Б.А. Рыбаков
КИЕВСКАЯ РУСЬ И РУССКИЕ КНЯЖЕСТВА XII-XIII вв.
Издательство: наука, 1982 год издания.
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Основанием для большинства критических отзывов о книге Б.А. Рыбакова «Киевская Русь» послужили мнения видных отечественных историков А.П.
Новосельцева (Вопросы истории. № 1. 1993. С. 23–32) и Л.С. Клейна (Воскрешение Перуна. СПб.: Евразия, 2004) о недостаточной обоснованности
некоторых положений концепции Рыбакова об истории зарождения древнерусской государственности, которые в общих чертах сводятся к следующему:
1. Южное происхождение термина «Русь» и племени Русов на территории Полян и Северян
не подтверждено источниками.
2. Отнесение времени основания Киева на конец V — начало VI в. ничем не обосновано.
3. Существование династии киевских князей в VI–IX вв. — выдумка Рыбакова.
4. Игнорирование автором факта отсутствия городских культурных археологических слоев на
территории Киева древнее IX в.
5. Слишком вольная интерпретация им географических и иных сведений о древней Руси, содержащихся в арабских и иных письменных источниках.
ВВЕДЕНИЕ
Киевская Русь IX–XII вв. н.э. — общая колыбель трех восточнославянских народов (русских, украинцев и белорусов) появилась на мировой исторической
сцене как бы внезапно: в VIII.столетии Западная Европа еще ничего не знала о том, что делается в огромном северо-восточном углу континента.
Пятилетний жестокий разгром ханом Батыем (1237–1241) этой цветущей Руси и двести сорок лет сурового татарского ига (до 1480 г.) значительно
понизили уровень развития русских городов и на долгий срок затормозили дальнейший прогресс русских земель даже там, где непосредственного
военного разгрома не было (Новгород, Псков).
Но не следует забывать, что норманизм на всех этапах своего «всплывания на поверхность» всегда служил той или иной политической цели; историки
это не всегда улавливали. Само предание о призвании Рюрика (Рорика Ютландского) вполне исторично и не содержит ничего тенденциозного..
Ошибка норманистов состоит не столько в том, что они выдвигали на первое место призвание варягов — это был вполне реальный мелкий
провинциальный эпизод, — сколько в том, что эпизод, происходивший в тишине «необитаемых пустынь Севера», они стремятся подать как единственную
причину создания огромной державы, известной всем географам тогдашнего мира.
После смерти Рюрика другой варяжский конунг — Олег — решил овладеть таким важным политическим и торговым центром, как Киев. В столице
Киевского княжества тогда правила (примерно с VI в. н.э.) русская династия Киевичей, потомков строителя города. Олег захватил обманом Киев, убил
князя Осколда и стал княжить. Все эти действия никак нельзя назвать созданием государства Руси, т. к. оно уже существовало и было описано еще до
захвата Киева Олегом в 982 г. такими географами, как Ибн-Хордадбег и автор «Областей мира» («Худуд-ал-Алам», перв. половина IX в.).
Младший современник Олега арабский географ Масуди писал: «Русы составляют многие народы, разделяющиеся на разрозненные племена».
Как видим, исторический кругозор Нестора был несравненно шире, чем у норманистов, XVIII–XX вв. н.э., стремившихся начать русскую историю только
лишь со второго тома Нестерова труда, отбросив почти все, что происходило до 862 г. А между тем именно эти два тысячелетия и объясняли такую
кажущуюся внезапность быстрого расцвета Руси в IX–X вв.
ЧАСТЬ 1. ДРЕВНИЕ СЛАВЯНЕ. ПРОИСХОЖДЕНИЕ РУСИ
1.1. ДРЕВНЕЙШИЕ СУДЬБЫ СЛАВЯН
Для правильного понимания сложного процесса образования государства Руси («Киевской Руси») необходимо прежде всего использование всех видов
исторических источников, их критическая разработка и строгий отбор достоверного. Второй задачей является максимальное расширение
хронологических рамок изучения. Рождение первого феодального государства было не однократным событием, а процессом, длительным многовековым
развитием славянского общества, результатом которого явилось образование в IX в. государства Руси. Если уже киевский монах Нестор начинал свое
введение в историю Руси с незапамятных времен «вавилонского столпотворения» и первичного расселения славян в Европе, то мы тем более обязаны
изучить процесс вызревания государства с самых первых признаков социального неравенства, с первых предпосылок будущей государственности. Где
искать эту неизвестную точку отсчета?
Для правильного понимания процесса хронологические рамки изучения необходимо раздвинуть примерно на полторы тысячи лет от Киевской Руси в
глубь веков.
1.2. ПРОИСХОЖДЕНИЕ СЛАВЯН1
Исходной позицией для последовательного рассмотрения истории славян следует считать период отпочкования славянской языковой семьи от общего
индоевропейского массива, который лингвисты датируют началом или серединой II тысячелетия до н.э.
Особую важность представляет вопрос о географии славянского мира в середине II тысячелетия до н.э. По данным лингвистики, ландшафтная зона
славянской прародины — лиственные леса Центральной и Восточной Европы с их реками, поймами, болотами. Ни берега морей, ни горные области в
состав прародины не входили. Славяне формировались внутри кольца, образуемого иллирийцами, кельтами, германцами, балтийцами (пруссы, латыши,
литовцы), дако-фракийцами и иранцами. Области древних этносов существенно отличались от позднейшего их размещения.
В первой половине II тысячелетия до н.э. началось широкое расселение пастушеских племен по Восточной Европе
По окончании расселения, к середине II тысячелетия до н.э., обозначился процесс постепенной консолидации осевших родственных племен в большие
этнические массивы. Одним из таких массивов и были славяне (к отдаленному времени до нашей эры применяется термин «праславяне»).
Славянство того времени не было абсолютно монолитным — единая археологическая культура (тшинецко-комаровской) подразделялась на 10–15
локальных вариантов, которые могли соответствовать древним племенам или союзам племен, а возможно, и первичным диалектам праславянского языка
(?).
1.3. ПРАСЛАВЯНСКИЙ МИР НА РУБЕЖЕ II И I ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ ДО Н. Э.
Единообразие праславянского мира во второй половине II тысячелетия до н.э. от Днепра до Одера, прослеживаемое по археологическим источникам,
постепенно начинает нарушаться.
Перемещения племен, воздействие одних племен на другие привело к тому, что археологическая однородность уже не соответствовала однородности
языковой, этнической.
В эпоху бытования в Среднем Поднепровье чернолесской культуры происходят следующие изменения: пашенное земледелие становится ведущим в
системе праславянского хозяйства; на смену привозной (и поэтому малоупотреблявшейся) бронзе приходит выплавка железа из местной болотной и
озерной руды. Открытие железа, наиболее «демократичного» из всех металлов, произвело переворот в праславянском хозяйстве и военном деле.
Праславяне, жившие фактически почти в каменном веке, сразу вступили в век металла и были богаче металлургическим сырьем, чем их степные соседи.
В эту эпоху праславянам-земледельцам впервые пришлось столкнуться со степняками-скотоводами, только что перешедшими на новую форму кочевого
скотоводства. Праславяне впервые строят мощные крепости на южной границе со степью для защиты от степняков-киммерийцев. Городища-крепости
вмещали в случае осады тысячи человек. Праславянские кузнецы впервые куют железное оружие. Из массы соплеменников выделяется слой воинов —
всадников. Праславяне, судя по всему, не были завоеваны киммерийцами.
Общий уровень развития праславянской культуры резко повысился, подойдя к верхней черте первобытности, но данных о подъеме выше этой черты, к
классовому обществу, у нас нет и трудно ожидать их.
1.4. ПРАСЛАВЯНЕ В СКИФСКОЕ ВРЕМЯ (VI–IV вв. до н.э.)
Важнейшим звеном древнейшей истории славянства является определение историческогоместа и уровня развития праславян в скифскую эпоху.
Скифы как таковые — кочевники-скотоводы, живущие в кибитках, не возделывающие полей, не имеющие городов. Они населяли степи, царей хоронили
близ днепровских порогов. Археология подтверждает все сообщения «отца истории». Скифы-номады сменили в степях киммерийцев.
Наибольший интерес для нашей темы представляют геродотовские «скифы-пахари», «скифы-земледельцы», которые по самому своему роду занятий не
могли быть настоящими скифами.
Геродот указал на то, что греки ошибочно называют этих днепровских земледельцев скифами. Сам он часто пользуется географическим определением
— «борисфениты» («днепряне»)
Рассказывая о земледельческом празднике священного плуга и ярма, Геродот приводит и самоназвание днепровских земледельцев: сколоты, по имени
мифического древнего царя Кола-ксая (по толкованию лингвистов — «Солнце-царя»)
Размещение жителей внутри крепости не только содействовало их защите от внешнего врага, но и усиливало возможность организованно
эксплуатировать их труд, используя крепостные стены как препятствие к свободному уходу поселенцев из поля зрения знати.*
Рыбаков о племенных союзах восточных славян
Исходной точкой исследования всегда являлись перечни славянских «племен» (летописец никогда не употреблял этого термина) в летописи Нестора.
Археологи еще на рубеже XIX и XX вв. установили соответствие Нестеровых Вятичей, Кривичей, Северы и др. IX–XII вв. н.э. большим пространствам
с единообразной археологической культурой, отличавшей их от соседей. П.Н. Третьяков правильно определил эти земли как союзы племен. Дальнейшее
исследование показало, что каждое такое единство подразделяется на 8–10 локальных вариантов. У западных славян летописным лютичам
соответствовал союз из восьми отдельных, названных в источниках племен. Отсюда вывод: летописные наименования обозначают не племена (в научном
этнографическом смысле), а союзы племен. Все восточное славянство средневековья представляло собой совокупность примерно 120–150 племен,
интегрированных в полтора десятка устойчивых племенных союзов. По десятичному делению Средневековья род (в нашем понимании) соответствовал
термину «съто», а совокупность десяти родов — «тысяче». Союзу племен отвечал термин «тьма» (т. е. «десять тысяч»), которым обозначались целые
земли и большие княжества вроде Смоленского.
Славянские союзы племен, подробно перечисленные Нестором, были характерны не столько для его времени, сколько для значительно более раннего.
Однако археологические материалы, вполне синхронные Нестору, позволили А.А. Спицыну обозначить эти союзы (Спицын, как и многие другие
историки и археологи, называл их «племенами») по определенным устойчивым признакам и значительно уточнить лаконичные географические указания
Нестора. Древние союзы племен вошли в Киевскую Русь, сохранив свои этнографические особенности и, по всей вероятности, свои диалекты{3}.
Особую важность приобретает определение времени сложения союзов племен. Нестор, описывая древнейшую историю славянства, применяет только
имена союзов племен, не обозначая нигде мелких племен, но это не определяет начальной даты сложения союзов. Однако анализ текста Нестора может
дать ответ на интересующий нас вопрос. До сих пор не обращалось внимания на то, что имена народов у Нестора делятся в основном на две группы: одни
имена оканчиваются на -ане или -яне (поляне, мазовшане и др.) и, возможно, происходят от тех или иных топонимов, а другие на -ичи или -цы и имеют
явно патронимическую окраску (радимичи, вятичи). С этим сходится и терминология западнославянских источников.
Главное состоит в том, что при нанесении обеих групп на карту выявляется интереснейшая закономерность: группы образуют две зоны — внутреннюю
и охватывающую ее со всех сторон внешнюю зону. Внутренняя зона (названия типа «поляне») совпадает с областью расселения славян в скифосколотское время (см. ниже), а внешняя зона (названия типа «радимичи») — с широкой областью позднейшей колонизации. Во внешней зоне встречаются
имена племен, образованные по обоим принципам — как топонимическому, так и патронимическому, но патронимические мы находим только во
внешней зоне колонизации. Внутренняя зона, совпадающая в основном с прародиной славян, знает только названия типа «поляне», «висляне» (три
исключения: север, хорваты и дулебы) и совершенно не знает названий второго типа.
Деление племенных названий на исконные и на приобретенные в процессе позднейшей колонизации позволяет связать вопрос о датировке их с
определением времени начала колонизации.
Локальные археологические группы I тысячелетия до н.э. в сопоставлении с размещением позднейших союзов славянских племен
<…> Таким образом, основной процесс широкого расселения праславян падает на время после существования сколотского единства. Следовательно,
исконные, топонимические названия племенных союзов (и сами союзы, разумеется) могут быть датированы первой половиной или серединой I
тысячелетия до н.э.
Если археология помогла уточнению границ племенных союзов для времени их отмирания (Х-ХП вв. н.э.).
Главной причиной сплочения отдельных племен в союзы была, очевидно, необходимость отпора воинственным соседям: киммерийцам и скифам на
востоке и кельтам на западе. Но были, надо думать, и внутренние, недостаточно ясные для нас основания для интеграции племен.
История знает множество примеров того, что имя одного народа распространяется на ряд других (гунны, татары и др.). Так произошло и со скифами, под
именем которых выступали одно время славяне, а несколько позднее — готы в Причерноморье.
1.5. УПАДОК В РЕЗУЛЬТАТЕ САРМАТСКОГО НАШЕСТВИЯ
Полнокровное развитие сколотского общества в V–III вв. до н.э., дошедшего, судя по всему известному нам, до уровня государственности, было прервано
сарматским нашествием II в. до н.э.
Сарматы двигались с востока, от низовий Дона, и в конце концов достигли Среднего Дуная. Они отрезали лесостепных сколотов от степных скифовкочевников, ушедших в сердцевину Крыма. В Среднем Подненровье сарматы уничтожили одно из сколотских царств по Тясмину и сильно потеснили
северное царство (киевская археологическая группа), заняв обширное Перепетово Поле на север от р. Роси. Только что зародившаяся праславянская
государственность Среднего Поднепровья исчезла примерно на четыре столетия, впредь до сложения новой благоприятной конъюнктуры.
Нашествие новых степных кочевников отразилось в русском, украинском и белорусском фольклоре, записанном этнографами XIX в. (так же, как и набеги
более древних киммерийцев)
Сарматское нашествие, не только разрушившее сколотские «царства», но и перерезавшее надолго торговые пути в греческие города, сильно понизило
общий уровень праславянской жизни.
Сарматское нашествие, не только разрушившее сколотские «царства», но и перерезавшее надолго торговые пути в греческие города, сильно понизило
общий уровень праславянской жизни. Западная половина славянства (пшеворская культура) не испытывала такого резкого понижения уровня.
Новый подъем. «Трояновы века»
Резкий подъем всей хозяйственной и социальной жизни той части славянского мира, которая в свое время создала приднепровские сколотские царства,
а в будущем станет ядром Киевской Руси — Среднего Поднепровья — обнаруживается со II в. н. э.
Разрушительное влияние сарматского нашествия было в известной мере преодолено к I в. н. э. Возобновилась (в небольших масштабах) торговля с
античным миром, но решительным образом историческая обстановка изменилась во II в. н. э. Археологические культуры, которые ранее как-то
отражали (точнее — выражали) этнические границы, теперь перестали играть роль этнических определителей и нередко вводят в заблуждение
исследователей.
Западнославянские племена этого времени, представленные позднепшеворской культурой, испытывали натиск германцев и частично перемещались в
восточном направлении. Хозяйственное и социальное развитие западнославянских земель стояло много выше, чем позднезарубинецких лесных племен
и может быть сопоставлено с уровнем развития лесостепных черняховцев.
Славянский мир II—IV вв. стал многообразен и не укладывается уже в какую-либо единственную форму быта.
Показателем больших сдвигов является постройка общей оборонительной линии, охватывающей все Среднее Подненровье и известной под именем
«Змиевых валов». Дата их может быть более широкая, чем Черняховская эпоха, но в пользу существования валов в это время говорят два факта: вопервых, отсутствие укреплений у всех сел II—IV вв. в лесостепи, а во-вторых, находка клада римских монет в насыпи одного из Змиевых валов. Создание
большой оборонительной системы может говорить о появлении государственного начала. стрн 23
Международное положение восточного славянства во время расцвета II—IV вв. было тесно связано с судьбами Римской империи, определявшей тогда
ход исторического процесса во всей Европе. Римский лимес рассекал Европу по диагонали — от Шотландии до устья Дона. Сотни варварских племен (в
их числе и славяне) испытывали ускоренное развитие, катализатором которого был Рим.
Торговля, подкуп вождей, набор наемников, захват земель и наложение повинностей — все это усиливало социальное расслоение внутри племен,
одновременно побуждало племенные дружины как к освобождению от Рима, так и к овладению теми сокровищами, которыми располагали римские
города. К этому добавлялось и стремление к заселению римских земель. Все это выражалось в ряде широких наступательных операций варварских
племен, объединенных в большие союзы.
Первый этап — «маркоманская война» 165—180 гг. Нападению подверглась почти вся европейская граница Рима от Рейна до Дуная. Общую картину
всех племен дает К. Птолемей, современник этой войны (около 160—180 гг.). Среднеднепровские славяне в ней не участвовали. На восточном участке
действовали только аланы.
Второй этап — «скифские войны» 238—302 гг.
Третий этап — нашествие гуннов, готов и алан в IV—V вв.
Четвертый этап — движение славян на Балканы в VI в.
Сумма намеков и соображений позволяет считать вполне вероятным участие славян в знаменитых «скифских» походах середины III в.
По уровню международных связей, по роли дружинного элемента, по взаимоотношениям с северными славянами-колонистами славянское общество
лесостепи во II—IV вв. было очень близко к тому уровню, на котором оно оказалось в VI в. после преодоления последствий гуннского вторжения.
Нашествие гуннов. «Бусово время»
Благоприятная ситуация исчезла в связи с нашествием гуннов в 370-е годы. Впервые в степях Восточной Европы появились кочевники новой этнической
принадлежности — не иранцы, а тюрки. Все последующие волны степняков (болгары, авары, хазары, печенеги, половцы) были тоже тюрками.
События, связанные с гуннским нашествием, таковы: гунны и готы нанесли военный удар антам-славянам; разгром римских городов в Причерноморье
подорвал важнейшую статью процветания славян Среднего Поднепровья — экспорт хлеба. В момент нашествия было зарыто множество кладов,
невостребованных владельцами, что говорит о серьезном разгроме. Славяне Среднего Поднепровья уравнялись со своими менее развитыми сородичами,
заселившими северную лесную зону. Контраст, отмеченный Нестором, исчез; наблюдается упадок всей культуры земли Полян и других лесостепных
племен.
Главное внимание могущественного гуннского союза было обращено на юг — на Италию, Византию. Славянская лесостепь испытала единовременный
разгром, но по нашим источникам не ощущается включения Среднего Поднепровья в систему гуннского владычества. Удаленные от ставки Атиллы на
900 км и отгороженные от главных сил гуннско-готского союза Карпатами, лесостепные славяне в известной мере были предоставлены самим себе. Степи
же и береговая полоса несколько опустели, так как готы (тервинги и часть грейтунгов) ушли на запад, куда последовала и значительная часть алан.
Оставшаяся часть грейтунгов отодвинулась к Азовскому морю и заняла Крым.
Начало вторжения гуннов в 375 г. было сопряжено с войной готов против антов.
Великое расселение славян
Из своей обширной лесистой прародины славянские племена, жившие в первобытнообщинном строе, долгое время никуда не расселялись. Стимулом к
расселению могли быть три фактора:
во-первых, естественное увеличение населения, приводившее к необходимости расчищать и осваивать соседние леса, новые земли под пашню.
Второй причиной расселения был натиск враждебных соседей
Третьим фактором, приводившим племена в движение, была социальная дифференциация, рост дружин и усиление власти вождей-князей. Социальный
фактор действовал двояко: с одной стороны, он мог усиливать уход простых общинников в северные леса в целях сохранения свободы от возраставших
повинностей (колонизация лесных областей продолжалась и в первые века после рубежа нашей эры), а с другой стороны, князья и дружинники открывали
новые направления колонизации — на юг, к богатым приморским городам.
В истории всего славянства огромную роль сыграли события, происходившие в VI в.
Внутреннее развитие родо-племенного строя (усиление и упрочение древних племенных союзов), основанное на новом экономическом уровне,
позволявшем не только прокормить, но и снарядить в далекий поход князя и его дружину, привело к новой социальной форме — к союзам дружин,
которые были в меньшей степени ограничены племенной территорией, традиционными обычаями и волеизволением своих соплеменников на вече. Этот
общий процесс отражен во всех источниках эпохи переселения народов: очень часто встречаются названия, составленные из двух разных племенных
имен. Во многих случаях возникала дублетность: племя в целом проживало на своей исконной территории, а его дружины (в союзе с дружинами соседей)
оказывались где-либо в другом месте, поближе к объектам военной поживы. Оторвавшиеся (временно или навсегда) от «своего народа племенные
дружины на новом месте вступали в новые союзы, которые могли и не отражать соседства самих племен. Нередко проникновение на юг завершалось
оседанием на землю, а по разведанным путям и появлением новых потоков соплеменников из исконной земли.
Дружинные походы за сотни километров, расщепление племен, воззращение обогащенных дружинников на старые родные места или оседание их на
новой земле, установление новых связей и союзов, вхождение племенных дружин в гигантские суперсоюзы вроде гуннского — все это создавало новое
качество родо-племенного общества внеримской Европы как в социальном, так и в этническом плане. Уменьшалась племенная замкнутость,
вырабатывались общие черты родственных наречий, складывались сходные черты быта. В частности, во всей зоне славянской колонизации появился
одинаковый тип жилищ — полуземлянки, соответствовавшие новому, подвижному образу жизни, так как постройка таких жилищ требовала меньших
затрат труда, времени и материалов.
В VI в. началось массовое вторжение славян на Балканский полуостров, подробно описанное византийскими писателями. «По мнозех же временах сели
суть словене по Дунаеве, где ныне Угорска земля и Болгарска», — писал Нестор о начальном этапе этого расселения, когда славяне постепенно подошли
к Дунаю, как к важному и труднопреодолимому рубежу. В дальнейшем славяне дошли до древней Спарты и островов Средиземного моря, повторяя в
известной мере «скифские» походы III в.
В результате полуторавекового расселения славяне заняли половину европейского континента и стали значительной силой в Европе.
Колонизация славянами византийских владений создала новую ветвь славянства — южных славян. Проникавших в Византию славян современники
называли «славенами», «славянами» и «антами», указывая их родство и тождество, а также отмечая их прежнее общее имя — венеды (венеты
Происхождении этнонима «славяне».
Обычно его производят или от «слава» или же от «слова», считая, что так называли себя племена, понимавшие речь друг друга.
Это наталкивает на мысль, что появившееся в VI в. в пору максимального размаха славянской колонизации и строго ограниченное зоной колонизации
определение «словъене» является составным. Вторая его часть представляет древнее имя венедов, унаследованное западной половиной славянского мира
— «вене», а первая должна в таком случае указывать на отношение тех выходцев из земли «Вене», которых называли «славенами» к их коренной земле.
Русские средневековые источники знают слово «слы» («съли») в значении «послов», «представителей». Этноним, примененный к выселенцам из земли
венедов, может быть расшифрован как соединение двух понятий: «представители» «венедов».
Для Византийской империи славяне представляли особую опасность, так как их походы тесно сплетались с народными восстаниями внутри империи и в
составе самих славянских войск могли быть беглые рабы и колоны.
Византийские императоры старались переманить на свою службу отдельных славянских князей с их дружинами. Мы знаем об участии славян в составе
византийских войск и ряде военных кампаний7. Кроме того, славяне занимали крупные полководческие посты; они командовали большими отрядами
конницы и эскадрами (анты Всегорд и Дабрагез — военный трибун; сын Дабрагеза Леонтий был таксиархом.
Нанимая на службу славянские дружины и открывая дорогу кочевникам в землю славян, Византия вместе с тем усиленно строила и возобновляла
укрепления на дунайской границе. Желая прикрыть дунайскую границу, Юстиниан построил на берегах реки множество крепостей и учредил вдоль всего
берега посты с целью «помешать попыткам варваров перейти реку».
Византийцы отмечают, что славяне берут с бою прославленные укрепления Юстиниана и бьются с императорскими войсками в открытом поле.
Византийская конница бежала от конных дружин славян. С ужасом отмечает Прокопий, что нападающие славяне уже не должны каждый раз форсировать
Дунай — их дружины разъезжают внутри империи и зимуют на византийской земле.
Попытка Юстиниана создать неприступную дунайскую линию оказалась совершенно неудачной (хотя и очень дорого обошлась населению империи);
стремление же превратить каждое рабовладельческое имение внутри страны в сильную крепость также было обречено на неудачу — «и во Фракии и в
Иллирии много крепостей славяне взяли осадой».
Примерно три четверти Балканского полуострова было завоевано славянами меньше чем за одно столетие.
Примерно три четверти Балканского полуострова было завоевано славянами меньше чем за одно столетие. Этнический состав балканских земель
существенно и надолго изменился. «Склавены» (славены) и «анты» перемешались в процессе колонизации завоеванных византийских земель. Сюда же
за Дунай тянулись колонизационные потоки и из далеких коренных славянских (венедских) земель; на общей карте всех славянских племен мы нередко
видим дублирующиеся названия, свидетельствующие о расщеплении племен в процессе колонизации Задунавья. Например: сербы лужицкие и сербы
балканские; мораване богемские и мораване балканские; северяне на Десне и северяне за Дунаем; ободриты балтийские и ободриты дунайские, другубиты
фессалийские и дреговичи днепровские. Очевидно, племя оставалось на своем первоначальном месте, а какая-то его значительная часть переселялась на
юг.
К концу VI в. появляется все больше сведений об отдельных славянских князьях в придунайских землях, власть которых иногда простиралась довольно
далеко. В сферу славяно-византийских отношений были втянуты весьма отдаленные от Дуная племена.
Участие западных и восточных славян в борьбе за долину Дуная и за Балканский полуостров исторически важно, так как, во-первых, оно было вызвано
ростом местных славянских производительных сил и распадом первобытнообщинных отношений, а во-вторых, оно усилило имущественную и
социальную дифференциацию внутри славянских племен, увеличило материальные богатства князей (скот, рабы, золото), их военный опыт, количество
и оснащенность их дружин и усилило роль князей и боярства во всех племенных делах
ПРОИСХОЖДЕНИЕ РУСИ
Ни один из вопросов образования древнерусской народности и древнерусского государства не может быть решен без рассмотрения того, что такое Русь,
кто такие русы.
Обширная и противоречивая историография этого вопроса знает около двух десятков различных ответов, взаимно исключающих друг друга. Как
известно, русов считали и варягами, и литовцами, и балтийскими славянами, и финнами, и славянами, и среднеазиатскими аорсами, и, наконец,
отчаявшись в их этническом определении, разноплеменной социальной группой.
Длительность споров о происхождении Руси в известной мере объясняется противоречиями в источниках, обилием домыслов и догадок у самих древних
авторов.
Давно и многократно отмечалась исследователями двойственность смыслового значения при употреблении летописцами слов «Русь», «Русская
земля»1.
С одной стороны, они обозначали всю совокупность восточнославянских земель в их этнографическом, языковом и политическом единстве,
свидетельствуя о сложении древнерусской народности на огромном пространстве от Карпат до Дона и от Ладоги до «Русского моря».
С другой, в одних и тех же источниках встречается несравненно более узкое определение Руси: Киевская земля, Среднее Приднепровье.
Подведем некоторые итоги. В географическое понятие Русской земли или «всей Русской земли», противопоставляемой Галичу, Суздалю, Смоленску
и Новгороду, включались следующие города: Киев, Чернигов, Переяславль Русский, Вышгород, Белгород, Василев, Треполь. Города Поросья: Корсунь,
Богуславль, Канев, Дверен, Торцький. Города «Черниговской стороны»: Стародуб, Трубчь, Глухов, Курск, Новгород-Северский, Остерский Городец.
«Русской земли волости» (города Погорынья): Бужск, Шумск, Тихомель, Выгошев, Гнойница.
Внутри очерченной территории мы можем выделить еще более узкую область, так сказать, Русь внутри Руси.
Там, где применяется эта формула, там под русской землей понимается сравнительно небольшой треугольник, вершиной которого был Киев, одной из
сторон — Днепр от Киева до Канева, а основанием — бассейн Роси
Детальное рассмотрение летописных определений Русской земли в XI—XII вв., противоречивых на первый взгляд и как будто бы взаимно
исключающих друг друга, привело нас к выводу о существовании трех географических концентров, одинаково называемых Русью или Русской
землей:
1) Киев и Поросье;
2) Киев, Поросье, Чернигов, Переяславль, Северская земля, Курск и, может быть, восточная часть Волыни, т. е. лесостепная полоса от Роси до
верховьев Сейма и Донца;
3) все восточнославянские земли от Карпат до Дона и от Ладоги до степей Черного (Русского) моря.
Возможно, что постепенное расширение областей отражает исторические этапы развития русской народности от племени к союзу племен и от союза
племен к народности.
Очень важно отметить, что единство этой территории не находит себе соответствия в исторической действительности XI—XII вв. В ту пору, когда все
летописцы согласно выделяли Южную Русь из других частей Руси, это обособление не было ничем обосновано. На обширной территории Южной Руси
было несколько княжеств, принадлежавших постоянно враждовавшим между собой.
Область, очерченная нашими летописями XII в., как собственно Русь, не выделяется явно из общей области Черняховской культуры. Следовательно,
устойчивое обособление земли Приднепровской Руси, сохранившееся вплоть до XII в., не может восходить к эпохе полей погребений и должно было
возникнуть позднее
Но если мы обратимся к последующей эпохе, ко времени V—VII вв., то здесь мы найдем в археологическом материале ярко выраженное единство
именно этой интересующей нас области Приднепровской Руси. Это единство впервые было подмечено известным археологом-систематизатором А.А.
Спицыным48 и исторически истолковано им как «древности антов».
Археологические материалы V—VII вв. выделяют русов из общей массы славянских племен и выделяют главным образом по признаку общения с
южными центрами.
.
Между коренной славянской землей и южными разноплеменными городами связь поддерживалась славянскими «бродниками», которые были известны
уже Тациту как венеты, внедрявшиеся в сарматскую среду. Нам очень трудно уловить этих бродников по каким-либо определенным признакам
материальной культуры, так как, оказавшись в степи, они утрачивали славянское своеобразие, и их культура приобретала черты той общей дружинной
культуры Причерноморья, которая нивелировала племенные различия.
Бродники — это не только степная вольница, окончательно порвавшая с метрополией; дружинники многих племен, вероятно, на время превращались в
бродников, «рыскали по полю, ищучи себе чести», а затем возвращались к себе на родину. Так бывало в VI в. во время византийских походов антов
(как об этом говорит Прокопий)54, так, очевидно, было и во времена более ранних походов III—V вв.
Все перечисленные выше черты своеобразия и самобытности древностей Поросья помогают нам подойти к определению племенной принадлежности
населения этого района. Для этого важно установить следующее:
1. Район и отдельные пункты распространения древностей V—VII вв. совпадают с размещением полей погребений. Следовательно, эти древности
размещены на славянской (антской) территории.
2. Древности мартыновского типа совершенно своеобразны и являются местными изделиями, хотя и носят следы связей с югом (пояса). На юге нет
вещей, особо характерных только для Поросья, — спиральных височных колец.
3. Характерные особенности костюма, выясняемые по инвентарям кладов, находят прочные параллели в русском, украинском и белорусском
этнографическом материале (кокошники с «ушами», вышитые на груди мужские рубахи, вправленные в шаровары).
4. Знаки-тамги на поясах Мартыновского и Хацкового кладов близки к позднейшим «знакам Рюриковичей» XI—XII вв.
5. В районе кладов примечательна топонимика: р. Рось, р. Россава, Русская Поляна.
6. Район кладов V—VII вв. совпадает с той частью Русской земли XII в. (в самом узком смысле слова), которая во всех случаях именовалась Русью и
представляла собою Русь как таковую: Киевщина и Поросье. Формула «вся Русская земля и Черные клобуки» обозначала Киевщину (Киев, Белгород,
Вышгород) и русские города по р. Роси, где, кроме русского населения, жили и Черные клобуки, охранявшие южную границу.
7. Соответствие между областью пальчатых фибул днепровско-северского типа (область древностей русов) и районом кладов мартыновского типа
такое же, как между Русской землей XII в. от Киева до Курска и Русью в пределах только Киевщины и района размещения торческих сторожей.
Все сказанное выше приводит к выводу, что древности V—VII вв., обнаруженные по р. Роси, несколько севернее ее (до Киева?) и южнее ее (до начала
луговой степи), следует связать с конкретным славянским племенем — русами или росами.
Древнейшей формой самоназвания русских было, очевидно, «рос», засвидетельствованное и Псевдо-Захарией Ритором для VI в., и топонимикой, и
византийскими авторами. Смена «о» на «у» могла произойти позднее (в VIII—IX вв.), когда в Приднепровье появилось много выходцев из северных
славянских племен, для которых более характерно «у» — «рус». Смену «о» на «у» мы видим и в названиях соседних народов: булгары и болгары.
«Русская Правда» в ее древнейшей части носит название «Правда Роськая». Арабоязычные и персоязычные авторы всегда употребляли форму «рус», а
греки — «рос».
Проблема происхождения Руси в настоящее время на основании всей совокупности источников может быть решена следующим образом.
1. Ядром Русской земли являлось Среднее Подненровье от бассейна Роси до Тясмина на правом берегу Днепра и часть Левобережья с Переяславлем
Русским и нижним течением Сулы, Пcла и Ворсклы. Эта сравнительно небольшая область (около 180 км по течению Днепра и 400 км в широтном
направлении) располагалась на южном краю плодородной лесостепи. Именно здесь во времена Геродота и несколько позже существовали
земледельческие «царства» сколотов («скифов-пахарей»), являвшихся славянами или точнее праславянами. Во II—IV вв. н. э. эта область была
сердцевиной славянской лесостепной части Черняховской культуры, но уловить какие-либо четкие племенные особенности в этой нивелированной
культуре археологам пока не удалось.
2. Большой интерес представляет взаимоотношение терминов «Поляне» и «Русь». Летописец-киевлянин дал очень важную относительную хронологию
этих двух терминов: «поляне, яже ныне зовомая Русь», из чего явствует, что Русь является более поздним обозначением, заменившим древнее имя
полян.
3. Имя народа «росов» впервые появляется при описании событий IV в. н. Археологически племя росов-росомонов обозначается примерно для этого
времени в южной части приднепровского славянства по Роси, Тясмину и Суле. Память об этой древнейшей и минимальной земле росов сохранилась.
(как мы видели выше) до середины XII в., но исключительно в местной киевской летописи; летописцы других городов ее уже не помнили.
4. Временем вытеснения древнего имени полян именем росов или русов следует считать V—VI вв., когда после гуннского разгрома начиналось
сложение новых племенных союзов, строительство новых городов и противостояние новым врагам. Имя полян еще главенствует в сказании о
постройке Киева, но внешний мир, судя по географическому очерку Захарии Ритора, знал уже народ рос.
5. Между «Русской землей» в узком смысле, представлявшей собою союз лесостепных славянских племен VI—VII вв. и «Русской землей» в широком
смысле, охватившей все восточнославянские племена от Балтики до Черного моря и от бассейна Вислы до Волги, хронологически лежит
интереснейший промежуточный ареал Руси, начавшей поглощать славянские племенные союзы, но еще не завершившей этот процесс.
6. Для нас чрезвычайно важно было бы установить более или менее точную дату этого этапа собирания славянских племен в рамках рождающейся
Руси.
Нестор четко обозначает два этапа:
1). Поляне, древляне, дреговичи, словени, полочане имели «своп княжения»; это было при потомках Кия.
2). Большинство перечисленных союзов племен вошло в состав Руси, что подразумевало утрату самостоятельности этими землями.
Утрату самостоятельности племенными княжениями древлян, дреговичей и полочан и их включение в Русь следует датировать отрезком времени в
диапазоне от середины VII до начала IX в.
7. По данным императора Константина Багрянородного (середина X в.), Русь еще больше расширила свои владения (включив кривичей и словен), но
старое понятие исконной, первоначальной Руси (Руси в узком смысле) не исчезло. Константин делит Русское государство на «Внутреннюю Русь»,
соответствующую Русской земле VI—VII вв., и на «Внешнюю Русь», в состав которой вошел ряд союзов славянских племен, покоренных Русью на
протяжении VII—IX вв.
8. В IX и X вв. в Русскую землю начали проникать с севера отряды норманнов-варягов. Один раз при конунге Олеге они захватили даже Киев, но в
дальнейшем они упоминаются чаще как наемные отряды.
*Ошибочность наименования варягов русами в русских летописях с исчерпывающей аргументацией выяснена (как уже говорилось) в работах М.Н.
Тихомирова, А.Н. Насонова и И.П. Шаскольского.
Итак, проблема происхождения Руси решается таким образом:
Племя росов, или русов, было частью славянского массива в первые века нашей эры. Имя росов связано с рекой Росью, притоком Среднего Днепра.
Первым свидетельством о росах можно условно считать рассказ Иордана о росо-монах, враждовавших с Германарихом готским. Обе формы («рос» и
«рус») сосуществовали одновременно. В летописях преобладает форма «русь», но в источниках одновременно применялась и форма «рось»: «росьские
письмена», «Правда Росьская».
В VI—VII вв. в Среднем Подненровье сложился мощный союз славянских племен. Иноземцы называли его «Рос» или «Рус». Память о границах этого
Русского союза сохранилась до XII—XIII вв.
К середине X в. Русью стали называть как все восточнославянские земли, платившие дань Руси, так и наемные отряды варягов, принимавшие участие в
делах Руси.
Объединение всех восточнославянских земель под именем Руси просуществовало до конца XIV в. и ощущалось даже в более позднее время, несмотря
на вычленение украинцев и белорусов.
«Кто в Киеве нача первее княжити?»
Начало государства Руси Нестор связывал с основанием города Киева в земле Полян, которую он уравнивал с землей Руси («Поляне яже ныне зовомая
Русь»)
В итоге можно сделать следующий вывод: летописный рассказ Нестора о князе Кие может быть с достаточной убедительностью отнесен не к IX в., как
это сделал пристрастный новгородский книжник, а по крайней мере ко времени на три сотни лет раньше — к VI в. н. э. Учитывая же большую
популярность императора Юстиниана в средневековой христианской литературе, можно подразумевать под «неведомым цесарем» летописца другого,
более раннего императора, например, Анастасия. Дата заключения союза между князем полян и императором Византии может колебаться в пределах
трех — четырех десятилетий, захватывая конец V и первую треть VI в.
Основание же города Киева, символизировавшее какой-то важный перелом внутри Полянского племенного союза, следует, по всей вероятности,
датировать временем, предшествовавшим широкой славе Полянского князя, достигшей императорского дворца в Царьграде.
Не государственность первоначально создает города на пустом месте (хотя факты постройки городов феодалами известны), а сам ход исторического
развития родо-племенного строя приводит к умножению таких центров и к усложнению их функций.
Государственность в ее четкой форме возникает лишь тогда, когда сложится более или менее значительное количество подобных центров, используемых
для утверждения власти над аморфной массой общинников.
С появлением государства большого масштаба процесс превращения разнородных центров в города, во-первых, ускоряется, а во-вторых, усложняется.
Государство повсеместно наделяет их административно-фискальными функциями, добавляя нередко к ним и военные. Процесс, шедший ранее стихийно,
теперь определяется уже государственными задачами, что приводит к известной сортировке прежних центров: одни из них становятся настоящими
средневековыми городами в социологическом смысле слова, другие превращаются в феодальные частновладельческие замки, третьи — во
второстепенные «становища», или «погосты», а иные могут и вовсе заглохнуть.
Историю каждого известного нам города нужно прослеживать не только с того неуловимого момента, когда он окончательно приобрел все черты и
признаки феодального города, а по возможности с того времени, когда данная топографическая точка выделилась из среды соседних поселений, стала в
каком-то отношении над ними и приобрела какие-то особые, ей присущие функции.
В отношении Киева летописная дата — 854 г. — перечеркнута историческими разысканиями Нестора и должна быть отодвинута на 300—400
лет назад.
Киевские высоты запирали обширные бассейны таких рек, как Припять, Березина, Верхний Днепр, Сож, Десна, Тетерев. Все это пространство занимало
около четверти миллиона квадратных километров!
Предположение о «таможенных сборах» в окрестностях будущего Киева подкрепляется большим количеством находок красивых бронзовых предметов,
украшенных многоцветной выемчатой эмалью.
Как известно из летописи, поляне и русы некогда слились воедино, образовав общий племенной союз: «Поляне, яже ныне зовомая Русь». Но и во времена
летописца еще знали полян, заслоненных русами: «И до сее братия (Кий, Щек и Хорив) бяху поляне... от нихъ же суть поляне Кыеве и до сего дьне»23.
Мы не знаем достоверно, в какое время произошло объединение киевских полян с русами (по Роси и Тясмину), но наиболее вероятной является эпоха
накануне и во время балканских походов славян.
Русско-полянская земля устояла и сохранила свою независимость в VI в.
Нестор имел право поставить в один ряд вопрос, «кто в Киеве нача первее княжить», с вопросом о становлении государственности, «како Русская земля
стала есть». Не будем упрекать средневекового историка за то, что начало процесса феодализации он принял за окончательное оформление государства
— он уловил то, что не всегда улавливают современные нам историки: важный переломный момент в социальной природе восточнославянского мира.
Этот переломный момент он символически изобразил как основание Киева в земле Полян.
Торговый, а может быть, и таможенный пункт у киевских высот существовал задолго до постройки князем Кием «града», получившего его имя. Как
назывался этот «докиевский» Киев?
У истоков древнерусской государственности стоит мощный союз племен Среднего Поднепровья, объединивший вокруг себя десятки других племен. В
этом союзе главную роль играли поляне, слившиеся с Русью, очевидно, уже в VI в., а центром зарождавшейся государственности стали киевские высоты
полян: сначала «Киева гора» (Замковая, Киселевка), а вскоре к ней добавился и «градок Киев» на Андреевской горе, где в наши дни символично
разместился Киевский исторический музей.
РУССКИЕ ИСТОЧНИКИ
Восприятие и оценка того или иного исторического периода и степень достоверности наших знаний целиком зависят от полноты источников и от их
анализа.
Источников, освещающих Киевскую Русь IX—XII вв. много, и они весьма разнообразны по характеру. Это прежде всего летописи, написанные в отличие
от хроник многих стран, на родном русском языке; это многочисленные археологические источники, позволяющие восстановить характер поселений,
хозяйство, ремесло, расселение племен; это свидетельства иноземцев, описывавших Русь по собственным наблюдениям. К этому следует еще добавить
русские былины, дающие в поэтической форме народную оценку событий и исторических лиц, а также неоценимые юридические источники («Русская
Правда» и др.), являющиеся основой познания социальной структуры государства.
Особого рассмотрения сверх упомянутых общих обзоров потребуют три раздела источников, при анализе которых высказываются противоречивые
мнения: 1) ранний этап русского летописания и историческая концепция Нестора; 2) былины; 3) восточные (арабо- и персоязычные) географические
сочинения.
Летописи. Нестор
Летопись не адекватна самой жизни, во-первых, потому, что знакомит читателя далеко не со всеми разделами жизни русского общества, а во-вторых,
потому, что каждый из летописцев воспринимал и отображал события неизбежно субъективно.
Субъективизм летописцев заставляет нас рассматривать летописи как источник лишь после того, как будет выяснена классовая и политическая позиция
каждого летописца, его историческая концепция.
Летописцами были горожане, дружинники, монахи, попы, игумены придворных монастырей, знатные бояре и даже князья.
Старые летописи переделывались, дополнялись или сокращались, редактировались; их приноравливали в позднейшее время к своим вкусам и
политическим симпатиям.
Из нескольких летописей средневековые историки делали «летописный свод», своеобразную хрестоматию разных исторических сочинений.
Самым трудным и спорным является определение начала русского летописания. Если говорить о летописях — исторических сочинениях, имеющих
определенную концепцию, то, очевидно, такие сочинения появились не ранее конца X в.
…………….
Какие-то лаконичные отрывочные записи велись, вероятно, и в дальнейшем, на протяжении X столетия. В самом конце X в., в 997 г., в расцвет княжения
Владимира I был создан первый летописный свод.
Местом составления первого летописного свода могла быть кафедральная митрополичья Десятинная церковь в Киеве (настоятелем которой был Анастас
Корсунянин) или кафедра заместителя (викария) митрополита белгородского епископа.
Летопись всегда рассматривалась как дело государственное.
А.А. Шахматов предложил следующим образом распутать сложный клубок взаимопереплетенных летописных записей 1110—1118 гг., предположив
существование трех редакций:
1. Нестор Печерский (летописец Святополка) завершил труд в 1113 г., доведя его до 1112 г.
2. Сильвестр Выдубицкий (летописец Мономаха) завершил труд в 1116 г., доведя его до февраля 1111 г.
3. Неизвестный автор (летописец Мономаха и его сына Мстислава) завершил труд в 1118 г., доведя его до 1117 г. 21
Участие трех или четырех авторов в оформлении «Повести временных лет» привело к путанице, изъятию отдельных кусков, вклиниванию новых вставок,
перемещению разных мелких фрагментов текста.
Историко-географическое введение Нестора в историю Киевской Руси, написанное с небывалой широтой и достоверностью, заслуживает полного
доверия с нашей стороны.
Отдав дань неизбежным для средневекового историка-монаха библейским легендам, Нестор быстро переходит к обрисовке всего славянского мира во
всем его объеме. Здесь нет легендарных Чеха, Леха и Руса, обычных в западнославянских хрониках, здесь указаны все действительно существовавшие
крупные союзы племен в области первоначального расселения славян в Европе.
Совокупность этих племенных союзов довольно точно очерчивает территорию расселения славян (западных и восточных) на рубеже нашей эры, как мы
представляем ее себе сейчас на основании данных лингвистики, антропологии, археологии.
Важнейшие для средневекового историка вопросы — как и когда сложилось то или иное государство, когда и как появилось там христианство и
письменность, — эти вопросы остались без ответа.
Внимание ко всему славянству на разных этапах его развития должно было получить у Нестора логическое завершение в описании двух или трех
крупнейших государственных образований IX в.: Великоморавской державы, Киевской Руси и Болгарского царства. Отрывки этого описания есть, но
они разрозненны и крайне неполны.
Чья-то рука изъяла из «Повести временных лет» самые интересные страницы и заменила их новгородской легендой о призвании князей-варягов.
«Нормано-корсунская доктрина заменила собою отсеченный конец утраченных повестей о Поляно-Руси, оставшихся в своде без всякого продолжения»36.
Исключительно широко задуманная картина тысячелетней истории западных, южных и восточных славян заменилась повторением англосаксонской
легенды о призвании князей. Стройность и логичность Несторова текста были грубо нарушены, хронология спутана и самые важные страницы
первоначальной истории государства Руси в IX в. были выброшены.
БЫЛИНЫ
Былины, разумеется, не могут дать ни последовательности исторических событий, ни строгого достоверного описания фактов — поэзия есть поэзия. И
тем не менее былины вполне историчны.
Историзм былин проявляется в отборе воспеваемых событий, в выборе прославляемых или порицаемых исторических деятелей, в народной оценке
событий и лиц.
Феодальная письменность отражала преимущественно точку зрения феодального класса и лишь отчасти горожан, былины же Б.Д. Греков справедливо
называл народным устным учебником истории.
Былины расширяли исторический кругозор русского крестьянства на несколько столетий.
Былинный эпос — устная поэзия, воспевающая сохраняемые в народной памяти героические события или отдельные эпизоды, возведенные в разряд
примеров, заслуживающих подражания.
Своими корнями героический эпос уходит, вероятно, в тысячелетние глубины родоплеменного, первобытнообщинного строя. До нас дошла лишь
незначительная часть древних былин, сохранившихся благодаря определенным историческим условиям русского Севера.
Былины создавались и обновлялись вплоть до монголо-татарского нашествия на Русь; тяжелые поражения в битвах с кочевниками и установление
иноземного ига не могло способствовать возникновению большого количества новых героических былин.
В XV—XVII вв., когда на смену феодальной разобщенности нескольких сотен русских княжеств пришло единое Московское государство с былины
подверглись переработке, в результате чего в них усилилось звучание мотивов классовой борьбы.
.
Когда творчество новых былин прекратилось, когда былины стали по существу только рассказами о прошлом, появилось иное название для них —
«старины»,
Обособленные школы былиноведения: «мифологическая», «историческая», «славянофильская».
Мифологическая теория уводила происхождение былин в глубокую первобытность и связывала их с древними представлениями славян о природе;
мечи и стрелы богатырей считались символами молнии; былинный змей — символом зимних облаков и туманов; былинного князя Владимира Красное
Солнышко отождествляли с языческим Дажьбогом, а Илью Муромца — с Перуном.
Историческая теория Обилие исторических имен и русских географических названий в былинах давно обратило на себя внимание исследователей и
заставило их перейти к анализу той русской исторической среды, в которой былины создавались и бытовали, отражая те или иные признаки этой среды.
Основные выводы Майкова таковы: существовало четыре цикла былин: 1) Владимиров Киевский цикл; 2) Новгородский цикл; 3) Московский; 4) Казачий.
Два последних цикла представлены не былинами, а историческими песнями.
Майков настаивает на том, что в основе былин лежат события, воспетые современниками:
* В былинном князе Владимире Майков видит слияние двух киевских великих князей: Владимира I Святославича и Владимира II Мономаха.
Областью, где происходило формирование былинного эпоса, Майков справедливо считал древнюю Киевщину X—XIII вв.
Княжеско-дворцовая теория происхождения былин, которой придерживались некоторые представители этого направления, несомненно, ошибочна16.
Давно уже указывалось на то, что в былинах нет княжеских усобиц XI—XIII вв., составляющих почти неотъемлемую часть феодальной жизни того
времени
Советские исследователи былинного эпоса справедливо выступили против аристократической концепции и других методологически неправильных
положений буржуазных ученых уже в 20-е годы. Однако, к сожалению, тот факт, что эту ошибочную концепцию отстаивали некоторые представители
исторического направления, привел к отрицанию «исторической школы» в целом, а вместе с тем и к неправомерному отрицанию принципа историзма
вообще18.
В советской фольклористической литературе уделяется большое внимание публикации былин старой и новой записи, источниковедческому анализу
состояния былинного жанра, роли сказителей, поэтике былин и общим обзорам былинного творчества19.
Наиболее полным обзором дореволюционных и советских исследований в области изучения былин следует считать книгу А.М. Астаховой, известной
собирательницы и исследовательницы былинного творчества20. Видное место в изучении былинного жанра принадлежит В.Я. Проппу, крупному знатоку
русского фольклора.
С большим мастерством и глубиной проникновения Пропп анализирует поэтическую сторону былин, внутреннюю логику развития сюжета и обрисовки
образов. К сожалению, Пропп, борясь с «исторической школой», перешел на позиции исторического нигилизма и полностью отрицал отображение
былинами исторической действительности: «Былина основана, — писал он, — не на передаче в стихах исторического факта, а на художественном
вымысле»21.
В книге Проппа совершенно не говорится о борьбе Руси с печенегами и о постройке Владимиром крепостей, послуживших прообразом былинных «застав
богатырских».
Основное возражение против теории аристократического происхождения былин Пропп делает постулативно, без доказательств. Пренебрежение его к
летописи и исторической характеристике Киевской Руси приводит к тому, что единственную былину, где героем выступает простой пахарь (Микула
Селянинович), он относит к XV—XVI вв.
Суждения Проппа были поддержаны Б.Н. Путиловым: «Былины — это произведения, сюжеты которых являются результатом художественного
вымысла... Эпос никаких отдельных исторических событий не отражает, и герои его ни к каким историческим прототипам не восходят... Эпос не имеет
почти никаких точек соприкосновения с летописями» и т. п. Поддержал Проппа и В.С. Мирзоев 22.
Критическое рассмотрение этих взглядов дали Д.С. Лихачев, М.М. Плисецкий, Б.А. Рыбаков, Р.С. Липец, В.П. Аникин 23.
Для осмысления эпоса как выражения народной общественной мысли чрезвычайно важно определение той конкретной эпохи в жизни народа, которая
породила данную форму эпоса. На протяжении сотни лет изучения русских былин исследователи полагали, что почти все былины в своей первооснове
восходят к эпохе Киевской Руси, к X—XII вв.
В.Я. Пропп, игнорируя исторический элемент в былинах, допускает произвольное хронологическое распределение былин, возводя многие из них к
первобытности или относя их к поздним векам централизованного Московского государства. В результате бездоказательного разделения былинного
эпоса на эпохи Пропп получает два сгустка былин: один из них относится к первобытной, догосударственной, жизни славян, т. е. ко времени до IX в., а
другой — к поздней эпохе борьбы с татарами, т. е. к XIII—XV вв. Ко временам Киевской Руси, к X—XII вв., на которые падает большинство исторических
имен в былинах, приходится, по Проппу, всего лишь несколько сюжетов о борьбе с мифологическими чудовищами, переработанных в княжение
Владимира I. Ни о борьбе с печенегами, ни о войнах с половцами при Владимире II Мономахе, ни о классовой борьбе XI в. в работах Проппа не говорится,
и героический эпос не соотнесен с ратными подвигами русского народа. Принципиально отвергая всякое сопоставление былин с летописью, школа
Проппа, сильная своей формально-поэтической стороной, совершила много ошибок в хронологическом распределении былин и сильно запутала
проблему происхождения и развития эпоса.
Понимая невозможность полного отрицания принципа историзма в широком смысле, Пропп нередко прибегал к социологическим схемам (Вольга из
былины о Микуле — «феодал-крепостник, отправляющийся выжимать из своих подчиненных получку») или к очень общим фразам о выражении в эпосе
народных идеалов. По существу школа Проппа не раскрыла связи эпоса ни с одной из важных вех русской истории, так как не ставила общей задачи
датировки былин и пренебрегала давно выявленными датирующими признаками.
Подходить к социально-историческому анализу былин необходимо и со стороны их хронологии, так как иначе они окажутся в некоем безвременном
состоянии и не смогут быть надлежащим образом связаны с историческими судьбами русского народа.
Если исследователи эпоса не используют всех доступных средств для уточнения датировки отдельных былин, то их общие построения приводя нередко
к прямо противоположным выводам. Так, В.Я. Пропп считал, что «фольклор всегда обращен вперед», что народ пел о своем будущем. Д.С. Лихачев
утверждает, что «былина не остаток прошлого, а историческое произведение о прошлом».
Датировка былин представляет большие трудности и почти во всех случаях является условной, так как даже, если удается установить первичный факт,
событие или личность, послужившие предметом воспевания, то и в таком случае нельзя отрицать возможность искажения, дополнения, слияния разных
сюжетов в последующее время.
Былинный эпос дошел до нас, несомненно, не в своем первозданном виде, так как у него есть общие эпические герои, действующие в таких былинах,
основа которых датируется то концом X в. , то началом XIII в.. Киевский князь Владимир, Илья Муромец, Добрыня Никитич — вот эпические условные
герои, действующие в разных былинах в диапазоне не менее 260 лет24.
Объяснить наличие таких «долговечных» условных героев в эпосе можно только двумя предположениями: или
1) эпос был создан спустя долгое время после угадываемых в былинах событий, создан как смешанные с вымыслом смутные воспоминания, в которых
все оказалось перепутанным, или же
2) эпос пережил два разных этапа — в свое время создались героические песни о современниках, а впоследствии они слились в общий цикл, где все
слагаемые оказались нивелированными и образовали более или менее единое целое.
География всех героических былин и большинства новеллистических связана с Киевом и предстепной русской полосой на юге; часть новеллистических
былин связана с Новгородом. Иногда в былинах упоминаются то или иное море и разные заморские земли, Царьград, Иерусалим (в чем можно видеть
некоторое влияние духовных стихов).
Имена исторических деятелей дают нам такие крайние даты: 975—1240 (не считая некоторых одиночных поздних былин). Внутри этого промежутка
времени многие былины по историческим именам группируются в две хронологические группы: а) 980—1015 гг. и б) 1096—1118 гг., т. е. вокруг двух
знаменитых в русской истории Владимиров — Владимира I Святославича, «Святого», и Владимира II Мономаха, что было отмечено еще первыми
исследователями былин.
В Киевской Руси, несомненно, был распространен древний эпос родоплеменной эпохи, о содержании которого нам очень трудно судить.
Известно, что Владимир, став князем киевским, широко привлекал в свою дружину выходцев из народа и что его политика была политикой
общенародных интересов: оборона от печенегов, изгнание из Киева варягов-наемников, борьба с разбойниками внутри державы.. Вот этот-то киевский
эпос и растекся широким потоком по Киевской Руси
Владимиров цикл былин 70—90-х годов X в. производит впечатление внезапно возникшего нового жанра, но это едва ли так. Ему безусловно
предшествовали и племенные эпические сказания, забывшиеся вскоре после падения племенного строя, и славы отдельным князьям, не надолго
переживавшие своих героев.
Эпический жанр существовал и ранее, но составляющие его произведения оказались в целом недолговечными.
Долговечность же Владимирова цикла конца X в. объясняется
Во-первых, создание при Владимире южных оборонительных линий, послуживших прототипом застав богатырских,
Во-вторых — наполнение этих застав гарнизонами из далеких северных славянских земель, что вовлекло в дело обороны от кочевников людей из разных
концов Руси.
Исторически самым важным выводом С.И. Дмитриевой является точна доказанное утверждение, что сохранившиеся былины связаны только с
новгородской колонизацией, только с продвижением новгородцев на Север. «Там, где преобладали низовские переселенцы из Ростово-Суздальской и
Московской земель, былин нет. Это позволяет сделать важный вывод, что к XIV—XV вв. (время усиленной крестьянской колонизации) в РостовоСуздальской земле былин уже не было». Можно предположить, продолжает исследовательница, «что к XIV—XV вв. былин не было на всей территории
Руси, кроме Новгородской земли... известная нам былинная традиция является новгородской интерпретацией русского эпоса».
С этим выводом С.И. Дмитриевой необходимо соотнести всю историю наших былин, которая оказывается в свете этих данных не полной историей, а
лишь теми частями былинного творчества, которые были восприняты в свое время Новгородом. Как увидим далее, это полностью подтверждается
хронологическим расчленением былинного эпоса: в Новгород попадали только те южнорусские циклы былин и отдельные былины, которые были
сложены во время наиболее прочных и тесных связей Киева с Новгородом (отсюда и тот пресловутый Владимир).
Молчание дошедших до нас былин о времени Ярослава объясняется не только тем, что мы смотрим на это время сквозь новгородскую призму, но и тем,
что события Ярославова княжения резко отличались от событий конца X в.: печенежский натиск был уже остановлен, а Ярослав начал свою карьеру
десятилетней усобицей, не оставившей ни благодарной памяти в народе, ни следа в эпосе.
После семидесятилетнего молчания в Киеве создается второй цикл героических былин, связанный с небывалым нашествием новых степных врагов —
половцев.
Последним хронологическим слоем в былинном эпосе являются былины о татарском нашествиии.
ВОСТОЧНЫЕ ИСТОЧНИКИ
Драгоценные сведения о славянах и Киевской Руси, собранные восточными географами IX—XII вв. у капитанов морских кораблей, у караван-башей
сухопутных купеческих обозов и у приезжих русов в самой столице халифата — Багдаде — изучены еще не достаточно
ГЛАВА ТРЕТЬЯ – ОБРАЗОВАНИЕ КИЕВСКОЙ РУСИ
К VIII—IX вв. славяне занимали половину европейского континента — от Адриатики до Верхней Волги и от Эльбы до верховий Дона.
Зона расселения и ассимиляции. Колонизационное движение славян шло как в южном, так и в северо-восточном направлении.
На юг от «прародины» в VI—VII вв. изливались огромные массы перемешанных между собой восточнославянских племен. Возможно, что некоторые
союзы племен расщеплялись и часть оставалась на старом месте, а часть заселяла завоеванные византийские земли. В пользу этого свидетельствует
наличие повторяющихся названий:
ДРЕГОВИЧИ на Припяти
ДРАГОВИТЫ на Балканах на р. Бистрице; на Марице
СЕВЕРЯНЕ на Десне и Сейме СЕВЕРЯНЕ на Нижнем Дунае
г. СМОЛЕНСК
СМОЛЯНЕ на р. Мсте
Часть колонистов могла оседать не на Балканах, а поблизости от старых славянских земель, в юго-западном углу Причерноморья, где лесостепная зона
подходила почти к самому морю. Таковы, вероятно, были уличи и тиверцы.
Можно вполне допустить, что широкое стихийное расселение славян в лесной зоне не вытесняло местные неславянские племена, а пополняло их
территорию разрозненными славянскими ячейками.
Сложение крупных племенных союзов могло не предусматривать полной этнической чистоты и исключительности. В состав обширного союза могли,
по всей вероятности, входить как славянские, так и иноязычные объединения разного калибра — от отдельного рода до целого племени.
Вся северная граница и граница расселения славян на востоке шла в соприкосновении с различными финно-угорскими народами. Никакой устойчивой
границы не было, была подвижная зона славянской земледельческой колонизации, по следам которой двинулась в дальнейшем русская
государственность.
Вопрос об истинном облике славянского хозяйства исключительно важен при рассмотрении проблемы возникновения государственности.
Норманистов вполне устраивал взгляд на славян, как на первобытных звероловов, не знающих земледелия, — все культурные навыки можно было
приписать благотворному влиянию варягов, а за всеми славянами закрепить ту характеристику, которую Нестор дал отдаленным предкам своих
соседей (заглядывая вглубь веков на сотни лет): «живяху в лесе, якоже всякый зверь».
В советской историографии Б.Д. Греков очень убедительно и весомо выступил против такого вопиющего искажения исторической действительност.
В настоящее время не подлежит сомнению высокий уровень земледелия у среднеднепровских праславян-сколотов еще во времена Геродота (V в. до н.
э.).
.
И земледелие, и скотоводство (рогатый скот, кони, свиньи), и охота, и рыболовство были доступны в I тысячелетии н. э. как славянину, жившему в
черноземной или лессовой лесостепи, так и славянину, поселившемуся в более северных районах. Разным был объем урожая, разным было количество
труда, затрачиваемого крестьянином на распашку открытой земли или на расчистку земли из-под векового леса.
Историческая тенденция выражалась в выравнивании севера и юга.
Упорный труд по расчистке леса и лядин приводил к появлению в лесной зоне больших площадей старопахотных земель, что уменьшало различие
севера и юга и устраняло необходимость больших родовых коллективов, которым под силу были эти первичные культиваторские работы по вырубке
лесных участков, организации грандиозного сожжения деревьев и выкорчевке пней.
Хозяйство древнерусского крестьянина было комплексным.
Следствием земледельческого прогресса было то, что на смену большим родовым коллективам в 100 человек приходило хозяйство одной крестьянской
семьи, одного «дыма», одного «рала» (плуга).
Кризис первобытнообщинного строя затянулся на несколько столетий;
Процесс выделения отдельных семей, «дымов», сказался в сооружении индивидуальных и парных курганов, которые, появившись кое-где уже в
середине I тысячелетия, к концу его покрыли почти всю великую Русскую равнину.
Распад родовых общин приводил к группировке хозяйственно самостоятельных семей на основе принципа соседства.
Уничтожение принудительного родового равенства и замена родовой собственности семейной и личной вели к росту имущественного неравенства.
На место старой общественной ячейки — рода — должна была встать новая структурная форма, придававшая некоторую устойчивость обществу в
целом. Этой формой явился феодальный двор с его стадами скота, закромами зерна как для прокорма.
Наличие рядом с крестьянскими общинами прочно стоящего феодального двора давало возможность выбора: можно было идти не в лес, а к боярину, к
его тиунам и рядовичам, просить у них «купу» — зерно, скотину, «железный товар» и так далее.
Боярская усадьба была ячейкой нарождающегося феодального общества — здесь накапливались людские и материальные резервы и создавались
условия для расширения производства.
. Выделение племенной знати началось задолго до оформления феодальных отношений.
Расширение росчистей, распашек и земледельческих угодий («куда топор и коса ходила»), бортных ухожаев и охотничье-рыболовческих «гонов»,
«перевесищ» и «езов» неизбежно приводило к соприкосновению «миров», к спорам и распрям по поводу межей и «знамений», вызывало все больше
обращений к власти племенного веча или к суду племенного князя.
При спорах приходилось апеллировать к высшей инстанции к власти племенного князя, стоявшего над «мирами». Все это усиливало позиции
общеплеменных властей и делало их все более и более необходимым элементом общественного устройства.
Роль родовых и племенных дружин постоянно возрастала по мере обострения противоречий и конфликтов..
Рост производительных сил позволял содержать все большее количество воинов за счет общинных запасов и лучше снабжать их оружием и боевыми
конями, это способствовало появление классов..
Культурная общность внутри устойчивых племенных союзов ощущалась иногда довольно долго после вхождения такого союза в состав Русского
государства и прослеживается по курганным материалам XII—XIII вв. и по еще более поздним данным диалектологии.
К IX столетию ясно обозначилось сложение в ряде областей слоя русского боярства, или «рыцарства». Письменные и археологические источники
говорят нам не только о существовании такого дружинного слоя, но и о значительной дифференциации внутри его,
Персидский Аноним, автор «Худуд ал-Алем», сочинения, написанного в первой половине IX в., говорил о русах, что «одна часть населения у них —
рыцарство». Первобытность, дошедшая в своем развитии до самых высших ступеней, превращалась в феодализм.
Период IV—IX вв. ознаменовалась рождением новой формации— феодализма.
Распад родовых общин, неравномерное распределение прибавочного продукта, рост дружин и усиление власти племенных князей — все это приводило
в земледельческих лесных областях со сравнительно редким населением не к рабовладельческим формам эксплуатации, а к феодальным. Так как на
севере, в степях и лесах не было условий для развития рабовладения, не появились они и к изучаемому нами времени( Условия производства здесь
были таковы, что не позволяли сконцентрировать большие массы рабов и направляли возникавший господствующий класс на путь эксплуатации
общинников.)
Феодальная формация существовала на протяжении полутора тысяч лет; в России феодализм, как это показано В.И. Лениным, длился тысячу лет — от
IX до XIX в.19 На своих начальных стадиях феодализм был прогрессивным общественным строем, несравненно более передовым, чем
первобытнообщинный, и более гуманным, чем рабовладельческий строй. К концу своей тысячелетней истории феодализм принял жесткие формы
крепостничества, порою близкого к рабовладению. Это тормозило рождение новой, капиталистической, формации и обостряло социальные
противоречия.
Родо-племенное общество в высшей фазе своего развития обладает столькими признаками будущего феодального общества, что уловить грань между
уходящей первобытностью и утверждающимся феодализмом очень трудно.
Средневековые историки связывали начало государственности с принятием христианства. Верно то, что в условиях средневековой Европы большинство
новых государств стремилось закрепить свое реальное существование принятием христианства, но здесь церковниками следствие выдается за причину.
Обращение в христианство аборигенов Австралии или Новой Гвинеи никак не может являться показателем развития у них государственности.
Историки нередко ищут внешние импульсы возникновения государственности: указывают на набеги норманнов или на взимание дани со славян
Хазарским каганатом, как начальную фазу русской государственности. Норманны-варяги брали дань со славянских и эстонских племен отдаленного
северо-запада, но к возникновению Русского государства на юге, к древней «Русской земле», это не имеет никакого отношения; на юге варяги были лишь
соучастниками походов славянских племен как 1/12 общего войска из девяти славянских и двух финских племенных союзов (поход 907 г.).
Историческая роль Хазарского каганата VIII—IX вв. в судьбах Руси и славянства сильно преувеличена в научной литературе.
Никакого содействия зарождавшемуся Русскому государству хазары не оказывали. (Считает Рыбаков)
Поиски внешних импульсов безрезультатны. Государственность не импортируется извне и не может возникнуть из необходимости уплаты дани
окраинными племенами тем или иным воинственным соседям.
Общеславянский процесс накопления хозяйственных и социальных предпосылок государственности для VIII—IX вв. обозначен достаточно ясно;
южные лесостепные области безусловно первенствовали, став уже известными во внешнем мире, но процесс шел и в северной лесной зоне, постепенно
приближавшейся по уровню развития к более передовому югу. Важен момент скачка из первобытности в феодализм, тот момент, когда веками
складывавшиеся предпосылки интегрируются в масштабе союза племен или «союза союзов», каким стала Русь где-то в VIII—IX вв.
Признаком такого перехода в новое качество следует считать «полюдье», громоздкий институт прямого, внеэкономического принуждения, полувойна,
полуобъезд подчиненного населения, в котором в обнаженной форме выступают отношения господства и подчинения, равно как и начальная фаза
превращения земли в феодальную собственность.
РУСЬ – ГОСУДАРСТВО
Обильный материал разнородных источников убеждает нас в том, что восточнославянская государственность вызревала на юге, в богатой и плодородной
лесостепной полосе Среднего Поднепровья.
Средневековые летописцы непозволительно сжали весь процесс рождения государства до одного-двух десятилетий, пытаясь уместить тысячелетие
создания предпосылок в срок жизни одного героя-создателя державы.
Сжатие исторического времени сказалось в том, что основание Киева, которое (как мы установили теперь) следует относить к концу V или к первой
половине VI в. н. э., некоторые летописцы ошибочно поместили под 854 г., сделав Кия современником Рюрика и сплющив до нуля отрезок времени в
300—350 лет.
Киев, державший ключ от днепровской магистрали и укрытый от степных набегов всей шириной лесостепной полосы («и бяше около града лес и бор
велик»), стал естественным центром процесса интеграции восточнославянских племенных союзов, процесса возникновения таких социальнополитических величин, которые уже выходили за рамки самой развитой первобытности.
Приблизительно в VIII — начале IX в. начался тот второй этап развития Киевской Руси, который характеризуется подчинением ряда племенных союзов
власти Руси, власти киевского князя. В состав Руси вошли еще не все союзы восточнославянских племен; еще были независимы южные Уличи и Тиверцы,
Хорваты в Прикарпатье, Вятичи, Радимичи и могущественные Кривичи.
. По площади (но не по населенности, разумеется) Русь того времени равнялась всей Византийской империи на 814 г. или империи Каролингов того же
времени.
Показателем международного положения Руси в первой половине IX в. является, во-первых, то, что глава всего комплекса славянских племенных союзов,
стоявший над «князьями князей», обладал титулом, равнявшимся императорскому, — его называли «каганом», как царей Хазарии или главу Аварского
каганата (839 г.). Во-вторых, о размахе внешней торговли Руси (сбыт полюдья) красноречиво говорит восточный географ, написавший «Книгу путей и
государств».
Второй этап исторического существования Киевской Руси (VIII — середина IX в.) характеризуется не только огромным территориальным охватом от
границы со степью «безлюдных пустынь Севера», до «отдаленнейших частей славянского мира», но и небывалой ранее важнейшей активностью от
Русского моря и «Славянской реки» до Византии, Анатолии, Закаспия и Багдада. Государство Русь уже поднялось на значительно большую высоту, чем
одновременные ему отдельные союзы племен, имевшие «свои княжения».
Русь начала IX в. и ее внешние связи. 1 — ядро русского союза племен (поляне, русы, север) в VI—VII вв.; 2 — владения Руси начала IX в.; 3 — племенной
союз вятичей (по данным курганов X—XIII вв.); 4 — локальные варианты археологических данных у вятичей (племена); 5 — путь восточных купцов из
Булгара в Киев в IX в.; 6 — пути сбыта полюдья Киевской Русью в IX—X вв.; 7 — предполагаемый путь сбыта полюдья вятичами в IX в.
Третий этап развития Киевской Руси не связан с каким-либо новым качеством. Продолжалось и развивалось то, что возникло еще на втором этапе:
увеличивалось количество восточнославянских племенных союзов, входящих в состав Руси, продолжались и несколько расширялись международные
торговые связи Руси, продолжалось противостояние степным кочевникам.
Путь же «из Варяг в Греки», будто бы шедший из Балтики в Ладогу, из Ладоги в Ильмень, а далее по Днепру в Черное море, является домыслом
норманистов, настолько убедивших всех ученых людей XIX и XX вв. в своей правоте, что описание это стало хрестоматийным.
Действительный путь «из Варяг в Греки» оказывается не имел никакого отношения к Руси и славянским землям. Он отражал реальные маршруты
норманнов из Балтики и Северного моря (оба они могли объединяться под именем Варяжского моря) вокруг Европы в Средиземное море, к Риму (и
норманским владениям в Сицилии и Неаполе), далее на восток «по тому же морю» — к Константинополю, а затем и в Черное море. Круг замкнут.
На всем своем дальнейшем двухсотлетием пути норманизм все больше превращался в простую антирусскую, а позднее антисоветскую политическую
доктрину, которую ее пропагандисты тщательно оберегали от соприкосновения с наукой и критическим анализом11.
Для русских людей того времени смысл легенды о призвании варягов был не столько в самих варягах, сколько в политическом соперничестве древнего
Киева и нового Новгорода, догонявшего в своем развитии Киев.Историки давно обратили внимание на анекдотичность «братьев» Рюрика, который сам,
впрочем, являлся историческим лицом, а «братья» оказались русским переводом шведских слов. О Рюрике сказано, что он пришел «с роды своими»
(«sine use» — «своими родичами») и верной дружиной («tru war» — «верной дружиной»):
«Синеус»
—
«Трувор» — thru varing — «верная дружина».
sine
hus
—
«свой
род»;
Другими словами, в летопись попал пересказ какого-то скандинавского сказания о деятельности Рюрика, а новгородец, плохо знавший шведский, принял
традиционное окружение конунга за имена его братьев. Достоверность легенды в целом и в частности ее географической части, как видим, невелика. В
Изборске, маленьком городке под Псковом, и в далеком Белоозере были, очевидно, не мифические князья, а просто сборщики дани.
Было ли призвание князей или, точнее, князя Рюрика? Ответы могут быть только предположительными. Норманские набеги на северные земли в конце
IX и в X в. не подлежат сомнению. Самолюбивый новгородский патриот мог изобразить реальные набеги «находников» как добровольное призвание
варягов северными жителями для установления порядка. Такое освещение варяжских походов за данью было менее обидно для самолюбия новгородцев,
чем признание своей беспомощности.
Могло быть и иначе: желая защитить себя от ничем не регламентированных варяжских поборов, население северных земель могло пригласить одного из
конунгов на правах князя с тем, чтобы он охранял его от других варяжских отрядов. Приглашенный князь должен был «рядить по праву», т. е. мыслилось
в духе событий 1015 г., что он, подобно Ярославу Мудрому, оградит подданных какой-либо грамотой.
Признав концепцию редакторов «Повести временных лет» искусственной и легковесной, мы должны ответить на вопрос — какова же
действительная роль варягов в ранней истории Руси?
1. Варяжские отряды были привлечены в труднопроходимые русские земли сведениями об оживленной торговле Руси со странами Востока, что
доказывается нумизматическими данными. Варяги во второй половине IX в. начали совершать набеги и брать дань с северных славянских и финских
племен.
2. Киевские князья в 870-е годы предприняли ряд серьезных мер (походы на Кривичей и Полочан) для противодействия варягам. Вероятно, в это же
время строятся на севере такие опорные пункты Руси, как Руса и Новгород.
3. Олег (швед? норвежец?) базировался в Ладоге, но на короткий срок овладел киевским столом. Его победоносный поход на Византию был совершен
как поход многих племен; после похода (удостоверенного текстом договора 911 г.) Олег исчез с горизонта русских людей и умер неизвестно где. Легенды
указывали его могилы в самых разных местах. К строительству русских городов варяги никакого отношения не имели.
4. Новгород долгое время уплачивал варягам дань-откуп, чтобы избежать новых набегов. Такую же дань Византия платила русским «мира деля».
5. Наличие сухопутных преград-волоков на речных путях Восточной Европы не позволяло варягам использовать свое преимущество мореходов (как это
было в Западной Европе). Контрмеры киевских князей содействовали повороту основных варяжских путей в сторону Волги, а не на Днепр. Путь «из
Варяг в Греки» — это путь вокруг европейского континента. Путь же из Киева к Новгороду и в Балтику назывался путем «из Грек в Варяги».
6. Киевские князья (как и византийские императоры) широко использовали варяжские наемные отряды, специально посылая за ними в Северную
Прибалтику, «за море». Уже Осколд «совокуплял» варягов (если верить тексту «Повести временных лет»). Игорь, задумав повторный поход на Византию
в 941 г., «посъла по варяги за море, вабя я на Грькы». Одновременно с варягами нанимали и печенегов. Варяжские дружинники выполняли
дипломатические поручения киевских князей и участвовали в заключении договоров. Варягов нанимали и для войны и для политических убийств:
наемные варяги закололи князя Ярополка в 980 г. Варяги убили князя Глеба в 1015 г.
7. Часть варяжской знати влилась в состав русского боярства. Некоторые варяги, вроде Свенельда, добивались высокого положения, но крайне жестоко
относились к славянскому населению (Свенельд и «умучивание» уличей). Жестокость, нередко бессмысленная, часто проявлялась и у варяжских отрядов,
воевавших под русским флагом и в силу этого отождествляемых с русами, с населением того государства (Руси), которому они служили. Так, торговля
русов со странами Каспийского побережья долгое время была мирной, и местные писатели говорили о том, что русы выходят на любое побережье и
торгуют там или на верблюдах едут в Багдад. Но в самом начале X в. (время Олега), когда можно предполагать бесконтрольное увеличение числа варягов
в киевском войске, мы узнаем о чудовищных зверствах «русов» на том же самом побережье Каспия. Настоящие русы-славяне в походах этого десятилетия
(903—913 гг.) оказались, очевидно, сильно разбавленными неуправляемыми отрядами варягов, принимаемых местным населением за русов.
8. К концу X — началу XI в. одной из важных задач русского государства стало противодействие буйным ватагам наемников. Их селили не в городах, а
за пределами городских стен (например, Шестовицы под Черниговом). В 980 г., когда князь Владимир ездил за море для найма варягов и с их помощью
отбил Киев у своего брата, варяги потребовали очень высокой оплаты своих услуг. Владимир выслал варягов в Византию, попросив императора не
возвращать их: «а семо не пущай ни единого».
Острые конфликты возникли в Новгороде в 1015 г., когда Ярослав нанял много варягов, предполагая начать войну против своего отца. Новгородцы с
оружием в руках отстаивали честь своих жен и дочерей.
9. Второй этап развития Киевской Руси, обозначенный появлением варягов, не внес никаких существенных изменений в ход русского исторического
процесса. Расширение территории Руси за счет северных племен было результатом консолидации этих племен в ходе борьбы с находниками и включения
Киева в эту борьбу.
Два начальных этапа развития Киевской Руси, из которых первый освещен летописью лишь фрагментарно, а второй — искаженно, не следует резко
отделять один от другого. На протяжении всего IX в. и первой половины X в. шел один и тот же процесс формирования и укрепления государственного
начала Руси.
И оказывается, что только одна часть того социального комплекса, который кратко именуется полюдьем, представляет собой значительную повинность.
Постройка станов, транспортировка дани в Киев, изготовление ладей и парусов к ним, все это — первичная форма отработочной ренты, тяжесть которой
ложилась как на княжескую челядь, так и на крестьян-общинников.
Медлительность общего движения давала возможность заездов в стороны от основного маршрута; поэтому путь полюдья представляется не линией, а
полосой в 20—30 км шириной, по которой могли разъезжать данники, вирники, емцы, отроки и т. п.
В полосе движения «большого полюдья», описанного Константином Багрянородным, нам по
Полюдье было несомненно многолюдным.
То обстоятельство, что полюдье не проникало в глубинные области племен, а шло лишь по самой границе территории каждого племенного союза,
заставляет нас задуматься над способом сбора дани. Надо думать, что механика сбора дани непосредственно с крестьянского населения была уже
достаточно разработана местными князьями, и определенное количество дани из отдаленных районов заранее свозилось к пунктам, через которые
проходило полюдье киевского князя.
Без предварительного «повоза», организованного местной племенной знатью, трудно представить себе такой большой и громоздкий механизм, как
полюдье. Ведь если бы наездам прожорливой и жадной массы киевских дружинников постоянно подвергались только одни и те же местности по Днепру
и Десне, то население этих мест просто разбежалось бы, ушло бы в глубь племенной территории,
Двукратный нажим на Византию в 941 и 943 гг., возможно, был вызван какими-то препятствиями, которые чинили греки русской торговле, несмотря на
договор 911 г., з
Примечательно, что в начале игорева полюдья никто из этих князей не протестовал против сбора дани, не организовывал отпора Игорю — все, очевидно,
было в порядке вещей. Добрые князья убили Игоря-беззаконника тогда, когда он стал нарушителем установившегося порядка, преступил нормы ренты.
Это еще раз убеждает нас в том, что полюдье было не простым беспорядочным разъездом, а хорошо налаженным важнейшим государственным делом, в
процессе исполнения которого происходила консолидация феодального класса и одновременно устанавливалась многоступенчатая феодальная иерархия.
Местные князья разных рангов (сами жившие за счет «пасомых» ими племен) содействовали сбору полюдья их сюзереном великим князем Киева, а тот
в свою очередь не забывал своих вассалов в дипломатических представлениях цесарям Византии.
й. Полюдье в рамках союза племен, появляющееся, надо думать, одновременно с образованием самого союза, было уже переходной формой к классовому
обществу, к государственности. Власть «князя князей» отрывалась от старинных локальных традиций и родственных связей, становилась
многоступенчатой («князь князей», князь племени, «старосты» родов). Когда же несколько союзов племен вольно или невольно вошли в состав Руси, то
отрыв верховной власти от непосредственных производителей был полным.
. Вассалитет, выраставший из микроструктуры первобытного общества, был естественной формой для феодального государства.
Сумма источников, восходящих к началу IX в., позволяет дать сводный обзор социально-политической стратиграфии Руси:
1. «Великий князь Русский». «Хакан-Рус» (титул, равный императорскому) .
2. «Главы глав», «светлые князья» (князья союзов племен).
3. «Всякое княжье» — князья отдельных племен.
4. «Великие бояре».
5. «Бояре», «мужи», «рыцари» (персид. — «моровват»).
6. Гости-купцы.
7. «Люди». Смерды.
8. Челядь. Рабы.
Громоздкий и сложный механизм полюдья мог действовать при условии слаженности и соподчиненности всех звеньев.
. Началом же системы полюдья следует считать переход от разрозненных союзов племен к суперсоюзам-государствам, т. е. рубеж VIII и IX вв.
полюдье было не только прокормом князя и его дружины, но и способом обогащения теми ценностями, которых еще не могло дать зарождавшееся
русское ремесло.
Сбыт полюдья
Центром международных торговых связей Восточной Европы был несомненно Киев.
Ежегодно весной Киевская Русь осуществляла свою вторую государственную задачу — вывоз огромного количества товаров, полученных за полгода
кругового объезда — полюдья.
Русь была жизненно заинтересована в постоянной мирной торговле с Византией, которая, однако, стремилась играть в своей внешней торговле активную
роль и не впускать иноземцев в свою страну, не открывать им рынки своих городов. У греков было много средств воспрепятствовать проезду русских
внутрь империи: застава у устья Днепра, контролировавшаяся из Херсонеса (современный Севастополь), закрытие черноморских гаваней, необходимых
русам при каботаже, подговор печенегов и, наконец, закрытие входа в Босфор. Все эти препятствия преодолевались Киевской Русью вооруженной рукой
и закреплялись дипломатическими документами. Осада столицы Византии русским войском в 860 г. была показателем противостояния двух могучих
противников, оставившего долгий след в памяти народов Европы. С этого небывалого события русский летописец начинал свою хронику исторической
жизни Руси.
Договоры Руси с империей (907, 911, 944 гг.) должны были закреплять успех русского оружия (или успех угрозы) и обеспечивать возможность мирного
торга — главной цели русских.
Как видим, внешняя торговля Руси, являвшаяся прямым продолжением сбора княжеского полюдья.
ОСТРОВ РУСОВ
В персидской и арабской средневековой географической литературе с очень древних пор.?) утверждалась тема «остров русов».
Первым написал об острове русов Ибн-Русте (около 903 г.):
«А что касается русов, то они — на острове, вокруг него — озеро. Остров, на котором они живут пространством три дня пути; там чащобы и заросли;
остров нездоровый, сырой...». Поиски же в черноморско-азовском регионе сразу наталкивают ученых на мысль о Тмутаракани, о восточном береге
Керченского пролива, где дельта Кубани, растекающаяся и в Азовское и в Черное море, образует ряд островов 4. Русские писатели XI в. прямо называли
Тмутаракань островом.
Казалось бы, что можно безоговорочно признать тмутараканский остров искомым островом русов.. Однако следует учесть и ряд противоречий. Вопервых, сведения об обладании Русью тмутараканским берегом более поздние, чем записи об острове русов; они относятся лишь к XI—XII вв.. Кроме
того, этот полуостров слишком мал по сравнению с «островом русов» —
Если принять на веру все сведения восточных географов об «острове русов», то только здесь, в северо-западном углу Черного моря мы и сможем отыскать
его. Условия поиска «острова русов» таковы:
1. Остров русов окружен озером или морем.
2. Размеры острова: 3×3 дня пути или 105×105 км.
3. Остров сырой и болотистый, заросший деревьями.
4. От острова должен быть путь на кораблях в Болгарию и Хазарию.
5. На острове возможно проживание 100 000 человек.
6. Остров соседит с землей славян.
7. У русов (но не обязательно островных) много городов.
Всем этим условиям без исключения удовлетворяет то пространство между низовьями Дуная и Черным морем, где в 967 г. обосновался киевский князь
Святослав, «взя город 80 по Дунаеви и седе княжа ту в Переяславци, емля дань на Грьцех».
Замысел «острова русов» возник в VI в. в эпоху Кия (когда, по словам Прокопия, славяне селились в городах «острова»), но он не был тогда осуществлен.
В VIII — начале IX в. около низовий Днестра и Днепра жило многочисленное славянское население. Стремительное продвижение мадьяр в середине IX
в. отрезало юго-западную часть русов от приднепровского массива, занявшую превосходную оборонительную позицию между изгибом Дуная и морем.
Здесь с центром в Переяславце создалась особая область, заселенная в основном славянским (но с возможной добавкой иных народов) населением,
успешно оборонявшимся от кочевников, ведшая торг по Черному морю и являвшаяся важным связующим звеном между Киевской Русью, Болгарией и
Византией в IX—XII вв.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Киевская Русь в X — начале XI в.
Первые полтора столетия исторической жизни Киевской Руси известны нам по скупым намекам источников, требующим пристального внимания и
осторожности.
. Государственность, классовые отношения, окняжение земли началось еще на уровне племенных союзов, т. е. примерно в полутора десятках отдельных
центров.
Шел процесс первичной феодолиации. А именно процесс превращения союзов племен, как высшей формы первобытного общества, в первичные
феодальные организмы шел процесс интеграции союзов, несравненно ускорявший историческое развитие. Центром интеграции вполне естественно и
закономерно стал Русский союз племен, объединивший уже в VI в. н. э. собственно Русь, Полян и Северян. Феодальная иерархия «всякого княжья»
складывалась в Киевской Руси не столько путем пожалований, сколько путем вовлечения племенной знати в общий процесс. Первым
общегосударственным мероприятием, превосходящим по своей масштабности все внутриплеменные дела местных князей, было полюдье.
Систематические ежегодные экспедиции в Византию и Халифат сквозь степи, занятые воинственными хазарами, мадьярами и печенегами, требовали
сложной и громоздкой системы осуществления. На Черном море появилась такая мощная база, как озерно-морской «остров русов» в Добрудже и гирлах
Дуная («Дунайцы» русских летописей).
Военная сила Киева и порождаемое ею внешнеполитическое могущество, закрепленное договорами с империей, импонировали «всякому княжью»
отдаленных племен, получавшему под покровительством Киева возможность приобщения к мировой торговле, и частично ослабляли сепаратизм местной
знати.
Сказание о мести вдовы Игоря было создано как антитеза неслыханному факту убийства великого князя во время полюдья. Автор сказания, во-первых,
установил отступление от обычной нормы дани, во-вторых, указал на причину такого отступления — непомерную роскошь варяжских наемников и
зависть русских дружин.
. Трудно ручаться за достоверность всех деталей, занесенных в летопись, но совершенно неправдоподобно выглядит неведение древлян о том, что
происходило в Киеве. Древлянская земля очень близко подходила с запада к Киеву (1—2 дня пути), и всенародное сожжение посольства в центре столицы
никак не могло остаться тайным.
Неведение древлян — литературный прием, необходимый для связи отдельных звеньев задуманного рассказа. Вероятно, смерть великого князя в полюдье
была как-то отомщена киевлянами, но «сказание о мести Ольги», как условно можно назвать этот рассказ, это не отражение реальных событий, а
устрашающее эпическое произведение, созданное в интересах киевской монархии.. Два умерщвленных посольства древлянской знати, 5000 древлян,
убитых у кургана Игоря, и сожженный дотла мятежный город — таков итог борьбы древлян с Киевом.
Обман, коварство, непревзойденная жестокость главной героини сказания, очевидно, не выходили из рамок морали того времени. Они не осуждаются, а,
напротив, прославляются как свойства и преимущества высшего мудрого существа. В этом отношении «Сказание о мести» является исключительно
интересным литературно-политическим произведением, первым целенаправленным (первоначально, вероятно, устным) сказом о силе Киева. Включение
сказания в летопись при внуке Ольги Владимире показывает ценность его для официального государственного летописания.
Если в военном отношении идеал этого летописца-социолога — князь Святослав, то в отношении внутреннего устройства Руси, очевидно — Ольга,
В интересах безопасности предстоящего взимания дани Ольга устанавливает свои становища, опорные пункты полюдья. Кроме того, устанавливаются
пределы княжеских охотничьих угодий — «ловищ», за нарушение которых три десятка лет спустя внук Ольги убил варяга Люта Свенельдича. Как видим,
здесь уже устанавливается тот каркас княжеского домена, который столетием позже оформится на страницах Русской Правды.
Обширные домениальные владения указаны на севере (за пределами «большого полюдья»), в Новгородской земле. Здесь
Ольга ставит погосты. Мста выделена особо, очевидно, в силу этого своего исключительного положения, но тут же добавлено, что погосты ставились по
всей (подразумевается Новгородской) земле.
Ольги необходимо было произвести размежевание угодий, охрану границ заказников и назначить соответствующую прислугу для их систематического
использования.
.
Самым интересным в перечне мероприятий княгини является упоминание об организации становищ и погостов. Становища указаны в связи с
Древлянской землей, где и ранее происходило полюдье. Возможно, что при Игоре киевские дружины пользовались в качестве станов городами и
городками местных древлянских князей (вроде Овруча, Малина, Искоростеня) и не строили своих собственных опорных пунктов в Деревской земле.
Конфликт с местной знатью и «древлянское восстание» потребовали новых отношений. Потребовалось строительство своих становищ для безопасности
будущих полюдий. И Ольга их создала.
На Севере, за пределами большого полюдья, за землей Кривичей в Новгородской земле киевская княгиня не только отбирает на себя хозяйственные
угодья, но и организует сеть погостов-острогов, придающую устойчивость ее домениальным владениям на Севере, в тысяче километрах от Киева.
Различие между становищем и погостом было, надо думать, не слишком велико. Становище раз в год принимало самого князя и значительную массу его
воинов, слуг, ездовых, гонцов, исчислявшуюся, вероятно, многими сотнями людей и коней. Поскольку полюдье проводилось зимой, то в становище
должны были быть теплые помещения и запасы фуража и продовольствия. Фортификация становища могла быть не очень значительной, так как само
полюдье представляло собой грозную военную силу.
Погост, удаленный от Киева на 1—2 месяца пути, представлял собой микроскопический феодальный организм, внедренный княжеской властью в гущу
крестьянских «весей» и «вервей». Там должны были быть все те хозяйственные элементы, которые требовались и в становище, но следует учесть, что
погост был больше оторван от княжеского центра, больше предоставлен сам себе, чем становища на пути полюдья.
Погост должен был быть некоей крепостицей, острожком со своим постоянным гарнизоном. Люди, жившие в погосте, должны были быть не только
слугами, но и воинами. Оторванность их от домениальных баз диктовала необходимость заниматься сельским хозяйством, охотиться, ловить рыбу,
разводить скот. Весь комплекс погоста нельзя представить себе без тех или иных укреплений. Сама идея организации погоста, внедренного в покоренный
князем край, требовала наличия укреплений, «града», «градка малого».
Количество становищ и погостов IX—XI вв. мы определить точно не можем. Для большого полюдья становищ должно быть не менее 50, «штат» каждого
становища должен был насчитывать несколько десятков человек
В социологическом смысле первоначальные погосты представляли собой вынесенные вдаль, в полуосвоенные края, элементы княжеского домена. Погост
в то же время был и элементом феодальной государственности, так как оба эти начала — домениальное и государственное — тесно переплетались и в
практике и в юридическом сознании средневековых людей.
Погосты были как бы узлами огромной сети, накинутой князьями I—XI вв. на славянские и финно-угорские земли Севера; в ячейках этой сети могли
умещаться и боярские вотчины и общинные пашни, а погосты представляли собою те узлы прочности, при помощи которых вся сеть держалась и
охватывала просторы Севера, подчиняя их князю.
Каждый погост с его постройками, оборонительным тыном, примыкавшими к нему селами и пашнями, представлял собой как бы микроскопическое
полусамостоятельное государство.. Сила его заключалась не в тех людях, которые жили в погосте и окружавших его сельцах, а в его связи с Киевом (а
позднее с местной новой столицей),
Время княгини Ольги, очевидно, действительно было временем усложнения феодальных отношений, временем ряда запомнившихся реформ,
укреплявших и юридически оформлявших обширный, чересполосный княжеский домен от окрестностей Киева до впадающей в Балтийское море Луги и
до связывающей Балтику с Волгой Мсты.
Переломный характер эпохи Игоря и Ольги середины X в. ощущается и в отношении к христианству.
Официальное принятие христианства как государственной религии произошло позже, в 988 г., первое знакомство с христианством и эпизодическое
крещение отдельных русских людей началось значительно раньше, в 860-е годы, но в середине X в. мы уже ощущаем утверждение христианства в
государственной системе. Сравним два договора с греками: при заключении договора 911 г. русские послы клянутся только языческим Перуном (послываряги тоже клянутся чужим для них русским Перуном), а договор 944 г. скрепляется уже двоякой клятвой как Перуну, так и христианскому богу.
Принадлежность к христианской религии облегчала торговые связи с Византией, приобщала к письменности и обширной литературе.
Князь Игорь был язычником: он и клятву давал не в Ильинской церкви, а «приде на хълм, къде стояше Перун и покладоша оружие свое и щиты и злато»;
и похоронен он был Ольгой по языческому обряду под огромным курганом. Но среди его боярства, его послов к императорам Византии была уже какаято часть христиан, «крещеной руси».
Вдова Игоря, княгиня Ольга, регентша малолетнего Святослава впоследствии приняла христианство и, возможно, предполагала сделать его
государственной религией, но здесь сразу резко обозначилось противоречие
.
Объявленное Ольгой в 955 г. желание креститься в христианскую веру следует расценивать не как эпизод ее личной жизни, а как политический поединок
двух монархов, возглавлявших две крупнейшие державы того времени, поединок, в котором каждая сторона стремилась обусловить свою позицию в
предстоящей ситуации.
Вероятнее всего, что Ольга прибыла в Византию уже христианкой (недаром при ней был священник, вероятно — духовник), а красочный рассказ о
крещении ее императором — такая же поэтическая фантазия русского автора, как и сватовство женатого Константина.
Как видим, эпоха Ольги отмечена рядом новшеств: в дополнение к старому полюдью, проводимому князем совместно со своими мужами (и местными
князьями), организуется собственно княжеский домен. Далеко на севере, в Новгородской земле, на бойких международных путях (Мста) организуются
погосты, новая форма окняжения земель вне зоны полюдья.
Для упрочения княжеской власти над населением земель, объявленных принадлежащими киевскому князю, применялись две различных формы
мероприятий: во-первых, устанавливалась более определенная фиксация повинностей и их норм («уставы», «уроки», «оброки» и «дани»), а во-вторых,
создавались эпические произведения, прославлявшие великую княгиню в ее внешней политике исторически недостоверное сказание о крещении в
Царьграде, и устрашающее «Сказание о мести»
Государство Киевская Русь выглядит уже вполне оформившимся и в меру исторических условий устроенным.
Эпоха Ольги завершала собою большой, полуторастолетний период истории Руси — от «каганата русов» начала IX в. до Киевской Руси середины X в.,
описанной авторами разных стран.
Святослава Игоревича (964—972 гг.).
Страницы, посвященные этому князю, являются не столько хроникой событий, сколько воспеванием доблести, рыцарства и мудрости молодого князя,
«где восхищение преобладает над добросовестным описанием.
Христианство было отвергнуто Святославом, так как он и его бояре хорошо знали, что за крещением последует вассалитет по отношению к Византии, и
очередной цесарь охотно назовет его «сыном» в феодальном смысле.
Перед нами спартанец, привыкший к суровому походному быту, пренебрегающий жизненными удобствами ради быстроты движения войска, без
отягощающего обоза. Стремительный барс благороден — он заранее предупреждает противника о своем походе.
Перед сражениями Святослав вдохновлял свое войско речами, ставшими позднее хрестоматийными. Об этих речах полководца, обращенных ко всем
воинам, свидетельствуют и греческие писатели, современники событий.
Иногда историки обвиняют Святослава в излишней воинственности, безрассудной драчливости, называя его авантюристом, «предводителем бродячей
дружины
Военная деятельность Святослава при всем ее небывалом размахе подчинена только двум направлениям: волжско-каспийскому (хазарскому) и
цареградскому, византийскому. Оба они являются, как мы уже неоднократно видели, основными направлениями торговых экспедиций, организуемых
Киевской Русью, как государством.
К X в. торговля Руси с Востоком приобрела и транзитный характер. В получении разных восточных товаров (шелк, пряности, оружие, украшения, скакуны
и др.) были заинтересованы многие государства Северной Европы и Франция, не имевшие прямого доступа к ним:
До крестовых походов только Киевская Русь была в силах провести свои «бремены тяжкие» через кочевнические заслоны и в Багдад, и в Царьград, и в
Раффельшттетен, или в Регенсбург на Дунае.
Борьба за свободу и безопасность торговых путей из Руси на Восток становилась общеевропейским делом.
Паразитарное государство хазар, жившее за счет таможенных пошлин, держало в своих руках все выходы из Восточной Европы на Восток в страну гузов,
Оба направления русских заморских экспедиций требовали внушительного подтверждения старых традиций. Хронология походов Святослава в
источниках не очень точна, но четко выделяются два последовательных комплекса:
1. Поход на Вятичей, на Волгу и на Хазарию (по летописи в 964—966 гг., по Ибн-Хаукалю в 968—969 гг.)14.
2. Поход в Болгарию Дунайскую и война (совместно с болгарами) против Византии (967—971 гг.).
Протяженность похода — около 6 000 км. На его осуществление потребовалось, надо полагать, не менее трех лет с зимовками где-то на Волге и Северном
Кавказе
Результаты похода были совершенно исключительны: огромная Хазарская империя была разгромлена и навсегда исчезла с политической карты Европы.
Пути на Восток были расчищены; Волжская Болгария перестала быть враждебным заслоном, и, кроме того, Саркел и Тмутаракань — два важнейших
города юго-востока — стали русскими центрами. Изменилось и соотношение сил в полувизантийском, полухазарском Крыму, где Керчь («Корчев») стала
тоже русским городом. Спустя сто лет, князь Глеб, праправнук Святослава, измерял замерзший Керченский пролив и оставил знаменитую запись о том,
как он «мерял море по льду от Тмутаракани до Корчева», как бы отмечая столетний юбилей русской победы на этой важной магистрали.
Из того, как император Никифор (будто бы сам пригласивший Святослава для того, чтобы привести к покорности болгар) отнесся к вести о появлении
русских у дельты Дуная, уже становится ясно, что никакого приглашения, никакого дружественного договора Византии с Киевской Русью, направленного
против болгар, на самом деле не было.
Узнав о появлении русских, Никифор начал спешно готовиться к обороне своей столицы: «снарядил закованную в железо конницу, изготовлял
метательные орудия и расставлял их на башнях городской стены»; Босфор был перетянут огромной железной цепью. Союзников, якобы «повиновавшихся
императору», так не поджидают.
Из слов того же Льва Дьякона явствует, что появление Святослава на Дунае сам император расценивал как «начало войны против обоих народов», т. е.
и против русов и против болгар. «
Очевидно, летописные свидетельства о битвах Святослава с болгарами в 967 г. относятся не к Болгарскому царству Петра, не к Болгарии вообще, а к
отдельным феодальным владетелям вроде тех, чьи дочери стали заложницами цесаря.
В свете данных о сторонниках Византии в среде болгарской знати мы должны крайне осторожно отнестись к преднамеренным высказываниям греческих
хронистов о войне русских против болгар. Если результатом нижнедунайских военных действий Святослава была контрибуция, наложенная им на
Византию (летопись), то из этого становится ясным — кто именно был его настоящим противником.
Святослав был весьма доволен той новой землей, куда он переместился в 967—969 гг. Это не было переносом столицы, но являлось переносом резиденции
и закреплением новой очень выгодной позиции на скрещении разных путей:
Подводя итоги короткому, но блистательному княжению Святослава, мы видим, что он вовсе не был «безрассудным авантюристом», бродившим где
попало по степям. Его волжско-хазарский поход был жизненно важен для молодого государства Руси, а его действия на Дунае и за Балканами были
проявлением дружбы и солидарности с народом Болгарии,
Поражение Святослава было концом суверенной Болгарии, возродившейся только два столетия спустя.
Первым государственным делом Владимира было изгнание из Киева варягов-наемников; затем он установил языческий культ шести богов во главе с
богом грозы и войны — Перуном.
Ряд удачных походов на Польшу, на Вятичей, Литву, Радимичей, Болгар и Хорватов (в Закарпатье) значительно расширил и упрочил Русь как государство
всех восточных славян.
Довольно аморфное раннефеодальное государство Киевскую Русь правительство Владимира стремилось охватить новой административной системой,
построенной, впрочем, на типичном для этой эпохи слиянии государственного начала с личным: на место прежних «светлых князей», стоявших во главе
союзов племен, Владимир сажает своих сыновей:
Новгород — Ярослав;
Муром — Глеб;
Полоцк — Изяслав;
Древлянская земля — Святослав;
Туров — Святополк;
Волынь — Всеволод;
Ростов — Борис;
Тмутаракань — Мстислав.
. Владимир сумел сделать борьбу с печенегами делом всей Руси, почти всех входивших в ее состав народов. Ведь гарнизоны для южных крепостей
набирались в далеком Новгороде, в Эстонии (Чудь), в Смоленске и в бассейне Москвы-реки, в землях, куда ни один печенег не доскакивал. Заслуга
Владимира в том и состояла, что он весь лесной север заставил служить интересам обороны южной границы, шедшей по землям Полян, Уличей и Северян.
Теперь же, после создания оборонительных линий, печенегам приходилось преодолевать четыре барьера.
Героическая эпоха Владимира (980—1015 гг.) была воспета и феодальным летописцем и народом потому, что в главных своих событиях она сливала
воедино феодальное начало с народным, политика князя объективно совпадала с общенародными интересами.
Клерикальные историки резко противопоставляют христианство язычеству и обычно делят историю каждого народа на два периода, считая рубежом
принятие христианства; дохристианские времена они называют веками мрака, когда народы пребывали в невежестве, христианство же будто бы пролило
свет на их жизнь.
Для некоторых народов, сравнительно поздно вступивших на путь исторического развития, принятие христианства означало в то время приобщение к
многовековой и высокой культуре Византии или Рима, и тем самым тезис церковников о тьме и свете как бы получал подтверждение. Но мы, разумеется,
должны четко отделять культуру (кстати говоря, сложившуюся еще в языческий период) от религиозной идеологии.
Византия не тем превосходила древних славян, что была христианской страной, а тем, что являлась наследницей античной Греции, сохраняя
значительную часть ее культурного богатства.
Христианство нельзя противопоставлять язычеству, так как это только две формы, два различных по внешности проявления одной и той же первобытной
идеологии.
Христианство отличалось от язычества не своей религиозной сущностью, а только той классовой идеологией, которая наслоилась за тысячу лет на
примитивные верования, уходящие корнями в такую же первобытность, как и верования древних славян или их соседей.
Христианские миссионеры, шедшие к славянам или германцам, не приносили с собой ничего принципиально нового; они несли лишь новые имена для
старых богов, несколько иную обрядность и значительно более отточенную идею божественного происхождения власти и необходимости покорности ее
представителям.
Вокняжившись в Киеве, Владимир I произвел своего рода языческую реформу, стремясь, очевидно, поднять древние народные верования до уровня
государственной религии, — рядом со своими теремами, на холме, князь приказал поставить деревянные кумиры шести богов: Перуна с серебряной
головой и золотыми усами, Хорса, Даждьбога, Стрибога, Семаргла и Мокоши.
Попытка превращения язычества в государственную религию с культом Перуна во главе, судя по всему, не удовлетворила Владимира, хотя киевляне
охотно поддерживали даже самые крайние проявления кровавого культа воинственного бога.
В Киеве давно уже было хорошо известно христианство и его основные догмы, так приспособленные к нуждам феодального государства. Первые
сведения о христианстве у русов относятся к 860—870-м годам. В X в. в Киеве была уже церковь святого Ильи, христианского двойника Перуна. Ко
времени Святослава и Владимира уже существовала значительная христианская литература в соседней Болгарии, написанная на старославянском языке,
вполне понятном для всех русских.
Но киевские князья медлили с принятием христианства, так как при тогдашних богословско-юридических воззрениях византийцев принятие крещения
из их рук означало переход новообращенного народа в вассальную зависимость от Византии.
Владимир I вторгся в византийские владения в Крыму, взял Херсонес и отсюда уже диктовал свои условия императорам. Он хотел породниться с
императорским домом, жениться на царевне и принять христианство. Ни о каком вассалитете в таких условиях не могло быть и речи.
В 988 году Русь стала формально христианской. Погасли погребальные костры, на которых сгорали убитые рабыни, угасли огни Перуна, требовавшего
себе жертв наподобие древнего Минотавра, но долго еще по деревням насыпали языческие курганы, «отай» молились Перуну и огню-Сварожичу,
справляли буйные праздники родной старины.
Язычество слилось с христианством.
Церковь на Руси была организована так: во главе ее стоял киевский митрополит, назначаемый или из Константинополя или самим киевским князем с
последующим избранием собором епископов. В крупных городах находились епископы, ведавшие всеми церковными делами большой округи —
епархии. С обособлением отдельных княжеств каждый князь стремился к тому, чтобы его столица имела своего епископа.
Митрополит и епископы владели землями, селами и городами: у них были свои слуги, холопы, изгои и даже свои полки. Князья на содержание церкви
давали десятину — десятую долю своих даней и оброков. Церковь имела свой особый суд и специальное законодательство, при помощи которого властно
и бесцеремонно вмешивалась в семейную и интимную жизнь, в мысли и нормы поведения людей.
Пышность богослужений должна была воздействовать на умы простых людей. Но долго еще церковники жаловались на то, что их храмы пустуют
Одной из сильнейших церковных организаций были монастыри, игравшие вообще очень важную роль в истории средневековых государств. По идее,
монастырь — добровольное братство людей, отрекшихся от семьи, от обычной жизни и целиком посвятивших себя служению богу. На деле монастыри
были крупными землевладельцами-феодалами, владели селами, вели оптовую торговлю, ссужали деньги под ростовщические проценты и всегда
находились в самой гуще жизни, принимая непосредственное участие и в повседневной «суете мирской» и в крупных политических событиях. Игумены
монастырей наравне с епископами выступали как дипломаты, судьи, посредники. В монастырях существовало резкое неравенство между бедняками без
роду, без племени и выходцами из боярской или купеческой среды.
Некоторые центральные монастыри, вроде Киево-Печерского (основанного в середине XI в.), стали своего рода духовной академией, куда охотно
поступали сыновья крупных вельмож, стремившиеся сделать карьеру.
Русские люди не были так религиозны, как это пытаются изобразить церковные историки, однако религиозная идеология во всеоружии всего
средневекового искусства была препятствием на пути к свободному миропониманию.
ГЛАВА ПЯТАЯ – РАСЦВЕТ КИЕВСКОЙ РУСИ
К началу XI в. государство Киевская Русь насчитывало уже два столетия своего существования. Оно прошло путь от одного из союзов славянских племен
к большой феодальной державе с разноплеменным населением, в котором преобладали восточнославянские племена (вошедшие к этому времени
полностью), но находились так же летто-литовские прибалтийские племена и племена финно-угорские.
Общая территория всей державы была огромна. Ее периметр составлял примерно 7000 км. Она простиралась от бассейна Вислы на западе до Камы и
Печоры на востоке; от Черного моря (устье Днепра) до Белого моря и «Студеного» моря (Ледовитого океана).
Управление всем государством было крайне затруднено.
Государственное начало могло утверждаться только при условии опоры на местную племенную знать.
Обширность территории порождала целый ряд обстоятельств, влиявших на историческое развитие: во-первых, долгое время существовали значительные
резервы расширения земледельческого хозяйства; во-вторых, существовала возможность широкой стихийной колонизации и ухода из феодальной зоны.
В-третьих, дальность расстояний облегчала независимую политику и бесконтрольность местной власти.
Одной из мер внедрения государственного начала было размещение сыновей великого князя в крупных периферийных городах — бывших племенных
центрах. Однако эта мера не помогла избавиться от местного сепаратизма.
Ярослав не мог отважиться на борьбу с коварным полувизантийцем Святополком всего лишь с одной тысячью воинов и к тому же наемных, которые в
решительный. момент могли продать себя дороже другому князю или, достаточно награбив, уйти домой, «за море». В этих условиях Ярославу нужно
было опереться на какое-то более надежное войско. Единственной возможностью был союз с Новгородом, с его боярством и даже простыми людьми, а
для этого нужно было дать какие-то гарантии, оградить статьями княжего закона всех новгородцев от бесчинства варяжских дружин Эймунда или иного
конунга, которого судьба занесет в Новгород. Так появился Устав Ярослава — Древнейшая Русская парвда.
Частная инструкция о разборе драк и столкновений в Новгороде не ставила, разумеется, своей задачей всеобъемлющий охват всех сторон социальной
жизни города и всей Русской земли. Она по самому своему замыслу была очень ограниченной тематически и совершенно на входила (да и не должна
была входить) во взаимоотношения господина и холопов, господина и крестьян и т. д.
Поэтому глубоко неправы те буржуазные историки, которые рассматривали эту Древнейшую Русскую Правду 1015 г. как первый свод законов, будто бы
отражавший всю полноту тогдашней жизни.
Устав Ярослава не был первым законодательным актом. Уже в договорах с Византией 911 и 944 гг. имеются ссылки на «закон русский».
Устав Ярослава оказался вполне применим ко всем вообще случаям уличных побоищ, столь обычных в средневековых городах, и просуществовал
несколько веков, входя в сборники других княжеских законов XI—XII вв.
Русская Правда является драгоценнейшим источником по истории феодальных отношений Киевской Руси. Под этим названием скрывается целый
комплекс юридических документов XI—XII вв., отразивший сложность русской социальной жизни и ее эволюцию.
Сложный комплекс законов, покрываемый словами «Русская Правда», расчленяется следующим образом:
1. Древнейшая Правда или Правда Ярослава 1015—1016 гг.
2. Дополнения к Правде Ярослава: «Устав мостником», «Покон вирный» (Положение о сборщиках судебных штрафов).
3. Правда Ярославичей (Правда Русской земли). Утверждена сыновьями Ярослава Мудрого — Изяславом, Святославом и Всеволодом около 1072 г.
4. Устав Владимира Мономаха 1113 г.
5. Пространная Русская Правда. Примерно 1120—1130-е годы. Неред-so ее датируют началом XIII в.
Отдельные разделы этих основных юридических документов могла возникать в связи с теми или иными социальными конфликтами и включаться в уже
существующий текст. Русская Правда — не всеобъемлющий и не застывший свод законов, а целая серия разновременных юридических установлений,
постепенно расширявших круг вопросов, охватываемых ими.
Основная тенденция этой эволюции заключалась в том, что от княжеского домениального закона Правда постепенно разрасталась как сборник норм
феодального права вообще, права, охранявшего не только владения князя, но и любого «господина».
Помимо светского законодательства, в древней Руси существовало и обособленное от него законодательство церковное, обязательное, во-первых, для
церковных людей , а, во-вторых для всего населения по преступлениям и спорным делам не феодального порядка: умыкание невесты, развод, ссоры в
семье, колдовство, языческие моления, еретичество и др.
Ярослав затратил большие средства на украшение своей столицы, взяв за образец столицу Византии Царьград. В Киеве, как и в Царьграде, строятся
Золотые ворота, грандиозный Софийский собор, отделанный мрамором, мозаикой и великолепными фресками (1037 г.).
При Ярославе переписывались многие книги, многое переводилось с греческого языка на русский.
Возможно, что в то время уже были организованы школы для начального обучения грамоте, а может быть, как предполагают некоторые ученые,
производилось обучение и более серьезное, рассчитанное на взрослых людей, готовящихся в священники.
В конце правления Ярослава стали называть царем, как самого византийского императора.
Соперничество с Византией сказывалось не только в застройке Киева или в титулатуре, но и в отношении к церкви. В 1051 г. Ярослав Мудрый поступил
так, как до сих пор поступал только византийский император: он сам, без ведома константинопольского патриарха, назначил главу русской церкви —
митрополита, выбрав для этой цели умного киевского писателя Иллариона.
ФЕОДАЛЬНЫЙ ЗАМОК XI—XII вв.
Первые укрепленные усадьбы, обособленные от окружающих их простых жилищ и иногда возвышающиеся над ними на холме, относятся еще к VIII—
IX вв.
. Замок же представлял собой маленькую крепостицу, образованную несколькими деревянными срубами, поставленными вплотную друг к другу по
кругу; именно в такой форме должны были рождаться первые феодальные замки,. Крепость-замок была слишком мала для того, чтобы укрыть в своих
стенах в годину опасности всех обитателей поселка, но вполне достаточна, чтобы господствовать над поселком.
Тысячи таких дворов-хором стихийно возникали в VIII—IX вв. по всей Руси, знаменуя собой рождение феодальных отношений, Но только через
несколько столетий после появления первых замков мы узнаем о них из юридических источников — правовые нормы никогда не опережают жизни, а
появляются лишь в результате жизненных требований.
В XI в. явно обозначились классовые противоречия, и князья озаботились тем, чтобы их княжьи дворы, хоромы и амбары были надежно ограждены не
только военной силой, но и писаным законом. На протяжении XI в. создается первый вариант русского феодального права, известной Русской Правды.
Она складывалась на основе тех древних славянских обычаев, которые существовали уже много веков, но в нее вплетались и новые юридические нормы,
рожденные феодальными отношениями. Долгое время взаимоотношения между феодалами и крестьянами, отношения дружинников между собой и
положение князя в обществе определялись изустным, неписаным законом — обычаями, подкрепленными реальным соотношением сил.
Внутри маленькой замкнутой боярской вотчины долгое время не было еще потребности в записывании этих устоявшихся обычаев или тех «уроков» —
платежей, которые ежегодно шли в пользу господина. Вплоть до XVIII в. подавляющее большинство феодальных вотчин жило по своим внутренним
неписаным законам.
Первые отрывочные записи отдельных норм «русского закона» возникали, как мы уже видели на примере Устава Ярослава Новгороду, по частным
случаям, в связи с какой-либо особой надобностью и совершенно не ставили перед собой задач полного отражения всей русской жизни.
Жизнь общества подчинена закономерности внутреннего развития, а законы лишь оформляют давно существующие взаимоотношения, закрепляя
фактическое господство одного класса над другим.
Всю феодальную Русь мы должны представлять себе как совокупность нескольких тысяч мелких и крупных феодальных вотчин княжеских, боярских,
монастырских, вотчин «молодшей дружины». Все они жили самостоятельной, экономически независимой друг от друга жизнью, представляя собой
микроскопические государства, мало сцепленные друг с другом и в известной мере свободные от контроля государства. Боярский двор — своего рода
столица такой маленькой державы со своим хозяйством, своим войском, своей полицией и своими неписаными законами.
Княжеская власть в XI—XII вв. в очень малой степени могла объединить эти независимые боярские миры;
Судя по косвенным данным, княжеское и боярское хозяйство были организованы по-разному. Разбросанные владения княжеского домена не всегда
были постоянно закреплены за князем — переход его в новый город, на новый стол, мог повлечь за собой изменения в личных вотчинах князя. Поэтому
при частых перемещениях князей с места на место они относились к своим вотчинам как временные владельцы: стремились как можно больше взять с
крестьян и с бояр (в конечном счете тоже с крестьян), не заботясь о воспроизводстве неустойчивого крестьянского хозяйства, разоряя его. Еще более
временными лицами чувствовали себя исполнители княжеской воли — «подъездные», «рядовичи», «вирники», «мечники», все те «юные» (младшие
члены княжеской дружины), которым поручался сбор княжеских доходов и передоверялась часть власти самого князя., они заботились прежде всего о
самих себе и путем ложных, выдуманных ими поводов для штрафов («творимых вир») обогащались за счет крестьян, а частично и за счет бояр, перед
которыми они представали как судьи, как представители главной власти в стране. Быстро разраставшаяся армия этих княжеских людей рыскала по всей
Руси от Киева до Белоозера, и Действия их не контролировались никем. Они должны были привезти князю определенный объем оброка и дани, а сколько
они взяли в свою пользу, сколько сел и деревень разорили или довели до голодной смерти — никому не было ведомо.
Боярство было осторожнее. Во-первых, у бояр не было такой военной силы, которая позволяла бы им перейти черту, отделявшую обычный побор от
разорения, крестьян, а во-вторых, боярам было не только опасно, но и невыгодно разорять хозяйство своей вотчины, которую они собирались передавать
своим детям и внукам. Поэтому боярство должно было разумнее, осмотрительнее вести свое хозяйство, умерять свою жадность, переходя при первой
возможности к экономическому принуждению — «купе», т. е. ссуде обедневшему смерду, крепче привязывавшей крестьянина-«закупа».
Каждый феодал стремился сохранить неприкосновенность своего микроскопического государства — вотчины, и постепенно возникло понятие
«заборони», феодального иммунитета, — юридически оформленного договора между младшим и старшим феодалом о невмешательстве старшего во
внутренние вотчинные дела младшего.
Для Киевской Руси иммунитет боярских вотчин был непременным условием нормального развития здорового ядра феодального землевладения — многих
тысяч боярских вотчин, составлявших устойчивую основу русского феодального общества
НАРОДНЫЕ МАССЫ. СМЕРДЫ И РЕМЕСЛЕННИКИ 25.11.2020 (Стр 434 – 437)
Творцом истории всегда является народ, своим непрестанным трудом создающий ценности, позволяющие обществу двигаться вперед.
Русские крестьяне X—XII вв. селились небольшими неукрепленными деревнями и селами. Древнее название для сельского поселения было «весь».
Центром нескольких деревень являлся «погост» — более крупное село, в котором был сосредоточен сбор феодальных оброков.
Несмотря на то что от времен Мономаха до времен Радищева прошло семь столетий, русская феодальная деревня изменилась очень мало. Прошедшие
века поступательного развития феодальной формации сказывались на эволюции города, росте культуры феодалов, но деревня оставалась почти на
прежнем уровне
. Феодализм рос и развивался за счет крепостного крестьянства, почти ничего не давая ему на протяжении целого тысячелетия.
Отличием деревни XI—XII вв. от более поздней было то, что христианская церковная организация еще не проникла в нее. В деревне по-прежнему
господствовали старые языческие обряды; над умершим насыпали высокие курганы, а кое-где, как в лесной земле Вятичей, совершали еще обряд
трупосожжения. Впрочем, церковную десятину, налог в пользу епископа, вероятно, платили и христиане и язычники.
Крестьянство эпохи Киевской Руси было очень многообразно по степени своей свободы или зависимости. Были в глухих местах, куда еще не заглядывали
ни боярские, ни княжеские «рядовичи», совершенно свободные крестьяне, не знавшие никаких форм подчинения. Но там распадение родового строя
усиливало процесс выделения отдельных крестьянских семей, приобретавших хозяйственную независимость от рода, но еще неокрепших, неустойчивых
и легко попадавших под временную или постоянную власть более крупного (а следовательно, и более устойчивого, экономически сильного)
землевладельца
Одной из сравнительно легких форм крестьянских повинностей был оброк, или повоз, — уплата натурой, частью ежегодного крестьянского дохода. Более
тяжелой формой была барщина — необходимость работать не на своей, а на господской пашне или строить господину замок, город, хоромы. В те времена
личное, феодальное тесно переплеталось с государственным, и не было еще строгого разделения государственного налога и феодальной ренты, а каждый
феодал — князь, боярин, игумен — по-своему определял норму эксплуатации.
У крестьян существовала круговая порука; если, например, около какой-то деревни находили мертвое тело, а убийца не был найден, то штраф
распределялся между всей вервью. Вервь — первоначально родовая, а впоследствии соседская община; она могла охватывать и несколько деревень.
В результате многолетних работ раскрылся подлинный облик древнерусских городов. Типичным следует считать сочетание в городе следующих
элементов: крепости, дворов феодалов, ремесленного посада, торговли, административного управления, церквей. По количеству населения на первом
месте стоят, конечно, «ремественники» — мастера различных специальностей: кузнецы, гончары, плотники, строители, мастера золотых и серебряных
дел.
Работа ремесленников в основном производилась на заказ, но в XII в. многие признаки говорят о более прогрессивной работе на рынок.
В это время происходит дифференциация ремесла, выделяются более обеспеченные мастера, которые, возможно, владеют местом на торгу и сами
продают свои изделия, являясь и производителями и торговцами.
Городские ремесленники были большой общественной силой. Есть косвенные данные о том, что они объединялись в корпорации, аналогичные
западноевропейским цехам, что, разумеется, усиливало позиции «черных людей» городских посадов.
ВОСТАНИЕ В КИЕВЕ В 1068 г. (441 – 447 СТР)
Летописцы, смотревшие на жизнь из окон монастырской кельи или княжеского дворца, не любили заносить на страницы летописи рассказы о мятежах и
восстаниях; они считали своей задачей только повествование о битвах и храбрости воинов.
Неурожаи особенно обостряли все противоречия в деревне и заставляли крестьянство то сопротивляться сборщикам дани, то исступленно обращаться к
древним богам и кровавым обрядам.
Недальновидный князь отказал представителям народа в их такой естественной просьбе. Трудно скапзать, чем был вызван этот отказ, — или слишком
много окрестных смердов вошло в ворота Киева в поисках убежища, и князь боялся, что его запасы попадут в руки крестьян, разорённых войной, или
князь не хотел открыть свой арсенал киевлянам, не одобрявшим княжеской политики усобиц.
Киевский летописец скрыл от нас истинный характер событий 1068 г. Так, например, он умолчал о таком из ряда вон выходящем эпизоде, происшедшем
в Киеве в том же 1068 г., как убийство своими холопами новгородского епископа Стефана. А это косвенно указывает и на размах народного движения в
то время.
Все это говорит о напряженности положения, о брожении народных масс, о ненависти, в частности к феодальной церкви, и о надеждах на исконную
народную языческую религию. Народ везде поддерживал волхвов, верил им, шел за ними. Как и в Западной Европе, на Руси классовая борьба выступала
нередко в религиозной оболочке.
Смысл классовой борьбы был все же не в возврате к старым формам первобытного строя. Классовая борьба была направлена не против феодализма как
формации, а лишь против неумеренных поборов.
Несметные богатства Изяслава, поражавшие воображение королевских дворов Европы, были созданы, очевидно, путем неслыханной эксплуатации
народа. Неурожаи и нашествие кочевников окончательно подрывали крестьянское хозяйство
КНЯЗЬЯ «ГОРИСЛАВИЧИ» И КИЕВСКОЕ ВОСТАНИЕ 1113 ГОДА. (447 – 451)
Олег Святославич, получивший печальное прозвище «Гориславича», олицетворял большую группу князей XI — начала XII в., заботившихся прежде
всего о личной наживе.
К внутренним противоречиям добавились внешние факторы: в 1092 г. была страшная засуха, «так что земля выгорела, и многие леса загорались сами
собой и болота». Вспыхивали эпидемии то в Полоцкой земле, то в Киевской, где количество умерших исчислялось тысячами.
Социальный кризис, обостренный этими внешними обстоятельствами, мог вылиться в восстания не в 1143 г., а на 20 лет раньше, но этому помешал еще
один внешний фактор — новое грозное наступление половцев на Русь, Половцы штурмовали пограничную линию по Суле и захватывали русские села
как на левом, так и на правом берегу Днепра. В этой обстановке умер в 1093 г. одряхлевший и больной князь Всеволод, последний из Ярославичей.
Открылась широкая возможность борьбы за великокняжеский стол — каждый из «Ярославлих внуков» считал себя претендентом на киевский престол.
Ближе всех к киевскому престолу был Владимир Мономах, прибывший к больному отцу в Киев, однако он будто бы добровольно, не желая усобиц,
отказался от великого княжения и ушел в свой Чернигов. Но дело обстояло, очевидно, далеко не так, как это обрисовал нам впоследствии придворный
летописец Мономаха.
В Киеве сильна была боярская оппозиция, которую возглавлял уже знакомый нам по восстанию 1074 г. богатый боярин Ян Вышатич. Этой боярской
группе принадлежит та часть летописи, где возводятся обвинения на Всеволода, пренебрегшего советами «смысленных». Недовольное политикой
Всеволода, киевское боярство, очевидно, не захотело посадить в Киеве его сына Владимира Мономаха. Приглашен был Святополк, незначительный князь
из Турова, но и он не оправдал надежд. Плохой полководец, неумелый политик, заносчивый, жадный до денег, подозрительный и жестокий, он быстро
настроил всех против себя и своей политикой еще больше способствовал углублению кризиса.
В 1093 г. половцы жестоко разбили русские войска под Треполем и дошли до предместий Киева; Святополк убежал с поля боя лишь с двумя спутниками.
Половцы хозяйничали во всей Южной Руси,
В тяжелых условиях киевское боярство стремилось укрепить великокняжескую власть, предотвратить новые усобицы и устранить опасность небывалого
половецкого натиска, угрожавшего всем слоям и классам Руси. Вотчины многих киевских бояр были расположены в черноземной лесостепной полосе..
Их патриотизм не был бескорыстным, но объективно позиция боярства в тех конкретных условиях наиболее отвечала общенародным интересам.
На Любечском съезде был провозглашен принцип династического разделения Русской земли между различными княжескими ветвями при соблюдении
ее единства перед лицом внешней опасности:
Но все это было основано не на реальных интересах отдельных земель, не на действительном соотношении сил. Князья, глядя на Русь как бы с птичьего
полета, делили ее на куски, сообразуясь со случайными границами владений сыновей Ярослава. Княжеские съезды не были средством выхода из кризиса.
Мы проследили от начала до конца судьбу одного из князей — разорителей Руси. Прозвище «Гориславич», данное автором «Слова о полку Игореве»,
полностью подтверждено всеми делами Олега Святославича. Он был не одинок, но типичен для той эпохи.
Другой печальной фигурой русской истории рубежа XI—XII вв. был великий князь Святополк Изяславич
Князь Святополк изыскивал любые способы обогащения казны. Сын его пытками вынуждал монахов указывать места зарытых сокровищ. Сам Святополк
изобретал новые налоги; введенный им соляной налог был очень тяжел для народных масс и вызвал возмущение. Вопреки ожиданиям киевского боярства,
Святополк не сумел оградить Русь от половцев и только разорял ее лишними войнами.
Как только умер князь Святополк, в Киеве тотчас же вспыхнуло народное восстание.
17 апреля 1113 г. Киев разделился надвое. Киевская знать — те, кого летописец обычно называл «смысленными», собралась в Софийском соборе для
решения вопроса о новом князе. Выбор был широк, князей было много, но боярство остановилось на кандидатуре переяславского князя Владимира
Мономаха.
В то время, пока боярство внутри собора выбирало великого князя, вне стен собора уже бушевало народное восстание. В разгар восстания боярство
вторично послало гонцов к Мономаху с просьбой ускорить приезд
Восстание бушевало четыре дня, пока в Киев не прибыл Мономах. Советские историки Б.Д. Греков и М.Н. Тихомиров справедливо полагают, что
восстание не ограничилось только городом, но охватило и деревни Киевской земли, те многочисленные боярские и княжеские вотчины, которые широким
полукругом располагались в лесостепи на юг от Киева.
Восстание, несомненно, имело успех, так как Владимир немедленно издал новый закон — «Устав Володимерь Всеволодича», облегчающий положение
городских низов, задолжавших богатым ростовщикам, и закрепощенных крестьян-закупов, попавших в долговую кабалу к боярам.
По Уставу Владимира было сильно ограничено взимание процентов за взятые в долг деньги. Поясним эту статью примером. Предположим, что какой-то
крестьянин занял у боярина в тяжелую годину 6 гривен серебра. По существовавшим тогда высоким нормам годового процента (50%) он ежегодно
должен был вносить боярину 3 гривны процентов (а это равнялось стоимости трех волов). И если должник не в силах был, кроме процентов, выплатить
и самый долг, то он должен был нескончаемое количество лет выплачивать эти ростовщические проценты, попадая в кабалу к своему заимодавцу.
По новому уставу срок взимания процентов ограничивался тремя годами — за три года должник выплачивал 9 гривен процентов, что в полтора раза
превышало сумму первоначального долга. Мономах разрешил на этом и прекращать выплаты, так как в эти 9 гривен входил и долг («исто») — 6 гривен
— и 3 гривны «роста». Долг погашался. Фактически это приводило к снижению годового процента до 17% и избавляло бедноту от угрозы длительной
или вечной кабалы.
В вотчинном хозяйстве новый закон защищал некоторые человеческие права должников-закупов.
Все это тоже явилось завоеванием восставшего народа. Феодалы вынуждены были пойти на некоторые уступки, улучшившие экономическое и
юридическое положение городских ремесленников и крестьян.
ВЛАДИМИР МОНОМАХ – БАЯРСКИЙ КНЯЗЬ (1053—1113—1125 гг.)
(451 – 477 страницы)
В оценке исторических лиц для нас очень важно определить не столько их субъективные качества, которые могут дойти до нас в искаженной передаче
пристрастных современников, сколько объективное значение их деятельности, — шла ли она против течения жизни или, наоборот, способствовала
ускорению наметившихся жизненных явлений.
Пожалуй, ни об одном из деятелей Киевской Руси не сохранилось столько ярких воспоминаний, как о Владимире Мономахе.
При Владимире Мономахе Русь побеждала половцев, и они на время перестали быть постоянной угрозой. Власть киевского князя простиралась на все
земли, заселенные древнерусской народностью. Усобицы мелких князей решительно пресекались тяжелой рукой великого князя. Киев был действительно
столицей огромного, крупнейшего в Европе государства.
Неудивительно, что в мрачные годы усобиц русские люди искали утешения в своем величественном прошлом; их взгляды обращались к эпохе Владимира
Мономаха.
Единодушие оценок Владимира II в феодальной письменности, дружинной поэзии и народном былинном эпосе заставляет нас внимательнее рассмотреть
долгую деятельность этого князя.
Владимир родился в 1053 г., по всей вероятности, в Киеве, где его отец Всеволод, любимый сын Ярослава Мудрого, находился при великом князе.
Рождение Владимира скрепило задуманные его дедом политические связи между Киевской Русью и Византийской империей — матерью его была
принцесса Мария, дочь императора Константина IX Мономаха.
Владимир получил хорошее образование, которое позволило ему в своей политической борьбе использовать не только меч рыцаря, но и перо писателя.
Он прекрасно ориентировался во всей тогдашней литературе, владел хорошим слогом и обладал незаурядным писательским талантом.
Детские годы Владимира прошли в пограничном Переяславле.В степях в те годы происходила смена господствующих орд: печенеги были отодвинуты к
Дунаю, их место временно заняли торки, а с востока уже надвигались несметные племена кипчаков-половцев, готовых смести все на своем пути и
разграбить всю Русь.
Со времени этого первого «пути» до прочного утверждения в Чернигове, уже взрослым двадцатипятилетний человеком, Владимир Мономах переменил
по меньшей мере пять удельных городов.
Битва на Нежатиной Ниве 3 октября 1078 г. резко изменила соотношение сил в размножившейся княжеской семье. Великим князем стал Всеволод
Ярославич, утвердивший свою власть над всей «Русской землей» в узком смысле слова: над Киевом, где княжил сам, над Черниговом, в который он
послал своего сына Владимира, и над Переяславлем Русским, где он княжил уже несколько лет до вокняжения в Киеве.
Шестнадцать лет (1078—1094 гг.) княжит Владимир Мономах в Чернигове.
Владимир был уже женат на английской принцессе Гите, дочери короля Гаральда, погибшего в битве при Гастингсе.
Фактически владея вместе с отцом всей «Русской землей», Владимир Мономах, несомненно, мог рассчитывать на получение (по наследству и по праву
владения) великого княжения после отца. Однако, когда болезненный Всеволод в 1093 г. умер, то на киевском престоле оказался не Владимир, бывший
в те дни в Киеве, а Святополк, приглашенный из Турова.
Летопись, быть может подправленная потом рукой Мономаха, объясняет это благочестивыми размышлениями Владимира, не желавшего будто бы
начинать новую усобицу и будто бы уважавшего династическое старшинство своего кузена.
Едва ли это так: спустя 20 лет Владимир не побоялся пренебречь династическим старшинством.
Дело было в другом. Как мы увидим в дальнейшем, главной силой, останавливавшей торопливый бег князей от города к городу, было крупное
землевладельческое боярство. Выбор князя в конечном счете был обусловлен волей «лучших мужей», «смысленных». С конца XI в. политическая роль
боярства непрерывно возрастала. Все чаще и чаще боярство, приглядываясь к пестрой веренице князей, оценивало дела и успехи, ум и сговорчивость
того или иного князя и «вабило» подходящего кандидата на престол, приглашало по своей воле из другого города, а иной раз и закрепляло свои
преимущества, заключая с ним договор, «ряд», без которого князь еще не считался полноправным.
Вокняжение Святополка принесло не только крушение надежд, но и много несчастий Владимиру Мономаху: неопытность Святополка привела к
страшному разгрому русских войск половцами под Треполем.
Вынужденный довольствоваться вместо Киева Черниговом, Мономах скоро утратил и его — Олег Святославич с половцами выгнал его из города,
Владимир снова оказался в городе своего детства, где начинал свою жизнь его отец, где потом княжил его младший брат, — в Переяславле, на краю
Половецкой степи.
Двадцатилетний переяславский период жизни Владимира Мономаха (1094—1113 гг.) характеризуется двумя чертами; во-первых, это активная,
наступательная борьба с половцами, рвавшимися на Русь через Переяславское княжество, а во-вторых, — попытка склонить на свою сторону киевское
боярство, распоряжавшееся в известной мере великим княжением.
Борьба с половцами, которую Мономах неизбежно должен был вести как владетель пограничного княжества, в глазах современников всегда выглядела
как общерусское дело, как защита всей Руси. Мономах был сторонником решительных ударов, разгрома степняков и походов в глубь степей. Первая
победа была одержана за Сулой сразу же по вокняжении в Переяславле. Затем, в 1095 г., Владимир, разорвав недолгий мир с половцами, убил половецкого
посла Итларя в Переяславле и принял участие в большом походе на половецкие «вежи», где взяли много пленных, коней и верблюдов. На следующий
год у Зарубинского брода на Днепре дружины Владимира разбили половцев и убили хана Тугоркана.
Вскоре борьба была перенесена уже далеко в глубь степей, и в этом была заслуга Мономаха.
Во всяком случае, Мономаху удавалось организовывать общие походы в 1103, 1109, 1110, 1111 гг. Русские войска то доходили до Азовского моря, то
отвоевывали половецкие города на Северском Донце, то нагоняли на половцев такой страх, что они откочевывали за Дон и за Волгу в степи Северного
Кавказа и Южного Урала. В некоторых битвах брали в плен по 20 половецких ханов.
Иногда выступлениям против половцев придавался характер крестового похода — впереди войска ехали попы с крестами и пели песнопения.
Менее успешно, но с такой же энергией вел Мономах свои княжеские дела. Его соперниками были, во-первых, Святополк Киевский, а во-вторых. Давыд
и Олег Черниговские.
В составе домена Мономаха оказались Смоленск и Ростов, куда он часто наезжал, наведя порядок на юге.
В1096 г. Владимир выгнал Олега из Чернигова и пытался организовать княжеский съезд, который осудил бы «Гориславича» за приведение поганых на
Русские земли.
Съезд удалось собрать только к концу 1097 г., и, очевидно, соотношение сил было таково, что Мономах не мог диктовать свою волю: съезд собрался не
в Киеве, а в вотчине Олега, древнем Любече, куда Мономаху было, наверное, не очень приятно приезжать.
К Любечскому съезду Мономах подготовился не только как полководец и стратег, но и как юрист и как писатель-полемист.
Но Любечский съезд не принес Мономаху победы. Принцип съезда — «пусть каждый владеет отчиной своей» — закреплял Киев за Святополком
Изяславичем, Чернигов за Святославичами, а ему, Владимиру Всеволодичу, оставался в Русской земле все тот же разоряемый «погаными» порубежный
Переяславль. Кампания против Олега была по существу проиграна, и Владимир быстро вступил в союз с половцами. Неожиданный союз был направлен
против Святополка, и главной пружиной многих событий был Мономах, очевидно, не оставлявший мечты о великом княжении.
В придворных кругах появился слух (может быть, и не лишенный основания), что Владимир Мономах составил заговор с Васильком Ростиславичем
Теребовльским против Святополка. Хотя владения Василька были невелики, но стратегические замыслы его были грандиозны: он, например, как пишет
летописец, предполагал вобрать всех кочевников не кипчаков (печенегов, торков и берендеев) и с ними за один год взять Польшу, а затем завоевать
Болгарское царство, теснимое Византией, и перевести болгар в свое княжество. После этого он будто бы собирался выступить против всей Половецкой
земли.
Василько был схвачен во дворце Святополка в то время, когда он, идя из Любеча в свою землю через Киев, нехотя принял приглашение великого князя
позавтракать у него.
Никогда еще Владимир Мономах не был так близок к киевскому «злату столу», как в эти ноябрьские дни 1097 г. Святополк собирался бежать из города.
Казалось, что мечты сбываются. Однако и на этот раз влиятельные киевские круги не поддержали Мономаха, не открыли ему Золотых ворот, а удержали
в городе Святополка и выслали к Владимиру и Святославичам высокое посольство — митрополита и мачеху Мономаха, великую княгиню. Посольство
вежливо предложило мир, а это означало еще одно крушение надежд.
В последующие годы Монамах всвозможными способами навязывал миф о Святославе – по суте списывая на него все грехи.
Поучение Мономаха было обращено не к его родным детям. Они в это время уже выдавали своих дочерей замуж и в отцовских поучениях едва ли
нуждались. Оно было рассчитано на довольно широкую феодальную аудиторию. ( Владимир в нем как бы отрекся от всех тех зол, в которых несколько
лет назад обвиняли его отца, а тем самым и его самого, отцовского соправителя.
Все эти протокольные и литературные материалы готовились, по всей вероятности, к следующему княжескому съезду 1100 г. в Уветичах, где Мономах
выступал обвинителем Давыда Игоревича, а косвенно стремился, очевидно, очернить своего главного врага — великого князя Святополка.
Честолюбивые мечты не сбылись и на этот раз, но многое было достигнуто — в киевской литературе остался прочный след: современники и потомки
должны были видеть Святополка в мрачных красках, а Владимира — в светлых.
Из событий этих лет следует отметить разгром Боняка и Шарукана Старого в 1107 г. и знаменитый крестовый поход на город Шарукань в 1111 г. Во всех
этих походах Владимир и Святополк выступали совместно, но инициатива, очевидно, принадлежала Мономаху.
Киевское восстание 1113 г. напугало феодальные верхи и заставило их обратиться к единственно возможной кандидатуре популярного князя, известного
всему народу своей тридцатипятилетней борьбой с половцами, а боярско-монастырским кругам — и своими литературными материалами и речами на
княжеских съездах.
Шестидесятилетний Владимир Всеволодич Мономах стал великим князем. Новое законодательство, как мы видели, облегчало положение должников, в
частности, закупов. Но, кроме того, Устав Мономаха регулировал и ряд вопросов, интересующих купечество: предусматривались интересы внешней
торговли — давались льготы купцам, потерявшим товары при кораблекрушении, на войне или в пожаре, иноземные купцы получали преимущественное
право при ликвидации товаров несостоятельного должника.
Став великим князем и, очевидно, пользуясь полной поддержкой боярства, Владимир II прочно держал всю Русь в своих руках. Огромные военные силы,
накопленные для борьбы с половцами, теперь, после откочевки последних на юг, могли быть использованы для удержания Руси во власти Киева.
Владимир, как и его тезка 100 лет назад, управлял страной при посредстве своих сыновей, опытных князей.
Но в целом Киевская Русь в это время представляла единую державу, и ее границы, поэтически очерченные в «Слове о погибели», не были вымыслом
или гиперболой. Это единство держалось еще семь лет после смерти Мономаха, при его сыне Мстиславе (1125—1132 гг.), и сразу распалось в 1132 г.
Мстиславу еще удавалось сдерживать враждующих родичей, но с его смертью снова вспыхнули усобицы.
Далее летопись год за годом описывает выход того или иного князя или той или иной земли из-под воли великого князя. Шел процесс окончательной
утраты Киевом своего первенствующего положения; начиналась феодальная раздробленность.
Всю эту историю переработок и редактирования детально выяснил академик А.А. Шахматов.
Мстислав коренным образом переделал введение к летописи Нестора, исходя из политической ситуации своих дней. Он выкинул из старого текста
многое, что было там написано о зарождении государства Руси (об этом можно судить лишь по уцелевшим отрывкам), и взамен втиснул в летопись
тенденциозную легенду о призвании в Новгород князей-варягов
Политический смысл сочинения легенды о добровольном призвании новгородцами князей заключался в следующем: Владимира Мономаха позвали
киевляне после восстания, позвали со стороны и не по праву старшинства (Давыд Черниговский был династически старше Мономаха), а по воле киевского
боярства. Легенда о призвании Рюрика точно повторяла эту ситуацию: новгородцы плохо жили без князя — «не бе в них правды, и вста род на род, и
быша в них усобице, и воевати почаша сами ся». После этого новгородцы решили: «Поищем собе князя, иже бы вол одел нами и судил по праву».
.
Накануне окончательного распада Киевской Руси на отдельные самостоятельные княжества, т. е. в княжение Мономаха или Мстислава, что более
вероятно, был создан наиболее полный свод феодальных законов, так называемая Пространная Русская Правда, включавшая в себя и грамоту Ярослава
новгородцам 1015 г., и Правду Ярославичей середины XI в., и Устав Владимира Всеволодича 1113 г. Это не было механическим соединением
разновременных документов. Составители свода несколько переработали их, учитывая требования XII в.
Владимир Мономах тем и представляет для нас интерес, что всю свою неукротимую энергию, ум и несомненный талант полководца употребил на
сплочение рассыпавшихся частей Руси и организацию отпора половцам. Другое дело, что он лично как переяславский князь был непосредственно
заинтересован в ограждении своих владений от половецкого разорения, но объективно его политика наступления на степь была важна для всей Руси.
Другое дело, что, объединяя в своих руках Переяславль, Смоленск и Ростов и чуть ли не ежегодно объезжая их, делая путь по 2400 км, он заботился о
своих данях и продажах. Объективно это укрепляло связь нескольких крупных областей Руси и вовлекало их в решение общерусских задач.
Переяславский период (1094—1113 гг.) выдвинул Мономаха среди русских князей как организатора активной обороны от половцев. Сам он в эту пору
стремился зарекомендовать себя перед киевским боярством как более приемлемый кандидат в великие князья, чем Святополк Изяславич.
Время великого княжения Мономаха (1113—1125 гг.) завершает напряженный двадцатилетний период борьбы с половцами, после чего единая держава
в тех условиях временно утратила смысл и продолжала существовать некоторый срок по инерции, так как глава государства сосредоточил в своих руках
очень большие военные резервы и употреблял их на поддержание единства твердой и вооруженной рукой. За 20 лет, от киевского восстания 1113 г. до
смерти Мстислава (1132 г.), великокняжеская власть стремилась не допускать усобиц и упорядочить дела класса феодалов в целом путем издания
довольно полного кодекса законов.
Когда Киевская Русь распалась на полтора десятка самостоятельных княжеств, то из эпохи своей общности все они уносили в будущее и «Повесть
временных лет», и «Пространную Русскую Правду», и киевский цикл былин о Владимире Красном Солнышке, в образе которого сливались и Владимир
I Святославич, спасший Русь от печенегов, и Владимир II Мономах, князь, который правил Русью от края и до края и в успешной борьбе с половцами
«много поту утер за Русскую землю».
ГЛАВА ШЕСТАЯ РУССКИЕ КНЯЖЗЕСТВА XII – начала XIII в (469 – 488)
Для «феодальной раздробленности» хпрпетерны «длительные кровопролитные усобицы князей, войны за расширение земельных владений, которые
современник с горечью называл «погибелью земли Русской», так как внутренние войны были бессмысленны с общенародной точки зрения и, кроме того,
крайне ослабляли обороноспособность Руси но отношению к внешней опасности (половцы, татары, немцы-крестоносцы).
Период феодальной раздробленности длился в России с XII по конец XV в., но внутри этого более чем трехвекового отрезка времени существовал четкий
и тягостный рубеж — татарское нашествие 1237—1241 гг., после которого иноземное иго резко нарушило естественный ход русского исторического
процесса, сильно замедлило его
Отрицательные стороны эпохи: явное ослабление общего военного потенциала, облегчающее иноземное завоевание, междоусобные войны и
возрастающее дробление княжеских владений.
В середине XII в. было 15 княжеств; в начале XIII в., накануне нашествия Батыя, — около 50, а в XIV в. (когда уже начался процесс феодальной
консолидации) количество великих и удельных княжеств достигало примерно 250. Причиной такой дробности были разделы владений князьями между
своими сыновьями; в результате княжества мельчали, слабели, и итоги этого стихийного процесса рождали у современников иронические поговорки:
С другой стороны, необходимо обратить внимание на то, что начальная фаза феодальной раздробленности (до того, как в нормальное развитие вмешался
фактор завоевания) характеризуется не упадком культуры, как можно было бы ожидать, исходя из перечисленных отрицательных явлений, а наоборот,
бурным ростом городов и ярким расцветом русской культуры XII — начала XIII вв. во всех ее проявлениях. Из этого следует, что новая политическая
форма, очевидно, содействовала на первых порах прогрессивному развитию.
Много неясности и в определении причин, породивших феодальную раздробленность, а с этим неизбежно связан и вопрос о времени ее возникновения.
Усобицы князей на Руси, как и в европейском средневековье, сопутствовали (и в значительной мере препятствовали) историческому движению, но не
определяли полностью ту или иную политическую форму. Разделы княжеских земель между наследниками, ставшие ощутимыми с XIII в., усугубляли
дробление княжеств-государств, но опять-таки, не создавали нового явления в политической жизни Руси. Экономической основой и обоснованием
феодальной раздробленности считают натуральное хозяйство. Это верно, как констатация факта, но никак не объясняет причин перехода от единой
державы к нескольким независимым княжествам, так как и в первобытности, и при появлении переходных форм (союзы племен), и в необъятной по своей
территории Киевской Руси IX — начала XII в. господствовало натуральное хозяйство.
Расчленение раннефеодальных грандиозных империй на ряд фактически (а иногда и юридически) суверенных княжеств-королевств было неизбежным
этапом в развитии феодального общества
Необходимо отказаться от понимания всей эпохи феодальной раздробленности как времени регресса, движения вспять.
Быть может, не слишком удачна и наша привычная научно-учебная терминология: «Киевская
Русь распалась...»; «единое могучее
государство раздробилось на ряд княжеств...» Читатель сразу начинает сожалеть о том, что прекрасное государство, воспетое былинами и летописями,
«раздробилось», «распалось»; нечто целое перестало существовать и превратилось в обломки, в осколки, которые по самому своему терминологическому
смыслу должны быть хуже непотревоженного целого.
Если мы внимательно вглядимся в сущность явлений, происходивших в XI—XII вв., то несомненно мы предпочтем другие обозначения вроде
следующих: «Киевская Русь была зерном, и в которого вырос колос, насчитывавший несколько новых зерен-княжеств». Или: «Киевская Русь была
матерью, вырастившей многих сыновей, составивших новое поколение», и т. п.
Феодальная раздробленность являлась, как это ни парадоксально на первый взгляд, результатом не столько дифференциации, сколько
исторической интеграции.
Когда речь идет о феодальном обществе, создаваемом феодальным классом, нас в первую очередь должна интересовать совокупность первичных ячеек
феодализма — вотчин — и их исторический путь.
Местному боярству нужна была консолидация для противодействия княжеской чехарде и княжеской жадности и, конечно, масштабы всей Киевской Руси
не соответствовали возможностям провинциальных феодалов. Боярство XI—XII вв. вполне доросло до интеграции в рамках близких к древним
племенным союзам, но не более.
Время для централизованного государства в таких масштабах еще не настало; это произошло лишь на пороге капитализма, в XVIII в., когда масштабы
европейской части Российской империи приблизились к Киевской Руси.
Земскому боярству XII в. нужна была своя, местная, близкая власть, которая сумела бы быстро претворить в жизнь юридические нормы Правды,
своевременно помочь боярину в его столкновениях с крестьянством. Нужны были иные масштабы государства, иная структура феодального организма,
более приспособленная к нуждам основного, прогрессивного тогда класса феодалов.
Столицы многих крупнейших княжеств были в свое время центрами союзов племен: Киев у Полян, Смоленск у Кривичей, Полоцк у Полочан, Новгород
у Словен, Новгород-Северский у Северян. Союзы племен были устойчивой общностью, складывавшейся веками; географические пределы их были
обусловлены естественными рубежами. !!!!
Феодальная раздробленность не нарушало еще единства древнерусской народности, Кристаллизация самостоятельных княжеств проходила на фоне
бурного развития производительных сил (главным образом в городах) и в значительной мере была обусловлена этим развитием.
Феодальные княжества XII в. были вполне сложившимися государствами. Их князья обладали всеми правами суверенных государей.
Самую верхнюю ступень теперь занимал уже не один киевский великий князь; в XII в. титул «великий князь» применялся и к черниговским, и к
владимирским, и к другим князьям. Их великие княжения вполне соответствовали и по размерам территории, и по своей внутренней сущности
западноевропейским королевствам.
Сам Киев в XII в. представлял собой большой культурный центр.. Киев не управлял больше Русскими землями, но сохранил величественность
«порфироносной вдовы».
Средний феодал не был сторонником ни усобиц, ни далеких завоевательных походов. Сидеть в своем родовом гнезде, в своей «отчине и дедине» он
считал основным, наиболее естественным своим положением.
Степень развития феодальных отношений была теперь уже не та, что при Владимире I, содержавшем огромные лагеря дружинников, — в XII в. не нужно
было все свои резервы держать при дворе, можно было «распустить дружину по селам», т. е. дать поместья своим военным слугам, сделать их тем, что в
XVI в. называлось дворянством или «детьми боярскими».
Рожденная новыми условиями низшая прослойка феодалов — дворянство — была бедна, экономически неустойчива, жадна до земли и крестьян, но
определенна в своих политических симпатиях и антипатиях. Дворянство с самого своего возникновения было поставлено в положение соперника
боярства, причем соперника слабого, неуверенного в завтрашнем дне, жившего одними княжескими милостями.
Итак, рыцарственный XII век выдвинул не только боярство, находившееся ранее несколько в тени, но и разнообразное дворянство, включившее в себя и
дворцовых слуг, и воинов — «детских» или «отроков», и беспокойных всадников — торков и печенегов.
Важным элементом средневекового общества являлись города, развивавшиеся в ту пору особенно бурно и полнокровно.
Город был крепостью, убежищем во время опасност. Город являлся естественным административным центром постановлений. Он был средоточием
разнообразного ремесла:. Он был также главнейшим (а иногда и единственным) местом торговли
. Церковь в XI—XII вв. стала не только органом идеологического воздействия, но и частью самого господствующего класса.
Монастыри, становившиеся в это время крупными земельными собственниками. Монастырская земля не дробилась по наследству, как княжеская или
боярская, и поэтому монастыри быстро богатели.
К началу XIII в. стал более явственным неудержимый процесс дального дробления внутри княжеств, выделение мелких удельных княжеств-вассалов.
Татаро-монгольское нашествие 1237—1241 гг. застало Русь цветущей, богатой и культурной страной, но уже пораженной ржавчиной феодальной
удельной раздробленности.
КИЕВСКОЕ КНЯЖЕСТВО (488 – 498 СТР)
Для автора «Слова о полку Игореве» Киевское княжество было первым среди всех русских княжеств.
До середины XII в. Киевское княжество занимало значительные пространства на Правобережье Днепра: почти весь бассейн Припяти и бассейны Тетерева,
Ирпени и Роси. Только позднее Пинск и Туров обособились от Киева, а земли западнее Горыни и Случи отошли к Волынской земле.
Особенностью Киевского княжества было большое количество старых боярских вотчин с укрепленными замками, сосредоточенных в старой земле Полян
на юг от Киева.
Для защиты этих вотчин от половцев еще в XI в. по р. Роси (в «Поросье») были поселены значительные массы кочевников, изгнанных половцами из
степей: торков, печенегов и берендеев, объединенных в XII в. общим именем — Черные Клобуки. Они как бы предвосхищали будущую пограничную
дворянскую конницу и несли пограничную службу на огромном степном пространстве между Днепром, Стугной и Росью.
Защищая Русь от половцев, торки и берендеи постепенно воспринимали русский язык, русскую культуру и даже русский былинный эпос.
Черные клобуки играли важную роль в политической жизни Руси XII в. и нередко влияли на выбор того или иного князя.
В 1132 г., после смерти Мстислава Великого, от Киева одно за другим стали отпадать русские княжества.
В связи с тем, что Киев часто являлся яблоком раздора между князьями, киевское боярство заключало с князьями «ряд» и ввело любопытную систему
дуумвирата, продержавшуюся всю вторую половину XII в.
Смысл этой оригинальной меры был в том, что одновременно приглашались представители двух враждующих княжеских ветвей и тем самым отчасти
устранялись усобицы и устанавливалось относительное равновесие.
Внешняя политика Киевского княжества иногда определялась интересами того или иного князя, но, кроме того, было два постоянных направления
борьбыПервое и главнейшее — это, разумеется, Половецкая степь.
Вторым направлением борьбы было Владимиро-Суздальское княжество. Со времен Юрия Долгорукого северо-восточные князья, освобожденные своим
географическим положением от необходимости вести постоянную войну с половцами, устремляли свои военные силы на подчинение Киева
. Особое значение придавалось походу Андрея Боголюбского, сына Долгорукого, на Киев в 1169 г. Киевский летописец, бывший свидетелем трехдневного
грабежа города победителями, так красочно описал это событие, что создал представление о какой-то катастрофе. На самом деле Киев продолжал жить
полнокровной жизнью столицы богатого княжества и после 1169 г. Здесь строились церкви, писалась общерусская летопись, создавалось «Слово о
полку...», несовместимое с понятием об упадке.
«Мать городов русских» — Киев — прожил яркую жизнь на протяжении ряда веков, но в последние три десятилетия его домонгольской истории слишком
сказывались отрицательные черты феодальной раздробленности, приведшей к расчленению Киевского княжества на ряд уделов.
ЧЕРНИГОВСКОЕ И СЕВЕРСКОЕ КНЯЖЕСТВО (СТР 498 – 508)
Черниговское и Северское княжества составляли, как и Киевское в Переяславское, части древней «Русской земли», того первоначального ядра Руси,
которое сложилось еще в VI—VII вв.
Чернигово-Северские земли на большом пространстве были открыты степям; здесь строились пограничные оборонительные линии, здесь оседали
побежденные кочевники, вытесненные с хороших пастбищ новыми хозяевами — половцами.
Если киевские князья широко использовали Черных клобуков в качестве заслона от половцев, то и черниговские Ольговичи имели «своих поганых».
Возможно, что здесь имеются в виду какие-то тюркоязычные дружины, очень давно, еще со времени «прадедов», оказавшиеся в Черниговской области;
быть может, это — тюрко-болгары или какие-то племена, приведенные Мстиславом с Кавказа в начале XI в.
Черниговское княжество по существу обособилось от Киевской Руси еще во второй половине XI в. и только временно при Мономахе было в вассальном
подчинении у киевского князя.
Дальнейшая история Чернигово-Северской земли не представляет особого интереса. Размножившиеся Ольговичи по-прежнему охотно принимали
участие в усобицах и постепенно расчленили землю на несколько мелких уделов. В 1234 г. Чернигов выдержал тяжелую осаду войск Даниила Галицкого:
В 1239 г. Чернигов вместе со всем Левобережьем был взят войском татар.
ГАЛИЦКО-ВОЛЫНСКИЕ ЗЕМЛИ (СТР 508 – 518)
Несомненно, произошло быстрое возвышение Галицкого княжества, выросшего на месте уделов сосланных и бежавших сюда второстепенных князей XI
— начала XII в.
В истории Галицко-Волынских земель мы видим перемещение исторического центра: в древние времена на первом месте был Дулебский союз племен,
находившийся на стыке восточно- и западнославянских племен Прикарпатья и Волыни. В VI в. этот союз племен был разбит аварами, старый племенной
центр — Волынь — заглох, и центром этих земель становится Владимир Волынский, носящий имя Владимира Святославича» уделявшего большое
внимание западнорусским землям.
Плодородная почва, мягкий климат, относительная безопасность от кочевников сделали благодатную землю Волыни одной из богатейших на Руси. Здесь
очень интенсивно развиваются феодальные отношения и складывается сильный боярский слой. Здесь возникают такие города, как Перемышль, Луцк,
Теребовль, Червен, Холм, Берестье, Дрогичин. Долгое время мы ничего не находим в летописях о Галиче. Но в XII в. Галич из небольшого удельного
городка второстепенных князей быстро превращается в столицу значительного княжества, На рубеже XII и XIII столетий Роман Мстиславич Волынский
объединил Галицкую землю и Волынь в одно большое государство, пережившее татаро-монгольское нашествие и просуществовавшее до XIV в. Такова
схема истории Западной Руси.
Самостоятельную политику по отношению к Киеву западнорусские князья пытались вести еще в XI в
Расцвет Галицкого княжества связан с воспетым в «Слове» Ярославом Осмомыслом (1153—1187 гг.), сыном Владимира Володаревича, двоюродным
братом Ивана Берладника.
В 1199 г., по смерти Владимира, галицким князем стал Роман Мстиславич. Волынь и Галич объединились в одних руках и составили большое и
могущественное княжество, равное крупным европейским королевствам. Когда же Роман овладел и Киевом, то в его руках оказался огромный
компактный кусок Русских земель, равный Священной Римской империи Фридриха Барбароссы. Вынужденный при вступлении на престол принести
присягу галицкому боярству, Роман впоследствии действовал круто, вызывая этим недовольство бояр.
Эта эпоха крайне интересна для нас теми обостренными отношениями между князьями и боярством, которые так явственно обозначились уже во времена
Ярослава Осмомысла.
Если отбросить элемент личной выгоды и корысти, несомненно определявший многие действия князей, то следует признать, что проводимая ими
политика концентрации земель, ослабления уделов и усиления центральной княжеской власти объективно была безусловно прогрессивной, поскольку
совпадала с народными интересами.
Антикняжеские действия бояр приводили к борьбе боярских партий между собой, к усилению усобиц, к беззащитности государства перед лицом внешней
опасности. При переплетенности княжеских интересов и относительном равновесии сил крупных княжеств особый характер приобретал вопрос о
престолонаследии.
Многие княжеские браки заключались тогда с политическим расчетом между детьми пяти- восьмилетнего возраста. Когда молодой княжич подрастал и
брак осуществлялся, то он получал не ту родню, которую мог выбрать себе сам, исходя из своих интересов, а ту, которая отвечала интересам его родителей
десятки лет назад. Боярство должно было использовать эти противоречия, а для князей был только один выход — передать престол безродному
побочному сыну.
Подобная борьба княжеской и королевской власти с феодалами, стремившимися замкнуться в своих вотчинах, велась в ту пору и в Западной Европе, и в
Грузинском царстве, и на Востоке, и в ряде русских княжеств. Не нужно думать, что поголовно все боярство выступало против князя. Значительные и
влиятельные боярские круги активно содействовали сильной и действенной княжеской власти.
Через Галицко-Волынские земли проходили важнейшие торговые пути общеевропейского значения, выводившие на Краков, Прагу, Регенсбург и
ГданьскАрхеологические раскопки в галицко-волынских городах дают нам хорошее представление и о жизни простых горожан, и о высоком уровне всей
культуры этого юго-западного угла Русских земель. Делами Галицко-Волынской Руси живо интересовались не только в соседних землях, но и в
Германии, и в Риме, и во Франции, и в Византии.
ПОЛОЦКОЕ КНЯЖЕСТВО (518 – 527 СТР)
Полоцкая земля находилась на северо-западе Руси; через нее проходил очень важный путь в Западную Европу по Западной Двине.
У Полоцкой земли были все условия для приобретения независимости; в этом отношении она напоминала Новгород. Здесь также было сильно местное
боярство; в Полоцке, богатом торговом центре, существовало городское вече и, кроме того, какие-то «братчины», боровшиеся с князьями; возможно, что
это были купеческие объединения, аналогичные Ивану на Опоках в Новгороде.
Княжеская власть здесь не была особенно сильна, и Полоцкая земля распалась на несколько довольно самостоятельных уделов: Минск, Витебск, Друцк,
Изяславль, Стрежев и др.
Яркую эпоху в жизни Полоцкой земли составило длительное княжение Всеслава Брячиславича (1044—1101 гг.). Этот энергичный князь воевал и с
Новгородом, и с Псковом, и с Ярославичами. Одним из врагов Всеслава был Владимир Мономах, ходивший в походы на Полоцкую землю с 1084 по 1119
г. Киевским князьям удавалось лишь на время подчинить себе эту землю, жившую своей обособленной жизнью.
Нападения литовских дружин стали возможны в результате ослабления Полоцкой земли, раздробленной на множество уделов.
Полоцко-Витебско-Минская земля, ставшая позднее, в XIV в., основой белорусской народности, обладала своеобразной культурой, интересной историей,
но далеко зашедший процесс феодального дробления не позволил ей сохранить свою целостность и политическую самостоятельность: в XIII в. Полоцкое,
Витебское, Друцкое и Минское княжества были в первую очередь поглощены новым феодальным формированием — Литовским великим княжеством,
в котором, однако, действовали русские законы и господствовал русский язык.
СМОЛЕНСКОЕ КНЯЖЕСТВО (524 – 527 стр)
Смоленское княжество, древняя земля Кривичей, занимало срединное положение, будучи окружено со всех сторон русскими областями. Через Смоленск
проходили важные магистральные дороги в Западную Европу и Византию: путь вверх по Днепру завершался у Смоленска;
Смоленское княжество, выделявшееся время от времени в удел еще в XI в., обособилось от Руси при Ростиславе Мстиславиче (1127—1159 гг.), внуке
Мономаха .
После взтия любича в 1147 году смоленские ладьи беспрепятственно могли плыть в Киев.
Быть может, эта важная стратегическая близость к Киеву (в сочетании с полной безопасностью самого Смоленского княжества от половцев) и была
причиной того, что почти все смоленские князья побывали на киевском престоле: Ростислав Мстиславич и его сыновья Роман и Рюрик, внук Мстислав
Романович и сын Мстислава — Роман.
Смоленское княжество, укрытое внутри Русских земель от всех внешних врагов, долго, до начала XV в., сохраняло самостоятельность. Батый во время
похода 1237—1238 гг. направился, было, к Смоленску, но затем обошел его стороной. Очевидно, богатый торговый город, украшенный десятками
великолепных зданий и обнесенный крепкими стенами, представлял непреодолимую преграду для войска, измотанного сопротивлением русских городов,
и кровожадный завоеватель не посмел показаться под его стенами.
НОВГОРОД ВЕЛИКИЙ (527 – 546 СТР)
Новгород был построен на наивыгоднейшем перекрестке торговых путей, важных как для Киевской Руси, так и для всей Северной Европы. Почти
полтысячелетия он был для Руси своеобразным «окном в Европу».
В благоприятном положении Новгорода у истоков Волхова заключались противоречия его будущего: с одной стороны, Киев, «мать городов русских»,
всегда зорко следил за своим новым городом, и киевские князья посылали сюда наместниками своих старших сыновей, чтобы крепче держать эту
международную пристань в своих руках. С другой стороны, удаленность от Киева, широчайшие связи с десятками могущественных и богатых стран и
богатства собственной земли давали Новгороду возможность роста, усиления, а следовательно, и независимости.
Бурный рост города быстро привел к плотному заселению обоих берегов, соединенных знаменитым Великим мостом через Волхов, игравшим важную
роль в истории города: здесь сходились на бой враждующие стороны после шумного веча, здесь бесчинствовал былинный Васька Буслаев, здесь
приводились в исполнение смертные приговоры — осужденных сбрасывали с моста в волховские глубины.
Новгород XI—XIII вв. был большим, хорошо организованным городом.
Несмотря на ремесленно-торговый характер основной массы населения Новгорода, реальная власть принадлежала в городе и в стране боярамземлевладельцам, вотчины которых находились как в пределах новгородских «сотен», так и в далеких колониях — в Заволочье, на Двине и Ваге. В силу
особенностей Новгородской земли боярство было прочно связано с внешней пушной торговлей, и это придавало ему большую экономическую силу и
корпоративную сплоченность.
Вплоть до начала XIII в., пока у рубежей Новгородской земли не появились немецкие рыцарские ордена, Новгород не знал постоянной угрозы внешней
опасности, и военные резервы боярства могли расходоваться на охрану торговых караванов, тысячеверстных путей и отдаленных факторий-погостов.
На протяжении XI в. новгородское боярство много раз проявляло свою волю в отношении великих князей и тех князей-наместников, которых Киев
посылал в Новгород.
Новое значение в это время приобретает и важный пост посадника, так сказать, премьер-министра в боярской республике. Ранее посадник был
доверенным лицом великого князя, посланным из Киева. В XII в. посадников новгородцы выбирают сами из среды наиболее знатного боярства, а в XIII
в. утверждается тезис, что «новгородцы в князьях и посадниках вольны».
Недовольство князем со стороны новгородских бояр возрастало одновременно с сознанием их собственного могущества. Кроме боярства и купечества,
в Новгороде было еще две силы, на которые мог бы положиться князь в поисках опоры для своего пошатнувшегося престола, — церковь и «черные
люди».
28 мая 1136 г. по приговору веча Всеволод был арестован и посажен в епископский дворец, где 30 вооруженных воинов стерегли его два месяца. В июле
Всеволода выпустили из города, предъявив ему обвинения: 1. «Не блюдет смерд»; 2. Зачем в 1132 г. польстился на Переяславль?; 3. Зачем первым бежал
с поля боя в 1135 г.?; 4. Зачем склонял к союзу с Черниговом, а потом велел разорвать этот союз?
С этого времени вольнолюбивый Новгород Великий окончательно становится боярской феодальной республикой.
Князья Новгорода являлись по существу наемными военачальниками.
Новгород Великий играл очень важную роль в истории Руси, Западной Европы и далекого Северо-Востока, куда вместе с новгородской мирной
колонизацией проникало русское ремесло и русское земледелие. Этим был подготовлен путь дальнейшего продвижения в Сибир
ВЛАДИМИРО-СУЗДАЛЬСКОЕ КНЯЖЕСТВО (546 – 565)
Предполагается, что , что Северо-Восточной Руси будет суждено служить связующим звеном между домонгольским периодом русской истории и всей
последующей историей Московской Руси,
Взаимоотношения пришедших сюда славян с местным угро-финским населением были в целом, несомненно, мирными. Оба народа постепенно
сливались, обогащая друг друга элементами своей культуры.
Географическое положение Ростово-Суздальской земли имело свои преимущества: здесь не было угрозы половецких набегов, так как степь была далеко,
здесь, за непроходимыми лесами Вятичей, киевские князья, их тиуны и рядовичи не могли хозяйничать так смело, как вокруг Киева. Варяжские отряды
проникали сюда не прямо по воде, как в Ладогу или Новгород, а через систему волоков в Валдайских лесах. Все это создавало относительную
безопасность Северо-Восточной Руси. С другой стороны, в руках суздальских князей был такой магистральный путь, как Волга, впадающая «семьюдесят
жерел в море Хвалисское», по берегам которого лежали сказочно богатые страны Востока, охотно покупавшие пушнину и славянский воск. Все
новгородские пути на Восток проходили через Суздальскую землю, и этим широко пользовались князья, насильственно воздействуя на экономику
Новгорода.
Ростово-Суздальская земля обособилась от Киева одновременно с другими Русскими землями в 1132—1135 гг. Здесь княжил один из младших сыновей
Мономаха — Юрий, получивший прозвище Долгорукого. Его внешняя политика определялась тремя направлениями: войны с Волжской Болгарией,
торговым конкурентом Руси, дипломатический и военный нажим на Новгород и изнурительные бесполезные войны за Киев, заполнившие последние
девять лет его княжения.
Настоящим хозяином Северо-Восточной Руси, крутым, властолюбивым, энергичным, стал сын Долгорукого — Андрей Юрьевич Боголюбский (1157—
1174 гг.).
Новый князь сразу решительно поставил себя не рядом с боярством, а над ним. Своей столицей он сделал сравнительно новый город Владимир, а
резиденцией — великолепный белокаменный замок в Боголюбове близ Владимира.
В области внешней политики Андрей продолжал действовать в тех же трех направлениях, которые были намечены еще Долгоруким: походы на Волжскую
Болгарию, походы на Новгород и Киев. Новгород успешно отразил «суздальцев», а Киев войскам Андрея удалось взять и разграбить в 1169 г.
Следует повторить, что этот грабеж, красочно описанный современником-киевлянином, не привел ни к экономическому, ни к политическому упадку
бывшей столицы, где вскоре закрепились княжеские линии, не подвластные северо-восточному князю.
Слишком широкие военные замыслы князя Андрея, не вызываемые ни потребностями обороны, ни интересами боярства, должны были обострить
взаимоотношения внутри княжества. По всей вероятности, конфликты с боярством вызывались и внутренней политикой Андрея Боголюбского,
пытавшегося прибрать боярство к рукам.
1174 год, год безуспешного и бесславного похода на Киевщину, ускорил трагическую развязку. Группа бояр, руководимых Кучковичами, составила в
1174 гзаговор против Андрея.
На следующий день после убийства князя горожане Боголюбова, мастера дворцовых мастерских и даже крестьяне окрестных сед подняли восстание
против княжеской администрации: дома посадников и тиунов были разграблены, а сами княжеские управители, включая «детских» и мечников, были
убиты. Восстание охватило и Владимир.
В чем были плюсы и минусы княжения Юрия Долгорукого и Андрея Боголюбского?
Несомненно положительным было широкое строительство городов.
В новые города и новоосвоенные земли начался, как говорят некоторые источники, приток колонистов.
Ээти качества зодчих Андрея Боголюбского являются результатом общего высокого развития культуры. Положительной следует считать в деятельности
Юрия и Андрея и ту централизацию власти, которая шла за счет ущемления интересов князей-родичей и бояр.
Минусами «самовластия» в рамках княжества-королевства были конфликты, рождавшиеся из роста княжеского домена за счет боярских вотчин, и
дробление княжества на уделы, выделяемые сыновьям князя. Отрицательной стороной деятельности Андрея Боголюбского было, конечно, его
стремление к Киеву, Приднепровья. Это стремление никак не было связано с повседневными интересами суздальского боярства; это были личные
честолюбивые замыслы Андрея, внука Мономаха.
<…> Так началось княжение «великого Всеволода», Силу новому князю придавал его союз с городами, широкими слоями городского населения.
Кроме того, к этому времени создается еще одна сила, являвшаяся опорой княжеской власти, — дворянство, т. е. служилый, военный слой, зависевший
лично от князя, получавший за службу или земли во временное владение, или денежно-натуральную плату, или право сбора каких-то княжеских доходов,
часть которых предназначалась самим сборщикам.
При Всеволоде Большое Гнездо Владимирское княжество усилилось, разрослось, внутренне укрепилось благодаря поддержке городов и дворянства и
стало одним из крупных феодальных государств в Европе, широко известным и за пределами Руси.
Всеволод мог влиять на политику Новгорода, получил богатый удел на Киевщине, вмешивался иногда в южнорусские дела, но без тех грандиозных
затрат, которые приходилось делать его брату Андрею. Всеволод почти полновластно распоряжался рязанскими княжествами
Всеволод умер в 1212 г. В последний год его жизни возник конфликт по поводу престолонаследия: великий князь хотел оставить княжество по-прежнему
под главенством г. Владимира, новой столицы, а его старший сын Константин, ученый книжник и друг ростовских бояр, хотел вернуться к старым
временам первенства Ростова.
Тогда Всеволод созвал нечто вроде земского собора. Этот съезд представителей присягнул второму сыну, Юрию. Однако вокняжиться после смерти отца
ему удалось только в 1218 г. Юрий Всеволодич погиб в 1238 г. в битве с татарами на р. Сити.
В начале XII в. Владимиро-Суздальская Русь раздробилась на несколько уделов между многочисленными сыновьями Всеволода Большое Гнездо.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ (579 – 595)
Рассмотрение исторических судеб восточного славянства привело нас к двум очень важным выводам: во-первых, выяснилось, что для понимания
истинных причин и путей зарождения государственности совершенно необходимо раздвинуть обычные хронологические рамки рассмотрения этой
проблемы и тщательно изучить двухтысячелетний период расцвета первобытнообщинного строя. Во-вторых, оказалось, что областью наивысшего
расцвета, областью наиболее интенсивного и быстрого прогрессивного развития на протяжений всех этих веков был не лесной Север с его экологической
бедностью, а плодородный лесостепной Юг, близкий к мировым центрам цивилизации.
Какими наивными кажутся теперь искусственные и далекие от объективной научности построения норманистов, стремящихся объявить славянскую
государственность результатом появления варягов в северных новгородских краях!
Задолго до образования Киевской Руси восточнославянское первобытное общество испытало два периода подъема, когда социальное развитие вплотную
подходило к рубежу государственности, а, может быть, и переступало на короткий срок этот рубеж. И каждый из этих подъемов наблюдался только на
юге, в Среднем Подненровье, в будущем центре Киевской Руси.
Первый период подъема — VI—IV вв. до н. э., когда восточная часть славянства, известная Геродоту под именем сколотов или скифов-пахарей,
борисфенитов (по Борисфену-Днепру), создала свое всадничество, строила крепости и регулярно сбывала свой хлеб в греческую Ольвию. Гавань на
Черном море была местом славянского экспорта и именовалась «Торжищем Борисфенитов».
Второй период подъема, отделенный от первого длительным сарматским засильем в степях, падает на II—IV вв. н. э., когда Римская империя, покорив
Дакию, стала при императоре Траяне непосредственным соседом приднепровского славянства. Возобновилось экспортное земледелие, повлиявшее на
социальную структуру.
Славяне приняли римскую меру зерна — квадрантал-четверик, сохранявшуюся до 1924 г., а Место будущего Киева было тогда крайним северным
пунктом торга и накопления сокровищ.
Промежуточным звеном между родо-племенным строем и государством являются союзы племен,
Анализируя археологические материалы, синхронные первому периоду подъема, мы видим, что на всем пространстве славянского мира VI—IV вв. до н.
э. географическая группировка их вполне соответствует местоположению союзов племен, указанных Нестором (Важно отметить, что на территории
древней прародины уместилась только южная половина племенных союзов, перечисленных Нестором; вторая, северная, половина — это зона
позднейшего расселения из области первоначального обитания, начавшегося на рубеже нашей эры как следствие сарматского натиска на юге.
После освоения новых земель по Верхнему Днепру, Западной Двине, Верхней Волге, Волхову, Оке и Клязьме славянские племена и здесь
сгруппировались в союзы племен, но имена этих новых, более поздних племенных союзов были построены по-иному, патронимическому принципу:
Вятичи — от вождя-эпонима Вятка, Радимичи от Радима.
В пору второго подъема процесс расселения на север уже шел, но северные области еще резко отличались от исконных южных славянских областей по
уровню своего развития. Этот контраст и отметил Нестор, говоря о том, что северные племена, «живущие в лесах зверинским образом», невыгодно
отличались от «мудрых и смысленных» полян, занимавших южную лесостепь и уже целое тысячелетие распахивавших плодородные поля Среднего
Поднепровья.
Союз племен (если он был устойчивым и длительным) представлял собой новую, более сложную и более высокую форму организации общества. Над
князьями и знатью отдельных племен появился общий князь. Союз племен почти обязательно предполагает наличие военной демократии, на фоне
которой вырастает власть «князя князей» и его дружины.
На три — четыре столетия раньше возник тот союз племен, которому суждено было стать центром интеграции всех восточнославянских племен — союз
Руси, Полян и Северян в Среднем Подненровье. Он закономерно вырос на той же самой земле, где во времена Геродота находились три сколотских
(славянских) царства почитателей священного золотого плуга, где в «трояновы века» мы видим наибольшую концентрацию земледельческой культуры
и результатов ее экспорта.
Время оформления союза приднепровских славянских племен, в который органически вошли и левобережные северяне, падает примерно на конец V —
начало VI в. н. э. Это и есть та эпоха легендарного князя Кия, с которого Нестор начинает историю Руси со столицей в Киеве, а союз Руси, Полян и
Северян есть та «Русская земля» в узком смысле слова, которая уже настолько обозначилась к середине VI в., что о ней знал даже автор географических
примечаний, писавший в Сирии. «Русская земля», возникшая как союз трех групп славянских племен от Киева до Курска, стала устойчивым и прочным
объединением, отразившимся и в археологическом единстве VI—VII вв. и в географической номенклатуре XI—XIII вв
Третий подъем славянского общества связан, во-первых, с окончательной победой земледелия в обширной лесной зоне, где к IX в. образовался
значительный фонд расчищенных из-под леса старопахотных земель, а во-вторых, с рождением, усилением и территориальным ростом «русского»
племенного союза. Если в VI—VII вв. он охватывал только три группы лесостепных племен, то, примерно, к началу IX в. он сильно разросся за счет
включения ряда других племенных союзов: Древлян, Дреговичей, Полочан и, может быть, Волынян.
Приднепровский союз племен стал уже суперсоюзом, охватывавшим теперь не менее семи племенных союзов. Киевский князь, которого восточные
географы называли царем Руси («хакан-рус»), теперь повелевал несколькими «князьями князей» (владыками племенных племен) и примерно полусотней
«всякого княжья», князьями отдельных племен.
Государство Русь, каким оно известно нам по всей совокупности источников первой половины IX в., обладало всеми признаками раннефеодальной
монархии: верховная власть киевского князя
Государственную организованность в грандиозном масштабе демонстрирует сбыт результатов полюдья за пределы Руси, восполнявший для всего
нарождавшегося класса феодалов неразвитость собственного русского ремесла в IX—X вв
По своему масштабу и размаху эти ежегодные многолюдные торгово-военные экспедиции могут быть сопоставлены, только с крестовыми походами
западного рыцарства XI—XII вв.
Княжеские круги, сделавшие очень много в самом начале процесса феодализации, ко второй половине XI в. необычайно обострили социальную
обстановку, сделали ее чрезвычайно напряженной и тяжелой для народа.
Огромное государство, ярко и быстро взошедшее на европейском горизонте, известное на всех просторах Старого Света, начинало испытывать
внутренний кризис, вызванный неумеренностью княжеских желаний, полным отсутствием учета общегосударственных интересов Киевской Руси,
оказавшейся к тому же под ударом нового степного врага — половцев-кипчаков.
Княжеские съезды («снемы») не давали никаких результатов.
Боярство образовывалось двумя путями: с одной стороны, — это родовая и племенная знать, перешедшая на определенном этапе к эксплуатации своих
сородичей и соплеменников, а с другой — верхушка княжеской дружины, «смысленные мужи» княжеского окружения.
. Относительное единство Руси IX—XI вв. создавалось княжеской властью с ее широко разветвленной системой станов и погостов, заселенных
княжескими смердами — пахарями-воинами, кормившими сами себя и всегда готовыми (в отличие от «людей» — обычных крестьян-общинников) к
участию в конных походах князя.
Общее развитие производительных сил приводило к росту городов и к созданию новых городских центров.
. Города стали новыми «узлами прочности» феодального общества.
Князья искали опору в зарождавшемся дворянстве и в горожанах
К 1130-м годам явно обозначилась неизбежность перехода к новой политической форме. Громоздкая держава от Белого моря до Черного и от бассейна
Вислы до Средней Волги была трудноуправляема и неповоротлива. Внутри нее возникло много богатых городов и замкнутых домениальных владений
князей боковых ветвей династии. Кроме того, в XII в. все еще ощущались древние рубежи племенных союзов, часто пролегавшие по непроходимым
лесным массивам, безлюдным водоразделам и болотам, что содействовало их длительной устойчивости.
. Каждая земля-княжество стала вполне управляемой, так как расстояние от столицы до рубежа сократилось по сравнению с Киевской Русью XI в. в 5—
10 раз. Местное боярство было кровно заинтересовано в благосостоянии и безопасности своей земли. Большую роль в новых княжествах-королевствах
играли города, столицы государств, располагавших правом войны и мира. Единая держава была необходима при становлении феодализма, новая же
политическая форма вполне соответствовала условиям полностью сложившегося феодализма.
Историческая заслуга Киевской Руси состояла не только в том, что была впервые создана новая социально-экономическая формация и сотни первобытных
племен (славянских, финно-угорских, латышско-литовских) выступили как единое государство, крупнейшее во всей Европе. Киевская Русь за время
своего государственного единства успела и сумела создать единую народность.
Единство древнерусской народности выражалось в выработке общего литературного языка, покрывшего собою местные племенные диалекты, в
сложении общей культуры, в национальном самоощущении единства всего народа.
Кругозор горожан был несравненно шире, чем у сельских пахарей, привязанных к своему узенькому «миру» в несколько деревень.
Именно они, горожане, — мастера и купцы, воины и мореплаватели — видоизменили древнее понятие крошечного сельского мира (в один день пути!),
раздвинув его рамки до понятия «весь мир».
Русская деревня долгое время оставалась неграмотной, но в городах грамотность была распространена широко, о чем, кроме берестяных грамот,
свидетельствует множество надписей на бытовых вещах и на стенах церквей.
У нас есть несколько свидетельств о существовании школ для юношей;
Учителями часто бывали представители низшего духовенства (дьяконы, дьячки
Высшим учебным заведением средневекового типа был в известной мере Киево-Печерский монастырь
Долгое время считалось, что древние зодчие строили все «на глазок», без особых расчетов. Новейшие исследования показали, что архитекторы древней
Руси хорошо знали пропорции («золотое сечение», отношения типа a: a√2 и др.), что им было известно в архимедовской форме π=66/22. Для облегчения
архитектурных расчетов была изобретена сложная система из четырех видов саженей. Расчетам помогали своеобразные графики-«вавилоны»,
содержащие в себе сложную систему математических отношений.
Татарское нашествие на 60 лет прервало развитие русской архитектуры.
На протяжении нескольких столетий культура Руси развивалась и обогащалась новыми связями. Уже к концу XI в. она достигла уровня передовых стран
Европы, а в XII в. продолжала свое поступательное движение. Вычленение феодальных княжеств в первой трети XII в. не только не приостановило
развития культуры, но содействовало ее дальнейшему расцвету.
Татарское нашествие прервало это развитие и приостановило его на полтора-два столетия.
