Развитие юридической науки, как и любой другой отрасли социального знания, неотделимо от изучаемой ею действительности, от содержания процессов, которые происходят в обществе. Те или иные качественные сдвиги в обществе актуализируют проблему их теоретического осмысления, что, в свою очередь, часто влечёт за собой обновление и совершенствование методологического инструментария. Поэтому вполне закономерно, что одним из последствий изменений, произошедших в последние десятилетия в российской правовой системе, стало увеличение интереса юридической науки к вопросам методологии, причём в исследованиях, не только обращённых на анализ современного состояния российского правового пространства, но и имеющих ретроспективный характер. Последнее проистекает из известного «консерватизма» (в хорошем смысле слова), свойственного праву. Оно относится к важнейшим институтам регулирования, легитимирующим социальную практику, придающим системную устойчивость общественным отношениям, что невозможно вне опоры на традицию, в рамках которой формировались базовые правовые нормы и институты, носящие системообразующий характер. В результате новое обращение к изучению тех или иных аспектов правовой традиции, в том числе с использованием всего современного методологического арсенала, оказывается необходимым компонентом постижения содержания и смысла правовых новаций. Конечно, речь не идёт о кардинальном пересмотре методологического поля, сформированного, начиная с XVIII века, целыми поколениями как отечественных, так и зарубежных учёныхправоведов. Скорее можно говорить о реализации потребности в некотором расширении этого поля или в уточнении границ применимости уже известных методов, более полной реализации их эвристического потенциала. В значительной мере это связано с общемировой тенденцией к пересечению и взаимопроникновению социальных наук, наметившемуся тяготению к анализу конкретных аспектов общественного развития как комплексных и даже синтезных проблем, адекватное понимание которых возможно только совместными усилиями специалистов, формально разделённых по их, так сказать, «видовой принадлежности». Подоплёку усиления подобной тенденции точно подметил один из наиболее влиятельных в современном социальном знании исследователей глобальных проблем современности И. Валлерстайн. По его мнению, в последние десятилетия ХХ в. ярко проявилось стремление изучать явления социальной действительности, «разложив их по отдельным ящичкам и присвоив им особые названия: политика, экономика, социальная структура, культура, не осознавая, что эти ящички существуют по большей части в нашем воображении, а не в реальной жизни. Явления, которые мы в них находим, настолько переплетены, что одно обязательно предполагает другое, одно влияет на другое, и любое явление невозможно понять, не принимая во внимание содержимое других ящиков»[2, с. 44]. Так, очевидно, что, исследуя, например, изменения, происходящие в правовых нормах и институтах, стремясь дать им адекватное понимание, юридическая наука должна «принимать во внимание» и те процессы, которые происходят в других институтах общества, в целом в социальной жизни. Однако изучение этих процессов является преимущественной «сферой ответственности» других наук – политологии, социологии и т.д., каждая из которых обладает своим собственным пониманием исследуемых явлений, интерпретирует их под свойственной именно ей точкой зрения. Поэтому перед исследователем права возникает непростая, хотя и давно известная проблема: как, оставаясь в рамках правовой науки, сохраняя свою предметную идентичность, эффективно и корректно использовать материал, предоставляемый другими областями социального знания? Пожалуй, наиболее часто с этой проблемой сталкиваются историки права, что связано с известной «пограничностью» самого предмета, изучаемого данной отраслью юридической науки. С одной стороны, история права обладает своим собственным и в этом смысле уникальным предметом (правовые нормы и институты, рассматриваемые в их исторической эволюции в определённых пространственно-временных пределах). С другой стороны, такой предмет имеет частный характер по отношению к социальной истории, в рамках которой происходила эволюция правовых норм и институтов. Как следствие, тот объект социальной действительности, который для истории права является целостностью, для социальной истории является частностью. Адекватное понимание содержания и закономерностей исторической эволюции правовых норм и институтов невозможно вне понимания общеисторических процессов, происходивших в данном обществе в данных пространственно-хронологических рамках. В то же время правовая эволюция имеет и свою собственную, внутренне присущую этой области социальной деятельности логику развития, которая не может быть механически, посредством построения линейной причинноследственной связи выведена из изменений, происходящих в экономике или культуре общества. Значит, в историко-правовом исследовании нельзя обойтись без анализа, с одной стороны, общеисторического контекста той или иной правовой коллизии, но, с другой стороны, и закономерностей эволюции правовой системы как таковой. Например, анализ процесса кодификации российского законодательства имперского периода, требует обращения к социальной истории России XVIII-XIX вв. Фактический материал, касающийся этой истории, равно как и его возможную интерпретацию, историку права предоставляет историческая наука. Однако историко-правовое исследование должно отразить взгляд именно этой отрасли социального знания не только на собственно правовые проблемы, но и на те общеисторические факторы, под воздействием которых эти проблемы возникали, развивались и разрешались. «Чистый» историк, обращаясь к данному периоду истории России, в первую очередь, обращает внимание на приобретение и развитие страной нового – имперского – качества[3, 4, 5]. Поэтому для него естественно выведение именно из этой качественной характеристики закономерностей и конкретных форм эволюции всех общественных институтов. Однако историк права, исследуя тот же период, обнаруживает, что сложность, противоречивость, длительность процесса кодификации российского законодательства, нашедшего своё относительное завершение в создании при императоре Николае I двух основополагающих правовых summa summarum – Полного собрания законов Российской империи и Свода законов Российской империи, – не в меньшей мере, чем развитием общесоциальных процессов, включая их имперские аспекты, могут быть объяснены и собственными закономерностями саморазвития российской правовой системы. Следовательно, адекватная интерпретация, как содержательной стороны, так и механизмов реализации процесса кодификации законодательства в условиях становления имперской формы российской государственности, требует от историка права использования тех методологических инструментов, которые, сохраняя специфику историко-правового понимания этой проблемы, одновременно позволят ему корректно использовать материал, предоставляемый социальной историей. Как известно, вся совокупность методов, используемых современной наукой, обычно делится на три группы: методы, общие для всего комплекса социальных наук; специальные методы, характерные для нескольких, предметно и категориально близких между собой наук, и частные методы, применяемые исключительно в пределах данной науки. Следовательно, выстраивая конкретное методологическое поле для изучения той или иной правовой проблемы, следует идти от общего к частному, то есть от тех методов, которые позволяют увидеть изучаемую проблему в контексте всей социальной реальности, в которой она существует, к методам, дающим возможность познать эту проблему как нечто уникальное, обладающее «самостью», как своего рода per se. Общенаучные методы нацелены на обнаружение наиболее общих закономерностей формирования и развития различных феноменов социального мира, в чём и заключается их основная гносеологическая ценность. Значит, будучи применены в историко-правовом исследовании, такие методы должны позволить обнаружить закономерности в эволюции правовых норм и институтов, присущие именно правовой системе данного общества. Но тогда неизбежно встаёт вопрос о соотнесённости подобных закономерностей с теми, которые свойственны обществу в целом, могут быть обнаружены при использовании того же метода в исторической науке. Иначе говоря, закономерности, свойственные историческому развитию данного общества, должны обязательно являться таковыми же и для развития остальных сфер общественной жизни, или же их взаимозависимость имеет более сложный, нелинейный характер? Этот вопрос имеет принципиальное значение, поскольку касается общих проблем теории познания, и тот или иной ответ на него в значительной мере предопределяет исходную методологическую позицию учёного. В поисках адекватного ответа на него можно, например, обратиться к оценке особенностей применения в истории права и в социальной истории такого общенаучного и широко применяемого исследовательского метода как системный подход. Его популярность среди учёных самых разных научных профессий обусловлена тем, что с помощью системного подхода становится возможным рассматривать исследуемый объект как целостность, состоящую из множества обладающих относительной автономностью, но находящихся в постоянном взаимодействии элементов. Общество относится к числу органических систем, что означает наличие в нём особого рода связей между составляющими его элементами: система обладает свойством модифицировать входящие в неё элементы, приспосабливая их к решению общесистемных задач, но в то же время и элементы в силу собственной относительной автономности, могут оказывать обратное воздействие, вызывая те или иные системные изменения. В свою очередь, все эти элементы существуют не изолированно, сами по себе, а в составе особых целостностей, которые можно определить как подсистемы, охватывающие различные сферы функционирования общества. Одной из таких сфер является, в частности, правовая подсистема. С этой точки зрения системный метод может быть в равной степени применён и для исследования общества в целом, и его отдельных подсистем. Однако при этом следует обязательно учитывать своеобразный парадокс, свойственный использованию системного подхода применительно к разным объектам, соотносящимся между собой как общее и частное. Наличие внутрисистемных связей предполагает определённую иерархию подсистем, подчинённую общей логике самоорганизации всей системы как целостности, что потенциально предполагает обладание подсистемами общесистемными качествами. Но последние лишь до известной степени и, как правило, в опосредованном виде могут обнаруживать себя в структуре и функционировании каждой отдельной общественной подсистемы. Иначе говоря, качества, свойственные обществу как целостной системе, обнаруживаемые, например, историками или социологами, совсем не обязательно в том же виде будут присутствовать в правовой подсистеме общества, изучаемой историком права. Не существует жёсткой качественной детерминации между общественной системой и подсистемой: их взаимозависимость скорее нелинейна, чем линейна [6]. Такой характер внутрисистемных связей проистекает из общей логики саморазвития системы. Согласно классическому определению, принадлежащему одному из создателей общей теории систем Л. фон Берталанфи, всякая система развивается таким образом, что «ранее не связанные или слабосвязанные ее части становятся все более взаимосвязанными, сама же система совершенствуется … к устойчивому подвижному равновесию» [1, с. 44]. Но это означает, что устойчивое (но не абсолютное, а относительное) равновесие общества как системы обеспечивается за счёт усиления взаимосвязи составляющих его подсистем. Поскольку органическая система – это не простое соединение образующих её подсистем, каждая из которых изоморфна всей системе в целом, то её общесистемные качества возникают как результат взаимодействий между подсистемами. Следовательно, например, взаимодействие правовой подсистемы общества, рассматриваемой как некая относительно автономная целостность правовых норм и институтов, с другой общественной подсистемой способно привести к обретению всей общественной системой нового качества, но совсем не обязательно, что такое качество будет свойственно самой правовой подсистеме. Из этого следует одно, на наш взгляд, принципиально важное следствие, позволяющее провести методологическое разграничение системного подхода применительно к обществу в целом и его правовой подсистеме в частности. Системный подход в изучение общества ориентирован преимущественно на обнаружение и изучение закономерностей взаимодействия общественных подсистем как факторов, обуславливающих обретение обществом целостности, проявляющих себя через присущие данному обществу на данном этапе его развития общесистемные качества. Целостность обществу придаёт не однородность составляющих его подсистем, не аналогичность закономерностей саморазвития последних, а характер, способы взаимодействия этих подсистем между собой. В свою очередь, системный подход в изучении общественных подсистем, конкретно-правовой подсистемы, ориентирован на обнаружение и изучение тех закономерностей, которые, с одной стороны, коренятся в самой природе права как способа организации легитимированного государством пространства взаимодействия физических и юридических субъектов, с другой стороны, в способах взаимодействия правовой подсистемы с другими общественными подсистемами. Подобное утверждение, конечно, не означает отрицания того обстоятельства, что на развитие правовой подсистемы оказывают воздействие общесистемные качества. Такое обратное воздействие, безусловно, имеет место. Но поскольку общесистемные качества являются результатом взаимодействия всех общественных подсистем, то нельзя рассматривать эволюцию одной – в данном случае правовой – подсистемы как простое отражение закономерностей саморазвития всей системы. Речь идёт о наличии только неких корреляционных связей между эволюцией общества в целом и эволюцией правовой подсистемы. Поэтому, историк или социолог, применяя системный подход к изучению развития общества в определённый период его истории, способны обнаружить некоторые закономерности того, как изменялась система в целом. Но историк права, равно как, скажем, историк культуры или экономики, не может автоматически перенести эти закономерности на изучаемую им общественную подсистему. Чтобы постичь закономерности развития той или иной подсистемы необходимо обратить острие системного анализа на её познание в качестве, условно говоря, ding an sich, то есть на выявление её собственной природы, собственных механизмов саморазвития, придающих общественным подсистемам искомую целостность частного внутри общего. Именно понимание механизмов саморазвития правовой подсистемы позволяет соотнести её как частное с общим, определить иерархическую ценность для системы и своеобразие взаимодействия с другими общественными подсистемами, в ходе которых и формировались общесистемные – в приводимом нами примере имперские – качества. Следовательно, возвращаясь к проблеме методологии изучения процесса кодификации российского законодательства периода империи в рамках истории права, можно обосновать следующую логику использования системного подхода. На первом этапе системный подход используется для выявления закономерностей саморазвития российского общества на его имперской стадии. Для этого российское общество XVIII-XIX вв. рассматривается как целостность, находящая своё предельное выражение в формах государственности, эволюция которого происходит в процессе взаимодействия различных общественных подсистем, включая правовую подсистему. На втором этапе системный подход применяется для выявления закономерностей саморазвития правовой подсистемы посредством её рассмотрения в качестве относительно автономной структуры, обладающей внутренними закономерностями развития, укоренёнными в той правовой традиции, которая складывалась в России на протяжении предыдущих – доимперских – столетий её существования. На третьем этапе с помощью системного подхода осуществляется поиск корреляционных зависимостей между выявленными закономерностями в развитии общего и частного. Это означает выявление того, до какой степени и каким образом имперская форма организации общества (прежде всего государственных институтов) проявлялась в механизме происходившей кодификации права и в структурно-содержательной стороне создаваемых нормативных сводов, и соответственно в какой степени и каким образом кодификационная работа, как элемент функционирования правовой подсистемы, взаимодействующей с другими общественными подсистемами, содействовала укреплению либо, наоборот, ослаблению тех тенденций развития Российской империи, которые были для неё характерны на протяжении первой половины XIX в. Литература Берталанфи Л., фон. Общая теория систем: критический обзор // Исследования по общей теории систем. М., 1969. Валлерстайн И. Миросистемный анализ: Введение. М., 2006. Геллер М. Я. История Российской империи: В 2 т. М., 2001. Каппелер А. Россия – многонациональная империя: возникновение, история, распад. М., 2000. Ливен Д. Российская империя и её враги с XVI века до наших дней. М., 2007. Прангишвили И. В. Системный подход и общесистемные закономерности. М., 2000.