ΟΥΡΟΒΌΡΟΣ -2- Уроборос - свернувшийся в кольцо змей или дракон, кусающий себя за хвост. Символ имеет множество значений, самое распространенное - репрезентация вечности и бесконечности, в частности – циклической природы жизни. Κρανίο 1 Порою возникает в груди ноющее чувство жажды, ожидания чего-то. Всѐ твое естество вдруг начинает реагировать на тотальную серость, окружающую тебя, на монотонный бесполезный труд, от которого очень сильно устаешь по прошествии какого-то времени. Хочется уехать кудато, или напиться до беспамятства, или забыться в клубе, дав волю своим инстинктам, чтобы просто сменить обстановку и хоть как-то выпустить накопившийся стресс. Это совершенно нормально, как мне кажется, ведь человеку всегда хочется чего-нибудь нового. Никогда и никто не останавливается на достигнутом, никогда не остается полностью довольным результатом. Не зря социологи твердят о безграничности человеческих потребностей, ведь, в сущности, так и есть. Те, кто не смог стать артистом, фрилансером или в принципе человеком, у которого работа прочно связана с плавающим графиком и меняющейся картинкой, обычно как раз страдают от пресыщения своей работой и образом жизни. Ча-3- ще всего проявляется это у работников различных офисов. Некоторые их называют хомячками, ведь офисные так же, как эти милые животные, бегут куда-то, не понимая, что бегут в кольце, что это все невероятно бессмысленно и не важно. У них есть уютная клетка openspace’а, поилка и кормушка, а больше они ничего не видели, и им это не особо нужно, но! Тем и отличается человек от хомяка, что ему иногда все-таки необходимо что-то менять, где-то сорваться, оторваться, выпустить пар. И такие вот хомячки напиваются и буянят в клубах, ходят на концерты группы Ленинград, пытаясь хоть как-то раскрасить свой досуг. Мои размышления на этот счет можно, конечно, назвать банальными, однако можно ли вообще так сказать про истину? Поэтому мои слова вовсе не клише, не «и так всем понятная ерунда», отнюдь. Они просто правдивы и лежат на поверхности, но их редко озвучивают, как это ни странно. Может, потому что офисных сотрудников в нашей стране достаточно много, и они не хотят слушать про себя правду, хотя, как по мне, подобные предположения весьма глупы. В таких размышлениях я, рядовой менеджер среднего звена, оканчивал свой рабочий день. Хотите верьте, хотите нет, но я весьма доволен своей жизнью, несмотря на такую точку зрения. Да, для меня работа в офисе ужасна, но раз меня сюда занесло, значит, так и надо, к тому же я справляюсь с работой, мне платят, чем мне быть недоволь-4- ным? Я живу один, запросы у меня небольшие. Так, повторюсь, зачем жаловаться и плакаться о тяжелой судьбе? Вероятно, серость труда и «хомячковость» могут быть виной. С этим, наверно, соглашусь, ситуация удручающая. Видеть эти пластмассовые лица коллег, которые улыбаются, при этом покрывая тебя матом за спиной, – удручающе. Выполнять из года в год одну и ту же работу без намека на карьерный рост или самореализацию – удручающе. Но не фатально, что главное. Вот и шесть часов, стрелки выстроились в ровную линию, а значит, мне можно ехать домой. Слава богу, этот момент наступил, а то риск заснуть уже переходил из зоны «вполне вероятно» в зону «это произойдет через…». Минут двадцать назад мои глаза закрылись, и чудом только мне удалось не уснуть. Я выключил свой компьютер, встал из-за стола и уже направился было к выходу, но меня задержал замдир, что-то, видимо, желая мне передать. Он был довольно плотного телосложения, но не толстый, а скорее жилистый. Маленькая голова забавно смотрелась на широкоплечем теле, и так же забавно смотрелись его усы, в стиле американских байкеров. Он выглядел безумно уставшим, но, кажется, не столько физически, сколько морально. Его глаза были полны какой-то вселенской печали вперемешку с разочарованием, но даже в таком состоянии он думал о работе. -5- – Саша?.. – Да, Алексей Николаевич, Вы что-то хотели? – спросил я у него, невзирая на то, что он чуть не забыл мое имя. У него все же много подчиненных. – Саша… Нужно будет через неделю назначить кого-то из твоих подопечных на одно мероприятие, я потом по почте вышлю информацию. Там не будет ничего сложного, просто какой-то фестиваль, на котором надо последить за организацией. Ничего организовывать не надо, так и передай, информацию потом вышлю… - Он о чем-то задумался, потом очнулся, кивнул мне на прощание головой и пошел в свой кабинет. Неужели от меня после повышения останется лишь потухший взгляд, с такими же уставшими, печальными глазами? Я и сейчас, конечно, не горю жизнью, но замдир выглядит как восставший мертвец… Впрочем, может мне и кажется, не знаю. Я взял свою куртку и вышел из здания офиса. Погода в последние несколько дней была отвратительная: то дождь, то ливень, то град, несколько гроз. Вот опять – дождь. Вздохнув, я раскрыл зонт и потопал в сторону остановки. Ехать нужно было сначала на автобусе, чтобы потом пересесть на метро, чтобы оттуда уже идти пешком. После легкого ужина, уже дома, я сел за компьютер. Несмотря на то что в офисе я девять часов провожу за компьютером, домашняя машина все же служит для отдыха, поэтому не приносит дис-6- комфорта. Проверив почту, не найдя там ничего, кроме спама от всяких компаний и сайтов, я зашел в ВК. После часа просмотра забавных картинок и веселых видео, я отправился спать. Вот такое вот «необычное» окончание дня. Назавтра была суббота, а значит, мне можно было попытаться выспаться. 2 Проснувшись в полдевятого, я перечеркнул все надежды на высыпание. Впереди был длинный и бесцельный день. Безусловно, он мало чем отличался от будней, однако разница все же была. Если с понедельника по пятницу мне нужно убить всего лишь пять-шесть часов времени, то в выходные развлекать себя приходилось весь день. Года три назад, как раз в выходной, я увидел на просторах интернета мотиватор, там было чтото наподобие: «Если ничего не делать – ничего не получится, так начни прямо сейчас, и, может быть, когда-нибудь про это напишут книгу!». В общем, чепуха для идиотов, однако идея с книгой мне прельстила, и я решил: почему бы не попробовать написать свою? Подумал, посмотрел – и купил небольшой ноутбук исключительно для письма, ведь для остального он просто непригоден. Поначалу у меня совсем ничего не получалось - возникала боязнь чистого листа, когда не знаешь, -7- как начать, что сказать. Все казалось уже использованным, уже как будто все написали, однако постепенно, рассказ за рассказом, мои навыки улучшались, и вот теперь я мог написать небольшую повесть за несколько месяцев, просто подходя к ноутбуку только в выходные, ни разу, однако, этого не сделав. Может показаться, что я хвалюсь, но это чистая правда, без капли преувеличения. К сегодняшнему дню у меня в активе было несколько десятков коротких рассказов, несколько почти дописанных повестей и один неоконченный роман, который я мучил уже второй год. Возможно, благодаря этой самореализации я пока и не сошел с ума, потому что тогда, до увлечения письмом, я был на грани нервного срыва. Работа катилась к чертям, все срывалось, сверху грозились увольнением, в личной жизни была тьма темная (хотя в этом плане ничего не изменилось). И вот, как с небес манна – долгожданная отдушина. Место, где я мог сделать что угодно и с кем угодно. Я сел за ноутбук, чтобы продолжить работу над романом, но вскоре получил сообщение на «мыло» от замдира. Он выслал информацию об этом фестивале, про который шла речь в нашем недавнем разговоре. Честно говоря, я не имел ни малейшего понятия, кого туда отправить. В подчинении у меня состояло четыре человека, двое из которых – типичные блондинки «оно само сломалось», третьему перевалило за пятый десяток, а четвертый пьет, и, главное, прогуливает работу -8- так же часто, как появляется. Довериться кому-то из них было фактически тем же самым, что подать заявление по собственному желанию. Как я понял из письма, фестиваль должен проходить где-то в районе новостроек, и посвящен он будет какому-то юбилею чего-то там. Не очень люблю читать информацию о мероприятиях, это навевает скуку. Будет устроено выступление под открытым воздухом, приедут какие-то музыканты, а окончится все фейерверком. Как мило и оригинально, боже мой. Осталось кого-то туда назначить, но это было главной проблемой, однако, не требующей моментального решения, поэтому назначение отправилось в долгий ящик, а я продолжил написание романа. Мною была выбрана тематика имперской России, однако самый ее закат, конец XIX-начало XX веков. Сведений, необходимых для создания антуража того времени, атмосферы, было получено море. Невероятно сложно писать про прошлое, наверно, даже сложнее, чем про будущее, ведь в будущем на первом месте – твой полет фантазии, а историческая литература ставит строгие рамки, как лексические, так и бытовые. Можно допустить ошибки в терминологии и использовать слово, которого тогда еще не было. И пусть заметят и различат это лишь единицы, но сам факт ошибки есть, и это не очень хорошо. Я чувствовал какуюто личную ответственность за полученный результат и не мог себе простить даже самой ма-9- ленькой неточности. Они все равно возникали, но я корил себя за них, исправлял, корпел над ними, вычищая всѐ с фанатичным рвением. Стоит ли говорить, что часто из-за этого возникали дыры в сюжете, какие-то несостыковки, ведь выходило так, что история зиждилась на старых неисправленных ошибочных строках. Именно поэтому повести, рассказы оставались при мне. Я и не думал никогда об их показе, публикации в Интернет. Я знаю, что качеством они лишь ненамного лучше фанфиков пятнадцатилетней школьницы о сильной, кипучей и столь невозможной любви двух персонажей какой-нибудь саги, поэтому не рискую, пока не повышу значительно свой уровень. Признаться, иногда хотелось бы услышать критику, похвалу… Скорее второе, конечно, но и критика хороша, если она конструктивная. Однако пока что я был сам себе критик, причем довольно строгий. От моего глаза не ускользали совершѐнные ошибки: повторы, речевые оплошности. Я старался их не допускать, но, естественно, не выходило, из-за этого у меня портилось настроение и желание писать могло пропасть на несколько недель. Написать ничего особо не получалось, поэтому я решил зависнуть в соцсетях. Весь день прошел как-то скомканно, я поел и опять сел за компьютер. Потом повторил то же самое через несколько часов. Когда я очнулся, был уже вечер. Впереди целая ночь, не совсем понятно, на что ее потра- 10 - тить, однако выбор невелик, если подумать. В одном конце комнаты тусклая белизна фонарей зазывала прохладой на улицу, в другом же слабый свет монитора тянул меня к себе, манил, а точнее заманивал, как змей Еву. В голове зазвучали саундтреки из любимых игр, и я готов был уже сесть за компьютер, погрузиться в мир стратегий. Почему именно стратегий? Они лучше всего помогают забыть о скучной настоящей жизни. Безусловно, можно вспомнить RPG-игры, они тоже на это нацелены, однако чувствуется в них некоторая искусственность, а вот в стратегиях искусственности мало, особенно если знать, что выбирать. Загрузил одну игру – и ты средневековый король какой-нибудь Англии, загрузил другую – и ты уже отбиваешь атаку Наполеона на Москву или вместо Наполеона атакуешь Москву. Словом, можно делать что душе угодно, а это ведь неплохой способ отстраниться от всего окружающего. Кто-то может сказать, что компьютерные игры – это вообще удел юных мальчиков, ну максимум студентов, забывая о невероятном их разнообразии. Огромное, несметное количество! Все жанры, направления по-своему хороши. Игры могут поднимать социально значимые вопросы, а могут наоборот шутить над происходящим в мире. Могут образовывать, а могут заставить тебя забыть об образовании. Если раньше, как и сейчас, периодически звучит фраза «ты то, что ты ешь», то сейчас, как мне кажется, довольно актуальна будет фраза - 11 - «ты то, во что играешь». Но это распространяется на тех, кто в принципе играми увлекается, конечно же. Я сказал, что готов был сесть за компьютер, однако мне сделать этого не удалось, потому что вдруг погас свет. Это было в норме вещей, ведь мой район давно считается аварийным, а выселение отсюда длится уже много-много лет, но почему-то никак никого не выселят. Хрущевки были построены как временное жилье, но, как говорится, «нет ничего более постоянного, чем временное». Руководствуясь этим правилом, жители хрущевок превысили допустимое время проживания в два, а то и в три раза, и это дало о себе знать. Трубы в ужаснейшем состоянии, меняют их год через год… С электричеством тоже беда: легче сказать, в какие дни у нас его не выключали, ведь их по пальцам можно пересчитать. А какой вред для здоровья… Сырые подвалы, сквозняки, плесень – все это можно найти почти в любой хрущевке в наше время. Найдя свечи, я расставил их по квартире так, чтобы можно было мало-мальски ориентироваться. Не сказать, что без них я бы не обошелся, всетаки белые ночи пока еще были в силе, однако поздний час давал о себе знать – некоторые вещи на полу было не видно, а споткнуться и умереть от травмы черепа мне хотелось в последнюю очередь. К моменту, пока загорелась последняя свеча, прошло минут десять. Я был доволен работой: в - 12 - квартире установился очень приятный и уютный сумрак, даже романтический… Впрочем, счастье мое длилось не очень долго – электричество вскоре дали, и мне пришлось опять тушить и убирать эту красоту. Компьютер зажужжал, подготавливаясь к работе, но мне уже было все равно. Мысли снова мучили меня, одолевая с новой силой после каждой попытки их отогнать. Как все-таки может давить на человека одиночество! Друзей у меня особо не было: так, знакомые-приятели, с которыми можно поболтать в коридоре, поэтому позвонить я никому не мог. Лучшим решением показалось пойти прогуляться, что я и сделал. Погасив свет, я вышел из квартиры. В парадной горела лампочка. Судя по мерцанию, она доживала свой век, как и все в этом доме. Плафон был украден несколько раз, поэтому сизая голая лампочка мерцала в тишине ночной парадной. Спускаться мне особо не нужно было, ведь жил я на первом этаже, однако все прелести хрущевочной настенной росписи были видны именно здесь: на дверях синим маркером поверх красного было зачиркано бывшее на этом месте в течение нескольких лет оскорбление какой-то девушки, видимо, жившей здесь. Справа реклама, слева реклама, реклама на стекле, на стенах, на дверях, в почтовых ящиках, на почтовых ящиках, на полу под почтовыми ящиками… Я покинул это царство - 13 - компьютерных мастеров и горящих путевок и отправился в сторону набережной. 3 Вечера летом в Питере все же прекрасны. Это даже не аксиома, это просто обыденность, которой восхищаешься и гордишься, когда об этом заходит речь. Воздух согревал, сумерки окутывали набережную и прилежащий к ней парк так, что вдалеке было темно, но, если посмотреть рядом – как будто утро. В этом и есть прелесть белых ночей. Ах, белые ночи… Говорят, влюбленные со всей России и из многих стран мира едут в Петербург, чтобы посмотреть на белые ночи. А я? А меня это уже не удивляет, не манит, не притягивает. Сотни экскурсий по рекам и каналам города, на корабликах, на теплоходах, на катерах – словом, на чем угодно. Просто садись и удивляйся! Но мне уже поднадоел этот открыточный Питер. Поэтому, наверно, я предпочитаю Загородный проспект Невскому, а Сенную площадь Дворцовой. Выйдя из дома, я направился в парк, который был буквально через дорогу, а там быстрым шагом пошел насквозь, чтобы выйти на гранитную набережную, к мосту. Мост этот, кстати, разводной, но почему-то с ним не делают глянцевых открыток, печатаемых миллионными тиражами, хотя он не так и плох. Мой взгляд упал на памятник - 14 - какому-то деятелю революции, стоявшему подле переправы. Он вытянул руку, что-то вещая народу, а народ с замиранием сердца слушал его пламенную проповедь… Лицо его сосредоточено и твѐрдо. Идеал нового времени – времени свободы, всеобщего равенства и людского братства стоит в его глазах. Губы плотно сжаты в кратком молчании, навеки запечатленном в камне. Он говорит, говорит жестами, своей позой, и как будто начинаешь его слышать… Наверно так было, когда он был жив. Насколько я знаю, его убили перед этим мостом, поэтому уважаемый революционер пополнил жиденький список местных достопримечательностей. Мост только начали разводить – значит, было около двух часов ночи. Удивительно пролетело время, ведь, казалось бы, электричество выключили примерно в двенадцать, а на улицу я вышел в полпервого. Что-то явно не сходилось. Мне это показалось странным, нестыковка побудила меня зайти на мост и посмотреть график разводки. Там все было очень примитивно, так что не разобраться, что же написано, было практически невозможно, однако все равно начало развода моста было назначено на два часа ночи. Получается, что я промотался где-то полтора часа, или… – Извините, вы не могли бы… Позади меня раздался голос девушки. Я обернулся посмотреть, кто это, начав бормотать какието извинения. Она улыбнулась и подошла к таб- 15 - личке с графиком, после чего принялась его изучать. Мне вдруг стало понятно, что я смотрю на нее не отрываясь, и она, кажется, это заметила; хоть я и старался не выглядеть полным идиотом, но, признаться, у меня плохо получалось. Она как будто притягивала взгляд. Она была среднего роста, с короткими волосами ярко-синего цвета. Одета девушка была легко, в соответствии с погодой: легкая курточка поверх клетчатой рубашки. Красный атласный шарфик, повязанный на летний манер. Джинсы и джинсовый рюкзачок очень хорошо гармонировали с окружающей средой, учитывая, что джинса была придумана для рабочих, а район тут был отнюдь не населенный интеллигенцией. Наконец, она снова повернулась ко мне, и я смог разглядеть ее лицо. Ярко выраженные скулы были невероятно красивым дополнением к приятным чертам лица. Глаза то ли зеленого, то ли серого цвета, но теплые, сейчас выглядели расстроенными. – Вы не знаете, почему мост разведен? – спросила она, как только обернулась. – Нет, сам удивляюсь, вроде не два часа… – Плохо, что развели. Мне нужно на тот берег, - она рассмеялась, - кажется, я попала в типичную петербургскую передрягу. Вот уж не думала. - Вы живете на том берегу? – осторожно спросил я. - Да, вон в той вышке. - 16 - Она показала рукой на левую относительно моста высотку. Советский гений архитектуры, когда Союз уже был близок к развалу, уже пытался возводить высотные дома, но они все были названы экспериментальными. Вот и здесь: два одинаковых дома, с башнями на конце, стояли по двум сторонам моста и шли дальше вдоль набережной. Наша знакомая жила в левом, который уходил в сторону центра. – А я тут, на этом берегу... – А зачем же вам тогда через мост идти? – удивленно посмотрела она на меня. – Я просто гулял от скуки, спать не хотелось, а делать было нечего, поэтому я решил… – А! Поняла, поняла. Да, у нас там есть где прогуляться, хотя и у вас тоже; все равно не совсем понимаю, почему именно на правый берег вы хотите, хотя это ваше дело, а значит, я не лезу. Она говорила не очень быстро, но много и почти без остановок. Речь ее была похожа на небольшой ручеек, скорее даже ключ, бьющий из-под земли и дающий начало ручью. – И что планируете делать? – поинтересовался я без особого интереса. – Я очень люблю сидеть у памятника этого, она указала рукой на революционера, - я могу подумать о своем там, ведь туда никто не ходит – место плохое: машины всѐ время снуют тудасюда, шумно… А мне нравится, ведь когда людей нет, это наоборот лучше, как мне кажется. - 17 - – Пожалуй, соглашусь, – сказал я, кивая головой, – но мне пора домой, а вам удачи! – Спасибо! Я развернулся и пошел в сторону дома. Меня начал утомлять этот разговор ни о чем, поэтому я и ушел. Никогда не мог понять, как можно разговаривать и при этом ничего не сказать. Я имею в виду не сказать ничего полезного, веского, такого, чтобы ты мог подумать об этом потом. Нет, лучше разговаривать о всякой бытовой ерунде и не затруднять себя размышлениями. Походив еще немного по бульвару, я отправился назад в свою вечно холодную конуру, именующуюся квартирой. На этот раз я решил всетаки поддаться компьютеру и сесть играть, что и сделал в итоге. Спать я лег где-то в начале шестого, было уже совсем светло. 4 Здравствуй, новая трудовая неделя. В воскресенье ничего интересного не произошло – я съездил в магазин и докупил аппаратуру для выездов. Заодно убедился, что мероприятие придется контролировать именно мне, потому что сотрудники все сам написали, что «внезапно слегли с гриппом». Все четверо, ну-ну. А ведь понедельник выдался на редкость солнечным, что было очень кстати. По закону Мерфи, конечно, должен был пойти дождь, однако ни в прогнозе, ни в моем - 18 - личном предощущении никаких осадков не предвиделось. Собрав вещи, я вышел из дома. Ехать нужно было совсем немного, как оказалось. Мероприятие проходило в Купчино, в парке близ строящегося жилого комплекса из множества однотипных «муравейников». Если бы я знал это заранее, я бы даже и не думал о назначении кого-то другого на этот фестиваль. Автобус ходил от соседней улицы. Людей было много: все шли работать: кто-то на завод, кто-то в магазин, кто-то в офис. Те, кто не дорос до работы, шел учиться, рюкзаки пестрели передо мной, словно какие-то толстые квадратные птицы. В транспорте тоже все забито битком. Я прислонился к окну, стараясь вжаться максимально в угол, чтобы меня не придавили и не толкнули ненароком. Такого ажиотажа я не видел уже давно. Напротив меня стоит мужчина с длинными волосами, собранными в дреды. Сейчас это модно, насколько я понимаю, ведь пару дней назад в метро я видел точно такую же прическу, да и вообще в последнее время подобных стрижек прибавилось. На каждой остановке люди только входили, никто почти не выходил. Поэтому, когда мне понадобилось выбраться наружу, возникла необходимость поработать локтями, плечами и вообще всеми частями тела, чтобы подойти к дверям. Солнце уже набрало силу, и в автобусе открылся маленький филиал ада. Пекущий свет в соедине- 19 - нии с полным отсутствием свежего воздуха оставлял совершенно неизгладимое впечатление. Если круги ада представляют собой общественный транспорт – летний автобус в час пик явно является одним из последних кругов. Кое-как, наконец, выбравшись и глотнув воздуха, я побрел в сторону парка. В его центре уже начали строить небольшую сцену, на которой, как я понял, и должно проходить мероприятие. Сейчас была установлена лишь пара балок, однако вскоре обязательно все будет сделано, потому что фестиваль этот – бюджетный, в честь юбилея района, а значит местные власти шныряют где-то неподалеку. Еще один плюсик к тому, что что-то обязательно пойдет не так. Через полтора часа все было готово. Музыканты потихоньку начали стягиваться, чтобы провести саундчек, ведь была высокая вероятность осечки. На улице слишком много чего может сломаться. Я подошел к звуковику: – Они будут петь вживую? – Товарищ, – Он посмотрел на меня как на психически нездорового. – Где ж вы видели, чтоб на открытом воздухе под минус пели. Кто-то так, кто-то этак, конечно. Гранды под плюс, те, кто не очень известен – под инструментал. Но в целом больше фанерных выступлений. – А зачем все саундчек тогда делают? – спросил я у него. – Просто так, от скуки, может быть. - 20 - Как я понял, это была шутка, потому что после нее он заржал как конь. Я отошел в сторону, чтобы не мешать ему наслаждаться своим чувством юмора, и решил отдохнуть. В целом, парк был отделан хорошо, но со скамейками была проблема, поэтому я лег на траву, преждевременно накрыв ее курткой. Солнце приятно грело лицо, по телу шло тепло. От этого меня немного разморило, и я заснул. Проснулся только через пару часов! Уже никого не было рядом, фестиваль начинался через полтора часа, а это значило, что через эти полтора часа у меня начнется эпопея постоянного стресса, наблюдения и надежд, что не произойдет ничего ужасного. Не лучший расклад, впрочем, выбора у меня особо нет. Музыканты все разбрелись по гримеркам, предварительно отметившись в специальном листе. Не знаю, кто учреждал этот фестиваль, но по части бюрократии он знатно заморочился. В целом, день ничем особенно не запомнился. Концерт был довольно вялым, хоть некоторые исполнители и пытались как-то оживить толпу зевак, пришедших на бесплатное зрелище. Хэдлайнер концерта, очень известная группа на просторах СНГ, задержалась, однако ненадолго. В этом плане мне невероятно повезло: планировался салют по окончании концерта, и, если бы это самое окончание затянулось надолго, пришлось бы отменять салют и платить неустойку. Но все, слава - 21 - богу, срослось, день был окончен, меня в конце месяца ждала заслуженная премия и всяческие похвалы от начальства… Все сворачивались, собирались… Музыканты убирают свои инструменты, звуковики сматывают провода, царит атмосфера такого постпразднества, когда все отгремело, но люди не расходятся. Похоже это на первые несколько минут после салюта, когда все выходят на набережные, вокруг шум, гам, взрывы петард, кто-то считает выстрелы, ктото просто кричит «ура»… И вот салют кончился. И что дальше? Вечер окутал просторы парка. Сумрак еще не вступил в полную власть, но уже явно одерживал победу над светом, лишь кое-где мелькали фонари. Свежий воздух, наполненный влагой, несущий в себе прохладу и успокоение, окружил меня, и я сидел на холодной земле, попивая кофе, в мыслях о чем-то незыблемом, о чем-то вечном и недосягаемом. Времени было около одиннадцати часов, от работы с утра я был освобожден, так что мне не нужно было торопиться куда-то, и я мог позволить себе вот так расслабленно посидеть на мокрой траве, в тишине, слушая лишь тихий шум пролегающей в другой стороне парка дороги, да стрекотание кузнечиков. Я увидел, что ко мне кто-то подходит. Когда человек подошел чуть ближе, я смог рассмотреть какие-то детали. И понял, что это была та девуш- 22 - ка, с которой я недавно общался на мосту. Что она тут делает? – Добрый вечер! – она мило мне улыбнулась. – Добрый… А чего вы в такое позднее время гуляете одна по парку, маньяков не боитесь? – Нет… Чего их бояться? Им просто нужно чуть больше любви, вот и все. Я посмотрел в ее глаза, думая, что она шутит, однако в этих зрачках шутки было столь же мало, сколь много было уверенности и детской наивности. – Вы были на концерте? – спросила она у меня. – Можно и так сказать… – И как вам? – Тухленько. Видал и получше. Она собралась что-то сказать, но в последний момент осеклась и даже как будто закрыла рот рукой. Этот детский жест меня развеселил, и я немного улыбнулся. – Что? – девушка смотрела на меня, рот ее застыл в непонимающей полуулыбке. – Да ничего такого… – Я рада, что у вас хорошее настроение. Нам же в одну сторону? Может прогуляемся пешком? Тут полчаса, не больше, а я знаю, что вы любите гулять, особенно ночью. – Она подмигнула мне. В принципе, я был не против. Надо было двигаться в сторону дома, но ехать не хотелось, как не хотелось брать такси… Поэтому я согласился. - 23 - Мы поднялись с земли (а она все это время тоже сидела на мокрой земле), и пошли по парку в нужном направлении. Свет фонарей кое-где рассасывался, потому что между ними было слишком большое расстояние, и мы все время находились в небольшом полумраке. Тишина природы, темнота, да и небольшая усталость толкала к задушевному разговору, поэтому если бы он не состоялся – это было бы весьма странно. 5 – Так вы работаете в сфере?.. – По сути, это можно назвать сферой обслуживания. Мы устраиваем всякие мероприятия, а точнее, следим, чтобы все прошло как нужно. – То есть, – продолжила она, – если что-то пойдет не так… – С меня возьмут штраф, за невыполнение обязанностей. – Это как-то глупо… - протянула она и замолчала. – Согласен, но сделать ничего нельзя, такая работа. – Я пожал плечами. – А вы думали о смене профессии? – вопросительный взгляд блеснул в свете уличной лампы. – Да, думал, однако получается так, что я кроме этой лабуды ничем заниматься-то особо и не могу… А вы кем работаете? – Я хотел перевести - 24 - тему, потому что эта наводила на меня ужасную тоску. - Да я в университете учусь. Ну, то есть как учусь… Числюсь, пока что. Но есть у меня нехорошее предчувствие, что недолго мне осталось, рассмеялась она, но каким-то невеселым смехом. – Я туда вообще не хожу, времени нет, да и желания… Не знаю, зачем шла в этот вуз, наверно, потому что родители толкнули, ведь лично мне профессия не интересна вообще. Только люди нравятся там, вот они – приятная часть этого кошмара. – А там – это где? Она назвала институт, связанный с культурной сферой. Я бы мог догадаться, что эта девушка из творческой среды. Довольно приятная речь, немного эпатажная внешность, однако совсем не вызывающее поведение… По крайней мере, на слесаря она не была похожа. – Мне, однако, – ответил я ей, – совсем не интересно было бы учиться, невзирая на людей. Не мое это, хотя, пожалуй, могу сказать, что в моей сфере люди весьма узколобы, не сказать бы тупы. Вы даже не представляете, как сложно хоть о чемто с ними поговорить, кроме работы и денег… – Ну почему же? – воскликнула девушка. Очень даже представляю, я же общаюсь с людьми не только из своего универа, а еще со многими. Согласна, многие там достаточно ограничены в своих интересах и мыслях, но знаете, - она вдруг - 25 - взяла меня за руку и посмотрела в глаза, - я верю, что на самом деле все люди – творцы, все люди склонны к безумствам, просто им нужна определенная компания, определенные люди, которые их к этому приведут! Я невероятно смутился происходящему и покраснел так, что она отпустила мою руку и засмеялась. – Люблю так неожиданно делать, – сказала девушка, улыбаясь. – Я не до конца понял мысль… Вы имеете в виду, что не существует скучных людей, или что?.. – Да-а! Именно! Ну вот вам пример: был у меня знакомый, ну вообще ужасно скучный. И музыка для него – это глупость, книги все – выдумки. Сноб снобом. Помню, даже как-то с ним рассорились на тему искусства. Он утверждал, что все искусство: картины, музыка, литература, скульптура, и прочее, в общем, все это – брехня сплошная! Мол, вот за наукой и рациональным мышлением будущее, а все песенки-сказочки давно надо уничтожить. Я ему предложила прочесть «Мы», Замятина… Вы знакомы? – Да, я читал много лет назад, но плохо помню, что там, напомните?.. – Там суть в том, что в будущем наступила эпоха рационализма, исчезает сначала личная жизнь, потом убивают любовь, потом, в конце, избавляются от фантазии. Я так вкратце говорю, - 26 - лучше прочитайте, потому что эта книга многое вам даст. Там есть все: проблемы любви, жизни, свободы… – Обязательно прочту, - я кивнул головой. - А что он сказал? – Он, - девушка рассмеялась, - он, в общем, сказал на это, что в гробу он видел этого Замятина, с его идиотскими рассказами. Вы представляете? Вы просто поймите: это был ужасно скучный, даже осмелюсь сказать, зашоренный в культурном плане человек! Однако мне удалось его расшевелить, вы даже не поверите, как сильно. Он теперь пишет картины, недавно в центре прошла его выставка. – Но как вам это удалось? – я недоуменно глянул на нее и понял, что именно этого вопроса она и ждала. – Ну… Сначала я подсадила его на научпоп, потом немножко Уэллса, и так постепенно, книга за книгой, а потом еще и фильм за фильмом, а совсем в конце уже даже и с музыкой, вывело его в люди. Если говорить честно, ничего не тая, он просто не хотел читать, однако его банальное нежелание он красиво оформил как жизненную позицию. В этом и есть вся суть, к чему я вела – люди любят творчество, искусство, все к этому склонны, просто не все способны к этому прийти сами, иногда нужно их подвести. – И к чему вы это все ведете?.. - 27 - – К тому, – она вновь взяла меня за руку и развернула к себе, – что даже вас, я уверена, можно сделать творцом. Вы же тоже наверняка увлекаетесь чем-то, либо пишете, либо рисуете… У вас это по глазам видно. – Да, пишу, но это скорее так, развлечение после работы. Это не моя страсть… – Это вы сейчас так говорите! Послушайте, я могу вас свести с невероятно интересными людьми, которые в вас тоже разожгут огонь творчества. Может, вы согласитесь? Это будет интересно! В прочем, чего это я… Мы даже имен друг друга, кажется, не узнали. В общем, - она достала стикер из рюкзачка и написала там что-то, - Вот адрес, если захотите – приходите, у нас проходят там «вечера творчества», когда мы собираемся в круг и делимся своими достижениями в искусстве. – Я не уверен, смогу ли я, однако спасибо, может и загляну… Я сказал это больше для того, чтобы поскорее закончить разговор, мы уже минут десять стояли около моста, от которого мне было направо, а ей налево. Теперь же, когда разговор подходил к концу, я желал уже скорее пойти домой и лечь спать, ведь день был действительно выматывающим. Мы с девушкой попрощались, и я зашагал в сторону дома. И вот снова надпись, лампочка, дверь, компьютер, кровать. День был сумасшедшим по напряжению. Слава богу, что прошел. - 28 - Я достал из кармана стикер, там был написан адрес какого-то антикафе, находящегося в центре, в районе Сенной. Может, я даже проходил мимо него, не знаю… В голове мелькнула мысль – а может все же сходить? Может, там меня ждет чтото волшебное; то, что изменит мою жизнь? Скоро, однако, сон завладел моим рассудком, и я выключился. 6 Забыл выключить будильник… Семь часов утра, а я проснулся из-за того, что забыл выключить идиотский будильник. Итак, начался мой выходной, а значит, надо было чем-то себя занять. Возникла мысль сходить прогуляться, однако за окном стеной стоял проливной дождь. Такая вот «летняя» погода в Питере, что ж поделать. Но я не расстроился, отнюдь! Можно же поиграть во чтото, сесть за роман. Почитать книгу?.. Воспоминания о вчерашнем разговоре внезапно заполонили мой разум, и взгляд невольно упал на кусочек бумаги с адресом. Может, туда? Но, убедив себя, что все равно встреча будет вечером, и у меня есть время на размышления, я пока отложил поход на «вечера творчества». Я сел за компьютер и начал листать новостную ленту, смотреть какие-то видео… Через пару часов я очнулся. За окном сияло солнце, моѐ оправдание насчет отказа от прогулки было больше не - 29 - действительно, и я направился в прихожую, чтобы пойти погулять. Несмотря на то что я на какое-то время выпал из реальности и за временем не следил, мне было понятно, что еще только утро. Ветерок обдувал меня со всех сторон, создавая ощущение небольшого полета. Иногда, когда ветер очень уж сильный, кажется, будто на него можно опереться, буквально лечь, и он будет тебя держать. Более того, у некоторых детей это даже получается! Так вот, сейчас случай был ровно противоположный – дуновения были настолько слабыми, что возникало ощущение, словно они на меня пытаются облокотиться, как-то зацепиться за меня, чтобы не упасть. Мне нужно было придумать, как именно я буду гулять. Это зачастую очень сложно, потому что, когда у тебя нет точного пункта назначения, возникает дилемма слишком большого выбора: целая карта перед глазами, хочется побывать везде. Впрочем, пока что я побывал в этом городе далеко не везде. Например, мне не приходилось бывать в районе площади Ленина. Можно смеяться, можно недоумевать, однако это сущая правда. Ноги понесли меня в сторону метро. Народу на улицах немного, но больше, чем вчера. Не знаю, с чем связано подобное недоразумение, может, погода (хотя она была превосходная), может еще что-то… - 30 - Голова как-то распухла, возникала потребность как-то ее подпереть, иначе она падала на бок. Туманность в мыслях, какие-то неясные отрывки размышлений бродили в чертогах моего разума как лунатики, как я сейчас: бесцельно, по непонятной траектории. – Извините, вы в метро идете? Меня тронул кто-то за плечо, от неожиданности я даже вздрогнул. Передо мной стояла женщина средних лет, в очках, с рыжими, ближе к каштановому, волосами, собранных в конский хвост. В руках она держала какие-то книги. – Я вас испугала? Извините, – она сделала вид, что сильно раскаивается, – я не хотела. Вы в метро же, да? – Да, а вам что-то нужно? – спросил я с небольшой претензией в голосе, что она сразу же почуяла. – Нет-нет, ничего такого, можете не переживать. Я хотела рассказать вам о… Я развернулся и пошел прочь от нее. Чертовы сектанты опять взялись за старое. Не прошло и полугода, как их конторы запретили, а они снова повылезали из убежищ, чтобы набрать еще больше жертв. Я сразу заметил, что у этой дамы на книгах были какие-то странные символы, однако разглядев получше, я понял, что она из какой-то индуистской секты, наподобие кришнаитов. Что ж, теперь она осталась далеко позади, что-то говорит на повышенных тонах. Слава богу, хоть не до- 31 - гоняет. Мне почему-то подумалось, что я никогда бы подобным не стал заниматься. Вот и метро, я спускаюсь вниз и еду на площадь Ленина, чтобы там прогуляться. Говорят, в этих местах много интересного: Сампсониевский собор, какие-то еще церкви, мемориалы… Набережная с Авророй, в конце концов! Множество разных достопримечательностей, на которые можно поглядеть, которые можно узнать… А еще, как самое вкусное – множество неизведанных дворов, каких-то переулков, которые иногда бывают намного интереснее, чем достопримечательности. В общем, прогулки – это захватывающе. С этими мыслями я сел в вагон и отправился в свое мини-путешествие. 7 Нужно сказать, что подобные вылазки – частое явление в Питере. Многие люди, которых я знаю или знал, их совершали, причем некоторые делали это даже со спортивным азартом. Ставили флажки на карте, как будто ездили не по городу, а по миру. Мне кажется, что это весьма и весьма забавно. Мой интерес был сугубо меркантильным, если так можно было выразиться. Безусловно, я любовался красотой города, но также мне была поставлена начальством задача – отыскивать определенного типа места: офисы, помещения, склады, не важно. Главное, чтобы они соответствовали тре- 32 - бованиям, которые были заданы. Например, недавно была наводка – искать помещение, в котором мог бы расположиться маленький бар. И я могу записать себе в заслуги, что именно я смог отыскать подходящее место. Там и по нынешний момент находится крохотная пивнушка с небольшим ассортиментом, при этом приносящая неслабый доход. В этот раз я тоже взял на карандаш одно местечко, где мог бы расположиться невероятно удобный ресторанчик, с отличным видом… Если честно, у меня часто возникает желание уволиться и открыть что-то наподобие ресторана, кафе. Это же превосходно – ты сам все покупаешь, сам продаешь, а если еще и место выбрано правильно – получаешь доход. Потом можно открыть филиал, потом еще один… В общем, я мечтаю о собственном бизнесе, но не в облигациях и акциях, потому что от них я очень сильно устал. Устал постоянно следить за колебаниями на бирже, ведь от этого зависит моя зарплата, а также статьи расходов и доходов. Мне все это осточертело. Но в ином я себя не вижу. Домой я вернулся часов в пять вечера. Прогулка получилась замечательной, несмотря на то что прошел небольшой дождик. На них в определенный момент перестаешь обращать внимание. Мне оставалось убить еще несколько часов перед сном, чтобы потом снова пойти на работу, как обычно. И я совершенно никакого понятия не - 33 - имел, чем же мне заняться. Гулять уже не имело смысла, играть не хотелось, листать новостную ленту – развлечь себя на пятнадцать минут максимум… Взгляд упал на книжную полку. Книги, источник знаний. Почему я их не читаю? Я задал этот вопрос себе вслух, и вслух же ответил: «Потому что меня заставляли читать в детстве те книги, которые якобы нужны. Это всего лишь защитная реакция моего мозга». По сути, все так и было. Мне абсолютно не нравились ни детские книги, ни книги для подростков. Никакие книги не заставляли меня погрузиться в описанный мир, ничто не могло меня заинтересовать настолько, чтобы я читал без перерыва, без желания пойти перекусить, прочитать еще одну главу, а потом сказать себе то же самое. Ни одна книга не подошла мне по характеру. Мне не нравились эти выдуманные люди, мне не нравились эти глупые невозможные ситуации… Я взял первую попавшуюся книгу, открыл на случайной странице и начал читать: «В двенадцать часов было неожиданно объявлено, что все служащие Министерства свободны до следующего утра. Уинстон отправился домой. В руках у него по-прежнему был портфель с книгой. Все эти дни во время работы он ставил его у ног, а когда спал, клал под себя. Дома он побрился и чуть не заснул в ванной, хотя вода была едва теплой. - 34 - Со сладостным чувством в отяжелевших ногах Уинстон поднимался по лестнице в лавке мистера Чаррингтона. Он очень устал, но спать уже не хотелось. Он открыл окно, зажег грязную керосинку и поставил на нее кастрюлю с водой для кофе. Джулия должна была вот-вот подойти. А пока у него есть книга. Он сел в замызганное кресло и расстегнул застежки портфеля. Тяжелый черный том, самодельный переплет, без имени автора и названия на обложке. Шрифт тоже не совсем стандартный. Страницы обтрепаны по краям и выпадают. Очевидно, книга прошла через многие руки. На титульном листе Уинстон прочел…» Дальше я не стал читать, потому что там шел текст книги в книге, и это было на какие-то околополитические темы. Странно, что это вообще было сюда помещено, ведь книга в книге воспринимается очень и очень тяжело… Я решил перелистнуть эту кучу текста, и продолжил читать: « – Ты помнишь, – спросил он, – дрозда, что пел для нас в тот самый первый день в лесу, на опушке? – Он пел не для нас, - ответила Джулия. – Он просто пел для себя. Нет, и это неверно. Он просто пел. Птицы поют, пролы поют, не поет только Партия. Во всех концах мира, в Лондоне и НьюЙорке, в Африке и Бразилии, в загадочных запретных землях за границей, на улицах Парижа и - 35 - Берлина, в деревнях безбрежных равнин России, на базарах Китая и Японии – всюду стоит эта сильная, непобедимая женщина, изуродованная трудом и родами, работающая от рождения до смерти и все еще поющая. Из этого мощного чрева выйдет когда-нибудь порода думающих, сознательных людей. Мы мертвецы, будущее принадлежит им. Но мы можем войти в то будущее, если сохраним живой разум, как они сохраняют живое тело, и будем передавать из поколения в поколение тайное учение о том, что дважды два – четыре. – Мы мертвецы, – сказал Уинстон. – Мы мертвецы, – послушно повторила Джулия. – Вы мертвецы, – сказал железный голос сзади. Они отскочили друг от друга. Все внутри Уинстона оледенело. Он видел, как расширились глаза Джулии. Она стала молочно-желтой. Нестертые румяна выделись на ее щеках, будто отклеивались от кожи. – Вы мертвецы, – повторил железный голос. – Это за картиной, – выдохнула Джулии. – Это за картиной, – сказал голос. – Стоять на месте. Не двигаться, пока не прикажут». Я прекратил чтение. В голове пронеслось чтото наподобие: «Какая неудачная книга для первого раза». Впрочем, было довольно интересно, чем - 36 - закончилось в итоге произведение. При этом ужасно вдруг захотелось прилечь, подремать… Я так и поступил – лег на диван с книгой и начал постепенно читать дальше, лишь иногда меняя позу. Я уже посмотрел название книги – 1984, и автора – Дж. Оруэлл. Насколько я помнил, это довольно популярная книга, написанная в жанре антиутопии. Не знаю, правда, насколько популярная, но раз даже я, нечитающий в принципе, о ней слышал – значит все же довольно-таки известная. Оторвавшись в очередной раз от чтения, я посмотрел на часы: было около восьми часов вечера, то есть я читал в течение нескольких часов. Меня это несколько поразило, ведь время, казалось, шло очень быстро. В голове вновь пронеслась мысль о посещении антикафе, в котором проходят «творческие вечера», но лень пересилила это желание. Поев, дочитав книгу, я отправился спать. На часах полдвенадцатого. Мне завтра нужно на работу, на нелюбимую, рутинную, скучную, ужасную работу… Но, что поделаешь, - служба… Заснул я почти сразу, что помогло мне не начать размышлять об увольнении лишний раз. Мне кажется, что скоро, такими темпами, размышления могут перекочевать в какие-то реальные действия. И мне от этого становится немного страшно, меня действительно пугает неизвестность, которая стоит черной стеной за увольнением. Когда-нибудь, я, конечно, наберусь храбрости, но мне кажется, что это будет не скоро. - 37 - 8 Вновь все как обычно. Семь утра – подъем, кофе, галстук, метро, работа, обеденный перерыв, курилка (хоть и не курю), снова работа до шести, метро, квартира, какие-то дела, зубная щетка, душ, кровать, сон. Этот распорядок дня можно брать, если захочется, на заметку – могу ручаться, что как минимум несколько лет вы по нему проживете без каких-либо особых проблем, за исключением хронической усталости и некоторого отсутствия смысла в жизни. День идет за днем, неделя за неделей в таком темпе. Все сметается в кучу. Хотя, скорее наслаивается друг на друга, как абсолютно идентичные детали. Если бы меня спросили, сколько прошло времени с тех пор, как я получил приглашение на «творческие вечера», - я бы, может, и ответил, однако с определенными трудностями. Пришлось бы вспоминать дату мероприятия, отсчитывать прошедшее время… Потому что навскидку я не могу определить период пройденного мной участка жизни. Может быть, из-за рутинности, может быть от плохой памяти, об этом твердо не могу сказать. Как бы банально это не звучало, но я открыл для себя новый мир: мир книг, мир параллельных реальностей, где происходит, буквально, что - 38 - угодно. В одной книге, например, произошло убийство, и его расследуют. В другой же наоборот, речь идет от лица убийцы. Я пересмотрел свои взгляды на чтение и кардинально их поменял. Раньше мне казалось, что нет ничего интересного в выдуманных историях о выдуманных людях. Сейчас я понял, что, во-первых, читал не те книги. Во-вторых, я имел о них не совсем правильное представление, ведь читал довольно давно, и у меня остались лишь смутные воспоминания. Поменял я свой взгляд на реальность происходящего в произведениях. Например, я не могу с твердой уверенностью сказать, что Достоевский писал в своем «Подростке» о вымышленных людях. Есть мнение, что это вообще отчасти автобиографическое произведение. Так что мне легко вообразить, что я, по факту, читаю задокументированную историю одного человека. Иными словами, он мне сам рассказывает, какое с ним произошло удивительное событие. И так можно подумать обо всем, кроме, пожалуй, фэнтэзи. Для этого стиля нужен особый склад ума, способность нафантазировать себе целый мир, героев… Я, конечно, тоже придумываю героев, но писать и читать – вещи абсолютно разные. Насчет сочинения, кстати, я могу сказать, что тоже немного пересмотрел свои возможности. Еще недавно мне казалось, что пишу я довольнотаки неплохо. Однако, перечитав, я осознал, что все мои тексты наполнены канцеляризмами, они - 39 - очень сухи, практически безэмоциональны. Мне стало это видно после прочтения даже не пяти, а двух не очень больших книг. Тот нерв, который есть в произведениях знаменитых писателей, у меня отсутствовал. Попросту не было каких-то зацепок, за которые можно было бы сказать о том, что произведение интересно. Так что я решил на время отстраниться от письма, и углубиться в чтение. Параллельно назревала мысль сходить-таки на эти «вечера». Все же предложение было заманчивым: можно познакомиться с новыми людьми, послушать какие-то идеи… В конце концов, это элементарная смена обстановки, отказ от рутины, выход из графика! Меня держал страх за мою несостоятельность, страх перед людьми, которых я не смогу никак удивить. Мое творчество, если я могу теперь его так называть, не годилось в подметки рассказу даже самого бездарного, но начитанного человека. Но мысль зрела, накапливала силы, и я, наконец, решился отправиться на Сенную площадь. Еще в метро у меня начался какой-то мандраж. Это очень для меня нехарактерно, я ведь организатор многих мероприятий! И теперь я боюсь идти на какой-то творческий вечер, где люди просто соберутся и будут общаться на разные темы, даже, возможно, забыв про меня? Что вообще вызвало мой страх? Неизвестность, боязнь показаться глупым и необразованным? Так я могу делать вид, - 40 - что все знаю и просто не хочу вмешиваться в диалог. С такими мыслями я подошел к двери антикафе. Уже с порога слышался какой-то гул внутри помещения. Я выдохнул и вошел туда. Меня встретила девушка, по-видимому, работающая здесь на должности администратора. – Здравствуйте, – сказала она мне, – могу ли я чем-то помочь? – Здравствуйте, мне некоторое время назад сказали, что здесь проходят «творческие вечера»… – Да, да. Вы можете пройти налево по коридору, там уже началось мероприятие. Давайте я вам дам карточку, чтобы отсчитать ваше время. Она выдала мне пластиковую карточку, которая показывает, когда я вошел и сколько мне надо заплатить на выходе. После этого я пошел по коридору. Мне все-таки было немного страшно, ведь куча незнакомых людей сейчас посмотрит на меня. Что я скажу?.. Из раздумий меня вывел уже знакомый голос: – Вы пришли! Или случайно сюда попали? – моя знакомая стояла перед дверью и улыбалась. – Нет… Я намеренно… Мне стало интересно… – Вы нервничаете? У вас какое-то лицо очень бледное… – Все в порядке, – сказал я ей, с усилием улыбнувшись, – просто я никогда раньше не бывал на подобных мероприятиях. - 41 - – Ничего страшного не будет, поверьте. Я вас представлю, вы можете сесть хоть в самый угол и только слушать, раз хотите, - ее глаза немного насмешливо горели, ведь она поняла, что раскусила меня. Мы вошли в довольно просторный зал. Он был слабо освещен, и в помещении царил полумрак, впрочем, довольно приятный. В зале находилось восемь человек: три девушки и пять парней, все не старше тридцати лет. – Я привела к нам нового друга, – громко сказала моя сопровождающая. – Он писатель, пишет прозу, с ним очень приятно общаться. Похлопаем же новому товарищу! Люди, находившиеся в зале, начали аплодировать. Я немного смутился такому ходу вещей и даже, кажется, покраснел. Мне это казалось очень странным, мягко говоря. Аплодисменты мне? Просто за то, что я пришел? Я сел на пуф, находящийся возле стены и начал слушать разговор, который, по-видимому, начался до моего прихода, и теперь требовал продолжения. Спорили несколько человек: рыжий парень в очках, с довольно большим носом, на котором эти очки и сидели, еще один молодой человек, с бородой и густыми бровями, он чем-то напоминал Распутина. Кроме этих двух в споре участвовала и девушка, сидящая напротив меня. У нее были черные волосы, подстриженные под ка- 42 - ре. Все они были разгорячены в споре, мне было интересно отчего, и я начал слушать. – Лена, пойми, – обратился к девушке рыжий парень, – застой в творчестве – абсолютно нормальное явление. То, что у тебя происходят застои, обозначает, что есть и активные периоды, когда ты пишешь много, не так ли? – Я еще хочу сказать, – это уже начал говорить бородач, – что лишь малый процент людей может писать постоянно, без остановок. Таким, например, был Римский-Корсаков, хотя и у него были в жизни моменты, когда он не мог ничего написать. Ты переживаешь из-за пустяка, Лен. Все нормально. Лена все время сидела довольно тихо, хотя было видно, что ей есть что сказать. После того, как парни закончили, она посмотрела сначала одному в глаза, затем другому, и сказала: – Ребята, мне кажется, что вы меня утешаете… Рыжий хотел что-то сказать, но Лена жестом остановила его. – Поймите, я переживаю не из-за творческого кризиса как такового, а из-за того, что у меня нет времени поразмышлять. Я сегодня пришла на вечер, но, вспомните, последний раз я была тут давно, больше двух месяцев назад. И с тех пор я не написала, как я считаю, ни строчки, ни буковки! Вы понимаете? Ты, Женя, например, говоришь, что писать безостановочно невозможно… Хорошо, невозможно, но я же не пишу вообще! И не - 43 - потому, что я сажусь за перо и не могу из себя выдавить хоть что-то, нет! Совсем нет! Я пишу маленькие рассказы, но они, во-первых, по качеству просто ужасны – ширпотреб, просто какие-то байки из Интернета, во-вторых, это тоже происходит очень редко… Мой застой в творчестве проявляется не отсутствием желания писать, а, скорее, отсутствием вдохновения. Это меня удручает: я не могу создать то, что я хотела бы создать. Она раскраснелась, хотя к концу и сбавила тон. По мере того, как она говорила, у нее все больше и больше наливались краской щеки, повышалась интонация… – Я бы хотела сказать, – взяла слово моя знакомая, – что, как мне кажется, нам нужно просто помочь Лене с направлением, куда бы она могла приложить свой талант. Можно дать ей сюжет, или, например, какую-то идею для маленькой зарисовки… – Вечно ты со своими идеями, Ань, – усмехнулся Женя, он же бородач, – Ты не видишь, в чем действительно проблема? Лена говорит, что не может создать что-то такое, что ее удовлетворит по качеству, а не по сюжету. И я хочу ей посоветовать попытаться не писать вообще какое-то время, а больше слушать музыки, читать… В общем, как-то сменить форму деятельности, поменять трансляцию на прием… Сидящие в зале начали смеяться. Последняя фраза, сказанная Женей, вызвала настоящий фу- 44 - рор, раздался гомерический хохот. Сам парень сидел с потерянной улыбкой и не понимал, что конкретно происходит. – Знаешь, Жень, – сказала сквозь смех Лена, – ты отлично поднимаешь настроение! Давайте похлопаем Жене за его талант растормошить грустного человека и привести его в чувства! И зал снова утонул в аплодисментах. Мне вдруг подумалось, что именно такой: странной, непонятной, даже немного дикой должна быть настоящая творческая богема, люди, которые создают шедевры, которые вдохновляют друг друга, вдохновляют других. На секунду я подумал, что было бы невероятно оказаться в таком обществе как равный, как один из творцов… Пока же это скорее напоминало подглядывание из-за забора. – А почему наш новый товарищ ничего не говорит? Спросил это третий молодой человек, имени его я еще не слышал, в споре он не участвовал, но при этом чувствовалось, что он здесь если не главный, то уважаемый как минимум. Он сидел как бы надо всеми. Возможно, такое ощущение возникало, потому что все либо прислонились к стене, либо полулежали на пуфиках, но на стуле сидел он один. Выглядел этот парень солидно: черные джинсы, белая рубашка, пиджак… Гладко выбритый, с очень аккуратной стрижкой, он напоминал какого-то бизнесмена и совершенно ло- 45 - мал стереотип о «неаккуратных людях творчества». – Я просто… – я несколько замялся, в горле пересохло, и жар ударил в лицо. – Я вас слушал, а мне по этой теме особо нечего сказать… – Вы бы хоть представились, – «вожак» мягко улыбнулся. – Александр… – Давайте я вам всех представлю. Он поднялся со своего стула и начал подходить к людям, называя их имена. Первым он подошел к уже косвенно знакомой мне Лене. – Эту прекрасную девушку зовут Лена. Она у нас мыслительное ядро, если можно так сказать, часто подбрасывает идеи, какие-то творческие решения. Сама писатель, была даже издана… – Без особого успеха, правда, – усмехнулся рыжий. – А это, – «вожак» бросил на парня осуждающий взгляд, – Никита, наш юморист. И этим он, кстати, зарабатывает свой хлеб. Никита – стендапер, участвовал в нескольких открытых микрофонах, правда, как раз он особого успеха там и не имел… – Я бы с этим поспорил! – Никита засмеялся и комично поднял вверх указательный палец. – Между прочим, я добился настолько ужасного результата на нескольких openmic-ах, что меня точно должны вписать в историю этих мероприятий. - 46 - Присутствующие рассмеялись, кто-то пытался начать аплодировать (уже в третий раз), но «вожак» поднял вверх ладонь, призывая к тишине. Он подошел к следующему человеку. – Это Женя, он не совсем человек творческий, хотя, безусловно, творец. Женя программирует, он создал несколько игр для компьютера. Сюжет ему написала Лена, а персонажей нарисовал Максим. Он подошел к парню, сидящему в дальнем от меня углу. – Максим – художник. Он не очень общительный, но невероятно талантливый, если ты его потом попросишь, он, может быть, покажет тебе свои работы. Потом он представил по очереди всех остальных. Даня – музыкант, играет в группе с Димой и Дашей, которые здесь тоже присутствовали, группа называется, как ни странно, «3D». Вожака звали Николаем. Хотя он просил называть его Колей, мне было сложно такого статного и солидного человека звать неполным именем. Мою давнишнюю знакомую не представили, потому что она перед этим куда-то отлучилась, а Николай про нее забыл. Все, что я знал о ней, это то, что зовут ее Аня, и что она учится в институте. На этом наше знакомство заканчивалось. Вечер прошел прекрасно, ребята спорили о культуре, 3D сыграли несколько песен из своего репертуара. Играли они очень приятный слуху альтернативный рок, смешанный с фолком. Что-то - 47 - наподобие гибрида Arctic Monkeys и Мельницы. Тексты тоже оставили хорошее впечатление, мне запомнилась одна песня, которая называлась «Неверие». Она была немного депрессивной, но посыл мне понравился: Теряю я веру и падаю в пропасть. Нет Бога, нет воли, свободы нет полностью. Поздно задумались, что с нами станется, Кажется, будто с собою расправимся. Будет война или массовый голод – Не важно. Увидев уродливый город Любой пожелает с собою покончить, Чтоб снова уснуть этой вечною ночью. И вот я опять в ночи, И тут, кричи не кричи, Тебя не услышит никто, Ведь ты уже вышел в окно. И люди живут, пока ходят трамваи, Пока в жарких пустынях идут караваны, До тех пор, пока не закончатся деньги, Пока не истратят ресурсов копейки, Пока не иссякнут все реки на свете, Пока не умрут дети все на планете, Пока есть добро, чтоб бороться со злом. Пока что все есть, но что будет потом? И вот я опять в ночи, - 48 - И тут, кричи не кричи, Тебя не услышит никто, Ведь ты уже вышел в окно. Суровая жизнь между страхом и радостью, Новые люди как способ расслабиться. Нет здесь ни счастья, ни веры, лишь похоть И кажется, будто весь мир в черной копоти. Мертвый народ: без идеи, без смысла – Смотришь им в лица – там рожи лишь кислые. Очень хочу, чтобы все было радужно, Но обещать не примусь. Грех же на душу. Вот я опять в ночи, И тут, кричи не кричи, Тебя не услышит никто, Ведь ты уже вышел в окно. Вокруг одни кирпичи, Говорят отовсюду – «Молчи». Я здесь как на ткани пятно: Меня надо смыть уж давно. Такая вот песня. Меня она тронула, уж не знаю чем. Звучало это произведение последним, как напутствие, после него все начали расходиться по домам. Я взял номера некоторых ребят, и сам отправился к метро, которое находилось в пяти минутах ходьбы. Уже на полпути меня нагнала Аня. – Ну как, вам понравилось у нас? – она улыбалась вовсю. - 49 - – Знаете, да… Это было чудесно. Я наверно, зайду еще… – Будем ждать! Вы очень гармонично смотритесь! Если захотите – приходите с какими-нибудь своими опусами, мы почитаем, скажем, что хорошо, что плохо, что нравится или не нравится… В общем, постараемся дать совет и похвалим. Аня звонко рассмеялась. Я улыбнулся ей в ответ, после чего попрощался и направился в сторону метро. Она заметила, что нам в одну сторону, и мы решили ехать вместе. Хоть диалогов практически не было, нам было уютно даже в тишине. Создавалось впечатление, будто все на своих местах. Может, конечно, только у меня… Но все же. Дома я оказался только в начале первого. Пусть я был эмоционально выжат, однако я чувствовал, что наконец-то живу! Почувствовал вкус жизни. Мне в кои-то веки захотелось лечь спать и проснуться, чтобы вновь на следующий день окунуться в этот глубокий омут творчества с головой… Давно я не ложился спать с улыбкой на лице, в хорошем настроении, ой как давно. Но сегодня был именно этот случай. И это просто замечательно. 9 - 50 - Господи, как же тяжело возвращаться на работу! Я и не думал, что мне станет все настолько противно. Скучная рутина вызывает рвотный рефлекс после такого обилия красок, после тех речей, диалогов… Здесь никто не может сказать ничего путного, все только и делают, что мельтешат, куда-то снуют, что-то пишут, и все в таком духе. Ни капли самосознания, только приказы начальства. Вот и я сижу сейчас в офисном кресле, на мне висит несколько отчетов, которые нужно сдать в ближайшее время, а у меня нет никакого желания ими заниматься. Самое обидное, что даже если я прямо сейчас встану и напишу увольнительную, то придется еще две недели заниматься этой ерундой. День шел мучительно медленно, хотя в обычные дни, в прежние дни, подобные рабочие часы пролетали как на одном дыхании. Я знал, что мне никуда не нужно вечером, что я буду лишь убивать время. С такими мыслями не возникает желания быстрее закончить рабочий день и отправится домой, или куда-то еще. Теперь же у меня именно такое желание и возникло. Я всерьез собрался посетить второй подряд творческий вечер. В голове как спорткары носились мысли: как он пройдет, что я буду говорить, где и как я могу пошутить, где мне лучше промолчать. Я думал об этом всем и одновременно совершенно не задумывался. Иными словами, я просто фантазировал, - 51 - понимая, что, скорее всего, все будет абсолютно по-другому. На часах без пяти минут пять, то есть у меня еще час этой мучительной пытки под названием «работа в офисе». Как можно так издеваться над людьми?! Зачем нужны офисы? Кому понадобятся эти отчеты? Людей запирают в клетках, держат на зарплате, как на стимуляторе, чтобы не выключались, и заставляют заниматься какой-то бюрократией, никому не нужной. Самое забавное, что ктото себе это ставит как цель жизни! Да-да, даже среди моих одноклассников, много лет назад, были люди, которые так и говорили: «Я хочу стать менеджером, работать в офисе». Тоже мне, мечта! Тьфу! Желание уволиться волнообразно накатывало на меня все с большей амплитудой. Не то чтобы я был готов в наиболее критические моменты встать и уйти, но что-то к этому близкое. Не было больше сил терпеть этот ужас, эту скуку. Я и раньше не особо любил офис, но сейчас ситуация напоминала слова послов, побывавших в православной Византии, князю Владимиру: «Вкусив сладкого, уже не можем принять горького». Владимир, якобы, после этих слов принял христианство на Руси. Я же, скорее всего, просто уволюсь из этого ужасного места и, наконец, исполню свою мечту. Половина шестого. В принципе, кто-то уже уходит в это время, если все сделал, но ко мне, к сожалению, были несколько иные требования, так - 52 - как под моим руководством были еще несколько сотрудников. Я должен удостовериться сначала, что они выполнили все задачи, потом проверить их рабочие места, и только после этого мне полагалось заняться делами своими и пойти домой. Закончил я примерно в шесть, то есть как раз к окончанию рабочего дня. Свои отчеты я, к сожалению, так и не доделал, хотя замдир очень меня просил сдать их как можно раньше. Впрочем, меня это практически не волновало, не уволят же меня из-за этого, а если и уволят, то лишь избавят от зудящей и монотонной головной боли на этот счет. Наконец, рабочий день официально закончился. Говорить, что я пулей вылетел из офиса – не сказать ничего. Ноги сами несли в сторону метро, минуя дом, кафе, где можно, а скорее нужно было перекусить. Вниз по эскалатору – бегом, вперед! Туда, где люди думают, а не исполняют приказы! Окрыленный этими мыслями, я несся к антикафе, обгоняя всех людей, идущих впереди меня, ускоряя темп. Мне почему-то казалось, что есть возможность туда опоздать, прийти к закрытой двери (что было невозможно, ведь на часах только половина седьмого). И вот, я, наконец, у дверей. Снова милая девушка, она опять дала мне карточку, я улыбаюсь ей, как мне хорошо! Опять те же люди, интересные разговоры, трогательные темы, бередящие сердце песни… Если бы была возможность, я бы приходил сюда не ка- 53 - ждый вечер, а каждый час, каждую минуту!!! Не хотелось покидать этого места в принципе. В конце вечера я решил подойти к Максиму, чтобы узнать у него про его творчество. – А зачем тебе? – спросил он меня, предварительно немного подумав. – Неужели действительно интересно? – Да, - ответил я ему, - потому что, если честно, я до этого не общался с художниками. Если кто-то и был, так себя именующий, то эти люди были очевидно бездарные. – В каком смысле? – В том смысле, что они считали себя гениальными, притом, что их «картины» были либо слабенькой интерпретацией великих картин, либо какой-то чепухой... Я вдруг заметил, что на слове «чепуха» Максима немного передернуло, он что-то хотел сказать, но замолчал, и, казалось, немного ушел в себя: взгляд его стал отстраненным, смотрел он куда-то в сторону, хотя до этого он слушал меня и смотрел мне в глаза. – Я что-то сказал неправильно?.. – спросил я у него. – Пойми… Напомни свое имя, пожалуйста? – Саша. – Пойми, Саша, любое творчество – это творчество. Ничто не является, как ты выразился, «чепухой». Даже если ты считаешь, что произведение бессмысленно, что оно не несет никакой смысло- 54 - вой нагрузки, никакой нагрузки духовной – это может означать лишь то, что либо именно ты не понимаешь этой нагрузки, либо что художник (причем здесь я под художником подразумеваю не только того, кто пишет картины, но и любого творца) не смог достаточно внятно передать поток своих мыслей. Поэтому нужно аккуратнее подбирать слова в разговорах о творчестве. Я вижу, что ты хочешь меня спросить о чем-то. И я предполагаю, вопрос будет такой: «А если произведение изначально замышлялось как бессмысленное, без идеи и какой-либо нагрузки?». Что ж, в таком случае, могу сказать, что отсутствие смысла и станет смыслом. Уверен, ты слышал хотя бы поверхностно про 4’33”. Это произведение Джона Милтона Кейджа, представляющее собой четыре минуты и тридцать три секунды абсолютной тишины. «Какое же тут творчество?» - спросишь ты. И я тебе скажу, что сама идея сделать такое произведение – гениально. Посмотри сам, замысел лежит на поверхности. Когда пианист действительно что-то исполняет – будь то классика, или что-то современное и не очень высокого качества, - все внимание приковано к исполнителю, к человеку, который несет какой-то посыл энергетический к людям. Он вкладывается в музыку, создавая собственную интерпретацию. Но если ты исполняешь тишину – как ты будешь интерпретировать текст произведения? Вот тут и есть гениальность. Кейдж заставляет слушателя задуматься о - 55 - собственной интерпретации музыки. Не той, что дается тебе на блюдечке с голубой каѐмочкой, а скрытой внутри тебя, внутри твоего сознания. Каждый понимает эту тишину по-своему: кто-то как символ смерти, кто-то как вечности. И множество вариантов возможно, и многие будут думать совершенно непонятно, но это и есть задумка Кейджа. Я стоял молча, жадно глотая каждое слово. Когда Максим закончил, у меня от изумления и восхищения сперло дыхание. Он улыбнулся, увидев это, и сказал: – Я могу показать тебе свои работы, если ты зайдешь ко мне в мастерскую через пару дней. Они все там. Я лишь кивнул и молча пошел домой. У меня действительно был повод подумать. Слова, произнесенные устами художника, были для меня словно заповеди, по которым следовало жить. Вроде бы он говорил тихо, но создавалось впечатление, будто Максим отчитывает меня за невыученный урок. А я не мог ему противоречить, ведь он сказал лишь по существу и те вещи, которые действительно лежали на поверхности. Макс дал мне визитку с адресом мастерской. Она располагалась в Прачечном переулке, недалеко от Мариинского дворца. Мне захотелось ехать прямо сейчас, но в метро усталость пересилила страсть, и я поехал домой. - 56 - 10 И снова унылый труд, сопровождаемый головной болью, песком в глазах и иными прелестями, так любимыми всеми офисными сотрудниками. Не знаю, что меня выводило из себя больше: абсолютная безынициативность людей, или их узколобость, или вообще не люди, а просто окружающая обстановка. Сказать, что маятники Ньютона, маленькие цветочки и фотографии на столах, курилка, заполненная людьми, говорящими о политике и спорте, навевали ощущение безысходности и даже стагнации – не сказать ничего. Девять часов в сутки, пять дней в неделю сидеть в бетоннопластиковой клетке, чтобы в конце месяца получить свои жалкие гроши – не лучшая судьба, на мой взгляд. Но это была уже проторенная дорожка. Мне были известны и повадки сотрудников, я даже мог предугадывать их шутки, настолько все было однообразно и циклично. Порою возникало ощущение нереальности происходящего, как будто мир, окружающий меня, остановился на какомто одном дне, а я пытаюсь вырваться из этой петли. Впрочем, это описано в фильме «День Сурка», который практически дословно описывает мою работу в офисе. Но помимо работы у меня были и вечерние часы, и именно они помогали мне не сойти с ума в этом царстве однообразия. Творчество, искусство – они давали мне надежду на перемены, что однажды я - 57 - разорву эту петлю и смогу дышать полной грудью, открыв для себя мир восторга, мир новых впечатлений и удивлений! Эти мечты приходили почти ежечасно, особенно в те моменты, когда наступало время проверки моих подопечных. Наблюдение того, как люди через какое-то время после принятия на должность начинают угасать, нагоняет тоску и печаль. Рабочий день заканчивался, пусть медленно, но верно. Сотрудники были уже совсем уставшими, кто-то вовсе ушел, кто-то сидел на своем месте, уже не работая, но имитируя бурную деятельность. В воздухе витала атмосфера полного отсутствия сил, что не давало работать абсолютно. Я сидел за столом, отчаянно цепляясь глазами за вещи, чтобы хоть какими-то размышлениями убить время. Всѐ было хорошо изучено мною за эти годы работы, однако теперь я смотрел на мир немного иными глазами, не так как раньше. Честно сказать, интереснее офис от этого не становился, но отношение было другим. Мимо прошел мой коллега, Кирилл. Он работает в другом отделе и при этом частенько заглядывал к нам по работе и не только. Ничего не могу про него сказать, человек как человек: ухоженный, с легкой щетиной в цвет мешков под глазами и живым взглядом. - 58 - – Привет, – обратился он ко мне, – Ты не можешь, пожалуйста, подсказать, который час? Мои часы встали. Я лениво перевел на него взгляд, думая о чемто своем. Со стороны это выглядело как будто я нахожусь под гипнозом. – Эй, – Кирилл помахал рукой перед моими глазами. – Ты в порядке? – Да, я нормально, извини, задумался… Чего ты хотел? – Время узнать… А о чем задумался, если не секрет? – парень улыбнулся. – Да так… – Я посмотрел на свои наручные часы, – Без четверти шесть. – Спасибо. Если вдруг захочешь рассказать – мне интересно. – Он улыбнулся еще раз и ушел, оставив меня додумывать, что это вообще было. Наконец, я мог отправиться домой, меня не держала уже работа, часы отстучали шесть часов, и я стремглав кинулся из офисной коробки. Я и сам не понимал, к чему такая спешка, но что-то заставляло меня бежать оттуда, то ли отвращение к своей работе, то ли желание скорее очутиться в другом мире… Может, и все вместе. Так или иначе, я бежал из офиса, бежал стремительно, как будто меня кто-то догонял, чувства переполняли меня. Это похоже на моменты из детства, когда в новогоднюю ночь бежишь под елку, или в свой день рождения мчишься домой после школы, зная, что дома тебя ждут подарки и - 59 - поздравления. Такие же чувства бурлили сейчас в моей груди, подгоняя меня, заставляя нестись скорее и скорее. Вскоре я был уже дома, совершенно растрепанный, запыхавшийся, но счастливый до одури. Нужно было решить, куда мне направиться сегодня: к Максиму, на встречу или просто поболтать с Аней, прогуляться по городу. 11 Существует притча про двух волков, один волк символизирует добро, а другой зло и, мол, «какого волка ты кормишь, тот и побеждает в их волчьей схватке». У меня этими двумя волками были иные вещи, впрочем, столь же несовместимые. Работа и досуг. День и ночь. Совершенно разные люди сочетались во мне: один, скучный и серый – днями заседал в офисе, а другой раскрывался только в богемной обстановке. Если б меня спросили, какого волка я предпочел бы кормить, то я без раздумий поставил бы на досуг, потому что ощущение счастья, не покидавшее меня уже столь продолжительное время, явно указывало на мою к творчеству предрасположенность. Вот и опять я мчусь на встречу с Аней, решив, что Максим может немного переждать, учитывая, что мы и так видимся почти каждый день. - 60 - Что-то тянуло меня к ней, и это что-то было отнюдь не романтическое чувство. Необыкновенная открытость и увлекательность этой девушки сбивали меня с ног и обезоруживали. Я не знаю, что именно я чувствую к ней, но это точно эмоции положительные. Мы встретились на Сенной площади и пошли по каналу Грибоедова в сторону Финского залива. - Мне всегда было интересно, - сказала мне Аня, - зачем люди работают на нелюбимых работах, когда существует огромный выбор прекрасных профессий по душе каждому… Это же просто неэффективно. Я посмотрел на нее с удивлением. - Это конечно уместный вопрос, - ответил я ей, - но совершенно демагогический. Люди работают там, где хотят, и никто не в праве заставить тебя где-то задержаться, кроме тебя самого. - Ну вот ты, например, почему до сих пор не ушел? Столько гадостей говоришь об этой работе и ничего при этом не делаешь. Стало быть, не все так и плохо? - Ты права, отчасти… Понимаешь, - я немного замедлил темп, так как в голове текст генерировался медленнее, чем произносился, - Порой существует такое положение… Наподобие полупозиции, я не знаю, как объяснить точнее. Кто-то любит это состояние, когда что-то не то, но при этом еще ничего не происходит – это обычно люди скрытные, замкнутые. Есть же те, кто терпеть - 61 - такую полупозицию не может. И я как раз в подобном положении сейчас и нахожусь. Я и не увольняюсь, и не выкладываюсь на работе даже на семьдесят процентов. - И ты как раз из первой группы людей? - Именно, – я мягко улыбнулся Ане. – Поэтому я и не ухожу оттуда, меня притягивает эта обстановка недоделанной вещи, отсутствие последнего штриха… Я врал ей, не знаю зачем. Мне не хотелось говорить, что я просто боюсь уволиться, что мне страшно уходить с насиженного места, где я точно буду в полном спокойствии. Я врал про все, ради какой-то непонятной цели, будто хотел перед ней покрасоваться. - Ты очень странный, если честно. - Аня улыбнулась, и совершенно искренне рассмеялась. - Ты правда так считаешь? - Да, ты говоришь странные вещи с таким восторгом, что я даже начинаю думать, что это со мной что-то не то. - Вполне возможно, - я улыбнулся. Мы шли по набережной, по кривым гранитным плитам, то тут то там торчащие к верху ребром, но шли так легко и непринужденно, как будто они были подогнаны друг к другу с микроскопической точностью. Вода двигалась вместе с нами, отражая в себе тот небольшой кусочек мира, который существовал по ее берегам. - 62 - Река точно не любит полупозиций, подумалось мне, она либо закрыта в точные берега, либо уж разрастается и подчиняет себе все вокруг. Она не думает, нужно ли ей разливаться, не сравнивает плюсы и минусы, не делает выводы. Все гораздо проще, а главное, как сказала Аня, «эффективнее». - Саша, скажи, ты любил когда-нибудь? Внезапность этого личного и сложного вопроса заставила меня остановиться и посмотреть на нее. - Что ты имеешь в виду под этим словом? Что ты вкладываешь в понятие любви? - Если честно, я и сама не знаю, - она смущенно опустила глаза, - спрашиваю у всех, надеясь, что кто-то даст такой ответ, который мне придется по душе и я возьму его за истину. - Так ты не любила? - В том и дело, что я не знаю. Я ощущала чтото, но была ли это любовь… - В таком случае не беспокойся. Поверь, многие люди живут иллюзией, что они познали это вечное чувство, но его нельзя познать, как, мне кажется, нельзя познать добро или зло, потому как нет объективности в этих вещах. Ты можешь быть уверен, что любишь, можешь знать это и быть готовым отдать руку на отсечение, но затем проснуться с осознанием, что все это было иллюзией и человек, бывший для тебя небом и землей, становится лишь частью несчисляемого потока людей вокруг… - 63 - - Но бывает же и наоборот. Бывает так, что человек укрепляется в своих скептицизме, цинизме и прочих оградительных взглядах на жизнь, что ему начинает казаться невозможным даже просто кому-то симпатизировать, не говоря о сильных чувствах. И потом эти Фомы просыпаются, как в одной песне «со слезами в глазах» от осознания собственной никчемности перед великой силой всеобъемлющего чувства. Я смотрел на Аню глазами поэта. Клянусь, это совершенно другое видение, более изящное и утонченное. Мне виделась не просто девушка, а настоящее чудо божественного замысла, прекрасное создание, так пылко проповедающее то, что сама пытается познать. Она искала, ищет и будет искать понимание любви, я в этом уверен, вопрос только в том, сможет ли она его найти, а главное, возможно ли это вообще? Я говорил, что чувствовал к ней что-то не романтическое, но если я вру ей, почему я не могу врать себе? 12 Шел дождь. Уже третий день подряд с неба течет вода, падая на асфальт, разбиваясь в мелкие брызги от столкновения с любым препятствием и стекая, как слезы природы, по человеческим курткам, автомобилям, зонтам. Дождь утратил своѐ могущество с развитием технического прогресса: когда-то от него зависел - 64 - урожай, ведь именно он увлажнял землю, давал почве живительную влагу, столь необходимую для взращивания. Сейчас же, когда искусственное орошение внедрено даже на самые захудалые фермочки, дождь важен лишь как средство от зноя и духоты. Может от этого он и стал так жалок, что растерял свою необходимость? Может поэтому он и стекает как слезы на землю, все еще пытаясь оросить ее, хотя вместо земли там твердый и неколебимый асфальт. С момента последней встречи с Аней и разговора о неэффективности нелюбимых профессий прошло полторы недели, и в жизни моей многое переменилось. Тема эта меня окончательно сломала. Я понял, что не могу больше находиться в душном здании офиса, пока вокруг кипит жизнь. Понял, и уволился с работы, окончательно решив порвать с офисом, это освободило для меня очень много времени, и я почти каждый день теперь гулял. Аня часто сопровождала меня в моих прогулках, ведь жили мы недалеко друг от друга, буквально через мост. Спустя некоторое время, после осознания, что моя финансовая подушка не может меня обеспечивать так долго, как хотелось бы, я решил начать искать новый способ заработка. Первым делом нужно было решить, чем заниматься точно не хотелось. Так отпал фриланс, работа руками и работа в обслуживающей среде, наподобие официантов, продавцов… Не то чтобы эти работы были особенно плохи. В моменты от- 65 - чаяния и совсем уж тяжкого состояния морального и финансового можно пойти и туда, но все же для этого нужно набрать определенную кондицию. Теперь же сидел я в полном замешательстве, ведь с работой у меня совершенно ничего не получалось. Я был либо очень уж привередливым, либо слишком высоко ценил себя. Да и в целом хотелось такой работы, чтобы не стесняла зарождающегося во мне Человека. В самом деле, мне казалось, что вот-вот из меня, как из яйца вылупится новое существо, новый человек. Он пробьет скорлупу невежества и серости, пробьет эти зачарованные оковы рутины и увидит свет – свет победы нового начала! Все эти мысли клубились во мне уже довольно долгое время, не давая мне покоя. Ранее со мной такого не происходило вовсе. Если я о чем и задумывался, то меня это не завлекало так сильно. Бывали в особо трудные минуты размышления столь же искренние и обостренные, но очень быстро и они сходили на нет. Именно такие вот раздумья и повлекли за собой скорое решение об увольнении и поиске новой работы, поэтому теперь самым главным для меня представлялось не променять шило на мыло. Нужно было что-то временное и не оседлое, что-то творческое в идеале. Я задумался над собою, над своими навыками: что во мне есть такого, на чем можно было бы заработать?.. - 66 - Из размышлений меня вывел звонок телефона. Какая-то базовая мелодия провозглашала чью-то во мне необходимость. Сейчас рингтоны уже вышли из моды, но я помню то время, когда у каждого второго, а в некоторых случаях и у каждого первого на рингтоне стояла какая-нибудь песня или особый звонок, должный веселить людей вокруг. - Алло? – раздался из телефона голос, смутно узнаваемый, но все же знакомый. - Да? - Это Саша? - Да, а кто говорит? - Привет, Саш. Это Максим. Художник. - Да, привет. Если ты о том, что я зайти хотел, то я еще собираюсь… - Я и по этому, и по другому вопросу. Ты можешь со мной встретиться? - Да, а когда? – что-то странное было в его голосе, какая-то напряженность и суетливость, передающаяся даже через телефон. - Лучше сегодня. У тебя есть время? - Да… Хоть сейчас могу. Но к чему спешка такая? - На месте объясню. Давай тогда через час на Гостинке? Тебе удобно? Или может в другом месте? Скажи, где… - Да, хорошо. Гостинка так Гостинка. Собираюсь. - 67 - И сбросил. Очень странным был этот звонок, но я чувствовал, что нужно ехать. Не знаю, чем объяснялось такое навязчивое состояние, но я как будто чувствовал, что этот звонок, этот день, эта встреча что-то должна переменить раз и навсегда. Может быть и скорее всего это чувство было заодно с теми моими мыслями, которые блуждали уже вторую неделю по голове. Вероятно, я даже сам придумал себе это предчувствие, для создания видимости какого-то продвижения в моей жизни. Так или иначе, я оделся и выехал. - 68 - Σώμα 1 Когда задумываешься о происках судьбы, периодически возникают очень серьезные претензии к справедливости и практичности этих самых происков. Почему она распорядилась именно так, а не иначе, почему пресловутый случай решил все в пользу другого, а не в твою. Впрочем, претензии эти возникают у людей именно что не обласканных судьбой, людей, которых случай буквально заставил вопрошать в воздух: «Где ваша чертова справедливость?!». Такие люди считают себя обделенными, будто кто-то что-то незримое украл у них, сделав их глубоко несчастными. Они жалуются на злую судьбу, не понимая, что на каких-то двух случаях судьба не ограничивается и рулит их жизнью гораздо серьезнее. Некоторые зовут ее Провидением, кто-то именует Богом, богами, в Элладе вообще люди представляли женщин с нитями и ножницами, они решали вопрос жизни и смерти, и если судьба человека должна была прерваться – нить просто перерезали ножницами, вот и всѐ чудо бытия. Так или иначе, судьба – штука сложная и в первую очередь сугубо личная. Каждый видит ее по-своему. Одному судьба мерещится закадычной подругой, готовой в любой момент протянуть ру- 69 - ку помощи, подставить свое надежное плечо и вытянуть из любой передряги. Кто-то же вечно ходит в немилости у судьбы-злодейки: в самый нужный момент сядут батарейки, отключится аппаратура, встанет автобус, остановится метро, прольется кофе на новый костюм перед важной встречей и так далее, перечислять можно бесконечно. Одно лишь всех нас объединяет – судьба следует за каждым, у каждого своя, она верная спутница и зрительница нашего фильма о жизни. Ты можешь проклинать ее, как проклинает герой кинокартины какого-то очередного злодея, но достать, а уж тем более обмануть ты ее не сможешь, она ведь знает, к чему все идет. Безусловно, я говорю как самый натуральный фаталист, но бывали случаи, которые навели меня на этот путь, сделав из человека, совершенно отрицающего какое-либо провидение, ярого приверженца Судьбы. Один из таких случаев и произошел со мной после знаменательного звонка, сопровождавшегося непонятными и какими-то мистическими предчувствиями. Я вышел из метро и не очень понимал, что теперь делать. Моей оплошностью было забыть узнать у Максима номер; конкретное место мы тоже не обговорили, лишь сошлись на «Гостинке». Теперь глаз мой прочесывал ряды скамеек перед Гостиным Двором, где сидели люди. Дождь закончился, вышло солнце и вдруг стало очень жар- 70 - ко, как будто температура во время дождя заводила пружину и сейчас вдруг ее ослабила. Мне почему-то казалось, что Максим должен непременно сидеть на скамейке, а не стоять в тени где-то под сводами одной из множества арок, опоясывающих Гостинку. Пока я занимался расследывательными действиями, моя цель уже подошла и хлопнула меня по плечу. - Привет, извини, что не сказал, где именно встретимся, забыл, ей богу! – предупредил мой вопрос Максим. Как мне и показалось по телефону, он был каким-то заведенным, взбудораженным, как будто какая-то сильная проблема тревожила его, не отпуская ни на секунду. - Да ничего, слава богу, нашлись. Ты меня хотел о чем-то спросить?.. - Ты хочешь сразу к делу? – он посмотрел на меня с каким-то непонятным выражением, за которым проглянула абсолютно необъяснимая в этой ситуации отцовская укоризна. – Я думал, может зайдем куда-то, поедим, выпьем… Ты выпиваешь? - Если честно, очень нечасто. Не потому что, я ЗОЖник или что-то по типу этого… Просто особо негде и не с кем, если честно. - Ну вот и отлично! У тебя есть с кем, - он хлопнул себя в грудь, - у тебя есть где! – он обвел рукой все пространство вокруг. – Одним словом, не отвертишься! - 71 - Я смотрел на него со смесью непонимания и удивления, впрочем, не самого неприятного. Мне и вправду стоило бы немного развеяться. Все эти дни я занимался поисками работы и потерпел крах, который меня немного, да надломил. Нужно было перевести дух перед новым заплывом. Через двадцать минут мы уже сидели в какомто баре в районе Садовой улицы, я не запомнил ни номера дома, ни как сюда конкретно попал – это был закоулок, в который мы попали, свернув с Садовой на какой-то переулок. И вот такими путями мы попали в это место. Почему было выбрано именно это место, ответить мне Максим внятно не смог. - Там очень хороший выбор, тебе точно понравится, хе-хе… Особенно раз ты редкий гость, так сказать… Выглядело все невероятно подозрительно. Я решил на всякий случай держать ухо в остро. Странным казалось даже не то, что я пришел с малознакомым человеком в малознакомое место гдето в закоулках города, где не ступает нога приличного человека. Даже не в том, что хозяин заведения принял Максима как своего, но виду особо не подавал. Понял же я об их хорошем знакомстве по их перегляду, который сопроводил наш вход в этот бар. Позже Максим не звал его по имени и упорно делал вид, что они не знакомы. Нет, не в этом дело. Странным было то, что при самом плохом из раскладов, которые я мог се- 72 - бе представить (за исключением совсем уж невероятных), я не мог иметь совершенно никакой ценности. Я не был богат, у меня не было связей, я не имел ничего компрометирующего кого-либо… Поводов со мной насильственно что-то делать не было, но все же что-то не давало мне покоя. - Ну, за что пьем? – спросил я, когда нам принесли выпивку. Максим взял себе коньяку, я же заказал для начала пива. - Какие у тебя идеи, почему я тебя пригласил? – спросил Максим и как-то криво улыбнулся. - Если честно, понятия не имею. Я думал над этим, но размышления все мои упирались в тупик. - Забавно… Хе-хе… Это вообще-то очень забавно, что мы тут сидим, не правда ли? Мы же едва знакомы! - Над этим я тоже думал, но как-то все это… - Нелогично, да? – Максим рассмеялся. – О, да. Это очень нелогично. Ну что мы тут забыли?.. Я не ответил. Это все было очень уж странно и сюрреалистично. И больше, конечно, пугало, чем интересовало. Я чувствовал себя Алисой, севшей за стол к Безумному Шляпнику, которому от нее нужно что-то невероятно важное, но он никак не может достать это из уголков помутневшего сознания. - Саша, - продолжил Максим после некоторой паузы. – ты кажешься хорошим человеком. Я не знаю, какой ты на самом деле, и мне, по сути, плевать. Мне вообще все равно, гнилой ты внутри - 73 - или свежий и полный идей, что с тобой происходит, и так далее. Я не от своего лица говорить буду, - он резко изменился в лице, будто начал произносить подготовленный текст, - Я представляю одного тебе неизвестного человека. Этот человек обладает некоторыми силами и влиянием. Ты мог убедиться в этом, ведь он довольно легко на тебя вышел. Дело в том, что ты залез в зону его интересов, куда залезать не следовало бы. - Я не очень понимаю… - Не перебивай, - он мягко и приторно улыбнулся, так, что у меня прошли по спине мурашки, - Ты имел контакт с небезызвестной тебе Анной, не так ли? - Ну да… Мы гуляли, но не более того. Разве это предосудительно? - Мой товарищ, которого я представляю, не хотел бы, чтобы ты делал даже таких безобидных вещей. Ты должен исчезнуть из ее жизни, а если она и встретится тебе, делать вид, будто вы незнакомы. - Но… Что? Почему?.. Я не понимаю, зачем… - Понятно твое непонимание, - он усмехнулся своему каламбуру, паршивому, по правде, - Чтобы сгладить его мой товарищ предлагает тебе сделку. Если ты ручаешься за ответственное отношение к его просьбе, - он отблагодарит тебя. Хорошо отблагодарит. Мы знаем, что тебе нужны деньги и что ты ходишь без работы. Поэтому отказываться глупо. На этом можно и закончить, если ты, ко- 74 - нечно, не собираешься пренебречь просьбой моего товарища. - И все-таки… - Что ж. Если ты допустишь такую досадную оплошность, это закончится для тебя печально. Я не хочу пугать тебя – ведь тебя не убьют, не искалечат, но жизнь твоя станет такой, что ты будешь жалеть о дне, когда мог стать приличным человеком, но выбрал не тот путь. – Вдруг он совершенно переменился в лице, вновь став весел и даже как-то лихорадочно весел, - Так выпьем же за правильные решения! Мы оба чокнулись, он - своим стаканом о мой, к которому я не притронулся, и выпил все содержимое залпом, я же сидел, силясь осознать все сказанное. Меня не тревожило присутствие Максима, пусть тот сидел и смотрел как-то задумчиво на меня, впрочем, не стерев с лица своего хитрой улыбки человека, повергшего кого-то в состояние вроде моего. - Максим… - наконец сказал я, говорить было тяжело, я взвешивал каждое слово. – Но ведь я хожу на встречи… - Да, я в курсе, и мой товарищ тоже. Анна пока временно их не посещает, поэтому риска столкнуться с ней у тебя нет, если только ты не выйдешь с ней на контакт сам, чего, как видишь, легко избежать. - Хорошо… - 75 - Я не очень помню, как мы вышли и попрощались, но отчего-то мне запомнилась дверь этого бара – подвальный спуск, выделанный в стиле русских сказок, с какими-то чертенятами, Бабой Ягой и Кощеем. Почему это запомнилось – трудно сказать, ведь ни адреса, ни примерного местоположения относительно известной мне Садовой я не запомнил. Мы распрощались с Максимом, душа моя была в состоянии бури. Мозг пытался осознать, что это было, почему это произошло, а главное, что я такого сделал, чтобы ко мне присылали художника с угрозами, да и еще столь невнятного характера… «Жизнь твоя станет такой, что ты будешь жалеть о дне, когда мог стать приличным человеком, но выбрал не тот путь». Какой не тот – понятно, но почему эта ситуация вообще возникла, оставалось загадкой. 2 Все шло своим чередом. Ани действительно не было ни на следующей после этого странного разговора встрече, ни на последующих. Всего же прошло с тех пор около полутора месяцев. Лето заканчивалось. Постепенно ночь набирала силу, окутывая город шелком темноты, но пока это было лишь маленькое и слабенькое проявление ее силы. Скоро она разрастется до могучей Тьмы, и в декабре, когда ночь может не прекращаться и - 76 - днем, очень сладко вспоминать, как эта Тьма только-только зарождалась. Благодарность от неизвестного «товарища» выражалась, естественно, в финансовом аспекте, просто в один из вечеров я обнаружил у себя в почтовом ящике пакет. Раскрыв его дома, я увидел перевязанную пачку купюр. Там было примерно двадцать тысяч рублей. Учитывая, что работу я тогда еще не нашел, а «подушка» моя выдерживала буквально еще пару дней – эти деньги были совсем не лишними. Безусловно, я не понимал, за что меня отстранили от этой девушки, что такого могло с ней сделаться, и кому она так была нужна, что этот человек был готов буквально покупать конкурентов. Я старался просто не думать об этом. Аня мне не писала с тех пор и вообще в сети не появлялась, что тоже наводило на странные мысли. Но я гнал, гнал их прочь, надеясь скорее забыть всѐ. Встречи проходили как обычно – мы сидели, разговаривали о творческих путях. Кстати, Максим тоже перестал ходить. Впрочем, я его видел лишь однажды. Не считая того разговора. Я стал часто гулять, всѐ больше по окрестностям. Может быть, подсознательно уповая на то, что Аня так же как в первый раз случайно встретится мне на мосту, или в парке… Как-то же случайно она встречалась мне дважды?.. А случайно ли? - 77 - Я не могу сказать, что люблю ее, как не могу сказать, что мне совершенно плевать. Она была моим путеводителем в мир искусства, именно она пробила мне дорогу в свет разума, вывела меня из Платоновой пещеры и освободила меня! Но что-то же в ней есть такое, за что мне с ней нельзя быть даже в дружбе. Этого я не мог понять. Я был дома, читал какую-то книжку, когда зазвонил телефон. - Алло? - Саша? Это была она. - Саша, слушай меня внимательно. Ты должен отвечать да и нет, понял? - Да. Сердце мое стучало как бешеное. Я боялся этой минуты, отгонял ее прочь, надеялся, умолял, чтобы она не наступила, но сейчас я так рад был слышать ее голос и знать, что она желает со мной говорить. Может, я и любил ее. Сейчас было не до этого. - С тобой говорили про меня? - Да. - Черт… Тебе еще не прислали ничего? - Нет, уже все сделано. - Молодец, складно говоришь, как будто по делам…А дело дрянь. Значит слушай. Я оставлю письмо там где мы встретились впервые. Будь осторожен. За тобой следят. Пока. - 78 - - До встречи! Гудки. Господи, как же страшно. «Следят? Но кто же?.. Неужели этот «товарищ»?.. Но как следят? Через компьютер? Или в окно?..» Я даже выглянул. Там было немноголюдно, если не сказать пустынно. Сделалось вдруг очень страшно за себя, по сути, сейчас мною были нарушены условия договора… Я вспомнил слова Максима и невольно содрогнулся. Нужно было взять себя в руки. Телефон точно не прослушивается, раз она позвонила и не скрывала свой голос. Значит это либо компьютер, либо кто-то на меня стучит… Компьютером можно пока и не пользоваться. Камеру я тоже решил заклеить, так, на всякий случай. Много было разговоров о слежке через веб-камеры. Не могло у меня уложиться в голове лишь одно – ну кому я понадобился?! Пришлось открыть окно – в последнее время стояла ужасная духота, весь город изнывал от зноя, который мог остановить только ливень, но его-то как раз и не было. Август выдался жаркий и душный, каких не было уже довольно давно, и казалось, что лето не хочет уходить по собственной воле. У меня ужасно разболелась голова. Взгляд упал на часы. В тот раз я пошел гулять примерно в полпервого ночи. Сейчас же было только десять часов вечера, а мне непременно казалось, что - 79 - письмо появится на месте именно в то время, когда мы встретились с ней впервые. Было жутко страшно. Вспомнились слова о слежке… Видимо, дома есть прослушка, раз она попросила отвечать односложно и не выдавать волнения, но зачем? зачем?.. Я посмотрел в окно – там тихо шелестели деревья. Был поздний час и улицы остались пусты, только припаркованные автомобили выдавали присутствие людей в этих краях. Я оглядел всѐ пространство, которое мог засечь из окна. Всѐ было тихо, но меня насторожил один автомобиль, который стоял на противоположной стороне улицы. Свет в нем не был погашен и как будто кто-то сидел за рулем. Как только я задержался взглядом на этой машине чуть подольше – свет погас, но из машины никто не выходил. Это показалось мне очень странным, но я постарался не поддаваться панике. Мало ли, кто и чем может заниматься в машине ночью, без света… С этими мыслями, но и в сильном волнении, я бессильно опустился на кресло и стал ждать времени. Я пытался себя занять, но ничего не получалось, потому что периодически приходилось посматривать на часы, а это ужасно сбивало и пугало еще сильнее. Минутная стрелка двигалась елееле. Я сделал все защитные меры которые были доступны на данный момент, а именно: заклеил камеру, выключил напрочь компьютер, выдернув его из питания, также отключил все электроприборы, которые могли содержать в себе прослуши- 80 - вающие устройства. Уверивши себя в исполнении максимума зависящего от меня, я немного успокоился. Конечно, я терзался догадками, так и разъедавшими мой мозг – кто этот «товарищ», почему он запрещает мне видеть Аню, почему она так скрывается, что все это, в конце концов, значит? Я надеялся получить ответы, но чувствовал, что если они и будут, то не все. Двенадцать ночи. Я вышел из дома и решил предварительно прогуляться, до того как пойти прямиком к месту. Мне нужно было проверить, есть ли за мной какой-нибудь хвост, или киберслежкой все и ограничивается? Я был практически полностью уверен, что за мной следили через компьютер, ведь мне припомнилось, как Максим сказал «Мы знаем, что вы без работы и ищете деньги», хотя я никому про это не говорил. Вот она – узкая длинная светлая улица, которая сворачивает и в которой есть прекрасный темный, буквально космически черный закуток, откуда прекрасно будет видно, если кто-то пойдет за мной следом. Я иду обычным шагом, разве что немного быстрее, чем обычно. Все мое нутро напряглось, я отдался во власть животным инстинктам. Вот арка, вот этот закуток, и я ныряю в него. Мне не видно даже своих пальцев, но виден весь проход. Надо задержать дыхание. Вдох… Я простоял там около пяти минут, за это время ни одна душа не прошла мимо моего поста. Если бы за мной следили – как минимум заволновались, - 81 - куда я пропал, и точно прошли бы здесь. Значит, слежка была только дома. У меня вырвался вздох облегчения. Можно было смело идти к месту. Но прежде все равно я огляделся, вдруг все же кто-то зорко наблюдал и разгадал мой трюк?.. Меня вновь затрясло. Было очень страшно, хотя и непонятно, почему. Я как бы и не делал ничего противозаконного, я даже не встречался с Аней, но что-то меня очень сильно волновало. В полпервого я был на мосту. 3 Передо мной в самом деле лежал конверт. Он был самый настоящий, обычный белый заклеенный конверт. Подписи на нем не было, впрочем, как и марки. Он был девственно чист. Лишь толщина его давала понять, что в нем что-то есть, ведь конверт немного набух и выглядел так, будто на новогоднем вечере слегка переборщил с оливье. Мне было отчего-то страшно поднять конверт. В первую секунду подумалось: «Нужно взять, а прочитать дома». Но потом вдруг любопытство так сильно разгорелось, что я был готов начать читать прямо сейчас, прямо здесь, если бы не сковывающий тело страх. Эта гремучая смесь делала положение весьма комичным. Я хотел взять письмо, но не мог, либо же мог, но не хотел. Все это переплелось в одно и вылилось в меня, стоящего - 82 - на мосту и по-бараньи уставившегося на конверт, лежащий посреди пешеходной дорожки на мосту. Наконец, я взял его. И нет, я не начал сразу же читать. Я побежал домой, как угорелый. Мне показалось, что сейчас меня должны как минимум арестовать, предварительно окружив снайперами. Я бежал, бежал, бежал… Перед тем как приступить к чтению, я успокоился и выпил воды. Это заняло минут десять, которые лишь подогрели мое любопытство. Дрожащими от страха руками я распечатал конверт, внутри были обычные почтовые листы, на которых пишут письма. Почерк был ровный и практически печатный, читать его было чрезвычайно легко, поэтому я управился в считанные минуты, успев очень сильно поразиться прочитанному, испугаться, разозлиться… Впрочем, по порядку: «Здравствуй, Саша. Ты, видимо, ждешь от этого письма каких-то конкретных разъяснений по поводу того, что вообще происходит в данные часы, а так же, что происходило в баре с Максимом. Мне видится крайне очевидным, что именно разрешения этих вопросов ты с нетерпением ждешь от этого письма. Что ж, как говорится в Писании – «Блажени алчущии и жаждущие правды, яко тии насытятся». Первым делом хочется сказать про Максима. Ничего о нем скверного не думай. Он отличный парень, верный друг и моя личная «палочка- 83 - выручалочка». И в этот раз он не отказал мне в любезности передать тебе мое послание. Судя по всему, он сделал это совершенно точно и правильно, именно так, как мне и хотелось, ведь ты до сих пор под впечатлением, не так ли? В общем, Максим лишь выполнял мою просьбу, не более. Не пытайся у него ничего выведать, если только уже не попытался, ведь он все равно ни мне, ни тебе ничего говорить не будет, он слишком хорошо умеет молчать. Так что лучше вообще забудь, что с тобой разговаривал именно он, это не стоит твоего запоминания, поверь. Вскоре тебе запомнится кое-что серьезнее. Если честно, я даже тебе завидую. Все, что с тобой сейчас происходит, это важно, причем не только для тебя. Это важно и для меня тоже. Да-да, ты можешь не верить, но это так. Я медлю со второй половиной письма не потому, что трушу, или не знаю, как написать, но лишь для того, чтобы оттянуть момент икс. Ты сидишь, читаешь это письмо, и не догадываешься, как много сил в него было вложено, как много сил вложено во все это! Но ничего, скоро тебе откроется правда. Совсем скоро, просто имей терпение. Как говорится в Писании: «Блажени кротции, яко тии Бога узрят». Ты кроток по натуре своей, причем очень. Ты не злишься, часто пасуешь перед сложностями и неприятностями. Ты привык плыть по течению, надеясь на какой-то магический трюк, который вытащит тебя из этого самого те- 84 - чения, в котором ты захлебываешься. Ты смиренно ждешь спасения, а не пробиваешь себе его сам, это не плохо и не хорошо, а так, лишь черта, но черта, столь важная в деле, которое с тобой происходит. Итак, тебе было запрещено как бы то ни было общаться, пересекаться, видеться с Анной. Однако ты, когда она тебе позвонила, вместо того чтобы по договоренности сделать вид, что ты впервые видишь ее, говорил с ней и условился взять письмо с моста. Это нехорошо, друг. Это очень нехорошо. Зачем ты так обманываешь мое доверие? Мне казалось, я могу тебе доверять – деньги были присланы, ты так хорошо держался… Так или иначе, сделано - так сделано. Ты не сдержал своего слова, а я не сдержу своего и отменяю любую кару за твои действия. Можешь благодарить того, в кого веруешь, но не спеши радоваться (особенно преждевременно), ведь я прошу тебя прийти ко мне для объяснения сегодня днем, в 14 часов. Адрес у тебя был всѐ это время. Посмотри джинсы, в которых ты впервые был на «вечерах». До встречи. Твой новый Товарищ!» Письмо было эффектным. Бросалось в глаза то, что автор письма сознательно не выдавал своего пола. Все предложения были грамотно подобраны, чтобы избежать родовых окончаний. Мне не было страшно, остался один жгучий интерес. Я - 85 - полез за джинсами, но они мне и не понадобились, я и сам вспомнил, что в них лежит. Визитка Максима. Адрес – где-то в Прачечном переулке. «Все же надо удостовериться» - подумал я и начал рыться в шкафу, в поисках штанов. Уточнив адрес, я лег спать, чтобы завтра с чистым сердцем и ясной головой встать перед этим бесполым Товарищем, кто бы он ни был. Впереди был интересный разговор, и нужно было держать себя в руках, а для этого нужно выспаться. Я выпил пару таблеток успокоительного, так, на всякий случай, и, закутавшись в одеяло, заснул. 4 Острая, жгучая боль прошла по всей голове. Сон был мучительным, несмотря на успокоительное… Я просыпался, обнаружив себя в холодном поту. Множество снов сменяли один другой, события в них развивались стремительно, я даже не запомнил ничего, помню только, что их было много… Впрочем, один сон я запомнил. Я стоял в какой-то церкви. Пел хор, пел что-то медленное и протяжное. Я не был в церкви уже долгое время, с тех пор как стал сам за себя нести ответственность, но те частички памяти, которые сохранились о храмах, видимо, всплыли сейчас. Пел хор гармонично и, кажется, был мужской. Я стоял посередине помещения, прямо перед алтарем. Священник стоял внутри алтаря, двери были открыты. - 86 - Было очень темно, и я не понимал, что происходит, но чувствовал, что это что-то очень важное. Много, очень много людей окружало меня, но я стоял одним из первых. Я тоже как будто пел, подпевал хору, словно знал всѐ наизусть. Чувство какого-то священного трепета озарило мое сердце; казалось, что именно сейчас, на моих глазах, произошло явление Чуда Божьего, какого не видали уже долгое время. Будто именно я видел это Чудо. Я как будто чувствовал Его присутствие. Вдруг помещение озарил яркий свет, все словно загорелось, засветилось в такт моему чувству. Все внезапно упали на колени и начали славить Бога. Я лишь стоял, не в силах пошевелиться. Моѐ тело меня не слушалось, было парализовано священным страхом перед тем, что я видел… Вдруг в самом углу я увидел Аню, стоящую перед иконой в платке и со слезами на глазах глядящую в глаза Богородице, по-матерински взирающую на нас. Аня что-то шептала, а потом тоже упала на колени и вдруг просто исчезла. Вдруг наступила полная тьма. Это очень странный сон, подумалось мне ночью, когда я резко проснулся и отдышался. Очень странный, потому что я не был и не являюсь верующим, я не посещал церковь уже много лет, да и трепета у меня никакого нет… Но все чувства были так натуральны и так естественны, что мне стало не по себе. Это было как будто моѐ. То, чего мне недоставало. Но я списал мои чувства на по- 87 - слесонное восприятие, которое часто заставляет из мухи делать слона, и лѐг обратно. Теперь же было одиннадцать часов утра, и солнце мягко освещало скромное убранство моего жилища. Солнцу неведом страх, неведомы проблемы. Оно горит себе и горит… Оно когданибудь умрет, но будет это так нескоро, что и думать об этом бессмысленно. Моя же судьба была в состоянии ненавистной мне полупозиции – мне вроде ничего и не грозило, но страх я испытывал перманентный: чувствовал себя загнанным в угол животным, на которое ведется охота сразу группой охотников. Мне чудилась отовсюду слежка, я стал ужасно мнителен. Больше всего удивляло меня то, как быстро поддался я этому состоянию. Паника овладела каждой клеткой моего тела. Я не успевал идти за событиями, не успевал думать, не успевал предпринимать действия – страх держал меня мертвой хваткой, а ситуация убегала вперед на два-три шага. Я кое-как позавтракал, хотя кусок в горло не лез. Нужно было еще узнать, как лучше добираться на Прачечный переулок. Я знал, что он находится где-то около Мариинского дворца, но точное местоположение не помнил. Выяснилось, что ехать нужно до Сенной площади, а оттуда шла маршрутка, которая останавливалась прямо на Прачечном переулке. Мне было очень страшно ехать в эту черноту неизвестности и хотелось чем-то себя обезопасить - 88 - или успокоить. Я сам не заметил, как достал телефон и набрал номер Ани, это произошло как-то само, на уровне подсознания. Мне вдруг отчетливо стало ясно, что это из-за нее я влип в какую-то историю, которая оборачивается для меня какимто сюрреалистичным приключением. Из-за нее я чувствовал уже который день себя в опасности, мучился эти полтора месяца, пытаясь разгадать эту загадку – кто, зачем, почему и ни на один вопрос, ни на один! я не нашел ответ. Гудки продолжались, и трубку никто не брал. Я уже было хотел сбрасывать, но вдруг Аня ответила: - Да? - Привет… - Саша? Привет, ты чего на связь так долго не выходил? Я уже подумала, что ты на что-то обиделся или вроде того! Хотела как раз на днях сама с тобой связаться, но вот ты сам позвонил… Я стоял и не мог понять – я сошел с ума или это всѐ был сон? Но было же и письмо – вот оно, на столе лежит. Был и звонок вчерашний, и говорила точно Аня! Что тогда всѐ это значило? Почему она вчера со мной разговаривала, а теперь спрашивает, куда я пропал? Что происходит?.. - Ты тут вообще? – раздалось из трубки. - Да-да… Я просто задумался. Прости. - Задумался? – она немного помолчала. – С тобой всѐ хорошо? - 89 - - Да. Извини, что позвонил, я видимо случайно тебя набрал, не обращай внимания. - Ну ладно… Ты какой-то сам не свой. Впрочем, твое дело. Ты на вечерах бываешь еще? - Да. - Странно, я тебя не видела… Ты просто исчез вдруг, я не совсем понимаю, что произошло, но если вдруг я виновата… Я сбросил вызов. Это было уже не вытерпеть. Либо она хочет, чтобы я думал, что у меня едет крыша, либо она правда едет. Но ведь я полтора месяца жил почти как обычно, разве что без работы. Что это всѐ значило?! Нервы мои накалились до предела, и я совершенно был разбит. Этот звонок, будь он неладен, только усугубил моѐ и без того отвратительное самочувствие. Паника вела меня, и я был в шаге от самой настоящей трусости, я уже собрался было не идти, но вдруг на телефон пришло СМС с неизвестного номера с содержанием, отметшим все сомнения: «Даже и не думайте отсиживаться дома, ведь тогда встреча переносится к вам, и это будет уже не так дружелюбно, как у нас в гостях». Сердце опять забилось как сумасшедшее, выступил пот. Надо было ехать, это было необходимо. Пусть эта ситуация решится раз и навсегда. Меня уже замучило состояние вечного ожидания и страха, ощущение умопомрачения. Я хотел наконец понять, что со мной происходит и что происходит вокруг. Для этого нужно было прямо сей- 90 - час выезжать из дому и ехать на Сенную площадь. Встречу назначили на 14 часов, сейчас было начало первого, но сидеть дома уже было невозможно! «Погуляю где-нибудь», подумал я и вышел из дома, прихватив с собой на всякий случай зонт. Обещали дождь. 5 На улице было холодно. Я озирался по сторонам, вглядываясь в каждое лицо, ведь в каждом мне виделся шпион, лазутчик или сопровождающий, зорко наблюдающий за тем, чтобы я точно дошел до нужного места. Все, буквально все выглядели подозрительно. Ни один человек по пути от дома до метро не смог меня разубедить в том, что каждый тут может быть моим личным приставленным агентом. Я шел быстро, стараясь не выдавать своего волнения. В метро, однако же, произошло то, что заставило меня отвлечься на секунду и забыть о том, что за мной могут следить. В вагоне, пока я ехал, становилось все меньше и меньше народу, и в какой-то момент осталось всего человек десять, они стояли тут и там, так что вагон казался пустым, но не пустынным. Напротив меня сидели две девочки. Одна из них в панамке и шлепанцах, надетых поверх носков. Она была довольно весела, перед тем, как войти в вагон, они с ее мамой показали друг другу язык и весело рассмеялись. Теперь ма- 91 - ма сидела слева от меня, так как девочки заняли два свободных места, а дальше сидела парочка. Вторая девочка была в синей кепке. Козырек практически полностью закрывал лицо, так что я поначалу не мог его разглядеть. Когда же она подняла голову, чтобы посмотреть на маму, я увидел очки, а под ними глаза, раскосые глаза ребенка, больного синдромом Дауна. Я тут же отвел взгляд, потому как понял, что она поймала его. Мне стало стыдно, ведь я как будто смотрел на нее из-за ее болезни… Глаза так и тянуло к ней. Я не знаю, почему. Это, наверно, что-то древнее, желающее поглядеть на диковинных уродцев, то, что сейчас вгоняет в краску и чего люди стыдятся. Я имею в виду порядочных людей, конечно. На следующей остановке места рядом с мамой освободились, и нормальная (мне стыдно, но придется мне их так делить, ведь большей отличительной черты у них не было) девочка предложила второй пересесть. Та отказалась и почему-то очень расстроилась. Голова у нее наклонилась вниз, козырек полностью закрывал лицо. Я смотрел на нее, не в силах оторваться. Наконец, она подняла голову, и я увидел заплаканные глаза. Она вновь поймала на себе мой взгляд, хотя я старался сразу отвернуться, и закрылась снова. На Сенной, когда нужно было выходить, она начала капризничать, не хотела идти, закрывала лицо руками и сказала, протягивая букву «ф»: «Ф-ф-фу!». Я не знаю, что - 92 - ее так расстроило, но видел лицо матери, которую действительно мучила вся эта ситуация. Это лицо… Полное усталости и бессилия, совершенно безнадежно потухшие глаза. Видно было, что она любит девочку, но точно так же было видно, насколько сильно мать устала бороться. Бороться с собой, с болезнью, с жалостливыми взглядами окружающих. В ее взгляде читалась боль за дочку, которая пронизывала и меня, глядящего на нее. Бессилие перед болезнью и жизнью – самое тяжелое испытание «всемогущего» человека. Мы возомнили себя выше природы, ее царями, но она раз за разом показывает, кто на этой планете главный. И мы бьемся в исступлении, пытаясь побороть болезни, которые не побороть, словно мотыльки, приставшие к свету в окне. Я вышел из вагона в некотором осадке. Чем-то меня зацепила эта девочка, ее мама… Что-то в них было такое грустное, тяжелое, что заставляет вспоминать об этом раз за разом, прокручивая мысли в голове. Может, это из-за того, что подобная картина выбивалась из общей массы. Она была ненормальна. Может поэтому. Но через короткое время я вернулся в своѐ обычное состояние страха и паники. Маршрутка возвышалась передо мной, словно явление и олицетворение злого рока, и мне ужасно не хотелось в нее садиться. Казалось, будто она непременно увезет меня как минимум в ад. Но, пересилив се- 93 - бя, я сел и постарался хотя бы немного успокоить свои нервы. Вспоминал все события минувшего месяца. Ничего особенно вроде бы и не происходило, за исключением сегодняшнего дня, а так же встречи с Максимом полтора месяца назад. Это было страннее всего – рутина, ставшая чем-то необъяснимым в мгновение. Я хотел бежать, бежать дальше и дольше, как только могу. Мне не нужен был ни этот «товарищ», ни Максим, ни даже… Аня? Эта девушка ввела мою жизнь в такой сумбур, что я начинал даже жалеть, что с ней познакомился, что встретил тогда ее на мосту. Зачем это было нужно? С работы ушел после встречи с ней – теперь безработный. Писать почти перестал после встречи с ней, ведь только и делаю, что читаю, пытаюсь читать вдумчиво, анализировать, какие обороты использует автор. Это хорошо, конечно, но творческое моѐ начало требовало чего-то прямо здесь и сейчас, а когда я садился к ноутбуку – я ни строчки не мог написать, ни знака! И старые свои записки-черновики тоже видеть не мог. Мой обновленный взгляд видел все недостатки своей работы, и, надо сказать, их было огромное количество. Мне было порой даже физически некомфортно читать то, что раньше мне даже нравилось. И стоило ли оно того? Во что я превратился теперь? Странное дело, ничего не пишу, и ничего не нравится, никуда не хожу, кроме вечеров и нигде не работаю! Вот этим стала моя жизнь?! Я, ко- 94 - нечно, не любил офис, не любил рутину, но сейчас моѐ положение было как никогда печально. Это даже не описать словами, насколько я жалел о многих моих поступках. Но сейчас уже ничего было не исправить. И я ехал в маршрутке непонятно к кому, чтобы говорить непонятно о чем. Размышления ввели меня в какое-то умиротворение, и я хотя бы не трясся, что было достижением. Я увидел, что водитель повернул на улицу, присоединяющуюся к Прачечному и попросил его остановить. Оплатив проезд, я вышел из машины. И ведь знал куда идти, но медлил. Казалось, что сейчас с неба должен упасть какой-то предмет с прикрепленной к нему запиской, в которой обязательно должно быть написано что-то наподобие: «Можешь никуда не ходить, Саша. Я все уладил. Твой Ангел-хранитель». Ну и в этом роде. Но ничего не происходило, мой ангел, видимо, взял отпуск, и я пошел справляться со своими трудностями сам. Для начала, нужно было найти железные ворота и ввести код домофона, потом пройти через весь двор и зайти в правый по диагонали подъезд. Там нужно подняться до третьего этажа, считая первый, нежилой, и позвонить в квартиру. Там, судя по визитке, с которой была взята вся эта информация, должна располагаться квартирамастерская нескольких художников, в том числе Максима. Теперь я знал, что в этом месте находится что-то еще, кроме мастерской. - 95 - Вот я и у двери. Стою, затаив дыхание, надеюсь прислушаться – вдруг что услышу. Но, естественно, железная дверь не пропускала никаких звуков. Осталось два выбора – позвонить и узнать всю правду, какой бы она ни была, или убежать, оставшись в неведении да еще и с терроризированием жизни непонятными СМС и слежкой. Выбор, кажется, был очевиден. Я позвонил. Прислушался, но шагов за дверью не было слышно. Вдруг дверь отворилась, и я увидел темноту. Нет, не темноту, это была непроглядная тьма! Я секунду колебался, но потом нырнул в нее. Дверь за мной захлопнулась, но никого не было рядом. Я попытался сориентироваться, ухватиться за чтото, но казалось, что комната совершенно пустая. Тогда я решил идти по стене. Я приложил руку к гладкой поверхности и пошел вдоль нее, осторожно и медленно наступая. Вдруг рука наткнулась на что-то типа выключателя. Сердце подскочило, я быстро переключил его, но ничего не произошло… Но через секунду я увидел свет в конце коридора. Он позволял совсем немного разобрать, что тут вообще есть, так что я отошел от стены и пошел к свету. Мне уже не было страшно, я недоумевал и не понимал, что к чему, скорее хотелось во всем разобраться. Истинный охотничий интерес до литературного сюжета проснулся в крови, и я чувствовал натуральную потребность развязки. Потерялось ощущение реальности, и началась какая-то совершенная иллюзия. Я шел по коридору, - 96 - в конце которого горел свет. Яркость его потихоньку росла, и, наконец, я увидел дверь, над которой висел источник света – лампа. Над дверью была приколочена надпись – «Оставь рутину, всяк сюда входящий». Это была отсылка к концлагерю, но какая-то шутливая… Мне же не было смешно ни капли. Мои предки были поляками, мой прапрадед уехал из Петербурга в Польшу, когда наступила революция, и там наше семейство претерпело сильные гонения во время обоих войн. В том числе мой дед, который был совсем еще мальчиком, остался без отца, ведь того отправили в лагерь по национальному признаку. Поэтому шутки про концлагеря были для меня лично не очень смешными и задорными. Так или иначе, я решил открыть дверь и зайти. У меня возникла уверенность в том, что именно я должен сделать шаг вперед, а не дождаться, пока мне откроют или постучаться. Я толкнул дверь и… ничего не увидел. Все было опять очень темно, лампа освещала буквально несколько сантиметров передо мной. Я прошел и дверь точно так же как и в первый раз закрылась за мной. - Здравствуй, Саша, - я услышал знакомый голос. - Стойте… Это же… Свет включился, и я на секунду перестал видеть – глаза приспособились к темноте. Через пару секунд я смог разглядеть окно в пол, множество мольбертов с картинами, а по центру стоял ди- 97 - ван, на котором сидели все ребята с Вечеров. Тут были все, даже редкие гости, которые появлялись раз в три недели или реже. Я стоял в ступоре, глупо открыв рот. Ребята все сидели с веселыми лицами, улыбались мне и дружелюбно посмеивались. - Ты очень удивлен? – спросил Николай, который сидел как обычно прямо посередине, во главе дивана. - Это… не то слово, - только и смог промолвить я. - Это моя любимая часть праздника! Ты, Саша, присядь, мы тебе все сейчас объясним. Только не нервничай! Садись, вот так… Теперь, слушай. 6 - Ну, во-первых, я тебя поздравляю, - начал Николай с лучезарной улыбкой, - Ты прошел такой вот своеобразный обряд инициации, который мы тебе подготовили. И кстати, справился ты с ним на отлично! Мы о многом думали как о неудачных решениях, но всѐ прошло как нельзя лучше! Твои поступки идеально вписывались в концепцию нашего приключения. Может, ты и не понял, что это было лишь представление, но тем лучше! В таком случае всѐ было поставлено как нужно. Спасибо Лене за это, - он кивнул в сторону Лены, которая сидела чуть в стороне. - 98 - - Да, я переживала за некоторые моменты квеста, но результаты, без сомнения, выше всяких похвал! Лена была взбудоражена, да и общее настроение коллектива было восторженно-приподнятое, что отражалось на лицах ребят. Я наконец мог разглядеть всех. Тут стояли и Максим, и уже упомянутая Лена, и рыжий комик, имя которого я благополучно забыл… Аня тоже тут была, она стояла в самом конце комнаты, у окна, и ласково глядя на меня, улыбалась. Я улыбнулся ей в ответ. - Расскажи, Саш, понравилось тебе приключение? – спросил Николай. - Я, если честно, в шоке. - И это отлично! Теперь по порядку. У нас в нашем клубе, который и проводит творческие вечера, есть такая традиция – для каждого участника спустя какое-то время после его нахождения внутри клуба, мы проводим обряд инициации, чтобы понять, наш ли это человек или просто какой-то проходимец. Обряд персональный, ведь у каждого разные наклонности, кто-то рисует, ктото пишет книги, кто-то программирует. Мы каждому придумываем свой собственный сюжет. Например, когда обряд проходил Женя, мы точно знали, что нужно делать что-то связанное с компьютерами. Тогда клуб был еще довольно мал, но у меня есть некоторые связи, благодаря которым мы устроили Жене настоящую борьбу с жутким вирусом, который похищал данные и гробил ком- 99 - пьютеры… на какое-то время. Когда же приключение претерпевал Максим, мы ударились в визуальную сторону квеста. Делали визуальные подсказки на улицах, писали граффити-помощники в разрешении загадки. И Максим довольно быстро справился с нашим приключением, это было одно из самых быстрых прохождений. В твоем же случае нужно было, конечно же, делать упор на литературной, сюжетной стороне вопроса. И пытаться думать чуть быстрее тебя, чтобы не раскрыться раньше времени. Лена сделала примерный сценарий, связанный с запретом, загадкой, нарушением запрета… ну ты и так всѐ знаешь. Оставалось только всѐ реализовать и поставить. Ты нам, конечно, немного расстроил игру последним своим звонком, но мы быстро сориентировались и выслали тебе указующее СМС, которое пришло сразу после этого нежданного вызова. Так что, как ты считаешь, вышло у нас? Он торжественно глядел на меня, сохраняя вдохновенное лицо человека, сделавшего очень дорогой и качественный подарок. - Да, даже очень, я ничего не заподозрил до последнего момента. Кто-то начал аплодировать, видимо Лене, потому что она улыбнулась и немного поклонилась остальным. Перед этим все подхватили аплодисменты и превратили их в настоящую овацию автору этого живого произведения. Я стоял всѐ еще немного парализованный и глупо улыбался. Мне - 100 - до сих пор слабо верилось, что всѐ это было не всерьез, уж слишком сильно я переживал и волновался все эти дни. Мне неловко даже как-то было за все эти нервы и эмоции. Впрочем, я радовался разрешению ситуации, что всѐ закончилось, и совершенно никакая опасность мне больше не угрожала. Это было для меня огромным облегчением, камнем с души, вмиг свалившемся куда-то в небытие. Потихоньку ощущение безграничной радости проникало в мою душу и захватывало меня. - Теперь ты один из нас, Саша, - Николай продолжил. – Ты член клуба и мы рады тебя приветствовать. Пройдя по коридору, ты совершил своеобразное «перерождение», как бы снова пройдя через утробу (темная комната) и рождение (когда вошел в эту комнату). Теперь ты должен помнить, что ты часть нашего дружного коллектива, забыть всѐ старое: скучное, пресное, однообразное и рутинное, и вступить в новую часть своей жизни. Эта часть будет наполнена красками, цветами, эмоциями и будет гораздо сильнее той, что была у тебя до этого. Мы рады приветствовать тебя, друг! Теперь клуб – твой новый, самый верный и близкий товарищ. Ура! Все опять ударились бить в ладоши. Я стоял и молчал, глядя куда-то вдаль. Все мысли, которые были у меня до этого, рассеялись. Да, я без работы, но ведь я могу заниматься тем, чем хочу! Да, я временно не пишу, но ведь в какой-то момент ожидание приведет меня к тому, что я что-то со- 101 - творю, пусть это будет и не сейчас. Всѐ, буквально всѐ, что меня тяготило и мучило в последнее время – ушло. Меня окончательно «отпустило». Я был счастлив, и больше ничего мне не было нужно в этот момент. Вдруг мне показалось, что я сейчас заплачу от светлого чувства какой-то новой надежды и новой жизни, в которую я вступаю. И правда, глаза намокли и я почувствовал, как слезы текут по моим щекам. Мне не было стыдно, хотя я впервые плакал во взрослом возрасте на людях. Я не стыдился этих слез, ведь это были слезы счастья, искренней радости за всех моих новых друзей, которые начали подходить ко мне и крепко-крепко обнимать, похлопывать по плечу, говорить какие-то приятные слова. Я стоял и лишь слушал, слушал, слушал… Чувствовал себя я абсолютно блаженно, как на небе. Светлое помещение, озаренное солнцем, залитое теплым солнечным светом, струящемся из огромного панорамного окна. Вид на Мойку, блистающую и подвижную, словно рыбка, играющая чешуей в погожий день. Я только сейчас понял, что обещали дождь, а на небе было ни тучки! Значит, либо он уже прошел, либо прогноз кардинально поменялся. Мне вдруг стало ужасно смешно, и я расхохотался от всего сердца. Я был счастлив, что нашел этих людей, что они взяли меня к себе. Я был счастлив, что теперь стал одним из них. - 102 - 7 Вечеринка началась! Это был первый праздник в мою честь, ведь родители особо не думали насчет моих дней рождения, а больше личных праздников практически и нет. Самое интересное, что для меня устраивалось – это моѐ десятилетие, когда родители решили отвести меня в магазин игрушек и сказали, что я могу выбрать то, что сам хочу. Это было светлое и яркое воспоминание, одно из немногих воспоминаний, которые врываясь в какой-то момент в твое сознание остаются там на долгие годы, постепенно теряя краски, но не исчезая, как большая часть. Вот и сейчас я чувствовал – мне запомнится этот день, эта минута; и через много лет я буду вспоминать с радостным трепетом лица моих новых друзей, новых товарищей, которые приняли меня в свой светлый и цветной мир. Было очень много всего – играла музыка, приехали 3D, но звучали произведения разных авторов. Рок перемешивался с блюзом и попом, рэп сменял классические произведения. В общем, каждый мог найти себе что-то по вкусу. Я стоял сначала у стола с закусками, потом пошел глядеть в панорамное окно. Вид был изумительный, несмотря на то, что через мост стоял не самый новый и убранный старый Дом Культуры. Его, видимо, забросили, или просто не было денег на восстановление, потому что выглядел он, откро- 103 - венно говоря, плохо: весь в зеленой пленке, которую вешают на строящиеся здания, этот дом был какой-то обшарпанный и потрепанный. На крыше его рос небольшой кустик, который зелеными веточками своими не сильно выделялся на фоне пленки. Цвет у здания был грязно-серый. Я не могу сказать, что ДК не претендовал на красоту, нет. Тут, насколько я знаю, раньше была церковь, которую в советское время перестроили на нужды пролетарского общества. Остался общий корпус, но приобрели они вид нелепый и странный. Я смотрел на это серое пятно посреди прекрасных домов императорской эпохи, и мне казалось, что и я, точно так же, как он, пока лишь странное недоразумение в кругу изумительных кружев и цветов. Я развернулся и оглядел помещение мастерской еще раз. Множество мольбертов с картинами, красивая люстра, сейчас не работающая, диваны, пуфы, софы, стулья… Все здесь было для чего-то нужно, ничего не стояло просто так. Люди веселились, играли в какие-то игры, и вроде праздник был в мою честь, но первая радость и первое счастье как-то вдруг рассеялось. Я вдруг почувствовал какую-то удивительную грусть, вроде и легкую, но очень глубоко отзывающуюся. - Что стоишь, качаясь? – подошла ко мне Аня и улыбнулась. - Да вот, что-то призадумался. - По тебе это очень видно. Сразу такое лицо стало… - она хитро улыбнулась. - 104 - - Какое? - Да никакое, - она хихикнула, с несколько секунд помолчала, потом вдруг сказала, - Выйти не хочешь? Можем прогуляться. - Да, давай… Стой. А праздник? В этот момент раздались какие-то радостные вопли. Оказалось, что ребята играли в крокодила, и Лена загадала рыжему не какое-то конкретное слово, а целую фразу: «Лакей капитализма, проходящий курсы кройки и шитья». - Я думаю, они и без тебя справятся, - она улыбнулась мне. Я кивнул и пошел за нею. - Ну и о чем же ты задумался, друг мой? – с легкой тенью сарказма спросила Аня. - Смейся, сколько хочешь, но я ничего поделать с этим не могу. Пусть этот праздник в мою честь, но мне кажется, что я не чувствую того, что должен... - В каком это смысле? Мы стояли в переулке в небольшом закутке, куда может поместиться человека три. Стояли друг напротив друга, и я смотрел Ане прямо в глаза. Сейчас мне очень явно была видна ее обеспокоенность моими словами. И сам я вдруг жутко испугался сказанному, ведь этим мог как-то расстроить ее, или обидеть. Она же, все-таки, сыграла немалую роль в подготовке этого торжества. - Не пойми меня неправильно, - начал я. – Ты, наверно, думаешь, что мне всѐ это не по душе, что - 105 - мне не нравятся люди, или настроение, или просто не люблю праздники, но это всѐ не то. То есть, я конечно не очень большой любитель праздников, но это скорее потому, что я их особо-то и не видел, поэтому… - А что тогда не так, Саша? – она беспокойно смотрела на меня своими большими глазами. - Да, прости… - я немного смущался, говорить совершенно не получалось и в голове была какаято каша. – Дело в том, что я чувствую, как будто все в этом клубе лучше меня, будто я какой-то недостаточно интересный для этой компании. Я же ничего даже не пишу сейчас, всѐ лишь читаю, гуляю… Тунеядствую, как сказали бы в Советском Союзе! И мне… Не стыдно, но неловко за то, что я, жалкая серость, стою с вами, с такими прекрасными и талантливыми писателями, комиками, художниками и даже программистами в одном ряду. Мне кажется, что я этого недостоин. Кажется, так. Аня смотрела уже не на меня, а куда-то в землю. Каким-то образом получилось так, что мы, пока я говорил, пошли и сейчас как раз проходили ДК. - Я даже сравнил себя с этим ДК, - добавил я. – Мне показалось, что я такой же серый и потрепанный, как он, и так же нелепо смотрюсь в вашем окружении. На это ответа тоже не последовало. Аня лишь усмехнулась, но даже взгляд не подняла. Мне стало немного тревожно, но я решил не говорить - 106 - больше, пока она что-нибудь не скажет. Мы прошли по улице, ведущей от моста, и оказались на Конногвардейском бульваре. Аня дернула меня за рукав и направила вдоль аллеи. Деревья могучей россыпью кроны давали тень, которая защищала от солнца. Сейчас не было особо жарко, хоть и светило солнце. Мы сели на одну из белых скамеек, расставленных вдоль по бульвару. - Ты знаешь, что я не прошла испытание? – спросила меня Аня после долгого молчания. - Что?.. - Мне тоже устроили этот… «обряд», но я его не прошла. Я запорола задание. У меня был тоже литературный квест, похожий на твой… Но я струсила. Не решилась никуда идти, осталась дома… Мне было очень страшно, они решили меня пугать… Не хочу вспоминать. В общем, я не справилась, и меня не включили в члены клуба. - Но ты же один из главных участников вечеров, как тебя тогда вообще там держат? – я осекся. Вопрос был до ужаса бестактен и резок. - Меня спас Максим, - Аня, кажется, не заметила даже грубости в моем вопросе. – Он попросил Колю, чтобы тот меня оставил и позволил мне быть кем-то наподобие агента. Ты, кстати, первый мой приведенный человек! – она улыбнулась и посмотрела на меня. Глаза ее были слегка мокрые, но она не плакала, а, видимо, лишь немного поддалась эмоциям. - И Николай согласился? - 107 - - Как видишь… Но он меня ни во что не ставит, и если бы не Максим, он бы давно меня выгнал. Коля даже не представляет меня никому. Делает вид, что я не часть коллектива. Хотя я стараюсь делать все на благо этого самого коллектива! И он прекрасно об этом знает, он всѐ знает! Тут Аня уже не смогла сдерживаться и заплакала. Я был в замешательстве и не знал, что делать. Через несколько секунд я мягко обнял ее. Мне ужасно больно было видеть ее слезы. Впервые человек заплакал при разговоре со мной, я понятия не имел, что мне делать и как себя вести. Но, видимо, какое-то подсознание у меня работало довольно хорошо, потому что Аня быстро успокоилась и мягко меня отстранила. - Прости… Я не должна была, у тебя праздник все-таки… - она не смотрела мне в глаза, а опять опустила глаза в пол. - Не извиняйся. Со всеми бывает, нужно было выпустить пар, и ты это сделала. Вот и всѐ. - Саша, ты знаешь, я ведь тоже ничего не могу сотворить, - она подняла заплаканные глаза прямо на меня и глядела не отрываясь. – Я не могу ничего написать, нарисовать, сочинить, я вообще ничего не могу. Только поглощаю. Мне кажется, поэтому я и завалила этот квест. Ты говоришь, что чувствуешь себя недостойным, чувствуешь себя не на своем месте, но ты даже не подозреваешь, насколько ты талантлив и насколько тебе подходит этот клуб. Ты – на своем месте, знай это, как - 108 - знаю я, что я тоже на своем месте. И что выше мне не суждено забраться. Это верх того, чего я заслуживаю. Впрочем, это уже и не столь важно… Она резко бросила и посмотрела куда-то в сторону. - Скоро начнется сильный дождь. Пойдем обратно? - Я не очень туда хочу, да и вещи все мои я взял с собой. Может поедем домой? - Ты хотел сказать по домам? – она улыбнулась и подмигнула мне. - Нет, домой. Ко мне. Я приглашаю тебя в гости прямо сейчас, ты можешь? Ах да, конечно можешь, ну так поехали! Мы зашли в автобус и сели на свободные места. В душе у меня распустилась целая поляна цветов, когда Анины глаза снова стали смеяться и блестеть солнечным светом, после непродолжительного дождя, окропившего этот свет слезами. Мы ехали ко мне домой, и может показаться, что у меня были какие-то помыслы, но я был абсолютно невинен. Я не мог ничего представить, мне хотелось лишь видеть Аню, видеть много и долго, смеяться вместе с ней, радоваться вместе с ней и плакать вместе с ней. Мир сжался до ее лица: до глаз, смеющихся и источающих радость, до бровей, танцующих в такт речи, и до… Она не оттолкнула меня. Она и не могла меня оттолкнуть, ведь руки ее были опущены и никак не могли подняться. Не в этот момент. Я отстра- 109 - нился. Сердце стучало как сумасшедшее, но волнение это было приятным. Мне стало вдруг так хорошо, как бывает, когда бежишь по полю и ему не видно конца, и тебе кажется, что поле это не кончится, а ты будешь жить вечно, что всегда и все будет хорошо! Анины щеки заалели, она смущенно улыбалась, но была тоже в хорошем расположении духа. Это было прекрасно, что она меня не оттолкнула. Я смотрел на нее, а она глядела куда-то в окно и мечтательно улыбалась. Мне оставалось только догадываться, о чем она думает, потому что спрашивать и осквернять момент глупыми и лишними словами не хотелось. Многое было понятно, но должно всегда оставаться место для тайны. Мы приехали домой, было около шести часов вечера. Мы сидели и говорили о многом, смеялись, смущались. Я сказал ей, что, кажется, влюбился. Она сказала, что, похоже, тоже. Всѐ было так просто, наивно и замечательно, и я был подетски счастлив тому, что когда-то случайно встретил ее. 8 - Поставь вазу вон туда, к окну! Да нет, не к этому, к следующему... Роман Николаевич злился, это было видно по его венам, выступившим на лбу, шее и покрасневших ладонях. Когда он нервничал, он начинал - 110 - их натирать так, что они, в конце концов, превращались в красные отварные крабовые клешни. Вот и сейчас он носился по кафе между столиками с криками и потирал, потирал свои руки, как будто желая скорее кому-нибудь врезать. Скорее всего, мне, конечно. Я устроился к Роману Николаевичу на должность бармена, но, по факту, я выполнял все его поручения и следил вообще за всем в кафе. Оно располагалось на Гражданской улице, и было довольно просторным. Владельцем была выбрана нейтральная тематика, поэтому особого упора на какую-то кухню у нас не было. Работал я в этом месте уже четыре месяца, а вообще со времени моей «инициации» прошло полгода. В жизни моей круто всѐ переменилось – я устроился на жалкую и малооплачиваемую работу, мы с Аней стали жить вместе… Вообще, мы съехались через месяц после того вечера, когда она осталась у меня. Я боялся, что это слишком быстро, что надо немного повременить, но чувства мои к ней росли, и не было больше сил расставаться даже на самое короткое время. Аня, к тому же, и так оставалась у меня почти ежедневно. Я даже шутил, что ей скоро надо будет нанимать садовника, чтобы тот ухаживал за перекати-полем, который заведется в ее квартире. Так или иначе, мы съехались и стали жить у меня. Именно она помогла мне найти работу. Я - 111 - давно еще рассказал ей, что мечтал найти работу в каком-нибудь кафе, ресторане, но думал, что она об этом забыла. Однако же в один из дней она пришла с радостной новостью, что нашла рабочее место для нас обоих в одном из кафе в районе Сенной площади. Это была замечательная новость, потому что на жизнь денег становилось всѐ меньше и меньше, а работы никакой не подворачивалось. Так я и столкнулся с Романом Николаевичем. Этот человек был… невероятных качеств, но очень уж двойственный. Надо полагать, что двойственность присуща каждому из нас, но в таком масштабе как у Романа Николаевича больше ни у кого, на моей памяти, она не обнаруживалась. Итак, человек это был пожилой, было ему около шестидесяти, впрочем, учитывая его образ жизни, а именно пристрастие ко всему, что не рекомендует Минздрав, ему вполне могло быть немного за пятьдесят. Он был довольно высокий, с густой седой бородой, аккуратно остриженной, в очках с тонкой оправой и не ходивший ни в чем кроме костюмов. Это была его отличительная черта – одеваться он умел и ходил всегда как щеголь. Особенно это было забавно видеть в локациях Сенной площади, где всѐ время наталкиваешься на рабочих, неформалов, а если вспомнить, что прямо по улице после нашего кафе находилось арт-пространство с присущим ему контингентом… В общем, Роман Николаевич одевался хо- 112 - рошо, даже прекрасно, но сложно сказать, что это было всегда уместно. Что же о двойственности его натуры – она выражалась во всем. Он мог наградить, а на следующее утро оштрафовать за пустяк. Похвалить, а через час накричать на пустом месте. Вот и сейчас он кричал на меня, ставящего вазу куда он показал, указывая мне теперь на совершенно другое окно. - Роман Николаевич, вы не находите, что это несправедливо, что вы так на меня кричите? – спросил я у него после того, как поставил, наконец, вазу куда надо. - Я? Кричу? Мальчик мой, я же не кричу, а лишь пытаюсь до-нес-ти до тебя информацию в полной мере! – он рассмеялся и тут же очень сильно насупился. – Впрочем, почему ты вообще задаешь такие вопросы? Ты должен делать, что тебе скажут, а не говорить. Деньги тебе не за это платят! - За такую зарплату можно и поговорить… шепнул я про себя. - Что ты сказал? Повтори?! – у него пикнули часы, и он переключился на них. – Ох, боже, я опаздываю. Нет времени на выяснение отношений! Осторожно с кухней, я вечером зайду, чтобы проверить, как вы тут справились! Он схватил свое пальто и выбежал из кафе, я лишь посмотрел в его сторону и усмехнулся. Этот человек был заложником своего переменчивого - 113 - характера и никогда не смог бы выбиться в серьезные дельцы. Для этого ему не хватало хладнокровия, когда было нужно, и наоборот, дерзости, когда ее не хватало. Он был спонтанен, непредсказуем и из-за этого неудобен как в общении, так и в бизнесе. Аня подошла ко мне: – Опять ругался с Папочкой? – она саркастически погрозила мне пальцем. – Еще раз, и тебя точно уволят! «Так и знай, справлюсь без тебя и найду пятьсот десять желающих на твое место»!.. Она передразнивала начальника так похоже, что я прыснул со смеху. Папочкой мы его называли за глаза, потому что он нам обоим в отцы годился и часто к нам так и обращался: «дети мои». Это было что-то вроде метода укрепления коллектива. Нам понравилось, и мы решили развить эту идею и в обратном направлении. - Мне так нравится его злить, я специально его провоцирую, чтобы посмотреть, как он гавкает на меня, - я рассмеялся. – К тому же, я точно знаю, что у него всегда на обед назначена встреча. Хоть какое-то развлечение в этом унылом месте. - Да ладно тебе, тут не так уж и плохо. Посетителей мало, платят исправно, можно заниматься своими делами! - Ну да, в то время, пока на тебя не орут за то, что ты делаешь так, как тебе сказали. Аня улыбнулась и обняла меня. - 114 - - Главное, что мы вместе и у нас есть деньги на жизнь. Не правда ли? - Правда. Я был безумно рад тому, что мы смогли сюда устроиться вдвоем. Аню взяли поваром без рекомендательных писем, без образования, вообще просто так! Впрочем, готовила она действительно хорошо. Этот талант раскрылся в ней случайно, когда она решила сделать нам праздничный ужин на месяц наших отношений. Она тогда приготовила ужин из двух блюд и сварила глинтвейн. Это было просто замечательно, я в жизни не ел ничего вкуснее. Спросил у Ани насчет ее кулинарных познаний и узнал, что она, мол, училась у бабушки очень давно и с тех пор к плите толком не подходила. Так мы выяснили, куда нам можно податься. До этого Аню окончательно отчислили за прогулы из института, и она была теперь перед выбором – учиться где-то еще, или работать вместе со мной. Что именно она выбрала – понятно. За день ничего интересного не произошло, разве что действительно вечером зашел Папочка и убедился, что его кафе не превратилось в груду камней, разрушенных «бестолковыми остолопами, впрочем, очень исполнительными и порядочными, что и позволяет ему без зазрения совести держать нас тут». Это была моя новая жизнь, и она мне очень нравилась. Она тоже бывала скучной, но всѐ же есть разница между приятной скукой и той, кото- 115 - рая висит над тобой, не давая тебе свободно дышать. Сейчас я наконец чувствовал себя свободным человеком. Свободным от мучительной и ненавистной работы, от серых лиц. Да, здесь были свои минусы и недостатки: например, получал я в два с половиной раза меньше. Но в целом, я готов был пожертвовать деньгами ради того, чтобы быть счастливым. Вечером я зашел в магазин, отправив Аню домой первой. Мне нужно было купить еды и несколько вещей по дому. Решив не мудрить, я зашел в ближайший к дому универсам. Он был довольно приличный, и, наверно, единственный приличный в округе. Меня окружало несколько подобных магазинов, причем три из них были одной сети. Я же зашел в четвертый. То ли там трепетнее относились к клиентам, то ли просто начальство было хорошее, но заходить туда было даже приятно. Я шел мимо полок с различными сырами, колбасами и прочими благами цивилизации, размышляя о том, как просто дается нам эта еда, когда меня вдруг окликнул знакомый голос: - Саша? Привет! Я обернулся и увидел Кирилла, с прошлой работы. Он выглядел свежо и бодро. Нехарактерно для офисного работника. - Привет, Кирилл! – мы пожали руки. – Какими судьбами ты тут? - 116 - - Так я переехал недавно сюда. А… ты же не знаешь. Вроде полгода прошло, даже больше, а я все забываю, что когда я ушел, тебя уже не было. - Как? Ты тоже свалил оттуда? – я был искренне поражен. -Представь себе! – Кирилл лучезарно улыбался, всем своим видом показывая, как он рад этому решению. - Но почему? То есть… я могу понять, почему, но что тебя сподвигло сделать это? - Ну… Я встретил одну девушку… Она со мной поговорила и я решил, что так будет лучше. - И что же она тебе сказала? – я начал догадываться, что это может быть за девушка, и мне стало вдруг очень смешно. - Ой, она чего только не сказала! – Кирилл был радостно восторженный, и, если честно, выглядел немного глупо, но меня это не раздражало. – Сказала, что во мне скрыт потенциал, что я могу многого достигнуть своим талантом… - У тебя талант? – я не сдерживал улыбку. - Да, я очень хорошо играю на гитаре, я еще будучи в офисе начал серьезно этим заниматься, ходил на курсы, потом занимался с репетитором, и вот теперь я играю на очень приличном уровне… А что ты так улыбаешься? – он посмотрел на меня с чувством непонимания, смешанного с зарождающейся досадой. - Девушка была с синими волосами? - Да… А откуда ты… - 117 - - Это моя девушка! – тут уж я открыто рассмеялся. - Серьезно? Классно же! То есть, она и тебя тогда… - Ну там немного сложнее вышло, но в целом, да. Тебя не позвали на «вечера»? - Вообще-то позвали, но я еще думаю, идти или нет. – Кирилл выглядел растерянно и глупо улыбался мне. - Иди, мой юный друг, - я положил руку ему на плечо. – И не тяни с этим, ведь «вечера» станут лучшей авантюрой в твоей жизни! Пока! Я оставил Кирилла одного, а сам пошел к кассе, которая пустовала и как будто ждала меня. Через пять минут я уже стоял перед дверью своей квартиры. К ключам от дома родителей и моему ключу прибавился еще ключ от Аниного дома. Мне подумалось, что жизнь – это связка ключей, в которой каждый твой новый этап жизни обозначается утяжелением связки. 9 Если вдумываться, как меняется твоя жизнь с течением времени, то в какой-то момент, после того, как ты всю цепочку восстановил событие за событием, остается понимание, что ничего не происходит просто так и на пустом месте. Всѐ имеет свои причины, даже на первый взгляд необъяснимые и совершенно случайные вещи. Чело- 118 - век, которого ты случайно встретил, ежедневно ходит по этому пути, и вы когда-нибудь должны были пересечься, и лишь от тебя зависело когда. Болезнь, внезапно захватившая с утра твой желудок, ни что иное как реакция организма на какуюто еду, которую ты съел по неосторожности на каком-нибудь Сенном рынке. И так далее. Вот и сейчас я сидел на своем рабочем месте и вспоминал, как же я пришел к этой жизни. Всѐ удивительно логично складывалось, так, что я даже диву давался. Случайная встреча, разговор, впечатление, еще одна случайная встреча… а дальше завертелось. И вот, я не в душном офисе ожидаю приказа начальства, а уже в небольшом кафе на Гражданской улице. Несравненный рост! Но еще более удивительным казалось, что я не чувствовал никакой тоски по той жизни, которая осталась позади. Вспоминал ее, да. Удивлялся, как вообще мог там находиться. Но тоски, какой-то ностальгии, увы, не было. Был уже конец дня, когда в кафе зашел мужчина лет сорока пяти, в теплой куртке, закутанный в шарф и шапку. Судя по его одежде, на улице с утра еще сильнее приморозило. В феврале часто такое случается, что с утра могут петь птички, течь ручьи и резвиться капель, а через три часа на город налетит вьюга и всѐ заметет так, что создается ощущение, будто весна никогда не наступит. Вот и сейчас я видел, как за окном падал снег, за- 119 - метая едва подметенную улицу свежим крупными хлопьями. - Здравствуйте! – сказал вошедший и обратился ко мне. – Вы здесь главный? - Нет… - я немного смутился такому претенциозному тону разговора. – А что вам, собственно, нужно? - Я всего лишь хочу узнать, работает ли здесь Анна П…? - Да, она здесь работает. И я повторю вопрос. Что вам нужно? Мужчина улыбнулся и усмехнулся про себя, опустив глаза в пол и немного покачав головой. - Извините мою грубость. Меня зовут Павел, я отец Ани. Я стоял в немом ступоре. Аня говорила, что с родителями она не общалась уже несколько лет после сильного скандала, когда те от нее фактически отреклись, сказав, чтобы та шла на все четыре стороны и делала, что считает нужным. С тех пор ни от одного из родителей не было весточки. Да что там весточки, Аня даже не уверена была, живы ли они, остались в своем городе или переехали… И вот отец Ани совершенно непонятным образом является перед нами, как ни в чем не бывало. - Саш, меня кто-то… - Аня зашла в переднее помещение и встретилась взглядом с отцом. Она встала как вкопанная. Лицо ее вдруг резко побелело, обнажив и подчеркнув румянец, рас- 120 - цветший двумя розанами на этом полотне. Губы сжались в приступе какой-то невероятной ненависти, которая рвалась из обезумевших глаз. - Привет, дочь… - он помолчал несколько секунд, потом сделал неуверенный шаг в нашу сторону и спросил. – Подойдешь ко мне? Столько лет не виделись, всѐ-таки. - Подожди-подожди. Сразу примирение такое полезло, как будто вы что-то сделали для этого! – Аня вспыхнула и я чуть не чувствовал ее жар. - Аня, может не при молодом человеке?.. – Павел косился на меня всѐ время с тех пор, как Аня вышла в главный зал. - Нет, это свой человек, точнее… Это мой человек, а если еще точнее, мой молодой человек, познакомься, папуля! Я никогда не видел Аню такой взбешенной. Из нее струился яд, как из заправской гадюки. Когда она начала говорить, лицо ее сначала покраснело, а теперь уже длительное время вновь оставалось мертвенно-бледным, что наводило на меня какойто благоговейный ужас. И, судя по всему, не только на меня. - Анечка, доченька… - отец жалостливо переминался с ноги на ногу, теребя снятую минутой ранее шапку. – Я понимаю, что мы расстались очень нехорошо, это было давно, и мы не писали тебе ничего, но я приехал, чтобы тебе сказать… - Вот именно! – перебила вскриком Аня отца. – Вы ни строчки мне не написали с тех пор, хотя я - 121 - первым делом по приезде в Питер прислала вам и свой адрес, и свою электронную почту! Вы с мамой… - Мама умерла! – наконец вскричал отец и с досадой плюхнулся на стул. Аня стояла, все еще разгоряченная, оборванная на полуслове. Ее глаза вдохновенно горели, но в них стремительно распространялось непонимание и ужас. Она стояла, раскрыв рот, как будто собираясь договорить то, на чем ее перебил отец, но ни звука не было от нее на протяжении минуты или полутора. В помещении повисла гробовая и напряженная тишина. Я один раз присутствовал на какой-то записи, там перед каждой новой сессией необходимо создать идеальную тишину. Это длилось секунды три-четыре, но эффект от этой абсолютной мертвой и ужасающей тишины на меня производился ошеломительный. Я буквально начинал слышать, как бьется моѐ сердце. И сейчас наше кафе погрузилось в похожую тишину. Мне стало не по себе - я тоже сел. Аня подошла к отцу, затем также, молча, обняла его. - Когда это случилось? – спросила она через несколько секунд. - Пять дней назад. - Но… Но как? Как?! Ей же даже пятидесяти не было?! Я не понимаю! Отец молча смотрел куда-то в стол, обхватив голову руками. Я видел человека сломанного, человека, который не знал, что ему делать и не со- 122 - всем понимал, почему он здесь. Слезы выступили на его глазах, но он сидел бесшумно и никак их не вытирал. Тут я уже не выдержал, подошел к Ане, сказал, что буду ждать ее дома, поцеловал и двинулся к выходу. Она никак меня не остановила, даже не отреагировала, как будто меня не было. Я взял куртку и выбежал прочь. На улице сильно морозило, поэтому я укутался в свой дешевый пуховик, что хоть немного облегчало мою участь. Снег пошел еще сильнее, чем часом ранее, он залезал под капюшон и за воротник, во все щели, он слепил глаза и мочил обувь. Я чертыхнулся про себя отвратительной погоде и побрел к метро. Боль, которая сочилась из каждого жеста, каждого слова этих родных друг другу людей, перенеслась отчасти и на меня, поэтому чувствовал я себя прескверно. Через сорок минут я был дома. Мне срочно нужно было принять душ, чтобы как-то очиститься от того ужаса, который мне пришлось видеть. Я знал, что это лишь самовнушение, будто душ в таких случаях облегчает самочувствие, но даже плацебо может быть полезным, когда совсем уж мучительно себя чувствуешь. Я мог понять все эти эмоции, ведь я сам едва не потерял близкого человека. Это было ужасно, ведь я в течение нескольких часов не знал, жив этот человек или нет и не мог узнать, ведь этот человек находился за много километров от меня. Тяжело вспоминать, что со - 123 - мной тогда происходило. Я не знал, куда податься. Проверял сообщения каждые несколько секунд. Звонил, писал… И только через несколько часов всѐ разрешилось. Я был в ужасном состоянии тогда, а ведь даже ничего не произошло! Здесь же… страшно даже подумать, что было на душе у этих бедных людей. Через полчаса после того, как я принял душ, пришло сообщение от Ани: «Я еду на похороны, это продлится дня три. Прости, что даже домой не заехала, некогда. Люблю». Что ж, это было предсказуемо. Аня ненавидела мать, особенно после того, как произошел последний конфликт. Она рассказывала, что проблемы начались еще раньше, и что сначала мама ее просто сильно раздражала, но в какой-то момент порог терпения был превышен. С тех пор они находились в постоянной вражде… до того момента, пока Аня не уехала в Петербург. С тех пор конфликт перешел в «холодную» стадию, и они просто не общались. А теперь Аня едет еѐ хоронить… Я о многом думал, вспоминал свой жизненный опыт. На душе было паршиво, и я понимал, что если не приму никаких мер, то уснуть не смогу. Пришлось встать и пойти искать снотворное. Оно затерялось куда-то, ведь с тех пор, как в доме появилась Аня, таблетки перестали быть нужными – сон как-то сам собой выровнялся. И вот теперь я снова в них нуждался. Ирония судьбы, не иначе. - 124 - 10 Пятничное утро началось как-то посубботнему. Боль пронзила мою голову как копьем. Я даже невольно подскочил на своей кровати. На часах было восемь утра. Вставать же нужно было в девять, и час сна был бы совсем не лишним, но головная боль распорядилась по-другому. Вечером я искал таблетки для сна, а теперь из-за таблеток для сна я искал таблетки от головы. Вселенная явно смеялась надо мной, подсовывая парадоксы один за другим. Вскоре я держал в руках заветные белые кружочки, и поскорее проглотил их, запив остатками вчерашнего чая. Мне вдруг на секунду показалось, что я вернулся в своѐ состояние офисного работника. Темная пустота за окном, тихая пустота внутри квартиры, пугающая пустота в голове… Я не знал, что делать. То есть, естественно, надо было идти на работу, несмотря на плохое самочувствие, но что-то было не то. Без Ани я вновь перестал ощущать себя свободным, она вносила в мою жизнь тот освежающий ветер, который развевал собой все нагромождения моей закрытой и подчиняемой души. Посмотрев прогноз погоды, и увидев там ставшие уже привычными -15 и снег, я оделся и вышел из дома. У меня не было сил готовить себе завтрак, даже самый банальный, поэтому мной было принято решение отправиться в какую- 125 - нибудь забегаловку на Сенной, чтобы заморить утреннего червячка. Я вспоминал Аню, и, если в ее случае ветер был аллегорическим сравнением, то на улице ветер был очень даже реальный. Он дул со всех сторон, неприятно обкалывая лицо, а точнее то, что от него осталось в зоне доступности, ведь я укутался шарфом, острыми как маленькие иголочки снежинками. Хотелось скорее миновать улицу, скорее добраться до метро. Я даже не заметил, как перешел на легкую трусцу от желания как можно быстрее попасть в уютное, а главное теплое метро. Через полчаса я уже пил кофе с вафлями за одним из столиков в торговом центре, который находился прямо за метро. Одна из особенностей таких мест – один большой холл, называющийся фудкорт. Здесь было много разных заведений – известных и не очень, я же иногда заходил просто для перекуса. Мне нравилось, что в этом торговом центре фудкорт был оснащен большим окном во всю стену, которая уходила вверх метра на четыре. Можно было наблюдать Сенной рынок, копошащихся и замерзающих людей, которые снуют туда-сюда в попытках как можно скорее закончить свои дела и отправиться, наконец, греться. Я глянул на часы – до работы был еще час… Куда идти? Что делать? Я вдруг осознал свою зависимость от Ани. Она всегда знала, куда мы пойдем и чем займемся, постоянно возникали какие-то планы, бесконечная активность еѐ не давала нам про- 126 - стаивать ни минуты. И вот теперь она уехала, а я сидел в ТЦ и понятия не имел, чем забить пустой час. Мне ужасно еѐ не хватало, и чем больше времени проходило, тем отчетливее это становилось видно. Я пошел вдоль витрин еще не открытых магазинов. Одежда, украшения, косметика… Человечество создало столько вещей совсем не обязательных, и при этом таких дорогих, что иногда дух захватывало. Сказать крестьянину в двенадцатом веке, что за какую-нибудь мазь для лица можно отдать одну пятую часть месячного заработка – тебе не поверят и дураком обзовут! И все же это было так. Одежда за бешеные деньги, косметика по стоимости хорошего телефона… Всѐ это было для меня в какой-то степени удивительно, непонятно и бессмысленно. Но мир таков, какой он есть, и думать, что я что-то этими мыслями изменю – смешно. Скорее подобные мои размышления являлись просто развлечением в потоке этого ужасно длительного времени. Час прошел ужасно медленно, но вот я на рабочем месте. Роман Николаевич забежал на минутку, чтобы убедиться, в том, что Ани действительно нет. - Может, тогда сегодня не будем открываться вовсе? – со слабой надеждой спросил я, не рассчитывая на успех. - 127 - На моѐ удивление, Роман Николаевич задумался, встал на месте, где-то с пятнадцать секунд думал, а потом кивнул. - Знаешь, да наверно. Ты же вряд ли сможешь что-то сложнее кофе приготовить, - он хохотнул над своей шуткой, но тут же продолжил. – Так что да, сегодня выходной. Можешь идти домой. Ну, или по делам, я уж не знаю, какие у тебя планы. Давай, до встречи! Тогда явишься вместе со своей подругой уже в понедельник. Он вышел из кафе, оставив меня в совершенно нелепом положении. Я спросил об отмене скорее чтобы его позлить, но не ожидал, что он согласится. Теперь нужно было придумать досуг на день. Я не знал, куда идти, и решил посетить антикафе, в котором проходили «Вечера». Мы с Аней уже пару недель туда не заходили, и сейчас вряд ли там кто-то был, несмотря на то, что в кафе регулярно один из клуба присутствовал. Я оделся и пошел в сторону кафе. Идти до него было минут восемь прямо по улице, и я довольно быстро добрался, только на месте антикафе ничего не было. Точнее, там находился ресторан. А вывеска с названием кафе пропала. Я сначала подумал, что мне мерещится. Подошел ближе, заглянул в окна – вот зеленая комната, где мы всегда встречались, только она очень пуста. Нет ни стульев, ни пуфиков, ни книжных полок. Зато стоят везде банки с краской, и правая стена перекра- 128 - шена уже в другой, желто-еловый окрас, характерный этим ресторанам. Я ничего не мог понять. В голове метались мысли, но все они были какие-то бестолковые, панические. Одна из разумных была позвонить кому-то из ребят и спросить, что произошло. Я решил набрать Максима. - Алло, Макс, привет, это Саша. - Да, привет… - Максим говорил довольно сонно, я его, видимо, разбудил. - Прости, что рано. Я спросить хотел… Ты не знаешь, что с антикафе нашим произошло? - А, ты еще не в курсе? Разорилось оно… Точнее, мы разорились. Наш помощник перестал спонсировать проект. Теперь каждый сам за себя. - То есть как?.. - Слушай, это долгая тема. Если хочешь, можно встретиться и поговорить. Ты сейчас, я так понимаю, у кафе? - Да… - Ну хорошо, жди тогда у Сенной, я буду минут через пятнадцать, раз уж ты меня разбудил. - Хорошо, прости. - Да забей. Я сбросил трубку и задумчиво побрел в сторону метро. Столько вопросов возникало в голове, я даже не успевал все их сформулировать. Мне даже в голову не приходило, что Клуб может быть вполне себе коммерческим проектом… И вот такие новости. - 129 - В начале первого мы сидели с Максимом за столиком какого-то из кафе на канале Грибоедова. Я не запомнил названия, да и не важно всѐ это было, Макс начинал говорить и я внимательно ловил каждое слово. Тусклое солнце светило в окно и освещало половину его лица так, что вторая казалась почти что черной. - Ты и правда не знал, что мы зависим от спонсора? – он смотрел на меня с удивлением. - Да, даже не догадывался. - Забавно, впрочем, твое дело. Так вот, мы зависели всѐ это время от финансовых вливаний одного человека, имя которого он просил лишний раз не называть, и знаем его я и Коля. У него была идея – создать что-то наподобие Могучей кучки, если ты знаешь, что это… - он посмотрел на меня вопросительно. - Да, конечно. - Ну вот. Только не композиторское объединение, точнее не только композиторское, а общетворческое. Ему показалось, что таким образом может получиться коллектив, который запомнится в веках, а значит, запомнится и он. Вполне меркантильные цели, если честно. Он начал спонсировать нас около трех лет назад. Вначале он был знаком только с Колей, потом тот начал приглашать людей. Много кто прошел по первости через наш Клуб. Там были достойные люди и не очень, но спонсор требовал реформы, потому что число - 130 - кормящихся ртов было слишком большим. Тогда и началась вся эта тема с инициацией, прохождением квеста… - Ты уже там был? - Да, но мне пришлось все-таки проходить обряд. Я тогда еще ничего не знал, и был одним из первых, кто его вообще прошел. В общей сложности в то время отсеялось около тридцати человек. Я поневоле раскрыл рот. Макс заметил это и улыбнулся. - Ну так вот, постепенно коллектив обрастал новыми людьми, кто-то проходил квест и оставался, кто-то не проходил, а кто-то оставался, не пройдя, - Максим поднял глаза на меня. - Да… Аня. - Именно. Но не в этом суть. Спонсор требовал каких-то дел, чтобы доказать, что мы работоспособный и подающий надежды коллектив. Мы пытались поначалу что-то придумывать. Какие-то игры, квесты уже для других людей… Но никто не интересовался, и все наши попытки, построенные на деньгах спонсора, провалились. Последним проектом была наша галерея, которую должен был выставить один из музеев современного искусства. Это хоть немного бы оправдало наше существование. Но, увы, проект опять провалился, картины не заинтересовали, и спонсор, сильно рассердившись, прикрыл лавочку. Всѐ это произошло около недели назад. Так что я очень удивлен, что ты узнал только сейчас. Быть может, Ко- 131 - ля и сможет как-то договориться, но это будет уже что-то совсем другое. Часть моей жизни просто перестала существовать, думалось мне. Я сидел напротив Макса и удивлялся, как он спокойно об этом говорит. Мне казалось, что произошло что-то непоправимое, что кто-то как будто… умер. Нечто подобное сидело во мне и терзало моѐ сознание. - И что теперь будут делать ребята? – спросил я у собеседника. - Все же где-то подрабатывают, не пропадут. Просто мы больше не будем так вот видеться, как было раньше. Но, повторюсь, может что-то появиться взамен «Вечерам». - Дай бог… Мы просидели с Максом еще около часа в этом кафе, разговаривая об истории Клуба, я уточнял детали. Он рассказывал мне то, что знал и мог рассказать. Потом мы вдруг как-то перескочили на тему искусства, и продолжили болтать уже на разные темы. Разошлись мы в теплых чувствах, оба решив, что нужно как-нибудь еще пересечься. Через час я уже был дома. Была середина дня, я думал, чем себя занять, и решил почитать. Так день как-то и прошел – в серой будничной рутине. 11 Будильник? Сегодня же суббота, разве нет? Я взглянул на экран телефона, дата стояла суббот- 132 - няя, но почему-то сработал будничный будильник. Это было очень странно, но я списал всѐ на старость телефона – ему шел уже пятый год. В современном мире вещи редко создаются долговечными, способными прослужить больше пары лет, и в этом было своеобразное отражение нынешней человеческой натуры, если подумать. Заснуть уже не было никакой возможности, поэтому я решил совершить утренний питательногигиенический моцион. Вновь и вновь залпами красочного салюта вспыхивали мысли об Ане. Есть поговорка про потерю и понимание ценности потерянного, и она невероятно точно отражала суть моих размышлений. До Аниного отъезда мне и в голову не приходило, как я от нее зависим. Вдруг захотелось сделать какой-то сюрприз к ее приезду, но идея застопорилась на стадии придумывания. Я не располагал большим количеством времени, денег и людских ресурсов, поэтому задача представлялась практически невыполнимой. Аня из тех людей, которые повидали на своем веку очень много разного, и из-за этого удивление, а точнее хотя бы просто подъем брови, вызвать у них может лишь что-то совсем уж из ряда вон выходящее. Так, мысль за мыслью, я уходил в дебри своего сознания, погружаясь в него с головой и купаясь в волнах умозаключений, таких же быстрых и мимолетных, как морская пена. В конце концов, ничего не придумав, я решил пойти погулять, в на- 133 - дежде, что свежий петербургский воздух поможет моему бедному загибающемуся умишку набрести на какую-нибудь идею. Выйдя из дома, я пошел в сторону набережной через прилежащий большой парк. Парк этот был до революции дачей какого-то графа или просто дворянина, тут же располагались здания его усадьбы и служебные постройки, которые какимто чудом уцелели в советское время. Дачу только недавно отреставрировали, привели ее в полный порядок и придали ей очень опрятный вид. Было приятно ходить теперь по ровненьким дорожкам, вспоминая тропинки с глубокими ямами, по весне заполненными грязью по колено. Единственное, что напоминало о национальной принадлежности этого совершенно европеизированного парка – лежащие в особо жаркие дни по всей территории люди в купальниках, с обнаженным торсом, в отрытых футболках и, как дополнение картины, голые дети, бегающие по лужайкам. Я даже невольно усмехнулся, представив все это пасторальное великолепие, ведь где еще увидишь в современном мире такое тонкое слияние с природой? Путь мой пролегал и через обычное обиталище детишек, и через воображаемую пестроту купальных рядов, прямо сквозь парк, к трамвайным путям и набережной. Не знаю, почему мне так приглянулась эта часть города… Было ли дело в ее красоте? Да нет, вполне обычный рабочий район, застроенный новостройками вперемешку с такими - 134 - хрущевками как у меня. Может, тишина меня подкупила? И снова нет, жителей становилось больше за счет уже упомянутых новостроек, которые строились буквально в паре кварталов отсюда. Тогда что же именно мне здесь нравилось? Вероятно, ответа нет, и не могло никогда появиться. Симпатии наши, как и многие другие чувства, конечно, можно объяснить языком науки. Это будет сложно, сухо, но кому-то даже интересно. Для остального же населения планеты чувства – вещь тяжело необъяснимая. Особенным чувством является любовь. Она ведь находит отражение во всем – в этом можно легко убедиться, просто прислушавшись к нашей речи. Мы говорим, что любим кого-то, вкладывая именно ту частичку своего сердца, которая этому человеку принадлежит. Никогда эта фраза, «я тебя люблю», не будет звучать одинаково для любимых и не любимых, для родственников и супругов, для детей и для взрослых. Все говорят эти три слова совершенно по-разному. Именно это и есть тот самый таинственный ореол, окутавший чувства и эмоции. Сейчас находится много любителей развеивать мифы о любви, о счастье, в общем, обо всем, что дорого нашим сердцам. Это их право, но какой смысл в том, чтобы превращать человека в биоробота, который живет по законам химии и физиологии? Неужели это кому-то нравится?.. - 135 - За размышлениями я не заметил, как подошел к самому входу на мост. Забавно было то, что мне так и не пришлось погулять по правому берегу после встречи с Аней. В голову, как обычно бывает, стремительным соколом влетел целый ворох воспоминаний, связанных с этим местом, с Аней, с нами обоими. Я решил найти скамейку и просто посидеть неподалеку, чтобы наблюдать окончание рассвета, открывающегося с набережной во всех своих красно-персиковых оттенках. Помнится, Аня говорила, что тут есть сквер… И действительно, по другую сторону моста находился чудесный сквер с классическими белыми скамейками и ровными клумбами, сейчас заваленными снегом. Все было в снегу, из-за этого создавалось ощущение некоего монопространства. Куда ни глянь – снег, белизна, которая бьет по глазам и заставляет отвернуться. Иногда случается так, что воспоминания захватывают тебя, очаровывая и не отпуская. Ты живешь ими, живешь в них, пусть и короткое время. Острее всего это переживают люди, которые претерпели страшные потери, когда кроме воспоминаний не остается и смысла существовать. Эти несчастные оживают, вспоминая, и умирают, забывая. Но случается и наоборот, что человек счастлив настолько, что, вспоминая о родном ему в особо тяжелые минуты, он вдруг находит в себе силы для поступков, которые никогда не сделал бы. Сколько историй известно миру, когда на од- 136 - ной лишь вере и памяти человек преодолевал воистину невероятные преграды на своем жизненном пути! Я задумался, чувствую ли подобное к Ане. Скорее всего, да. Она для меня – весь мир, и без нее я жизнь свою не представляю, поэтому я хочу с ней быть всегда… Взгляд упал на мост, я прокрутил в голове последние слова, и решение о сюрпризе родилось само собой. Это было до банального просто, но точно удивительно! 12 - Возьмешь? – Аня протягивала мне свои вещи, вылезая из отцовской машины. - Да, конечно. Я взял всѐ, что она мне протянула, и пошел сразу домой. Я слышал, что Аня прощается с отцом, что они о чем-то тихо переговариваются. Потом она крепко его обняла и пошла в мою сторону. Мы, наконец, зашли домой, когда я спросил: - О чем говорили? - Да так… Папа очень переживает, буквально места себе не находит. Я его поддерживаю, как могу, - Анин голос звучал сипло, как будто она его надорвала. - Ты кричала? Она резко посмотрела на меня, с недоумением и какой-то неожиданной злобой сверкнув глазами, - 137 - но тут же оправилась и часто закивала, присаживаясь на диван. - Ты плохо себя чувствуешь? – спросил я, подойдя к ней и обняв. - Да. Голова болит уже второй день… Саш… - Что, любимая? Аня легла мне на колени и часто-часто начала дышать. Это было уже откровенно страшно. - Анечка, что с тобой? – я непроизвольно поднял тон разговора. Девушка продолжала лежать лицом вниз, но дергаться перестала, как будто совладав с собой. Выглядело все очень странно. - Саша, - раздался ее голос - сиплый и очень уставший, - мне нужно будет уехать на неделю или две. Я прошу тебя не спрашивать и не пытаться узнать, куда я еду, потому что я пока точно ни в чем не уверена. Ты мне обещаешь, что не будешь пытаться узнать? - Д-да… Хотя это и странно… - Я понимаю. Тогда прости, я попрошу тебя выйти в другую комнату, а я пока переоденусь и сразу поеду. Я позволил ей слезть с моих колен и молча вышел. Она не показала мне своего лица, но я был уверен, что она плакала. Все это не могло меня не волновать. Что произошло в этой поездке такого, что она сама не своя? Мне, видимо, не дано было это узнать, по крайней мере, в ближайшее время. Раздался звук поворачивающегося ключа. Я вы- 138 - шел в гостиную – Ани уже не было. Бросившись к окну, я успел заметить, как она очень быстрым шагом переходила бульвар, часто вздрагивая. Всетаки она плакала, и сильно… Что же служило причиной? Вдруг пришла СМС: «Прости, что так получилось. Я очень по тебе соскучилась, но дело такое, что не ждет отлагательств. Люблю! Напишу, когда смогу встретиться!». Аня опять уехала. На этот раз на неопределенный срок. Я хотел побежать за ней, узнать, в чем же дело, но она явно не хотела, чтобы я знал. Боже, если бы кто-нибудь знал, сколько дряни – гнусной, мерзкой и просто неприличной – мелькало у меня в голове! Меня тотчас следовало бы казнить за такие помыслы. Все это разрывало мне мозг, а самое ужасное, что я ничего не мог сделать. На моѐ СМС с вопросами Аня просто не отвечала, трубку не брала. Она ускользнула в неизвестном направлении… Но сердце мое говорило, что не на совсем. Не было ощущения расставания. Я чувствовал и знал, что она вернется. Поэтому решил, что нужно продолжать задуманное, невзирая на то, что происходит что-то непонятное и необъяснимое. Вкратце, за эти полторы недели ничего особенного не произошло. Я готовился к сюрпризу, поговорил об этом с Романом Николаевичем. Мне нужно было, чтобы он выплатил мне двойную - 139 - ставку за этот месяц. Тот сначала отнекивался, ссылался на дыру в бюджете, но когда я ему сказал, что хочу сделать, шеф будто оттаял – улыбка заиграла на его лице, и с этой улыбкой он все-таки дал свое согласие. Но улыбка все равно пришла на полчаса раньше этого согласия. Бегая по магазинам, я не забывал и об Ане. Писал ей, звонил, благо она вновь начала отвечать и на СМС, и на звонки. Мы разговаривали каждый вечер, я ей сказал, что готовлю сюрприз, она, кажется, даже чуть повеселела. В целом, судя по голосу и речи, она очень сильно стрессовала, но я не мог понять, из-за чего. Мои тщетные попытки что-то для себя объяснить, узнать сталкивались с отчаянным сопротивлением со стороны Ани. Она совершенно точно не хотела, чтобы я узнал, где она находится уже полторы недели. На двенадцатый день ее отсутствия, то есть, когда у меня все было уже готово к сюрпризу, я получил СМС от Ани: «Приеду на такси к дому, встречай через 20 минут». Коротко и ясно, в ее стиле. Я решил пока ей не говорить, что поведу ее к сюрпризу, но захватил все для этого. Через 20 минут пришла машина, из нее вышла моя Аня. Она была одета совершенно не по погоде. Хоть и было потепление, зима отступала и температура выросла до -4, но холод все равно ощущался. На Ане же была накинута какаято меховая фуфайка, а под ней растянулся черно- 140 - белый летний сарафан! Я стремительно подбежал к машине и отдал свою куртку Ане. Мы зашли в дом. - Ты чего так одета? – спросил я в недоумении. - Здравствуй, дорогой! – она улыбнулась и бросилась ко мне на шею. Мы стояли, обнявшись, около минуты, а может и дольше. Я утонул в ее запахе, в теплоте ее тела, обхватывал руками все больше и больше, прижимал к себе как самое дорогое сокровище. Я не мог от нее отойти, она была центром вселенной для меня. Честно говоря, я и не хотел никуда уходить, настолько мне было хорошо и комфортно в ее мягких и нежных объятиях. Мы смотрели в глаза друг другу, и в ее я видел счастье и свет жизни, который горел как-то особенно ярко. Я хотел было сказать ей, как сильно люблю, но не успел, потому что она взяла меня за руку и, смеясь, выволокла на улицу минуя парадную. Она бежала впереди, упиваясь смехом, в моей куртке, которую я ей отдал, и я готов отдать голову на отсечение, если кто-то усомнится в том, что она самая красивая девушка на этом свете. Я побежал к ней и тоже схватил ее за руки. Мы стояли посередине бульвара и кружились, кружились… Она заразила меня своей веселостью и я тоже смеялся сам не знаю над чем. Потом я потянул ее в сторону моста, где должен был сделать очень важную вещь. Аня шла за мной, мечтательно улыбаясь и глядя куда-то сквозь этот мир. Она - 141 - была так прекрасна, что у меня нет слов. Я был бесконечно счастлив, что сейчас… И вот мы на мосту. - Узнаешь место? – спросил я ее. - Конечно, - улыбнулась она. - Знаешь, Анечка, когда ты уехала к родителям, я начал думать, чем бы тебя удивить. Очень хотелось тебе дать какой-то праздник, устроить сюрприз, от которого ты если и не удивишься, то хотя бы обрадуешься… Я долго думал, но ничего не мог придумать, все было либо дорого, либо сложно. И я решил прогуляться тут, взгляд упал на место нашего знакомства… Я встал на колено, как бы банально это ни было и достал из кармана коробочку. - Аня, я все взвесил и решил спросить тебя, ты выйдешь за меня? Когда я начал вставать на колено, Аня подняла бровь, продолжая улыбаться, теперь же она стояла совершенно потрясенная и растерянная, а значит, я добился нужного результата. Пауза была чуть дольше, чем я думал. Тишина начала немного напрягать, и я чувствовал, что сейчас что-то произойдет. Раздался звонок Аниного телефона. Она, не меняя лица, посмотрела, кто звонит, потом побледнела и взяла трубку: - Алло? Да. Да, могу. Что?.. В смысле… Как… Аня опустила телефон, хотя там явно продолжали упорно что-то говорить. Ее глаза остеклене- 142 - ли, а лицо вдруг превратилось в какую-то пепельно-серую маску. Она повернулась ко мне, когда я встал на обе ноги, и очень тяжело на меня посмотрела. Я непроизвольно поѐжился от этого пронзительного, тяжелого взгляда. - Саша, - сказала она после некоторого молчания, - Нам нужно расстаться. У меня рак, который, скорее всего, не вылечить. Я не хочу портить тебе жизнь, поэтому прошу тебя меня отпустить. Если ты этого не сделаешь, то я уйду сама. Не говори со мной больше, даже если просто встретишь на улице. Не пиши мне и не звони. Удали мой номер. Так будет легче забыть. Если что-то изменится, я напишу, но прошу, не жди этого сообщения. Я слишком сильно тебя люблю, чтобы позволить тебе видеть, как я умираю. - 143 - Οσρά 1 - Но… постой. Ты же должна была догадываться? Или... Что? Подожди… Мое сердце сжалось, как казалось, до атома, и болело просто невыносимой болью. Все плыло перед глазами, мысли путались. Аня отвечала, что ложилась на обследование, но там что-то перепутали, и она сначала думала, что здорова… Я почти ее не слышал. Ее глаза стали единственной устойчивой точкой моего мира. Они глядели прямо на меня, не отрываясь. Из них текли слезы, но это не делало их некрасивыми, даже наоборот. Я не видел ничего кроме этих прекрасных глаз, кроме нее. Мне казалось, что время начинает замирать, и, ведает бог, мне этого столь необходимо. Она говорила со мной, что-то спрашивала. Я все еще стоял, сжимая коробочку в руках. Внезапно она стала как будто жечь мне руки. В этой крохотной вещице было наше счастье, наше будущее, наши планы и свершения, наши дети, внуки и поколения дальних потомков. Всѐ это сгорело в один момент, и прах нашего будущего был развеян ветром сотовой связи. - Так что я соберу вещи и уйду к себе, хорошо? – спросила Аня тихим и робким голосом. - 144 - - Неужели ты не можешь остаться? Рак же не всегда неизлечим! Она посмотрела на меня так, что меня прошила крупная дрожь. Это был взгляд, который опустошал все эмоциональные запасы. Он ранил и лечил. Взгляд человека, который умирает и скрывает огромную боль. - Любимый… - ей тяжело было говорить, голос дрожал, и лицо побледнело, - пойми… Я ни за что на свете не ушла бы от тебя. Ты – лучшее, что со мной было. Но я сейчас буду умирать. Постарайся понять это. Сначала все может выглядеть нормально, но потом все будет хуже и хуже… Я не хочу тебя мучить, не хочу, чтобы ты видел меня лысой. Запомни меня такой, какая я сейчас. Пожалуйста. Она заплакала. Господи! Я бы все отдал, чтобы прекратить ее слезы, любые деньги, что угодно!!! Но это было невозможно. Я стоял как вкопанный, безуспешно силясь произнести хоть что-то. Смута достигла мозга, и я уже ничего не понимал, только боль пульсирующей струѐй разливалась по всему телу. Меня никто не бил, я не падал, но при этом ощущал физическую боль, причем ужасную. Казалось, что сейчас грудь моя разорвется, разметав ошметки сердца по мосту. Аня пошла в сторону нашего дома, который больше не будет нашим. Она шла удалять себя из моей жизни, хоть я и не хотел этого. Я не мог сопротивляться, не мог даже шагу сделать против ее - 145 - воли. Слезы лились по моим щекам беспрестанно, я плакал, беззвучно, но сильнее, чем когда-либо. Несколько раз я подбегал к Ане и крепко ее обнимал, целуя ее в нежные щеки, в сладкие губы, которые посолонели от слез. Она не отталкивала меня, а тоже целовала, но лишь короткое время, чтобы потом мягко отстранить и продолжить уничтожать память о ней. Вот кружка, которую она мне подарила на Рождество, веселая и цветастая, с какими-то цветочками. Мы все шутили, что она скорее себе ее купила. Вот ее книги, которые она складывает в свой рюкзак. Хаксли, Твен, Скотт, Волков… Ей всегда хотелось разного, и читала она буквально всѐ. Теперь она начала собирать одежду… Сколько же будет длиться эта мука?! Я мог бы выбежать, оставить ее одну, но я чувствовал, что не имею права так поступить. Я был ей нужен, она была нужна мне! Она и сейчас мне нужна, почему судьба так распорядилась?! В этом мире не существует никакой справедливости. Платья, которые она носила летом. Вот синее, в котором мы первый раз гуляли как пара. А за ним черно-белое, в котором она была, когда рассказала мне о работе, а за ним… за ним висела клетчатая рубашка с курточкой поверх нее. Именно в этой одежде мы впервые встретились. - Узнаешь? – спросила она меня, улыбаясь сквозь совершенно мокрые глаза, в которых стояли слезы. - 146 - Я не мог ответить, горло пережалось, все поплыло, захотелось кричать и ломать все вокруг. Боль жгла изнутри, убивая любые другие эмоции. Я стоял и смотрел на нее, как она плачет, как она села на пол и просто закрыла лицо руками, начав сильно всхлипывать. В голове стояла звенящая тишина. Никаких мыслей не было, всѐ держалось на эмоциях, точнее только на одной эмоции. Ничего больше не существовало. - Оставь мне ее, пожалуйста. – Выдавил я из себя, указав на рубашку. Она подняла глаза на меня и часто замотала головой. - Не нужно. Тогда будет еще больнее. - Тогда я хочу, чтобы мне было еще больнее. Пожалуйста, оставь ее. Я очень тебя прошу. Аня, не поднимая головы, протянула мне вешалку с рубашкой, всхлипы участились. Я сел на корточки рядом со своей девочкой и обнял ее. - Анечка, послушай меня. Послушай, не отворачивайся… Все будет хорошо. Люди вылечиваются, особенно молодые. Нужно только верить и не сдаваться ни в коем случае. Я буду делать все, как ты скажешь, я оставлю тебя, если тебе так будет легче, но прошу тебя, только не сдавайся. Это будет твоим самым большим промахом. Она прижалась ко мне и положила голову мне на руки. Я гладил ее по волосам, которые синели морем или океаном. Мы же так и не съездили на море… А ведь хотели, даже начали копить. В ито- 147 - ге нам предстояло увидеть только море страдания и несбывшихся надежд. Новая волна боли захлестнула меня. Слезы лились сами собой, я и не начинал сопротивляться, только гладил Аню по волосам, изредка целуя ее в белоснежный лобик. Вдруг на меня накатила такая сильная усталость, когда просто закрываешь глаза и засыпаешь. Я несколько минут сопротивлялся ей, целовал Аню в лоб, в нос, в губы, гладил ее по прекрасному лицу, в котором сейчас была отпечатана невыносимая боль. Я не знал, можно ли ей как-то помочь. И уж точно не хотел ее оставлять. Но это была ее воля, поэтому я просто не имел права поступить иначе. Вскоре я потерял силы бороться с усталостью, закрыл глаза и заснул. 2 Когда я проснулся, ее уже не было. Я прошел по квартире, которая вдруг стала для меня совершенно чужой и очень опустевшей. Аня забрала все, кроме рубашки. На память осталась только она да пара синих волосков, зацепившихся за шерсть моего свитера. Я больше не знал ни где Аня, ни что она делает, ни как она себя чувствует. Вопреки ее просьбе, я не удалил телефонный номер, хотя это было и глупо, ведь она очень просила, чтобы я не звонил ей и не писал. Почему-то в голове мелькнула мысль о деньгах, которые мы с ней успели накопить. Я залез в - 148 - наш тайничок и обнаружил, что там не тронуто ни рубля. Аня все оставила мне. Я достал телефон и набрал Романа Николаевича. После гудков, раздался голос: - Алло? - Здравствуйте, Роман Николаевич, это Саша. Я бы хотел вам сказать, что увольняюсь… - Да вы решили меня разыграть?! В таком случае ничего смешного! - Извините?.. - Только что звонила твоя подруга и тоже подала в отставку, сказала, что у нее… как же… А! «Новые жизненные реалии»! Это ж надо так выразиться. А теперь вот ты звонишь, и тоже увольняешься. А где я людей возьму? Кто работать будет?.. Под этим потоком слов я отложил телефон в сторону и лишь закрыл глаза. Что дальше? В голове нет ответа. Только звенящая, давящая тишина. Иногда я задумывался, что подобное может произойти, но всегда в такие моменты передо мной разверзалась темная, зияющая пустотой бесконечная бездна. У меня не было работы, не было планов на жизнь, не было друзей, не было смысла жить. Вдруг захотелось выпить. Я открыл ящик со спиртным, которое мне иногда дарили, и нашел там бутылку водки. Затем я проследовал на кухню, где нашел небольшую рюмочку. Налил себе водки. Выдохнул. Выпил. Все заняло не больше десяти секунд. Горло обожгло, были ощущения, - 149 - будто огонь спускается по моему горлу прямо в желудок. Я налил еще. Повторил. Огонек разросся, мне вдруг стало немного теплее. Я включил телевизор, который обычно не работал. Там шел какой-то сериал. Пришлось оставить, в любом случае, это лишь, чтобы не было так одиноко. Через две минуты размышлений о будущем, я повторил рюмку. Потом еще одну, и так много раз. Я напивался, но почему-то не пьянел. Все было трезво и четко – мой мир, вся моя жизнь летела под откос. Почему это произошло именно со мной? Все внутри бурлило от злости, жалости к самому себе и мучительной боли. Я не понимал, за что и почему, для чего мне всѐ это?! Вскоре мне надоело пить, и я захотел проветриться. Встав со стула, я понял, что меня нехило качает. Вдруг появились рвотные позывы, поэтому пришлось срочно бежать в туалет. Меня вывернуло, я для верности решил посидеть еще минутку, потому что иногда рефлекс срабатывает дважды, но добился лишь того, что уснул в позе собака мордой вниз на унитазе. Очнулся я с жуткой головной болью, окутавшей череп плотным и туго натянутым поясом. Мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы встать и выйти из туалета. Взгляд мой упал на часы – было четыре часа утра. Мне подумалось, что часы встали, потому что я не мог проспать так - 150 - долго, но секундная стрелка упорно набирала обороты. Я начал думать, что теперь вообще делать. Идей не возникало совсем, а головная боль, сковавшая остаток рассудка, только усугубляла ситуацию. Во-первых, денег на жизнь у меня оставалось достаточно, чтобы не работать несколько месяцев. Благодаря накоплениям и моему аскетическому образу жизни, можно было на этот счет не задумываться. Но дело было не только в работе. Чем мне заниматься теперь по жизни? Мне не хотелось совершенно ничего. Ни работать, ни развлекаться, ни общаться, ни молчать. Было только жгучее желание пропасть с этой дрянной планеты, навсегда покинуть ее и больше не возвращаться, а лучше умереть где-нибудь по дороге. Мир вокруг в один момент посерел, стал совершенно скучным, убогим и не интересным. Я стал заложником собственного состояния, а еще эта чертова головная боль! Пришла мысль, что надо опохмелиться. Просто необходимо, потому что терпеть больше этот ужас не было никакой возможности. Конечно, был страх уйти в запой, но, если задуматься… А какая теперь разница? Я не был нужен ни на работе, ни кому-либо на Земле. Всем дела нет, уйду я в запой или нет. А мне, возможно, будет немного легче. Я прошел, а точнее проковылял на кухню. Там меня встретили рюмка и бутылка, оставшиеся со вчерашнего вечера. Мне очень хотелось забыться, - 151 - не вспоминать ничего, что со мной было, но вспышки воспоминаний ежесекундно пронизывали мой и так воспаленный и больной мозг, нанося ужасную боль, вкупе с тяжелым грузом беспомощности. Я налил себе еще водки. Рюмка – мой единственный друг теперь. Но у меня действительно были на то причины. Если мне кто-то скажет, что я просто алкаш, который живет за счет этиловых возлияний и исключительно ради них, то, клянусь, я размажу этого человека. Вряд ли он хотя бы немного понимает, что я сейчас чувствую. Рюмки шли одна за другой, но сейчас я чувствовал, как алкоголь заполняет все мое тело и мой разум. Голова уже давно перестала болеть. В состоянии, когда ты еще в сознании, но уже поддатый, я вдруг почувствовал острую тягу поговорить с кем-то по душам. Мне не хватало человека, не хватало общения, и боль, скопившаяся во мне, требовала срочного вызволения. Я пошел на улицу, сам не зная, куда и зачем иду, просто чтобы не сидеть дома. Было довольно тепло. Может, потому что я выпил, а может, долгожданное потепление пришло в наш край. Я автоматически направился в сторону моста. Ноги сами тянули меня туда, хот сердце протестовало и как будто кричало, что сейчас разорвется. Мне нужна была Аня, или хотя бы память о ней. Мозг сам вел меня на верную погибель, а я не мог, да и не хотел сопротивляться. Это было бессмысленно, - 152 - потому что я и сам хотел погибнуть и сгинуть в пропасть. Когда я вышел из дома, было около половины шестого, а до сквера мне удалось добраться только через полчаса, потому что я останавливался посидеть на скамейках, разбросанных по парку. Мне было тяжело идти, даже как будто больно. Но, посидев около минуты, я шел дальше. И вот, наконец, до боли знакомый сквер, в котором я сидел еще пару недель назад и думал о нашем с ней счастье. Теперь все это было прахом. Я сидел на той же скамейке, смотрел на этот злосчастный мост и думал, как жизнь может резко измениться в считанные мгновения. Вдруг глаза начали опять слипаться, хоть я и спал ночью… Видимо, новая порция алкоголя давала о себе знать. Я испугался, что замерзну, но сон навалился с какой-то безумной силой, и я вырубился. βρόχος - А куда мы с тобой поедем на медовый месяц? - Ты куда-то хочешь конкретно? - Ну-у… Было бы хорошо съездить куданибудь на юг… - она хитро улыбнулась. - Юг разный бывает, знаешь ли. Можно приехать в Сочи, а можно в Египет. Вот и думай, какой юг тебе ближе! Я крепко обнял ее. Тепло радости разлилось по моему телу, оставляя приятные ощущения. Как - 153 - прекрасно быть с ней сейчас, внутренне вдали от мирской суеты, работы… Мы, только мы вдвоем есть друг у друга, и никто нас не в состоянии разлучить. Выдалось бабье лето, и сентябрь озарял солнечным светом опустевшие и слегка потускневшие улицы. Температура обещала оставаться высокой до конца месяца, а это значит, что еще много времени можно было провести вот так, в сладкой лени и милой сердцу компании. Быть может, это и не полезно, и бессмысленно, но какой смысл быть всегда осмысленным? Мы шли по аллее в Юсуповском саду, на Садовой улице, и видели дружные ряды шагающих с учебы студентов университета, расположенного в бывшем дворце. Много людей точно так же как мы отдыхали в тиши городского парка, но я видел только ее, а она смотрела на меня, я хотел запомнить этот момент навсегда, ее глаза, ее улыбку. Да, воистину нет в мире ничего прекраснее, чем любимая женщина. Только она может собою затмить все вокруг, перетянуть на себя все внимание и окутать тебя своими чарами. И ты будешь действительно как зачарованный смотреть на нее, не в силах оторваться и даже не силясь сделать это. - Скажи, ты правда готов поехать куда угодно, лишь бы за мной? Я молчал. Зачем было говорить, если она и так знала ответ. Видела, чувствовала, понимала. Она знает каждую мою мысль и каждое мое действие. - 154 - Я же вряд ли знаю что-то так же хорошо. Но повода расстраиваться не было – впереди куча времени и я, естественно не сразу, а понемногу, начну узнавать все тонкости житья с этим чудом природы, созданным как будто действительно по образу и подобию и как будто действительно для меня… 3 - Мужчина, мужчина, вы живы? Меня толкал в плечо кто-то довольно сильный, потому что от тряски я проснулся. Открыв глаза, я увидел, что вокруг меня стоит около десяти человек, с тревогой поглядывающих в мою сторону. - Да, извините… Я заснул просто… Тяжелое время… Я встал, отряхнулся от снега, немного припорошившего мою куртку, и двинулся в сторону дома. Обвернувшись, что люди не расходятся, а наоборот, придвинулись к скамейке. Я замедлил шаг и развернулся. Один из этой маленькой толпы крикнул мне: - Вы, видимо, забыли вот это! Он держал в руках какой-то листок, на котором было что-то написано. Я не мог разобрать, поэтому подошел ближе. Взяв в руки эту бумагу, я увидел, что она исписана стихами, причем моим почерком, только очень косо и криво, как будто я писал это с закрытыми глазами. Я поблагодарил - 155 - мужчину, который отдал мне листик, и с удвоенным шагом, даже скорее трусцой, пошел домой. По приходе я сразу начал читать содержимое. Это безусловно написал я, причем там были стихи. И они были… прекрасны! Я как будто читал поэта серебряного века с легким оттенком пушкинской лиричности. Стих был страшный, про смерть и крушение жизни. По спине пробегала дрожь от нескольких строчек. Я побежал к компьютеру, чтобы загуглить, кто автор, но поисковик не выдал мне ничего похожего. Все было очень странно и походило на то, что я, когда заснул, в какой-то момент времени нашел листок и ручку, а потом написал эти стихи, но даже не помню, что сделал это. Опять какая-то ерунда! Я отложил листик и задумался, как это могло произойти. Мог ли я быть лунатиком? На секунду проскочила мысль, что это вообще написал не я, но почерк ее сразу откинул. Да и содержание было очень мне близко… Единственный способ понять, был ли это я или нет - устроить практический эксперимент. Для этого нужно было опять напиться, а после этого пойти спать, оставив неподалеку ручку и листок. Быть может, в состоянии опьянения, во мне вдруг пробуждался гениальный поэт, пишущий такие прекрасные стихи… Мне слабо верилось в правдивость моей догадки, но я просто не мог придумать ничего более. Как иногда тяжело оставаться в своем уме! Каждый думает, что он-то точно в полнейшем созна- 156 - нии и как минимум самый адекватный на этой планете. Я же сейчас был в шаге от фатального крушения этой замыленной и простой картинки. Я чувствовал, что происходит что-то непонятное мне, даже бредовое. Мелькнула мысль, что я уже сошел с ума. Но вроде все пока было нормально. Подумаешь, уснул на морозе… С кем не бывает? Мне же ведь что-то снилось такое… волшебное. Ощущения уж точно были сказочные, такие, каких просто не бывает в обычной жизни. Во сне всегда все ярче, звонче, красочнее. И потому, наверно, они и сны, что мы хотим, чтобы так выглядел наш мир. Но, увы, реальность гораздо прозаичнее. Она, конечно, может быть цветной, интересной, но чаще всего жизнь угощает нас кнутом вместо пряника и дегтем вместо меда. Мне вдруг стало невыносимо больно – грудь как будто прошило непонятным оружием. Вопрос, задаваемый мною судьбе; навязчивая мысль зудела в голове, из маленького прыщика превращаясь в гнойный нарыв, разъедающий полотно разума. Не было ответа на этот единственный и единственно важный вопрос, но и некого было к ответу приставить! Не у судьбы же в ее истинном обличии, которое не дано увидеть обычному смертному, мне требовать сатисфакции? Эта беспомощность была мне самым большим мучением. Я был готов делать что угодно, только чтобы видеть Аню, быть рядом с ней, поддерживать. В голове мелькнула мысль нарушить обеща- 157 - ние, данное ей и попробовать ее все-таки отыскать. Это было бы очень некрасиво, но, черт возьми! время ли вообще думать о каком-то такте?! Ситуация совершенно идиотская и глупая! Мы живем практически по соседству, почему она вообще решила мне запретить ее видеть? Только из каких-то своих понятий красоты? Бред! Таким образом, поспорив с собой несколько минут и найдя сам с собой компромисс, я решился на отчаянный шаг. Мне нужна была Аня, и я должен был ее увидеть. Быть может, мы больше и не будем вместе, но без нее, без знания о том, что она есть где-то рядом, я не мог жить и что-то делать. Она была моим смыслом и моей жизнью, а теперь я вдруг в момент опустел, не зная совершенно куда податься, что делать и как себя вести. Поэтому решение назрело само собой. Нужно было либо искать Аню, чтобы попробовать вернуть все на свои места, хоть и со значительными изменениями, либо… другого плана у меня не было, я попросту не знал, как еще можно действовать. Получается, выбора особо-то и не было, и если я хочу жить дальше на этой планете – нужно идти путем обмана. Я произнес это вслух, и мне стало не по себе. Обманывать любимого человека, просто чтобы увидеть его. Разве это можно считать нормальной жизнью?! Я зашел на кухню, автоматически налил себе рюмку водки, чтобы успокоить нервы, и начал думать, как реализовать свой преступный план. - 158 - Так, примерно через час активного обдумывания и постоянных подливаний себе в рюмку, я уснул на диване, куда предварительно лег, почувствовав себя уже очень пьяным. βρόχος Она так забавно всегда пожимает плечами, когда задаешь ей сложные вопросы. Сначала она честно пытается думать, немного хмурится, между бровей ее появляется морщинка, лицо твердеет на пару секунд, но почти сразу расправляется, приобретая чуть глуповатый вид. Глаза поднимаются, лицо расплывается в улыбке, и плечи идут вверхвниз. Вот и сейчас, пока мы шли от метро в кафе, обдуваемые осенним ноябрьским ветром, я спросил ее что-то очень сложное и бессмысленное. Она все сделала как всегда, и от этого мне стало так радостно, ведь я знал наперед ее реакцию. Что может быть лучше? Мы шли под меркнущие звуки автомобилей, оставшихся где-то далеко, на площади. Здесь, в этой тихой и отдаленной улочке, где и человек-то редко захаживал, машины только стояли, ожидающие своего часа, когда их владелец выйдет и разбудит спящую тонну металла от временного сна. Очень странным было решение шефа разместить кафе именно на этой улице, в таком отдалении от толп людей, брызжущей струей снующих - 159 - по площади и примыкающим к ней улицы. Нет, здесь была совершенная тишина. Я раньше и подумать не мог, что в центре города бывает так тихо. И мы, вдвоем с ней, шли по этой окутанной тишиной улице, держась за руки, прижимаясь друг к другу плечами, лишь бы быть ближе и еще роднее к самому близкому и родному человеку. Золото с деревьев уже облетело, обнажив ветви, загибающиеся совершенно причудливым образом. Холод улицы, холод природы не проникал в нас, как это обычно бывает осенью, мы отбивались от его нападок силой тепла наших сердец. - Какие планы у нас на Новый Год? – она задала вопрос, не поворачиваясь ко мне лицом. - Ты что-то уже придумала, да? - Возможно, - она хитро улыбнулась. - Тогда говори. - Ну-у… так сразу? А как же интрига, желание угадать? – прозвучал ее смех. - Ты же знаешь, что я не из таких! – прыснул я в ответ. - Ну хорошо, хорошо. Смотри, я думала сначала о поездке на природу, но потом поняла, что будет слишком холодно, да и вообще это не очень удобно… Ее голос журчал бодрым ручейком, растапливая холод окружающего мира. Я перестал слушать и только наслаждался тем, как она говорит, что она говорит со мной и для меня. Мне стало теплее, чем летом! Я крепче взял ее руку, буквально сжав - 160 - ее. Она негромко охнула и удивленно посмотрела на меня. - Я просто хотел сказать, что очень тебя люблю и не представляю своей жизни без тебя. - И я тебя, - она улыбнулась мне, но тут же переключилась, - Ну так вот, а после этого мы поедем к другу-художнику, у него новогодняя выставка… 4 Проснувшись, я вновь почувствовал уже ставшее в какой-то степени родным похмелье. Нет, чуда не произошло и листков со стихами подо мной не появилось. Я еле поднялся с дивана, придавленный болью пульсирующих висков. Надо было что-то с этим делать, потому что терпеть подобное – мучение, особенно когда впереди долгий и тяжелый день. Я пошел на кухню, но увидел, что все запасы алкогольной продукции кончились. Это было ударом в самое сердце. Хотя, скорее, в голову, потому что невозможность снять боль прямо сейчас усугубила ее в несколько раз. Я решил сходить до ближайшего магазина, который находился прямо напротив дома, через бульвар. Там наверняка должен был быть какойнибудь недорогой пузыречек, который спасет меня в эту минуту. Пока мои руки в полуавтоматическом режиме натягивали ботинки на ноги, я вдруг почувствовал нехорошее предощущение. - 161 - Через пару секунд до меня дошло, что сейчас меня начнет рвать, и я пулей залетел в туалет. Сладковато-горькая обжигающая субстанция пролетела из меня прямо в жерло унитаза. Голова гудела, я сидел на коленях, не в силах ее поднять, ожидая продолжения желудочного концерта, или скорее опасаясь его. Острое омерзение и презрение к себе вдруг пронеслось мимолетным веянием в безумном вихре случайных и неуловимых мыслей. Соображать было почти невозможно – я не мог уцепиться ни за одну идею – всѐ в момент улетучивалось, развеивалось в прах. Я не понял, сколько точно я просидел перед унитазом, но сил подняться и что-то начать делать у меня просто не было, и я тупо сидел и пялился в тишину туалетных волн, бередящих мой бешено-апатичный взор. В какой-то момент я понял, что все-таки могу, наконец, встать. Это было тяжело, но у меня получилось – ноги стали совершенно ватными, а изза того, что я их отсидел, в них еще и очень неприятно покалывало. В целом, мое состояние можно было описывать как стабильно тяжелое, но я мог ходить, и это было главное. Вернулся я домой через полчаса. До магазина добраться оказалось труднее, чем я думал. Видимо, похмелье негативно влияет на пространственные ощущения… Сложно было понять, где я, в какой-то момент я даже не сразу смог дать ответ - 162 - на вопрос «кто я?», что очень интересно. Однако теперь все проблемы были решены – головная боль спала, и я начал снова думать над деталями плана. В этот раз я дольше растянул размышления и меньше налегал на алкоголь, но все равно, закончив свои умозрения и подтвердив сам себе окончательный вариант плана, я обнаружил, что две трети приличной бутылки пусты. Если бы кто-то мне сказал, что я смогу выпивать такое количество алкоголя – я просто не поверил бы. Но от него становилось все легче, проще, понятнее и… не так… безысходно. Мне нужна была надежда, и только в подпитии она ко мне приходила! Можно меня клеймить, можно говорить о зачатках алкоголизма, я сам ругаю себя, ругаю ежеминутно! Наливаю – стыжусь, пью – краснею, а когда закусываю – качаю головой и с горечью вздыхаю. Но не могу, нет, не могу я сейчас жить иначе! Просто потому, что иначе я не справлюсь. Вот и сейчас, я уже в изрядном подпитии лежу на кровати, ощущая, как Вселенная плывет, минуя меня, как будто я лежа смог бороздить просторы космоса. Голова свободная – все просто прекрасно и легко! Я лечу на планете с еще миллиардами таких же, как я… Но почему я один сейчас? Может, потому что… Да, наверно это из-за того, что я… Ой, как это все странно, что?.. Постойте… βρόχος - 163 - Почему же не топят? Единственный вопрос, который остается в голове, когда ты сидишь, укутавшись в три одеяла, и всѐ равно замерзаешь в холодной, не отапливаемой квартире. Она зашла в комнату, у нее в руках две кружки с теплым и сладким чаем. Подвинув меня, она села рядом и мечтательно засмотрелась в окно. - О чем думаешь? – спросил я ее. - Да так… Как ты думаешь… Точнее, веришь ли ты, что души наши бессмертны и после смерти обретут где-то вечную жизнь? Ее глаза были меланхолично застеклены, пропуская сквозь себя все, что попадало в поле зрения – листву, падающую уже которую неделю, кружащуюся в бесконечном и безумном вальсе, прохожих, куда-то спешащих в это промозглое и тусклое утро. Пропускали эти глаза и меня, хотя и делали некоторое усилие, чтобы не раскрыть свои тайны. - Мне видится, будто каждый человек живет свою жизнь прямо сейчас, и я, и ты – мы ведь существуем пока знаем, что я и ты, что мы… Одним словом, что мы есть. Если ты перестанешь знать наверняка, что я существую – я же именно, что как бы умру… То есть, я хочу сказать… - Нет, нет… - она мягко улыбнулась. – Ты меня неправильно понял. Я не про существование спросила, а про то, что после него. Понял теперь? - Ну да… - 164 - Я на секунду задумался, и почувствовал, как от размышлений мои глаза тоже начинают стекленеть, теряя из виду все вокруг, направляясь как бы внутрь сознания. Они хотят посмотреть ход мыслей, более точно увидеть, как рождается каждое умозаключение и любая логическая связь. - Я думал… один раз мне попалась в руки одна интересная теория, что то, что называют жизнью после смерти – вовсе никакая не жизнь, а буквально одно мгновение. - Это как? - Там было написано, что мозг наш, который в какой-то момент перестает получать кислород и нормально работать, впадает в состояние агонии и именно в этом состоянии мы и видим все эти «туннели» со светом в конце них… То есть вся наша загробная жизнь – это пятисекундная агония умирающего мозга. Я так читал. Что именно я думаю? Если честно, то понятия не имею, ведь чтобы точно говорить, нужно знать наверняка. Глаза начали потихоньку оттаивать, как только я договорил. На нее мой взгляд упал уже будучи живым и четким, и встретился с таким же живым, близким, милым сердцу взором. Как я рад был, что мы когда-то встретились… Когда это было?.. Летом? Наверно да, ведь я ее помню по кружку, где были еще какие-то люди… Наверно это она меня туда и привела… Странно, что я не помню… 5 - 165 - Итак, все следует делать четко по плану. Голова уже прошла благодаря вовремя выпитому волшебному эликсиру, возвращающему меня к нормальной жизни. Теперь дело осталось за малым – действовать в точности, как задумывалось, не меняя ничего по ходу исполнения. Я пошел в сквер, расположенный прямо у моста. Тот самый сквер, так любимый Аней. Было ужасно холодно – мой градусник, который висел за окном, показывал минимум двадцать градусов мороза, а значит, было еще на пару градусов холоднее. Однако мороз меня не пугал: я очень тепло оделся, а так же немного разогрелся тем же самым волшебным эликсиром, что так элегантно и молниеносно избавил меня от ужасающей головной боли. В сквере, как всегда, никого, что для меня, конечно, не было новостью, но стало некоторой проблемой. Заметить меня Аня могла просто по одежде, которую, конечно, знала. Поэтому я нашел место, с которого мне открывался вид на мост, но меня с моста не было бы видно из-за куста, раскинувшего свои голые черные лапки-ветки во все стороны. Время шло медленно, я сидел и ждал. Что-то внутри подсказывало, что она обязательно придет сюда именно сегодня, когда я ее тут поджидаю. Быть может, ее путь тут проходил и раньше, но - 166 - что теперь он просто обязан тут пройти – было для меня непреложной истиной. Чтобы не замерзнуть, я постепенно опустошал фляжку с эликсиром, который согревал меня изнутри, давая еще немного сил на ожидание. Я глянул на часы – было десять минут шестого, то есть я сидел тут уже два с половиной часа. Потемнело – включилось освещение и стало как будто еще холоднее, хотя ветра как будто не поднималось… Я поднял глаза на мост, на лестницу, по которой за эти два с половиной часа не прошла ни одна живая душа, и встал со своего места. Это оказалось не так и просто – ноги сильно затекли и почти не слушались, да и влияние эликсира дало о себе знать. Вдруг мелькнуло что-то знакомое. Я увидел шарф, ее шарф! Что это она, не было никаких сомнений! Сердце забилось часто-часто, дыхание сперло и я встал как вкопанный не в силах сделать шаг или даже вдохнуть. Какое-то парализующее чувство овладело мной, сковав буквально всѐ: ноги, руки, мозг, душу. Это было либо счастье, либо страх… В любом случае, я не мог с ним совладать. Лишь когда шарф достиг самого низа лестницы и пошел к трамвайным путям, до меня дошло, что следует отправиться следом, но так, чтобы меня не было видно. На мое счастье подъехал длинный трамвай с двумя вагонами, в которых у меня было гораздо больше шансов остаться незамеченным. Юркнув в - 167 - салон, я выбрал наиболее подходящее место и еще сильнее закутался в шарф и шапку. Аня сидела прямо передо мной, недвижно глядя в окно, где белела снегом Нева, разрезая белизной черноту неба и улиц. Холод распространился и на трамвай – обогрев не справлялся, и внутри было лишь ненамного теплее, чем на улице. Впрочем, мне было вообще не до температуры воздуха. Шарф, милый, родной шарф приковал мой взгляд, не отпуская его все это время. Спереди меня ехал самый дорогой человек на свете. Но куда?.. Трамвай шел около двадцати минут. Аня сидела совершенно неподвижно, как будто неживая. Однако на одной из остановок она резко поднялась и направилась к выходу. Я дождался, пока она перешла дорогу, и тоже выскочил из трамвая, следуя по пятам за нею. Передо мной стояло два храма – один еще строился, а второй был действующий. Туда стекался народ – видимо, вскоре должна была начаться служба. Но неужели Аня идет именно туда? Я шел на безопасном расстоянии, поэтому не боялся, что она меня заметит. И действительно, не заметила, когда шла к храму, когда открывала двери, когда зашла внутрь, и даже когда я зашел туда вслед за ней. Я видел ее – шарфик мелькал в правой части храма, поэтому мне пришлось отойти в левую и встать за колонну, ближе к хору, который тоже начинал подтягиваться. - 168 - Служба шла около полутора часов. В какой-то момент я вошел в состояние абсолютного транса. Все, что назойливо мельтешило у меня перед глазами, теперь вдруг отошло на второй план, уступая место собственным мыслям и собственному познанию. Я задумался, правильно ли я делаю, что слежу за Аней? Зачем?.. Я выглянул из-за колонны и увидел ее. Она стояла в самом углу, перед иконой, помещенной в специальный «саркофаг», и читала по книжке, периодически осеняя себя крестом. Белый платок плотно закрывал голову, так, что волос не было видно, а лицо было бледным и бросающим в дрожь. Страх и ужас читался в глубоких глазах, так широко открытых образу Богородицы, ей было очень страшно, и она обращалась к иконе, как к последнему пристанищу, словно кошка, загнанная в угол. Слезы начали набухать у меня на глазах. Мне стало больно и обидно. Злость жгла меня, изжигая каждую частичку души, за которую христиане так пекутся. Почему Бог с нами так поступает? Я что, самый лютый грешник? Или Аня, бедная, несчастная девушка, заслужила этот ужас? Боль обиды на мир, на судьбу, на несправедливость, а главное на себя! Я знал, что веду себя подло и неправильно! Что же я наделал?! Быстрым шагом мне пришлось выйти из храма, чтобы не начать всхлипывать вслух. Слезы струились по щекам, падая горячими каплями в снег, растапливая его и оставляя небольшие углубле- 169 - ния. Я поехал домой, поехал к себе, дав слово никогда больше не следить за ней, никогда не преследовать и не нарушать обещание, данного ей. Мне захотелось просто верить, что все наладится, но это было чертовски тяжело. В этот день я сильно напился, чтобы уснуть. Боль жгла грудь, вспыхнув с новой силой, не давая спокойно выпить стакан воды. Я глушил, глушил ее, пока просто не упал без сознания. βρόχος Капли дождя, как предвестник будущих холодов, стучали по окну, отстукивая причудливые ритмы, захватывающие случайного слушателя, вроде меня. Когда сидишь дома – дождь всегда кажется приятным, ведь ты сухой, тебе тепло, ты защищен. И ничего, вроде бы, не может тебе навредить. Наше сознание очень любит нас обманывать. Она заснула у меня на коленях. Это ужасно мило и так же неудобно. И мне приходится теперь сидеть неподвижно, чтобы, не дай бог, не разбудить ее. С другой стороны, есть ведь и плюсы: я могу глядеть на нее, сколько захочу, не отводя взгляд, не пряча интерес за стеной юмора и пустой болтовни. Как прекрасно ее умиротворенное лицо! Сейчас темно, я почти ничего не вижу, все какоето очень расплывчатое, но ее лицо как будто излучает неведомый свет и озаряет все вокруг себя. - 170 - Спокойствие, тепло и нежность. И, конечно, безопасность. Всѐ, что человеку нужно для счастья. Знать, что дома тебя ждут. Знать, что тебе есть, где и с кем переночевать. Знать, что завтра ты проснешься не один, а с дорогим и любимым человеком. Все это я видел прямо здесь и сейчас, в губах, закрытых глазах, бровях… И все же как прекрасно лицо во время сна. Ангельский лик, освещающий черноту ночи, пронзающий своим светом мрак сгущающихся теней! Нет, иного такого лица я никогда не видел. Были и глупые люди, и очень умные. Видел я и уставших, и энергичных, и амбициозных, и удовлетворенных жизнью, но таких лиц не было еще в моей жизни. Это чудо, настоящее чудо, свалившееся мне на голову. Зазвонил телефон. Я не смог прочитать, кто меня набрал, все расплылось в каком-то непонятном пятне. Трубку я взял, но речь на той стороне тоже не была мне понятна. Кто говорит со мной? О чем? Мне вдруг стало немного страшно. Казалось, что я схожу с ума, ведь я не мог даже прочитать имя контакта на телефоне! Но как только взгляд мой проскользил по милому личику, страх отступил, пустив вперед спокойствие и тишину красоты. Дождь полил чуть сильнее, стуча каплями по окну немного яростнее, чем хотелось бы. Но меня это совсем не волновало – я был в безопасности, под защитой моего милого и беззащитного ангела. - 171 - Моего личного ангела тишины, умиротворения и красоты. 6 Листки бумаги – то ли три, то ли четыре – лежат прямо передо мной. Они исписаны, причем моим почерком. Но я этого совсем не помню. История повторилась… Я поднялся на локтях, чтобы разглядеть, что написано в этих листочках, так аккуратно сложенных один к другому. В них, как и в прошлый раз, были стихи, но сейчас к ним прибавились еще и небольшие изображения, от которых мурашки невольно пробежали по коже. Два глаза, очень реалистично изображенных, смотрели на меня с немым укором, как будто обвиняя в чем-то очень страшном. Это выглядело каким-то сном, мучившим меня. На часах было около пяти часов утра. Улица была погружена в полный мрак, даже фонари почему-то перестали работать, заглушив свое равномерное жужжание. Тишина и темнота – вот две вещи, царившие сейчас за окном. Я вчитался в стихи, они были невероятны. Это была поэзия высшего класса, очень сильная, хлесткая и бьющая по самому больному. И это написал я? Мне просто не верилось. Но почерк был мой, да и ситуация, описываемая в стихах, очень напоминало то, что происходит сейчас в моей душе… Мне - 172 - только предстояло разрешить эту загадку. Сейчас же меня влекло на улицу чувство близости чего-то непонятного, необозримого и на сей момент необъяснимого. Странно, но вчерашний случай как будто немного отрезвил меня. Я не чувствовал себя в той же степени подавленным, как два или три дня назад. Конечно, мое состояние нельзя было назвать «стабильным» или «положительным». Я буквально чувствовал, как теряю рассудок и перестаю понимать, что происходит. Эти листы… Стихи, которые там написаны – мои ли они? Или кто-то пишет моим почерком и ждет, пока я напьюсь, чтобы подкинуть их мне? Но почему они не появляются тогда каждый раз?.. Много вопросов было у меня, а ответы, как всегда, застряли где-то в поле неизвестности. С этими мыслям и рассуждениями я вышел из парадной в открытую тьму. Все это походило на ночной кошмар: деревья, оголившие свои ветви, возвышались над белой безразмерной далью плотными рядами, ночная мгла, сковавшая внутри себя любую жизнь, и холод… жуткий, жгучий и жестокий. Он резал кожу любым дуновением лихого ветра, носящегося в разные стороны, завлекая за собой струйку поземки, легко бежавшей через дорогу. Страх, смешанный с чувством погони, нес меня по улице. Поддаваясь ему, я иногда переходил на очень быстрый шаг, скорее походящий на трусцу. Куда я бе- 173 - жал? От кого? Я даже не знал, чего я толком страшусь – это существо, если оно действительно существовало, не вредило мне никаким образом, не приходило ко мне, не пугало меня. Всѐ его вмешательство заключалось в каких-то листках, два раза появившихся из пустоты передо мной, пока я находился без сознания. Я шел, сам не замечая, куда именно я иду. Просто шел по незнакомым уже улицам, поворачивая в случайные стороны, не обращая внимания на названия, места и даже не пытаясь ничего выяснить. Меня тянуло куда-то, как будто сознание держало нить Ариадны, раскинувшуюся вдоль этих улиц, которые в итоге приведут меня к выходу из этого ужасающего лабиринта. Сколько времени прошло? Полчаса, час? Не знаю точно. Начало светать, и я понемногу тоже как будто смог, наконец, успокоиться и оттаять – поднял голову, расправился, начал смотреть, где я вообще нахожусь. Свет будто растворил мои страхи: все вдруг стало очень игрушечным, все тревоги и страхи показались смешными и несерьезными, все эмоции притупились. Это невероятно, как человек реагирует на темноту и свет, как в тьме обостряются все чувства, особенно… хотя все чувства приобретают особый вес именно ночью. Любовь ночью переходит в страсть, приятельство становится дружбой. Ну а страхи во мраке превращаются в кошмары. - 174 - Людей не было на улице – ни одного я еще не заметил. Это может быть оправдано холодом и ранним часом, но машин точно так же не было видно и слышно. Это было очень странно, ведь я живу в большом городе, который не должен вот так «умирать» даже на час. А прошло неизвестно сколько времени… Вдруг я увидел фигуру человека, идущего приблизительно в ста метрах от меня. Я не мог понять, идет он ко мне или вместе со мной, но его появление было внезапным и неожиданным. Я попытался рассмотреть, мужчина это или женщина, и вдруг меня прошибло током по всему телу. Шарф, знакомый шарф мелькал вдали, развевался на ветру, как флаг непобедимого корабля. Я ускорил шаг. Мне хотелось убедиться, что это именно Она! Я хотел говорить с ней. Я уже не мог с ней не говорить, не видеть ее улыбку, не держать ее за руку. Хотел сказать, что буду с ней до конца, до победного конца! Что мы справимся!!! Я бежал к ней со всех ног, обходя какие-то кучи снега, мусора и грязи, разбросанные по тротуару. Бежал, но не мог ее догнать, хотя она спокойно шла. Как это возможно? Почему я так медленно бегу?! Ноги не слушаются! Я закрыл глаза и помчался изо всех сил, ветер сжигал мою кожу, но я не чувствовал боли, только скорость своего бега. Вдруг какое-то препятствие зацепило мою ногу, я попытался выровняться, но упал, и наступила оглушающая темнота. - 175 - βρόχος Я помню… Разве это было тогда? Может, и тогда… В любом случае, я точно это помню. Такое ведь не забывается, правда? Вот и сейчас, когда какое-то облако разрастается в моей голове, все больше напоминая плотный английский туман, я все равно помню. Потому что есть вещи, которые не забыть. Потому что есть чувства, которые не остывают никогда. Потому что есть я, и есть ты. Быть может, скоро это и изменится. Ты останешься, я уйду. Может, и наоборот. В любом случае, пока я еще помню, очень хочется сказать тебе всѐ, что на душе лежит. Всѐ, что болит! А ты даже не представляешь, как болит! Отчасти, эта боль, конечно, и физически ощущается, но то, что происходит в сердце – эта безумная, безголовая война, состоящая лишь из сражений, сражений… и никакого отдыха. Этот сердечный ужас лишь делает хуже. Как жизнь парадоксальна, не правда ли? Она издевается над нами, бьет нас, калечит и просто смеется в лицо. Мне казалось, что счастье, наконец, зашло в мою жизнь, в твоем облике. Спустя годы тяжелого и гнетущего мучения, все-таки приходит человек, которого я люблю, и который любит меня. И всѐ казалось таким прекрасным, светлым, вечным… Но судьба распорядилась иначе. Ты знаешь… И вот, я буквально на дне. Рядом - 176 - нет никого. У меня нет никого кроме тебя! К кому же мне еще обращаться, если не к тебе? Еще недавно – моя вселенная, моя жизнь и моя смерть! А теперь – одиночество и умиротворение в себе. Я правда пытаюсь успокоиться, подготовить себя к краху, но у меня не выходит. Церковь? Мне пришлось оттуда бежать! Когда запели про смерть, про воскресение умерших, торжество на небесах, мне стало понятно, что я помню. И мне никогда не забыть это. Не стереть, как хотелось бы, не убежать, как пришлось бы. Это всегда будет меня преследовать. Ты может и забудешь… Но не я. Странно будет спрашивать тебя, как ты себя чувствуешь, но я осмелюсь на этот вопрос. Он совершенно бессмысленный, ведь я могу себе примерно представить, что ты испытываешь прямо сейчас. Я надеюсь, что ты найдешь свое счастье, пусть и без меня. Может, я своим падением как-то тебе помогу подняться, может даже спастись? Спасение вообще дело очень тонкое. Мне хотелось спасти нас обоих от неминуемого провала, от взаимной боли, причем большей, чем вышло. В каком-то смысле у меня и вышло… Но стоило ли оно того? Быть может… нам нужно было именно перестрадать? Вдвоем с тобой, чтобы понять, что теперь надо кому-то одному уходить. Увы, теперь уж ничего не изменить. Всѐ сделано, и мы получили то, что получили. Я пытаюсь спасти тебя, убивая себя, заставляю себя погружаться на самое - 177 - дно, куда просто не может пасть светлый разум, не запятнанный истинной болью. Не жду ответа. Он не придет. Это письмо для тебя от меня, но оно в первую очередь для меня. Это – билль о моем конце. Конституция свержения. Я расписываюсь в своей слабости и капитулирую. Надеюсь, что хоть это тебя спасет. Я тебя люблю. βρότος Цифры мелькали и мелькали – день за днем, тьма сгущалась, и никто уже был не в силах меня вытащить из нее. Алкоголь меня убивал, но я не мог остановиться. Понимание, что я рушу свою жизнь, меня не останавливало – мне было все равно. Этот мир казался серым. Тучи, солнце, дождь или снег – все чушь. Ничего из этого смысла не имеет, и лишь горячая вода давала хоть какое-то расслабление и оживление. Именно в пьянстве я смог, наконец, обрести какое-то подобие стабильности. Я выпивал каждый день. Пил каждый раз, как просыпался. Это совершенно нормально, ведь люди пьют по всему миру, и ничего? Алкоголь не запрещен, так что может произойти? В любом случае, лишь делал это по собственной воле. Денег было еще приличное количество, учитывая, что я их тратил очень и очень экономно – покупая лишь самое необходимое. - 178 - Теперь моя жизнь сводилась к трем действиям: Пить, спать, идти в магазин. Неожиданно для себя, я вдруг осознал, что в магазине на меня уже посматривают с откровенной брезгливостью. Я и правда немного зарос, забросил уход за собой, но я же, в самом деле, не алкаш какой-нибудь… Это меня даже как будто расстроило. Хотя что значит расстроило? Разве мне не все равно. Теперь уже не играло роли ни время, ни дата, ни день недели, ни время суток… Вся моя жизнь протекала в режиме, отрезанном от этого мира. Раз в несколько дней я лишь приходил в магазин, и снова запирался у себя в квартире, сопровождаемый лишь брезгливыми взглядами продавщицы и случайных прохожих, а также соседей, прекративших со мной даже здороваться. Все меня оставили, когда увидели, что я падший. Это даже смешно! Как много зависит от человеческой респектабельности и внешнего вида! Ведь, если бы я ухаживал за собой и точно так же пил, никто бы ничего и не заметил даже! Хотя я лукавил, когда говорил, что не выхожу из дома. Нет, раз в пару недель я все же выбирался из дома и шел прямиком к скверу, который прилегал к мосту. Этот сквер был единственное место, которое я мог посещать с чувствами, близкими к ностальгии. Здесь я садился на скамейку и уходил глубоко в воспоминания. Мне было так хорошо, так безопасно… когда-то, не сейчас. Как же это было давно… - 179 - Вот и сейчас я собирался пойти в любимый сквер, гонимый каким-то внутренним раздражением, вопящим «почему ты еще не там?!». Дело было поздним вечером, поэтому я, естественно, перед этим выпил дневную порцию спиртного, без которого сейчас просто не мог существовать, как автомобиль без бензина. Ключ бегал в моей руке, не желая входить в замочную скважину, но я всетаки совладал с ним, и через короткий промежуток времени очень плавающей походкой побрел к мосту. На улице была весна! В воздухе витали чудесные ароматы, а прилетевшие с зимовки птицы начали заселяться в кустах, деревьях и других птичьих коммунальных квартирах. Весной каждый немного оживает. Вот и я на минуту забыл про все, слушая птичьи переливы и поглощая ароматы цветущих растений, столь щедро рассыпанных по бульвару. Цвело все! Я будто попал в Эдем, раскрывший мне свои щедрые объятья, готовые принять меня в любую минуту. Я и сам не заметил, как дошел до моста, который бетонной скалой возвышался над Невой. Медленным и блуждающим шагом я направился к скамейкам в сквере, который так щедро освещала Луна, вкупе с фонарями, раскинутыми вдоль дорог. Природа буквально качала меня в люльке, успокаивая и одаривая самыми лучшими своими созданиями, которые только может дать в городском каменном лесе. - 180 - Я зашел в сквер, и пошел к скамейке, минуя ряды красных, фиолетовых, желтых и синих цветов, аккуратно рассаженных здесь заботливыми рабочими, а может и местными жителями. Цветы спали, сжав свои бутоны, но оставаясь при этом все равно прекрасными. Я сел на скамейку и вспомнил, что где-то год назад я стоял тут один, и мне повстречалась девушка… - Эй, мужчина! Меня окликнул кто-то из небольшой кучки молодых людей лет шестнадцати-двадцати. Мне было все равно на них, и я просто проигнорировал это обращение. - Мужик! Ты глухой что ли? Один из них подошел ко мне. - Алѐ! Не слышишь, что к тебе обращаются? - Слышу. – Я посмотрел на него, но не увидев ничего, кроме лица, не обезображенного интеллектом, вновь отвернулся. - Так а чѐ ты отворачиваешься-то?! – пацаненок явно начал злиться. Мне было все равно. - Ау, дебил! Ты чѐ, нажрался так, что вообще отупел? К нему начали подтягиваться остальные. Их было человек пять всего, вместе с этим, особо буйным. Другие просто пока смотрели, ожидая, как дело пойдет дальше. Я же просто молчал, не обращая внимания на выпады. Пацан толкнул меня в плечо, силой развернув к себе. - Ты чѐ, б*я, не отвечаешь? Поясни-ка! - 181 - Я поднялся со скамейки. Дело набирало агрессивный оборот. Я совершенно не хотел ввязываться в конфликт, поэтому попробовал уйти, но остальные подростки обступили меня кругом. - Куда намылился? – говорил первый. – Отвечай! Я стоял и смотрел на него. Казалось, что вся скорбь мира, все страдания людей на земле были родителями этого мальчика. Иначе объяснить подобное поведение мне просто не казалось возможным. - Да х**и ты молчишь-то! – пацан напряг кулаки. - Е**и ему уже, - сказал его товарищ напротив. - Ты хочешь, чтобы я это сделал? – он приторно улыбнулся, прекрасно зная ответ. Мне оставалось только одно – либо бежать, либо драться. Я был пьян, ноги меня плохо слушались, а вот кулаки пока еще были при мне, но я стал ждать, как сложится ситуация. - Да! Давай уже, че, зря пришли? Я сделал резкий выпад в сторону первого пацана и врезал ему по лицу, разбив, кажется нос. Точно был хруст, а дальше крик «Разъ**и его!» повторенный несколькими людьми раз десять. Я перестал соображать после первого удара сзади по голове. Точнее, меня просто уронили на скамью, о которую я упал лобной костью. Удары сыпались на меня бесконечной рекой. В ход почти сразу пошли ноги, ведь я лежал на земле, съежившись, - 182 - закрываясь по возможности от тумаков, так щедро выписываемых младшими товарищами. Меня били, били позорно – я не сопротивлялся, а лишь скулил от боли, под одобрительное улюлюканье. Слезы выступили на моих глазах, это было чертовски больно. Больно и несправедливо. Я пытался увернуться, но меня возвращали и били еще сильнее. Я не знаю, сколько длилось это безумие, через туман и звон в голове послышались крики «шухер!», и вся компания моментально оставила меня лежать на холодном гравии в окружении моих крови и вздернутой земли, которую нерадивые землекопы случайно подняли, в очередной раз замахиваясь на меня ногой. В животе очень сильно жгло, как будто туда вставили газовую горелку, и подключили на полную мощность. Я лежал на боку, мне открывался вид на серую скалу поднимающегося ввысь моста. Вдруг взгляд как будто уловил что-то знакомое совсем рядом с расписанием разводки – атласный красный шарф совершенно точно мелькал передо мной!!! Я видел его, видел! Собрав последние силы, я поднялся на коленях на скамейку, и крикнул, что есть мочи: - Аня!!! Я люблю тебя!!! Она обернулась, удивленная криком откуда-то снизу, и улыбнулась. Точно улыбнулась, своей прекрасной улыбкой. Только я ее уже не увидел – я без сил упал на землю, наблюдая за ползающими по темному небу облаками, намного более про- 183 - зрачными, чем днем. Глаза мои закрылись, наступила ночь. - 184 - ΟΥΡΟΒΌΡОΣ Хорошо, что я вовремя себя одернул! До конца рабочего дня еще двадцать минут, а я чуть было не заснул. Было бы очень некрасиво предстать перед начальством вот в таком виде. Хотя, какая по сути разница? Все это лишь жалкое подобие жизни, какая-то совершенно бессмысленная суета, облаченная в формализм и бюрократию. Мы придумали себе проблемы, придумали себе условия и новые пути жизни. Я вдруг задумался, стоит ли моя жизнь хоть чего-то? Что я оставлю после себя? Ненаписанные романы и незаконченные повести… Восемь цифр после имени, фамилии и отчества. Бумажка. Стоит ли всѐ это того, чем я занимаюсь? - Привет! Ко мне подошел Кирилл, парень из соседнего отдела частенько заглядывающий к нам по работе и не только. Ничего не могу про него сказать, человек как человек: ухоженный, с легкой щетиной в цвет мешков под глазами и живым взглядом. – Ты не можешь, пожалуйста, подсказать, который час? Мои часы встали. Я лениво перевел на него взгляд, думая о чемто своем. Со стороны это выглядело как будто я нахожусь под гипнозом. – Эй, – Кирилл помахал рукой перед моими глазами. – Ты в порядке? - 185 - – Да, я нормально, извини, задумался… Чего ты хотел? – Время узнать… А о чем задумался, если не секрет? – парень улыбнулся. – Да так… – Я посмотрел на свои наручные часы, – Без четверти шесть. - Спасибо… Он никуда не уходил, и я вопросительно взглянул на него. - Ты в порядке? - Саша, скажи, ты любил когда-нибудь? Я немного выпал в осадок. Мне стало даже как-то не по себе. Этот вопрос был совершенно неожиданный и в то же время я как будто уже его слышал. - А почему ты спрашиваешь?.. Он посмотрел мне в глаза, обдав меня энергетическим потоком огромной силы. Я не знаю, что именно было в его взгляде, но по спине пробежали мурашки, от которых стало очень-очень холодно. - Скажи, ты выпиваешь? – спросил он после некоторого молчания. - Совсем редко, а что? - Ты так любишь вопросы, Саша… Именно за вопросами ты теряешь все ответы. Ты всѐ теряешь. Точнее, ты всѐ уже потерял. И это всѐ – в тебе. Он улыбнулся и вышел из помещения, оставив меня в смешанных чувствах. Я не понимал, о чем - 186 - был этот монолог, какое он имел ко мне отношение, и что я потерял… Очень странный парень. Надо быть с ним аккуратнее. Наконец, день закончился, и я вышел из душного офиса на свежую, теплую улицу, наполненную жизнью и светом. Мне так этого света не хватает по жизни… С другой стороны, пока я работаю здесь – мне есть с чем сравнивать свободу. Устроюсь я в кафе, и пропадет чувство освобождения, так дурманящее голову после тяжелого дня. А оно так прекрасно! Я решил прогуляться от работы до дома, хотя идти было очень долго. По пути я предался размышлениям о жизни и свободе. Я понял, наконец, что увольняться не хочу. Эта жизнь, однообразная, конечно, но такая привычная, меня привлекала именно своей тихой уютностью. Есть отличная поговорка – «Если не можешь изменить ситуацию, измени отношение к ней». Я ситуацию изменить, естественно, могу, но не хочу. И отношение к ней придется менять. Так почему бы не начать с сегодняшнего дня? К тому же, такой прекрасный вечер выдался! Легкий теплый ветерок уносил с собой все тревоги и переживания, всѐ, что было ранее, оставляя лишь тихое умиротворение и маленькие радости жизни, которые мы так часто упускаем из виду. Вечер сгущал сумерки, я шел уже довольно долгое время, вдыхая летний воздух, приправленный цветущими ароматами растений. Когда я - 187 - проходил мимо моста, ко мне подошла девушка. Выглядела она довольно экстравагантно и я вдруг вспомнил, что знаю ее. - Извините, вы не могли бы… - Девушка, мы, кажется с вами знакомы! Правда я забыл ваше имя… А… Н… Настя? - «А» было ближе, - она улыбнулась. – Меня зовут Аня. -Да?.. странно. Может я вас и спутал с кем-то. - Я вас что-то тоже не припомню… Такое часто бывает, я вот тоже периодически вижу людей, которые как будто мне знакомы, а потом оказывается, что нет… - Бывает, это точно, – я улыбнулся этой юной и светящейся девушке. – Так чего вы хотели? - А! Можете мне, пожалуйста, подсказать дорогу к метро? Мне нужно на Сенную площадь, а я живу тут и даже не знаю где метро находится, раньше как-то не ездила… Я объяснил ей дорогу, и мы распрощались. Больше ее с тех пор я не видел нигде в округе. Это было очень странно, потому что при виде нее у меня сильно екнуло сердце, как будто оно встретило что-то до боли знакомое. Оно стучало, пока мы разговаривали, и не останавливалось еще несколько минут после разговора. Я списал всѐ просто на недостаток общения с женским полом. После прихода домой, я сел за новую книгу, о человеке, который потерял супругу из-за болезни и сошел с ума. Она по задумке получалась непло- 188 - хой, но мне, как всегда, не хватало опыта, чтобы максимально точно передать все эмоции, которые главный герой испытывает. Из странного – когда я по привычке проверил почтовый ящик, в котором обычно кроме реклам и счетов ничего не лежало, то обнаружил там конверт без подписи. Не был указан ни отправитель, ни адрес, просто белый конверт с листком А4, сложенным надвое внутри. Я зашел домой и раскрыл этот листок. На нем не было ничего, кроме надписи на греческом языке и рисунка какой-то змеи, кусающей себя за хвост. Надпись же гласила: Οι τεμνόμενοι κύκλοι, Οσροβόρος και πάλι απορρόυησε τον εαστό σας. - 189 -
