Министерство внутренних дел Российской Федерации Омская академия ПРАВО И ПОЛИТИКА: ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ Материалы региональной научно-практической конференции 27–28 марта 2009 г. Омск 2009 1 УДК 342.1/.3:(082) ББК 67.0 П 68 П 68 Право и политика: история и современность: мат-лы регион. науч.-практ. конф. (27–28 марта 2009 г.) / отв. ред. Т. Е. Грязнова, А. В. Червяковский. – Омск: Омская академия МВД России, 2009. – 200 с. ISBN 978-5-88651-449-0 В сборнике рассматриваются актуальные общетеоретические и практические проблемы функционирования и взаимодействия государства и права в современном мире, а также особенности их развития в определенный исторический период. Анализируются основные направления правовой политики Российской Федерации. Для студентов, аспирантов и преподавателей юридических вузов, юристов-практиков. УДК 342.1/.3:(082) ББК 67.0 ISBN 978-5-88651-449-0 2 © Омская академия МВД России, 2009 И. А. Андреева «ЗОЛОТОЙ ВЕК» МУНИЦИПАЛЬНОЙ ПОЛИЦИИ ФРАНЦИИ (1880–1914 гг.) В последние десятилетия во многих странах развитие муниципальной полиции становится важнейшим звеном инновационной стратегии полицейской деятельности, вызванной ростом преступности и увеличением запросов общества в сфере обеспечения безопасности, что стимулирует интерес ученых-полицеистов к различным, в том числе историческим, его аспектам. В отечественной исторической и историко-правовой науке история муниципальной полиции Франции не являлась предметом специального исследования, вместе с тем изучение опыта развития и функционирования полицейских органов местного самоуправления в стране с централизованной полицейской системой представляет для российской практики особый интерес. Муниципальная полиция Франции, в ее современном понимании, была создана в ходе революции летом 1789 г. Учреждаемая муниципалитетами полиция, которую они, противопоставляя ее органам полиции прежнего режима, именовали «хорошей полицией», стала оплотом порядка в хаосе, охватившем страну. Муниципализация полиции обеспечила окончательную ликвидацию продажи должностей, способствовала утверждению представления о полиции как «публичной силе», предназначенной «обеспечивать выполнение законов и поддержание порядка внутри страны». Ее организационные основы были заложены Законом 14 декабря 1789 г. «Об организации муниципальной власти в провинции», которым «…формируются основы французской системы местного управления: признание естественных границ и права на самоуправление для коммун в сочетании с присутствием государственной администрации в специально сформированных территориальных образованиях»1. Статьей 50 были определены полицейские полномочия муниципальных властей: «Все, что касается безопасности и благоустройства улиц, площадей и публичных мест, уборки, освещения, вывоза мусора… заботы о пресечении и наказании нарушений общественного порядка, таких как драки, конфликты, сопровождающиеся скоплениями народа на улицах, беспорядки в общественных местах, шум и сборища в ночное время, нарушающие покой граждан, поддержания порядка в местах, где происходят общественные мероприятия, такие как ярмарки, рыночная торговля, общественные церемонии и праздники, спектакли, игры, а также в кафе, церкви и других общественных местах, надзора за качеством съестных продуктов… предупреждения и пресечения эпидемий, эпизоотий… вопросов разрешения и запрета обществен1 Болотина Е. В. Организация и функционирование местных учреждений во Франции в 1789–1815 гг. // История государства и права. 2006. № 6. С. 44. 3 ных зрелищ, наконец, муниципальные служащие имеют специальную обязанность не допускать скопления народной толпы»2. Этот закон разделил функции полиции, состоящей из муниципальных служащих, на те, что были в компетенции «собственно муниципальной власти», а значит, должны были осуществляться под ее наблюдением, и те, что были делегированы муниципалитетам государственной администрацией (так называемая «общая полиция») и, следовательно, находились под ее административной опекой (ст. 51). Для приверженцев муниципальной полицейской власти важно было само признание ее принадлежности муниципалитетам, пусть и под надзором центральных властей. Законом также был закреплен важнейший принцип организации муниципальной полиции – ее главой является мэр города. Степень «муниципализации» городской полиции, в итоге, зависела от того, был ли мэр государственным агентом, назначаемым центральной властью, или выборным представителем муниципальной власти. Так, ее демуниципализация была осуществлена в период 1800–1871 гг.3 «Золотой век» в развитии муниципальной полиции Франции – первая половина существования Третьей Республики. Именно в это время Законом об организации департаментов от 10 августа 1871 г. и, в большей степени, Законом о коммунах от 5 апреля 1884 г., получившим название Великой хартии коммун Франции, были заложены основы современной системы органов местного самоуправления. Хотя контроль правительства над территориальными общностями и непосредственное управление столицей (Закон от 28 марта 1882 г.)4 были сохранены, Закон 1884 г. закрепил всю полноту административной власти за муниципальным советом («муниципальный совет управляет, посредством своих решений, всеми делами коммуны» – ст. 61). Согласно закону, в зависимости от того, в каком качестве выступал мэр – представителя центральной власти на территории коммуны или представителя коммуны, – он находился соответственно либо под контролем вышестоящих чинов бюрократической иерархии («иерархический контроль»), либо под их наблюдением («контроль опеки»)5. Мэр, ответственный за порядок в коммуне, получал в распоряжение полицейские силы, состоящие из инспекторов и агентов муниципальной полиции («стражи порядка»). Статья 97 Закона уточняла, что «муниципальная полиция имеет целью обеспечивать должный порядок, без2 Цит. по: Berliere J.-M. Le monde des polices en France: XIXe–XХe siecles. Paris, 1996. P. 10. 3 Ibid. Р. 78. 4 Nevers J.-Y. Les municipalites urbaines a la Belle Epoque) [Электронный ресурс]. Le cas de Toulouse, 1890–1914. Toulouse, 1993. URL: http://hal.archives-ouvertes.fr/docs/ 00/27/67/30/PDF/BelleEpoque.pdf (дата обращения: 28.01.2009). 5 Серебренников В. Контроль над деятельностью органов местного самоуправления в современной Франции // Правоведение. 1968. № 6. С. 101. 4 опасность и санитарно-гигиеническое благополучие», и эта формулировка вошла в современное законодательство. Муниципалитет города с численностью жителей более 5 тыс. был обязан учредить муниципальную полицию, самостоятельно определить ее организационную форму, численность, экипировку, материальное содержание и пр. Она находилась в административном подчинении муниципалитета и мэра6. Непосредственное руководство муниципальной полицией осуществлял комиссар полиции. В течение рассматриваемого периода развитие муниципальной полиции подчинялось двум тенденциям: территориализации, т. е. встраиванию полиции в организацию жизни локального городского общества, и национализации. Отсутствие координации и единообразия в деятельности муниципальной полиции, недостаточное материальное обеспечение, малочисленность и низкая квалификация ее агентов вскоре стали фактором ее огосударствления. Муниципальная полиция прежде всего выполняла распоряжения органа местного самоуправления и решала локальные проблемы общественного порядка. Как муниципальная служба, она составляла опору местной политической власти, являлась важным ресурсом развития коммун7, важным элементом городской администрации. Поддержание общественного порядка на ограниченной территории создавало широкое и трудоемкое поле полицейской деятельности, которую в современной зарубежной полицеистике принято называть «близкой» населению. Несмотря на автономность местных органов охраны общественного порядка, центральное руководство в лице МВД и его управления главной безопасности, определяя задачи национального масштаба, принимало в расчет и этот сегмент полицейского мира, включая его в общую систему разделения труда. Решение подобных задач приводило к появлению новых видов деятельности, среди которых, например, осуществление контроля над иностранцами и участие в осуществлении функций судебной (уголовной) полиции. Усиливающийся контроль центрального правительства касался реализации только этих «общенациональных» функций. Он выражался в увеличении разнообразных форм отчетности, приводящих к бюрократизации деятельности полиции: «сама полицейская работа все более и более состоит из производства и организации информации о собственной деятельности и тем вписывается в национальный масштаб» 8. Утверждалась профессионализированная модель полиции, которая предоставляла уголовно-процессуальной деятельности и отчетам о ней определяющую 6 Berliere J.-M. Op. cit. P. 14. Ibid. 8 Ibid. Р. 133. 7 5 роль в обеспечении общественного порядка, а значит, главное место в полицейской деятельности в целом 9. При этом хотя сотрудники муниципальной полиции, за исключением комиссара полиции, не являлись агентами судебной полиции10, регламенты службы муниципальной полиции содержали все больше указаний, касающихся расследования правонарушений. Развитие уголовной полиции способствовало выведению деятельности муниципальных полиций за рамки их территориальной юрисдикции и вместе с изменением профессиональных представлений о полицейской деятельности приводило к недооценке той повседневной, «близкой» населению, работы, которую она осуществляла. Это, наряду с проблемами материального обеспечения муниципальных полицейских, объясняет причины поддержки последними идеи «огосударствления» полиции, чему активно сопротивлялись муниципальные власти. В 1911 г. проект «этатизации» полиции всех городов численностью более 10 тыс. был подготовлен бывшим комиссаром полиции C. Энньоном. Хотя проект не был воплощен, подобный режим управления городской полицией постепенно распространялся на ряд крупных городов. Стержнем рационализации и бюрократизации полицейской деятельности, а в конечном итоге сторонниками огосударствления муниципальной полиции комиссары стали не случайно. Статус комиссара определялся тем, что он находился в двойном подчинении: центральной (префекту) и местной власти (муниципалитету и мэру). В ведении префекта находились вопросы назначения, перемещения, увольнения и служебной дисциплины11, в ведении мэра – вопросы материального обеспечения. Мэр осуществлял повседневное руководство полицией, но комиссар в своей профессиональной деятельности оставался достаточно автономным, что было обусловлено значительным увеличением подразделений муниципальной полиции и усложнением ее задач. Кроме того, как агент судебной полиции комиссар находился только в подчинении прокурора. Комиссар муниципальной полиции, выступая одновременно как агент государства и агент территориальной общности, оказывался в состоянии неустойчивого равновесия. В силу разных обстоятельств комиссары предпочитали выступать в роли представителей государства. Это желание совпало со стремлением центральных властей превратить их в свою 9 Berliere J.-M. The Professionalisation of the Police Under the Third Republic in France, 1875–1914 // Policing Western Europe: Politics, Professionalism, and Public Order, 1850– 1940. Greenwood Publishing Group, 1991. Р. 41. 10 Farcy J.-Cl., Kalifa D., Luc J.-N. L’enquete judiciaire en Europe au XIXe siecle: acteurs imaginaires pratiques. Paris, 2005. P. 98, 101. 11 Cartayrade C. Les dysfonctionnements du maintien de l’ordre au XIX siecle. L’exemple des commissaires de police du Puy-de-Dome (1852–1908) // Recherches contemporaines. 1997. № 4. Р. 127. 6 опору. К началу XX в. были устранены политические факторы, препятствующие функционированию децентрализованной модели полиции, однако процессы национализации, рационализации и профессионализации полицейской деятельности привели, в итоге, к огосударствлению муниципальной полиции. Н. В. Антипьева ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ СОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА О ВОИНСКОЙ ОБЯЗАННОСТИ Среди нормативных правовых актов, регламентирующих общественные отношения в сфере обороны, важное место занимает Федеральный закон от 28 марта 1998 г. № 53-ФЗ «О воинской обязанности и военной службе» (далее – Закон о воинской обязанности). Он имеет основополагающее значение для правового регулирования отношений по исполнению гражданами Российской Федерации воинской обязанности в форме: воинского учета; обязательной подготовки к военной службе; призыва на военную службу; прохождения военной службы по призыву; пребывания в запасе; призыва на военные сборы и прохождения военных сборов в период пребывания в запасе. Кроме того, Закон о воинской обязанности определяет формы ее реализации в период мобилизации, в период военного положения и в военное время, а также регламентирует порядок поступления на военную службу по контракту и правила ее прохождения. В Закон о воинской обязанности неоднократно вносились поправки. К числу наиболее значимых изменений последних лет относится сокращение продолжительности военной службы по призыву с одновременным реформированием норм, посвященных основаниям предоставления отсрочек от призыва на военную службу. В то же время некоторые положения Закона о воинской обязанности нуждаются в корректировке в целях повышения эффективности правового регулирования названных общественных отношений. Представляется, что можно выделить два основных направления совершенствования Закона о воинской обязанности и подзаконных правовых актов, принятых во исполнение его положений. Первое направление связано с необходимостью развития теоретических основ законодательства о воинской обязанности. В первую очередь это касается понятийного аппарата Закона о воинской обязанности, где следует закрепить легальное определение понятия «воинская обязанность», которое в настоящее время в нормативных актах не раскрывается. В учебной литературе этот вопрос обычно не затрагивается, так как большинство авторов ограничиваются лишь указанием на цели воинской обязанности, благодаря которой 7 Вооруженные Силы РФ обеспечиваются личным составом1. В справочной литературе воинская обязанность рассматривается как «…установленный федеральным законом порядок реализации гражданами конституционного долга и обязанности по защите Отечества, предусматривающий: воинский учет, обязательную подготовку к военной службе, призыв и прохождение военной службы по призыву, пребывание в запасе, призыв и прохождение военных сборов в период пребывания в запасе, а также призыв, прохождение военной службы и военное обучение в периоды мобилизации, военного положения и военного времени»2. Это определение построено на перечислении содержащихся в Законе о воинской обязанности форм ее реализации в мирное и военное время. В процессе его анализа создается впечатление, что реализация конституционной обязанности по защите Отечества возможна только посредством исполнения воинской обязанности. Однако конституционная обязанность по защите Отечества является более широкой категорией и понимается как «…установленная Российской Федерацией в интересах всех членов общества и закрепленная в Конституции необходимость, предписывающая каждому гражданину определенные законом вид и меру поведения в области обороны и военной безопасности и ответственность за ненадлежащее его исполнение»3. Наличие нескольких форм реализации воинской обязанности позволяет рассматривать ее в качестве сложного явления, представляющего собой предусмотренную законом совокупность правил поведения, исполнение которых возлагается на граждан Российской Федерации, соответствующих установленным законом требованиям (по состоянию здоровья, полу4, возрасту и т. д.), в целях обеспечения обороноспособности и безопасности Российской Федерации. Необходимо подчеркнуть, что в теории права юридическая обязанность традиционно определяется как установленная законом мера должного поведения лица5. Применительно к воинской обязанности установление меры должного поведения осуществляется путем закрепления различных обязаннос1 Военное право / под ред. Н. И. Кузнецова. М., 1996. С. 45; Мигачев Ю. И., Тихомиров С. В. Военное право. М., 1998. С. 64; Военное право: учебник / под ред. В. Г. Стрекозова, А. В. Кудашкина. М., 2004. С. 130. 2 Военный энциклопедический словарь. М., 2002. С. 336. 3 Кудашкин А. В. Военная служба в Российской Федерации: теория и практика правового регулирования. СПб., 2003. С. 128. 4 В отдельных случаях исполнение воинской обязанности возлагается не только на граждан мужского пола, но и на граждан женского пола. 5 Теория государства и права: курс лекций / под ред. Н. И. Матузова, А. В. Малько. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2001. С. 306. 8 тей граждан. Именно поэтому при определении понятия «воинская обязанность» можно говорить о совокупности правил поведения. Кроме того, есть основания для расширения перечня форм реализации воинской обязанности в мирное время, установленного в Законе о воинской обязанности. С учетом изменений, связанных с принятием Федерального закона от 25 июля 2002 г. № 113-ФЗ «Об альтернативной гражданской службе», в него нужно включить и альтернативную гражданскую службу, поскольку она может применяться как форма реализации воинской обязанности граждан Российской Федерации, предусматривающая осуществление трудовой деятельности в интересах общества и государства, взамен прохождения военной службы по призыву и военных сборов в период пребывания в запасе6. Проблема формирования теоретических основ законодательства о воинской обязанности может быть охарактеризована с более широких позиций. По мнению М. Ф. Гацко, «…назрела необходимость принятия федерального закона, регламентирующего весь процесс строительства отечественных Вооруженных Сил»7. При этом автор подчеркивает, что «военное строительство относится к областям государственной жизни, в которых необходима наиболее полная правовая регламентация»8. Второе направление развития законодательства о воинской обязанности предполагает совершенствование правового положения некоторых субъектов общественных отношений в рассматриваемой сфере. Например, целесообразно конкретизировать статус призывных комиссий. В настоящее время сохраняется некоторая неопределенность, обусловленная тем, что призывные комиссии муниципальных образований и субъектов Российской Федерации не являются органами исполнительной власти, а представляют собой специально создаваемые на период призыва граждан на военную службу государственно-общественные органы, предназначенные для реализации государственно-властных функций в сфере организации призыва. В их состав в целях повышения эффективности указанной деятельности включаются представители органов исполнительной власти субъектов Российской Федерации, органов местного самоуправления, общественных и иных организаций. Кроме того, в законодательстве следует детализировать права и обязанности граждан Российской Федерации, проходящих военную службу по призыву, а также расширить предоставленные им гарантии реализации некото6 Этот вывод нашел поддержку в научной литературе (Вахидов А. Т. Организационно-правовые основы поступления граждан на военную службу по контракту в Вооруженные Силы РФ: дис. … канд. юрид. наук. М., 1996. С. 20). 7 Гацко М. Ф. Состояние и проблемы правового регулирования строительства Вооруженных Сил Российской Федерации // Право в Вооруженных Силах. 2009. № 1. С. 26. 8 Там же. С. 28. 9 рых конституционных прав. В частности, права на отдых, медицинскую помощь и социальное обеспечение. Это потребует внесения изменений не только в Закон о воинской обязанности, но и в Федеральный закон от 27 мая 1998 г. № 76-ФЗ «О статусе военнослужащих», иные законодательные акты. Так, в соответствии с п. 2 ст. 11 Федерального закона «О статусе военнослужащих» продолжительность служебного времени военнослужащих, проходящих военную службу по призыву, определяется распорядком дня воинской части согласно требованиям общевоинских уставов. Указанным военнослужащим ежедневно, за исключением случаев, определяемых общевоинскими уставами, предоставляется не менее восьми часов для сна и двух часов для личных потребностей. Общая продолжительность еженедельного служебного времени военнослужащих, проходящих военную службу по контракту, за исключением случаев, предусмотренных законом, не должна превышать нормальной продолжительности еженедельного рабочего времени. После сокращения продолжительности призывной службы до одного года признаны утратившими силу положения ст. 11 Федерального закона «О статусе военнослужащих», регламентирующие право призывников на основной отпуск. Приведенные нормы свидетельствуют, что лицам, проходящим военную службу по контракту, предоставлены более существенные гарантии реализации права на отдых. Такой подход объясняется тем, что военная служба по контракту представляет собой форму реализации права на труд. В процессе правового регулирования отношений по прохождению военной службы по призыву следует учитывать особенности организма человека и недопустимость чрезвычайно высоких нагрузок. Необходимо ориентироваться на положения трудового законодательства, регламентирующие вопросы труда и отдыха. Исполнение обязанностей военной службы сопряжено с повышенным риском для жизни и здоровья человека, поэтому законодательство должно гарантировать военнослужащим полноценный отдых. В заключение подчеркнем, что совершенствование теоретических основ правового регулирования отношений по исполнению воинской обязанности, а также упорядочение статуса их участников будут способствовать повышению эффективности функционирования Вооруженных Сил России. С. А. Архипов МЕХАНИЗМ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ПРОЦЕССУАЛЬНЫХ НОРМ В СОВЕТСКИЙ ПЕРИОД В юридической науке термин «механизм», как правило, означает модельную логическую схему специально-юридического воздействия на социальные 10 отношения (например, механизм правового регулирования)1 или используется для характеристики инструментально-процедурных конструкций, таких как механизм реализации права или механизм правоприменения2. Следует согласиться с К. В. Шундиковым в том, что правовые механизмы – это объективно существующие регулятивные явления, достаточно распространенные в правовой системе, они имеются во многих отраслях законодательства. Можно говорить о механизмах подачи искового заявления, судебного разбирательства, формирования правительства, разработки законодательства и т. п. Любой правовой механизм – это комплекс юридических средств, последовательно организованных и действующих поэтапно по определенной нормативно заданной схеме. Все элементы правового механизма находятся в логической взаимосвязи3. В советский период специфика механизма взаимодействия процессуальных норм в судопроизводстве определялась и доктриной строительства коммунизма в советском обществе, и действующим процессуальным законодательством. После введения в действие УПК РСФСР в 1960 г. и ГПК РСФСР в 1964 г. советская наука процессуального права перешла на качественно новый виток развития. Реализация интересов государства в процессуальной сфере могла быть достигнута путем сближения средств правового характера, т. е. формирования механизма взаимодействия нормативных предписаний обеих процессуальных систем законодательства. Этот аспект нашел отклик в отечественной юридической науке и разрабатывался именитыми учеными, такими как М. С. Строгович, Н. Н. Полянский, В. М. Савицкий, А. А. Мельников и др. Однако вопрос о переносе научных трудов в практическую плоскость, в силу объективных условий, не ставился. Концепция взаимодействия процессуальных норм, разработанная советскими учеными-процессуалистами, и в настоящее время имеет важное теоретическое значение. Так, для начала процесса взаимодействия уголовно-процессуальной и гражданско-процессуальной нормы необходимо наличие юридического факта, т. е. наступление обстоятельств, при которых будет возможно такое взаимодействие. Механизм взаимодействия при этом будет включать: 1) нормативное предписание, устанавливающее возможность взаимодействия; 2) юридический факт, который позволяет начать процесс взаимодей1 Алексеев С. С. Механизм правового регулирования в социалистическом государстве. М., 1966; Малько А. В. Механизм правового регулирования // Правоведение. 1996. № 3. 2 Завадская Л. Н. Механизм реализации права. М., 1992. 3 Шундиков К. В. Правовые механизмы: постановка проблемы // Проблемы теории государства и права. 2002. № 3. С. 83. 11 ствия; 3) правоотношение, в котором есть права и соответствующие им обязанности; 4) влияние норм одного процессуального законодательства на нормы другого в правотворческом процессе; 5) взаимодействие норм обеих систем законодательства в правоприменительном процессе. Особенностью рассматриваемого механизма является то, что он использует элементы различных процессуальных законодательств, и от возможности их гармоничного сочетания зависит эффективность действия этого механизма. Т. М. Ашенова ОБ ОСОБЕННОСТЯХ ПОЛИТИКИ ГОСУДАРСТВА В ОБЛАСТИ ОБРАЗОВАНИЯ Экономические и социально-политические процессы 90-х гг. ХХ в. в России привели к тому, что в новых условиях развития государственности назрела проблема комплексного реформирования образовательной системы, связанной с принятием концептуальных решений в области образовательной политики. По мнению профессора О. Н. Смолина 1, состояние образования и тенденции российской образовательной политики 1990-х гг. определяли три группы внешних условий: 1) характер и содержание социально-политического процесса; 2) динамика и длительность социально-экономического кризиса; 3) тип политической системы и уровень развития демократии. Указанные выше факторы повлияли, с одной стороны, на общее направление курса образовательной политики, ее идеологию, отношение к прежней (советской) системе образования; с другой – на финансовое состояние образования, изменения в материально-техническом обеспечении и кадровом потенциале. При этом следует отметить важность установления роли и пределов государственного регулирования, а также степень воздействия общественного мнения на образовательную политику государства. За это время появилось множество образовательных учреждений, развился негосударственный сектор, утвердилась автономия высших учебных заведений. Реформа системы образования, ее модернизация являются одной из приоритетных задач государства в социальной сфере. Выбор образовательных 1 Смолин О. Н. Образование. Революция. Закон. Проблема законодательного обеспечения российской государственной образовательной политики 90-х годов. М., 1999. Ч. 1: Новейшая революция в России. Опыт политико-ситуационного анализа. С. 3. 12 приоритетов находится в тесной связи с приоритетами технологическими и экономическими, что должно нормативно закрепляться основными положениями законодательства в области образования. Как утверждают некоторые исследователи (А. Н. Лебедев, Е. А. Певцова 2, В. В. Гаврищук3), наиболее высокий уровень принятий решений о приоритетах – именно политический, когда инициативы выдвигаются или поддерживаются национальными лидерами – президентом, лидерами правящих партий. На этом уровне могут быть приняты принципиальные решения о крупном проекте (например, нацпроект «Образование», обозначенный как инновационный подход) или долгосрочной поддержке какого-либо направления. Необходимость приближения целей и задач обучения и воспитания к требованиям, предъявляемым к уровню образования и его качеству, обусловленным потребностями и интересами личности, общества, государства и мирового сообщества; необходимость кадрового, финансового и информационного обеспечения системы образования – все эти факторы оказывают влияние на особенности образовательной политики государства, ее принципы и положения. Но система образования сталкивается с проблемами, для разрешения которых нет однозначного ответа среди специалистов и, прежде всего, в области правового регулирования. Все это происходит в отсутствие единого взгляда на роль и значение образовательного права. Какова должна быть мера правового вмешательства государства, если под вмешательством понимать государственно-правовое регулирование? Выступая регулятором общественных отношений, должно ли государство углубляться в конкретные проблемы образования, образовательных отношений либо допускать свободу этих отношений? При этом необходимым средством проведения государственной политики в области образования, его реформирования является разработанность законодательства об образовании, реализация которого также вызывает противоречивое и спорное отношение к вопросу правового обеспечения реформы образования. Можно утверждать, что специфика политики государства в области образования заключается в том, что государство определяет основной курс реформ, формирует нормативно-правовую базу образовательной политики и образовательной системы. Таким образом, проблемы реформирования образовательной сферы затрагивают все общественные отношения и требуют глубокого анализа и принятия организационных и правовых мер. 2 Лебедев А. Н., Певцова Е. А. Реализация принципов болонского процесса в современном университете // Право и образование. 2008. № 4. С. 31. 3 Гаврищук В. В. Право и образование: актуальные аспекты темы // Право и образование. 2008. № 10. С. 4. 13 А. Е. Бадалова О СПОСОБАХ ФОРМИРОВАНИЯ РЕГИОНАЛЬНЫХ И МЕСТНЫХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ЭЛИТ Немаловажную роль в новейшей российской истории сыграли выборы, которые оказали огромное влияние на развитие и формирование «новых» элит, во многом изменив способы воспроизводства советских элитных групп не только в масштабах страны, но и в отдельно взятых регионах и местностях. Этим и объясняется наличие в настоящее время большого количества работ, посвященных российским регионам, в частности региональным и местным элитам, проблемам их формирования, развития и существования (А. П. Чубарь, А. П. Мясников, Н. Ю. Лапина и др.). Региональные элиты зародились еще в советском обществе, но превращение их в не зависящих от власти, самостоятельных политических игроков стало возможным лишь с распадом СССР. Основные властные полномочия в регионах ранее концентрировались в руках исполнительной власти, что и было зафиксировано в республиканских конституциях и уставах краев, областей, национальных автономий. В период переходных социально-политических процессов региональные и местные элиты дали обществу способы рекрутирования своих членов, однако это не является единственным или основным способом воспроизводства элит, хотя и обеспечивает стабильность их развития. Иногда для вхождения в состав той или иной элитной группы достаточно лишь социального происхождения, когда членство в элите обусловлено высоким социальным статусом родителей. В настоящее время одним из основных способов встраивания во властные структуры и, соответственно, способом вхождения в элиту как на региональном, так и на местном уровне является избирательный процесс, в результате чего у членов элитной группы возникают возможность участия в законотворческом процессе и принятия «нужных» политических решений, а также привлечение «своих» людей во власть. Кроме возможности быть избранным существуют и другие факторы, определяющие «пропуск» в состав и региональной, и местной элит, которые состоят из наличия контролируемых экономических ресурсов, объема властных и информационных ресурсов, неформальных связей и связей во властных и бизнес-структурах. Указанные факторы наиболее четко прослеживаются в первую очередь на местном уровне, так как именно в местных администрациях контроль со стороны регионального центра, а тем более со стороны федерального, минимален, а практически вся власть, которая в данном случае реальна, находится в руках определенной группы людей, которые связаны между собой общими интересами и взаимной ответственностью. 14 Для того чтобы попасть в состав региональной или местной элит, иногда просто достаточно принадлежать к определенной группе людей, уже находящихся у власти. У лиц, не имеющих влияния на принятие определенных политических или других управленческих решений, а также если их назначение не является решением вышестоящей власти, практически нет шансов стать членом данного круга. Это обстоятельство позволяет участникам «властной» группы сосредоточивать всю власть в своих руках, контролировать и принимать «свои» решения по всем жизненно важным направлениям. Перечисленные выше факторы, позволяющие попасть в состав региональной или местной элиты, могут видоизменяться в зависимости от конкретного региона, например в Южном федеральном округе, нередко определяющую роль играет так называемый этнократический способ вхождения в состав элиты, предусматривающий клановость и националистический протекционизм, что распространено в основном в национальных республиках, поскольку на Северном Кавказе народы расселены по этнотерриториальному принципу и отличительной особенностью власти в некоторых субъектах данного региона являются культурные установки. В указанном случае элита формируется в большинстве своем из лиц одной национальности или этнической группы и наиболее устойчива, так как в основном членство внутри элиты строится на родовых связях. Региональные и местные элиты могут образовываться по территориальному принципу (члены элиты – выходцы из одной местности), профессиональному (члены элиты работают в одной отрасли либо на одном предприятии), партийному (все участники – это приверженцы или члены одной политической партии), личностному (все члены элитной группы ориентируются на определенную личность, что также характерно для национальных республик Северного Кавказа), кадровому (это наиболее эффективно, так как возможно вхождение в состав элиты профессионалов и поэтому именно данный принцип, основанный на высокоорганизованной кадровой политике, должен быть одним из доминирующих способов вхождения в элиту). Одним из основных легитимных способов вхождения в состав региональной и местной элиты являются выборы. Однако сам состав элитной группы может формироваться как непосредственно, так и после проведения выборов, а в других случаях выборы могут служить завершающим этапом овладения группой региональными и местными ресурсами, но выборы практически всегда представляют собой способ овладения или удержания членами элиты властных ресурсов. Выборы практически всегда выступают способом овладения или удержания членами элиты властных ресурсов, в связи с чем борьба за эти ресурсы иногда разворачивается очень жесткая, так как в данном случае на карту по15 ставлены сама возможность существования элиты, а также благополучие ее членов и, следовательно, приемы и методы – избирательные технологии, используемые членами элиты для достижения нужного результата на региональных и местных выборах, не всегда являются законными. Избирательные технологии – это такие приемы и способы организации избирательной кампании, применяемые на всех ее стадиях и направленные на достижение конечной цели-воздействия на результат проводимых федеральных, региональных или местных выборов. Цель в данном случае может быть самой различной – от победы или поражения определенного кандидата или формирование того или иного выборного органа, но в итоге эти технологии служат основной цели избирательной кампании кандидата или избирательного объединения – избранию. Избирательные технологии получили широкое распространение и достаточно успешно используются как на федеральных, так и на региональных и местных выборах, что говорит об их значимости и необходимости их применения в избирательной кампании. В регионах появились не только люди, чьей профессией стала организация избирательных кампаний, но и целые агентства, и если в их состав входят действительно профессионалы, если избирательные технологии ими используются комплексно, с научным подходом, то такие технологии становятся определяющим фактором для привлечения на свою сторону большого количества людей и изменения их электоральных предпочтений в пользу кандидата. Специфика избирательных технологий, используемых при формировании региональных и местных политических элит, как отмечает А. П. Чубарь, «…заключается в двойственном предназначении (как проводников общегосударственной политики и представителей региональных и местных институтов, то есть своеобразных региональных групп давления), что обусловливает дуализм их статуса и в общегосударственном и региональном политическом процессах, и в системе вертикальных и горизонтальных коммуникаций в государстве»*. Основной характеристикой избирательных технологий являются законность их применения, четкая регламентация в основном избирательном законе (в зависимости от уровня проводимых выборов, это может быть основной избирательный закон субъекта федерации или района, но при этом положения указанных актов не должны противоречить федеральному законодательству), однако допускается использование любых других, не запрещенных основным избирательным законом, способов и методов для привлечения электората. * Чубарь А. П. Формирование региональной и муниципальной элиты России: постсоветский опыт: дис. … канд. полит. наук. Ростов н/Д, 2004. С. 115. 16 Эффективность применения избирательных технологий зависит от того, насколько организаторы избирательной кампании смогли их правильно применить, насколько правильно была изучена предвыборная ситуация в регионе или в районе, насколько верно на основе анализа этой ситуации была выработана избирательная стратегия, а затем изготовлена и использована политическая реклама, выстроена предвыборная программа кандидата и т. п. Только при научно обоснованном и комплексном использовании избирательных технологий можно говорить об их эффективности и о том, что с их помощью была достигнута основная цель всей предвыборной кампании – избрание кандидата. А. А. Баукен К ВОПРОСУ О ПОНЯТИИ «ПРАВОВАЯ ЗАЩИТА» Значение права как наиболее действенного социального регулятора во многом обусловлено обеспеченностью его соблюдения со стороны государства, возможностью эффективной защиты урегулированных правом общественных отношений. Однако в действующем законодательстве и в науке отсутствует единое понимание правовой защиты. В теории проблема определения правовой защиты сводится в основном к отграничению ее от смежных понятий – правовой охраны и юридической ответственности. Исходя из общего понимания терминов «защита» и «охрана» и определения их одного через другое имеются основания для их отождествления. В то же время из имеющихся толкований следует, что охрана включает в себя защиту (охраняя, оградить от посягательства). Анализ действующего законодательства и специальных публикаций требует разграничивать понятия правовой защиты и правовой охраны следующим образом. Последнее является более широким понятием и включает в себя весь комплекс мер, направленных на обеспечение соблюдения и реализации закрепленных в нормах прав и законных интересов субъектов, в случае необходимости, с применением мер государственного принуждения. Элементами правовой охраны, на наш взгляд, служат обеспечение прав и законных интересов субъектов, их правовая защита. Охрана имеет как превентивную направленность, так и цель восстановления и пресечения посягательств на охраняемые отношения. Разграничение понятий «правовая охрана» и «правовая защита» позволяет более отчетливо исследовать меры, направленные на обеспечение реальности прав и законных интересов, предупреждение посягательств на них, и меры, целью которых является пресечение посягательства и восстановление прав субъекта. 17 Основанием для правовой защиты служит нарушение субъективных прав и охраняемых законом интересов. Сама защита выражается в применении в интересах потерпевшего мер защиты к нарушителю с целью пресечения посягательства и восстановления отношений, на которые оно было направлено. Следовательно, при защите складываются отношения между потерпевшим и правонарушителем (в случае необходимости – также и государством в лице его компетентных органов) на основании юридического факта (посягательства), в рамках которых у потерпевшего возникает право на защиту (применение определенных законом мер защиты). Исходя из сказанного выше правовую защиту можно определить как общественное отношение или систему отношений, направленных на пресечение негативного воздействия на объект защиты, предупреждение конкретных реальных посягательств на права и законные интересы субъектов, а также восстановление объекта защиты в определенных правовыми нормами формах и предусмотренными способами. На основе приведенного определения можно вывести признаки правовой защиты. Первый признак заключается в том, что правовая защита – это правоотношение или система правоотношений. Поэтому рассмотрение ее вне связи различных элементов правоотношения ограничивает исследование правовой защиты и препятствует объективному ее пониманию. Следующим признаком правовой защиты является ее цель – пресечение посягательства на объект защиты, восстановление нарушенных прав и законных интересов, а также предупреждение посягательств на объект защиты, если эти посягательства неизбежно будут осуществлены в случае непринятия мер защиты. Важный признак заключается в том, что правовая защита должна осуществляться в установленных законом формах и предусмотренными способами. Характерная черта – это четкая регламентация порядка ее осуществления действующим законодательством. В связи с этим неправильный выбор способа может препятствовать реализации права на защиту. Обобщая изложенное, можно сделать следующие выводы: – правовая защита представляет собой самостоятельную правовую категорию, не является тождественной правовой охране и юридической ответственности. Разграничение правовой охраны и правовой защиты позволяет более отчетливо исследовать меры, направленные на обеспечение реальности прав и законных интересов, предупреждение посягательств на них, и меры, цель которых – пресечение посягательства и восстановление прав субъекта; – правовая защита направлена на пресечение посягательств на охраняемые правом общественные отношения и объекты внешнего мира, восстановление нарушенного отношения, а также, при наличии определенных обстоя18 тельств, на предупреждение посягательств на охраняемые правом общественные отношения. Непосредственным объектом правовой защиты при этом, на наш взгляд, являются субъективные права и законные интересы субъектов. М. А. Бтикеева ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИНТЕГРАЦИЯ: К ИСТОРИИ ВОПРОСА Финансово-экономический кризис заставил аналитиков строить прогнозы и создавать сценарии развития современных государств, а также по-новому взглянуть на политическую интеграцию, определиться с ее вектором и вариантом. Понятие «интеграция» (от лат. integrare – превращать в целое)1 появилось сравнительно недавно. Известный американский экономист Ф. Махлуп попытался проследить ретроспективу данного термина и выяснил, что он возник не ранее 1942 г., но довольно быстро стал использоваться в международных экономических отношениях: международной торговле, движении капиталов, финансовой сфере и т. д.2 Более узкое понятие «политическая интеграция» вошло в политическую и научную терминологию с конца 40-х – начала 50-х гг.3 В книге «Объединение Европы: Политические, социальные и экономические силы» Э. Хаас определяет политическую интеграцию как процесс, в ходе которого участники политической жизни отдельных национальных систем склоняются к тому, чтобы переориентировать свою лояльность, цели и политическую деятельность в сторону нового центра, институты которого обладают юрисдикцией или претендуют на ее распространение по отношению к существующим национальным государствам4. В более поздней работе, подготовленной совместно с Ф. Шмиттером, Э. Хаас подразумевает под политической интеграцией процесс, участники которого, действующие на национальной арене (правительственные чиновники, представители «групп интереса», политические деятели, а также простые граждане), перестают идентифицировать себя и свое будущее благосостояние со своим национальным правительством и его политикой, все в большей степени ориентируясь на наднациональное объединение5. С помощью 1 Словарь иностранных слов. М., 1949. С. 255. Шишков Ю. В. Интеграционные процессы на пороге XXI в. Почему не интегрируются страны СНГ. М., 2001. С. 15. 3 Искандеров А. Классические теории европейской политической интеграции и возможность их использования в интеграционных процессах в регионе Центральной Азии // Казахстан-Спектр. 2006. № 4. 4 Там же. 5 Там же. 2 19 политической интеграции предполагается достижение взаимовыгодных результатов с меньшими издержками для всех субъектов. Некоторые исследователи классифицируют виды интеграции либо по предмету – политическая, экономическая, научно-техническая (и т. п.), либо по географическому принципу – глобальная, региональная, субрегиональная интеграция. Государства побуждаются к интеграции прежде всего наличием общих проблем, решение которых облегчается совместными усилиями, а иной раз только и возможно в результате объединения совместных усилий. Не менее важной причиной, побуждающей к интеграционным процессам, является заинтересованность средних и малых государств в увеличении своего международного влияния, поскольку для таких стран объединенными усилиями воздействовать на международные процессы значительно легче, чем в одиночку6. Среди многочисленных вариантов интеграции мы можем выделить западно-европейскую, латиноамериканскую, восточно-азиатскую, евразийскую и арабскую, и лишь кратко остановиться на некоторых из них. Хозяйственные механизмы стран Западной Европы оказались в большей мере и раньше, чем у других стран (после окончания Второй мировой войны), подготовленными к тесному взаимодействию друг с другом. К факторам, способствовавшим западно-европейской интеграции, следует отнести: высокую зависимость западно-европейских стран от внешних рынков и международных условий воспроизводства; сходство экономических структур; территориальную близость; потерю восточно-европейского рынка в связи с возникновением мировой системы социализма; стремление западно-европейских стран укрепить позиции на мировом рынке перед мощным конкурентом – Соединенными Штатами Америки; попытку компенсировать исчезновение колониальной системы и потерю утраченных колониальных торговых и иных связей усилением взаимозависимости. Стоит назвать несколько «обязательных» признаков интеграции, которые признаются большинством авторов, описывающих «евроинтеграцию». Ожидается, что эти признаки должны так или иначе присутствовать во всех интеграционных вариантах: – наличие наднациональных институтов; – комплексная природа интеграции: начавшись с экономики, она теоретически должна перейти в социальную и политическую сферы; – формирование единого демоса – с общими социокультурными, нормативными, ценностными и политическими ориентациями. 6 Назаров З. И. Проблемы интеграции постсоветского пространства в контексте глобализации) [Электронный ресурс]. URL: http://www.isras.ru/abstract_bank/ 1210100042.pdf (дата обращения: 20.02.2009). 20 Профессор Гётеборгского университета (Швеция) Бьёрн Хеттне в одной из своих работ дает подробный перечень «достаточных признаков»: высокий уровень сотрудничества в культурной, политической, экономической и в меньшей степени военной областях; наличие эффективных институтов принятия решений; наличие институтов, занимающихся обеспечением региональной безопасности, не обязательно структурно связанных с институтами экономического профиля; частичное и выборочное применение наднациональных методов принятия решений – в основном в сфере внешнеторговой политики; способность региональной структуры выступать в качестве консолидированного субъекта международного общения, обладающего легитимностью в глазах других участников мировой политики7. Интеграционный процесс в восточно-азиатском варианте, по контрасту с европейским, характеризуется медлительностью, выжидательностью, осмотрительностью. Но в восточно-азиатской интеграции есть как минимум одна черта, резко отличающая ее от европейской. Западно-европейская интеграция – это, прежде всего, сближение стран-лидеров, самых мощных стран региона, которые влекут за собой остальных, давая им поблажки, но так или иначе вынуждая подчиняться своей воле8. В Восточной Азии дело обстоит противоположным образом. Здесь реализуется эксперимент, гораздо более рискованный и менее предсказуемый, чем тот, который начали осуществлять когда-то западно-европейские страны. В Европе, пытаясь контролировать ситуацию, объединились сильнейшие державы. В Азии с аналогичной целью сначала сплотились малые и средние страны. Сегодня с ними готовы сотрудничать ключевые игроки – Япония, Китай, Индия. Возможно, это лучшее свидетельство жизнеспособности восточноазиатской интеграционной модели9. В середине XX в. получившими независимость арабскими государствами двигало желание играть весомую роль в международных отношениях, стать полюсом силы не только среди развивающихся стран, но и в целом на мировой арене10. Специфика арабского региона, создающая объективные 7 Байков А. «Интеграционные маршруты» Западно-Центральной Европы и Восточной Азии) [Электронный ресурс] // Международные процессы. 2007. Т. 5, № 3(15). URL: http://www.intertrends.ru/fifteen/001.htm (дата обращения: 12.03.2009). 8 Там же. 9 Байков А. Интеграция в Азии: опыт геополитической интерпретации: рецензия на книгу Эллен Л. Фрост «Новый азиатский регионализм» [Электронный ресурс]. Лондон, 2008. URL: http://www.intertrends.ru/eighteenth/015.htm (дата обращения: 15.03.2009). 10 Первин Мамед-заде. Арабский Восток: проблемы интеграции и вызовы современного мира [Электронный ресурс]. URL: http://www.humanities.edu.ru/db/msg/45485 (дата обращения: 12.03.2009). 21 основы для возникающих здесь интеграционных процессов, заключается в его единстве по многим важнейшим параметрам. Арабский мир един территориально, этнически однороден, объединен общностью арабского языка, а также общностью экономических судеб. Мощным интегрирующим арабские страны фактором является ислам. Арабский мир объединен историей и культурой, общими задачами в поддержании оборонного потенциала. К активизации интеграционных процессов арабские страны подталкивает специализация международной торговли и продолжающаяся зависимость от западных стран11. Однако созданные интеграционные структуры: с 1945 г. – Лига арабских государств (ЛАГ), с 1981 г. – Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ) и с 1989 г. – Союз Арабского Магриба, функционируют довольно слабо, в первую очередь, из-за политических разногласий и военных конфликтов, развязанных в данном регионе. Сегодня арабский регион, раскинувшийся от Атлантического до Индийского океана и насчитывающий около 290 млн жителей, медленно идет к объединению, но имеет достаточный потенциал для того, чтобы стать полюсом силы на карте международных отношений. Вопрос лишь в том, насколько быстро арабы смогут договориться между собой и сплотить свои ряды12. Политическая интеграция подразумевает не только тесное взаимодействие однотипных государств и обществ, находящихся на сходных стадиях экономического, социального и политического развития, как это имело место в Западной Европе после Второй мировой войны, но и притяжение более «продвинутыми» государствами тех, кто определился с вектором преодоления своего отставания. Двигателем интеграции с обеих сторон – принимающей и вступающей – являются прежде всего элиты, увидевшие необходимость выхода за пределы замкнутых локальных (региональных) пространств. Материальную основу интеграции составляет бурное развитие средств коммуникации – от телеграфа, радио, телефона до телевидения, спутниковой связи и Интернета; от первых автомобилей и аэропланов – до опоясавших земной шар скоростных автомобильных дорог, железнодорожных путей, авиалиний, морских маршрутов. В настоящее время ни одна страна мира не может существовать изолированно от других государств. Таким образом, интеграция становится важнейшей внешнеполитической задачей каждого государства, и в этом процессе, надеемся, России будет принадлежать одно из ведущих мест. 11 Абдулсамад Абдулла и Мирошниченко Н. Арабская интеграция [Электронный ресурс]. URL: http://new.referat.ru/referat_view?oid=18990 (дата обращения: 03.02.2009). 12 Первин Мамед-заде. Указ. соч. 22 М. А. Бучакова КООРДИНАЦИОННЫЕ МЕХАНИЗМЫ ОХРАНЫ ОКРУЖАЮЩЕЙ СРЕДЫ Интенсивный технический прогресс, охвативший весь мир, привел к значительным изменениям в окружающей природной среде. С быстрым развитием науки и техники с середины ХХ в. возросло негативное влияние человека на природную среду. Загрязнение окружающей среды приобретает новые качественные и количественные характеристики. Негативные изменения водных объектов и загрязнения воздушного пространства, неконтролируемый рост объема вредных промышленных и бытовых отходов, радиационное и химическое загрязнение, иные виды негативного воздействия вызывают дисбаланс естественных параметров жизнедеятельности людей. В Указе Президента РФ от 1 апреля 1996 г. № 440 «О Концепции перехода Российской Федерации к устойчивому развитию» констатировалось, что возросшая мощь экономики стала разрушительной силой для биосферы и человека. При этом цивилизация, используя огромное количество технологий, разрушающих экосистемы, не предложила, по сути, ничего, что могло бы заменить регулирующие механизмы биосферы1. Возникла реальная угроза жизненно важным интересам будущих поколений2. В этой связи гармонизация отношений человека и природы составляет важную задачу для государства, и охрана окружающей среды является одним из видов его многогранной деятельности. Это должно дать возможность обеспечения экологического баланса в природе, нормального существования и развития человека и общества в целом. Фактором гармонизации указанных отношений является координация различных направлений деятельности в сфере охраны природной среды. В значительной степени это определяется скоординированностью целей, задач, интересов всех уполномоченных природоохранных субъектов: органов государственной власти Российской Федерации и субъектов Российской Федерации, местного самоуправления, общественных и иных некоммерческих объединений, юридических и физических лиц. Каждый из перечисленных субъектов обладает своим объе1 Рос. газета. 1996. 9 апр. Согласно официальным данным, примерно одна шестая часть территории страны, где проживают более 60 млн человек, является экологически неблагополучной. Под воздействием высокого уровня загрязнения атмосферного воздуха в Российской Федерации находятся более 50 млн человек. Каждый второй россиянин вынужден пить воду, качество которой по ряду показателей не соответствует гигиеническим требованиям. Последствия радиационного загрязнения в России испытывают не менее 9 млн человек (Васильева М. И. Правовые проблемы возмещения вреда, причиняемого здоровью граждан неблагоприятным воздействием окружающей среды // Госво и право. 2008. № 10. С. 26). 2 23 мом полномочий по осуществлению природоохранной деятельности в границах соответствующей территории. История становления и развития координационных начал охраны окружающей среды показывает, что в целом вектор этого процесса был направлен на усиление согласования интересов и взаимодействия субъектов, уполномоченных охранять окружающую среду и участвующих в ее осуществлении. Происшедшие радикальные изменения в системе управления государством, закрепление принципа разделения властей, создание системы местного самоуправления, а также построение принципиально иных взаимоотношений между органами публичной власти различных уровней требуют новых подходов к изучению процессов управления в сфере охраны окружающей среды с учетом современных реалий и прогнозируемых перспектив, последовательного внедрения принципа кластера. Проблема координации, имеющая важное методологическое значение в управленческих процессах, приобретает особый интерес прикладного характера. Главными задачами должны стать формирование действенной системы управления охраной окружающей среды, сочетающей в себе административные, экономические, информационные и иные управленческие методы, разработка эффективного механизма взаимодействия органов государственной власти Российской Федерации, субъектов Федерации, местного самоуправления в области охраны окружающей среды, создание оптимальной системы полномочных органов и эффективная координация их деятельности, направленной на обеспечение рационального использования природных ресурсов и охраны окружающей среды. От того, насколько скоординирована деятельность органов государственной власти и местного самоуправления, общественных объединений, населения и бизнеса, зависит состояние окружающей среды. Стабилизация и совершенствование государственного управления в сфере охраны окружающей среды неразрывно связаны с устойчивым развитием сферы экономического, административного, политического строительства. Это, в свою очередь, предполагает создание правовой основы перехода к устойчивому развитию, включающей совершенствование действующего природоохранного законодательства в части его систематизации, более четкого определения полномочий органов публичной власти, осуществляющих охрану окружающей среды, а также форм и механизмов их деятельности с учетом международных обязательств России. Важной функцией в решении указанных задач является координация, которая должна проходить на всех этапах реализации государственной политики в исследуемой сфере общественных отношений. Управленческие отношения координации направлены на согласование действий органов, работников, сопоставление целей, ресурсов, форм и методов деятельности, взаимное приспособление для достижения общих целей. Во многом от того, насколько 24 согласована (скоординирована) управленческая деятельность, напрямую зависит и ее эффективность. Координационную сущность управления подчеркивал Г. И. Петров, утверждавший, что управление есть целенаправленная организующая деятельность по установлению или изменению связей, обеспечивающих согласованность (координацию) совместного труда и общежития людей3. Координационные механизмы содержатся не только в стратегических планах, но и в тех тактических приемах, которые предпринимаются для их эффективного осуществления, адекватности и соразмерности действий и поставленных целей, в деятельности всех уполномоченных природоохранных субъектов и их согласованности между собой, гармоничном и разумном сочетании организационных, правовых и других механизмов. Критерии эффективности, целесообразности, деловитости, полезности, оперативности управленческой деятельности органов публичных властей в природоохранной сфере обязательно должны стать важными показателями их работы, а результативность в достижении поставленных целей в области охраны окружающей среды возможна при учете комплекса всех факторов как объективного, так и субъективного характера, оказывающих на нее воздействие. Разработка действенной методики оценки эффективности деятельности органов государственного и муниципального управления заключается в согласованности оценочных показателей данных органов публичной власти и их направленности на решение природоохранных задач. А. В. Быков РАЗВИТИЕ ИДЕЙ ГУМАНИЗАЦИИ УГОЛОВНОГО НАКАЗАНИЯ В ВИДЕ ЛИШЕНИЯ СВОБОДЫ В РОССИИ (1920-е гг. И СОВРЕМЕННОСТЬ) Гуманизация уголовных наказаний является одной из основных тенденций развития права и пенитенциарных систем в конце XX – начале XXI вв. во всем мире. В странах Запада говорят о «дальнейшей» гуманизации, однако в России речь в основном идет о приведении системы исполнения наказаний в соответствие с современными представлениями о роли уголовного наказания и способах его реализации с пользой как для общества, так и для наказуемого, что более существенно. Основы современного уголовного, уголовно-процессуального законодательства, пенитенциарной системы нашей страны во многом закладывались в период 1920-х гг. Именно тогда был обобщен опыт первых послереволюци3 Петров Г. И. Предмет науки социального управления // Сов. гос-во и право. 1968. № 6. С. 7. 25 онных лет, проведена кодификация, имевшая весьма существенный гуманистический потенциал. Уголовный кодекс РСФСР 1922 г. указывал, что целью мер социальной защиты является приспособление правонарушителя к условиям общежития путем исправительно-трудового воздействия. Статья 49 Исправительно-трудового кодекса РСФСР 1924 г. гласила: «Для действительного осуществления исправительно-трудовой политики режим в местах заключения должен быть лишен всяких признаков мучительства, отнюдь не допуская применения физического воздействия: кандалов, наручников, строго-одиночного заключения, лишения пищи, свиданий заключенных через решетку»1. В этот период декларировалась обязательность индивидуального подхода к заключенным, изучение личности преступника. В 1925 г. создан Государственный институт по изучению преступности и преступника при НКВД РСФСР. В работах виднейших теоретиков и практиков пенитенциарного дела 1920-х гг., таких как П. В. Верховский, Е. Г. Ширвиндт, Б. С. Утевский, М. Н. Гернет, Ю. Ю. Бехтерев, утверждается идея о том, что важнейшей целью наказания является исправление, понимаемое как приспособление к жизни в обществе через получение трудовых навыков и культурно-просветительную работу. Шел активный поиск как альтернатив в рамках лишения свободы, так и альтернатив лишения свободы. Законодательство предусматривало развитие трудовых сельскохозяйственных, ремесленных и фабрично-трудовых колоний с более свободным режимом, зачет рабочих дней, условно-досрочное освобождение, отпуск, предоставление льгот осужденным, демонстрирующим стремление к правопослушному поведению. К концу 1920-х гг. особенно активно обсуждается потребность в более активном применении и расширении наказаний, не связанных с лишением свободы. В частности, Е. Г. Ширвиндт2 пишет: «…разрешение проблемы тюрем следует искать в… изыскании и наиболее широком применении альтернатив лишения свободы»3. К таким альтернативам относились штрафы, принудительные работы без содержания под стражей, производственные колонии с полусвободным режимом. Предусматривались участие общественности в деятельности наблюдательных комиссий, общественный контроль над деятельностью мест лишения свободы, в том числе через прессу. Объективные условия, в которых находилось советское государство в то время, не позволили реализовать в должной мере все предусмотренные законодательством и предлагаемые учеными и практиками меры гуманизации уголовных наказаний. Здесь следует признать, что при всех имевшихся недостат1 Исправительно-трудовой кодекс РСФСР 1924 г. // ГУЛАГ: Главное управление лагерей. 1918–1960. М., 2000. С. 37–47. 2 Начальник Главного управления мест заключения (ГУМЗ) НКВД РСФСР. 3 Ширвиндт Е. Г. Вопросы преступности и «проблема тюрем» в РСФСР // Административный вестник. 1926. № 6. С. 3. 26 ках (например, классовый подход) создаваемая в период 1920-х гг. пенитенциарная система имела значительный гуманистический потенциал. Однако многие прогрессивные элементы, не успев развиться, с 1930-х гг. были ликвидированы или превратились в юридическую формальность. Строительство в России правового государства, декларированное в начале 1990-х гг., поставило вопрос о гуманизации уголовного наказания. Что мы имеем по истечении почти двадцати лет? В докладе «О результатах и основных направлениях деятельности Министерства юстиции Российской Федерации на 2009–2011 годы»4 гуманизация рассматривается как одно из важнейших направлений деятельности Федеральной службы исполнения наказаний, при этом основной упор делается на создание необходимых условий содержания осужденных. Именно это направление наряду с приведением в соответствие с международными нормами российского уголовно-исполнительного законодательства рассматривалось как приоритетное с начала 1990-х гг. И если в сфере законодательства ситуация значительно улучшилась, то условия содержания осужденных еще далеки от желаемого. В феврале 2009 г. Президент Д. Медведев провел в Вологде заседание Президиума Госсовета по вопросу о состоянии уголовно-исполнительной системы РФ. В ходе совещания Президент заявил: «Главная цель в этой сфере заключается в том, чтобы мы достигли необходимого уровня гуманизации исполнения наказаний, улучшения условий содержания обвиняемых и приведения всего уголовно-исполнительного законодательства в соответствие с международными стандартами»5. В частности, для гуманизации системы, по его мнению, следует реанимировать исправительные работы вместо лишения свободы, совершенствовать нормы по ограничению свободы и аресту, а также применять условно-досрочное освобождение с обязательным привлечением к труду, практиковавшееся в советское время. Среди новшеств следует отметить возможное появление нового вида наказания – ограничения свободы, при исполнении которого будут применяться электронные браслеты, которые в порядке эксперимента уже используются в Воронеже6. Как видим, в деле гуманизации по многим вопросам происходит возврат к тем идеям, которые были заложены еще в период 1920-х гг., действовали в рамках советской исправительно-трудовой системы. Это позволяет говорить 4 URL: http://www.minjust.ru/ru/search/ (дата обращения: 20.04.2009). Систему исполнения наказаний отправили на исправительные работы [Электронный ресурс]. URL: http://www.kommersant.ru/daily.aspx? (дата обращения: 25.02.2009). 6 Орлов П. Электронные браслеты для осужденных появятся в России к концу 2009 г. [Электронный ресурс]. URL: http://www.rg.ru/2009/05/06/braslety-anons.html (дата обращения: 10.05.2009). 5 27 об определенной исторической преемственности и в то же время о необходимости в первую очередь преодолеть разрыв в вопросах гуманизации наказания, образовавшийся в период 1930-х гг., а также актуальности изучения опыта теории и практики советской пенитенциарной системы 1920-х гг. Н. В. Васильева «НЕНОРМАТИВНОЕ» В ПРАВОВОМ РЕГУЛИРОВАНИИ Сложность общественных отношений и их динамичность порождают необходимость таких регулятивных систем, которые позволили бы сохранять стабильность и целостность социальных форм существования человечества. Важной частью социального регулирования и наиболее эффективным регулятором в современном обществе является правовое регулирование. Право воздействует на общественную среду, упорядочивая общественные отношения и обеспечивая его прогрессивное развитие. Гармонично вписываясь в систему социальной регуляции, право не только привносит свои, специфические способы и средства воздействия на общество и человека, но и заимствует свойства той системы, элементом которой становится, поэтому наряду с нормативными регуляторами в системе правового регулирования наличествуют ненормативные регуляторы. Ненормативный аспект правового регулирования проявляется, когда задействуются правосознание, правовая культура, применяются деловые обычаи, осуществляется правотворческая деятельность законодателя. Явления природы (имеющие социально значимый характер), механизм экономического регулирования, индивидуальные условия жизни каждого индивида1 выступают своеобразными ненормативными регуляторами и активно участвуют в правовом регулировании. Естественные природные явления, например суровый климат в районах Крайнего Севера России, воздействуют на поведение людей, что подтверждается наличием специального законодательства, в частности, касающегося районов Крайнего Севера, и проведением специальных исследований эколого-регулятивной направленности2. Потребности и интересы стимулируют трудовую, политическую и духовную активность людей, направленную на создание средств удовлетворения потребностей3. Жиз1 Даштамиров С. А. Социальные нормы как одна из форм регулирования жизни в социалистическом обществе: дис. ... канд. философ. наук. М., 1968. С. 60–64. 2 Збаражский Н. В., Молчанов Б. А., Иванова Ж. Б. Правовая охрана природы России (досоветский период). Сыктывкар, 2004; Збаражский Н. В. Правовая охрана природы северной России XVIII – начала XX вв.: (На материалах европейского севера России): дис. ... канд. юрид. наук. Владимир, 2004. 3 Даштамиров С. А. Указ. соч. С. 62. 28 ненные детерминанты человека неразрывно связаны с конкретной средой его жизнедеятельности, и таких индивидуальных условий может быть множество. Важную роль в ненормативном регулировании играют и психологические факторы4. Это та часть общественного сознания, характеризующая чувственно-эмоциональную сферу5, которая не опирается на конкретные образцы, правила и нормы. Ненормативное регулирование обладает рядом признаков, отличающих его от нормативного регулирования6. Прежде всего, это нестандартность, разноплановость регулирования, т. е. ненормативные факторы невозможно ввести в какие-либо рамки, нельзя нормировать. Ненормативные регуляторы индивидуализированы, они воздействуют на одного человека одним образом, а на другого – иным, что не предполагает одинаковых результатов. При этом указанное регулирование ситуативно, что проявляется в зависимости от времени действия регулятора и изменений обстановки. Ненормативное регулирование можно дифференцировать по различным основаниям, оно не имеет системного характера, а представляет собой некую совокупность ничем не связанных факторов. Ненормативное регулирование как способ воздействия на отношения людей может быть сиюминутным и разовым, но результат при этом может быть длящимся. Ненормативное в правовом регулировании находится в системной взаимосвязи с нормативным, где последнее является приоритетным. Однако нравственные санкции могут стать для человека более строгими и значимыми, чем юридические. Таким образом, в правовом регулировании важное значение имеют не только нормативные регуляторы, но и ненормативные, их взаимодействие и взаимодополнение делает такое регулирование социальных отношений эффективным. К. Е. Величко СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ИНСТИТУТА ЮРИДИЧЕСКОЙ ТЕХНИКИ В РОССИЙСКОЙ ЮРИСПРУДЕНЦИИ Реформирование российской правовой системы ставит перед государством ряд задач, важнейшей из которых стало совершенствование юридических технологий, в том числе юридической техники. Эффективное функционирование правоохранительной системы в рамках этого процесса является условием действенности системы. Представляется, что одной из причин тому 4 Анисимова А. М. Ненормативное регулирование отношений близких лиц: понятие, особенности // «Черные дыры» в российском законодательстве: юридический журнал. 2006. № 3. С. 60. 5 Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 547–548. 6 Анисимова А. М. Указ. соч. С. 61. 29 служит слабое внимание к системе общих требований, предъявляемых к процессу создания нормативно-правовых актов. Несмотря на то что вопросы юридической техники изучаются на протяжении почти ста лет, отдельные ее аспекты, в частности, само понятие «юридическая техника», по-прежнему не получили должного освоения. До сих пор отсутствует его однозначная формулировка, и авторы, отечественные и зарубежные, по-разному трактуют его. Более того, применительно к правоохранительной деятельности, и в частности к деятельности органов внутренних дел, зачастую прослеживается подмена понятий «юридическая техника» и «законодательная техника». Ученые указывают на то, что термин «юридическая техника» пока еще неточен, противоречив и применяется, скорее, со сложившейся в российской юриспруденции традицией1. В свете осуществляемой реформы правоохранительной деятельности проблемы юридической техники нуждаются в конкретизации и новом научном осмыслении. Прежде всего необходимо обратиться к историко-этимологическому аспекту проблемы. Юридическая регламентация социальной жизни в государстве осуществляется установлением правовых норм. При этом содержание правовой нормы всегда определенно оформлено. Любому предписанию законодателя, независимо от места и времени издания, статуса издавшего его органа, степени официальности источника опубликования, присущи особая конструкция текста, выделение в нем разделов, глав, статей, частей, абзацев. Эта структура свойственна текстам древних памятников права и современной юридической законодательной практике. Исторический опыт технического оформления текстов законодательных документов, получивший признание и апробацию, ценен не только в научном плане. Юридическую технику, ранее называемую технической юриспруденцией, характеризуют как деятельность репродуктивную: она воспроизводит содержание права, позитивного правопорядка в законодательстве. «Ее конечная цель направлена на изложение смысла и значения волевых содержаний»2. В настоящее время правила подготовки и оформления нормативно-правовых актов фиксируются в разного рода рекомендациях, методических указаниях, которые готовят, как правило, научные центры либо юридические службы соответствующих ведомств. По мере становления представлений о сущности права основания и правила конструирования, оформления правовых актов, законотворческого процесса закрепляются непосредственно на нормативном уровне. Применительно к России один из первых таких опытов был 1 Проблемы юридической техники / под ред. В. М. Баранова. Н. Новгород, 2000. С. 11. 2 Штаммлер Р. Сущность и задачи права и правоведения / пер. с нем. и предисл. В. А. Краснокутского. М., 1908. С. 124. 30 проведен Петром I. Так, в «Генеральном регламенте» форма императорских и сенатских указов определялась в зависимости от основания их принятия. В частности, они подразделялись на устные и письменные, в письменном виде должны были издаваться указы по наиболее важным вопросам общественной жизни. В Указе от 27 апреля 1722 г. «О должности Сената» также регламентировались вопросы оформления деятельности Сената и закреплялось, что «в Сенате никакое дело исполнено быти надлежит словесно, но все письменно»3. Вопросы юридической техники стали предметом исследования среди ученых, в науке обособилась самостоятельная отрасль правового знания – учение о юридической технике4. Появились научные публикации о правилах и способах конструирования и применения правовых норм, давались определения этому институту. Например, уже в 1805 г. в Санкт-Петербурге издан первый том сочинений И. Бентама «Рассуждение о гражданском и уголовном законоположении», в 1816 г. – монография Л. А. Цветаева «Начертание теории законов», в 1819 г. в Москве опубликована работа П. Соколова «Систематическое руководство к познанию российского практического законоведения», а в 1906 г. в Санкт-Петербурге вышла работа Р. Иеринга «Юридическая техника». Юридическая техника понималась учеными как совокупность приемов и средств построения текстов законов и иных нормативных правовых актов, т. е. объектом исследования были прикладные аспекты законотворчества. Вопросы техники применения права вообще не рассматривались либо сводились к анализу формально-логической стороны правоприменительной деятельности. В результате такого подхода в рамках технологии правоприменения разрабатывались вопросы техники построения силлогизмов, в которых большой посылкой была соответствующая норма закона, малой посылкой – фактические обстоятельства конкретного случая, а вытекающее из них с логической необходимостью заключение – ответ на возникший и подлежащий разрешению юридический вопрос5. Позднее в теории права некоторые авторы сводили юридическую технику только к созданию правовых понятий либо понимали под ней толкование права и приспособление его общих принципов к конкретным ситуациям. В настоящее время в юридической науке отсутствует универсальная, интегрирующая концепция юридической техники. 3 Российское законодательство Х–ХХ веков: в 9 т. М., 1986. Т. 4: Законодательство периода становления абсолютизма / отв. ред. А. Г. Маньков. С. 193. 4 Представляется, что этому способствовали также проводимые М. М. Сперанским в начале ХIХ в. подготовительные мероприятия по кодификации действовавшего в то время гражданского и уголовного законодательства. 5 Васьковский Е. В. Руководство к толкованию и применению законов. Одесса, 1913. С. 21–24. 31 В. А. Воропанов РЕАЛИЗАЦИЯ СУДЕБНОЙ ФУНКЦИИ ГОСУДАРСТВА НА ТЕРРИТОРИИ ЗАПАДНОЙ СИБИРИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ЕКАТЕРИНЫ II В 1780–1785 гг. реформа в сфере местного управления последовательно охватила Поволжье, Урал и Сибирь. Указами 1782–1783 гг. в Западной Сибири были учреждены Тобольское и Колыванское наместничества, в Восточной – Иркутское1. Для осуществления функций правосудия законодатель предусмотрел создание в комплексе новых губернских органов специальных присутственных мест, разделивших сословную юрисдикцию: уездных и верхних судов, городовых и губернских магистратов, нижних и верхних расправ. Различие россиян в правоспособности компенсировалось их взаимодействием с равноустойчивых позиций сословного статуса, обеспеченных институтом представительства в судах первой и второй инстанций. Структура губернских сословных судов включала профилирующие департаменты уголовных и гражданских дел под председательством чиновников от короны. Положение третьей инстанции с общей компетенцией заняли палаты уголовного и гражданского суда в составе чиновников, назначенных правительством. Судебные органы являлись частью единой системы местных государственных учреждений, выполняя нотариальные функции, ведя документацию об обязательственных отношениях, взимая за услуги узаконенные сборы, выполняя поручения губернского начальства. Подобно иным периферийным провинциям Российской империи законодатель проанализировал географические, демографические, социальные, культурные, этнические, правовые особенности Сибири. Прежде всего отсутствие системы поместного землевладения означало нецелесообразность создания за Уралом уездных и верхних земских судов, предназначенных для решения дел дворян и разночинцев, а также охватывавшихся юрисдикцией частновладельческих людей. Удельный вес крепостных крестьян в Сибири едва превышал 0,5% населения2. Для чиновников и нетабельных канцелярских служителей в Тобольске, Колывани и Иркутске были образованы нижние и верхние надворные суды, аналогичные учреждениям, включенным в систему столичных судебных органов3. Стремясь неукоснительно соблюсти объявленный закон, 1 Полное собрание законов Российской империи. Собрание первое (далее – 1-е ПСЗ). Т. XXI. № 15327, 15675, 15737. 2 Кабузан В. М., Троицкий С. М. Движение населения Сибири в XVIII в. // Сибирь XVII–XVIII вв. Новосибирск, 1962. С. 153. 3 Рабцевич В. В. Государственные учреждения дореформенной Сибири (Последняя четверть XVIII – первая половина XIX века): справочник. Челябинск, 1998. С. 13, 15. 32 Тобольский генерал-губернатор предоставил определение кандидатов в надворные судьи местным чиновникам4, оставив часть лиц, избранных в 1783 г., в должностях по истечении первого трехлетия работы новых судов5. Штаты государственных учреждений для Сибири предусматривали перспективное создание судов первой инстанции для городских сословий в каждом уезде, однако после 1783 г. в Тобольском наместничестве функционировало лишь 8 магистратов, получивших, таким образом, окружную юрисдикцию6. Выборы городских судейских коллегий исключались в Ишиме, Кургане, Ялуторовске, других уездных центрах, где большую часть населения составляли крестьяне, в малолюдных северных городах7. В процессе хозяйственного освоения Сибири значительный контингент городских сословий постоянно проживал в сельской местности8. В Колыванском наместничестве магистраты удалось открыть в каждом уездном центре – Барнауле, Колывани, Красноярске, Кузнецке и Семипалатинске9. По завершении реформы местного управления в соответствии с жалованной грамотой городам (1785 г.) большая часть сибирских магистратов фактически выполняла функции ратуш, совмещая административно-полицейские и хозяйственно-финансовые обязанности с судебными. Протяженность административно-территориальных единиц в Сибири побудила верховную власть финансировать штат нижних расправ для каждого уезда, верхних расправ – для каждой области. Однако в Нарыме, Сургуте и Туруханске государственные суды не создавались ввиду преобладания коренного населения, кочевого образа жизни и низкого уровня преступности в его среде. Тобольское наместническое правление рекомендовало организовать в «ясачных» уездах показательный разбор наиболее важных исков служилыми людьми, знавшими язык, в собраниях манси и хантов, с приглашением старшин и переводчиков (делопроизводителей)10. В составе нижней расправы под началом судьи, определенного «от короны», находилось 4 заседателя, избранных подсудным населением. В двух от4 Российский государственный архив древних актов (далее – РГАДА). Ф. 24. Оп. 1. Д. 60. Л. 37. 5 Сибирские и Тобольские губернаторы: исторические портреты, документы / под ред. В. В. Коновалова. Тюмень, 2000. С. 118. 6 РГАДА. Ф. 24. Оп. 1. Д. 66. Л. 108. 7 Там же. Д. 60. Л. 180–200; Описание Тобольского наместничества / cост. А. Д. Колесников. Новосибирск, 1982. С. 69–230. 8 Ивонин А. Р. Западносибирский город последней четверти XVIII – 60-х гг. XIX в.: (Опыт историко-демографического исследования). Барнаул, 2000. С. 41; Разгон В. Н. Сибирское купечество в XVIII – первой половине XIX в. Региональный аспект предпринимательства традиционного типа. Барнаул, 1999. С. 652–658. 9 Центр хранения архивного фонда Алтайского края. Ф. 1. Оп. 2. Д. 56. Л. 132(об). 10 РГАДА. Ф. 24. Оп. 1. Д. 60. Л. 209–210. 33 делениях верхней расправы присутствовало 10 сельских заседателей. Выборы судебных представителей предполагали совокупность усилий всего разнородного населения восточных провинций России. В Сибири закономерно сложилась специфически широкая юрисдикция судов третьего «достоинства». Так, законодатель особо оговорил зависимость от расправ в Иркутской губернии сибирских дворян и детей боярских, а также разночинцев, не находившихся в службе11. К посильному участию в работе государственных учреждений приглашались автохтоны Сибири12. Объединенное представительство сельских жителей становилось дополнительным фактором государственного воздействия на межэтнические и межсословные отношения, открытие губернских и уездных присутственных мест праздновалось публично13. Судебные представители полноценно включились в практику государственного управления и правосудия, неся общую и индивидуальную ответственность за точное применение законодательства, соблюдение установленных процессуальных норм, прежде всего решая дела, связанные с казенными интересами или направленные на охрану правопорядка. Предварительные постановления о судьбе лиц, совершивших уголовно наказуемые деяния, пересылались в областные суды14. В целях ускорения судопроизводства нижние расправы в Сибири нередко выступали в качестве первой инстанции по делам не подведомственных им выходцев из податных сословий15. Уголовному преследованию подвергались лица за правонарушения, совершенные в семейном быту, преступления против морали и нравственности16. Обращения обывателей в государственные органы за защитой имущественных прав и личного достоинства становились обычным явлением. Исковые заявления составлялись в типовой форме. Подобно иным гетерогенным провинциям России, в Западной Сибири сословные судьи выполняли особую роль в урегулировании поземельных споров, утверждении иных прав коллективной собственности17. 11 1-е ПСЗ. Т. XXII. № 16165. Там же. Т. XXI. № 15673. 13 Сибирские и Тобольские губернаторы: исторические портреты, документы. С. 116–120; Щеглов И. В. Хронологический перечень важнейших данных из истории Сибири: 1032–1882 гг. Сургут, 1993. С. 192; Ядринцев Н. М. Сибирь как колония. Тюмень, 2000. Т. 1. С. 304. 14 Государственный архив Тюменской области (далее – ГАТО). Ф. И-111. Оп. 1. Д. 12. Л. 53–57, 58–59(об.), 67 и др. 15 Там же. Д. 58. Л. 6, 56(об.), 115(об.). 16 Там же. Ф. И-142. Оп. 1. Д. 49. Л. 49–50, 51–52(об.), 68–74(об.). 17 Там же. Ф. И-10. Оп. 1. Д. 903, 905, 907, 908, 911–949 и др.; Ф. И-30. Оп. 1. Д. 2, 7; Ф. И-142. Оп. 1. Д. 43; Тобольский филиал Государственного архива Тюменской области (далее – ТФ ГАТО). Ф. 364. Оп. 1. Д. 51; и т. д. 12 34 Для дополнительной защиты гражданских прав в условиях несовершенства юридической системы реформа ввела в губернских центрах совестные суды в составе объединенной коллегии из 6 дворянских, городских и сельских заседателей под председательством совестного судьи. Суд был призван решать отдельные категории уголовных дел на основе «естественной справедливости», контролировать законность заключения обвиняемых под стражу, примирять истцов и ответчиков. Таким образом, совестными судами разбирались внутрисемейные конфликты, преступления, не представлявшие общественной опасности или сопровождавшиеся обстоятельствами, требовавшими смягчения карающих норм законодательства. Монарх не наделил решения совестного суда в имущественных спорах законной силой, судей – властью принуждения сторон к согласию на основе официального права 18. Работу компетентных органов правосудия облегчали низшие инстанции – нижние земские суды (уездная полицейская администрация), управы благочиния и словесные суды в городах, сельские и родовые суды. Раскрыв широкую ответственность органов правопорядка19, Екатерина II включила нижние земские суды и управы благочиния в организацию судебной системы для производства следствий по уголовным делам, исполнительных действий по указам и решениям судебных учреждений. В лице членов уездной и городской полиции обыватели, имевшие мелкие материальные иски и жалобы, получили ближайшее «судейское покровительство»20. Полицейские чины самостоятельно разрешали уголовные дела о преступлениях на сумму ущерба менее 20 рублей и совершенных виновными не более трех раз21. Законодатель стремился закрепить функции общинного словесного суда за выборными должностными лицами22. В январе 1782 г. генерал-губернатор Е. П. Кашкин издал на основе монарших инструкций «Наставление на постановление волостных судов» 23, ставшее первым в государстве опытом по созданию унифицированной системы сельского выборного управления. Законодатель следовал государственно-правовой традиции, поименовав как уездные, так и волостные органы административной юстиции судами. Приписные крестьяне Колывано-Воскресенского горного округа (39 092 души муж. пола) находились в ведении 9 земских изб и контор, состоявших из старосты, выборного, двух сборщиков податей и двух18 1-е ПСЗ. Т. XX. № 14392. Ст. 399–401. Там же. Ст. 223–276. 20 Там же. Ст. 233, 245, 254, 266. 21 Там же. Т. XXI. № 15379. Ст. 269. 22 Там же. Т. XX. № 14312. 23 ГАТО. Ф. И-10. Оп. 1. Д. 4146. Л. 3–25. 19 35 трех приказнослужителей, подчиненных с 1783 г. указам нижних земских судов и нижних расправ 24. Единые критерии кадрового отбора распространялись на кандидатов в состав волостной и уездной администрации, сословных судов первой и второй инстанций. Несмотря на обременительный характер службы по выборам, обыватели, связанные устойчивыми групповыми, социальными отношениями, были вынуждены ответственно решать кадровые вопросы25. Общественные приговоры отражали не только требования правительственной администрации к личным качествам мирских ставленников, но и реальное стремление крестьян доверять, насколько возможно, вакансии в сфере управления и суда способным, ответственным и нравственным людям. Мир ходатайствовал о досрочном снятии с должностей лиц, не справлявшихся с обязанностями в управлении волостными делами26. Функции органов крестьянского самоуправления, ставших незаменимой опорой уездных властей, оказались очень широки, их деятельность закономерно подверглась бюрократизации27. Волостные судьи удерживали обывателей от подачи исков в государственные инстанции, стремясь примирить стороны, приглашая к разбирательствам посредников. Члены суда обязались «во всякой час принимать и выслушивать терпеливо жалобы, прошения, уведомления о содеянном в той волости непорядке, неустройстве и закона противности», уполномочивались брать обвиняемых под стражу. «Наставление» инструктировало сельскую администрацию для проведения предварительных следствий. Для выяснения всех обстоятельств рекомендовались формы вопросов к свидетелям («во вред чей или чему учинено», «над кем учинено», «что учинено», «о способе или орудии», «о околичностях» и др.). К участию в розыске привлекались сотники, десятники и «лутчие люди» сельской общины. Сведения по делу, содержание обвинений, приговоры, результаты предварительного следствия по уголовным преступлениям записывались в журнале. Губернское руководство напоминало волостному начальству о запрещении самостоятельно решать уголовные дела28. В уездах повышенной плотности заселения интеграционные процессы усиливались, облегчая губернскому руководству проведение административных реформ. Длительное взаимодействие органов государственной власти с 24 Соболева Т. Н., Разгон В. Н. Очерки истории кабинетского хозяйства на Алтае (вторая половина XVIII – первая половина XIX в.). Барнаул, 1997. С. 24. 25 Миненко Н. А. Русская крестьянская община в Западной Сибири. XVIII–XIX вв. Новосибирск, 1991. С. 57–78. 26 ГАТО. Ф. И-10. Оп. 1. Д. 1983. Л. 14–14(об.). 27 Рабцевич В. В. Управление государственными крестьянами Сибири в последней четверти XVIII – первой половине XIX века // Крестьяне Сибири периода разложения феодализма и развития капитализма. Новосибирск, 1981. С. 12–13. 28 Миненко Н. А. Указ. соч. С. 129–130. 36 татарскими общинами позволило без труда привлечь национальных депутатов к осуществлению публичных функций в земских судах и нижних расправах29. Выборы и деятельность низших должностных лиц подвергалась регламентации30. Так, татары Тюменского уезда с 1766 г. избирали «опекунов», представительствовавших за сообщественников в воеводской канцелярии и городовом магистрате, а также несших законную ответственность за предоставление правосудия в мелких уголовных и гражданских делах31. При разборе имущественных дел опекуны и иные лидеры общин руководствовались обычным правом и нормами шариата, приглашая к суду духовных лиц32. После проведения волостной реформы татары Тюменской округи без труда добились санкции на продолжение самостоятельного функционирования национальных органов низшей юстиции. Новых опекунов привели к присяге на Коране при участии татарского заседателя уездной полиции. Опекуны получили наставления к должности и копии ключевых указов. Земская полиция объявила о законном неподчинении жителей юртов волостным судам33. Опекуны, не справлявшиеся с обязанностями и лишенные доверия сообщественников, утрачивали властные полномочия34. В татарских юртах Тобольского наместничества традиционно селились торговые гости из Средней Азии – каракалпаки, таджики, узбеки, уйгуры. Правительство поощряло экономические связи Сибири с сопредельными странами, проживание и принятие подданства купеческими35. Именной указ от 9 декабря 1787 г. подтвердил право диаспоры (2704 человека36), не подчинявшейся городским судам, решать внутренние дела на основе обычаев в словесных судах и позволил образовать по усмотрению общества ратушу37. Кочевые и бродячие аборигены Сибири не восприняли либеральных идей самодержавия, сохраняя социально-правовую автономию. Компетенцию туземных судов подтвердили именные указы 1780-х гг., оставив за истцами возможность пересмотра дел в государственных инстанциях38. Коронная адми29 ГАТО. Ф. И-142. Оп. 1. Д. 4. Л. 1; Д. 12. Л. 11(об.), 27(об.); Д. 17. Л. 2(об.). Бакаева Г. Т. Мирской сход у тоболо-иртышских татар в ХVIII – начале XX в. // Актуальные вопросы истории Сибири. Барнаул, 2000. С. 267–269. 31 ГАТО. Ф. И-10. Оп. 1. Д. 803. Л. 1–2. 32 Валеев Ф. Т. Сибирские татары. Культура и быт. Казань, 1993. С. 60–61. 33 ГАТО. Ф. И-10. Оп. 1. Д. 804. Л. 10, 15–16, 25(об.). 34 Там же. Л. 34–40. 35 1-е ПСЗ. Т. XXIII. № 16814; Государственный архив Омской области. Ф. 6. Оп. 1. Д. 3. Л. 18, 63–70, 76–82; ТФ ГАТО. Ф. 341. Оп. 1. Д. 15. Л. 1–5; Д. 177. Л. 1–25. 36 РГАДА. Ф. 24. Оп. 1. Д. 60/2. Л. 21(об.). 37 1-е ПСЗ. Т. XXII. № 16953. 38 РГАДА. Ф. 24. Оп. 1. Д. 62/1. Л. 91(об.)–92; 1-е ПСЗ. Т. XXI. № 15675, 15680; Обозрение главных оснований местного управления Сибири. СПб., 1841. С. 27. 30 37 нистрация не вмешивалась в выборы органов племенного самоуправления, признавая статус князцов, старшин, сотников, зависевших от воли и мнений коллективов, а среди волостных лидеров встречались наследственные правители, обладавшие личными преимуществами39. Посредством судебной деятельности коменданты Кузнецка и Бийска принимали добровольные прошения и жалобы жителей калмыцких родовых объединений (дючин), разбиравшиеся на основе обычного права, усиливалось политическое и культурное влияние России в южно-алтайском секторе имперской границы40. Таким образом, в первой половине 1780-х гг. верховная власть творчески решала проблему введения в Сибири общеимперских институтов судебной системы, осуществив организацию системы правосудия с учетом объективной демографической статистики, площади административно-территориальных образований, сословных, этнокультурных и религиозных особенностей населения в крае. Включение в бюрократический аппарат сословных депутатов сделало органы государственной власти более доступными для подданных, способствовало успешной реализации судебной функции новыми специализированными учреждениями. Развитие общественного управления позитивно сказывалось на эволюции местного социума, укреплении отечественной государственности в восточных провинциях. Судебные представители непосредственно участвовали в охране государственных интересов, общественного порядка, усиливая легитимность уголовно-правовой политики абсолютной монархии. Расправы, ставшие основным типом судов в Сибири, продуктивнее воеводских канцелярий реагировали на исковые прошения и жалобы населения, регулируя имущественные отношения, стимулируя товарно-денежный оборот, поощряя обывателей к обращению в государственные инстанции. Верховная власть не вмешивалась во внутреннюю среду коренного населения Сибири, ведшего кочевой и бродячий образ жизни, сдерживая судебноюрисдикционную активность государственных органов. Последовательная интеграция являлась приоритетным принципом судебно-правовой политики абсолютной монархии в периферийных провинциях. Д. Ю. Гончаров ВЗГЛЯД НА ПОНЯТИЕ УГОЛОВНОЙ ПОЛИТИКИ Политика государства, направленная на борьбу с преступностью, – уголовная политика – реализуется в изменениях, вносимых в уголовное право – материальное, процессуальное, исполнительное, а также в организации про39 Конев А. Ю. Коренные народы северо-западной Сибири в административной системе Российской империи (XVIII–XX вв.). М., 1995. С. 53–73. 40 1-е ПСЗ. Т. XXV. № 19196. 38 филактических мероприятий по предупреждению преступности и ресоциализации преступников. Не случайно поэтому нормативная база уголовно-политических исследований включает действующее уголовное, уголовно-процессуальное, уголовно-исполнительное законодательство1. Уголовную политику предопределяют существующие условия борьбы с преступностью. Она выражается в создании и осуществлении системы государственно-политических указаний, норм материального, процессуального и исполнительного уголовного законодательства, норм ряда иных нормативных предписаний. По отношению к материальным, процессуальным и исполнительным уголовно-правовым отраслям права уголовная политика играет координирующую роль. Применение норм названных отраслей – одна из форм реализации уголовной политики. Два основных подхода, связанных с широким и узким пониманием уголовной политики, сводятся к следующему. Первый подход был сформулирован А. А. Герцензоном, считавшим, что изучаемым понятием охватывается все, что направлено на борьбу с преступностью. Он включал в сферу уголовной политики специальные меры (уголовно-правовые, уголовно-процессуальные, криминологические, исправительнотрудовые и криминалистические), а также меры экономические, идеологические, медицинские и т. д.2 Эту же позицию занимали И. М. Гальперин, В. И. Курляндский3. М. И. Ковалев и Ю. А. Воронин полагали, что содержание уголовной политики есть «…направление партийной и государственной деятельности по осуществлению социально-политических, экономических мероприятий и выработке оптимальных уголовно-правовых средств, в целях ликвидации преступности в нашей стране»4. Это положение подтверждает политический характер и отражение политических целей в борьбе с преступностью в советском государстве. Авторы, широко понимающие уголовную политику, подчеркивают неоднородность ее нормативной основы. Они предлагают воздействие на преступность рассматривать как комплексное, включающее нормативные меры различных отраслей права, а также меры, не являющиеся правовыми, но эффективно влияющие на состояние общественной безопасности и правопорядка в этой сфере. 1 Лесников Г. Ю. Уголовная политика современной России (методологические, правовые и организационные аспекты): дис. … д-ра юрид. наук. М., 2005. С. 10. 2 Герцензон А. А. Уголовное право и социология. М., 1970. С. 175, 179. 3 Гальперин И. М., Курляндский В. И. Предмет уголовной политики и основные направления ее изучения // Основные проблемы борьбы с преступностью. М., 1975. С. 12. 4 Ковалев М. И., Воронин Ю. А. Криминология и уголовная политика. Свердловск, 1980. С. 8. 39 Представители второго подхода (С. В. Бородин, А. Э. Жалинский, Н. И. Загородников, И. А. Исмаилов, Н. А. Стручков) считают, что только специальные меры воздействия на преступность, которые основываются на уголовном, уголовно-процессуальном и исправительно-трудовом законодательстве, с привлечением данных науки, включая криминологию и криминалистику, составляют это понятие5. Н. И. Загородниковым и Н. А. Стручковым предложено следующее определение уголовной политики: «Уголовная политика представляет собой такое направление советской политики, в рамках которого формируются исходные требования борьбы с преступностью посредством разработки и осуществления широкого круга предупредительных мер, создания и применения правовых норм материального, процессуального и исполнительного уголовного права, устанавливающих криминализацию и пенализацию, а когда нужно – декриминализацию деяний, а также посредством определения круга допустимых в борьбе с преступностью мер государственного принуждения»6. Следует отметить, что основной акцент в этом определении сделан на исходных требованиях, т. е. принципах борьбы с преступностью, что представляется весьма важным. В позиции других исследователей проблем уголовной политики прослеживается аналогичный подход. Содержание уголовной политики не исчерпывается только применением уголовного законодательства, хотя именно оно служит материально-правовым основанием для уголовно-процессуальной политики. Именно уголовное законодательство, закрепляя определенные виды мер уголовно-правового характера, основания, принципы и порядок их применения, задает основные параметры содержания иных правовых отраслей криминального цикла, направленных на борьбу с преступностью и обеспечение общественной безопасности. Рассуждая об уголовной политике, необходимо отметить главное – ее ведущую роль по отношению к материальным и процессуальным отраслям права криминального цикла, применение норм которых является одной из форм реализации уголовной политики. Подводя итог изложенному, считаем, что уголовная политика – это складывающаяся на основе соответствующей научной доктрины стратегия госу5 Стручков Н. А. Исправительно-трудовая политика и ее роль в борьбе с преступностью. Саратов, 1970. С. 4–5; Загородников Н. И. Советская уголовная политика. М., 1979. С. 8–10; Жалинский А. Э. Содержание уголовной политики // Уголовная политика в борьбе с преступностью. Свердловск, 1986. С. 12–18; Бородин С. В. Борьба с преступностью: теоретическая модель комплексной программы. М., 1990. С. 4; Исмаилов И. А. Преступность и уголовная политика (актуальные проблемы организации борьбы с преступностью). Баку, 1990. С. 101. 6 Загородников Н. И., Стручков Н. А. Направления изучения советского уголовного права // Сов. гос-во и право. 1981. № 7. С. 4. 40 дарственных органов по созданию и применению согласованных между собой норм уголовного, уголовно-процессуального и уголовно-исполнительного законов (законодательства криминального цикла), устанавливающих криминализацию и декриминализацию деяний, порядок досудебного и судебного производства по делам о совершенных преступлениях, порядок и условия исполнения и отбывания наказаний. Т. Е. Грязнова ТЕОРИЯ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ГОСУДАРСТВА М. М. КОВАЛЕВСКОГО М. М. Ковалевский – известный юрист, государствовед, публицист конца XIX – начала XX вв., работы которого в немалой степени способствовали становлению теории конституционализма в России. Научное наследие этого мыслителя оказалось недостаточно востребованным современным историкоправовым сообществом. Отталкиваясь как от объективной данности от общежительной природы индивидов (у самых диких племен уже имеет место подобие стадных соединений, в среде которых происходит постепенное образование первоначально матриархальных, затем патриархальных групп, чье развитие приводит к образованию рода), М. М. Ковалевский рассматривает процесс поступательного движения человеческих сообществ сквозь призму соотношения эгоизма, направленного исключительно на достижение людьми собственного благополучия, и идеи общего блага, проистекающей из осознания необходимости их совместного существования. С этой точки зрения, пишет автор: «...вся… вековая эволюция представляется нам… постепенным расширением той замиренной среды, в которой начало соперничества сменяется проявлением солидарности»1. На основе анализа процесса расширения «замиренной среды» (нарастания тенденций солидарности в разного рода общественных объединениях и группах – семье, роде, племени, нации, религиозных сообществах, кастах, сословиях, классах) М. М. Ковалевский выделяет три стадии развития солидарности – родовую, племенную и народную, в соответствии с которыми история человечества представляет процесс восхождения от кровного единства через патриотизм к высшей фазе развития – космополитизму. Факторами, влияющими на развитие общественной солидарности, являются: эволюция хозяйственных форм; накопление человеческих знаний; изменение коллективной психологии; материальный и духовный рост наций. 1 Ковалевский М. М. Общее конституционное право: лекции, читанные в СанктПетербургском университете и Политехникуме. 1907–1908. СПб., 1908. Ч. II. С. 104. 41 Понятие коллективной психологии, не так давно вошедшее в научный оборот благодаря научным изысканиям Г. Тарда, М. Лацаруса и Г. Штейнталя, М. М. Ковалевский рассматривает в качестве отправной точки, дающей ключ к пониманию обусловленного всем ходом истории духовного состояния народов, а следовательно, и специфики национальных государственно-правовых институтов: «…в основании всякой социальной эволюции мы находим изменение коллективной психологии»2. Важнейшей вехой на пути, возникшей в связи с изменением коллективной психологии в ходе социальной эволюции, М. М. Ковалевский считает образование государства. Рассматривая государство в качестве преемника кровных общественных союзов, основной причиной его самостоятельного бытия, М. М. Ковалевский называет осознание необходимости данного института и своей зависимости от него со стороны подвластных: «…основой всякого государственного общежития является психологический мотив – готовность подчинения…»3. Обосновывая значимость психологического фактора для объяснения феномена возникновения политической власти, М. М. Ковалевский ссылается на имеющиеся в этой области идеи французских мыслителей XVI в. Э. де ЛаБоесси и М. де Монтеня, оставляя без внимания научные разработки своих соотечественников, в частности С. Е. Десницкого и Н. М. Коркунова. Не менее важным фактором, влияющим на развитие общества и происхождение государства, М. М. Ковалевский считает эволюцию хозяйственных форм. Экономический прогресс рисуется М. М. Ковалевскому как постепенный переход от хозяйства самодовлеющего к хозяйству меновому. Покоящемуся на натуральном хозяйстве родовому и племенному быту отвечает патриархальный политический строй с большим или меньшим участием в делах управления всех свободных людей. Образцами подобных политических порядков служат, по Ковалевскому, Афины в эпоху владычества эвпатридов, первые века Римской Республики, Королевство первых Капетингов и т. д. Формирование государства в собственном смысле слова М. М. Ковалевский связывает со становлением менового хозяйства. Политически организованное племя может служить источником формирования города-государства (древнегреческий полис, латинская “civitas”, итальянская коммуна-республика, вечевой русский город) и государства-земли, объединяющего ряд городов и сел (например, Голландия, Швейцария). Определяя государство как общежительный союз свободных людей, занимающих определенную территорию и подчиненных общепризнанной политической власти, автор подчеркивает, 2 3 42 Ковалевский М. М. Теория заимствования Тарда. М., 1903. С. 15. Ковалевский М. М. Прогресс // Вестник Европы. 1912. № 2. С. 238. что оно «…сперва сливалось с понятием народа, а затем с понятием определенной земли, наконец, вышло за эти пределы, становясь составною частью политического тела, построенного на действительном договоре»4. Эволюция форм государственного устройства – государство-муниципия, государствонация, государство-федерация – обусловлена факторами роста населения, необходимостью военного или экономического союза и завоевания. В. В. Джура СУДЕБНОЕ ПРАВОТВОРЧЕСТВО В РОССИЙСКОЙ ПРАВОВОЙ СИСТЕМЕ С реформированием политического и экономического строя, проведением судебной реформы особое значение в российской юридической науке придается вопросам о месте и роли судебного правотворчества, которое формируется в отечественной практике. В современной научной литературе наиболее острые дискуссии вызывает проблема допустимости наделения высших судебных органов правотворческими полномочиями и юридической природы актов судебного правотворчества. Здесь можно наблюдать разносторонность позиций начиная от полного отрицания роли судебного прецедента до признания существования в полной мере принципа stare decisis. Большинство отечественных ученых признают, что высшие судебные инстанции не стоят в стороне от нормотворческого процесса и активно используют свои возможности в данном вопросе в пределах своей компетенции, поскольку «…одним из существенных недостатков в правовом регулировании является неопределенность, неясность, неконкретность включаемых в законы и иные нормативные акты норм»1. Фактическое судебное правотворчество признают за решениями Конституционного Суда РФ, постановлениями пленумов Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ. Постановления высших судов по вопросам судебной практики дают некую ориентировку, без которой невозможно добиться единства судебной практики. Если смысл законов не будет пониматься единообразно, то не будет обеспечено равенство граждан ни перед законом, ни перед судом. Но сегодня звучат предложения придать постановлениям высших судов обязательную для нижестоящих судов силу при разрешении аналогичных дел, т. е. придать этим решениям прецедентный характер. Говорится и о признании правотворчес4 Ковалевский М. М. Общее учение о государстве: лекции профессора М. М. Ковалевского, читанные в 1908/9 учебном году. СПб., 1909. С. 25. 1 Гаджиев Г. А. Рыночная экономика в решениях Конституционного Суда РФ // Рос. юстиция. 2001. № 10. С. 21. 43 кой роли судебной практики в том смысле, как это понимается в континентальной правовой системе, где право любых судов – создавать правовые нормы (конкретизирующие нормы), которые при многократном и единообразном применении становятся своеобразным правовым обычаем. Ведущую роль при этом выполняют высшие судебные инстанции страны, и здесь надо понимать различия в формировании нормы права. Если в англо-американской правовой системе норма права формируется «сверх закона – extra leqem» или «вопреки закону – contra leqem», то в континентальной правовой системе правотворчество высших судов носит дополнительный к законам характер и применяется в основном там, где закон недостаточно ясен, конкретен. Негативное отношение к судебному правотворчеству заключается в противоречии принципа разделения властей, законности и правовой природе судебной деятельности и ее правовых актов. Основные аргументы против правотворчества судов следующие: 1) судейское правотворчество, как отмечается в литературе, противоречит конституционному принципу разделения государственной власти, вступает в конфликт с правотворческой ветвью власти – парламентом РФ2; 2) в сферу официально закрепленной компетенции суда входит исключительно правоприменение: «…она не является… правотворческой, ибо… не подчинена принципам правотворчества, не основывается на осознании и учете возникающих в сфере общественных отношений потребностей правового опосредования, не вписывается в схему видов правотворчества и не может завершаться ни готовым законопроектом, ни тем более законом»3; 3) придание обязательной силы прецеденту нарушает принцип законности вообще и подзаконности судебной деятельности в частности. Правотворческая деятельность суда с неизбежностью умаляет значение закона4; 4) действующее законодательство не содержит норм, позволяющих судам учитывать акты судебного правотворчества; 5) в нормативных толкованиях пленумов высших судебных органов отсутствуют нормы права во всей совокупности логической структуры, а содержатся лишь элементы диспозиций, гипотез, санкций. Противники судебного правотворчества подчеркивают, что судебная практика не может и не должна создавать новых норм права, она должна укреплять действующие законы5. Кроме того, «…у законодателя шире социальный кругозор и, соответственно, есть возможность учета в процессе 2 Гражданское право: учебник / под ред. А. П. Сергеева, Ю. К. Толстого. 3-е изд. М., 1998. Ч. 1. С. 37–39. 3 Бойков А. Д. Опасность негативного правотворчества // Уголовное право. 2000. № 4. С. 78–79. 4 Зивс С. Л. Источники права. М., 1981. С. 177–192. 5 Теория права и государства: учебник / под ред. Г. Н. Манова. М., 1995. С. 266; Нерсесянц В. С. О правоприменительной практике судебных органов // Судебная практика как источник права. М., 1997. С. 34. 44 принятия решений значительно большего числа факторов. Что же касается судей, то они имеют дело лишь с конкретной, пусть даже типичной ситуацией»6. В пользу судебного правотворчества выдвигаются следующее критерии. Ученые стали рассматривать право, выходя за рамки теории нормативизма, включать элементы свободы и справедливости. Подобная точка зрения обосновывается ссылками на положения Конституции РФ о приоритете и непосредственном действии прав и свобод граждан (ст. 18), о гарантированности гражданам судебной защиты их прав и свобод (ст. 46). Источник судебного правотворчества видится в первую очередь в возможности применения судами непосредственно норм законов, Конституции РФ, международных договоров и общепризнанных принципов международного права. Наличие судебного правотворчества в российской системе права никак не умаляет роли и места Конституции РФ и иных федеральных конституционных и обычных законов в иерархической системе нормативно-правовых актов, потому как акт судебного правотворчества является вторичным или производным источником по отношению к закону. Он подчинен закону, конкретизирует букву закона, наполняя ее реальным содержанием, и в конечном счете является необходимым условием реализации воли самого законодателя. Закон (формально) перестал быть единственным выражением права, а судебную практику можно обоснованно отнести к нетрадиционным источникам российского права, признать правотворческую роль российских высших судов, так как обязательность постановлений высших судов обеспечивает большую стабильность и единообразие в применении права судами. В практике нижестоящих судов на решения высших судебных инстанций де-факто обращают внимание суды низших инстанций, и это делает практику предсказуемой. В настоящее время право на создание правовых норм вытекает из самостоятельности судебной власти. Государственные органы в своей деятельности используют одно и то же средство управления – создание обязательных для исполнения правил поведения. Судебная власть формирует правила, дающие возможность разрешения спорных ситуаций в рамках действующих законов. По мнению сторонников судебного правотворчества, от судебного правотворчества теория разделения властей никоим образом не пострадает. В недавнем прошлом отказ в наделении судов правотворческой функцией был вызван отчасти политическими мотивами, необходимостью обеспечения тотального господства властного центра. В новых условиях признание за отдельными судебными актами роли источников права способно обеспечить большую гибкость и объективность реально действующих правовых норм. 6 Теория права и государства. С. 266. 45 О. А. Дизер МЕЖДУНАРОДНЫЕ И ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ СТАНДАРТЫ ОБЕСПЕЧЕНИЯ ПРАВ И СВОБОД ГРАЖДАН ПО ОХРАНЕ ОБЩЕСТВЕННОЙ НРАВСТВЕННОСТИ Российская Федерация – демократическое правовое государство, в котором человек, его права и свободы являются высшими ценностями. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства. Цель государственной политики заключается в обеспечении реализации и охраны гарантированных Конституцией прав и свобод человека и гражданина. Права человека стали объектом международного регулирования. В Уставе ООН говорится о решимости государств-членов этой универсальной организации «…утвердить веру в основные права человека, в достоинство и ценность человеческой личности, в равноправие мужчин и женщин», и одной из главных целей ООН провозглашается международное сотрудничество в «…поощрении и развитии уважения к правам человека и основным свободам для всех, без различия расы, пола, языка и религии»1. В обеспечение законности прав и свобод человека и гражданина: личных (гражданских), политических, экономических, социальных и культурных прав – значительный вклад вносят правоохранительные органы, в том числе милиция. Формирование международных стандартов деятельности правоохранительных органов представляет сложный, объективный процесс, вобравший в себя общечеловеческий опыт образования норм международного права. Если кратко охарактеризовать процесс создания нормативной базы в сфере международного права, то можно сделать заключение, что в основном он происходит в направлении защиты прав человека и гражданина. В числе наиболее важных, с точки зрения правового регулирования деятельности милиции, международных договоров Российской Федерации следует назвать Международный пакт о гражданских и политических правах, принятый резолюцией 2200А (XXI) Генеральной Ассамблеи ООН от 16 декабря 1966 г. Одним из фундаментальных соглашений в области регионального межгосударственного сотрудничества является Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод, принятая Советом Европы в 1950 г. и вступившая в силу в 1953 г. после ратификации десятью государствами-членами Совета Европы. Данный международный договор относится к числу наиболее эффективных механизмов защиты прав человека, поскольку обеспечивается правосудием не только на уровне стран-участниц Конвенции, но и на уровне самого Совета Европы – посредством специально учрежденного для рассмотрения дел о 1 46 Международное право в документах. М., 2002. С. 12. нарушении государством прав, гарантированных Конвенцией, Европейского Суда по правам человека. Став членом Совета Европы в 1996 г., Российская Федерация присоединилась к Конвенции, в очередной раз продемонстрировав миру свое стремление обеспечить права и свободы человека и гражданина в нашей стране на уровне международных стандартов. Федеральным законом от 30 марта 1998 г. № 54-ФЗ Конвенция была ратифицирована Россией и 5 мая 1998 г. вступила в силу. С этого момента ее правила в обязательном порядке должны учитываться российскими судами2. Представляется, что реальное существование прав и свобод человека определяется не только их признанием государством, включая ратификацию соответствующих международно-правовых договоров, но и наличием эффективного государственного механизма их реализации и защиты. Именно с этой целью создана и действует система правоохранительных органов, важным звеном которой являются органы внутренних дел, призванные защищать жизнь, здоровье, права и свободы граждан, собственность, интересы общества и государства от преступных и иных противоправных посягательств. Конституция Российской Федерации как Основной Закон государства устанавливает важнейшие «правила поведения» в том числе и правоохранительных органов при осуществлении общего надзора. Среди них важнейшим является признание человека, его прав и свобод высшей ценностью, и именно реализация этого правила представляет суть (смысл) осуществления общей полицейско-надзорной деятельности. Исходя из понимания общей полицейско-надзорной деятельности как систематического наблюдения за точным исполнением гражданами, должностными лицами органов государственной власти, юридическими лицами общеобязательных правил, регулирующих общественный порядок и безопасность в целях предупреждения и пресечения их нарушений, выявления правонарушителей и привлечения их к ответственности или принятия к ним мер общественного воздействия. При этом общий полицейский надзор осуществляется системой правоохранительных (полицейских) органов. Следует отметить, что отсутствие в законодательстве единых позиций в плане подхода к осуществлению общего надзора, а также пределов и границ этой деятельности полицейскими органами является несомненным пробелом действующего законодательства. Устранение указанного пробела, между тем, будет служить своего рода особой гарантией законности и обеспечения прав физических и 2 О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации: постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 10 октября 2003 г. № 5 // Рос. газета. 2003. 2 дек. 47 юридических лиц в ходе осуществления общей полицейско-надзорной деятельности, поскольку в ходе ее осуществления, с одной стороны, возможно вторжение в сферу конституционных прав и свобод, а с другой – нанесение ущерба интересам общества и государства. С учетом существенных отличий полицейского надзора в области общественной нравственности от общего административного надзора (здесь мы имеем в виду, возможно, одно из главных отличий – применение в рамках общей полицейско-надзорной деятельности мер непосредственного принуждения) закономерно возникает вопрос о законодательно очерченных границах вмешательства в права и свободы и гарантиях законности при ограничении прав и свобод физических лиц. Одним из параметров, характеризующих полицейско-надзорную деятельность в области охраны общественной нравственности, является наличие средств, необходимых для осуществления данного вида надзора. Можно сказать, что в рамках осуществления полицейского надзора в рассматриваемой сфере субъектами, его осуществляющими (правоохранительными органами), реализуется арсенал (комплекс) подобных средств. К числу средств общей полицейско-надзорной деятельности можно отнести следующие: – досмотр; – административное задержание; – принудительные меры медицинского характера; – регистрацию (постановка на учет); – задержание транспортного средства; – осмотр помещений (в том числе жилых), земельных участков; – помещение в специальные учреждения; – изъятие предметов и веществ; – арест товаров, транспортных средств и иных вещей. Касаясь гарантий обеспечения законности и прав граждан в ходе реализации средств надзора в области общественной нравственности, следует отметить, что это достаточно актуальный вопрос, поскольку охрана общественной нравственности становится одним из приоритетных направлений в деятельности органов государственной власти, в том числе правоохранительных органов. Среди средств, используемых в рамках осуществления данного вида полицейско-надзорной деятельности, весьма значительна роль средств, связанных с принуждением. Они применяются различными правоохранительными органами, и прежде всего милицией. Средства полицейского надзора в области общественной нравственности, связанные с принуждением, непосредственно вторгаются в права и свободы граждан. Они остро затрагивают честь и достоинство граждан, что требует четкого правового регулирования оснований и порядка их использования в целях усиления гарантий законности при их применении. 48 К числу основных направлений совершенствования контроля, осуществляемого органами судебной власти, относится законодательное закрепление возможности обжалования мер обеспечения производства по делу об административных правонарушениях, применяемых, как правило, в рамках данного вида полицейско-надзорной деятельности. Законодательно закрепленный механизм обжалования указанных мер, несомненно, будет способствовать усилению гарантий обеспечения прав физических и юридических лиц. Усилению охраны прав и свобод граждан будут способствовать также меры, связанные с их гарантиями при применении средств полицейского надзора в области охраны общественной нравственности. В связи с этим необходимо в законах, регулирующих полномочия правоохранительных органов, в том числе милиции, в части применения средств полицейского надзора детально регулировать процессуальные вопросы осуществления рассматриваемых мер, а также порядок применения указанных мер. И. В. Евсеев ПЕНИТЕНЦИАРНАЯ ПОЛИТИКА В СОВЕТСКОЙ РОССИИ Государство, пережившее Первую мировую войну, Февральскую революцию, Октябрьский переворот и вступившее в гражданскую войну, не располагало необходимыми материальными и людскими ресурсами, а также теоретической базой для решения проблем пенитенциарной системы должным образом. По мнению исследователя А. С. Кузьминой, практически до мая 1918 г. представители советской власти на местах мало продвинулись по пути реорганизации тюремного дела. Губернские тюремные коллегии и отделы решали лишь незначительные организационные вопросы, почти не внося серьезных изменений в работу исправительных учреждений1 из-за отсутствия правовых норм, регламентирующих их повседневную работу. Лидеры нового режима провозглашали принципы исправления граждан, помещенных в исправительно-трудовые лагеря за уголовные преступления, через труд. Но была и другая категория граждан – «классовые враги», для которых предполагалось создать концентрационные лагеря. Эти принципы определили два основных направления развития уголовно-исполнительного права. Если первое направление трансформировалось в исполнительно-трудовую отрасль права, то второе так и не оформилось. Оно осталось на стадии декретов и ведомственных инструкций и приказов. Эти направления проявились уже в 1917 г., когда обосновывалась необходимость диктатуры пролетариата для подавления классовых врагов. 1 Кузьмина А. С. Становление ИТУ в Сибири (1917–1924 гг.). Омск, 1980. С. 14. 49 В. И. Ленин указывал на необходимость применения насилия по отношению к самим трудящимся, совершающим преступления и нарушающим революционный правопорядок. Он указывал, что без революционного насилия, направленного на прямых врагов рабочих и крестьян, невозможно сломить сопротивление этих эксплуататоров, с одной стороны, а с другой – революционное насилие не может не проявляться и по отношению к «шатким, невыдержанным элементам самой трудящейся массы»2. Таким образом, по В. И. Ленину, революционное насилие есть обязательный признак, основная черта диктатуры пролетариата. Теоретические постулаты вождя легли в основу пенитенциарной политики. В письме к разработчикам уголовного кодекса В. И. Ленин писал: «...суд должен не устранить террор, а открыто выставить принципиальное и политически правдивое (а не только юридически узкое) положение…»3. Политика советской власти была направлена на укрепление самой власти, у которой не было средств для этого укрепления, и в силу данного обстоятельства эта власть желала использовать людской потенциал пенитенциарной системы в своих интересах. Представителям власти как в центре, так и в регионах нужна была дешевая рабочая сила, с минимальными затратами на себя, и такой силой могли стать заключенные пенитенциарной системы, которых уже стали использовать на местах, не дожидаясь указаний центра и правовых норм. В апреле 1919 г. было принято Постановление Президиума ВЦИК о лагерях принудительных работ, в котором было объявлено о немедленном привлечении заключенных к работам. 12 мая 1919 г. была принята Инструкция Президиума ВЦИК о лагерях принудительных работ, разъяснявшая в мельчайших подробностях устройство лагерей, процедуры их организации, обязанности и права заключенных. Лагеря быстро наполнялись гражданами по приговорам революционных трибуналов или по приговорам обычных народных судов4. Инициатива создания таких лагерей исходила от губернских ЧК и комиссариатов юстиции. Примером тому может служить Съезд комиссаров юстиции Сибири, Урала и Туркестана, проходивший с 21 по 27 мая 1918 г. в Омске. В Резолюции Съезда о создании в уральских губерниях, уездах и больших городах комиссариатов юстиции устанавливалось, что на них, наряду с исполнением множества задач, возлагалась обязанность по управлению местами заключения5. Указан2 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 40. С. 117. Цит. по: Герцензон А. А., Меньшагин В. Д. Государственные преступления. М., 1938. С. 26. 4 Декреты советской власти. М., 1971. Т. 5: 1 апреля – 31 июля 1919 г. С. 174–181. 5 Объединенный государственный архив Челябинской области. Ф. 596. Оп. 1. Д. 222. Л. 16. 3 50 ные лагеря появились на Урале к концу гражданской войны. Так, в Екатеринбургской губернии было организовано 3 лагеря (лагерь № 1, лагерь № 2 в Нижнем Тагиле и лагерь № 3 в Верхотурье), в Челябинске в мае 1920 г. был создан лагерь принудительных работ (11 января 1921 г. он получил статус Челябинского губернского лагеря принудительных работ). В это же время были организованы лагеря в Миассе, Кургане, Троицке, Верхнеуральске6. Именно с этого момента в Челябинской губернии стала развиваться своя лагерная система. Тюремная система к тому времени уже функционировала и была подчинена ВЧК, а возникшая система лагерей во многом на тот момент была независимой от органов ВЧК. В представленных архивных документах на это прямо указывается (схема)7. Схема Организация подотдела принудительных работ г. Челябинска Заведующий подотделом принудработ Челябинского губисполкома Отдельная трудовая рота Колония для малолетних Челябинский центральный лагерь Курганское отделение Верхнеуральское отделение Миасское отделение Троицкое отделение В пяти уездных городах от царского режима остались тюрьмы, которые были переданы в ведение местных ЧК, а лагеря принудработ, согласно архивным документам, были организованы и подчинены губернскому исполнительному комитету. На уровне губерний для лагерей была разработана система зависимости и подчиненности в деле использования заключенных на работах. В докладе управления губисполкома говорилось о необходимости создания центрального губернского лагеря на 1000 человек. Этот лагерь должен был стать центром аккумуляции осужденных для выполнения объемных работ, влияющих на развитие губернии. Наполняемость лагеря должна была обеспечиваться уездными лагерями. Из уездных лагерей в центральный лагерь должны были отправляться заключенные с большими сроками заключения8. Этот центральный лагерь, по мнению властей, должен был подчиняться НКВД. 6 Там же. Ф. р-138. Оп. 1. Д. 27. Л. 203–203. Там же. Д. 110. Л. 345. 8 Там же. Л. 344. 7 51 После реорганизации 1922 г. пенитенциарные учреждения в РСФСР в зависимости от режима отбывания наказания и состава заключенных подразделялись на 14 видов. Из 330 учреждений только 90 составили разряд лагерей с использованием труда заключенных, т. е. один лагерь к трем учреждениям тюремного типа по России. На территории современной Челябинской области эта пропорция была примерно равной: тюрем было 6, а лагерей и колоний, включая колонии для несовершеннолетних, – 7. По количеству спецконтингента эта пропорция была следующей: один осужденный в тюрьме к двум – в лагере. В целом в 1917–1924 гг. шел процесс постепенной трансформации пенитенциарной политики в политику исправительно-трудовую, основная идея которой заключалась в перевоспитании осужденного путем использования общественно полезного труда как ведущего средства исправления. Но это было, скорее, прикрытием той политики, которую стали проводить в жизнь руководители советского государства. Именно эта идея и легла в основу нового наименования новой отрасли права – исправительно-трудового права. Постановлением Народного комиссара юстиции от 24 января 1918 г. «О тюремных рабочих командах» принудительный труд в тюрьмах возводился в ранг государственной политики и норм права9. Как указывалось выше, в этот же период была внедрена более жесткая форма наказания в виде концентрационных лагерей, цель которых заключалась в содержании лиц, виновных в контрреволюционной деятельности и гражданской войне10. Через некоторое время из-за отсутствия военнопленных эти лагеря стали использоваться для противников режима в целом. В обзоре, написанном по поводу приезда делегации английских лейбористов весной 1920 г., говорилось, что Народный комиссариат внутренних дел представляет рабочие отряды, составленные из лиц, заключенных в концентрационные лагеря (преимущественно члены прежних господствующих классов) для исполнения разного рода трудных и неприятных работ. Несмотря на попытки новой власти создать систему регламентации уголовно-правового воздействия на правонарушителей, нормативно-правовую базу этого периода следует признать в значительной степени фрагментарной, что приводило к широкому развитию не только ведомственного, но и регионального нормотворчества. Другой особенностью данного периода является отмеченное выше параллельное функционирование нескольких систем мест лишения свободы различной ведомственной принадлежности: концентрационные (особого назначения) лагеря находились в подчинении ВЧК; лагеря принудительных работ – НКВД; общие места заключения – НКЮ. 9 Маковская Л. П. Организационное руководство уездами Урала в 1917–1922 гг. Пермь, 1973. Вып. 4. С. 165. 10 Собрание узаконений. М., 1919. № 12. С. 124. 52 Еще одной важной чертой рассматриваемого периода формирования пенитенциарной системы нашего государства было возникновение системы самоокупаемости мест лишения свободы. На наш взгляд, именно она во многом обусловила преобладание концепции исправления трудом человека, отбывающего наказание, послужила основой создания системы ГУЛАГа, а в дальнейшем современной системы исправительных учреждений. Т. П. Евсеенко ПРЕОДОЛЕНИЕ ПОЛИСНОЙ ЗАМКНУТОСТИ В ДРЕВНЕМ РИМЕ К IV столетию до н. э. тенденция к объединению полисных общин в рамках крупных политических организмов различных типов набирала силу во всем античном мире. Не могла остаться в стороне от этого процесса и Италия, где римская община, поглощенная внутренними проблемами и спорами с ближайшими соседями, первоначально не выделялась на общем фоне. Аграрный кризис второй половины IV в. до н. э. толкнул республику на Тибре к борьбе за гегемонию в Лации. В ходе так называемой II Латинской войны 340–338 гг. до н. э. был разрушен древний союз 28 латинских общин1, который затем воссоздали на иной основе2. Возникла новая союзная организация, строившаяся по типу Пелопонесской в Греции, на основе двусторонних, преимущественно неравноправных договоров. Такое построение союза предъявляло особые требования к государствугегемону, ибо эллинский опыт показывал, что устойчивость подобного образования всецело зависела от военной мощи ведущего полиса. Эту мощь обеспечивало создание многочисленной армии, способной справиться с любым членом союза (в отдельности). Для достижения указанной цели требовалось расширение земельных владений общины и увеличение числа ее граждан. Только так могло быть обеспечено необходимое усиление римской civitas. Существовало несколько путей такого усиления. Во-первых, это увеличение численности граждан civitas за счет включения в ее состав членов иных общин на тех или иных условиях. Во-вторых, создание новых поселений рим1 Dionys. V. 56, 61. Для целей нашего исследования не имеет значения, действительно ли существовал такой общелатинский союз на равноправной основе, или речь вообще следует вести о двух группировках общин Лация (южной – так называемой Латино-Аврункской и северной – так называемой Арицийской «федерациях»), как о том писал И. В. Нетушил (Нетушил И. В. Обзор римской истории по лекциям, читанным в Императорском Харьковском университете и на Харьковских высших женских курсах. 2-е изд. Харьков, 1916. С. 35–38, 44–46). 2 53 ских граждан за пределами померия, но при сохранении их теснейшей связи с «общиной-матерью». Включение чужих граждан в состав римской общины началось еще в «царский» период римской истории, превращением в квиритов жителей Альба Лонги, а позднее Политория, Теллена и Фикан3. Однако быстрый рост числа граждан не мог не обострить земельный вопрос. Выведение колоний в эту эпоху порождало серьезные проблемы. Так, римская колония Фидены перешла около 435 г. до н. э. на сторону Вей, и ее пришлось одолевать в упорной борьбе4. Римская колония Цирцеи также выступала против метрополии в союзе с Велитрами5. Выведение в 468 г. до н. э. колонии римлян в Анций6 не помешало этой общине на протяжении V–IV вв. до н. э. неоднократно предпринимать враждебные действия против своих основателей7. Было очевидным, что колонии, превращаясь в суверенные общины, становились порой опасными противниками метрополии. Следовало найти новые формы взаимоотношений с гражданами, переселившимися за пределы померия, и обеспечить земельными участками потребности общины в целом. Шаги в этом направлении были сделаны еще в 381 г. до н. э. присоединением города Тускула, являвшегося гегемоном Арицийской федерации общин Северного Лация. По утверждению В. И. Герье, именно Тускул первым получил статус так называемого муниципия. Его граждан записали в одну из римских триб, наделив полной правоспособностью квиритов. Положение Тускула в римской общине напоминало положение Элевсина и других демов в составе Афинского полиса. Тускуланцы участвовали в голосовании в римских комициях, избирали римских должностных лиц и сами могли избираться магистратами, но при этом сохранили самоуправление во внутренних делах и даже крепостные стены вокруг своего города. Они утратили лишь право чеканки монеты и право самостоятельно принимать новых граждан в свою среду8, поскольку являлись теперь не самостоятельной общиной, а частью общины римской. Возможно, что Тускул не был первым подобным опытом. Некоторые источники говорят о подобном случае с городом Габии, имевшем место еще в 3 Liv. I, 29, 1–5; 30, 1–3; 33, 1–3. Ibid. IV, 17, 1; 21; 23; 30. 31; 32. 5 Ibid. 12, 21; VIII, 3. 6 Ibid. III, 1, 4. 7 Ibid. 4; 10, 23; VI, 6, 33, 56; VIII, 1, 12, 13. 8 Герье В. И. Лекции по римской истории, читанные в 1903/04 учебном году. М., 1904. С. 235–237. Правда, И. Л. Маяк утверждает, что тускуланцы получили лишь ограниченное право римского гражданства (Маяк И. Л. Взаимоотношения Рима и италийцев в III–II вв. до н. э. (до гракханского движения). М., 1971. С. 41). Представляется, однако, что это маловероятно. Подобная градация прав римского гражданства возникнет лишь позднее и в связи с инкорпорацией Римом цэрийской общины. 4 54 V в. до н. э. Габийцы не только получили полное право римского гражданства, но их представители уже в 422 г. до н. э. занимали ответственные магистратуры в Риме9. К. Ю. Белох полагает, что габийский опыт лег в основу будущего муниципального строя всей Италии10, хотя Ф. М. Нечай со ссылкой на Варрона утверждает, что полного уравнивания габийцев в правах с квиритами все же не произошло11. Между тем включение цельных общин в состав римской civitas должно было быть именно полным, в противном случае возникала проблема «двойного гражданства», существовавшего в эллинистических федерациях Греции, но нетерпимого в рамках унитарного полиса. По мысли А. Тойнби12, основополагающей изначальной идеей римского права была принципиальная невозможность двойного гражданства, что вытекает, между прочим, и из сообщений Цицерона13. Такой путь – путь полного слияния нескольких общин в одну греки именовали синойкизмом. Он не являлся необычным для античного мира. Достаточно вспомнить, например, историю Афин14 или Олинфа15. Однако указанный путь допускал рост числа граждан полиса лишь до определенных пределов, не более. Отсюда требовалось найти какие-то новые формы включения жителей иных общин в римскую civitas. Например, предоставляя так называемое «неполное» римское гражданство. Первой общиной, получившей такую форму гражданских прав, был этрусский город Цэре, инкорпорированный Римом в 351 г. до н. э. Цэре сохранил свои властные органы, но лишился права участвовать в римских комициях: суд и верховный надзор находились в руках назначаемого из Рима префекта. Цэре стал первым в категории муниципиев, названной историками муниципиями «цэреанского права». К ним в III в. до н. э. относили: Тарквинии, Валуи, Велитры, Фрузино и др.16 Общины цэреанского права не были однородными. Например, Капуя, попавшая под власть Рима после военного разгрома и считавшаяся «сдавшейся на милость римского народа» (“deditio”) находилась на особом поло9 Dionis. IV, 52, 57. Beloch K. J. Das Italishe Bund unter Roms Hegemonie Leipzig, 1880. S. 118. 11 Нечай Ф. М. Рим и италики. Минск, 1963. С. 40, примечание 202. (Хотя оставшиеся различия в наше время трудно считать существенными. Они касались в основном религиозной сферы. Но и преуменьшать их для того времени, когда религия была основой правовых и дипломатических норм, все же нельзя). 12 Toynbee A. Hannibal’s legacy. The Hannibal’s war’s effects on Roman life. London, 1966. V. 1. P. 179–181. 13 Cic. Pro Balb. 11, 28; 12, 29. 14 Plut. Tes. 24; Thuc. II, 15. 15 Thuc. I, 57; 58, 2. 16 Нечай Ф. М. Указ. соч. С. 40–41. 10 55 жении. Капуанцы не призывались в римские легионы, но не служили, как прочие союзники, в когортах, а составляли особый легион “legio Campana”17 и наравне с римлянами участвовали в распределении военной добычи18. Особое место занимали в римской civitas эрарные муниципии19. Эту категорию общин отличало ограниченное право внутреннего самоуправления (отсутствовало «право собирать совет», т. е. народное собрание, запрещалось иметь собственных магистратов, помимо выполнявших религиозные обряды)20, а также некоторые особенности финансовых отношений с Римом. По словам К. Ю. Белоха, население эрарных муниципиев платило особый, подушный трибут (подобный тому, который платили в Риме до сервианских реформ) и поэтому состояло в особых налоговых списках21. По мнению некоторых исследователей, граждан, живших в таких муниципиях, нельзя относить к числу квиритов, ибо они напоминают, скорее, другую категорию населения – союзников (федератов)22. Таким образом, Рим (с подконтрольными ему поселениями римских граждан), по подсчетам В. И. Герье, к моменту покорения всей Италии (т. е., очевидно, к 265 г. до н. э.) охватил 20% территории полуострова23. Разумеется, подобное было бы невозможным без основания римлянами в Италии многочисленных колоний. Уже говорилось, что первые римские колонии, выведенные в царский и раннереспубликанский период, создавали Риму постоянные проблемы, вступая в союзы с его врагами. Поэтому правительство республики учло накопленный опыт: после 338 г. до н. э. Рим стал выводить колонии самостоятельно, а не совместно с другими членами Латинского союза. По мысли А. Тойнби, само понятие colonia civium Romanorum могло быть выработано лишь после 338 г. до н. э. «Чтобы избежать повторения II Латинской войны, – писал Тойнби, – Римское государство ввело институт римских гражданских колоний, у которых не могло быть противоречий с метрополией. Таким образом, появление colonia civium Romanorum было результатом развития римской государственности, старавшейся примирить идеал “унитарности” с постоянным расширением Рима путем применения de facto двойного гражданства»24. Представляется, что институт двойного гражданства здесь не задействован, просто Рим стремился поставить колонии под постоянный контроль. 17 Diod. XXII, 1, 2. Liv. IX, 40, 17. 19 Нечай Ф. М. Указ. соч. С. 41. 20 Liv. IX, 43, 24. 21 Beloch K. J. Op. cit. S. 121. 22 Маяк И. Л. Указ. соч. С. 75. 23 После II Пунической войны – 33% (Герье В. И. Указ. соч. С. 232). 24 Toynbee A. Op. cit. P. 179–181. 18 56 Патроны из числа высшей знати Рима опекали теперь каждую колонию, что позволяло правящим кругам республики быть в курсе всех дел в них. Сами законы, согласно которым колонии должны были управляться, они теперь получали напрямую из Рима, через патронов25. Численность переселенцев в гражданские колонии отныне ограничивалась (не более 300 граждан, не считая членов их семей)26. В результате колонии не могли теперь бросать вызов метрополии, но, напротив, должны были стремиться к сохранению связи с ней на случай каких-либо осложнений. Военно-стратегические дороги, прорезавшие Италию, облегчали эту связь. Наконец, назначение префектов из Рима также обеспечивало контроль над колонистами, так римляне пришли к идее административного подчинения колоний метрополии. Разумеется, это не означало ликвидации в римских колониях органов самоуправления. Главными (часто единственными) магистратами римской гражданской колонии были два дуумвира 27, напоминавшие консулов в Риме28. Их наделяли хозяйственными, религиозными и юридическими полномочиями29. Разнородность их функций – следствие малых размеров гражданских колоний, более специализированные органы управления здесь просто не требовались. Высшей властью colonia civium Romanorum являлся Совет дуумвиралов (т. е. бывших дуумвиров), напоминавший римский сенат. Этот орган санкционировал действия дуумвиров либо ставил их под сомнение. Неясно, имел ли он право досрочно смещать дуумвиров, но обладал достаточным влиянием, поскольку распоряжался бюджетом колонии. Возглавлялся Совет принцепсом колонии, выполнявшим функции его постоянного председателя и представлявшего колонию во внешних сношениях, включая связи с метрополией. Таким было ядро римско-италийского союза, обеспечившее гегемонию Рима в Италии. Разнородное, оно, тем не менее, оказалось достаточно прочным, чтобы даже в тяжелейших условиях II Пунической войны, после Каннской катастрофы 216 г. до н. э., обеспечить перелом в ходе военных действий и восстановление начавшего было распадаться римско-италийского союза. 25 Liv. IX, 20, 10. Юдин А. В. Колонизация Римом южной Италии в III–II вв. до н. э.: дис. … канд. ист. наук. М., 2001. С. 194. 27 Там же. С. 194–198. 28 Salmon E. T. The making of Roman Italy. London: Thames & Hudson, 1982. P. 64. 29 Это можно увидеть из текста Закона о сооружениях в Путеолах(“Lex Оperum Puteolana”), созданного в 105 г. до н. э. (ILS. 5317. (1)), а также из надписей некоторых других городов (CIL. I. 2. 1197, 2679; ILS. 6297). 26 57 С. Н. Жаров ФОРМИРОВАНИЕ ПОНЯТИЯ «ОПЕРАТИВНО-РОЗЫСКНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ» В ИСТОРИЧЕСКОЙ РЕТРОСПЕКТИВЕ При историко-правовом исследовании оперативно-розыскной деятельности возникает проблема предмета. Современное определение его дано в ст. 1 Федерального закона от 12 августа 1995 г. № 144-ФЗ «Об оперативно-розыскной деятельности» (далее – Закон об ОРД): «Оперативно-розыскная деятельность – вид деятельности, осуществляемой гласно и негласно оперативными подразделениями государственных органов, уполномоченных на то настоящим Федеральным законом (далее – органы, осуществляющие оперативнорозыскную деятельность), в пределах их полномочий посредством проведения оперативно-розыскных мероприятий в целях защиты жизни, здоровья, прав и свобод человека и гражданина, собственности, обеспечения безопасности общества и государства от преступных посягательств». Однако оно не всегда применимо, особенно на ранних этапах развития государства. При рассмотрении содержания имеется несколько сложностей. Первая из них состоит в том, что термин «оперативно-розыскная деятельность» до принятия Закона об ОРД использовался главным образом в уголовном розыске, органы государственной безопасности применяли термины «разведывательная» или «разведывательно-поисковая» деятельность. Так, А. В. Шахматов указывал: «…рассматривая исторические аспекты формирования законодательства об оперативно-розыскной деятельности, следует учитывать, что понятия уголовно-сыскной деятельности (уголовного сыска) и оперативно-розыскной деятельности не являются тождественными, и по содержанию эти виды деятельности совпадают лишь частично. Оперативно-розыскная деятельность как таковая возникла и формировалась на первоначальном этапе как составная часть сыскной деятельности (сыска)»1. Сыск понимался так же, как выслеживание и розыск преступников2. Между тем Закон об ОРД, перечисляя органы, которым вменено в обязанность осуществлять оперативно-розыскную деятельность, недвусмысленно указал сферы, в которых эта деятельность применяется: в уголовном и политическом розыске, разведке и контрразведке. Формулировка А. В. Шахматова неточна, поскольку если термин «преступник» может быть применен с некоторой условностью к шпионам и конку1 Шахматов А. В. Агентурная работа в оперативно-розыскной деятельности (теоретико-правовое исследование российского опыта): дис. … д-ра юрид. наук. СПб., 2005. С. 23. 2 Шумилов А. Ю. Закон и оперативно-розыскная деятельность: толковый словарь понятий и терминов, используемых в законодательстве в области оперативно-розыскной деятельности. М., 1996. С. 59. 58 рентам в борьбе за власть, то уж никак его нельзя применить к объектам разработки внешней разведки. Соответственно, ко всем органам, использующим в своей деятельности оперативно-розыскные мероприятия, вполне справедливо применять понятие «спецслужбы»3. Тем не менее специального термина, обозначавшего именно оперативно-розыскную деятельность в ее современном понимании, не существовало вплоть до создания в России специальных органов, предназначенных для осуществления секретных розыскных мероприятий. В Киевской Руси весь комплекс следственных действий именовался испытанием 4. Позднее, в период Московского царства, шире стал применяться термин «сыск», а словом «розыск» назывались не только следственные действия, но и особая форма судебного процесса. Лишь после полной отмены розыскного процесса и восстановления принципа состязательности в суде для предварительных негласных действий полиции был сохранен этот термин: ст. 254 Устава уголовного судопроизводства 1864 г. гласила, что «при производстве дознания полиция все нужные ей сведения собирает посредством розысков, словесными расспросами и негласным наблюдением, не производя ни обысков, ни выемок в домах»5. Здесь впервые розыск был законодательным путем отделен от следствия и указаны особые розыскные мероприятия, в отличие от следственных действий. Подробно такие мероприятия не регулировались, поскольку это был период создания, испытания эффективности и наработки опыта их использования. Позднее дефиниция уголовного сыска была уточнена, его понимали как «негласное расследование и производство дознаний в видах предупреждения, устранения, разоблачения и преследования преступных деяний общеуголовного характера», для чего сыскные отделения «…через своих чинов имеют систематический надзор за преступными и порочными элементами путем негласной агентуры и наружного наблюдения»6. Из трудов теоретиков и практиков уголовного сыска видно, что сыскная полиция Российской империи применяла все известные сегодня оперативно-розыскные мероприятия (естественно, за исключением обязанных своему появлению научно-техническому прогрессу)7. 3 Жаров С. Н. О содержании понятия «спецслужбы» в исторической ретроспективе // Актуальні проблеми юридичної науки: Збірник тез міжнародної наукової конференції «Сьомі осінні юридичні читання» (м. Хмельницький, 28–29 листопада 2008 року): У 4-х частинах. Хмельницький, 2008. Ч. 1. С. 35–38. 4 Жаров С. Н. История оперативно-розыскной деятельности и ее правового регулирования в России (XI – начало XX вв.). Челябинск, 2008. С. 78–79. 5 Российское законодательство X–XX веков: в 9 т. М., 1991. Т. 8. С. 145. 6 Инструкция чинам сыскных отделений. СПб., 1910. § 1, 2. 7 Жаров С. Н. Оперативно-розыскная деятельность уголовного сыска Российской империи // Юристъ-Правоведъ. 2007. № 4. С. 56–61. 59 Задачей политического розыска была «борьба с революционным движением, охрана существующего государственного строя, разрушение злодейских замыслов и посягательств на священную особу государя императора и лиц императорской фамилии, а также высших правительственных лиц»8. Содержание его было полно раскрыто автором «Обязанностей жандармских унтер-офицеров…» Померанцевым в 1897 г.: «...расследованию и рассмотрению того или другого преступного деяния обыкновенно предшествует обнаружение его, что с успехом может быть выполнено только при всестороннем негласном наблюдении за населением вообще и за отдельными, вредными членами общества, в частности. Этот путь дает возможность не только обнаружить совершившееся уже преступление, но предупредить и пресечь его. Вот эти-то обязанности законом и возложены на полицию и чинов Отдельного корпуса жандармов. Причем полиция обязанности эти несет по отношению могущих проявиться общеуголовных преступлений, а чины Корпуса жандармов – государственных и политических»9. В нормативных документах разведки и контрразведки негласный характер сбора информации не упоминается, поскольку предполагается изначально: «Военным шпионством (военной разведкой) является сбор всякого рода сведений о вооруженных силах (сухопутных и морских) и об укрепленных пунктах государства, а также имеющих военное значение географических, топографических и статистических данных о стране и путях сообщения, производимый с целью передачи их иностранной державе». «Контрразведка (борьба со шпионством) заключается в своевременном обнаружении лиц, занимающихся разведкой для иностранных государств, и в принятии вообще мер для воспрепятствования разведывательной работе этих государств в России»10. Дальнейшее развитие термина, обозначавшего содержание деятельности розыскных органов, было осуществлено в советское время. Один из первых советских криминалистов И. Н. Якимов в первом издании своей «Криминалистики» употреблял выражение «негласный розыск», относя к нему агентурную работу, наблюдение, словесные расспросы и секретное наведение справок11. В. И. Громов уточнял, что розыск «в специальном значении этого слова… лишь составная часть дознания, один из его элементов. Розыск, или, как ранее говорили, сыск, предполагает особую систему работы, особую орга8 Государственный архив Российской Федерации. Ф. 102. Оп. 314. Д. 49. Л. 1. Жаров С. Н. История правового регулирования оперативно-розыскной деятельности в России (XI – начало XX вв.): документы и материалы. Челябинск, 2007. С. 40. 10 Инструкция начальникам контрразведывательных отделений 1911 г. (§ 1, 2) // Никитинский И. Из истории русской контрразведки: сб. документов. М., 1946. С. 85. 11 Якимов И. Н. Криминалистика: руководство по уголовной технике и тактике. Новое изд., перепеч. с изд. 1925 г. М., 2003. С. 270, 280. 9 60 низацию и требует большей подготовки, опыта и искусства для лица, занимающегося розыском, чем производство простого дознания, не требующего розыскных действий… Розыск есть… отдельный самостоятельный акт этого дознания с присущими ему особыми приемами расследования: негласным сыском, слежкой и наблюдением»12 и отмечал, что розыском занимаются специальные учреждения уголовного розыска и ГПУ. Впервые в отечественной литературе выражение «оперативно-розыскные действия», под которым авторы понимали комплекс негласных мероприятий органов дознания по раскрытию преступления, применено в 1939 г.13 В дальнейшем споры о содержании ОРД велись лишь в одном направлении: полагать ли оперативно-розыскные меры составной частью следственной тактики или самостоятельным видом деятельности? В конечном итоге победила последняя точка зрения, одним из видных защитников которой еще в 1974 г. выступил Д. В. Гребельский, заявив, что «оперативно-розыскная деятельность охватывает как научную организацию, так и тактику применения системы мер разведывательно-поискового характера специально уполномоченными подразделениями и должностными лицами в целях эффективной борьбы с преступностью. Информацию, полученную в результате оперативно-розыскных мер (ориентирующую информацию), несомненно, учитывает следователь при организации работы по делу и проведении процессуальных действий. Однако это не подтверждает вывода, что названные меры не имеют самостоятельного значения и должны быть включены в “следственную тактику”. Такой подход к их оценке может привести к попытке придать фактическим данным, полученным в процессе оперативно-розыскной деятельности, значение судебных доказательств, что противоречит требованиям уголовно-процессуального закона»14. Здесь следует выделить классифицирующие признаки, определявшие во все исторические периоды деятельность определенного рода, называемую ныне оперативно-розыскной: – осуществляется особо уполномоченными лицами и органами; – осуществляется особыми, не применяемыми в других отраслях способами; – результатом ее является информация о деяниях и лицах, представляющих опасность для данного общества или государства; – получение информации осуществляется втайне и помимо желания ее обладателей. 12 Громов В. И. Дознание и предварительное следствие. Методика расследования преступлений. Осмотр места преступления: сб. науч. тр. М., 2003. С. 20–22. 13 Голунский С. А., Шавер Б. М. Криминалистика. Методика расследования отдельных видов преступлений. М., 1939. С. 26, 172. 14 Гребельский Д. В. Правовая основа оперативно-розыскной деятельности советской милиции // Соц. законность. 1974. № 3. С. 56. 61 Исходя из изложенного, автор полагает возможным в рамках историкоправового исследования называть современным термином «оперативнорозыскная деятельность» гласные и негласные мероприятия, осуществлявшиеся уполномоченными на то государственной властью лицами и органами политического розыска, уголовного сыска, разведки и контрразведки при добывании и проверке (а в некоторых случаях реализации) информации о противоправной и опасной для государства активности и лицах, проявлявших эту активность. Е. С. Зайцева К ВОПРОСУ О ЮРИДИЧЕСКОЙ ПРИРОДЕ РЕШЕНИЙ КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА РФ Одной из актуальных проблем современной юридической науки является проблема четкого определения юридического значения решений Конституционного Суда РФ. Отмечается, что «в наши дни немногие авторы учебников и других юридических изданий решаются прямо или косвенно отрицать значение постановлений этого суда для регламентации производства по уголовным делам. Их авторитетность в принципе признана широко, но поиски приемлемого правового статуса всех видов его решений полностью все еще не прекратились»1. Существует позиция, согласно которой решения Конституционного Суда являются не более чем особой разновидностью актов толкования2. По мнению В. О. Лучина, суд не создает новых норм, а лишь раскрывает смысл, заложенный в Конституции (либо ином нормативном правовом акте). «Результат толкования должен быть тождественен смыслу конституционной нормы. При этом недопустимо какое-либо преобразование ее содержания»3. Это определяется прежде всего статусом и функциональным назначением Конституционного Суда в системе разделения властей. Неоднозначно определяется и вид актов толкования в зависимости от сферы разъяснения. Так, одни авторы считают, что имеет место казуальное толкование. Другие признают его нормативным, отмечая, что «Конституци1 Гуценко К. Ф. О некоторых современных тенденциях эволюции понятия и содержания уголовно-процессуального права и его источников, их значении для теории, практики и преподавания уголовного судопроизводства // Уголовно-процессуальное право: понятие, содержание, источники: мат-лы науч.-практ. конф., посвященной 100-летию со дня рождения проф. Д. С. Карева. М., 2006. С. 17. 2 Лучин В. О. Конституция Российской Федерации. Проблемы реализации. М., 2002. С. 536–537. 3 Там же. С. 569. 62 онный Суд РФ каждый раз говорит об обязательности выявленного конституционно-правового смысла для всех правоприменителей на будущее время»4. Третьи считают, что в одних случаях (предусмотренные подп. «а», «в», «г» п. 2 и п. 3 ст. 125 Конституции РФ) они выступают в качестве актов казуального толкования (обязательных ad hok – к данному случаю), а в других (предусмотренных подп. «б» п. 2, пп. 4 и 5 ст. 125) – нормативного толкования, которые распространяются на неопределенный круг случаев и субъектов, являются обязательными не только для участников данного конкретного конституционного спора, но и во всех похожих ситуациях5. По объему толкование Конституционным Судом РФ норм УПК РФ классифицируют обычно как расширительное. Отмечается также, что «по способу имеет место телеологическое толкование, т. е. в зависимости от цели нормы права, ее предназначения»6. Это в принципе неверно, поскольку не существует в теории права классификации видов толкования разъяснения в зависимости от способов. Под последним понимается совокупность однородных мыслительных приемов, средств, используемых для установления содержания норм права, и, соответственно, при любом виде толкования разъяснения используется совокупность способов, а не какой-либо один. Вторая позиция основана на признании нормативности решений Конституционного Суда РФ. При этом некоторые исследователи отмечают, что разные решения Конституционного Суда РФ имеют и различную правовую природу. «Так, решения о признании неконституционности нормы УПК РФ – это нормативные акты, а решения о признании нормы УПК РФ конституционной только с учетом выясненного конституционно-правового смысла – акты толкования закона»7. Существует мнение, что правовым характером обладают не все акты, принимаемые Конституционным Судом, а преимущественно его «итоговое решение», именуемое постановлением8. Что же касается других решений Конституционного Суда России, называемых заключениями и определениями, то они, будучи юридическими актами, не являются нормативно-правовыми. Принципиальная разница между ними состоит в том, что если первые представляют собой продукт «судейского правотворчества», то вторые выступают в качестве одного из возможных источников, материала для такого правотворчества. 4 Ильютченко Н. В. В чем заключается конституционно-правовой смысл УПК РФ // Уголовно-процессуальное право: понятие, содержание, источники: мат-лы науч.-практ. конф., посвященной 100-летию со дня рождения проф. Д. С. Карева. М., 2006. С. 77. 5 Байтин М. И. О юридической природе решений Конституционного Суда РФ // Гос-во и право. 2006. № 1. С. 8. 6 Ильютченко Н. В. Указ. соч. С. 78. 7 Там же. С. 77. 8 Конституционный Суд Российской Федерации: постановления, определения. 2000 г. / сост. и отв. ред. Т. Г. Морщакова. М., 2001. 63 Следует отметить, что вопрос о нормативности официального судебного толкования поднимался в юридической литературе задолго до появления Конституционного Суда РФ, как правило, применительно к постановлениям Пленума Верховного Суда Российской Федерации, содержащим руководящие разъяснения по применению законов. Эти руководящие разъяснения признавались законодательством о судоустройстве общеобязательными для всех правоприменителей, что породило многочисленные утверждения об их нормативности. Дискуссии не привели к окончательному разрешению данной проблемы. Не случайно отмечается, что вопрос о нормативности решений Конституционного Суда по делам о толковании Конституции ожидает та же участь9. Безусловно, теоретически толкование не должно являться способом установления новых норм в силу своей «обслуживающей» нормы функции, поскольку правовая норма – это общеобязательное правило поведения, а толкование – разъяснение нормы (правила поведения). Тем не менее существуют такие решения Конституционного Суда, в которых с очевидностью усматриваются новые правовые нормы10. В качестве примера можно рассмотреть Постановление Конституционного Суда РФ от 8 декабря 2003 г. № 18-П «По делу о проверке конституционности положений статей 125, 219, 227, 229, 236, 237, 239, 246, 254, 271, 378, 405 и 408, а также глав 35 и 39 УПК РФ в связи с запросами судов общей юрисдикции и жалобами граждан»11. Данное решение Конституционного Суда, безусловно, выходит за рамки толкования. Законодатель в ст. 237 УПК РФ четко определил пять случаев, которые могут выступать в качестве оснований возвращения дела прокурору, поэтому формулировка Суда «во всех случаях…» прямо противоречит рассматриваемой норме. Другое дело, что в самой норме, сформулированной законодателем, можно увидеть противоречие. С одной стороны, возвращение уголовного дела прокурору возможно в строго обозначенных случаях, с другой – цель возвращения дела прокурору – это устранение препятствий для его рассмотрения судом, и именно эта цель в данном случае является определяющей. Получается, если возникают препятствия, не обозначенные законодателем, то суд не может ни рассмотреть дело, ни вернуть его прокурору. Здесь и возникает вопрос к законодателю. В то же время возникает закономерный вопрос о правомочности Конституционного Суда действовать подобным образом. Прежде всего необходимо отметить, что нормативного понятия толкования в законодательстве РФ не 9 Сивицкий В. А., Терюкова В. Ю. Решения Конституционного Суда Российской Федерации как источники конституционного права Российской Федерации // Вестник Конституционного Суда Российской Федерации. 1997. № 3. С. 74. 10 Там же. 11 Рос. газета. 2003. 23 дек. 64 содержится. Следовательно, Конституционный Суд имеет известный простор при реализации полномочия по толкованию Конституции12. Возможная нормативность решений Конституционного Суда, по мнению отдельных исследователей, очевидна. Вместе с тем, чтобы не вступать в противоречие с формально понимаемой теорией разделения властей, установленные Конституционным Судом правила предлагают называть «квазинормами» (что не умаляет их общеобязательного характера, а лишь создает предпосылки к последующему признанию фактического статуса – статуса именно норм права)13. По мнению М. Н. Марченко, подобное обозначение снимает тот искусственный пафос и остроту спора, который время от времени возникает по поводу того, создает ли Конституционный Суд России новые нормы права или он только применяет, толкует и уточняет существующие нормы14. Нормативный характер постановлений Конституционного Суда, как любого иного нормативного акта, состоит в том, что они, во-первых, имеют общеобязательный характер, будучи рассчитанными на неопределенный круг лиц. Во-вторых, они с неизбежностью предполагают многократность применения15. Отмечается, что нормативным характером обладают прежде всего те решения, в которых содержится признание нормативного акта или отдельных его положений неконституционными, что согласно ч. 3 ст. 79 Закона о Конституционном Суде влечет утрату ими юридической силы16. Некоторые исследователи считают, что, принимая постановление, объявляющее отдельные положения закона или даже весь закон неконституционным, Конституционный Суд России действует не только как «негативный законодатель», отрицающий конституционность рассматриваемого положения или акта и тем самым создающий правовую основу для его отмены, но и как «позитивный законодатель». Он позиционирует не только то, как нельзя действовать правоприменителю в тех или иных случаях, но и то, как нужно и должно при этом действовать. И хотя формально Конституционный Суд не создает новый закон, а только указывает, каким он должен быть в соответствии с Конституцией, тем не менее, он фактически предопределяет правила, которые должны действовать до его принятия17. Обращается внимание на наиболее распространенное понятие нормативного правового акта, под которым понимается правовой акт, содержащий, устанавливающий, отменяющий, изменяющий нормы или сферу их действия. 12 Сивицкий В. А., Терюкова В. Ю. Указ. соч. С. 75. Там же. 14 Марченко М. Н. Источники права. М., 2005. С. 402. 15 Там же. С. 399. 16 Сивицкий В. А., Терюкова В. Ю. Указ. соч. С. 77. 17 Марченко М. Н. Указ. соч. С. 400–401. 13 65 И поскольку «решение Конституционного Суда о признании правового положения неконституционным влечет отмену этого положения, т. е. правовой нормы, таким образом, эти решения Конституционного Суда вполне подпадают под формальное определение нормативного правового акта. Решение Конституционного Суда, признающее положение нормативного правового акта утратившим юридическую силу, не всегда означает буквальное исключение этого положения из нормативного правового акта. Результатом такого толкования становится установление Конституционным Судом пределов действия правовой нормы. Установление пределов действия правовой нормы, как следует из содержащегося определения, также является свойством нормативного акта. Применительно к современным российским реалиям никто из авторов, признающих нормативный характер его решений, не рассматривает формируемые им нормы как «второстепенные» правила поведения по сравнению с нормами законов. Но в то же время никто безоговорочно не приравнивает их к нормам законов. Довольно распространенной на этот счет и, как представляется, вполне оправданной является точка зрения, согласно которой эти акты занимают своеобразное место. Это своеобразие заключается прежде всего в подчиненном характере судебных актов, содержащих в себе нормы права общего характера, по отношению к Конституции РФ и конституционным законам18. Подводя итог, отметим следующее. Юридическая природа решений Конституционного Суда может быть различной. Это могут быть интерпретационные акты (или акты толкования), не содержащие новых правовых норм, когда речь идет о расширительном толковании и общий смысл нормы права сохраняется. Это могут быть решения, которые содержат новые нормы права: речь идет об «отказных» определениях с положительным содержанием. Это могут быть и решения, которые содержат оперативные нормы, признающие ту или иную норму неконституционной и, соответственно, отменяющие ее. А. А. Иванов О РОЛИ ИСТОРИЧЕСКИХ АСПЕКТОВ В ТЕОРЕТИКО-ПРАВОВЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ История государства и права, изучая возникновение и развитие отдельных государственно-правовых явлений и институтов, исторические особенности и закономерности их формирования, основывается на громадном государственно-правовом опыте прежних веков и поколений. Практически все проявления тех или иных правовых структур находят свое отражение в предмете 18 66 Лившиц Р. З. Судебная практика как источник права. М., 1997. С. 74. этой науки. Как было отмечено в литературе, прошлое не только учит: оно, при известной внимательности, объясняет настоящее и приоткрывает будущее. Вот почему история и историко-правовая наука обладают особой ценностью среди других общественных наук. Современная действительность не есть обособление от прошлого и будущего, она лишь новая, важная веха в истории. Настоящее воплощает в себе разносторонние, сложные, противоречивые тенденции прошлого, отрицает отжившее, наделяет пережитое иным качеством, порождает новые тенденции и явления, закладывающиеся предпосылки будущего. Поэтому знание истории государства и права нужно прежде всего для того, чтобы глубже понять современную государственно-правовую действительность и уметь прогнозировать основные тенденции в обозримом будущем1. Между тем приходится констатировать, что ценнейший багаж знаний истории государства и права и ее методологическая функциональная направленность зачастую остаются невостребованными. Такое положение обусловливается некоторыми негативными сторонами практикующегося в настоящее время во многих юридических вузах разделения кафедр на собственно теоретико-правовые и историко-правовые. Без надлежаще поставленных межкафедральных связей (а это является идеальным, однако, в силу многих причин, не всегда достижимым условием) теория государства и права, история государства и права будут работать только сами на себя, что во многих случаях и происходит. Это положение особенно заметно во время подготовки и обсуждения диссертационных исследований на соответствующих кафедрах, когда, например, историко-правовая работа не содержит соответствующего минимально необходимого анализа теоретико-правового понятийного аппарата. Исследуемые же теоретико-правовые категории зачастую рассматриваются вне всякой связи с особенностями их предшествующей теоретической и практической (правотворческой и правоприменительной) эволюции. К отмеченным негативным моментам можно добавить также следующее. Практика показывает, что отраслевые юридические науки, находясь в настоящее время, по сути, в стадии ренессанса после десятилетий строжайшего моноидеологического пресса, чрезвычайно остро нуждаются в поиске своих корней. Это проявляется, в частности, в том, что в работах учебного и монографического (собственно научного) плана если и содержится историческая часть, то она, как правило, начинается в лучшем случае с 1917 г., а в худшем (что встречается гораздо чаще) – только с начала 90-х гг. XX в. Тем самым отсекается богатейший пласт дооктябрьской истории отечественного государства и права. У читателя (обучающегося, исследователя) остается впечатление недосказанности. Более того, даже в этих случаях чаще всего не прини1 Косачев В. Г., Кодомцева О. В. Некоторые вопросы методики преподавания истории государства и права // Юридическое образование и наука. 2002. № 2. С. 19. 67 мается во внимание факт существования рассматриваемых юридических явлений и в зарубежном праве, прежде всего с историко-правовых позиций. Следует учитывать происходящие тенденции постепенного преодоления почти векового разрыва сотрудничества и здорового соперничества российской и западно-европейской юридической науки. Однако если традиции поиска и учета исторических корней в науке стран Западной Европы не прерывались, то мы находимся в положении «непомнящих родства». Необходимо всегда помнить о преемственности знаний. Тем более что достаточно зыбкие границы между юридическими науками становятся еще более призрачными, если принять во внимание исторические аспекты их возникновения и развития. В настоящее время нельзя недооценивать влияние историко-правовых знаний на развитие юридического мировоззрения, на повышение уровня правосознания лиц, профессионально занимающихся правовой деятельностью, в том числе в области законотворчества, и в целом на совершенствование современной правовой системы. Современная гуманистическая парадигма нацеливает на обращение к исторически конкретному человеку, с его опытом и образом поведения, обусловленным культурой времени, на личностное измерение истории и права. Один только формально-юридический анализ соответствующих правовых актов при всех его достоинствах и эффективности дает только один, механический срез социально-правовой действительности и поэтому в настоящее время уже явно недостаточен. Необходимо ориентироваться на исследование правовой истории с позиции действующих в ней лиц, на «исследование исторических источников права как феномена правовой культуры, продукта деятельности человека, который создает его в процессе самореализации. В такой концепции историко-правовая наука станет не простым собирателем фактов, а действенным средством исторического познания правовой жизни общества»2. В современных условиях развития нашего общества для правовой науки характерны противоречивые тенденции. С одной стороны, процессы интеграции, которые заключаются в сближении сопредельных областей юридических знаний, а с другой – нарастающие процессы их дифференциации, появление все новых узкоотраслевых и даже узкоинституционных отраслей и подотраслей права. Очевидно одно – в настоящее время возрастает значение междисциплинарных исследований. И здесь блоку юридических теоретико-исторических дисциплин следует отвести первое место, ибо всякий правовой институт имеет свою историю возникновения и развития, а существование его основывается на соответствующей теории, которая также отнюдь не статична, а испытала на себе сложный путь эволюционного развития. 2 Дамирли М. А. К новой концепции исторического познания права // Правоведение. 2003. № 3. С. 161–162. 68 Т. Г. Иванова АКТУАЛЬНОСТЬ ОПРЕДЕЛЕНИЯ ТЕРРИТОРИИ И ТЕРРИТОРИАЛЬНОЙ ЦЕЛОСТНОСТИ ГОСУДАРСТВА НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ Актуальность понимания определения территории России и механизмов сохранения ее целостности обусловлена задачей поддержания государственно-правового единства, территориальной целостности страны. Согласно постулатам объектной теории, государственная территория является объектом права собственности, выступает как земельное выражение права собственности. Территория – не только элемент государства, но и его объект. Во многом сходна с объектной и патримониальная концепция, представители которой (например, Оппенгейм, Донатти) рассматривали государственную территорию как объект реального права собственности. Однако для сторонников этой концепции территория страны является объектом не государственной, а международно-правовой собственности. Теория лимитированного пространства и теория компетенции (представлена нормативистами, в частности, Кельзеном) сводили территорию к сфере пространственной компетенции государства1. Большая советская энциклопедия определяет территорию как «пространство, в пределах которого государство осуществляет свой суверенитет, где господствующий класс осуществляет свою государственную власть, распоряжаясь, в частности, и самой территорией и организуя ее в административном отношении в соответствии со своими интересами»2. Современное понимание государственной территории выводится из ее определения. Н. А. Ушаков предлагает дефиницию государственной территории как «…земного пространства, в пределах которого действует присущее государству свойство верховенства (территориального верховенства), иными словами, пространства, в пределах которого государство осуществляет верховную власть и которым оно распоряжается, организуя его в административном (для целей управления) отношении и устанавливая его правовой режим (в целом и в части)»3. В правовом смысле территория определяет прежде всего пределы распространения властных полномочий различного уровня и характера. В Российской Федерации на одной и той же территории функционируют федеральная власть, власть субъектов Российской Федерации, власть местного само1 Левакин И. В., Барциц И. Н. Территориальная целостность Российской Федерации: вопросы теории [Электронный ресурс]. 2002. URL: http://www.niisp.ru/Official/ ScientificWork/art6/art7 (дата обращения: 11.07.2009). 2 Большая советская энциклопедия. М., 1946. Т. 54. С. 178. 3 Ушаков Н. А. Международное право: основные термины и понятия. М., 1996. С. 38. 69 управления нескольких уровней, что, соответственно, обусловливает разграничение их полномочий. Следовательно, территория как признак и часть государственной организации представляет собой пространство, где юридически оформленная в суверенное государство общность людей (социально дифференцированный народ) осуществляет свою власть. Конституция Российской Федерации фиксирует составные части государственной территории Российской Федерации. Территория Российской Федерации включает в себя территории ее субъектов, внутренние воды и территориальное море, воздушное пространство над ними (ч. 1 ст. 67 Конституции РФ). В состав территории субъекта Федерации не включаются внутренние воды, территориальное море, недра и воздушное пространство. «Под сухопутной и водной территорией расположены недра, о которых Конституция не упоминает. Тем не менее они также входят в понятие государственной территории»4. Конституция выделяет два вида пространств: 1) территория государства, в пределах которой оно осуществляет абсолютную юрисдикцию; 2) пространства, на которых суверенные права и юрисдикция определяются в соответствии с нормами международного права. Таким образом, территория Российской Федерации представляет собой исторически сложившееся пространство в пределах государственной границы, на которое распространяется суверенитет Российской Федерации. Территория – необходимый признак государства, государство предполагает ее как часть государственной организации, необходимое естественное условие существования государства, материальную предпосылку, основу жизни организованного в государство общества5. Конституция Российской Федерации отражает понятие «территориальная целостность» в положениях ч. 3 ст. 4: «Российская Федерация обеспечивает целостность и неприкосновенность своей территории». Государства заинтересованы в определении внешних пределов территории, следовательно, проблему территориальной целостности России необходимо рассматривать во взаимной связи внутрироссийского и международноправового аспектов. У России существует ряд как внешних, так и внутренних неразрешенных вопросов, выходящих на проблему обеспечения территориальной целостности. Внешние неразрешенные вопросы представлены следующим: непреодоление претензий Японии на южную часть Курильских островов, оспаривание секторальной зоны в Арктике, трудности в установлении 4 5 70 Баглай М. В. Конституционное право Российской Федерации. М., 1998. С. 296. Дюги Л. Конституционное право. М., 1908. С. 128. согласованных границ на Черном и Каспийском морях и др. В качестве внутренней проблемы может рассматриваться реализация национально-территориального принципа государственного устройства в границах единого государства 6 . Исходя из требований, закрепленных в ч. 3 ст. 5 Конституции Российской Федерации, государственная целостность России, кроме других факторов, обеспечивается: «…целостностью и неприкосновенностью ее территории… отсутствием у субъектов Российской Федерации права на выход из состава Федерации или иное изменение своего статуса без согласия Российской Федерации, поскольку одностороннее решение такого рода вопросов представляет угрозу для государственной целостности Российской Федерации, единства системы государственной власти»7. Положения Конституции о целостности и неприкосновенности территории России являются определяющими для существования ее как федерации. Федеральные органы власти и органы государственной власти субъектов Федерации не должны использовать свои полномочия в целях разрушения территориальной целостности Российской Федерации. Таким образом, к основным гарантиям территориальной целостности Российской Федерации относятся: 1) международно-правовые гарантии: принципы международного публичного права, договорный режим границ; 2) структурные механизмы международного характера, такие как Совет Безопасности ООН, Международный суд, специальные органы ООН; 3) на национальном уровне правовыми гарантиями служат: закрепление территориальной целостности суверенного государства как принципа международного и национального права России, единство правовой системы, перечисление в Конституции субъектного состава государства, невозможность сецессии для субъектов Федерации; 4) структурные механизмы в лице федеральных органов государственной власти. Т. А. Караваева ПРАВОСОЗНАНИЕ В ПОНИМАНИИ А. И. ИЛЬИНА Яркий представитель отечественной философии права начала XX в. И. А. Ильин рассматривает феномен правосознания в работе «О сущности 6 Чиркин В. Е. Конституционное право: Россия и зарубежный опыт. М., 1998. С. 318. 7 Конституция Российской Федерации: научно-практический комментарий / под ред. акад. Б. Н. Топорнина. М., 1997. С. 109. 1 Ильин И. А. О сущности правосознания. М., 1993. С. 235. 71 правосознания»1. Он определяет правосознание как «волю к праву» и одновременное существование в человеке нравственной свободы и способности к самоограничению и самодисциплине. «Нормальное правосознание состоит в том, – пишет философ, – что человек сам управляет своим поведением, но согласно положительному праву. Вот почему правосознание может стоять на высоте только там, где право организует жизнь как школу самоуправления»2. И. А. Ильин выделяет факторы, влияющие на формирование правосознания. В воспитании «здорового» правосознания большое значение имеют социально-политические, экономические и культурные факторы. Фундамент правосознания закладывается еще в детстве, в семье. Анализ бытовых, социальных явлений, оценка их в семье утверждают начальные правовые представления человека. Размеры территории, плотность населения, национальный состав страны, отношение к собственности и т. д. определяют временные рамки, характер усилий, направленных на формирование правосознания. Он отмечал также большое влияние частной собственности на правосознание3. Ученый вывел признаки правосознания, названные им «аксиомами». Три признака, «аксиомы правосознания», он считал лежащими в основе общественной и государственной жизни: «закон духовного достоинства, закон автономии и закон взаимного признания». Первый из них фиксирует духовно-личностный статус гражданина, его неотъемлемое право на самоуважение, достоинство личности, отстаивание собственной позиции (интеллектуальной, религиозной, нравственной, эстетической). «Итак, духовное достоинство есть корень всякой истинной жизни, а уважение к себе есть источник государственной силы и политического здоровья»4, – таков первый и основной признак правосознания. Второй признак отражает свободу и ответственность гражданина, который может сохранить собственную «автономность» только в том случае, если является подлинным субъектом права и «внутренне свободно» исполняет возложенные на него обществом и государством обязанности. Так, абсолютная ценность духовных содержаний сообщает праву его значение, его безусловную основу, его достоинство, а необходимая духу форма или способ его жизни сообщает праву его основной закон – автономию5. И. А. Ильин усматривает связь между двумя аксиомами правосознания и утверждает, что автономия или самозаконность есть подлинная, основная форма духа; это присущий ему, необходимый для него способ бытия и дея2 Там же. С. 61. Там же. С. 88. 4 Там же. С. 159. 5 Там же. С. 169. 3 72 тельности6, поэтому истинная автономия доступна лишь тому, кто совершил духовное самоутверждение и утвердил в себе духовное достоинство7. Итак, следуя И. А. Ильину, в основе всей правовой и государственной жизни лежит способность человека к внутреннему самоуправлению, к духовной, волевой самодисциплине8. Третий признак содержит в себе важнейшее условие гражданской жизни – взаимное уважение граждан и понимание ими безусловной ценности гражданских и государственных институтов9. Признаки понимания правосознания (духовное достоинство, духовная автономия, взаимное духовное признание людей) являются одним из основных достижений творчества И. А. Ильина, указывают на неразрывное единство политической организации общества и внутренней, душевной и духовной жизни каждого отдельного человека и народа в целом. И если задача организовать мирное и справедливое сожительство людей на земле есть задача права и правосознания, то современный кризис обнажает, прежде всего, глубокий недуг современного правосознания10. Этот тезис великого философа созвучен с современностью, когда обострились многие противоречия социальной жизни, проявляются негативное отношение к закону, правовое невежество, а порой и правовой нигилизм. Выход из кризиса И. А. Ильин видел в формировании нормального правосознания, которое имеет свой предмет. Нормальное правосознание есть, прежде всего, воля к цели права, а потому и воля к праву. Отсюда проистекают для него и необходимость знать право и необходимость жизненно осуществлять его, т. е. бороться за право11. Без правосознания не было бы ни права, ни закона. И. А. Ильин отмечал, что правосознание может быть естественным и положительным. Основной задачей положительного правосознания является максимальное приближение к естественному правосознанию. Таким образом, под правосознанием И. А. Ильин понимал волю к цели права, а следовательно, и волю к праву. Выделяя характерные черты правосознания, И. А. Ильин сформулировал три основных признака: духовное достоинство, духовную автономию, взаимное духовное признание людей. 6 Там же. Там же. С. 173. 8 Там же. С. 180. 9 Там же. С. 202. 10 Там же. С. 18. 11 Там же. С. 22. 7 73 М. А. Кожевина ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ЮРИДИЧЕСКАЯ НАУКА И ЮРИДИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА: К ИСТОРИИ ВОПРОСА Попытки понять, когда возникла и в каких условиях развивалась российская юридическая наука, предпринимались еще в XIX в. Н. М. Коркунов и Г. Ф. Шершеневич1 одними из первых указали на то, что отечественная юридическая наука начинает складываться лишь в конце XVIII в., пытаясь преодолеть многовековое отставание от европейской науки (как заметил Н. М. Коркунов, она отставала более чем на 600 лет2), но, проецируя европейский опыт, всетаки развивалась по своим канонам. Они отмечали, что до XVIII в. юриспруденция в России имела исключительно прикладной характер. Носителями юридического знания являлись, как правило, лица, занятые в делопроизводстве и судопроизводстве. Знания законов, умения их классифицировать и толковать приобретались главным образом в практическом правосудии. Начало процесса становления теоретической юриспруденции в Российском государстве они связывали с созданием в 1755 г. Императорского Московского университета, где в числе первых трех факультетов был образован и юридический, который сыграл принципиальную роль в формировании правового мышления отечественных юристов. Однако существует ряд вопросов, на которые следует ответить, прежде чем приступить к анализу взаимовлияния науки и государства в историческом развитии. Во-первых, важно определить содержание понятия «юридическая наука». В научной литературе термины «юридическая наука», «юриспруденция», «правоведение» используются, как правило, без отчетливого различения. И с этим согласиться нельзя. В. А. Томсинов вводит два понятия: практическая юриспруденция и научная юриспруденция3, что вполне оправданно и способствует разграничению двух автономных, но тесно взаимосвязанных сфер единого целого. Наука не может развиваться без соответствующей эмпирической базы, которая формируется в рамках юридической практики, и наоборот, практика только тогда эффективна, если опирается на науку. Во-вторых, что же понимать под юридической политикой государства? С. В. Кодан предлагает следующее определение: «Юридическая (государствен1 Шершеневич Г. Ф. История философии права. СПб., 1907; Коркунов Н. М. История философии права: пособие к лекциям. СПб., 1908. 2 Коркунов Н. М. Указ. соч. С. 248. 3 Томсинов В. А. Российские правоведы XVIII–XX веков: очерки жизни и творчества: в 2 т. М., 2007. Т. 1. С. 7. 74 но-правовая) политика представляет властно-управленческую деятельность верховной власти, которая направлена на определение стратегии и тактики развития юридической сферы государственной деятельности и совершенствование институтов, связанных с формой государства, а также с развитием механизмов издания и систематизации законодательных актов, преобразованиями в системе государственного управления и службы, в судебной системе и механизмах правительственного надзора, а также с организацией подготовки юристов и развитием правоведения»4. И если соотнести в этом контексте процессы развития науки и политики, то в основу периодизации истории юридической науки должен быть положен комплекс факторов, к которым можно отнести: общие условия развития юридической науки и, в частности, отдельных научных направлений, появления тех или иных правовых концепций, а именно: общественные и политические отношения, уровень развития общественных и других наук, степень их взаимодействия и взаимовлияния, преемственность в научных теориях и практике. Не менее важными являются уровень развития нормативной базы исследований, широта диапазона проблематики, соотношение общих и частных проблем права. Юридическая наука как самостоятельная сфера деятельности в России действительно начинает складываться в конце XVIII в., о чем свидетельствует ряд фактов: существуют образовательные учреждения с юридическими отделениями, открыт первый Императорский университет – Московский, где осуществляется подготовка юристов для научной деятельности. Среди тех, кто получили степень доктора права и фактически положили начало научным исследованиям в области теории и истории русского права, были Семен Ефимович Десницкий и Иван Андреевич Третьяков. Этот рубеж можно было бы назвать точкой отсчета. Однако весь XVIII в. имеет, на наш взгляд, непреходящее значение для формирования условий развития науки. Попытки подготовить «юриспрудентов» (знатоков права) для Российского государства предпринимались еще во времена Петра Великого. Так, в 1724 г. создается Императорская академия наук, а при ней в 1725 г. – университет и две гимназии – для детей дворян и для детей разночинцев. Конец XVII в. – первую половину XVIII в. следует рассматривать как время формирования предпосылок развития науки. Тому служит основанием, наравне с попытками создать систему юридического образования, и факт появления и действия первого свода российского права – Уложения Алексея Михайловича 1649 г., ряда законов периода Петра Великого, направленных на систематизацию уголовного и процессуального права (Артикул Воинский, Краткое изображение процессов и су4 Кодан С. В. Юридическая политика Российского государства. 1800–1850-е гг.: автореф. дис. … д-ра юрид. наук. М., 2004. С. 21. 75 дебных тяжб) и систематизацию государственной власти и управления как эмпирической базы для аналитических исследований в области юриспруденции. Вторая половина XVIII в. – первая половина XIX в. отличается, с одной стороны, повышенной активностью государства в развитии юридического образования и создании профессионального корпуса ученых-юристов и практиков. С другой – плодотворной деятельностью в области систематизации российского законодательства, итогом которой стало издание в 1830 г. Полного собрания законов Российской империи в 40 томах, и в 1832 г. – в 15 томах. Эти два обстоятельства незамедлительно дали свой положительный результат. Юридическая наука развивалась во всех направлениях: в области истории российского права, истории российского государства, государственного и полицейского права, уголовного и процессуального права, складываются предпосылки для формирования научных школ. Этот период связан с научным творчеством как самих императоров России, Екатерины II и Александра I, так и видных государственных деятелей М. А. Балугьянского, М. М. Сперанского. Заметный след в отечественной науке оставили С. Е. Десницкий, И. А. Третьяков, А. А. Артемьев, А. П. Куницын, Г. И. Солнцев, З. А. Горюшкин, Н. Н. Сандунов, Ф. Г. Баузе, братья С. И. и Я. И. Баршевы и др. Следующий период (вторая половина XIX в. – начало XX столетия) в развитии отечественной научной юриспруденции определяется качественными преобразованиями в сфере государственного строительства и началом процесса формирования гражданского общества в России. Эти процессы сопровождались активной законотворческой деятельностью, нацеленной на создание организационно-правовой основы, качественно отличавшейся и по юридической технике, и по содержанию от правовой базы предшествующего периода. Формируются научные школы, получают автономию в своем развитии отдельные научные дисциплины: общая теория права и государства, полицейское право, уголовное право, процессуальное право, государственное право, гражданское и международное право. Появляются фундаментальные труды известных всему миру русских юристов Б. Н. Чичерина, В. И. Сергеевича, С. А. Муромцева, П. Г. Виноградова, Г. С. Фельдштейна, С. А. Котляревского, Н. Н. Алексеева, Н. М. Коркунова, Г. Ф. Шершеневича, И. А. Ильина, Н. С. Таганцева, А. Ф. Кони и др. Можно констатировать, что отечественная юридическая наука в этот период приобрела все черты науки и одновременно свое собственное «лицо». Период становления и развития советского государства (1917–1991 гг.) – самостоятельный период в истории отечественной юридической науки. Он имеет свою специфику в силу того, что и политика, и экономика, и культура развивались в обстановке противостояния и противопоставления советского (социалистического) образа жизни иным общественно-политическим системам. Культивировалась и особая, социалистическая наука о праве. Но, несмотря 76 на специфику этого периода, благодаря всестороннему развитию юридического образования и науки, отечественная юриспруденция приобрела многих достойных продолжателей научных традиций, сложившихся в досоветское время. Современный период, начиная с 1992 г. и по настоящее время, связан с формированием новой российской государственности и правовых традиций. Одновременно наблюдается активный правотворческий процесс, создается новое законодательство, приобретается правовой опыт. И в этой связи, как считают многие исследователи, отечественная научная юриспруденция находится на перепутье. Отмечается, что в юридической науке есть существенные пробелы и недостатки в освещении вопросов онтологии, гносеологии и аксиологии юриспруденции. Позитивное решение современных проблем юриспруденции связывается с глубинным исследованием права, с использованием современного методологического инструментария5. В. В. Кожевников О НЕКОТОРЫХ АСПЕКТАХ РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВЕННОГО ПРАВОСОЗНАНИЯ ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА Анализ проблемы правосознания в переходный период способствовал выявлению некоторых тенденций в его содержании. На первом этапе перехода господствует правовой романтизм (идеализм), который можно определить как преувеличение и переоценку роли и места права в жизни общества. Для правового идеализма характерно убеждение, что экспансия юридической нормы в сфере регламентации общественных отношений приведет к качественному улучшению жизни людей. И. Ю. Козлихин отмечает, что все требуют скорейшего издания законов, но в той ситуации, в которой мы сейчас находимся, закон просто не может работать, потому что при этом необходима изначальная стабильность в обществе. В связи с этим лозунг «Больше законов хороших и нужных» далеко не бесспорен1. Правовой идеализм (или юридический фетишизм) представляет собой гипертрофированное (возведенное в абсолют) понимание роли юридических средств в реализации социально-экономических, политических и иных задач. Признается, что юридический фетишизм распространен в нашем обществе, имея в виду распространенность идеи о том, что путем принятия в срочном 5 Тарасов Н. Н. Методологические проблемы юридической науки. Екатеринбург, 2001. С. 8; Нерсесянц В. С. Юриспруденция. Введение в курс общей теории права и государства. М., 1998. С. 1; Сырых В. М. Логические основания общей теории права: в 2 т. М., 2000. Т. 1: Элементный состав. С. 12. 1 Политика и право: региональный аспект // Правоведение. 1990. № 1. С. 227. 77 порядке по тому или иному поводу законодательного акта можно и нужно решать любую острую проблему – одолеть дефицит и ведомственный монополизм, насытить рынок товарами, преодолеть организованную преступность и бесхозяйственность, значительно повысить культуру в обществе и т. д. Реализация такого подхода на практике приводит к чрезмерному увеличению (расходованию) нормативно-правовых средств, принятию актов, которые не вызывались общественными потребностями. В результате такие акты теряют свое значение, оставляя у адресатов лишь неприятный осадок2. Справедливости ради следует отметить, что в правовом романтизме учение усматривают не только негативные, но и позитивные черты. В частности, декларирование правовых идеалов можно признать допустимым в переходный период вариантом правового идеализма. Умеренный правовой романтизм подчеркивает уважение к праву и правовой системе в целом, раскрывает резервы творческой активности субъектов правовой деятельности. И тогда правовые явления, казавшиеся недостижимыми, могут стать реальностью. Как полагает В. В. Сорокин, иллюстрацией тому является стремительное распространение новых правовых идей, ранее находящихся под запретом. Магия их привлекательности на начальном этапе перехода становится настолько сильной, что захватывает многих, вызывая эффект неожиданности в консервативных кругах3. Определяя правовой идеализм как явление оценочное и исходя из общепризнанного понимания правового идеализма как переоценки (превосходной оценки) права, речь здесь можно вести лишь о самооценке правовой культуры как единственно возможной и действительной. Таким образом, правовой идеализм заключается в том, что определенный тип правовой культуры абсолютизирует собственную ценность и реальность. Учитывая это, И. Д. Невважай полагает, что правовой идеализм связан с недооценкой значимости одного типа правовой культуры другим и является свидетельством убеждения в том, что содержание реальной жизни полностью соответствует ценностям данной и единственно возможной правовой культуры (самодовольство присутствия). В этом плане, резюмирует ученый, правовой идеализм представляет собой более радикальное и опасное явление по сравнению с правовым нигилизмом, ибо первый может быть присущ любому типу правовой культуры, который сам себя понимает единственно возможным, правильным и истинным 4. 2 Гойман-Калинский И. В., Иванец Г. И., Червонюк В. И. Элементарные начала общей теории права. М., 2003. С. 522–523. 3 Сорокин В. В. Теория государства и права переходного периода: учебник. Барнаул, 2007. С. 366. 4 Невважай И. Д. Типы правовой культуры и формы правосознания // Правоведение. 2000. № 2. С. 28. 78 Ситуацию, при которой проявляется наивное, ничем не оправданное, идеализированное восприятие значения права в общественной жизни, можно оценивать как чрезвычайно оригинальную, ибо россияне в целом не испытывают в отношении права и закона особых положительных эмоций, чувств, настроений и переживаний. В связи с последним замечанием уместно провести рассуждение В. Н. Синюкова, писавшего, что «русское правовое сознание не может сделаться подвластным праву как форме, пусть даже определяемой рационально выведенной естественной необходимостью»5. В конечном счете юридический фетишизм ведет к правовому нигилизму, стимулирует его распространение в обществе. По мере углубления правовой реформы, осложняющегося дезорганизационными факторами, именно он вытесняет правовой идеализм. «Правовой нигилизм – сформировавшееся в общественном сознании или психике определенного человека устойчивое пренебрежительное или иное негативное отношение к праву, выражающееся в отрицании его социальной ценности и конструктивной роли в обеспечении приоритетов личности и общества, в установке на достижение социально значимых результатов неправовыми средствами или на предельно минимальное их использование в практической деятельности либо характеризующееся отсутствием солидарности с правовыми предписаниями или исполнением (соблюдением) их исключительно под угрозой принуждения либо вследствие корыстных побуждений»6. Л. П. Рассказов полагает, что в новейшей российской истории правовой нигилизм получил «подкрепление» в результате «войны законов» между союзным центром и российским, провозглашения политики безбрежного суверенитета, несогласованности действий представительных и исполнительных органов на всех уровнях, неотлаженности механизма приведения в действие принимаемых законов, длительности процесса осуществления реформ, подмены законности целесообразностью. Несмотря на некоторые позитивные изменения в сфере правосознания, полагает автор, в общественной психологии действие социальных генов, передающих от поколения к поколению элементы правового нигилизма, сохраняется. В значительной массе людей существует довольно распространенное неуважение к закону, желание обойти его, воспользоваться связями с нужными людьми и т. д. В некоторых случаях правовой нигилизм перерастает в крайнюю степень искажения правосознания, превращается в антипод законности. Об этом свидетельствует большой уровень правонарушений в нашей стране, и прежде всего преступлений7. 5 Синюков В. Н. Российская правовая система. Введение в общую теорию. Саратов, 1994. С. 216. 6 Гойман-Калинский И. В., Иванец Г. И., Червонюк В. И. Указ. соч. С. 521–522. 7 Рассказов Л. П. Теория государства и права. М., 2008. С. 446. 79 Теоретики указывают, что истоки правового нигилизма не исчерпываются факторами специально-юридического характера, а уходят за пределы правового пространства. Это явление правовой жизни связано с культурологическими, политическими, историческими особенностями развития страны, национальными традициями, уровнем социального самочувствия людей, состоянием духовности общества. Следует учитывать при этом, что в современных условиях нигилизм получил широкое распространение в разных сферах общества: в политической жизни это находит отражение в отрицании демократических идеалов и ценностей; в литературе, публицистике, истории проявляется в отрицательном отношении к предшествующему опыту развития, стремлении «переписать» историю или представить ее исключительно в одномерном, негативном отображении; в искусстве нигилизм служит распространению массовой субкультуры. Все это, несомненно, генерируется в правовую среду, подпитывает почву для правового нигилизма, способствует его распространению8. В. В. Лазарев и С. В. Липень считают, что на обыденном уровне правовой нигилизм выражается в правовой неосведомленности, недоверии к праву, стремлении действовать в обход существующих правил и юридических процедур. Иногда люди предпочитают отказаться от защиты своих нарушенных прав, лишь бы не связываться с должностными лицами государственных органов, не запускать юридический механизм разрешения конфликтных ситуаций9. Мы считаем, что низкая правовая культура населения (основой которой является правосознание) стала особенно заметной с развитием демократизации политической жизни общества, либерализации экономики. В свое время Н. Л. Гранат обращала внимание на широкое распространение в нашем обществе, в том числе и среди юристов, тотального правового нигилизма, выражающегося в девальвации права и законности, игнорировании законов или в недооценке их регулирующей социальной роли10. Н. И. Матузов определяет нигилизм как «…негативное отношение субъекта (группы, класса) к определенным ценностям, нормам, взглядам, идеалам, а подчас и всем сторонам человеческого бытия»11. Сущность же правового нигилизма заключается, по мнению ученого, «…в общем, негативно-отрицательном, неуважительном отношении к праву, законам, нормативному порядку»12. 8 Гойман-Калинский И. В., Иванец Г. И., Червонюк В. И. Указ. соч. С. 526. Лазарев В. В., Липень С. В. Теория государства и права: учебник. М., 2005. С. 335. 10 Теория государства и права: учебник / под ред. В. В. Лазарева. М., 1997. С. 189. 11 Матузов Н. И. Правовой нигилизм и правовой идеализм // Теория государства и права: курс лекций / под ред. Н. И. Матузова, А. В. Малько. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2004. С. 683. 12 Там же. С. 689. 9 80 Что же касается понимания причин правового нигилизма, то, усматривая их лишь в юридическом невежестве, косности, отсталости, правовой невоспитанности основной массы населения, мы ограничиваемся его характеристикой, которая отражает фактически существующее в нашей жизни и обращено к тому, что лежит на поверхности, на уровне обыденного представления о данном феномене. Получается, что правовой нигилизм является отношением неправового сознания к праву вообще. Следовательно, для сознания, в содержании которого отсутствуют правовые представления, права как реальности просто не существует. В лучшем случае право выступает в таком сознании как объективная внешняя принудительная сила, но тогда поточнее было бы говорить не о правовом нигилизме, а о негативном отношении к праву. В этом случае мы заведомо отказываем нигилисту в том, что он является носителем какого-либо правосознания. Однако, рассматривая феномен правового нигилизма в современном обществе, мы не имеем оснований исходить из такой посылки, ибо всякий субъект служит носителем хоть какого-то правосознания. На основе изложенных положений И. Д. Невважай правовой нигилизм понимает как проявление определенного правосознания, признающего право, но понимающего его иначе, не так, как понимают его другие. Тогда правовой нигилизм будет означать только то, что субъект правосознания не находит в жизни реального воплощения своего «видения», понимания права. Этим можно объяснить негативное отношение к иному правопониманию и к иному бытию права. Оценивая расхожую формулировку, согласно которой правовой нигилизм означает недооценку права, автор считает, что ее следовало бы уточнить, сказав о том, что, с одной стороны, здесь речь идет о недооценке одного типа правопонимания другим его типом, а с другой – об осознании недействительности, нереализованности в действительности своего собственного понимания права. Здесь одно право не признает другого, оценивает его как неправо, а само не находит воплощения в жизнь13. Следует согласиться с учеными, полагающими, что юридический менталитет российского общества изначально отличался небрежным, отрицательным отношением к праву. Данная особенность в настоящее время приняла несколько иные формы, что обусловлено радикальным переустройством всей нашей действительности. Но в онтологическом аспекте это не изменило сущности правового менталитета, что, в частности, проявилось в бурном расцвете юридического нигилизма, глубоко укоренившегося в сознании людей. Юридические ценности в российском обществе не воспринимались и не воспринимаются до сих пор в качестве необходимых для его существования. 13 Невважай И. Д. Указ. соч. С. 27. 81 Напротив, повсеместное нарушение правовых предписаний, скрытое и порой откровенное попирание права, недопонимание (и нежелание понять) фундаментальных ценностей правового бытия – все это и многое другое есть проявление жесткого юридического нигилизма российского менталитета, который условно в юридической науке называется «правоаксиологическим», который представляет реальную опасность для духовной культуры общества, который существенным образом тормозит развитие правовой культуры, права, правопорядка, законности. На фоне общего социального, духовно-нравственного, культурного кризиса нашего общества и государства это лишь осложняет ситуацию в стране14. И. Д. Невважай полагает, что в современной России распространено мнение, что российское правосознание, особенно это касается так называемого народного, или массового, правосознания, является, с одной стороны, неразвитым по сравнению с западными цивилизациями, а с другой – характеризуется как расположенное на полюсах нигилизма и идеализма в оценке роли и статуса права15. В заключение отметим еще одно важное положение, имеющее принципиальный характер. Ряд современных и значительная часть авторов ХIX в. предпринимали попытки абсолютизации западно-европейского типа правового мышления, считая его единственно возможным и универсальным. Так, в юридической науке бытует мнение о том, что своеобразной чертой, присущей российской правовой действительности, является ее смешанный евразийский характер. Для отечественной правовой системы характерны черты и европейской цивилизации, и восточной культуры с присущими ей коллективистскими началами. Смешанная природа российского права не всегда способствовала его стабильности и согласованности правовых институтов16. Однако, полагаем, главным недугом российской национальной ментальности является не отсутствие правосознания европейского типа, а отсутствие творческого воспитания своего собственного и неповторимого правосознания, укорененного в сознании и психологии российского народа, в его этнических, исторических, культурных и религиозных традициях. Предстоит также преодолеть дисбаланс между автономным правосознанием частных лиц, связанным с вопросами имущества, чести, долга и публичным правосознанием, к которому относятся вопросы выживания общества и функционирования государства 17. 14 Байниязов Р. С. Правосознание и российский правовой менталитет // Правоведение. 2000. № 2. С. 37. 15 Невважай И. Д. Указ. соч. С. 23–24. 16 Абдулаев М. И., Комаров С. А. Проблемы теории государства и права. СПб., 2003. С. 438. 17 Сорокин В. В. Указ. соч. С. 360. 82 В. А. Колесников ПОЛИТИЧЕСКИЕ ДИСКУССИИ О ФОРМЕ ТЕРРИТОРИАЛЬНОГО УСТРОЙСТВА РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА В НАЧАЛЕ XX вв. Одним из наиболее острых вопросов государственного строительства Российской империи в начале XX в., в силу серьезных этно-социальных и этно-политических изменений, объективно выступала проблема совершенствования формы государственного устройства. Согласно п. 1 ст. 1 Основных государственных законов, утвержденных 23 апреля 1906 г., Российское государство имело унитарную форму. При этом Великое Княжество Финляндское, составляя «нераздельную часть Государства российского во внутренних делах», управлялось «…особыми установлениями на основании особого законодательства»1, что позволяло говорить о его частичной автономии. В отношении государственного устройства в России с принятием в 1906 г. Основных законов, которые по своей сути стали своеобразной «дуалистической» конституцией, «пактом между старой монархией и молодыми силами общества»2, ничего не изменилось с эпохи абсолютизма. В отечественном государствоведении издавна утвердилась концепция унитаризма, объяснявшая форму территориального устройства спецификой исторических и национальных условий возникновения и развития Российского государства, прежде всего постепенным «собиранием» окружающих (окраинных) территорий доминирующей и государствообразующей русской нацией. Эта же теория служила отправным моментом в отрицании колониального или полуколониального характера «нерусских» территорий. Наиболее четко, доктринально форму территориального устройства России выразил известный русский юрист, специалист в области государственного права Н. М. Коркунов: «Россия – единое государство. Она никогда не образовывала и не образует ни федерации, ни унии. Но с постепенным разрастанием территории России границы ее охватывали собою одно за другим множество самостоятельных прежде государств или владений других держав, и русская власть нередко сохраняла за присоединенными областями их местные законы и учреждения, предоставляя им иногда более или менее широкую местную автономию…»3. На рубеже XIX–XX вв. обострение политической ситуации в России в качестве одной из важнейших составляющих включало радикализацию национального вопроса, что неизбежно приводило к включению в различного рода 1 Свод законов Российской империи: в 16 т. СПб., 1906. Т. 1, ч. 1. С. 5. Леонтович В. В. История либерализма в России. 1762–1914. М., 1995. С. 465. 3 Коркунов Н. М. Русское государственное право: в 2 т. СПб., 1914. Т. I: Введение и общая часть. С. 188–189. 2 83 конституционные проекты положений о его решении в рамках реформы государственного устройства империи. Абсолютное большинство таких проектов предполагало сохранение в той или иной форме в России территориального унитаризма. Жесткий унитаризм был характерен для крайне правых партий, которые (например, Союз русского народа) отрицали малейшую возможность посягательства на «неделимость и целокупность Российской империи», а организацию управления «окраинами» ставили в прямую зависимость с «общегосударственной пользой и выгодой», а также с «поддержкой законных прав русских людей»4. Более гибкий подход к проблеме государственного устройства выражали программы октябристов и кадетов. Соглашаясь с необходимостью сохранения унитарного государства, они настаивали на существенном расширении местного самоуправления, что, по их мнению, должно было привести к оптимизации решения национального вопроса в Российской империи. Октябристы категорически отвергали «идею федерализма в применении к русскому государственному строю», вместе с тем допуская возможность объединения «отдельных местностей Империи в областные союзы для решения задач, входящих в пределы местного самоуправления»5. Кадеты настаивали на возможности введения в России «местной автономии и областных представительных собраний, обладающих правом участия в осуществлении законодательной власти…»6. В то же время кадетские проекты наряду с «автономизацией» Российской империи предполагали также введение отдельных элементов федерации и даже конфедерации. Традиционно имевшие в России широкую поддержку социалистические и коммунистические партии различных оттенков в основном являлись сторонниками идей временной или постоянной федерализации государства после революционного уничтожения государственного строя империи. Последовательными федералистами были представители анархизма, основатель которого М. Н. Бакунин, провозглашая необходимость образования Соединенных Штатов Европы, указывал в данной связи в качестве важнейшего принципа федерализации «признание абсолютного права к полной автономии за всякой нацией, большой или малой, за всяким народом, слабым или сильным, за всякой провинцией, за всякой коммуной…»7. Эсеры требовали установления 4 Программы политических партий в России. Конец XIX – начало XX в. М., 1995. С. 444. 5 Сборник документов и материалов по курсу «Политическая история XX века». М., 1991. Вып. 1 / сост. Л. В. Люцарева и др. С. 111. 6 Там же. С. 106. 7 Бакунин М. А. Федерализм, социализм и антитеологизм // Антология мировой политической мысли: в 5 т. М., 1997. Т. IV: Политическая мысль в России: Вторая половина XIX–XX в. С. 21. 84 «демократической республики, с широкой автономией области и общин, как городских, так и сельских», более широким применением «федеративного начала к отношениям между отдельными национальностями»8. Среди русских марксистов были также весьма популярны идеи так называемого федералистического социализма, единицей которого должна была стать «…социалистическая община, включающая в себя… все роды труда и ведущая хозяйство в значительной мере на натуральных началах…»9. Российская социал-демократия предпочла в своей программе продекларировать принцип права наций на самоопределение, не затрагивая вопросы государственного устройства. К началу Первой мировой войны часть РСДРП (в основном меньшевики) выдвинула программу преобразования устройства России на основе создания крупных автономных национально-территориальных комплексов, а также введения начал культурно-национальной (т. е. экстерриториальной) автономии как для больших, так и для малых народов10. Февральская революции 1917 г. и установление на короткий срок политической власти российских либералов-конституционалистов не принесли изменений в государственное устройство России, чей унитарный характер испытывал в условиях Первой мировой войны глубочайший кризис. Государственные деятели Временного правительства, а также все либеральные политики и юристы ждали созыва Учредительного собрания, от которого, по словам В. М. Гессена, «…вопросы самоуправления и автономии или федеративного устройства России… потребуют… много времени и труда»11. Однако при этом многие полагали, что унитарный характер Российского государства должен быть сохранен во что бы то ни стало. Так, один из известных отечественных юристов-государствоведов, член партии кадетов Б. Э. Нольде, указывая на остроту национального вопроса, писал в тот период: «Превращение всей российской государственности в систему бесконечной и бесплодной торговли между центром и окраинами из-за раздела власти – таков будет неизбежный результат русского федерализма»12. Фактическое государственное устройство той или иной территории бывшей Российской империи после Октябрьской революции и в период гражданской войны, а также перспективы его развития определялись в зависимости от того, под контролем какой реальной политической власти она находилась. 8 Сборник документов и материалов по курсу «Политическая история XX века». С. 97. 9 Туган-Барановский М. И. Современный социализм в историческом развитии // Антология мировой политической мысли: в 5 т. М., 1997. Т. IV: Политическая мысль в России: Вторая половина XIX–XX в. С. 391. 10 История политических партий России / под ред. А. И. Зевелева. М., 1994. С. 227. 11 Гессен В. М. Русское Учредительное собрание и выборы в него. Пг., 1917. С. 23. 12 Нольде Б. Э. Учредительное собрание и его задачи. Пг., 1917. С. 7. 85 Так, в частности, РСФСР при большевиках была довольно жестко централизованным государством, несмотря на юридическое провозглашение в Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа, ставшей первым разделом Конституции 1918 г., «свободного союза свободных наций» и федерации «советских национальных республик»13. Так, социалистическая по своему партийному составу Уфимская директория в своей Конституции, принятой в сентябре 1918 г., определяла «…устроение освобождающейся России на началах признания за ее отдельными областями прав широкой автономии… предполагая окончательное установление государственной организации на федеративных началах полновластным Учредительным собранием»14. Главнокомандующий вооруженными силами на юге России А. П. Деникин в Наказе Особому Совещанию при Главнокомандующем Добровольческой армии, которое выполняло функции публичной власти на занятых белогвардейцами территориях, в декабре 1919 г. указывал на необходимость сохранения «единой, великой, неделимой России»15. Таким образом, отечественные дискуссии о территориальном устройстве России в период становления новой государственности убедительно свидетельствуют об отсутствии концептуальных и политических предпосылок для ее федерализации, что в дальнейшем ярко выразилось в создании фиктивной федерации в виде Союза ССР. В. В. Колосовский О ДИФФЕРЕНЦИАЦИИ КВАЛИФИКАЦИОННЫХ ОШИБОК В настоящее время в нашей стране стало заметным внимание, которое уделяется на высоком государственном уровне искоренению неправосудных решений, построению независимой судебной системы. По сути, речь идет и о квалификационных ошибках, поскольку одной из причин неправосудных решений по уголовным делам являются квалификационные ошибки. В течение последних лет субъекты правоприменения участвовали и в настоящее время продолжают принимать участие в тех преобразованиях, которые затрагивают как органы следствия, так и судебные органы. Конечная 13 Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа // Собрание узаконений РСФСР. 1918. № 51, ст. 582. 14 Конституция Уфимской директории. Акт об образовании всероссийской верховной власти // Архив русской революции, изданный Г. В. Гессеном: в 22 т. М., 1993. Т. 12. С. 190. 15 Организация власти на юге России в период гражданской войны (1918–1920 гг.) // Там же. М., 1991. Т. 4. С. 248. 86 задача таких преобразований – организация эффективного правоприменения, искоренение из правоприменительной практики квалификационных ошибок, точнее, их значительная минимизация. Необходимо снизить уровень квалификационных ошибок до такого предела, который позволит направить процесс на путь их минимизации. На принятие правоприменителем решения в ходе уголовно-правовой квалификации оказывают влияние множество факторов, в том числе негативного свойства, которые впоследствии иногда проявляются в качестве ошибок. Поэтому важно установить не только квалификационные ошибки, но и то, как и в какой мере те или иные негативные факторы оказывают влияние на субъектов правоприменения в ходе осуществления ими этого процесса. Требуется подробное изучение условий и причин данного правового явления. Этому может способствовать дифференциация квалификационных ошибок. Она необходима в силу того, что, во-первых, очевидным представляется продолжение изучения состояния и уровня квалификационных ошибок, тщательного ознакомления как с социально-психологической, так и с правовой сторонами ее природы. Во-вторых, в поиске характерных признаков таких ошибок важно правильно определять их содержание, ибо не всякие отклонения от предписания нормы уголовного закона, допускаемые субъектами квалификации, могут рассматриваться в качестве квалификационных ошибок, так как они обладают определенной формой и юридическим значением. Выделение и тщательное изучение характерных признаков квалификационных ошибок позволяют не только составлять эффективные планы по преодолению этого негативного явления, но и более системно строить работу по совершенствованию уголовного законодательства, а также правоприменительной практики. В-третьих, бессистемные мероприятия по минимизации квалификационных ошибок, как это показывает ныне действующая практика, не дают заметных результатов. В первую очередь усилия по минимизации квалификационных ошибок необходимо направить на устранение существенных и часто встречающихся их видов. Правоприменители должны использовать имеющиеся у них знания правил квалификации преступлений и иных уголовно-правовых деяний, а также приобретенные знания в ходе тщательного анализа и изучения различных видов квалификационных ошибок, например, ошибок при квалификации деяния, отнесенного законом к обстоятельствам, исключающим его преступность, или положительного посткриминального поведения. В-четвертых, логичными видятся поиски оптимальных решений по минимизации квалификационных ошибок, как имеющие законодательные пути их преодоления, так и основанные на взвешенной правоприменительной практике, которые в конечном счете способствовали бы борьбе с квалификаци87 онными ошибками. Однако необходим не только традиционный путь изучения квалификационных ошибок, но и поиск новых направлений их обнаружения, структурирования, которые не нашли еще своего проявления в теории уголовного права, ибо применяемые способы и средства, направленные в настоящее время на минимизацию квалификационных ошибок, являются не всегда достаточными, а следовательно, и эффективными. Итак, дифференциация квалификационных ошибок позволяет как по-новому подойти к изучению рассматриваемого правового явления, причин, способствующих возникновению ошибок в правоприменительной практике, так и наметить и применить более эффективные средства по минимизации квалификационных ошибок. Ю. В. Костин ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ К ИССЛЕДОВАНИЮ ПРОБЛЕМ СООТНОШЕНИЯ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА В ИСТОРИИ ПРАВОВОЙ МЫСЛИ ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ РОССИИ Государство и право – важнейшие формы человеческого бытия, оказавшие и продолжающие оказывать значительное влияние на судьбы человечества. История мировой цивилизации свидетельствует о том, что государство и право в различные исторические эпохи выступали реальной силой, воздействующей на процессы государственного строительства, становления общества и личности, формирования мировоззрения человека и духовной культуры общества. В различные периоды отечественной истории в основе российской государственности лежали разнообразные идеи, взгляды, идеологические построения и концепции, которые выдвигались и воплощались в жизнь выдающимися мыслителями, общественными и политическими деятелями России. При всей относительной самостоятельности в этих идеях отражались особенности того или иного исторического этапа отечественной государственности, потребности социально-экономического, политического и правового развития страны, самобытность национальной культуры, нравственного и правового сознания народа. Важнейшее место в истории правовой мысли России всегда занимали идеи соотношения государства и права, которые не утратили своей актуальности и значимости в современных условиях, имеют важное методологическое значение для развития науки и совершенствования процесса государственно-правового строительства. В общем комплексе идейного наследия значительная роль принадлежит государственно-правовым теориям и учениям. В них сконцентрирован 88 громадный государственно-правовой опыт прошлых поколений, отражены идеи, основные направления и итоги предшествующих исследований организации власти в человеческом обществе, способов ее реализации, формирования права, законодательства, обобщен опыт деятельности правоприменительных институтов и учреждений1. Необходимо отметить, что исторический опыт государственно-правового развития, многообразие правовых учений, различных по содержанию, направленности и влиянию на государственно-правовые реалии отдельных стран и мира в целом, существование различных научных школ и направлений в юридической науке породили широкое разнообразие теоретико-методологических подходов к изучению проблем соотношения государства и права. В современной юридической науке методология исследования государства и права понимается как применение обусловленной философским мировоззрением совокупности определенных теоретических принципов, логических приемов и специальных методов исследования государственно-правовых явлений2. Анализ научной литературы, посвященной вопросам исследования проблем соотношения государства и права, позволяет сделать вывод о том, что традиционно в зарубежной и отечественной юридической науке различались два основных подхода к изучению этого вопроса. Первый подход, называемый «этатическим», исходит из приоритета государства над правом. Право здесь рассматривалось как продукт и следствие государственной деятельности. Данный подход имел широкое распространение в отечественной юридической литературе. Считалось, что право находится в подчиненном государству отношении, выступает в качестве особого придатка, атрибута государства, обязательного приложения к государственной власти. Теоретической предпосылкой для этого подхода являлось формально-догматическое отношение к понятию права как к совокупности норм, издаваемых государством. Такой подход к соотношению государства и права распространялся и на понимание процесса происхождения права. Считалось, что право возникает одновременно с государством, на идентичной социальной основе, в силу одних и тех же условий и закономерностей, следуя, как «тень», за государством. Другой подход к исследованию проблем соотношения государства и права утвердился в русле естественно-правовых воззрений. Сторонники школы естественного права, выводившие понятие государства из общественного до1 Нерсесянц В. С. Основные концепции права и государства в современной России // Гос-во и право. 2003. № 5. С. 5. 2 Теория государства и права: учебник / под ред. проф. В. В. Лазарева. М., 1996. С. 18. 89 говора, исходили из ограничения государством права, что, по их мнению, вытекало из нерушимости естественного закона и неотчуждаемости основанных на нем субъективных публичных прав индивида. С позиции данного подхода, праву принадлежит безусловный приоритет в сравнении с государством. Право возникает до образования государства, оно «старше государства»3, «никакое государство и никакая власть не есть первоначальный источник права»4. Такой подход имеет несомненное преимущество при анализе проблем соотношения государства и права. Он является философской платформой для утверждения в политической и государственной практике идеи господства права. В современной юридической науке существует также третий подход к рассматриваемой проблеме, позволяющий в определенной мере интегрировать взгляды сторонников отмеченных позиций и в то же время избежать крайностей в оценке связи права и государства. Согласно этому подходу соотношение между правом и государством не имеет столь однозначного причинноследственного характера (государство порождает право или из права рождается государство). Связь государства и права видится здесь более сложной и носит характер двусторонней зависимости: право и государство друг без друга не могут существовать, а значит, между ними имеется функциональная связь. Государство находит в праве порядок, а право в государстве – власть, которую она утверждает5. Такой подход в исследовании проблем соотношения государства и права в истории правовой мысли дореволюционной России наиболее приемлем, позволяет выявить глубинные связи между правом и государством, избежать односторонности, понять, что дает право государству, и выяснить истинную роль государства в обеспечении права. Действительно, право возникает и действует вовсе не потому, что существуют государство и его правотворческие органы, а потому, что «определенные общественные отношения, потребности, интересы не могут быть выражены, структурированы, реализованы нормально вне и помимо правовых форм. Они являются первой объективной и исторически-логической причиной возникновения, существования и функционирования права»6. Следует учитывать, что в основе происхождения и действия государства и права лежат не только сугубо экономические и социальные причины, но и 3 Михайлов П. Е. Проблема права // Новые идеи в правоведении. Пг., 1915. Сб. 4. С. 11. 4 Трубецкой Е. Н. Энциклопедия права. М., 1907. С. 16; Виноградов П. Г. Очерки по теории права. М., 1915. С. 28. 5 Государственное право Германии: в 2 т. М., 1994. Т. 2. С. 308. 6 Кененов А. А. Соотношение государства и права // Проблемы теории государства и права / под ред. М. Н. Марченко. М., 1999. С. 287. 90 этнические, духовные и многие иные жизненные обстоятельства. На функционирование государства и права влияют различного рода интересы, потребности, идеи, побуждения, мотивы, ценности, порождаемые и отражаемые общественной жизнью, волей людей. Поэтому в соотношении государства и права следует видеть единство, различия и взаимодействие. Признание такого характера связи между государством и правом позволяет рассматривать государство и право как важнейшие общественные феномены, которые параллельно функционируют, взаимообусловливают и взаимодополняют друг друга, сохраняя при этом специфические, автономные особенности и свойства. Государство и право в ходе своего многогранного функционирования находятся в состоянии постоянного и многоаспектного взаимодействия, в котором можно выделить два момента. Первый из них состоит в своеобразной «зависимости права от государства». Именно в этом качестве объективное (позитивное) право предстает как государственно-официальное, публичное явление. Второй момент касается «зависимости государства от права». Это означает, что государство может эффективно и с пользой для общества и личности осуществлять свои функции только с опорой на законы и конкретные юридические нормы. При этом особо необходимо подчеркнуть, что только благодаря законам, правовым нормам достигаются всеобщность и обязательность велений самого государства7. Соотношение государства и права проявляется в том, что государство не порождает право, не производит его, а представляет, с одной стороны, зависимую, подчиненную ему силу, а с другой – мощное средство, поддерживающее и усиливающее мощь права, его потенциал в общественной системе. Государство использует право в качестве средства управления общественными процессами, но лишь в той мере, в какой само право ему это «позволяет». Право как явление и важнейший институт современного общества оказывает огромное влияние на жизнь людей, без него ни одно государство не может функционировать и распространять свою власть на граждан. Для юридической науки право – универсальный беспристрастный механизм, жесткая нормативная система, воплощенная в законе. Право выделяется в ряду других форм социального упорядочивания тем, что оно общеобязательно и опирается на силу государственного принуждения. В отличие от произвола отдельной личности или группы людей, право легитимно, основывается на авторитете всего государства. Для права государство – не только средство совершенствования и развития законодательства, но и гарант успешной реализации юридических предписаний. 7 Любашиц В. Я., Смоленский М. Б., Шепелев В. И. Теория государства и права. Ростов н/Д, 2003. С. 248–249. 91 В свою очередь, в праве государство находит для себя ту надежную и эффективную основу, которая позволяет достигать реализации государственных функций, целей и задач на современном этапе развития российского общества. Вместе с тем необходимо особо подчеркнуть, что исследование проблем соотношения государства и права в истории отечественной правовой мысли сопряжено с особенностями отечественного правосознания и юридико-политическими традициями, выражают вполне определенное (философское, политическое, нравственно-этическое и пр.) видение государственно-правовых явлений, институтов и учреждений и в этой связи имеют большое мировоззренческое значение. Важно отметить, что для исследования проблем соотношения государства и права в истории правовой мысли дореволюционной России особое значение имеет принцип историзма, который исходит из подхода к государственно-правовой действительности как к изменяющемуся во времени, внутренне закономерному, необходимому процессу общественного развития. В анализе указанных проблем необходимо использовать методы исследования, которые позволяют совместить хронологическое освещение материала с выделением персоналий наиболее значимых мыслителей, предложивших в своих трудах оригинальные идеи и новые концепции соотношения государства и права. Поэтому в современных условиях исследование проблем соотношения государства и права в политико-правовой мысли дореволюционной России необходимо изучать на основе синтеза результатов философского, формально-юридического, социологического, исторического, политологического, этического и других методологических подходов и методов научного познания. Представляется, что такое сочетание методологических подходов в исследовании проблем соотношения государства и права позволит глубже понять процесс развития политико-правовых теорий в истории правовой мысли дореволюционной России, выяснить их роль и значение в общем формировании знаний о государстве и праве и определить их роль в становлении современной юридической науки. Н. С. Курышева СТАНОВЛЕНИЕ ИНСТИТУТА ОБЖАЛОВАНИЯ ДЕЙСТВИЙ И РЕШЕНИЙ ДОЛЖНОСТНЫХ ЛИЦ, ОСУЩЕСТВЛЯЮЩИХ УГОЛОВНОЕ СУДОПРОИЗВОДСТВО, В РОССИЙСКОМ УГОЛОВНОМ ПРОЦЕССЕ Коренные изменения российской государственности в период конца 80-х – начала 90-х гг. ХХ столетия явились предпосылкой для реформиро92 вания правовой сферы государства, и в частности уголовно-процессуальной отрасли права. Работа над новым УПК РФ, необходимость принятия которого была декларирована еще Концепцией судебной реформы в России 1991 г., продолжалась с равной интенсивностью на протяжении нескольких лет. Обсуждение проекта нового УПК РФ, ряд решений Конституционного Суда РФ, практика судов общей юрисдикции показали, что последовательная реализация конституционных норм неизбежно связана с потребностью четкой регламентации института судебного контроля в кодексе. Уголовно-процессуальный закон, разделив уголовное судопроизводство на досудебные и судебные этапы, ввел предварительный и последующий судебный контроль. Судебный контроль за законностью и обоснованностью мер процессуального принуждения, существенно ограничивающих конституционные права и свободы участников уголовного судопроизводства (ст. ст. 108, 109 УПК РФ) был знаком российскому уголовному процессу из ст. ст. 2201 и 2202 УПК РСФСР. Иные формы судебного контроля стали законодательными новеллами уголовно-процессуального закона. Судебный контроль за законностью и обоснованностью действий и решений должностных лиц, осуществляющих уголовное судопроизводство (в порядке ст. 125 УПК РФ), является отдельной самостоятельной формой судебного контроля за действиями (бездействием) и решениями должностных лиц, осуществляющих уголовное судопроизводство. В настоящее время особую важность данной форме судебного контроля придает правовая позиция Европейского Суда по правам человека, жалобы заявителей объявляются неприемлемыми для рассмотрения судом по существу ввиду неисчерпания ими доступных внутригосударственных средств правовой защиты, в частности необжалования заявителями процессуальных действий и решений, принятых в ходе следствия. Статья 125 УПК РФ явилась нормой-проводником для ст. 46 Конституции РФ, закрепляющей за судом практически неограниченное право судебного контроля в части соблюдения конституционных прав и свобод гражданина. Ученые-теоретики, а вместе с ними и практикующие юристы, предполагали, что данный институт в новом УПК РФ будет урегулирован отдельной главой. Эта потребность, по их мнению, подтверждалась не только сложившейся практикой, но и перспективой развития этого юридически и социально значимого института с принципиальными положениями Конституции РФ. Главное предназначение данной формы судебного контроля заключается в защите основных прав и свобод человека и гражданина. Определяющая роль ее заключается в уголовно-процессуальном механизме обеспечения конституционных прав и свобод личности и устранении нарушений в стадии досудебного производства, создании условий для беспрепятственного разрешения уголовного дела 93 судом первой инстанции по существу. Подразумевалось, что УПК РФ будет содержать четкий и исчерпывающий перечень действий и решений должностных лиц, осуществляющих уголовное судопроизводство, подлежащих обжалованию в судебном порядке. Предполагалось также, что «обжаловать в суд можно будет не любые решения следователя и прокурора, а лишь нарушающие конституционные права и свободы (помимо указанных в УПК РФ – это отказ в возбуждении уголовного дела, отказ в допуске конкретного защитника, прекращение уголовного дела и некоторые другие). Дискуссионные вопросы о возможности обжалования тех или иных действий (решений) следователя, например, отказ в назначении экспертизы, очной ставке, допросе свидетеля, должны были быть также разрешены в УПК РФ, поскольку в тот период данные действия попадали под контроль суда лишь в стадии судебного разбирательства»*. В идеале законодатель достиг то, к чему стремился. В УПК РФ предусмотрен судебный порядок обжалования действий и решений должностных лиц, осуществляющих уголовное судопроизводство, процессуальная форма производства которого содержится в отдельной главе 16 УПК РФ (ст. ст. 123, 125, 127). Анализ норм, посвященных судебному обжалованию действий и решений должностных лиц на предварительном следствии, показал, что, несмотря на лаконичность, они достаточно широко охватывают вопросы, связанные с жалобами граждан на действия (бездействие) или решения следователей, дознавателей и прокуроров, обеспечивая охрану прав и интересов граждан. Вместе с тем ряд проблем, возникающих на практике, касается как недостатков изложения самой нормы, так и отсутствия их судебного комментария. Некоторые ошибки в деятельности судов по жалобам на действия органов досудебного производства можно объяснить не только новизной данного института, но и невнимательным, поверхностным прочтением положений УПК РФ. Перед правоприменителем возникают сложности при определении предмета и субъектов обжалования, процессуального статуса участников производства, пределов и сроков судебного разбирательства, процедуры судебного разбирательства, видов судебных решений и т. д. Отсутствие надлежащей законодательной регламентации порождает многоликость судебной практики. Так, суды до настоящего времени не выработали позиции относительно рассмотрения жалобы в порядке ст. 125 УПК РФ на постановление о возбуждении уголовного дела, привлечении лица в качестве обвиняемого, протокола производства следственного действия и т. д. Судьи принимают решения, не предусмотренные ч. 5 ст. 125 УПК РФ: о возвращении жалоб заявителям, об отказе в принятии жалобы к производству, об отказе в рассмотрении жалобы, * Фоков А. Судебный контроль в проекте УПК РФ // Рос. юстиция. 2000. № 9. С. 17. 94 о прекращении производства по жалобе, об оставлении жалобы без движения. Не сложилось единообразной практики применения и на уровне судов кассационной инстанции. Все это подчеркивает необходимость и актуальность детального исследования судебного порядка рассмотрения жалобы на действия (бездействие) и решения дознавателя, следователя и прокурора. О. А. Липич НОРМАТИВНО-ПРАВОВОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ ПОТРЕБИТЕЛЬСКОЙ КООПЕРАЦИИ В РОССИИ В ГОДЫ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ (1917–1920-е гг.) Идеологические основы кооперативной политики советской власти можно реконструировать, опираясь в первую очередь на выступления и публикации В. И. Ленина. Применительно к начальному периоду советской государственности они слабо отражены в решениях съездов Советов и партийных резолюциях, поскольку кооперация не относилась к актуальным политическим стратегиям. Реальная кооперативная политика складывалась в результате взаимодействия партии, государственного аппарата и самих кооператоров, которые, несмотря на осуждение насильственного захвата власти, заявляли о своем намерении продолжать заниматься хозяйственной работой. В итоге кооперативный аппарат был приспособлен к выполнению государственных задач снабжения населения продуктами и товарами под контролем Народного комиссариата продовольствия (Наркомпрода). Таким образом, кооперативные общества утрачивают самостоятельность, что вызывает перестройку их организационной структуры. Новый статус потребительской кооперации был закреплен в Декрете от 20 марта 1919 г. «О потребительских коммунах»1. В результате преобразований кооперация стала выступать в качестве единой распределительной сети, а все население страны интегрировано в ячейки потребительской коммуны, что отразилось в их наименовании – единое потребительское общество (ЕПО). Дальнейшую эволюцию кооперативной политики отразил Декрет «Об объединении всех видов кооперации»2, который упразднил самостоятельное существование отдельных видов кооперации, включил их в состав потребительской кооперации, а кооперативная система в целом подлежала полному огосударствлению. 1 О потребительских коммунах: декрет СНК от 20 марта 1919 г. // Собрание узаконений РСФСР. 1919. № 17, ст. 191. 2 Об объединении всех видов кооперации: декрет СНК от 27 января 1920 г. // Там же. 1920. № 6, ст. 37. 95 Традиционные кооперативные принципы и ценности были поставлены в зависимость от приоритета целей и задач советского государства, что привело к утрате базовых кооперативных принципов, в частности, важнейшего из них – добровольности объединения. В правления потребительских обществ в обязательном порядке вводятся представители органов государственной власти. Создавалась достаточно стройная система управления кооперацией, включавшая все звенья административного управления и контроля, что сближало ее с дореволюционной моделью. Управленческие полномочия закреплялись за центральными государственными учреждениями: в Российской империи – за Министерством внутренних дел; в РСФСР – за Наркоматом продовольствия и ВСНХ. Утрачивался демократизм кооперативной организации – равенство и доступность членства. И, напротив, вводился принцип классовой дифференциации: в каждой местности одновременно создавались общегражданские кооперативы, а также рабочие, военные, транспортные, которые пользовались большими преимуществами. В условиях разрушения товарного рынка и установления продовольственной разверстки основной нормативно определенной функцией кооперации являлись заготовка и распределение продуктов в соответствии с планами, установленными Наркомпродом. Переход к нэпу изменил содержание кооперативной политики, характер взаимодействия государственного аппарата и кооперативных обществ. Новые политические задачи обусловили пересмотр кооперативного законодательства. Кооперации отводилась важнейшая роль в налаживании товарообмена между городом и деревней, в обеспечении союза рабочих и крестьян взаимовыгодным материальным сотрудничеством. Резко возрастает интерес к деятельности кооперации со стороны партийных и советских органов, что подтверждается значительным объемом исходящих от них документальных материалов, в которых затрагиваются эти вопросы. Кооперации оказывается всесторонняя организационная, финансовая и материальная помощь. Реализацией партийных подходов по работе в кооперации занимались кооперативные комиссии, позднее реорганизованные в кооперативные совещания при ЦК и губернских комитетах партии3. 3 О кооперации: резолюция XII съезда партии (17–25 апреля 1923 г.) // КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов. М., 1983. Т. 2. С. 583– 587; О налоговых льготах для кооперативных организаций: декрет ЦИК от 7 декабря 1923 г. // ГАИО. Ф.р-222. Оп. 1. Д. 160. Л. 13; О финансировании кооперации: постановление СНК от 1 сентября 1921 г. // Собрание узаконений РСФСР. 1921. № 58, ст. 382; Протокол заседания кооперативной комиссии при ЦК партии от 22 апреля 1922 г. № 9 // Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 17. Оп. 267. Д. 43. Л. 241; Гамаюнов М. В. Кооперативное совещание при ЦК партии (1920–1929 гг.) // Вопросы истории КПСС. 1959. № 4. С. 149–150. 96 В кооперативном законодательстве периода нэпа наблюдается реконструкция многих норм, исторически сложившихся и применявшихся в кооперативной сфере. При учреждении потребительских обществ восстанавливается добровольность членства, принципы преимущественного обслуживания членов-пайщиков, их материальной заинтересованности в работе организаций. Принятое 20 мая 1924 г. Постановление ЦИК и СНК СССР «О потребительской кооперации»4 нормативно закрепляло демократические начала формирования первичных организаций и союзных объединений. Учитывая многоаспектную деятельность отдельных обществ, а также тесное хозяйственное взаимодействие отдельных видов кооперативов, законодатель разрешил создание смешанных союзов, объединяющих кооперативы любого характера. Рецепция дореволюционного правового опыта проявилась в подготовке и утверждении СНК СССР Нормального устава потребительского общества, который служил основой уставов всех обществ. Большим разнообразием в период нэпа отличались и функции, реализуемые потребительской кооперацией. Безусловно, основной оставалась деятельность по заготовке и реализации продукции, в то же время широко развиваются торговля и сфера предоставления различных услуг. Многие общества налаживают собственные производства, продукция которых также поступает в кооперативную сеть. Новым направлением стало проведение воспитательной и просветительской работы, что повышало авторитет кооперации среди населения. Кроме того, советское законодательство допускало совершение кооперацией внешнеторговых сделок, и этим правом она активно пользовалась5. Основные положения и направления нормативно-правового регулирования потребительской кооперации, заложенные в годы новой экономической политики, учитывались при разработке современного российского кооперативного законодательства. Г. И. Лобжанидзе ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ФОРМИРОВАНИЯ ИНСТИТУТА КРАЙНЕЙ НЕОБХОДИМОСТИ Согласно ч. 1 ст. 39 Уголовного кодекса РФ состояние крайней необходимости предполагает возможность совершения действий для устранения опасности, непосредственно угрожающей личности и правам данного лица 4 О потребительской кооперации: постановление ЦИК и СНК СССР от 20 мая 1924 г. // Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам, 1917–1967. М., 1967. Т. 1. С. 413–414. 5 Веселов С. Внешнеэкономическая деятельность потребительской кооперации в годы НЭПа // Советская потребительская кооперация. 1991. № 9. С. 47. 97 или иных лиц, охраняемым законом интересам общества или государства, если эта опасность не могла быть устранена иными средствами и при этом не было допущено превышения пределов крайней необходимости. Крайняя необходимость или крайняя нужда, как обозначали это явление в XVI в., является одним из старейших институтов уголовного права. К совершению указанных в ч. 1 ст. 39 УК РФ действий следует отнести и ведение переговоров – осуществление коммуникативного акта, совершаемого в целях устранения опасности, предполагающего учет индивидуально-психологических особенностей личности, а также учет ситуации, в которой ведутся переговоры. Памятники письменности XI–XVII вв. (Акты исторические Российского археографического общества; Дополнения к ним; Документы Посольского приказа и другие источники) сохранили сведения, по которым можно судить о том, что переговоры как средство разрешения вооруженных конфликтов часто использовались в практической деятельности представителей государственной власти. Протокольная форма отчетов указанных лиц, сохраненная в названных выше источниках, позволяет судить об атмосфере переговоров, в которой закладывались основы коммуникативных умений, впоследствии получившие отражение в институтах уголовного права. Документов, которые в протокольной форме содержат полный текст переговоров, сохранилось немного, но некоторые памятники письменности, имеющиеся в архивах и фондах библиотек, отражают психологические особенности ситуации. К таким документам можно отнести «Акты о сношениях и военных действиях с китайцами и монголами», являющиеся составной частью «Докладов царям о выдаче подарков, денег и припасов духовным лицам по случаю освящения церкви в Симонове монастыре», входящих в «Списки Енисейской архивы (2, 3; листы 332–391), принадлежащие Императорской академии наук». Раздел «Прибытiе въ Иркутскъ посланцевъ отъ Монгольскаго хана. Встрhча ихъ. Переговоры. Отпускъ» содержит протокол переговоров письмяного головы Леонтея Константиновича Кислянского с Серенчинъ Зорикту, посланцем Мунгалского царя Очирой Саинъ хана («да съ нимъ два человhка») по поводу ряда разбойных нападений на русских людей со стороны людей Мунгалского царя Очирой Саинъ хана. Документ позволяет получить представление о ситуации переговоров, так как содержит полный отчет о процедуре организации встречи и о психологической атмосфере переговоров. Описание сопровождения указанных в названии доклада лиц к месту ведения переговоров говорит о продуманности действий, обеспечивающих безопасность названных лиц. На открытой местности их сопровождают два человека, но для обеспечения безопасности во дворе и на реке стоят пушки, рядом с которыми пушкари и иные вооруженные люди. Большое количество 98 стоящих вооруженных людей должно было как обеспечить безопасность, так и оказать психологическое давление на прибывших, так как на встрече решались спорные вопросы о сборе ясака и о вооруженных конфликтах между русскими людьми и людьми Очирой Саинъ хана. Подробное описание видов транспорта, который должны использовать приехавшие на переговоры люди, также свидетельствует о предпринятых мерах безопасности в отношении лиц, прибывших на переговоры. Следует отметить, что указанное описание составлено в соответствии с правилами официально-делового стиля тех лет (1692 г.). Кроме того, описание составлено с учетом механизма протекания психических процессов восприятия и представления у лица, которое будет изучать данный доклад. Локальные указатели («на площади», «на якоряхъ», у «станковъ») рецидивируют такие их виды, как непреднамеренное восприятие и схематизированное представление. Наличие большого количества служебных слов (предлогов и союзов) способствует рецидиву произвольного внимания к новым объектам. В случае устного воспроизведения текста документа указанные служебные слова станут способствовать прочтению текста с паузами и с восходящей интонацией, что также будет вызывать импульсы внимания. Часть документа, отражающая вопросно-ответное содержание переговоров, содержит тексты комментариев к действиям, совершающимся как для оказания почести прибывшим, так и для их обеспечения. Психологические аспекты отражены в намерениях переговорщика управлять вниманием собеседников («Письмяной голова Леонтей Костянтиновичь Кислянскiй велhлъ говорить, выводя ихъ изъ ума»). Указанные речевые приемы свидетельствуют о раннем использовании часто рекомендуемого сегодня приема шифтования или переключения внимания. Текст содержит информацию Очирой Саинъ хана, которую можно расценить как акт устрашения русских людей или как акт оказания на них психологического давления («идетъ де Богдойское войско болшое, девять тысячъ, по всhмъ верхнимъ острогамъ и до Енисейска, а запасу де съ ними идетъ на всякого человhка на дватцать лhтъ»). Ответы головы о храбрости и бесстрашии русских людей воспринимаются как проявления уверенности своей позиции («Письмяной голова Леонтей Костянтиновичь Кислянскiй велhлъ говорить посланцомъ: Богдойской де царь пустилъ славу, что идетъ де его войско болшое»). Наше исследование показало, что институт крайней необходимости и, в частности, такое его действие, как проведение переговоров, в процессе своего формирования содержит развивающийся феномен психологического давления, проявляющийся в данном случае в описании действий, способных вызвать страх и уважение к неприятелю. Текст переговоров здесь строился уже с учетом особенностей протекания процессов восприятия, внимания, представления. 99 С. В. Малюгин ЗАКОНОДАТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА КАК ОСНОВНОЕ НАПРАВЛЕНИЕ ЮРИДИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ ГОСУДАРСТВА Актуальность исследования законодательной политики современного государства состоит в необходимости разработки теоретических положений, связанных с ее формированием и реализацией в законотворческой деятельности, а также разрешением практических вопросов реализации законодательной политики в отдельных направлениях правового регулирования общественных отношений. Кроме того, актуальность определяется неполнотой теоретических разработок в сфере законодательной политики государства. Только на базе четко ориентированного стратегического курса движения страны к определенному социально-экономическому и государственно-правовому строю возможна соответствующая целям и задачам этой стратегии, внутренне согласованная, практически значимая и последовательно реализуемая концепция законодательной политики как направление деятельности государства, связанное с определением стратегии и тактики законодательства, обеспечения его влияния на правовое регулирование общественных отношений в целом. Познание, осуществляемое в ходе законотворчества, представляет собой процесс отражения социальной действительности, как изучение настоящего положения вещей, так и прогнозирование состояния общества в будущем. Здесь можно говорить о сфере действия законодательной политики, поскольку именно она обогащает законотворчество такими научными методами, как планирование, прогнозирование, систематизация законодательства и т. д. Законодательная политика как средство социального реформирования, отрицающая необходимость детальной, методологически и прогностически выверенной, предварительной проработки (оценки) законопроектов или допускающая игнорирование такого фактора, или рассчитывающая на возможность и достаточность исправлений, когда закон уже начал действовать, очевидно обречена на провал. Если же законодательство направлено на латание дыр и игнорирует социальные потребности, изыскивая для себя все бoльшие материальные средства, то это напоминает ситуацию, которая в настоящее время складывается в дорожном хозяйстве, где вместо качественного дорожного покрытия и его надлежащего ремонта осуществляется «латочный ремонт», неконтролируемый, требующий материальных расходов по принципу «бездонной ямы». В результате создается видимость перманентной работы, на короткое время восстанавливается целостность дорожного полотна. Современная российская законодательная политика часто напоминает именно эту ситуацию. Законы представляют собой сегодня недостаточно эффективное средство для разрешения возникших критических ситуаций и 100 не ориентированы на стратегическое развитие социально-экономических процессов1. С качеством законотворчества, подготовкой законов связан принцип профессионализма законотворчества. Независимая научная экспертиза, указание размеров и источников финансирования разработки законопроекта, сведения об их авторах позволили бы избежать многих ошибок при осуществлении законотворческой деятельности. Особое влияние на состояние законодательства оказывает партийная борьба, или, более верно, борьба партийных интересов. Право неизменно будет содержать в себе элементы внутренне необоснованного предпочтения, т. е. элементы партийности и несправедливости. Законодательная политика, несомненно, должна соответствовать экономической и социальной политике, так как переводит на язык права потребности общественной жизни. Социальное же направление в законодательной политике в настоящее время является одним из главных, так как в условиях глобального экономического кризиса основной задачей государства является защита своих граждан от негативных влияний и последствий проблем в мировой экономике. Законодательная политика тесно связана с законотворческой деятельностью и направлена на ее всестороннее совершенствование. Она использует в этом процессе инструменты юридической политики и является ее составной частью, одним из основных направлений (видов), стержнем, ее главным ядром. Законодательная политика государства призвана создавать условия для эффективной законотворческой деятельности, участвовать в определении ее стратегических целей и решении тактических задач2. При этом следует учитывать, что «история законодательных реформ в России помимо силы или слабости организационных и легитимных ресурсов правящего режима демонстрирует тесную их взаимосвязь с особенностями законодательного процесса и с общим состоянием законодательства и комментирующим его прикладным и теоретическим правоведением»3. Представляется, что одним из приоритетов законодательной политики должна стать разработка проблемы ответственности за законотворческую 1 Горбань В. С. Оценка эффективности законодательства как насущная проблема законодательной политики // Наш трудный путь к праву: мат-лы философско-правовых чтений памяти академика В. С. Нерсесянца. М., 2006. С. 373–377. 2 Мазуренко А. П. Стратегия законотворчества и правотворческая политика // «Черные дыры» в российском законодательстве. 2007. № 2. С. 74. 3 Графский В. Г. История права и правоведения: актуальные проблемы и темы // Евгению Алексеевичу Скрипилеву – ученики и коллеги. Москва-Екатеринбург, 2003. С. 13. 101 деятельность4. Законодательная политика государства – это составная часть юридической политики государства, научно обоснованная, последовательная и системная деятельность субъектов законодательной власти, направленная на определение стратегии и тактики законотворчества, выраженная в форме принятия законов, в целях повышения эффективности правового регулирования. А. В. Мартынов О НЕКОТОРЫХ ТЕОРЕТИКО-ПРАВОВЫХ АСПЕКТАХ CОВРЕМЕННОГО ПОНИМАНИЯ ПОЛИЦЕЙСКОГО НАДЗОРА В теории административного права многоцелевое назначение административного надзора всегда вызывало множество вопросов о его сущности, содержании, структуре, формах проявления, классификациях, а также соотношении с другими видами государственно-управленческой деятельности. Немаловажным фактором для развития таких дискуссий стало развитие полицейского права и его правовых институтов. Профессор К. С. Бельский относит административный надзор к методам полицейской деятельности: «метод административного надзора или, что одно и то же, метод полицейского надзора есть важнейший метод полицейской деятельности»1. Специфика этого метода, по его мнению, заключается в том, что он является способом, используемым многократно органами полиции для сохранения объектов полицейской охраны (общественного порядка, общественной безопасности, окружающей природной среды) и для борьбы с противоправными посягательствами на них2. Из этого можно сделать вывод, что метод полицейской деятельности, как и сама полицейская деятельность, является разновидностью государственно-управленческой деятельности, точнее, частью этой деятельности. Тем самым вывод ученого о том, что полицейский надзор и административный надзор – тождественные понятия, не совсем обоснован. Ибо если административный надзор является универсальной формой (способом) для всей государственно-управленческой деятельности, то полицейский надзор относится только к ее части. По мнению таких ученых, как П. И. Кононов, В. Я. Кикоть, И. Ш. Килясханов, в настоящее время сложились предпосылки для обособления полицейского надзора, его отграничения от надзора административного. Особенности 4 Селиванова Е. С. Понятие и приоритеты российской правотворческой политики // Правовая политика и правовая жизнь. 2006. № 2. С. 143. 1 Бельский К. С. Полицейское право: лекционный курс / под ред. А. В. Куракина. М., 2004. С. 599. 2 Там же. С. 586–587. 102 полицейского надзора, отмечают они, обусловлены прежде всего субъектным составом надзорных органов. К числу таких органов можно отнести милицию, ее отдельные службы и подразделения, органы ФСБ, Федеральную службу по контролю за незаконным оборотом наркотиков и другие, главными задачами которых являются обеспечение общественного порядка и безопасности, борьба с преступностью. В связи с указанным они предлагают понимать под полицейским надзором осуществляемую в пределах установленной компетенции систематическую деятельность уполномоченных государственных органов, имеющих право на применение специальных правовых средств, и их должностных лиц по предупреждению, выявлению и пресечению правонарушений и преступлений в поднадзорной сфере3. Такая позиция была бы новеллой в современном административном праве, если бы не излагалась в трудах советского времени совершенно в ином понимании. Так, в Учебнике административного права 1973 г. под редакцией известных ученых-административистов А. П. Алехина, П. Т. Василенкова, В. Т. Квиткина, Ю. М. Козлова и других указывается, что важным участком деятельности милиции является административный надзор. Под ним понимается систематическое наблюдение за исполнением законов, нормативных актов, общеобязательных правил должностными лицами государственных органов и гражданами в целях обеспечения образцового общественного порядка, предупреждения, пресечения нарушений этих правил и принятия к нарушителям предусмотренных мер воздействия4. Следовательно, ученые советского времени не выделяли отдельной категории «полицейский надзор». По сути дела, ими не проводилась дифференциация одного и того же правового механизма в зависимости от субъектов, его осуществляющих. Е. В. Шорина указывает, что существует группа специальных надведомственных органов, реализующих контрольные функции без права вмешательства в деятельность подконтрольного объекта по определенным вопросам и применяющих меры административного воздействия5. По ее мнению, административный надзор – это самостоятельная форма контроля, сущность которой едина, независимо от того, какими органами надзора исполняется6. Мы разделяем данную позицию, дополняя ее таким суждением: если бы происходила дифференциация административно-надзорной деятельности по субъектам, ее осуществляющим, тогда мы обязаны были бы выделить такие 3 Административное право России: учебник / под ред. П. И. Кононова, В. Я. Кикотя, И. Ш. Килясханова. М., 2008. С. 510–511. 4 Советское административное право: (Общая и Особенная части). М., 1973. С. 548. 5 Шорина Е. В. Контроль за деятельностью органов государственного управления в СССР. М., 1981. С. 97–104. 6 Там же. С. 255. 103 виды надзора, как уголовно-исполнительный надзор, осуществляемый органами федеральной службы исполнения наказаний, ювенальный надзор, судебный надзор и т. д. На наш взгляд, это приведет к очень большой терминологической путанице. В данной ситуации для выделения самостоятельного вида административного надзора необходимо четко определить предмет административно-надзорной деятельности, и уже исходя из этого делать соответствующие выводы. Общим предметом административного надзора являются специальные нормы, правила, требования, стандарты, инструкции и т. д., регулирующие вопросы законности и безопасности в различных сферах жизнедеятельности. При этом данные сферы могут объединять деятельность разных государственных органов, т. е. быть предметом их ведения. Тем самым это может быть теоретическим критерием для выделения той или иной административно-надзорной деятельности, например, для полицейского надзора, промышленного надзора и т. п. Следует согласиться с К. С. Бельским, который понимает под полицейской деятельностью особый вид государственно-управленческой деятельности, направленной на охрану общественного порядка, обеспечение общественной (и любой другой) безопасности с применением государственного принуждения7. Из его рассуждений также следует, что полицейская деятельность имеет более узкий характер, чем внутреннее государственное управление. Это обусловлено, с его точки зрения, специальным предметом полицейской деятельности, имеющим прежде всего правоохранительную и обеспечительную направленность. Иными словами, согласно концепции К. С. Бельского, предметом полицейской деятельности является охрана общественного порядка и обеспечение различных видов безопасности. На наш взгляд, концепция К. С. Бельского не совсем обоснованна, так как в ней охватывается лишь часть полицейской деятельности, а именно «полицейской смирительной деятельности». С точки зрения концепции К. С. Бельского, содержание полицейской деятельности не включает в себя такие важные аспекты, как реализация законов и контроль за их исполнением (полицейская исполнительная деятельность) и управление в различных сферах государственного управления (полицейская смирительная деятельность). Следовательно, сведение данной деятельности только к применению двух способов государственного управления административного надзора и административного принуждения является не вполне обоснованным. Вместе с тем важным итогом наших рассуждений является вывод о существовании такого направления полицейской деятельности, как «административный надзор». К. С. Бельский указывает, что административный надзор в 7 104 Бельский К. С. Указ. соч. С. 34. самом общем виде – это гласное или негласное наблюдение органов полиции за кем-либо или чем-либо. В процессе осуществления надзорной деятельности органы полиции могут осуществлять наблюдение за людьми, организациями, органами государства, но только с точки зрения закона, не вмешиваясь в их отраслевую деятельность и не управляя ими в этой части8. Однако надзорная деятельность могла включать наблюдение «не только с точки зрения закона», а собственно проверку соблюдения закона гражданами, организациями и государственными структурами. Кроме того, эта деятельность (мы можем назвать ее полицейско-надзорной), в отличие, скажем, от прокурорского надзора, имеет специализированный характер, т. е. осуществляется для выполнения и достижения узкопрофильных задач и целей государственного управления, например, обеспечение общественного порядка и общественной безопасности, определение правильности выполнения работ и т. п. При этом возникновение рассмотренной нами правовой конструкции полицейской деятельности позволяет говорить о возникновении такой формы управленской деятельности, как полицейский надзор. Он может соотноситься как часть и целое, т. е. быть подвидом административного надзора. С. В. Моисеев НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ОРГАНИЗАЦИИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ БАРНАУЛЬСКОЙ ГОРОДСКОЙ МИЛИЦИИ В КОНЦЕ 1920-х гг. Деятельность органов внутренних дел, как столичных, так и региональных, на протяжении всей истории их существования в России была осложнена социальными проблемами, так или иначе влиявшими на качество и результаты работы. Сложности, с которыми сталкиваются сотрудники правоохранительных органов в настоящее время, в достаточной степени сходны с проблемами, существовавшими в период становления советской правоохранительной системы. В послереволюционное время новая власть вынуждена была заново выстраивать механизм борьбы с преступностью. Дефицит подготовленных кадров диктовал условия формирования структуры органов внутренних дел в условиях создания советской государственности. В Барнауле до октября 1928 г. существовало два отделения милиции, в ноябре этого же года было создано третье отделение в Сад-городе. Строевой состав городской милиции выглядел следующим образом: три начальника отделений, два помощника начальника отделений, шестнадцать участковых надзирателей, два старших милиционера, сорок восемь младших, четырнадцать конных милиционеров. В целом весь строевой состав составлял 8 Там же. С. 36–37. 105 восемьдесят пять человек. По сравнению с 1927 г. численность его увеличилась на пять рядовых милиционеров и одного начальника отделения. В то же время число городских младших милиционеров до норм, установленных НКВД, не был доведен. Штатные должности были заняты только на 48%. Текучесть строевого состава была 100%. Материальное обеспечение работников Барнаульской милиции являлось недостаточным. Так, заработная плата в 1928 г. составляла: начальника отделения – 63 рубля; помощника начальника отделения – 56 рублей 40 копеек; участкового надзирателя – 40 рублей; младшего милиционера – 30 рублей. По сравнению с предыдущим годом была увеличена заработная плата на четыре рубля только участковым надзирателям1. Согласно информации, опубликованной в 1927–1928 гг. в газете «Красный Алтай», на содержание городской противопожарной службы было израсходовано 83 896 рублей в год, а на милицию – 36 683 рубля, при необходимой сумме в 46 110 рублей. В 1927 г. заработная плата (с незначительными изменениями в 1928 г.) некоторых категорий работников выглядела таким образом: кочегар парохода – 43 рубля; сотрудник профсоюза – 47 рублей 31 копейка; рабочий мастеровой главных железнодорожных мастерских – 66 рублей; чернорабочий (там же) – 40 рублей; продавец газеты «Красный Алтай» – 1 рубль в день; юрисконсульт – 70 рублей. Средняя зарплата в милиции равнялась примерно 47 рублей 35 копеек, средняя зарплата по городу составляла 48 рублей 84 копейки. Снабжение обмундированием велось с большими трудностями, на одного человека отпускалось 70 рублей в год вместо положенных 125 рублей. Строевой состав не был обеспечен в полной мере жильем, большинство квартир работников милиции являлось непригодным для проживания2. Городская милиция не была укомплектована лошадьми, имевшиеся лошади только на 50% были годны к строевой службе, необходимо было произвести их замену, однако средств для этого не выделялось3. Слабая материальная база 100-процентная текучесть личного состава, низкая квалификация работников, брак в работе приводили к недочетам в ходе несения службы. Проводимые каждую неделю служебные занятия положительных результатов не давали. Тем не менее в сложившейся ситуации для улучшения обслуживания окраин и рабочих районов образовали третье отделение городской милиции, в течение 1928 г. было организовано постоянное несение службы участковыми милиционерами в нагорной части города, в Бобровском Затоне, на Булы1 Центр хранения Архивного фонда Алтайского края. Ф. 110. Оп. 1. Л. 138. Там же. Л. 142. 3 Там же. Л. 138. 2 106 гинской заимке, в поселке Ильича, в Сад-городе. Организация участков прошла без участия и затрат со стороны горсовета. Средства изыскивались из собственных резервов, что в целом осложняло работу милиции. По причине недостатка кадров постоянный административный милицейский пост действовал только один, в районе вокзала. В начале 1928 г. по причине амнистии резко увеличилось число преступлений, однако оно снизилось к окончанию года4. Таким образом, прослеживается определенная «преемственность», без учета отдельных факторов, существования проблем, связанных с деятельностью правоохранительной службы в период становления государственности СССР и на региональном уровне в современной России. Перед ОВД стоят проблемы социального характера, которые были актуальными в 20-х гг. ХХ в. А. А. Нечепуренко НЕОТВРАТИМОСТЬ И УСЛОВНОСТЬ НАКАЗАНИЯ: ПОЛИФОНИЯ ИЛИ ДИСГАРМОНИЯ ИДЕЙ Ряд масштабных правовых проблем до настоящего времени остается вне пристального внимания мирового сообщества. Одной из них является усиливающийся кризис системы наказаний, в которой продолжает доминировать лишение свободы. Сходная ситуация полтора столетия назад на фоне общественного недовольства тюремным заключением породила широкую теоретическую дискуссию, в ходе которой всерьез рассматривался вопрос о лишении наказания статуса уголовно-правового средства борьбы с преступностью. Во многом благодаря восприятию научным сообществом компромиссной идеи условности наказания и внедрению ее в короткие сроки и в различных формах в уголовное законодательство большинства развитых стран мира проблему на достаточно длительный период удалось снять, но она не разрешила кардинальным образом. Принимаемые в последние десятилетия рекомендательные международные правовые акты на уровне как Совета Европы, так и Организации Объединенных Наций не дают ожидаемого результата. Различные карательные альтернативы лишению свободы являются действенным фактором лишь в государствах с относительно малыми территорией и численностью населения, а также низким уровнем преступности, обусловленным национальными культурными традициями. Нельзя не обратить внимание и на то, что уголовно-правовые реформы в России во многом носят прозападный, подражательный характер и проводятся без учета возможностей гармонизации существующей уникальной нацио4 Там же. Л. 139. 107 нальной системы уголовно-правового принуждения. Уникальность этой системы заключается прежде всего в том, что она формировалась не эволюционно и прагматично, а на фоне социально-политических потрясений, которые дали простор для правового экспериментирования в масштабах огромного государства. Это позволило в сжатые сроки выявить все плюсы и минусы альтернатив традиционным способам уголовно-правового воздействия на преступность. В свою очередь, своеобразие в развитии уголовно-правовых явлений и процессов нацеливает на изучение не сиюминутных, а стратегических проблем уголовно-правового регулирования, заставляет по-новому воспринимать такие, казалось бы, устоявшиеся уголовно-правовые категории, как наказание, уголовная ответственность, судимость и др. Пристальный взгляд «внутрь» системы уголовно-правового принуждения дает возможность обнаружить скрытые резервы для ее качественного преобразования, минуя многие затратные, сомнительные или вообще тупиковые варианты экстенсивного пути развития. Речь идет прежде всего о том, что в системе уголовно-правового принуждения необходимо переосмыслить место и роль ряда уголовно-правовых мер, заменяющих наказание под условием соблюдения осужденным в течение установленного судом испытательного срока определенных правоограничений некарательного характера. К этим мерам по Уголовному кодексу Российской Федерации относятся условное осуждение, условно-досрочное освобождение от отбывания наказания, отсрочка отбывания наказания беременным женщинам и женщинам, имеющим малолетних детей. Требует прояснения и правовой статус такой уголовно-правовой меры, отнесенной законодателем к принудительным мерам воспитательного воздействия, как ограничение досуга и установление особых требований к поведению несовершеннолетнего. Обращаясь к истории вопроса, отметим, что уже в начале XX в. наукой уголовного права был определен новый уголовно-политический принцип условности наказания. Сторонники этой идеи в целом признавали необходимость института наказания, но указывали на его малую эффективность, когда речь шла о применении краткосрочного тюремного заключения к несовершеннолетним или к случайным преступникам. В этих случаях предлагалось считать допустимым отказ от принципа неотвратимости наказания и применение под угрозой наказания иных мер, не являющихся по своей сути уголовной репрессией. При таком подходе наказание, не теряя статуса меры уголовно-правового воздействия, лишалось монопольного положения как единственного уголовно-правового средства воздействия на преступника. Именно в силу меньшей радикальности восприятие идеи условности наказания юридической практикой, а затем и законодателем происходило гораздо быстрее, чем идеи отрицания наказания. 108 В то же время в дореволюционной России сложилась такая правовая ситуация, которая не позволила идее условного осуждения в полной мере внедриться в уголовное законодательство. Этому во многом способствовала доминирующая позиция тех ученых-юристов, приверженцев классической школы уголовного права, которые предостерегали от поспешного внедрения в уголовный закон идеи условности, усматривая в таких новациях громадные и труднопредсказуемые изменения в системе уголовной юстиции (С. В. Познышев, В. Д. Спасович, Н. Д. Сергеевский, Н. С. Таганцев и др.). Сдержанное отношение дореволюционной России к идее условности наказания могло сохраниться достаточно длительное время лишь в той, конкретной социально-политической ситуации. В результате революционных перемен в общественном устройстве прежняя система уголовной юстиции России была разрушена, а вновь созданная приобрела совершенно иные черты и приоритеты и оказалась незащищенной от глобальных правовых экспериментов на фоне увлеченности общественности и законодателя передовыми и посвоему также революционными для того времени идеями социологической школы уголовного права. Инерция законодательного внедрения идеи условности оказалась настолько громадной, что Россия, отставая в этом вопросе от других стран не менее чем на два десятилетия, достаточно быстро догнала и перегнала их как по количеству норм, реализующих идею условности наказания, так и по практике их применения. Современное понимание сущности уголовного испытания как уголовных правоограничений позволяет рассматривать его и наказание в качестве однопорядковых правовых явлений, в каждом из которых заложен специфический способ реагирования на факт совершения преступления. В то же время правовая природа уголовного испытания не могла не сказаться на его сущности и содержании. Если правоограничения в наказании по сути своей репрессивны, выступают карой, соразмерным воздаянием преступнику за совершенное деяние и содержательно выражаются в тяготах и лишениях, налагаемых на осужденного приговором суда, то правоограничения уголовного испытания, будучи заимствованными из режимных, трансформировались в уголовном законе в комплекс некарательных обязанностей. Некарательные правоограничения, в отличие от карательных, объективно не причиняют лицу физических и психических страданий, а представляют собой несколько повышенные требования к поведению в обществе, следование которым помогает испытуемому избегать ситуаций, провоцирующих его на правонарушение. В связи с этим принципиально различен механизм предупредительного воздействия на осужденного при наказании и испытании. Если тяготы и лишения, заключенные в наказании, порождают у осужденного прежде всего чувство страха их повторного претерпевания, то запреты и предписания испытания вырабатывают у него стереотипы правопослушного 109 поведения, которые в последующем переходят в готовность действовать определенным образом в сходных ситуациях (установку), и тем самым постепенно внешний контроль поведения заменяется на самоконтроль. Основой для разграничения всей совокупности мер уголовно-правового принуждения служит механизм их применения. По этому критерию можно выделить меры уголовной ответственности, которые применяются только в рамках осуждения, и меры уголовной безопасности, которые не связаны этими пределами, имеют гораздо более широкую сферу действия и могут применяться как наряду с осуждением, так и без него. Механизм осуждения включает в себя два обязательных компонента: обвинительный приговор как единственно возможную форму осуждения и судимость как минимальную совокупность правоограничений, распространяющуюся на любого осужденного. Анализ действующего уголовного законодательства дает основание для категорического заключения о том, что вне правового поля судимости в настоящее время не могут применяться только две разновидности мер принуждения: наказание и испытание. Именно они наряду с судимостью и являются мерами уголовной ответственности. Следует особо подчеркнуть, что вся совокупность правоограничений уголовной ответственности стала не только количественно, но и качественно неоднородной с появлением новой формы реализации уголовной ответственности, все разновидности которой объединены мной понятием «испытание». Именно правоограничения испытания (запреты и предписания), имеющие некарательный характер, и привносят в систему уголовной ответственности новое качество. Взаимодействие качественно неоднородных элементов должно быть осознано и по возможности в кратчайшие сроки гармонизировано. В противном случае система, в которую входят такие элементы, рано или поздно (в зависимости от ее устойчивости и способности к саморегуляции) отторгает то новое, что было привнесено, но так и не стало органической ее частью. Последний вариант развития событий, конечно же, чреват понижением уровня жизнеспособности системы, ее упрощением, низкой эффективностью функционирования оставшихся элементов. Представляется, что негативные последствия интенсивного внедрения идеи условности наказания в систему уголовно-правового принуждения в целом и в подсистему уголовной ответственности в частности в настоящее время все очевиднее начинают доминировать, что создает угрозу отказа на государственном уровне от некарательной составляющей уголовной ответственности в пользу ужесточения уголовной репрессии. В то же время если современное состояние уголовной юстиции можно оценить как неустойчивое, то возврат к уголовно-правовому принуждению без системы испытания, вполне вероятно, обернется ее крахом. При наличии политической воли на такой шаг выбирать, какое из наказаний будет применяться наиболее широко наряду с лишением свободы, не при110 шлось бы: таковым неизбежно стал бы штраф, поскольку затраты на строительство и содержание огромного количества новых мест лишения (ограничения) свободы не выдержит бюджет ни одного государства. Представить же ситуацию, когда штраф массово применяется за преступления средней тяжести и тяжкие – как альтернатива лишению свободы, просто невозможно из-за того потенциала несправедливости в приговорах, который может быть реализован в подобной карательной системе. Настораживает и тенденция к размыванию границ между некарательными правоограничениями испытания и карательными – наказания. Именно по этому пути в последнее время пошли страны ближнего зарубежья (Республика Казахстан, Республика Беларусь), предусмотрев отбывание ограничения свободы по месту жительства. Федеральной службой исполнения наказания России указанный опыт также считается заслуживающим пристального внимания. Согласно законопроекту, подготовленному Минюстом и ФСИН России и внесенному Правительством Российской Федерации 14 июля 2006 г. в Государственную Думу, ограничение свободы предлагается преобразовать в некий симбиоз домашнего ареста в свободное от работы время и условного осуждения. Показателен и тот факт, что данный проект Федерального закона 4 июля 2008 г. Государственной Думой Российской Федерации был принят в первом чтении. Задача выявления негативных процессов, причинно связанных с законодательным закреплением идеи условности наказания, состоит вовсе не в том, чтобы отказаться от данной идеи в пользу идеи неотвратимости наказания и тем самым ввергнуть уголовную юстицию в системный кризис. Анализ просчетов и недоработок, ставших достаточно очевидными лишь спустя более ста лет с момента возникновения данного правового феномена, позволяет полнее осознать настоятельную необходимость полифонического развития испытания и наказания в рамках принципа неотвратимости уголовной ответственности. Совершенствование законодательной регламентации уголовного испытания целесообразно проводить в два этапа. На первом этапе следует внести изменения и дополнения в действующие уголовное, уголовно-процессуальное и уголовно-исполнительное законодательства. Соблюдая принцип системности, все вопросы, которые следует решить, можно разделить на три группы, относящиеся: 1) к регламентации системы уголовно-правового принуждения в целом (введение термина «уголовно-правовое принуждение», классификация мер уголовно-правового принуждения); 2) к идентификации уголовной ответственности как меры уголовно-правового принуждения (определение понятия уголовной ответственности и указание цели ее применения; определение наказания как меры уголовной 111 ответственности; изменение в регламентации судимости как базовой формы реализации уголовной ответственности); 3) к формированию испытания как уголовно-правового института (введение понятия «испытание» и его определение как меры уголовной ответственности, взаимодействие испытания с наказанием и другими смежными институтами, унификация испытания по основаниям и условиям назначения, а также по видам испытания и их содержанию). На втором этапе предстоит в Общей части следующего Уголовного кодекса Российской Федерации сформировать систему норм, регламентирующих принуждение в отношении лиц, совершивших предусмотренные данным Кодексом общественно опасные деяния, в которую уголовное испытание будет окончательно встроено в качестве самостоятельного уголовно-правового института. А. В. Орлов ЮРИДИЧЕСКАЯ ТЕХНИКА СУДЕБНОГО ПРЕЦЕДЕНТА Под прецедентом в наиболее общем виде понимается решение судебных органов по конкретному делу, которое рассматривается в качестве образца при рассмотрении таких же или аналогичных дел. В данном определении прослеживается важная черта судебного прецедента как источника права – нормативность. Разумеется, само по себе судебное решение, без практики его применения и без конкретного правоотношения, не создает судебного прецедента. Однако признак нормативности неизбежно порождает вопрос о способе закрепления нормы. Когда индивидуальный акт может приобрести силу всеобщей нормы, возникает вопрос о его технике как условии применения. «Если трезво смотреть на вещи, – отмечается в связи с этим в американской литературе, – то становится ясным, что во многих случаях суды являются творцами законов, поскольку именно они интерпретируют его. Без авторитетной интерпретации многие законы теряют и сам смысл»1. Прецедент состоит из необходимой основы решения (ratio decidendi – само правило, которое формирует правовую норму) и из попутно сказанного (obiter dictum – другие обстоятельства дела, обосновывающие решение). Сам судья не определяет, что именно в решении ratio decidendi, а что – obiter dictum, это делает другой судья, устанавливая, является ли данное решение прецедентом для дела, которое он рассматривает. Прецедентные нормы представляют собой казусы, которым присущи свои структура и особое содержание. И связь этих первоначальных элементов (клеток) англосаксонского права, в силу некоторых обстоятельств, часто имеет не логический, рациональный, а традиционно-исторический характер. 1 112 Фридмэн Л. Введение в американское право / пер. с англ. М., 1992. С. 85. В одном решении суда могут усматриваться несколько ratio decidendi, когда оценка второстепенного в данном деле может приобрести статус прецедента для выносимых в будущем решений или же подлежат применению прецеденты, относящиеся к вопросам как материального, так и процессуального законодательства2. При этом установленной структуры мнение не имеет. Излагаются общие сведения о деле, процессуальном статусе лиц, участвующих в деле, фактические обстоятельства, вопросы права, мотивировка и конкретные действия и меры, подлежащие применению по делу. Мотивировка допускает привлечение цитат из других дел, по которым решение уже вынесено, юридических и научных изданий3. Главным принципом преобразования судебного решения в прецедент является принцип “stare decisis” (от лат. «стоять на решенном»). Само название пришло из римского выражения, которое означало «стоять на принятом решении, не отступать от устоявшихся положений». Рассматривая проблему техники прецедента в России, необходимо упомянуть следующее. Решения судов не являются нормативными актами, и они не отвечают требованиям, предъявляемым к нормативным правовым актам, таким как оформление, особый процедурный порядок принятия и введения в действие, содержание в виде норм права и др. Исходя из формальных критериев, прецедент в России источником права не является. Если рассмотреть судебные акты, в частности, по арбитражным делам, начиная от решения суда первой инстанции, затем постановление арбитражного апелляционного суда, апелляционного суда федерального округа и президиума Высшего Арбитражного суда РФ, то к любому судебному акту предъявляется значительное количество формальных требований, которые перечислены в соответствующих статьях процессуальных кодексов. Юридическая техника судебных актов, включая акты Конституционного Суда РФ, уже сложилась, хотя и существенно отличается от техники закона. Данный вопрос является очень широким и, по существу, может составить основу самостоятельного исследования. А. Л. Осипенко ГОСУДАРСТВЕННОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ ОБЩЕСТВЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ В СЕТИ ИНТЕРНЕТ Совершенствование информационных и телекоммуникационных технологий, развитие глобальных компьютерных сетей (в первую очередь – сети 2 3 Кросс Р. Прецедент в английском праве / пер. с англ. М., 1980. С. 171. Бернам У. Правовая система Соединенных Штатов Америки. М., 2006. С. 142. 113 Интернет) выступают в последние годы одной из важнейших предпосылок глобализации и построения информационного общества. Для России участие в названных процессах определяется как «…системная и долгосрочная задача, решение которой позволит повысить конкурентоспособность экономики, укрепить безопасность страны, обеспечить государственные гарантии конституционных прав граждан Российской Федерации в информационной сфере»1. В то же время совершенствование сетевых технологий приводит не только к повышению темпов развития общества, но и к расширению источников опасности для него, в том числе связанных с явлениями криминального плана. В таких условиях особую актуальность приобретает проблема определения принципов государственного регулирования общественных отношений, возникающих при использовании глобальных компьютерных сетей. Отправной точкой в разрешении этой проблемы должно стать упорядочение системы научных взглядов на информационное пространство глобальных компьютерных сетей. Результаты исследований показывают, что глобальные сети сегодня нельзя рассматривать только в качестве технологического инструмента коммуникации. Это явление должно изучаться в широком контексте социальных, политических, культурных и экономических трансформаций современного общества. При этом становится понятным, что над материальной инфраструктурной основой глобальных сетей образовалась социальная надстройка в виде сетевого сообщества, которое сформировало сетевое информационное пространство (киберпространство) – особый вид социального пространства, возникающего на основе специфических форм социального взаимодействия. Подчеркнем, что в данном контексте понятие «пространство» введено для обозначения среды реализации определенных действий, а не места, имеющего заданные физические свойства. Информационное пространство глобальных сетей имеет специфические пространственно-временные и социальные характеристики. Здесь отсутствуют территориально заданные границы, а имеющие место процессы можно считать надгосударственными. Это пространство не имеет фиксированной топологии, оно непрерывно меняется, модернизируется, расширяется, в нем постоянно образовываются новые, неучтенные информационные объекты. Значительная часть действий, реализуемых пользователями сетей, носит трансграничный характер (доступ к зарубежным информационным ресурсам, отправка электронной корреспонденции, участие в сетевых формах взаимодействия и т. п.). С учетом такого понимания сетевого информационного пространства обозначенная выше проблема порождает ряд принципиальных вопросов. 1 Доклад Совета Федерации Федерального Собрания Российской Федерации 2007 года «О состоянии законодательства в Российской Федерации» / под общ. ред. С. М. Миронова, Г. Э. Бурбулиса. М., 2008. 114 Насколько внутренняя организация киберпространства противоречит традиционным правовым системам, основанным на территориальной принадлежности? Существует ли возможность государственного регулирования экстратерриториальной по своей природе деятельности субъектов сетевых процессов? Имеются ли для этого достаточно эффективные инструменты? Ответы на эти вопросы сегодня далеки от строгой определенности. Более того, возможность управления сетевыми процессами со стороны государства воспринимается некоторыми зарубежными идеологами в определенной степени иллюзорной, что позволяет им провозглашать независимость такого пространства от государственного регулирования, призывать государства к отказу от попыток вмешательства в сетевые общественные процессы2. Похожие идеи встречаются и в работах отечественных исследователей. Полагаем, что выводы о «суверенности» сетевого информационного пространства должны оцениваться исключительно как не соответствующие действительности. С учетом отсутствия признаваемой с юридических позиций границы между киберпространством и физическим миром невозможно всерьез обсуждать вопрос о признании киберпространства независимой территорией. Обратим внимание и на то, что любые действия в сети осуществляются гражданами конкретных государств, и последствия этих действий наступают, как правило, в обычном мире и затрагивают интересы, традиционно защищаемые национальным законодательством. В пользу необходимости государственного регулирования сетевых процессов убедительно свидетельствует и практика развития Интернета. Во-первых, возникающие в сетевом пространстве отношения требуют правового регулирования и реагирования со стороны государства. Во-вторых, постоянно возрастает влияние киберпространства на явления в физическом мире, что заставляет правительства большинства стран искать формы сдерживания такого влияния. Подобное сдерживание, на наш взгляд, вполне обоснованно, поскольку государство допустило формирование и развитие на своей территории инфраструктуры, образующей национальный сегмент глобальной сети, а потому вправе требовать, чтобы из этого образования не исходило опасности интересам его граждан, обществу, самому государству. Безусловно, у отдельных государств может не хватать либо политической воли, либо необходимых ресурсов для того, чтобы брать под контроль сложнейшие сетевые процессы. Однако это не может быть аргументом в пользу независимости информационного пространства от государственного регулирования. 2 Декларация независимости киберпространства / пер. Е. Горного [Электронный ресурс]. URL: www.zhurnal.ru/staff/gorny/translat/deklare.html (дата обращения: 20.06.2008). 115 В сетевом сообществе принято считать, что отсутствие государственных ограничителей во многом стимулирует быстрое развитие Интернета, расширение спектра предоставляемых услуг. Между тем в последние годы стало очевидным, что количественный рост и качественные изменения сетевых криминальных явлений при отсутствии реагирования на них со стороны государства выступают одним из основных сдерживающих факторов в повышении эффективности большинства социально-экономических процессов в Интернете. В этой связи многие государства сочли необходимым принять законы не только об уголовном запрете на определенные общественно опасные действия в сетевом информационном пространстве, но и о защите персональной информации, об ограничении доступа к конкретным сайтам по возрастному критерию, о запрещении азартных игр в сетях и т. п. Имеются примеры законодательного регулирования электронной торговли и банковских процессов. Итак, полагаем, что хотя общая тенденция государственной политики в сетевом пространстве сегодня все еще заключается в нереагировании государства на многие социальные девиации, имеющие общественно опасный характер, наведение порядка в сложных сетевых процессах под силу исключительно государству. Лишь государство способно не только инициировать создание адекватной правовой базы и установить соответствующие запреты, но и своей мощью обеспечить их соблюдение и наказание нарушителей. Заинтересованность государства в таком подходе, на наш взгляд, также очевидна. В связи с упоминавшимся выше наднациональным характером сетевого информационного пространства особого обсуждения заслуживают механизмы регулирования возникающих в нем отношений. Здесь существуют два основных подхода. Представители первого, определяющие сетевое пространство в качестве уникальной территории, на которую не могут распространяться национальные системы права, настаивают на необходимости разработки специальных международных норм («права информационного пространства») и механизмов их реализации. Второй подход, признавая специфику сетевого пространства, не придает ей определяющего значения и считает возможным применять традиционные регуляторы, действовать в соответствии с национальными правовыми нормами, избегая международных коллизий, а при их возникновении руководствоваться проверенными нормами международного права. Думается, что истину, как обычно, следует искать посредине. Там, где применение существующих регуляторов обеспечивает достаточную эффективность, их необходимо применять. Однако специфика сетевого пространства неизбежно порождает необходимость поиска неизвестных ранее механизмов государственного регулирования. Безусловно, справедливость претензий суверенного государства на возможность регулировать сетевую деятельность в пределах своей территории и распространять такое регулирование на граждан этого государства при 116 нахождении их за границей не вызывает сомнений. Менее обоснованным выглядит желание регулировать действия, совершенные иностранными гражданами на территории своих стран, в случае проявления последствий этих действий на территории данного государства. Заметим, что в зарубежной практике имеются примеры решения соответствующих проблем. Так, закон США допускает преследование хакеров, не являющихся американскими гражданами и находящихся вне пределов Америки, в случае их незаконного доступа к компьютерным системам, принадлежащим ведомствам США. Изучение показывает, что сущности глобального информационного пространства соответствуют регламентирующие и правоохранительные воздействия в первую очередь на международном уровне. Однако в связи с недостаточной развитостью международно-правовых механизмов в настоящее время регулирование осуществляется в основном в рамках национальных правовых систем, имеющих нередко принципиальные различия. Отметим, что в большинстве стран, заинтересованных в поддержании правового режима в сетевом пространстве, государство не владеет эффективными рычагами управления, пытается удержать сетевые процессы в рамках существующих социальных институтов, подчинить их регламентированию слабо приспособленными для этого традиционными правовыми регуляторами. Потребность в адекватном государственном регулировании как уже существующих, так и вновь возникающих общественных отношений в сетевом информационном пространстве заставляет ставить вопрос о формировании национальной стратегии в этой сфере. Полагаем, что основные действия государства в национальном сегменте глобальной сети должны быть направлены на защиту прав и свобод граждан, обеспечение национальных интересов, вытекающих из интересов личности, общества, государства, стимулирование процессов, обеспечивающих развитие сетей, противодействие сетевой преступности. Устанавливая пределы государственного регулирования, важно понимать, что сетевое информационное пространство во многом проявляется как среда синергетическая, способная к самоорганизации. В этой связи нельзя не признать полезность и относительную эффективность механизмов саморегулирования, возникающих в сетевой социальной среде. С учетом этого государственное регулирование в Интернете должно быть обусловлено наличием сложных экономических или общественных проблем, которые сетевое сообщество не способно решить самостоятельно. Во всех иных случаях, а особенно там, где стоимость вмешательства со стороны государства несоразмерна результату, регулирование целесообразно передать участникам сетевого сообщества. Так, вполне очевидно, что только государственное регулирование способно создать условия и дать необходимые гарантии для нормального функционирования в глобальных сетях современных финансово-экономических 117 институтов. И напротив, вряд ли было бы целесообразным детальное регламентирование со стороны государства взаимоотношений участников сетевого общения. Завершая рассмотрение заявленной проблемы, еще раз отметим, что идея абсолютного самоуправления сети Интернет себя не оправдала. Государство уверенно заявляет о своей ведущей роли в установлении порядка в киберпространстве. В таких условиях речь уже должна идти не о допустимости государственного регулирования, а об определении его пределов, о поиске социально приемлемых и эффективных механизмов реализации. С учетом наднационального характера сетевого информационного пространства особое значение приобретает международное взаимодействие в обеспечении его безопасности. Разработка согласованных международных правовых норм управления киберпространством переходит в разряд актуальных задач мирового сообщества. На национальном же уровне должны быть выработаны основные принципы регулирования отношений в информационном пространстве Интернета, оптимально сочетающие возможности государственного воздействия и саморегулирования сетевых процессов со стороны сетевого сообщества. Е. С. Папрыгин ИДЕЯ УКРЕПЛЕНИЯ ПРАВОПОРЯДКА В КОНТЕКСТЕ БОРЬБЫ С ОРГАНИЗОВАННОЙ ПРЕСТУПНОСТЬЮ Является ли преступность антиподом правопорядка, его разрушителем, или она может быть рассмотрена как составная часть, элемент правопорядка? На первый взгляд, ответ вполне ясен: конечно, преступность и правопорядок несовместимы; правопорядок есть то, что направлено против преступности и выступает свидетельством успешности борьбы с этим негативным социальным феноменом. Однако когда мы углубимся в существо вопроса, наши суждения перестают быть столь уверенными. Конечно, правопорядок в его аксиологическом понимании неразрывно связан именно с массовым правомерным поведением и граждан, и представителей государственной власти, а потому должен быть понят как мера сопротивляемости общества, государства, закона негативным, деструктивным сторонам жизни людей. Правопорядок есть реализованность права, в том числе и в противодействии преступности. Он не может мыслиться вне преступности как имманентного свойства общественной жизни, равно как и преступность не может быть различена вне правопорядка как ее позитивного фона. Если мы подходим к проблеме правопорядка в его социологическом понимании, правопорядок есть выражение «…объективного порядка, посредством которого элементы социального целого интегрируются в тотальное со118 циальное явление»1. Поскольку правопорядок является целостным состоянием общества в определенном аспекте, постольку преступность не просто влияет на состояние правопорядка и предстает как феномен, с уничтожением которого связана мысль об эффективном правопорядке, но оказывается составной частью действительного, а не желаемого правопорядка. По крайней мере, если в статичном (традиционном) обществе преступность представала как воплощение беспорядка, спонтанного противостояния обществу, волевой вызов ему, то в динамическом (современном) обществе преступность закономерно начинает выступать формой порядка. Однако и это еще достаточно общий ответ на поставленный вопрос. Необходимо уточнить, одинаково ли влияние различных видов преступности на правопорядок, на его содержание и уровень. Представляется вполне очевидным, что, например, бытовая преступность и даже большая часть преступлений против личности и ее имущества хотя и усиливают социальную напряженность в обществе, затрудняющих правоохранительную деятельность, тем не менее, не разрушают правопорядок, существенно не снижают его уровня. Коррупция, как и в целом неправомерные действия должностных лиц и государственных органов, непосредственным образом и в сильнейшей степени влияют на качество правопорядка и активно разрушают его. Коррупция существует, как правило, в рамках закона как злоупотребление правом под прикрытием закона, при непременном условии отсутствия реальной ответственности. Поскольку коррупция есть преступность «от имени государства» и под его прикрытием, в российском негражданском обществе нет реальных средств борьбы с данным явлением в целом. При таком положении дел коррупция становится одним из неформальных факторов складывания и воспроизводства правопорядка. Право начинает трансформироваться в систему, совместимую с преступной деятельностью в обществе. Как известно из российской истории, взяточничество, казнокрадство, разложение чиновничества имеют крепкие и давние корни. Из данного факта вплетенности преступности в правопорядок следует множество теоретических и практических выводов. Это значит, что проблема правопорядка носит несомненный методологический характер для современной юридической теории и для определения стратегии и тактики правовой политики. Юридическая теория (а вслед за ней и правовая идеология) предпочитает рассматривать содержание понятия правопорядка исключительно в нормативистском и ценностном аспекте. Однако такой подход представляется неоправданным: невозможно говорить о правопорядке как соци1 Антонов М. В. Социология права Г. Д. Гурвича // Правоведение. 2003. № 2. С. 224. 119 альной структуре, как общественном состоянии, абстрагируясь от самой реальности. Зарубежный и отечественный опыт убедительно свидетельствуют о том, что выстроить в обществе эффективный правопорядок лишь усилиями государства принципиально невозможно. Конечно, потенциал институтов общества в правовой сфере не столь велик, как возможности государственных органов, но сбрасывать его со счетов ни в коем случае не стоит. В условиях существования легитимного правового порядка, который опирается на мощный моральный и культурный фундамент, общественные институты независимо от государства располагают средствами и санкциями, необходимыми для того, чтобы привести индивида к признанию и соблюдению юридических норм, воплощающих в себе нравственные ценности и идеалы. В случае нарушения такой нормы, как справедливо заметил М. Вебер, «…общественная санкция (например, социальный бойкот) часто оказывается для индивида значительно более действенной и ощутимой карой, чем та, которую мог бы вынести судебный приговор»2. Исходя из современного, так называемого широкого понимания права, необходимо различать правопорядок как результат деятельности государства и правопорядок как результирующую характеристику массовой стихийной социальной деятельности людей по установлению действительно правовых взаимоотношений. Каждый из них устанавливается и поддерживается разными средствами и способами. Официальный, намеренно организованный, узаконенный правопорядок опирается на действующее юридическое (позитивное) право, закрепляющее интересы власти как государственные интересы и представляющее их в качестве общей воли людей. Общественный (социальный), спонтанный, неофициальный правопорядок складывается, с одной стороны, вследствие общественной реакции на официальный правопорядок, как результат законопослушной деятельности множества людей. С другой стороны, он складывается вследствие массовой правовой практики вступающих в социальные ситуации конкретных субъектов, движимых обычными представлениями о правах и обязанностях, о притязаниях и ответственности3. Особенности соотношения этих двух форм правопорядка позволяют вырабатывать целостную оценку правового состояния общества, качества правовой жизни. 2 Вебер М. Основные социологические понятия // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 640. 3 Правовая политика и пути совершенствования правотворческой деятельности в РФ: монография / под ред. Н. С. Соколовой. М., 2006. С. 264. 120 А. В. Петров ОРГАНИЗАЦИОННО-ПРАВОВЫЕ ОСНОВЫ СТАНОВЛЕНИЯ СОВЕТСКОЙ МИЛИЦИИ УРАЛА И ЗАПАДНОЙ СИБИРИ В УСЛОВИЯХ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ В организационно-правовом развитии милиции в 1919–1920 гг. следует выделить два основных направления, которые условно можно назвать военизацией и специализацией милиции. Во-первых, в связи с гражданской войной, развитием политического бандитизма, которые сопровождались всплеском преступности, наметилась тенденция военизации милиции. Вторая тенденция – специализация милиции, т. е. создание системы специализированных органов милиции в целях повышения ее эффективности. Каждое направление требует глубокого историко-правового анализа. Во время гражданской войны в условиях криминализации общества и повышения уровня преступности деятельность всех государственных органов и учреждений, в том числе милиции, была подчинена решению военных задач. Одними из звеньев реализации программного вопроса о преобразовании Красной Армии в Рабоче-Крестьянскую милицию были, в частности, мероприятия партии в деле создания войск ЧОН1. Части особого назначения, созданные после соответствующего Постановления ЦК РКП(б) от 17 апреля 1919 г., являлись специфическим органом поддержания правопорядка. Это были военно-партийные отряды для борьбы с антибольшевистскими и антисоветскими выступлениями, для охраны государственных объектов. ЧОН действовали в тесном контакте с органами ВЧК. Они формировались из коммунистов, сочувствующих и комсомольцев. Служба в ЧОН выполнялась без отрыва от основной работы. На казарменное положение бойцы ЧОН переводились при объявлении чрезвычайной обстановки и выполнении боевых задач2. Усиление милитаризации милиции было обусловлено тяжелым положением, сложившимся в республике в связи с гражданской войной и интервенцией. Такое положение объяснялось также всплеском контрреволюционных выступлений. Следующим этапом в процессе милитаризации милиции было принятие Положения о Рабоче-Крестьянской милиции, утвержденного ВЦИК 10 июня 1920 г. Милиция рассматривалась как вооруженный исполнительный орган, и поэтому она получала статус вооруженных частей особого назначения. Как и 1 Абраменко И. А. Коммунистические формирования – части особого назначения (ЧОН) Западной Сибири (1920–1924 гг.). Томск, 1973. С. 8–9. 2 Павлов Б. В. Становление контроля партийной номенклатуры над правоохранительной системой в 1921–1925 годах // Вопросы истории. 2004. № 1. С. 34. 121 раньше, милиция могла привлекаться к выполнению боевых задач. Сохранялся классовый принцип комплектования милиции. Усиливалось влияние местных советов на формирование командного состава милиции. Четко определялась компетенция Главного, губернских, уездных и городских управлений милиции. Расходы на содержание милиции оплачивались из государственных средств. Срок обязательной службы милиционеров увеличивался с 6 месяцев до года. Таким образом, в Положении о Рабоче-Крестьянской милиции был обобщен и законодательно закреплен опыт строительства милиции, ее служебно-оперативной и боевой деятельности3. На основании Положения о милиции была принята Инструкция по проведению в жизнь организации милиции по принципу Красной Армии. При сведении вооруженных сил в уездно-городской милиции на территории губернии принята за объединенную войсковую часть отдельная бригада при равномерном составе отдельных батальонов как единица деления, более гибкая и удобная для объединения вооруженных сил милиции ввиду неравномерности численного состава их по губернии. Структура управления милиции по губернии должна была соответствовать решению различных задач: служить частью административных аппаратов для проведения в жизнь декретов и распоряжений как центральных, так и местных властей, осуществлять охрану и поддержание порядка и спокойствия на территории губернии; быть оперативным строевым аппаратом Управления милиции как воинская часть4. Эти нормативные правовые акты были проведены в жизнь на местах. Так, в докладе начальнику Пермской губернской советской милиции командира первой Пермской милицейской отдельной бригады А. С. Блинова указывалось, что 8 октября 1920 г. была сформирована Пермская милицейская отдельная бригада, которая состояла из штаба бригады, первого и второго милицейских отдельных батальонов. В состав первого Пермского милицейского отдельного батальона входят роты: первая Пермская городская, вторая Пермская уездная, третья Усольская уездная. В состав второго Кунгурского отдельного батальона входят роты: первая Кунгурская уездная, вторая Осханская уездная и третья Осинская уездная. Омская губернская милиция по военному образцу была сведена в бригаду, которая делилась на батальоны. Каждый батальон составлял четыре роты, по две роты на уезд. В состав бригады входил также конный эскадрон, кото3 Гутман М. Ю. Становление и деятельность милиции Петрограда и Петроградской губернии в период революции и гражданской войны в России (февраль 1917– 1920 гг.): (Историко-правовое исследование): автореф. дис. … д-ра юрид. наук. СПб., 2002. С. 38. 4 Государственный архив Пермской области (далее – ГАПО). Ф.р-78. Оп. 1. Д. 52. Л. 2(об.). 122 рый делился на 11 взводов, т. е. по одному взводу на уезд и один взвод – на Омск5. В соответствии с Постановлением Коллегии Пермского губернского отдела Управления от 18 августа 1920 г. были уволены все милиционеры в возрасте свыше 50 лет, милиция была переформирована по принципу войск специального назначения, т. е. Промышленная милиция была подчинена начальнику подотдела Промышленной милиции, Общая – Общей и т. д. Указывалась необходимость ввести «не на словах, а на деле» строгую дисциплину, беспрекословное подчинение, исполнение и покомандное обращение, для чего ввести в действие Устав внутренней службы Красной Армии, обязательное военное обучение милиции6. В соответствии с Приказом от 7 июня 1920 г. № 21 Вятского районного Управления речной милиции Речная милиция района представляла боевую единицу – Вятский батальон речной милиции, в котором объединялись роты. Особо следует остановиться на военном обучении. В соответствии с Приказом № 3 по 17-й Пермской милицейской отдельной бригаде от ноября 1920 г., всем командирам батальонов с 1 декабря 1920 г. надлежало приступить к военному обучению милиционеров в следующем порядке: каждый командир роты вызывает с мест определенное количество милиционеров, проходит с ними курс обучения. Все необученные милиционеры проходили 6-недельный курс обучения, а все обученные – 2-недельный курс, причем за 2 недели до окончания курса следовало сообщать в штаб бригады, который должен высылать инструкторов для проверки пройденного7. В докладе начальника Штаба Пермской милицейской отдельной бригады командиру 17-й Пермской милицейской отдельной бригады сообщалось о произведенной фактической ревизии совместно с военным инспектором Главмилиции Республики в Усольском и Чердынском уездах Пермской губернии по поводу формирования из милиции боевых единиц на основании Инструкции Главмилиции Республики (Приказ от 15 октября 1920 г. № 10) и обучения сотрудников милиции военному строю. Установлено, что роты сформированы, при уездных управлениях милиции военное обучение конных и пеших милиционеров ведется, но слабо, и только строевое, теоретические занятия не проводятся ввиду отсутствия военных уставов, а также технических приспособлений и приборов. Знания сотрудниками милиции военного строя и милицейских обязанностей оценены как удовлетворительные8. О сложностях 5 Николаев П. Ф. Омская милиция в первые годы советской власти. Омск, 1959. С. 59. 6 ГАПО. Ф.р-78. Оп. 1. Д. 2. Л. 118(об.)–119. 7 Там же. Д. 52. Л. 14. 8 Там же. Ф.р-59. Оп. 1. Д. 108. Л. 102, 103. 123 военной подготовки указано в докладе о деятельности Тюменской городской советской милиции за 1920 г.9 Значительным вкладом в дело подготовки кадров были Общесибирские командные курсы милиции в Омске. Они были созданы по решению Сибирского революционного комитета 5 марта 1920 г. Перед курсами ставились задачи ликвидации общей и политической неграмотности слушателей, обучения их милицейской службе и военному делу. Значительное место отводилось военным предметам. Преподавателями курсов были практические работники милиции и уголовного розыска10. Милитаризация милиции повлекла за собой резкое изменение правового положения и социального обеспечения сотрудников милиции11. Согласно Руководящим разъяснениям Декрета «О Советской рабоче-крестьянской милиции» от 3 апреля 1919 г. Главного управления милиции, довольствие по тыловой красноармейской норме полагается только для милиционеров, агентов уголовного розыска и командующего состава. Служащие канцелярские и других категорий пайком не пользовались12. Однако члены семей милиционеров по-прежнему не обеспечивались довольствием. В Приказе Омской Губмилиции от 24 июня 1919 г. было указано, что с мест поступил ряд запросов о том, должны ли семьи милиционеров и комсостава обеспечиваться отделами социального обеспечения особым пособием, на правах семей красноармейцев. В связи с этим было разъяснено, что семьи милиционеров и комсостава подобным пособием на правах семей красноармейцев не пользуются, «…так как милиция находится, во-первых, на добровольной службе, во-вторых, обеспечена гораздо лучше, чем красноармейцы»13. В 1920–1921 гг. совершенствовалась нормативно-правовая база деятельности милиции. Был принят ряд инструкций и постановлений (Инструкция по охране и обороне водных путей Республики, кроме прифронтовой полосы, утвержденная Приказом от 15 июля 1920 г. № 5; Инструкция районным начальникам Советской рабоче-крестьянской милиции в городах и их помощникам от 17 марта 1920 г.; Инструкция о порядке охраны грузов, следующих 9 Государственный архив Тюменской области (далее – ГАТО). Ф. 149. Оп. 1. Д. 20. Л. 1–2(об.). 10 Степанов М. М. К вопросу о профессиональной подготовке милицейских кадров в период гражданской войны в России // Научный вестник Омской академии МВД России. 2001. № 1. С. 90. 11 Петрожитский В. М. Организационно-правовые основы социальной и правовой защиты сотрудников милиции РСФСР (1917–1941 гг.): автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 1997. С. 12. 12 ГАТО. Ф. 149. Оп. 1. Д. 4. Л. 1–3. 13 Государственный архив Омской области. Ф.р-77. Оп. 1. Д. 1. Л. 22(об.). 124 по водным путям, утвержденная Приказом от 31 августа 1921 г. № 237; Постановление СНК по охране продмаршрутов от 14 июля 1921 г.; Инструкция старшим и младшим милиционерам Советской рабоче-крестьянской милиции от 17 марта 1920 г.; Инструкция по организации Железнодорожной следственно-розыскной милиции; Положение об уголовно-розыскных органах на железнодорожных и водных путях сообщения и их взаимоотношениях с органами ТОВЧК, утвержденные Приказом ВЧК от 28 октября 1920 г. № 133; Инструкция милиции, несущей охрану концентрационных лагерей, а также сопровождающей заключенных к месту назначения, утвержденная Приказом от 8 июня 1921 г. № 127). Кроме того, 22 августа 1919 г. был утвержден Дисциплинарный устав для служащих Советской рабоче-крестьянской милиции, согласно которому на служащих милиции могут налагаться следующие взыскания: предостережение, выговор в строю и в приказе по милиции, наряд вне очереди не свыше 10 суток, арест на срок не свыше 10 суток, смещение на низшие должности, увольнение со службы14. На первое место в ряду политических и социально-экономических условий функционирования милиции в рассмотренный период выступила необходимость вооруженного подавления всех выступлений против советской власти. В условиях военного времени центральные органы власти проводили комплекс мероприятий по военизации милиции для создания дополнительной вооруженной силы. Параллельно с этим процессом предпринимались организационно-правовые меры для создания специальных органов милиции в целях повышения эффективности обеспечения общественного порядка на транспорте и промышленных объектах. В связи с этим целесообразно выделить два направления развития органов милиции в 1919–1921 гг. Во-первых, в связи с гражданской войной, усилением контрреволюционных выступлений, которые сопровождались всплеском преступности, наметилась тенденция к военизации милиции. Вторая тенденция – специализация милиции, т. е. создание системы специализированных органов милиции в целях повышения эффективности ее функционирования. А. Ю. Петров АДМИНИСТРАТИВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ: ИСТОКИ И ФОРМИРОВАНИЕ Правовая политика является уникальной синтетической категорией теории права, объединяющей в своем содержании элементы права и управления. Так, К. В. Шундиков, определяя сущность правовой политики, заключает, что 14 ГАПО. Ф.р-54. Оп. 1. Д. 38. Л. 37. 125 она представляет собой совокупность правовых идей, установок, принципов, целей, задач, приоритетов, а также правовых средств, направленных на обеспечение оптимального уровня развития и функционирования общественных отношений. Отличительной чертой правовой политики, по его мнению, является то, что она основана на праве и выражается в принятии государством соответствующих нормативных актов и осуществлении на их основе правоприменительной деятельности1. Иной подход к определению понятия «правовая политика» содержится в работах Н. И. Матузова, предлагающего рассматривать правовую политику в качестве комплекса мер, идей, задач, целей, программ, методов, реализуемых в сфере действия права и посредством права. Имеется в виду область отношений, связей, интересов, охватываемых категорией «правовое пространство» и объективно нуждающихся в регулятивном опосредовании со стороны публичной власти2. Согласно другому распространенному мнению, правовая политика должна пониматься как деятельность по созданию механизма правового регулирования. Обосновывая данное утверждение, А. В. Малько указывает, что правовая политика – это научно обоснованная, последовательная и системная деятельность государственных и муниципальных органов по созданию эффективного механизма правового регулирования, по цивилизованному использованию юридических средств в достижении таких целей, как наиболее полное обеспечение прав и свобод человека и гражданина, укрепление дисциплины, законности и правопорядка, формирование правовой государственности и высокого уровня правовой культуры в жизни общества и личности3. Особый интерес приобретает интерпретация правовой политики как стратегии деятельности государства в сфере правового регулирования4. Специфика этой деятельности состоит в выработке и (или) претворении в жизнь правовых идей стратегического характера, т. е. идей, определяющих направления развития общества в целом. Указанный подход позволяет выделять отдельные аспекты правовой политики в зависимости от сферы нормативного регулирования, в том числе административную5 и административно-процессуальную политику. 1 Шундиков К. В. Юридические средства реализации правовой политики // Правоведение. 1997. № 4. С. 149. 2 Матузов Н. И. Общая концепция и основные приоритеты российской правовой политики // Правовая политика и правовая жизнь. 2000. № 11. С. 28. 3 Малько А. В. Современная российская правовая политика и правовая жизнь // Там же. С. 15. 4 Коробова А. П. Правовая политика: понятие, формы реализации, приоритеты в современной России: дис. … канд. юрид. наук. Самара, 2000. С. 7. 5 Мышляев Н. П. Предпосылки разработки концепции административной политики в Российской Федерации // Рос. следователь. 2003. № 3. С. 40–44. 126 Формирование административной и административно-процессуальной политики осуществляется во взаимосвязи и опосредуется природой материальных и процессуальных отраслей права и законодательства. При этом важной составляющей концепции развития административно-процессуального законодательства является четкое и точное понимание вектора совершенствования административного законодательства, направленности управленческих преобразований. В настоящее время выработка административно-процессуальной политики должна основываться на последовательной реализации конституционных положений о высшей ценности прав и свобод человека и гражданина в Российской Федерации, создании эффективного механизма процессуальной реализации и защиты законодательно установленных юридических возможностей. В целом под административно-процессуальной политикой следует понимать деятельность государства по созданию, осуществлению и совершенствованию административно-процессуального механизма реализации и защиты прав, свобод и интересов Российской Федерации, субъектов Российской Федерации, муниципальных образований, человека и гражданина. В структуре административно-процессуальной политики выделяются концептуальный, директивный, организационный, тенденциональный уровни 6. Концептуальный уровень включает в себя научно-мировоззренческое, ценностное обоснование и нормативное закрепление основ применения норм административно-процессуального права, его целей, принципов, места и роли в системе средств обеспечения интересов общества, государства и личности; определение форм и методов процессуальной деятельности, круга уполномоченных субъектов. Данная составляющая административно-процессуальной политики имеет первостепенное значение для существования и развития административно-процессуального права и законодательства. Директивная часть политики отражает ее динамический компонент, основанный на постоянном анализе правоприменительной деятельности. Предпосылкой выделения рассматриваемого уровня является то, что административно-процессуальное законодательство, вне зависимости от качества, требует обновления, определяемого политикой государства при управленческих преобразованиях, переоценке приоритетов и стратегии развития. Возможной формой внесения корректив в содержание административно-процессуальной политики может служить административная и судебная практика правопри6 Труфанов М. Е. О сущности административной правоприменительной политики // Труды юридического факультета Северо-Кавказского государственного технического университета: сб. науч. тр. Ставрополь, 2005. Вып. 7. С. 43–46. 127 менения, придающая соответствующим нормативным положениям должное толкование7. Организационный компонент конкретизируется в различных формах организационного обеспечения процессуальной деятельности: кадровое обеспечение, формы контроля и надзора, информационно-методическое и материально-техническое обеспечение. Тенденциональная часть политики складывается из направлений постепенного и последовательного развития административно-процессуального законодательства. Исходя из потребностей политического и социально-экономического развития государства при этом определяются перспективные формы административно-процессуальной деятельности, этапы, сроки и прогнозы нормативных нововведений. О. А. Пьянова К ПРОБЛЕМЕ ОБЫДЕННОГО ПРАВОСОЗНАНИЯ Актуальность исследования данного феномена связана с состоянием правосознания в нашей стране. Право взаимодействует со всеми формами сознания, но при этом правосознание понимается как особая форма сознания, которая связана с правом напрямую. Солидаризируясь с учеными, также считаем, что «процесс воздействия права на общественные отношения невозможен без активной творческой роли правосознания. Поскольку оно осуществимо только посредством воздействия на волю и сознание индивида»1. Необходимость повысить роль права в регулировании общественных отношений требует формирования в общественном сознании понимания его значения, определенного уровня его восприятия и уважения к нему всех членов общества и отдельных индивидов. «Государственно-правовое регулирование нуждается в том, чтобы быть понятым в антропогенном, психологическом измерении»2. В процессе правотворчества и в процессе реализации права, таким образом, важна роль сознательного отношения субъекта. Если правотворчество, особенно на последних этапах, прямо отражает теоретически оформленное право7 Константинов П. Ю., Соловьева А. К., Стуканов А. П. Административно-деликтная политика как одно из направлений административной реформы в Российской Федерации // Правоведение. 2007. № 1. С. 5–20; Шергин А. П. О Концепции административной политики // Актуальные проблемы административного и административно-процессуального права: сб. тезисов ст. М., 2003. С. 14–16. 1 Юрашевич Н. М. Правосознание и право: общность и различие // Гос-во и право. 2005. № 7. С. 71. 2 Арановский К. В. Мифология и мировоззрение в соотношении с государственно-правовым регулированием // Журнал российского права. 2002. № 9. С. 84–92. 128 сознание, то обыденное правосознание является тем фактором, который влияет на поведение индивидов в правовой сфере. Как известно, в наиболее общем виде под правосознанием понимается сложное образование, содержащее в себе совокупность представлений и чувств, выражающих отношение людей к праву и правовым явлениям в общественной жизни. Теория правосознания, развиваясь с конца XIX в., разработана во многих своих аспектах. В теории права раскрыты понятие, сущность, структура правосознания, его функции, соотношение с правом и его роль в механизме правового регулирования общественных отношений в целом, в обеспечении законности в частности, а также правовое воспитание через повышение уровня правосознания. В то же время современная теория правосознания имеет ряд пробелов в своем изучении, не только отдельных частных аспектов, но и общеметодологических. Это касается названного выше антропогенного измерения права и проблем правового субъекта как носителя определенного правосознания. В этом смысле мы согласны с заявлением С. Н. Касаткина, что современной теорией права «…правосознание рассматривается прежде всего как отражение юридического бытия, одно из средств функционирования и воспроизводства системы права и правопорядка, вследствие чего остается недостаточно разработанной связанность права сознанием, укорененность права в правовом субъекте как деятеле, способном к признанию и утверждению определенных ценностей»3. Обратимся к тем концептам в современной теории правосознания, которые позволяют описывать правовой субъект как деятеля, подразумевая при этом вид деятельности, связанный не с реализацией государственно-властной воли, а с реализацией права в процессе его соблюдения и использования гражданами в повседневной жизни. Таким, на наш взгляд, является рассмотрение той части правосознания, которая относится к обыденному правосознанию. Достижением изучения правосознания в отечественной традиции, выходящей из советской социально-философской мысли, является определение уровней правосознания. Анализ научной литературы по проблеме правосознания показывает, что выделение теоретического и обыденного уровней отражения правовой действительности относится к концу 1960-х–1970-м гг. и связано с постановкой проблемы структурного анализа общественного сознания4 и правосознания как его формы. В структуре правосознания в этот период выделены правовая идеология и правовая психология, теоретическое и обыденное отражение, индивидуальное правосознание. Научные дискуссии того 3 Касаткин С. Н. Правосознание как категория правоведения: Теоретико-методологический аспект: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Казань, 2003. С. 4. 4 Фундаментальными в этом смысле являются работы А. К. Уледова (Уледов А. К. Структура общественного сознания. М., 1968). 129 времени отражают процесс, когда складывалось терминологическое единство в описании названных явлений, которое может воспроизвести сегодня любой первокурсник, изучивший теорию государства и права на должном уровне5. В период научных дискуссий 1970-х гг. высказывались точки зрения в пользу понятия «эмпирическое сознание», которое, по мнению Д. А. Потопейко, состоит из обыденного сознания и общественной психологии. По мнению автора, обыденное сознание представляет собой результат проявления гносеологической тенденции эмпирического сознания, для которого характерно «неглубокое проникновение в сущность, скольжение по поверхности явления»6. По мнению Е. А. Лукашевой, «социальная психика – это и есть обыденное сознание, т. е. не оформленное концептуально, возникающие в основном стихийно, на эмпирическом уровне взгляды, мысли, чувства, настроения, привычки и традиции больших и малых групп либо общества в целом». Автор фактически как синонимы употребляет термины «социально-правовая психика» и «обыденное правовое сознание»7. Согласно точке зрения В. А. Чефранова, обыденное правосознание несводимо к чувствам, эмоциям, настроениям, а включает, помимо психологической, также идеологическую сторону. Оно содержит определенные взгляды, может претендовать на некую истинность в познании правовых явлений. Источником формирования обыденного правосознания (способом получения правовой информации) выступают в нем не система теоретически разработанных приемов, а повседневный житейский опыт людей. Свойства обыденного правосознания определяются тем, что оно отражает только часть объекта отражения, ту часть правовой действительности, которая связана с повседневным опытом людей, в этом смысле оно является эмпирическим по своей природе8. Наряду с понятием «обыденное правосознание» в советской науке использовалось понятие «массовое правосознание». В частности, С. С. Алексеев в работе «Общая теория права» указывает, что «массовое правосознание есть по своей основе обыденное понимание права»9. В последующий период теория правосознания во многом восприняла и развивала положения советских исследователей, при этом не использовалась 5 Отражением научной новизны и дискуссионности этой проблемы для того времени являются монографические работы Е. И. Фарбера, Г. С. Остроумова, В. А. Чефранова, Д. А. Потопейко, Е. А. Лукашевой. 6 Потопейко Д. А. Правосознание как особое общественное явление. М., 1970. С. 98. 7 Лукашева Е. А. Социалистическое правосознание и законность. М., 1973. С. 51. 8 Чефранов В. А. Правовое сознание как разновидность социального отражения (философско-методологический очерк). Киев, 1976. С. 54, 55. 9 Алексеев С. С. Общая теория права: в 2 т. М., 1981. Т. I. С. 211. 130 трактовка правосознания как классового явления. Современные теоретики восприняли методологическую основу учения о правосознании, а именно трактовку сознания, в том числе общественного, формой которого является правосознание, через призму теории отражения. При этом правосознание рассматривается как активная сила, особенно на уровне правовой теории и профессионального правосознания. Теория и эмпирическое изучение обыденного правосознания нуждаются в дальнейшем развитии, осмыслении. В этой связи правоведению необходимо заимствовать концепции других социальных наук, изучающих сознание, прежде всего философии и социологии. В заключение необходимо сформулировать ряд проблем теоретического свойства, которые нуждаются в рассмотрении, в частности механизм воздействия обыденного правового сознания на процесс реализации права. Здесь задача весьма неоднозначна, нужно установить сам факт такого влияния, доказать его существование, определить формы и этапы данного влияния. Нуждаются в изучении проблемы структуры обыденного правосознания, стабильных и динамичных его форм, например, сущности и места в этой структуре стереотипов правосознания как устойчивых представлений о праве и правовой действительности. Интересными представляются теория мифологии, ее сущности и значения, а также конкретные формы проявления. Немаловажна проблема манипулирования правосознанием, особенно на обыденном его уровне. Изложенные аспекты могут рассматриваться как некая программа исследования. В. А. Рыбаков РАЗВИТИЕ ПРАВА: ЗАКОНЫ, ЗАКОНОМЕРНОСТИ, ТЕНДЕНЦИИ Вопросам развития права посвящено много публикаций. Как правило, это отраслевые исследования. Теория права, к сожалению, этому вопросу уделяет мало внимания. Обзор литературы по данной тематике показывает, что и отраслевые и общетеоретические исследования упускают из виду такой важный аспект, как понятие законов, закономерностей и тенденций развития права. В качестве постановки проблемы рассмотрим их соотношение. Представляется, что они по объему содержания и порядку реализации могут быть расставлены в последовательности: закон, закономерность, тенденция. Законы развития – это такие законы, которые характеризуют переход от одного порядка взаимоотношений системы к другому, а также качественные превращения этих систем на основе столкновения в них противоположных сил и тенденций. Это законы движения от одного состояния структуры к другому как в пределах одной общественно-экономической формации, так и при переходе от низшей к высшей формации1. К ним относятся диалектические 1 Гончарук С. И. Общественные законы и закономерности. М., 1977. С. 35. 131 законы перехода количества в качество, единства и борьбы противоположностей, отрицания отрицания. Закономерность представляет собой более узкое явление, с законом соотносится как целое и его часть. Закономерность развития предшествует закону, при этом оба они являются парными категориями, выступающими как единство противоположных сторон объекта2. В рамках, например, закона отрицания отрицания существуют такие закономерности, как преемственность в праве (действие закона в национальной системе права), рецепция права (действие закона между иностранными системами права), имплементация и трансформация (действие закона в международном и внутригосударственном праве). Мир есть закономерное движение материи, и наше познание, будучи высшим продуктом природы, в состоянии только отражать эту закономерность. Мышление сначала «схватывает» закономерность, выступающую как правильность, повторяемость, и это сигнализирует о существовании соответствующего закона; углубляясь, оно приводит к открытию закона развития. Все закономерности развития права делятся на внешние и внутренние. Они тесно взаимодействуют и дополняют друг друга. Внешние закономерности отражают связь между законодательством и социально-экономическими факторами, внутренние присущи самому законодательству как специфической системе социальных норм. Они характеризуются как «логико-юридическое» развитие системы права и законодательства3. Далее их можно классифицировать: общие закономерности возникновения и развития права; общие структурно-функциональные закономерности права; специальные закономерности возникновения и развития права; специальные структурно-функциональные закономерности права4; закономерности всеобщие, общие, специфические, собственно правовые5. Сколько закономерностей развития права, совпадает ли их число с общими законами развития, имеется ли количественный предел? Как более узкий феномен, закономерность развития имеет больше проявлений, чем закон. Перечень их очень широк, различен, а выделение в научной литературе не всегда обоснованно и продуманно. Для иллюстрации приведем некоторые из них: согласованность действующих в стране норм права6; расширение сферы действия права; адекватное отражение правовой системы общественных потребностей; 2 Кириллов С. Логика познания сущности. М., 1987. С. 126. Научные основы советского правотворчества. М., 1981. С. 203–204. 4 Алексеев С. С. Общая теория права: в 2 т. М., 1981. Т. I. С. 125. 5 Овчинников С. М. О специфических закономерностях права // Правоведение. 1979. № 2. С. 70. 6 Еремин В. Н. Ущемление прав и свобод граждан в Японии // Сов. гос-во и право. 1980. № 3. С. 99. 3 132 комплексное воздействие на систему общественных отношений и гармоничное развитие ее подсистем7; последовательность развития права8; развитие демократических механизмов в правоприменительной деятельности, сближение формы и содержания права, замена одного типа правового регулирования общественных отношений другими, повышение нравственного содержания9 и т. д. Теоретики устанавливают закономерности формирования нового этапа развития в рамках сложившейся системы права. Так, Л. С. Явич выделял следующие закономерности: 1) упрочение целостности правовой системы; 2) адекватное выражение в праве системы производственных отношений; 3) дальнейшее укрепление законности и правовой основы деятельности организаций политической системы; 4) постепенное становление неполитической государственности, формирование неполитического регулирования10. Содержание предложенных закономерностей выходит за пределы формирования системы права. Одни присутствуют на многих этапах развития, например, адекватное выражение в праве производственных отношений, другие исключают друг друга, например, упрочение целостности правовой системы и становление (формирование) неполитического законодательства. Вызывает возражения и выделение закономерностей через результат и форму, как это делает М. В. Молодцов. Не разграничивая понятий становления и развития права, он пишет, что закономерность есть результат развития материального производства на определенной его ступени, активная форма отражения базиса, обладающая способностью обратного целенаправленного воздействия на него, выражающая определенные интересы экономически господствующего класса. Закономерности связаны с потребностями упрочения способа производства11. Здесь можно уточнить понятие закономерностей развития права. Обзор литературы позволяет наметить следующие их черты. Во-первых, они обусловлены движением содержания права, формой государственного устройства страны, системой права, иерархией государственных органов, издающих нормативные правовые акты12. Во-вторых, их использование влечет за собой совер7 Тихомиров Ю. А. Правовая система развитого социалистического общества // Там же. 1979. № 7. С. 39. 8 Мураметс О. Ф., Шамба Т. М. Правопорядок в развитом социалистическом обществе. М., 1979. С. 45. 9 Система советского права и перспективы ее развития // Сов. гос-во и право. 1982. № 6. С. 108; № 7. С. 104. 10 Явич Л. С. Проблемы общей теории права // Правоведение. 1984. № 6. С. 27. 11 Молодцов М. В. Система советского трудового права и система законодательства о труде. М., 1985. С. 7–8. 12 Самощенко И. С. Новый шаг в совершенствовании системы законодательства // Сов. гос-во и право. 1981. № 2. С. 28. 133 шенствование законодательства13. В-третьих, они выражают направления развития государственно-правовых процессов14, проявляются путем включения в принципы правотворчества. Закономерности развития прослеживаются в тенденциях. Это обусловлено тем, что существование закономерности задерживается, замедляется и ослабляется противодействующими обстоятельствами. Данные свойства выступают наиболее ярко в общественном (соответственно, правовом) развитии, где в результате действия разнообразных факторов законы проявляются по большей части в виде тенденций, определяя лишь основную линию развития общества. О тенденциях развития права пишут часто и много. Любая публикация о развитии законодательства как в общетеоретическом, так и в отраслевом плане обязательно содержит этот термин. Называют самые различные тенденции, часто произвольно без учета ограниченности понятия: стремительное возрастание нормативного массива, увеличение числа норм международного права в национальном праве; интеграция и дифференциация правового регулирования; сочетание централизованного законодательства с элементами децентрализации; повышение роли закона в узком, специально-юридическом значении и др. Р. В. Егибарян и Ю. А. Краснов называют основные тенденции в развитии современного права: размывание грани между публичным и частным правом; стремление к межгосударственной унификации национальных норм гражданского и торгового права; формирование новых отраслей права; изменение источников права; демократизация статуса физических лиц; активное развитие законодательства о юридических лицах; существенная трансформация института собственности; быстрое развитие договорного права; развитие антимонопольного законодательства; существенные изменения в семейном праве; решительное вторжение права в трудовое и социальное законодательство; усиление демократических и гуманистических начал в уголовном праве15. В названных и других видах тенденций правового развития нет классифицирующих критериев. Они сделаны без учета предмета правового регулирования и структуры права (законодательства). В этом отношении заслуживают внимания тенденции, выделенные В. Д. Переваловым: а) общие, характерные для права в целом, включая систему права и систему законодательства как две стороны одного, целостного явления; б) тенденции развития структуры (системы) права; в) тенденции совершенствования законодательства16. 13 Научные основы советского правотворчества. С. 203–204. Тихомиров Ю. А. Указ. соч. С. 33. 15 Егибарян Р. В., Краснов Ю. А. Теория государства и права. М., 2007. С. 560–565. 16 Перевалов В. Д. Теория государства и права. М., 2005. С. 134. 14 134 В этом случае о тенденциях развития можно говорить более предметно. Общими тенденциями развития, например, системы права Российской Федерации являются: постепенное изменение акцентов в соотношении «человек и право» в пользу человека, с предоставлением ему реальных возможностей, провозглашаемых на конституционном уровне прав и свобод («очеловечивание права»); децентрализация правового регулирования посредством более точного определения предметов ведения между субъектами Российской Федерации и федеральным центром, а также разработка правового механизма его реализации; интеграция международного права в правовую систему Российской Федерации. Это влечет за собой необходимость приведения национальной правовой системы в соответствие с принципами и требованиями, содержащимися в нормах международных организаций17. Из содержания указанных тенденций видим, что спектр значений, вкладываемых в данное понятие, довольно широк. Анализ специальной литературы показал, что одни авторы связывают тенденции с формой проявления законов, другие – с самой сущностью, содержанием их, причем и в этом и в другом случае нет единого мнения о том, применимо ли данное определение ко всем законам или же только к некоторым из них. Представляется, что тенденциям развития права присущи следующие черты. Во-первых, они характеризуют движение самого закона (закономерности) развития, его генезис и эволюцию. Чтобы закон сложился, нужны предпосылки, условия его реализации, если можно так сказать, должен пройти подготовительный этап. Закон выступает определяющим фактором по отношению к тенденциям, но в то же время формы его проявления и содержание относительны. Во-вторых, тенденция – это возможность, точнее, форма существования и той или иной возможности развития. В законодательной сфере, надо полагать, существуют несколько тенденций развития, и вовсе не каждая из них должна реализоваться. Реализация той или иной тенденции есть вопрос экономической потребности, развития и политического выбора, в котором проявляется активная роль политики по отношению к праву. Тенденция есть такое бытие, сущностью которого является становление, и, очевидно, именно в этом заключается сущность данного понятия. Тенденций значительно больше, чем закономерностей, но только часть их перерастает в закономерность, и именно та, которая становится ведущей. Достигнув определенного момента, тенденции реализуются в законе. В-третьих, тенденции отражают направленность развития права, они возникают вопреки массе случайностей. При этом являются внутренней необходимостью, определяющим фактором движения и развития систем. 17 Мелехин А. В. Теория государства и права. М., 2007. С. 356. 135 Обычно в литературе пишут о тенденциях, которые носят прогрессивный характер, и на них сосредоточивают внимание. Однако в развитии обязательно существует и другая сторона, сдерживающая его, и она носит негативный характер. Например, излишняя нормативная правовая регламентация. Проявилась она давно и существует сейчас. Ее реализация приводит к тому, что система не может выбрать такой вариант поведения и саморегуляции, который был бы оптимальным, исходил из конкретной жизненной ситуации. Она порождает излишнюю правовую информацию, нарушает принцип оптимального функционирования правовой системы18. Заявленная тема весьма сложна и требует дальнейших научных исследований. Это позволит более глубоко понять и само право, и пути его совершенствования. Н. С. Рыльская ОСНОВНЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ ПРАВОВОЙ СИСТЕМЫ РОССИИ Право как общественно-политический институт отличается сложной, многогранной природой, представляет собой многоликий феномен социальной жизни, по-разному проявляющийся в различных сферах общественного бытия. Как справедливо отметил С. С. Алексеев, оно «…есть явление непомерно сложное, с трудом поддающееся научному определению, пожалуй, даже загадочное, в чем-то непостижимое. Недаром одно только это слово – “право” – имеет столь много значений, значений различных и одновременно скрывающих нечто единое, основательное»1. Право лежит в основе правовой системы, под которой в юридической науке понимается целостный комплекс правовых явлений, обусловленный объективными закономерностями развития общества, осознанный и постоянно воспроизводимый людьми и их организациями (государствами) и используемый ими для достижения своих целей2. Категория «правовая система», по мнению В. В. Бойцовой, Л. В. Бойцовой, служит для объединения национального права государств, имеющих сходные юридические признаки, позволяющие говорить об их относительном единстве3. 18 Правовая система социализма: в 2 т. М., 1987. Т. 2. С. 242. Шундиков К. В. Инструментальная теория права – перспективное направление научного исследования // Правоведение. 2002. № 2(241). С. 16–17. 2 Теория государства и права: учебник для вузов / отв. ред. В. Д. Перевалов. 3-е изд., перераб. и доп. М., 2004. С. 459. 3 Бойцова В. В., Бойцова Л. В. Панорама современных правовых систем // Юридический мир. 2002. № 8. С. 33. 1 136 По мнению А. Б. Венгерова, традиционно в теории права выделяют романогерманскую (континентальную) и англосаксонскую правовые системы, поскольку в первой основную роль играет статутное право, законы, а судьи, по образному выражению, это всего лишь говорящие уста закона. В англосаксонской правовой системе, как утверждается в теории, основная роль длительное время принадлежала прецедентному праву. Однако ученый указывает, что в последнее время происходит своеобразное сближение этих правовых систем: в романо-германской усиливаются прецедентные начала, а в англосаксонской – роль закона4. Мы согласны с мнением А. Б. Венгерова, что романо-германская правовая система, к которой, по мнению большинства ученых, относится и Россия, с каждым годом приобретает признаки англосаксонской правовой системы. В правоприменительной практике иногда отмечаются судебные решения, где выводы суда основываются не на нормах закона, а на субъективном мнении судьи. Например, в соответствии с Жилищным кодексом Российской Федерации граждане признаются нуждающимися в улучшении жилищных условий, в том числе если обеспечены общей площадью жилого помещения на одного члена семьи менее нормы, установленной органом местного самоуправления для принятия граждан на такой учет. Так, в Челябинске эта норма установлена в размере 10 м2 общей площади на одного члена семьи. В одном из судебных решений имеется такой вывод: если гражданин обеспечен общей площадью жилого помещения более учетной нормы – 10,2 м2, то это не является основанием для отказа в принятии гражданина на учет нуждающихся органом местного самоуправления, поскольку 0,2 м2 не является существенным превышением учетной нормы. Здесь суд, в нарушение требований Жилищного кодекса Российской Федерации, принял решение, противоречащее нормам закона об учетной норме, чем создал прецедентное решение, которое может быть воспринято другим судом. Случаи принятия решений судами, выводы которых основаны не на нормах закона, а на субъективном мнении, в целом неединичны и становятся характерными для правовой системы России. Каковы же последствия принятия судами решений, противоречащих смыслу закона. Во-первых, подрывается авторитет закона, поскольку граждане будут рассчитывать на вынесение судом решения в их пользу, при том что оно будет противоречить нормам закона; во-вторых, подрывается авторитет органов власти, в том числе органов местного самоуправления, которыми было принято правомерное решение об отказе гражданину в признании нуждающимся в связи с обеспеченностью общей площадью жилого помещения более учетной нормы, что соответствует требованиям закона; в-третьих, нарушаются традиционные принципы правовой системы, что влечет за собой 4 Венгеров А. Б. Теория государства и права: учебник для юридический вузов. М., 2004. С. 439. 137 искаженное восприятие обществом закона; в-четвертых, подобные судебные решения ущемляют права иных граждан, которые обжаловали решение органа местного самоуправления в другом суде об отказе в признании нуждающимися в связи с обеспеченностью общей площадью жилого помещения на одного члена семьи более учетной нормы, и судом было принято решение, в соответствии с нормами закона, о правомерном отказе органа местного самоуправления. С учетом изложенного в Российской Федерации не должны приниматься судебные решения, противоречащие принципам сложившейся правовой системы, в противном случае произойдет постепенное слияние двух правовых систем, что приведет к дисбалансу в отношениях между законом и обществом. Судам следует принимать решения, основанные на законе, и в полном соответствии с действующим законодательством, что в дальнейшем обеспечит перспективы развития правовой системы России как стабильной и основанной на законе, а не на частных мнениях судей. Как указывается в научной литературе, всеобщее и точное исполнение закона не позволит при неукоснительном его соблюдении формализовать действующее законодательство и обратить его в «бумажное право»5. А. П. Смирнов КРИТЕРИИ ЭФФЕКТИВНОСТИ ЮРИДИЧЕСКИХ СРЕДСТВ ЗАЩИТЫ СУБЪЕКТИВНЫХ ПРАВ Под юридическим средством защиты субъективного права мы понимаем нормативное установление, элемент системы права, а также деяние (действия или бездействие), реализующее это установление. Они направлены на предупреждение, пресечение нарушения субъективного права, а также на его восстановление либо компенсацию утраты этого права. Юридическое средство защиты является основным элементом механизма защиты субъективных прав. Учитывая сложность и разнообразие правоотношений, можно утверждать, что механизм защиты субъективных прав в различных юридических ситуациях неодинаков и всегда будет отличаться как по структуре, так и по действию. Так, за разглашение коммерческой тайны предусматривается гражданская, административная и уголовная ответственность. Важным условием эффективности защиты субъективных прав в данном случае является требование того, чтобы отраслевые юридические средства защиты не противоречили, а дополняли друг друга, в совокупности повышая уровень защиты. В этой связи возникает необходимость в выявлении критериев эффективности юри5 Теория государства и права: курс лекций / под ред. Н. И. Матузова, А. В. Малько. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2004. С. 426. 138 дических средств защиты субъективных прав. Такие критерии можно разделить на общие и отраслевые. К числу общих критериев эффективности юридических средств защиты можно отнести оперативность применения, отсутствие значительных материальных затрат при их применении, простоту (доступность), надежность. К отраслевым критериям эффективности юридических средств защиты следует отнести: наличие мер, облегчающих (обеспечивающих) защиту субъективных прав, например, обеспечительные меры; роль субъекта (активная или пассивная) в процедуре защиты нарушенного субъективного права. Общие критерии эффективности являются одинаковыми для всех отраслей права, а отраслевые выстраиваются с учетом специфики отрасли, что особенно заметно в публичных и частных отраслях права. Рассмотрим более подробно некоторые общие критерии эффективности юридических средств защиты. Оперативность применения означает временной интервал между моментом нарушения права и моментом устранения нарушения. Естественно, чем короче такой интервал, тем эффективнее юридическое средство. Простота в реализации, по сути, означает доступность юридического средства защиты широкому кругу субъектов права, которые не обладают специальными юридическими знаниями. Здесь необходимо отметить, что этот критерий должен распространяться как на установление (норму права), так и на деяние, т. е. на правореализационную и правоприменительную деятельность. Надежность характеризует степень вероятности защиты нарушенного права. Безусловно, что для субъекта права этот критерий является самым важным. Анализируя конкретную ситуацию с нарушением права, субъект права при выборе юридического средства защиты обязательно будет оценивать его надежность. Таким образом, критерии эффективности юридических средств защиты субъективных прав позволяют оценить не только эффективность правовых норм, но и эффективность действия этих норм, т. е. оценить и статику, и динамику правовой защиты. А. С. Смыкалин ОСОБЕННОСТИ ИСПОЛНЕНИЯ НАКАЗАНИЙ ПО СОБОРНОМУ УЛОЖЕНИЮ 1649 г. К 360-летию Соборного Уложения 1649 г. Соборное Уложение 1649 г. – крупнейший этап в истории развития русского законодательства. На протяжении длительного времени этот документ служит предметом изучения историков, юристов, филологов. Тем не менее 139 новые грани этого памятника права проявляются вновь и вновь при обращении к анализу текста документа. Это был новый этап с точки зрения уровня юридической техники и сформировавшейся к первой половине XVII столетия системы борьбы с преступностью. Такие же новации мы можем выявить и при обращении к исполнению наказаний по этому уголовному кодексу. Главная цель наказания, по Соборному Уложению, устрашение, т. е. наказать надо так, «…чтобы, смотря на то, иным неповадно было так делати». Как считает И. А. Исаев, для системы наказаний можно выделить следующие признаки: индивидуализация наказания, т. е., например, жена и дети преступника уже не отвечали за совершенное им деяние; сословный характер наказания, и он проявлялся в том, что за одни и те же преступления разные субъекты несли разную ответственность; неопределенность и множественность наказаний – за одно и то же преступление могло быть установлено сразу несколько наказаний1. Целям устрашения служила и особая символика наказаний, т. е. «эквивалентность возмездия», например: фальшивомонетчику, подрывающему финансовую систему государства, заливали горло расправленным металлом, клеветника приговаривали к тому наказанию, которое он желал для оклеветанного им человека. Публичность казни имела мощное психологическое воздействие на окружающих людей. Проведение процедуры казни нередко совершалось под звон колоколов, при большом стечении народа. Многие наказания (сожжение, утопление, колесование) являлись своего рода аналогами библейских адских мук. У исследователей Соборного Уложения сложилось стойкое мнение, что в нем смертная казнь стоит во главе всех наказаний. При этом насчитывают до 60 случаев применения смертной казни. Это упоминается в учебниках, нашло отражение в монографических исследованиях2. Имеется, однако, и другая точка зрения, т. е. в науке сложился иной подход к определению случаев применения смертной казни по Уложению. Дело в том, что большое число статей о казни повторяло одну и ту же ситуацию, тогда как во многих статьях Уложения речь шла о различных вариантах убийств в церкви, на «государевом дворе», в суде, при краже, разбое и т. д. или о различных вариантах «изменных дел». В результате проведенного анализа В. А. Рогов приходит к выводу, что речь может идти о 20 видах преступной деятельности и уж никак не 1 Исаев И. А. История государства и права России: учебник. М., 2009. С. 194. Кистяковский А. Ф. Исследование о смертной казни. Тула, 2000. С. 169; Сергеевский Н. Д. Наказание в русском праве XVII века. СПб., 1887. С. 83; Шишов О. Ф. Смертная казнь в истории России // Смертная казнь: за и против. М., 1989. С. 14; Маньков А. В. Уложение 1649 г. – кодекс феодального права России. Л., 1980. С. 225. 2 140 больше чем о 253. По мнению А. В. Малько и В. С. Жильцова, такой подход к проблеме смертной казни по Уложению 1649 г. более правилен4. Эпоха расцвета телесных наказаний на Руси приходится на начало XV в. Как отмечает Н. Евреинов, «всевозможные истязания и уродованья приобрели с этой поры в русском праве преобладающее значение… Это связано с тем, что в московский период изменилось и отношение к понятию преступления, теперь под преступлением понималось не просто злое действие, вредное частным лицам, родовым интересам, но и прежде всего – целому обществу»5. Телесные наказания можно разделить на два вида – болезненные и членовредительские. К болезненным наказаниям относилось битье кнутом, батогами, розгами. К членовредительским – отсечение какого-либо органа, как правило, за аналогичное преступление, например за воровство – отсечение руки. Позднее, в эпоху Петра I, стали использовать такой вид членовредительских наказаний, как клеймение. Подобные телесные наказания преследовали и превентивные цели. В рассматриваемом Уложении Алексея Михайловича они уже заняли видное место и считались прекрасной мерой обезвреживания потенциальных преступников, чтобы сделать их до «веку признатными» и «воздать им должную кару» (Соборное Уложение 1649 г. Глава XXIII). В 1653 г. для татей и разбойников смертная казнь была заменена членовредительским наказанием, а в последующие годы издан ряд указов, устанавливающих «коверкание тем или иным способом: резали только по персту на левой руке и ссылали в Сибирь; лишали ног и левой руки; за первую татьбу отсекали только два меньших пальца левой руки, а за вторую татьбу – левую руку и правую ногу и др.6 В современной историко-правовой науке малоизвестным видом членовредительского наказания было сечение ушей. Производилось оно главным образом с целью заклеймить преступника. По Уложению, секли уши мошенникам «…которые играют в карты… зернью и, проигрывая, воруют людей, режут, грабят, шапки срывают…». Резание носов и ноздрей в XVI–XVII вв. служило, как и сечение ушей, для отметки преступников. Однако это истязание в России еще мало было распространено. По Уложению, его назначали уличенным в четвертый раз в держании и продаже табака. На практике достаточно часто применялось сечение языка: «…за царское бесчестие или иные какие поносные слова, бив кнутом, вырезают язык». Любили применять эту меру к раскольникам и еретикам. 3 Рогов В. А. Уголовные наказания и репрессии в России. М., 1992. Малько А. В., Жильцов С. В. Смертная казнь в России. История. Политика. Право. М., 2003. С. 42. 5 Евреинов Н. История телесных наказаний в России. Репринтное издание. Харьков, 1994. С. 22. 6 Там же. С. 29. 4 141 Но наиболее распространенными среди телесных наказаний в целом были кнут и батоги. По Уложению 1649 г. из 967 статей кнут назначался 141 раз! По числу ударов различали простое битье, с пощадой, с легкостью, нещадное, с жестокостью, без милосердия. Более легким наказанием считалось битье батогами, т. е. палками с обрезанными концами. Таким образом «выколачивали» подати и недоимки. Часто батоги назначали за воровские дела, «непригожие» про царя слова, за ложные слово и дело. Следующим значимым видом наказания в XVII в. стало ограничение свободы в форме тюрьмы. Хотя в прямом смысле говорить о тюрьме как о государственном учреждении, на содержание которого имелась графа в бюджете государства, мы еще не можем. Даже слова «тюрьма» в древнем праве не было, ему соответствовали такие названия мест заключения: порубы, погреба, ямы, темницы, застенки, остроги. Первоначальная форма тюрьмы в России – подземелье, застенки возникли в период пыток, острогами называли укрепленные места заключения под землей. Тюрьма употребляла все усилия, чтобы и по освобождении арестант не попал снова в общество, отсюда: волчий паспорт, клеймение, лишение чести7. Д. Тальберг, изучая тюремные системы Запада, их реформирование, обнаружил, что тюрьма стала местом устрашения, а потому «…первый период истории тюрьмы характеризуется полным пренебрежением правительства и общества к заключенным в тюрьмах»8. С. В. Познышев, изучая устрашительный период содержания арестантов в России и на Западе, обратил внимание на то, что «как и там, у нас в тюрьмах царит голод, холод, всевозможные болезни и страшная смертность… жестокость наших тюрем была, так сказать, грубее, не так утонченна»9. Тюремное заключение как меру самостоятельную применяли очень редко. Тюрьма рассматривалась как «прибавка» к другим наказаниям того времени, например к смертной казни, применявшейся весьма щедро, лишению чести, членовредительным карам, клеймению. В царствование Ивана IV тюремное заключение развивалось под влиянием трех важных факторов: роста общеуголовной преступности, политических устремлений короны и литовской войны. Внутренняя политика царя дестабилизировала положение сословий и подталкивала многих если не прямо в ряды «лихих», то в ряды бродяг, совершавших правонарушения и мелкие кражи10. 7 Фойницкий И. Я. На досуге. СПб., 1898. С. 416. Тальберг Д. Исторический очерк тюремной реформы и современные системы европейских тюрем. Киев, 1875. С. 9. 9 Познышев С. В. Основы пенитенциарной науки. М., 1923. С. 17. 10 Рогов В. А. История уголовного права, террора и репрессий в Русском государстве XV–XVII вв. М., 1995. С. 243. 8 142 Как угроза наказания, превентивная мера в виде лишения свободы сделала шаг вперед, т. е. органы земских и губных администраций стремились задерживать, допрашивать и заключать в тюрьму воров, убийц и т. д. Впервые в этом качестве тюрьма упоминается Судебником 1550 г., который определял ее как наказание и самостоятельное (ст. ст. 7, 13, 47, 52 Судебника), и дополнительное к торговой казни (ст. ст. 6, 8, 9, 10, 33, 42, 53, 54) или взамен порук (ст. ст. 12, 55, 56, 58). Тюрьма как наказание означала мучительное телесное страдание, которое сопровождалось наложением оков, кандалов. Лишение свободы применялось в самых разнообразных случаях, но первое место среди них занимали каторга и ссылка на поселение. Первообразом ссылки на поселение является «выбытие вон из земли», вошедшее со времени правления Ивана IV в понятие опалы и как политическая мера, применявшаяся в виде распределения граждан какого-либо города или местности, разделения семей по другим городам, как это было, например, после присоединения Новгорода и Пскова. Во второй половине XVI в. осуществлялась ссылка в определенное место, например по Указу 1582 г. – в окраинные города – Севск, Курск11. По Соборному Уложению 1649 г. тюремное заключение как специальный вид наказания могло устанавливаться сроком от трех дней до четырех лет или на неопределенный срок. Как дополнительный вид наказания (иногда как основной) назначалась ссылка (в отдаленные монастыри, остроги, крепости или боярские имения). Н. Д. Сергеевский классификацию тюремного заключения давал по срокам исполнения наказания: срочное, бессрочное и пожизненное. Срочное тюремное заключение простиралось от одного дня до четырех лет. Бессрочное заключение в тюрьму устанавливалось в трех формах: вопервых, «до Государеву указу» или «насколько Государь укажет» (Глава I, ст. 9; Глава Х, ст. ст. 8, 9, 148, 186–188, 251, 252; Глава XXI, ст. ст. 42–44, 71, 86; Глава XXV, ст. ст. 2, 6); во-вторых, до представления поручительства – «покамест порука будет» или «до тех мест, покамест он в том поруки себе сберет» (Глава Х, ст. 202; Глава XXI, ст. ст. 38, 64). В том и другом случае заключение могло продолжаться очень долго и даже фактически превращалось в пожизненное. Третья форма бессрочного тюремного заключения – до принесения раскаяния – применялась к преступникам религиозным; раскольников и церковных мятежников сажали в тюрьму, «покамест они обратятся на истинный путь». Пожизненное тюремное заключение в Уложении не определяется особым термином, говорится: «вкинуть в тюрьму»12. По Уложению, преступные деяния, к которым применялась тюрьма, крайне разнообразны. Например, к ним относятся: нарушение благочиния в церкви 11 12 Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Пг., 1915. Т. 2. С. 110. Сергеевский Н. Д. Указ. соч. С. 175–177. 143 и на государевом дворе; многие проступки по службе; оскорбление чести и угрозы, подлоги, татьба, разбой, убийство неумышленное, побои, увечье, чадоубийство. Батоги и тюрьма назначались за уклонение от отбытия ямской повинности и растрату ямских денег. Исследователь С. Г. Ольков кроме названных деяний, за которые назначалась тюрьма, пишет об уголовной ответственности судей центральных и местных государственных органов, причем законодатель делит ее, а соответственно, и наказание на два вида: по судебной ошибке и за взятку. В первом случае виновный мог нести имущественную ответственность. Во втором, в соответствии со ст. 8 Уложения (Глава Х), «…учинити наказание, бити кнутом нещадно, а взятье на нем взяти в государеву казну втрое, да его же посадити в тюрьму до Государева указу»13. По такой норме права, указанной в законе, устанавливалось бессрочное тюремное заключение. Присоединение Сибири открыло новый край для ссылки, дало правительству возможность воздерживаться от смертной казни, содействуя в то же время колонизации малонаселенного края. Особенное развитие получает это наказание в XVII в. Уложение 1649 г. назначало ссылку за весьма разнообразные деяния, например, за первую татьбу и за вторую татьбу – с удлинением срока тюрьмы, а равно за мошенничество и первый разбой (Глава XXI)14. Закон редко устанавливал место ссылки, это зависело от административного распоряжения. Ссылкой определялось отношение государства к ссыльному, который, сообразно своим личным данным, назначался либо «на службу», либо «в посад», либо «на пашню». Таким образом, наказание в одних случаях служило целью ограждения общества, обеспечения его безопасности, в других – целью устрашения, в-третьих – целью исправления15. К представителям привилегированных сословий применялся такой вид наказания, как лишение чести и прав, варьирующийся от полной выдачи головой (т. е. превращение в холопа) до объявления «опалы» (изоляция, остракизм, «государева немилость»). Обвиненного могли лишить чина, права заседать в Думе или приказе, права обращаться с иском в суд (т. е., условно говоря, это напоминало частичное объявление вне закона)16. Глава Х Соборного Уложения в 74 статьях устанавливает подробнейшую градацию штрафов «за бесчестье» в зависимости от социальной принадлежности потерпевшего. Общая идея ужесточения наказаний в исполнение принципа «дабы другим, на то смотря, неповадно было делати…» нашла отражение в увеличении 13 Ольков С. Г. Уголовно-процессуальные правонарушения в российском судопроизводстве и общая теория социального поведения. Тюмень, 1993. С. 18. 14 Российское законодательство X–XX веков: в 9 т. М., 1985. Т. 4. С. 230–231. 15 Сергеевский Н. Д. Указ. соч. С. 139. 16 Исаев И. А. Указ. соч. С. 195. 144 роста таких наказаний, как смертная казнь, телесные наказания, тюрьма и снижение штрафов и иных имущественных наказаний17. Таким образом, наблюдается рост, за сравнительно небольшой период (с 1497 по 1649 гг.), телесных наказаний (от 3 до 16%). Это говорит о росте уровня преступности и снижении количества штрафов, т. е. падении их эффективности. В систему санкций входили и церковные наказания: покаяние, епитимья (эпитимия), отлучение от Церкви, ссылка в монастырь, заточение в одиночную келью и др. Анализ характера исполнения наказаний показал, что в Соборном Уложении 1649 г. стал более сложным уголовно-правовой механизм, возрос уровень юридической техники, содержатся новые составы преступлений. Соборное Уложение 1649 г. подвело итог развитию предшествующего русского права и явилось важным этапом в строительстве будущего русского законодательства. Не случайно именно им открыто изданное в 1830 г. Полное собрание законов Российской империи, и в значительной мере оно использовано при составлении XV тома Свода законов и Уголовного кодекса 1845 г. – Уложения о наказаниях уголовных и исправительных18. Н. А. Соколова МЕСТО НОРМ, РЕГУЛИРУЮЩИХ ОКАЗАНИЕ МЕДИЦИНСКОЙ ПОМОЩИ СОТРУДНИКАМ ПРАВООХРАНИТЕЛЬНЫХ ОРГАНОВ, В СИСТЕМЕ РОССИЙСКОГО ПРАВА Особенности правового статуса сотрудников правоохранительных органов являются предметом многих исследований. Разнообразие видов правоохранительной службы обусловливает наличие работ, имеющих общий характер и посвященных правовому статусу всех служащих правоохранительных органов1, а также проведение научных разработок по вопросам, связанным с правовым положением представителей отдельных видов правоохранительной службы2. Неотъемлемой частью законодательства о статусе сотрудников правоохранительных органов являются нормы, посвященные предоставлению медицинской помощи. При этом указанные положения включены в разделы, име17 Рогов В. А. Указ. соч. С. 106. Российское законодательство Х–ХХ веков: в 9 т. М., 1985. Т. 3. С. 81. 1 Бакун В. М. Административно-правовой статус служащих правоохранительной службы: автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2006. 2 Шиенкова А. С. Административно-правовое регулирование правоохранительной службы в органах внутренних дел Российской Федерации: автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2007. 18 145 ющие различные наименования, что свидетельствует об отсутствии терминологического единства в вопросах роли гарантий, связанных с медицинским обслуживанием, в системе обеспечения эффективной работы соответствующих служб. Так, в Федеральном законе от 21 июля 1997 г. № 114-ФЗ «О службе в таможенных органах Российской Федерации»3 нормы о медицинском обслуживании сотрудников таможенных органов и членов их семей содержатся в главе, посвященной условиям службы в таможенных органах. В Законе Российской Федерации от 18 апреля 1991 г. № 1026-I «О милиции»4 (далее – Закон о милиции) порядок оказания медицинской помощи сотрудникам милиции отнесен к гарантиям правовой и социальной защиты. Федеральный закон от 17 января 1992 г. № 2202-1 «О прокуратуре Российской Федерации»5 положения о медицинском обслуживании закрепляет в ст. 44 «Материальное и социальное обеспечение прокурорских работников». Проанализируем порядок оказания медицинской помощи служащим правоохранительных органов на примере сотрудников милиции. Представители данного вида службы имеют право на бесплатную медицинскую помощь, в том числе на изготовление и ремонт зубных протезов (за исключением протезов из драгоценных металлов и других дорогостоящих материалов), бесплатное обеспечение лекарствами, другим медицинским имуществом по рецептам врачей в медицинских учреждениях системы Министерства внутренних дел Российской Федерации (ст. 28.1 Закона о милиции)6. Приведенное положение свидетельствует об особых условиях реализации конституционного права на бесплатную медицинскую помощь сотрудниками милиции. Несмотря на то что обязательное медицинское страхование носит всеобщий характер, сотрудники милиции не являются застрахованными лицами, поскольку в Законе Российской Федерации от 28 июня 1991 г. № 1499-1 «О медицинском страховании граждан в Российской Федерации»7 среди субъектов, выполняющих обязанности страхователя, органы исполнительной власти, в которых предусмотрена правоохранительная служба, не названы. 3 Рос. газета. 1997. 31 июля. Ведомости Съезда народных депутатов Российской Федерации и Верховного Совета Российской Федерации. 1991. № 16, ст. 503. 5 Рос. газета. 1995. 25 нояб. 6 Аналогичные нормы содержатся в Постановлении Верховного Совета Российской Федерации от 23 декабря 1992 г. № 4202-1 «Об утверждении Положения о службе в органах внутренних дел Российской Федерации и текста Присяги сотрудника органов внутренних дел Российской Федерации» (Ведомости Съезда народных депутатов Российской Федерации и Верховного Совета Российской Федерации. 1993. № 2, ст. 70). 7 Там же. 1991. № 27, ст. 920. 4 146 Получение сотрудниками милиции медицинской помощи в ведомственной системе здравоохранения является мерой, позволяющей компенсировать ограничение их прав, связанных с медицинским страхованием. Порядок организации обслуживания в медицинских учреждениях системы МВД России определен в Приказе Министерства внутренних дел Российской Федерации от 8 ноября 2006 г. № 8958, утвердившем соответствующее Положение. В нем говорится, что лица, прикрепленные к амбулаторно-поликлиническим учреждениям системы МВД России, имеют право на профилактические медицинские осмотры, амбулаторное лечение, а при наличии медицинских показаний – помощь на дому. Вопросы стационарного лечения сотрудников милиции нормами указанного положения не охватываются. Таким образом, действующим законодательством в отношении сотрудников милиции не определены виды, объем, условия оказания и требования к качеству медицинской помощи, которой они обеспечиваются в ведомственных учреждениях здравоохранения. При определении порядка организации обеспечения лекарственными средствами сотрудников милиции законодатель использовал следующую формулировку: «Бесплатное обеспечение лекарственными средствами и изделиями медицинского назначения при амбулаторном лечении в медицинских учреждениях системы МВД России лиц, имеющих право на бесплатное лекарственное обеспечение в соответствии с действующим законодательством в медицинских учреждениях системы МВД России, осуществляется в пределах средств федерального бюджета, выделяемых МВД России на вышеуказанные цели». Очевидно, что под лицами, имеющими право на бесплатное лекарственное обеспечение в соответствии с действующим законодательством в медицинских учреждениях системы МВД России понимаются, в том числе и сотрудники милиции, поскольку указанное право закреплено в ст. 28.1 Закона о милиции. Однако ограничение названного права возможностями федерального бюджета по финансированию правоохранительной системы свидетельствует об отсутствии надлежащих гарантий лекарственного обеспечения сотрудников милиции. При этом порядок обеспечения указанных лиц лекарственными средствами при стационарном лечении остался за пределами внимания законодателя. Особенности служебной деятельности сотрудников милиции, важность возложенных на них задач, связанные со службой ограничения некоторых прав свидетельствуют о повышенном профессиональном риске данной категории служащих. Это обусловливает необходимость установления дополнительных 8 Бюллетень нормативных актов федеральных органов исполнительной власти. 2006. № 50. 147 мер, в том числе и в сфере медицинского обслуживания, направленных на защиту сотрудников милиции от социально-рисковых ситуаций. Анализ действующего законодательства позволяет сделать вывод о том, что даже общие права граждан на лекарственное обеспечение закреплены на более высоком уровне. Это можно проиллюстрировать на примере положений Программы государственных гарантий оказания гражданам Российской Федерации бесплатной медицинской помощи на 2009 г., где субъектам Российской Федерации предписано включать в территориальные программы государственных гарантий перечни жизненно необходимых и важнейших лекарственных средств и изделий медицинского назначения, необходимых для оказания скорой, неотложной и стационарной медицинской помощи9. Представляется необходимым внесение изменений в действующее законодательство, направленных на конкретизацию объема прав сотрудников милиции в сфере медицинского обслуживания. Очевидно, что возможности ведомственных учреждений здравоохранения МВД России в предоставлении, например, специализированной медицинской помощи ограничены в силу объективных причин. До настоящего времени Правительством Российской Федерации соответствующий акт не принят, что свидетельствует о пробелах в правовом регулировании медицинского обслуживания сотрудников милиции. Отраслевая принадлежность норм, регламентирующих отношения по оказанию медицинских услуг, относится в юридической науке к числу дискуссионных вопросов. Проблема усложняется, если речь идет о праве на медицинскую помощь субъектов, обладающих специальным правовым статусом. Большинство ученых, исследовавших особенности правоохранительной службы или службы в органах внутренних дел, рассматривают отношения, характеризующие статус государственных служащих, как элемент предмета административного права. Однако такой вывод обладает определенной долей условности, поскольку указанная отрасль регулирует сферу управленческой, исполнительно-распорядительной деятельности государственных органов, общественных организаций и должностных лиц (правительства, министерств, ведомств, президентских структур, предприятий, учреждений, местных администраций). Основной метод административного права – власть и подчинение, императивные приказы, указания, иерархия и субординация по службе, ответственность за порученный участок10. Указанные способы регулирования общественных отношений в сфере охраны здоровья применимы лишь к их определенной части, связанной с деятельностью органов управления здра9 Рос. газета. 2008. 12 дек. Матузов Н. И., Малько А. В. Теория государства и права: учебник. М., 2004. С. 322. 10 148 воохранением, выдачей лицензий медицинским организациям, привлечением к административной ответственности лиц, совершивших проступки в сфере здравоохранения. Другая точка зрения на медицинское обслуживание сотрудников правоохранительных органов обусловлена исследованиями в праве социального обеспечения, которые позволяют рассматривать нормы, устанавливающие специальный порядок предоставления и финансирования медицинских услуг как элемент одной из организационно-правовых форм социальной защиты населения – системы государственного социального обеспечения, целью которой служат предупреждение и компенсация социально-рисковых ситуаций. Это также подтверждается наименованием разделов и статей правовых актов, содержащих соответствующие нормы. Еще одно положение в этой части сформулировано специалистами в сфере медицинского права, которые включают в предмет данной отрасли: отношения по оказанию медицинской помощи и тесно с ними связанные другие виды отношений; отношения, складывающиеся в целях закрепления благоприятных условий жизнедеятельности населения, охраны здоровья здоровых людей. При этом основным, главным видом называют отношения по предоставлению медицинской помощи, складывающиеся между врачом и пациентом11. Л. В. Сотникова ПРОБЛЕМЫ РЕАЛИЗАЦИИ ПОЛОЖЕНИЙ ст. 27 КОНСТИТУЦИИ РФ О ПРАВЕ НА СВОБОДУ ПЕРЕДВИЖЕНИЯ, ВЫБОР МЕСТА ЖИТЕЛЬСТВА В России право каждого, кто законно находится на ее территории, на свободу передвижения, выбор места пребывания и жительства впервые было закреплено в Конституции Российской Федерации 1993 г. Тем самым наше государство подтвердило свой выбор в пользу строительства подлинно демократического общества, в котором права и свободы человека и гражданина имеют приоритетное значение. Реализация указанных конституционных положений была значительно затруднена. Действовавший ранее институт «прописки» воспитал советских, а значит, и российских граждан в духе «принадлежности» к тому месту, адрес которого указан в паспорте. Отсутствие такого штампа порождало неразрешимые проблемы, связанные с жильем, работой, получением социальных выплат и т. д. В новых условиях органы государства, и прежде всего органы внутренних дел, категорически не признавали того, что процедура «регистра11 Медицинское право: учебное пособие / под ред. Ю. А. Дмитриева. М., 2006. С. 50. 149 ции», которая заменила собой «прописку», должна носить исключительно уведомительный, как того требует Закон РФ от 25 декабря 1993 г. № 5242-1 «О праве граждан Российской Федерации на свободу передвижения, выбор места пребывания и жительства в пределах Российской Федерации» (далее – Закон 1993 г.), а не разрешительный характер. Примером тому – большое количество судебных решений, включая постановления Конституционного Суда1, в которых прямо или косвенно подтверждалась сущность нового режима учета населения Российской Федерации. Несмотря на существенный срок существования и действия рассматриваемого права (более 15 лет), оно часто становится предметом острой полемики. В рамках данной статьи остановимся на следующих вопросах: – можно ли говорить о равенстве права на свободу передвижения, выбор места жительства и пребывания для всех и каждого на территории Российской Федерации; – что именно определяется понятиями «место жительства» и место «пребывания» в современном российском праве. Конституция Российской Федерации, употребляя слово «каждый», относит данное право к правам человека, т. е. оно распространяется как на граждан Российской Федерации, так и на иностранных граждан. Главным условием выступает легальность нахождения лица на территории государства. Однако конституционные положения, развиваясь в отраслевом законодательстве, получают иное толкование. С одной стороны, ст. 4 Федерального закона от 18 июля 2006 г. № 109-ФЗ «О миграционном учете иностранных граждан и лиц без гражданства в Российской Федерации» (далее – ФЗ № 109) в качестве одного из принципов осуществления миграционного учета называет принцип свободы передвижения иностранных граждан, выбор ими места жительства и места пребывания и гарантирует им защиту данного права. Пункт 2 ст. 5 указанного нормативного акта, устанавливающий основания ограничения права на свободное передвижение, практически воспроизводит положения ст. 8 Закона 1993 г. Системный анализ норм законодательства, касающегося вопросов миграционного учета россиян и иностранных граждан (лиц без гражданства), позволяет утверждать, что содержание «свободы передвижения» в отношении них законодатель понимает по-разному. 1 По делу о проверке конституционности ряда нормативных актов города Москвы и Московской области, Ставропольского края, Воронежской области и города Воронежа, регламентирующих порядок регистрации граждан, прибывающих на постоянное место жительства в указанные регионы (О сборах за прописку): постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 4 апреля 1996 г. № 9-П // Рос. газета. 1996. 17 апр.; и др. 150 Например, в отношении иностранных граждан действует принцип квотирования въезда (ст. 6 Федерального закон от 25 июля 2002 г. № 115-ФЗ «О правовом положении иностранных граждан в Российской Федерации»), что вполне оправданно интересами государства. Пункт 2 ст. 11 данного Закона содержит запрет для иностранного гражданина по своему желанию изменять место проживания в пределах субъекта Российской Федерации, на территории которого ему разрешено временное проживание, или избрать местом своего проживания иной субъект Российской Федерации. Как видим, иностранец обязан проживать там, где он оформил регистрационные документы, а значит, регистрация, осуществляемая в отношении данной категории граждан, попрежнему носит разрешительный характер. Кроме того, если иностранный гражданин, постоянно или временно проживающий на территории России, имеет два и более жилых помещений, то он обязан заявить одно из них как свое место жительства (п. 2 ст. 14 ФЗ № 109), а значит, и проживать именно в нем, что опять-таки не способствует свободе передвижения. Исходя из сказанного, можно сделать вывод о различии содержания права на свободу передвижения, выбор места жительства и места пребывания для граждан России и иностранных граждан. Нельзя сказать, что это неправильно или антидемократично. Так, конституции развитых европейских государств закрепляют данное право только за своими гражданами. В частности, Основной закон Федеративной Республики Германия в ст. 11 установил, что «все немцы пользуются свободой передвижения на всей федеральной территории»2; ч. 1 ст. 16 Конституции Итальянской Республики закрепила, что «каждый гражданин может свободно передвигаться и проживать в любой части национальной территории…»3. Представляется, что было бы целесообразным в Конституции России закрепить право на свободу передвижения, выбор места жительства и пребывания за гражданами Российской Федерации, указав, что иностранные граждане и лица без гражданства пользуются в данной области национальным режимом. Что касается содержания понятий «место жительства» и «место пребывания», то следовало бы отметить следующее. Законодатель в данном случае пошел по пути указания мест, где может проживать или находиться человек. Например, ст. 20 ГК РФ определяет место жительства как место, где гражданин постоянно или преимущественно проживает. Закон 1993 г. относит к таким местам жилые дома, квартиры, части квартир (комнаты), служебные жилые помещения и т. д., в которых люди 2 Конституции зарубежных государств: учебное пособие / сост. проф. В. В. Маклаков. 3-е изд., перераб. и доп. М., 2002. С. 70. 3 Там же. С. 134. 151 проживают в качестве собственников, нанимателей, поднанимателей и на иных законных основаниях. К месту пребывания, помимо перечисленных, отнесены также общежития, санатории, гостиницы, больницы, другие учреждения и помещения, в которых человек проживает временно. Как видим, разграничение названных понятий происходит по двум критериям: срок нахождения и объект нахождения. Точность в определении рассматриваемых понятий представляется чрезвычайно важной ввиду того, что, несмотря на уведомительный характер регистрации, многие права и свободы граждан России возникают именно при оформлении регистрации по месту жительства или месту пребывания4. Так, Жилищный кодекс Российской Федерации увязывает возникновение, изменение или прекращение многих жилищных прав с оформлением регистрации. В частности, это решение вопросов о вселении в жилое помещение лиц, являющихся членами семьи собственника или нанимателя; постановку на очередь для получения жилого помещения на основании договора социального найма и т. д. Несмотря на то что ЖК РФ не употребляет термина «регистрация», а говорит, например, о вселении, тем не менее, всякое вселение по закону должно оформляться документально, и именно для этого регистрация существует. В противном случае наниматель или собственник, допустившие проживание лиц без регистрации по месту жительства и месту пребывания, подлежат административной ответственности на основании ст. 19.15 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях. Факт регистрации по месту жительства или месту пребывания является также существенным для возникновения (изменения, прекращения) налоговых, пенсионных, избирательных правоотношений и т. д. Таким образом, учитывая важность рассматриваемых категорий и необходимость их точного определения, представляется необходимым разграничить понятия «место жительства» и «место пребывания», исходя из цели нахождения в них человека и характеристики объекта. Если объект предназначен и пригоден для постоянного проживания человека, т. е. является жилым помещением, перечень которых приведен в ст. 16 ЖК РФ, то в данном помещении должна оформляться регистрация по месту жительства (при постоянном проживании) или регистрация по месту временного проживания (в случае, если человек намерен проживать в нем определенный срок). В иных местах временного нахождения человека (дома-интернаты, гостиницы, санатории и т. д.), полагаем, должна оформляться регистрация по месту пребывания, что и соответствует целевому предназначению данных учреждений. Они не могут рассматриваться иначе ввиду того, что их основ4 Калинин Б. Ю., Хрыков В. П. Дифференциация правоотношений при регистрации по месту жительства и месту пребывания // Рос. юстиция. 2008. № 1. 152 ными функциями является обеспечение человеку соответствующих условий во время лечения, отдыха, переездов и т. д. В заключение заметим, что одну из важнейших функций любого государства представляет правильное и точное осуществление миграционной политики. От решений в этой сфере зависят сбалансированность рынка труда, уровень социальной активности населения, рост народонаселения, решение проблем борьбы с преступностью и многое другое. Кроме того, нельзя отрицать важность точного законодательного регулирования вопросов, связанных с передвижением как российских, так и иностранных граждан, чему должна способствовать унификация отраслевых норм, регулирующих данные отношения. М. О. Суриков УЗКОНОРМАТИВНЫЙ ПОДХОД К ПОНИМАНИЮ ПРАВА И УГОЛОВНО-ПРАВОВАЯ ПОЛИТИКА СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА В условиях диктатуры пролетариата в общем русле марксистско-ленинского подхода к праву стали постепенно складываться различные направления и концепции понимания и трактовки права. При всех своих внешних различиях эти концепции были внутренне едины в своем отрицании права, его объективной природы и смысла, в оправдании диктатуры и его приказных норм. Так, уже в первые послереволюционные годы многие авторы (П. И. Стучка, Д. И. Курский, М. Ю. Козловский) стали трактовать декреты советской власти как «пролетарское право». М. Ю. Козловский писал: «Переходный строй от капитализма к социализму, переживаемый впервые на земном шаре после Октябрьской революции в России, творит в процессе социалистической революции особое, невиданное нигде право, право не в подлинном его смысле (системы угнетения большинства меньшинством), а право пролетарское, которое все же право, в смысле средства подавления сопротивления меньшинства трудящимися классами»1. Д. И. Курский считал, что в условиях диктатуры пролетариата действует «пролетарское коммунистическое право», и здесь нет норм, признающих и защищающих права и свободы индивида2. Заметную роль в процессе зарождения и становления советской теории права сыграл П. И. Стучка. Основными началами нового, революционно-марксистского правопонимания он считал: 1) классовый характер всякого права; 2) революционно-диалектический метод (вместо формальной юридической 1 2 Цит. по: Нерсесянц В. С. Общая теория права и государства. М., 1999. С. 155. Там же. 153 логики); 3) материальные общественные отношения как базис для объяснения и понимания правовой надстройки (вместо объяснения правовых отношений из закона или правовых идей). При этом советское право он характеризовал как «пролетарское право»3. Эти идеи нашли свое отражение в нормах уголовных кодексов РСФСР 1922 и 1926 гг. Так, в ст. 6 УК РСФСР 1922 г. под преступлением понималось: «…всякое общественно опасное действие или бездействие, угрожающее основам советского строя и правопорядку, установленному рабоче-крестьянской властью на переходный к коммунистическому строю период»4, чем закреплялся классовый характер права, провозглашенный П. И. Стучкой. Вопрос об определении понятия права был поставлен в широком плане после принятия Конституции СССР 1936 г. Этот вопрос был одним из основных, если не самым главным, на первом Всесоюзном совещании по вопросам науки советского права и государства в июле 1938 г. Историческая обстановка совещания предопределила и его решения. Массовые репрессии, фактический отказ от социальной и гуманной ценности права, формирование командно-административного стиля управления продиктовали определенный директивный наказ науке. Потребностью руководства страны в те годы была ориентация на принудительный характер права, на непременную обязательность его норм, безотносительно к их содержанию. Командно-административному управлению право было необходимо прежде всего как средство принуждения. Генеральный прокурор СССР А. Я. Вышинский предложил совещанию следующую формулировку права: «Право – совокупность правил поведения, выражающих волю господствующего класса, установленных в законодательном порядке, а также обычаев и правил общежития, санкционированных государственной властью, применение которых обеспечивается принудительной силой государства в целях охраны, закрепления и развития общественных отношений и порядков, выгодных и угодных господствующему классу»5. Эта формулировка стала отправной точкой для дальнейшего развития советской юридической науки и практики. Спустя 10 лет на Втором совещании научных работников-юристов А. Я. Вышинский выделил главное, с его точки зрения, в определении: «Закон есть форма, в которой выражается воля господствующего класса. Право – это не один закон, а вся сумма, или вся совокупность, законов»6. 3 Стучка П. И. Мой путь и мои ошибки // Советское государство и революция права. 1931. № 5–6. С. 70. 4 Уголовный кодекс РСФСР// Собрание узаконений РСФСР. 1922. № 15. С. 153. 5 Вышинский А. Я. Вопросы теории государства и права. М., 1949. С. 84. 6 Там же. С. 421. 154 Эта формула легла на много лет в основу известной идеологической схемы: воля большинства народа (потом – всего народа) – закон (право) – претворение закона в жизнь. Через эту схему аппарат управления в течение многих лет проводил в жизнь свою волю, выдавая ее за общенародную. А содержание воли, сущность принимаемых законов оставались за пределами правопонимания. Благодаря «узконормативному» подходу к пониманию права особым образом формировалась уголовно-правовая политика Советского государства. Нормативные правовые акты, издаваемые советской властью, даже теми ее органами, которые законодательной властью наделены не были, принимались как закон, незамедлительно внедрялись в правоприменительную деятельность и формировали юридическую практику, на основе которой затем создавалось правовое поле советского законодательства. Ориентируясь на подобный подход к пониманию права, Советское государство существенно облегчило себе возможность руководствоваться правовыми требованиями, противостоять режиму произвола и беззакония в условиях правового хаоса, вызванного революцией, поэтому принятие «узконормативного» подхода в качестве основного было вызвано исторически сложившимися обстоятельствами. М. А. Тулиглович НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ДЕЙСТВИЯ УГОЛОВНОГО ЗАКОНА ВО ВРЕМЕНИ Нарушения взаимосвязи между элементами структуры правовой нормы представляется возможным определить только на высоком уровне логической абстракции, не рассматривая отдельно взятое предписание, получившее формальное закрепление в статье уголовного закона, а подвергая анализу норму уголовного права в широком смысле, т. е. логическую норму, охватывающую органические связи между отдельными нормативными предписаниями. Указанные нарушения в структуре помогут в дальнейшем выявить пробелы в законодательстве и выработать возможные варианты их устранения1. 1 В данном случае мы имеем в виду именно варианты (способы) законодательного устранения пробелов, которые следует отличать от путей устранения пробелов в законодательстве, довольно детально разработанных теорией государства и права. Безусловно, из всех существующих путей (среди которых выделяют аналогию права и аналогию закона) наиболее действенным и приемлемым для уголовного права, при условии, что применение уголовного закона по аналогии запрещено (ч. 2 ст. 3 УК РФ), является правотворческий процесс. 155 Так, анализируя структуру предписания о действии уголовного закона во времени, содержащегося в ст. 9 УК РФ, сложно выявить какие-либо пробелы или коллизии. Но стоит представить данное предписание состоящим в органической взаимосвязи с другими предписаниями, образующими охранительную норму уголовного права, регулирующую вопрос привлечения к уголовной ответственности, мы сразу можем увидеть некоторые дефекты законодательной конструкции действия уголовного закона во времени. Итак, основанием для привлечения лица к уголовной ответственности в соответствии со ст. 8 УК РФ является совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления. Иначе говоря, в данном случае норма уголовного права в широком смысле, регулирующая вопрос привлечения лица к уголовной ответственности, будет состоять из ряда предписаний, содержащихся в разных главах, разделах и даже частях уголовного закона. В гипотезу подобной охранительной нормы будут включены и нормы-предписания Особенной части, содержащие конкретный состав преступления, и нормы Общей части, закрепляющие теоретические основы элементов состава преступления. Кроме того, для привлечения лица к уголовной ответственности нам важно определить время и место совершения преступления для установления возможности или невозможности юридически отреагировать на нарушение уголовного запрета. И, анализируя в совокупности взаимосвязи между отдельными предписаниями, выступающими в роли гипотезы, т. е. условий привлечения к уголовной ответственности, и в роли диспозиций, т. е. закрепляющих обязанности государства применить в установленном законом порядке наказание за нарушение требований уголовно-правовой нормы, мы можем провести системный анализ и выявить возможные изъяны правового предписания. Так, дефиниция времени совершения преступления существует в данной норме как одно из условий наступления уголовной ответственности и выступает в роли гипотезы. Следует отметить, что законодатель при формулировании действия уголовного закона во времени, возможно, из требований экономии использует некоторую правовую фикцию, объединяя для достижения целей уголовного права сразу два понятия «время» и «место». Подтверждением данного факта выступает, например, случай, когда гражданин в поезде, движущемся из России в Украину, подсыпает яд в стакан потерпевшему, последний его выпивает в момент, когда поезд еще находится на территории России, но последствия в виде летального исхода наступают только на территории Украины. Применяя к данной ситуации положение ч. 2 ст. 9 УК РФ, согласно которому временем совершения преступления признается время совершения общественно опасного деяния, независимо от времени наступления последствий, мы сразу определяем и место его совершения, т. е. территорию России. В периодической печати неоднократно высказывались мнения о необходимости исключения этой 156 фикции и законодательном закреплении в УК РФ такой категории, как «место совершения преступления» 2. Затруднений с определением времени совершения преступления не возникает до того момента, пока преступление совершается с умышленной формой вины. Используя системный анализ предписания, содержащегося в ч. 2 ст. 9 УК РФ, мы приходим к выводу, что речь в нем идет только об умышленных преступлениях, поскольку лишь при характеристике умышленной формы вины (ст. 25 УК РФ) законодатель говорит об осознании общественной опасности действий (бездействия). Предписание, содержащееся в ст. 9 УК РФ и выступающее в роли гипотезы логической нормы, должно распространяться на все без исключения случаи совершения преступления не только с умышленной, но и с неосторожной формой вины. При характеристике последней (ст. 26 УК РФ) законодатель говорит только о предвидении возможности наступления общественно опасных последствий. Большинство преступлений с неосторожной формой вины конструируются законодателем как материальные составы. Такими, например, выступают предписания, содержащиеся в ст. ст. 109, 124, 168, 219, 236, 249, 264 УК РФ и т. д. Но в некоторых случаях законодатель конструирует преступления с неосторожной формой вины в качестве формальных составов, закрепляя в диспозиции словосочетания «могло повлечь» или «создали угрозу» (ст. ст. 215, 217, 225, 247, 340, 341 УК РФ). Следовательно, действия (бездействие) виновного в неосторожном преступлении становятся общественно опасными одновременно с наступлением или угрозой наступления общественно опасных последствий. До этого они не являются таковыми и не считаются преступными. Таким образом, временем совершения неосторожного преступления следует признавать время наступления или угрозу наступления общественно опасных последствий. Думаем, данный пробел следует устранить, добавив в ч. 2 ст. 9 УК РФ положение: «Временем совершения преступления с неосторожной формой вины признается время наступления или угроза наступления общественно опасных последствий, предусмотренных настоящим Кодексом». В. Ю. Туранин ПРОБЛЕМА ДИСГАРМОНИИ РЕГИОНАЛЬНЫХ ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫХ ДЕФИНИЦИЙ Проблема дисгармонии дефиниций, используемых в однотипных региональных законах, вызвана различным пониманием субъектами законотворческой деятельности смысла вводимых в тексты законов терминов. При этом 2 Панченко П. Н. Юридическая техника как фактор совершенствования уголовного законодательства // Проблемы юридической техники / под ред. В. М. Баранова. Н. Новгород, 2000. С. 560. 157 основной предпосылкой существования данной проблемы является отсутствие профильных федеральных законов, в которых и должны определяться соответствующие термины. В Концепции развития российского законодательства в целях обеспечения единого правового пространства в России, подготовленной ведущими учеными Института законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации, отмечается, что «наличие пробелов в федеральном законодательстве и недостаточная оперативность принятия актов федерального законодательства подталкивает регионы к практике неоправданного “опережающего правотворчества”. Роль федерального законодателя заключается в том, чтобы до минимума сократить имеющиеся пробелы»1. Действительно, в регионах иногда приходится самостоятельно заполнять правовой вакуум, оставленный федеральным законодателем. Основная проблема здесь кроется в качестве исходящей от регионального законодателя продукции, ведь зачастую она весьма противоречива. Так, термин «миссионерская деятельность» определяется в ст. 2 Закона Курской области «О миссионерской деятельности на территории Курской области» как «информационная и организационная деятельность представителей религиозных объединений, направленная на распространение своего вероучения и религиозной практики на территории Курской области среди лиц иной веры и неверующих»2, а в ст. 2 Закона Республики Северная ОсетияАлания «О миссионерской деятельности на территории Республики Северная Осетия-Алания» – как «…деятельность представителей религиозных организаций, прямо или косвенно направленная на организацию распространения своего вероучения и религиозной практики на территории Республики Северная Осетия-Алания среди лиц иной веры и неверующих»3. Таким образом, в первом случае миссионерская деятельность характеризуется пропагандистскими (информационными) и организационными действиями, направленными на распространение определенных взглядов и убеждений, а во втором – эта деятельность направлена лишь на организацию их распространения. При этом проблема, связанная с иностранным миссионерством в России, приобретает все большую актуальность. В Концепции национальной без1 Концепция развития российского законодательства в целях обеспечения единого правового пространства в России // Журнал российского права. 2002. № 6. С. 21. 2 О миссионерской деятельности на территории Курской области: закон Курской области от 18 июня 2004 г. № 23-ЗКО // Курские ведомости. 2004. № 7. 3 О миссионерской деятельности на территории Республики Северная ОсетияАлания [Электронный ресурс]: закон Республики Северная Осетия-Алания от 30 декабря 2004 г. № 38-РЗ. URL: http://www.kavkaz-uzel.ru/articles/69777 (дата обращения: 25.12.2008). 158 опасности Российской Федерации в качестве одной из основных задач реализации национальной безопасности устанавливается «…противодействие негативному влиянию иностранных религиозных организаций и миссионеров»4. Этот же тезис закреплен и в Доктрине информационной безопасности Российской Федерации5. Однако из-за отсутствия федеральной законодательной дефиниции и разного понимания смысла термина «миссионерская деятельность» на региональном уровне выполнение данной задачи значительно затрудняется. С нашей точки зрения, представляется крайне необходимым законодательное регулирование и определение сути миссионерской деятельности на федеральном уровне. Неоднозначно понимание в различных региональных законодательных актах и такого ключевого юридического термина, активно используемого в современной общественной жизни, как «наказы избирателей»6. При определении соответствующего термина в различных нормативных источниках, нет ни смыслового, ни терминологического единства. Между тем наказы избирателей депутатам (кандидатам в депутаты) представляют собой одну из важнейших форм выражения воли граждан, реализации их интересов. Считаем также, что наказ депутату (кандидату в депутаты) можно воспринимать и как своеобразную составляющую плана его предстоящей работы, руководство к действию. Очевидно, что такое значимое понятие должно быть терминологически закреплено и определено в действующем федеральном законодательстве, но его нет ни в тексте Федерального закона «О выборах Президента Российской Федерации»7, ни в тексте Федерального закона «О выборах депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации»8, ни в других законодательных актах. В настоящее время необходим отдельный федеральный закон, который урегулировал бы всю процедуру получения и выполнения наказов избирателей депутатами и другими избираемыми лицами, определил бы ряд ключевых юридических терминов, в том числе и термин «наказы избирателей». 4 О Концепции национальной безопасности Российской Федерации: указ Президента Российской Федерации от 10 января 2000 г. № 24 // Рос. газета. 2000. 18 янв. 5 Доктрина информационной безопасности Российской Федерации от 9 сентября 2000 г. № ПР-1895 // Там же. 28 сент. 6 О наказах избирателей: закон Белгородской области от 14 февраля 2001 г. № 131 // Сборник нормативных правовых актов Белгородской области. 2001. № 26; О наказах избирателей: закон Приморского края от 5 марта 2004 г. № 102-КЗ // Ведомости Законодательного Собрания Приморского края. 2004. № 54. 7 О выборах Президента Российской Федерации: федеральный закон от 10 января 2003 г. № 19-ФЗ // Рос. газета. 2003. 16 янв. 8 О выборах депутатов Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации: федеральный закон от 18 мая 2005 г. № 51-ФЗ // Там же. 2005. 24 мая. 159 Отметим, что противоречия, возникающие на региональном уровне в условиях отсутствия соответствующих федеральных законов, имеют системный характер. Такая ситуация в условиях единого правового пространства не должна иметь места, поэтому в каждом конкретном случае необходима законодательная воля, устраняющая существующие пробелы. Считаем, что для устранения внутренней дисгармонии регионального законодательства нужен постоянный мониторинг законодательных дефиниций, при этом необходимо широко задействовать возможности информационных ресурсов. Следует создать постоянно обновляемую информационную базу «Региональное законодательство», которая находилась бы в открытом доступе и могла использоваться каждым заинтересованным пользователем. Это и будет концептуальным решением для многих проблем регионального законотворчества. В настоящее время существующие общедоступные ресурсы в данной области ограничиваются возможностями справочно-правовых систем «КонсультантПлюс», «Гарант» и др. При этом региональный нормативный блок, изложенный в них, носит выборочный характер и далеко не исчерпывает объем и содержание накопленного законодательного массива. Это отчасти обусловлено и тем, что в некоторых субъектах Российской Федерации до сих пор отсутствуют электронные источники информации, информационные базы и системы. Региональное законодательство зачастую систематизируется только с помощью различных сборников и сводов, чего явно недостаточно в современных условиях информационного развития. Полагаем, что сложившуюся ситуацию с систематизацией регионального законодательства в части ее инкорпорации следует менять в корне. В этой связи требуется государственное решение, подкрепленное политической волей и обязывающее все субъекты Федерации систематизировать свое законодательство по единому образцу, с обязательным применением информационных ресурсов. Оно может быть отражено как в Законе «О нормативных правовых актах в Российской Федерации», необходимость принятия которого очевидна, так и в отдельном законе. Я. П. Харченко СОВРЕМЕННАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ НАУКА О СООТНОШЕНИИ ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА И ГОСУДАРСТВА Вопрос о соотношении гражданского общества и государства является важным не только для определения степени необходимого (должного) взаимодействия гражданского общества и государства, но и для понимания сущности этих социальных явлений. 160 Точки зрения, существующие в современной отечественной юридической науке на данную проблему, можно условно разделить на две группы. Представители первой группы противопоставляют гражданское общество и государство, второй – рассматривают их как взаимодействующие явления. Однако внутри последней группы исследователей нет единства в подходах определения степени взаимодействия. Так, одни рассматривают гражданское общество и государство как равнозначные, взаимопроникающие явления, другие соотносят гражданское общество и государство как первичное и вторичное. Итак, выделим и проанализируем взгляды отечественных правоведов на поставленный вопрос. В. Граждан, представитель первой группы ученых, отмечает, что гражданское общество по «самой своей природе и социальной сущности… выступает как конструктивная оппозиция любой государственной власти» 1. В. А. Затонский, соглашаясь с В. Граждан, рассматривает гражданское общество как негосударственную общественную реальность, противостоящую государству, как «общество, способное защищать свои интересы вне и помимо государства»2, при этом указывая, что государство не может быть отторгнуто от общества, как и общество – от государства. В то же время ученый поддерживает позицию В. А. Бачинина3 в том, что между государством (публичным интересом) и личностью (частным интересом) есть определенное противоречие, и видит способ его разрешения в установлении и признании в качестве главной заботы государства обеспечения широкого спектра прав и свобод личности4. З. М. Черниловский вслед за В. А. Затонским утверждает, что противопоставление гражданского общества и государства возникает тогда, когда государство монополизирует различные функции, часто несвойственные ему, 1 Граждан В. Гражданское общество как система негосударственного управления // Власть. 2004. № 3. С. 23. 2 Социальные исследования. М., 1968. Вып. 2. С. 5; Кравченко И. И. Концепция гражданского общества в философском развитии // Полис. 1991. № 5. С. 136; Красин Ю., Галкин А. Гражданское общество: путь к стабильности // Диалог. 1992. № 3. С. 73; Гражданское общество / науч. ред. В. Г. Смольков. М., 1993. С. 21; Социология: учебник для вузов. М., 1995. С. 225; Шабунин Д. М. Гражданское общество: история и современность. Чебоксары, 1996. С. 4–13; Тадевосян Э. В. Словарь-справочник по социологии и политологии. М., 1996. С. 52–53 (цит. по: Затонский В. А. Гражданское общество и государство: противостояние или партнерство? // Конституционное и муниципальное право. 2007. № 16. С. 11). 3 Бачинин В. А. Неправо (негативное право) как категория и социальная реалия // Гос-во и право. 2001. № 5. С. 15 (цит. по: Затонский В. А. Указ. соч. С. 11). 4 Затонский В. А. Указ. соч. С. 11. 161 и аппарат превращается в оторванную от общества корпорацию5. Отмечается также, что подход к гражданскому обществу как частной сфере социума, независимой от государства и общественных структур (например, социальных движений), не получил широкой поддержки исследователей6. Большая часть ученых считают, что гражданское общество и государство оказывают взаимное влияние друг на друга. Можно согласиться с рассуждениями Л. С. Мамута о том, что «миф о “независимости” гражданского общества от государства возник не на пустом месте. Никто не возьмется опровергать то, что гражданское общество и государство – действительно разные феномены, отмечает ученый. Они неодинаковыми способами и средствами интегрируют людей, составляющих одну и ту же человеческую коллективность (общество). Но очевидные различия, объективно существующие между ними, ни в коем случае не превращают эти феномены в независимые относительно друг друга»7. Л. С. Мамут представляет гражданское общество и государство как два разных модуса бытия – государственный и негосударственный, он не противопоставляет, а указывает на взаимозависимость, рассматривая гражданское общество и государство как равноценные явления, необходимые друг другу в одинаковой степени, как два свойства одного и того же явления (общества). Соглашаясь с позицией Л. С. Мамута, К. А. Струсь определяет систему «государство – гражданское общество» как уровень «взаимного прорастания»8. По мнению А. С. Ловинюковой9, гражданское общество и государство постоянно идут навстречу друг другу. Гражданское общество определяется как один из важных и мощных рычагов в системе «сдержек» и «противовесов». В. Е. Гулиев полагает, что между государством и гражданским обществом существует прямая и обратная связь – гражданское общество «…способно контролировать государство, одновременно испытывая и воспринимая его ограниченно-регулятивное, гарантирующе-правовое воздействие, направленное на защиту личности, человека, гражданина» 10. Этой же точки зрения 5 Черниловский З. М. Гражданское общество: опыт исследования // Гос-во и право. 1992. № 6. С. 150. 6 Грудцына Л. Ю. Концепция формирования и поддержания государством институтов гражданского общества: возникновение, развитие и содержание // Законодательство и экономика. 2008. № 9. С. 5–13. 7 Мамут Л. С. Гражданское общество и государство: проблемы соотношения // Общественные науки современности. 2002. № 5. С. 95. 8 Струсь К. А. Государство и гражданское общество: Генезис идеи и современная Россия // Новая правовая мысль. 2003. № 2(3). 9 Ловинюкова А. С. К вопросу о взаимодействии государства и гражданского общества в Российской Федерации // Административное и муниципальное право. 2008. № 1. 10 Гулиев В. Е. Протодемократическая государственность: аксиологическая феноменология отчуждения // Юридический мир. 2001. № 5. С. 8. 162 придерживается М. Н. Марченко, который рассматривает государство и общество как соотношение формы и содержания, общество как основа и социальное содержание государства является первичным к нему, а государство как политико-правовая форма организации общественной жизни – вторичным11. Иначе характеризует особенности взаимодействия гражданского общества и государства О. В. Орлова. Она считает, что становление и развитие гражданского общества ведет к изменению государства. И наоборот, государство, являясь частью гражданского общества, в силу обладания властью и соответствующими ресурсами постоянно поддерживает сложившиеся общественные отношения12. П. П. Баранов соглашается с О. В. Орловой, но при этом отмечает, что гражданское общество – система саморегулирующаяся и одновременно управляемая государством13. Таким образом, существующие подходы к соотношению гражданского общества и государства в той или иной мере раскрывают отдельные сущностные характеристики этих двух явлений, а именно: гражданское общество и государство – это взаимодействующие социальные явления, соотносящиеся как негосударственное и государственное, как управляемое и управляющее, как содержание и форма, но при этом не противоречащие друг другу. А. Ю. Хворостов ПРАВОВАЯ СИСТЕМА РОССИИ: ИТОГИ РАЗВИТИЯ Трансформация Советского Союза в суверенные государства в 90-х гг. прошлого столетия детерминировала формирование в данных государствах, в том числе России, самостоятельных политических, государственных и правовых систем, что потребовало проведение соответствующих доктринальных обоснований, а в дальнейшем и исследований1. Провозгласив правопреемство Советского Союза, Россия стала не только юридическим, но и фактическим правопреемником. В частности, в государстве продолжала существование 11 Марченко М. Н. Соотношение гражданского общества и государства: вопросы теории // Журнал российского права. 2008. № 10. С. 57, 61. 12 Орлова О. В. Гражданское общество как многоуровневая система // Право и политика. 2007. № 5. С. 12–13. 13 Баранов П. П. Институты гражданского общества в правовом пространстве современной России: дис. ... канд. юрид. наук. Ростов н/Д, 2003. С. 52 (цит. по: Грудцына Л. Ю. Правовая природа и формы взаимодействия гражданского общества и государства // Законодательство и экономика. 2007. № 11. С. 23). 1 Лукьянова Е. Г. Основные тенденции развития российского права в условиях глобализации // Гос-во и право. 2004. № 7; Основные концепции права и государства в современной России: мат-лы «круглого стола» // Там же. 2003. № 5; Синюков В. Н. Российская правовая система. Саратов, 1994. 163 романо-германская (континентальная) правовая система, действовали нормативные правовые акты, принятые в советское время. Фактически правовая система России стала формироваться с декабря 1993 г. после проведения референдума и принятия Конституции как Основного Закона государства 2. Предыдущие нормативные правовые акты, в том числе принятые после провозглашения независимости России, были отменены либо приведены в соответствие с Конституцией Российской Федерации. В настоящее время в Российской Федерации приняты и действуют более 47,5 тыс. федеральных нормативных правовых актов, в том числе свыше 3 тыс. федеральных законов (по данным электронной системы КонсультантПлюс). Однако к источникам российского права отнесены не только нормативные правовые акты, но и в частности, в соответствии с положениями ч. 4 ст. 15 Конституции РФ, международные правовые акты (в настоящее время в России действует, по данным электронной системы КонсультантПлюс, свыше 8 тыс. международных правовых актов, ратифицированных и признанных как в советское, так и в постсоветское время), а также правовые обычаи3 и, в соответствии с требованиями ст. 66 Конституции РФ, федеральные договоры, что позволяет правовую систему России характеризовать именно как правовую систему, а не систему законодательства. Отраслевой характер национального законодательства после отмененных правовых ограничений в части юридической фиксации отраслей российского права, когда классификатор отраслей законодательства4 был заменен классификатором правовых актов5, позволяет не только совершенствовать имеющиеся отрасли права, но и формировать новые. Так, по существу, сформировано экологическое право; формируется коммерческое, банковское, налоговое, таможенное право и некоторые другие отрасли права. Двухуровневое структурирование правовой системы России (законодательство Российской Федерации и законодательство субъектов Российской Федерации) на основании положений ст. 66 Конституции РФ детерминировало в субъектах Российской Федерации формирование собственного конститу2 Конституция Российской Федерации // Рос. газета. 1993. 25 дек. Гражданский кодекс Российской Федерации (ч. 1) от 30 ноября 1994 г. № 51-ФЗ // Собрание законодательства Российской Федерации. 1994. № 32, ст. 3301; О территориях традиционного природопользования коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации: федеральный закон от 7 мая 2001 г. № 49-ФЗ // Рос. газета. 2001. 11 мая. 4 Об общеправовом классификаторе отраслей законодательства: указ Президента Российской Федерации от 16 декабря 1993 г. № 2171 (утратил силу) // Рос. газета. 1993. 29 дек. 5 О классификаторе правовых актов: указ Президента Российской Федерации от 15 марта 2000 г. № 511 // Там же. 2000. 21, 22, 23 марта. 3 164 ционного законодательства (в республиках), а также, в соответствии со ст. 72 Конституции РФ, – административное, трудовое, семейное, земельное, экологическое законодательство субъектов Федерации. В современной российской правовой доктрине, детерминирующей правовую систему России, доминируют естественно-правовые начала и признается примат частноправового регулирования общественных отношений над публично-правовым регулированием, что проявляется не только в преобладании отраслей законодательства, отнесенных к категории частного права, и частноправового нормативного правового материала, но и в том, что в публично-правовых отраслях права и публично-правовых нормативных правовых актах зафиксированы и функционируют частноправовые правила регламентации общественных отношений6. Таким образом, современная правовая система России является системой: – социальной, как функционирующей в социальной среде; – сложной, включающей в свой состав многообразие нормативного правового материала; – детерминированной, как предопределенной всем предыдущим государственно-правовым развитием; – динамической, как постоянно эволюционно меняющейся; – открытой, стремящейся к меньшей энтропии и взаимодействующей с общественной средой и иными, помимо юридических, социальными регуляторами7. Дальнейшее развитие и совершенствование правовой системы России, по всей видимости, будет предполагать унификацию национального законодательства с нормами международного права, формирование нового отраслевого законодательства и законодательства субъектов Российской Федерации. А. О. Цветков ПРИНЦИПЫ ЮРИДИЧЕСКОГО ЗАКРЕПЛЕНИЯ ПРАВОВОГО СТАТУСА ЛИЧНОСТИ Основные принципы отношений государства, общества и отдельно взятой личности основываются на гарантиях уважения и соблюдения прав и свобод человека. Они должны быть закреплены законодательно и только при 6 Лапаева В. В. Интегральное правопонимание в российской теории права: история и современность // Законодательство и экономика. 2008. № 5; Ее же. Современные подходы к формированию концепции правового развития России (с позиций либерального правопонимания) // Право и политика. 2006. № 10. 7 Берталанфи Л. История и статус общей теории систем // Системные исследования: ежегодник. М., 1973; Луман Н. Изменение парадигмы в системной теории // Современная зарубежная социология. М., 1993. 165 таком подходе могут служить юридическим основанием правового статуса личности. В самом общем виде принципы – это основные направляющие идеи, установки, закрепленные юридически и отражающие реалии современной правовой доктрины государства. Согласно Конституции РФ к ним относятся: учредительность всех элементов (институтов) основ правового статуса личности, неотъемлемость и неотчуждаемость прав и свобод человека и гражданина, равноправие, т. е. равенство в правах, свободах и обязанностях граждан и человека вообще, гуманистическая направленность прав и свобод, общая доступность прав, свобод и непреложность обязанностей. Выявим особенности каждого. Принцип равенства предполагает: равенство женщины и мужчины; равенство независимо от национальности и языка, вероисповедания и отношения к религии; равенство независимо от убеждений, мировоззренческих позиций, принадлежности к общественным организациям и политическим партиям; равенство молодежи со всеми другими гражданами. Этот принцип выражается в проявлении внутренней и внешней свободы личности, возможности вступать от своего имени в любые правоотношения, нести в равной степени личную ответственность. Принцип неотчуждаемости прав, свобод и обязанностей личности является многосложным и содержит в себе, с одной стороны, баланс дозволений, с другой – порожденные данными дозволениями обязанности. Соответствующие положения содержатся в ч. 2 ст. 17, чч. 1, 3 ст. 56 Конституции РФ, где закрепляются права и свободы, не подлежащие ограничению. К ним относятся часть личных «естественных» прав человека и гражданина (ст. ст. 20, 21, 23), права и свободы, продиктованные «позитивным» правом (ст. ст. 24, 28, чч. 1 ст. ст. 34, 40), также гарантии от правовой дискриминации и произвола (ст. ст. 46–54). В данном контексте необходимо подчеркнуть положение ч. 3 ст. 118: «Создание чрезвычайных судов не допускается», а также положение, закрепленное в ч. 2 ст. 55: «В Российской Федерации не должны издаваться законы, отменяющие или умаляющие права и свободы человека и гражданина». Последнее является гарантией реализации правового статуса личности в условиях экстремального, чрезвычайного положения. Принцип гуманизма неразрывно связан с предыдущими принципами, ибо он в комплексе вбирает в себя части предыдущих элементов. Гуманизм – «…это не только определенное мировоззрение, созданное прогрессивным развитием человечества, это не только качественная особенность государства, экономики, идеологии, нравственности, права, но это также и принцип, основополагающее начало, руководящая идея, которая лежит в основе практической деятельности людей, членов демократического общества…»*. * Воеводин Л. Д. Юридический статус личности в России. М., 1997. С. 78. 166 Принцип гуманизма закреплен в ст. 2 Конституции РФ: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью». В соответствии с данным принципом российские граждане получают совокупность юридических прав и обязанностей, позволяющих им всесторонне развиваться в материальном, духовном, физическом направлениях, удовлетворять свои культурные потребности. Гуманистические основы в праве – это результат сотен лет «правовой эволюции», вызванной борьбой за социальную справедливость. Принцип гарантии прав и свобод логически подразумевает определенное «обременение» в виде установленных законом обязанностей. Суть данного принципа отражает равенство в правообладании теми или иными правами и несении обязанностей, не допуская привилегированного отношения. Структурируя данную юридическую конструкцию, на наш взгляд, следует подразделить ее на два вида: обязанности, несущие прямой запрет, и обязанности косвенного, запретительного характера. Установленные Конституцией обязанности (ч. 3 ст. 44, ст. ст. 57–59) имеют вместе с правами и свободами прямое действие, но они в полном объеме могут претворяться в жизнь лишь посредством правового механизма, детально регламентированного законом, т. е. являются содержанием текущего законодательства, где, обретая необходимую определенность, получают возможность влиять на поведение людей. Таким образом, принципы это не только декларация прав и свобод, но и дифференцированный подход государства к отношениям с обществом и конкретным гражданином. Они отражают не только развитие правовой системы, но и самое ее суть. А. В. Червяковский О НОРМАТИВНО-ПРАВОВОМ РЕГУЛИРОВАНИИ ДОСТУПА К ГОСУДАРСТВЕННОЙ ИНФОРМАЦИИ СУБЪЕКТАМИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ Обеспечение доступа к документам и информации является одним из существенных требований к современному государственному управлению. В настоящее время в России доступ к государственной информации регулируется как федеральным законодательством, так и законами и иными нормативными правовыми актами субъектов Федерации. Субъекты Федерации в соответствии со своей компетенцией и по своему усмотрению пытались урегулировать отношения, возникающие между гражданами (организациями) и государственными органами субъектов Федерации по поводу предоставления последними имеющейся у них информации. В ряде 167 субъектов приняты нормативные акты, регламентирующие порядок доступа граждан к государственной информации. В 2002 г. Калининградской областной думой был принят Закон «О порядке предоставления информации органами государственной власти Калининградской области». Закон декларирует открытость как основной институт доступа к информации: «Всякое ограничение доступа к информации составляет исключение из правила открытости информации и должно быть мотивировано» и включает главу «Непосредственный доступ к документам и материалам органов государственной власти». В 2003 г. такие законы были приняты в Красноярском крае (Закон от 30 июня 2003 г. № 7-1171 «О праве граждан на информацию о деятельности и решениях органов государственной власти Красноярского края и порядке представления информации органами государственной власти Красноярского края») и Волгоградской области (Закон от 28 января 2003 г. № 782-ОД «О порядке предоставления информации органами государственной власти Волгоградской области»). 31 марта 2004 г. в Москве принят Закон № 20 «О гарантиях доступности информации о деятельности органов государственной власти города Москвы». Закон «Об информационных ресурсах Санкт-Петербурга и информационном обеспечении органов государственной власти Санкт-Петербурга» принят Законодательным собранием города 28 декабря 2005 г. Закон «О порядке предоставления информации органами государственной власти Новгородской области» принят Новгородской областной Думой 28 апреля 2004 г. Закон состоит из 33 статей. Закон в ст. 5 четко определяет, какая информация о деятельности органов государственной власти может предоставляться в соответствии с данным Законом. К такой информации, по мнению Новгородских законодателей, относятся нормативные правовые акты органов государственной власти области, информация об основных официальных событиях и о текущих решениях и действиях органов государственной власти области и их должностных лиц, статистическая и сводная информация о правотворческой и управленческой деятельности органов государственной власти области, справочная информация о структуре и порядке работы органов государственной власти области. Статья 13 данного Закона устанавливает, что информация о деятельности органов государственной власти области, которая подлежит обнародованию в соответствии с указанным областным законом в средствах массовой информации, официальных справочниках и специализированных сборниках, должна быть доступна гражданам на интернет-страницах органов государственной власти области для пользователей сети Интернет. Закон «О гарантиях доступности информации о деятельности органов государственной власти города Москвы» дополняет ранее принятый Закон от 24 октября 2001 г. № 52 «Об информационных ресурсах и информатизации 168 города Москвы». Закон 2004 г. состоит всего из 7 статей. Статья 3 этого Закона провозглашает открытой и доступной для ознакомления информацию о деятельности органов власти. При этом закрепляется обязанность органов власти обеспечивать открытость, доступность, достоверность и полноту информации о своей деятельности. Закон устанавливает, что доступ к информации о деятельности органов власти обеспечивается путем: обнародования органами власти принятых ими правовых актов и иных решений; размещения органами власти информации о своей деятельности в Интернете; сообщения органами власти информации о своей деятельности в средствах массовой информации и иными способами; предоставления информации о деятельности органов власти по обращениям заинтересованных лиц. Важно отметить, что Закон в ст. 6 установил перечень информации, обязательной для размещения на официальных сайтах Московской городской Думы и Правительства Москвы. Наряду с другой, обязательной для размещения информации, в перечень включены тексты законов и иных нормативных правовых актов Москвы (включая сведения о внесении в них изменений и дополнений, а также о признании их утратившими силу либо недействующими). Сайты Московской городской Думы и Правительства Москвы становятся источником информации о законодательстве города. Представляется, что опыт разработки и реализации законов субъектов Российской Федерации может оказать положительное влияние на практику реализации недавно принятых федеральных законов о доступе к информации о деятельности органов государственной власти и местного самоуправления. Полагаем также, что на уровне субъектов Российской Федерации необходимы разработка и принятие законов, регламентирующих доступ к информации региональных государственных органов (особенно в тех регионах страны, где такие законы ранее не были приняты). С. В. Чечелев СУБЪЕКТООБРАЗОВАНИЕ В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ АМЕРИКИ (конец XVIII–XIX вв.): СООТНОШЕНИЕ ПРАВА И ПОЛИТИКИ Тесная связь между политическими и правовыми процессами проявляется особенно очевидно в области публичного права. Проиллюстрируем это на примере США. После возникновения США как федеративного государства и принятия федеральной конституции 1787 г. встал вопрос о возможности и способах вхождения в новообразованное государство новых членов. Впервые этот вопрос возник в связи с так называемыми Северо-Западными территориями. Это земли, принадлежавшие ранее британской короне и вошедшие в состав США по Версальскому договору 1783 г. (территории к западу от Аллеганских гор и к востоку от р. Миссисипи). 169 Еще Ордонанс 1784 г. установил, что земли к северу от р. Огайо должны быть разделены между десятью новыми штатами, но не установил конкретного механизма этого процесса1. Споры между отдельными штатами по вопросу размежевания новоприобретенных земель между собой были разрешены конгрессом Конфедерации так называемым Северо-Западным ордонансом 13 июля 1787 г. (7 августа 1789 г. этот Ордонанс с незначительными изменениями утвердил Конгресс США). Им устанавливался ряд важнейших положений конституционного права США, имевших прецедентное значение. Во-первых, расширение США на запад отныне должно было осуществляться только путем создания новых штатов. Во-вторых, создание штата было возможно после достижения федеральной территорией численности населения в 60 тыс. человек. В-третьих, на землях, входящих в состав США, федеральное правительство (по ордонансу 1787 г. это был конгресс Конфедерации, по редакции 1789 г. – президент, с согласия Сената) формировало администрацию территории путем назначения губернатора (сроком на 3 года), секретаря территории (на 4 года) и трех судей (бессрочно). Как только население территории достигало «пяти тысяч свободных мужчин требуемого возраста», оно могло создавать законодательную Генеральную ассамблею, посылать в конгресс США своего представителя с правом совещательного голоса2. Более конкретные механизмы этого процесса были разработаны в Anable act 30 апреля 1802 г. Этим актом устанавливалась процедура образования из восточной части северо-западной территории штата Огайо. К тому времени население Огайо уже превысило требуемую планку в 60 тыс. человек. Новый закон предусматривал избрание делегатов (по одному от 1200 человек населения) на конституционный конвент для принятия решения о создании конституции и формирования правительства штата. Предусматривалось, что новый штат будет иметь в палате представителей США одного представителя до момента проведения новой общефедеральной переписи населения, которая проводилась каждые 10 лет3 (ближайшая перепись произошла в 1810 г.). Конституционный конвент Огайо состоялся 1 ноября 1802 г., а 19 февраля 1803 г. конгресс США принял решение о принятии в состав федерации нового штата. 1 Documents from the Continental Congress and the Constitutional Convention, 17741789. URL: http://memory.loc.gov/cgi-bin/query/r?ammem/bdsdcc:@field(DOCID+@lit (bdsdcc13401)) (дата обращения: 15.11.2008). 2 URL: http://avalon.law.yale.edu/18th_century/nworder.asp (дата обращения: 15.07.2008). 3 URL: http://publications.ohiohistory.org/Volume%205%20Page%201 (дата обращения: 17.10.2008). 170 В дальнейшем процесс принятия штатов в федерацию проходил в соответствии с этим Ордонансом. С 1820 г. по 1854 гг. действовали также положения так называемого Миссурийского компромисса, предусматривающие принятие в состав США одновременно и рабовладельческого, и штата, свободного от рабства. Так называемый билль Канзас-Небраска отменил это положение, установив, что каждый штат сам будет решать вопрос о рабстве на своей территории. В то же время процесс образования новых штатов, по всей видимости, не законченный и сегодня, часто подчинялся мотивам политической целесообразности и противоречил положениям законодательства. В частности, это можно проследить на судьбах территорий Юта и Невада. Последние были образованы из территорий, вошедших в состав США после войны с Мексикой 1846–1848 гг. Члены секты мормонов, переселившиеся в 1847 г. из восточной части США в бассейн Большого Соленого озера, стремясь создать собственную администрацию, в связи с начавшимся процессом территориального размежевания новых земель, в 1849 г. обратились в Вашингтон с просьбой о создании так называемого штата Дезёрт (включив в его границы почти всю южную часть Дальнего Запада), разработали конституцию (по образцу Конституции штата Огайо, откуда они начали свое переселение на Запад), избрали двухпалатную Генеральную ассамблею, временную администрацию, территориальную милицию и даже приняли Уголовный кодекс. Мормонская церковь фактически была инкорпорирована в структуры власти нового образования. Последний факт вызывал наибольшее возмущение в Вашингтоне. В соответствии с положениями Второго миссурийского компромисса 1850 г. 9 сентября 1850 г. актом конгресса, по выражению М. Твена в его «Кратком очерке истории мормонов», «давшего щелчок по их самолюбию», была образована территория Юта площадью более 180 тыс. кв. миль. Но в то же время глава мормонов Бригем Юнг был назначен губернатором новой территории4. В 1857 г. после фактического восстания мормонов против федеральной власти он был смещен и заменен федеральным чиновником из Джорджии Альфредом Каммингом. Федеральные служащие составили и весь аппарат местной власти. Однако власть их была в основном номинальной. Как отмечал М. Твен, «…они издавали законы, на которые никто не обращал внимания и которые не могли быть проведены в жизнь. В стране, где преступления и насилие над личностью совершались на каждом шагу, федеральные судьи заседали лишь на потеху дерзкой толпе, что собиралась поглазеть на них в свобод4 An Act to establish a Territorial Government for Utah. URL: http://cprr.org/Museum/ Utah_1851.html#Act (дата обращения: 12.01.2009); Твен М. Налегке // Собр. соч. М., 1980. Т. 2. С. 415. 171 ное время, ибо судить было некого, делать было нечего, да и дел-то никаких не велось»5. Реальная же власть по-прежнему находилась в руках мормонских старейшин во главе с Б. Юнгом. Вплоть до 1870 г. они составляли так называемое теневое правительство, собираясь на свои заседания сразу после окончания сессии территориальной легислатуры. Сложившаяся ситуация начала изменяться лишь после проведения по территории Юты в 1869 г. транстихоокеанской железной дороги, вызвавшего массовый приток переселенцев иных исповеданий, а также начатой в 1870 г. решительной политики «по наведению порядка» в Юте президентом У. Грантом6. Ее следует рассматривать в рамках общей политики реконструкции, означавшей, помимо прочего, усиление центральной власти и определенную унификацию правового и политического пространства Юга, Запада и Севера США. Борьба между мормонами и их противниками, институциализированная в борьбе между Народной (мормонской) и Либеральной (анти-мормонской) партиями, завершилась Вудрафским манифестом 1890 г., официально отменившим многоженство у мормонов и изменившим партийную систему территории на систему «демократы – республиканцы». Таким образом, манифест представлял собой определенный компромисс, открывший возможности для вступления Юты в союз в качестве штата, что и состоялось 4 января 1896 г. – через 46 лет после образования территории7 (конституционное закрепление запрета полигамии было одним из условий вступления Юты в союз. Позже это условие стало общим требованием и для других территорий Запада). К тому моменту население Юты увеличилось с 11 380 человек в момент образования территории (1850 г.) до 210 779 человек в 1890 г., причем уже по переписи 1870 г. она превысила необходимые для образования штата 60 тыс. (86 336 человек). Иной была судьба территории Невада. Первоначально она входила в состав территории Юта. После открытия в Скалистых горах залежей серебра, с началом «серебряной лихорадки» и вызванным ею притоком немормонского населения, а также необходимостью для федеральной власти обеспечения контроля за месторождениями западная часть территории была выделена в отдельный штат Невада (2 марта 1861 г.). Именно возрастающая добыча серебра, бурный рост населения, отчетливо выражаемые юнионистские настроения жителей обеспечили Неваде быстрое вхождение территории штата в федерацию в октябре 1864 г. и рас5 Твен М. Указ. соч. С. 417. Историческая энциклопедия Юты [Электронный ресурс]. URL: http:// www.media.utah.edu/UHE/index_frame.html (дата обращения: 21.11.2008). 7 Cтоун И. Достойные моих гор: открытие Дальнего Запада. 1840–1900. М., 1981. С. 587–588. 6 172 ширение ее границ (главным образом, за счет Юты). Однако к тому времени численность населения территории далеко не соответствовала установленным Ордонансом 1787 г. и Актом 1802 г. требованиям в 60 тыс. человек населения. Так, по данным переписи 1860 г., в Неваде проживало всего 6857 человек, в 1870 г. – 42 941 человек, и лишь только к 1880 г. число жителей превысило требуемую законом планку и составило 62 266 человек. Таким образом, только на данном примере можно сделать вывод, что вопросы политической целесообразности принятия той или иной территории в союз и предоставление статуса штата не только влекли за собой изменения в законодательстве, но и приводили к отчетливому игнорированию американскими политиками действовавших на тот момент правовых норм. Е. Н. Шафикова ПРАВО НА ЛИЧНУЮ НЕПРИКОСНОВЕННОСТЬ В РОССИИ Право на личную неприкосновенность является неотъемлемым правом каждого человека, и обеспечение личной неприкосновенности представляет одну из приоритетных задач российского государства, что закреплено в Конституции РФ. Однако определения понятия «личная неприкосновенность» ни законодательно, ни научно не дано. Содержание права на личную неприкосновенность включает в себя право на физическую целостность. Это означает включение в состав данного права права не подвергаться пыткам либо жестокому, унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию. Личная неприкосновенность предусматривает особый, законодательно установленный порядок лишения человека свободы в случае заключения под стражу, ареста и т. п. и подразумевает также неприкосновенность частной жизни. Понятие неприкосновенности частной жизни четко определил Н. В. Лопатин*. По его мнению, она включает в себя право на свободу располагать собой (в том числе находиться без контроля с чьей-либо стороны), право на тайну частной жизни (личная тайна, семейная тайна, тайна переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений), право на защиту личности (защита своего имени, своей чести, достоинства и деловой репутации; защита своей национальной принадлежности; защита права на пользование родным языком и свободный выбор языка общения, воспитания, обучения и творчества), право на защиту жилища (неприкосновенность жилища), право на тайну голосования. * Лопатин Н. В. Защита права на неприкосновенность частной жизни // Журнал российского права. 1999. № 1. С. 12. 173 В связи с развитием информационных технологий и возникновением новых общественных отношений, осуществляющихся с применением средств массовых коммуникаций (например, Интернет), право на личную неприкосновенность приобретает новый, более широкий смысл. Это право означает представленную человеку и гарантированную государством возможность контролировать информацию о самом себе, препятствовать разглашению сведений личного, интимного характера. Особое место занимают регулирование правоотношений по поводу предоставления и передачи персональных данных. Информационные процессы влекут общедоступность информации, что создает угрозу для психологического состояния человека, в связи с чем право на личную неприкосновенность включает в себя и право на информационно-психологическую безопасность. Таким образом, содержание понятия права на личную неприкосновенность является динамичным и зависит от развития общественных отношений, а также степени осознания человеком своей самоценности. Право на личную неприкосновенность подразумевает под собой совокупность прав и свобод, обеспечивающих человеку нормальные условия для его достойного существования и развития. Охрана и реализация прав и свобод, способствующих сохранению физической целостности, психологическому и духовному спокойствию человека, гарантирует реализацию права на личную неприкосновенность, при этом права и свободы, обеспечивающие личную неприкосновенность, подразумевают не только ряд ограничений со стороны государства и третьих лиц, но и возможность непосредственной их реализации. А. А. Шевелёва РЕАЛИЗАЦИЯ ЗАКОННОСТИ В УПРАВЛЕНИИ НА ТЕРРИТОРИИ ЗАПАДНО-СИБИРСКОГО ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРСТВА В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX в.* На любом историческом этапе развития наличие законности, как правового режима общественной жизни, обусловлено объективной потребностью государства сохранить свою целостность. В теории права отмечается, что понятие «законность» характеризует правовую действительность, взятую под углом зрения практической реализации права, идейно-политических основ правовой системы, ее связи с основополагающими общественно-политичес* Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научноисследовательского проекта РГНФ «Проблемы механизма государственного управления регионами в Российской империи (на примере Западной Сибири)». Проект № 06-03-00484а. 174 кими институтами, с политическим режимом данного общества1. Поэтому в науке режим законности связывается с осуществлением права, где объективируются в процессе его формирования и реализации требования законности. Одним из условий последовательного укрепления законности в деятельности как отдельных государственных органов, так и всего государственного механизма также является законодательство, которое отвечает уровню развития общества и его потребностям. В статье рассматриваются вопросы обеспечения законности в функционировании системы регионального аппарата управления в первой половине XIX в. на территории Западной Сибири. Наличие нерешенных проблем в функционировании властных органов в регионе к началу XIX в. не позволяло обеспечивать в целом эффективную государственно-управленческую деятельность, что потребовало от центральных органов власти поиска новых административных подходов. В процессе административной реформы 1822 г. предпринимается попытка рационализировать систему государственного управления в Сибири с помощью построения четкой структуры и организации региональных органов власти. Правительство осознавало объективную необходимость усиления роли правовых средств и рычагов в управлении регионами, так как государственный механизм уже в целом не срабатывал, и политическая воля не передавалась исполнителям. Любое государство, вне зависимости от политического режима, не может существовать без сильной дееспособной власти. Современные исследователи в области административного права отмечают, что эффективность деятельности аппарата публичной власти, ее слаженность во многом будут зависеть от правильного определения компетенции органов, их структурных подразделений, должностных лиц. Урегулированность осуществления публичной власти системой правовых норм о компетенции, реализация и строгое следование этим нормам – важнейшие условия соблюдения законности2. Основные идеи законности в системе регионального управления были изложены в журнале правительственного комитета от 7 мая 1827 г.: «Твердость, единство и сила управления зависят от совершенства установлений, от хорошего выбора лиц, а не от безмерной их власти. Напротив того, эти установления теряют свою силу и разрушаются, когда высшие сановники употребляют данные им полномочия на то, чтобы затруднять или останавливать законное течение дел и один другому противодействовать»3. Однако, по мнению А. И. Елистратова, при отсутствии организационного обособления зако1 Комаров С. А., Малько А. В. Теория государства и права. М., 2001. С. 375. Бахрах Д. Н. Подведомственность юридических дел и ее уровни // Журнал российского права. 2005. № 4. 3 Цит. по: Градовский А. Д. Исторический очерк учреждения генерал-губернаторов в России // Русский вестник. 1869. Т. 84, № 11. С. 14. 2 175 нодательства от управления верховенство закона не было и не могло быть сколько-нибудь последовательно осуществлено. Совмещая в своем лице всю полноту законодательной власти, государь непроизвольно избегал связанности законом в исходящих непосредственно от него актах управления. Реализации законности на территории Сибири способствовал принятый комплекс нормативных правовых актов, который учитывал такие специфические черты Сибири, как малочисленность населения, отдаленность некоторых населенных пунктов от административных центров и разнородный состав населения. Основополагающим актом, которым устанавливалась региональная система управления, было Сибирское Учреждение 1822 г., определившее порядок формирования органов управления всех уровней. Для каждого уровня управления в данном документе были закреплены полномочия, структура, компетенция, подведомственность и особенности взаимоотношений с вышестоящими органами власти, порядок замещения должностей государственной службы в регионе, льготы и преимущества для служащих, а также порядок делопроизводства во властных органах (главы 1–8)4. В части третьей указывались пределы властных полномочий и их содержание на каждом уровне управления. Власть каждого уровня управления по отношению к нижестоящему заключалась в надзорных функциях и принятии необходимых управленческих решений (§ 481). Были определены также способы взаимодействия между различными органами государственного управления в Сибири – Главным и губернским, губернским и окружным, окружным и сельским уровнями управления и иными вышестоящими органами власти (§ 582–588). В заключении документа закреплялись основания и меры ответственности для должностных лиц всех уровней управления. Таким образом были созданы основы организации и механизма обеспечения исполнения законов, что говорит о начале процесса построения принципов законности в региональном управлении. Усилению законности в сфере государственного управления способствовало и закрепление организационных связей между различными органами власти. Анализ положений нормативно-правовой основы, закрепившей систему государственного управления Сибирью, позволяет выделить наличие системы органов управления с четкой структурой, распределение полномочий, основ организации и механизма обеспечения исполнения законов, наличие контроля, системы социальных гарантий для служащих в Сибири и института ответственности должностных лиц, что позволяет говорить о создании целостного механизма управления. Как отмечают некоторые исследователи, поэтапная реорганизация органов государственной власти повлекла за собой 4 Сибирское Учреждение от 22 июля 1822 г. // Полное собрание законов Российской империи. Собрание первое. М., 1830. Т. XXXVIII. № 29125. 176 создание разветвленного аппарата в сфере отправления государственно-властных функций, а также предопределила активную деятельность в сфере законодательной регламентации правового статуса государственных служащих в Сибири5. Государственный контроль как способ обеспечения законности осуществлялся Сенатом через деятельность прокуроров. Особенно эффективной была деятельность сенаторов в качестве ревизоров местного управления. Надо признать, что данные ревизии способствовали улучшению работы государственного аппарата, так как в ходе контроля за местными учреждениями не только ликвидировались недостатки местного управления, но и принимались меры по его совершенствованию, осуществлялась связь между органами государственного управления и местным населением6. Однако М. М. Сперанский отмечал, что «ревизия есть дело временное, и повторять ее часто на сих расстояниях невозможно. Порядок управления, местному положению свойственный, может один упрочить добро на долгое время»7. Для этого в Сибирском Учреждении устанавливалась обязанность осуществления надзора вышестоящих органов за подчиненными региональными органами власти. В § 474 закреплялось, что власть основана на единстве и постепенности надзора, целью которого является правильность исполнения с точностью и беспрекословно8. Система контроля за исполнением законов предусматривалась в Учреждении в виде мер постоянного или разового характера. Способами обеспечения надзора являлись: срочная проверка дел, проверка дел высшими должностными лицами (генерал-губернатор, гражданский губернатор или уполномоченные ими лица); рассмотрение донесений прокурора и стряпчих, разрешение частных жалоб и принятие мер исправления путем вынесения предписаний вышестоящими органами власти. Наличие различных средств контроля и надзора позволяет говорить о предпосылках создания системы сдержек и противовесов внутри самой административной системы. Развивая положения уже существующих нормативных правовых актов, Инструкция 1853 г., закрепляя правовой статус генерал-губернатора, определила его «главным блюстителем неприкосновенности верховных прав самодержавия, пользы государства о точном исполнении законов и распоряжений верховного правительства по всем частям управления в вверенном ему крае» (§ 2). 5 Авдеева О. А. Сибирь в государственно-правовой системе России (вторая половина XVI – начало XX вв.): автореф. дис. … д-ра юрид. наук. Екатеринбург. 2008. С. 17. 6 Прутченко С. М. Сибирские окраины. СПб., 1899. Приложения, I. С. 21. 7 Ядринцев Н. М. Сибирь как колония. Новосибирск, 2003. С. 365. 8 Сибирское Учреждение от 22 июля 1822 г. 177 Механизм исполнения законов обеспечивался через деятельность созданных региональных органов власти. Например, Главное управление, координируя деятельность губернских учреждений по реализации целей и задач внутренней и внешней политики Российского государства, имело право давать официальные разъяснения нижестоящим органам и лицам по применению норм законов9. Общее губернское управление являлось исполнительно-распорядительным органом на территории губернии, и его решения были обязательными для исполнения всеми губернскими учреждениями и органами. Оно доводило до сведения учреждений законы, указы и распоряжения правительства, следило за их выполнением и через административно-полицейские органы приводило в исполнение постановления, приговоры и решения административных и судебных властей. Губернатор являлся высшим должностным лицом в губернии и обладал самостоятельной компетенцией. Им решались вопросы распределения дел в учреждениях, определения способов и мер к обеспечению законности в управлении, осуществления в пределах своих полномочий мер по охране общественного порядка и борьбе с преступностью. Таким образом, в основу реформирования сибирской системы управления было положено: усиление надзора за местной администрацией со стороны центральных ведомств; трансформация личной власти должностных лиц в полномочия административных учреждений; предоставления автономии органам местного самоуправления с учетом местной специфики; расширения выборных начал и ограничения судебных органов от давления местной власти. В своем историко-юридическом очерке С. М. Прутченко отмечал, что именно «такая организация должна была бы поставить себе задачей водворение в строе управления господства закона, ибо начало законности является основным требованием для всякой административной системы государства, если последнее не признает себя чуждым интересам культуры»10. Созданные в региональной системе управления отдельные контрольные механизмы позволяли отслеживать управленческие решения и действия с точки зрения их соответствия законам и иным нормативным правовым актам. С. В. Шевченко, А. Е. Юрицин ЗАКОНОДАТЕЛЬНОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ ВОПРОСОВ ГРАЖДАНСТВА В БЫВШИХ РЕСПУБЛИКАХ СССР В Советском Союзе существовало единое союзное гражданство, и дополнительно признавалось гражданство республик (за исключением РСФСР). Но республиканское гражданство, по сути, являлось фикцией, гражданами 9 Предписание генерал-губернатора с приложением реестра // Государственный архив Омской области. Ф. 3. Оп. 1. Д. 141. Т. 3. Л. 395–408. 10 Прутченко С. М. Указ. соч. С. 99. 178 республик признавались все постоянно проживающие на их территории (имеющие прописку на территории республики). Смена места жительства (прописки) при переезде в другую республику автоматически вела к изменению гражданства. Правовое положение человека не зависело от гражданства республики, действовал единый паспорт гражданина СССР. В нем лишь делалась отметка о принадлежности лица к гражданству одной из союзных республик (в паспорте граждан, проживающих на территории РСФСР, такая отметка отсутствовала). После прекращения существования СССР новые суверенные государства стали самостоятельно регулировать вопросы гражданства. Перед бывшими гражданами СССР встал ряд проблем: принадлежность и порядок приобретения гражданства; возможность иметь двойное гражданство; прекращение гражданства. Мы не ставим перед собой задачу проанализировать правовое положение русскоязычного населения республик Балтии. Эта тема достаточно объемна и требует самостоятельного исследования. Отметим, что Латвия и Эстония подошли к решению вопроса о гражданской принадлежности наиболее радикально. Гражданами были признаны лишь лица, которые являлись гражданами этих стран до 1940 г. (до вхождения этих республик в состав СССР) и их прямые потомки. Большинством республик бывшего СССР при определении гражданской принадлежности был осуществлен так называемый «нулевой вариант». Гражданами соответствующей республики признавались граждане бывшего СССР, постоянно проживающие на территории этой республики и в течение определенного срока не выразившие желания приобрести гражданство другой республики, ранее также входившей в состав СССР. Данный подход отражен, например, в Законе «О гражданстве Республики Армения» 1995 г. Часть 1 ст. 10 гласит, что гражданами Республики Армения признаются граждане бывшей Армянской ССР, постоянно проживающие в Республике Армения, которые до вступления в силу Конституции не приобрели гражданства другого государства или отказались от него в течение года со дня вступления в силу настоящего Закона. Межпарламентская Ассамблея государств-участников СНГ приняла в 1992 г. рекомендательный законодательный акт «О согласованных принципах регулирования гражданства», и его нормы были имплементированы в национальное законодательство стран СНГ. Принципы акта отразили международные стандарты в области прав человека, в том числе и по вопросам гражданства. В конституционных нормах республик было зафиксировано, что права человека не зависят от национальной, расовой принадлежности, языка, пола, вероисповедания, политических взглядов, социального происхождения и т. п. И все же часть бывших республик СССР одним из условий признания гражданства установила этнический признак. 179 Например, в Законе «О гражданстве Республики Молдова» закреплено, что лица, которые до принятия Декларации о суверенитете Республики Молдова имели постоянное место жительства и постоянное место работы или другой легальный источник существования на территории Республики Молдова, принимают самостоятельное решение о выборе гражданства до 1 сентября 1993 г. Таким образом, за жителями республики признавалось право выбора гражданства, но одновременно выделялись особые категории лиц, становившихся гражданами Молдовы: – проживавшие на 28 июня 1940 г. на территории Бессарабии, севера Буковины (эти территории входили до указанной даты в состав Румынии), округа Херца Молдавской автономной ССР, и их потомки, если они на день принятия Закона проживали на территории Республики Молдова; – родившиеся на территории республики, или один из родителей либо предков которых родился на названной территории, если они не являются гражданами другого государства; – вступившие в брак до 23 июня 1990 г. с гражданами Республики Молдова или их потомками, и лица, которые вернулись в страну по призыву Президента Республики Молдова или Правительства Республики. В части 3 ст. 10 упоминавшегося Закона Республики Армения установлено, что гражданами признаются граждане бывшей Армянской ССР, армяне по происхождению, проживавшие до этого за пределами Армении, не приобретшие гражданства другого государства и до вступления в силу Закона состоявшие на консульском учете. Республика Туркменистан признала гражданами постоянно проживающих на ее территории бывших граждан СССР, а также тех, кто родился на территории Туркменистана, но уехал на постоянное жительство в другую республику, образованную после распада СССР, до вступления в силу Закона. Данное положение было распространено также на потомков указанных лиц по прямой нисходящей линии. В большей мере национальный аспект проявился в вопросе о приобретении гражданства государств. В частности, этот фактор упрощает порядок приобретения гражданства. Так, упрощенный порядок предусмотрен для лиц, этнически связанных с Беларусью, т. е. тех, кто родился или когда-то жил на ее территории либо там проживали его предки. Но упрощенный порядок распространяется только на лиц, которые имеют статус постоянных жителей. В статье 16 Закона «О гражданстве Республики Казахстан» установлены сроки для приобретения гражданства: постоянное проживание на территории Республики (5 лет) или состояние в браке с гражданином Республики (3 года). Соблюдения этих условий не требуется для лиц, «покинувших территорию Казахстана, и их потомков, если они возвратились для постоянного проживания… как на историческую родину». В статье 3 указанного Закона подчер180 кивается, что государство проводит политику по созданию условий для возвращения в Казахстан «…лиц, вынужденно покинувших территорию республики в периоды массовых репрессий, насильственной коллективизации, в результате иных антигуманных политических акций, и их потомков, а также для лиц казахской национальности, проживающих на территории других государств». В Армении необходимый для приема в гражданство срок проживания – 3 года. Но для лица, являющегося армянином (армянкой) по происхождению и поселившегося в Республике Армения, соблюдения данного условия для приобретения гражданства не требуется (ст. 13 Закона «О гражданстве Республики Армения»). В статье 15 Закона закрепляется еще один вид приобретения гражданства – «групповое», которое осуществляется по Указу Президента Республики при репатриации и в иных предусмотренных законом случаях. Нетрадиционно к приобретению гражданства этническими туркменами подошли власти Туркмении. Право на упрощенную процедуру при приеме в гражданство имеют туркмены, проживающие или родившиеся на территории другого государства, но только не на территории тех государств, которые входили в свое время в состав Советского Союза. Сгладить проблему психологического фактора по выбору или приобретению гражданства бывших граждан СССР мог бы институт двойного гражданства. Наиболее последовательно решили этот вопрос Россия и Республика Таджикистан. В Конституциях этих государств право на двойное гражданство возможно при наличии двусторонних международных договоров по этому вопросу. Между странами существует соответствующий договор. В 1993 г. Россией и Туркменией также было принято Соглашение об урегулировании вопросов двойного гражданства. Но в начале апреля 2003 г. действие Соглашения было прекращено, и 22 апреля президент Туркмении С. Ниязов своим указом предписал лицам, имеющим двойное гражданство, выбрать гражданство одной страны в течение двух месяцев. В соответствии с указом лица, имеющие гражданство обеих стран, постоянно проживающие в Туркмении и не сообщившие о том, какое гражданство они предпочтут, считаются гражданами Туркмении. При этом лица, не являющиеся гражданами Туркмении, не могут иметь собственность на территории республики. Это означало, что люди, которые предпочли гражданство Российской Федерации, теряли собственность, жилье, работу и др. Уже при президенте Туркменистана Г. Бердымухамедове в ст. 7 Конституции внесена поправка о том, что за гражданином Туркменистана не признается гражданство другого государства. Но проявляется и обратная тенденция. Большинство бывших республик СССР первоначально не признавали двойное гражданство. Однако в силу неко181 торых причин, в первую очередь социальных и экономических, граждане некоторых республик стали приобретать гражданство других государств. Власти этих стран забили тревогу. Органы государственной власти Молдавии к началу XXI в. обратили внимание, что четверть населения зарабатывает средства к существованию за рубежом и все больше граждан Молдавии меняют гражданство на российское или румынское. В июле 2003 г. в Закон «О гражданстве Республики Молдова» были внесены изменения и дополнения, и граждане Молдовы получили возможность приобретения гражданства другой страны без утраты гражданства Молдавии. В 2007 г. двойное гражданство было введено в Армении и Киргизии. Еще одной своеобразной нормой национального законодательства бывших республик СССР стала норма об утрате гражданства. Статья 15 Всеобщей декларации прав человека 1948 г. гласит, что каждый человек имеет право на гражданство и никто не может быть произвольно лишен своего гражданства или права изменить свое гражданство. Однако в некоторых государствах норма об утрате (или лишении) гражданства законодательно закреплена. Так, согласно ст. 32 Закона «О гражданстве Грузии» лицо утрачивает гражданство Грузии, если оно: а) без разрешения компетентных органов Грузии поступит на военную службу иностранного государства, в полицию, органы юстиции и другие органы управления или государственной власти иностранного государства; б) постоянно проживает в другом государстве и по неуважительной причине не встало на консульский учет в течение двух лет; в) приобрело гражданство Грузии путем представления фальшивых документов; г) приняло гражданство другого государства. Подобные основания утраты гражданства закреплены в ст. 29 Закона «О гражданстве Республики Таджикистан». Так, гражданство утрачивается: а) вследствие поступления лица на военную службу, службу безопасности, в полицию, органы юстиции или иные органы государственной власти и управления в иностранном государстве; б) если лицо, постоянно проживающее за границей, не встало на консульский учет без уважительных причин в течение пяти лет. Статья 25 Закона о гражданстве Армении прямо называется «Лишение гражданства Республики Армения». Одним из оснований является постоянное проживание гражданина за границей, а также если он в течение семи лет без уважительных причин не состоял на консульском учете. Таким образом, как показал анализ, отдельные нормы национального законодательства о гражданстве бывших республик СССР носят неоднозначный характер, а некоторые из них противоречат международным стандартам, принятым в рамках ООН. 182 С. В. Шошин ОТВЕТСТВЕННОСТЬ СОВРЕМЕННОЙ ПУБЛИЧНОЙ ВЛАСТИ И ПРОБЛЕМЫ СОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ РОССИЙСКОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА Под ответственностью власти перед народом обоснованно понимается политический принцип, означающий, что в условиях демократии лица, облеченные властными полномочиями, должны отвечать за последствия своих действий. Следует согласиться с точкой зрения В. В. Серебрянникова, который отмечает, что ответственность власти в полной мере не реализована еще нигде, решение этой задачи только предстоит найти в XXI в.1 Однако буржуазные революции привели к повышению ответственности власти в последние 300–400 лет по сравнению с предшествующими периодами. Выделяют такие виды ответственности власти, как политическая, юридическая и общественно-нравственная. Рассматривая политическую ответственность власти, напомним, что в развитых государствах власть действует в соответствии с общественным договором. В правовых государствах действуют законы, функционируют общественные и государственные институты, приняты специальные процедуры, целью которых является привлечение власти к политической ответственности на всех уровнях. К механизмам реализации ответственности власти относятся роспуск парламентов, отзыв парламентариев, отставка правительств, право на критику. При формальном наличии в условиях современной российской действительности всех указанных выше параметров следует отметить, что при получении депутатского мандата, принадлежащего к парламентской партии, становится крайне противоречивой и практически невозможной процедура отзыва конкретного депутата. Случаи отставки правительств также известны новейшей истории Российской Федерации. В соответствии с содержанием ч. 3 ст. 21 Всеобщей декларации прав и свобод человека, принятой 10 декабря 1948 г., воля народа должна быть основой власти правительства. Эта воля должна находить в себе выражение в периодических и нефальсифицированных выборах, которые проводятся при всеобщем и равном избирательном праве, путем тайного голосования или же посредством других равнозначных форм, обеспечивающих свободу голосования2. При этом следует учесть содержание решения Европейского Суда по правам человека от 6 октября 2005 г. по делу Херст против Соединенного Королевства. Заявитель утверждал, что, являясь осужденным, отбывающим 1 Ответственность власти перед народом: материал из Википедии – свободной энциклопедии. URL: http://ru.wikipedia.org/wiki (дата обращения: 15.11.2008). 2 Всеобщая декларация прав и свобод человека. Саратов, 1998. С. 12. 183 наказание в виде пожизненного лишения свободы, он был полностью лишен своих избирательных прав. Суд постановил, в частности, что имело место нарушение ст. 3 Протокола № 1 к Конвенции. В данной статье говорится о том, что Высокие Договаривающиеся Стороны обязуются проводить свободные выборы с разумной периодичностью, путем тайного голосования в таких условиях, которые обеспечат свободное волеизъявление народа в выборе законодательной власти3. Приведенный пример из правоприменительной практики Соединенного Королевства вполне может стать ориентиром для российского законодателя4. Реализация нравственной ответственности власти означает, что во власть обществом не допускаются лица, совершающие безнравственные, противоречащие общечеловеческой морали поступки5. Не представляется возможным в настоящее время согласиться с положениями теоретиков о том, что если просчеты в управленческой деятельности обусловлены недостаточной квалификацией работника, отсутствием необходимых способностей и т. п., речь должна идти не о привлечении к ответственности, а о повышении квалификации, переводе на другую работу и др.6 Подобная мера некоего «наказания», являющаяся реагированием на допущенные руководящим сотрудником нарушения, не имеет прецедентов ни в одной отрасли российского права. Российской правовой науке неизвестны, например, наказания за административные проступки, представляющие собой направление на курсы повышения квалификации. Вопросы, касающиеся перевода на иную работу, как предполагается, надлежит рассматривать в рамках трудового права. По меткому выражению М. А. Краснова, власть в массовом сознании и в сознании властвующих граждан традиционно воспринимается как совершенно особая сфера деятельности, сфера таинственная, недоступная «простым смертным»7. Этот взгляд имеет свои глубинные причины. Необходимо полностью согласиться с мнением М. А. Краснова о том, что во все времена большинство людей желали иметь «доброго царя» либо «мудрого законодателя» и под его «отеческим крылом» заниматься собственными делами. Идеал самоуправляемого общества потому и преподносится зачастую как утопия, что 3 Всеобщая декларация прав и свобод человека. Русская версия. Страсбург, 1993. С. 6. 4 Международное законодательство [Электронный ресурс]. URL: http://www. worklib.ru/laws/usser/index.php (дата обращения: 10.11.2008). 5 Ответственность власти перед народом. 6 Лейст О. Е. Санкции и ответственность по советскому праву. М., 1981. С. 232–233 (цит. по: Краснов М. А. Ответственность власти (государство в открытом обществе). М., 1997. С. 26). 7 Краснов М. А. Указ. соч. С. 5. 184 связан с коренным изменением стереотипов политического поведения широких слоев населения. Современный уровень сознания таков, что отвергает саму мысль о необходимости хотя бы в малейшей мере отношения власти в мотивации индивидуальной деятельности8. По существу, существовавшая несколько десятилетий советская модель власти – это абсолютная власть, которая заботилась прежде всего о себе самой, а не о своих гражданах. Она не обслуживала интересы людей, а диктовала им, какие именно интересы надлежит считать «подлинными». Наконец, отношения власти и граждан с древности неизменно носили определенный отпечаток «ордынской» модели: властные структуры требуют «дани», а подданные лукавят и по возможности уклоняются от уплаты9. Проблемы развития российского законодательства становятся особенно актуальными в связи с происходящими в современном обществе изменениями в экономической и политической системе. Например, в недавнем прошлом на территории России проблемы анализа неестественного монополизма могли иметь место только применительно к рассмотрению экономики зарубежных государств. Для отечественной экономики и, соответственно, для отечественного права анализ подобной проблематики не только не являлся профильным, но и не был характерен. В настоящее время возможным становится анализ проблем неестественного монополизма в российской экономике. Помимо этого становится возможным сегодня и анализ проблем проявлений неестественного монополизма в деятельности российских правоохранительных и иных силовых органов Российской Федерации. Например, весьма любопытен и неоднозначен анализ путей преодоления неестественного монополизма в деятельности медицинской службы в местах лишения свободы10. Анализируемые проблемы, наряду со многими другими аспектами, требующими реформирования законодательства РФ, должны явиться поводом для собственной ответственности, прежде всего моральной, публичной власти страны. Для сравнения можно привести ссылку на ст. 19 Конституции Монголии 1992 г. В ней установлено, что государство несет ответственность перед 8 Там же. С. 5–6. Феномен власти в общественном мнении: парадоксы и стереотипы восприятия [Электронный ресурс]. URL: www.levada.ru/levadabook/20.doc (дата обращения: 22.12.2008). 10 Шошин С. В. Пути преодоления монополизма в деятельности медицинской службы в местах лишения свободы // Проблемы и перспективы развития уголовно-исполнительной системы как элемента правоохранительной системы России и зарубежных стран: мат-лы междунар. науч.-практ. конф. (17–18 апреля 2008 г., г. Самара) / под ред. А. В. Горожанина. Самара, 2008. С. 95–98. 9 185 гражданами за создание экономических, социальных, правовых и других гарантий обеспечения прав и свобод человека в целях предотвращения нарушения прав и свобод человека и восстановления нарушенных прав 11. В данном случае не разъясняется с исчерпывающей степенью подробности непосредственный механизм реализации такой ответственности государства перед гражданами Монголии. В действующей Конституции РФ легко можно убедиться в отсутствии в ее тексте даже упоминания положений о самой потенциальной возможности наступления ответственности публичной власти перед народом, перед общественностью. Нет в тексте Конституции РФ и сведений о возможности ответственности перед гражданами и отдельных ветвей власти. В указанном аспекте пример, поданный законодателем Монголии, представляется весьма поучительным для Российской Федерации. Иной вопрос состоит в том, сколько именно времени потребуется на внесение соответствующих изменений (дополнений) в действующую Конституцию России. Ответ на этот риторический вопрос, как предполагается, смогут дать историки. Своеобразно предлагается решение вопроса об ответственности публичной власти в докладе Митчелла. Указанный доклад, именуемый «Американские интересы и реформа ООН», предполагает, что суверенитет принадлежит народу страны. Правительства несут ответственность за защиту своего народа. Если правительство не выполняет своей обязанности по защите жизни людей, живущих в пределах его юрисдикции, от геноцида, массовых убийств, а также допускает массовые и устойчивые нарушения прав человека, оно утрачивает претензии на иммунитет от вмешательства, если такое вмешательство предназначено для защиты интересов народа12. Аналогично вопрос об ответственности публичной власти нашел свое отражение и в Коране. Ислам фактически предусмотрел право на выражение протеста против тирании. Ссылаясь на данное право, в Коране говорится: «Бог не любит зло говорить публично, если это был не тот, кто ранен тем самым» (4: 148). Это означает, что Аллах решительно осуждает брань и крепкие слова. Но человеку, который стал жертвой несправедливости и тирании, ислам предоставляет право на открытый протест против нарушений, допущенных при этом. Данное право не ограничивается исключительно физическими лицами. Если лицо или группа лиц, или участник группы узурпируют власть, при этом управляя, власть начинает тиранить отдельных лиц или 11 Конституция Монголии [Электронный ресурс]. URL: http://www.servat.unibe.ch/ law/icl/mg00000_.html (дата обращения: 25.01.2009). 12 Граждане за глобальные решения [Электронный ресурс]. URL: http:// oldsite.globalsolutions.org/programs/intl_instit/UN_ref/r2p.html&prev (дата обращения: 15.01.2008). 186 группы людей или все население страны, а затем поднимается голос протеста против этого открытого Аллахом права человека, то никто не имеет права узурпировать это право или отказать в нем. Если кто-то пытается узурпировать это право граждан, его предполагают считать восставшим против Аллаха. Для сравнения можно сослаться на содержание Декларации независимости 1776 г., которая действовала исключительно на территории США. В Декларации содержится положение о том, что «она выражает политическую теорию своего времени в духе идей Просвещения: веры в существование “естественных прав” человека, права народа на свержение деспотичного правительства, права граждан свободно развивать свои таланты и способности – права человека на “стремление к счастью” и других важных идей»13. Это является интересным сегодня как минимум с исторической точки зрения. В Декларации независимости говорится лишь о возможности изменения кадрового состава Правительства США (и то при соблюдении ряда условий), т. е. в США Декларация установила потенциальную вероятность ротации лишь представителей исполнительной ветви власти. В силу законодательного закрепления в Конституции РФ и конституциях ряда других государств принципа разделения властей (законодательную, исполнительную и судебную) на законодательную власть процитированное выше положение заведомо не может быть распространено. В то же время можно отметить различия между процитированным содержанием «Декларации независимости» и содержанием теории государства и права и конституционного права России. В процессе дальнейших научных исследований, с учетом степени актуальности анализируемой проблематики, возможна выработка новых предложений по совершенствованию действующего российского законодательства. Результатом этой деятельности должно явиться усиление позиций защищенности прав и свобод человека и гражданина на территории России. Соответственно, можно будет предположить некоторое снижение количества проигранных Российской Федерацией дел в Европейском Суде по правам человека. Подобное сокращение не только будет способствовать экономии российских бюджетных средств, но и позволит укрепить авторитет Российского государства. В данном вопросе, при грамотном и вдумчивом отношении к его решению, необходимо надлежащее внимание уделить анализу проблем законодательного совершенствования механизмов, определяющих ответственность власти перед гражданами страны, перед электоратом. 13 Бернам У. Правовая система США / науч. ред. В. А. Власихин. М., 2007. Вып. 3. С. 46. 187 Т. Ф. Ящук О НЕКОТОРЫХ НАПРАВЛЕНИЯХ СИСТЕМАТИЗАЦИИ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА В 20-е гг. Обычно в понятие систематизации законодательства включают четыре самостоятельные формы правовой деятельности, к которым относят учет нормативных актов, инкорпорацию, консолидацию и кодификацию. В процессе систематизации могут одновременно использоваться приемы, характерные для нескольких форм. Так, в 1927 г. начался выпуск «Юридической картотеки», собрания законов, которое обладало чертами учета и инкорпорации. Картотека, методология которой разрабатывалась НКЮ РСФСР, была построена на сочетании хронологического и предметно-отраслевого принципа. Тематически она состояла из 9 циклов: 1) законодательство СССР; 2) государственное и административное законодательство; 3) трудовое; 4) земельное; 5) хозяйственное; 6) финансовое, налоговое, кредитное; 7) кооперативное; 8) гражданское, гражданское процессуальное, уголовное и уголовно-процессуальное законодательство, судоустройство, исправительно-трудовое законодательство; 9) жилищное законодательство. По объему она включала не только законы, но и некоторые ведомственные акты. Картотека замышлялась как постоянно обновляемое издание, планировалось допечатывать новые законы в соответствии с принятой классификацией. Руководители НКЮ, чрезвычайно высоко оценивая картотеку, считали, что это замечательное собрание может заменить собой иные сборники законов, ведомственные бюллетени1. Однако выпуск данного издания был прекращен. Первой и, надо признать, наиболее удачной систематизацией советского законодательства в форме инкорпорации стало Собрание Узаконений и Распоряжений Рабоче-Крестьянского правительства. Сборники формировались по хронологическому принципу, внутри каждого номера акты располагались в порядке иерархии субъектов, от которых они исходили. Так, сначала помещались постановления съездов Советов (если они проходили в данный период), затем постановления ВЦИК, далее шли совместные постановления ВЦИК и СНК РСФСР, потом СНК РСФСР, а в завершение, что встречалось реже, – постановления Малого СНК, ЭКОСО, наркоматов. Таким образом, нормативные акты выстраивались в систему в соответствии с их юридической силой. После образования СССР начался выпуск аналогичных систематизированных сборников союзного законодательства – Собрания законов СССР (первоначально издавался под названием Вестник ЦИК, СНК и СТО). Издание также строилось на хронологическом принципе, в каждом номере акты раз1 188 Государственный архив Российской Федерации. Ф. А. 406. Оп. 11. Д. 1167. Л. 22. мещались в порядке, определяемом в соответствии с конституционно-правовым статусом утвердившего их органа. В конце 1920-х гг. развернулась комплексная работа по упорядочению всего советского законодательства. Инкорпорация общесоюзного законодательства завершилась выпуском в 1926–1927 гг. Систематического собрания действующих законов СССР. Собрание вышло в 5 томах, с последующим продолжением к ним. Тематически нормативные акты были объединены следующим образом: политический строй; хозяйственный строй; финансово-бюджетный строй; судебный строй; культурное строительство. Последние две книги составляли один том. Поскольку в каждом томе охватывалось состояние законодательства на разные даты, в целях достижения необходимого единства планировалось публиковать продолжение. Первый том этого издания вышел в 1927 г. и вместе с Собранием отражал законодательство по состоянию на 20 февраля 1927 г.2 Систематическое собрание действующих законов СССР являлось неофициальной инкорпорацией законов3. На республиканском уровне инкорпорация выразилась в подготовке двухтомного Систематического собрания действующих законов РСФСР. Оно было издано в 1929 г. и содержало законы, принятые в период с 7 ноября 1917 г. по 31 декабря 1927 г., отражая, таким образом, действующее советское законодательство по состоянию на 1 января 1928 г. Одновременно были признаны утратившими силу около трех тысяч нормативных актов4. Обработка нормативного материала в республиканском Собрании осуществлялась по предметно-отраслевому принципу, апробированному в Юридической картотеке, но с некоторыми модификациями. Выпуск во второй половине 20-х гг. таких изданий, как Систематическое собрание действующих законов СССР, Юридическая картотека, Систематическое собрание действующих законов РСФСР, является не разрозненными мероприятиями, а элементами целостной работы по систематизации законодательства, осуществляемой преимущественно в форме инкорпорации. В эту многогранную деятельность были вовлечены многие государственные учреждения, научная общественность, а весь ход работ организовывал и объединял Наркомат юстиции. Появление трех самостоятельных систематизированных сборников, хотя и не имевших статуса официальных, значительно облегчало и упрощало про2 Ветошкин М. Законодательство Союза СССР // Еженедельник советской юстиции. 1929. № 33. С. 777. 3 Систематизация законодательства в Российской Федерации / под ред. А. С. Пиголкина. СПб., 2003. С. 313. 4 Об утверждении Перечня узаконений Правительства РСФСР, утративших силу, но не отмененных до сего времени особыми постановлениями: постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 14 мая 1928 г. // Собрание узаконений РСФСР. 1929. № 8, ст. 80. 189 цесс поиска необходимого нормативного акта, т. е. расширяло доступ к законодательству. В целях полноты законодательного материала, включенного в Систематическое собрание законов РСФСР, в нем содержались краткие отсылки к Систематическому собранию законов СССР. Связь российского Собрания с Юридической картотекой обеспечивалась тем, что материал размещался по идентичной системе, каждому акту в собрании присваивался индекс соответствующей карточки картотеки5. Результаты проведенной инкорпорации хотя и не получили законодательного закрепления, позволили определить размеры действующего законодательства, очистить его от отмененных, устаревших, фактически не применявшихся актов. Непосредственным и наиболее очевидным итогом стало уменьшение общего числа действующих актов, особенно заметное на республиканском уровне, поскольку массив российского законодательства начал складываться намного раньше союзного, накапливался в значительной части в условиях революции и войны, которые мало располагали к последовательному и системному правотворчеству. В. Н. Дурденевский подсчитал, что только первый отдел Собрания узаконений РСФСР за 10 лет (1917–1927 гг.) содержал 8090 актов-статей, в которые уже было внесено до тысячи мелких модификаций (изменений, дополнений, частичных отмен основного текста). Кроме того, на территорию РСФСР распространялось действие нескольких сотен договоров, заключенных между советскими республиками в 1921-1922 г., а также союзных законов6. По данным, которые привел А. С. Киселев, выступая с докладом в Институте советского строительства 15 марта 1929 г., на 1 января 1929 г. в РСФСР значилось более 2078 действующих законов, около 1000 общесоюзных законов, а также множество циркуляров наркоматов7. Приводя такие цифры, А. С. Киселев опирался на Систематическое собрание законов РСФСР, которое включало 2078 номеров. В 1920-е гг. была предпринята попытка проведения систематизации советского законодательства в виде консолидации, в процессе которой множество нормативных актов по одному и тому же вопросу объединяются в один укрупненный акт. Некоторые современные ученые считают консолидацию наиболее целесообразной формой систематизации в переходные периоды развития права, поскольку в условиях его быстрой изменчивости кодификация оказывается неэффективной8. 5 Алимов П. Для чего издается «Юридическая картотека» и как ею пользоваться // Еженедельник советской юстиции. 1928. № 17. С. 515. 6 Дурденевский В. Систематическое собрание законов РСФСР // Там же. 1929. № 39. С. 925. 7 Архив Российской академии наук. Ф. 360. Оп. 4. Д. 93. Л. 1. 8 Сорокин В. В. О систематизации переходного законодательства // Журнал российского права. 2001. № 7. С. 59–61. 190 На принципах консолидации в 1927 г. началась подготовка Собрания действующих законов Союза ССР, которое основывалось на содержании уже изданного Систематического собрания. Планируемое издание должно было заменить все принятые до его составления законы, за исключением тех, что утратили силу9. Составлением Свода законов СССР (такое название получила эта работа) занималась Кодификационная комиссия при Управлении делами СНК СССР. К 1929 г. Свод был завершен, но не получил законодательного утверждения. Вместо 3760 разновременно изданных актов в Свод вошло только 692, что было достигнуто благодаря исключению формально отмененных или фактически не действующих законов, а также объединению более мелких постановлений по одному и тому же вопросу в более крупные и связанные акты10. Кодификаторы свободно обращались с текстами узаконений, вносили в них серьезные редакционные правки и смысловые изменения. Исследователи отмечают, что систематизация законодательства проводилась не на подлинно научных основах, а простым объединением более или менее однородных нормативных актов. В декабре 1930 г. ЦИК СССР признал издание подготовленного Свода законов нецелесообразным. Причинами такого решения в научной литературе называют изменения в государственной политике11, хотя такой вывод является слишком обобщенным, требуется всестороннее изучение конкретных мотивов и обстоятельств. Наиболее совершенной, высшей формой правотворчества считается кодификация. Первая кодификация законодательства, состоявшаяся в 1922– 1923 гг., во многом определила систему советского права, выделила его основные отрасли и институты. Свидетельством признания особого значения кодексов в отраслевом законодательстве служил и специальный порядок их принятия и изменений, что в соответствии с Постановлением 2-й сессии ВЦИК Х созыва «О порядке изменения кодексов» могло производиться только на сессиях ВЦИК, тогда как другие акты могли принимать Президиум ВЦИК и Совнарком. Юристы 1920-х гг. полагали, что возможно продолжение кодификационных работ, потенциально они могли осуществляться и в виде отраслевой кодификации, и в виде специальной (комплексной) кодификации. В итоге отраслевой кодификацией были охвачены некоторые отрасли законодательства (административное, жилищное, семейное). Инициатором продолжения кодификации выступил НКВД РСФСР, сотрудники которого подготовили проекты Жилищного, Строительного и Административного кодексов. Их тексты были опубликованы, широко обсуждались юридической общественностью и практическими работниками, которые, не 9 Систематизация законодательства в Российской Федерации. С. 314. Ветошкин М. Указ. соч. С. 778. 11 Систематизация законодательства в Российской Федерации. С. 316. 10 191 соглашаясь с отдельными положениями проектов, доказывали необходимость их доработки и скорейшего принятия. Однако ни один из этих документов не получил законодательного утверждения. Таким образом, отличительной особенностью систематизации законодательства 1920-х гг. можно считать опережение юридической деятельности уполномоченных структур готовности политического руководства серьезно модернизировать советское законодательство. 192 Сведения об авторах Андреева И. А. – кандидат исторических наук, доцент доцент кафедры теории и истории права и государства Омской академии МВД России. Антипьева Н. В. – кандидат юридических наук, доцент доцент кафедры социального права юридического факультета Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского. Архипов С. А. – адъюнкт кафедры теории и истории права и государства Омской академии МВД России. Ашенова Т. М. – аспирант кафедры теории и истории права и государства Омской академии МВД России. Бадалова А. Е. – адъюнкт кафедры государственно-правовых и политико-философских дисциплин Ростовского юридического института МВД России. Баукен А. А. – кандидат юридических наук преподаватель кафедры теории и истории государства и права Южно-Уральского государственного университета (г. Челябинск). Бтикеева М. А. – кандидат исторических наук, доцент доцент кафедры теории и истории права и государства Омской академии МВД России. Бучакова М. А. – кандидат юридических наук, доцент докторант Омской академии МВД России. Быков А. В. – кандидат исторических наук старший преподаватель кафедры теории и истории права и государства Омской академии МВД России. Васильева Н. В. – преподаватель кафедры теории и истории права и государства Омской академии МВД России. Величко К. Е. – адъюнкт кафедры государственно-правовых и политико-философских дисциплин Ростовского юридического института МВД России. Воропанов В. А. – кандидат исторических наук доцент Челябинского института Уральской академии государственной службы. Гончаров Д. Ю. – кандидат юридических наук начальник адъюнктуры Уральского юридического института МВД России. Грязнова Т. Е. – кандидат исторических наук, доцент начальник кафедры теории и истории права и государства Омской академии МВД России. Джура В. В. – аспирант кафедры теории и истории государства и права юридического института Иркутского государственного университета. Дизер О. А. – кандидат юридических наук старший преподаватель кафедры административного права и административной деятельности органов внутренних дел Омской академии МВД России. Евсеев И. В. – директор филиала Челябинского государственного университета в г. Верхний Уфалей, соискатель кафедры истории отечественного государства и права Уральской государственной юридической академии. 193 Евсеенко Т. П. – доктор юридических наук профессор кафедры теории и истории государства и права Удмуртского государственного университета (г. Ижевск). Жаров С. Н. – кандидат юридических наук доцент, доцент КАКОЙ КАФЕДРЫ? Южно-Уральского государственного университета (г. Челябинск). Зайцева Е. С. – кандидат исторических наук старший преподаватель кафедры теории и истории права и государства Омской академии МВД России. Иванов А. А. – кандидат юридических наук, доцент профессор кафедры истории государства и права Московского университета МВД России. Иванова Т. Г. – адъюнкт кафедры государственно-правовых дисциплин Челябинского юридического института МВД России, старший инженер-программист Вычислительного центра Информационного центра ГУВД по Челябинской области. Караваева Т. А. – адъюнкт кафедры теории и истории права и государства Омской академии МВД России. Кожевина М. А. – доктор юридических наук профессор кафедры теории и истории права и государства Омской академии МВД России. Кожевников В. В. – доктор юридических наук, профессор профессор кафедры теории и истории государства и права Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского. Колесников В. А. – кандидат политических наук, доцент профессор кафедры теории и истории государства и права Воронежского института МВД России. Колосовский В. В. – кандидат юридических наук, доцент доцент кафедры уголовного права и уголовного процесса факультета права и финансов Южно-Уральского государственного университета (г. Челябинск). Костин Ю. В. – доктор юридических наук, доцент профессор кафедры теории и истории государства и права Орловского юридического института МВД России. Курышева Н. С. – кандидат юридических наук старший преподаватель кафедры уголовного процесса Академии экономической безопасности МВД России (г. Москва). Липич О. А. – старший преподаватель кафедры гражданского права и процесса Забайкальского института предпринимательства Сибирского университета потребительской кооперации (г. Чита), соискатель кафедры теории и истории государства и права Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского. Лобжанидзе Г. И. – кандидат филологических наук доцент кафедры психологии и педагогики в деятельности сотрудников органов внутренних дел Омской академии МВД России. 194 Малюгин С. В. – адъюнкт Уральского юридического института МВД России (г. Екатеринбург). Мартынов А. В. – кандидат юридических наук, доцент доцент кафедры конституционного и административного права юридического факультета, заместитель декана по учебной работе Нижегородского государственного университета им. Н. И. Лобачевского (г. Нижний Новгород). Моисеев С. В. – кандидат исторических наук старший преподаватель кафедры теории и истории права и государства Барнаульского юридического института МВД России. Нечепуренко А. А. – кандидат юридических наук, доцент заместитель начальника организационно-научного и редакционно-издательского отдела Омской академии МВД России. Орлов А. В. – аспирант кафедры теории и истории государства и права Южно-Уральского государственного университета (г. Челябинск). Осипенко А. Л. – кандидат юридических наук, доцент докторант факультета подготовки научно-педагогических кадров Омской академии МВД России. Папрыгин Е. С. – преподаватель кафедры государственно-правовых дисциплин Тульского филиала Московского университета МВД России. Петров А. В. – доктор юридических наук, доцент заведующий кафедрой теории и истории государства и права Южно-Уральского государственного университета (г. Челябинск). Петров А. Ю. – кандидат юридических наук доцент кафедры конституционного и административного права Южно-Уральского государственного университета (г. Челябинск). Пьянова О. А. – кандидат исторических наук, доцент заведующий кафедрой государственно-правовых дисциплин Омского экономического института. Рыбаков В. А. – кандидат юридических наук, доцент доцент кафедры теории и истории государства и права юридического факультета Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского. Рыльская Н. С. – аспирант кафедры теории и истории государства и права Южно-Уральского государственного университета (г. Челябинск). Смирнов А. П. – соискатель кафедры теории и истории права и государства Омской академии МВД России. Смыкалин А. С. – доктор юридических наук, профессор заведующий кафедрой истории государства и права Уральской государственной юридической академии (г. Екатеринбург). Соколова Н. А. – кандидат юридических наук доцент кафедры социального права юридического факультета Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского. Сотникова Л. В. – преподаватель кафедры государственно-правовых дисциплин Южно-Уральского государственного университета (г. Челябинск). 195 Суриков М. О. – аспирант кафедры теории и истории права и государства Омской академии МВД России. Тулиглович М. А. – кандидат юридических наук преподаватель кафедры уголовного права Омской академии МВД России. Туранин В. Ю. – кандидат юридических наук, доцент доцент Белгородского государственного университета, депутат Земского собрания Белгородского района Белгородской области. Харченко Я. П. – адъюнкт кафедры теории и истории права и государства Омской академии МВД России. Хворостов А. Ю. – кандидат педагогических наук, доцент доцент Новокузнецкого филиала-института Кемеровского государственного университета. Цветков А. О. – адъюнкт кафедры теории и истории права и государства Омской академии МВД России. Червяковский А. В. – кандидат юридических наук доцент кафедры теории и истории права и государства Омской академии МВД России. Чечелев С. В. – кандидат юридических наук, доцент доцент кафедры теории и истории государства и права Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского. Шафикова Е. Н. – аспирант кафедры теории и истории государства и права Южно-Уральского государственного университета (г. Челябинск). Шевелёва А. А. – кандидат исторических наук доцент кафедры гражданского права и процесса Омской академии МВД России. Шевченко С. В. – кандидат исторических наук, доцент доцент кафедры конституционного и международного права Омской академии МВД России. Шонин С. В. – кандидат юридических наук, доцент доцент кафедры уголовного, уголовно-исполнительного права и криминологии Саратовского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского. Юрицин А. Е. – кандидат юридических наук старший преподаватель кафедры теории и истории права и государства Омской академии МВД России. Ящук Т. Ф. – доктор юридических наук, доцент доцент кафедры теории и истории государства и права Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского. 196 СОДЕРЖАНИЕ Андреева И. А. «Золотой век» муниципальной полиции Франции (1880–1914 гг.) ......................................................................................... 3 Антипьева Н. В. Основные направления совершенствования законодательства о воинской обязанности ............................................................ 7 Архипов С. А. Механизм взаимодействия процессуальных норм в советский период ....................................................................................... 10 Ашенова Т. М. Об особенностях политики государства в области образования ................................................................................................... 12 Бадалова А. Е. О способах формирования региональных и местных политических элит ................................................................................. 14 Баукен А. А. К вопросу о понятии «правовая защита» ............................. 17 Бтикеева М. А. Политическая интеграция: к истории вопроса ................ 19 Бучакова М. А. Координационные механизмы охраны окружающей среды ...................................................................................................... 23 Быков А. В. Развитие идей гуманизации уголовного наказания в виде лишения свободы в России (1920-е гг. и современность) ..................... 25 Васильева Н. В. «Ненормативное» в правовом регулировании ............... 28 Величко К. Е. Становление и развитие института юридической техники в российской юриспруденции ........................................................... 29 Воропанов В. А. Реализация судебной функции государства на территории Западной Сибири в царствование Екатерины II ......................... 32 Гончаров Д. Ю. Взгляд на понятие уголовной политики .......................... 38 Грязнова Т. Е. Теория происхождения государства М. М. Ковалевского..... 41 Джура В. В. Судебное правотворчество в российской правовой системе ..... 43 Дизер О. А. Международные и отечественные стандарты обеспечения прав и свобод граждан по охране общественной нравственности ....... 46 Евсеев И. В. Пенитенциарная политика в Советской России ................... 49 Евсеенко Т. П. Преодоление полисной замкнутости в Древнем Риме ..... 53 Жаров С. Н. Формирование понятия «оперативно-розыскная деятельность» в исторической ретроспективе .................................................. 58 Зайцева Е. С. К вопросу о юридической природе решений Конституционного Суда РФ ...................................................................................... 62 Иванов А. А. О роли исторических аспектов в теоретико-правовых исследованиях ............................................................................................ 66 Иванова Т. Г. Актуальность определения территории и территориальной целостности государства на современном этапе ............................ 69 Караваева Т. А. Правосознание в понимании А. И. Ильина .................... 71 Кожевина М. А. Отечественная юридическая наука и юридическая политика Российского государства: к истории вопроса ........................... 74 197 Кожевников В. В. О некоторых аспектах российского общественного правосознания переходного периода ..................................................... 77 Колесников В. А. Политические дискуссии о форме территориального устройства Российского государства в начале XX вв. .......................... 83 Колосовский В. В. О дифференциации квалификационных ошибок ....... 86 Костин Ю. В. Теоретико-методологические подходы к исследованию проблем соотношения государства и права в истории правовой мысли дореволюционной России ................................................................. 88 Курышева Н. С. Становление института обжалования действий и решений должностных лиц, осуществляющих уголовное судопроизводство, в российском уголовном процессе .......................................... 92 Липич О. А. Нормативно-правовое регулирование потребительской кооперации в России в годы советской власти (1917–1920-е гг.) ......... 95 Лобжанидзе Г. И. Психологические особенности формирования института крайней необходимости ................................................................. 97 Малюгин С. В. Законодательная политика как основное направление юридической политики государства .................................................... 100 Мартынов А. В. О некоторых теоретико-правовых аспектах cовременного понимания полицейского надзора ............................................... 102 Моисеев С. В. Некоторые вопросы организации и деятельности Барнаульской городской милиции в конце 1920-х гг. ................................... 105 Нечепуренко А. А. Неотвратимость и условность наказания: полифония или дисгармония идей ................................................................... 107 Орлов А. В. Юридическая техника судебного прецедента ...................... 112 Осипенко А. Л. Государственное регулирование общественных отношений в сети Интернет ........................................................................ 113 Папрыгин Е. С. Идея укрепления правопорядка в контексте борьбы с организованной преступностью ....................................................... 118 Петров А. В. Организационно-правовые основы становления советской милиции Урала и Западной Сибири в условиях военного времени .... 121 Петров А. Ю. Административно-процессуальная политика Российской Федерации: истоки и формирование ................................................... 125 Пьянова О. А. К проблеме обыденного правосознания ......................... 128 Рыбаков В. А. Развитие права: законы, закономерности, тенденции ..... 131 Рыльская Н. С. Основные перспективы развития правовой системы России .................................................................................................. 136 Смирнов А. П. Критерии эффективности юридических средств защиты субъективных прав ............................................................................... 138 Смыкалин А. С. Особенности исполнения наказаний по Соборному Уложению 1649 г. ................................................................................. 139 Соколова Н. А. Место норм, регулирующих оказание медицинской помощи сотрудникам правоохранительных органов, в системе российского права ........................................................................................... 145 198 Сотникова Л. В. Проблемы реализации положений ст. 27 Конституции РФ о праве на свободу передвижения, выбор места жительства ....... 149 Суриков М. О. Узконормативный подход к пониманию права и уголовноправовая политика Советского государства ........................................ 153 Тулиглович М. А. Некоторые аспекты действия уголовного закона во времени ............................................................................................ 155 Туранин В. Ю. Проблема дисгармонии региональных законодательных дефиниций ............................................................................................ 157 Харченко Я. П. Современная отечественная наука о соотношении гражданского общества и государства ........................................................ 160 Хворостов А. Ю. Правовая система России: итоги развития ................. 163 Цветков А. О. Принципы юридического закрепления правового статуса личности ............................................................................................... 165 Червяковский А. В. О нормативно-правовом регулировании доступа к государственной информации субъектами Российской Федерации... 167 Чечелев С. В. Субъектообразование в Соединенных Штатах Америки (конец XVIII–XIX вв.): соотношение права и политики ..................... 169 Шафикова Е. Н. Право на личную неприкосновенность в России ........ 173 Шевелёва А. А. Реализация законности в управлении на территории Западно-Сибирского генерал-губернаторства в первой половине XIX в. .................................................................................................. 174 Шевченко С. В., Юрицин А. Е. Законодательное регулирование вопросов гражданства в бывших республиках СССР .............................. 178 Шошин С. В. Ответственность современной публичной власти и проблемы совершенствования российского законодательства ................. 183 Ящук Т. Ф. О некоторых направлениях систематизации законодательства в 20-е гг. ........................................................................................ 188 Сведения об авторах .................................................................................. 193 199 Научное издание ПРАВО И ПОЛИТИКА: ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ Материалы региональной научно-практической конференции (27–28 марта 2009 г.) Редактор Л. И. Замулло Корректор Л. Н. Макарова Технический редактор Л. А. Янцен ИД № 03160 от 02 ноября 2000 г. Подписано в печать . . . Формат 60х84/16. Бумага офсетная № 1. Усл. печ. л. 11,6. Уч.-изд. л. 12,5. Тираж экз. Заказ № . Организационно-научный и редакционно-издательский отдел Участок оперативной полиграфии 644092, г. Омск, пр-т Комарова, д. 7 200
