Д. филос. н., проф. В.Н. Комаров Казанский университет
реклама
Д. филос. н., проф. В.Н. Комаров Казанский университет МЕТОД ФИЛОСОФИИ КАК КРИТЕРИЙ ЕЕ НАУЧНОСТИ (НЕНАУЧНОСТИ) Между методом и теорией, как известно, существует функциональная, т.е. обратимая, связь. Принимая этот факт во внимание, нельзя не видеть некоторую «амбивалентность» философии в ее взаимоотношении с наукой. С одной стороны, философия неизменно подчеркивает свою специфичность, самостоятельность, самоценность в структуре общественного сознания, а с другой – постоянно «заигрывает» с наукой, объявляя себя наукой научной, чего не скажешь о науке, хотя последняя, конечно же, «знает» о существовании философии. Вот, например, Гегель, философ и par exellence, в своих философских трудах слово «наука» и его производные употребляет, пожалуй, не реже, чем слово «философия», вынося даже термин «наука» в названия некоторых своих капитальных сочинений. И в то же время категорически констатирует: «Философия не может брать своего метода у подчиненной науки – математики» (1). «Метод философии должен быть ее собственный (не математики …)» (2). Но если философия, философская теория должна строиться только на базе своего собственного метода, тогда почему же философские тексты столь обильно наполнены эпитетом «научный». В чем здесь дело? Ведь Гегель противопоставляет философский метод на какой-то эмпирической науке, а математике, о которой, как известно, утверждается, что в каждой науке столько собственно науки, сколько в ней математики. Так, повторяем, о какой научности, о какой науке идет речь у Гегеля, если даже математика объявляется подчиненной (философии) наукой? Конечно, прежде всего, это «затруднение» можно объяснить тем фактом, что и наука и философия занимаются в конечном счете одним и тем же делом; наука необходима философии, но не достаточна. И в общем это объяснение будет верным. Но если это так, то в чем состоит эта недостаточность? Она временна? Преходяща? Нет. Ибо признание временности, недостаточности науки для философии – это путь в позитивизм, принципиальным противником которого был Гегель и не только он. В этой связи трудно избавиться от мысли, что Гегель в термин «наука» вкладывал какой-то более широкий смысл, чем тот, который вкладывает в него, скажем, науковедение. В устах Гегеля наука – это Наука как бы с большой буквы. И таковой наукой является философия и ее собственный метод – диалектика. То есть философия есть наука, между ними имеет место единство тождества и различия, как того требует диалектика, которая тоже является Наукой, т.е. научным (в гегелевском понимании) методом. © В.Н. Комаров, 2001 Пройдя философскую школу Гегеля и Фейербаха, К. Маркс и Ф. Энгельс создают философию диалектического материализма, которая тоже объявляется научной, потом – подлинно научной, а потом – и единственно научной. Однако при этом нельзя не обратить внимание на следующее обстоятельство. Творцы диамата сравнительно легко справились с альтернативой: идеализм – материализм. Не то оказалось с диалектикой. В письме И.Дицгену К. Маркс писал: «Когда я сброшу с себя экономическое бремя, я напишу «Диалектику». Истинные законы диалектики имеются уже у Гегеля – правда, в мистической форме. Необходимо освободить их от этой формы» (3). Но эта «мистическая форма» оказалась столь прочной, столь органично связанной с ее содержанием – «истинными законами диалектики», что и по сей день материалистической диалектики как сколько-нибудь завершенной, оформившейся теории метода нет, хотя написано на эту тему сотни-тысячи страниц. В чем же дело? Позволю себе высказать крамольное предложение. Ф. Энгельс, определяя диалектику, писал, что она «… есть не более как наука о всеобщих законах движения и развития природы, человеческого общества и мышления» (4). Если под «наукой» здесь понимается то, что под этим термином понимает естествознание и математика (а в этом вряд ли стоит сомневаться), то не отождествляется ли тем самым диалектика с общенаучным методом? Несомненно, общенаучный характер того или иного научного закона – необходимое требование того, чтобы получить статус философского закона. Необходимое, но недостаточное, ибо в противном случае стирается граница между философией и наукой. Эта граница очень тонкая и подвижная и тем не менее она есть: « … философия имеет свой предмет, категории, которые, если даже они не могут рассматриваться независимо от понятий, порожденных научным познанием, тем не менее ни в коей мере не сводятся к ним» (5). Разъясняя далее свое понимание диалектики, Ф. Энгельс называет диалектику «аналогом … действительности». Но если есть все основания считать, что «действительность не делиться на разум без остатка», то не следует ли отсюда (поскольку осмысление этого «остатка» не охватывается разумом) вывод, что диалектика все же не более, чем наука? Настолько «более», насколько философия более, чем наука. Гегель определяет философский метод, т.е. диалектику, как « … сознание формы внутреннего самодвижения ее содержания» (6). Отсюда видно, сколь глубоко имманентно в диалектике единство формы и содержания. Вот поэтому и закрадывается крамольная мысль, а насколько вообще реальна задача освободить «истинные законы диалектики», их «мистические формы», не деформируя их философский статус? Не является ли мистическая составляющая имманентным элементом диалектики как философского метода? Под которой, т.е. мистической составляющей, понимается идея, согласно которой в мире реальностей существует большая степень единства, чем та, которою мы распознаем в мире обычного опыта (мира науки). Утверждения Гегеля: «Все заслуживающее названия философии всегда имело в основание своего учения сознание абсолютного единства того, что рассудком признается лишь в его раздельности» (7) – тому подтверждение. Может быть, потому «Диалектика» (Гегеля) и обречена «стоять на голове», что она невозможна без указанной мистической составляющей, которая только и способна проникнуть в остаток действительности, остающейся после «деления» ее разумом. Отсюда, конечно, не следует, что действительность, материалистически понимаемая, совсем чужда диалектике, о чем говорят существующие «фрагменты» материалистической диалектики, которые пока (?) никак не связываются в целостную стройную систему. Особенно это относится к такой части действительности, как природа. Здесь много искусственной, «натянутой» диалектики. И последнее. Граница между наукой и философией, пролегающая на основании соотношения понятие – категория, не только подвижна и исторична, она постоянно смещается в сторону науки. Но есть другое основание, другая граница, которая прочно охраняет философию от экспансии науки. Ее обозначил … Иисус Христос своим «тезисом»: «Не хлебом единым жив человек». Поставлять «хлеб» человеку – задача науки. А вот решить вопрос (проблему), что же необходимо человеку кроме «хлеба», призвана философия и религия. Эта проблема всегда была актуальной, и сегодня как никогда прежде. Фактически это проблема будущего человечества. Будущего – не в том смысле, что будет, если пустить на самотек ход истории, а в том смысле, что должно быть. Это задача как научной, так и ненаучной, вненаучной философии. Сегодня афоризм «Платон мне друг, но истина дороже» (т.е. истина дороже человека) не только сомнителен, но и опасен. Сегодня необходима не только истина, нужна правда (правда жизни), т.е. истина, «сопровождаемая», с одной стороны, добром, а с другой – красотой. А как раз эти «спутницы истины очень мало интересуют научное познание. ______________________________ 1. Цит. по: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.29. С.79. 2. Там же С.88. 3. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.32. С.456. 4. Там же. Т.20. С.145. 5. Лабико Жорж. Материализм и диалектика // Французские марксисты о диалектике. М.: Прогресс, 1982. С. 217. 6. Цит. по : Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.29. С.88. Там же. С. 175.
