всего несколько лиц, тогда как
если бы он враждовал со всем народом, он не мог бы
ограничиться столь малым.
И пусть мне не возражают на это расхожей поговоркой,
что, мол, на народ надеяться — что на песке строить.
Поговорка верна, когда речь идет о простом гражданине,
который, опираясь на народ, тешит себя надеждой, что
народ его вызволит, если он попадет в руки врагов или
магистрата.
Тут и в самом деле можно обмануться, как обманулись
Гракхи в Риме или мессер Джорджо Скали во Флоренции.
Но если в народе ищет опоры государь, который не
просит, а приказывает, к тому же бесстрашен, не падает
духом в несчастье, не упускает нужных приготовлений
для обороны и умеет распоряжениями своими и
мужеством вселить бодрость в тех, кто его окружает, он
никогда не обманется в народе и убедится в прочности
подобной опоры.
Обычно в таких случаях власть государя оказывается под
угрозой при переходе от гражданского строя к
абсолютному — так как государи правят либо
посредством магистрата, либо единолично.
In quest’ultimo caso organizzare lo Stato colle magistrature è
più debole e pericoloso; perché dipende in tutto dalla volontà
di quei cittadini che sono stati nominati alle magistrature: i
quali, soprattutto nei momenti di avversità, possono con
grande facilità, togliergli lo Stato, o agendo contro di lui o non
ubbidendogli.
E il Principe nel pericolo non può fare in tempo a impadronirsi
del potere assoluto; perché i cittadini e i sudditi, che sono soliti
prendere ordini dai magistrati, non sono disposti, in quei
frangenti, ad ubbidire a lui; e avrà sempre, nei momenti
difficili, scarsità di gente di cui fidarsi.
Perché un tale Principe non può fidarsi di quello che vede nei
tempi di pace, quando i cittadini hanno bisogno dello Stato;
perché allora ognuno accorre, ognuno promette e ciascuno
vuole morire per lui, visto che la morte è distante; ma nei
tempi avversi, quando lo Stato ha bisogno dei cittadini, se ne
trovano pochi.
Ed è molto pericoloso provare questa situazione, sapendo che
non la puoi fare che una volta sola.
Perciò un Principe saggio deve usare una maniera di governo
per la quale i suoi sudditi, sempre e in ogni circostanza (di
pace o di guerra) abbiano bisogno dello Stato e di lui; e sempre
poi gli saranno fedeli.
Capitolo X
В первом случае положение государя слабее и уязвимее,
ибо он всецело зависит от воли граждан, из которых
состоит магистрат, они же могут лишить его власти в
любое, а тем более в трудное, время, то есть могут либо
выступить против него, либо уклониться от выполнения
его распоряжений.
И тут, перед лицом опасности, поздно присваивать себе
абсолютную власть, так как граждане и подданные,
привыкнув исполнять распоряжения магистрата, не станут
в трудных обстоятельствах подчиняться приказаниям
государя.
Оттого-то в тяжелое время у государя всегда будет
недостаток в надежных людях, ибо нельзя верить тому,
что видишь в спокойное время, когда граждане нуждаются
в государстве: тут каждый спешит с посулами, каждый,
благо смерть далеко, изъявляет готовность пожертвовать
жизнью за государя, но когда государство в трудное время
испытывает нужду в своих гражданах, их объявляется
немного.
И подобная проверка тем опасней, что она бывает лишь
однажды.
Поэтому мудрому государю надлежит принять меры к
тому, чтобы граждане всегда и при любых
обстоятельствах имели потребность в государе и в
государстве, — только тогда он сможет положиться на их
верность.
ГЛАВА X
Quomodo omnium principatuum vires perpendi debeant
In che modo si debbino misurare le forze di tutti i principati
Come si debbono valutare le forze di tutti i principati
1 - Esaminando le caratteristiche di questi principati, bisogna
fare un’altra considerazione: cioè se un Principe ha uno Stato
così grande da poter, al momento del bisogno, reggersi colle
sole sue forze, oppure se ha necessità di essere aiutato da altri
nella difesa.
E per chiarire meglio questa parte dico come considero coloro
che sono in grado di reggersi da soli in quanto possono, per
abbondanza di uomini e di soldi, mettere insieme un esercito
adeguato a scontrarsi in una battaglia campale contro chiunque
li venga ad assalire; e così esamino coloro che hanno sempre
necessità dell’aiuto di altri e non possono presentarsi di fronte
al nemico in una battaglia campale, ma sono costretti a
rifugiarsi dentro le mura e difenderle.
Del primo caso abbiamo già trattato (cap. VI, ndr), e in seguito
diremo quello che servirà (cap. XI-XIII, ndr).
Del secondo caso non si può dire altro, se non esortare i
principi a fortificare e a rifornire la propria città e non tenere in
alcun conto la campagna.
КАК СЛЕДУЕТ ИЗМЕРЯТЬ СИЛЫ ВСЕХ ГОСУДАРСТВ
Изучая свойства государств, следует принять в
соображение и такую сторону дела: может ли государь в
случае надобности отстоять себя собственными силами
или он нуждается в защите со стороны.
Поясню, что способными отстоять себя я называю тех
государей, которые, имея в достатке людей или денег,
могут собрать требуемых размеров войско и выдержать
сражение с любым неприятелем; нуждающимся в помощи
я называю тех, кто не может выйти против неприятеля в
поле и вынужден обороняться под прикрытием городских
стен.
Что делать в первом случае — о том речь впереди, хотя
кое что уже сказано выше.
Что же до второго случая, то тут ничего не скажешь,
кроме того, что государю надлежит укреплять и снаряжать
всем необходимым город, не принимая в расчет
прилегающую округу.
Chiunque avrà ben fortificato la sua città e si sarà comportato
come si è detto precedentemente e si dirà in seguito circa il
modo di governare i sudditi, sarà sempre assaltato con gran
timore, perché gli uomini sono sempre contrari alle imprese
che presentano difficoltà, e non può essere facile assaltare uno
che sia Principe di una città potente e che non sia odiato dal
popolo.
2 - Le città della Germania sono liberissime, hanno poca
campagna, obbediscono all’imperatore, nella misura in cui
vogliono e non temono né lui né qualunque altro potente dei
dintorni, perché sono fortificate in modo che ciascuno pensa
che la loro conquista sia irritante e difficile.
Perché tutte sono fortificate con fossati e mura adeguati; hanno
artiglieria a sufficienza; tengono sempre nei magazzini
pubblici da bere e da mangiare e da ardere per un anno. E oltre
a questo, per poter tenere sazia la plebe senza perdita del
pubblico erario, hanno sempre da poter dare loro da lavorare in
comune per un anno in quelle attività che sono il nerbo e la
vita di quella città e in quei mestieri dei quali la plebe possa
vivere.
Inoltre, ritengono di grande importanza gli esercizi militari, e a
questo riguardo hanno molte istituzioni per metterli in atto.
3 - Un Principe dunque, che abbia una città forte e non si
faccia odiare, non può essere assalito; e se qualcuno lo
assalisse, se ne andrebbe via con vergogna.
Если государь хорошо укрепит город и будет обращаться
с подданными так, как описано выше и добавлено ниже,
то соседи остерегутся на него нападать. Ибо люди —
враги всяких затруднительных препятствий, а кому же
покажется легким нападение на государя, чей город
хорошо укреплен, а народ не озлоблен.
Города Германии, одни из самых свободных, имеют
небольшие округи, повинуются императору, когда сами
того желают, и не боятся ни его, ни кого-либо другого из
сильных соседей, так как достаточно укреплены для того,
чтобы захват их всякому показался трудным и
изнурительным делом.
Они обведены добротными стенами и рвами, имеют
артиллерии сколько нужно и на общественных складах
держат годовой запас продовольствия, питья и топлива;
кроме того, чтобы прокормить простой народ, не истощая
казны, они заготовляют на год работы в тех отраслях,
которыми живет город, и в тех ремеслах, которыми
кормится простонародье.
Военное искусство у них в чести, и они поощряют его
разными мерами.
Таким образом, государь, чей город хорошо укреплен, а
народ не озлоблен, не может подвергнуться нападению.
Perché le cose del mondo sono così mutevoli, che è quasi
impossibile che uno possa col suo esercito stare ad assediarlo
ozioso per un anno intero.
E se qualcuno obiettasse: il popolo assediato che avrà le sue
proprietà fuori dalle mura, se le vedrà bruciare, non avrà
pazienza e il lungo assedio e l’attaccamento alle proprie terre
gli farà dimenticare il Principe: risponderei che un Principe
potente e coraggioso supererà sempre tutte queste difficoltà,
dando ai sudditi ora la speranza che il male non sarà lungo, ora
il timore della crudeltà del nemico, ora eliminando con
prontezza coloro che gli sembreranno troppo arditi verso di lui.
Oltre a questo, secondo logica il nemico deve incendiare e
distruggere il contado al suo arrivo, nel momento in cui gli
animi degli assediati sono ancora impetuosi e desiderosi di
difendersi; e per questo tanto meno il Principe deve dubitare,
perché dopo qualche giorno, quando gli animi si sono
raffreddati, i danni sono stati già fatti, i mali già ricevuti e non
c’è più rimedio: allora ancor più si stringono al loro Principe,
credendo che lui abbia assunto un obbligo verso di loro,
essendo state arse le loro case e distrutte le loro proprietà per la
sua difesa.
La natura degli uomini è tale che essi si legano per i benefici
che fanno e per quelli che ricevono.
Но если это и случится, неприятель принужден будет с
позором ретироваться, ибо все в мире меняется с такой
быстротой, что едва ли кто-нибудь сможет год продержать
войско в праздности, осаждая город.
Мне возразят, что если народ увидит, как за городом горят
его поля и жилища, он не выдержит долгой осады, ибо
собственные заботы возьмут верх над верностью
государю. На это я отвечу, что государь сильный и
смелый одолеет все трудности, то внушая подданным
надежду на скорое окончание бедствий, то напоминая им
о том, что враг беспощаден, то осаживая излишне
строптивых.
Кроме того, неприятель обычно сжигает и опустошает
поля при подходе к городу, когда люди еще разгорячены и
полны решимости не сдаваться; когда же через несколько
дней пыл поостынет, то урон уже будет нанесен и зло
содеяно. А когда людям ничего не остается, как держаться
своего государя, и сами они будут ожидать от него
благодарности за то, что защищая его, позволили сжечь
свои дома и разграбить имущество.
Люди же по натуре своей таковы, что не меньше
привязываются к тем, кому сделали добро сами, чем к тем,
кто сделал добро им.
Per cui, se si considererà bene tutto, non sarà difficile a un
Principe prudente mantenere fermi gli animi dei suoi sudditi in
ogni momento durante l’assedio purché non manchi loro il
necessario per vivere e per difendersi.
Capitolo XI
De principatibus ecclesiasticis
De’ Principati ecclesiastici
I Principati ecclesiastici
1 - Ci resta, adesso, soltanto da esaminare i principati
ecclesiastici, a proposito dei quali tutte le difficoltà si
incontrano prima di possederli, perché si conquistano o per
virtù o per fortuna, e si possono mantenere senza l’una e senza
l’altra; perché hanno il loro fondamento nelle istituzioni e nelle
leggi radicate nella religione le quali sono diventate tanto
potenti e di qualità che mantengono i loro principi al potere, in
qualunque modo questi governino e vivano.
Soltanto questi principi possiedono Stati e non li difendono e
hanno sudditi e non li governano; e gli Stati, sebbene siano
indifesi, non son loro tolti, e i sudditi, sebbene non siano ben
governati, non se ne curano, né pensano né possono separarsi
da loro.
Solo, dunque, questi principati sono sicuri e felici.
2 - Ma essendo i principati ecclesiastici retti da cause superiori
che la mente umana non comprende, non ne parlerò; perché
essendo creati e mantenuti da Dio, sarebbe da presuntuosi e
temerari trattarne.
Так по рассмотрении всех обстоятельств, скажу, что
разумный государь без труда найдет способы укрепить
дух горожан во все время осады, при условии, что у него
хватит чем прокормить и оборонить город.
ГЛАВА XI
О ЦЕРКОВНЫХ ГОСУДАРСТВАХ
Нам остается рассмотреть церковные государства, о
которых можно сказать, что овладеть ими трудно, ибо для
этого требуется доблесть или милость судьбы, а удержать
легко, ибо для этого не требуется ни того, ни другого.
Государства эти опираются на освященные религией
устои, столь мощные, что они поддерживают государей у
власти, независимо от того, как те живут и поступают.
Только там государи имеют власть, но ее не отстаивают,
имеют подданных, но ими не управляют; и однако же, на
власть их никто не покушается, а подданные их не
тяготятся своим положением и не хотят, да и не могут от
них отпасть.
Так что лишь эти государи неизменно пребывают в
благополучии и счастье.
Но так как государства эти направляемы причинами
высшего порядка, до которых ум человеческий не
досягает, то говорить о них я не буду; лишь
самонадеянный и дерзкий человек мог бы взяться
рассуждать о том, что возвеличено и хранимо Богом.
Nondimeno, qualcuno potrebbe chiedermi per quale ragione la
Chiesa abbia raggiunto una tale grandezza nel potere
temporale, quantunque fino ad Alessandro VI i potentati
italiani, e non soltanto quelli che si definivano potentati, ma
ogni barone e signore, per quanto potesse essere piccolo,
stimavano poco il potere temporale della Chiesa, di fronte alla
quale ora trema il Re di Francia, perché è stata capace di
cacciarlo fuori dall’Italia e di danneggiare i Veneziani: e
questo, ancorché sia noto, non mi pare superfluo richiamarlo
alla memoria.
3 - Prima dell’arrivo di Carlo VIII Re di Francia l’Italia era
dominata dal Papa, dai Veneziani, dal Re di Napoli, dal Duca
di Milano e dai Fiorentini.
Questi potentati avevano principalmente due preoccupazioni:
l’una che un potente straniero non entrasse in Italia con le
armi, l’altra che nessuno di loro conquistasse altri territori.
Quelli che suscitavano maggiori preoccupazioni, erano il Papa
e i Veneziani.
Per tener a freno i Veneziani occorreva l’alleanza di tutti gli
altri, come avvenne nella difesa di Ferrara; per limitare le mire
del Papa, bastava servirsi dei baroni romani, fra i quali,
essendo divisi nelle due fazioni degli Orsini e dei Colonna,
c’erano sempre occasioni di risse; e, stando con le armi in
mano sotto gli occhi del Pontefice, rendevano il potere
pontificio debole e malfermo.
Однако же меня могут спросить, каким образом Церковь
достигла такого могущества, что ее боится король
Франции, что ей удалось изгнать его из Италии и
разгромить венецианцев, тогда как раньше с ее светской
властью не считались даже мелкие владетели и бароны, не
говоря уж о крупных государствах Италии. Если меня
спросят об этом, то, хотя все эти события хорошо
известны, я сочту нелишним напомнить, как было дело.
Перед тем как Карл, французский король, вторгся в
Италию, господство над ней было поделено между папой,
венецианцами, королем Неаполитанским, герцогом
Миланским и флорентийцами.
У этих властей было две главные заботы: во-первых, не
допустить вторжения в Италию чужеземцев, во-вторых,
удержать друг друга в прежних границах.
Наибольшие подозрения внушали венецианцы и папа.
Против венецианцев прочие образовали союз, как это
было при защите Феррары; против папы использовались
римские бароны. Разделенные на две партии — Колонна и
Орсини, бароны постоянно затевали свары и, потрясая
оружием на виду у главы Церкви, способствовали
слабости и неустойчивости папства.
E benché ogni tanto venisse eletto un Papa audace, come Sisto
IV, tuttavia la fortuna o la prudenza politica non lo potè mai
tener lontano da queste difficoltà.
E la brevità della loro vita ne era la causa, perché un Papa, nei
dieci anni in cui in media restava al potere, avrebbe potuto a
stento sottomettere una delle due fazioni.
E se per esempio un Papa aveva quasi eliminato i Colonna, ne
arrivava subito un altro, nemico degli Orsini, che li faceva
risorgere, senza far in tempo a eliminare gli Orsini.
Questo faceva sì che il potere temporale del Papa fosse poco
stimato in Italia.
4 - Venne poi Alessandro VI, che primo fra tutti i papi, che
c’erano stati fino a quel momento, dimostrò quanto un Papa
potesse avvantaggiarsi col denaro e con l’esercito e operò per
mezzo del Duca Valentino e dell’arrivo dei Francesi, tutte
quelle cose che ho precisato esaminando le imprese del duca.
E benché la sua intenzione non fosse quella di rendere grande
la Chiesa, ma il duca, tuttavia ciò che egli fece aumentò la
grandezza della Chiesa; la quale dopo la sua morte, ed
eliminato il duca, fu erede delle sue imprese.
Хотя кое-кто из пап обладал мужеством, как, например,
Сикст, никому из них при всей опытности и
благоприятных обстоятельствах не удавалось избавиться
от этой напасти.
Виной тому — краткость их правления, ибо за те десять
лет, что в среднем проходили от избрания папы до его
смерти, ему насилу удавалось разгромить лишь одну из
враждующих партий.
И если папа успевал, скажем, почти разгромить
приверженцев Колонна, то преемник его, будучи сам
врагом Орсини, давал возродится партии Колонна и уже
не имел времени разгромить Орсини.
По этой самой причине в Италии невысоко ставили
светскую власть папы.
Но когда на папский престол взошел Александр VI, он
куда более всех своих предшественников сумел показать,
чего может добиться глава Церкви, действуя деньгами и
силой. Воспользовавшись приходом французов, он
совершил посредством герцога Валентино все то, о чем я
рассказал выше — там, где речь шла о герцоге.
Правда труды его были направлены на возвеличение не
Церкви, а герцога, однако же они обернулись величием
Церкви, которая унаследовала плоды его трудов после
смерти Александра и устранения герцога.
Dopo di lui venne Papa Giulio II, che si ritrovò grande la
Chiesa per la conquista della Romagna, e annientate le fazioni
con l’eliminazione e sottomissione dei baroni romani per i
colpi assestati da Alessandro; e trovò anche aperta la strada a
un modo di accumulare denari, che non era mai stato praticato
prima.
5 - Giulio II non solo continuò ad agire in quel modo,
mantenendo le cose acquistate, ma le accrebbe; e pensò di
conquistarsi Bologna, sconfiggere i Veneziani e cacciare i
Francesi dall’Italia e tutte queste imprese gli riuscirono, con
tanta maggior gloria per lui perché le realizzò per ingrandire la
Chiesa e non per affetto verso privati o parenti.
Mantenne ancora nella stessa condizione, come le aveva
trovate, le due fazioni degli Orsini e dei Colonna; e benché fra
loro ci fosse qualcuno che creava qualche difficoltà, tuttavia
due cose le hanno tenute ferme: la prima, la grandezza della
Chiesa che incute timore; l’altra il non avere cardinali che sono
all’origine delle contese fra loro.
Né queste fazioni staranno quiete finchè avranno cardinali;
perché questi favoriscono le fazioni in Roma e fuori, e i baroni
sono costretti a difenderle: così dall’ambizione dei prelati
nascono le discordie e i tumulti fra i baroni.
Папа Юлий застал по восшествии могучую Церковь: она
владела Романьей, смирила римских баронов, чьи партии
распались под ударами Александра, и, сверх того, открыла
новый источник пополнения казны, которым не
пользовался никто до Александра.
Все это Юлий не только продолжил, но и придал делу
больший размах. Он задумал присоединить Болонью,
сокрушить Венецию и прогнать французов и осуществил
этот замысел, к тем большей своей славе, что радел о
величии Церкви, а не частных лиц.
Кроме того, он удержал партии Орсини и Колонна в тех
пределах, в каких застал их; и хотя кое-кто из главарей
готов был посеять смуту, но их удерживало, во-первых,
могущество Церкви, а во-вторых — отсутствие в их рядах
кардиналов, всегда бывавших защитниками раздоров.
Никогда между этими партиями не будет мира, если у них
будут свои кардиналы: разжигая в Риме и вне его вражду
партий, кардиналы втягивают в нее баронов, и так из
властолюбия прелатов рождаются распри и усобицы среди
баронов.
La Santità di Papa Leone X ha dunque ereditato questo
pontificato potentissimo: e si spera che se i suoi predecessori
lo resero grande con le armi, egli lo renda grandissimo e degno
di venerazione con la bontà e le altre infinite sue virtù.
Capitolo XII
Quot sint genera militiae et de mercenariis militibus
Di quante ragioni sia la milizia, e de’ soldati mercenari
I vari tipi di eserciti e le milizie mercenarie
1 - Avendo esaminato approfonditamente tutte le
caratteristiche di quei principati dei quali mi sono proposto
all’inizio di parlare, e considerato le ragioni della stabilità o
della debolezza loro, e mostrato i modi con cui molti hanno
cercato di conquistarli e mantenerli, mi resta da esaminare in
generale i mezzi di attacco e di difesa che sono connessi a
ciascuno dei suddetti principati.
Abbiamo detto in precedenza come sia necessario a un
Principe avere creato buoni fondamenti al suo Stato, altrimenti
inevitabilmente andrà in rovina.
E i principali fondamenti che hanno tutti gli Stati, sia nuovi
che ereditari o misti, sono le buone leggi e un esercito
affidabile.
E poichè non possono esistere leggi efficaci dove non c’è un
esercito fedele, e dove c’è un esercito fedele di conseguenza ci
sono leggi efficaci, tralascerò la trattazione delle leggi e
parlerò dell’esercito.
Его святейшество папа Лев воспринял, таким образом,
могучую Церковь; и если его предшественники
возвеличили папство силой оружия, то нынешний глава
Церкви внушает нам надежду на то, что возвеличит и
прославит его еще больше своей добротой, доблестью и
многообразными талантами.
ГЛАВА XII
О ТОМ, СКОЛЬКО БЫВАЕТ ВИДОВ ВОЙСК, И О
НАЕМНЫХ СОЛДАТАХ
Выше мы подробно обсудили разновидности государств,
названные мною в начале; отчасти рассмотрели причины
благоденствия и крушения государей; выяснили, какими
способами действовали те, кто желал завоевать и
удержать власть. Теперь рассмотрим, какими средствами
нападения и защиты располагает любое из государств,
перечисленных выше.
Ранее уже говорилось о том, что власть государя должна
покоиться на крепкой основе, иначе она рухнет.
Основой же власти во всех государствах — как
унаследованных, так смешанных и новых — служат
хорошие законы и хорошее войско.
Но хороших законов не бывает там, где нет хорошего
войска, и наоборот, где есть хорошее войско, там хороши
и законы, поэтому минуя законы, я перехожу прямо к
войску.
2 - Dico dunque che l’esercito col quale un Principe difende il
suo Stato, o è suo, oppure è mercenario, o ausiliario, o misto.
Gli eserciti mercenario e ausiliario sono inutili e pericolosi. E
se uno tiene lo stato fondato sulle armi mercenarie, non sarà
mai al sicuro, perché sono disunite, ambiziose, senza disciplina
e infedeli: gagliarde fra gli amici e vili fra i nemici: non hanno
timor di Dio e non hanno fedeltà verso gli uomini; e di tanto si
rimanda il tuo crollo di quanto si rinvia l’assalto: in tempo di
pace sei depredato dai mercenari, in tempo di guerra dai
nemici.
Il motivo di tutto questo è che esse non hanno altro desiderio e
altra ragione che le tenga in campo a combattere che un po’ di
stipendio; e questo non è sufficiente perché vogliano morire
per te.
Vogliono ben essere tuoi soldati mentre tu non fai guerra; ma
non appena la guerra scoppia vogliono o fuggire o andarsene.
3 - E di questo non dovrei far molta fatica a convincerti,
perché ora la rovina dell’Italia non è causata da altro che
dall’essersi per molti anni retta sulle armi mercenarie. Le quali
per merito del loro condottiero fecero in verità qualche
conquista territoriale, e sembrarono gagliarde tra loro; ma non
appena arrivò lo straniero, mostrarono quel che erano
effettivamente.
Tanto che a Carlo VIII re di Francia fu consentito di
impadronirsi dell’Italia col gesso.
Начну с того, что войско, которым государь защищает
свою страну, бывает либо собственным, либо
союзническим, либо наемным, либо смешанным.
Наемные и союзнические войска бесполезны и опасны;
никогда не будет ни прочной, ни долговечной та власть,
которая опирается на наемное войско, ибо наемники
честолюбивы, распущенны, склонны к раздорам,
задиристы с друзьями и трусливы с врагом, вероломны и
нечестивы; поражение их отсрочено лишь настолько,
насколько отсрочен решительный приступ; в мирное же
время они разорят тебя не хуже, чем в военное
неприятель.
Объясняется это тем, что не страсть и не какое-либо
другое побуждение удерживает их в бою, а только
скудное жалованье, что, конечно, недостаточно для того,
чтобы им захотелось пожертвовать за тебя жизнью.
Им весьма по душе служить тебе в мирное время, но стоит
начаться войне, как они показывают тыл и бегут.
Надо ли доказывать то, что и так ясно: чем иным вызвано
крушение Италии, как не тем, что она долгие годы
довольствовалась наемным оружием? Кое для кого
наемники действовали с успехом и не раз красовались
отвагой друг перед другом, но когда вторгся чужеземный
враг, мы увидели чего они стоят на самом деле.
Так что Карлу, королю Франции, и впрямь удалось
захватить Италию с помощью куска мела.
E chi (Savonarola, ndr.) diceva che la causa era da cercare nei
nostri peccati, diceva il vero; ma i peccati non erano quelli che
credeva lui, ma questi che ho esposto io: e poichè erano
peccati dei Principi, loro stessi ne hanno subito la pena.
4 - Io voglio dimostrare meglio la sventura di queste milizie.
I capitani mercenari o sono uomini eccellenti nell’arte militare,
o no: se lo sono, non te ne puoi fidare, perché sempre
aspireranno a diventar potenti per sè, o distruggendo te che sei
il loro padrone, o attaccando altri contro le tue intenzioni; se
non è un condottiero capace, ti rovina sicuramente.
Se si ribatte che chiunque avrà delle armi, o mercenario o no,
farebbe questo, replicherei che le armi devono essere adoperate
o da un Principe o da una Repubblica. Il Principe deve andare
di persona e assumere lui il comando dell’esercito; la
Repubblica deve mandare uno dei suoi cittadini; e quando
manda un comandante che non vale niente deve cambiarlo; e
quando il comandante è valido, deve trattenerlo con le leggi
perché non ecceda nell’uso del potere.
E per esperienza si vede che solo i Principi e le Repubbliche
provvisti di eserciti propri hanno compiuto progressi
grandissimi estendendo il proprio territorio e che le milizie
mercenarie producono solo danni; e una Repubblica dotata di
armi proprie cade sotto il potere di un suo cittadino con più
difficoltà di quanto possa accadere a una Repubblica che si
serve di armi mercenarie.
А кто говорил, что мы терпим за грехи наши, сказал
правду, только это не те грехи, какие он думал, а те,
которые я перечислил. И так как это были грехи
государей, то и расплачиваться пришлось им же.
Я хотел бы объяснить подробнее, в чем беда наемного
войска.
Кондотьеры по-разному владеют своим ремеслом: одни
превосходно, другие — посредственно. Первым нельзя
доверять потому, что они сами будут домогаться власти и
ради нее свергнут либо тебя, их хозяина, либо другого, но
не справившись о твоих намерениях. Вторым нельзя
довериться потому, что они проиграют сражение.
Мне скажут, что того же можно ждать от всякого, у кого в
руках оружие, наемник он или нет. На это я отвечу:
войско состоит в ведении либо государя, либо
республики; в первом случае государь должен лично
возглавить войско, приняв на себя обязанности
военачальника; во втором случае республика должна
поставить во главе войска одного из граждан; и если он
окажется плох — сместить его, в противном случае —
ограничить законами, дабы не преступал меры.
Мы знаем по опыту, что только государи-полководцы и
вооруженные республики добивались величайших
успехов, тогда как наемники приносили один вред.
5 - Per molti secoli Roma e Sparta sono state armate e libere.
Gli Svizzeri sono armatissimi e liberissimi.
Un esempio dell’uso antico delle armi mercenarie sono i
Cartaginesi; i quali, finita la prima guerra coi Romani, stavano
per essere oppressi dalle loro milizie mercenarie, benché
fossero comandate da loro cittadini.
Filippo il Macedone, dopo la morte di Epaminonda, fu creato
dai Tebani capitano del loro esercito; e dopo la vittoria tolse
loro la libertà.
I Milanesi, morto il duca Filippo Maria Visconti, assoldarono
Francesco Sforza contro i Veneziani, e questi, sconfitti i
nemici a Caravaggio, si alleò con essi per sopraffare i Milanesi
suoi padroni.
Muzio Attendolo Sforza, padre di Francesco, mentre era al
servizio della regina Giovanna di Napoli, la lasciò
improvvisamente disarmata; e lei, per non perdere il regno, fu
costretta a gettarsi fra le braccia del re d’Aragona.
6 - Se si obietta che in passato i Veneziani e i Fiorentini hanno
accresciuto il loro potere con le armi mercenarie, i cui
condottieri non se ne sono fatti Principi ma li hanno difesi,
rispondo che i Fiorentini furono in questo caso favoriti dalla
sorte; perché degli abili condottieri, di cui potevano avere
timore, alcuni non hanno vinto, altri non hanno avuto validi
oppositori, altri ancora hanno rivolto altrove la loro ambizione.
Рим и Спарта много веков простояли вооруженные и
свободные.
Швейцарцы лучше всех вооружены и более всех
свободны.
В древности наемников призывал Карфаген, каковой чуть
не был ими захвачен после окончания первой войны с
Римом, хотя карфагеняне поставили во главе войска своих
же граждан.
После смерти Эпаминонда фиванцы пригласили Филиппа
Македонского возглавить их войско, и тот, вернувшись
победителем, отнял у Фив свободу.
Миланцы по смерти герцога Филиппа призвали на службу
Франческо Сфорца, и тот, разбив венецианцев при
Караваджо, соединился с неприятелем против миланцев,
своих хозяев.
Сфорца, его отец, состоя на службе у Джованны, королевы
Неаполитанской, внезапно оставил ее безоружной, так что
спасая королевство, она бросилась искать заступничества
у короля Арагонского.
Мне скажут, что венецианцы и флорентийцы не раз
утверждали свое владычество, пользуясь наемным
войском, и однако, кондотьеры их не стали государями и
честно защищали хозяев. На это я отвечу, что
флорентийцам попросту везло: из тех доблестных
кондотьеров, которых стоило бы опасаться, одним не
пришлось одержать победу, другие имели соперников,
третьи домогались власти, но в другом месте.
Quello che non vinse fu Giovanni Acuto (John Hawkwood), e
non vincendo non se ne potè conoscere la lealtà; ma ognuno
ammetterà che se egli avesse vinto, i Fiorentini sarebbero
caduti in suo potere.
Francesco Sforza ebbe sempre avverse le truppe di Braccio da
Montone, e si controllarono l’un l’altro: Francesco Sforza
rivolse le sue ambizioni verso la Lombardia, e Braccio da
Montone contro la Chiesa e il regno di Napoli.
Ma veniamo a quel che è accaduto poco tempo fa. I Fiorentini
scelsero come loro capitano Paolo Vitelli, uomo abilissimo
che, di modesta condizione sociale, aveva raggiunto una
grandissima reputazione.
Se costui avesse espugnato Pisa, non ci sarebbe nessuno che
potrebbe negare che ai Fiorentini sarebbe stato necessario
subirne l’autorità; perché, se fosse stato assoldato dai loro
nemici, non avrebbero avuto possibilità di salvezza; e se lo
avessero tenuto, avrebbero dovuto ubbidirgli.
7 - I Veneziani, se si considereranno le vicende del loro Stato,
si vedrà che hanno sicuramente e gloriosamente agito mentre
fecero la guerra avvalendosi di armi proprie, prima che si
volgessero alla conquista della terraferma, quando i nobili e i
cittadini armati combatterono in modo valoroso. Ma appena
cominciarono a combattere in terraferma lasciarono la strategia
di combattere con le armi proprie e seguirono il modo di
combattere in Italia (con le armi mercenarie).
Как мы можем судить о верности Джованни Аукута, если
за ним не числится ни одной победы, но всякий
согласится, что, вернись он с победой, флорентийцы
оказались бы в полной его власти.
Сфорца и Браччо как соперники не спускали друг с друга
глаз, поэтому Франческо перенес свои домогания в
Ломбардию, а Браччо — в папские владения и в
Неаполитанское королевство.
А как обстояло дело недавно? Флорентийцы пригласили
на службу Паоло Вителли, человека умнейшего и
пользовавшегося огромным влиянием еще в частной
жизни.
Если бы он взял Пизу, разве не очевидно, что
флорентийцам бы от него не отделаться? Ибо перейди он
на службу к неприятелю, им пришлось бы сдаться;
останься он у них, им пришлось бы ему подчиниться.
Что же касается венецианцев, то блестящие и прочные
победы они одерживали лишь до тех пор, пока воевали
своими силами, то есть до того, как приступили к
завоеваниям на материке. Аристократия и вооруженное
простонародье Венеции не раз являли образцы воинской
доблести, воюя на море, но стоило им перейти на сушу,
как они переняли военный обычай всей Италии.
E all’inizio della loro espansione in terraferma, non avendo un
territorio esteso ed essendo considerati potenti, non avevano
molto da temere dai loro condottieri; ma non appena essi si
ingrandirono, e avvenne sotto il Carmagnola, ebbero la riprova
del loro errore.
Perché, verificato che era eccellentissimo nell’arte militare,
dopo aver sconfitto sotto la sua guida il Duca di Milano, e
accorgendosi che si era raffreddato nel condurre la guerra,
giudicarono che con lui non potevano più vincere, perché lui
non voleva, né potevano licenziarlo, per non averlo nemico e
riperdere ciò che avevano conquistato, per cui furono costretti
ad ammazzarlo, per mettersi al sicuro.
Hanno poi avuto altri capitani di ventura, come Bartolomeo
Colleoni da Bergamo, Ruberto da San Severino, Niccolò
Orsini conte di Pitigliano e simili, con i quali dovevano temere
della perdita di territori non di nuove conquiste: come successe
nella battaglia di Vailate-Agnadello, dove in una giornata
persero quello che avevano conquistato in ottocento anni con
tanta fatica.
Con l’uso delle armi mercenarie si realizzano soltanto
conquiste lente e incerte, mentre le perdite sono improvvise e
sorprendenti.
E poiché con questi esempi son venuto a parlare dell’Italia, che
per molti anni è stata governata con le armi mercenarie, voglio
trattarne esaminandole da un punto di vista più generale,
affinchè vedendo la loro origine e la loro evoluzione, se ne
possa trovare un rimedio.
Когда их завоевания на суше были невелики, и держава их
стояла твердо, у них не было поводов опасаться своих
кондотьеров, но когда владения их разрослись — а было
это при Кроманьоле, — то они осознали свою
оплошность.
Кроманьола был известен им как доблестный полководец
— под его началом они разбили Миланского герцога, —
но, видя, что он тянет время, а не воюет, они рассудили,
что победы он не одержит, ибо к ней не стремится,
уволить же они сами его не посмеют, ибо побоятся
утратить то, что завоевали: вынужденные обезопасить
себя каким-либо способом, они его умертвили.
Позднее они нанимали Бартоломео да Бергамо, Роберто да
Сан-Северино, графа ди Питильяно и им подобных,
которые внушали опасение не тем, что выиграют, а тем,
что проиграют сражение. Как оно и случилось при Вайла,
где венецианцы за один день потеряли все то, что с таким
трудом собирали восемь столетий.
Ибо наемники славятся тем, что медленно и вяло
наступают, зато с замечательной быстротой отступают.
И раз уж я обратился за примером к Италии, где долгие
годы хозяйничают наемные войска, то для пользы дела
хотел бы вернуться вспять, чтобы выяснить, откуда они
пошли и каким образом набрали такую силу.
8 - Dovete dunque sapere che, da quando in questi ultimi
secoli l’Impero cominciò a perdere potere in Italia e il Papa
acquistava sempre più forza nel potere temporale, l’Italia si
suddivise in più Stati; molte delle grandi città presero le armi
contro i loro nobili, i quali, fino a quel momento, favoriti
dall’Imperatore, le avevano tenute sottomesse; e la Chiesa le
aiutava per accrescere la forza del suo potere temporale; in
molte altre città un cittadino diventò Principe.
Per cui, essendo l’Italia, finita quasi tutta nelle mani della
Chiesa e di qualche repubblica, ed essendo quei preti e quei
cittadini non esperti nell’arte militare, cominciarono ad
assoldare stranieri.
Il primo che dette prestigio alle armi mercenarie fu il
romagnolo Alberigo da Barbiano, conte di Conio.
Dalla sua scuola discesero, fra gli altri, Braccio da Montone e
Muzio Attendolo Sforza, che ai loro tempi furono arbitri della
politica d’Italia.
Dopo questi, vennero tutti gli altri che fino ai nostri tempi sono
stati condottieri di queste armi.
Purtroppo il risultato della loro valentia è che l’Italia è stata
conquistata celermente da Carlo VIII, assoggettata con la
violenza da Ferdinando il Cattolico, depredata da Luigi XII e
disonorata dagli Svizzeri.
9 - Il principio cui si sono attenuti, per dare prestigio alle
proprie truppe, è stato innanzi tutto quello di togliere prestigio
alle fanterie.
Надо знать, что в недавнее время, когда империя ослабла,
а светская власть папы окрепла, Италия распалась на
несколько государств. Многие крупные города восстали
против угнетавших их нобилей, которым
покровительствовал император, тогда как городам
покровительствовала церковь в интересах своей светской
власти; во многих других городах их собственные
граждане возвысились до положения государей.
Так Италия почти целиком оказалась под властью папы и
нескольких республик. Однако вставшие у власти прелаты
и граждане не привыкли иметь дело с оружием, поэтому
они стали приглашать на службу наемников.
Альбериго да Конио, уроженец Романьи, первым создал
славу наемному оружию.
Его выученики Браччо и Сфорца в свое время держали в
руках всю Италию.
За ними пошли все те, под чьим началом наемные войска
состоят по сей день.
Доблесть их привела к тому, что Италию из конца в конец
прошел Карл, разорил Людовик, попрал Фердинанд и
предали поруганию швейцарцы.
Начали они с того, что, возвышая себя, повсеместно
унизили пехоту.
Si comportarono così perché, non avendo uno Stato e vivendo
del loro mestiere militare, e un piccolo numero di fanti non
avrebbe dato loro reputazione, né avrebbero potuto mantenerne
un gran numero, adottarono la soluzione di impiegare i
cavalieri, che, anche se in numero modesto, potevano essere
nutriti e onorati.
E le cose erano arrivate al punto che in un esercito di ventimila
soldati non si trovavano più di duemila fanti.
Oltre a ciò i condottieri avevano usato ogni astuzia per togliere
a se stessi e ai loro soldati la fatica della guerra e la paura della
morte, non si ammazzavano nelle battaglie, ma si prendevano
prigionieri e senza riscatto; non davano di notte l’assalto alle
città, i soldati delle città non facevano sortite contro gli
assedianti, non costruivano intorno al campo né steccati né
fossati; non facevano imprese militari in inverno.
Tutte queste cose erano previste nei loro ordinamenti militari e
studiate per evitare, come si è detto, la fatica e i pericoli: tanto
che hanno ridotto l’Italia schiava e disonorata.
Capitolo XIII
De militibus auxiliariis, mixtis et propriis
De’ soldati ausiliari, misti e propri
Eserciti ausiliari, misti e propri
Это нужно было затем, что, живя ремеслом и не имея
владений, они не могли бы прокормить большого пешего
войска, а малое не создало бы им славы. Тогда как,
ограничившись кавалерией, они при небольшой
численности обеспечили себе и сытость, и почет.
Дошло до того, что в двадцатитысячном войске не
насчитывалось и двух тысяч пехоты.
В дальнейшем они проявили необычайную
изворотливость для того, чтобы избавить себя и солдат от
опасностей и тягот военной жизни: в стычках они не
убивают друг друга, а берут в плен и не требуют выкупа,
при осаде ночью не идут на приступ; обороняя город, не
делают вылазок к палаткам; не окружают лагерь
частоколом и рвом, не ведут кампаний в зимнее время.
И все это дозволяется их военным уставом и придумано
ими нарочно для того, чтобы, как сказано, избежать
опасностей и тягот военной жизни: так они довели
Италию до позора и рабства.
ГЛАВА XIII
О ВОЙСКАХ СОЮЗНИЧЕСКИХ, СМЕШАННЫХ И
СОБСТВЕННЫХ
1 - La armi ausiliarie, che sono le altre armi inutili, sono quegli
eserciti che appartengono a un potente al quale chiedi che
venga ad aiutarti e difenderti con le sue armi: come fece non
molti anni fa Papa Giulio II, il quale, avendo visto la cattiva
prova fornita dalle sue milizie mercenarie nell’impresa di
Ferrara, si volse alle armi ausiliarie e si mise d’accordo con
Ferdinando re di Spagna, perché venisse ad aiutarlo coi suoi
eserciti.
Queste armi possono essere utili ad efficaci in se stesse, ma
sono per chi le chiama quasi sempre dannose; perché se vieni
sconfitto rimani distrutto, se vinci resti loro prigioniero.
2 - Benché la storia antica sia piena di questi esempi, tuttavia
non voglio allontanarmi dal fresco esempio di Papa Giulio II,
la cui decisione, di gettarsi nelle braccia d’uno straniero per
conquistare Ferrara, non potè essere meno sconsiderata.
Ma la sua buona fortuna fece nascere un terzo effetto,
risparmiandogli le gravi conseguenze della sua decisione
sbagliata: perché il Papa, essendo state sconfitte a Ravenna le
sue truppe ausiliarie spagnole (dai Francesi) e
sopraggiungendo gli Svizzeri mercenari del Papa stesso, che
cacciarono i vincitori, contro ogni previsione sua e di altri, si
trovò a non restare prigioniero né dei nemici, che erano stati
messi in fuga, né delle sue milizie ausiliarie, avendo il Papa
riportato la vittoria con le armi mercenarie.
Союзнические войска — еще одна разновидность
бесполезных войск — это войска сильного государя,
которые призываются для помощи и защиты. Такими
войсками воспользовался недавно папа Юлий: в военных
действиях против Феррары он увидел, чего стоят его
наемники, и сговорился с Фердинандом, королем
Испанским, что тот окажет ему помощь кавалерией и
пехотой.
Сами по себе такие войска могут отлично и с пользой
послужить своему государю, но для того, кто их
призывает на помощь, они почти всегда опасны, ибо
поражение их грозит государю гибелью, а победа —
зависимостью.
Несмотря на то, что исторические сочинения содержат
множество подобных примеров, я хотел бы сослаться на
тот же пример папы Юлия. С его стороны это был крайне
опрометчивый шаг — довериться чужеземному государю
ради того, чтобы захватить Феррару.
И он был бы наказан за свою опрометчивость, если бы, на
его счастье, судьба не рассудила иначе: союзническое
войско его было разбито при Равенне, но благодаря тому,
что внезапно появились швейцарцы и неожиданно для
всех прогнали победителей, папа не попал в зависимость
ни к неприятелю, ибо тот бежал, ни к союзникам, ибо
победа была добыта не их оружием.
I Fiorentini, essendo completamente privi di esercito,
assoldarono diecimila Francesi per espugnare Pisa, e con
questa decisione dovettero affrontare i momenti più pericolosi
di quanti ne avevano affrontati nel corso della loro storia.
L’imperatore di Costantinopoli, per opporsi ai suoi vicini,
mandò in Grecia diecimila Turchi; i quali, finita la guerra, non
se ne vollero andar via, e questo fu l’inizio della servitù della
Grecia con gli infedeli.
3 - Chi dunque non vuole aver la possibilità di vincere, usi le
milizie ausiliarie, perché sono molto più pericolose delle
mercenarie; con le armi ausiliarie, infatti, la rovina è certa:
sono tutte unite e tutte rivolte a obbedire ad un altro. Le
mercenarie, invece, anche dopo una vittoria, hanno bisogno di
maggior tempo e di opportune occasioni per colpirti, non
formando un organismo perfettamente fuso ed essendo state
assoldate e pagate da te; e la persona che tu metti a capo di
esse, non può raggiungere subito tanto potere da attaccarti.
Insomma, nelle milizie mercenarie è più pericolosa la pigrizia,
nelle ausiliarie il valore.
4 - Pertanto, un Principe saggio ha sempre evitato di servirsi
degli eserciti altrui e ne ha creato uno proprio; ed ha voluto
piuttosto perdere con le sue truppe, che vincere con quelle
degli altri, non giudicando vera una vittoria che si ottiene con
le armi altrui.
Non avrò mai dubbi a riportare come esempio Cesare Borgia e
le sue azioni.
Флорентийцы, не имея войска, двинули против Пизы
десять тысяч французов — что едва не обернулось для них
худшим бедствием, чем все, какие случались с ними в
прошлом.
Император Константинополя, воюя с соседями, призвал в
Грецию десять тысяч турок, каковые по окончании войны
не пожелали уйти, с чего и началось порабощение Греции
неверными.
Итак, пусть союзническое войско призывает тот, кто не
дорожит победой, ибо оно куда опасней наемного.
Союзническое войско — это верная гибель тому, кто его
призывает: оно действует как один человек и безраздельно
повинуется своему государю; наемному же войску после
победы нужно и больше времени, и более удобные
обстоятельства, чтобы тебе повредить; в нем меньше
единства, оно собрано и оплачиваемо тобой, и тот, кого ты
поставил во главе его, не может сразу войти в такую силу,
чтобы стать для тебя опасным соперником.
Короче говоря, в наемном войске опаснее нерадивость, в
союзническом войске — доблесть.
Поэтому мудрые государи всегда предпочитали иметь
дело с собственным войском. Лучше, полагали они,
проиграть со своими, чем выиграть с чужими, ибо не
истинна та победа, которая добыта чужим оружием.
Без колебаний сошлюсь опять на пример Чезаре Борджа.
Questo duca entrò in Romagna con le milizie ausiliarie,
composte tutte da gente francese, con le quali conquistò Imola
e Forlì.
Ma, non sembrandogli poi leali tali truppe, si rivolse alle armi
mercenarie, giudicando che presentassero minori pericoli; e
assoldò gli Orsini e i Vitelli.
E trovandole, poi, nel servirsene, incerte, infedeli e pericolose,
le eliminò e si creò una propria milizia.
Si può facilmente vedere quale differenza esista fra l’una e
l’altra di queste milizie, considerando la differenza tra la
reputazione che aveva il Duca quando si servì solo dei
Francesi, quando ebbe gli Orsini e i Vitelli, e quando infine
rimase padrone di se stesso con i suoi soldati: si troverà che
essa è sempre cresciuta: e mai fu stimato tanto come quando
ciascuno vide che lui possedeva interamente le sue truppe.
5 - Io non mi volevo allontanare dagli esempi italiani e recenti:
tuttavia non voglio tralasciare il Siracusano Gerone, essendo
uno di quelli che ho già nominato.
Costui, come ho detto, creato dai Siracusani comandante delle
truppe, capì subito che la milizia mercenaria non era utile,
perché i loro condottieri agivano come i nostri italiani; e,
ritenendo di non poterli né conservare né lasciar andar via li
fece tutti tagliare a pezzi, e da quel momento fece guerra con le
sue truppe e non con quelle altrui.
Voglio ancora riportare alla memoria un personaggio
simbolico del Vecchio Testamento adeguato al nostro discorso.
Поначалу, когда герцог только вступил в Романью, у него
была французская конница, с помощью которой он
захватил Имолу и Форли.
Позже он понял ненадежность союзнического войска и,
сочтя, что наемники менее для него опасны,
воспользовался услугами Орсини и Вителли.
Но, увидев, что те в деле нестойки и могут ему изменить,
он избавился от них и набрал собственное войско.
Какова разница между всеми этими видами войск,
нетрудно понять, если посмотреть, как изменялось
отношение к герцогу, когда у него были только французы,
потом — наемное войско Орсини и Вителли и, наконец —
собственное войско. Мы заметим, что, хотя уважение к
герцогу постоянно росло, в полной мере с ним стали
считаться только после того, как все увидели, что он
располагает собственными солдатами.
Я намеревался не отступать от тех событий, которые
происходили в Италии в недавнее время, но сошлюсь еще
на пример Гиерона Сиракузского, так как упоминал о нем
выше.
Став, как сказано, волею сограждан военачальником
Сиракуз, он скоро понял, что от наемного войска мало
толку, ибо тогдашние кондотьеры были сродни
теперешним. И так как он заключил, что их нельзя ни
прогнать, ни оставить, то приказал их изрубить и с тех пор
опирался только на свое, а не на чужое войско.
Приходит на память и рассказ из Ветхого завета, весьма
тут уместный.
Offrendosi Davide a Saul di andare a combattere contro Golia,
sfidante filisteo, Saul, per dargli coraggio, lo vestì con le sue
armi. Ma Davide, dopo averle indossate, le rifiutò, dicendo che
con quelle non si sarebbe trovato a suo agio, e che voleva
affrontare il nemico colla sua fionda e col suo coltello.
In definitiva, le truppe degli altri o ti cadono di dosso, o ti
pesano, o sono strette.
6 - Carlo VII, padre del re Luigi XI, avendo liberato la Francia
dagli Inglesi, grazie alla sua fortuna e alla sua virtù, sentì
questa necessità di armarsi con un proprio esercito e istituì nel
suo regno l’arma della cavalleria e della fanteria.
In seguito, suo figlio Luigi XI abolì la fanteria e cominciò ad
assoldare gli Svizzeri: e questo errore, seguito da altri, è causa
dei pericoli che corre quel regno, come si vede oggi nella
realtà.
Perché avendo dato prestigio agli Svizzeri, ha indebolito tutto
il suo esercito in quanto ha eliminato la sua fanteria e la sua
cavalleria è costretta a dipendere dalle armi altrui, ed essendosi
abituata a combattere con gli Svizzeri, non le sembra possibile
poter vincere senza di essi.
Da questo consegue che i Francesi contro gli Svizzeri non
arrivano ad essere sullo stesso piano, e senza gli Svizzeri non
osano combattere contro altri.
Gli eserciti della Francia, dunque, sono misti, in parte
mercenari e in parte propri: e queste armi tutte insieme sono
certamente migliori di quelle che sono soltanto mercenarie o
soltanto ausiliarie, e molto inferiori alle proprie.
Когда Давид вызвал на бой Голиафа, единоборца из стана
филистимлян, то Саул, дабы поддержать дух в Давиде,
облачил его в свои доспехи, но тот отверг их, сказав, что
ему не по себе в чужом вооружении и что лучше он
пойдет на врага с собственной пращой и ножом.
Так всегда и бывает, что чужие доспехи либо широки,
либо тесны, либо слишком громоздки.
Карл VII, отец короля Людовика XI, благодаря фортуне и
доблести освободив Францию от англичан, понял, как
необходимо быть вооруженным своим оружием, и
приказал образовать постоянную конницу и пехоту.
Позже король Людовик, его сын, распустил пехоту и стал
брать на службу швейцарцев; эту ошибку еще усугубили
его преемники, и теперь она дорого обходится
французскому королевству.
Ибо, предпочтя швейцарцев, Франция подорвала дух
своего войска: после упразднения пехоты кавалерия,
приданная наемному войску, уже не надеется выиграть
сражение своими силами.
Так и получается, что воевать против швейцарцев
французы не могут, а без швейцарцев против других — не
смеют.
Войско Франции, стало быть, смешанное: частью
собственное, частью наемное — и в таком виде намного
превосходит целиком союзническое или целиком наемное
войско, но намного уступает войску, целиком состоящему
из своих солдат.
Basta l’esempio che abbiamo fatto, perché il regno di Francia
sarebbe insuperabile se l’istituzione introdotta da Carlo fosse
stata potenziata o conservata.
Però la scarsa saggezza degli uomini può dare inizio a
qualcosa che al momento è buona, ma non si accorge del male
che vi è nascosto: come ho detto prima a proposito delle febbri
tisiche.
7 - Pertanto, colui che in un principato non individua i mali
quando nascono, non è veramente saggio: e questo è concesso
a pochi.
E se si ricercasse la prima causa della rovina dell’impero
romano, si troverà che sia nata quando si cominciò ad
assoldare i Goti; perché da quel principio cominciarono a
svigorirsi le forze dell’impero romano, e tutta la potenza che
esse perdevano, passava agli altri.
Concludo, dunque, che senza possedere milizie proprie, nessun
principato è sicuro; anzi, dipende in tutto dalla fortuna, non
possedendo quelle forze che nelle avversità lo difendano con
fedeltà.
Ed è sempre stata opinione e massima degli uomini saggi,
«quod nihil sit tam infirmum aut instabile, quam fama
potentiae non sua vi nixa» (che niente è tanto instabile e
debole quanto la potenza non sostenuta da una propria forza,
ndr.).
Ограничусь уже известным примером: Франция была бы
непобедима, если бы усовершенствовала или хотя бы
сохранила устройство войска, введенное Карлом.
Но неразумие людей таково, что они часто не замечают
яда внутри того, что хорошо с виду, как я уже говорил
выше по поводу чахоточной лихорадки.
Поэтому государь, который проглядел зарождающийся
недуг, не обладает истинной мудростью, — но вовремя
распознать его дано немногим.
И если мы задумаемся об упадке Римской империи, то
увидим, что он начался с того, что римляне стали брать на
службу наемников — готов. От этого и пошло истощение
сил империи, причем сколько силы отнималось у римлян,
столько прибавлялось готам.
В заключение же повторю, что без собственного войска
государство непрочно — более того, оно всецело зависит
от прихотей фортуны, ибо доблесть не служит ему верной
защитой в трудное время.
По мнению и приговору мудрых людей: «Quod nihil sit tam
infirmum aut instabile, quam fama potentiae non sua vi
nixa».* 2.
2 «Нет ничего более шаткого и преходящего, чем обаяние не опирающегося на собственную силу могущества».
Тацит. Анналы, XIII, 19, т. 1. Л.,1970, с. 232. перевод А. С. Бобовича.
E le armi proprie sono quelle composte o dai sudditi o dai
cittadini o da tuoi prescelti: e tutte le altre armi sono o
mercenarie o ausiliarie.
E il modo di istituire le armi proprie è facile da trovare, se si
esamineranno le forme adottate dai quattro personaggi da me
sopra citati e se si capirà come Filippo II, padre di Alessandro
Magno, e come molte Repubbliche e Principi si sono armati e
organizzati: a questi modelli io mi affido completamente.
Capitolo XIV
Quod Principem deceat circa militiam
Quel che s’appartenga a un Principe circa la milizia
Quel che conviene a un Principe rispetto alla milizia
1 - Un Principe dunque non deve avere altra occupazione, né
altro pensiero, né esercitare altra attività all’infuori della
guerra, dell’organizzazione dell’esercito e dell’arte militare:
questo è un compito che spetta esclusivamente a chi governa.
Ed è un compito tanto importante che non solo mantiene al
potere coloro che sono nati principi, ma molte volte fa salire
privati cittadini a quel grado di potere; e al contrario si può
vedere che, quando i principi hanno pensato più alle
raffinatezze che alle armi, hanno perso il loro Stato.
La prima causa che ti fa perdere lo Stato è trascurare l’arte
militare. E la ragione che te lo fa conquistare è l’essere esperto
in questa arte.
Собственные войска суть те, которые составляются из
подданных, граждан или преданных тебе людей, всякие
же другие относятся либо к союзническим, либо к
наемным.
А какое им дать устройство, нетрудно заключить, если
обдумать действия четырех названных мною лиц и
рассмотреть, как устраивали и вооружали свои армии
Филипп, отец Александра Македонского, и многие другие
республики и государи, чьему примеру я всецело
вверяюсь.
ГЛАВА XIV
КАК ГОСУДАРЬ ДОЛЖЕН ПОСТУПАТЬ
КАСАТЕЛЬНО ВОЕННОГО ДЕЛА
Таким образом, государь не должен иметь ни других
помыслов, ни других забот, ни другого дела, кроме войны,
военных установлений и военной науки, ибо война есть
единственная обязанность, которую правитель не может
возложить на другого.
Военное искусство наделено такой силой, что позволяет
не только удержать власть тому, кто рожден государем, но
и достичь власти тому, кто родился простым смертным. И
наоборот, когда государи помышляли больше об
удовольствиях, чем о военных упражнениях, они теряли и
ту власть, что имели.
Небрежение этим искусством является главной причиной
утраты власти, как владение им является главной
причиной обретения власти.
2 - Francesco Sforza, poiché possedeva un esercito, da
semplice cittadino diventò duca di Milano. I successori, per
aver ripudiato i disagi dell’arte militare, da duchi ritornarono a
essere semplici cittadini.
Perché tra le altre conseguenze funeste che ti arreca l’essere
disarmato, c’è il fatto che ti rende disprezzabile; e la cattiva
reputazione è una di quelle infamie dalle quali il Principe si
deve guardare, come si dirà più avanti.
Perché non c’è alcun confronto tra un uomo armato e uno
disarmato; e non è logico che uno che è armato obbedisca
volentieri a uno che è disarmato, e che il Principe disarmato
possa vivere al sicuro fra servitori armati.
Perché essendoci insofferenza nei servitori armati e diffidenza
nei principi disarmati, non è possibile che operino bene
insieme.
Perciò un Principe che non si intende di eserciti, oltre alle altre
difficoltà, come si è detto, non può essere stimato dai suoi
soldati né fidarsi di loro.
3 - Il Principe pertanto, non deve distogliere mai il pensiero
dagli esercizi militari, ai quali in tempo di pace deve dedicarsi
più che in tempo di guerra; e può fare questo in due modi:
l’uno con le opere, l’altro con la mente.
Франческо Сфорца, умея воевать, из частного лица стал
Миланским герцогом, дети его, уклоняясь от тягот войны,
из герцогов стали частными лицами.
Тот, кто не владеет военным ремеслом, навлекает на себя
много бед, и в частности презрение окружающих, а этого
надо всемерно остерегаться, как о том будет сказано ниже.
Ибо вооруженный несопоставим с безоружным и никогда
вооруженный не подчинится безоружному по доброй
воле, а безоружный никогда не почувствует себя в
безопасности среди вооруженных слуг.
Как могут двое поладить, если один подозревает другого,
а тот в свою очередь его презирает.
Так и государь, не сведущий в военном деле, терпит много
бед, и одна из них та, что он не пользуется уважением
войска и в свою очередь не может на него положиться.
Поэтому государь должен даже в мыслях не оставлять
военных упражнений и в мирное время предаваться им
еще больше, чем в военное. Заключаются же они, вопервых, в делах, во-вторых — в размышлениях.
Quanto alle opere, oltre a tener bene in ordine e in esercizio i
suoi uomini, deve sempre praticare la caccia mediante la quale
abituare il corpo ai disagi, e contemporaneamente imparare la
natura dei luoghi e conoscere il sorgere dei monti,
l’imboccatura delle valli, l’estensione delle pianure, la natura
dei fiumi e delle paludi: e in tutto questo porre grandissima
attenzione.
Queste conoscenze gli sono utili in due modi.
Prima impara a conoscere il suo paese e può meglio capire
quali siano le sue difese naturali, poi, mediante la conoscenza e
la pratica di quei luoghi, capire con facilità ogni altro luogo
che gli sia necessario esplorare per la prima volta: perché i
poggi, le valli, le pianure e i fiumi, che si trovano per esempio
in Toscana, hanno una certa somiglianza con quelli delle altre
regioni, così che dalla conoscenza dei luoghi di una regione si
può giungere facilmente alla conoscenza dei luoghi delle altre
regioni.
Il Principe che manca di questa competenza, manca della
prima dote che deve avere un capitano; perché questa insegna
a trovare il nemico, a trovare il luogo su cui accamparsi, a
guidare l’esercito, preparare la battaglia, assediare le città con
tuo vantaggio.
Что касается дел, то государю следует не только следить
за порядком и учениями в войске, но и самому почаще
выезжать на охоту, чтобы закалить тело и одновременно
изучить местность, а именно: где и какие есть
возвышенности, куда выходят долины, насколько
простираются равнины, каковы особенности рек и болот.
Такое изучение вдвойне полезно.
Прежде всего благодаря ему лучше узнаешь собственную
страну и можешь вернее определить способы ее защиты;
кроме того, зная в подробностях устройство одной
местности, легко понимаешь особенности другой, попадая
туда впервые, ибо склоны, долины, равнины, болота и
реки, предположим, в Тоскане имеют определенное
сходство с тем, что мы видим в других краях, отчего тот,
кто изучил одну местность, быстро осваивается и во всех
прочих.
Если государь не выработал в себе этих навыков, то он
лишен первого качества военачальника, ибо именно они
позволяют сохранять преимущество, определяя
местоположение неприятеля, располагаясь лагерем, идя на
сближение с противником, вступая в бой и осаждая
крепости.
4 - A Filipomene, Principe degli Achei, tra le altre lodi che gli
sono state rivolte dagli storici, c’è stata quella che egli in
tempo di pace non pensava mai se non all’esercizio della
guerra; e, quando andava in campagna con gli amici, spesso si
fermava e discuteva con loro: - Se i nemici si trovassero su
quel colle, e noi ci trovassimo qui col nostro esercito, chi di
noi si troverebbe in una posizione di vantaggio? Come
potremmo andare contro il nemico conservando l’assetto delle
nostre truppe? Se noi volessimo ritirarci, come dovremmo
fare? Se loro si ritirassero, come dovremmo inseguirli? -. E
mentre camminava sottoponeva alla loro attenzione tutte le
situazioni in cui un esercito si sarebbe potuto trovare.
Ascoltava il loro parere, diceva la sua, arricchendola con
osservazioni: tanto che in queste continue riflessioni, guidando
gli eserciti, mai avrebbe potuto presentarsi qualche accidente
al quale non avrebbe saputo trovare un adeguato rimedio.
5 - Quanto all’esercizio della mente, un Principe deve leggere
la storia e analizzare le imprese degli uomini eccellenti, vedere
come si sono comportati nelle guerre ed esaminare le ragioni
delle loro vittorie e sconfitte, per poter evitare le sconfitte e
imitare le vittorie; e soprattutto fare quelle cose che in passato
fece qualche Principe eccellente, che già prese a modello un
uomo che prima di lui era stato lodato e glorificato, e del quale
ha sempre tenuto a mente le gesta e le imprese: come si dice
che Alessandro Magno imitava Achille, Cesare Alessandro,
Scipione Ciro.
Филопемену, главе ахейского союза, античные авторы
расточают множество похвал, и в частности за то, что он и
в мирное время ни о чем не помышлял, кроме военного
дела. Когда он прогуливался с друзьями за городом, то
часто останавливался и спрашивал: если неприятель
займет тот холм, а наше войско будет стоять здесь, на чьей
стороне будет преимущество? как наступать в этих
условиях, сохраняя боевые порядки? как отступать, если
нас вынудят к отступлению? как преследовать
противника, если тот обратился в бегство? И так,
продвигаясь вперед, предлагал все новые и новые
обстоятельства из тех, какие случаются на войне; и после
того, как выслушивал мнение друзей, высказывал свое и
приводил доводы в его пользу, так постоянными
размышлениями он добился того, что во время войны
никакая случайность не могла бы застигнуть его врасплох.
Что же до умственных упражнений, то государь должен
читать исторические труды, при этом особо изучать
действия выдающихся полководцев, разбирать, какими
способами они вели войну, что определяло их победы и
что — поражения, с тем чтобы одерживать первые и
избегать последних. Самое же главное — уподобившись
многим великим людям прошлого, принять за образец
кого-либо из прославленных и чтимых людей древности и
постоянно держать в памяти его подвиги и деяния. Так, по
рассказам, Александр Великий подражал Ахиллу, Цезарь
— Александру, Сципион — Киру.
E chiunque legge la vita di Ciro scritta da Senofonte, riconosce
poi nella vita di Scipione quanta gloria gli arrecò quella
imitazione e fino a che punto nella onestà, nella castità,
nell’affabilità, nella umanità e nella liberalità si conformasse a
quelle cose che di Ciro sono state scritte da Senofonte.
Un Principe saggio deve osservare simili regole e mai restare
ozioso in tempo di pace, ma farne tesoro con intelligenza per
potersene valere nelle avversità, affinché, quando muta, la
fortuna lo trovi pronto a resisterle.
Capitolo XV
De his rebus quibus homines et praesertim Principes laudantur
aut vituperantur
Di quelle cose per le quali li uomini e specialmente i principi,
sono laudati o vituperati
Le cose per le quali gli uomini e soprattutto i principi sono
lodati o disprezzati
1 - Restano ora da esaminare quali debbano essere le norme di
comportamento di un Principe con i sudditi e con gli amici.
E poiché io so che molti hanno scritto su questo argomento,
temo, scrivendone anch’io, di essere ritenuto presuntuoso,
allontanandomi, proprio nel trattare questa materia, dalle
opinioni degli altri.
Всякий, кто прочтет жизнеописание Кира, составленное
Ксенофонтом, согласится, что, уподобляясь Киру,
Сципион весьма способствовал своей славе и что в
целомудрии, обходительности, человечности и щедрости
Сципион следовал Киру, как тот описан нам
Ксенофонтом.
Мудрый государь должен соблюдать все описанные
правила, никогда не предаваться в мирное время
праздности, ибо все его труды окупятся, когда настанут
тяжелые времена, и тогда, если судьба захочет его
сокрушить, он сумеет выстоять под ее напором.
ГЛАВА XV
О ТОМ, ЗА ЧТО ЛЮДЕЙ, В ОСОБЕННОСТИ
ГОСУДАРЕЙ, ВОСХВАЛЯЮТ ИЛИ ПОРИЦАЮТ
Теперь остается рассмотреть, как государь должен вести
себя по отношению к подданным и союзникам.
Зная, что об этом писали многие, я опасаюсь, как бы меня
не сочли самонадеянным за то, что, избрав тот же
предмет, в толковании его я более всего расхожусь с
другими.
Ma, essendo mio intendimento scrivere cose utili per chi vuol
capire, mi è parso più conveniente seguire la verità effettuale
delle cose piuttosto che la loro immaginazione. Molti, infatti,
si sono immaginati repubbliche e principati che non si sono
mai visti né conosciuti nella realtà storica.
Perché c’è tanta differenza tra come si vive e come si dovrebbe
vivere, che colui il quale trascura ciò che si fa, per ciò che si
dovrebbe fare, impara piuttosto la sua rovina, che la sua
salvezza: perché un uomo che voglia sempre comportarsi da
persona buona è inevitabile che cada in rovina in mezzo a tanti
che non sono buoni.
Per cui è necessario che un Principe, che vuole conservare il
potere, impari a poter non essere buono, e a usare o non usare
la capacità di poter fare del male secondo le necessità.
Но, имея намерение написать нечто полезное для людей
понимающих, я предпочел следовать правде не
воображаемой, а действительной — в отличие от тех
многих, кто изобразил республики и государства, каких в
действительности никто не знавал и не видывал.
Ибо расстояние между тем, как люди живут и как должны
бы жить, столь велико, что тот, кто отвергает
действительное ради должного, действует скорее во вред
себе, нежели на благо, так как, желая исповедовать добро
во всех случаях жизни, он неминуемо погибнет,
сталкиваясь с множеством людей, чуждых добру.
Из чего следует, что государь, если он хочет сохранить
власть, должен приобрести умение отступать от добра и
пользоваться этим умением смотря по надобности.
2 - Lasciando da parte le immaginarie regole di
comportamento di un Principe, e trattando quelle che sono
reali, dico che tutti gli uomini di cui si parla, e soprattutto i
principi, perché sono più in alto degli altri, possiedono alcune
delle seguenti qualità che arrecano loro o biasimo o lode: chi
viene ritenuto prodigo e chi misero (usando una parola
toscana, perché avaro, nella nostra lingua, è anche colui che
desidera arricchirsi con la rapina, definiamo misero colui il
quale si astiene dall’usar troppo le cose sue); chi è ritenuto
generoso chi rapace, qualcuno crudele, qualche altro pietoso;
uno fedifrago, l’altro fedele; uno effeminato e vile, l’altro
indomito e coraggioso; uno cortese, l’altro superbo; uno
lascivo, l’altro casto; uno leale, l’altro astuto; uno
intransigente, l’altro disponibile; uno severo, l’altro
superficiale; uno religioso, l’altro miscredente, eccetera.
3 - E io so che ciascuno ammetterà che sarebbe cosa
lodevolissima se, di tutte le qualità citate sopra, in un Principe
si trovassero soltanto quelle che sono ritenute buone; ma
poichè non si possono avere né rispettare interamente, per la
stessa condizione umana che non lo consente, è necessario a
un Principe essere tanto accorto che sappia evitare l’infamia di
quei vizi che gli farebbero perdere il potere, e guardarsi, se gli
è possibile, da quelli che non glielo farebbero perdere; ma, se
non gli è possibile, si può lasciare andare a questi vizi senza
troppo timore.
Если же говорить не о вымышленных, а об истинных
свойствах государей, то надо сказать, что во всех людях, а
особенно в государях, стоящих выше прочих людей,
замечают те или иные качества, заслуживающие похвалы
или порицания. А именно: говорят, что один щедр, другой
скуп — если взять тосканское слово, ибо жадный на
нашем наречии это еще и тот, кто хочет отнять чужое, а
скупым мы называем того, кто слишком держится за свое
— один расточителен, другой алчен; один жесток, другой
сострадателен; один честен, другой вероломен; один
изнежен и малодушен, другой тверд духом и смел; этот
снисходителен, тот надменен; этот распутен, тот
целомудрен; этот лукав, тот прямодушен; этот упрям, тот
покладист; этот легкомыслен, тот степенен; этот набожен,
тот нечестив и так далее.
Что может быть похвальнее для государя, нежели
соединять в себе все лучшие из перечисленных качеств?
Но раз в силу своей природы человек не может ни иметь
одни добродетели, ни неуклонно им следовать, то
благоразумному государю следует избегать тех пороков,
которые могут лишить его государства, от остальных же
— воздерживаться по мере сил, но не более.
Allo stesso modo non si curi del biasimo che gli può derivare
da quei vizi, senza i quali potrebbe difficilmente mantenere lo
stato; perché, se si considererà tutto, si troverà sempre
qualcosa che sembrerà virtù e seguendolo il Principe sarebbe
portato alla rovina; e qualcos’altro che sembrerà vizio e
seguendolo ne ricaverebbe sicurezza e benessere
Capitolo XVI
De liberalitate et parsimonia
Della liberalità e parsimonia
La prodigalità e la parsimonia
1 - Cominciando dunque a esaminare le prime qualità elencate
precedentemente, dico che sarebbe bene essere ritenuto
prodigo.
Nondimeno, la prodigalità usata perché vi sei obbligato, ti
danneggia; perché quando la si usa con moderazione e nei
dovuti modi, non verrà conosciuta e non ti arrecherà l’infamia
procurata dall’essere avaro; comunque se uno vuol mantenere
fra gli uomini la fama di essere prodigo, è necessario che non
tralasci nessun genere di spese di lusso e di magnificenza;
tanto che, sempre, un Principe di tal genere consumerà in
queste spese tutti i suoi beni e alla fine sarà costretto, se vorrà
mantenere la fama di generoso, a imporre al popolo tasse
straordinarie ed essere oppressivo prendendo tutti quei
provvedimenti che servono per raccogliere soldi.
И даже пусть государи не боятся навлечь на себя
обвинения в тех пороках, без которых трудно удержаться
у власти, ибо, вдумавшись, мы найдем немало такого, что
на первый взгляд кажется добродетелью, а в
действительности пагубно для государя, и наоборот:
выглядит как порок, а на деле доставляет государю
благополучие и безопасность.
ГЛАВА XVI
О ЩЕДРОСТИ И БЕРЕЖЛИВОСТИ
Начну с первого из упомянутых качеств и скажу, что
хорошо иметь славу щедрого государя.
Тем не менее тот, кто проявляет щедрость, чтобы слыть
щедрым, вредит самому себе. Ибо если проявлять ее
разумно и должным образом, о ней не узнают, а тебя все
равно обвинят в скупости, поэтому, чтобы,
распространить среди людей славу о своей щедрости, ты
должен будешь изощряться в великолепных затеях, но,
поступая таким образом, ты истощишь казну, после чего,
не желая расставаться со славой щедрого правителя,
вынужден будешь сверх меры обременить народ податями
и прибегнуть к неблаговидным способам изыскания денег.
Questo lo renderà odioso ai sudditi e nessuno lo degnerà di
stima, diventando povero; in modo che, con questa sua
generosità, avendo danneggiato molti e premiato pochi, sente
le difficoltà appena si presentano e corre dei rischi al primo
pericolo.
E al momento in cui se ne rende conto e vuole evitarlo, subito
incorre nell’infamia di essere considerato misero.
2 - Un Principe dunque, non potendo usare la sua prodigalità,
in modo non palese, senza danneggiare se stesso, non deve, se
è saggio, preoccuparsi della fama di misero: perché col tempo
sarà considerato sempre più prodigo, in quanto, con la sua
parsimonia, le sue entrate gli bastano, può difendersi da chi gli
fa guerra, può compiere le sue imprese senza gravare sulle
popolazioni; così che viene ad usare la sua prodigalità con tutti
quelli ai quali non ha tolto nulla, che sono moltissimi e
avarizia con tutti coloro ai quali non dà, e sono pochi.
In questo nostro tempo noi abbiamo veduto fare grandi cose
solo da coloro che sono stati ritenuti miseri: gli altri sono stati
sconfitti.
Papa Giulio II si servì della fama di prodigo per essere eletto
Papa, ma poi non la mantenne per poter fare guerra; l’attuale re
di Francia, ha fatto tante guerre senza imporre ai sudditi tasse
straordinarie, soltanto perché ha fatto fronte alle spese
superflue con la sua lunga parsimonia.
Всем этим ты постепенно возбудишь ненависть
подданных, а со временем, когда обеднеешь, — то и
презрение. И после того как многих разоришь своей
щедростью и немногих облагодетельствуешь, первое же
затруднение обернется для тебя бедствием, первая же
опасность — крушением.
Но если ты вовремя одумаешься и захочешь поправить
дело, тебя тотчас же обвинят в скупости.
Итак, раз государь не может без ущерба для себя
проявлять щедрость так, чтобы ее признали, то не будет
ли для него благоразумнее примириться со славой скупого
правителя? Ибо со временем, когда люди увидят, что
благодаря бережливости он удовлетворяется своими
доходами и ведет военные кампании, не обременяя народ
дополнительными налогами, за ним утвердится слава
щедрого правителя. И он действительно окажется щедрым
по отношению ко всем тем, кого мог бы обогатить, а таких
единицы.
В наши дни лишь те совершили великие дела, кто прослыл
скупым, остальные сошли неприметно.
Папа Юлий желал слыть щедрым лишь до тех пор, пока не
достиг папской власти, после чего, готовясь к войне,
думать забыл о щедрости. Нынешний король Франции
провел несколько войн без введения чрезвычайных
налогов только потому, что, предвидя дополнительные
расходы, проявлял упорную бережливость.
L’attuale re di Spagna, se fosse prodigo, non avrebbe compiuto
e vinto tante imprese.
3 - Pertanto, un Principe non deve pensare di apparire misero,
perché così non deve derubare i suoi sudditi, è in grado di
difendersi, non diventa povero o disprezzabile e non è costretto
a diventar rapace: perché questo è uno di quei vizi che gli
consentono di mantenere il potere.
E se qualcuno dicesse: Cesare con la sua prodigalità salì al
potere e molti altri, per il fatto di essere considerati prodighi,
raggiunsero altissime cariche, risponderei: o tu sei già Principe
o stai per diventarlo.
Nel primo caso, questa prodigalità è dannosa; nel secondo è
necessario essere creduto prodigo.
E Cesare era uno che voleva arrivare al potere in Roma; ma se,
dopo esserci arrivato, fosse sopravvissuto e non si fosse
moderato in quelle spese, avrebbe distrutto il suo potere.
E se qualcuno replicasse: molti sono stati principi e con gli
eserciti hanno compiuto grandi imprese e sono stati ritenuti
molto prodighi, ti rispondo: o il Principe spende il denaro suo e
dei suoi sudditi, oppure quello di altri.
Nel primo caso deve essere parsimonioso, nel secondo non
deve lasciar da parte nessun moto di prodigalità.
Нынешний король Испании не предпринял бы и не
выиграл стольких кампаний, если бы дорожил славой
щедрого государя.
Итак, ради того, чтобы не обирать подданных, иметь
средства для обороны, не обеднеть, не вызвать презрения
и не стать по неволе алчным, государь должен пренебречь
славой скупого правителя, ибо скупость — это один из тех
пороков, которые позволяют ему править.
Если мне скажут, что Цезарь проложил себе путь
щедростью и что многие другие, благодаря тому, что были
и слыли щедрыми, достигали самых высоких степеней, я
отвечу: либо ты достиг власти, либо ты еще на пути к ней.
В первом случае щедрость вредна, во втором —
необходима.
Цезарь был на пути к абсолютной власти над Римом,
поэтому щедрость не могла ему повредить, но
владычеству его пришел бы конец, если бы он, достигнув
власти, прожил дольше и не умерил расходов.
А если мне возразят, что многие уже были государями и
совершали во главе войска великие дела, однако же слыли
щедрейшими, я отвечу, что тратить можно либо свое, либо
чужое.
В первом случае полезна бережливость, во втором — как
можно большая щедрость.
4 - Ad un Principe che guida un esercito, che si sostiene di
prede, di saccheggi, di taglie, dell’uso dei beni altrui, è
necessario l’uso della generosità, altrimenti non sarebbe
seguito dai suoi soldati.
Di ciò che non appartiene a te o ai tuoi sudditi, puoi donare di
più, come fecero Ciro, Cesare ed Alessandro; perché spendere
il denaro altrui non ti toglie prestigio, ma te lo fa crescere;
soltanto lo spendere il tuo denaro ti nuoce.
E non c’è cosa che consumi se stessa quanto la prodigalità,
perché mentre tu la usi perdi la facoltà di continuare ad usarla,
e diventi o povero e spregevole, oppure, per evitare la povertà,
rapace e odioso.
E tra tutte le cose da cui un Principe si dovrebbe guardare è
l’essere spregevole e odioso e la prodigalità ti conduce all’una
e all’altra cosa.
Pertanto è più saggio avere la fama di misero, da cui deriva
una cattiva fama senza odio, piuttosto che, per voler la fama di
essere prodigo, venir considerato un rapace che porta a una
cattiva fama unita all’odio.
Capitolo XVII
Если ты ведешь войско, которое кормится добычей,
грабежом, поборами и чужим добром, тебе необходимо
быть щедрым, иначе за тобой не пойдут солдаты.
И всегда имущество, которое не принадлежит тебе или
твоим подданным, можешь раздаривать щедрой рукой,
как это делали Кир, Цезарь и Александр, ибо, расточая
чужое, ты прибавляешь себе славы, тогда как расточая
свое — ты только себе вредишь.
Ничто другое не истощает себя так, как щедрость:
выказывая ее, одновременно теряешь самую возможность
ее выказывать и либо впадаешь в бедность,
возбуждающую презрение, либо, желая избежать
бедности, разоряешь других, чем навлекаешь на себя
ненависть.
Между тем презрение и ненависть подданных — это то
самое, чего государь должен более всего опасаться,
щедрость же ведет к тому и другому.
Поэтому больше мудрости в том, чтобы, слывя скупым,
стяжать худую славу без ненависти, чем в том, чтобы,
желая прослыть щедрым и оттого по неволе разоряя
других, стяжать худую славу и ненависть разом.
ГЛАВА XVII
De crudelitate et pietate et an sit melius amari quam timeri vel
e contra
Della crudeltà e pietà; e s’elli è meglio esser amato che temuto,
o più tosto temuto che amato
La crudeltà e la clemenza: se sia meglio esser più temuti che
amati o più amati che temuti
1 - Passando ora a trattare le altre qualità elencate prima, dico
che ciascun Principe deve desiderare di essere ritenuto
clemente, e non crudele: tuttavia deve stare attento a non usare
male la clemenza.
Cesare Borgia era ritenuto crudele; ciononostante con quella
sua crudeltà aveva riordinato la Romagna, l’aveva unificata,
pacificata e resa fedele.
E se si considererà bene questo, si vedrà come il Valentino sia
stato molto più clemente dei Fiorentini, che, per sfuggire alla
fama di crudeltà, lasciarono che le fazioni provocassero la
rovina di Pistoia.
Pertanto, un Principe non deve preoccuparsi di essere
considerato crudele, se questo può mantenere i suoi sudditi
uniti e fedeli; perché con pochissime condanne esemplari, sarà
più clemente di coloro che, per troppa pietà, lasciano che i
disordini si aggravino fino a far nascere uccisioni e rapine, e
queste solitamente recano danno all’intera collettività, mentre
le condanne del Principe colpiscono il singolo individuo.
Fra tutti i Principi, è impossibile che il Principe nuovo possa
evitare di essere considerato crudele, perché gli Stati nuovi
sono pieni di pericoli.
О ЖЕСТОКОСТИ И МИЛОСЕРДИИ И О ТОМ, ЧТО
ЛУЧШЕ: ВНУШАТЬ ЛЮБОВЬ ИЛИ СТРАХ
Переходя к другим из упомянутых выше свойств, скажу,
что каждый государь желал бы прослыть милосердным, а
не жестоким, однако следует остерегаться злоупотребить
милосердием.
Чезаре Борджа многие называли жестоким, но
жестокостью этой он навел порядок в Риманье, объединил
ее, умиротворил и привел к повиновению.
И, если вдуматься, проявил тем самым больше
милосердия, чем флорентийский народ, который, боясь
обвинений в жестокости, позволил разрушить Пистойю.
Поэтому государь, если он желает удержать в
повиновении подданных, не должен считаться с
обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он
проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его
потворствует беспорядку. Ибо от беспорядка, который
порождает грабежи и убийства, страдает все население,
тогда как от кар, налагаемых государем, страдают лишь
отдельные лица.
Новый государь еще меньше, чем всякий другой, может
избежать упрека в жестокости, ибо новой власти угрожает
множество опасностей.
E Virgilio stesso, per bocca di Didone, dice:
Res dura, et regni novitas me talia cogunt
Moliri, et late fines custode tueri
( la difficile situazione e il regno appena costituito mi
costringono a fare tali cose, e a difendere i confini con molti
difensori, Eneide, I, 563-4)
Cionondimeno deve essere cauto prima di credere e di agire e
non deve fare paura a se stesso, ma comportarsi in un modo
che sia improntato a prudenza e umanità, che l’eccessiva
fiducia non lo renda imprudente e l’eccessiva diffidenza non lo
renda crudele.
2 - Nasce da ciò la questione se è meglio essere amato che
temuto o viceversa.
La risposta è che si vorrebbe essere l’uno e l’altro, ma poiché è
difficile mettere insieme le due cose, risulta molto più sicuro,
dovendo scegliere, esser temuti che amati, quando viene a
mancare una delle due.
Вергилий говорит устами Дидоны:
Res dura, et regni novitas me talia cogunt
Moliri, et late fines custode tueri. * 3
Однако новый государь не должен быть легковерен,
мнителен и скор на расправу, во всех своих действиях он
должен быть сдержан, осмотрителен и милостив, так
чтобы излишняя доверчивость не обернулась
неосторожностью, а излишняя недоверчивость не
озлобила подданных.
По этому поводу может возникнуть спор, что лучше:
чтобы государя любили или чтобы его боялись.
Говорят что лучше всего, когда боятся и любят
одновременно; однако любовь плохо уживается со
страхом, поэтому если уж приходится выбирать, то
надежнее выбрать страх.
3
Res dura, et regni novitas me talia cogunt Moliri, et late fines custode tueri. «Молодо царство у нас, велика опасность; лишь это бдительно так рубежи охранять меня
заставляет.»
Вергилий. Энеида, кн. I, 563-564. М., «Художественная литература», 1971. Перевод С. А. Ошерова.
Perché degli uomini in generale si può dire questo: che sono
ingrati, volubili, simulatori e dissimulatori, fuggitivi davanti al
pericolo, avidi di guadagno; e mentre fai loro del bene sono
tutti dalla tua parte e ti offrono il sangue, i beni, la vita e i
figlioli, come ho detto precedentemente, quando il bisogno è
lontano; ma quando il bisogno ti si avvicina, ti si rivoltano
contro.
E quel Principe che si è interamente fondato sulle loro parole,
se è privo di altre difese, va in rovina; perché le amicizie che si
acquistano col denaro, e non con grandezza e nobiltà d’animo,
si comprano ma non si possiedono e, al momento del bisogno,
non le puoi spendere.
Gli uomini hanno meno timore di colpire uno che si faccia
amare anziché uno che si faccia temere; perché l’amore è
tenuto su un vincolo basato sul dovere che, poiché gli uomini
sono malvagi, è spezzato in ogni occasione in cui è in gioco il
proprio tornaconto; ma il timore è basato sulla paura di essere
punito, la quale non ti abbandona mai.
Ибо о людях в целом можно сказать, что они
неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и
обману, что их отпугивает опасность и влечет нажива:
пока ты делаешь добро, они твои всей душой, обещают
ничего для тебя не щадить: ни крови, ни жизни, ни детей,
ни имущества, но когда у тебя явится в них нужда, они
тотчас от тебя отвернутся.
И худо придется тому государю, который, доверясь их
посулам, не примет никаких мер на случай опасности. Ибо
дружбу, которая дается за деньги, а не приобретается
величием и благородством души, можно купить, но нельзя
удержать, чтобы воспользоваться ею в трудное время.
Кроме того, люди меньше остерегаются обидеть того, кто
внушает им любовь, нежели того, кто внушает им страх,
ибо любовь поддерживается благодарностью, которой
люди, будучи дурны, могут пренебречь ради своей
выгоды, тогда как страх поддерживается угрозой
наказания, которой пренебречь невозможно.
3 - Ciò nonostante il Principe deve farsi temere in modo che,
pur non conquistando l’amore dei sudditi, non si faccia
comunque odiare; perché essere temuti e nello stesso tempo
non odiati sono due cose che vanno bene insieme; e questo
succede sempre quando si astiene dal toccare i beni dei suoi
cittadini e dei suoi sudditi e le loro donne; e se avesse la
necessità di colpire un casato, deve farlo quando vi sia una
giustificazione adeguata e un motivo manifesto; ma soprattutto
deve astenersi dall’appropriarsi della roba degli altri: perché
gli uomini dimenticano più in fretta la morte del padre che la
perdita del patrimonio.
Inoltre, i motivi per togliere i beni a qualcuno, non mancano
mai; e sempre chi comincia a gestire il potere con rapine trova
l’occasione per appropriarsi della roba altrui; al contrario le
occasioni per agire contro un casato sono più rare e vengono
meno in più breve tempo.
4 - Ma è soprattutto quando il Principe si trova col suo esercito
e comanda un gran numero di soldati, che è necessario che non
si curi della fama di crudele; perché senza questa nomea
nessuno ha mai tenuto unito un esercito né disposto ad alcuna
impresa.
Fra le mirabili imprese di Annibale si annovera questa: che,
pur avendo un esercito grandissimo, insieme di molte stirpi di
uomini, portato a combattere in terre straniere, non era mai
sorto alcun conflitto né fra loro né contro il comandante così
nella cattiva come nella sua buona fortuna.
Однако государь должен внушать страх таким образом,
чтобы, если не приобрести любви, то хотя бы избежать
ненависти, ибо вполне возможно внушить страх без
ненависти. Чтобы избежать ненависти, государю
необходимо воздерживаться от посягательств на
имущество граждан и подданных и на их женщин. Даже
когда государь считает нужным лишить кого-либо жизни,
он может сделать это, если налицо подходящее
обоснование и очевидная причина, но он должен
остерегаться посягать на чужое добро, ибо люди скорее
простят смерть отца, чем потерю имущества.
Тем более что причин для изъятия имущества всегда
достаточно и если начать жить хищничеством, то всегда
найдется повод присвоить чужое, тогда как оснований для
лишения кого-либо жизни гораздо меньше и повод для
этого приискать труднее.
Но когда государь ведет многочисленное войско, он тем
более должен пренебречь тем, что может прослыть
жестоким, ибо, не прослыв жестоким, нельзя поддержать
единства и боеспособности войска.
Среди удивительных деяний Ганнибала упоминают и
следующее: отправившись воевать в чужие земли, он
удержал от мятежа и распрей огромное и разноплеменное
войско как в дни побед, так и в дни поражений.
Il che non poté derivare da altro che dalla sua disumana
crudeltà, la quale, insieme con le sue infinite doti, lo rese
sempre venerabile e terribile agli occhi dei suoi soldati: senza
la crudeltà, le altre sue virtù non sarebbero bastate per ottenere
questo effetto.
E gli storici, poco avveduti in questo, da una parte ammirano il
suo modo d’agire, dall’altra ne condannano la principale causa,
cioè la crudeltà.
5 - E che sia vero che le altre doti non sarebbero bastate, è
sufficiente considerare il caso di Scipione l’Africano,
condottiero di qualità rarissime a trovarsi non solamente ai
suoi tempi, ma in tutta la storia delle vicende che si conoscono,
contro il quale, in Spagna, le sue legioni si ribellarono. E
questa ribellione non fu provocata da altro che dalla sua
eccessiva clemenza, che aveva permesso ai suoi soldati di
godere di una libertà più grande di quanto fosse compatibile
con la disciplina militare.
Questo comportamento gli fu rimproverato in Senato da Fabio
Massimo che lo definì corruttore delle legioni romane.
I Locresi, essendo stati depredati da un luogotenente di
Scipione, non furono indennizzati da lui, né fu punita
l’insolenza del luogotenente: e tutto ciò nasceva proprio dalla
sua natura troppo indulgente; e volendolo qualcuno scusare in
Senato, disse che c’erano molti uomini capaci più di non
sbagliare che di punire gli errori.
Что можно объяснить только его нечеловеческой
жестокостью, которая вкупе с доблестью и талантами
внушала войску благоговение и ужас; не будь в нем
жестокости, другие его качества не возымели бы такого
действия.
Между тем авторы исторических трудов, с одной стороны,
превозносят сам подвиг, с другой — необдуманно
порицают главную его причину.
Насколько верно утверждение, что полководцу мало
обладать доблестью и талантом, показывает пример
Сципиона — человека необычайного не только среди его
современников, но и среди всех людей. Его войска
взбунтовались в Испании вследствие того, что по своему
чрезмерному мягкосердечию он предоставил солдатам
большую свободу, чем это дозволяется воинской
дисциплиной.
Что и вменил ему в вину Фабий Максим, назвавший его
перед Сенатом развратителем римского воинства.
По тому же недостатку твердости Сципион не вступился
за локров, узнав, что их разоряет один из его легатов, и не
покарал легата за дерзость. Недаром кто-то в Сенате,
желая его оправдать, сказал, что он относится к той
природе людей, которым легче избегать ошибок самим,
чем наказывать за ошибки других.
Questa caratteristica della sua natura avrebbe, col passare del
tempo, potuto macchiare la fama e la gloria di Scipione, se
avesse continuato a manifestarsi nell’esercizio del potere; ma
vivendo sotto il potere del Senato, questa sua qualità dannosa
non solo rimase nascosta, ma gli recò gloria.
6 - Concludo, dunque, ritornando alla questione se è meglio
essere temuto che amato, che poiché gli uomini amano a loro
piacimento e temono secondo il piacimento del Principe, un
Principe saggio deve fondarsi su ciò che è suo e non su ciò che
è degli altri: deve solamente, come ho già detto, fuggire l’odio.
Capitolo XVIII
Quomodo fides a principibus sit servanda
In che modo e principi abbino a mantenere la fede
Come la parola data deve essere mantenuta dai principi
1 - Ognuno comprende quanto sia lodevole, in un Principe,
mantenere la parola data e vivere con lealtà e non con
l’inganno.
Ciononostante, si vede per esperienza, nei nostri tempi che
hanno compiuto grandi imprese i principi che hanno tenuto
poco conto della parola data e che con l’inganno hanno saputo
raggirare la mente degli uomini; e alla fine hanno superato
coloro che si sono fondati sulla lealtà.
2 - Dovete dunque sapere che due sono i modi di combattere:
l’uno, con le leggi; l’altro, con la forza.
Со временем от этой черты Сципиона пострадало бы и его
доброе имя, и слава — если бы он распоряжался
единолично; но он состоял под властью сената, и потому
это свойство его характера не только не имело вредных
последствий, но и послужило к вящей его славе.
Итак, возвращаясь к спору о том, что лучше: чтобы
государя любили или чтобы его боялись, скажу, что любят
государей по собственному усмотрению, а боятся — по
усмотрению государей, поэтому мудрому правителю
лучше рассчитывать на то, что зависит от него, а не от
кого-то другого; важно лишь ни в коем случае не
навлекать на себя ненависти подданных, как о том сказано
выше.
ГЛАВА XVIII
О ТОМ, КАК ГОСУДАРИ ДОЛЖНЫ ДЕРЖАТЬ СЛОВО
Излишне говорить, сколь похвальна в государе верность
данному слову, прямодушие и неуклонная честность.
Однако мы знаем по опыту, что в наше время великие
дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное
слово и умел, кого нужно, обвести вокруг пальца; такие
государи в конечном счете преуспели куда больше, чем те,
кто ставил на честность.
Надо знать, что с врагом можно бороться двумя
способами: во-первых, законами, во-вторых, силой.
Il primo è proprio dell’uomo, il secondo, delle bestie: ma
poiché il primo modo molte volte non basta, conviene ricorrere
al secondo.
È pertanto necessario che un Principe sappia usare bene sia le
qualità della bestia che quelle dell’uomo.
Per mezzo di un mito, questo principio è già stato fornito ai
Principi dagli antichi scrittori, quando hanno narrato che
Achille, e molti altri principi dell’antichità, furono affidati al
centauro Chirone perché li allevasse e li educasse tenendoli
sotto la sua disciplina. E avere un precettore metà bestia e metà
uomo, significa che un Principe deve saper usare l’una e l’altra
natura: e l’una senza l’altra non permette di mantenere il
potere.
3 - Essendo dunque un Principe nella necessità di saper usare
le qualità della bestia, di queste deve prendere ad esempio la
volpe e il leone. Perché il leone non sa difendersi dagli inganni
e la volpe non sa difendersi dai lupi violenti. Bisogna essere
volpe (astuti) per riconoscere gli inganni, e leone (forte) per
impaurire i lupi violenti.
Coloro che si limitano all’uso della forza non conoscono l’arte
di governare.
Pertanto un Principe accorto non può né deve mantenere la
parola data quando tale rispetto si potrebbe ritorcere contro di
lui e quando sono venute a mancare le ragioni che lo portarono
a promettere.
Se gli uomini fossero tutti buoni, questo precetto non sarebbe
buono; ma poiché sono cattivi e non manterrebbero la
promessa fatta a te, anche tu non devi mantenerla con loro.
Первый способ присущ человеку, второй — зверю; но так
как первое часто недостаточно, то приходится прибегать и
ко второму.
Отсюда следует, что государь должен усвоить то, что
заключено в природе и человека, и зверя.
Не это ли иносказательно внушают нам античные авторы,
повествуя о том, как Ахилла и прочих героев древности
отдавали на воспитание кентавру Хирону, дабы они
приобщились к его мудрости? Какой иной смысл имеет
выбор в наставники получеловека-полузверя, как не тот,
что государь должен совместить в себе обе эти природы,
ибо одна без другой не имеет достаточной силы?
Итак, из всех зверей пусть государь уподобится двум:
льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса — волков,
следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь
обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков.
Тот, кто всегда подобен льву, может не заметить капкана.
Из чего следует, что разумный правитель не может и не
должен оставаться верным своему обещанию, если это
вредит его интересам и если отпали причины, побудившие
его дать обещание.
Такой совет был бы недостойным, если бы люди честно
держали слово, но люди, будучи дурны, слова не держат,
поэтому и ты должен поступать с ними так же.
Né mai a un Principe mancarono pretesti plausibili per
mascherare l’inadempienza.
Di questo si potrebbero allegare infiniti esempi moderni, e
mettere in evidenza quante paci, quante promesse sono state
rese nulle e vane per infedeltà dei Principi: e colui che meglio
ha saputo usare le doti della volpe, s’è trovato meglio.
Ma è necessario saper mascherare bene queste doti ed essere
gran simulatore e dissimulatore: gli uomini sono tanto inesperti
e legati alle necessità del momento che colui che inganna
troverà sempre chi si lascerà ingannare.
4 - Non voglio tralasciarne uno tra gli esempi recenti.
Papa Alessandro VI non fece mai altro, non pensò mai ad
altro, che ad ingannare gli uomini, e sempre trovò uomini per
poterlo fare.
E non ci fu mai uomo che avesse maggiore efficacia di lui nel
promettere e con grandi giuramenti affermasse una cosa e che
la mantenesse meno; eppure sempre gli riuscirono gli inganni
secondo i suoi desideri perché conosceva bene quest’aspetto
dell’animo umano.
Un Principe, dunque, non deve necessariamente possedere
tutte le qualità soprascritte, ma deve dare l’impressione di
averle.
А благовидный предлог нарушить обещание всегда
найдется.
Примеров тому множество: сколько мирных договоров,
сколько соглашений не вступило в силу или пошло
прахом из-за того, что государи нарушали свое слово, и
всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью
натуру.
Однако натуру эту надо еще уметь прикрыть, надо быть
изрядным обманщиком и лицемером, люди же так
простодушны и так поглощены ближайшими нуждами,
что обманывающий всегда найдет того, кто даст себя
одурачить.
Из близких по времени примеров не могу умолчать об
одном.
Александр VI всю жизнь изощрялся в обманах, но каждый
раз находились люди, готовые ему верить.
Во всем свете не было человека, который так клятвенно
уверял, так убедительно обещал и так мало заботился об
исполнении своих обещаний. Тем не менее обманы всегда
удавались ему, как он желал, ибо он знал толк в этом деле.
Отсюда следует, что государю нет необходимости
обладать всеми названными добродетелями, но есть
прямая необходимость выглядеть обладающим ими.
Anzi, ardirò dicendo che, avendole ed osservandole sempre, si
rivelano dannose, e dando l’impressione di averle, gli sono
utili: come ad esempio sembrare pietoso, leale, umano, onesto,
religioso, ed esserlo anche di fatto; ma devi essere con l’animo
disposto in modo che, se ti sarà necessario non esserlo, possa e
sappia agire in modo esattamente contrario.
Bisogna intendere questo: che un Principe, e soprattutto un
Principe nuovo, non può osservare tutte quelle caratteristiche
in base alle quali gli uomini sono ritenuti buoni, essendo
spesso costretto, per mantenere lo Stato, a operare contro la
lealtà, contro la carità, contro l’umanità, contro la religione.
E perciò bisogna che abbia un animo pronto a prendere quella
strada dove il vento della fortuna e il mutare delle situazioni lo
indirizzano, e, come ho detto prima, potendo non ci si deve
allontanare dal fare del bene, ma saper fare del male se spinto
dalla necessità.
5 - Deve dunque un Principe fare grande attenzione affinchè
non gli esca mai di bocca una parola che non sia piena delle
cinque qualità sopra indicate, e sembri, a vederlo e a udirlo,
tutto pietà, tutto lealtà, tutto clemenza, tutto onestà, tutto
religione. E non c’è cosa più necessaria che bisogna mostrare
di avere quanto quest’ultima qualità.
In generale gli uomini giudicano più dalle apparenze che dalla
sostanza; perché a tutti è concesso di vedere, a pochi di toccare
con mano.
Дерзну прибавить, что обладать этими добродетелями и
неуклонно им следовать вредно, тогда как выглядеть
обладающим ими — полезно. Иначе говоря, надо являться
в глазах людей сострадательным, верным слову,
милостивым, искренним, благочестивым — и быть
таковым в самом деле, но внутренне надо сохранить
готовность проявить и противоположные качества, если
это окажется необходимо.
Следует понимать, что государь, особенно новый, не
может исполнять все то, за что людей почитают
хорошими, так как ради сохранения государства он часто
бывает вынужден идти против своего слова, против
милосердия, доброты и благочестия.
Поэтому в душе он всегда должен быть готов к тому,
чтобы переменить направление, если события примут
другой оборот или в другую сторону задует ветер
фортуны, то есть, как было сказано, по возможности не
удаляться от добра, но при надобности не чураться и зла.
Итак, государь должен бдительно следить за тем, чтобы с
языка его не сорвалось слова, не исполненного пяти
названных добродетелей. Пусть тем, кто видит его и
слышит, он предстает как само милосердие, верность,
прямодушие, человечность и благочестие, особенно
благочестие.
Ибо люди большей частью судят по виду, так как увидеть
дано всем, а потрогать руками — немногим.
Ognuno vede quello che tu sembri, pochi sanno quel che tu sei,
e questi pochi non ardiscono opporsi all’opinione dei molti,
che abbiano dalla loro parte l’autorità dello Stato; e nelle
azioni degli uomini, e soprattutto dei Principi, per i quali non
c’è un tribunale cui rivolgersi, si guarda al fine. Un Principe
operi, dunque, in modo da conquistare e mantenere il potere: i
mezzi saranno sempre giudicati onorevoli e lodati da ciascuno;
perché la plebe va sempre sedotta con le apparenze e coi
risultati conseguiti. La maggioranza della gente non è se non
plebe; e i pochi non contano quando i molti hanno dove
appoggiarsi.
Un Principe dei nostri tempi, del quale non è prudente fare il
nome, non predica mai altro che pace e lealtà, ed è
contrarissimo all’una e all’altra; e l’una e l’altra, se le avesse
rispettate, gli avrebbero più volte fatto perdere o la sua autorità
o lo Stato.
XIX
De contemptu et odio fugiendo
In che modo si abbia a fuggire lo essere sprezzato e odiato
Come evitare il disprezzo e l’odio
1 - Poiché ho esaminato le più importanti qualità, che avevo
già elencato, voglio ora trattare brevemente delle altre sulla
base di questo principio: il Principe, come in parte ho detto,
pensi ad evitare tutto quanto possa renderlo odioso e
disprezzabile, ed ogni volta che fuggirà queste due cose, avrà
adempiuto al suo dovere e non troverà nelle altre azioni
infamanti alcun pericolo.
Каждый знает, каков ты с виду, немногим известно, каков
ты на самом деле, и эти последние не посмеют оспорить
мнение большинства, за спиной которого стоит
государство. О действиях всех людей, а особенно
государей, с которых в суде не спросишь, заключают по
результату, поэтому пусть государи стараются сохранить
власть и одержать победу. Какие бы средства для этого ни
употребить, их всегда сочтут достойными и одобрят, ибо
чернь прельщается видимостью и успехом, в мире же нет
ничего, кроме черни, и меньшинству в нем не остается
места, когда за большинством стоит государство.
Один из нынешних государей, которого воздержусь
назвать, только и делает, что проповедует мир и верность,
на деле же тому и другому злейший враг; но если бы он
последовал тому, что проповедует, то давно лишился бы
либо могущества, либо государства.
ГЛАВА XIX
О ТОМ, КАКИМ ОБРАЗОМ ИЗБЕГАТЬ НЕНАВИСТИ И
ПРЕЗРЕНИЯ
Наиважнейшее из упомянутых качеств мы рассмотрели;
что же касается прочих, то о них я скажу кратко,
предварив рассуждение одним общим правилом.
Государь, как отчасти сказано выше, должен следить за
тем, чтобы не совершилось ничего, что могло бы вызвать
ненависть или презрение подданных. Если в этом он
преуспеет, то свое дело он сделал, и прочие его пороки не
представят для него никакой опасности.
Lo rende odioso, come già ho detto, soprattutto l’essere avido
e l’appropriarsi della roba e delle donne dei sudditi: da questo
deve dunque astenersi; e la maggioranza degli uomini vive
contenta ogni volta che non le si tolgono la roba o l’onore; così
resta solo da combattere contro l’ambizione di una minoranza
che si può tenere a freno in molti modi e con facilità.
Disprezzabile lo rende essere ritenuto volubile, incostante,
effeminato, pauroso, irresoluto: da questo un Principe deve
guardarsi come da un ostacolo insormontabile e fare in modo
che nelle sue azioni siano evidenti la magnanimità, il coraggio,
la fermezza, la gagliardia; e circa gli interessi privati dei
sudditi deve volere che la sua decisione sia irrevocabile, e si
mantenga in tale opinione, perché nessuno pensi né ad
ingannarlo né a raggirarlo.
2 - Quel Principe che offre di sé questa impressione è assai
stimato; e contro colui che gode di grande stima è difficile
congiurare o portare assalti, purché si sappia ch’egli è davvero
eccellente e rispettato dal suo popolo.
Un Principe deve avere due paure: una all’interno per conto
dei sudditi, e una all’esterno, per conto delle potenze straniere.
Ненависть государи возбуждают хищничеством и
посягательством на добро и женщин своих подданных.
Ибо большая часть людей довольна жизнью, пока не
задеты их честь или имущество; так что недовольным
может оказаться лишь небольшое число честолюбцев, на
которых нетрудно найти управу.
Презрение государи возбуждают непостоянством,
легкомыслием, изнеженностью, малодушием и
нерешительностью. Этих качеств надо остерегаться как
огня, стараясь, напротив, в каждом действии являть
великодушие, бесстрашие, основательность и твердость.
Решение государя касательно частных дел подданных
должны быть бесповоротными, и мнение о нем должно
быть таково, чтобы никому не могло прийти в голову, что
можно обмануть или перехитрить государя.
К правителю, внушившему о себе такое понятие, будут
относиться с почтением; а если известно, что государь
имеет выдающиеся достоинства и почитаем своими
подданными, врагам труднее будет напасть на него или
составить против него заговор.
Ибо государя подстерегают две опасности — одна
изнутри, со стороны подданных, другая извне — со
стороны сильных соседей.
Da questa si difende con un buon esercito e buoni alleati, e
sempre, se avrà un buon esercito avrà buoni alleati; e sempre,
quando sono in pace i rapporti con i potentati esterni, sarà
tranquilla la situazione interna, se già non è perturbata da una
congiura; e, quand’anche fosse attaccato dall’esterno, se si è
organizzato e comportato come ho detto, e non si perde
d’animo, sempre sosterrà ogni assalto, come ho detto che fece
lo spartano Nabide.
3 - Quanto ai sudditi, nel tempo in cui non subisce attacchi
dall’esterno, il Principe deve stare attento che non congiurino
in segreto: da questo si mette al sicuro evitando di essere
odiato o disprezzato e mantenendo il popolo soddisfatto di lui,
il che è indispensabile, come abbiamo detto precedentemente a
lungo.
Uno dei più potenti rimedi che ha un Principe contro le
congiure è quello di non farsi odiare dalla maggioranza dei
sudditi, perché sempre chi congiura crede di dare
soddisfazione al popolo con la morte del Principe; ma quando
ritiene che l’uccisione del Principe offenda il popolo, non ha il
coraggio di portare a termine l’impresa, perché infinite sono le
difficoltà che deve affrontare chi congiura.
С внешней опасностью можно справиться при помощи
хорошего войска и хороших союзников; причем тот кто
имеет хорошее войско, найдет и хороших союзников. А
если опасность извне будет устранена, то и внутри
сохранится мир, при условии, что его не нарушат тайные
заговоры. Но и в случае нападения извне государь не
должен терять присутствие духа, ибо, если образ его
действий был таков, как я говорю, он устоит перед любым
неприятелем, как устоял Набид Спартанский, о чем
сказано выше.
Что же касается подданных, то когда снаружи мир, то
единственное, чего следует опасаться, — это тайные
заговоры. Главное средство против них — не навлекать на
себя ненависти и презрения подданных и быть угодным
народу, чего добиться необходимо, как о том подробно
сказано выше.
Из всех способов предотвратить заговор самый верный —
не быть ненавистным народу. Ведь заговорщик всегда
рассчитывает на то, что убийством государя угодит
народу; если же он знает, что возмутит народ, у него не
хватит духа пойти на такое дело, ибо трудностям, с
которыми сопряжен всякий заговор, нет числа.
E per esperienza si vede che molte sono state le congiure, ma
poche hanno avuto buon fine, perché chi congiura non può
essere solo né può avere come compagni se non coloro che
egli crede malcontenti; e non appena hai aperto il tuo animo a
un malcontento, gli dai modo di poter essere contento
(denunciandoti), perché manifestamente lui ne può sperare
ogni tipo di beneficio; tanto che vedendo sicuro il guadagno da
parte del Principe e da parte della congiura incertezze e
pericoli, sarà davvero necessario che, per conservarti la sua
lealtà, sia o un raro amico, o veramente un ostinato nemico del
Principe.
4 - Riassumendo per arrivare alla sostanza, dico che dalla parte
di chi congiura c’è soltanto paura al momento dell’adesione,
preoccupazione di essere scoperti, presentimento della pena
che lo scoraggia; ma dalla parte del Principe ci sono la maestà
del principato, le leggi, l’appoggio degli amici e dello Stato
che lo difendono, tanto che, se aggiungiamo a tutto ciò anche il
favore popolare, è impossibile che qualcuno sia così temerario
che congiuri.
Perché se ordinariamente un congiurato deve temere prima
della esecuzione della congiura, in questo caso deve temere
anche dopo (avendo per nemico il popolo) aver compiuto la
congiura, non potendo per questo sperare di trovare un
qualsiasi rifugio.
5 - Di questa materia si potrebbero dare infiniti esempi; ma ne
basta soltanto uno accaduto nel tempo dei nostri padri.
Как показывает опыт, заговоры возникали часто, но
удавались редко. Объясняется же это тем, что заговорщик
не может действовать в одиночку и не может сговориться
ни с кем, кроме тех, кого полагает недовольными властью.
Но открывшись недовольному, ты тотчас даешь ему
возможность стать одним из довольных, так как, выдав
тебя, он может обеспечить себе всяческие блага. Таким
образом, когда с одной стороны выгода явная, а с другой
— сомнительная, и к тому же множество опасностей, то
не выдаст тебя только такой сообщник, который является
преданнейшим твоим другом или злейшим врагом
государя.
Короче говоря, на стороне заговорщика — страх,
подозрение, боязнь расплаты; на стороне государя —
величие власти, друзья и вся мощь государства; так что
если к этому присоединяется народное благоволение, то
едва ли кто-нибудь осмелится составить заговор.
Ибо заговорщику есть что опасаться и прежде совершения
злого дела, но в этом случае, когда против него народ, ему
есть чего опасаться и после, ибо ему не у кого будет
искать убежища.
По этому поводу я мог бы привести немало примеров, но
ограничусь одним, который еще памятен нашим отцам.
Messer Annibale Bentivoglio, nonno dell’Annibale oggi
vivente, era Principe di Bologna e fu ucciso dai Canneschi che
congiurarono contro di lui, e non rimase della sua famiglia altri
che messer Giovanni, che era in fasce; dopo tale omicidio il
popolo si ribellò e ammazzò tutti i Canneschi. E questo dipese
dal favore popolare di cui la famiglia dei Bentivoglio godeva
in quei tempi.
E tanto profondo era questo consenso che, dopo l’uccisione di
Annibale, non restando a Bologna nessun membro della
famiglia in grado di reggere lo Stato, avendo saputo che a
Firenze viveva un parente del Bentivoglio, ritenuto fino a quel
momento figlio di un fabbro, i Bolognesi si recarono in
Firenze, e gli affidarono il governo della città, che fu da lui
governata finché messer Giovanni raggiunse l’età adeguata per
il governo.
6 - Concludo, pertanto, che un Principe deve dare poca
importanza alle congiure quando conquista il favore del
popolo; ma quando questo gli è ostile o lo odia, il Principe
deve temere di ogni cosa e di ogni persona.
Gli Stati ben organizzati e i principi saggi hanno con ogni
diligenza cercato di non inasprire i nobili e di tener contento e
soddisfatto il popolo; e questo è uno dei compiti più importanti
del Principe.
7 - Fra i regni ben ordinati e governati dei tempi nostri c’è
quello di Francia.
In esso ci sono molte buone istituzioni, dalle quali dipendono
la libertà e la sicurezza del re; di esse la prima è il parlamento
con la sua autorità.
Мессер Аннибале Бентивольи, правитель Болоньи, дед
нынешнего мессера Аннибале, был убит заговорщиками
Каннески, и после него не осталось других наследников,
кроме мессера Джованни, который был еще в колыбели.
Тотчас после убийства разгневанный народ перебил всех
Каннески, ибо дом Бентивольи пользовался в то время
народной любовью.
И так она была сильна, что когда в Болонье не осталось
никого из Бентивольи, кто мог бы управлять
государством, горожане, прослышав о некоем человеке
крови Бентивольи, считавшемся ранее сыном кузнеца,
явились к нему во Флоренцию и вверили ему власть, так
что он управлял городом до тех самых пор, пока мессер
Джованни не вошел в подобающий правителю возраст.
В заключение повторю, что государь может не опасаться
заговоров, если пользуется благоволением народа, и
наоборот, должен бояться всех и каждого, если народ
питает к нему вражду и ненависть.
Благоустроенные государства и мудрые государи
принимали все меры к тому, чтобы не ожесточать знать и
быть угодными народу, ибо это принадлежит к числу
важнейших забот тех, кто правит.
В наши дни хорошо устроенным и хорошо управляемым
государством является Франция.
В ней имеется множество полезных учреждений,
обеспечивающих свободу и безопасность короля, из
которых первейшее — парламент с его полномочиями.
Perché colui che creò gli ordinamenti di quel regno,
conoscendo da una parte l’ambizione dei potenti e la loro
insolenza, credette che fosse necessario porre loro in bocca un
freno per farli rigar dritto, e dall’altra parte conoscendo l’odio
che la maggioranza della gente nutre verso i nobili fondato
sulla paura, e volendo rassicurarli, non volle che tutto questo
fosse una cura specifica del re, per evitargli quell’odio che
potrebbero avere i nobili contro di lui favorendo il popolo, o il
popolo favorendo i nobili; per questo costituì il Parlamento che
senza far carico al re delle sue decisioni punisse la nobiltà e
favorisse il popolo.
Non potè esserci un’istituzione migliore né più accorta né più
importante fonte di sicurezza per il re e il suo regno.
Da ciò si può trarre un’altra conseguenza degna di nota: che il
Principe deve far somministrare ad altri i provvedimenti
impopolari, e riservare a sé quelli più graditi.
Di nuovo concludo dicendo che un Principe deve avere
considerazione per i nobili, ma non farsi odiare dal popolo.
8 - A molti potrebbe sembrare, considerando la vita e la morte
di qualche imperatore romano, che questi siano esempi in
contrasto con l’opinione da me espressa, trovando che alcuni
sono vissuti sempre con dignità e hanno mostrato grande
coraggio eppure o hanno perso il potere o furono uccisi dai
congiurati.
Устроитель этой монархии, зная властолюбие и наглость
знати, считал, что ее необходимо держать в узде; с другой
стороны, зная ненависть народа к знати, основанную на
страхе, желал оградить знать. Однако он не стал вменять
это в обязанность королю, чтобы знать не могла обвинить
его в потворстве народу, а народ — в покровительстве
знати, и создал третейское учреждение, которое, не
вмешивая короля, обуздывает сильных и поощряет
слабых.
Трудно вообразить лучший и более разумный порядок,
как и более верный залог безопасности короля и
королевства.
Отсюда можно извлечь еще одно полезное правило, а
именно: что дела, неугодные подданным, государи
должны возлагать на других, а угодные — исполнять
сами.
В заключение же повторю, что государю надлежит
выказывать почтение к знати, но не вызывать ненависти в
народе.
Многие, пожалуй, скажут, что пример жизни и смерти
некоторых римских императоров противоречит
высказанному здесь мнению. Я имею в виду тех
императоров, которые, прожив достойную жизнь и явив
доблесть духа, либо лишились власти, либо были убиты
вследствие заговора.
Volendo pertanto rispondere a queste obiezioni, esaminerò le
qualità di alcuni imperatori, dimostrando che le cause della
loro caduta non furono diverse da quelle da me addotte; e in
parte indicherò quei fatti che sono importanti per chi si
interessa alla storia di quei tempi.
Mi basta prendere in considerazione gli imperatori che si
succedettero al potere da Marco Aurelio filosofo fino a
Massimino, i quali furono: Marco Aurelio, suo figlio
Commodo, Pertinace, Giuliano, Settimio Severo, suo figlio
Antonino Caracalla, Macrino, Eliogabalo, Alessandro Severo e
Massimino.
9 - E per prima cosa dobbiamo notare che, mentre negli altri
principati occorre contrastare l’ambizione dei potenti e
l’irriverenza dei popoli, gli imperatori romani dovevano
affrontare una terza difficoltà, cioè quella di sopportare la
crudeltà e l’avidità dei soldati.
E questa sopportazione era così difficile, che causò la caduta di
molti; era difficile, infatti, accontentare sia i soldati che il
popolo, perché il popolo amava la pace e per questo
preferivano i principi miti, mentre i soldati amavano un
Principe dall’animo bellicoso, insolente, crudele e rapace. E
queste cose volevano che lui esercitasse contro i popoli per
poter ricevere uno stipendio duplicato e sfogare la loro avidità
e crudeltà.
Желая оспорить подобные возражения, я разберу качества
нескольких императоров и докажу, что их привели к
крушению как раз те причины, на которые я указал выше.
Заодно я хотел бы выделить и все то наиболее
поучительное, что содержится в жизнеописании
императоров — преемников Марка, сына его Коммода,
Пертинакса, Юлиана, Севера, сына его Антонина
Каракаллы, Макрина, Гелиогабала, Александра и
Максимина.
Прежде всего надо сказать, что если обыкновенно
государям приходится сдерживать честолюбие знати и
необузданность народа, то римским императорам
приходилось сдерживать еще жестокость и алчность
войска.
Многих эта тягостная необходимость привела к гибели,
ибо трудно было угодить одновременно и народу, и
войску. Народ желал мира и спокойствия, поэтому
предпочитал кротких государей, тогда как солдаты
предпочитали государей воинственных, неистовых,
жестоких и хищных — но только при условии, что эти
качества будут проявляться по отношению к народу, так,
чтобы самим получать двойное жалованье и утолять свою
жестокость и алчность.
10 - Queste qualità (insolenza, crudeltà, rapacità) furono la
causa della rovina di quegli imperatori che, per natura e per
incapacità, non possedevano un prestigio abbastanza grande da
tenere a freno il popolo e l’esercito; la maggioranza degli
imperatori, soprattutto quelli che da semplici cittadini erano
arrivati al potere, conosciute le difficoltà originate dalle
diverse aspirazioni del popolo e dell’esercito scelsero di
soddisfare le aspettative dei soldati, dando scarsa importanza
all’ingiuria fatta al popolo.
E questo era un passo necessario perché, non potendo i
principi evitare di essere odiati da qualcuno, devono innanzi
tutto cercare di non farsi odiare dalla maggioranza dei sudditi;
e se non possono conseguire questo obiettivo, devono cercare
con ogni mezzo di non farsi odiare dalla maggioranza dei
potenti.
Per questo, gli imperatori, che da umili origini erano saliti al
potere, avevano bisogno di consensi straordinari, cercavano
l’appoggio fra i soldati, più che nel popolo; il che, tuttavia
tornava utile o no, a seconda se il Principe sapeva mantenere
alto il proprio prestigio fra i soldati.
Все это неизбежно приводило к гибели тех императоров,
которым не было дано — врожденными свойствами или
стараниями — внушать к себе такое почтение, чтобы
удержать в повиновении и народ, и войско. Большая часть
императоров — в особенности те, кто возвысился до
императорской власти, а не получил ее по наследству, —
оказавшись меж двух огней, предпочли угождать войску,
не считаясь с народом.
Но другого выхода у них и не было, ибо если государь не
может избежать ненависти кого-либо из подданных, то он
должен сначала попытаться не вызвать всеобщей
ненависти. Если же это окажется невозможным, он
должен приложить все старания к тому, чтобы не вызвать
ненависти у тех, кто сильнее.
Вот почему новые государи, особенно нуждаясь в
поддержке, охотнее принимали сторону солдат, нежели
народа. Но и в этом случае терпели неудачу, если не
умели внушить к себе надлежащего почтения.
11 - Da queste ragioni derivò che Marco Aurelio, Pertinace e
Alessandro Severo, essendo tutti di carattere mite, amanti della
giustizia, nemici delle crudeltà, umani e benevoli, ebbero tutti
una triste fine, eccetto Marco Aurelio.
Soltanto Marco Aurelio, infatti, visse e morì onoratissimo
perché ottenne il potere per diritto ereditario e non doveva
essere riconosciuto né dai soldati né dal popolo.
Inoltre, essendo dotato di molte virtù che lo rendevano degno
di essere venerato, mantenne sempre nel corso della sua vita i
soldati e il popolo ciascuno nei propri limiti e non fu mai
odiato né disprezzato.
Pertinace, invece, creato imperatore contro il volere dei
soldati, i quali, essendo abituati a vivere senza freni sotto
Commodo, non poterono tollerare quella vita onesta ch’egli
voleva imporre loro, avendo suscitato odio, ed essendosi
aggiunto disprezzo a quest’odio perché era vecchio, fu
eliminato nei primi tempi della sua amministrazione.
4 jure hereditario — по праву наследства (лат.)
По указанной причине из трех императоров — Марка,
Пертинакса и Александра, склонных к умеренности,
любящих справедливость, врагов жестокости, мягких и
милосердных, двоих постигла печальная участь.
Только Марк жил и умер в величайшем почете, ибо
унаследовал императорскую власть jure hereditario* 4 и не
нуждался в признании ее ни народом, ни войском.
Сверх того, он внушил подданным почтение своими
многообразными добродетелями, поэтому сумел удержать
в должных пределах и народ, и войско и не был ими ни
ненавидим, ни презираем.
В отличие от него Пертинакс стал императором против
воли солдат, которые, привыкнув к распущенности при
Коммоде, не могли вынести честной жизни, к которой он
принуждал их, и возненавидели его, а так как к тому же
они презирали его за старость, то он и был убит в самом
начале своего правления.
12 - E qui si deve osservare che uno si procura odio sia per
mezzo delle buone azioni, che di quelle scellerate; per questo,
come ho scritto precedentemente, un Principe che vuole
mantenere il potere, è spesso costretto a non essere buono;
perché, quando quella fazione, di cui tu credi aver bisogno per
mantenerti al potere - popolo, esercito o nobili che siano - è
corrotta, ti conviene assecondare le sue aspirazioni, e
soddisfarle, e in tal caso tutte le buone azioni che fai ti creano
soltanto odio.
Ma veniamo ad Alessandro Severo, che fu dotato di tanta
clemenza, che fra le altre lodi che gli sono state rivolte, c’è
questa: che nei quattordici anni in cui mantenne il potere, non
fu mai giustiziato nessuno senza che fosse stato processato;
eppure, essendo considerato effeminato e uomo che si lasciava
governare dall’autorità della madre Giulia Mamea, e per
questo suscitando disprezzo, l’esercito cospirò contro di lui e
lo ammazzò.
13 - Esaminando ora le opposte qualità di Commodo, di
Settimio Severo, di Antonino Caracalla e di Massimino, li
troverete crudelissimi e rapacissimi, perché, per dare
soddisfazione ai soldati, non si astennero da nessuna specie di
delitto che si potesse commettere contro il popolo; e tutti,
eccetto Settimio Severo, fecero una tragica fine.
Perché Settimio Severo possedeva capacità tanto grandi, che,
benché i popoli fossero da lui oppressi, potè sempre regnare
felicemente mantenendosi amici i soldati.
Здесь уместно заметить, что добрыми делами можно
навлечь на себя ненависть точно также, как и дурными,
поэтому государь, как я уже говорил, нередко вынужден
отступать от добра ради того, чтобы сохранить
государство, ибо та часть подданных, чьего расположения
ищет государь, — будь то народ, знать или войско, —
развращена, то и государю, чтобы ей угодить, приходится
действовать соответственно, и в этом случае добрые дела
могут ему повредить.
Но перейдем к Александру: кротость его, как
рассказывают ему в похвалу, была такова, что за
четырнадцать лет его правления не был казнен без суда ни
один человек. И все же он возбудил презрение, слывя
чересчур изнеженным и послушным матери, и был убит
вследствие заговора в войске.
В противоположность этим троим Коммод, Север,
Антонин Каракалла и Максимин отличались крайней
алчностью и жестокостью. Угрожая войску, они как могли
разоряли и притесняли народ, и всех их, за исключением
Севера, постигла печальная участь.
Север же прославился такой доблестью, что не утратил
расположения солдат до конца жизни и счастливо правил,
несмотря на то что разорял народ.
Le sue capacità, infatti, lo rendevano così ammirevole agli
occhi dei soldati e dei popoli, che questi rimanevano in
qualche modo attoniti e stupefatti, e quegli altri rispettosi e
soddisfatti.
E poichè le azioni di costui furono grandi e degne di nota in un
Principe nuovo, voglio mostrare brevemente quanto bene
seppe usare le qualità della volpe e del leone: le quali nature,
come ho detto precedentemente, un Principe deve
necessariamente imitare.
14 - Settimio Severo, avendo avuto prove della inettitudine
dell’imperatore Giuliano, convinse l’esercito, di cui era
condottiero in Slavonia, che era giusto andare a Roma a
vendicare la morte di Pertinace, che era stato ucciso dai
pretoriani.
Con questo pretesto, senza mostrare di aspirare all’impero,
mosse l’esercito contro Roma e arrivò in Italia prima che si
sapesse della sua partenza.
Arrivato a Roma, fu proclamato imperatore dall’impaurito
Senato e fece uccidere l’imperatore Marco Didio Giuliano.
Dopo un tale inizio, per impadronirsi dell’intero potere, a
Settimio Severo restavano due difficoltà: l’una in Asia, dove
Caio Pescennio Nigro, condottiero delle legioni asiatiche, si
era fatto proclamare imperatore, e l’altra in Occidente, dove si
trovava Decio Claudio Settimio Albino, anche lui aspirante
all’impero.
Доблесть его представлялась необычайной и народу, и
войску: народ она пугала и ошеломляла, а войску внушала
благоговение.
И так как все совершенное им в качестве нового государя
замечательно и достойно внимания, то я хотел бы, не
вдаваясь в частности, показать, как он умел уподобляться
то льву, то лисе, каковым, как я уже говорил, должны
подражать государи.
Узнав о нерадивости императора Юлиана, Север убедил
солдат, находившихся под его началом в Славонии, что их
долг идти в Рим отомстить за смерть императора
Пертинакса, убитого преторианцами.
Под этим предлогом он двинул войско на Рим, никому не
открывая своего намерения добиться императорской
власти, и прибыл в Италию прежде, чем туда донесся слух
о его выступлении.
Когда он достиг Рима, Сенат, испугавшись, провозгласил
его императором и приказал убить Юлиана.
Однако на пути Юлиана стояло еще два препятствия: в
Азии Песценний Нигер, глава азийского войска,
провозгласил себя императором, на западе соперником его
стал Альбин.
E, poiché riteneva pericoloso rivelarsi nemico di entrambi,
decise di attaccare Nigro e ingannare Albino.
A questi scrisse che, essendo stato proclamato imperatore dal
Senato, voleva dividere questa carica con lui; gli accordò il
titolo di Cesare e, con deliberazione del Senato, se lo associò
come collega al potere: tutte queste cose furono prese per vere
da Albino.
Ma, dopo che Settimio Severo, ebbe sconfitto e ucciso Nigro e
sedato la rivolta in Oriente, tornato a Roma si lamentò in
Senato di Albino che, poco riconoscente dei benefici ottenuti,
aveva cercato di ammazzarlo con l’inganno e per questo era
costretto ad andare a punire la sua ingratitudine.
Andò quindi a trovarlo in Francia e gli tolse il potere e la vita.
15 - Chi esaminerà dunque minutamente le azioni di costui, lo
troverà un ferocissimo leone e un’astutissima volpe; vedrà che
fu temuto e riverito da tutti, e non odiato dai soldati; e non si
meraviglierà se lui, Principe nuovo, avrà potuto mantenere
tanto potere; perché la sua grandissima reputazione lo protesse
sempre dall’odio che i popoli avrebbero potuto provare, a
causa delle sue rapine.
Выступить в открытую против обоих было опасно,
поэтому Север решил на Нигера напасть открыто, а
Альбина устранить хитростью.
Последнему он написал, что, будучи возведен Сенатом в
императорское достоинство, желает разделить с ним эту
честь, просит его принять титул Цезаря и по решению
Сената объявляет его соправителем. Тот все это принял за
правду.
Но после того, как войско Нигера было разбито, сам он
умерщвлен, а дела на востоке улажены, Север вернулся в
Рим и подал в Сенат жалобу: будто бы Альбин, забыв об
оказанных ему Севером благодеяниях, покушался на его
жизнь, почему он вынужден выступить из Рима, чтобы
покарать Альбина за неблагодарность.
После чего он настиг Альбина во Франции и лишил его
власти и жизни.
Вдумавшись в действия Севера, мы убедимся в том, что
он вел себя то как свирепейший лев, то как хитрейшая
лиса; что он всем внушил страх и почтение и не возбудил
ненависти войска. Поэтому мы не станем удивляться,
каким образом ему, новому государю, удалось так
упрочить свое владычество: разоряя подданных, он не
возбудил их ненависти, ибо был защищен от нее своей
славой.
Anche suo figlio Antonino Caracalla aveva qualità eccellenti
che lo rendevano ammirevole agli occhi dei popoli e gradito ai
soldati; perché era un uomo esperto dell’arte militare,
resistente ad ogni fatica, che disprezzava ogni cibo delicato e
ogni altra mollezza, qualità che lo facevano amare da tutte le
legioni.
Eppure la sua ferocia e la sua crudeltà furono così grandi e
inaudite, per aver, dopo infinite singole uccisioni, sterminato
gran parte del popolo di Roma e tutto quello di Alessandria,
che diventò odiosissimo a tutto il mondo, e cominciò a essere
temuto anche da quelli che gli stavano attorno: tanto che fu
ammazzato da un centurione in mezzo al suo esercito.
16 - E bisogna anche osservare che simili uccisioni, compiute
per decisione di un animo irremovibile, sono inevitabili da
parte dei principi, perché ogni persona che non si cura di
morire li può colpire.
Ma il Principe, comunque, deve temerle meno perché sono
rarissime.
Deve solo evitare di recar grave danno a qualcuno di coloro
dei quali si serve e che ha vicino a sè al servizio del principato:
come aveva fatto Antonino Caracalla, che aveva ucciso in
modo disonorante un fratello di quel centurione e ogni giorno
minacciava quest’ultimo, tenendolo tuttavia come sua guardia
del corpo: questo era un modo d’agire imprudente che avrebbe
potuto portare alla rovina, come gli accadde.
Сын его Антонин также был личностью замечательной и,
сумев поразить воображение народа, был угоден
солдатам. Он был истинный воин, сносивший любые
тяготы, презиравший изысканную пищу, чуждый
изнеженности, и за это пользовался любовью войска.
Но, проявив неслыханную свирепость и жестокость — им
было совершено множество убийств и истреблены все
жители Александрии и половина жителей Рима, — он стал
ненавистен всем подданным и даже внушил страх своим
приближенным, так что был убит на глазах своего войска
одним из центурионов.
Здесь уместно заметить, что всякий, кому не дорога
жизнь, может совершить покушение на государя, так что
нет верного способа избежать гибели от руки человека
одержимого.
Но этого не следует так уж бояться, ибо подобные
покушения случаются крайне редко.
Важно лишь не подвергать оскорблению окружающих
тебя должностных лиц и людей, находящихся у тебя в
услужении, то есть не поступать как Антонин, который
предал позорной смерти брата того центуриона, каждый
день грозил смертью ему самому, однако же продолжал
держать его у себя телохранителем. Это было безрассудно
и не могло не кончиться гибелью Антонина, что, как мы
знаем, и случилось.
17 - Ma passiamo a Commodo, al quale era molto facile
mantenere il potere, avendolo avuto per diritto ereditario,
essendo figlio di Marco Aurelio: gli sarebbe bastato solo
seguire le orme del padre, e avrebbe soddisfatto le aspettative
dei soldati e dei popoli; ma, essendo di animo crudele e
bestiale, per poter usare la sua rapacità contro i popoli cercò di
guadagnarsi i soldati con favori, permettendo loro di agire
senza freni; inoltre, non tenendo alla propria dignità col
discendere spesso nelle arene a combattere coi gladiatori, e
facendo altre cose vilissime e poco degne della maestà
imperiale, diventò spregevole agli occhi dei soldati.
Ed essendo odiato dall’una parte e disprezzato dall’altra fu
ucciso in una congiura ordita contro di lui.
18 - Ci resta da esporre delle qualità di Massimino; le legioni
proclamarono imperatore Massimino, uomo bellicosissimo,
disgustate dalla mitezza di Alessandro Severo, di cui ho
parlato prima, che venne ucciso.
Ma costui non mantenne il potere per molto tempo, perché due
cose lo resero odiato e disprezzato: l’una, di essere di umili
origini, avendo fatto il guardiano di pecore in Tracia (e questo
era notissimo ovunque e gli procurava un grande disprezzo
agli occhi di tutti); l’altra, l’aver ritardato, all’inizio del suo
principato, l’andata a Roma e la presa di possesso del trono
imperiale, aveva creato di sè l’opinione di essere crudelissimo
avendo commesso molte crudeltà per mezzo dei suoi
luogotenenti in Roma e in qualunque altra parte dell’impero.
Обратимся теперь к Коммоду. Будучи сыном Марка, он
мог без труда удержать власть, полученную им по
наследству. Если бы он шел по стопам отца, то этим всего
лучше угодил бы и народу, и войску, но, как человек
жестокий и низкий, он стал заискивать у войска и
поощрять в нем распущенность, чтобы с его помощью
обирать народ. Однако он возбудил презрение войска тем,
что унижал свое императорское достоинство, сходясь с
гладиаторами на арене, и совершал много других
мерзостей, недостойных императорского величия.
Ненавидимый одними и презираемый другими, он был
убит вследствие заговора среди его приближенных.
Остается рассказать о качествах Максимина. Это был
человек на редкость воинственный, и после того как
Александр вызвал раздражение войска своей
изнеженностью, оно провозгласило императором
Максимина.
Но править ему пришлось недолго, ибо он возбудил
ненависть и презрение войска тем, что, во-первых, пас
когда-то овец во Фракии — это обстоятельство, о котором
все знали, являлось позором в глазах его подданных; вовторых, провозглашенный императором, он отложил
выступление в Рим, где должен был принять знаки
императорского достоинства, и прославил себя
жестокостью, произведя через своих префектов
жесточайшие расправы в Риме и повсеместно.
Tanto che, mentre tutti erano in subbuglio a causa dello sdegno
per le umili origini della sua famiglia e dell’odio per la paura
della sua ferocia, si ribellò prima l’Africa, poi il Senato con
tutto il popolo di Roma: e tutta l’Italia cospirò contro di lui.
A questo si aggiunse il suo esercito, che, assediando Aquileia e
trovando difficoltà a espugnarla, turbato dalla sua crudeltà e
temendolo meno vedendo che aveva tanti nemici, lo ammazzò.
19 - Io non voglio trattare né di Eliogabalo, né di Macrino, né
di Giuliano, i quali, poichè erano del tutto spregevoli, vennero
subito uccisi; ma verrò alla conclusione di questo discorso.
E dico, che i principi dei nostri tempi hanno in minor misura
questa difficoltà di soddisfare i desideri dei soldati con modi
straordinari durante l’esercizio del loro potere; perché,
nonostante si debba avere qualche riguardo verso di loro,
tuttavia il problema si risolve presto perché nessuno di questi
principi possiede eserciti che stiano da lungo tempo insieme
con i governi e le amministrazioni delle provincie, come lo
erano le legioni dell’impero romano.
Per questo, se allora era necessario accontentare più i soldati
che i popoli, ciò avveniva perché i soldati erano più potenti dei
popoli; ora è più necessario a tutti i principi, eccetto che ai
Sultani della Turchia e dell’Egitto, accontentare più i popoli
che i soldati, perché i popoli sono più potenti di questi.
После этого презрение к нему за его низкое
происхождение усугубилось ненавистью, внушенной
страхом перед его свирепостью, так что против него
восстала сначала Африка, потом Сенат и весь римский
народ, и, наконец, в заговор оказалась вовлеченной вся
Италия.
К заговору примкнули его собственные солдаты,
осаждавшие Аквилею, которые были раздражены его
жестокостью и трудностями осады: видя, что у него много
врагов, они осмелели и убили императора.
Я не буду касаться Гелиогабала, Макрина и Юлиана как
совершенно ничтожных и неприметно сошедших
правителей, но перейду к заключению.
В наше время государям нет такой уж надобности
угрожать войску. Правда, войско и сейчас требует
попечения; однако эта трудность легко разрешима, ибо в
наши дни государь не имеет дела с солдатами, которые
тесно связаны с правителями и властями отдельных
провинций, как это было в Римской империи.
Поэтому если в то время приходилось больше угрожать
солдатам, ибо войско представляло большую силу, то в
наше время всем государям, кроме султанов, турецкого и
египетского, важнее угодить народу, ибо народ
представляет большую силу.
20 - Debbo escludere il sultano turco, perché tiene sempre
presso di sé dodicimila fanti e quindicimila cavalieri, dai quali
dipende la sicurezza e la potenza del suo regno; ed è necessario
che, messo in secondo piano ogni altro riguardo, quel Principe
se li mantenga amici.
Allo stesso modo il principato del Sultano d’Egitto: essendo
completamente in mano ai soldati, anche al Sultano conviene,
senza riguardo per il popolo, mantenerseli amici.
E dovete notare, che questo Stato del Sultano è diverso da tutti
gli altri principati, perché è simile al pontificato cristiano, che
non si può definire né un principato ereditario, né un
principato nuovo perché non i figli del vecchio Principe sono
eredi e mantengono il potere, ma chi è eletto alla suprema
carica da coloro che possiedono l’autorità per eleggerlo.
Ed essendo questa istituzione ormai radicata nel tempo, non
può neppure essere definita un principato nuovo, perché in
esso non ci sono alcune di quelle difficoltà che esistono nei
nuovi; perché, sebbene il Principe sia nuovo, gli ordinamenti
di quello stato sono vecchi, regolati per riceverlo come se si
trattasse di un Principe ereditario.
21 - Ma torniamo al nostro trattato.
Турецкий султан отличается от других государей тем, что
он окружен двенадцатитысячным пешим войском и
пятнадцатитысячной конницей, от которых зависит
крепость и безопасность его державы. Такой государь
поневоле должен, отложив прочие заботы, стараться быть
в дружбе с войском.
Подобным же образом султану египетскому, зависящему
от солдат, необходимо, хотя бы в ущерб народу, ладить со
своим войском.
Заметьте, что государство султана египетского устроено
не так, как все прочие государства, и сопоставимо лишь с
папством в христианском мире. Его нельзя назвать
наследственным, ибо наследниками султана являются не
его дети, а тот, кто избран в преемники особо на то
уполномоченными лицами.
Но его нельзя назвать и новым, ибо порядок этот заведен
давно, и перед султаном не встает ни одна из тех
трудностей, с которыми имеют дело новые государи.
Таким образом, несмотря на то, что султан в государстве
— новый, учреждения в нем — старые, и они
обеспечивают преемственность власти, как при обычном
ее наследовании.
Но вернемся к обсуждаемому предмету.
Dico che chiunque ragionerà sul discorso fatto, vedrà che o
l’odio o il disprezzo causarono la rovina degli imperatori sopra
nominati, e capirà anche da cosa è dipeso che parte di loro
agendo in un modo e parte in modo contrario, in qualunque
modo si sia comportato, uno di loro ebbe successo, gli altri
subirono una triste fine.
Perché a Pertinace e ad Alessandro Severo, che erano principi
nuovi, fu inutile e dannoso voler imitare Marco Aurelio, che
era diventato Principe per diritto ereditario; e allo stesso modo
a Caracalla, Commodo e Massimino è stato funesto imitare
Settimio Severo, non avendo doti tali sufficienti per seguirne le
orme.
Pertanto un Principe nuovo, in un principato nuovo, non può
imitare le azioni di Marco Aurelio, e non gli è neppure
necessario seguire le orme di Settimio Severo; ma deve
prendere da Settimio Severo quelle regole che sono necessarie
per fondare il suo Stato, e da Marco Aurelio quelle regole che
sono necessarie per conservare uno Stato che sia stato già reso
stabile e sicuro.
Capitolo XX
An arces et multa alia quae cotidie a principibus fiunt utilia an
inutilia sint
Se le fortezze e molte altre cose che ogni giorno si fanno dai
principi sono utili o no
Utilità o inutilità delle fortezze e di molte altre cose fatte ogni
giorno dai principi
Рассмотрев сказанное выше, мы увидим, что главной
причиной гибели императоров была либо ненависть к ним,
либо презрение, и поймем, почему из тех, кто действовал
противоположными способами, только двоим выпал
счастливый, а остальным несчастный конец.
Дело в том, что Пертинаксу и Александру, как новым
государям, было бесполезно и даже вредно подражать
Марку, ставшему императором по праву наследства, а
Коммоду и Максимину пагубно было подражать Северу,
ибо они не обладали той доблестью, которая позволяла бы
им следовать его примеру.
Соответственно, новый государь в новом государстве не
должен ни подражать Марку, ни уподобляться Северу, но
должен у Севера позаимствовать то, без чего нельзя
основать новое государство, а у Марка — то наилучшее и
наиболее достойное, что нужно для сохранения
государства, уже обретшего и устойчивость, и прочность.
ГЛАВА XX
О ТОМ, ПОЛЕЗНЫ ЛИ КРЕПОСТИ, И МНОГОЕ
ДРУГОЕ, ЧТО ПОСТОЯННО ПРИМЕНЯЮТ ГОСУДАРИ
1 - Alcuni principi, per conservare con sicurezza il potere,
hanno disarmato i loro sudditi; alcuni hanno tenuto divise in
fazioni le città sottomesse; altri hanno alimentato inimicizie
contro se stessi; altri ancora hanno cercato di procurarsi
l’appoggio di coloro che erano sospetti quando avevano
conquistato il potere; altri infine hanno edificato fortezze, o le
hanno diroccate e distrutte.
E, benché su tutti questi comportamenti non si possa esprimere
un giudizio tale da poter ricavare regole universali, se non si
analizzano le particolarità dei diversi Stati nei quali si
dovessero prendere simili decisioni, tuttavia tratterò
l’argomento in quel modo generalizzato che la materia stessa
consente.
2 - Mai è accaduto che un Principe nuovo abbia disarmato i
suoi sudditi; anzi, quando li ha trovati disarmati, sempre li ha
armati; perché armandoli, quelle armi diventano tue, diventano
fedeli coloro che ti sono sospetti, e coloro che ti erano fedeli lo
restano, e da sudditi che erano, diventano tuoi sostenitori.
E poiché non si possono armare tutti i sudditi, pur concedendo
benefici solo a quelli che tu hai armato, puoi stare più sicuro
anche con gli altri: e quella diversità di comportamento che
essi riconoscono di ricevere, li rende più obbligati verso di te,
mentre gli altri ti scusano perché giudicano che è necessario
che quelli armati siano più meritevoli in quanto corrono più
pericoli ed hanno maggiori doveri.
Одни государи, чтобы упрочить свою власть, разоружали
своих подданных, другие поддерживали раскол среди
граждан в завоеванных городах, одни намеренно
создавали себе врагов, другие предпочли добиваться
расположения тех, в ком сомневались, придя к власти;
одни воздвигали крепости, другие — разоряли их и
разрушали до основания.
Которому из этих способов следует отдать предпочтение,
сказать трудно, не зная, каковы были обстоятельства в тех
государствах, где принималось то или иное решение;
однако же я попытаюсь высказаться о них, отвлекаясь от
частностей настолько, насколько это дозволяется
предметом.
Итак, никогда не бывало, чтобы новые государи
разоружали подданных, — напротив, они всегда
вооружали их, если те оказывались не вооруженными, ибо
вооружая подданных, обретаешь собственное войско,
завоевываешь преданность одних, укрепляешь
преданность в других и таким образом обращаешь
подданных в своих приверженцев.
Всех подданных невозможно вооружить, но если отличить
хотя бы часть их, то это позволит с большой
уверенностью полагаться и на всех прочих. Первые, видя,
что им оказано предпочтение, будут благодарны тебе,
вторые простят тебя, рассудив, что тех и следует отличать,
кто несет больше обязанностей и подвергается большим
опасностям.
Ma allorché tu li disarmi, cominci a mancar loro di rispetto,
dimostrando di avere diffidenza nei loro confronti o per viltà o
per poca fiducia: e l’una e l’altra di queste opinioni fa nascere
odio contro di te.
E poichè tu non puoi restare disarmato, bisogna che ti rivolga
alla milizia mercenaria, che ha le qualità descritte sopra; e
quand’anche fosse buona, non potrebbe essere così numerosa
da difenderti contro nemici potenti e sudditi sospetti.
3 - Perciò, come ho già detto, un Principe nuovo, in un
principato nuovo, ha sempre armato i suoi sudditi. E la storia è
piena di questi esempi.
Ma quando un Principe conquista uno Stato nuovo da
annettere al suo vecchio Stato, allora è necessario disarmare
tutti, eccetto coloro che durante la conquista sono stati tuoi
sostenitori; e anche quelli, col tempo e con le occasioni, è
necessario renderli deboli e arrendevoli, e organizzarsi in
modo che le armi di tutto lo Stato siano in possesso di soldati
solamente tuoi che nello Stato tuo antico vivano vicino a te.
4 - Solevano dire i nostri antenati e coloro che erano ritenuti
saggi, che era necessario dominare Pistoia con le fazioni e Pisa
con le fortezze; e per questo alimentavano le discordie in
qualche città assoggettata, per possederle più facilmente.
Но, разоружив подданных, ты оскорбишь их недоверием и
проявишь тем самым трусость или подозрительность, а
оба эти качества не прощаются государям.
И так как ты не сможешь обойтись без войска, то
поневоле обратишься к наемникам, а чего стоит наемное
войско — о том уже шла речь выше; но, будь они даже
отличными солдатами, их сил недостаточно для того,
чтобы защитить тебя от могущественных врагов и
неверных подданных.
Впрочем, как я уже говорил, новые государи в новых
государствах всегда создавали собственное войско, что
подтверждается множеством исторических примеров.
Но если государь присоединяет новое владение к старому
государству, то новых подданных следует разоружить,
исключая тех, кто содействовал завоеванию, но этим
последним надо дать изнежиться и расслабиться, ведя
дело к тому, чтобы в конечном счете во всем войске
остались только коренные подданные, живущие близ
государя.
Наши предки, те, кого почитали мудрыми, говаривали, что
Пистойю надо удерживать раздорами, а Пизу —
крепостями, почему для укрепления своего владычества
поощряли распри в некоторых подвластных им городах.
Questo poteva essere ben fatto nei tempi in cui in Italia
esisteva un certo equilibrio politico; ma non credo che oggi si
possa dare questo come regola: perché non credo che le
divisioni interne abbiano mai fatto bene; anzi, accade
necessariamente che, con l’avvicinarsi del nemico, le città
divise cadano subito, perché sempre la fazione più debole si
unirà alle forze esterne, e l’altra non potrà resistere.
5 - I Veneziani, mossi, come io credo, dalle ragioni sopra
esposte, favorivano le fazioni dei guelfi e dei ghibellini nelle
città assoggettate; e benchè non permettessero che cittadini si
affrontassero a sangue, tuttavia alimentavano questi contrasti,
affinché, occupati a combattersi, non si unissero contro di loro.
Ma questo, come si è visto, non procurò loro vantaggi; perché
dopo la sconfitta di Vailate-Agnadello, subito una di quelle
fazioni prese coraggio e tolse loro tutti i possedimenti.
Simili metodi fanno capire la debolezza del Principe, perché in
un principato forte mai si permetteranno simili divisioni, in
quanto sono valide solo in tempo di pace potendosi, per mezzo
loro, più facilmente manovrare i sudditi; ma quando c’è una
guerra, un simile comportamento mostra la sua erroneità.
В те дни, когда Италия находилась в относительном
равновесии, такой образ действий мог отвечать цели. Но
едва ли подобное наставление пригодно в наше время, ибо
сомневаюсь, чтобы расколы когда-либо кончались
добром; более того, если подойдет неприятель, поражение
неминуемо, так как более слабая партия примкнет к
нападающим, а сильная — не сможет отстоять город.
Венецианцы поощряли вражду гвельфов и гибеллинов в
подвластных им городах — вероятно, по тем самым
причинам, какие я называю. Не доводя дело до
кровопролития, они стравливали тех и других, затем,
чтобы граждане, занятые распрей, не объединили против
них свои силы.
Но как мы видим, это не принесло им пользы: после
разгрома при Вайла сначала часть городов, а затем и все
они, осмелев, отпали от венецианцев.
Победные приемы изобличают, таким образом, слабость
правителя, ибо крепкая и решительная власть никогда не
допустит раскола; и если в мирное время они полезны
государю, так как помогают ему держать в руках
подданных, то в военное время пагубность их выходит
наружу.
6 - Senza dubbio i principi diventano grandi quando superano
le difficoltà e le opposizioni mosse contro di loro: e perciò la
fortuna, soprattutto quando vuol far diventare grande un
Principe nuovo che rispetto a un Principe ereditario ha più
bisogno di acquistar prestigio, fa nascere contro di lui dei
nemici e li induce ad attaccarlo affinchè abbia la possibilità di
superarle e salire più in alto su per quella scala che i nemici gli
hanno dato.
Perciò, molti credono che un Principe saggio deve, quando ne
ha l’occasione, alimentare con astuzia qualche inimicizia,
affinchè, dopo averla annientata gliene derivi una maggiore
grandezza.
7 - Hanno i principi, e soprattutto quelli nuovi, trovato più
fedeltà e utilità in coloro che, quando è cominciato il loro
potere, consideravano sospetti, che nei sostenitori avuti
all’inizio.
Pandolfo Petrucci, signore di Siena, governava lo Stato più con
quelli che all’inizio gli erano parsi sospetti, che con gli altri.
Ma questo comportamento non può essere generalizzato,
perché varia secondo la situazione degli Stati.
Dirò solo questo: che sempre il Principe con facilità
grandissima può conquistare quegli uomini che nei primi tempi
del suo principato nuovo erano stati nemici, ma avevano il
punto debole nel fatto che per sopravvivere avevano bisogno
di un appoggio: e questi sono tanto più spinti a servirlo con
lealtà, quanto più è necessario cancellare coi fatti quella
opinione sfavorevole che si aveva di loro.
Без сомнения государи обретают величие, когда
одолевают препятствия и сокрушают недругов, почему
фортуна, — в особенности если она желает возвеличить
нового государя, которому признание нужней, чем
наследному, — сама насылает ему врагов и принуждает
вступить с ними в схватку для того, чтобы, одолев их, он
по подставленной ими лестнице поднялся как можно
выше.
Однако многие полагают, что мудрый государь и сам
должен, когда позволяют обстоятельства, искусно
создавать себе врагов, чтобы, одержав над ними верх,
явиться в еще большем величии.
Нередко государи, особенно новые, со временем
убеждаются в том, что более преданные и полезные для
них люди — это те, кому они поначалу не доверяли.
Пандольфо Петруччи, властитель Сиены, правил своим
государством, опираясь более на тех, в ком раньше
сомневался, нежели на всех прочих.
Но тут нельзя говорить отвлеченно, ибо все меняется в
зависимости от обстоятельств.
Скажу лишь, что расположением тех, кто поначалу был
врагом государя, ничего не стоит заручиться в том случае,
если им для сохранения своего положения требуется его
покровительство. И они тем ревностнее будут служить
государю, что захотят делами доказать превратность
прежнего о них мнения.
E così il Principe trae maggior utile da questi che non da
coloro i quali, servendolo con troppa confidenza, trascurano i
suoi affari.
8 - E poiché la materia lo richiede, non voglio tralasciare di
ricordare, al Principe che ha conquistato di recente uno Stato
con il favore di cittadini che vi appartengono, di considerare
bene quale ragione abbia spinto ad aiutarlo quei cittadini che lo
hanno favorito; e se la ragione non fosse una devozione
naturale verso di lui, ma solo il fatto che non si contentavano
di quello Stato, con fatica e grande difficoltà se li potrà
mantenere amici, perché gli sarà impossibile accontentarli.
Ed esaminando bene il motivo di questo, con gli esempi tratti
dalla storia antica e moderna, vedrà che gli sarà molto più
facile farsi amici coloro che si contentavano del precedente
regime ed erano suoi nemici, che coloro i quali, essendone
insoddisfatti, gli diventarono amici e l’aiutarono ad occuparlo.
9 - È stata consuetudine dei principi, per poter mantenere lo
Stato con maggior sicurezza, edificare fortezze, che
funzionassero come briglia e freno nei confronti di coloro che
pensassero di attaccarlo, e che costituissero un rifugio sicuro
nel caso di un improvviso attacco.
Io approvo questo modo di difendersi, perché usato fin
dall’antichità: nondimeno, nei nostri tempi, si è visto che
messer Niccolò Vitelli, per conservare il suo Stato, ha
smantellato due fortezze in Città di Castello.
Таким образом, они всегда окажутся полезнее для
государя, нежели те, кто, будучи уверен в его
благоволении, чрезмерно печется о своем благе.
И так как этого требует обсуждаемый предмет, то я желал
бы напомнить государям, пришедшим к власти с
помощью части граждан, что следует вдумываться в
побуждения тех, кто тебе помогал, и если окажется, что
дело не в личной приверженности, а в недовольстве
прежним правлением, то удержать их дружбу будет
крайне трудно, ибо удовлетворить таких людей
невозможно.
Если на примерах из древности и современной жизни мы
попытаемся понять причину этого, то увидим, что всегда
гораздо легче приобрести дружбу тех, кто был доволен
прежней властью и потому враждебно встретил нового
государя, нежели сохранить дружбу тех, кто был
недоволен прежней властью и потому содействовал
перевороту.
Издавна государи ради упрочения своей власти возводят
крепости, дабы ими, точно уздою и поводьями,
сдерживать тех, кто замышляет крамолу, а также дабы
располагать надежным убежищем на случай внезапного
нападения врага.
Могу похвалить этот ведущийся издавна обычай. Однако
в нашей памяти мессер Николо Вителли приказал срыть
две крепости в Читта ди Кастелло, чтобы удержать в
своих руках город.
Guidobaldo, duca di Urbino, ritornato nei suoi dominii, dai
quali era stato cacciato da Cesare Borgia, distrusse dalle
fondamenta tutte le fortezze di quella provincia; e ritenne che
senza di esse gli sarebbe stato più difficile perdere di nuovo il
suo Stato.
I Bentivoglio, ritornati a Bologna, si comportarono in modo
simile.
Le fortezze, dunque, sono utili oppure no secondo le
circostanze; se in qualche caso ti giovano, in altri ti
danneggiano.
Si può riassumere l’argomento in questo modo. 10 - Il Principe
che ha paura più dei suoi sudditi che dei nemici esterni, deve
costruire le fortezze; ma chi ha più paura dei nemici esterni che
dei suoi sudditi, deve lasciarle perdere.
Alla famiglia degli Sforza ha procurato e procurerà più danni il
castello di Milano, edificato da Francesco Sforza, che
qualunque altra ribellione in quello Stato.
Tuttavia la migliore fortezza che esista è il non essere odiati
dal popolo: perché anche se possiedi le fortezze, queste non ti
salvano, se sei odiato dal popolo, perché ai popoli che hanno
preso in mano le armi, non mancano mai forestieri che li
soccorrano.
Гвидо Убальдо, вернувшись в свои владения, откуда его
изгнал Чезаре Борджа, разрушил до основания все
крепости этого края, рассудив, что так ему будет легче
удержать государство.
Семейство Бентивольи, вернувшись в Болонью, поступило
подобным же образом.
Из чего следует, что полезны крепости или нет — зависит
от обстоятельств, и если в одном случае они во благо, то в
другом случае они во вред.
Разъясню подробнее: тем государям, которые больше
боятся народа, нежели внешних врагов, крепости полезны;
а тем из них, кто больше боится внешних врагов, чем
народа, крепости не нужны.
Так семейству Сфорца замок в Милане, построенный
герцогом Франческо Сфорца, нанес больший урон, нежели
все беспорядки, случившиеся в государстве.
Поэтому лучшая из всех крепостей — не быть
ненавистным народу: какие крепости ни строй, они не
спасут, если ты ненавистен народу, ибо когда народ
берется за оружие, на подмогу ему всегда явятся
чужеземцы.
Nei nostri tempi si è visto che non sono state utili ad alcun
Principe, se non alla contessa di Forlì Caterina Sforza quando
fu ucciso il marito, il conte Girolamo Riario; perché mediante
la fortezza poté evitare l’assalto popolare e aspettare il
soccorso da Milano e riprendere il potere: e quei tempi allora
non davano l’occasione propizia che il forestiero potesse
venire in aiuto del popolo; ma in seguito valsero a poco alla
contessa le fortezze, quando l’assaltò Cesare Borgia e il popolo
ostile si unì allo straniero.
Pertanto, allora e prima, sarebbe stato più sicuro per lei non
essere odiata dal popolo che possedere le fortezze.
Considerate, dunque, tutte queste cose io loderò chi costruirà
le fortezze e chi non le costruirà, e biasimerò chiunque,
affidandosi alle fortezze, non riterrà importante essere odiati
dai popoli.
Capitolo XXI
Quod Principem deceat ut egregius habeatur
Che si conviene a un Principe perché sia stimato
Quel che deve fare un Principe per farsi stimare
1 - Niente procura tanta autorità a un Principe quanto il
compiere grandi imprese guerresche e azioni magnanime e
liberali.
Noi abbiamo nei nostri tempi l’esempio di Ferdinando
d’Aragona, attuale re di Spagna.
В наши дни от крепостей никому не было пользы, кроме
разве графини Форли, после смерти ее супруга, графа
Джироламо; благодаря замку ей удалось укрыться от
восставшего народа, дождаться помощи из Милана и
возвратиться к власти; время же было такое, что никто со
стороны не мог оказать поддержку народу; но
впоследствии и ей не помогли крепости, когда ее замок
осадил Чезаре Борджа и враждебный ей народ примкнул к
чужеземцам.
Так что для нее было бы куда надежнее и тогда, и раньше,
не возводить крепости, а постараться не возбудить
ненависти народа.
Итак, по рассмотрении всего сказанного выше, я одобрю и
тех, кто строит крепости, и тех, кто их не строит, но осужу
всякого, кто, полагаясь на крепости, не озабочен тем, что
ненавистен народу.
ГЛАВА XXI
КАК НАДЛЕЖИТ ПОСТУПАТЬ ГОСУДАРЮ, ЧТОБЫ
ЕГО ПОЧИТАЛИ
Ничто не может внушить к государю такого почтения, как
военные предприятия и необычайные поступки.
Из нынешних правителей сошлюсь на Фердинанда
Арагонского, короля Испании.
Costui può essere definito quasi un Principe nuovo perché, da
re debole che era, è diventato, per fama e per gloria, il primo re
dei Cristiani: e, se esaminerete le sue azioni, le troverete tutte
grandissime, e qualcuna straordinaria.
Agli inizi del suo regno, attaccò Granada, e quell’impresa fu il
fondamento del suo potere.
Prima di tutto, egli la compì in un momento di pace interna, e
senza il timore di essere frenato; con quell’impresa tenne
occupati gli animi dei baroni di Castiglia i quali, pensando a
quella guerra, non s’interessarono più ai cambiamenti interni; e
intanto in quel modo lui acquistava potere e prestigio sui
baroni, che non se ne rendevano conto.
Poté mantenere le truppe coi danari della Chiesa e del popolo,
e con quella guerra gettare le basi per la creazione della sua
milizia, che poi gli ha procurato onore.
Oltre a questo, per poter intraprendere imprese ancora più
grandi, servendosi sempre della religione come pretesto,
realizzò una decisione crudele, ammantata di pietà religiosa,
cacciando dal suo regno i Marrani, e spogliandoli: e questo
esempio non può essere dei più compassionevoli né dei più
rari.
Col medesimo pretesto religioso assaltò l’Africa, conquistò il
regno di Napoli e ultimamente ha attaccato la Francia: e così
sempre ha compiuto grandi azioni guerresche e ordito
importanti azioni diplomatiche che hanno tenuto i sudditi con
l’animo sospeso e pieno di ammirazione, occupati nell’attesa
del loro esito.
Его можно было бы назвать новым государем, ибо, слабый
вначале, он сделался по славе и блеску первым королем
христианского мира; и все его действия исполнены
величия, а некоторые поражают воображение.
Основанием его могущества послужила война за Гренаду,
предпринятая вскоре после вступления на престол.
Прежде всего, он начал войну, когда внутри страны было
тихо, не опасаясь, что ему помешают, и увлек ею
кастильских баронов так, что они, занявшись войной,
забыли о смутах; он же тем временем, незаметно для них,
сосредоточил в своих руках всю власть и подчинил их
своему влиянию.
Деньги на содержание войска он получил от Церкви и
народа и, пока длилась война, построил армию, которая
впоследствии создала ему славу.
После этого, замыслив еще более значительные
предприятия, он, действуя опять-таки как защитник
религии, сотворил благочестивую жестокость: изгнал
марранов и очистил от них королевство — трудно
представить себе более безжалостный и в то же время
более необычайный поступок.
Под тем же предлогом он захватил земли в Африке,
провел кампанию в Италии и, наконец, вступил в войну с
Францией. Так он обдумывал и осуществлял великие
замыслы, держа в постоянном восхищении и напряжении
подданных, поглощенно следивших за ходом событий.
E queste sue azioni si sono succedute l’una all’altra in modo
da non dare mai tempo, fra l’una e l’altra, di poter tramare con
calma contro di lui.
2 - Giova molto a un Principe anche in politica interna
compiere azioni che siano rare ed eccezionali, simili a quelle
che si narrano di messer Bernabò Visconti di Milano, quando
si ha a che fare con qualcuno che ha fatto qualcosa di
straordinario nella vita civile, in bene o in male, e trovare un
modo, di cui si deve parlare molto, per premiarlo o per punirlo.
E soprattutto un Principe si deve ingegnare in ogni sua azione
di crearsi una fama di uomo autorevole e di eccellente
intelligenza.
3 - Un Principe è stimato anche quando si presenta come vero
amico e vero nemico, cioè quando risolutamente si rivela in
favore di qualcuno contro un altro. Questa determinazione sarà
sempre più utile che il restar neutrale; se due potenti tuoi vicini
si fanno guerra, o essi sono dotati di tali capacità che, vincendo
uno di loro, tu devi temere il vincitore, o no.
In ognuno di questi due casi ti sarà sempre più utile uscire allo
scoperto e combattere coraggiosamente; perché, nel primo
caso, se non esci allo scoperto, sei sempre preda di chi vince,
con piacere e soddisfazione di colui che è stato sconfitto e non
hai motivi o elementi che ti difendano o ti offrano un riparo.
Perché chi vince non vuole amici sospetti, che non lo aiutino
nelle avversità; chi perde non ti dà protezione, perché tu non
hai voluto con le armi in mano correre il rischio.
И все эти предприятия так вытекали одно из другого, что
некогда было замыслить что-либо против самого государя.
Величию государя способствуют также необычайные
распоряжения внутри государства, подобные тем, которые
приписываются мессеру Бернабо да Милано, иначе
говоря, когда кто-либо совершает что-либо значительное в
гражданской жизни, дурное или хорошее, то его полезно
награждать или карать таким образом, чтобы это
помнилось как можно дольше.
Но самое главное для государя — постараться всеми
своими поступками создать себе славу великого человека,
наделенного умом выдающимся.
Государя уважают также, когда он открыто заявляет себя
врагом или другом, то есть когда он без колебаний
выступает за одного против другого — это всегда лучше,
чем стоять в стороне. Ибо когда двое сильных правителей
вступают в схватку, то они могут быть таковы, что
возможный победитель либо опасен для тебя, либо нет.
В обоих случаях выгоднее открыто и решительно
вступить в войну. Ибо в первом случае, не вступив в
войну, ты станешь добычей победителя к радости и
удовлетворению побежденного, сам же ни у кого не
сможешь получить защиты: победитель отвергнет
союзника, бросившего его в несчастье, а побежденный не
захочет принять к себе того, кто не пожелал с оружием в
руках разделить его участь.
4 - Antioco era arrivato in Grecia, chiamato dagli Etoli per
cacciare i Romani. Antioco inviò ambasciatori agli Achei, che
erano amici dei Romani, per incoraggiarli a rimanere neutrali;
d’altra parte i Romani li incitavano a prendere le armi per loro.
Nell’assemblea degli Achei, arrivò il momento di deliberare su
questa materia; l’ambasciatore di Antioco li invitò a restare
neutrali, ma alle sue parole l’ambasciatore romano rispose:
«Quod autem isti dicunt non interponendi vos bello, nihil
magis alienum rebus vestris est; sine gratia, sine dignitate,
praemium victoris eritis». ("Al contrario: non c’è niente di più
estraneo ai vostri interessi di ciò che questi dicono, di non
intervenire nella guerra; senza riconoscenza, senza dignità,
sarete bottino del vincitore" - ndr).
5 - E sempre succederà che chi non ti è amico ti chiederà di
esser neutrale, e colui che ti è amico ti chiederà di scoprirti con
le armi.
E i principi irresoluti, per evitare i pericoli presenti, seguono il
più delle volte la via della neutralità, e nella maggior parte dei
casi perdono il potere.
Антиох, которого этолийцы призвали в Грецию, чтобы
прогнать римлян, послал своих ораторов к ахейцам,
союзникам римлян, желая склонить ахейцев к
невмешательству. Римляне, напротив, убеждали ахейцев
вступить в войну.
Тогда, чтобы решить дело, ахейцы созвали совет, легат
Антиоха призывал их не браться за оружие, римский легат
говорил так: «Quod autem isti dicunt non interponendi vos
bello, nihil magis alienum rebus vestris est; sine gratia, sine
dignitate, praemium victoris eritis».* 5.
И всегда недруг призывает отойти в сторону, тогда как
друг зовет открыто выступить за него с оружием в руках.
Нерешительные государи, как правило, выбирают
невмешательство, чтобы избежать ближайшей опасности,
и, как правило, это приводит их к крушению.
5 Quod autem isti dicunt non interponendi vos bello, nihil magis alienum rebus vestris est; sine gratia, sine dignitate, praemium victoris eritis.
— Что до решения, которое предлагается вам как наилучшее и наивыгоднейшее для вашего государства, а именно не вмешиваться в войну, то нет для вас ничего
худшего, ибо, приняв это решение, без награды и без чести станете добычей победителя (лат.)
Ma quando il Principe si schiera apertamente da una parte e
colui con cui sei alleato vince, anche se è potente e tu conservi
il tuo potere a sua discrezione, egli si sente obbligato verso di
te e si crea un legame di natura affettiva: gli uomini non sono
mai così disonesti che ti possano opprimere con un esempio
così grave di ingratitudine.
Inoltre, le vittorie non sono mai così definitive che il vincitore
possa comportarsi senza alcun rispetto, soprattutto sul piano
della giustizia.
Ma se colui col quale ti allei viene sconfitto, tu sei accolto da
lui; e finchè può ti aiuta, e diventi compagno d’una fortuna che
può risorgere.
Nel secondo caso, quando coloro che si combattono sono di
qualità tale che tu non debba temere il vincitore, è ancora più
grande la prudenza di allearsi, perché tu determini la rovina di
uno, con l’aiuto di chi lo dovrebbe salvare, se fosse savio; e
vincendo rimane nelle tue mani perché sarebbe stato
impossibile vincere senza il tuo aiuto.
6 - Bisogna a questo punto precisare che un Principe deve
sapere che non deve mai allearsi con uno più potente di lui, per
attaccare altri, se non quando la necessità lo costringe, come si
è detto prima; perché vincendo rimani in suo potere, e i
principi debbono evitare, per quanto possono, di sottostare
all’arbitrio altrui.
Зато если ты бесстрашно примешь сторону одного из
воюющих, и твой союзник одержит победу, то, как бы ни
был он могуществен и как бы ты от него ни зависел, он
обязан тебе — люди же не настолько бесчестны, чтобы
нанести удар союзнику, выказав столь явную
неблагодарность.
Кроме того, победа никогда не бывает полной в такой
степени, чтобы победитель мог ни с чем не считаться и в
особенности — мог попрать справедливость.
Если же тот, чью сторону ты принял, проиграет войну, он
примет тебя к себе и, пока сможет, будет тебе помогать,
так что ты станешь собратом по несчастью тому, чье
счастье, возможно, еще возродится.
Во втором случае, когда ни одного из воюющих не
приходится опасаться, примкнуть к тому или к другому
еще более благоразумно. Ибо с помощью одного ты
разгромишь другого, хотя тому, будь он умнее, следовало
бы спасать, а не губить противника, а после победы ты
подчинишь союзника своей власти, он же благодаря твоей
поддержке неминуемо одержит победу.
Здесь уместно заметить, что лучше избегать союза с теми,
кто сильнее тебя, если к этому не понуждает
необходимость, как о том сказано выше. Ибо в случае
победы сильного союзника ты у него в руках, государи же
должны остерегаться попадать в зависимость к другим
государям.
I Veneziani si unirono con la Francia contro il duca di Milano,
e potevano evitare di stringere quell’intesa, da cui derivò la
loro rovina.
Ma quando l’intesa non può essere evitata (come accadde ai
Fiorentini allorchè il Papa e la Spagna andarono ad assaltare
con gli eserciti la Lombardia), allora il Principe vi deve aderire
per le ragioni suddette.
Né qualche Stato creda di prendere sempre la decisione sicura;
anzi, pensi sempre che sia insicura; perché è nell’ordine delle
cose che cercando di evitare un inconveniente si cada in un
altro; la prudenza consiste nel saper riconoscere le qualità
degli inconvenienti, e prendere per buono il meno sciagurato.
7 - Un Principe deve mostrarsi anche amante delle arti e dei
mestieri, ospitando gli uomini eccellenti nell’arte loro ed
onorando gli uomini geniali in un’arte.
Inoltre deve rassicurare i suoi sudditi perché possano esercitare
tranquillamente le proprie attività nel commercio, in
agricoltura e in ogni altro campo del lavoro umano, in modo
che uno non tema di arricchire i suoi possedimenti nel timore
che gli siano tolti o un altro di iniziare un commercio per paura
delle tasse. Deve anche preparare incentivi per chiunque voglia
intraprendere queste attività e pensi in ogni modo di far
progredire la sua città o il suo Stato.
Oltre a questo deve, in momenti prestabiliti dell’anno, far
divertire il popolo con feste e spettacoli.
Венецианцы, к примеру, вступили в союз с Францией
против Миланского герцога, когда могли этого избежать,
следствием чего и явилось их крушение.
Но если нет возможности уклониться от союза, как
обстояло дело у флорентийцев, когда папа и Испания
двинули войска на Ломбардию, то государь должен
вступить в войну, чему причины я указал выше.
Не стоит лишь надеяться на то, что можно принять
безошибочное решение, наоборот, следует заранее
примириться с тем, что всякое решение сомнительно, ибо
это в порядке вещей, что, избегнув одной неприятности,
попадаешь в другую. Однако в том и состоит мудрость,
чтобы, взвесив все возможные неприятности, наименьшее
зло почесть за благо.
Государь должен также выказывать себя покровителем
дарований, привечать одаренных людей, оказывать почет
тем, кто отличился в каком-либо ремесле или искусстве.
Он должен побуждать граждан спокойно предаваться
торговле, земледелию и ремеслам, чтобы одни
благоустраивали свои владения, не боясь, что эти
владения у них отнимут, другие — открывали торговлю,
не опасаясь, что их разорят налогами; более того, он
должен располагать наградами для тех, кто заботится об
украшении города или государства.
Он должен также занимать народ празднествами и
зрелищами в подходящее для этого время года.
E poiché ogni città è divisa in corporazioni e classi, deve tener
conto di queste associazioni, partecipando talvolta alle loro
riunioni, dando di sè esempio di umanità e munificenza, e
mantenendo sempre intatta la maestà della sua dignità, perché
questa non deve mancare mai in nessuna circostanza.
Capitolo XXII
De his quos a secretis Principes habent
De’ Secretari ch’ e’ Principi hanno appresso di loro
I ministri del Principe
1 - Non è di scarsa importanza, per un Principe, la scelta dei
ministri, i quali risultano idonei o no secondo l’accortezza del
Principe.
La prima opinione che ci si fa delle capacità di un Principe, è
osservare gli uomini di cui egli si circonda; e quando questi
sono valenti e leali, può essere sempre giudicato saggio,
perché ha saputo riconoscere gli uomini all’altezza del loro
compito ed è stato in grado di conservare la loro fedeltà; ma
quando non sono così sempre ci si forma un cattivo giudizio su
di lui, perché il primo errore che commette, lo commette in
questa scelta.
Non c’era nessuno che conoscesse messer Antonio Giordani da
Venafro come ministro di Pandolfo Petrucci, Principe di Siena,
che non giudicasse Pandolfo un uomo valentissimo, perché lo
aveva come suo ministro.
Уважая цехи, или трибы, на которые разделен всякий
город, государь должен участвовать иногда в их
собраниях и являть собой пример щедрости и
великодушия, но при этом твердо блюсти свое
достоинство и величие, каковые должны присутствовать в
каждом его поступке.
ГЛАВА XXII
О СОВЕТНИКАХ ГОСУДАРЕЙ
Немалую важность имеет для государя выбор советников,
а каковы они будут, хороши или плохи, — зависит от
благоразумия государей.
Об уме правителя первым делом судят по тому, каких
людей он к себе приближает; если это люди преданные и
способные, то можно всегда быть уверенным в его
мудрости, ибо он сумел распознать их способности и
удержать их преданность. Если же они не таковы, то и о
государе заключат соответственно, ибо первую
оплошность он уже совершил, выбрав плохих
помощников.
Из тех, кто знал мессера Антонио да Венафро, помощника
Пандольфо Петруччо, правителя Сиены, никто не
усомнился бы в достоинствах и самого Пандольфо,
выбравшего себе такого помощника.
2 - Esistono tre generi di cervelli: il primo capisce da solo, il
secondo capisce quel che un altro intuisce, il terzo non capisce
né da solo né per mezzo di altri; il primo è eccellentissimo, il
secondo eccellente e il terzo inutile; per cui necessariamente
bisogna ammettere che se Pandolfo Petrucci non apparteneva
al primo tipo, apparteneva al secondo: perché, ogni volta che
uno ha l’intelligenza di conoscere il bene o il male che uno fa,
benché non abbia spirito d’iniziativa, riconosce le azioni
sbagliate e giuste del ministro, esalta le prime, corregge le
seconde; e il ministro non può sperare di ingannarlo e si
mantiene fedele.
3 – Comunque c’è un metodo infallibile per sapere come un
Principe possa riconoscere le qualità di un ministro.
Quando tu vedi il ministro pensare più a sé che a te, e ricercare
in tutte le azioni il suo utile, questi non sarà mai un buon
ministro e non te ne potrai mai fidare: perché chi ha nelle mani
lo Stato di un Principe, non deve pensare mai a sé, ma sempre
al Principe, e non ricordargli mai cose che non lo riguardano.
Ибо умы бывают трех родов: один все постигает сам;
другой может понять то, что постиг первый; третий — сам
ничего не постигает и постигнутого другим понять не
может. Первый ум — выдающийся, второй —
значительный, третий — негодный. Из сказанного
неопровержимо следует, что ум Пандольфо был если не
первого, то второго рода. Ибо когда человек способен
распознать добро и зло в делах и в речах людей, то, не
будучи сам особо изобретательным, он сумеет отличить
дурное от доброго в советах своих помощников и за
доброе вознаградит, а за дурное — взыщет; да и
помощники его не понадеются обмануть государя и будут
добросовестно ему служить.
Есть один безошибочный способ узнать, чего стоит
помощник.
Если он больше заботится о себе, чем о государе, и во
всяком деле ищет своей выгоды, он никогда не будет
хорошим слугой государю, и тот никогда не сможет на
него положиться. Ибо министр, в чьих руках дела
государства, обязан думать не о себе, а о государе, и не
являться к нему ни с чем, что не относится до государя.
D’altra parte il Principe, per mantenerlo fedele, deve pensare al
ministro, onorandolo, vincolandolo a sè, dandogli una parte
negli onori e negli incarichi di responsabilità, affinché si renda
conto che non può fare a meno del Principe e che i molti onori
non gli facciano desiderare altri onori, la molte ricchezze non
gli facciano desiderare altre ricchezze, e i molti incarichi gli
facciano temere cambiamenti politici.
Quando dunque i ministri, e il Principe nei confronti dei
ministri, si comportano in questo modo, possono aver fiducia
l’uno nell’altro e se accade altrimenti ci saranno conseguenze
dannose o per l’uno o per l’altro.
Capitolo XXIII
Quomodo adulatores sint fugiendi
In che modo si abbino a fuggire li adulatori
Come evitare gli adulatori
1 - Non voglio tralasciare una questione importante e un errore
dal quale i principi si difendono con difficoltà, se non sono
prudentissimi e se non hanno scelto un buon ministro.
E riguarda gli adulatori, di cui le corti sono piene; perché gli
uomini si compiacciono tanto delle proprie azioni e in un
modo da ingannarsi da sè, che difficilmente riescono a salvarsi
da questa peste; e chi volesse difendersene corre il rischio di
diventare spregevole.
Но и государь со своей стороны должен стараться
удержать преданность своего министра, воздавая ему по
заслугам, умножая его состояние, привязывая его к себе
узами благодарности, разделяя с ним обязанности и
почести, чтобы тот видел, что государь не может без него
обходиться, и чтобы, имея достаточно богатств и
почестей, не возжелал новых богатств и почестей, а также
чтобы, занимая разнообразные должности, убоялся
переворотов.
Когда государь и его министр обоюдно ведут себя таким
образом, они могут быть друг в друге уверены, когда же
они ведут себя иначе, это плохо кончается либо для
одного, либо для другого.
ГЛАВА XXIII
КАК ИЗБЕЖАТЬ ЛЬСТЕЦОВ
Я хочу коснуться еще одного важного обстоятельства, а
именно одной слабости, от которой трудно уберечься
правителям, если их не отличает особая мудрость и знание
людей.
Я имею в виду лесть и льстецов, которых во множестве
приходится видеть при дворах государей, ибо люди так
тщеславны и так обольщаются на свой счет, что с трудом
могут уберечься от этой напасти. Но беда еще и в том, что
когда государь пытается искоренить лесть, он рискует
навлечь на себя презрение.
Perché non c’è altro modo di difendersi dall’adulazione, se non
quello che gli uomini capiscano che non ti offendono se ti
dicono la verità; ma quando ognuno può dirti la verità, ti
manca il rispetto.
2 - Pertanto, un Principe prudente deve comportarsi in un terzo
modo, scegliendo all’interno del suo Stato delle persone sagge
e dare solo a queste il libero arbitrio di dirgli la verità e solo su
quelle questioni che sono espressamente poste da lui, e non su
altro; ma deve interrogarli toccando ogni problema, udire le
loro opinioni e poi deliberare da sè, a modo suo; con i
consiglieri riuniti e con ciascuno di loro singolarmente deve
comportarsi in modo che ognuno sappia che quanto più
liberamente si parlerà, tanto più gli sarà gradito; al di fuori di
loro, non deve ascoltare nessuno, andare avanti nella decisione
presa ed essere fermo nelle sue deliberazioni.
Chi si comporta diversamente, o va in rovina a causa degli
adulatori o cambia spesso decisione col variare dei pareri con
la conseguenza che fa nascere da questo scarsa stima nei suoi
confronti.
3 - Voglio a questo proposito citare un esempio recente.
Prete Luca Rinaldi, uomo di fiducia di Massimiliano attuale
imperatore, parlando di sua maestà disse ch’egli non si
consigliava con nessuno e non faceva mai nulla a modo suo; e
questo dipendeva dal fatto che l’imperatore teneva una
condotta opposta a quel che ho detto prima.
Ибо нет другого способа оградить себя от лести, как
внушив людям, что, если они выскажут тебе всю правду,
ты не будешь на них в обиде, но когда каждый сможет
говорить тебе правду, тебе перестанут оказывать должное
почтение.
Поэтому благоразумный государь должен избрать третий
путь, а именно: отличив нескольких мудрых людей, им
одним предоставить право высказывать все, что они
думают, но только о том, что ты сам спрашиваешь и ни о
чем больше; однако спрашивать надо обо всем и
выслушивать ответы, решение же принимать самому и по
своему усмотрению. На советах с каждым из советников
надо вести себя так, чтобы все знали, что чем
безбоязненнее они выскажутся, тем более угодят
государю; но вне их никого не слушать, а прямо идти к
намеченной цели и твердо держаться принятого решения.
Кто действует иначе, тот либо поддается лести, либо,
выслушивая разноречивые советы, часто меняет свое
мнение, чем вызывает неуважение подданных.
Сошлюсь на один современный пример.
Отец Лука, доверенное лицо императора Максимилиана,
говоря о его величестве, заметил, что тот ни у кого совета
не просит, но по-своему тоже не поступает именно оттого,
что его образ действий противоположен описанному
выше.
Poiché l’imperatore è uomo riservato, non comunica a nessuno
i suoi progetti e non chiede un parere su di essi; ma non
appena, mettendoli in atto, cominciano ad essere svelati e
conosciuti, cominciano ad essere criticati da quelli che ha
intorno; e l’imperatore, arrendevole, li cambia.
Da ciò deriva che le cose che egli fa un giorno, le distrugge il
giorno dopo, e non si capisce mai quello che vuole né si può
fare affidamento sulle sue deliberazioni.
4 - Pertanto, un Principe deve consigliarsi sempre, ma quando
vuole lui, non quando vogliono gli altri; anzi, deve togliere a
chiunque il coraggio di consigliarlo su qualche cosa se non
glielo chiede; ma deve porre spesso domande ai suoi
consiglieri, e poi, intorno alle cose su cui ha fatto domande,
essere paziente ascoltatore del vero; anzi, se capisce che
qualcuno, per qualsiasi motivo non gli dice nulla, deve
preoccuparsene.
Molti credono che un Principe, che offre di sè un’opinione di
saggezza, sia ritenuto così non per la sua indole, ma per i buoni
consigli che riceve dalle persone che ha vicino: ma senza
dubbio si ingannano.
Questa è una regola generale che non sbaglia mai: un Principe,
che non sia saggio di per sè, non può essere ben consigliato, se
già per caso non si sia affidato a un solo consigliere che lo
consigliasse in tutto e che fosse uomo molto avveduto.
Ибо император человек скрытный, намерений своих
никому не поверяет, совета на их счет не спрашивает. Но
когда по мере осуществления они выходят наружу, то те,
кто его окружают, начинают их оспаривать, и государь,
как человек слабый, от них отступается.
Поэтому начатое сегодня назавтра отменяется, и никогда
нельзя понять, чего желает и что намерен предпринять
император, и нельзя положиться на его решение.
Таким образом, государь всегда должен советоваться с
другими, но только когда он того желает, а не когда того
желают другие; и он должен осаживать всякого, кто
вздумает, непрошеный, подавать ему советы. Однако сам
он должен широко обо всем спрашивать, о спрошенном
терпеливо выслушивать правдивые ответы и, более того,
проявлять беспокойство, замечая, что кто-либо почемулибо опасается творить ему правду.
Многие полагают, что кое-кто из государей, слывущих
мудрыми, славой своей обязаны не себе самим, а добрым
советам своих приближенных, но мнение это ошибочно.
Ибо правило, не знающее исключений, гласит: государю,
который сам не обладает мудростью, бесполезно давать
благие советы, если только такой государь случайно не
доверится мудрому советнику, который будет принимать
за него все решения.
Questo caso potrebbe anche essere possibile, ma durerebbe
poco, perché quel governatore, in breve tempo, gli toglierebbe
il potere; e se chiede pareri a più d’un consigliere, un Principe
che non sia saggio, non riceverà mai consigli concordi, né sarà
mai in grado di metterli insieme da sè; ognuno dei consiglieri
penserà al proprio interesse e il Principe non saprà conoscere i
consiglieri capaci né correggere quelli che sbagliano.
E non si potranno trovare consiglieri diversi da quelli che
pensano al loro interesse, perché gli uomini sempre ti
serviranno male se non sono costretti dalle necessità a operare
bene.
Perciò possiamo concludere dicendo che i buoni consigli, da
qualunque parte arrivino, conviene che nascano sempre dalla
saggezza del Principe, e non la saggezza del Principe dai buoni
consigli.
Capitolo XXIV
Cur Italiae Principes regnum amiserunt
Per qual cagione li Principi di Italia hanno perso li Stati loro
Perché i Principi d’Italia hanno perso il potere
1 - Le regole descritte sopra, praticate con intelligenza, fanno
sembrare ereditario un Principe nuovo, e lo rendono subito più
sicuro e più stabile nel suo Stato come se si fosse insediato da
lungo tempo.
Un Principe nuovo, infatti, è molto più osservato nelle sue
azioni di uno ereditario, e quando queste sono giudicate valide,
conquistano gli uomini e li vincolano molto più della antichità
della dinastia.
Но хотя подобное положение и возможно, ему скоро
пришел бы конец, ибо советник сам сделался бы
государем. Когда же у государя не один советник, то, не
обладая мудростью, он не сможет примирить
разноречивые мнения; кроме того, каждый из советников
будет думать лишь о собственном благе, а государь этого
не разглядит и не примет меры.
Других же советников не бывает, ибо люди всегда дурны,
пока их не принудит к добру необходимость.
Отсюда можно заключить, что добрые советы, кто бы их
ни давал, родятся из мудрости государей, а не мудрость
государей родится из добрых советов.
ГЛАВА XXIV
ПОЧЕМУ ГОСУДАРИ ИТАЛИИ ЛИШИЛИСЬ СВОИХ
ГОСУДАРСТВ
Если новый государь разумно следует названным
правилам, он скоро утвердится в государстве и
почувствует себя в нем прочнее и увереннее, чем если бы
получил власть по наследству.
Ибо новый государь вызывает большее любопытство, чем
наследный правитель, и если действия его исполнены
доблести, они куда больше захватывают и привлекают
людей, чем древность рода.
Perché gli uomini sono coinvolti più dalle cose presenti che da
quelle del passato, e quando nel presente realizzano il loro
interesse, sono soddisfatti e non cercano altro; anzi,
organizzeranno ogni difesa per lui, purché non venga meno ai
suoi compiti.
In tal modo egli avrà una doppia gloria: di aver dato inizio a un
principato nuovo, e di averlo reso importante e corroborato con
buone leggi, buon esercito, buone deliberazioni, come ha una
doppia vergogna chi, nato Principe, ha perduto lo Stato per la
sua scarsa saggezza.
2 - E se consideriamo quei signori che nei nostri tempi, in
Italia, hanno perduto lo Stato, come il re di Napoli, il duca di
Milano, e altri, si troverà in essi, per prima cosa, un difetto
comune che riguarda l’esercito, per le ragioni di cui abbiamo
parlato a lungo precedentemente; poi si vedrà che qualcuno di
loro o avrà avuto come nemico il popolo o, se avrà avuto
amico il popolo, non ha saputo mettere i nobili in condizione
di non nuocere: perché senza questi difetti non si perdono gli
Stati che hanno tanta forza e che possono mettere in campo un
esercito.
Filippo il Macedone, non il padre di Alessandro, ma quello che
fu sconfitto da Tito Quinzio Flaminino, possedeva uno Stato
non molto vasto, rispetto alla grandezza dei Romani e dei
Greci che lo attaccarono: eppure, poiché era esperto di cose
militari e sapeva tenersi amico il popolo e difendersi dai nobili,
sostenne contro di loro per più anni la guerra: e, se alla fine
perse il dominio di qualche città, riuscì comunque a conservare
il regno.
Ведь люди гораздо больше заняты сегодняшним днем, чем
вчерашним, и если в настоящем обретают благо, то
довольствуются им и не ищут другого; более того, они
горой станут за нового государя, если сам он будет
действовать надлежащим образом.
И двойную славу стяжает тот, кто создаст государство и
укрепит его хорошими законами, хорошими союзниками,
хорошим войском и добрыми примерами; так же как
двойным позором покроет себя тот, кто, будучи рожден
государем, по неразумию лишится власти.
Если мы обратимся к тем государям Италии, которые
утратили власть, таким, как король Неаполитанский,
герцог Миланский и другие, то мы увидим, что наиболее
уязвимым их местом было войско, чему причины
подробно изложены выше. Кроме того, некоторые из них
либо враждовали с народом, либо, расположив к себе
народ, не умели обезопасить себя со стороны знати. Ибо
там, где нет подобных изъянов, государь не может
утратить власть, если имеет достаточно сил, чтобы
выставить войско.
Филипп Македонский, не отец Александра Великого, а
тот, что был разбит Титом Квинцием, имел небольшое
государство по сравнению с теми великими, что на него
напали, — Римом и Грецией, но, будучи воином, а также
умея расположить к себе народ и обезопасить себя от
знати, он выдержал многолетнюю войну против римлян и
греков и хотя потерял под конец несколько городов, зато
сохранил за собой царство.
3 - Pertanto, questi nostri principi che per molti anni hanno
mantenuto il potere nel loro Stato, non accusino la fortuna, ma
la loro inettitudine, se lo hanno poi perso: perché, non avendo
mai, nei tempi di pace, pensato che la situazione può ribaltarsi
(e il non prevedere la tempesta durante la bonaccia è un difetto
comune fra gli uomini), quando poi vennero i momenti
difficili, pensarono a fuggire e non a difendersi; e sperarono
che i popoli, irritati dall’insolenza dei vincitori, li
richiamassero.
E questa risoluzione è buona quando ne mancano altre; ma è
certamente un male aver trascurato gli altri rimedi per quello,
perché nessuno dovrebbe mai cadere credendo che ci sarà
qualcuno pronto a soccorrerlo.
E questo, o non avviene, o, se avviene, non ti offre sicurezza,
sia perché la tua difesa è stata vile sia perché il tuo rialzarti
non dipende da te.
E sono buone, sicure e durature, solamente quelle difese che
dipendono solo da te e dalle tue capacità.
Capitolo XXV
Quantum fortuna in rebus humanis possit et quomodo illi sit
occurrendum
Quanto possa la fortuna nelle cose umane e in che modo se li
abbia a resistere
Il potere della fortuna nelle cose umane e il modo di resisterle
Так что пусть те из наших государей, кто, властвуя много
лет, лишился своих государств, пеняют не на судьбу, а на
собственную нерадивость. В спокойное время они не
предусмотрели возможных бед — по общему всем людям
недостатку в затишье не думать о буре, — когда же
настали тяжелые времена, они предпочли бежать, а не
обороняться, понадеявшись на то, что подданные,
раздраженные бесчинством победителей, призовут их
обратно.
Если нет другого выхода, хорош и такой, плохо лишь
отказываться ради него от всех прочих точно так же, как
не стоит падать, полагаясь на то, что тебя поднимут.
Даже если тебя и выручат из беды, это небезопасно для
тебя, так как ты окажешься в положении зависимом и
унизительном.
А только те способы защиты хороши, основательны и
надежны, которые зависят от тебя самого и от твоей
доблести.
ГЛАВА XXV
КАКОВА ВЛАСТЬ СУДЬБЫ НАД ДЕЛАМИ ЛЮДЕЙ И
КАК МОЖНО ЕЙ ПРОТИВОСТОЯТЬ
1 - Non mi è ignoto che molti hanno avuto e hanno l’opinione
che le vicende del mondo siano governate dalla fortuna e da
Dio in un modo che gli uomini non possano modificarle con la
loro prudenza; anzi, non vi abbiano modo di difendersene; e
per questo potrebbero credere che sarebbe inutile affaticarsi
molto nelle cose, ma lasciarsi guidare dalla sorte.
Questa è stata l’opinione più diffusa ai tempi nostri, per le
grandi variazioni delle vicende che si sono viste e che si
vedono ogni giorno, al di fuori di ogni umana congettura.
E pensando a questo, anche io, qualche volta, mi sono, almeno
in parte, inclinato verso la loro opinione.
2 - Nondimeno, affinché il nostro libero arbitrio non sia
cancellato, reputo che possa essere vero che la fortuna sia
arbitra della metà delle azioni nostre, ma anche che lei ci lasci
governare l’altra metà, o quasi.
E paragono la fortuna a uno di quei fiumi disastrosi che,
quando s’infuriano, allagano pianure, abbattono alberi ed
edifici, strappano masse di terra da una parte e le trascinano da
un’altra; ciascuno fugge davanti a loro senza potervi opporre
ripari in nessun modo.
La consapevolezza che i fiumi siano fatti così non impedisce
però che gli uomini, nei periodi di bel tempo, vi provvedano
con ripari e con argini, in modo che, gonfiandosi poi, o le
acque possano essere smaltite attraverso dei canali, o la loro
forza distruttiva non sia né così sfrenata né così dannosa.
Я знаю, сколь часто утверждалось раньше и утверждается
ныне, что всем в мире правят судьба и Бог, люди же с их
разумением ничего не определяют и даже ничему не
могут противостоять; отсюда делается вывод, что незачем
утруждать себя заботами, а лучше примириться со своим
жребием.
Особенно многие уверовали в это за последние годы,
когда на наших глазах происходят перемены столь
внезапные, что всякое человеческое предвидение
оказывается перед ними бессильно.
Иной раз и я склоняюсь к общему мнению, задумываясь о
происходящем.
И однако, ради того, чтобы не утратить свободу воли, я
предположу, что, может быть, судьба распоряжается лишь
половиной всех наших дел, другую же половину, или
около того, она предоставляет самим людям.
Я уподобил бы судьбу бурной реке, которая,
разбушевавшись, затопляет берега, валит деревья, крушит
жилища, вымывает и намывает землю: все бегут от нее
прочь, все отступают перед ее напором, бессильные его
сдержать.
Но хотя бы и так, — разве это мешает людям принять
меры предосторожности в спокойное время, то есть
возвести заграждения и плотины так, чтобы, выйдя из
берегов, река либо устремилась в каналы, либо остановила
свой безудержный и опасный бег?
3 - Similmente accade con la fortuna, la quale dimostra tutta la
sua potenza là dove non c’è un talento umano predisposto a
resisterle, e dirige i suoi colpi là dove sa che non sono stati
preparati gli argini e i ripari per contenerla.
Se prendete in esame l’Italia che è la sede di queste variazioni
e il luogo dove esse hanno cominciato a manifestarsi, la
vedrete come una campagna senza argini e senza alcun riparo:
perché se fosse governata da principi con adeguate doti, come
la Germania, la Spagna e la Francia, o l’inondazione non
avrebbe prodotto tante profonde variazioni, o non sarebbe
arrivata.
E quel che ho detto, vorrei che bastasse quanto all’opporsi in
generale alla fortuna.
4 - Ma, entrando più addentro nei particolari, dico che si può
vedere come oggi un Principe mantiene il potere e domani lo
perde, senza che noi vediamo ch’egli abbia mutato modi di
governare o doti politiche: questo credo che dipenda
soprattutto dai motivi che sono stati lungamente esaminati fino
ad ora, cioè che un Principe che si basa unicamente sulla
fortuna perde il potere non appena questa cambia.
Credo anche che riesca a mantenere il potere colui che adatta i
modi del suo governare alla qualità dei tempi, e allo stesso
modo non riesca a mantenere il potere colui che non sa
adattare ai tempi il suo modo di governare.
То же и судьба: она являет свое всесилие там, где
препятствием ей не служит доблесть, и устремляет свой
напор туда, где не встречает возведенных против нее
заграждений.
Взгляните на Италию, захлестнутую ею же вызванным
бурным разливом событий, и вы увидите, что она подобна
ровной местности, где нет ни плотин, ни заграждений. А
ведь если бы она была защищена доблестью, как
Германия, Испания и Франция, этот разлив мог бы не
наступить или по крайней мере не причинить столь
значительных разрушений.
Этим, я полагаю, сказано достаточно о противостоянии
судьбе вообще.
Что же касается, в частности, государей, то нам
приходится видеть, как некоторые из них, еще вчера
благоденствовавшие, сегодня лишаются власти, хотя, как
кажется, не изменился ни весь склад их характера, ни
какое-либо отдельное свойство. Объясняется это, я
полагаю, теми причинами, которые были подробно
разобраны выше, а именно тем, что если государь всецело
полагается на судьбу, он не может выстоять против ее
ударов.
Я думаю также, что сохраняют благополучие те, чей образ
действий отвечает особенностям времени, и утрачивают
благополучие те, чей образ действий не отвечает своему
времени.
5 - Vediamo infatti che gli uomini, per raggiungere il fine che
si sono proposto, vale a dire la fama e la ricchezza, si
comportano nei modi più diversi; uno con prudenza, l’altro con
impeto; uno con violenza, l’altro con astuzia; uno con
pazienza, l’altro con impazienza; e ciascuno di questi modi
può permettere di raggiungere il fine che si voleva
raggiungere.
Vediamo pure che di due persone prudenti, una raggiunge il
suo scopo e l’altra no. E analogamente vediamo che due
persone possono prosperare con due caratteri diversi, essendo
l’una prudente e l’altra impetuosa: tutto dipende dalla qualità
dei tempi e dal fatto che i tempi si accordino o no con
l’operato umano.
Da ciò deriva quel che ho detto: che due persone, diversamente
operando, sortiscono il medesimo effetto, mentre due altre,
operando allo stesso modo, l’una raggiunge il suo fine e l’altra
no.
6 - Il variare del buon esito delle azioni del Principe dipende
anche da questo: se uno si comporta con prudenza e pazienza e
i tempi che richiedono queste qualità si accordano col suo
comportamento, allora ha successo; ma se i tempi e le vicende
mutano, egli rovina se non mutano anche i suoi
comportamenti.
Ибо мы видим, что люди действуют по-разному, пытаясь
достичь цели, которую каждый ставит перед собой, то
есть богатства и славы: один действует осторожностью,
другой натиском; один — силой, другой — искусством;
один — терпением, другой — противоположным
способом, и каждого его способ может привести к цели.
Но иной раз мы видим, что хотя оба действовали
одинаково, например, осторожностью, только один из
двоих добился успеха, и наоборот, хотя каждый
действовал по-своему: один осторожностью, другой
натиском, — оба в равной мере добились успеха. Зависит
же это именно от того, что один образ действий совпадает
с особенностями времени, а другой — не совпадает.
Поэтому бывает так, что двое, действуя по-разному,
одинаково добиваются успеха, а бывает так, что двое
действуют одинаково, но только один из них достигает
цели.
От того же зависят и превратности благополучия: пока для
того, кто действует осторожностью и терпением, время и
обстоятельства складываются благоприятно, он
процветает, но стоит времени и обстоятельствам
перемениться, как процветанию его приходит конец, ибо
он не переменил своего образа действий.
Ma non si trova un uomo così prudente che sappia adattarsi ai
cambiamenti; sia perché non ci si può allontanare dalla propria
inclinazione naturale, sia perché, avendo sempre prosperato
mantenendo un certo comportamento, non si persuade ad
abbandonarlo.
Perciò un uomo giudizioso, quando è il momento di essere
impetuoso, non sa farlo, per cui non riesce a mantenere il
potere; infatti, se uno riuscisse a mutare coi tempi e con le
vicende la sua indole, non cambierebbe la sua fortuna.
7 - Papa Giulio II si comportò sempre impetuosamente in ogni
sua azione; e trovò i tempi e le vicende tanto adatti alla sua
indole, che sempre raggiunse il suo fine.
Esaminate la sua prima impresa, quella di Bologna, mentre era
ancora vivo messer Giovanni Bentivoglio.
I Veneziani eran contrari all’impresa; il re di Spagna pure; con
la Francia stava prendendo accordi su tale impresa; e lui
nonostante tutto, con la sua determinazione e la sua
impetuosità si mise personalmente alla testa di quella
spedizione.
Con questa mossa, da una parte fece stare ansiosi e immobili il
re di Spagna e i Veneziani, questi per paura, quello per il
desiderio che aveva di recuperare tutto il regno di Napoli;
dall’altra trascinò con sé il re di Francia, che, vedendolo ormai
mosso e desiderando farselo amico per diminuire il potere dei
Veneziani, giudicò che non avrebbe potuto negargli il suo
esercito senza offenderlo manifestamente.
И нет людей, которые умели бы к этому приспособиться,
как бы они ни были благоразумны. Во-первых, берут верх
природные склонности, во-вторых, человек не может
заставить себя свернуть с пути, на котором он до того
времени неизменно преуспевал.
Вот почему осторожный государь, когда настает время
применить натиск, не умеет этого сделать и оттого гибнет,
а если бы его характер менялся в лад с временем и
обстоятельствами, благополучие его было бы постоянно.
Папа Юлий всегда шел напролом, время же и
обстоятельства благоприятствовали такому образу
действий, и потому он каждый раз добивался успеха.
Вспомните его первое предприятие — захват Болоньи,
еще при жизни мессера Джованни Бентивольи.
Венецианцы были против, король Испании тоже, с
Францией еще велись об этом переговоры, но папа сам
выступил в поход, с обычной для него неукротимостью и
напором.
И никто этому не воспрепятствовал, венецианцы — от
страха, Испания — надеясь воссоединить под своей
властью Неаполитанское королевство; уступил и
французский король, так как, видя, что Папа уже в походе,
и желая союза с ним против венецианцев, он решил, что
не может без явного оскорбления отказать ему в помощи
войсками.
8 - Giulio II, dunque, con la sua mossa impetuosa, raggiunse
quello che nessun altro pontefice, con tutta la saggezza umana,
avrebbe potuto ottenere; se egli, infatti, avesse aspettato di
muoversi da Roma dopo aver raggiunto gli accordi e con tutte
le cose ben ordinate, come avrebbe fatto qualunque altro
pontefice, mai gli sarebbe riuscita l’impresa, perché il re di
Francia avrebbe accampato mille scuse e gli altri posto mille
ostacoli.
Io voglio lasciar stare le altre sue imprese, perché tutte sono
state simili a questa e tutte si sono concluse bene; e la brevità
della vita non gli ha permesso di provare il contrario, perché se
fossero arrivati i tempi in cui avrebbe dovuto agire con cautela,
ne sarebbe seguita la sua rovina; né mai avrebbe deviato da
quei metodi ai quali la natura lo disponeva.
9 - Concludo, dunque, che essendo mutevole la fortuna, se gli
uomini sono ostinati nell’usare i loro metodi, hanno successo
finché metodi e tempi concordano, ma non appena discordano
perdono il potere.
Nonostante tutto io penso che sia meglio essere impetuosi che
cauti, perché la fortuna è donna ed è necessario, volendola
tenere sottomessa, batterla e dominarla. E si vede che si lascia
sottomettere più dagli impetuosi, che da coloro che si
comportano freddamente.
E oltretutto sempre, come donna, è amica dei giovani, perché
sono meno cauti, più aggressivi e con maggiore audacia la
comandano.
Этим натиском и внезапностью папа Юлий достиг того,
чего не достиг бы со всем доступным человеку
благоразумием никакой другой глава Церкви; ибо,
останься он в Риме, выжидая, пока все уладится и
образуется, как сделал бы всякий на его месте, король
Франции нашел бы тысячу отговорок, а все другие —
тысячу доводов против захвата.
Я не буду говорить о прочих его предприятиях, все они
были того же рода, и все ему удавались; из-за краткости
правления он так и не испытал неудачи, но, проживи он
дольше и наступи такие времена, когда требуется
осторожность, его благополучию пришел бы конец, ибо
он никогда не уклонился бы с того пути, на который его
увлекала натура.
Итак, в заключение скажу, что фортуна непостоянна, а
человек упорствует в своем образе действий, поэтому,
пока между ними согласие, человек пребывает в
благополучии, когда же наступает разлад, благополучию
его приходит конец.
И все-таки я полагаю, что натиск лучше, чем
осторожность, ибо фортуна — женщина, и кто хочет с ней
сладить, должен колотить ее и пинать — таким она
поддается скорее, чем тем, кто холодно берется за дело.
Поэтому она, как женщина, — подруга молодых, ибо они
не так осмотрительны, более отважны и с большей
дерзостью ее укрощают.
Capitolo XXVI
Exhortatio ad capessendam Italiam in libertatemque a barbaris
vindicandam
Esortazione a pigliare la Italia e liberarla dalle mani de’ barbari
Esortazione a prendere l’Italia e a liberarla dalle mani dei
barbari
1 - Dopo aver considerato tutte le cose che ho trattato prima, e
meditando tra me e me se oggi in Italia sono maturi i tempi per
onorare un nuovo Principe e se ci sono le condizioni necessarie
per dare a un uomo prudente e saggio l’occasione di introdurre
un ordinamento nuovo, tale che desse onore a lui e benefici
alla maggioranza dei suoi abitanti, mi pare che tanti elementi
concorrano a favore di un Principe nuovo, e non so quale altro
periodo di tempo potrebbe essere più favorevole di questo.
E se, come dissi, era necessario per vedere le grandi doti di
Mosè che il popolo d’Israele fosse schiavo in Egitto, per
conoscere la grandezza dell’animo di Ciro che i Persiani
fossero oppressi dai Medi, l’eccellenza di Teseo che gli
Ateniesi fossero dispersi; così ora, per riconoscere la virtù di
un Principe italiano, era necessario che l’Italia si riducesse
nelle condizioni in cui si trova, e che essa fosse più schiava
degli Ebrei, più serva dei Persiani e più dispersa degli
Ateniesi; senza Principe, senza ordinamenti propri, sottomessa
da armi straniere, depredata, impoverita, saccheggiata e
percorsa da eserciti stranieri, e avesse sopportato ogni genere
di distruzione.
ГЛАВА XXVI
ПРИЗЫВ ОВЛАДЕТЬ ИТАЛИЕЙ И ОСВОБОДИТЬ ЕЕ
ИЗ РУК ВАРВАРОВ
Обдумывая все сказанное и размышляя наедине с собой,
настало ли для Италии время чествовать нового государя
и есть ли в ней материал, которым мог бы воспользоваться
мудрый и доблестный человек, чтобы придать ему форму
— во славу себе и на благо отечества, — я заключаю, что
столь многое благоприятствует появлению нового
государя, что едва ли какое-либо другое время подошло
бы для этого больше, чем наше.
Как некогда народу Израиля надлежало пребывать в
рабстве у египтян, дабы Моисей явил свою доблесть,
персам — в угнетении у мидийцев, дабы Кир обнаружил
величие своего духа, афинянам — в разобщении, дабы
Тезей совершил свой подвиг, так и теперь, дабы
обнаружила себя доблесть италийского духа, Италии
надлежало дойти до нынешнего ее позора: до большего
рабства, чем евреи; до большего унижения, чем персы; до
большего разобщения, чем афиняне: нет в ней ни главы,
ни порядка; она разгромлена, разорена, истерзана,
растоптана, повержена в прах.
2 - E benchè in qualcuno si sia mostrato qualche barlume di
virtù da pensare che fosse mandato da Dio per il riscatto
dell’Italia, tuttavia si è poi visto come, nel momento decisivo
delle sue azioni, non sia stato favorito dalla fortuna.
E così, quasi rimasta senza vita, l’Italia aspetta chi possa essere
colui che sia in grado di sanare le sue ferite, ponga fine ai
saccheggi della Lombardia, ai taglieggiamenti nel Regno di
Napoli e in Toscana, e guarisca in lei quelle piaghe già da
lungo tempo divenute croniche.
Si vede bene come essa preghi Dio che le mandi qualcuno, che
la liberi da queste crudeltà e barbare insolenze. Si vede bene
anche come essa sia tutta pronta e disposta a seguire una
bandiera, purché ci sia uno che la stringa in pugno.
3 - Né si vede al presente in quale Casata l’Italia possa sperare
di più che nella Vostra illustre Famiglia, che con la sua fortuna
e la sua virtù, favorita da Dio e dalla Chiesa, della quale ora è a
capo con Leone X, possa mettersi a capo di questo riscatto.
Il che non sarà molto difficile se terrete a mente le imprese e la
vita dei personaggi sopra nominati.
E benché quegli uomini siano stati eccezionali e meravigliosi,
tuttavia furono uomini, e ciascuno di loro ebbe una occasione
meno importante della presente: perché la loro impresa non fu
più giusta e più facile della presente, né Dio fu con loro più
amico che con voi.
Были мгновения, когда казалось, что перед нами тот, кого
Бог назначил стать избавителем Италии, но немилость
судьбы настигала его на подступах к цели.
Италия же, теряя последние силы, ожидает того, кто
исцелит ей раны, спасет от разграбления Ломбардию, от
поборов — Неаполитанское королевство и Тоскану, кто
уврачует ее гноящиеся язвы.
Как молит она Бога о ниспослании ей того, кто избавит ее
от жестокости и насилия варваров! Как полна она рвения
и готовности стать под общее знамя, если бы только
нашлось, кому его понести!
И самые большие надежды возлагает она ныне на ваш
славный дом, каковой, благодаря доблести и милости
судьбы, покровительству Бога и Церкви, глава коей
принадлежит к вашему дому, мог бы принять на себя дело
освобождения Италии.
Оно окажется не столь уж трудным, если вы примете за
образец жизнь и деяния названных выше мужей.
Как бы ни были редки и достойны удивления подобные
люди, все же они — люди, и каждому из них выпал случай
не столь благоприятный, как этот. Ибо дело их не было
более правым, или более простым, или более угодным
Богу.
In quest’impresa la giustizia è grande: «iustum enim est
bellum quibus necessarium, et pia arma ubi nulla nisi in armis
spes est» ("giusta è infatti la guerra per chi è necessaria; e
sacre sono le armi quando nessuna speranza c’è più se non
nelle armi", ndr.).
In quest’impresa ogni evento è favorevole; né ci possono
essere grandi difficoltà dove tutto è favorevole, purché la
Vostra Casata imiti le azioni di coloro che ho indicato come
modelli.
Oltre a ciò, in questa impresa si vedono prodigi straordinari
voluti da Dio: il mare si è aperto; una nube vi ha indicato il
cammino; dalla pietra è scaturita l’acqua; qui la manna è
piovuta dal cielo; ogni evento ha contribuito alla vostra
grandezza.
Il resto dovete farlo voi.
Dio non vuole fare ogni cosa, per non toglierci il libero arbitrio
e quella parte di gloria che tocca a noi.
4 - Non c’è da meravigliarsi se nessuno dei prenominati
italiani ha potuto fare quello che si può sperare che faccia la
Vostra illustre Casa, e se in Italia in tanti rivolgimenti e in
tante vicende belliche pare che per sempre sia spento il valore
militare.
Здесь дело поистине правое, — «lustum enim est bellum
quibus necessarium, et pia arma ibi nulla nisi in armis spes
est».* 6.
Здесь условия поистине благоприятны, а где
благоприятны условия, там трудности отступают,
особенно если следовать примеру тех мужей, которые
названы мною выше.
Нам явлены необычайные, беспримерные знамения
Божии: море расступилось, скала источала воду, манна
небесная выпала на землю: все совпало, пророча величие
вашему дому.
Остальное надлежит сделать вам.
Бог не все исполняет сам, дабы не лишить нас свободной
воли и причитающейся нам части славы.
Не удивительно, что ни один из названных выше
итальянцев не достиг цели, которой, как можно надеяться
достигнет ваш прославленный дом, и что при множестве
переворотов и военных действий в Италии боевая
доблесть в ней как будто угасла.
6 Lustum enim est bellum quibus necessarium, et pia arma ibi nulla nisi in armis spes est.
— Ибо та война справедлива, которая необходима, и то оружие священно, на которое единственная надежда (лат.)
Questo dipende dal fatto che i vecchi ordinamenti dell’Italia
non erano più buoni, e non c’è stato nessuno che sia stato
capace di trovarne di nuovi.
E niente dà tanta reputazione a un Principe nuovo quanto
possono darla le nuove leggi e i nuovi ordinamenti militari
creati da lui.
Queste cose, quando hanno solide basi e una loro grandiosità,
lo rendono ammirevole e degno di rispetto, e in Italia non
manca la materia per introdurvi i nuovi ordinamenti militari.
Qui c’è il grande valore del popolo, qualora non mancasse nei
capi.
Esaminate quanto gli Italiani siano superiori per forza, per
destrezza e per ingegno nei duelli e nei combattimenti fra
pochi.
Ma quando fanno parte degli eserciti, non fanno una buona
figura.
Tutto dipende dalla debolezza dei capi; perché quelli che sono
bravi non sono obbediti, e ognuno crede di saper comandare,
non essendoci stato finora nessuno capace di distinguersi, sia
per virtù che per fortuna tanto che gli altri si facciano da parte.
Da ciò possiamo capire perché in tanto tempo, in tante guerre
avutesi negli ultimi vent’anni, un esercito tutto italiano,
quando c’è stato, ha sempre dato cattiva prova di sé. Ne sono
testimoni prima la battaglia del Taro, poi quelle di Alessandria,
Capua, Genova, Vailate-Agnadello, Bologna, Mestre.
Объясняется это тем, что старые ее порядки нехороши, а
лучших никто не сумел ввести.
Между тем ничто так не прославляет государя, как
введение новых законов и установлений.
Когда они прочно утверждены и отмечены величием,
государю воздают за них почестями и славой; в Италии же
достаточно материала, которому можно придать любую
форму.
Велика доблесть в каждом из ее сынов, но, увы, мало ее в
предводителях.
Взгляните на поединки и небольшие схватки: как
выделяются итальянцы ловкостью, находчивостью, силой.
Но в сражениях они как будто теряют все эти качества.
Виной же всему слабость военачальников: если кто и
знает дело, то его не слушают, и хотя знающим объявляет
себя каждый, до сих пор не нашлось никого, кто бы так
отличился доблестью и удачей, чтобы перед ним
склонились все остальные.
Поэтому за прошедшие двадцать лет во всех войнах, какие
были за это время, войска, составленные из одних
итальянцев, всегда терпели неудачу, чему свидетели
прежде всего Таро, затем Алессандрия, Капуя, Генуя,
Вайла, Болонья и Местри.
5 - Volendo dunque la illustre Casa Vostra imitare gli
eccellenti uomini che liberarono le loro terre, è necessario
innanzi tutto, come vero fondamento di ogni impresa,
provvedersi di un proprio esercito; perché non si possono
avere soldati né più fedeli, né più leali, né migliori.
E quantunque ciascuno di essi sia valente, tutti insieme
diventeranno migliori, quando si vedranno comandare dal loro
Principe.
È necessario, pertanto, preparare questo esercito per potere, col
valore degli italiani, difendersi dai nemici esterni.
6 - E benchè le fanterie svizzera e spagnola siano considerate
terribili, tuttavia in entrambe ci sono difetti, per cui un terzo
tipo di esercito potrebbe non solamente opporsi ad esse, ma
aver la fiducia di batterle.
Gli Spagnoli, infatti, non sanno resistere all’assalto della
cavalleria e gli Svizzeri debbono temere i fanti, quando
ritrovano questi determinati a combattere come loro.
Perciò si è visto, e si vedrà, che gli Spagnoli non hanno la
forza di sostenere l’urto della cavalleria francese, e gli Svizzeri
essere sconfitti dalla fanteria spagnola.
Если ваш славный дом пожелает следовать по стопам
величайших мужей, ставших избавителями отечества, то
первым делом он должен создать собственное войско, без
которого всякое предприятие лишено настоящей основы,
ибо он не будет иметь ни более верных, ни более храбрых,
ни лучших солдат.
Но как бы ни был хорош каждый из них в отдельности,
вместе они окажутся еще лучше, если во главе войска
увидят своего государя, который чтит их и отличает.
Такое войско поистине необходимо, для того чтобы
италийская доблесть могла отразить вторжение
иноземцев.
Правда, испанская и швейцарская пехота считается
грозной, однако же в той и другой имеются недостатки,
так что иначе устроенное войско могло бы не только
выстоять против них, но даже их превзойти.
Ибо испанцы отступают перед конницей, а швейцарцев
может устрашить пехота, если окажется не менее упорной
в бою.
Мы уже не раз убеждались и еще убедимся в том, что
испанцы отступали перед французской кавалерией, а
швейцарцы терпели поражение от испанской пехоты.
E benchè quest’ultimo caso non si sia visto del tutto nella
realtà, tuttavia se ne è veduto un saggio nella battaglia di
Ravenna, quando le fanterie spagnole affrontarono i battaglioni
tedeschi che adottano lo stesso schieramento degli Svizzeri: gli
Spagnoli, con l’agilità del corpo e l’uso dei loro brocchieri,
erano penetrati sotto le picche nemiche e li colpivano stando al
sicuro, senza che i Tedeschi vi avessero scampo; e se non fosse
arrivata la cavalleria che li assaltò, li avrebbero uccisi tutti.
Si può, dunque, conosciuto il difetto dell’una e dell’altra di
queste fanterie, istituirne una di tipo nuovo, che resista ai
cavalli e non abbia paura dei fanti, e questo risultato può essere
raggiunto dal tipo di armi e dal nuovo tipo di schieramento sul
campo di battaglia.
E l’esercito è una di quelle cose che, con un nuovo modello di
schieramento, dà prestigio e grandezza a un Principe nuovo.
7 - Non si deve dunque lasciar passare questa occasione
affinchè l’Italia, dopo tanto tempo, veda un suo redentore.
Né posso esprimere con quale amore sarebbe accolto in tutte
quelle regioni che hanno patito per queste invasioni straniere;
con quale sete di vendetta, con quale fede ostinata, con quale
devozione, con quali lacrime.
Quali porte verrebbero chiuse davanti a lui? Quali popoli gli
negherebbero la loro obbedienza? Quale rivalità gli si
opporrebbe? Quale Italiano gli negherebbe il rispetto? A
ognuno puzza questo barbaro dominio!
Последнего нам еще не приходилось наблюдать в полной
мере, но дело шло к тому в сражении при Равенне —
когда испанская пехота встретилась с немецкими
отрядами, устроенными наподобие швейцарских. Ловким
испанцам удалось пробраться, прикрываясь маленькими
щитами, под копья и, находясь в безопасности, разить
неприятеля так, что тот ничего не мог с ними поделать, и
если бы на испанцев не налетела конница, они добили бы
неприятельскую пехоту.
Таким образом, изучив недостатки того и другого войска,
нужно построить новое, которое могло бы устоять перед
конницей и не боялось бы чужой пехоты, что достигается
как новым родом оружия, так и новым устройством
войска.
И все это относится к таким нововведениям, которые
более всего доставляют славу и величие новому государю.
Итак, нельзя упустить этот случай: пусть после стольких
лет ожидания Италия увидит наконец своего избавителя.
Не могу выразить словами, с какой любовью приняли бы
его жители, пострадавшие от иноземных вторжений, с
какой жаждой мщения, с какой неколебимой верой, с
какими слезами!
Какие двери закрылись бы перед ним? Кто отказал бы ему
в повиновении? Чья зависть преградила бы ему путь?
Какой итальянец не воздал бы ему почестей? Каждый
ощущает, как смердит господство варваров.
Prenda dunque, l’illustre Casa Vostra, questo impegno, con
quel coraggio e quella speranza con cui si prendono le imprese
giuste, affinché sotto la sua insegna la patria sia nobilitata e
sotto i suoi auspici si avveri quel detto del Petrarca:
Virtù contra furore
Prenderà l’arme; e fia ’l combatter corto:
Ché l’antico valore
Nell’italici cor non è ancor morto.
glossario minimo
congressi dei pochi - piccoli gruppi (combattimenti fra ...)
contennendo - disprezzabile
etico - malato di tisi
felice - appagato
fortuna - sorte (spesso non tradotto), in senso positivo e
negativo
globo - massa, fare globa, fare massa, tutt’uno
liberalità - generosità, munificità
occasione - condizione generale in cui si trova un popolo
favorevole a chi vuole conquistare il potere
ordine - ordinamento militare, esercito
però - perciò
prudente - saggio, previdente
redimere - liberare, riscattare
reputazione - autorità, prestigio, fama
Так пусть же ваш славный дом примет на себя этот долг с
тем мужеством и той надеждой, с какой вершатся правые
дела, дабы под сенью его знамени возвеличилось наше
отечество и под его водительством сбылось сказанное
Петраркой:
Доблесть ополчится на неистовство,
И краток будет бой,
Ибо не умерла еще доблесть
В итальянском сердце.
revoluzione - mutamento
universale, universalità - maggioranza (dei sudditi)
virtù - abilità politica (spesso non tradotto), capacità di
prendere le decisioni opportune al momento opportuno quando
sono imposte dalla necessità di conquistare e mantenere il
potere