Мессия должен умереть

МЕССИЯ ДОЛЖЕН УМЕРЕТЬ
То, что это Иисус, я понял сразу, как только его увидел. Портрет, переснятый с Туринской
плащаницы, висел у нас в семинарии на парадной лестнице – огромный, объемный, освященный
Патриархом. Значит, плащаница подлинная. То-то будут рады наши профессора.
Апостолы, поднимая клубы пыли, следовали за Иисусом на почтительном расстоянии, то есть
он шел как бы один, но при этом с ненавязчивым эскортом. Ученики представляли собой
любопытную компанию, и почти никто не походил на канонические лики… Никаких
благообразных мужей, а сплошь подозрительные рожи.
Вот этот, надо полагать, Матфей-мытарь. Типичный налоговый инспектор, только с явным
криминальным прошлым. Мне вспомнились старинные кинофильмы об итальянских и
американских преступных группировках, там таких типажей полным-полно. Люка Брази,
например. Да, не зря я три года состоял членом клуба любителей старого кино.
Остальные, стало быть, Симон-Петр, его братец Андрей, опять же братья Зеведеи – Иаков и
Иоанн, Филипп, Варфоломей, Фома, еще один Иаков и Леввей, прозванный Фаддеем. Ах, да,
забыл, еще Симон Кананит.
И, конечно же, теперь и я -- Иуда из Кериофа.
***
-- Ты там аккуратнее, -- сказал Патриарх, комкая в больших мягких ладонях край одеяния. У
старика явно вертелось на языке некое приличествующее случаю напутствие, но он не решался
озвучить его – все же сегодня я главный.
Спаситель веры.
Спаситель Церкви.
Человек, который должен сделать так, чтобы мессия непременно умер.
-- Я должен сказать тебе о возможном осложнении, Олег.
Итак, ждем подарков.
-- У нас есть информация, что АК планирует послать туда своего специалиста.
-- С какой целью?
-- Это выяснить пока не удалось, как и сроки отправления. Не забывай, что он может появиться
там раньше тебя. Подумай сам: они могут, например, не допустить распятия или вообще
устранить сына божьего задолго до его появления в Иерусалиме. Не стоит объяснять, к чему это
приведет.
Ясное дело, к чему… Хотя нет, совсем не ясное. История перепишется? Если да, то каким
образом? А вот церкви точно не будет, или будет, но какая-то иная… Лучше не ломать над этим
голову, оставим проблему нашим седобородым старцам. А вот человек из АК – это плохо, они
там все фанатики, да и здесь у нас все тоже фанатики, вообще кругом одни фанатики… Я сам
фанатик, мне виднее.
Патриарх проводил меня до самой камеры хронокоптера, старчески шаркая ногами. Я вошел в
пахнущее горячей резиной нутро, прозрачная дверь-пластина с чуть слышным шипением
закрылась. Патриарх осенил меня крестом, и перед глазами вспыхнули розовые круги.
***
-- Вот, ученики твои делают, чего не должно делать в субботу! – заявил неопрятный
старикашка, тыча корявым пальцем в Фому. Фома тут же смутился, уронил набранные в горсть
зерна наземь и принялся зачем-то вытирать ладони о грудь.
Я наблюдал за происходящим со стороны, и кажется, никто до сих пор не обратил на меня
внимания – путник и путник, таких тут шляется достаточно. Иисус молча посмотрел на фарисея,
затем на своих учеников (Петр торопливо дожевывал набитую в рот пшеницу). Так, кажется,
мессия растерян. Пора вступать в дело.
-- Разве вы не читали, что сделал Давид, когда взалкал сам и бывшие с ним? – спросил я, сделав
несколько шагов и оказавшись таким образом как раз между Иисусом и стариком.
Группа фарисеев встретила мое появление сдержанным ропотом.
Я продолжал ковать железо и мерно, словно на уроке риторики, вопросил:
-- Разве не помните, как он вошел в дом божий и ел хлебы предложения, которых не должно
было есть ни ему, ни бывшим с ним, а только одним священникам? Или не читали ли вы в
законе, что в субботы священники в храме нарушают субботу, однако невиновны? Но говорю
вам, что здесь тот, кто больше храма!
Недвусмысленно я кивнул на Иисуса, наблюдавшего за мной с большим интересом.
-- Если бы вы знали, что значит: милости хочу, а не жертвы, то не осудили бы невиновных, ибо
сын человеческий есть господин и субботы.
-- А ведь он тебя уложил, Авия, - хихикнул один из фарисеев, обладатель длинного
бородавчатого носа. Еще двое поддержали его ехидными смешками. Старикан, смешавшись,
убрался с дороги и поплелся прочь, что-то недовольно бормоча, за ним последовали остальные.
Что ни говори, фарисеи – занятные ребята. Грешно, конечно, так говорить, но они мне всегда
нравились…
-- Как зовут тебя, человек? – спросил Иисус, подходя. От него крепко шибало потом, но я и сам
уже изрядно взмок, пока километров десять пешком добирался от камеры хронокоптера через
пустыню. Одет Иисус был просто, так же, как и я. Правда, на вервии, которым я подпоясался,
висел нож из углеродистой стали, который наши спецы изготовили по местным внешним
канонам, а под туникой я имел походную аптечку на черный день. Чего-чего, а всякой заразы в
эти времена хватало.
-- Моя имя Иуда, и я родом из города Кериофа, что в Иудее. Прослышав от людей, что ты
несешь слово божье, пришел я сюда, чтобы быть рядом с тобой.
Сказав эти прочувствованные слова, я опустился на колени и преклонил голову. Иисус провел
ладонью по моим волосам и сказал ласково:
-- Встань же и иди с нами.
Не откладывая в долгий ящик, я тут же попытался наладить контакты с апостолами. Они
оказались довольно молчаливыми и малоинтересными индивидуумами. Более всех мне
пришелся по душе Матфей-мытарь, которому я не преминул шепнуть:
-- Я вижу, ты умный человек, отчего бы тебе не записать все эти события для потомков?
Матфей обрадованно кивнул.
-- И еще, -- продолжал я, -- то, что я говорил фарисеям, вложи в уста учителя. Это его
пресветлый образ подвиг меня на сказанное.
Матфей снова кивнул, а я мысленно поставил первую галочку в списке своих добрых дел, за
которые Патриархия авансом выложила ребятам из Хроноинститута кругленькую сумму.
Около полудня мы пришли в синагогу. Я так и не разговорился ни с кем из апостолов, кроме
Матфея, с которого было мало толку, к тому же он надоел мне историями из своей прошлой
жизни, начинавшимися одинаково: «Захожу я в один дом…». По сценарию сейчас должен быть
эпизод с сухоруким, коего Иисус обязан исцелить. Если у него не получится… Я нашарил под
грубой тканью аптечку. Будем надеяться, там что-то несложное. Операцию я сделать не смогу.
Сухорукий появился неожиданно, притом в сопровождении парочки фарисеев. Один из них
оказался тот, что с носом, второго я видел в первый раз.
-- Можно ли исцелять в субботы? – с ходу пошел в наступление носатый.
Иисус пожал плечами:
-- Кто из вас, имея одну овцу, если она в субботу упадет в яму, не возьмет ее и не вытащит?
Сколько же лучше человек овцы! Итак можно в субботы делать добро. Протяни руку твою.
Носатый с готовностью протянул немытую лапищу.
-- Да не ты, -- поморщился Иисус, -- а вот он.
Сухорукий оттеснил фарисея, и Иисус принялся колдовать над его рукой. Народ вокруг
оживленно переговаривался, апостолы окружили учителя, но я успел заметить, что он
лихорадочно роется в кошеле, привязанном к поясу. Что там у него?
Разглядеть я ничего не успел, потому что какой-то ражий пастух толкнул меня и вдобавок
дохнул в лицо чесноком.
Следующее, что я увидел, был ликующий сухорукий… вернее, бывший сухорукий, который в
волнении таращился на свою ладонь и медленно шевелил пальцами. Двигались только
указательный и безымянный, но и этого оказалось достаточно, чтобы в толпе пронесся шепоток:
«Чудо! Чудо!».
Что он с ним сделал? Вколол какой-то миокорректор или стимулятор?
Или Иисус – действительно сын божий?
Нет, увольте. Так мы не договаривались.
Что ж, подождем… подождем… Выводы делать еще очень и очень преждевременно.
Посрамленные фарисеи ретировались, а я тут же вспомнил, что согласно Евангелию, «Фарисеи
же, выйдя, имели совещание против Него, как бы погубить Его. Но Иисус, узнав, удалился
оттуда». Посему, протолкавшись сквозь стену ущербных и калечных, тянущихся к Христу за
исцелением, я шепнул ему на ухо:
-- Нам надо отсюда уходить, Господи!
-- Сам знаю, -- шепнул он в ответ и поспешил к выходу.
***
Вопреки ожиданиям и евангельскому тексту, ни слепых, ни немых Иисус в последующие
несколько дней не исцелял, из чего я сделал вывод, что Матфей обладает довольно развитым
воображением. Знаменитую же сентенцию о Сатане Иисус высказал на одном из привалов,
когда Петр привел подслушанный накануне аргумент фарисеев, что, мол Иисус изгоняет бесов
не иначе, как силою Баал-Зебула, князя бесовского.
Иисус не посрамил моего знания Евангелия, ответив: -- Всякое царство, разделившееся само в
себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит. И если Сатана
Сатану изгоняет, то он разделился сам с собою: как же устоит царство его? И если я силою
Баал-Зебула изгоняю бесов, то сыновья их чьею силою изгоняют? Посему они будут им
судьями.
Дальше все следовало почти точно по тексту Евангелия, и я лишь подивился памяти Матфея,
работавшего без диктофона и даже стенографистки.
А Назарет мне не понравился. Однообразные белые домики, вонь от канав, грязные и
тщедушные домашние животные… Именно там я съел какую-то гадость и заработал первое, но
далеко не последнее отравление, уменьшившее мои запасы на две капсулы токсофага Т-76.
Никаких следов агента АК не наблюдалось – то ли он работал не здесь, а, скажем, в аппарате
Понтия Пилата, готовясь к будущим событиям, то ли что-то там у АК не срослось и они либо
вообще никого не послали, либо по техническим причинам агент попал не туда. Бывали,
говорят, и такие случаи.
Апостолы все так же настороженно относились ко мне, лишь Матфей болтал со мной в пути и
на остановках, а Иисус неожиданно передал мне ящик с казной, сказав остальным:
-- Этот человек разумен и знает счет деньгам, отчего же нам не доверять радению его?
Я не особенно обрадовался, хотя ящик был легкий по причине пустоты. Да и слишком уж все
сходилось по-писаному… Впрочем, тогда я еще ровным счетом ничего не подозревал.
Во время очередного обращения к народу, для которого Иисус использовал любой удачно
подвернувшийся момент и место (на сей раз небольшой базарчик), Матфей толкнул меня локтем
в бок и сообщил:
-- Видишь женщину? Нет, не ту толстуху, а вон там, возле лотка со смоквами? Это его мать.
-- Чья, Иисуса?
-- Да, Господа. И его братья тоже там стоят.
Матерь божья оказалась довольно миловидной, такую легко взяли бы на телевидение вести
программу о домашних хлопотах, например, или ток-шоу «Деловая женщина». Братья оказались
попроще, этакие иудейские пейзане с печальными очами.
В эту минуту какой-то склочный тип выбрался в первые ряды слушателей и, перебив бодрый
спич Иисуса, изрек, театральным жестом простирая руку:
-- Вот матерь твоя и братья твои стоят, желая говорить с тобою.
-- Кто матерь моя? И кто братья мои? – Иисус покачал головой. -- Вот матерь моя и братья мои.
Ибо, кто будет исполнять волю отца моего небесного, тот мне брат, и сестра, и матерь.
Кое-кто из апостолов, к которым и относились эти слова, приосанился, а туповатый
Варфоломей спросил у Петра:
-- Ну, про брата я понимаю, а какая же я учителю мать?
-- Это иносказание, -- недовольно буркнул Петр. Я посмотрел на мать Иисуса и увидел, как она
утирает слезы. Один из братьев обнял ее за плечи, утешая, а другой бросил на Христа
многообещающий взгляд. Ой, побьют они его, как пить дать… Я бы и сам побил на их месте.
Но Иисус явно не спешил. То ли учитель был уверен в своей безопасности, то ли просто не
хотел так быстро покидать родные места, по коим скучал во время скитаний, но он отправился к
морю. За ним, ясное дело, потащились те из аборигенов, кто проникся его учениями либо
просто надеялся, что братья прилюдно накостыляют Иисусу по шее за недостойное любящего
сына поведение.
Иисус оказался не дурак, в чем я, собственно, давно убедился. Он взял чью-то утлую лодчонку,
качавшуюся у берега, отплыл чуть подальше и только оттуда принялся вещать. Недалеко от
себя я заметил одного из братьев, злобно двигавшего челюстями, но Иисус был для него
недоступен.
Некоторое время он рассказывал нудную байку, известную как «Притча о сеятеле», потом
начался явно запланированный заранее разговор с учениками, заученно подающими реплики. Я
смотрел на это действо и думал: сын ли он божий или все же простой человек, стремящийся
нести народу свою философию? Возможно, он даже экстрасенс – немногие, но реальные
исцеления заставляли меня верить в это, Правда, учитель старался работать с больными так,
чтобы рядом находились только доверенные апостолы, в число которых я не входил. В чем там
дело, я пока так и не разнюхал, хотя пытался расколоть Варфоломея и Кананита.
Кстати, как раз в Назарете Иисус практически не совершал чудес. Вернее, вообще не совершал,
хотя расслабленные, сухорукие и бесноватые собирались к нему десятками. Уж не знаю, что
послужило истинной причиной, но Иисус искусно выкрутился, сообщив известную аксиому,
что «не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и в доме своем».
А затем прошел слух, что братья очень сильно недовольны и их терпению приходит конец, так
что не удивительно, что мы покинули Назарет в большой спешке и под покровом тьмы.
***
Смерть Иоанна Крестителя встретила Иисуса неожиданно. Когда человек, который рассказал
ему об этом печальном событии, ушел, Иисус сел в тени деревьев и заплакал, а ученики
растерянно толклись в отдалении, не зная, что же делать.
И в этот день я решился наконец заговорить с ним. Выбрав момент, когда апостолы разбрелись
и оказались заняты своими делами, я подошел к скорбящему Христу и сел рядом на большой
плоский камень. Иисус посмотрел на меня своими черными, словно маслины, глазами и
спросил:
-- Что хочешь ты, Иуда, сказать мне?
-- Не хочу оставлять тебя одного в горе, Господи, -- ответил я. – В моей фляге есть немного
вина, и я подумал, что правильнее будет разделить его с тобой.
-- Ты прав, Иуда. Это был великий человек, истинно святой. Давай выпьем.
Мы сделали по паре глотков (к слову, местное вино отвратительно, особенно в сравнении с
моим любимым «Киндзмараули»), и Иисус поинтересовался:
-- Скажи, что ты обсуждаешь все время с Матфеем?
С Матфеем мы только что обсуждали историю о пяти хлебах и двух рыбах, которыми Иисус
должен был накормить «около пяти тысяч человек, кроме женщин и детей». В реальность
подобной истории я никогда не верил, а посему решил предварить возможные события и
натолкнуть хитроумного Матфея на стоящую идею. Он, правда, вначале настаивал на двух
хлебах без всякой рыбы, но я убедил его, что с рыбой оно интереснее, а количество хлебов мы
разыграли на палочках. Вдохновленный Матфей сейчас лежал на траве под оливой и то ли
дремал, то ли продумывал детали.
-- Откроюсь тебе, Господи: я дал совет Матфею описать когда-либо все происходящие события,
дабы потом люди могли читать их и следовать согласно учению твоему, -- покаянно сказал я.
Иисус улыбнулся.
-- Это доброе дело, -- сказал он. – Верно, сам отец мой небесный наставил вас на этот путь. Но
почему Матфей?
-- Я думаю, не возбранится и другим ученикам твоим написать такое, -- развел я руками. – Чем
больше их будет, тем точнее будет рассказ, ведь кто-то может забыть или пропустить нечто
важное… Вот, например, малыш Иоанн.
-- Я поразмыслю, -- кивнул Иисус и протянул руку за флягой.
Вторую флягу я реквизировал у спящего Матфея. С наступлением сумерек мы сидели,
обнявшись, и тихонько пели. Только наутро, проснувшись с жестокой головной болью и
запихивая в иссохший рот очередную капсулу, я понял, что здесь не так.
«В далекий край товарищ улетает»…
Вряд ли в древней Иудее эта песня была широко известной.
А ведь Иисус подтягивал не хуже Марка Бернеса…
***
Как вы понимаете, описанные выше события меня несказанно удивили, но в то утро я не
решился ничего сказать Христу. Примечательно, что он выглядел столь же бодрым, как и я
после лекарства. Куда более грустным я нашел Матфея, обнаружившего пропажу фляги. Я
ничего не стал ему говорить.
Через озерцо, которые местные жители гордо называли морем, нам предстояло переправиться
на большой щелястой лодке. Разумеется, можно было обойти озеро берегом, но это заняло бы
слишком много времени. Да и моряки среди нас имелись – Андрей и Петр, как-никак,
зарабатывали на жизнь рыболовным промыслом. Варфоломея, которого, как я заметил,
апостолы третировали, отрядили вычерпывать какой-то посудиной набегающую в лодку воду, и
мы отчалили. Нельзя сказать, что на берегу мы оставили сотни провожающих и оркестр –
напротив, лишь горстку наиболее проникшихся горожан и пару калек, не оставлявших надежд
на исцеление и жестоко обманутых в своих ожиданиях.
Совсем забыл: Иисус-то с нами не поплыл! Для меня, как для знатока евангельских текстов, это
не стало неожиданность, тогда как смятенные апостолы судили и рядили, каким же образом
учитель собирается нас нагнать. Они напоминали цыплят, брошенных наседкой, и вообще уже
стали меня серьезно раздражать своей непроходимой тупостью, поэтому я устроился на носовой
банке и притворился, что сплю.
Надо сказать, я и в самом деле уснул, и вернулся к событиям, будучи с головой окаченным
водою. Было темно, лодку нещадно било волнами, кто-то визгливо причитал (кажется,
придурочный Варфоломей), Петр отчетливо ругался и понукал остальных не ныть, а спасать
судно. Я вскочил и с ходу включился в работу, вцепившись в весло. Рядом пыхтел Филипп.
Лодка угрожающе скрипела и ходила ходуном, и я подумал, что сейчас все вполне может
закончиться, а значит, моя миссия накрылась. Патриарх будет недоволен… если он вообще
будет, этот Патриарх Московский и Всея Руси.
-- Смотрите! – истошно заорал кто-то из апостолов. Филипп тут же бросил весло, ощутимо
ударившее меня в подбородок, и принялся таращиться в моросящую тьму. Я, сплевывая
набегавшую в рот кровь, еще некоторое время усердно греб, но потом осознал, что гребу уже в
полном одиночестве, тогда как остальные куда-то смотрят.
Освещаемая частыми сполохами молний, к нам приближалась белая фигура. Она совершенно
свободно шла по волнам, и кое-кто уже упал на колени прямо в заполнявшую лодку воду. Я
видел подобное на испытаниях гравипояса «Икар», а потом даже проходил спецкурс, как и все
сотрудники службы безопасности Русской Православной Церкви, так что особенно не удивился
– тем более после истории с песней про товарища летчика. Бля буду, Иисус пользовался именно
им. Как громом пораженные апостолы вряд ли замечали, что ноги Христа находятся
сантиметрах в десяти от поверхности воды, да и перебирает он ими куда медленнее, чем
движется сам – видимо, включил второй маршевый режим. Надо бы первый, ну да бог с ним…
-- Это я, не бойтесь! – закричал Иисус, приближаясь.
-- Господи! Если это ты, повели мне придти к тебе по воде! – заорал Петр.
Правильно, все по плану. Вот только я уже начал слишком во многом сомневаться… И этому
послужила причиной обнаруженная мной в лодке пластиковая обертка. Квадратик синего
пластика размером примерно с половину спичечного коробка. Он плавал в лужице на дне лодки,
и я увидел его, как только мы отплыли от берега. Стандартная упаковка от хитрого состава,
входящего в стандартную аптечку -- гранулы, которые предохраняют от морской болезни.
Стало быть, кроме меня здесь есть еще один гость из будущего, который очень не хотел блевать
через борт и потому не уберегся.
Кто?
А черт его знает.
Главное, что он вроде бы не подозревает о моем присутствии, иначе избавился бы от упаковки
более старательно…
От размышлений меня отвлек Петр, который, внимая словам Иисуса, перелез через борт, и, как
и следовало ожидать, принялся играть в «Титаник».
-- Господи! Спаси меня! – орал он, молотя руками по воде.
По счастью, Иисус уже стоял рядом и тотчас простер руку, втащив его в лодку и назидательно
заметив:
-- Маловерный! Зачем ты усомнился?
Да уж, «Икар» есть не у всех… Как он прячет его под одеждой? Я ничего не замечал. Наверное,
какая-то облегченная модель, может, даже одноразовая, именно для этого случая.
А вот кто его послал?
АК?
Ерунда, для чего Атеистическому Конгрессу посылать сюда Иисуса, возиться с ним столько лет,
чтобы потом в последний момент что-то испортить. Если тут и есть агент АК, так это тот, кто
бросил в лодке обертку. А Иисус... Вообще неизвестно, кто он такой откуда. Если только на
самом деле не сын божий.
***
В Геннисарете нас уже ждали. Воистину, слухами земля полнится – не успели мы ступить на
твердую землю, как жители земли Геннисаретской начали собираться, на разные лады обсуждая
появление легендарного целителя. Со стороны это напоминало приезд цирка шапито в
провинциальный город, впечатление особенно усиливал Петр, собравший вокруг себя людей и
оживленно повествующий о недавнем событии. В качестве доказательства он предъявлял всем
желающим свою мокрую одежду. Граждане цокали языками и удивлялись.
Иисус с ходу совершил несколько исцелений, что после сдержанности на сей счет в Назарете
смотрелось расточительно. Не знаю, кто там что подумал, а лично я решил, что он где-то
пополнил запасы и перезарядил аптечку. И пояс, наверное, из тайника достал, раньше у него не
было никакого пояса, не мог я не заметить.
Что говорить, в Иисусе я теперь был уверен на все сто. Сомнения касались лишь его
принадлежности. Раскрываться перед Христом я не собирался – мало ли как все получится, а ну
как он все же именно агент АК, а то и какой-либо другой конкурирующей конторы… До
Иерусалима и распятия еще довольно много времени, и я постараюсь все разгадать.
Пока Иисус исцелял и изрекал истины, апостолы завтракали, усевшись прямо на песок.
Внимание вездесущих фарисеев привлек Филипп, уписывающий краюху хлеба.
-- Зачем ученики твои преступают предание старцев? Ибо не умывают рук своих, когда едят
хлеб, -- прошамкал, судя по всему, их предводитель. Благообразный старик выглядел в копейку
как митрополит Кирилл, и я постарался запомнить эту хохму, чтобы по возвращении рассказать
ребятам.
Иисус выдал довольно сложный ответ:
-- Зачем и вы преступаете заповедь божию ради предания вашего? Ибо бог заповедал: почитай
отца и мать. Злословящий отца или мать смертью да умрет. А вы говорите: если кто скажет отцу
или матери: дар богу то, чем бы ты от меня пользовался, тот может и не почтить отца своего
или мать свою. Таким образом вы устранили заповедь божию преданием вашим. Лицемеры!
Хорошо пророчествовал о вас Исаия, говоря: приближаются ко мне люди сии устами своими, и
чтут меня языком, сердце же их далеко отстоит от меня; но тщетно чтут меня, уча учениям,
заповедям человеческим.
Народ, по-моему, ничего не понял. Остались в недоумении и фарисеи; да что там, я сам не
въехал, что хотел сказать Иисус. Иногда он чрезмерно увлекался, либо цитировал дословно
Евангелие.
Кажется, он и сам понял, что говорит чересчур метафорично, потому что уточнил, обращаясь к
народу:
-- Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст, оскверняет человека!
Логично, черт побери.
Ничего любопытного в последующие несколько дней не произошло. Я пытался выяснить, кто
же из апостолов швыряется обертками из будущего, но не нашел ни одной сколько-нибудь
заслуживающей внимания нити. Даже, кажется, переборщил, потому что после коротких бесед
со мной Симон Кананит, Фома и Андрей долго и подозрительно шептались.
Я окончательно привык к местной грубой пище и вину, желудок перестал меня беспокоить. С
Иисусом я разговаривал еще дважды, но он постоянно переводил разговор на притчи и
толкование Илии, изредка нелицеприятно высказывался в адрес Ирода и римской политики на
Ближнем Востоке. Никаких выходок типа «В далекий край…» он не допускал, странных вещей
я у него тоже не видел, и временами мне начинало казаться, что я схожу с ума и излишняя
подозрительность – прежде всего следствие этого.
Однажды вечером Иисус собрал всех нас вокруг себя и начал, уставясь в пламя костра:
-- Я хочу сообщить вам одно неприятное известие, которое вы, как ученики мои, обязаны знать.
-- Что хочешь сказать нам, Господи? – спросил нетерпеливый Матфей, которого роль иисусова
биографа увлекла уже несколько чрезмерно.
-- Хочу открыть вам, что мне должно идти в Иерусалим и много пострадать от старейшин,
первосвященников и книжников… А после мне быть убиту, и в третий день должен я
воскреснуть, -- с этими словами Иисус оглядел собравшихся, ожидая комментариев.
Они не заставили себя долго ждать.
-- Как -- воскреснуть?!
-- Когда мы идем в Иерусалим?
-- А с нами что будет?
-- Будь милостив к себе, Господи! Да не будет этого с Тобою!
Последнюю фразу выкрикнул Петр, и она привлекла внимание Христа. Поднявшись и
отбрасывая неверную тень, Иисус зычно воскликнул:
-- Отойди от меня, Сатана! Ты мне соблазн, потому что думаешь не о том, что божие, но что
человеческое!
Петр испуганно отшатнулся, а апостолы, сидевшие рядом с ним (Фома и Иоанн) в свою очередь
отшатнулись от Петра, как от зачумленного.
-- Если кто хочет идти за мною, -- продолжал Иисус, стоя в неверном свете костра, -- отвергнись
себя, и возьми крест свой, и следуй за мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее,
а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее… Какая польза человеку, если он
приобретет весь мир, а душе своей повредит?
-- Никакой! Никакой, Господи! – поспешно вставил Фома.
-- Верно. Или какой выкуп даст человек за душу свою? Ибо придет сын человеческий во славе
отца своего с ангелами своими и тогда воздаст каждому по делам его. Истинно говорю вам: есть
некоторые из сидящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят сына человеческого,
грядущего в царствии своем.
Когда мы устраивались на ночлег, ко мне неожиданно обратился Иаков. Он тихо, стараясь,
чтобы остальные не слышали, позвал:
-- Иуда! Слышь, Иуда!
-- Что тебе? – спросил я, протягивая ноги поближе к огню. Ночи тут оказались неожиданно
холодными и я порой отчаянно мерз.
-- Как ты думаешь, то, что говорил он про бессмертие, правда?
-- Почему меня спрашиваешь? Не усомнился ли ты?
-- Нет-нет, -- испуганно зашептал Иаков. – Но знаешь, всякое говорят…
-- Кто говорит?
-- Ну… Петр.
-- Петр?
Я мгновенно утратил все намеки на сон, а ведь только что уже почти задремал.
Петр! Происшествие в лодке, потом это желание отвратить Иисуса от посещения Иерусалима…
Постоянно усомняющийся Петр, склонный все проверять, искупавшийся в воде, но показавший
остальным, что ходить по воде может далеко не каждый, пусть он даже ученик господень…
Не он ли агент АК?
-- Что еще говорил Петр? – спросил я.
Кто-то из апостолов заворочался и жалобно забормотал во сне, Иаков переждал, пока он
успокоится, и ответил:
-- Что многие из нас, если не все, могут вслед за Господом принять мученическую смерть, а
правда ли то, что сказал он о бессмертии в царствии Господнем, еще нужно посмотреть… Что
чудеса Господни есть не божий промысел, а торжество науки врачевания, немногим
доступное… Что…
-- Довольно, довольно, -- успокоил я его. – Петру свойственно сомневаться, ибо он человек, как
я и ты. Что же спрашивать с него? Пусть ждет, и как случится, так случится. Я лично верую в
то, что говорил Господь, и тебе советую.
Иаков отполз от меня и вроде как уснул, а я лежал, пялясь в низкое звездное небо, и думал.
Все же им надо было посылать не меня, а кого-нибудь из молодых епископов. По части
богословия я не спец, все же служба безопасности… Мало того что нужно выполнять свое
непосредственное задание, так еще и с Петром разбираться приходится. Чертов АК. Не сидится
им… И что он предпримет дальше? Будет постоянно зудеть в уши апостолам: «Усомнитесь!
Усомнитесь!»? Но такого в Библии вроде нет… Или нет в той Библии, к которой я привык, а в
иной Библии, вполне возможно, есть?
Или ее вовсе не существует, Библии?
Так можно черт знает до чего додуматься… Спать надо, спать, вот оно что.
И, пробормотав себе под нос по-русски: «Баю-баюшки-баю, не ложися на краю», я уснул.
И знаете, что мне снилось?
Никогда не догадаетесь.
Разливное очаковское пиво.
***
Я не знаю, о чем болтали Иисус, Петр, Иаков и Иоанн, удалившись на ближнюю гору, но по
Библии они там беседовали с Моисеем и Илией. Скорее всего, какой-то голопроектор, они
бывают очень маленькие… Судя по их восхищенным лицам, сеанс произвел впечатление – даже
находящийся у меня на подозрении Петр сиял. Или он все-таки не агент АК?
Поскольку, когда они сходили они с горы, Иисус запретил говорить о видении, «доколе сын
человеческий не воскреснет из мертвых», не стал никого расспрашивать, хотя Иаков явно
проболтался бы.
В Капернауме я ожидал спектакля со статиром. По сюжету долженствовали появиться
собиратели дидрахм и попросить монетку, а Иисус соответственно послать Петра на берег,
чтобы он поймал рыбину, у каковой во рту и обнаружатся деньги. Ничего этого не случилось, и
я в очередной раз подивился буйной фантазии Матфея… Да, совсем забыл – он ведь приписал
без моего ведома еще один эпизод с рыбами и хлебами, только увеличил на сей раз число
накормленных. В повторении это чудо выглядело уже как-то не слишком, но я не стал ничего
говорить Матфею, так как по идее не мог быть знаком с текстами.
А потом меня постигла жуткая мысль: а что, если все уже идет не так, как должно было? И
разночтения между знакомым мне евангельским текстом и происходящим здесь и сейчас – уже
одно из следствий мелких событий, а то и моего присутствия?
Пожалуй, когда я вернусь – и если вернусь – нудно будет навестить психотерапевта.
* **
Не буду утомлять подробностями довольно однообразного путешествия в Иерусалим. Для меня
оно оказалось мучительным потому, что я подвернул ногу и хромал, а с желудком снова
начались приключения. Нужный для этого запас лекарств я израсходовал и теперь жутко
страдал.
К нам прибилось несколько десятков человек, процессия имела живописный вид, и я был
уверен, что в Иерусалиме уже давно знают, что Иисус вот-вот появится в городе.
Когда до Иерусалима осталось всего ничего, Иисус отозвал нас в сторонку и сказал:
-- Вот, мы восходим в Иерусалим, и сын человеческий предан будет первосвященникам и
книжникам, и осудят Его на смерть. И предадут его язычникам на поругание и биение и
распятие… И в третий день воскреснет.
-- Кто воскреснет? – тупо спросил Варфоломей, с трудом воспринимавший склонность Иисуса
говорить о себе в третьем лице.
-- Он, Господь, -- пояснил я.
Варфоломей поморгал длинными поросячьими ресницами и тяжко вздохнул.
Неожиданно появилась мать Зеведеев – Иакова и Иоанна, которая, как мне показалось,
подслушивала. Став между своими отпрысками, она стала кланяться и просить:
-- Скажи, чтобы сии два сына мои сели у тебя один по правую сторону, а другой по левую в
царстве твоем!
Остальные апостолы возроптали, а Симон Кананит незаметно двинул Иакова локтем в бок.
Иисус возмутился.
-- Не знаете, чего просите! – воскликнул он. -- Можете ли пить чашу, которую я буду пить, или
креститься крещением, которым я крещусь?
-- Можем, Господи, -- закивали братья.
-- Можем, можем! – поддержала их старуха. Иисус, не глядя на нее, сказал:
-- Чашу мою будете пить, и крещением, которым я крещусь, будете креститься. Но дать сесть у
меня по правую сторону и по левую -- не от меня зависит, но кому уготовано отцом моим.
-- Вот-вот! – зашумели остальные. – Нечего!
-- Уберите ее отсюда! – велел Симон Кананит. Иаков осторожно взял мать за плечо и повел
прочь, за ним, виновато озираясь, поспешил Иоанн.
Расслоение среди апостолов давало себя знать. По пути я наблюдал, как Петр оживленно
шепчется с Андреем, а Варфоломей и Симон Кананит бранятся с братьями Зеведеями. Этак они
скоро подерутся… Интересно, а как они обстряпали вопрос с Андреем, если Петр – агент АК?
Братья все-таки… Или их двое? Ранее это мне в голову не приходило.Да и сображать я стал
замедленно – то ли от жары, то ли от плохого питания.
Когда мы приблизились к Иерусалиму и пришли в Виффагию к горе Елеонской, Иисус послал
Фому и Матфея, сказав им:
-- Пойдите в селение, которое прямо перед вами; и тотчас найдете ослицу привязанную и
молодого осла с нею; отвязав, приведите ко мне.
-- Но нам могут надавать тумаков, -- возразил Матфей, обладавший большим опытом по этой
части. Действительно, этот эпизод всегда вызывал у меня сомнение, и я удивился, обнаружив
его реальным, а не выдуманным зачем-то евангелистами.
Если кто скажет вам что-нибудь, отвечайте, что они надобны Господу, -- пожав плечами, сказал
Иисус.
-- А откуда он наверняка знает, что там будет осел? – спросил Варфоломей у кого-то за моей
спиной. Голос Петра ответил:
-- Тоже мне, чудо. В любой деревне так или иначе есть ослы и ослицы, вон, ревет один, отсюда
слышно…
Через четверть часа апостолы вернулись невредимые и с ослами. Матфей успел шепнуть мне,
что скотину они увели качественно, никто и не заметил. Впрочем, никто и не интересовался
подробностями кражи – на ослицу быстренько устелили запасные одежды кого-то из апостолов,
на них сел Иисус, и процессия тронулась к своему пункту назначения.
Народ, шедший с нами, действительно верил.
Я – прожженный циник и знаю, что церковь – прежде всего своего рода коммерция. В бога там
мало кто верит, потому, собственно, и послали меня сюда – проследить, чтобы все совпадало с
канонами, независимо от присутствия или отсутствия небесных сил. Но зрелище людей,
срывающих себя одежды и расстилающих их на дороге перед копытами иисусова осла,
забрасывающие пыль свежей зеленью, вызвал у меня умиление и очередную дикую мысль: «А
что, если Иисус на самом деле Господь?». Чем черт не шутит… Но это было слишком страшно,
чтобы рассуждать всерьез. Нет, точно, к психотерапевту. И отпуск, отпуск! На Кипр, или в
Афонский санаторий, погонять в биллиард, сходить в кегельбан… Водные лыжи, холодное
пиво, стереокино, полутемный зал, а рядом – девушка… Вон как та большеглазая красавица,
которая вопит:
-- Осанна сыну Давидову! Благословен грядущий во имя господне!
Как они его любят, а?
Жители Иерусалима дивились столь пышной процессии и спрашивали:
-- Кто сей?
-- Иисус, пророк из Назарета Галилейского, -- отвечали мы.
Как и следовало ожидать, в храме Иисус устроил настоящий погром, разогнав покупателей и
продавцов. Грохотали опрокинутые столы менял, звенела по камням мелочь, клокотали
испуганные голуби, а среди всего этого бедлама возвышался Иисус и кричал, грозно подняв
сжатый кулак:
-- Написано, -- дом мой домом молитвы наречется! А вы сделали его вертепом разбойников!
Набившийся в здание храма люд уделял значительно больше внимания раскатившимся по полу
монетам, кое-кто из апостолов, как я успел заметить, тоже соблазнился.
Ночевали мы в Вифании. Отойдя по естественной надобности за кусты, я неожиданно
натолкнулся на Иисуса.
-- Куда собрался на ночь, Иуда? – спросил он. Сумерки скрадывали черты его лица, угадывалась
только короткая бородка и поблескивающие глаза.
-- Животом страдаю, Господи, -- ответил я.
-- Что, таблетки закончились? – насмешливо спросил Иисус. – Могу поделиться.
-- Буду благодарен, -- сказал я, стараясь держаться как можно более непринужденно.
Он запустил руку под одежду и, покопавшись там, положил мне в ладонь нечто маленькое и
круглое. Капсула-шарик, видимо, какой-то антибиотик. Я сунул ее в рот и подождал, пока
лекарство, пузырясь, растает под языком. Иисус молчал.
-- Спасибо, -- сказал я. – Чертова местная еда.
-- Нужно было взять больший запас, -- равнодушно сказал Иисус. – Как это сделал я. Так тебя
прислали мне в помощь?
-- Давай уточним вначале, кто тебя сюда отправил.
-- Ватикан.
Вот оно что! Как интересно получается: значит, Патриарх ничего не знал о том, что Папа послал
сюда своего человека. И так всегда: не знает правая рука, что творит левая.
-- А меня – Москва. Проследить, чтобы все произошло так, как должно произойти… Могу тебя
обрадовать – тут шляется агент АК, а может быть, и двое.
-- Я подозревал, -- кивнул Иисус. – Петр и Андрей?
-- Думаю, да.
-- Попробуем направить их усилия в нужное русло… Кстати, меня зовут Дэвид. Или Давид.
Давид Мейер.
-- Олег. Олег Дивонис.
-- Еврей?
-- Ну неужели Москва послала бы в Иудею русского?
-- Москва способна на всякое, -- он коротко рассмеялся. – Надо полагать, ты отбываешь после
распятия?
-- Согласно Библии, я должен повеситься. Вешаться я, само собой, не собираюсь, но должен еще
присмотреть, чтобы все было в порядке с воскресением… Кстати, что ты там придумал на сей
счет?
-- Все продумано: перед казнью я приму биоконсервант, очень большую дозу, спокойно умру на
кресте, а потом, через три дня, заработает вшитый вот сюда, -- он похлопал себя по животу, --
регенератор Прайори, который восстановит нормальную жизнедеятельность. Как видишь,
Ватикан не поскупился.
-- А если что-то пойдет не так?
-- Я сижу здесь уже очень много лет. И годы не прошли для меня даром… Знаешь, ведь никто
не мог знать, что я – человек. Постепенно я и сам начал верить, что я – сын божий. И Ватикан
действовал, направляемый рукой господа нашего, когда посылал меня… Ведь не сказано, из
какого времени должен прийти мессия, так отчего же не из будущего? Как ты думаешь,
русский?
Ничего удивительного, я и сам бы сошел с ума, сиди здесь столько лет. Исцеления, пусть и при
помощи лекарств грядущего, чудеса, толпы верующих. Он почувствовал себя сыном божьим.
А что, если он и есть сын божий? Ведь в самом деле… Мессия пришедший из будущего…
Хорошо, пусть все идет, как идет.
-- Да, хотел спросить, -- вспомнил я. – Если ты из Ватикана, откуда знаешь песню Бернеса?
-- Я родился и вырос в Калуге, -- коротко ответил Иисус-Давид.
-- Ясно… Ну, и что мы будем делать?
-- Ты же знаешь евангельский текст, вот и делай свое дело. А я буду делать свое.
***
-- Вы знаете, что через два дня будет пасха, и сын человеческий предан будет на распятие, -напомнил Иисус апостолам.
В эти дни, насколько я помнил, иерусалимские первосвященники, книжники и старейшины
собрались у Каиафы, где судили и рядили, как взять Иисуса хитростью и убить его. Стало быть,
мой выход. Оставив ящик с казной на попечение Матфея, я сослался на живот и сказал, что
пойду в город поискать лекаря.
-- Что же ты не обратишься к Господу? – недоуменно спросил Матфей. – Он исцелил бы тебя
мановением руки.
-- Зачем утомлять Господа в том, от чего есть средства простые? Я скоро вернусь, а если кто
спросит, куда пошел Иуда, так и скажи: в Иерусалим к лекарю.
Найти двор Каиафы оказалось несложно – я спросил дорогу у попавшегося на пути гончара,
подкрепив вопрос монеткой. Стражник дома первосвященника довольно грубо остановил меня,
но я поведал, что являюсь одним из учеников пресловутого Иисуса и имею что сказать
почтенному Каиафе. Тогда меня препроводили в его покои, где Каиафа сидел в окружении
своей шайки.
Первосвященник был стар и толст. Ноги его, украшенные синими варикозными венами,
возлежали на скамеечке, а сам Каиафа сидел в огромном кресле и что-то прихлебывал из
глиняной чашечки.
-- Кто ты, что посмел явиться сюда? – вяло спросил он.
-- Я – Иуда из Кериофа, ученик и казначей человека, прозванного Иисусом, царем Иудейским.
-- И что ты хочешь сказать, Иуда?
-- Что вы дадите мне, если я вам предам его?
Каиафа хмыкнул.
-- Ты думаешь, что мы не обойдемся без твоих услуг? Завтра же я пошлю стражу, и она
притащит Иисуса прямо сюда. Убирайся.
Так не пойдет, подумал я. Первосвященник рассуждает логично, но тогда зачем нужен я?
-- Почтенный Каиафа, но остальные ученики скроют Иисуса, будет драка, возможно, ненужные
жертвы. А я все проделаю тихо и быстро.
Каиафа поставил свою плошку и оглядел присутствующих, явно ожидая услышать их мнение.
Какой-то долговязый книжник заметил:
-- Он говорит дело, почтенный Каиафа.
-- Да, так будет разумнее, -- поддержал его степенный бородач. – Сколько ты просишь,
ничтожный?
-- О, тридцать сребреников, всего лишь тридцать сребреников, -- забормотал я, кланяясь. Кто-то
фыркнул, Каиафа покачал головой:
-- Недорого вы цените своего учителя… Что ж, будет по-твоему.
***
Моего отсутствия никто не заметил. Все готовились к седеру, еврейской пасхе, и в хлопотах
визит Иуды в Иерусалим остался незамеченным. Когда же настал пасхальный вечер, все
разлеглись за импровизированным столом, и уже в середине пиршества Иисус печально сказал:
-- Истинно говорю вам, что один из вас предаст меня.
Я хотел возмутиться и сделать ему какой-либо знак, но вовремя вспомнил, что так оно и должно
случиться. Апостолы же переполошились и стали спрашивать наперебой:
-- Не я ли, Господи?
-- Опустивший со мною руку в блюдо предаст меня, -- уточнил Иисус, но в этот момент свои
куски хлеба совали в мисочку с оливковым маслом как минимум пятеро, так что никакой
конкретики не получилось.
-- Впрочем, -- продолжал Иисус, -- сын человеческий идет, как писано о нем, но горе тому
человеку, которым сын человеческий предается. Лучше было бы этому человеку не родиться.
Да уж… особенно после этого жирного ужина. Мой желудок бунтовал, но тут как раз подошла
моя очередь:
-- Не я ли, Равви?
-- Ты сказал, -- ответил с улыбкой Давид Мейер, посланный Ватиканом.
По счастью, никто этих слов не слышал, а кто и слышал, тот не понял.
Завершив трапезу преломлением хлеба и словами «Приимите, ядите: сие есть тело мое и кровь
моя», Иисус удалился на Елеонскую гору. За ним потащились и мы, хотя меня жутко пучило и к
горлу подступало жгуче-горькое. Надо бы попросить у Давида таблеточку, но как это
сделаешь…
А сейчас получит свое Петр.
-- Все вы соблазнитесь о мне в эту ночь, ибо написано: поражу пастыря, и рассеются овцы
стада… По воскресении же Моем предварю вас в Галилее, -- сказал Иисус. Петр торопливо
выступил вперед и заявил:
-- Если и все соблазнятся о тебе, я никогда не соблазнюсь.
-- Истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от
меня.
-- Хотя бы надлежало мне и умереть с тобою, не отрекусь от тебя! – повторил Петр, вслед за
ним загалдели и остальные. Я стоял, скрючившись, и прикидывал, говорит это Петр, потому что
так написано в Евангелии, или же затем, чтобы отвести от себя подозрения в работе на АК?
Скорее второе, вряд ли агент АК будет следовать писанию. Совсем я запутался, вот что… Когда
и если буду писать отчет, придется ведь голову поломать.
В Гефсиманский сад меня не взяли, как и следовало ожидать. Давид Мейер был последователен.
Перед уходом он подозвал меня и сказал шепотом:
-- Сейчас все зависит от тебя, Олег. Я буду ждать. Кстати, я тут вспомнил твою фамилию – тебе
не приходилось играть в футбол? За клубы высшей лиги?
-- Да, в основном составе «Архангела Гавриила», но всего два сезона. Мне было девятнадцать…
-- Точно! Я помню, как вы разделали «Боруссию»! Тебя еще удалили на предпоследней минуте.
-- Судья придрался, я защитника не трогал! -- вскинулся я.
-- А никто и не спорит, -- согласно поднял руки Иисус. -- Короче, мир тесен… Я на восточной
трибуне сидел. Ну, давай, я пошел.
-- Ни пуха, -- пожелал я.
Уладив кое-как желудочно-кишечные проблемы и напившись воды, чтобы унять изжогу, я
заторопился в условленное место, где уже ждали меня стражники Каиафы.
-- Что-то ты долго, -- проворчал толстяк первосвященник. Опергруппу он собрал приличную,
одних бойцов человек тридцать, да еще десятка два чиновного люда.
-- Я ждал, почтенный Каиафа, пока Иисус удалится с учениками в Гефсиманский сад, -- пояснил
я.
-- И сколько их с ним? – спросил сотник. – Кто представляет наибольшую опасность?
Сразу видно профессионала. Я проникся невольным уважением к этому ветерану, покрытому
рублеными и резаными шрамами, и доложил:
-- С ним трое, из которых только Петр, он же Симон, имеет при себе меч и хорошо им владеет.
Скажу также, что и с голыми руками он может одолеть нескольких солдат.
Это я уже добавил от себя, но лучше пересолить – вряд ли АК направил сюда человека, не
снабдив его хотя бы базовыми знаниями рукопашного боя.
-- Каков условный знак?
-- Кого я поцелую, тот и есть Иисус, тотчас хватайте его.
-- А без этого нельзя? – поморщился сотник. – Мужики же…
-- Пускай целует, -- сказал нетерпеливый Каиафа. – Пойдемте, что ли, а то что-то прохладно
становится.
Гефсиманский сад был мал и запущен, потому Иисуса-Давида мы нашли сразу – в компании
троих апостолов он любовался звездами. Я бросился к нему, проскочив мимо растопырившего
руки Петра, и завопил:
-- Радуйся, Равви!
И чмокнул его в щетинистую щеку.
-- Друг, для чего ты пришел? – с деланным удивлением спросил Давид, но его уже скрутили
стражники.
Петр оказался дураком и фанатиком. Выхватив меч, он бросился на охрану и с первого удара
отрубил одному из рабов ухо. Часть тела, бешено вертясь и разбрызгивая кровь, улетела куда-то
в заросли, а раб уселся прямо в пыль и завопил.
-- Так их! Давай, давай! – заорал Иаков, прячась за брата. По тексту далее следовала реплика
Иисуса, и он тут же ее выдал:
-- Возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут! Или думаешь, что я не
могу теперь умолить отца моего, и он представит мне более, нежели двенадцать легионов
ангелов?
Услыхав про двенадцать легионов, стражники и первосвященники принялись вертеть головами,
но ангелы не появлялись.
-- Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями взять меня, -- сетовал Иисус, пока его
волокли к выходу из сада. -- Каждый день с вами сидел я, уча в храме, и вы не брали меня.
-- Не брали, стало быть, не нужно было, -- разумно отвечал сотник. Мимо меня провели раба с
окровавленной головой, замотанной тряпками, следом солдат торжественно пронес отрубленное
ухо, держа его двумя пальцами.
Я огляделся -- все ученики куда-то скрылись, только забытый всеми Петр топтался поодаль, да
выглядывал из-за кипариса Матфей.
Один из первосвященников подошел ко мне и протянул небольшой полотняный мешочек.
-- Твоя награда, -- сказал он брезгливо. – Теперь убирайся.
-- Премного благодарен, -- ответил я.
Иисуса повели в дом Каиафы, за ним крадучись последовал Петр, а за Петром – я. Наверное,
Петр пытался совершить еще какие-то каверзы, потому как предыдущие у него не получились.
Настырный тип.
Интересно, а где Андрей? Готовит капсулу хронокоптера? Все же АК мог прислать кого-то
поумнее, чем эти двое клоунов.
В сам дом войти я не решился и остался во дворе, затаившись за колонной. К Петру тем
временем подошла женщина с глиняным кувшином, наверное, служанка, и сказала:
-- Послушай, а не ты был с Иисусом Галилеянином?
-- Не знаю, что ты говоришь, -- буркнул Петр и отвернулся. Повертевшись еще немного по
двору и решив, очевидно, что здесь становится опасно, он направился к выходу. Но когда он
выходил за ворота, его увидела другая служанка, и сказала торчавшим там в ожидании
приказаний солдатам:
-- И этот был с Иисусом Назореем.
-- Да, по-моему, это он отрубил ухо этому придурку Малху, -- согласился один из солдат.
Другой крикнул:
-- Эй, борода! Ну-ка подойди сюда!
Петр робко подошел.
-- Ты спутник человека, что зовет себя Иисусом Назореем? – строго спросил солдат.
Петр замотал головой:
-- Я лишь вчера вечером прибыл из Тивериады и никого здесь не знаю, уважаемый.
-- Что-то знакома мне твоя рожа… -- проворчал солдат и толкнул Петра в спину.
Трусливый тип этот Петр. Неужели в сусеках АК не нашлось кого-то попрофессиональнее? Я
бы на его месте прирезал Иисуса еще до посещения Назарета. Конечно, это не стопроцентная
гарантия, но…
Апостол-агент поспешил убраться, а незамеченный мною ранее Матфей выскользнул из-за угла
и побежал за ним. Поистине, в нем умирал великий репортер…
***
Происходящее в доме Каиафы оставалось для меня тайной, и я лишь надеялся, что там все идет
так, как надо. В фанатичном Давиде Мейере я был уверен. Нужно потом намекнуть Патриарху,
что неплохо бы черкнуть благодарственное письмо в Ватикан, ребята Папы все же постарались
на славу. Если, конечно, не случится никаких эксцессов.
Мне предстояло еще одно дело, которое я готов был выполнить с удовольствием. Роль
предателя мне мало нравилась, а в следующем действии Иуда как раз должен несколько
реабилитироваться.
С аппетитом позавтракав, я снова направился к Каиафе. У входа мне встретился бородатый
первосвященник, который недовольным тоном спросил:
-- Что тебе тут надо?
-- Я хотел бы переговорить с Каиафой.
-- Нужен ты ему…Говори, что тебе?
Скорчив постную рожу, я промямлил:
-- Согрешил я, предав кровь невинную!
Первосвященник пожал плечами:
-- Что нам до того? Смотри сам.
Тогда я гордо бросил сребреники ему под ноги, повернулся и пошел прочь. Оглянувшись на
углу, я увидел, что первосвященник встал на колени и собирает монетки.
Место временного обитания апостолов пустовало, только Матфей сидел, скрестив ноги, и
конспектировал давешние события. Я подошел и схватил его за шиворот.
-- Иуда?! – испуганно воскликнул Матфей. – Что ты хочешь от меня?
-- Успокойся и слушай, -- сказал я. – Только что я вернул первосвященникам деньги, сказав им:
«Согрешил я, предав кровь невинную!». Запомнил?
-- Запомнил…
-- Не забудь. Вот тебе за труды. Могу сказать в утешение, что труды твои переживут тебя на
века и тысячелетия. Доволен?
С этими словами я оставил его и удалился.
По какому-то из Евангелий я обязан был повеситься, но никак не мог вспомнить, по какому
именно. В последнее время я привык ориентироваться на мемуары Матфея, а у него кажется,
про повешение ничего и не значилось. Ладно, сами разберутся. Теперь меня интересовало, как
сработает Давид Мейер. Судя по всему, сейчас он должен присутствовать на допросе у Пилата,
который чуть позже спросит у народа, кого простить – Иисуса или Вар-Раввана, местного борца
против римского владычества. Возможно, я кощунствую, но не забывайте, что я не монах и не
священник, а лишь скромный сотрудник службы безопасности, и партизан Вар-Равван был мне
как-то ближе, нежели демагог Иисус. Народ Иудеи, судя по всему, думал так же. Поэтому я
сменил одежду, благо казна осталась у меня, хорошенько отдохнул, а к положенному времени
отправился на Голгофу, затерявшись в спешащей туда толпе любопытных.
Компания для распятия подобралась Иисусу еще та – два разбойника, один из которых сплошь
зарос бурой шерстью, а второй напоминал одного моего знакомого кикбоксера, которому три
раза ломали нос. Распяли всех троих быстро и сноровисто, после чего солдаты отошли в
сторонку, а специально нанятые то ли первосвященниками, то или самим Иисусом (хитроумный
Давид Мейер мог предусмотреть и такое) граждане нестройно кричали:
-- Эй, разрушающий храм и в три дня созидающий! Ну-ка, спаси себя самого! Если ты сын
божий, сойди-ка с креста, а мы посмотрим!
Судя по дрожащим губам Давида, не вся его фармацея работала так, как должно. Будет обидно,
если он и в самом деле преставится, подумал я. Как тогда быть с воскресением? Опять платить
Матфею? Или придумать какой-нибудь фокус с переодеванием?
Постепенно толпе наскучило смотреть на болтавшегося на кресте Иисуса. Я их понимал –
развлечение здесь популярное, особенным разнообразием не отличается, так что торчать
несколько часов в ожидании непонятно чего не каждый станет.
Наконец наступила развязка. Завопив: -- Боже мой, боже мой, для чего ты меня оставил? –
Давид Мейер испустил дух.
Вернее, привторился, что испустил дух.
А может, и в самом деле испустил дух – хитрая машинка Прайори может поддерживать жизнь в
практически мертвом теле часов шесть, так что Мейер покамест не слишком рисковал.
Потыкав его для верности копьем, один из солдат повернулся к толпе и крикнул:
-- Готов!
***
Рискуя быть узнанным, я крутился поблизости и ждал появления Иосифа из Аримафеи. Этот
господин очень почитал Иисуса и должен был явиться к Пилату и просить отдать тело. Так и
произошло – в сопровождении двух солдат он появился у креста, тучный человек с
физиономией неудачника, облаченный в очень богатые одежды. Я даже охнул. Кто бы мог
подумать…
При помощи все тех же солдат, которым он скорее всего хорошо заплатил, Иосиф снял Иисуса с
креста, отнес в специально высеченный в скале гротик, привалил вход большим камнем и
удалился.
Я последовал за ним, благо Иосиф шел без сопровождения.
-- Почтенный! – окликнул я его, когда мы оказались совершенно одни на узкой улочке. Иосиф
испуганно оглянулся.
-- Почтенный, меня зовут Иуда из Кериофа.
-- Поди прочь, мерзкий предатель! – крикнул Иосиф.
-- Прекратите шуметь, -- поморщился я. – Я вас узнал. Кардинал Делла Росса, так ведь?
-- Что за… Что такое? – Иосиф наклонил голову на бок и сделался похожим на удивленного
щенка французского бульдога. – Откуда…
-- Я специальный агент Русской Православной Церкви, -- сказал я, подходя ближе.
-- Похоже, вы не шутите. Так Иуда – это…
-- Да, это – я. Посланный Патриархом Московским и Всея Руси для контроля за ситуацией. А
вы…
-- Я резидент Ватикана. На мне лежит воскресение, и я полагаю, что работы прибавится. Он
умер.
-- А что, разве не должен был?
-- Вы не понимаете. Давид Мейер умер. Он – труп.
-- Вы хотите сказать, что он умер… э-э… навсегда?
-- Именно.
--Кардинал, я не совсем понимаю. Мы с ним обсуждали вопрос воскрешения, и вроде бы Мейер
имел стройный план…
-- Этот поганый ублюдок сошел с ума! – прошипел кардинал с искаженным лицом. – Сбрендил!
Рехнулся! Здесь никто не знал, что он – человек, и Мейер сам уверовал в свое божественное
происхождение и, следовательно, в воскрешение! Я был противником его отправки, но не смог
ничего сделать. Они говорили: «большой знаток обычаев и нравов», «щепетильный богослов»…
И вот этот богослов валяется там мертвой тушей, а я не знаю, что теперь делать! Когда я
проверил показания, я едва не поседел – он каким-то образом отключил регенератор и даже не
принимал необходимые лекарства! Что же, нам теперь надеяться на господа, которого нет?!
-- Вы…вы уверены? – уточнил я.
-- Молодой человек, вряд ли есть вещи, в которых я уверен более, нежели в этой, -- сказал
Иосиф. – Я не представляю, что там случится по возвращении… Если мы ничего не придумаем.
-- Можно подкупить евангелистов, -- предложил я. Мы медленно двинулись по улице. – С
Матфеем у меня доверительные отношения…
-- Один Матфей ничего не решает. Есть масса других апокрифов, а сколько текстов, не
признанных апокрифическими! Мы не можем все предусмотреть. Религия пала, молодой
человек, религия пала…
Оставалось утопить горе в вине, что мы практически тут же и сделали.
***
Мы пошли к месту упокоения тела Христова лишь потому что нам некуда было идти. Я вел под
руку кардинала-Иосифа, которого с утра неимоверно рвало и мутило. Все же местное вино –
отстой и мастдай. Кардинал стонал и изредка порывался идти сам, но тут же падал.
У могилы нас встретило не так уж много людей – я узнал мать Зеведеев, нескольких апостолов,
в том числе и злонамеренных Петра с Андреем; последние стояли с выжидающим видом, но на
хитрых мордах их было написано: «Теперь-то мы победили».
Они и впрямь победили, пусть и не своими руками. Люди постоят-постоят у заваленного
камнем входа, да и разойдутся, а Давид Мейер будет гнить себе, обернутый плащаницей…
Но что это?
Они откатывают камень!
Они входят внутрь и выносят спеленутого мертвеца!
Они освобождают его от пут и, осененный ярким светом небесным, Иисус поднимается,
открывает глаза…
Он воскрес!
Он действительно воскрес!!
Я упал на колени, а рядом бухнулся кардинал, кричавший в голос:
-- Господи! Прости, ибо грешен! Прости деяния мои, не ведал, что творю, но веровал, что
направляем рукою твоей!
А он воскрес и возносился все выше и выше: Давид Мейер, человек из будущего, которого все
считали Богом, и Бог, о котором никто не мог подумать, что он – человек.
***
Интересно, как Мейер все-таки надул старика кардинала с регенератором и лекарствами?
А спрятать громоздкий гравипояс «Икар» и подавно нужно уметь, если только у него не было
кого-то еще среди апостолов, кто проник в могилу ночью и принес все необходимое, а также
произвел реанимационные мероприятия.
Кишат они здесь, вот что я вам скажу.
И все это я обязательно отражу в отчете, вот только дождусь, пока мой психотерапевт меня
выпустит из этой комнаты с мягкими стенами. Здесь уютно, но Патриарх ведь обещал мне нечто
большее.
Вы же не думаете, что они меня обманут, -- эти милые люди, посвятившие всю свою жизнь
служению Господу?
22 апреля 2001 г.